В порту Дун-Лэаре под Дублином дорогу с обеих сторон огородили барьерами. Слева стояла толпа — человек двести, любители уродов. Они собрались посмотреть на необычных существ, приплывших из-за океана. Напротив расположилось гораздо меньше людей — раза в четыре. Там были в основном студенты, махавшие самодельными плакатами.
СВОБОДУ УРОДАМ! — гласил, например, один.
ИРЛАНДИЯ ПРОТИВ НЕВОЛИ УРОДОВ! — гласил другой.
ХВАТИТ ЗВАТЬ ИХ УРОДАМИ, ОНИ ТАКИЕ ЖЕ ЛЮДИ, КАК ВЫ, ХОТЬ И С НЕСКОЛЬКО ДРУГИМИ ФИЗИЧЕСКИМИ ХАРАКТЕРИСТИКАМИ, А В ОДНОМ СЛУЧАЕ — С ДОВОЛЬНО НЕОБЫЧНОЙ МАНЕРОЙ ГОВОРИТЬ, — излагалось на третьем плакате, который держал мальчик, явно не знавший, как лучше выразить свой протест.
Когда на палубе распахнулась дверь, обе группы притихли. Вышел капитан Шлангейсон. Выглядел он великолепно — отутюженный наряд инспектора манежа, похоронно-черный цилиндр на голове, а хлыст скромно свернут и засунут в чехол на боку.
Ступив на сушу, он дал сигнал полицейским пропустить тележурналистку и оператора — пусть возьмут у него короткое интервью.
— Капитан Шлангейсон, — обратилась к нему хорошо одетая женщина и сунула ему под нос микрофон, — Мириам О’Кэллахан, Новости Ирландского радио и телевидения. Сегодня здесь собралась большая толпа в знак протеста против того, что они расценивают как насильственное удержание уродов в неволе. Как вы ответите на это обвинение?
— Саркастическим замечанием, разумеется, — улыбнулся ей капитан Шлангейсон, — и снисходительной репликой в сторону, касающейся вашей необычайной красоты. Хотя толпу эту вряд ли можно считать большой, моя дорогая. Большая толпа соберется посмотреть наши чудесные представления, которые мы будем давать всю следующую неделю. По сравнению с той толпой эта — ничто.
— Многие считают, что подобная форма принудительной кабалы в наши дни неприемлема, — продолжала Мириам. — Что вы ответите таким критикам?
— Я подчеркнуто никогда не прислушиваюсь к своим критикам, — ответил капитан и величественно раскинул руки. — От них у меня, как я убедился, несварение желудка.
— Но вот эти студенты отвлеклись от учебы…
— Дорогая моя мисс О’Кэллахан, вы в самом деле считаете, что они бы этим занимались, если бы не пришли сюда? Будем честны — если б не я, они бы нашли против чего протестовать. Последняя война, цены на спиртное, право голоса для женщин — что-нибудь подобное.
— Капитан Шлангейсон, в Ирландии женщины уже имеют право голоса.
— Правда? Какая у вас прогрессивная страна.
— Значит, вам нечего сказать тем людям, которые требуют свободы уродам?
— Вообще-то есть. Три слова, — улыбнулся капитан Шлангейсон. — Через. Мой. Труп. И у меня теперь есть чудесный новый экземпляр — я подобрал его всего неделю назад в Торонто. Очень интересный парнишка. Не слушается закона всемирного тяготения.
— Мальчишки иногда страсть какие непослушные, — крикнула из-за барьера одна мамаша, глядя на своего сына. Тот в ответ сердито посмотрел снизу вверх на нее. — Прямо сущее проклятье.
— Это так, мадам, — ответил капитан Шлангейсон. — Истинная правда. Но к счастью, нашего мальчика мы держим в клетке, поэтому никакой опасности для публики он не представляет. И всего лишь за сотню ваших обесцененных ирландских евро вы можете насладиться этим зрелищем четыре вечера подряд в вашей столице Дублине, а еще три — в городке под названием Скибберин, что в Народной республике Корк. Все подробности — в прессе. Засим, дамы и господа, позвольте мне откланяться и пожелать вам доброго дня.
С этими словами он направился к кабине фургона, в который уже загружали последние клетки. Но сесть не успел — пожать ему руку бросился пожилой человек, а потом так стиснул капитана в объятиях, что три полицейских еле его оттащили. Опешивший капитан отряхнулся, залез в кабину, и его повезли в Дублин.
