83
ВВС
Телерадиовещательная корпорация ВВС, известная во всем мире своей беспристрастностью и правдивостью, стала своеобразным синонимом британского духа. Хотя это не совсем верно. Репутация беспристрастного и правдивого источника была завоевана нелегким путем в годы Второй мировой войны, когда ВВС вела вещание на страны оккупированной Европы на тридцати шести языках; эта операция по-прежнему остается крупнейшей в истории радио, однако ее осуществляла Европейская служба под контролем Министерства иностранных дел, и ВВС не имела никакого влияния на происходящее.
Что касается британского духа, то, несмотря на широкую палитру региональных акцентов, этот дух скорее английский. Да, ВВС сохраняет остатки пуританской чопорности, унаследованной от основателя и первого генерального директора компании шотландца Джона Рейта. Но ее сдержанная вежливость и скрупулезное сохранение политического равновесия по своей сути глубоко английские.
Поэтому особенно странно, что столь английское по духу учреждение (иногда кажется, будто оно спустилось прямиком с неба на облаке сразу после Сотворения мира) обязано своим существованием таблоиду.
Том Кларк, помощник основателя Daily Mail лорда Нортклиффа, во время Первой мировой войны (окончившейся всего полутора годами ранее) был офицером войск связи, и это он предложил Mail спонсировать радиовещание. Прозвучавшие в первые месяцы 1920 года несколько коротких музыкальных передач – и просто расписание поездов, которое медленно зачитывали под легкое потрескивание помех, – привели горстку энтузиастов в большое воодушевление. Первые лицензии на радиовещание Министерство связи выдало еще в предыдущем году. Теперь Нортклифф загорелся идеей организовать на этой новой площадке нечто по-настоящему профессиональное, и как можно скорее.
С этой целью 15 июня 1920 года в Чемсфорд была доставлена знаменитая оперная певица Нелли Мелба, командор ордена Британской империи. Она спела перед микрофоном, и ее услышали даже в Ньюфаундленде (впрочем, обнаружив, что ни один из слушателей не заплатил за это ни пенса, она больше никогда не выступала на радио). Затем была организована первая прямая радиопередача с Эйфелевой башни. Публика была очарована. Наступила беспроводная, как это тогда называли, эпоха. Прошло не более четверти века с тех пор, как изобретатель Гульельмо Маркони запатентовал передатчик и приемник, способные передавать сигнал, включавший звонок в черном ящике.
Первые регулярные радиопрограммы начала передавать в январе 1922 года радиостанция 2МТ, принадлежавшая Marconi Company, а вскоре после этого радиостудия переместилась в дом Маркони на Стрэнде, откуда началось вещание станции 2LO – предшественницы ВВС. Поймать передачу можно было с помощью проволочной антенны – «кошачьего уса». 2LO вещала в течение часа один раз в сутки, с повтором передачи во время вечернего чая. Передавать музыку было запрещено, и каждые семь минут ведущие должны были делать трехминутные паузы для официальных объявлений.
Официальных объявлений так и не последовало, но первые радиослушатели были только рады перерывам – во всяком случае, так они утверждали: это давало им возможность забежать к соседям или выйти на кухню и налить себе чаю.
К тому времени как 2LO начала выходить в эфир, правительство уже ломало голову над тем, как организовать эффективную систему вещания, в то же время избежав хаоса, который царил в американском эфире. Англичане ни в коем случае не хотели стать свидетелями чего-либо спонтанного или – боже упаси! – услышать джаз. Шесть крупнейших компаний, заинтересованных в радиовещании, образовали комитет, и 25 мая 1922 года было согласовано название Британской радиовещательной корпорации. Акции новой компании были доступны только британским промышленным предприятиям. Финансировать радиовещательную компанию предполагалось за счет обложения каждого радиоприбора налогом в пять шиллингов.
Первой передачей ВВС стала сводка новостей, переданная из дома Маркони в шесть часов вечера 14 ноября. Согласно правительственному распоряжению, в эфире можно было озвучивать только новости, уже попавшие в газеты. Их зачитывали дважды, сначала быстро, затем медленно, с паузами, чтобы слушатели могли сделать заметки.
Остальное уже история. История, юмористическая радиопрограмма ITMA (It’s That Man Again), детская передача Blue Peter, «Доктор Кто» и Артур Аски.
Когда я сидела под домашним арестом, со мной говорила ВВС – и я слушала.Аун Сан Су Чжи
84
Похороны сэра Джона Мура в ла-Корунье
«Не бил барабан перед смутным полком, когда мы вождя хоронили…» – эти строки из стихотворения Чарльза Вольфа так прочно впечатались в память поколений английских школьников (хотя за сегодняшних я бы не поручился), что почти утратили свой смысл. Мощный ритм стихотворения отвлекает внимание от его содержания, не позволяя нарисовать в воображении безмолвие на закате после битвы, когда тело сэра Джона Мура в окровавленном мундире предавали земле.
Сам Мур, по происхождению шотландец, жил в Кобхеме в Суррее. Дуб, выросший из желудя, привезенного из его сада, до сих пор высится в маленьком парке испанского города Ла-Корунья. Мур, как ранее Нельсон, имел репутацию человека нестандартно мыслящего. В год, когда Англия ожидала вторжения Наполеона с моря, он командовал обороной Кента. Он построил на берегу цепь артиллерийских башен, прорыл Королевский военный канал и завербовал 340 тысяч ополченцев для защиты Саут-Даунс. Кроме того, он изобрел легкую пехоту.
В 1809 году он возглавлял британский экспедиционный корпус, защищавший Испанию от наполеоновского вторжения. Французы превосходили англичан численностью, и британской армии пришлось предпринять одно из самых долгих и мучительных отступлений в своей истории. Когда Мур достиг побережья близ Ла-Коруньи, он обнаружил, что флот, который должен был эвакуировать его людей, еще не появился, а враг между тем подходил все ближе. Он уже потерял 5000 человек. Сложившаяся ситуация напоминала раннюю версию Дюнкерка – часть войск Мура должна была задержать французов, чтобы дать остальным возможность уйти.
Стояла ужасная январская погода. Мур был тяжело ранен пушечным ядром, почти как Нельсон за три года до того, и до конца сражения медленно умирал в рыбацкой хижине, куда его перенесли. Официально его последними словами были: «Я надеюсь, что народ Англии будет доволен! Я надеюсь, моя страна оценит меня по достоинству!»
Но, как это было со многими английскими героями, в действительности последние слова Мура были мало похожи на те, что вошли в историю. Повернувшись к своему адъютанту, он сказал: «Передайте от меня привет вашей сестре, Стэнхоуп». Он говорил об исследовательнице и путешественнице леди Эстер Стэнхоуп, и это дает нам возможность предположить, что они, возможно, питали друг к другу нежные чувства.
Тело Мура завернули в армейский плащ и похоронили у крепостной стены. Когда в город прибыл французский командующий маршал Сульт, он распорядился поставить на этом месте памятный знак.
Ла-Корунья стала еще одной типично английской победой, вырванной из пасти поражения – точнее, спасением, вырванным из пасти полного уничтожения. Возможно, память о ней не сохранилась бы за пределами Коруньи, где Мура до сих пор почитают как национального героя, если бы не стихотворение Чарльза Вольфа «Похороны сэра Джона Мура в Ла-Корунье».
Вольф тоже не был англичанином. Он был родом из графства Тирон и приходился родственником знаменитому ирландскому революционеру Теобальду Вольфу Тону. Он написал свое стихотворение после окончания колледжа, в 1817 году его напечатали в местной газете города Ньюри и вскоре после этого забыли – до тех пор пока через несколько лет после смерти Вольфа его не обнаружил и не ввел в моду Байрон.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
85
Матерчатая кепка
Одежда в Англии всегда имела политический оттенок. Платья нью-лук конца 1940-х шокировали общественность роскошью и утонченностью. Мини-юбки стали для женщин 1960-х таким же символом освобождения, каким для их бабушек были велосипедные юбки. Великий искусствовед Джон Рескин говорил о возвращении к средневековым законам о роскоши, определявшим, какую одежду можно носить тому или иному классу. Но англичане, будучи несговорчивой нацией, вряд ли согласились бы на это.
Мы можем уместно одеваться всегда и везде, за исключением разве что тропиков (как заметил Ноэль Кауард, «Хоть англичанин утончен, / Жару неплохо сносит он»), но мы не любим, когда нам указывают, что носить. В этом есть что-то от отношений господ с прислугой – как будто нас заставляют надевать ливрею.
