В населении государства ордена различаются три группы: горожане, сельское население и свободные землевладельцы. Все группы состоят из немцев и ненемцев (прежде всего пруссов), социальный уровень которых неоднороден. Среди крестьян наблюдается различие между сравнительно зажиточными немецкими крестьянами, чьи наделы измерялись в гуфах, и менее зажиточными прусскими крестьянами, владеющими наделами, измеряемыми в гакенах. Подобно этому, в городах ненемцы принадлежат в основном к низшим слоям, тогда как владельцы земельных наделов могли быть и немцами, и ненемцами.

Итак, изначально переселенцы и местное население не отделялись друг от друга кастовыми перегородками, да и в дальнейшем непреодолимых границ не возникало. Скорее речь идет об ассимиляции. Социальные преобразования совершались легко. Правда, имелись регионы подобные Самбии, где концентрировались закрытые прусские поселения и где поэтому ассимиляция была почти невозможна. Но такие регионы — скорее исключение. На протяжении XIV–XV веков население страны все больше выравнивается, несмотря на гетерогенное происхождение. Возникает, во всяком случае в тех слоях, которые заявляют о себе политически, единое сознание, или, если использовать модное ныне понятие, новая идентичность. Однако это, как вскоре оказалось, не пошло на пользу хозяевам страны.

Впрочем, вскоре процесс слияния населения и становления общего сознания затронул столь многих, что ордену удалось основать государство, — и это не только мнение постфактум, ибо в одном из оправдательных документов ордена, вписывающихся в традицию пропагандистских заявлений, которые он распространял с конца XIV века (см. с. 144) и которые предъявил Констанцскому собору (см. с. 166–167), имеется похвала основанию государства ордена в Пруссии на латинском языке, а также ее перевод на немецкий язык, частично стихами.

Под их (братьев ордена. — X. Б.) защитой земля Прусская быстро разрослась и владела другими землями мирно и праведно на зависть остальным. Сколько свободы для всех, сколько счастья, сколько богатства — никто и нигде не испытал подобного блаженства. Свидетельством тому прекрасные города, дивные замки и множество крепостей, возведенных с Божьей помощью для защиты от язычников. Вот как воспевали эту землю на народном языке: «Честь, мир, радость процветают в Пруссии, строгость, закон, правосудие, порядок. Воистину, нет таких стран, которые бы в столь краткий срок достигли такого процветания».

Приведенный текст на деле вовсе не то, за что себя выдает. Это голос не населения страны, а ее хозяина, ордена. Но он, как явствует из текста — и в данном случае это важно, — считает своим главным достижением создание государства, а в это понятие входит и слияние населения страны или какой-то ее части, и осознание этого процесса.

И все же новая идентичность не только сплотила страну, но и угрожала ее хозяину. Политическое самосознание, пронизывавшее все более широкие слои населения, могло обернуться против хозяев земли, в том числе против того хозяина, который был не князем, а духовно-рыцарским орденом. Чем в большей степени население, уже не одно поколение жившее в Пруссии, отождествляло себя со страной, тем более вызревало его сознание, тем большую враждебность в конфликтной ситуации вызывала непреходящая инородность коллективного хозяина страны. Почти все рыцари ордена пришли в Пруссию как чужаки, что особенно обостряло конфликты, то и дело возникавшие между правителями и населением.

Тем не менее понятия «хозяин страны» и «орден» не являются идентичными. В обычной картине структуры государства ордена, а также в изложении, которое простоты ради говорит об ордене как о хозяине земли, отсутствует упоминание о том, что он вовсе не был единственным хозяином в Пруссии. Хозяевами земли, кроме него, были четыре епископа.

