В 1370 году умер король Польский Казимир III Великий, тот, что в 1343 году заключил Калишский мир (см. с. 123), пытался взять в плен короля Чешского и его сына, когда они возвращались на родину из литовского похода (см. с. 134), и направил польскую политику экспансии на юго-запад. Наследника он не оставил. На нем пресеклась правящая династия Пястов. Преемником был уже не представитель иной линии Пястов, а сын старшей сестры короля: король Венгерский Лайош (Людовик) Великий из Анжуйской династии, правитель, уже успевший познакомиться с Немецким орденом. Это он в литовском походе зимой 1344/45 года проиграл в кости крупную сумму графу Голландскому (см. с. 132). Когда король Лайош занял польский трон, то был уже не молод, и в 1382 году вновь встал вопрос о преемнике. Наследника мужского пола не оказалось и на этот раз, но у Лайоша было две дочери, Мария и Ядвига. Обе были помолвлены: Мария — с сыном императора Карла IV Сигизмундом, а Ядвига — с Вильгельмом Австрийским.

По смерти отца обе принцессы были коронованы; и в Польше, и в Венгрии предусматривался порядок наследования по женской линии, но это не было решением вопроса о будущих правителях обоих государств. Не могли бы ими стать будущие мужья Марии и Ядвиги? Само собой разумеется, этот вопрос решали не принцессы. В первую очередь речь шла о том, кого выберут королем сословия обеих стран. Немаловажно было и отношение к этому их соседей.

На Ядвигу и Польскую Корону кроме герцога Вильгельма Австрийского претендовали и другие, в том числе нареченный Марии Сигизмунд, ставший впоследствии королем Венгерским и Германским. Впрочем, все попытки Сигизмунда обрести Польскую Корону не удались, и одной из причин был отказ Немецкого ордена помочь ему в этом. Он благоволил герцогу Мазовецкому, и это оказалось ошибкой. Ведь знать Малой (то есть Южной) Польши, от которой прежде всего и зависело решение, выдвинула своего кандидата на брак с Ядвигой и на польский трон: литовского князя Ягелло.

Четырнадцатого августа 1385 года был заключен договор, согласно которому Ягелло, чтобы получить руку Ядвиги и Польскую Корону, обязался принять христианство и крестить всех еще не крещенных литвинов, навечно присоединить свои земли к Польской Короне и постараться вернуть те земли, которые она утратила. Так возникла не только христианская Литва, но и двойное польско-литовское государство. С Польшей и Литвой орден в Пруссии до сих пор вступал в серьезные военные конфликты, а ныне обе страны превратились в более сильное государство. Из текста договора неясно, в каком направлении предстояло разрастись этому государству, так как земель, ранее принадлежавших Польской Короне, было немало. Во всяком случае, среди них были Восточное Поморье и Кульмская земля, поскольку на них претендовали польские короли в процессах первой половины XIV века (см. с. 123). Через несколько лет об этих притязаниях было вновь заявлено, а в 1415 году на Констанцском соборе ученые юристы короля Польского потребовали, чтобы орден и его государство были упразднены на правовой основе, как поступили с Орденом тамплиеров столетие назад.

Поэтому и польские, и немецкие историки утверждают, что в XV веке свершилось то, что только намечалось в 1385 году. Считали, что третье обязательство нового короля Польского изначально ставило целью уничтожение государства ордена. Впрочем, такой вывод вытекал из позднейших событий и не давал однозначного ответа, ибо остается неясным, имелись ли в виду в 1385 году вполне конкретные земли, и если да, то следует в первую очередь подумать о том регионе, в направлении которого в последние десятилетия шла экспансия Польского государства, то есть на юго-восток. Недаром Ягелло взошел на польский престол при поддержке знати Южной Польши.

Договор 1385 года был немедленно претворен в жизнь. Крещение, женитьба и коронация литвина, нареченного христианским и польским именем Владислав (это второй король Польский с таким именем), состоялись уже в начале 1386 года. Ягелло пригласил верховного магистра в качестве крестного отца.

Однако верховный магистр и орден, очевидно, не сочли это событие подходящим для полюбовного окончания войны с язычниками. От приглашения не просто отказались — в те дни, когда в Кракове совершались крещение и коронация нового короля, войска ордена вторглись в Литву. Война с язычниками продолжалась. Орден не был готов воспринимать Литву как христианское государство, о чем вскоре решительно заявил. Он все еще считал ее языческой страной и организовывал против нее крестовые походы. Впрочем, такая политика стала бы перспективной только в случае, если бы орден обрел сторонников в Северо-Восточной Европе и если бы ему удалось расторгнуть союз Польши и Литвы.

