Я смотрю на него, пытаясь понять, к какому именно виду относится этот оживший мертвец. Седьмой сын седьмого сына, относительно безобидный? Или его подняло из гроба колдовство, и он опасен лишь тому, на кого натравит поднявший его некромант? Или это про́клятая нежить, закопанная в неосвященной земле и потому опасная для всех? Не знаю. На взгляд это трудно определить.

Вот что на взгляд определить легко – что такого привлекательного парня, живого или мертвого, я до сих пор не видела. Яркие синие глаза, порочная усмешка, светлые патлатые волосы до подбородка. Выглядит он лет на восемнадцать, но с тем же успехом ему может быть и сто восемнадцать. Обычно мертвецы одеваются так, как в породившую их эпоху, но этот одет слишком просто: черные штаны, черная рубашка, длинный черный плащ, под ним – пара изрядно потрепанных сапог.

– Это Элизабет, – говорит Файфер.

– Рад познакомиться, милая! – говорит Шуйлер, протягивая мне руку, но я ее не беру. Мертвецы многое могут сказать о человеке с одного прикосновения. Они в этом подобны ясновидцам, но еще хуже, потому что одно прикосновение к мертвецу дает ему доступ к твоим мыслям и чувствам – навсегда. А я точно знаю, что он увидит в ту секунду, как меня коснется.

И Файфер знает.

– Ну давай, Элизабет. Пожми ему руку.

Глаза ее горят жаждой увидеть это.

Проклятие.

Я протягиваю руку:

– Очень приятно.

Он смыкает пальцы на моей руке. Я чувствую его невероятную силу даже в этом легком осторожном пожатии.

– Все друзья Файфер – мои…

Он осекается, прищуривается, глядя мне в глаза, мельком косится на живот.

Он знает.

Я непроизвольно делаю шаг назад. Как он поступит? Нападет? Мне от него защититься нечем. Ни шпаги, ни ножа – хотя они бы его даже не поцарапали. Недавно созданную нежить можно убить солью, но чем дольше мертвец существует, тем он менее подвержен разрушению. А этот, судя по его силе, топчет землю далеко не первый год. Он мог бы выдрать мне горло и разорвать на части прежде, чем я бы успела пикнуть.

Но он не вырывает мне руку из сустава, а подается ближе, всматривается в глаза. Я вижу, как сменяют друг друга выражения его лица. Он хмурится, поднимает брови, поджимает губы, качает головой. Как будто на моих глазах кто-то читает книгу – перед тем как порвать ее в клочья.

Наконец он отпускает меня и поворачивается к Файфер.

– Хочешь, чтобы я ее убил?

– К сожалению, нет. Она мне нужна.

– Вот как? – Он улыбается ей сладкой-пресладкой улыбкой. – Ой, расскажи!

Она рассказывает обо всем: о проклятии Николаса, о пророчестве, о скрижали. Как нас ловил Калеб у Веды, как искали нас стражники по дороге к Гумберту. Про предмет, который мы надеемся найти на празднике. Шуйлер еще минуту молчит, потом спрашивает:

– Если не хочешь, чтобы я ее убивал, зачем меня звала?

Несколько ошарашенная, Файфер отвечает:

– Что значит – зачем? Мы же всегда ходим на этот праздник вместе!

– Насколько я помню, в последний раз ты сказала, что лучше будешь лизать яд со стульчака, чем куда-нибудь пойдешь со мной.

– Насколько я помню, ты уверял, что переменился, – парирует Файфер. – Или про это ты тоже соврал?

– Ты же знаешь, любимая, что для меня существуешь лишь ты одна.

Файфер закатывает глаза:

– Ладно, но есть еще кое-что. Джон был против нашего участия в празднестве, так что мне необходимо вернуться к рассвету. И даже задолго до рассвета…

– Тогда лучше поспешить, – говорит Шуйлер и вспрыгивает на подоконник легко и быстро, будто птица. Тут же перелетает за край, проливается вниз, в темноту, подобно ртути.

Я оборачиваюсь к Файфер.

– Мертвец? – спрашиваю я. – Зачем ты вызвала мертвеца?

