5. ПАССАЖИРЫ «МОНТРОЗА»
Атлантический океан: четверг, 21 июля 1910 года
Мистер Робинсон не страдал бессонницей вплоть до начала февраля, когда произошли события, из-за которых ему редко удавалось проспать ночью восемь часов кряду. Но первая ночь на борту «Монтроза» выдалась прямо-таки невыносимой. Около одиннадцати вечера они наконец разлучились с Эдмундом и влезли каждый на отдельную койку; Эдмунд забрался на верхнюю и почти тотчас уснул. Однако мистер Робинсон пролежал на нижней больше часа, не смыкая глаз: в каюте было так жарко, что ему пришлось сбросить с кровати все простыни и постараться заснуть раскрытым. Каюты первого класса были изрядных размеров, уступая лишь «президентскому люксу», обитателей которого он пока не видел, но даже здесь стояла такая духота, что мистер Робинсон поклялся впредь оставлять иллюминатор открытым на весь день. Корабельная качка была еще несноснее, и когда часа в два ночи он наконец отключился, ему приснилось, что он танцует, стоя на роликовых коньках, на краю самого высокого здания в мире и единственное, что остается, — сохранять равновесие. Когда мистер Робинсон в конце концов оступился и полетел вниз, к потоку транспорта, он внезапно проснулся в холодном поту и тотчас потянул руку к карманным часам на тумбочке, чтобы проверить время. Полчетвертого. Он в изнеможении вздохнул и вытер лицо, пытаясь отогнать кошмарные картины, стоявшие перед глазами. С этого времени он спал лишь урывками, а незадолго до семи тихо встал, стараясь не разбудить Эдмунда, и умылся в маленькой душевой. От усталости у него слипались глаза, но он считал, что прогулка по палубе и свежий утренний воздух вернут его к жизни. Надев вчерашний костюм и галстук, мистер Робинсон закрыл за собой дверь каюты и направился к трапу.
В тот первый день утро было ясным и теплым, так что голубое небо и искрящееся море тотчас подняли ему настроение: солнце озаряло волны, которые бились о борт и сверкали в утреннем свете. Морские птицы пронзительно кричали, ныряя в воду в поисках пищи на завтрак. Подойдя к перилам, мистер Робинсон заглянул вниз и слегка перевесился, чтобы время от времени на лицо попадали брызги пены. Прищурившись, он различил темные призрачные косяки рыбы, плывшие вдоль борта, и подивился их скорости — они не отставали ни на пядь, хотя «Монтроз», как полагал мистер Робинсон, двигался со скоростью десять — одиннадцать узлов. «Будь у меня хороший гарпун, — подумалось ему, — мог бы пару штук оприходовать».
Несмотря на ранний час, на палубе уже появилось несколько человек — пассажиров, которые, подобно ему, провели эту первую ночь на борту парохода очень неспокойно. Старпом Билли Картер уже привык к таким ранним пташкам, хотя на сей раз, осмотрев палубу из рубки, увидел их немного больше, чем ожидал. Он заметил двух матросов, которые беседовали и курили, стоя вместе, и подозвал их к себе, чтобы дать первые утренние распоряжения; и было видно, что ни один из моряков не горел желанием их выполнять.
— Принесите несколько ведер воды, ребята, — велел он, — обойдите судно и окатите борта. Скорее всего, они все покрыты рвотой — некоторым людям так и не удалось переварить вчерашний ужин. И пассажирам, которые высунутся полюбоваться морем, вряд ли захочется это видеть.
На третьей палубе располагалась офицерская кают-компания, где Картер должен был питаться по уставу, но в то первое утро он направился в обеденный зал для пассажиров первого класса — не потому, что хотел досыта наесться, а потому, что решил произвести благоприятное впечатление на аристократов, познакомившись с ними лично и ответив на любые вопросы о плавании. Если бы он этого не сделал, его все равно выловили бы позже.
Буфетная стойка располагалась вдоль одной из стен ресторана, и старпом сначала наложил себе большую порцию, а затем осмотрелся. Завтракающих было пока немного, и он собирался уже подойти к столику, за которым сидели три элегантные, очаровательные юные леди двадцати с небольшим лет, как вдруг заметил, что его внимание пытается привлечь довольно пожилая и намного менее приятная женщина за другим столиком. Она помахала салфеткой, и Картер почувствовал себя каким-то быком, которому досаждает матадор. Он улыбнулся пассажирке, не сумев притвориться, что не увидел ее, и с неохотой зашагал в ту сторону.
— Доброе утро, молодой человек, — широко улыбнулась дама; к ее подбородку прилип небольшой кусочек масла с гренка, и Билли Картер подумал, не сказать ли ей об этом, но потом решил, что не стоит. — Не хотите ли присоединиться ко мне? Я жду свою дочь, а она задерживается. Одному богу известно, чем она там занята.
— С удовольствием, — произнес Картер, сев и бросив лишь быстрый, тоскующий взгляд на сирен за другим столиком, которые весело между собой хихикали. Одна кокетливо на него глянула, затем отвернулась. — Старший помощник Картер, — добавил он, учтиво кивнув.
— О, прелестно! — последовал ответ. — Старший. Я — миссис Антуанетта Дрейк. Каюта А7. Путешествую вместе с дочерью.
— Доброе утро, — сказал Картер, приступив с аппетитом к еде. Он уже почувствовал, что миссис Дрейк — из тех пассажирок, которые могут пристать как банный лист, если не проявить осторожности, и ему не хотелось давать ей повод, слишком долго засиживаясь в ее компании. — Довольны плаванием?
— О, прелестно, прелестно, — ответила она. — Хотя прошлой ночью довольно сильно качало. Может, поговорите об этом с кем-нибудь из матросов?
Картер улыбнулся. Не полагает ли она, что плывет через океан на галере с римскими рабами, которые прикованы под палубой и беспрерывно гребут?
— Посмотрим, что можно сделать, — вежливо сказал он.
— Понимаете, у нас с Викторией очень чуткий сон, а мне… — Она негромко, по-девичьи хихикнула и игриво взглянула на него, хлопнув по руке. — Мне нужен сон, чтобы хорошо выглядеть, мистер Картер.
— Разумеется, — произнес он, не поняв, что она ожидала услышать возражение.
Улыбка на миг застыла на ее лице, а затем сменилась недовольной гримасой. «Какой грубиян», — подумала она, но затем вспомнила, зачем его позвала.
— Теперь вы должны сказать мне, — произнесла она, — как зовут капитана корабля?
— Капитан Кендалл, мэм.
— Капитан Кендалл, да. Очень веская фамилия. Внушает доверие. Он ужинает здесь каждый вечер, не так ли?
— Полагаю, да, мэм, — ответил Картер, уже понимая, куда она клонит. — Это мое первое плавание на «Монтрозе». Штатный старший помощник заболел.
— Дело в том, что моя дочь Виктория мечтает как-нибудь с ним поужинать, а я очень хочу, чтобы ей понравилось путешествие. Я полагаю, капитан приглашает некоторых пассажиров первого класса поужинать за своим столом? — Она слегка подняла подведенные брови и облизнулась, практически вложив ему в рот ответ, который хотела услышать. Неожиданно миссис Дрейк высунула язык и, словно ящерица, убрала им кусочек масла, очевидно прибереженный ею на подбородке про запас.
— Уверен в этом, — сказал Картер и с удивлением почувствовал, что его поташнивает. — Вы хотите, чтобы я договорился для вас обеих о совместном ужине за его столом?
— Нет, я бы никогда не попросила об этом сама, — быстро ответила она, качая головой. — Где подают — там я, конечно, и ем. Я не беспокоюсь по пустякам. Но если бы вы сделали это ради Виктории, было бы замечательно. Очень мило с вашей стороны. — Ее мнение о старпоме вновь изменилось в лучшую сторону. — Очень, очень мило.
— Никаких проблем, — ответил Картер, быстро съев весь свой завтрак, чтобы побыстрее убежать.
— Где же эта девчонка, в конце-то концов? — спросила через минуту миссис Дрейк, расстроенно посмотрев на дверь. — Знает же, как я не люблю, когда она опаздывает. Так можно и завтрак пропустить. Если я вернусь в каюту, а она до сих пор в постели, уж я-то ей задам, мистер Картер, можете быть уверены.