И то, и другое было достижимо, ибо сторонники уже имелись. Например, герцог Вильгельм Австрийский, бывший возлюбленный Ядвиги, ставшей теперь женой князя Литовского. В последний момент австриец пытался помешать польско-литовскому брачному союзу. Он отправился в Краков, но получил отказ. Тогда он стал распускать слухи, что Ягелло прелюбодей, и пожаловался на него Папе, но в конце концов остался ни с чем.

Дело в том, что Папа не считал крещение князя Литовского и христианизацию Литвы мнимыми. Уже в 1388 году в Вильне было основано епископство Литовское, и Папа признал брак Ягелло с Ядвигой законным, а короля Польского — передовым борцом с язычеством. Через год папские легаты стали очевидцами успехов в деле христианизации Литвы, и в их донесениях звучала удовлетворенность. Они требовали, чтобы орден заключил мир с Литвой, но война продолжалась. В сентябре того же года орден штурмовал Вильну.

Позднее, в 1404 году, Папа категорически запретил ордену вести войну с Литвой и с язычниками вообще. В 1395 году этот запрет уже высказывал германский король Венцеслав.

Могло бы показаться, что оба эти запрета лишали орден привилегий, предоставленных ему в XIII веке императором и Папой, но все не так просто, ибо ни Папа, ни король не были равнодушными третейскими судьями, выносившими объективное решение. И тот, и другой действовали в конкретной политической обстановке и в собственных интересах. Но, несмотря на это, имел значение и их авторитет. Поэтому их решение поставило Немецкий орден в щекотливое положение. Впрочем, он вновь проигнорировал папский приговор. Решение Папы и короля не означало краха ордена, — во всяком случае, пока он мог защитить себя с оружием в руках. А это он умел, и дошло до того, что Польско-литовская уния обнаружила некую слабину. Орден делал все возможное, чтобы приблизить ее распад.

В то время Литва превратилась в глазах своих соседей в великую державу, но ее внутреннее положение было чрезвычайно нестабильным. Ею правили преемники Гедимина (см. с. 125–126), своеобразный клан множества правителей. Чтобы не ходить далеко за примером, можно сказать, что со всеми необходимыми поправками это напоминало Саудовскую Аравию. Во всяком случае, такое сравнение правомерно постольку, поскольку в обоих случаях возникали (или возникают) разногласия внутри правящей династии.

Ягелло еще до своего крещения не был единственным и бесспорным правителем Литвы; не стал он таковым и приняв христианство и воссев на польский престол. У него имелись соперники среди родичей, самым властным из которых был его двоюродный брат Витовт.

Уже в начале 80-х годов XIV века, то есть еще до крещения Ягелло, оба вели кровопролитную борьбу, в которой участвовал и орден, сначала на стороне Ягелло, а потом — Витовта. Братья соперничали и после коронации Ягелло, так что орден имел шанс.

Ведь хотя Ягелло и крестившийся тем временем Витовт достигли как бы соправления (Витовт правил в Литве, а Ягелло — в Польше), Польско-литовская уния оставалась уязвимой. Поэтому положение ордена вовсе не было безнадежным, пусть даже, судя по карте, небольшое государство противостояло колоссу: Литва раскинулась от побережья Балтийского моря на севере до Черного моря на юге. Объединившись с Польшей, она стала больше, чем Германия и Франция вместе взятые. Но политическая мощь Польши-Литвы отнюдь не отвечала ее размеру по причине слабого экономического и политического развития, а также из-за напряженности между Польшей и Литвой, которая была вызвана несовпадением экспансионистских интересов государств: Литва рвалась еще дальше на юг и восток, чем Польша.

Политическая ситуация в те годы менялась стремительно, но не буду вдаваться в детали. Однако стоит упомянуть 12 октября 1398 года, когда орден и Витовт заключили всестороннее соглашение — Салинский договор. Витовт отказался от Жемайтии, западной части Литвы между Пруссией и Ливонией, за которую десятки лет боролся орден и которая то и дело становилась целью крестовых походов. В свою очередь, орден отказался от части пограничных с Пруссией земель. Прусская восточная граница выравнивалась. Но эта уступка была ничем по сравнению с достигнутым. Салинский договор означал успех ордена.