— Похоже, там какие-то люди были за нас, — сказал Фрэнсис, когда фургон петлял по городским улицам.
— Но они все равно не могут нас спасти, — сказал Лиэм. — Этого никто не может.
— Это не человек, а чудовище, — произнесла Дилайла.
— Тиран отвратительный он, — добавила Фелиша.
Через полчаса фургон остановился, задние двери с грохотом открыли. Снаружи поджидала бригада мужчин — на каждом ярко-красная рубашка поло и желтые рабочие брюки. Они перенесли все клетки в специально выстроенный сборный домик, а внутри стали с интересом разглядывать всех обитателей. В особенности — Джереми, у которого вместо ног и рук ласты.
— Должно быть, здорово плавать можешь, да? — спросил один рабочий.
— Ваше замечание как черство, так и невежественно, — ответил Джереми.
— А ты, должно быть, новенький, — сказал другой, глядя на Барнаби, распластавшегося на потолке клетки. — Погляди-ка, да ты в воздухе паришь!
Барнаби пристально посмотрел на него и подумал о более счастливых временах — вспомнил, например, тот день, когда Капитан У. Э. Джонз у них в саду забил Генри гол.
— Да не грусти ты так, — сказал рабочий. — Мы тут кое-что особенное приготовили — специально для тебя.
В домике Барнаби с удивлением увидел, что к потолку в углу приколотили матрас — как это сделал Элистер, когда он был маленьким. От одного взгляда на этот матрас Барнаби захотелось домой.
— Это матрас «Беллиссимо» средней жесткости из «Дэйвида Джоунза»? — с надеждой спросил он.
— Не, это из экономичной линейки «Аргоса», — сказал рабочий, выпуская мальчика из клетки. — Но все равно годится.
— Какое любопытное место, — произнес Фрэнсис, когда они остались одни. В окно был виден особняк, где жил президент Ирландии.
— Ты вон туда посмотри, — показала Дилайла. В центре парка возвели огромный цирк-шапито, и вывеска на нем гласила огромными буквами: УРОДЧЕСТВО! Надпись окружали карикатуры на каких-то странных личностей — ни одна не походила на наших пленников. — Вот где они будут выставлять нас, как… как…
— Как уродов, — подсказал Джереми. Он сел в углу и спрятал лицо в ластах.
Но вечером после ужина, однако, случилось кое-то необычное. Капитана Шлангейсона пригласил к себе сам президент — он намеревался строго отчитать его на двух языках о недопустимости того, чем капитан занимается, и сообщить, как он, президент, этих его занятий не одобряет. Наши пленники сидели в углу комнаты и играли в карты, а Барнаби наблюдал за игрой с потолка, пытаясь ничего не подсказывать, если кому-то выпадали особенно хорошие карты. Но посреди новой партии в покер в замочной скважине вдруг что-то заскреблось.
— Что это? — испуганно спросил Джереми.
Все быстро разошлись по своим клеткам, но шорох не прекратился. Наконец замок уступил, дверь распахнулась. За ней стоял пожилой человек — тот самый, что бросился к капитану в порту.
— Клятые склянки! — торжествующе воскликнул он. — Получилось!
— Вы кто? — осведомился у него Лиэм Макгонагалл.
— Тш-ш, не так громко, — ответил старик, отогнувшись назад и нервно осмотрев коридор. — Вы здесь все?
— Кто — все? — спросил Барнаби.
— Ну, все из представления. Все, кого они называют «уродами», — добавил он, сам смутившись такому слову.
— Мы не станем для вас выступать, если вы надеетесь на это, — сказал первый сиамский близнец.
— Платите завтра деньги, как все остальные, — добавил второй.
— Да не хочу я смотреть представление, — сказал старик. — Я пришел вас выпустить.
— Выпустить? — переспросил Фрэнсис, поднимаясь на ноги.
— Выпустить на свободу? — взмахнул ластами Джереми.
— Свободу на выпустить? — воскликнула Фелиша и от восторга зажала себе рот руками.
— Я про вас в газете прочел, — объяснил старик. — И сказал себе: «Клятые склянки! Это же совершенно неправильно. Никого нельзя держать вот так, в неволе». Вам же нужно вернуться домой, к родным. Но только говорите тише. Тут может ходить еще какая-нибудь охрана. Нельзя, чтобы они нас услышали.
— Тут охранников с полдюжины, — сообщил Джереми. — Их поставили, как только нас из порта привезли.
