В ближайшие столетия орден проявил особую активность в двух сферах. Во-первых, он сражался с литвинами; во-вторых, расширял свои прусские владения на запад, покупая земли и получая их в залог.

Последнее в данном случае не так интересно, поскольку, будучи следствием материальных возможностей ордена, является продолжением политики, направленной исключительно на создание государства и обеспечение его безопасности. Несомненно, итогом этой политики стало завоевание Восточного Поморья, но зарождалась она еще в Святой Земле, ничем не отличаясь от политики других духовно-рыцарских орденов.

Воюя с литвинами, орден выполнял то, для чего и пришел в этот регион: сражался с язычниками. Однако XIII век, когда приходилось подавлять восстания пруссов, минул, и ныне действия ордена были безуспешны, хотя в XIV веке он пускал в ход все свои военно-политические силы и сражался уже не в одиночку. С каждым годом все больше знати и князей из Германии и стран Западной и Южной Европы прибывали в Пруссию, чтобы участвовать в походах на Литву. Литовские «рейзы» (Reise тогда означало «борьба, бой») стали в XIV веке неотъемлемой частью жизни рыцарства и знати. Таким образом, литовские войны Немецкого ордена — это и глава из истории рыцарства позднего Средневековья, и часть политической истории Северо-Восточной Европы того времени.

В середине XIII века литовский князь Миндовг выступил против враждующих князей и добился политического объединения Литвы, — так за семь столетий до него объединил франков Хлодвиг.

Создание столь крупной политической структуры было не под силу ни пруссам, ни куршам, ни лэттам, ни эстам, и поэтому ордену не составляло труда справиться с ними. Напротив, Литва, можно сказать, в последний момент достигла такого могущества, что смогла оказать отпор ордену.

Политические изменения в Литве не происходили сами по себе. Миндовг вступил в более тесный контакт с орденом. Он попытался использовать его мощь в своей борьбе за власть в Литве и поставил условием крещение — свое и литвинов. В 1253 году он крестился. За это ордену было обещано владычество над всей Литвой (если соответствующие грамоты (что сомнительно) подлинны), а также над Жемайтией — той частью Литвы, что лежит между Ливонией и Пруссией.

Но орден не получил этой земли ни тогда, ни в ближайшие полвека, хотя всячески этого добивался. Миндовг был не так могуч, чтобы осуществить дарение, а ордену не удалось заполучить Жемайтию даже с помощью военной силы. Миндовг расторг свой союз с орденом, но и это его не спасло. В 1263 году он пал жертвой своих литовских соперников. На ближайшие полвека единое Литовское государство прекратило свое существование.

В 1293 году к власти в Литве пришел другой литовский князь — Витовт. Его брат Гедимин (1316–1341 гг.) превратил Литву в великую державу. Годы его правления совпали с началом свержения татарского ига на Руси; крепло Великое княжество Московское. Однако у Москвы были соперники, и главный из них — Литва. Литовское государство быстро расширялось на юг и на восток. В конце XIV века восточные границы Литвы проходили всего в 200 км от Москвы. На юге его границы почти вплотную подступали к Черному морю. Литва занимала едва ли не всю нынешнюю Украину. Она превратилась в великую державу, занимающую пространство между государством Немецкого ордена, Польшей, Золотой Ордой и древнерусскими княжествами.

Великое княжество Литовское территориально оказалось между двух конфессий. Его соседями были христиане: католики на Западе и православные русские на Востоке. Уже это было нелегко, так как в представлении европейцев православные были схизматиками, вероотступниками и ничем не лучше язычников. Ближайшими к Литве язычниками были татары, да и сама Литва была еще языческим государством. Впрочем, по мере расширения южных границ она превратилась в языческое государство с православными подданными.

Однако христианские подданные, скорее, были бы помехой в христианизации Литвы, если бы она того захотела. Ведь если бы литовские князья решились принять католичество, это осложнило бы их отношения с православными подданными.

Итак, население Литовского государства было конфессионально разнородным, что вскоре распространилось и на членов правящей династии. Почти все они были язычниками, но кое-кто принял православие, а дочь Гедимина, став женой польского князя, перешла в католичество.