По той же причине полвека назад Польша отказалась от Восточного Поморья. Как прежде Польша, так ныне Литва хотела обезопасить тылы, чтобы беспрепятственно расширяться в ином направлении — на юг и юго-восток. На рубеже XIV–XV веков юг представлял для Витовта тем больший интерес, что распри внутри Золотой Орды открывали возможности для его завоевания другими. Похоже, Витовт пытался так же использовать конфликты внутри Монгольской империи, как орден использовал распри между Витовтом и Ягелло.

Немецкий орден делал все от него зависящее, чтобы поддержать Витовта в его продвижении на юг. Вероятно, уже незадолго до заключения Салинского мира рыцари ордена сражались в литовском войске. После заключения договора орденский контингент официально участвовал в баталиях литвинов на юге. При этом рыцари сражались не только в союзе с бывшими (совсем недавно) язычниками, которых они продолжали считать таковыми, но и вместе с восточными христианами, то есть, используя западную терминологию, со схизматиками, и, что самое поразительное, в союзе с татарами, с теми татарами, которые отпали от Золотой Орды. Христиане, схизматики и язычники вели совместную борьбу, но не в смысле вышеупомянутого (см. с. 127) макиавеллизма, а при поддержке Папы, который пожаловал христианско-еретическо-языческому войску привилегии, полагавшиеся крестоносцам.

Впрочем, ситуация разрешилась в пользу противников. 12 августа 1399 года объединенное войско было наголову разбито на Ворскле, притоке Днепра. Это сражение имело огромное историческое значение, ибо Литве пришлось отказаться от планов гегемонии в Восточной Европе. Оно оказалось судьбоносным и для Польско-литовской унии.

По этой же причине уже не было речи и об уступках, обещанных Витовтом Немецкому ордену по Салинскому договору. Орден сразу же утратил Жемайтию. Эта земля могла бы принадлежать ему, только если бы Витовт его поддерживал или по крайней мере не помогал борющимся с орденом жемайтам. Но теперь в связи с изменившейся расстановкой сил Витовт встал на сторону жемайтов. Итак, орден не смог удержать Жемайтию и вернулся к прежней политике: Витовт, в союзе с которым он воевал, и двоюродный брат Витовта Ягелло снова стали для ордена вождями язычников, и война с ними, как провозгласил орден, стала решающей битвой христианского и языческого миров. Задача, ради которой орден пришел в Северо-Восточную Европу, еще не была выполнена, и он доводил это до всеобщего сведения.

В те годы в империю и прочие западноевропейские страны регулярно направлялись посланцы Немецкого ордена; они имели при себе детальные пропагандистские разработки, но разъясняли позицию ордена и устно. Они говорили, что Ягелло и Витовт — вожди язычников, что орден имеет законное право вести с ними войну и что все христианские правители должны оказывать ему поддержку. В свою очередь, король Польский утверждал, что орден превратился во врага христианского мира, что он не признает его как христианский король и не просто будет с ним воевать, но станет еще более грозным его врагом, чем был до крещения. В конце концов польские аргументы возобладали. Король Польский заявил, что, если орден упрекает его в том, что после крещения он мало сделал для христианизации Литвы, то не спросить ли сначала, что же сделал орден за двести лет своего пребывания в Пруссии для обращения Литвы в христианство. Аргументы обеих сторон по ходу пропагандистской войны все более уподоблялись. И та, и другая упрекали друг друга в завоевании земель под видом христианизации; и та, и другая утверждали, что каждый раз во время войны церкви и священнослужители ни во что не ставились и против них совершались самые чудовищные преступления.

Никогда прежде ни орден, ни Польша не вели такой пропагандистской войны, никогда прежде не было такой упорной и всесторонней апологии собственной политики, но понять причины появления этой новой формы политической пропаганды можно. Речь идет о политике, внешне напоминавшей макиавеллизм и зависевшей от тенденции и ситуации. В конце концов решающую роль играли не только деньги и мощные военные контингенты. Вполне понятно, что самые справедливые правовые аргументы ничего не решают, если они не подкреплены силой, но очевидно и то, что влияние их огромно. Как орден, так и Польша рассчитывали на союзников и делали ставку на то, что служат якобы добру и справедливости, понимаемым в духе времени, подобно тому, как понималась и война.

В войне, как и в междоусобицах, от правителя нисколько не зависело, когда он применит силу, когда начнет распрю. Распря была скорее связана с нормами обычного права, что позволяет отличить справедливую, честно ведущуюся междоусобицу от нечестного разбоя. Прежде всего согласно этим нормам распря была справедлива только тогда, когда правовое решение ни к чему не привело, то есть когда противник проигнорировал приговор третейского суда или нарушил его. Спорные случаи, когда было неясно, соблюдает ли договор та или иная сторона, выполняет ли она решение третейского суда или по праву отклоняет его, в период позднего Средневековья порождали в случае войны и междоусобиц крупные пропагандистские акции, какую мы видим и здесь, в противостоянии ордена и Польши-Литвы.