– Ты же слышала, – отвечает она. – Мы всегда на этот праздник ходим вместе. Кроме того, вдвоем с тобой я никуда не пойду. Он мне нужен, чтобы от тебя защитить.

– Защитить от меня? – повторяю я. – Это все равно что просить волка защитить тебя от мыши.

– Ты решаешься называть себя мышью?

– Ой, да брось! Я хочу сказать, что он опасен. Он вполне может мне руку оторвать только за то, что я опущу ее в карман.

– Если так, то старайся держать руки на виду.

Я испускаю раздраженный стон.

– Я не собираюсь болтаться тут до утра, – заявляет снаружи Шуйлер.

В его голосе слышится нотка веселья – наверняка слышал каждое наше слово. Чертова нежить. И эта чертова Файфер здорово подгадила, вызвав его.

Она хватает с пола сумку и закидывает на плечо. Потом поворачивается ко мне, и глаза ее злобно блестят.

– То, что я беру тебя с собой на праздник, не значит, что я переменила мнение о тебе.

– И в чем же оно состоит?

– В том, что лучше бы тебе сдохнуть, – отвечает она ровным голосом. – На дыбе, на виселице, на костре – ты все это вполне заслужила. И ручаюсь, никто по тебе не заплачет.

Я вздрагиваю – и от ненависти в ее словах, и от их горькой правды.

– Но пока ты не нашла для Николаса ту скрижаль, лучше оставайся живой. И на меня в ближайшие несколько часов ложится тяжесть сохранения тебя в этом состоянии. Поэтому там, на празднике, держись ко мне поближе. Будь приветливой, но много не болтай. Ни о магии, ни о проклятиях, ни, ради бога, об ищейках. Ни слова про Николаса, ни слова про его болезнь. Гумберта не упоминай, и Джона, кстати, или Джорджа.

– Может, мне вообще лучше рот зашить, – бурчу я.

– И что бы ты ни делала, держись подальше от других мертвецов. От Шуйлера-то я могу тебя защитить, но ты же видела, как он тебя сразу раскусил. Узнай тебя еще кто-нибудь, не знаю, чем дело кончится.

Зато я знаю. Видела однажды, что сотворили с охотником, который решил в одиночку взять трех мертвецов. Разорвали по суставам и выпотрошили так, что хоронить нечего было.

– Боишься? – ухмыляется Файфер.

– И не мечтай. Отойди с дороги.

Я протискиваюсь к окну, перелезаю через подоконник – в платье трудно – и смотрю вниз. Там стоит Шуйлер и улыбается.

– Прыгай, мышка! Этот волк тебя не съест.

Я хмурюсь, Шуйлер смеется. И я прыгаю. С глухим стуком приземляюсь точно в объятия Шуйлера. Он пристально смотрит на меня перед тем, как поставить на ноги.

– А ты не такая тяжелая, как кажется, правда?

Не знаю, что он имеет в виду, но времени соображать нету. Он ставит меня на ноги и ловит Файфер, без колебаний прыгнувшую из окна. И мы втроем идем по обширным владениям Гумберта на свет огней нимф.

Так мы шагаем несколько миль, Файфер по одну сторону от меня, Шуйлер по другую. У меня такое чувство, будто я пленница. И подвергаюсь пыткам – вынуждена слушать их нудный флирт. Парень, который столько лет топчет землю, мог бы научиться вести с девушками более интересные разговоры.

– Где же ты пряталась, любовь моя?

– Нигде я не пряталась.

– Почему ж я тебя тогда не видел?

– Сам знаешь.

– Нет, не знаю.

– Нет, знаешь.

– Не знаю.

– Знаешь.

И снова, и снова. В конце концов я начинаю представлять себе различные способы его убийства. И вот как раз на середине сюжета, в котором участвуют древесный сук, нож, кусок веревки и носок с гравием, Шуйлер поворачивается ко мне.

– Элизабет, – говорит он, произнося мое имя почти как «Элизавеф», – тебе не кажется, что ты куда больше похожа на статуэтку, чем на ищейку?

До меня не доходит, что он имеет в виду, но Файфер перегибается через меня и шлепает его по руке:

– Так ты думаешь, она симпатичная?