История матерчатых кепок, ставших, как ни парадоксально, символом и рабочих, и верхушки среднего класса, началась с дресс-кода, введенного в 1570 году. В правление Елизаветы I, чтобы поддержать производителей шерстяных тканей, парламент принял меры, направленные на увеличение потребления их продукции. С этого времени все мужчины старше шести лет обязаны были носить по воскресеньям и праздникам головной убор (берет) из шерстяной ткани. Исключение, кроме женщин и младенцев, было сделано только для обладателей ученой степени. Если простой человек не носил такой головной убор, он должен был уплатить штраф в три фартинга – а в те дни на три четверти пенса можно было купить пинту пива или целую курицу.
Закон просуществовал почти тридцать лет, и к тому времени, когда его отменили, матерчатый головной убор стал символом респектабельности – его носили законопослушные граждане, примерные горожане и преуспевающие буржуазные торговцы. Тюдоровский берет был так популярен, что кое-где сохранился до сих пор как элемент академического костюма. В некоторых университетах вместе с ученой степенью вы получаете тюдоровский берет из черного бархата.
В начале XX века большинство мужчин еще носили шляпы, и матерчатые кепки вошли в обиход у самых разных классов. В особенности их полюбили игроки в гольф по обе стороны Атлантики – и мальчишки, которые (если они хоть в чем-то походили на меня) ощетинивались от одного лишь намека на то, что неплохо бы надеть шляпу. Старинный тюдоровский берет стал знаком, сообщающим: «У меня есть ученая степень». Матерчатую кепку можно увидеть на голове принца Уэльского или Дэвида Бекхэма, Энди Кэппа или Дел-Боя Троттера. Занятный парадокс: кепку, символ классовой принадлежности, теперь носят представители практически всех классов.
Кепка – традиционный головной убор американских репортеров (часто с пуговкой на макушке), пожилых людей из Южной Кореи и ирландцев из Бостона. Поклонники хип-хоп-культуры надевают кепку козырьком назад. Ее носят голливудские звезды (например, Роберт Редфорд) и другие уроженцы Калифорнии. Для команд Канады и Америки на недавних Олимпийских играх были специально сшиты красные и белые плоские кепки.
Но кроме всего прочего, это символ английского рабочего класса середины XX века. На одной известной фотографии запечатлены возвращающиеся с обеда рабочие судостроительного завода John Brown & Co. в Клайдбэнке. Они поднимаются по сходням на огромный недостроенный лайнер «Куин Мэри» – дело происходило в 1935 году, во время Великой депрессии, и работы уже несколько месяцев велись только благодаря огромному правительственному займу в поддержку Клайдсайда. На фото нет ни одной головы без невзрачной матерчатой кепки.
В йоркширских пабах запретили сидеть в кепках и других головных уборах, чтобы дебоширов было легче узнать в лицо.Daily Telegraph (июнь 2008)
86
Уголь
Когда шотландский изобретатель Джеймс Уатт открыл коммерческое производство эффективных паровых двигателей, уголь приобрел в английской экономике и английской жизни такое же значение, какое в Средние века имела шерсть. Уголь лег в основу не только промышленной революции, но и всех производственных и технических процессов, развернувшихся позднее. Столетиями угольщика с черным лицом и черным мешком, из которого он пересыпал черное золото в яму на мостовой, можно было увидеть на любой улице. Десятилетиями грязные, груженные углем баржи были такой же неотъемлемой частью морской жизни, как наполненные ветром белые паруса. Глубоко под землей полуголые шахтеры с головными фонарями добывали уголь, поддерживающий жизнь на поверхности.
В XX веке появление шахтеров в касках с фонарями на любой политической стачке встречалось бурными овациями. Последнее выступление шахтеров по время трагической забастовки 1984–1985 годов вошло в народные легенды.
Возможно, именно поэтому сэр Хамфри Дэви, один из изобретателей шахтерской головной лампы – хотя эту честь он делит с Джорджем Стефенсоном, – стал практически новым святым в английском календаре XIX века.
Об угле писал еще Аристотель, и это полезное ископаемое вряд ли можно считать чисто английским. Существует множество разновидностей угля, и все они при сгорании ведут себя по-разному. По некоторым сведениям, добыча угля началась в Англии еще в каменном веке. Археологи нашли в римских военных лагерях следы натурального кокса, а еще нам известно, что Ньюкасл в 1239 году получил от Генриха III королевскую грамоту на добычу этого полезного ископаемого.
В 1306 году лондонский воздух стал таким отвратительным (великая лондонская традиция, сохранившаяся до наших дней), что Эдуард I решил пойти на крайние меры и запретил использование угля. Закон продержался до тех пор, пока жители Лондона не вырубили все деревья в окрестностях города, после чего уголь вернули. Безгранично терпимое отношение к грязи – одна из характерных особенностей английской жизни во все времена. Как копоть, дым, сажа – и песня «Чим-чим-чири» из фильма «Мэри Поппинс», где трубочист в кои-то веки занимает подобающее место в картине мироздания.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItemДжозеф Скипси (1832–1903), «Поэт-углекоп»
87
Рыба и морепродукты
До конца Средних веков покровителем Англии считался – нет, не святой Георгий – святой Эдуард Исповедник, единственный английский король, удостоившийся канонизации. Нельзя сказать, что он ее действительно заслужил: церковь считала его святым главным образом из-за того, что он принял целибат. Кстати, свою жену, не разделявшую его намерений, он держал взаперти.
Итак, давайте обратим свой взор ко Дню святого Эдуарда, 13 октября 1257 года, когда Генрих III решил устроить в честь этого святого рыбный день. Рыба считалась священной, поскольку не была мясом. В честь праздника придворные и домочадцы короля съели 250 лещей, 300 щук и 15 тысяч угрей, привезенных со всей страны. В те дни жители Центральных графств употребляли в пищу поразительное количество рыбы и всевозможных морепродуктов, даже мясо морской свиньи (тогда ее считали рыбой, хотя в действительности это млекопитающее).
К чему это небольшое отступление? Английская рыба, как вообще все английское, имеет свою классовую систему. Короли и знать ели мясо морской свиньи и карпов с роскошными сливочными соусами. Сельские дворяне ели сельдь, треску и соленую вяленую рыбу, которая принесла Англии немало золота и серебра, когда ее начали экспортировать в Новый Свет. Что касается бедняков, они довольствовались угрем, моллюсками, мидиями и устрицами.
Ракушки собирали на берегу (обычно это делали женщины), мариновали и отправляли в Центральные графства. До XIX века эти морепродукты считались основной пищей английских бедняков. В Викторианскую эпоху свежих вареных моллюсков привозили в Лондон и другие города, где их можно было купить с лотка вездесущих разносчиков или у торговца в палатке, вместе с горячим копченым угрем, так щедро приправленным пряностями, «будто в него налили джина».
Хозяин одной такой палатки поведал писателю Генри Мэйхью, что моллюски не возражают, когда их отваривают в кипятке заживо. «Они не брыкаются, когда их варят, – сказал он, – как лобстеры или крабы. Они принимают это спокойно». Моллюсков ели не для того, чтобы насытиться, а скорее как деликатес. Их разносили по пабам в банках и ели, приправив небольшим количеством перца и уксуса – это был викторианский аналог современного пакета чипсов.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItemДж. Б. Гейган, «Продавец мидий Джим» (1876)
88
Дик Уиттингтон
Последние десятилетия XIX века, когда английское общество переживало один из самых крупных демографических взрывов в своей истории, совпали с ростом популярности пантомимы о Дике Уиттингтоне и его коте. Уиттингтон был своего рода святым покровителем всех тех людей, которые переехали из родной деревни в город и обнаружили, что здесь золото отнюдь не валяется под ногами, но тем не менее сумели как-то обеспечить свое существование.
Уиттингтон приехал в Лондон без гроша в кармане, и его единственным имуществом, как гласит история, был кот, необыкновенно ловко охотившийся на мышей. Одно повлекло за собой другое, и кот обеспечил Дику состояние и поддержку богатого купца, на дочери которого он вскоре женился. Это очень английская история, и в ней особенно отчетливо ощущается дух Лондона – города, где даже звон колоколов в детской считалке «Апельсины и лимоны» напоминает о долгах и процентах. Эти же колокола, как рассказывают, позвали Уиттингтона и его кота обратно в Лондон. «Вернись, Уиттингтон», – сказал большой колокол церкви Сент-Мэри-ле-Боу, и это дало ему больше, чем просто кусок хлеба. Он стал преуспевающим купцом и, как многие жители Лондона, финансистом и вступил в торговую гильдию, поставлявшую в Европу шелковые и бархатные ткани.