Миссис Дрейк напрасно волновалась — Виктория уже давно не спала. На самом деле она встала почти сразу после того, как мать вышла из каюты, и минут двадцать провела в душевой: мылась, причесывалась и накладывала косметику, которую купила в Париже несколько недель назад. Открыв иллюминатор и ощутив теплоту солнечных лучей и обволакивающую прохладу воздуха, она решила одеться менее строго, чем накануне, и остановила свой выбор на неяркой блузке, открывавшей плечи, и длинной темно-синей юбке. Выглянув из-за двери каюты, Виктория осмотрела коридор, пытаясь убедиться, что за ней никто не следит, а затем, быстро перебежав к двери кабины А4, приложила к ней ухо и слегка прищурилась, словно так лучше было слышно. Прошло несколько минут, и она услыхала за дверью шум; с бешено колотящимся сердцем девушка помчалась обратно к себе и, оставив дверь слегка приоткрытой, застыла посреди каюты. Еще минут десять она стояла, сложив на груди руки и внимательно прислушиваясь, пока дверь по ту сторону коридора не открылась. Виктория тотчас же распахнула свою и, шагнув наружу, с громким стуком захлопнула ее.
— А, доброе утро, — сказал Эдмунд, обернувшись на шум. — Виктория, не так ли?
— Да, — раздраженно ответила она, словно он намеренно делал вид, что не помнит ее имени. — А вы, кажется, Эдвард?
— Верно. Как спалось?
Она недоуменно уставилась на него.
— Эдвард или Эдмунд? — переспросила через минуту.
— А! Эд… мунд, — ответил он после паузы и немного покраснел. — А вы как сказали?
— Вы говорите как-то неуверенно, — сказала Виктория. — Что, даже собственного имени не помните? Сначала я сказала «Эдвард».
— Зачем же вы так сказали, зная, что это неправильно?
Виктория пристально посмотрела на него и проигнорировала вопрос.
— Собрались позавтракать? — спросила она. Эдмунд кивнул. — А где же ваш отец? Еще спит?
— Встал около часа назад. По-моему, он плохо спал.
— Мама тоже. Возраст, — сказал она, подведя итог.
Как только они шагнули на главную палубу, их обоих озарили солнечные лучи, и Виктория воспользовалась случаем, чтобы как следует рассмотреть Эдмунда в дневном свете. Он был ниже тех кавалеров, которых она пленяла в прошлом, — не больше пяти футов семи дюймов или около того, — но она редко встречала мальчиков с такой светлой кожей и такими красивыми глазами. Его волосы — черные как смоль, тонкие и густые — были немного длиннее, чем требовала мода, и он носил шляпу, слегка их затенявшую. Виктория почувствовала неодолимое желание сорвать эту шляпу и взъерошить его пышную копну. А губы! Пухлые, вишневого цвета. Так и хочется поцеловать. Когда между ними на мгновение мелькал язычок, девушка просто млела. Привлекательным был даже шрам от носа до губы. Сердце Виктории слегка затрепетало, и она заставила себя отвернуться, чтобы мальчик не заметил ее пристального взгляда.
— Вон мисс Хейз, — сказал через минуту Эдмунд, показывая на перила, где стояла Марта Хейз — почти в той же позе, что и накануне, когда они здесь болтали. — Поздороваемся?
Виктория недовольно вздохнула. Хотя Эдмунд вряд ли мог заинтересоваться такой старухой, как мисс Хейз, — ведь ей уже было чуть ли не тридцать, — Викторию раздражало, что он предпочел поговорить с этой женщиной, вместо того чтобы остаться с такой красавицей, как она. «Скорее всего, просто уловка, — решила она. — Строит из себя недотрогу».
— Мисс Хейз, — позвал Эдмунд, когда они подошли, и взрослая дама с улыбкой обернулась.
— Здравствуйте, дети, — сказала она, быстро спрятав в сумочку медальон и защелкнув ее на замочек. — Как приятно вас снова видеть.
«Дети! — рассердилась Виктория. — Да как она смеет! Нам обоим уже почти по восемнадцать!»
— Надеюсь, вы не простояли здесь всю ночь? — спросил с улыбкой Эдмунд. — И не вернулись на палубу, после того как мы все спустились вниз?
— Нет, что вы, — со смехом ответила женщина. — Добравшись до каюты, я сразу легла спать, уверяю вас. Просто я поднялась минуту назад. Как завтрак, Виктория? — спросила она. — Вкусный или не очень?
— Я еще не завтракала, мисс Хейз, — возразила Виктория, полагая, что ее собеседница проявила бесцеремонность, назвав ее по имени. — Я сама только что поднялась на палубу.
— Правда? Могу поклясться, что видела, как вы бегали перед этим по коридору.
— Я? — удивленно переспросила Виктория.
— Я подумала, что ты, наверное, предложила мистеру Робинсону и его сыну составить тебе компанию. Ведь я же видела тебя у двери их каюты.
Виктория открыла от изумления рот, разрываясь между желанием отшутиться и стукнуть ее кулаком. Она почувствовала, как Эдмунд заинтригованно обернулся, и мгновенно покраснела.
— Да я об этом даже не думала, — решительно сказала она. — Какое странное предположение.
— У двери нашей каюты? — уточнил Эдмунд, на обращая внимания на возражение. — Зачем?
— Я и близко не подходила к вашей каюте, — ответила Виктория, слегка понизив голос и стремясь поскорее сменить тему. — Наверно, это была какая-то пассажирка третьего класса — резвятся, где им не положено. Нужно поговорить с капитаном. Ведь среди них полно воровок. Да еще цыганок.
— Да, вероятно, так оно и было, — сказала мисс Хейз. — Вас легко перепутать. Нынешние девушки очень похожи друг на друга. Наверное, такая мода.
Виктория злобно уставилась на нее. «Кто эта мерзкая женщина? — спросила она себя. — И почему она постоянно к нам пристает?»
— Позавтракаете с нами, мисс Хейз? — спросил Эдмунд, и Виктория снова вздохнула.
Дверь обеденного зала открыл перед ними сам капитан Кендалл. Он только что позавтракал, правда, на камбузе, поскольку был не расположен к утренним беседам, и, шагнув на палубу, полной грудью вдохнул свежий воздух. Чудесное утро. Он заметил, как два лучших молодых матроса льют воду за борт корабля, но не в море, а вдоль крашеной обшивки, и с любопытством зашагал к ним.
— Что здесь происходит, парни? — озадаченно спросил он. — Что вы делаете?
— Новый старпом велел, — объяснил один из них.
— Выливать воду ведрами за борт? Зачем?
— Сказал, что пассажиров стошнило и мы должны все смыть. Сказал, производит плохое впечатление.
Кендалл свирепо на него посмотрел и заглянул за борт — ничего не видно.
— Глупости, — сказал он. — Прекратите немедленно. Все, что нужно смыть, смоет море. Сейчас же приступайте к своим обязанностям.
— Есть, сэр, — хором ответили оба, радуясь, что их освободили от этого поручения, и помчались с ведрами прочь.
Кендалл раздраженно покачал головой.
— Смывать рвоту, — сказал он шепотом, еще острее почувствовав, как ему не хватает старого друга. — Капитан Блай смыл бы его самого. Ах, мистер Соренсон, — добавил он, обращаясь к ветру. — Кого они мне прислали?
По периметру палубы первого класса парохода «Монтроз» стояли в ряд восемьдесят шезлонгов, надежно изолированных от других пассажиров, и в тот день одна треть из них постепенно заполнилась, хотя солнце продолжало нещадно палить. Некоторые путешественники решили отдохнуть в каютах, другие дремали на солнышке или читали книги, а третьи резались в игротеке в карты. На палубе третьего класса за детьми никто не смотрел — они гонялись друг за другом, дрались и проказничали, пока их родители курили и дружелюбно болтали между собой. Мужчины и женщины носили широкополые шляпы от солнца, а некоторые дамы с зонтиками в руках прогуливались по кораблю в поисках развлечений. Сидевшие держались по преимуществу особняком; некоторые парочки, искавшие общения, опасливо подружились, однако все боялись, что ближайшие девять дней придется отчаянно скучать. В дальнем конце палубы сидел в одиночестве темноволосый мальчик лет четырнадцати, который, подавшись вперед в шезлонге, щурился на солнце. Лицо у него уже посмуглело — его кожа быстро притягивала загар. Тем не менее он продолжал сидеть, обливаясь потом и постоянно убирая с глаз темные пряди. Это начинало его раздражать, и он жалел, что перед отплытием из Антверпена не постригся. Когда он вспоминал последние несколько месяцев своей жизни, ему казалось странным, что он вообще очутился на этом корабле. Было такое чувство, словно у него отняли целую жизнь, и он теперь вынужден начать новую.