Впрочем, последняя отличалась особым размахом — таково пространство региона, где орден мог найти военных союзников. Участники крестовых походов на Литву прибывали не только из Германии, но и из других стран Западной и Южной Европы. Чтобы привлечь крестоносцев, орден должен был вести в этих странах оживленную пропаганду. Но речь шла не только о совместных действиях крестоносцев, но и о вербовке наемников, о знатных и незнатных воинах, получавших деньги за участие в войне. В конце XIV века число наемников в войске ордена резко возросло. И все же при этом важна была не только плата за службу — во всяком случае, знатные наемники до какой-то степени соблюдали рыцарские нормы. Они думали о чести, и потому для них было важно, чтобы дело, за которое они воюют, было праведным. Таким образом, орден должен был в их кругу публицистически представлять свое дело, тем более что в тех регионах, откуда приходили наемники (из Силезии и Чехии), вербовались рыцари и для короля Польского. Такая конкуренция служила не последней причиной пропагандистской деятельности ордена и Польши.

В начале XV века военные столкновения ордена и Польши- Литвы то и дело прерывались краткими перемириями. Наконец 15 июля 1410 года польско-литовское войско одержало победу над орденом в великом сражении в Юго-Западной Пруссии, близ деревни Танненберг, неподалеку от деревни Грюнефельде — в битве при Танненберге, или, согласно польской исторической традиции, — в Грюнвальдской битве.

Это сражение, которое по численности участников принадлежит к величайшим сражениям Средневековья, едва не привело к краху ордена. На поле битвы пал не только его верховный магистр, но и почти вся правящая верхушка. В ближайшие недели польское войско почти безо всякого сопротивления заняло владения ордена; епископы и города подчинились полякам, бюргеры не раз осаждали замки ордена, уцелевшие небольшие гарнизоны бежали.

Впрочем, орден сохранил свою резиденцию Мариенбург. Комтуру Свеча Генриху фон Плауену, не принимавшему участия в битве при Танненберге, удалось спешно привести Мариенбург в боевую готовность и целых два месяца выдерживать польско-литовскую осаду. Когда осада была снята, достигнутого в битве при Танненберге как не бывало: Пруссия вновь отошла к ордену, и по Торуньскому миру, заключенному 1 февраля 1411 года, был восстановлен status quo (лат. существующее положение. — В. М.) территориальных владений.

Впрочем, орден должен был выплатить военные репарации, и это занимает в немецкой исторической науке, так сказать, почетное место среди унижений, которые испытал немецкий народ за свою историю. Торуньский мир сравним только с Версальским мирным договором 1919 года. Однако такие оценки нередко, как и в данном случае, сомнительны, ибо шесть миллионов грошей, которые уплатил орден, были, конечно, весомой суммой, но ее есть с чем сравнить. Когда-то орден выкупил Новую Марку у маркграфа Бранденбургского за 150 000 гульденов. Через 10 месяцев после заключения Торуньского мира он выдал 300 000 гульденов королю Сигизмунду в качестве субсидии на случай, если он будет сражаться на стороне ордена против Польши. Репарации ордена по Первому Торуньскому миру представляли собой нечто среднее между этими двумя суммами: 260 000 гульденов.

Поэтому было бы неправильно полагать, что военные репарации послужили главной причиной трудностей государства ордена в Пруссии в 15-м столетии и его крушения. Причин много, но лишь малую их часть можно считать внешними. Государство ордена прекратило существование вовсе не по причине превосходства единого Польско-Литовского государства. Причины его краха следует искать прежде всего в самой Пруссии.

Причиной поражения государства ордена в 1410 году послужили не столько описанные выше внешнеполитические события, сколько события более широкого масштаба: крещение Ягелло и Витовта в 1386 году имело поистине эпохальное значение, ибо отныне орден не мог вести войну с язычниками, хотя отказывался принимать это крещение всерьез и делал все возможное, чтобы Литву и впредь считали языческим государством. Но, как бы то ни было, положения дел в Литве это не меняло. Папа и король Римский вскоре признали Литву членом христианского сообщества. Так государство ордена в Пруссии утратило свою законность.

Но, главное, внутреннее развитие государства ордена тем временем достигло такого уровня, что прежняя государственная форма устарела. Именно это послужило причиной кризиса государства ордена в XV веке и его крушения в 1525 году.