На самом деле история Дика Уиттингтона, который заработал состояние, одолжив владельцу судна своего кота, отменно ловившего мышей, придумана не в Англии – в ее основу легла персидская сказка. Настоящий Ричард Уиттингтон родился приблизительно в 1350-х годах в Форест-оф-Дин и действительно четырежды занимал пост мэра Лондона – его назначил Ричард II, чтобы уладить свои разногласия с купцами. Он действительно женился на Алисе Фицуоррен, вероятнее всего в 1402 году. Он умер спустя двадцать лет исключительно богатым человеком, основав благотворительный фонд, который и сегодня оказывает помощь нуждающимся.
Рассказывают также, что он одолжил Генриху V большую часть суммы, которая нужна была королю для войны с Францией, а затем, после великой победы при Азенкуре, пригласил короля отужинать и за столом торжественно сжег его долговые расписки.
Но что связывало Уиттингтона с кошками? На месте его захоронения в церкви Святого Михаила Патерностер Ройял была найдена мумифицированная кошка, но, судя по всему, ее положили туда спустя несколько столетий после его смерти. На портрете Ричарда Уиттингтона тоже есть кот. Может быть, он просто любил кошек. Впрочем, есть еще одна история о купце Дике Уиттингтоне, который должен был доставить из Африки в Англию четырех львов для Генриха VII. Он не мог быть тем самым Уиттингтоном, который умер в 1423 году, но, возможно, был его дальним родственником. Историк Дэвид Куинн предположил, что именно здесь берет начало легенда, связывающая Уиттингтона с кошками. Так это или нет, мы вряд ли узнаем.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItemЧто сказали Дику Уиттингтону колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу
89
Барабан Дрейка
Через десять дней после заключения перемирия в 1918 году британский военный флот снялся с якоря в безопасной гавани Скапа-Флоу, чтобы принять капитуляцию военного флота Германии. На Северном море стоял туманный день. Военные корабли ждали встречи. Это был напряженный момент. Корабли находились в боевой готовности, поскольку многие полагали, что немцы на самом деле вовсе не собираются сдаваться.
Когда длинная серая колонна немецких судов оказалась в поле зрения, их заметил новый военный корабль флота Его Величества «Королевский дуб» – его команду составляли уроженцы Плимута, а флаги на нем были сшиты руками женщин Девоншира. В тот момент, а затем еще не раз в течение следующих месяцев на капитанском мостике ясно слышались звуки барабанного боя.
«Королевский дуб» был флагманским кораблем Первой боевой эскадры. Когда стало ясно, что немецкий флот все же намерен сдаться, адмирал упомянул о барабане. Оказалось, что другие старшие офицеры тоже его слышали и не могли понять, откуда идет звук. В поисках таинственного барабанщика, который, судя по всему, находился на боевом посту, корабль дважды обыскали, но так никого и не нашли. После этого все пришли к выводу, что слышали барабан Дрейка.
Существуют три барабана Дрейка. Первый из них – тот, который сэр Фрэнсис Дрейк возил с собой в своих кругосветных плаваниях и который был с ним, когда он умер в 1596 году на берегу Панамы. Сейчас он находится под надежной охраной где-то в Центральной Англии. Второй барабан – точная копия, сделанная из оригинальных материалов и украшенная фамильным гербом Дрейков, – хранится в стеклянной витрине в его поместье в Бакленд-Эбби, Бакленд Монакорум, Девоншире. Третий, и самый любопытный, – это загадочный барабан, который звучит предположительно в те моменты, когда Англии грозит опасность. Последний раз его слышали (по крайней мере, так говорят) во время отступления в Дюнкерке в 1940 году, а до этого в 1918 году на борту «Королевского дуба».
Барабан Дрейка – творение эдвардианских романтиков. Согласно легенде, сам Дрейк завещал отправить свой барабан на родину и, если Англии будет угрожать опасность, ударить в него – тогда Дрейк явится из загробного мира и встанет на защиту. Сэр Генри Ньюболт, родоначальник эдвардианского романтизма, даже посвятил ему стихотворение, которое затем было положено на музыку Чарльзом Стэнфордом. На самом деле случаи, когда люди слышали призрачный барабан, далеко не всегда были связаны с опасностью – иногда это происходило, когда опасность отступала (например, когда Нельсон освободил Плимут и когда туда прибыл на «Беллерофонте» пленный Наполеон).
Сам Дрейк был слишком неоднозначной фигурой, чтобы его можно было считать национальным героем. Он прославился многочисленными авантюрами, и сегодня его скорее посчитали бы террористом – и работорговцем, которым он, несомненно, был.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItemГенри Ньюболт, «Барабан Дрейка» (1897)
90
Призраки
Морозным утром 1864 года солдата, дежурившего у Кровавой башни на одном из многочисленных караульных постов Тауэра, обнаружили спящим. Это было серьезное преступление, и солдат предстал перед военным трибуналом. Но, как выяснилась, ему было что сказать в свою защиту.
Он утверждал, что ранним утром у башни столкнулся с ужасным призраком в белом – он ясно видел сквозь туман, как к нему приближается фигура в берете, под которым, однако, не было головы. Он трижды окликнул призрака, но тот продолжал молча надвигаться на него. Тогда он ударил его штыком, перед глазами что-то вспыхнуло, по его ружью пробежал огонь, и караульный потерял сознание.
Приговор, вынесенный после этого цветистого оправдания, был однозначным – виновен. Но в защиту подсудимого выступили еще несколько солдат и один офицер, которые сообщили, что тоже видели в окне Кровавой башни белого призрака в берете и без головы. Историк подтвердил, что караульное помещение находится как раз под той комнатой, где в 1536 году провела последнюю ночь своей жизни Анна Болейн, перед тем как ее обезглавил специально выписанный из Франции палач. Заснувшего на посту солдата полностью оправдали.
Англичане не слишком суеверный народ. Более того, англичане всегда посматривали свысока на многие народные суеверия, от бытовых запретов (не проходить под лестницей) до религиозных, приводивших в ужас Римско-католическую церковь. И все же по какой-то причине в Англии широко распространена вера в призраков – как и сами призраки. Здесь нельзя шагу ступить, чтобы не столкнуться с какой-нибудь дамой в сером, дамой в голубом, печальным монахом или безутешной вдовой. Есть и веселые призраки, и даже целые труппы призрачных актеров, особенно в Королевском театре на Друри-Лейн, где появление призрака обычно означает, что постановка станет хитом.
У англичан есть еще одна особенность: они видят призраки людей в момент их смерти. Особенно преуспели в этом викторианцы и эдвардианцы – в самом деле, у предыдущих поколений просто не было таких возможностей узнать точный момент смерти. В 1893 году вице-адмирал сэр Джордж Трайон появился на званом ужине в собственном доме на Итон-сквер в тот вечер, когда его флагманский корабль «Виктория» пошел ко дну у берегов Ливана.
Особенно густо населен призраками лондонский Тауэр. Их здесь едва ли не больше, чем живых людей, и их история начинается в 1241 году, когда священник увидел призрак Томаса Бекета. Сравнительно недавно часовой здесь проткнул штыком самого Генриха VIII. А белый призрак в берете без головы последний раз видели в 1933 году.
В чем же дело – англичане более легковерны, чем другие нации? Не думаю. Кроме Дня Всех Святых у них, в отличие от многих других культур, нет никаких особых праздников, посвященных мертвым. Нет, объяснение, если оно вообще есть, заключается скорее в том, что Англия всегда была одной из самых западных стран известного мира, а крайний (или заокраинный) запад, как известно, – это место, куда отбывают все мертвецы. Просто так получилось, что англичане здесь живут.
Когда известный писатель и автор историй о привидениях М. Р. Джеймс, написавший рассказ «Ты свистни – тебя не заставлю я ждать» и множество других леденящих душу историй, провел опрос, чтобы выяснить, сколько жителей Англии на самом деле видели призраков, выяснилось, что их количество составляет 10 % всего населения страны.