Когда вся династия приняла католичество, вести войну с Литвой как с языческой страной не мог уже не только Немецкий орден, но и Польша, хотя и по иной причине. Литва и Польша мешали друг другу расширяться на юг. В 1323 году на Руси пресеклась династия галицко-волынских князей. Их преемником стал племянник последнего правителя, женатый на дочери Гедимина. Когда в 1340 году Гедимина убили, соседи Литвы вступили в яростную борьбу за нее. Против Литвы ополчились Венгрия и Польша. С тылов ей угрожали татары. Если бы король Польский задумал овладеть Галичем, то ему следовало обеспечить себе свободу действий. Поэтому в 1343 году он заключил Калишский мир (ср. с. 123).

Тем самым король Польский обрел не только свободу действий, но и поддержку Папской курии, что придало его войне с Югом статус крестового похода и позволило ему обложить податями польский клир. Впрочем, вскоре король заключил союз с литвинами-язычниками.

Такая ситуация типична для того времени и для данного региона. В конце концов впечатляет, как здесь, на границе трех конфессий, трех религий процветал макиавеллизм. Если бы папские привилегии крестоносцам, проделав долгий путь из Авиньона, наконец достигли польско-литовской границы, то тот, кто ныне пожелал бы сразиться с язычниками и схизматиками, заключить с кем-то из них или с обоими союз, вопреки ожиданию увидел бы, что противником нового союза был христианин. Христианский правитель, который объединялся с язычниками против христианского же противника, навлекал на себя крестовый поход — по крайней мере теоретически. На практике в таком крестовом походе были заинтересованы все.

Литовские князья были в этой игре непревзойденными мастерами. Язычество предоставляло им огромные возможности. Смотря по обстоятельствам, они то были язычниками, то крестились по православному или католическому обряду, принимая то одно, то другое, хотя повторное крещение было Церковью строго запрещено. Впоследствии Витовт (см. с. 142) превзошел в этом всех литовских князей: он крестился в XIV веке пять раз, то по католическому, то по православному обряду, временами возвращаясь к язычеству — в зависимости от ситуации.

При этом Немецкий орден мог оставаться на высоте положения. Обретя господство в процессе войны с язычниками и с помощью крестовых походов, он накопил богатый опыт. Правда, иногда эти же методы оборачивались против него самого. Например, король Польский пригласил его в 1355 году участвовать в походе на язычников в его же зоне экспансии, а затем обвинил его перед Папой Иннокентием VI в отказе вести войну с язычниками. Однако в случае согласия орден оказал бы помощь своему противнику. Но не это послужило причиной его отказа. Ведь в таком случае можно было бы подумать, что орден считал свое государство в Пруссии государством среди государств, но, конечно, это было не так. Просто ему хотелось самому вести крестовый поход против язычников, используя его для расширения своих владений.

Через несколько лет положение ордена еще больше осложнилось. Летом 1358 года один из великих князей Литовских через посла сообщил императору Карлу IV, что хочет креститься, разумеется, по католическому обряду и в присутствии самого императора. Таким образом, получалось, что не Немецкий орден, а император убедил его принять христианство.

Ситуация становилась для ордена все более угрожающей, и не только потому, что христианизация Литвы устраняла необходимость войны с язычниками. Расширять свои владения за счет Литвы стало невозможно, но большая опасность заключалась в том, что теперь могли сказать, что Немецкий орден в Пруссии вообще не нужен. Его могли заставить отправиться воевать туда, где еще были язычники.

Это была не просто угроза экстраполяции. Насколько можно уяснить из этих, впрочем, весьма запутанных и весьма ненадежных сведений, князь Литовский не только предвидел эти последствия, но и вел к ним. Во-первых, одним из условий своего крещения он ставил передачу ему части государства ордена, а во-вторых, — перевод ордена на границу с язычниками, на границу Монгольской империи.

Впрочем, до этого император не дошел. Политическая сделка не состоялась. И все же стоит отметить, что Карл IV со свитой отправился во Вроцлав (Бреслау) и там ожидал литвинов. Император, который, как король Чешский, занимал место, благодаря которому почти столетие состоял в тесной связи с орденом, все же был готов вступить в сговор с литвинами против ордена. Между прочим, незадолго до того он вступил в такой союз с королем Польским.