Он впервые плыл на пароходе и отправился в эту поездку в силу печальных обстоятельств. Мальчик никогда не видел отца, который погиб во время Англо-бурской войны, когда сыну было всего полгода, а его мать, француженка по имени Селин де Фреди, пару месяцев назад умерла от туберкулеза. Они жили в разных городах Европы, и Том выучился говорить на нескольких языках. Его единственным живым родственником был дядя покойного отца, которому Селин написала незадолго до смерти, обращаясь с просьбой позаботиться о мальчике, если с ней что-нибудь случится. Дядя согласился и приехал в Париж за неделю до ее кончины. Селин успела намекнуть ему, что задача предстоит нелегкая: Том оказался трудным подростком, который рос без призора, на улице и постоянно доставлял хлопоты своей матери. Новый опекун не умел обращаться с детьми, и мать не знала, сможет ли он присматривать за сыном, хотя доверить его воспитание больше было некому. Или дядя — или сиротский приют, и если бы она выбрала второе, ее сын рано или поздно сменил бы одну форму заточения на другую. После кончины Селин они прожили в Париже еще месяц, улаживая ее дела, а затем отправились в Антверпен, где жил дядя Тома. Однако дела вызвали его в Канаду, и среди различных судов он выбрал «Монтроз», забронировав самую дорогую каюту на борту — «президентский люкс».
На корабле было не так уж много мальчиков его возраста, и Том уныло готовился провести девять тоскливых дней в обществе дядюшки. Он уже соскучился по своим парижским друзьям, хотя, по правде сказать, именно они больше года сбивали паренька с пути истинного: проникали посреди ночи в чужие дома, воровали в лавках еду и обчищали карманы прохожим, несмотря на то, что никто из них особо не нуждался в деньгах. От этих воспоминаний мальчик еще больше расстроился. Но все это осталось теперь позади, а будущее сулило жизнь в Канаде. Что уж говорить о новом родственнике: мальчик до сих пор ему не доверял, хоть тот и казался порядочным, впрочем, немного надменным джентльменом.
— Вот ты где, — послышалось сбоку, и мальчик поднял голову, щурясь и прикрывая глаза от солнца ладонью, чтобы посмотреть, кто к нему обращается.
— Дядя Матье, — сказал он, узнав опекуна. — Что случилось?
— Ничего не случилось, мой мальчик, — сказал мужчина, усевшись и окинув палубу рассеянным взглядом. — Просто я тебя искал — и все. Не найдя, испугался, что ты упал за борт. Представь, какова была бы моя утрата.
Том насупился. Временами он не понимал дядиного юмора.
— Я сидел здесь и думал, чем бы заняться, — сказал он через минуту. — Наверно, это будет самая скучная поездка в моей жизни. Возможно, я даже умру от скуки. Можешь тогда похоронить меня в море.
— В этом не сомневайся, — ответил Матье, кивнув. — Но лично меня плавание очень успокаивает. Одиннадцать дней в океане — и никаких тебе забот. Никто не досаждает всякими деловыми вопросами. Великолепные каюты. Вкусная еда. Приятное общество. Думаю, я бы не отказался провести здесь еще пару недель. Только так и нужно путешествовать.
— Да, но ты ведь старый, — объяснил Том. — Тебе нужен отдых. А я молодой. И мне скучно до смерти.
— И то правда, — ответил дядя равнодушно.
Стороннему наблюдателю Матье Заилль казался мужчиной под пятьдесят. Ростом немного выше шести футов, с редеющими седыми волосами, он, сам того не сознавая, уже произвел фурор на борту, обратив на себя внимание нескольких дам. Благодаря стройной фигуре и элегантному костюму, а также тому обстоятельству, что Матье Заилль мог позволить себе самые дорогие апартаменты на пароходе, он стал объектом пристального интереса некоторых женщин — особенно одиноких. Поскольку дядя был вдовцом и путешествовал без спутницы, он считался еще более привлекательной и даже превосходной партией.
— А ты не пробовал читать книги? — посоветовал он племяннику. — Расширил бы немного свой кругозор. Что ты последнее читал?
Том задумался. Хотя в доме было множество книг, к литературе он так и не пристрастился. Он помнил, как мать читала ему в одиннадцать лет «Человека в железной маске», и решил назвать именно эту книгу.
— А, Дюма, — радостно воскликнул Матье. — Прекрасный выбор. Идеально подходит для юношества. Приключения, история, детективный сюжет. Именно такой роман тебе и нужен. Уверен, что на борту есть библиотека. Возможно, мы позже туда заглянем и посмотрим, есть ли там что-нибудь подходящее в этом духе. С книгой путешествие пролетит незаметно. Сам я — страстный книгочей. Я рассказывал тебе, что однажды слушал в Ковент-Гардене самого Чарлза Диккенса?
— А где это? — спросил Том, который ни разу не был в Англии.
— В Лондоне, мальчик мой! В Лондоне! — ответил Матье. — Просто поражаюсь невежеству современной молодежи, — добавил он, печально покачав головой. — Тебе нужно почитать романы мистера Диккенса. Во многих из них говорится о сиротах — таких же, как ты.
Том нахмурился. «Это крайне бестактно», — подумал он. Но, познакомившись с мистером Заиллем, он понял одно — этот человек всегда высказывался откровенно, не задумываясь о соблюдении такта.
— Ну и что же происходит с этими сиротами? — спросил он, поразмыслив.
— После смерти родителей большинство получает новых опекунов — нередко пожилых мужчин, жестоких и грубых. Эти опекуны их не кормят, безжалостно избивают и делают их жизнь настолько мучительной, что бедным сироткам приходится убегать в одних башмаках. Но в конце концов они торжествуют. Кстати, как тебе спалось этой ночью? Кровать не твердая?
Неожиданно они заметили перед собой мяч, который прилетел с другой стороны корабля, где несколько детей играли в теннис, стараясь не уронить мяч в море. Матье обернулся посмотреть, откуда тот появился, и в эту минуту Том поймал его и швырнул в воду, куда он упал с негромким шлепком. Хихикая про себя, мальчик откинулся в шезлонге и сложил руки на груди, притворившись, что спит. Матье уставился на племянника, удивившись его поступку.
Через несколько минут появились дети и стали в отчаянии искать на палубе мяч.
— Простите, сэр, — сказал младший ребенок — вежливая девочка с локонами и зелеными глазками. На ней было очень строгое платьице, несмотря на то, что вечер еще не наступил. — Наш теннисный мячик, сэр.
Матье раскрыл и снова закрыл рот, не зная, что сказать, и сожалея, что приходится лгать такому невинному младенцу.
— Извини, не видел, — произнес он.
Девочка подозрительно сощурилась.
— Нет, видели, — сказала она тише, показав на него пальцем, и внезапно расплакалась, после чего брат повел ее обратно к теннисному корту. — Вы его украли! — крикнула она, подпустив напоследок шпильку; Матье и не знал, что дети способны прийти в такую ярость.
В огорчении он повернулся к племяннику.
— Том! — воскликнул дядя. — Как некрасиво! Зачем ты выбросил мяч?
Том пожал плечами, все еще улыбаясь, довольный своей шалостью.
— Все равно делать нечего, — спокойно ответил он.
— Но это же ребяческая выходка, — распекал его Матье. — По-моему, ты должен пойти к детям и извиниться. Обязательно сказать им, что это получилось нечаянно — ты просто хотел поймать мяч, но он выскользнул из рук. Главное — извиниться.
— Зачем? — спросил Том. — Кому это нужно?
— Мне, — настаивал Матье. — Иди. Сию же минуту. Я не шучу.
Том задумался. Правила их взаимоотношений пока еще до конца не определились: оставалось под вопросом, какой властью обладает над ним Матье. Хотя Тому уже исполнилось четырнадцать, он все еще был ребенком, не достигшим того возраста, когда можно больше не слушаться старших. Кроме того — хотя мальчику очень не хотелось себе в этом признаваться, — он опасался, что человек, впервые увидевший его лишь пару месяцев назад, может посчитать его пропащим человеком и оставить без средств. Матье Заилль, несомненно, был богачом и помог бы ему обустроить будущую жизнь. Решив сыграть на сей раз роль наказанного ребенка, Том встал с горестным вздохом и тяжело поковылял через всю палубу, словно весил не меньше двухсот фунтов.
Матье покачал головой. Он мало общался с детьми, а этого ему буквально всучили, и дядя был далеко не уверен, что ему удастся in loco parentis.
— Правильно, что отправили его извиняться, — послышалось сбоку, и, обернувшись, Матье увидел молодую женщину, только что севшую в соседний шезлонг.
