Государство Немецкого ордена в Пруссии начало складываться в годы правления верховного магистра Германа фон Зальца (1209–1239 гг.). Он неизменно привлекал к себе внимание историков как бесспорный основатель государства ордена и как немаловажный посредник между императором Фридрихом II и Папством.
И, правда, впечатляет, что Герману фон Зальца удалось во время жестоких распрей между императором и Папой превратиться в ближайшего сподвижника императора и в одного из ведущих политиков среди его приближенных, и одновременно в партнера Папы в переговорах и его доверенное лицо. Именно Герман фон Зальца собрал в Германии то войско, которое должен был повести в Святую Землю Фридрих II вопреки Папе (см. с. 39); с этой целью верховный магистр привлек на свою сторону Людвига Тюрингского, супруга впоследствии канонизированной Елизаветы (см. с. 39–40). Герман фон Зальца был одним из тех политиков, которые советовали заболевшему императору отложить крестовый поход.
Под этим предлогом Папа отлучил императора от Церкви. Лишившись поддержки Церкви, Фридрих II все же предпринял крестовый поход в 1229 году, но, должно быть, встретил в Святой Земле, как и следовало ожидать, отпор преданных Папе представителей клира, иоаннитов и тамплиеров, но не Немецкого ордена. Последний был, скорее, главной опорой императора в Святой Земле, и император его возвысил.
Вступая в переговоры, Фридрих II добился того, что христиане передали ему священные места в Иерусалиме, а также Назарет, Вифлеем и некоторые другие. Восемнадцатого марта 1229 года Фридрих II был коронован в храме Гроба Господня и стал королем Иерусалимским, — в 1225 году он женился на наследнице королевства. По воле Папы Герман фон Зальца готовил этот брак.
Именно Герман фон Зальца в марте 1229 года не только приветствовал на коронации в Иерусалиме, но и не допускал обострения конфликта между Папой и императором, предусматривая возможность их примирения. Фридрих хотел отслужить мессу в раме Гроба Господня; это был дерзкий вызов Папе и общепринятым нормам ввиду отлучения императора. Возможно, он добился бы своего, если бы не Герман фон Зальца, которому удалось его отговорить. Итак, коронация прошла без одного из священных ритуалов, утратив зрелищность обычной для того времени коронации, совершавшейся как торжественная литургия.
Небезынтересно, что в исторической науке лишенная сакральности коронация императора Фридриха II порой преподносится не как средневековый ритуал, а как действо секуляризированного Нового времени, как шаг к освобождению от церковных условностей, а император подается как первый современный человек, еще нередки случаи, когда выпячивают что-то новое, якобы предвосхищающее будущее, в ущерб тому, что реально присуще изучаемой эпохе. В случае Фридриха присутствует явное заблуждение: император охотно короновался бы по обычаям своего времени, о этого не позволило его отлучение.
Верховный магистр Немецкого ордена все время находился ядом с императором, став свидетелем ожесточенной политической борьбы, самого яростного противоборства между императором и Папой, какое знала эпоха Средневековья. Вот почему источники без устали описывают и анализируют его образ и деятельность, хотя источники почти ничего не сообщают о личности этого человека. О планах магистра документы умалчивают. Источники содержат почти исключительно намеки на его присутствие участие в великих событиях того времени. Впрочем, этих свидетельств так много, что политический ранг верховного магистра не вызывает сомнений. Он, разумеется, был в числе тех, кто почти три десятка лет пользовался доверием императора и делал ля него политику. И потому быстрый подъем ордена, его упрочение в Германии и в других регионах и, наконец, в Пруссии, при поддержке императора Фридриха II, нередко приписывают прежде всего рангу и политической роли верховного магистра, безусловно, Герман фон Зальца сумел употребить авторитет, которым он пользовался при дворе императора и при Папской курии, в интересах ордена. Однако он делал это совсем не так, как главы прочих духовно-рыцарских братств, думавших только о материальной выгоде. В те годы для ордена и верховного магистра материальная выгода была чем-то особенным: речь шла о завоевании обширного владения, о создании орденского государства (хотя это анахронизм).