В немецкой историографии о Немецком ордене, даже в новейшей, нередко его положение и положение его государства описывается так, что создается впечатление, будто обе власти средневекового мира неизменно были на его стороне, словно он олицетворял собой единство средневекового Запада. В XIII веке об этом не могло быть и речи, как, впрочем, и ныне. И все же: то, что чешский и германский король из династии Люксембургов повел политику против ордена, было чем-то новым. Это создавало новую угрозу для ордена, опасность, которая через 30–50 лет стала реальной.

Пока последствия не заявляли о себе, пока между орденом и Литвой существовала все та же многовековая военно-политическая реальность: постоянные войны с литвинами, походы с целью грабежа и разорения с немецкой стороны и ответные походы литвинов — с другой, нередко даже в Пруссию. В XIII веке войны велись так, как их описали Генрих Латвийский и Петр из Дусбурга. Но подобные сообщения сохранились и от XIV века. В них тоже говорится о том, как контингенты ордена вторгались в землю язычников, пытаясь ослабить противника, уничтожая крепких мужчин, уводя остальных в плен и грабя.

В книгах по истории войны в средние века, изданных на рубеже XIX–XX веков, войны редко предстают в подобном виде. Авторов, описывавших войны прошлого, интересовали прежде всего битвы, а не ход войны, не позволявший провести анализ стратегии и свидетельствовавший только о том, что урожай был сожжен, скот угнан, дома разрушены, а люди убиты.

О том, насколько в то время отсутствовал интерес к ходу войны, свидетельствует «История военного искусства» Г. Дельбрюка, где этот вопрос вообще не ставится. Ведь в то время в Европе благодушно считали войну делом противоборствующих сторон, а не всего населения, в котором различали воюющих и невоюющих, военных и гражданских. Между тем мы сделали шаг вперед или, если угодно, назад. Нам известна тотальная война, которая затрагивает гражданское население наравне с военным, а порой даже больше, и потому нам известен тот тип войны, который орден и его гости вели с литвинами.

Ежегодно в Пруссию прибывали гости Немецкого ордена — правители и знать из Германии, Западной и Южной Европы. Дальние путешествия стоили огромных денег, на пути подстерегали опасности, и угроза исходила не только от литвинов, но и от христиан, по чьим владениям проезжали гости ордена. Некоторые из этих рыцарей, еще не дойдя до Пруссии, попадали в плен к польским или поморским князьям, которые требовали за них выкуп.

Но большинство все-таки добирались до места и принимали участие в войнах с литвинами. Если находились воины, еще не посвященные в рыцари, то по окончании похода совершался ритуал посвящения, обязательный для каждого уважающего себя аристократа. Его цена повышалась, если он совершался в одном из классических мест истории рыцарства: в Иерусалиме, во время паломничества или же в Ливонии. Возникли и другие рыцарские ритуалы, например, стол почета — праздничное пиршество, которое устраивали в Мариенбурге после походов.

Нередко на вопрос, отчего же европейская знать шла на эти тяготы и расходы, отвечают так: во-первых, здесь собиралась элита, здесь европейское рыцарство выступало на защиту Западной Европы; во-вторых, здесь можно было проявить себя в турнирах и в войне с язычниками.

Но лучше не слушать эти ответы, а пристальнее всмотреться в происходящее. Разумеется, путешествие в Пруссию и война с литвинами в XIV веке были до некоторой степени стандартными испытаниями для рыцаря. Об этом писал Освальд фон Волькенштейн, один из многих представителей тирольской знати, посвятивший свою жизнь служению правителю и объездивший весь мир. Но, с другой стороны, Освальд фон Волькенштейн — незаурядная личность: он был, бесспорно, величайшим немецким поэтом своего столетия. Положением и славой он обязан одному феномену, который небезынтересен и для историков: почти во всех стихотворениях он гораздо откровеннее многих современных ему авторов поведал о себе и о своей жизни; отсюда — субъективный взгляд на жизнь знати, к тому же в поэтической форме.

