Вокруг меня снует народ, меня теснят и толкают со всех сторон, но я так ошеломлена, что не могу двинуться. Так сбита с толку, что ничего не могу – только стоять на месте. Смотреть, не видя, на кишащий вокруг люд и слушать отдающиеся в ушах слова Калеба.

Чья-то ладонь ложится мне на руку, и я вздрагиваю.

– Вот ты где! – говорит Джордж. Он стоит напротив меня, с ним рядом Джон и Файфер. – Что случилось? Мы оборачиваемся, а тебя нигде нет.

– Я… извините. – Я трясу головой, все еще не в состоянии думать. – Тут слишком пестро, – наконец произношу я. – Наверное, не в ту сторону свернула.

Джордж укоризненно цокает языком.

– Ладно, пошли. Пора бы нам на корабль.

Они с Файфер поворачиваются и идут по причалу. Но Джон остается, смотрит на меня, приподняв брови. Это вопрос.

Я могла бы сказать ему, что здесь был Калеб, могла бы посвятить его в наш с Калебом разговор. Но какой смысл? Это не изменит того, что я распрощалась со своим лучшим другом. Вероятнее всего, навсегда.

Снова на глаза набегают слезы, и я не даю себе труда их сдержать.

У Джона вдруг широко раскрываются глаза. Он понял.

– Он здесь? – Джон оборачивается, осматривая причалы. – Он был один? С ним еще кто-то?

– Да. Но нет… – У меня садится голос. – Он отпустил меня.

На лице Джона проступает растерянное и удивленное выражение. Потом он кивает:

– Пойдем.

Он слегка подталкивает меня в спину, ведя через толпу к сходням, где ждут Файфер и Джон. Смотрят на нас испытующими взглядами, но молчат.

Мы вчетвером идем по узким сходням. Наверху стоит бородатый широкоплечий пират с мечом в руке.

– Стоять на месте, – командует он, направляя острие меча Джону в грудь.

– Я хочу говорить с капитаном, – говорит ему Джон.

Пират хохочет:

– Все хотят говорить с капитаном, и я всех посылаю восвояси. Почему для тебя надо делать исключение?

– Потому что это мой корабль, – отвечает Джон. Я удивленно кошусь на Джорджа, тот пожимает плечами. – Надеюсь, это достаточный повод для исключения?

Пират вглядывается в Джона, потом широко раскрывает глаза и испускает рев:

– Джон Рейли! – Он хватает Джона за руку и втаскивает на палубу. – Как я сразу не понял! Ты же копия своего отца! Что ты тут делаешь? Только не говори мне, что решил сменить прямую дорожку добродетели на кривой, окольный путь излишеств!

Джон улыбается:

– Не совсем. Моим друзьям и мне нужно попасть в Апминстер. Гринвич-Тауэр.

Пират приподнимает брови:

– Надеюсь, тебе найдется чем подкрепить свое желание?

Джон вытаскивает из сумки мешочек и встряхивает его. Судя по тяжелому глухому звяканью, он набит монетами.

– А как же.

Пират поворачивается и жестом приглашает Джона следовать за собой.

– Пошли, изложишь свое дело сам. Твои друзья могут подождать здесь.

Джон идет за ним на верхнюю палубу, в каюту капитана. Мы ждем у релинга, стараясь не замечать заинтересованных взглядов других моряков.

Наконец Джон выходит. Вид у него разъяренный, и у меня сердце сжимается от дурного предчувствия. Видимо, капитан отказал нам. Не понимаю, как это может быть, особенно если корабль действительно принадлежит Джону.

Я делаю шаг вперед, готовая найти капитана и заставить его пустить нас на борт, как вдруг вижу, что Джона так разозлило.

Следом за ним из каюты выходит парнишка, одетый в черное, растрепанные светлые волосы, светло-синие глаза и порочная улыбка.

Шуйлер.

Вернулся за мечом, и наверняка это Блэквелл его послал. Иначе непонятно, зачем он здесь.

Я резко оборачиваюсь, выхватываю Азот из-под плаща Файфер и наступаю на Шуйлера, направляя клинок прямо ему в горло. У меня за спиной ахает Файфер.

Шуйлер и глазом не моргнул:

– Ах ты, мышка моя, статуэтка моя. Я знал, что мы еще встретимся. Хотя мечтал о встрече совсем иного рода. Меньше оружия, меньше враждебности, меньше одежд…

– Заткнись, – перебиваю я. – Повернулся и ушел, быстро! Если сможешь это сделать, не раскрывая рта, то твоя голова останется на плечах. Может быть.