Он пожимает плечами:

– Слишком уж она лапочка. С виду и не скажешь, что способна кому-нибудь вообще причинить вред.

– Она кровожадная, сумасшедшая, злобная убийца!

Шуйлер смеется:

– Совсем как я. Но ты при этом все равно считаешь меня симпатичным.

– Нет, не считаю.

– Нет, считаешь.

– Не считаю.

– Считаешь.

А я снова начинаю обдумывать способы убийства.

Наконец огоньки нимф совсем приблизились и светят ярко. Когда прямо над нами взрывается в небе целый их ворох, Шуйлер испускает негромкий вопль и улепетывает во все лопатки.

Когда мы его догоняем, он стоит, лениво опираясь на дерево, и по лицу его блуждает широченная ухмылка.

– Надеюсь, ты готова, Элизабет. Потому что сейчас ты такое увидишь…

Он берет меня за плечи и толкает вперед. Я ахаю – не могу сдержаться. Много чего я в жизни видела, но такое – никогда.

За деревьями – долина, будто чаша вставлена в середину леса. Внутри – головокружительная мешанина людей, нелюдей, магии. И почему-то там совсем не темно. Светло, как в летний полдень: синее небо с пятнышками белых облаков и ярких разноцветных птиц. Даже и не знаю, куда смотреть. На обнаженных красавиц в озере? На сочную траву вокруг воды, испещренную точками ярких цветов, какие бывают лишь весенней порой? На деревья, где растут лимоны, лаймы, смоквы – которых тут вообще не может быть? В воздухе струится музыка, и ничего настолько прекрасного я до сих пор не слышала. А это что – бабочки? Я смотрю, как одна из них пролетает мимо, синие крылышки неестественно ярки, даже на фоне неестественно синего неба. Файфер смотрит вокруг, одобрительно кивая.

– Откуда все это? – спрашиваю я.

– Нимфы, – отвечает Шуйлер, все еще скалясь. – Люблю, когда они декорируют праздник.

Мы спускаемся с холма. Широкая поляна внизу полна народу, повсюду ведьмы и колдуны. И откуда они все взялись? Разве не должны они скрываться где-нибудь? Почему же не боятся? И почему я никогда не слыхала об этом празднике, где в одном месте собирается столько магии?

– Никто не боится, что его схватят? – думаю я вслух.

Шуйлер пожимает плечами:

– Кто в здравом уме полезет против такой толпы?

Он совершенно спокоен, покачивается на носках, разминая ноги, оглядывается. А вот Файфер насторожена, смотрит то на меня, то на Шуйлера, снова на меня, будто боится, что я сейчас брошусь в атаку.

– Милая, остынь, – обращается к ней Шуйлер. – Никого она не тронет, так что перестань волноваться.

– Хорошо бы. Но если полезет, – Файфер смотрит на меня с нехорошим блеском в глазах, – я тебе разрешаю порвать ее в клочья.

Шуйлер подмигивает мне и посылает воздушный поцелуй.

Наконец Файфер замечает знакомых. Они тоже видят ее и машут руками.

– Файфер, где ты пряталась? – спрашивает один парень, когда она приближается. У него темные волосы и нос будто сломан в нескольких местах. – Мы уже волновались, не случилось ли чего с тобой.

Файфер смеется:

– Нет-нет, все в порядке. Просто сидела – не высовывалась.

– Училась, наверное, – говорит другая девушка, невысокая блондинка.

– И как оно там? Он правда такой крутой, как говорят? – спрашивает пухлая русоволосая девушка и глядит на Файфер с обожанием.

– Как его здоровье? – интересуется какой-то парень.

– Ходят слухи, что он…

Файфер хватает меня за руку и подтягивает к себе.

– Я вас не познакомила с моей… подругой. – На этом слове она чуть ли не давится. – Это Элизабет.

Она рассказывает историю, в которой я предстаю совершеннейшим ничтожеством: настолько тупая, что не понимала сама до последнего времени, что я ведьма; настолько глупая, что потом не могла это скрыть. Единственная правдивая черта – что я из Апминстера, где проводила время, болтаясь по улицам как бродяжка-идиотка с магическими способностями, пока Николас меня не спас.