— Так вы все видели? — спросил он, немного стесняясь своего племянника. — Видели, что он сделал?
Та кивнула.
— Обычный мальчишка, — сказала она, оправдывая его поступок. — И ему скучно. Но правильно, что вы его отправили. Детей нужно воспитывать.
Матье кивнул и посмотрел на море, а затем вспомнил о собственном воспитании и повернулся к спутнице.
— Прошу прощения, — сказал он, протянув руку. — Я не представился. Меня зовут Матье Заилль.
— Марта Хейз, — ответила она, весело пожав ему руку.
— Очень рад знакомству, мисс Хейз. Возвращаетесь домой в Канаду или плывете туда впервые?
— Что-то среднее, — сказала она. — В Канаде я еще ни разу не была, однако надеюсь поселиться в Квебеке. Всю жизнь прожила в Европе, и мне она порядком надоела.
— Понимаю, о чем вы, — с улыбкой ответил он. — Я и сам отчасти путешественник. Не могу долго оставаться на одном месте. Обстоятельства вынуждают меня постоянно переезжать.
— Наверное, интересно.
— Не без этого. Но мне бы хотелось на время где-нибудь обосноваться. В конце концов, я ведь не молодею.
— У вас очень бодрый вид, мистер Заилль, — сказала мисс Хейз, уже почувствовав к нему симпатию.
— Матье, прошу вас.
— В таком случае у вас очень бодрый вид, Матье, — повторила она.
Он пожал плечами.
— Внешность бывает обманчивой, — пробормотал мистер Заилль. — Вам нравится поездка? — спросил он, сменив тему. — Уже привыкли к качке?
— Привыкаю, — со смехом ответила она. — Плавание очень успокаивает.
— Об этом я и говорил племяннику, — сказал Матье. — Но, видимо, именно в этом его трудность.
— Племяннику?
— Да, Тому я прихожусь дядей. И временно выступаю его опекуном. Его родители умерли. К сожалению, мать — совсем недавно.
— Сочувствую, — сказал Марта. — Бедный мальчик. Полагаю, в этом случае выбросить теннисный мячик в воду — не такое уж страшное преступление. Сколько ему? Четырнадцать?
Матье кивнул. Психология подростка особо его не интересовала. По мнению дяди, пережив потерю, мальчик должен оплакать смерть матери, смириться с ней и жить дальше. Сам Матье пережил нечто подобное в еще более раннем возрасте: его собственную мать убил вспыльчивый второй муж, и они с младшим братом тоже остались сиротами, к тому же без опекуна. Тем не менее оба выжили.
— Надеюсь, в Америке ему повезет больше, — сказал он, подумав. — Полезно иногда начинать все с нуля. Он ведь еще молод. Может построить для себя новую жизнь. Я плыву в Канаду по делам, но потом, вероятно, съезжу ненадолго в Штаты. Если все получится, возможно, мы там и останемся. В Париже Том доставлял немало хлопот, и я надеюсь вернуть его на путь истинный. Если, конечно, он за эту неделю не свихнется и не выбросится за борт.
— Он обязательно угомонится, — успокоила Марта.
В эту минуту Том вернулся с другой стороны палубы и встал перед ними, недоверчиво уставившись на мисс Хейз.
— А, Том, — сказал Матье. — Позволь мне тебя представить. Это мой племянник, мисс Хейз. Том Дюмарке.
— Очень приятно, Том, — произнесла Марта, пожав ему руку.
Мальчик кивнул, но промолчал, пытаясь встать вплотную к шезлонгам и как можно дальше от перил. Он ни за что не признался бы дяде, что патологически боится воды, а пребывание на борту корабля для него пытка. Том старался не думать об окружавшем его безбрежном океанском просторе и твердо решил не перевешиваться через перила все плавание.
— Ну что, извинился? — спросил Матье, когда стало ясно, что он не собирается вступать в разговор.
— Да, — надсадно выкрикнул тот. — У них там штук двадцать мячей, и я не понимаю, из-за чего весь этот шум.
Он по-прежнему таращился на Марту, не желая садиться, и в его присутствии ей внезапно стало не по себе. Во взгляде подростка сквозило что-то опасное и непредсказуемое.
— Приятно было познакомиться, мистер Заилль, — сказала она, вставая и оправляя юбку.
— Матье, прошу вас.
— Матье, — поправила она себя. — И с тобой, Том. Я хочу еще немного погулять. Уверена, что мы еще увидимся.
— О боже, море велико, и мал мой челн, — с улыбкой сказал Матье, кивнув ей на прощание. — Какая очаровательная женщина, — тихо произнес он, когда мисс Хейз скрылась из виду. — Ты мог бы с ней быть поприветливее, Том. Право же, у тебя невероятно грубые манеры.
— Пф-ф, — послышалось в ответ равнодушное фырканье: на губах мальчика на миг появился пузырь слюны, который он тут же вытер рукой.
Возможно, Том прибавил бы к этому еще какую-нибудь красноречивую фразу, но вдруг заметил Викторию Дрейк, которая стояла у перил, в двух десятках футов от них, и пристально смотрела на море. Глаза у мальчика расширились, челюсть отвисла, и он испытал первые муки желания. Почувствовав, что на нее смотрят, девушка медленно оглянулась, поймала его взгляд и, окатив презрением, отвернулась опять. Том понял, что покраснел, и плотно сжал губы. Матье, наблюдавший за всей этой пантомимой, не смог удержаться от смеха.
— Что с тобой, Том? — воскликнул он. — Ты покраснел как рак. Неужто влюбился?
— Пф-ф, — снова фыркнул племянник, словно сама эта мысль была нелепой. (А сам подумал: «Да».) Матье посмотрел на предмет его любви и медленно кивнул. Том почувствовал, как поневоле снова перевел взгляд на Викторию, но той уже и след простыл.
— Да, — сказал Матье, который и сам много раз оказывался в подобной ситуации. — Кажется, я понимаю.
Из своего многолетнего опыта капитан Кендалл знал, что вступать в панибратские отношения с командой неблагоразумно. В начале своей карьеры он пытался снискать расположение помощников и матросов, находившихся у него в подчинении, и надеялся благодаря дружбе с ними создать на борту атмосферу взаимопонимания. Однако этим воспользовались на «Персевирэнс» — капитан стал замечать самодовольство среди членов команды, которые вовсе не считали его тем дисциплинированным командиром, чей образ вдохновлял его при чтении рассказа о «Баунти». Приняв командование над «Монтрозом», он существенно изменил тактику. Хотя нынешние подчиненные и не боялись его, они все же относились к нему почтительно, а перепады его настроения стали притчей во языцех. Он мог подобострастно общаться с пассажиром первого класса, а в следующую минуту чуть ли не замахиваться кулаком на матроса. На корабле существовало неписаное правило: выполнять приказы капитана, но не попадаться ему под руку. Старпом Соренсон, слегший с аппендицитом, — единственный человек, который пользовался еще меньшей популярностью среди коллег за свое подхалимство, и капитан понимал: возможно, он один из всей команды жалеет, что Соренсон попал в больницу.
Сидя вечером за письменным столом в своей каюте и расставив на голубых картах циркули, капитан что-то быстро записывал на клочке бумаги, подсчитывая расстояния, исходя из долготы и широты, и с помощью скорости в узлах пытался определить, успеют ли они прибыть в Канаду к сроку Он с удовольствием отметил, что пароход идет точно по графику. Ясное небо и легкий попутный ветерок дали сегодня кораблю большое преимущество, и он даже немного набрал скорость, хотя капитан Кендалл приказал пока запустить лишь четыре из шести паровых котлов. Он свято верил, что судно нельзя перегружать, и редко разогревал котлы на полную мощность. В отличие от своего героя капитана Блая, он всегда строго придерживался расписания и нисколько не стремился опередить сроки. Пароход должен был войти в порт Квебека утром 31 июля, и капитан ориентировался только на эту дату. Прибыть тридцатого — хвастливая показуха, 1 августа — опоздание. Однако, судя по всему, «Монтроз» доберется до места назначения вовремя, и капитан, с довольной улыбкой откинувшись в кресле, взял в руки газету, которую купил перед отплытием. Он бегло просмотрел заголовки: назревают неприятности, связанные с забастовками на бельгийских заводах спиртных напитков; полиция разыскивает какого-то человека, который убил свою жену и разрубил труп на мелкие кусочки; богатая бабуля недавно вышла замуж за восемнадцатилетнего юношу. Капитан отшвырнул газету, злясь на глупость этого мира. «Именно поэтому я и предпочел море», — заключил он.