– Элизабет, перестань, – говорит Джон.

– Нет! Разве не видишь? Ему нужен меч, а отдавать ему меч нельзя, он его Блэквеллу отнесет. Нельзя, чтобы…

– Ничего подобного, – перебивает меня Джон. – Он здесь, потому что Файфер его позвала. Этой ночью. И велела встречать нас здесь. – Он смотрит на нее с яростью. – Он украл у Гумберта ящик лимонов и отдал капитану в качестве взятки, чтобы его пустили на борт.

Джордж подавляет смешок:

– Лимонов?

Шуйлер пожимает плечами:

– Цинга.

Я держу меч у горла Шуйлера, не отводя глаз от его лица.

– Файфер, зачем ты его сюда вызвала? – Я на секунду задумываюсь. – И каким образом? Мертвец, чтобы услышать чужую мысль, должен находиться рядом. Если он ночью был в Степни-Грин, то не мог бы услышать тебя прямо отсюда.

Джон корчит страшную гримасу и отворачивается, будто не в силах вынести того, что сейчас будет сказано.

– Он… ну, он не слышал мои мысли, он их, ну, почувствовал. – Лицо у Файфер становится краснее ее волос. – У нас связь.

– Связь? – Я внезапно вспоминаю, как они смотрели друг на друга там, в гробнице рыцаря. Как она едва его не поцеловала, как он на нее вылупился так, будто готовился съесть заживо. – А-а.

Шуйлер качает головой, цокает языком:

– Как же ты принижаешь нашу любовь!

– Заткнись, а то я сама попрошу ее использовать меч по назначению, – огрызается Файфер. И поворачивается ко мне: – Я вызвала его сюда, потому что решила, что он поможет тебе добыть скрижаль.

– Я тебе уже говорила…

– Что ты говорила, я знаю, – перебивает она. – Но есть кое-что, что мы должны тебе сказать.

– Так скажите.

Джордж поднимает руку, привлекая наше внимание:

– А нельзя ли заняться этим где-нибудь в другом месте? Не на глазах у половины команды?

Я оборачиваюсь и вижу, что дюжины две моряков окружили нас, в их пальцах золотятся монеты.

– Давайте дальше! – цедит один сквозь обломки черных зубов.

– Ставлю десять крон, что мертвец ей сейчас руку оторвет!

– Вдвое, что она ему голову снимет!

– Соверен, что сперва мертвец оторвет ей руку, а потом она ему снимет голову!

Азартные крики, ставки растут.

– Бросьте, – говорит нам Джон. – Мне пришлось отдать капитану почти все, что у нас есть, чтобы он нас пустил на борт. Будете продолжать – он нас вышвырнет прочь. – Он оглядывается. – Пошли на корму. А ты, – обращается он к Шуйлеру, – если подашь хоть малейший повод для беспокойства, я тебя сам за борт выброшу. Понял?

– Как обычно, сама любезность, добрый Джон, – бурчит Шуйлер вполголоса. – Неудивительно, что она тебя так любит.

У Джона на лице появляется выражение удивления, но тут же сменяется хмурой гримасой.

– Пошли.

Я убираю меч от шеи Шуйлера, и мы впятером идем мимо людей, вопящих и улюлюкающих нам вслед, обходим ящики и пушки и наконец добираемся до кормы. Друг за другом поднимаемся по узкому деревянному трапу на верхнюю палубу. Тут тихо – только бухты канатов, еще несколько пушек, бочонки с порохом.

Я оборачиваюсь, смотрю на своих спутников.

– Ну, что такое?

Файфер садится на бухту каната.

– Речь идет о твоем испытании.

– И что это, к черту, за речь?

– В тот вечер, когда ты нам о нем рассказала и отправилась спать, мы с Гумбертом, Джоном и Джорджем его обсудили. Как действует эта магия.

– И?

– Судя по тому, что ты мне рассказала, испытание кажется комбинацией заклинаний. Точнее, чарами внутри чар. Во-первых, конечно, чары сокрытия: выдать скрижаль за обычную деревянную дверь. Во-вторых, иллюзия.

– Это не было иллюзией, – возражаю я. – Это произошло на самом деле.