После того как сопернику ордена, епископу Христиану, не удалось создать единое епископство Прусское (см. с. 72), в 1243 году папские легаты учредили четыре епископства: Кульм, Помезанию, Вармию и Самбию. При этом каждое епископство получило свою территорию — треть епископского округа — диоцеза. В этой трети диоцеза хозяином был не орден, а епископ или соборный капитул, ибо епископы делили владычество с капитулами. Поэтому на деле Пруссия состояла из девяти территорий: четыре принадлежали епископам, четыре — капитулам и одна — ордену. Последняя была самой обширной: ордену принадлежало две трети земель.

Впрочем, в политическом плане орден пользовался правом не только в своей части владений, поэтому бытующее мнение, что орден — единственный хозяин в Пруссии, если и не совсем верно, то все же понятно и небеспочвенно. Орден пользовался правом на территориях епископов и капитулов по двум причинам. Во- первых, изначально в его задачу входило защищать также и области епископов и капитулов. Правда, подданные епископов и капитулов несли воинскую повинность, как и владельцы земель, пожалованных орденом. Но в случае войны те и другие формировали единое войско на территории ордена. Исполняя данную военную задачу, орден имел право, как и на других территориях, взимать соответствующие подати. Впрочем, епископы и капитулы взяли на себя защиту собственных территорий. Когда незадолго до битвы при Танненберге верховный магистр по совету своих служащих, то есть высшей администрации ордена, объявил войну, то это относилось не только к территории ордена, но и к Пруссии в целом. Епископы и подумать не могли о том, чтобы проводить собственную внешнюю политику. Такое бывало лишь в исключительных случаях, например после битвы при Танненберге, когда они подчинились королю Польскому.

Итак, военную самостоятельность, полученную с оговорками, и отсутствие внешнеполитической самостоятельности прочих территорий невозможно уяснить с помощью законов, договоров и иного актового материала. О них свидетельствуют факты, в частности тот (это вторая главная причина господства ордена и на остальных прусских территориях), что капитулы Кульма, Помезании и Самбии были инкорпорированы в Немецкий орден. Каноники были братьями священниками Немецкого ордена, как и епископ, если на то не было возражения Папы. Тем самым епископы и капитулы были дисциплинарно подчинены верховному магистру. Верховный магистр и орден могли в известной мере определять, кому в этих трех (или шести) землях должна принадлежать высшая власть. Кроме того, орден мог присваивать земли, назначая церковных фогтов, то есть тех должностных лиц, которые на других территориях принадлежали семьям местной знати и служили созданию их собственных владений, а нередко и других территорий.

Фактически какое-то время орден занимал известное место и в неинкорпорированном епископстве Вармия. Кафедру в Вармии иногда занимал доверенный верховного магистра. И все же это епископство обладало большей самостоятельностью, чем остальные. Это проявилось в середине XV века, когда Немецкий орден добивался хотя бы частичной инкорпорации капитула. Верховному магистру удалось получить от Папы Николая V право назначать двух из 24 вармийских каноников, но эта привилегия не осуществилась. Капитул и епископ Франц Кушмальц, между прочим тесно сотрудничавший с орденом, сумели постоять за себя.

Значит, не следует недооценивать самостоятельности епископств. С другой стороны, в первой половине XV века наблюдается слияние территорий епископств и капитулов с орденскими владениями. В противостоянии с прусскими сословиями верховный магистр, должностные лица ордена и епископы обычно действовали сообща. Но и сословия начинали управлять страной совместно. Темы, которые они обсуждали с хозяевами земли во время переговоров, нередко касались всей страны, независимо от того, чья это была территория. И только проводя внешнюю политику, выступая против Польши и Литвы, Пруссия представляла единство. И все же территории епископов и капитулов продолжали существовать особняком от территорий ордена. Впрочем, на вопрос, кто же был реальным хозяином последних, ответить не просто. Кто правил в Пруссии: верховный магистр, все рыцари ордена или часть их?