Как отмечалось выше (см. с. 33), эти усилия были направлены сначала на Юго-Восточную Европу. Король Венгерский Эндре II, отец святой Елизаветы, пожаловал ордену владения на границе Венгрии в Бурце (Трансильвания). Орден должен был защищать границу христианской Венгрии от язычников-куманов. С этой целью орден воздвиг шесть замков, но и эти замки, и особенно попытка ордена укрепиться и отстоять полученные им земли от королевских чиновников, а более всего — от епископа, проводя типичную для духовно-рыцарского ордена политику (см. с. 22–24), послужили причиной неприязни. В 1224 году по просьбе ордена Папа сделал Бурцу своей, то есть святого Петра, собственностью, таким образом, поддержав орден в его поползновениях отобрать у Венгрии этот регион и превратить его в свое автономное владение. Но эта попытка не удалась. Мало того, в 1225 году король Венгерский, применив военную силу, изгнал братьев Немецкого ордена из Бурцы. Королю были нужны помощники, но, оказалось, что помощники жаждут независимости, и это ему не понравилось. Через несколько лет игра повторилась в Пруссии, но с иным результатом, ибо там орден имел дело не с королем Венгерским, а с князем Мазовецким.
Изгнанных из Бурцы рыцарей сразу же отправили в Пруссию, так как уже зимой 1225/26 года польский князь Конрад Мазовецкий обратился к Немецкому ордену с просьбой защитить его границы от язычников. И точно так же, как прежде орден согласился защищать венгерские земли от кочевников, так и теперь дал согласие защищать границы Мазовии от пруссов. Орден, то есть Герман фон Зальца, ухватился за новое приглашение. В марте 1226 года он получил в Римини от императора Фридриха II грамоту, скрепленную золотой печатью (поэтому она известна как «Золотая булла»), в которой тот жаловал ордену в полное распоряжение земли, полученные рыцарями от польского князя, а также все завоеванные орденом земли язычников, приравнивая орден к имперским князьям. Но орден не сразу воспользовался этой грамотой.
Причину нетрудно понять: не желая повторения венгерской авантюры, орден хотел вначале подстраховаться. Но, возможно, он не спешил и потому, что рассчитывал обрести независимое владение в Палестине. Уже в 1220 году орден приобрел обширную территорию близ Акры. Герман фон Зальца воспользовался крестовым походом Фридриха II (1228–1229 гг.), чтобы закрепить за собой эти земли. В ближайшие годы в землях ордена в Палестине выросла крепость Монфор (по-немецки Штаркенберг), развалины которой и по сей день напоминают о том, что здесь планировался центр ордена.
Палестина, Бурца, Пруссия… В то время орден обосновался одновременно (или последовательно) в трех местах, не считая Кипра, который во время крестового похода император пытался подчинить себе и именно поэтому отказал ордену в земельных владениях на Кипре. Но остров недолго оставался потенциалом власти Фридриха II и служил ордену «неприкосновенным запасом». Из четырех регионов, в которых в 20-е годы XIII века будто бы имелся шанс основать государство, оставались только Палестина и Пруссия.
Орден попытался использовать оба шанса, но столкнулся в Палестине с трудностями, всегда подстерегавшими европейцев в Святой Земле. Поэтому там орден не задержался, пробыв в Палестине не более полувека. В 1291 году пала Акра, последний оплот европейцев в Святой Земле. Таков конец истории Немецкого ордена в Палестине. Впрочем, еще полвека он оставался одной из главных сил в Святой Земле, на которую была направлена его политика.
Гораздо более многообещающими были владения, приобретенные в Пруссии. Ведь здесь перед орденом открывалось поле действий для выполнения главной задачи — войны с язычниками, хотя боевые рубежи между христианами и язычниками пролегали не только в Пруссии.
Чтобы понять, почему орден искал себе фронт военных действий, надо четко различать повод и причину.
Непосредственным поводом была просьба князя Мазовецкого о помощи. Правитель пограничного с Пруссией христианского государства польский князь Конрад Мазовецкий рассчитывал на помощь Немецкого ордена в случае столкновений с язычниками. Причина же заключалась, во-первых, в том, что в XII веке возобновилась начатая в X веке экспансия христиан в Северо-Восточную Европу, а, во-вторых, ей способствовала динамика переселения народов. В начале XII века наблюдается усиленная экспансия из Центральной Европы на север и восток. С одной стороны, это было освоение земель на Востоке (см. с. 95–98), с другой — новые попытки насаждения христианства. Обращение инаковерующих было одной из главных заповедей Христа своим приверженцам, но требование миссии соблюдалось не всегда. Времена Карла Великого ушли в прошлое, и с тех пор попытки насадить христианство в языческих землях почти не предпринимались, а если и предпринимались, то безуспешно. В 997 году Адальберт, епископ Пражский, попытался проповедовать пруссам христианскую религию, но был убит ими то ли близ Эльбинга, то ли в Самбии. Та же судьба постигла в 1009 году в Южной Пруссии немецкого священника Бруно Кверфуртского.