Капитан Кендалл подумал о том, как мистер Соренсон томится один в антверпенской больнице. Ему, вероятно, уже удалили аппендикс, и он оправляется после операции: возможно, очнувшись от наркоза, старпом поинтересуется, отплыл ли корабль, прекрасно зная, что отплыл. Водрузив на голову фуражку и резко одернув китель, капитан решил было воспользоваться новым телеграфом Маркони, стоящим в радиорубке, и послать в больницу пожелание скорейшего выздоровления, но затем передумал. Радистам трудно будет объяснить, почему он хочет остаться там один, а если они проведают о сообщении, его тщательно шлифуемый образ сурового надсмотрщика может быть скомпрометирован. Но при этом капитан очень боялся, что мистер Соренсон заподозрит его в равнодушии Резко тряхнув головой, он отогнал от себя эту мысль и вышел из каюты, заперев за собой дверь.
Со своей выгодной позиции на палубе капитану удалось различить в рулевой рубке фигуру Билли Картера, который показывал на море и шутливо беседовал с одним из штурманов. Новый старпом пил чай, хотя капитан категорически запретил это делать в рубке. Он зашагал через палубу третьего класса, сторонясь детей и их родителей и резко поворачивая влево или вправо, как только замечал, что какой-нибудь назойливый пассажир готов поймать его взгляд и вступить разговор. «Их всех притягивает мундир», — подумал капитан, и это было правдой. В своей черной флотской форме он производил подлинный фурор, щеголяя рядом орденских ленточек возле с кармана, хотя на самом деле они были просто знаками отличия Канадского Тихоокеанского флота. По сравнению с этими пассажирами в дешевой дорожной одежде он казался настоящим денди. Направившись к палубе первого класса, капитан вздохнул с облегчением — правда, неглубоким. Он знал, что здесь публика еще хуже, поскольку, в отличие от своих попутчиков из третьего класса, вовсе не смотрела на него снизу вверх. Наоборот, они смотрели на него сверху вниз, полагая, что он стоит немногим выше дворецкого или слуги. Обычно капитан старался вести себя с ними учтиво. Вдобавок к этому каждый из пассажиров добивался приглашения за его стол — ежевечерний ритуал, которого Кендалл страшился. Мистеру Соренсону, как правило, удавалось отсеивать зануд от тех путешественников, что могли, по крайней мере, его развлечь, но так или иначе всегда существовала определенная иерархия. Обязательно приглашались господа, занимавшие «президентский люкс», а также некоторые другие пассажиры первого класса. Но теперь, когда нет мистера Соренсона, отделяющего зерна от плевел, можно ли надеяться, что ужин принесет радость и хорошо усвоится? Проходя мимо пассажиров, капитан уловил обрывки разговора и даже услышал комплиментарное — к тому же, неожиданное — замечание от одного мальчика, которого миновал, пробираясь к рубке.
— Эффектная форма, не правда ли? — сказал Эдмунд Виктории: сидя в шезлонгах, они играли в карты, и проходивший мимо капитан Кендалл поймал его взгляд. — Офицеры так элегантно выглядят.
— Да, очень, — согласилась Виктория, радуясь возможности проявить интерес к другим мужчинам на борту и надеясь, что это в конце концов заставит Эдмунда оказать ей больше внимания. — Вы не видели старшего помощника? Очень статный мужчина.
Эдмунд улыбнулся, но промолчал, сбросив бубновую даму на бубновую восьмерку. Они в четвертый раз играли в рамс, и он уже три раза проиграл — это удивило юношу, считавшего себя в картах докой. Теперь, не желая продуть всухую, он старался сосредоточиться.
— Последняя, — сказала Виктория, перевернув девятку пик, и закусила губу в предвкушении очередной победы, а затем взвизгнула от радости. — Я выиграла! — воскликнула девушка, весело захлопав в ладоши.
— Четыре подряд, — сказал Эдмунд, качая головой. — Вам просто везет.
— Мы с мамой все время играем в карты, — по секрету сообщила ему Виктория. — Только никому не говорите — мы играем на деньги, и она всегда проигрывает. Я считаю это своим частным доходом.
— Так вы шулер, — с улыбкой ответил он. — Право же, Виктория, я вам поражаюсь — вы просто мной воспользовались.
Она подняла брови: не начал ли он наконец с нею заигрывать, — но Эдмунд уже потянулся за колодой и стал тасовать карты, чтобы сдать их по новой. Девушка вздохнула. Она окинула взглядом палубу, выискивая каких-нибудь других подходящих молодых людей, но так никого и не заметила. Крайне удручающий ассортимент. Обычно в путешествиях не меньше десятка готовы были добиваться ее руки. И в тех редких случаях, когда она сама безнадежно в кого-нибудь влюблялась, дух соперничества подталкивал остальных к решительным действиям. Они продолжили игру, и когда Виктории стало ясно, что Эдмунд вовсе не собирался к ней приставать, заметив, что она им «воспользовалась», девушка почувствовала, что сердится на него еще больше. И уже целиком — в его власти.
— Знаете вон того мальчика? — спросил через минуту Эдмунд, который твердо решил сосредоточиться на картах и победить, но при этом заметил, как за ними издали наблюдает молодой темноволосый паренек.
Виктория быстро оглянулась, однако мальчик тем временем отвернул голову и стал смотреть на море, а потом быстро отступил назад, испугавшись упасть в воду, и прижал ладони к трубе у себя за спиной.
— Нет, — ответила она, снова повернувшись к Эдмунду. — Правда, я его и раньше видела — все таращился на меня, но я ума не приложу, кто это.
— По-моему, у вас есть поклонник, — с улыбкой сказал он, и поневоле — не говоря уже о крайнем изумлении — девушка почувствовала, что краснеет.
— Ну это вряд ли, — возразила она. — Он ведь еще ребенок. Лет четырнадцать — пятнадцать, не больше.
— Но вы же сами лишь на пару лет старше, — сказал Эдмунд. — Могли бы завести на борту роман.
Виктория фыркнула.
— Только не с малявкой, — ответила она. — Кто я, по-вашему, — похитительница младенцев? Видите ли, у меня есть определенные принципы. И я не собираюсь заводить для своего развлечения детский сад.
Эдмунд рассмеялся.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал он.
— Ну а вы сам? — спросила она, решив немного покопаться в его душе. — Встретили на борту каких-нибудь леди, которые пришлись вам по вкусу?
Эдмунд тревожно заерзал в кресле, и Виктория с радостью заметила его смущение.
— Нет, — угрюмо ответил он и пошел со следующей карты. — Когда же я наконец выиграю? — вопросил он небеса.
— Не уходите от темы, Эдмунд.
— Не знал, что у нас есть тема.
— Есть — роман.
— А я думал, мы просто играем в карты.
Она застенчиво ему улыбнулась и через пару ходов вновь выиграла. Эдмунд огорченно вздохнул.
— Кажется, не везет мне. — Он собрал колоду и снова начал ее тасовать. Через минуту он остановился и принялся считать карты. — Здесь всего сорок девять, — произнес он, удивленно посмотрев на соперницу.
— Что вы сказали? — простодушно переспросила она.
— Я говорю: в колоде всего сорок девять карт. То-то я и смотрю — творится что-то странное. Здесь нет… — Он снова пересчитал карты, перебрал их и затем убедительно кивнул. — Так я и думал, — подтвердил Эдмунд. — Здесь всего два короля вместо четырех и не хватает одного туза. Немудрено, что я не мог выиграть. Я ведь учитывал эти карты.
— Вот как? — ответила Виктория с притворным удивлением. — Наверно, старая колода. Мы играли ею несколько недель. Возможно, забыли пару карт в нашем антверпенском номере.
— Скорее всего, — недоверчиво промолвил Эдмунд, радуясь тому, что они не стали играть на деньги.
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что я жульничала? — сказала Виктория, схватившись рукой за горло, словно от одной этой мысли у нее перехватило дыхание.
— Разумеется, нет, — ответил Эдмунд, хоть и сомневался. — В конце концов, это же просто игра. Но по-моему, если мы собираемся играть дальше, нужно поменять колоду.
Виктория ждала этого и теперь задумалась: хватит ли у нее наглости довести свой план до конца? Она заранее спрятала три карты и принесла остаток колоды, предвидя подобную возможность. На самом деле она даже немного удивилась, сколько времени понадобилось Эдмунду на то, чтобы обнаружить недостающие карты, и уже начала волноваться: не придется ли им весь день играть на палубе в рамс без двух королей и одного туза? Наконец, она решила, что если не принять меры сейчас, сам он никогда на это не отважится, и, мужественно приготовившись к отказу, сделала бесстыдное предложение.