Однозначного ответа нет, хотя в распространенном представлении о системе правления в государстве ордена в Пруссии присутствует мнимая ясность. В отличие от прочих немецких территорий позднего Средневековья, Пруссии были присущи стройные политические структуры, единое правление и весьма четкое распределение служебных обязанностей. Говорят даже, что многое из этого служило прообразом форм правления Нового времени. Такое мнение порождают письменные нормы, которые на деле являлись или должны были являться составной частью жизни братьев ордена: устав и дополнения к нему.

Устав ордена старше его государства в Пруссии; поэтому он не соответствует новой действительности. Но, с другой стороны, он имеет значение для управления страной, ибо, как и устав ордена бенедиктинцев, к которому в конечном счете восходит, он создает основу общежития членов монашеской общины. Он регулирует отношения между братьями и их предводителями, отвечая таким образом на вопрос, кого следует считать хозяином земли — верховного магистра или коллектив братьев ордена.

В отличие от бенедиктинского устава, согласно которому аббат, несмотря на поставленное перед ним условие советоваться с братьями, является их всемогущим отцом, верховный магистр Немецкого ордена не занимает столь выдающегося положения. Исполняя свои обязанности, он весьма зависит от воли генерального капитула, от собрания всех братьев ордена. Так, в компетенцию капитула входили все вопросы купли-продажи земли.

Впрочем, одно это уже говорит о том, что буква устава ордена не соблюдалась, по крайней мере, с тех пор, когда дома ордена заняли более обширное пространство. Немыслимо, чтобы генеральный капитул мог войти во множество деталей; к тому же со временем его перестали созывать регулярно.

Так что уже в отношении центральных правящих органов политическая реальность оказывалась иной, чем это предписывалось нормой, не говоря о том, что и сама норма изменялась или, по крайней мере, дополнялась другой письменной нормой, отвечавшей новым условиям. На деле соотношение между обязанностями верховного магистра и контролем, осуществлявшимся генеральным капитулом, регулировал обычай. И генеральный капитул занимал прочное положение, хотя о его составе нет точных данных. Даже если капитул не вмешивался в текущие дела правления, его вмешательство было возможно в кризисных и конфликтных ситуациях. Как часто это случалось и каковы были действия, до конца не ясно.

Однако вполне ясны смещения и отставки верховных магистров, например, в связи с переносом центральной резиденции ордена в Мариенбург (см. с. 121–122) или в связи с неудавшимся походом на Литву, что имело особое политическое значение (см. с. 132–133).

Отставка верховного магистра Лудольфа Кёнига в 1345 году была не последней. Вскоре ушел в отставку и его преемник. Следующие верховные магистры оставались на посту до самой смерти; среди них — Винрих фон Книпроде (1352–1382 гг.). Вторая половина XIV века — это не только время, когда орден не знал серьезных внешних конфликтов; признаваемое периодом расцвета государства ордена в Пруссии, оно было отмечено усилением верховных магистров. Только избранный в 1411 году верховный магистр, которому после поражения при Танненберге удалось удержать Мариенбург (см. с. 145–146), был отрешен от своей должности через два года после избрания, в 1413 году. Источниковая база этого периода полнее, чем в XIV веке, лучше известны и обстоятельства смещения верховного магистра, и мотивы его противников. Решающим было то, что верховный магистр вершил политику как независимый правитель и был глух к советам высокопоставленных рыцарей ордена.

Оба преемника Генриха фон Плауена тоже были отстранены при жизни, хотя, в отличие от него, спустя сравнительно продолжительный период правления и без принуждения. К тому же при последнем из них, Пауле фон Русдорфе, находившемся у власти в 1422–1441 годах, совершенно очевидно, что его не в последнюю очередь ослабила борьба за власть, которую вели в государстве ордена соперничающие группировки.

В то время группировки конституировали выходцы из одной и той же земли. В 30-е годы XV века в Пруссии шла борьба за власть между рыцарями из Рейнской земли и Вестфалии и рыцарями из Южной Германии. Тогда же немецкие магистры вели борьбу с верховным магистром за второе место в иерархии ордена, вновь пустив в ход такое средневековое оружие, как фальсификат. Немецкий магистр, обосновывая свои притязания, ссылался на фальсификат статутов ордена, изданных якобы в 1329 году, при верховном магистре Вернере фон Орзельне.