Темные грозовые ночи, неотъемлемая часть английской жизни, будто специально созданы для историй о сверхъестественном, которые англичане охотно рассказывают и слушают. Сначала источником таких историй служил Blackwood’s и другие викторианские журналы для среднего класса, затем их коллекция пополнилось благодаря лорду Галифаксу, специально записывавшему страшные рассказы своих друзей. Как следствие, призрачная индустрия постепенно растет. Но, как ни печально, самого известного английского дома с привидениями (дом священника в Борли в Эссексе) больше не существует – он был разрушен в 1944 году.
Три самых известных места с привидениями в Англии:По данным программы Иветты Филдинг на Radio Times (2014)
Тэттон Олд Холл, Чешир
Трактир «Голова старого короля», Честер
Туннели Дрейклоу, Киддерминстер
91
Вал Адриана
Древняя стена, тянущаяся по равнинам Северной Англии от Уоллсенда до залива Солуэй-Ферт, – поразительный английский феномен, наш национальный ответ Великой Китайской стене. Хотя на самом деле она (думаю, вы уже привыкли к этой оговорке) была построена чужаками. Укрепленный вал длиной семьдесят миль был возведен на северной границе Римской империи по приказу императора Адриана, который лично приехал сюда, чтобы наблюдать за ходом строительства, в 122 году. Сам Адриан, конечно, тоже был далеко не англичанином. Он родился в окрестностях Севильи и был большим поклонником греческой культуры.
Расквартированные в обращенных к северу пограничных укреплениях римские солдаты, которые, дрожа от холода и замерзая с голыми ногами среди снегов, вглядывались в темноту, тоже были в основном нездешними. Может быть, они стали британцами по привычке, как многие другие после них.
После постройки вал Адриана выкрасили в белый цвет, чтобы своей декоративной простотой он мог произвести впечатление на племена, живущие с другой стороны. Но есть еще одна странность: судя по всему, вал Адриана был довольно уютным местом. Недавние археологические находки подтверждают, что большую часть своей истории он совсем не походил на пограничную полосу. По обе стороны стены располагались фермы, вокруг которых складывались зачатки римско-британской экономики. Некоторые фермеры возделывали поля по другую сторону стены. На самом деле это был не рубеж цивилизации, как хотелось бы думать англичанам, а скорее довольно пестрое сборище, какое обычно складывается из людей, пришедших из разных уголков известного мира, чтобы организовать укрепленный таможенный пост посреди… скажем, посреди некоторого пространства.
Здесь даже не обходилось без праздников: на одной из найденных в форте Виндоланда табличек, написанных вскоре после того, как форт, ставший первым рубежом в создании Адрианова вала, был достроен, есть даже приглашение на день рождения. Оно приоткрывает перед нами картину тамошней жизни:
Клавдия Севера своей Лепидине шлет привет. В день одиннадцатый сентября, сестра, в день моего рождения, сердечно приглашаю тебя приехать к нам, чтобы этот день обрадовал меня еще больше твоим приездом. (?) Передай привет своему Цериалу. И мой Элий вместе с нашим сыночком шлют ему (?) свои приветы. Буду ждать тебя, сестра. Прощай, сестра, дражайшая душа моя, желаю тебе благополучия и здоровья. Сульпиции Лепидине, жене Цериала, от Северы.
92
Мармайт
Согласно недавним исследованиям, в последние десять лет слово «мармайт» необыкновенно часто использовали в прессе в качестве метафоры предметов или явлений, которые никого не оставляют равнодушным. Этим лишний раз подтверждается маркетинговый гений компании, взявшей за основу своей рекламной кампании в 1996 году широко распространенную идею, что мармайт можно или любить, или ненавидеть.
Флегматичным англичанам, которые обычно со всем соглашаются, все-таки нужен какой-то объект для антипатии, то, что они могли бы отвергнуть. Вместе с тем этот объект должен быть безопасным и не слишком противоречивым. По поводу людей, которые не могут достичь соглашения по мармайту, не будут созывать Совет Безопасности ООН. Мармайт – сам себе ответ.
В комплекте с ним идут желтая крышка, пузатая коричневая банка, коричневое пятно на тосте: все это создает ощущение чего-то безгранично английского. Но (уже не в первый раз) то, что кажется исконно английским, на самом деле таковым вовсе не является.
То, что пивные дрожжи можно хранить и употреблять в пищу, открыл немецкий ученый Юстус фон Либих. Название «мармайт» было позаимствовано у французов: marmite у них – это большой поварской котел наподобие того, который до сих пор изображается на этикетках. И хотя сам продукт действительно начали производить в Англии, в Бертоне на Тренте, в 1902 году (в тот же год, когда появился первый плюшевый мишка и первое исправительное учреждение для несовершеннолетних), теперь он принадлежит англо-голландскому продуктовому концерну Unilever, который контролирует его производство и доходы от него с 2000 года. Однако мармайт покупали и за десятки лет до этого, когда его производил английский бренд Bovril: именно его маркетинговый гений породил в 1920-х годах слоган «Избавляет от дурных предчувствий» (каких дурных предчувствий? – спросите вы).
Однако связь с пивоварением придает мармайту особый английский оттенок. Поначалу дрожжи производила пивоварня, специализировавшаяся на светлом горьком пиве, и они пользовались таким успехом, что в 1907 году была открыта вторая фабрика в Воксхолле, в Южном Лондоне.
Резкому росту популярности мармайта способствовали два крупных события XX века. Первым была Первая мировая война, во время которой было обнаружено, что мармайт – довольно эффективное средство борьбы с дефицитом витамина В. Его выдавали солдатам на Западном фронте, и он немедленно стал символом ностальгии по дням окопного братства. Кроме того, во время Второй мировой войны его выдавали немецким военнопленным (независимо то того, любили они его или ненавидели).
Вторым событием стало открытие английской ученой Люси Уиллс, которая обнаружила, что с помощью мармайта можно лечить анемию у рабочих текстильных фабрик в Бомбее. Спустя несколько лет его использовали и для борьбы с голодом на Шри-Ланке.
Содержащиеся в мармайте витамины и добавки, фолиевая кислота и витамин В недавно стали предметом серьезных разногласий, особенно после того, как правительство Дании отказалось лицензировать продажу мармайта и он был отозван с датского рынка. Разъяренная английская пресса написала, что мармайт запретили: это было не совсем верно, но красноречиво свидетельствовало о том, что национальной гордости нанесен ощутимый урон.
Совсем иначе ситуация сложилась в 2012 году в Новой Зеландии: после землетрясения в Крайстчерче местная фабрика была вынуждена закрыться, что спровоцировало дефицит мармайта по всей стране. Его продавали из рук в руки, и, по некоторым данным, стоимость одной банки мармайта в это время доходила порой до 800 новозеландских долларов.
И все же в мармайте есть что-то родное и глубоко английское. Он стоит в одном ряду с яичницей-глазуньей, беконом и бейквеллским пирогом – питательная, бодрящая еда, согревающая в холодную погоду.
Он был довольно вкусный. Это одна из тех вещей, которые, стоит тебе выехать за пределы страны, ты никак не можешь выбросить из головы.Поль Риду, турист, похищенный в Индии кашмирскими сепаратистами, описывает свой первый тост с мармайтом после освобождения (Guardian, 1994)
93
Актеры в образе старух
Англичане обожают переодевания. Эта тема постоянно встречается в пьесах Шекспира, где никогда до конца не понятно, какого пола окажется человек, стоящий перед вами; ей посвящены традиционные комедии, например «Тетушка Чарли» (1892), и напоминающий о себе каждое Рождество феномен – актер в костюме старухи.
Разумеется, в самой пантомиме нет почти ничего английского – она произошла от классических трагедий и комедий, которые играли актеры в масках, – но англичане приняли ее как родную. Старуха может быть манерной и жеманной (Джон Инман) или, наоборот, грубой и мужиковатой (Лес Доусон). Впервые эта роль была сыграна великим клоуном Джозефом Гримальди, который так много сделал для популярности клоунады вообще, что его имя, «Джои», много лет оставалось синонимом клоуна. Он ставил выдающиеся номера, но, возможно, именно они безвозвратно подорвали его здоровье и привели к алкоголизму и ранней смерти.
Гримальди родился в Лондоне; его дед-итальянец прибыл в Лондон через Францию – там он какое-то время провел в Бастилии за оскорбление вкусов парижан.
Гримальди изобрел знаменитую фразу: «А вот и мы!» Это он первым повернулся к аудитории с хитрым видом, без слов спрашивая: «Ну, что скажете?» И наконец, Гримальди был автором самой провальной пантомимы в истории английского театра. В 1818 году он играл роль кота в пасхальной пантомиме «Кот в сапогах», которая была отменена после первого же представления. Гримальди освистали и прогнали со сцены после того, как он сделал вид, будто съел живую мышь, спровоцировав драку между двумя зрительницами.