Одно стихотворение Освальд посвятил своим странствиям по свету. Во время путешествия он якобы говорил на десяти языках и состоял на службе у королей — Рупрехта и Сигизмунда. Он начинает с перечисления земель, по которым пролегал его путь:

В первой строке названы страны, где идет война с язычниками и где обязан побывать средневековый рыцарь: Пруссия, Литва, Татария и Святая Земля. Наряду с перечнем мест, которые должны были посетить благочестивые паломники (Рим, Иерусалим, Сантьяго, Ахен), имелся и другой — для рыцарей.

Посещение этих мест было в XIV веке рыцарской нормой. Уважающему себя рыцарю следовало хотя бы раз совершить такое путешествие, а иные проделывали это неоднократно, особенно те, которые подавали пример другим или, выражаясь современным языком, диктовали моду.

Таков король Чешский Ян Люксембургский, отец Карла IV. Его династия с давних времен была тесно связана с Немецким орденом. Уже его предки ходили в крестовые походы в Пруссию, в том числе — король Отакар, в честь которого в середине XIII века был назван прусский город Кёнигсберг.

Король Ян трижды участвовал в «рейзах» на Литву, последний раз зимой 1344/45 года вместе с сыном, будущим императором Карлом IV. Современные историки недолюбливали короля Яна, так как он совсем не походил на ответственного правителя Нового времени. Таково же отношение к нему и некоторых современников, например, его сына, которому пришлось немало потрудиться, чтобы вновь собрать то, что отец щедрой рукой раздавал в держание и собственность. Но для большинства знатных современников король являл собой положительный пример, тип рыцаря, который неустанно странствовал в поисках приключений и, наконец, погиб, как герой. Король Ян, уже ослепший, в начале Столетней войны выступил со своим войском на помощь королю Французскому Филиппу VI. В 1346 году он пал в сражении при Креси, форма ведения которого отличалась от преобладавшей упомянутой формы ведения войн в средние века; это действительно было сражение, имевшее эпохальное значение. В нем англичане одержали победу над численно превосходившим их французским войском, при этом не сражаясь врукопашную, а окружив французов и осыпав их дождем стрел. «Цвет французского рыцарства», по выражению английского короля-победителя, был наголову разбит. Это была одна из тех битв, которые знаменовали конец рыцарства в его классической форме, и король Ян, трижды ходивший в Пруссию, был представителем этого рыцарства и погиб.

Но дело не только в этом. Ведь то, что, с одной стороны, выглядит как действительность, облеченная в стихи, имеет реальную сторону, и участие короля и его сына в сражении при Креси связано с династической борьбой за политическое превосходство в Германии. Политика в Европе XIV века была масштабной — события на Западе и на Востоке Европы, например экспансия Польши на юго-восток, были взаимосвязаны.

Уже по этой причине неверно по инерции классифицировать литовские походы ордена и его гостей то как рыцарский спорт, то как настоящую войну с этической и политической подоплекой. Как будто из такого события, в котором участвует множество людей и которое повторяется год за годом, можно исключить спорт или политику, жажду приключений и религиозные или политические мотивы. Стоит только проанализировать хотя бы один литовский поход, чтобы понять это, — например, упомянутый зимний поход 1344/45 года.

Во многих отношениях этот поход необычен и тем не менее типичен. Типичным было прежде всего участие выдающихся политических деятелей, пусть даже на этот раз гораздо более выдающихся, чем обычно. В нем участвовали король Чешский Ян с сыном Карлом, будущим императором, король Венгерский, граф Голландский, герцог Бурбонский, бургграф Нюрнбергский, граф Шварцбургский, граф Гольштейнский и многие другие. Об этом походе известно особенно много, поскольку он не удался, — именно поэтому о нем говорят хронисты. Подвела погода: зима была слишком теплой, и потому выступить в поход было невозможно — из-за болотистой почвы.

Наконец, 10 февраля отправились в путь, но через четыре дня войско вернули в Кёнигсберг. Оставшийся в городе верховный магистр опасался контрудара литвинов. Войско рыцарей ордена и его гостей вернулось, а литвины вторглись в беззащитную Ливонию, поскольку магистр Ливонского ордена повел рыцарей в поход на остров Эзель.