– Нет, иллюзия, – настаивает она. – Что вовсе не означает, что этого на самом деле не было. Ты это чувствовала, видела и соответствующим образом отреагировала. Вот из-за твоей реакции она и стала реальной. Ее обратил в реальность твой страх.

– Без разницы.

Файфер качает головой:

– Разница есть. И очень большая. Потому что когда ты пребываешь внутри иллюзии, то можешь – если хватит умения или везения – себя уговорить, что она не настоящая. Таким образом ты убиваешь страх, а он убивает иллюзию. В чем была суть испытания? Побороть свой страх?

– Да.

Файфер кивает:

– Это и случилось, когда ты запела. Ты успокоилась на некоторое время, достаточное, чтобы увидеть: это происходит не на самом деле. И вот потому-то ты и увидела скрижаль вместо двери. Проникла взглядом за иллюзию. Так вот, тебе придется сделать это снова.

– Понятно, – говорю я. – Значит, я делаю то, что уже делала раньше, только теперь со знанием механизма работы этого заклинания. – Я гляжу на своих спутников. Джордж сидит, подпирая коленями подбородок. Джон смотрит в сторону, на воду, руки сложены на груди, зубы стиснуты. – Я чего-то не поняла?

Файфер набирает воздуху в грудь:

– Знаешь ли ты, проходили ли другие ищейки то же самое испытание?

– Я… нет. У каждого было что-то иное.

Никто из нас не говорил о своем испытании, но нетрудно сообразить, что у кого было. Кто о чем кричит во сне, кто чего избегает наяву.

Калеб никогда мне о своем не говорил, но я догадываюсь: он едва не утонул. Целый месяц прошел, пока я уговорила его помыться, и он ежится всякий раз, когда идет дождь.

– Это значит, что испытание – чары, нацеленные на страх конкретного человека. По-настоящему хитрая магия, как ты знаешь. Видимо, Блэквелл очень силен… – Она морщится и меняет тему: – У тебя что было? Я имею в виду твой страх.

– Я уже рассказала.

– Да, знаю, но… ты действительно боишься, что тебя закопают заживо?

– Уже закопали, – огрызаюсь я. – Но нет. В то время я…

Мне не хочется им говорить, чего я боюсь. Такое чувство, будто сознаешься в чем-то бо́льшем.

– Так что это было?

Я отворачиваюсь от них, смотрю на воду. Но чувствую на себе их взгляды.

– Я боюсь остаться одной. – Голос у меня тихий, слабый. Не знаю, слышат ли они меня за криками матросов на палубе, за плеском волн о корпус корабля, но продолжаю: – Умереть одной. Калеб говорит, мы все умираем в одиночку, но я не думаю, что это на самом деле так. Но встречать смерть одному – другое дело. Знать, что никто не спешит тебе на помощь, никто никогда не придет. Знать, что ты сама по себе и что так будет всегда…

Я замолкаю, поворачиваюсь. Все четверо смотрят на меня, и выражения их лиц – безмолвный хор ужаса и сочувствия.

– И ты все еще этого боишься? – спрашивает Файфер таким же тихим голосом.

– Не знаю. – Я закрываю глаза под их неотступными взглядами. – Я уже не знаю, чего я боюсь. Но и не понимаю, какая разница.

– Разница очень большая, – говорит она. – Потому что вдруг гробница не будет той же, что в прошлый раз? Или твой страх изменится? Совершенно непонятно, что ты там встретишь. Что, если пение теперь не поможет?

Я чувствую, как мои глаза делаются большими. Я же об этом не подумала! Даже не учла, что гробница может быть другая. Что все может произойти еще хуже.

– Я не знаю, в каком состоянии ты будешь, когда все это кончится, – продолжает Файфер. – Ты, ко всему, еще и слабее, чем была, когда тебя ежедневно муштровали, ты ранена. Если Шуйлер будет рядом, он поможет уничтожить скрижаль. Кроме тебя, только он достаточно силен, чтобы это сделать.

Я оборачиваюсь к нему:

– И ты согласился на это? Почему?

Шуйлер вздыхает – и тут же теряет маску праздного снисходительного интереса и безразличия. Впервые я вижу отразившиеся на его лице годы и груз многих знаний у него в глазах – темная тень за небесной синевой.