Ранее размежевание внутри ордена не так заметно. Исключение представляет период правления верховного магистра Генриха фон Плауена, который восстановил против себя чуть ли не весь орден. В отношении остальных магистров неясно, на какие группировки они опирались, существовали ли вообще подобные группировки и повлияли ли они на их отставку. Но вполне очевидно, что ни один магистр не мог удержаться длительное время без согласия на то ордена.

Впрочем, что значил орден в данной ситуации? Как выражала корпорация братьев свою политическую волю? Конечно, не в генеральном капитуле, что исключено по причине географического разброса домов ордена и их количества. Точных данных о численности братьев нет, но только в Пруссии перед битвой при Танненберге их насчитывалось около 700.

Но если на капитул ордена собирались не все братья, он тем более не мог противостоять верховному магистру как их представитель. К тому же собирался он редко. Похоже, это был чрезвычайный орган ордена.

В какой форме противостоял орден верховному магистру? Это можно описать весьма расплывчато, поскольку источники говорят лишь о единстве верховного магистра и ордена, упоминая при этом должностных лиц, с которыми совещался верховный магистр.

Должностные лица — это пять традиционных высших после верховного магистра постов в ордене: великий комтур, верховный маршал, верховный госпитальер (Spitler), верховный интендант (Trapier) и главный казначей (Tressler). Нередко пишут, что эти высокопоставленные рыцари были как бы министрами государства ордена в Пруссии: маршал — военный министр, госпитальер — министр здравоохранения, интендант отвечал за снабжение, а казначей был министром финансов. Это, конечно, неверно, но причина появления подобных аналогий ясна: когда-то в Палестине название этих должностей отвечало их назначению. Лица, занимавшие данные посты, выполняли соответствующие функции в управлении главной крепостью ордена. Но в Пруссии все было иначе: госпитальер и интендант были всего лишь почетными должностями, и их носители пребывали обычно в комтурствах Эльбинг и Христбург, тогда как маршал находился в комтурстве Кёнигсберг. Впрочем, в этом был некий практический смысл, ибо именно комтур Кёнигсберга координировал действия против Литвы: маршал ордена выполнял задачу военного командования. Наконец, великий комтур был заместителем верховного магистра, а казначей единственным должностным лицом, выполнявшим свои прямые обязанности: заведовал главными кассами государства ордена.

Но независимо от того, соответствовали ли титулы пяти высокопоставленных должностных лиц их деятельности или нет, все пятеро играли ведущую роль в прусской политике. Именно с ними прежде всего советовался верховный магистр. Вместе с главами крупных комтурств, комтурами Данцига и Торна, и с епископами они составляли совет верховного магистра. Насколько известно, именно этот совет должностных лиц в основном определял политику верховного магистра — это был орган, не упомянутый в письменных нормах ордена.

Совет определял и кадровую политику ордена, то есть решал, какой пост займет тот или иной брат ордена, кто станет комтуром.

Как уже говорилось (см. с. 33), организация ордена была такова, что в каждом доме ордена определенная группа братьев жила под началом одного комтура. Такая организация сохранилась и в Пруссии, впрочем, с некоторыми изменениями: на двух третях принадлежавшей ему земли орден создал замкнутое владение. Здесь не было ни земель знати, ни имперских свободных городов. За исключением Восточного Поморья, не было владений ни других князей, ни церковных феодалов. Поэтому прусские комтуры ордена отличаются от имперских комтуров тем, что владения последних не были такими компактными, как комтурства в Пруссии. Пруссия, по крайней мере там, где земли принадлежали ордену, была, как государства Нового времени, поделена на округа или административные районы — комтурства. Комтур был представителем ордена в своем комтурстве, осуществляя правление от лица верховного магистра и при поддержке его собрания (Konvent), братьев ордена, живших вместе с ним в крепости комтурства или занимавших посты в иных местах. Подчиненные комтуру, они были попечителями (Pfleger) или фогтами (Vögte), которые, например, в приморских комтурствах надзирали за рыбной ловлей и потому назывались фишмейстерами (Fischmeister) или как лесничие (Waldmeister) контролировали доходы с леса.