— В моей каюте есть другая колода, — сказала она, стараясь не смотреть ему в глаза. — Новая. Мы можем пойти и взять ее.
Эдмунд сощурился.
— Если вы не против, я подожду здесь, — ответил он. — Посторожу шезлонги.
— Да здесь же их полно, — сказала она, смеясь, и оглянулась вокруг. — Не могли бы вы сходить со мной? Не хочу, чтобы за мной увязался тот мальчишка.
Эдмунд кивнул.
— Ну если настаиваете… — медленно произнес он. Они встали, и Виктория взяла его за руку: теперь, когда она добилась своего, ее сердце забилось чаще. Быстро пройдя через палубу и даже не взглянув на Тома Дюмарке, она повела Эдмунда к трапу вниз, в свою каюту, взволнованная тем, что ей предстояло.
Капитан Кендалл, наблюдая за ними в высоты рулевой рубки, признал в них пассажиров первого класса. Его взгляд остановило что-то во внешности Эдмунда, который вскоре скрылся из виду, но капитан так и не смог понять, что именно. Однако чувствовалось нечто необычное. Нечто…
— Капитан, — прервал его размышления Билли Картер.
— Что такое? — раздраженно спросил он молодого человека, который удивленно поднял брови. Кендалл на краткий миг закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. — Ну что? — повторил он спокойнее.
— Я просто хотел сказать, что сдаю вахту. Если вам понадоблюсь, я в каюте, — сказал он.
— Хорошо.
— И вон на том столе я оставил список пассажиров, которые будут ужинать за вашим столом сегодня вечером.
— Надеюсь, зануд среди них нет, мистер Картер?
— Если не считать меня, сэр.
— Вас?
— Ведь есть такая традиция, сэр. Во второй вечер плавания за капитанским столом ужинает старший помощник.
Кендалл задумался. Традиция? Если она и существовала, капитан о ней не знал. Во всяком случае, мистер Соренсон ужинал с ним каждый день, но это у него такая привычка. Капитану было неизвестно о правилах, регулирующих данный вопрос. Однако, не желая показаться невеждой, он угрюмо кивнул.
— Разумеется, — сказал он. — А еще кто?
— Мистер Заилль со своим племянником — мастером Дюмарке.
— Из «президентского люкса»?
— Так точно.
Кендалл кивнул.
— Заилль? — переспросил он. — Дюмарке? Что это за фамилии такие?
— Французы, сэр.
— Французы, — в раздражении повторил он. — Спаси нас всех господь.
— Затем — миссис Дрейк и ее дочь Виктория, — продолжил Билли Картер. — Миссис Дрейк очень хотелось присоединиться к нашему обществу.
— Она богата? Назойлива? Подобострастна?
— Уверяю вас, сэр, она очень приятная женщина. Затем я пригласил мистера Робинсона и его сына Эдмунда, а также мисс Хейз, поскольку они, похоже, успели подружиться. По-моему, веселенькая компания, сэр.
— Сгораю от нетерпения, — холодно сказал Кендалл.
— Да, сэр, — через минуту добавил Картер, удивленный этим замечанием. — Если больше не будет никаких поручений, капитан, до ужина я уйду к себе.
— Не будет, мистер Картер. Можете идти.
Он проследил, как старший помощник спустился по ступенькам и скрылся в толпе на палубе третьего класса. Кендалл сверился с часами. Полшестого. До застольной пытки осталось два с половиной часа, затем — один-два часа принужденной беседы и деланого добродушия, и лишь после этого он сможет удалиться к себе. Впервые за всю свою карьеру капитан Кендалл задумался: создан ли он для этой работы?
Хотя ужин подавали в любое время между половиной восьмого и десятью, гостей пригласили к капитанскому столу на восемь — именно в этот час предпочитал ужинать сам капитан Кендалл. Пока он поправлял галстук у зеркала своей каюты, все, кому посчастливилось составить ему компанию, в разной степени волновались перед будущей трапезой, и каждый готовился к ней по-своему.
В каюте А7 миссис Антуанетта Дрейк вплотную приблизилась к зеркалу, настраивая свет: над верхней губой она снова обнаружила тоненькие усики и рассерженно вздохнула. В Антверпене она посещала косметолога, но ее обслуживала глупая девчонка, которая забыла навощить ее верхнюю губу. Миссис Дрейк потянулась за пуховкой и легонько припудрилась. Она выбрала экстравагантное темно-зеленое платье и бюстгальтер, из которого чуть ли не вываливались груди. При каждом вздохе они вздымались, и казалось, будто груди спорят друг с другом о том, какую освободят первой. Глядя на свое отражение, миссис Дрейк сумела убедить себя, что все еще обладает сексуальной привлекательностью восемнадцатилетней дебютантки.
— Виктория, взбодрись, — сказала она, поймав в зеркале дочкин взгляд. — Тебя ведь должен волновать сегодняшний вечер. Немногим девушкам твоего возраста удается поужинать с самим капитаном корабля. — Одетая в роскошное вечернее платье красного цвета, Виктория сидела на краю кровати, уставившись в пустоту: она никак не могла отойти от давешнего унижения. — Что с тобой? У тебя такой вид, будто настал конец света.
— Все со мной нормально, — резко ответила она. — Просто я проголодалась — вот и все. Ты еще не готова?
— Я и так спешу — не подгоняй меня.
— Уже скоро восемь.
— Леди имеют право опаздывать, — пояснила мать. — Тебе пора это знать, дорогая. Пусть джентльмены подождут. Если мы явимся к столу первыми, все придут в замешательство.
Предстоящий ужин приводил Викторию не просто в замешательство: она знала, что за столом будет сидеть Эдмунд Робинсон, и молилась, чтобы стол оказался достаточно широк и можно было сесть подальше от мальчика. Дневное общение с ним внезапно прервалось, когда она привела его в свою каюту, чтобы взять новую колоду. Крепко закрыв за собой дверь, Виктория пригласила юношу присесть, пока она отыщет карты, но вместо этого он подошел к туалетному столику и стал рассматривать фотографии в рамках, расставленные там миссис Дрейк.
— Мой отец. — Виктория подкралась сзади и взглянула через его плечо на портрет худого, стареющего мужчины с темными глазами, который сердито смотрел в камеру, ссутулив плечи. — Он не любит фотографироваться. Просто выходит из себя.
— Заметно, — произнес Эдмунд, сурово глянув на господина.
Прежде чем отойти, Виктория слегка скосила взгляд влево и была тотчас поражена бледной, светлой кожей на шее Эдмунда — столь же безупречной и белоснежной, как снег в саду, по которому еще не ступала ничья нога. Она вдохнула исходивший от мальчика запах и тотчас отступила назад — Эдмунд быстро обернулся, ощутив щекочущее прикосновение к уху.
— Хорошо, что прихватили запасную колоду, — сказал он. Виктория повернулась и уставилась на него, на время забыв, зачем они сюда пришли.
— Ах да, — сказала она. — Карты. Куда же я их задевала…
— Виктория, ты меня слышишь? — Девушку резко вырвали из мира грез, и она оглянулась на мать, которая уже стояла у двери, собираясь идти. — Пошли, — сказала она. — Пять минут девятого. Наверное, все уже в сборе. Пора.
Виктория насупилась и встала, отгоняя от себя воспоминания.
— Иду, — ответила она.
Марта Хейз тоже выбрала для сегодняшнего вечера одно из самых любимых своих платьев — из белого шифона, которое Леон Брильт, любовь всей ее жизни, купил своей невесте сразу же после их помолвки. Большинство подарков Леона Марта выбросила, но это платье было таким красивым — и дорогим, — что она просто не могла с ним расстаться. И хотя платье напоминало ей о том вечере, когда Леон его подарил — одном из их самых памятных совместных вечеров (на самом деле тогда Марта впервые и отдалась возлюбленному), она заставила себя обо всем забыть, чтобы просто наслаждаться своими ощущениями.
Выйдя из каюты, женщина встретилась с Билли Картером, одетым в парадную белую форму и тоже направлявшимся в обеденный зал.
— Ба, мисс Хейз, — сказал он, потрясенный ее преображением. — Вы сегодня выглядите очень привлекательно.
— Спасибо, мистер Картер, — с улыбкой ответила она. — И еще раз спасибо за ваше любезное приглашение. Для меня большая честь — ужинать с капитаном.