– Потому что Файфер меня попросила, – говорит он. – Потому что я не хочу, чтобы она шла туда одна. Потому что не желаю смерти Николаса. Потому что считаю Блэквелла куда опаснее, чем мы можем себе представить. Потому что если я этого не сделаю, меня будут травить, как сейчас травят тебя. – Он пожимает плечами. – Меня ждет долгая-долгая жизнь, и мне не хочется провести ее в бегах.

Я опускаюсь на палубу, подтягиваю колени под подбородок.

Никто ничего не говорит – все сказано. Но через минуту Джордж пододвигается ближе и обнимает меня за плечи.

– Все у тебя будет хорошо, – уверенно говорит он. – Я всем сказал: кто имел дело с Гастингсом и выжил, тот все выдержит – и наверняка выживет.

Я смеюсь дрожащим смехом:

– Хорошенькое испытание! Призрак, корзина с мукой и стая дохлой дичи.

Файфер и Шуйлер улыбаются. Но когда я гляжу на Джона, не вижу в его глазах и следа улыбки.

Солнце клонится к закату. Вода вокруг успокаивается, зато моряки расшумелись. Кто-то приносит инструменты – скрипку и лютню и начинает играть, не попадая в ноты. Другие азартно играют в карты на досках палубы. По соседству мечут кости. Джордж встает на ноги.

– Попробую с ними в карты сыграть, – говорит он. – Отыграть нашу плату за проезд. Кто-нибудь хочет поддержать?

Джон вытаскивает пару монет и бросает ему:

– Все, что у меня осталось. Постарайся не спустить их на первой сдаче.

Возмущению Джорджа нет предела:

– Я? Спустить? Ну уж нет. За час все наши денежки верну, вы только подождите.

Он подмигивает мне и галопом несется вниз по трапу.

– Я, наверное, пройдусь туда-сюда, – говорит Шуйлер. – Луной полюбуюсь, всякое такое. Если нет возражений. – Он глядит на Джона. – Не хотелось бы сердить начальника.

Джон пожимает плечами:

– Ладно, если Файфер пойдет с тобой. Не отводя от тебя меча.

Файфер подхватывает Азот с палубы и тычет острием в спину Шуйлера.

– Злюка, – ухмыляется он. – Пойдем?

Он предлагает Файфер руку, и они вместе уходят вниз по трапу, по палубе, приблизив головы друг к дружке и перешептываясь.

Я поворачиваюсь к Джону:

– Ты их пускаешь вдвоем?

Он пожимает плечами:

– Все равно они постоянно вдвоем. До сих пор не мог ни разу им помешать и вряд ли когда-нибудь смогу. А так – я хотя бы знаю, что она при оружии.

Я улыбаюсь. А потом до меня доходит, что он остался со мной наедине. Наверняка ему меньше всего на свете этого хотелось.

– Думаю, мне пора отправляться спать, – говорю я. Джон приподнимает бровь:

– Ты хочешь мне сказать, чтобы я уходил?

– Я… нет… я имела в виду, что ты не обязан оставаться.

– Все нормально, – говорит Джон. – Но я есть хочу. А ты?

– Наверное… может быть… не знаю.

Он улыбается уголками губ:

– Вопрос из тех, на которые можно ответить лишь «да» или «нет».

– Да.

– Отлично, сейчас вернусь.

Я смотрю ему вслед. Не знаю, почему ему кажется важным, хочу я есть или нет. Наверное, по той простой причине, что если он намерен сохранить жизнь Николасу, то нужно ее сохранить и мне. В частности, кормить. Не вижу других причин, кроме самой очевидной.

Он возвращается через несколько минут, неся матерчатый узел. Разворачивает и выкладывает передо мной его содержимое: смоквы с сыром, яблоки, ветчина, каравай хлеба, фляжка с водой.

– Пирога нет, – говорит он. – Извини. Но я спрашивал.

Я моргаю.

– Ну, все и так отлично.

– Тогда приступай.

Когда мы заканчиваем есть, он все убирает и устраивается рядом со мной на палубе, опираясь спиной на релинг. Отпивает воды из фляжки и протягивает ее мне. Какое-то время мы сидим тихо, слушаем музыку с палубы и плеск воды у корпуса корабля.

– Откуда Калеб узнал, что ты здесь? – спрашивает наконец Джон.

– Он сказал, что у Блэквелла есть ясновидец.

Джон кивает:

– Мы это знали. Или догадывались. А знает ли он, что мы едем на маскарад? Поэтому он оказался на пристани? Чтобы тебя не пустить?