Впрочем, нет ничего удивительного, что клоунаду к нам принесли итальянцы – они переняли эту театральную традицию непосредственно от древнеримских мимов и их наследников, персонажей ренессансного театра – Арлекина и Панталоне, Пьеро и Коломбины. Более того, Фрэнсис Бэкон, говоря об этих традициях, называл их pantomimi.
Первая английская пантомима была поставлена на второй день Рождества в 1717 году в татре Линкольнс-Инн-Филдс. Она называлась «Казнь Арлекина». Ее сочинил импресарио Джон Рич, отец которого был изгнан из театра «Друри-Лейн» и разорен строительством нового театра за углом. В пику конкурентам он решил поставить «новую итальянскую мимическую сцену, никогда не исполнявшуюся ранее, с действующими лицами: Скарамуш, Арлекин, Деревенский Фермер, его Жена и другие». Сам Рич играл Арлекина, а Жена Фермера, как нетрудно догадаться, послужила прототипом травести-образа старухи.
Существует конспирологическая теория, утверждающая, будто под влиянием Рича главным персонажем пантомимы стал Арлекин. Спустя сто лет благодаря Гримальди таким персонажем стал Клоун, но после смерти Гримальди в 1837 году у него не нашлось достойных продолжателей. Необходимо было выбрать другой комический персонаж, и так появилась на свет старуха, которую изображает актер-мужчина.
Эта теория верна лишь отчасти, поскольку известно, что сам Гримальди пробовал себя в роли старух, но после его смерти прошло не меньше десяти лет, прежде чем они вышли на подмостки во всем блеске славы. Из современных актеров первым старуху играл Джеймс Роджерс, исполнявший роль Вдовы Тванки в спектакле «Аладдин» в театре «Стрэнд» в 1861 году.
Вдову Тванки обычно изображают как хозяйку китайской прачечной – это ремесло дает ей бесконечную возможность высмеивать чужое нижнее белье (любимое времяпровождение англичан). Образ придумал сам Гримальди в 1813 году, но только полвека спустя он проявил себя во всю силу.
Знаменитый викторианский комик Дан Лено сыграл роль Вдовы Тванки в Королевском театре «Друри-Лейн» в 1890 году, притом что ведущую роль юноши в этой постановке играла Мари Ллойд. С тех пор травести-образы старух никогда уже не были прежними. Элемент манерности в роль пожилой дамы привнес артист кабаре Дуглас Бинг, который первым сыграл Элизу в «Дике Уиттингтоне» в оксфордском Новом театре в 1924 году и продолжал играть эту роль еще полвека. Он придумал лозунг «Вульгарный, но британский» и пел фривольные песни («Обольстительная Сара», «Старая русалка Милли» и «Девушка, облокотившаяся о Пизанскую башню»).
FB2Library.Elements.Poem.PoemItemЭпитафия Дугласу Бингу, написанная им самим незадолго до смерти (он скончался в Брайтоне в возрасте 93 лет)
94
Пабы
В старейшем своде законов, составленным вавилонским царем Хаммурапи около 1750 г. до н. э., предусмотрено наказание для тех, кто продает разбавленное водой пиво по завышенной цене. Действительно, в истории пивоварения есть одна вечная тема, которую можно обсуждать тысячелетиями: пиво сейчас уже не то, что раньше.
Это подразумевает, что пабы – во многих смыслах исключительно английские заведения. Они надежная гавань, где можно спокойно пообщаться с приятелями, хотя свойственный завсегдатаям консерватизм (они всегда вздыхают о золотом вчерашнем дне) выводит пабы на передовую двух весьма английских по сути дискуссий. Это спор между сторонниками старой доброй Англии и теми, кто постоянно стремится испортить им жизнь – пуританами и спекулянтами.
Не следует думать, будто пуританский подход сводится лишь к жесткому контролю и узости мышления, в которой английская культура почему-то находит особое удовольствие. Хозяева пабов – величайшие реакционеры, которых когда-либо создавала природа. «Нет. И знаете почему? – заявил мне недавно хозяин паба, когда я попросил чашку зеленого чая. – Потому что у нас тут паб».
Что ж, справедливо. Общественные деятели Средних веков в Англии возражали против законов, согласно которым открыть паб мог кто угодно, но, если там творились беспорядки, городские власти имели право его закрыть (такими полномочиями наделил их Генрих VII). Это подготовило почву для своеобразной лицензионной системы, существующей у нас и сегодня, но восходящей, как ни парадоксально, к дням правления Марии Кровавой: «Никому после первого дня наступающего мая не следует позволять и никого не следует принуждать к содержанию пивной или таверны, кроме таковых, которые будут надлежащим образом одобрены и допущены к открытию общим мировым решением либо по слову двух мировых судей». В этой юридической головоломке эпохи Ренессанса вы слышите подлинный голос английской бюрократии.
Некоторые утверждают, что после воцарения прибывшего из Шотландии в 1603 году Якова I контроль в этой области усилился. При Стюартах вопрос действительно вызывал озабоченность, но Долгий парламент 1640-х годов первым ввел налог на пиво – «для всеобщего блага», как отмечено в одном научном исследовании Викторианской эпохи.
Старая добрая Англия не осталась в долгу: к массовым беспорядкам привели попытки взять под контроль пивные в 1730-х годах и ограничить часы работы баров в 1860-х (как ни странно, после первых санкций количество арестов за пьянство и нарушение общественного порядка выросло вдвое). Но пуритане воспользовались Первой мировой войной, чтобы принять против пабов решительные меры. Их крайне беспокоило влияние пьянства на результаты труда рабочих военных заводов. Принятый в 1914 году Закон о защите королевства уполномочил правительство назначать часы открытия и закрытия пабов. В следующем году они работали с полудня до 02:40 дня (время обеда) и с 06:30 до 09:30 вечера (время ужина).
Но даже это не смогло подкосить пабы. Более того, появившиеся после этих ограничений ритуалы «последний заказ» и «Время, джентльмены, пожалуйста!» быстро прижились и сохранялись по меньшей мере до 2005 года, когда была разрешена круглосуточная продажа алкоголя.
Но, возможно, пабам суждено будет пасть совсем в другой битве. Железная хватка пивоварен, стремившихся контролировать торговлю в пабах, ослабла в 1980-х, однако вместо них сомкнули тиски компании-монополисты, которые переоценили свои перспективы в годы расцвета, впутались в неподъемные долги и с тех пор пытаются погасить их, выжимая все что можно из региональных заказчиков и их скромных лицензий. Поэтому в городах так часто можно увидеть темные запертые пабы. В 1823 году в Англии и Уэльсе насчитывалось 49 тысяч пабов, по одному на каждые 260 человек. Сейчас один паб приходится примерно на тысячу человек.
Вместе с тем пуритане были не так уж неправы. Существование настораживающей связи между англичанами и алкоголем признают во всей Европе по меньшей мере с XX века: в одном руководстве по выживанию среди разных народов про англичан говорится, что они постоянно пьют и носят «хвосты».
О каких хвостах идет речь, предоставим каждому решать самостоятельно, но что касается пьянства, тут все верно. Но, возможно, это не так важно, когда перед тобой на столе стоит высокая кружка, в камине уютно горит огонь, вокруг собрались друзья, а снаружи поскрипывает, качаясь на ветру, старая вывеска – свидетель тысячелетней истории этого заведения (историк Сэмюэл Уайлдмен утверждает, что вывеска на пабе Black Horse вполне могла сохраниться со времен короля Артура).
В настоящем английском пабе по-прежнему жива особая, ни с чем не сравнимая атмосфера – и вы почувствуете ее, если сумеете отыскать этот паб, пробравшись через нагромождения фальшивых балок и декоративных элементов конской упряжи, книг и картин, купленных оптом на домашних распродажах. Эти пабы по-прежнему глубоко консервативны, о чем свидетельствует история, рассказанная в 1972 году писателем Беном Дэвисом. Однажды в пабе он увидел женщину, которая заказала ланч, но не взяла к нему выпивки. «Можно мне стакан воды?» – спросила она. «Это еще зачем? – отозвался хозяин паба. – Вы что, тут мыться собрались?»
Самые старые пабы:
Old Ferryboat Inn, Холиуэлл, Кембриджшир (560 г.)