Пруссия была поделена на комтурства, а также на фогтства и попечительства (Pflegämter). Ведь области, завоеванные орденом в конце XIV века, подчинялись уже не комтурствам, а фогтам или попечителям, подчиненным непосредственно верховному магистру, от которого зависели больше, чем комтуры. Такие административные изменения были произведены для усиления верховного магистра.

Владения ордена в Пруссии были разбиты на мелкие региональные единицы, наподобие государств Нового времени. Возможно, здесь и проявляется та современность административных структур государства ордена в Пруссии, о которой так часто говорят. Но это не совсем верно, ибо такое деление владений встречается и на других территориях, где землевладельцы для защиты своих прав также сажали фогтов, попечителей и прочих служащих. И все же разница есть.

Административные структуры Пруссии кажутся прогрессивнее почти всех других территорий того времени, поскольку в государстве ордена осуществлялось управление замкнутым регионом. На других немецких территориях права собственности и власти живописно перемешивались, и даже права землевладельца были, как правило, не оговорены. Далее, различны были и лица, отвечавшие за правление землевладельца. Фогты, попечители и служащие на других территориях — это в основном знать, имевшая право управлять и занимавшая прочное положение в стране, то есть люди, с которыми владелец земли не мог обращаться как угодно. Напротив, в Пруссии комтур, фогт или попечитель назначались на срок. Согласно уставу ордена, они должны были ежегодно отчитываться о своей работе. К тому же каждый рыцарь ордена был человеком, привыкшим к бедности и не имевшим семьи, которая требовала бы его заботы. И хотя это касалось всех членов ордена, то есть каждого монаха, все же в Средневековье монахи, особенно вышедшие из знати, не могли порвать с интересами рода. В Пруссии все было иначе по причине тривиальной и в то же время немаловажной: почти всегда рыцарей ордена отделяло от их сородичей расстояние в несколько сотен километров — так что пребывание рыцарей на чужбине имело и свою положительную сторону.

Такой рыцарь ордена, как комтур или фогт, был гораздо менее скован семейными узами, чем доверенное лицо иного территориального князя. В отличие от подобного доверенного лица он не питал надежд добиться власти с помощью связей с влиятельными людьми вверенного ему района и потому стремился быстро занять новый пост. Устав ордена предписывал постоянную ротацию должностных лиц. Каждый брат, за исключением верховного магистра, исполнял свои функции лишь временно. Разумеется, поэтому члены ордена были менее коррумпированы, чем должностные лица князей.

Насколько известно, ротация должностных лиц действительно имела место до середины XIV века. Правда, братья ордена меняли посты не каждый год, а через сравнительно краткие промежутки времени. Впрочем, это не означало, что нынешний комтур Кёнигсберга станет завтра фишмейстером Путцига, затем комтуром Эльбинга, а потом — надзирателем за конюшнями и транспортными средствами (Karwansherr) какой-нибудь крепости.

Различаются должности низшего, среднего и высшего ранга, и достигший высшего уровня обычно на нем и оставался. Вступив в одну из пяти главных должностей или став комтуром Данцига или Торна, он мог рассчитывать на то, что в дальнейшем займет подобающее ему место, а в перспективе, во время ближайших перевыборов верховного магистра, станет кандидатом в его преемники.