Гости ордена не только потерпели поражение в Ливонии, но им было отказано и в том рыцарском приключении, ради которого они пришли в Пруссию, ибо выступить в новый поход на Литву помешала погода. Уже 26 февраля граф Вильгельм Голландский отбыл на родину.

Мы имеем такие точные сведения, потому что в данном, редком, случае сохранились счета, из которых явствует, что могло понадобиться столь именитому крестоносцу, — например, мази и пластыри, купленные накануне выступления 10 февраля, и, как оказалось, совершенно напрасно. В конце февраля, перед отъездом, граф рассчитался за ларчик, в котором хранил, пребывая в Кёнигсберге, свои драгоценности, — то есть арендовал своего рода сейф.

Из счетов можно узнать и то, как некоторые высокопоставленные крестоносцы проводили время в ожидании морозов. Они играли в кости, то есть занимались тем, что запрещала Церковь и что, следовательно, никак не подобало крестоносцам, особенно если ставки были очень высоки. Под конец граф Голландский Вильгельм выиграл у короля Венгерского крупную сумму — 600 гульденов. Вполне понятно, почему другой крестоносец, будущий император Карл IV, это запомнил. Впоследствии в своей автобиографии он поведал об этом азарте и о гневе проигравшего, совсем юного короля Венгерского — обыгравший был намного старше и уже дважды ходил в литовские «рейзы». «О царственный господин, — сказал, если верить Карлу IV, граф Голландский королю Венгерскому, — поразительно, что Вы, властелин, чья земля, как говорят, изобилует золотом, так переживаете и бередите душу из-за такой суммы».

Итак, граф Голландский дает королю урок рыцарской этики, но ведет себя как сноб, ибо 600 гульденов и для государя немало, и граф, по словам Карла IV, продолжал в том же духе, а тем временем выигрыш поделили игроки. Впрочем, легче от этого королю Венгерскому не стало, ибо теперь он навсегда простился со своим золотом и еще больше разгневался, как пишет Карл IV, но не подал виду.

И в конце концов все было напрасно. Надежды разбились о неудавшийся поход. Рыцарей постигло разочарование. Именитые крестоносцы винили верховного магистра в том, что он нарочно испортил им поход. Не только высокие и знатные гости, но и рыцари ордена стали вовсю поносить верховного магистра, и ему пришлось отказаться от своего поста.

Вероятно, кризис этого похода был связан с политическими осложнениями, вызванными участием в нем правителей, политические отношения между которыми были непростыми. Для представителей династии Люксембургов, короля Яна и его сына Карла, главный политический интерес представлял вопрос: кто станет королем в Германии? Коронация Людовика Баварского в 1314 году была спорной, поскольку он занял престол при разделении голосов, и до 1330 года его соперником, а затем сторонником был антикороль. В указанные годы династия Люксембургов долго и тщательно готовила вторую коронацию, или, иными словами, возвращение династии на трон. Предшественником Генриха VII, отца короля Яна, на германском престоле был в 1308–1313 годах Людовик Баварский. В июле 1346 года, через полгода после неудавшегося похода на Литву, Карла IV должны были избрать антикоролем, поскольку Людовик Баварский был еще жив.

Замысел этого избрания, о котором поведал правящий тогда в Авиньоне Папа, осуществился, несомненно, в марте — апреле 1344 года, когда Ян и Карл пребывали в Авиньоне; одновременно Прага, столица Чехии, стала центром архиепископства. Разумеется, в то время о литовском походе говорили и как о демонстрации силы против поляков, как о попытке привлечь короля Венгерского на сторону династии Люксембургов, а также поддержав политику, проводимую Папой, который задумывался о наследнике престола для Неаполитанского королевства. Вопрос о престолонаследнике занимал и брата короля Венгерского Эндре. Не в последнюю очередь в виду перспективы двойного правления Люксембурга хотели привлечь на свою сторону Немецкий орден, до сих пор сохранявший нейтралитет в борьбе за Германскую Корону.