Это вызывает всеобщее сочувствие.

– Мы так рады, что он тебя нашел, – говорит блондинка по имени Ларк.

– Подумать только, что тебя могли поймать! Я слышала, что костров все больше и больше…

– И восстания эти, – добавляет Брам – парень с перебитым носом. – Только масла в огонь подливают.

Тут в разговор влезает другая девушка, с самого нашего появления глядящая на Файфер без тени дружелюбия.

– Где Джон? – спрашивает она без предисловий.

– И ты здравствуй, Чайм, – отвечает ей Файфер, окидывая нахалку холодным взглядом. – Он в этом году не смог прийти – занят пациентами.

У девушки по лицу пробегает тень, мгновенно сменившаяся улыбкой.

– Да, это в его духе, он такой ответственный! Все равно обидно. В прошлом году мы с ним отлично провели время.

Я смотрю на нее – высокая, хорошенькая, прямые черные волосы и большие синие глаза. Роста хватит, чтобы поцеловаться с ним, не вставая на цыпочки.

Эту мысль я немедленно прогоняю.

– У меня для него письмо, – продолжает Чайм. – Ты не могла бы ему передать?

Она вынимает аккуратно сложенный лист бумаги и отдает Файфер. Письмо скреплено красной сургучной печатью в форме сердца. Гм.

– Письмо?

Файфер берет его двумя пальцами, брезгливо, как дохлую крысу.

– Да. Мы с прошлого года переписываемся. Он тебе не говорил? – Файфер поднимает брови. – Нет? Ну, Джон никому не рассказывает такие вещи. Я же говорю: очень ответственный!

У меня наполовину созрело намерение ухватить ее за волосы, отволочь в лес и вбить это письмо в глотку, но тут вступает Файфер:

– Ой, Чайм, не могу себе представить, что Джон тебе не сообщил. Впрочем, сейчас столько всякого происходит, и приготовлений столько – прямо водоворот. Ну зато как романтично! – Она смотрит на меня, глаза у нее поблескивают. – Ну не молчи, расскажи новость!

Я тупо смотрю на нее. Разве не она просила меня рта не раскрывать? Тем более когда я совсем не знаю, о чем речь?

– Элизабет! – говорит Файфер. – Ты же понимаешь, что я о свадьбе – твоей и Джона!

У меня отпадает челюсть. Как будто тысяча этих ярких бабочек влетели мне через горло в живот и там изо всех сил колотят крыльями. Ларк и Ревери визжат от радости и кидаются меня обнимать.

Чайм смотрит с неприкрытой ненавистью:

– Не верю.

– Не веришь? Элизабет, покажи ей кольцо!

Файфер хватает мою руку и сует ей под нос.

Чайм протягивает руку, выхватывает из пальцев Файфер это свое проклятое письмо и решительно шагает прочь. Ларк и Ревери осаждают нас вопросами:

– А когда свадьба?

– Мы же приглашены, да?

– Не могу я сразу все секреты выдавать! – смеется Файфер. – Обещаю, скоро все вы всё узнаете. А теперь извините нас, мне еще много кому надо показать Элизабет!

Файфер берет меня под руку и уводит прочь.

– Терпеть не могу эту девчонку! – говорит она с сердцем, когда нас уже не слышно. – В прошлом году видела ее с Джоном, но не знала, что они состоят в переписке. Надо же, целый год. – Ее передергивает, потом Файфер разражается смехом. – Сама не могу поверить, что сказала, будто Джон женится! Это кольцо навело на удачную мысль. Ох, убьет он меня, когда узнает. Но так ему и надо, раз уж он мне ничего не рассказал.

– А что ты им скажешь, когда выяснится, что никакой свадьбы нет?

Файфер прекращает смеяться, потом отталкивает меня прочь, будто вспомнила, с кем разговаривает.

– Не твое дело. Да и вообще, если ты не найдешь эту скрижаль, у меня возникнут проблемы поважнее, чем какая-то фальшивая свадьба. – Она отворачивается. – Куда это Шуйлер девался?

