Помона, и светла и плодовита, бежит от ледяных Пелигнских вод, [111] и щит от непогоды ей защита; и, если надо, прыть она уймет рогов бесцеремонного Лиэя, [112] когда он слишком яро их пригнет. Ей то по нраву, что жена Пелея [113] для утоленья жажды нам дарит и что мы пьем, нимало не пьянея. Едва Фетида свой являет вид — и колесницу Вакхову [114] пантера униженно с пути ее влачит; и, – нету убедительней примера! — влекомая упряжкой быстрых змей, [115] свернет с ее дороги и Церера. И даже та не прекословит ей, что, в свет явившись из отцовой боли, в быке нашла покой своих страстей. И нить прядет Минерва поневоле не для житейских низменных потреб, а как ее благоугодно воле. И ей и непонятен, и нелеп, и странен образ жизни Палемона [116]  — пример ничтожных и пустых судеб. Она – податель всякого закона и людям удлинит, коль надо, шаг, иль сократит, коль спешка нерезонна. И ярости она всегдашний враг и мудрецу в поступках полагает и главное предвидеть и пустяк. И верными ей не пренебрегает, и помощь предлагает им сама, а прочим – с меньшим жаром помогает; сокровища, обширные весьма, она раздаст, когда того захочет, и, щедро отворяя закрома, в садах своих заботливо хлопочет, лелея их не для одной себя; и всякого к благому делу прочит, всевышнего Юпитера любя.