Ye Olde Fighting Cocks, Сент-Олбанс (VIII в.)
Bingley Arms, Бэрдси (905 г.)
Nag’s Head, Бернтвуд (1086 г.)
Ye Olde Salutation Inn, Ноттингем (1240 г.)
Adam and Eve, Норидж (1249 г.)
Ye Olde Man and Scythe, Болтон (1251 г.)
Eagle and Child, Стоу-ин-зе-Уолд (XIII в.)
George Inn, Нортон-Сент-Филип (XIV в.)
New Inn, Глостер (около 1450 г.)
Ye Olde Trip to Jerusalem, Ноттингем (спорно)
«Ее лицо было круглым и лоснящимся, словно жареное свиное ухо».Поэт Джон Скелтон об Элиноур Рамминг, хозяйке пивной в Летерхеде (1508)
95
Рулет с джемом
Стоит подумать о рулете с джемом, и следом сразу вспоминается английская зима, странный металлический привкус школьного обеда и густой сладкий соус для пудинга. Ах, добрые старые дни черно-белого телевидения и пластмассовой мебели… Воспоминания наплывают неудержимой волной.
Рулет с джемом – роли-поли – не случайно считается зимним блюдом: в него идут остатки запасенных с лета фруктов и джемов. Кроме того, он прекрасно удовлетворяет потребность в горячей и сытной пище, когда вечера становятся длиннее, а сезон туманов и изобилия плодов сменяется заморозками.
Он занимает почетное место в галерее славы английской выпечки, рядом с пудингом по имени «Пятнистый Дик» (так называют пудинг с изюмом) и финиковым пудингом с карамелью, которые до сих пор подают в старомодных кафе и ресторанах, хотя с английских обеденных столов они исчезли приблизительно в 1970-е. Другие нации относятся к этим кулинарным чудовищам с некоторой опаской: мало ли что способно родиться на свет из этой вязкой густой массы? Французов они приводят в ужас своим весом, а американцев – дерзким вызовом, брошенным политкорректности принципов здорового питания.
Рулеты с джемом появились на свет следом за английскими пудингами, которые были сладкими смесями в Средние века и постепенно превратились, пройдя стадию бейквеллского пирога, в огромные сладкие блюда XIX века. «Свернутый пудинг с джемом», как его называла миссис Битон, вероятно, возник два века назад на основе джема и большого количества нутряного сала.
Нутряное сало – ключевой ингредиент. Нутряное сало компании Atora начали продавать в конце XIX века и продают до сих пор – ежегодно по 2400 тонн. В наши дни стало сложно организовать приготовление пудинга на пару, обычно люди просто запекают его в духовке. Кроме того, пудинг больше не помещают в рукав старой рубашки (откуда произошло неаппетитное название «Рука мертвеца»).
Самый знаменитый роли-поли описан в книге Беатрис Поттер «Повесть о Сэмюэле Вискерсе» и играет важную роль в сюжете. Сэмюэлем Вискерсом звали ручную крысу, кончина которой за несколько лет до написания повести глубоко расстроила писательницу. В рассказе Вискерс и его соседи берут в плен котенка Тома и заворачивают его в тесто. В последний момент появляется плотник и спасает его от ужасной и вместе с тем чрезвычайно английской участи.
Рецепт рулета с джемом
Разогрейте духовку до 200 ºC и застелите противень пекарской бумагой. В большой миске смешайте 250 г простой муки, 2 ч. л. пекарского порошка, щепотку соли и 2 ст. л. мелкого сахара. Добавьте 125 г мелко нарубленного нутряного сала и достаточно воды, чтобы получить мягкое, но не липкое тесто. Раскатайте тесто на присыпанной мукой поверхности в продолговатую лепешку около 30 × 20 см. Выложите на тесто 2 ст. л. джема и распределите по поверхности, оставляя 1–2 см по краям. Смажьте края яичной смесью, приготовленной из яйца, взбитого с 1 ст. л. молока. Начиная с короткого края, скатайте тесто в неплотный рулет. Защипните края. Переложите на приготовленный противень швом вниз. Смажьте яичной смесью и посыпьте сахаром. Выпекайте в духовке 35–40 минут или пока рулет не станет золотистым и не пропечется как следует. Подавайте горячим, со сладким соусом.
96
Чаепитие
В сентябре 1660 года на английский трон вернулся законный король, а автор знаменитого дневника Сэмюэль Пипс впервые приобщился к новому элементу английской культуры: «Послал за чашкой чая (китайский напиток), которого никогда прежде не пробовал».
В этом есть одна странность. Пипс ясно дает понять, что считает чай иностранным напитком, но при этом нам трудно представить себе что-нибудь более английское, чем чашка чая. Если англичане, как сороки, собирают со всего мира обрывки и осколки, чтобы украсить свою культуру (а это действительно так), то чаепитие стало самым противоречивым их приобретением.
С одной стороны, трудно вообразить что-нибудь менее английское. Каким образом напиток, который легендарный китайский правитель Шэнь-нун в 2737 г. до н. э. называл «бодрящей чашей», мог оказаться так близок английской душе? Тем не менее вот перед нами Пипс, осторожно пробующий напиток, с которым английское высшее общество познакомилось совсем недавно: не прошло и года с тех пор, как его привезла в Англию португальская невеста Карла II Екатерина Браганца, чье обширное приданое включало пряности и другие восточные диковинки, в том числе и чай.
Первая реклама чая появилась в Лондоне за два года до этого (23 сентября, если вам интересно). Голландская Ост-Индская компания платила докторам, чтобы те рекомендовали своим пациентам чай как укрепляющий здоровье напиток. Один голландский доктор советовал пить по 200 чашек в день.
Но каким образом чай сделался типично английским напитком? Подходящий ответ: «Случайно». В 1684 году английская Ост-Индская компания лишилась своих складов на Яве, и ее представители были вынуждены открыть импорт чая непосредственно из Китая, что оказалось и быстрее, и намного дешевле. В то же время у себя на родине они подвергались политическому давлению, и, чтобы не мешать росту английского текстильного рынка и компенсировать своим индийским партнерам убытки, они начали выращивать чай в Ассаме.
В лондонском обществе в то время происходил настоящий алхимический процесс. Женщины, изгнанные из мужского мира кофеен, подчинили себе чайные, где дамы собирались, чтобы пить чай из чашечек размером с наперсток, с сахаром, привезенным с американских плантаций. Они даже переняли парижскую привычку добавлять в чашку каплю молока.
Первая лондонская чайная «Золотой лев» (Стрэнд, 217) открылась в 1717 году. Всего через несколько десятков лет Сэмюэль Джонсон писал: «Я закоренелый и отъявленный любитель чая, двадцать лет разбавлявший свою пищу одним лишь отваром этого удивительного растения. Мой чайник не успевает остыть – чай служит мне вечерним развлечением, чай успокаивает меня в полночный час, чаем я приветствую новое утро». В 1678 году Генри Сэвил жаловался на людей, «которые после ужина вместо трубки и вина заказывают чай – никуда не годная индийская привычка». Еще сто лет спустя философ Иеремия Бентам предложил чай как средство перевоспитания преступников.
Итак, англичане заимствовали этот напиток у иноземцев, однако оставили в его истории собственный след. Викторианцы довольно быстро отказались от зеленого чая и перешли на черный. Его выращивали на горном хребте Уишань, а потом китайские рабочие доставляли его в обитых медью коробах через горы в Кантон или Шанхай.
Здесь его покупала – или отказывалась покупать – горстка иностранцев, купцов и агентов торговых компаний, в основном из Англии и Америки, которым было позволено жить в небольшом поселении близ Кантона. Морской путь до дома занимал три или четыре месяца (капитан Робертсон с викторианского чайного клипера «Каирнгормс» никогда не спал во время обратного пути, лишь иногда дремал в шезлонге на палубе полуюта). На складе в Лондонском порту чай высыпали на пол и проверяли на чистоту и качество (для этого профессиональный дегустатор заваривал и пробовал его), затем его покупали, упаковывали и доставляли в английские дома.
После этого состоятельные люди угощались чаем на танцевальных вечерах и других домашних званых мероприятиях, а рабочий класс заканчивал чашкой обжигающего чая ужин из холодного картофеля с овощами после фабричной смены. В огромных чайных Lyons (первая открылась на Пикадилли, 213, в 1894 году) чай продавали чашками, и здесь его мог купить кто угодно – и актрисы, и священники.