А ее кавалер стоит на берегу озера и болтает с нимфами – совершенно обнаженными, если не считать крошечного клочка материи вокруг бедер. Они хихикают, щекочут его своими волосами.

– Клянусь, его ни на минуту нельзя оставить без присмотра!

Файфер решительно направляется к озеру. Шуйлер видит ее приближение и прекращает разговор.

– О чем это ты с ними болтаешь? – налетает Файфер.

– А что случилось?

– Почему всегда девушки, к которым ты подходишь, голые?

– Не всегда. Вот ты – нет.

– Не увиливай от ответа!

– Файфер, да я просто любовался на их…

– Не смей такого говорить!

– …ожерелья. Ты не дала мне закончить.

Они продолжают ругаться. Я стою, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании, когда они наконец угомонятся, и тут подходит Брам – тот, что с переломанным носом, – еще с каким-то парнем. У них в руках чашки, от чашек поднимается фиолетовый пар.

– Они опять собачатся? – смеется Брам. – Долго же тебе придется тут простоять. Я решил, что тебе не помешает выпить.

Он протягивает мне чашку.

– Спасибо.

Я делаю осторожный глоток.

– Что за вкус? – спрашивает с интересом приятель Брама.

Я отнимаю чашку от губ и с подозрением спрашиваю:

– А что? Что в нем такое намешано?

– Успокойся, – смеется Брам. – Просто дело в том, что каждый ощущает этот вкус по-своему. Считается, что это эссенция того, чего или кого ты жаждешь больше всего на свете. У меня, например, в чашке вкус имбиря.

Я вижу, как его глаза на миг обращаются в сторону Файфер.

– Что-то вроде любовного зелья? – Я вглядываюсь в чашку.

– Скорее, зелья правды. Самое интересное – до этой правды додуматься. – Они оба делают по большому глотку. – Но будь осторожна! Штука крепкая, и даже небольшое количество дает серьезный эффект.

Я пожимаю плечами. В крепких напитках я кое-что понимаю – эль у Джо пью с одиннадцати лет. Но «зелье правды»? Я бы предпочла яд.

И все же делаю еще глоток – из вежливости.

– Со свадьбой – поздравляю, – говорит Брам, и они уходят.

– Спасибо, – повторяю я и прикладываюсь снова.

Надо признать, вкус отличный. Пряный, терпкий, почти как шенди – смесь имбирного пива и лимонов, который иногда готовит Джо. Калеб постоянно шутил, что из всего меню это самая нормальная штука.

Калеб. Это хочет сказать мне зелье? Что он мне нужен больше всего на свете? Когда-то это могло быть правдой. А сейчас я в этом сомневаюсь. Не могу забыть, что он не пришел за мной во Флит, не могу забыть, что говорил он про меня у Веды. Не могу забыть, что когда он был мне нужнее всего – именно тогда его и не оказалось рядом.

Выплескиваю остаток зелья на траву и присаживаюсь рядом – подождать. Рассматриваю кольцо, держа его против света, и солнце глубоко проникает в синий камень. Вертя его так и этак, я замечаю что-то вроде клейма на нижней грани. Снимаю кольцо и переворачиваю – там, вытравленное в камне, крохотное сердечко.

Надеваю кольцо обратно на палец. Жаль, Файфер не знала про рисунок. Чайм бы с ума сошла от злости.

Я снова вспоминаю очарование шенди, и тут, тяжело дыша, появляется Файфер.

– Что случилось? – спрашиваю я, вставая и отряхиваясь.

– Он невозможен! – дымится она. – Возмутителен! Всегда говорит, что исправится. Но ничего не меняется. – Она замечает мою пустую чашку. – Что это было?

– Брам принес. Сказал, нечто вроде зелья правды.

– Ага. И каково на вкус?

– Лимоны. И пряности.

Файфер глядит на меня острым взглядом.

– А что? Ты такое пробовала?

– Да. – Она кривится.

– И как?

– И никак. Всегда какая-то мерзость.

Я приподнимаю брови:

– Кстати, о мерзости. Куда девался Шуйлер? Разве он не поможет нам в поисках?