Впрочем, однозначного плана продвижения по службе не было. Имеются примеры того, как члены правящей группы снова опускались на низший уровень. Упомянутое смещение верховного магистра Лудольфа Кёнига в 1345 году, бывшее следствием с треском провалившегося крестового похода на Литву, привело к смене почти всего правительственного аппарата. Однако в связи с политической обстановкой посты более высокого ранга могли занять другие должностные лица. Такова, например, карьера, проделанная в XV веке одним рыцарем ордена, который после смещения Генриха фон Плауена занял его место. Новый верховный магистр Михаэль Кюхмейстер совершил не такую уж блестящую карьеру. Сначала он стал великим шеффером (Großschäffer) Кёнигсберга, то есть одним из двух лиц, которые вели торговлю ордена. Позже он стал фогтом Жемайтии, а затем — фогтом Новой Марки. Традиционно эти посты не относились к высшему рангу, но в те годы, когда их занимал Михаэль Кюхмейстер, их политическое значение было весьма велико, и поэтому они служили ступенями карьерной лестницы.

Карьера братьев ордена обычно начиналась с того, что отпрыск знатного рода (как правило, из министериалов), нередко из горожан (см. с. 50–51), вступал в один из домов ордена в империи, в тот, что был ближе к его родным местам. Затем рыцари отправлялись в Пруссию, где сначала жили как простые братья монашеской общины, а впоследствии занимали должностные посты и при случае становились комтурами сначала мелких, а затем более крупных округов. При благоприятном стечении обстоятельств они наконец входили в узкий круг лиц, занимавших высшие руководящие посты.

Впрочем, в орден вступали и отпрыски прусских родов, представители свободных или знати (см. с. 101–102), а также городского патрициата. Но в основном это были братья священники, мечтавшие о том, чтобы когда-нибудь стать канониками и епископами инкорпорированных соборных капитулов. То, что хозяева страны были иноземцами, как это с конца XIV века все больше ощущало местное население, касалось только территории собственно ордена, но не территорий епископов и капитула, которые управлялись почти исключительно пруссами. Напротив, на территории ордена чужеродность его глав становилась все заметнее, поскольку с конца XIV века число пруссов, вступавших в орден как братья рыцари и принимавших участие в управлении страной, стало убывать. С конца XIV века орден все больше отчуждался от местного населения.

Не исключено, что положение изменилось после битвы при Танненберге, ибо тогда почти все рыцари ордена погибли и он должен был пополниться новыми членами. И все же местное население нисколько не решило эту задачу, вероятно, потому, что пруссы все еще редко принимались в орден как рыцари и их карьера в нем была чем-то исключительным. Впрочем, не имея точных данных, можно лишь предполагать, что, судя по всему, численность рыцарей ордена в Пруссии в XV веке убавилась. До битвы при Танненберге в нем было около 700 рыцарей. В 1437 году, от которого сохранились точные данные почти для всей Пруссии, орден насчитывал около 400 рыцарей, а в 1453 году их численность снизилась до 300. Соответственно уменьшилось число членов ордена и в империи.

Надо думать, что причиной этого в Пруссии были изменения в составе войска. С конца XIV века в войске ордена быстро росло число наемников. Но, похоже, гораздо важнее был отток средств, вследствие чего, по-видимому, уменьшилось и число рыцарей.

Однако такого объяснения недостаточно. Как можно понять указания на то, что на средства хозяина Пруссии кормилось 700 или 300 рыцарей? Но речь в то время шла не о хлебе насущном, а, в отличие от предшествующего периода, также и о том, что рыцари ордена вопреки их жизненным нормам стали богатыми собственниками и поэтому заботились о том, чтобы их не стало слишком много. Снижение их численности и кризис государства ордена в XV веке — это и нравственная проблема. В манкировании уставом долгое время видели главную причину крушения ордена в XV веке. Впрочем, воссоздать подлинную картину очень нелегко. Основным источником, свидетельствующим об упадке нравов, служит преимущественно современная явлению критика, которая к тому же утверждает, что не преувеличивает недостатки. Таким образом, отвечая на вопрос о состоянии ордена в XV веке, мы сталкиваемся с теми же методическими проблемами, что и при решении вопроса о религиозных движениях перед Реформацией. Описанные по высказываниям современных критиков или носителей старой веры, они, как это нередко случается при изложении на бумаге причин Реформации, превращаются в карикатуру.