Такие намерения поставили орден в неловкое положение. Ведь его владения раскинулись по всей империи, и в случае двойного правления он не мог позволить себе занять сторону одного из королей без нанесения непоправимого ущерба его владениям на территории противника. Можно предположить, что появление обоих Люксембургов в Пруссии заставило орден задуматься. Как следовало поступить его руководству? В конце концов можно было бы выдворить именитых крестоносцев, но это повлекло бы за собой большие осложнения. Впрочем, позднее, в 1394 году, орден так решительно отказал в приеме отряду английских крестоносцев, что они остались на родине. Причиной послужили столкновения между английскими и шотландскими рыцарями в литовских «рейзах» 1391–1392 годов, жертвой которых в 1391 году пал зять короля Шотландского, а в следующем году английские крестоносцы убили одного знатного прусса и его слугу. Из этого можно вынести представление о спеси английских крестоносцев, особенно самого знатного из них, принца Генриха Дерби, ставшего в 1399 году королем Генрихом IV. Очевидно, руководство ордена сочло, что политические разногласия между крестоносцами разных стран вредят крестовому походу. Поэтому в 1394 году они навсегда исключили англичан из числа участников походов на Литву.

Проделать то же самое с чешским (и, возможно, с будущим германским) королем не удалось. Поэтому зимой 1344/45 года руководство ордена проявляло особое гостеприимство, а это было нелегко еще и потому, что в Пруссию прибыли сторонники противной стороны — Виттельсбахов. Среди них находился и граф Голландский, которому так повезло в игре с королем Венгерским. Он был зятем императора Людовика Баварского.

Раздражение, о котором говорят источники, объяснялось, конечно, не только отчаянием в связи с затянувшимся ожиданием войны и последующей ее отменой, но и тем, что в Кёнигсберге на протяжении долгих недель представителям двух враждебных группировок приходилось сидеть за одним столом.

Ситуация сказалась и на дальнейшем. Еще в ожидании похода император Людовик заключил союз с королем Польским. Последний не позволил, чтобы демонстрация, какой должен был стать, но не стал, литовский поход, нарушила его планы. Он попытался взять в плен обоих представителей династии Люксембургов по пути на родину, чтобы, как вспоминал Карл, отобрать у них все до последнего пфеннига. Люксембургам стало известно об этом плане, и Ян предусмотрительно отправился в обход, а путь Карла пролегал через Моравию, и он не смог миновать Польшу. В Калише он действительно попал в плен, но через несколько дней всеми правдами и неправдами вышел на свободу.

Об этом походе немало говорится в источниках, но имеются сведения и о других крестовых походах ордена на Литву, поскольку они были событиями для большинства их участников; соблюдался рыцарский этикет и рос престиж рыцарей в глазах общественности. Поэтому отдельные именитые крестоносцы заботились о том, чтобы об их участии в прусских походах стало широко известно и чтобы их воспели в рыцарской поэзии.

Впрочем, вышеупомянутый лирик XV века Освальд фон Волькенштейн не может служить примером, ибо не придерживался традиционных форм и тематики. Полной противоположностью ему был герольд Петер Зухенвирт, можно сказать, профессиональный пропагандист рыцарских подвигов. В его задачу входило следить за строгим соблюдением церемонии во время турниров и прочих рыцарских празднеств, объявлять о прибытии гостей, славить их. Он был кем-то вроде заведующего протокольным отделом. В задачу герольда входило и воспевание славы своего заказчика в стихах, написанных на определенный случай. Известно 20 таких стихотворений Петера Зухенвирта, в одном из которых он воспевает прусский поход герцога Альбрехта III Австрийского в 1377 году. Оно посвящено исключительно литовской войне, к тому же с точки зрения живого свидетеля, ибо, естественно, такой могущественный правитель, как герцог Австрийский, включил герольда в сопровождавшую его в Пруссию свиту.

В стихотворении 500 строк. Вначале сообщается, что герцог Альбрехт отправился в Пруссию стяжать рыцарскую славу, а для этого окружил себя весьма почтенной свитой:

Ну, и так далее. Здесь собрано все, что должно отличать истинного рыцаря, весь арсенал соответствующих представлений и понятий.