— Милости просим. По-моему, у нас сегодня подобралась славная компания. А капитан Кендалл очень любит знакомиться с пассажирами. Человек он весьма дружелюбный, — солгал старпом. «Только меня терпеть не может», — подумал он при этом.
— Вы часто плавали вместе?
— Честно говоря, впервые, — ответил он. — Штатный старший помощник, мистер Соренсон, слег с аппендицитом.
— Не может быть! — удивленно воскликнула она. — Мой жених чуть не умер три месяца назад от разрыва аппендикса. — Хотя это было правдой, ей тотчас захотелось взять свои слова назад; однако Марта не успела к ним что-нибудь прибавить, поскольку оба уже вошли в обеденный зал и Билли Картер повел ее к капитану. Стол был круглый, и, помимо капитана, за ним уже сидели четверо других гостей: Матье Заилль и его племянник Том, а также Джон Робинсон с Эдмундом.
— Полагаю, с Робинсонами вы уже знакомы. — Билли Картер выдвинул стул для Марты, и она уселась. — А встречались ли вы с мистером Заиллем и его племянником?
— Сегодня утром, — ответила Марта, кивнув Матье. — Очень рада новой встрече с вами. И с Томом, — добавила она, глядя на мальчика, который уставился на нее с точно таким же презрением, как и прежде. Однако уже через минуту он оторвал от нее взгляд, поскольку в зал широким шагом вошла миссис Антуанетта Дрейк, а в двух футах за ней следовала дочь. Пожилая дама промаршировала к столу с таким видом, словно собиралась объявить, что принимает командование кораблем на себя и все должны пасть к ее ногам и принести присягу.
— Приношу всем извинения за опоздание, — сказала она, заняв место рядом с капитаном и слева от мистера Робинсона, который немного от нее отодвинулся. — Надеюсь, мы не заставили вас долго ждать. Просто я красилась.
— Я сама только что пришла, миссис Дрейк, — произнесла Марта Хейз. — Как говорится, леди имеют на это право.
— Ах, мисс Хейз, — ответила миссис Дрейк, и улыбка постепенно сошла с ее лица, как только она заметила, что Марта сидит напротив. — Нигде от вас не скроешься.
Марта любезно улыбнулась, не понимая, чем же, в конце концов, вызвала неприязнь этой дамы.
Осталось лишь одно пустое место — между Билли Картером и Томом Дюмарке, и Виктории пришлось его занять. Том облизался, подобно льву, который уже приготовился прыгнуть на свою добычу, но вначале хочет немного ее обнюхать. Гостей официально представили друг другу, и капитан махнул стюарду, чтобы подавали первое блюдо.
Эдмунд, сидевший напротив Виктории, старался не встречаться с ней за ужином глазами, но время от времени не мог удержаться от того, чтобы на нее не взглянуть. Недавние события привели его в смущение, однако молодые люди, казалось, заключили негласный договор не упоминать о них сейчас. Когда Виктория наконец нашла новую колоду, Эдмунд шагнул к двери каюты, но девушка преградила ему путь, многозначительно улыбаясь.
— У меня такое чувство, словно вы боитесь остаться со мной наедине, — сказала она.
Он удивленно покачал головой.
— Вовсе нет, Виктория, — ответил юноша. — Почему вы так решили?
— По-моему, вы не уверены в себе.
— Виктория… — начал Эдмунд, но в ту же секунду она шагнула вперед и заставила его замолчать, приложив палец к его губам.
Ощущение было волнующим, и она могла бы простоять так много часов, прижимая кончик пальца к его пухлым, алым губкам. Виктория тотчас поняла, чего ей хочется: убрав палец, она закрыла глаза и, обняв его за голову, притянула к себе для поцелуя.
— Виктория! — воскликнул Эдмунд, вырываясь из ее объятий. — Что вы надумали? По-моему, нам лучше вернуться на палубу.
— Сейчас, — томно пробормотала она.
— Виктория, нет, — настаивал он, оттолкнув ее и покачав головой. — Пожалуйста, перестаньте.
— Да что с тобой такое? — в бешенстве закричала она: ее глаза сверкали от гнева. — Разве я тебе не нравлюсь? Ты не знаешь, что я пользовалась огромным успехом в Париже? Почему ты со мной так обращаешься?
— Никак я с тобой не обращаюсь, — сказал он, обороняясь, и устремился к двери. — Просто мне кажется, на тебя немного действует море.
— Что-о?
— Право же, Виктория, по-моему, нам не следует… В любом случае я пообещал своему… своему отцу примерно в это время вернуться в каюту. Мне уже пора.
С этими словами он выскочил из каюты, даже не закрыв за собой дверь, — Виктория сама громко захлопнула ее, а затем минут десять ходила взад-вперед, шепотом проклиная Эдмунда, браня себя за развязность, но при этом еще сильнее в него влюбляясь. Ее очаровали его невинность и страх перед близостью. «Наверное, у него это первый раз», — подумала девушка, и от этой мысли у нее захватило дух.
— Какой прелестный вечер, — сказала миссис Дрейк, перекрывая голоса остальных гостей. — Мы с моим мужем, мистером Дрейком, и раньше плавали на пароходах, но никогда не ужинали за капитанским столом.
— Вы оказали мне честь, мэм, — пробормотал капитан.
— Мисс Хейз давеча сообщила мне, что помолвлена, — произнес Билли Картер, с аппетитом уплетая бифштекс. — Так, значит, ваш жених живет в Канаде? — спросил он ее.
— Ах! — воскликнула женщина, удивленная и смущенная тем, что Картер заговорил об этом за столом.
— Помолвлена! — вскрикнула миссис Дрейк, словно сама эта мысль была нелепой. — Что ж, чудесно. Но скажите мне, милая, — добавила она, уставившись на пальцы Марты, — где же тогда ваше обручальное кольцо?
— Мои поздравления, мисс Хейз, — одновременно произнес Матье Заилль. — Мы должны за это выпить.
— Нет, — возразила Марта, качая головой. — К сожалению, мистер Брильт оказался… то есть мы с мистером Брильтом… прошу прощения, но нам пришлось расторгнуть помолвку.
— Понятно, — сказала миссис Дрейк, учуяв в воздухе запах скандала.
— Значит, он нашел другую женщину? — спросил Том, повернувшись и подмигнув Виктории, которая уставилась на него так, словно от него исходило зловоние.
— Том, — спокойно сказал Матье.
— Это мое личное дело, — произнесла Марта, не в силах поднять глаза, и в смущении потупилась в тарелку. — Если вы не против, я не стану углубляться в подробности.
— Давайте лучше сменим тему, — подхватил мистер Джон Робинсон, с надеждой озираясь вокруг и сожалея, что ее поставили в неловкое положение.
— Совершенно верно, — согласился Матье. — Скажите-ка мне, Эдмунд, — быстро проговорил он, повернувшись налево, — чем вы собираетесь заняться в Канаде?
— Я — врач, — ответил за него мистер Робинсон. — Надеюсь открыть собственную поликлинику. А Эдмунд продолжит учебу.
— Вот как? — сказал Матье, глядя на него и медленно кивая. — А сколько вам лет, Эдмунд?
Мальчик моргнул и задумался.
— Семнадцать, — ответил он.
— Капитан Кендалл, — сказала одновременно миссис Дрейк, — наверно, пока вы в море, жена ужасно скучает.
— Семнадцать. Прекрасный возраст, — произнес Матье. — Наверно, вы рады, что нашли на борту попутчицу — мисс Дрейк? — спросил он, кивнув на Викторию, которая свирепо на него зыркнула.
— Я холостяк, — холодно сказал капитан, и на его лице застыла недовольная гримаса. Одним ухом услышав другой разговор, он вспомнил, что заметил, как Эдмунд и Виктория скрылись перед этим в своих каютах, и заподозрил их в распутстве.
— Никогда не были женаты? Значит, вы даже не вдовец?
— Все пассажиры, с которыми я познакомился, весьма дружелюбны, — ответил Эдмунд, не желая особо выделять Викторию.
— И впрямь.
— Моя жена осталась в Антверпене. На сносях, — сказал Билли Картер.
— Вдовцы всегда казались мне очень обаятельными.
— Некоторые из них не столь дружелюбны, — произнесла Виктория.
— Вы все время молчите, мистер Робинсон, — сказал Матье Заилль. — Как вам ужин?
— Очень мило с вашей стороны, — молвила Марта Хейз. — Вы первый раз?
— Знаешь, я могу быть очень даже дружелюбным, — сказал Том, опустив руку под стол и стиснув колено Виктории.