— Тех тут больше нет, — тихонько, но от души хохотнул старик, вытащив из кармана пустую бутылочку — ту же, из которой капитан Шлангейсон напоил Барнаби в Торонтской башне. — Я еще днем стянул ее у этого ужасного человека. А потом дал охранникам. До утра спать будут.
— Вам удалось их всех напоить из такой маленькой бутылочки? — удивленно спросил Фрэнсис.
— Нет, конечно. Я купил большую коробку пончиков и сверху побрызгал этой водой, — объяснил старик.
— Это не вода, — сказал Барнаби.
— Ну чем бы оно там ни было. Суть в том, что они больше не считаются, и если вам надо, чтобы я вас отсюда вывел, то вот ваш шанс. Вы же домой хотите, нет?
— Я хочу, — быстро сказал Барнаби. — Я пытаюсь вернуться в Сидней.
— Давайте все разговоры оставим на потом, — сказал старик. — Нам пора идти.
От открыл дверь и опять посмотрел налево и направо.
— А ты лучше залезай ко мне на закорки и держись крепче, — сказал он Барнаби. — Тебе сейчас не стоит никуда улетать. А вы все — за мной.
Барнаби сделал, как ему велели, и через несколько минут вся труппа уже пробиралась по парку «Феникс» при лунном свете. По дороге им попались два оленя — поглядели на них и ничего не поняли: ласты, крючья и девочка, которая всякие несколько секунд то исчезала, то появлялась вновь (в воздухе летало много пыльцы). Но в конце животные попросту покачали рогами и убежали в другую сторону.
Вдалеке, у обочины на дороге, стояла небольшая кавалькада машин и мотоциклов.
— Я все это сегодня купил, — объяснил старик и хмыкнул себе под нос. — Клятые склянки, у меня столько денег, что это оказалось совсем не трудно. Студенты развезут вас в разные стороны, поэтому прощаться лучше прямо сейчас. Так всех вас труднее будет выследить. Поедем к автостанциям, железнодорожным вокзалам, гаваням и аэропортам. Потому что все вместе вы будете слишком бросаться в глаза.
Из-за чего, подумал Барнаби, мы все и оказались в таком положении.
Друзья попрощались и дали слово писать друг другу, когда доберутся туда, куда собирались ехать. Некоторые вместе пробыли долго, и хотя всем не терпелось вернуться домой, но было жалко расставаться.
— Хорошо было с тобой снова увидеться, — сказал Лиэм Макгонагалл, протянув Барнаби крюк, и тот с чувством его пожал.
— Куда поедешь? — спросил Барнаби.
— Обратно в Индию. Если доберусь.
— Надеюсь, мы еще увидимся.
— Мы и в этот раз не ожидали встретиться, поэтому — кто знает? Безопасного пути, Барнаби!
И все быстро разъехались в разные стороны. У последнего мотоцикла осталось только двое.
— Вы еще не сказали, как вас зовут, — сказал Барнаби человеку, который их всех спас.
— Стэнли Граут, — ответил старик. — А ты лучше держись крепче, не то прямо в темное небо улетишь. Эти мотоциклы, знаешь, ездят быстро.
Барнаби сделал, как ему посоветовали, — обхватил Стэнли Граута за пояс и покрепче сцепил руки.
— А куда мы вообще едем? — крикнул он в самое ухо старику, когда они с ревом отъехали.
— В аэропорт, — заорал тот в ответ. И через двадцать минут они уже оставили мотоцикл на стоянке. — Я уже купил два билета, — сказал Стэнли.
— В Сидней?
— Нет, извини. Я же не знал, куда тебе надо. Сам я еду в Африку, поэтому и тебе, я боюсь, придется. А в Австралию мы тебя отправим уже оттуда.
Барнаби это устраивало. На эскалаторе они поднялись в зал вылета. Барнаби опять сидел у Стэнли на закорках и крепко держался — он не знал, как еще ему не отрываться от земли.
— Я для такого слишком стар, — наконец сказал Стэнли и опустил мальчика на пол. — Как же нам удержать тебя на земле?
— Лучше всего рюкзаком, — ответил Барнаби. — Куда положить что-нибудь потяжелее. Я его надеваю, и он не дает мне улететь.
— Точно, — сказал Стэнли, и они направились к магазинам. Вместе с рюкзаком они купили восемь литровых бутылей воды, сложили их внутрь, а рюкзак взвалили на Барнаби. Через несколько минут они уже шли по трапу с посадочными талонами в руках. В самолете нашли свои места и быстро уснули. А когда проснулись опять, уже были в Африке.