– Кто знает, – говорит она раздраженно. – Как будто я могу угадать, что он будет делать в следующую минуту и почему. Сказал мне, что я веду себя неразумно.

– Ты? Неразумно? – Я изо всех сил подавляю желание расхохотаться. – Не могу такого даже представить.

– Так это самое я ему и сказала! – отвечает Файфер. – Сказала: если ты думаешь, что прийти на праздник с одной девушкой, а уйти домой с другой разумно, тебя ждет сюрприз. А он тогда: а зачем же ты в прошлом году с другим парнем ушла домой? А я ему: Джон – это не другой парень. Он мне как брат, и Шуйлер отлично это знает. А он мне…

Файфер, яростно жестикулируя, рассказывает, а я ищу в толпе Шуйлера. В основном парни одеты нормально, ну а наш покойник выглядит так, будто только что с собственных похорон пришел, и значит, его должно быть нетрудно найти. Я вижу странных парней в черном у костра, но если присмотреться как следует, у них у всех красные глаза. Не мертвецы – какой-то род демонов.

Я уже готова сдаться, когда вижу черную фигуру на холме возле озера с нимфами, и фалды плаща раздуваются на ветру.

Шуйлер.

Я поворачиваюсь к Файфер. Она увлечена своим рассказом.

– А я тогда говорю: если хочешь уйти с нимфой, так не трудись больше меня звать. Как будто мне не плевать, что они там под водой вытворяют…

– Файфер!

– Чего?

– Вон он.

Я показываю на холм. С минуту мы смотрим, как Шуйлер идет вкруг воды, деревья у него слева, озеро справа.

– Что это он делает? – бурчит Файфер себе под нос.

Я пожимаю плечами:

– Кто знает. Но нам действительно пора начинать поиски. Если он с нами не идет, ничего страшного, но у нас всего несколько часов, а места здесь много, и… что такое?

Файфер мотает головой и что-то бормочет сквозь зубы. Лицо ее словно грозовая туча.

– Что случилось?

– Да ничего. Просто снова Чайм вспомнилась. – Она распахивает сумку и начинает там копаться. – Знаешь, какая у нее специализация? Любовные чары. Можешь себе представить?

Она вытаскивает из сумки два ожерелья и застегивает ее.

– Зряшная трата магии! Готова что угодно поставить, что на письме к Джону как раз такое заклинание лежит. Ну, я его предупреждала, чтобы держался от нее подальше. Нельзя верить девушке с тремя фамилиями.

Я моргаю:

– Файфер, я понятия не имею, о чем ты.

Она обеими руками надевает мне через голову ожерелье, потом второе – на себя. И испускает вздох облегчения.

– Наконец-то! Теперь можно и поговорить.

– В каком смысле? И что это такое?

Я приподнимаю ожерелье. Оно длинное, изящное, к низу тянутся связки странного вида талисманов.

– Ты себе хоть представляешь, что значит завести роман с мертвецом? – спрашивает Файфер.

– Ну, вообще-то нет.

– Они слышат все, что ты говоришь, знают все, о чем думаешь. Знают, что ты сделаешь, еще до того, как ты начнешь действовать. Они даже могут управлять твоими действиями. Они могут все, а ты ничего. Так же нечестно?

Можно привести миллион доводов, почему нельзя заводить роман с мертвецом, даже не добавляя вот этого, – но я благоразумно молчу.

– Вот почему я это придумала. – Она с гордостью демонстрирует ожерелье. – Медная цепь. Капсулы соли, ртути и пепла. Сами по себе они ни на что не влияют, тем более на мертвеца такой силы, как у Шуйлера. Но если их соединить, получается нечто вроде щита, барьера. Когда на мне это ожерелье, он не может ни слышать меня, ни проникнуть в мои мысли. В твои тоже.

– Хорошо… но зачем тебе это сейчас? В смысле почему только сейчас, а не постоянно?

– Постоянно я его не ношу, чтобы Шуйлер не узнал о нем. А сейчас надела, чтобы за ним проследить.

– Зачем?

Мы смотрим, как Шуйлер взбегает на холм и исчезает в деревьях.

Файфер морщится:

– Потому что он что-то задумал. И я хочу знать, что именно.