— Отменный, — ответил мистер Робинсон и со знанием дела разрезал цыпленка, легко отделив ножки от грудки.
— Конечно, вдова — совсем другое дело. Некоторые бывают очень грубы. Все потому, что они в конечном счете заправляют финансами. Вероятно, некоторые вдовы на борту уже пытались привлечь ваше внимание?
— Надеюсь, не последний!
— Сейчас же убери свои руки, гаденыш, а не то я отрежу тебе ножом яйца, — прошептала Виктория, и Том мгновенно убрал руку, нервно сглотнув, однако неожиданно для себя обнаружил, что это невероятно его заводит.
— Откуда вы родом, мистер Робинсон? Живете в Антверпене?
— На борту я исполняю свои обязанности, миссис Дрейк, и не более того, — сказал капитан с сухим смешком. Подобные расспросы о его личной жизни — одна из причин, по которым он терпеть не мог эти трапезы.
— Я подумал, что утром мы могли бы сыграть в кегли, Виктория, — предложил Эдмунд, стремясь помириться с ней. Он заметил ее сердитый взгляд, но не знал, что на самом деле ее вывели из себя непрошеные знаки внимания со стороны Тома Дюмарке.
— А вы успеете к родам домой?
— Прелестная идея! Виктории она понравится, правда, милая?
— Нет, — возразил мистер Робинсон. — Я уже много лет живу в Лондоне. А сам родом из Америки. — Эдмунд стрельнул в него глазами, не зная, насколько честным следует быть с этой компанией.
— О да, я не пропущу их ни за что в жизни.
— Возможно, — сказала Виктория, не желая связывать себя обещанием. «Что, жалеешь теперь?» — мысленно спросила она.
— Из какой части Америки?
— У вас будут вечером танцы, капитан? Я очень хотела бы, чтобы вы составили мне компанию.
Капитан быстро постучал ножом по бокалу, который отчетливо прозвенел, и гости вмиг умолкли.
— Дамы и господа, — сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. — Я предоставляю «Монтроз» в ваше распоряжение. Так выпьем же за благополучное плавание.
— За благополучное плавание, — произнесли все нараспев и осушили бокалы.
— Когда я жил в Париже, — сказал Том Дюмарке, нарушив тишину, наступившую внезапно после тоста, — то постоянно попадал в неприятности из-за воровства, краж и грабежей, и все называли меня непутевым. Но когда я доберусь до Америки, — добавил он, злобно глянув на Эдмунда, которого уже считал своим заклятым врагом, — то поеду в Голливуд и стану звездой синематографа.
— Боже мой! — воскликнула миссис Дрейк, сама не зная, что ее шокировало больше — криминальное прошлое Тома или его предполагаемая карьера. Виктория же просто фыркнула, словно сама идея казалась ей нелепой.
— Кем? — переспросил мистер Робинсон, посмотрев на мальчика.
— Звездой синематографа, — повторил он. — Сейчас на этом все помешались. В Лос-Анджелесе открываются студии — любой может поехать туда и сняться в фильме. Наверно, вы уже их видели.
— Пару штук, — ответил мистер Робинсон, припоминая. — Раза два ходил в синематограф. Но этим ведь нельзя зарабатывать на жизнь, правда?
— Еще как можно, — уверенно заявил Том. — Говорят, если начать удачно карьеру, можно до старости заработать миллион долларов.
— Какая дичь, — сказала Виктория.
— Ничего у них не выйдет, — произнес Билли Картер. — Как можно тягаться с мюзик-холлом? Вот самое главное развлечение. Знаете, я ведь именно там со своей женой познакомился, — добавил он. — Она была хористкой.
— Хористкой? — переспросила миссис Дрейк. — Какой ужас!
— Подобные женщины, — тихо проговорил мистер Робинсон, — всегда приносят несчастья. Красуются, словно дешевые шлюхи, надеясь заманить какого-нибудь парня в ловушку, а затем, как только бедняга окажется у них в руках, обдирают его до нитки. Будь на то моя воля, закрыл бы все мюзик-холлы в стране.
За столом воцарилась тишина: эти слова показались не совсем уместными, и миссис Дрейк заметила, как побелели костяшки пальцев мистера Робинсона, когда он схватился за нож и вилку.
— Только не моя Дилайла, — сказал наконец Билли Картер, чтобы разрядить обстановку. — Она из другого теста.
Капитан Кендалл отодвинул в сторону тарелку и махнул стюарду, чтобы тот начал убирать со стола, хотя некоторые еще не доели. Вытащив из кармана часы, капитан со щелчком их открыл и громко воскликнул:
— Ну и ну — как время летит!
— Капитан, неужели вы уже покидаете нас? — разочарованно спросила миссис Дрейк.
— Служба зовет, сударыня, — ответил он, с радостью лебезя перед ней на прощанье, — зовет служба. Мистер Картер, я полагаю, вы позаботитесь о наших гостях?
— Конечно, сэр.
— Хорошо. В таком случае, если понадоблюсь — я на палубе.
Штурманскую рубку опоясывал узкий мостик, и капитан обычно выкуривал там сигару перед тем, как отойти ко сну. Он стоял в темноте, виднелась лишь ярко-красная точка. На мостике было тихо — только издалека, с палубы третьего класса, доносились приглушенные звуки музыки да ритмично бились о борт волны, рассекаемые «Монтрозом». Собираясь уже спуститься в каюту, капитан заметил, как из обеденного зала на палубу вышли двое пассажиров — нервно озираясь, они юркнули в полумрак.
— Давай вернемся в каюту, — вполголоса сказал мистер Робинсон. — Там и поговорим.
— Сейчас, — ответил Эдмунд. — Хочу подышать свежим воздухом.
Капитан Кендалл собрался крикнуть им, что он наверху: из всех пассажиров капитан испытывал симпатию пока что лишь к мистеру Робинсону. В нем не было ни грубости миссис Дрейк, ни холодности ее дочери; ни нарочитой галантности мистера Заилля, ни юношеского томления его племянника; ни жеманства мисс Хейз, ни дерзкой заносчивости мистера Картера — пожалуй, мистер Робинсон был единственным человеком, с которым капитану хотелось бы поговорить с глазу на глаз. Если бы не Эдмунд, он, возможно, даже пригласил бы доктора — на замену мистеру Соренсону — выкурить сигару.
— Ты действительно идешь завтра играть в кегли с этой девчонкой? — спросил мистер Робинсон.
— Не хочу ее расстраивать, — ответил Эдмунд. — Наверняка под этой маской скрывается очень милый человек. Просто немного эгоцентричный.
— Она снова попытается тебя соблазнить, — сказал мистер Робинсон. — Учти это.
«Так я и знал», — подумал капитан Кендалл, почему-то радуясь, что мальчик отверг ее ухаживания.
— Не думаю, — произнес Эдмунд. — Ей придется вовсю отбиваться от этого мальчишки Дюмарке. Видел, как он на нее смотрел? Мне показалось, он готов сожрать ее живьем. А он ведь еще ребенок.
— Не обратил внимания, — сказал мистер Робинсон, ближе притягивая к себе Эдмунда. — Мой взгляд был, как всегда, прикован к тебе.
Они умолкли на минуту, пристально глядя друг другу в глаза. Капитан Кендалл подался вперед и, щурясь, стал всматриваться в темноту, пытаясь понять, что происходит. Затем его глаза расширились от удивления, и он чуть было не вскрикнул. Мистер Робинсон и Эдмунд застыли в страстном поцелуе: их губы сомкнулись, и они крепко сжали друг друга в объятиях. Капитан не верил собственным глазам. Это было так гадко, так возмутительно, так…
Мистер Робинсон взъерошил волосы Эдмунда, и, внезапно отделившись от головы, те упали грудой на палубу. Капитан Кендалл открыл от изумления рот, его затошнило. «Что за?..» — спросил он себя, а затем прищурился и понял, что волосы мальчика на самом деле были париком, под которым скрывались туго уложенные темные локоны.
— Мои волосы, — прошептал Эдмунд и наклонился, чтобы их поднять. При этом высветились контуры его лица, и капитан Кендалл впервые заметил утонченный профиль и настоящие волосы. Эдмунд быстро огляделся, желая убедиться, что никто за ними не следит, и осторожно надел парик на голову.
— Пойдем вниз, — сказал он, и они скрылись на трапе, ведущем к каютам первого класса.
— Женщина! — воскликнул вслух капитан Кендалл, бледный и потрясенный увиденным. — Эдмунд Робинсон — женщина!