– Нет. И не думаю, что знает Блэквелл. Он бы не стал посылать Калеба, а просто выждал бы. Калеб появился, потому что хотел, чтобы я снова стала ищейкой Блэквелла. Сказал, что если я пойду против Блэквелла, он не сможет меня спасти. Сказал… – У меня прерывается голос.

– Что сказал?

– Что если я не вернусь с ним, то останусь одна.

– А ты что ответила?

– Я… – Проглатываю ком в горле. – Я попрощалась.

Я замолкаю, глядя вниз. Джон молчит. Но я чувствую, как он смотрит на меня в лунном свете.

– Ты его любишь? – спрашивает он вдруг.

Вопрос застает меня врасплох, я от неожиданности роняю фляжку на палубу, расплескивая воду. Джон ее быстро подхватывает и затыкает пробкой.

– Он единственный родной мне человек, – говорю я. – Конечно же, люблю.

– Я не это имел в виду.

Я задумываюсь. Калеб был моим лучшим другом всю мою жизнь. Одно время я думала, что люблю его не только как друга, и надеялась, что он тоже может меня полюбить. Но я понимала, что для него недостаточна: недостаточно красива, недостаточно честолюбива. Недостаточна – и точка. Как ни противлюсь я этой мысли, но мы с ним стали разными людьми. Единственное, что держало нас вместе, – моя зависимость от него и его чувство долга по отношению ко мне. И когда я сегодня с ним распрощалась, то знала – в самой глубине души знала, – что он испытал облегчение.

Я смотрю на Джона. Он уставился на палубу прямо перед собой, но я знаю, что он напряженно ожидает ответа. Это видно по тому, как он замер, как ссутулил плечи, как сжимает в руке фляжку. Он слушает.

– Нет. – Он поднимает глаза, и мы с ним с минуту глядим друг на друга. – Почему ты спрашиваешь?

Он вдыхает и выдыхает, смотрит на воду. Между бровями ложится морщинка. Когда он снова смотрит на меня, глаза у него темные, спокойные и глубокие, как море вокруг нас.

– Хотел знать, вот и все. Наверное, мне просто нужно было знать.

– Вот как, – говорю я.

И мы снова молчим. И даже в молчании ощущается, будто он пытается мне что-то сказать, а я ему, но никто из нас не знает, что именно. Или же знаем, но боимся произнести это вслух.

– Тебе надо поспать, – говорит он наконец, и голос у него уверенный, спокойный. – Я тебе принес одеяло.

Он вытаскивает его из своей сумки и отдает мне. Оно толстое, серое, пахнет солью и кедром, как сам корабль.

– Ага, – говорю я таким же спокойным голосом. – Спасибо.

И ложусь на палубу, подкладываю сумку под голову, натягиваю одеяло до подбородка. Но спать не могу. Мысли вращаются вокруг Калеба, Джона, Блэквелла, гробницы, и я все время пытаюсь представить себе, что будет дальше. Но в этом нет смысла. Стоит подумать о чем-то одном, как тут же ему на смену приходит что-нибудь другое. Не хочу больше ни о чем думать.

Я открываю глаза и смотрю на Джона. Он сидит, опершись спиной на релинг, ноги вытянул перед собой, голову откинул назад, разглядывая небо.

– Это и правда твой корабль? – спрашиваю я.

Он поднимает голову, смотрит на меня.

– Да.

– Как так? В смысле ты же не хотел быть пиратом?

– И сейчас не хочу. – Он пожимает плечами. – Но когда мой отец прибился к реформистам, он все свои корабли распродал, кроме этого. Своего любимца. Его он подарил мне – в надежде, наверное, что я передумаю. Я не передумал, но и отказываться от него тоже не хотелось. Так что я нанял того, кто теперь управляет им за меня.

– Ага. – Я на секунду задумываюсь. – Но если это твой корабль, зачем тебе платить капитану за проезд?

Легкая, словно смущенная улыбка.

– Потому что он все равно остается пиратом, – отвечает он. – Безжалостным и грубым, благотворительности не приемлет. Но я ему доверяю, и он мне нравится. В конечном счете только это и важно.

Я снова закрываю глаза. В конце концов тихое покачивание корабля, аккорды фальшивящей музыки и надежное присутствие Джона убаюкивают меня, и я засыпаю.