Завязавшийся в 1932 году в чайной города Норфолка роман между актрисой и преподобным Гарольдом Дэвидсоном лишил последнего сана и места приходского священника в Стиффки. Позднее он прославился тем, что стал укротителем диких животных и погиб в Скегнессе в лапах льва. Так что имейте в виду: с чаем шутки плохи.
1. Возьмите индийский или цейлонский чай.Рецепт идеальной чашки чая от Джорджа Оруэлла (Evening Standard, 12 января 1946)
2. Чай следует заваривать понемногу – то есть в чайнике. Чай, заваренный в большом сосуде, всегда безвкусен, а армейский чай, который кипятят в котелке, отдает жиром и известью.
3. Чайник следует предварительно нагреть.
4. Чай должен быть крепким.
5. Чай следует поместить непосредственно в чайник. Никаких ситечек, муслиновых мешочков и других приспособлений, ограничивающих свободу чая.
6. Следует подносить чайник к котелку, а не наоборот.
7. Заварив чай, следует помешать его, а лучше хорошо встряхнуть, затем дать листьям осесть на дно.
8. Пить чай следует из хорошей чашки – высокой и цилиндрической, а не плоской, с низкими стенками.
9. С молока, прежде чем доливать его в чай, необходимо снять сливки.
10. Первым в чашку следует наливать чай.
11. И наконец, чай – если только вы не пьете его по-русски – следует пить без сахара.
97
«Жаба в яме»
Великий французский философ Вольтер имел собственное мнение о том, чем Англия отличается от Франции. Во Франции, говорил он, множество сортов колбас, но одна общая церковь – Римско-католическая. В Англии, наоборот, множество церквей, но всего одна колбаса.
Возможно, как раз из-за того, что англичане умудрялись выживать на протяжении веков всего с одним сортом колбасы, которая, как бы ни шипела, выглядела примерно одинаково и на сковороде, и вне сковороды, им нужно было обеспечить разнообразие в жизни другими способами. Так родилось блюдо под названием «жаба в яме».
«Жаба в яме» – квинтэссенция английского подхода к колбасе (изначально ее место занимали обрезки говядины, которым не нашлось другого применения). В нем, как и следует ожидать от английского блюда, всегда ощущалось что-то классовое. Несмотря на то что «жаба в яме» подозрительно напоминала обед семьи бедняка – «домашнее, но аппетитное блюдо», как его назвала миссис Битон, классик английской кулинарной литературы, – состоятельным людям она тоже нравилась.
Поэтому казалось благоразумным оправдать интерес богатых людей, назвав это блюдо традиционным. На самом деле оно едва ли старше Вольтера. Оно значилось в меню Клуба королевских философов, собиравшихся каждый четверг отужинать в таверне «Митра» в 1769 году, и его же подавали спустя несколько лет с примечанием: «Запеченная говядина в пудинге, или Жаба в яме».
Впрочем, его бесклассовость была по душе далеко не всем. Писательница Фанни Берни называла это блюдо «дурно приготовленным» из-за того, что в нем «благородное филе говядины соединяют с жалкой бедняцкой болтушкой».
Таверна «Митра», где часто бывали Джеймс Босуэлл и Сэмюэл Джонсон, позднее была переоборудована в банк (сейчас на этом месте снова паб, поскольку, как известно, в английской жизни все движется по кругу). Клуб переехал немного дальше по Стрэнду, и встречи его членов продолжались еще около века. Сведений о том, как часто им подавали на ужин «жабу в яме», история не сохранила.
В это время основной ингредиент «жабы в яме» начал меняться: обрезки любого мяса, которое удалось найти, постепенно заменили сосиской. В годы Второй мировой войны правительство советовало бережливым домохозяйкам делать их из консервированного колбасного фарша.
Однако не исключено, что опосредованная связь между сосиской и странным названием этого блюда, одинаково любимого королями и бедняками, существовала с самого начала. Одна из гипотез о происхождении названия этого блюда опирается на схожесть звучания слова toad (жаба) и англосаксонского слова turd (дерьмо), теперь перешедшего в разряд жаргонных, и в качестве дополнительного доказательства ссылается на форму сосиски. Словом, согласно этой гипотезе, вполне вероятно, что сначала в яме была совсем не жаба. Извините.
Классический рецепт Найджела Слейтера
Разогрейте духовку до 220 ºC. Взбейте 2 яйца с 300 мл жирного молока. Добавьте хорошую щепотку соли, затем 125 г простой муки. Разогрейте до легкого дымка 3 ст. л. топленого свиного сала или мясной подливы в маленькой сковороде или на противне. Выложите 6 свиных сосисок и дайте им подрумяниться со всех сторон. Затем, когда сосиски и масло раскалятся и начнут дымить, влейте тесто. Выпекайте 25–30 минут, пока тесто не станет золотистым и пышным. Как и в случае с йоркширским пудингом, жир в сковороде перед тем, как вы добавите тесто, должен буквально дымиться. Я сначала кладу в сковороду сосиски, а потом, когда увижу, что от сковороды идет синий дымок, вливаю тесто. Я глубоко уверен, что тесту нужно дать немного постоять перед использованием, хотя здесь не все со мной согласятся.
98
Погода
Человек, доставивший Чарлза Дарвина на архипелаг Огненная Земля и рассорившийся с ним из-за теории эволюции, в конце концов пал жертвой типично английского отношения к погоде. Предусмотрительный адмирал Роберт Фицрой основал первую метеорологическую службу, которая должна была предупреждать корабли о надвигающемся шторме.
Эта затея была принята без восторга. Судовладельцы посчитали неприемлемой саму идею таких прогнозов: по их мнению, это означало, что суда будут простаивать в порту и впустую тратить их деньги, когда могли бы отважно бороться с капризами погоды в открытом море, доставляя грузы и оплачивая долги.
Это была трагическая история. Судовладельцы добились прекращения финансирования метеорологической службы, новаторское учреждение Фицроя было закрыто, и он в отчаянии перерезал себе горло. Этот инцидент стал лишним доказательством английской одержимости погодой с ее изумительной непредсказуемостью. В конце концов, если бы погода стала предсказуемой, о чем тогда было бы говорить? Рассуждения о прогнозе погоды, предпосланные знаменитому путешествию в книге «Трое в лодке» прекрасного журналиста Джерома К. Джерома, воспевают именно его вопиющую неточность.
Писатель изображает самодовольство людей, которые выслушали прогноз погоды и решили поступить умнее и не высовывать носа из дома. Особенное удовольствие им доставляет тот факт, что другие, менее осторожные отдыхающие обязательно будут застигнуты врасплох. «Ага! Они наверняка вернутся уже днем, – говорят они друг другу. – Воображаю, как они промокнут. Ха-ха!» Джером продолжает: «День почти закончился, но на небе так и не появилось ни облачка. Мы подбадривали друг друга, уверяя, что дождь непременно хлынет внезапно, как раз в тот момент, когда все эти люди отправятся домой, и настигнет их посреди дороги, где решительно негде будет укрыться. И уж тогда они промокнут с головы до ног, до последней нитки. Но с неба так и не упало ни капли, великолепный день закончился, и вслед за ним пришла ясная ночь».
В этом заключается суть отношения англичан к погоде. Они наслаждаются своим незнанием. Кто захочет жить в скучном мире, где погода предсказуема?
Дело отчасти в уникальном географическом положении Англии. Лондон находится на одной широте с Калгари в Канаде, где проходили зимние Олимпийские игры 1988 года, и с Иркутском в Сибири, где развешанное на улице белье моментально затвердевает на морозе, а хозяева автомобилей всю зиму не глушат двигатели. Но в Англии суровые зимы – явление настолько неожиданное, что весь транспорт немедленно прекращает работу, а школы закрываются. Разумеется, сказывается благотворное влияние Гольфстрима, который приносит к берегам Англии теплый воздух и теплые воды Мексиканского залива.
Погода определяет и склонность англичан к пиву, а не к вину: здешний климат просто не приспособлен для виноградарства. А бесконечные дожди не оставляют нам ни единого шанса на эффектные пейзажи: крупнейший английский каньон (Чеддер в Сомерсете) достигает в длину 3 миль (для сравнения протяженность Большого Каньона в Колорадо – 227 миль).