В случае ордена источниковая база XV века гораздо лучше, чем в предшествующий период. Общепризнанно, что в XIV веке орденская дисциплина была значительно крепче, чем позднее, и все потому, что орден в то время процветал, а это, как считают, объясняется упорядоченным образом жизни; к тому же источники настолько скудны, что узнать о нарушении устава едва ли возможно. О жизни братьев ордена в XIV веке известно на редкость мало. Иное дело XV век.

Прекрасно известно, что монашеские братства Средневековья в целом, не только рыцарские ордены, но и монастыри и монашеские ордены, испытывали такие огромные трудности в поддержании первоначально присущей им дисциплины, что им то и дело требовалась реформа. Было бы невероятно, если бы Немецкий орден тоже не испытывал этого. Впрочем, во второй половине XV века все очень быстро изменилось, в том числе и орденский устав, — упадок не состоялся. Немногочисленные рыцари ордена, еще жившие в урезанном, согласно Второму Торуньскому миру, государстве ордена в Пруссии, управляли своими крепостями почти как частными владениями (см. с. 175).

В начале XV века появилось слово, которое удивительно подходит этому, хотя и не новому, но все более стойкому положению вещей. В пропагандистской литературе, в которой орден обращался за помощью против Польши и Литвы (см. с. 144–145), иногда говорится, что на выручку ему приходили немецкие князья и знать, а орден стал местом, куда они стекались, — госпиталем немецкой знати. Это новое понятие, Немецкий орден как госпиталь, как приют немецкой знати издали может показаться спорным. Ведь изначально он не мыслился таковым, тем более что на раннем этапе Немецкий орден особенно поддерживали семьи низшей знати (см. с. 37–38). Впрочем, не только. В данном смысле Немецкий орден стоит в одном ряду с капитулами мужских и женских монастырей. Так что новое выражение начала XV века возникло не случайно, а свидетельствует о некоем изменении.

Причиной этого изменения было не только ослабление дисциплины, но и прекращение войны с язычниками в Пруссии. Изменение зависело от перемен в экономике, от снижения доходов ордена, — одним словом, причиной был аграрный кризис позднего Средневековья. Сдвиг в ценообразовании в середине XIV века, особенно снижение цен на зерно, и, как компенсация, повышение цен на продукты ремесленного производства, затронул всех потребителей сельскохозяйственной продукции. Разумеется, это особенно коснулось Немецкого ордена в Пруссии, поскольку его богатство в немалой степени зависело от продажи излишков зерна.

К кризису рыночной конъюнктуры присоединился и политический: сначала христианизация Литвы, а затем огромные военные расходы и контрибуции после битвы при Танненберге. Немецкий орден, который в XIV веке так разбогател, что мог бы скупить своих более слабых соседей, вплоть до приобретения Новой Марки у маркграфа Бранденбургского, слухи о чьих неизмеримых запасах благородных металлов и золота ходили в Мариенбурге, ныне сам нуждался в деньгах и должен был увеличить поборы со своих подданных. Верховный магистр, который в XIV веке в связи с ослаблением ордена в империи поддерживал его дотациями из богатых прусских доходов, теперь попытался покрыть прусский дефицит из излишков баллеев. Не в последнюю очередь по этой причине в XV веке отношения верховного магистра и прусско-ливонских филиалов ордена с его монастырями в империи были чрезвычайно натянутыми. Все большее обременение прусских подданных денежными податями привело, как на стадии ранней истории сословий в других регионах, к сплочению подданных, к появлению сословного представительства, жертвой чего едва не стало государство ордена в 15-м столетии.