Далее поименно названы самые выдающиеся участники похода — поэт выполняет свои обязанности герольда, а затем переходит к событиям, причем то и дело, как положено автору, обращает особое внимание на церемониал и празднества во время пути. Так, мы узнаем кое-что о приеме сиятельных гостей в Торне, первом городе в Пруссии, где на пир были приглашены даже жены и дочери советников города:

Однако о совсем иных женщинах узнаем мы, когда речь заходит собственно о походе, о войне с язычниками. Сначала Зухенвирт рисует вторжение войска в Литву. Прежде всего зрелищность этого события: впечатляющая картина того, как роскошно одетые правители и рыцари едут по дремучему лесу. На ветру развеваются знамена и:

В Жемайтии состоялась первая встреча с врагом:

А после того, как первые язычники были убиты и деревня сожжена, о чем иронично поведал поэт, пришло время главной церемонии — посвящения в рыцари.

Церемония завершилась, а война продолжалась. Бог ниспослал рыцарям благодать, как пишет Зухенвирт, и они внезапно вторглись в Жемайтию, не встретив серьезного сопротивления. Язычники пытались нападать лишь ночью, и поэтому война рыцарей с ними шла гладко:

Далее Зухенвирт описывает, как войско, разбившись на небольшие отряды, преследовало язычников:

Как видим, поэта, как и тех, для кого он пишет, забавляет то, как литовская женщина в отчаянии вышла из пущи, привязав одного ребенка на грудь, а другого — на спину. Картина страдания для него всего лишь повод иронически противопоставить ее житейской мудрости, которую ему надлежит проповедовать: исключительно дикий народ, который выходит из лесной чащи, да к тому же они сидят на лошадях без шпор.

Такое отношение встречаем не только здесь. Оно типично для куртуазной литературы, в которой мир крестьян выступает как антимир и живописуется во всей его мерзости, и на этом фоне мир рыцарства кажется еще лучезарней. Мир крестьян — это мир грязи, мир гротесковый и некуртуазный, таким видится он герольду герцога Австрийского, созерцающему гонимых и пленных язычников.

Встает вопрос, действительно ли подобный текст передает реальность войны с язычниками. Разумеется, это не простое свидетельство, хотя бы отдаленно напоминающее репортаж с места событий. Конечно, оно не воспроизводит субъективные впечатления автора. Это стихотворение — в высшей степени массовая литература. Оно отражает желания и представления его слушателей. Само собой разумеется, герцог Альбрехт и его спутники видели жемайтов совсем не такими, какими их описал Зухенвирт, но, вероятно, ждали, что их наделят подобным видением, и поэтому здесь предстает и ментальность знатного крестоносца XIV века.

Литовские войны Немецкого ордена, как говорилось, были неотъемлемой частью европейской рыцарской культуры позднего Средневековья, как ее описал И. Хёйзинга в известной книге «Осень Средневековья». Правда, в ней отражены прекрасные стороны рыцарской культуры, стилизация любви и тому подобное. Но рыцарству позднего Средневековья присуща и реальность войны, которую вел любой истинный рыцарь, и такой способ ее ведения выступает в литовских войнах в концентрированной, но и самобытной форме. Ведь это были войны с язычниками; противник, с которым сражались рыцари, ничего не смыслил в рыцарском этикете.

Литовские войны имеют большое значение для истории Немецкого ордена в XIV веке. Они свидетельствуют о том, что орден и его государство в Пруссии достигли предела своих возможностей, ибо ежегодные крестовые походы ордена заканчивались ничем. Ни вторжения в Литовскую землю, ни пограничные крепости, воздвигнутые орденом против восставших, не способствовали решительному натиску.

Напротив, вскоре после крестового похода 1377 года, в котором Альбрехт III Австрийский был посвящен в рыцари, случилось то, что как смутная угроза брезжило еще в середине XIV века, — крещение литовских князей. То, к чему их безуспешно принуждал орден, неся войну, они совершили добровольно, во всяком случае, без его участия. Так Немецкий орден оказался не у дел.