Возможно, вы обнаружите, что погода здесь намного лучше, чем рассказывают. Но помните, что у англичан не принято сильно отапливать дома, как в других странах, поэтому захватите теплую одежду.Рекомендации для новых студентов языковой школы в Англии
99
Шерсть
Если знать, где искать, то доказательства огромной роли шерсти в истории Англии можно увидеть повсюду. Именно поэтому лорд-канцлер в палате лордов начиная с XIV века сидит на мешке с шерстью. Развалины цистерцианских аббатств, активно развивавших производство овечьей шерсти с XII века и далее, старые скотопрогонные дороги, перерезающие поля и уходящие вдаль среди холмов и долин, огромные «шерстяные церкви», множество песен, от «Безмятежно пасутся овцы» до «Грустного мальчика» – все это подтверждает, что когда-то Англия снабжала шерстью весь мир.
Она была, разумеется, не первой в этой области. В Темные века лучшую шерсть производили в Южной Италии. Но благодаря одетым в белые рясы монахам-цистерцианцам, заложившим основы типично английской традиции аграрного радикализма, именно английскую шерсть доставляли через Ла-Манш на знаменитые ярмарки Шампани, откуда она отправлялась в Испанию, на Кипр, в Константинополь и даже в более отдаленные страны.
Шерсть служила двигателем экономического успеха Англии, которая за одно десятилетие – во время правления короля Ричарда Львиное Сердце и его брата Иоанна Безземельного – трижды собирала и отправляла в Германию сумму, равную четверти общего национального дохода, и ни в одном из случаев это не спровоцировало в стране инфляцию. Крупные центры овцеводства – Йоркшир, Глостершир и Восточные графства – скопили огромные богатства, которые растущей нации пригодились в следующих веках.
Столетняя война, первопричиной которой было стремление прибрать к рукам фламандских ткачей и создать у себя в стране индустрию переработки шерсти, углубила отношения между англичанами и шерстяной торговлей. С 1275 года налоги на экспорт шерсти стали крупным источником дохода английской короны.
В XV веке текстильная торговля так выросла, что экспорт шерсти был запрещен. Человеку, пойманному на нелегальном вывозе шерсти из страны, отрубали руку. Текстильные центры зависели от кустарных промыслов: в этой веками устоявшейся системе шерсть красили, ткали и отделывали в частных домах. Еще недавно эта традиция существовала на производстве признанного шотландского бренда Harris Tweed. Эта система сломила власть гильдий, но и сама в свою очередь была сломлена промышленной революцией.
К тому времени будущее английской шерсти было омрачено бурным развитием хлопковой промышленности и появлением конкурента – мягкой шерсти мериносовых овец, которых разводили и бдительно охраняли в Испании. Эти ткани начали вытеснять более грубую английскую шерсть. В XX веке британская текстильная промышленность страдала от недостатка капиталовложений и монополизма. Знаменитые компании одна за другой переносили производство за рубеж, а потом совсем закрывались.
За этим последовало глобальное снижение интереса к шерсти – только в 1966 году ее использование сократилось сразу на 40 % – и угасание давних традиций шерстяного производства, источника изначального богатства Англии. Грустная и довольно типичная для Англии история. Какое-то количество английской шерсти ежегодно идет на изготовление ковров, но большую часть любовно остриженного руна отправляют в сжигатели или импортируют в Китай, также для производства ковров.
Старые традиции угасли, но их следы еще сохранились, и английский роман с шерстью пока не закончен. Происходит медленное возрождение ремесленного производства, использующего шерсть, а группа английских производителей возвращает к жизни старинный английский бизнес – изготовление вязаной одежды. Существует движение непрофессиональных прядильщиков шерсти и еще более широкое движение непрофессиональных вязальщиков. Старые традиции мощно напомнили о себе в последние годы, после того как принц Чарльз встал на сторону фермеров и шерстяного производства. Так началось контрнаступление.
Благодарю Бога, ныне и присно,Строки, высеченные на стене дома средневекового торговца шерстью
За овец, которые принесли мне состояние.
100
«Рождественская песнь»
Фраза «Хм! Что за вздор!» давно вошла в английский язык и стала символом меркантильного подхода к Рождеству. Она появилась на свет за шесть дней до Рождества 1843 года, когда Чарльз Диккенс опубликовал за собственный счет повесть «Рождественская песнь в прозе», чем единолично и без всякой посторонней помощи вернул в Англию Рождество – с жареной индейкой, семейными ужинами, подарками, радостной атмосферой и типично английским духом благоденствия и изобилия.
Ранее в том же году Диккенс посетил оловянные рудники в Корнуолле и пришел в ужас при виде работавших там оборванных детей. Он планировал написать памфлет, сурово осуждающий бедственное положение детей, которые лишены возможности получить образование. Но в конце концов он отложил памфлет в сторону и написал рассказ, и это позволило добиться намного большего. В его рассказе были призраки и множество типично диккенсовских зарисовок, нотки ностальгии и преображение героя. «Рождественская песнь» считается одной из немногих книг, которые на самом деле способны повлиять на человека. Даже в XX веке королева Норвегии продолжала посылать бедным детям Лондона подарки с запиской: «С любовью от Крошки Тима».
1843-й стал важным годом в возрождении английского Рождества. Это был первый год, когда люди начали посылать рождественские открытки. Кроме того, это был третий год пребывания в Англии принца Альберта, который привез с собой традицию украшать рождественскую ель. Рождество в немецком духе постепенно завоевывало сухую и хмурую пуританскую нацию, особенно подозрительно относившуюся к пышным праздникам с явным отпечатком католицизма.
И все же англичане живут с призраками Прошедшего Рождества, сбиваются с ног в Нынешнее Рождество и с опаской ожидают Будущего Рождества. Они не единственная нация, испытывающая подобные чувства, но в английском Рождестве определенно чувствуется атмосфера некоторой нервозности и подчеркнутой ностальгии. Даже искушенные английские профессионалы, 364 дня в году проводящие среди белых стен в стиле баухаус, посылают знакомым рождественские открытки с изображением диккенсовской почтовой кареты на заснеженной дороге. Как будто на один день в году – или чуть дольше – история Англии недвусмысленно напоминает о себе, и мы отдаем ей дань уважения. Это время, когда в английской душе возможно преображение.
Название книги было выбрано Диккенсом не случайно. Оно делало историю таинственной и актуальной для любых времен, напоминало о тех днях, когда англичане еще пели рождественские песни – и приближало дни, когда они начнут петь их снова. Может быть, поначалу все это не входило в намерения Диккенса, но после этого он продолжал публиковать в журналах рождественские истории вплоть до 1849 года, когда его полностью поглотила работа над огромным «Дэвидом Копперфилдом». Его основным намерением было хоть ненадолго пробудить дух щедрости в англичанах, охваченных меркантильными настроениями.
И если мы когда-нибудь усомнимся, что перемены возможны, стоит перечитать «Рождественскую песнь», и сомнения отступят. Изменения никогда не происходят так стремительно, как это случилось со Скруджем, но, рассказывая о нем, Диккенс дает и нам возможность пережить те же чувства – вспомнить, устыдиться, расстаться с дурными воспоминаниями. Ему удалось возродить старую добрую Англию на голых костях утилитаризма, поэтому он заслуживает почетного последнего места в этой книге – в надежде, что кто-нибудь сможет повторить его трюк в обозримом будущем.
Но есть еще один последний нюанс, который стоит отметить в английской до глубины души «Рождественской песни». Бесспорно, эта книга оказала на англичан столь мощное воздействие, что они, по сути, заново выстроили вокруг нее свою национальную идентичность. Однако в тексте есть один любопытный момент. Семья Крэтчит жарит гуся и с удовольствием съедает его, но Скрудж, проснувшись после своего рождественского кошмара, идет и покупает у мясника индейку – экзотическую птицу, привезенную из Америки.
В результате мы почти забыли английского гуся, и теперь англичане повсеместно едят американскую индейку. Хм! Что за вздор!
Нет, не бывало еще на свете такого гуся! Боб решительно заявил, что никогда не поверит, чтобы где-нибудь мог сыскаться другой такой замечательный фаршированный гусь. Все наперебой восторгались его сочностью и ароматом, а также величиной и дешевизной. С учетом яблочного соуса и картофельного пюре его вполне хватило на ужин для всей семьи. В самом деле, они даже не смогли его прикончить, как восхищенно заметила миссис Крэтчит, обнаружив уцелевшую на блюде микроскопическую косточку. Однако каждый был сыт, а младшие Крэтчиты не только наелись до отвала, но и перемазались луковой начинкой по самые брови! [27]Чарльз Диккенс, «Рождественская песнь в прозе» (1843)