После этого в течение двух столетий никакие миссионеры не, беспокоили пруссов. Впрочем, христианское учение упрочилось в непосредственной близости от них, в Польше, уже с конца X века находившейся под властью христианских правителей, а также в Западном и Восточном Поморье. Были христианизированы и другие прибалтийские земли: Дания и Швеция; в Ливонии, Эстляндии и Курляндии христианство было насаждено уже в XIII веке. Язычниками в этом регионе оставались только литвины и пруссы.
Область их заселения была не так мала, чтобы назвать ее языческим островом в христианском море, но тем не менее христианские соседи оказывали определенное влияние на эти языческие народы, которые неминуемо ожидала христианизация.
Причиной тому была прежде всего неразрывно связанная с христианским вероучением тенденция миссии, объяснить которую совсем не просто. Большинству религий эта тенденция чужда; таковы языческие культы, когда члены племени идентичны поклонникам культа. Культ объединяет членов политической общности, и потому его изменение, переход к иному культу возможны лишь в случае изменения политического порядка. Христианская же религия — религия универсальная. Тому, кто ее исповедует, совсем не обязательно порывать с политическим порядком, представителем которого он являлся, не будучи христианином, и подчиняться власти христианского правителя.
Впрочем, приверженцам языческого культа в средние века, а стало быть, и пруссам, такой взгляд был чужд. Признавая религией только племенной культ, они в любом миссионере видели, думается, врага их общественно-политического устройства. Следовательно, миссионеры встречали такой отпор не только по религиозной причине. Впрочем, оказываемое им сопротивление они не воспринимали в религиозно-феноменологическом духе, а скорее видели в нем выражение свойственной язычеству косности. Тот, кто считает себя носителем абсолютной истины, редко проявляет терпимость к сторонникам иной точки зрения, полагая, что выступает не против иного мнения, а против заслуживающей искоренения лжи. Средневековые миссионеры ставили целью искоренение чуждых культов, что почти означало обретение новообращенных, ибо чуждые культы оскорбляли Христа.
Невозможно во всех деталях представить себе столкновение двух религиозных, общественных и культурных систем, и не будет преувеличением сказать, что порождаемые им конфликты были неизбежны.
Язычники, принявшие христианство, должно быть, понимали, что поклонение новому Богу не только не украсит жизнь, но, напротив, приведет к изменению общественного уклада. Так, пруссам были свойственны иные формы брака, чем те, которые im навязывали. Многоженство, купля жен и умыкание невест не отвечали церковному вероучению. Возможно, и в этом таилась причина вероотступничества. Совершивший его оказывался, по христианским нормам, в плачевном состоянии: вероотступник был хуже язычника и даже хуже еретика, его можно было сравнить разве что с собакой (вспомним библейский образ), ибо он так же возвращался к своему неверию, как и пес «на блевотину свою». С такими людьми следовало вести войну.
Но в таком случае неизбежно требовалась военная сила, и не только здесь. Христианские миссионеры были готовы прибегать к помощи мирян, правда, обычно не для того, чтобы насаждать христианство с оружием в руках, а чтобы пресечь противление слову Божьему.
Впрочем, мирская помощь заключалась не только в этом. Светлая длань, то есть призванные на помощь знать и рыцари, старались выполнить обязанности защитников, а значит, — получить право собственности и на власть в подвергавшихся опасности регионах, — так поступал и Немецкий орден. Миссия и владычество тесно связаны между собой — это не новость. Классический пример — покорение саксов Карлом Великим. Но имелись и вполне реальные причины конфликтов на христианско-языческом пограничье. Их невозможно отмежевать от внутреннего расслоения языческих народов. Вождь языческого племени, которому угрожал языческий противник, питал надежду упрочить свое положение в политической сфере, приняв христианство. Так поступали впоследствии литовские князья (см. с. 126–127). Тогда традиционный внутренний конфликт приобретал иное измерение — по крайней мере, с точки зрения христианина. Он превращался в конфликт между христианством и язычеством. Тем самым существование более сильного христианского соседа почти всегда вело к внутренним конфликтам между языческими вождями, способствуя изменению их политического уклада.
По этим причинам в период Высокого Средневековья на христианско-языческом пограничье редко царил мир, а монахи-хронисты усердно подчеркивали эту враждебность. То, что на расстоянии представляется нормальным для этого времени, то есть возможность пограничной войны, набеги с целью грабежа и разорения в духе викингов, для монахов и миссионеров вырастало в яростное противоборство христианства и язычества, что оправдывало призыв к воинам-христианам одолеть язычников, не останавливаясь и перед физическим уничтожением.
С другой стороны, несовместимость миссии и владычества видится не только в ретроспективе. Имеются и современные свидетельства того, что эти феномены уживались с трудом. То язычники ополчались против миссии, боясь попасть под власть христианских вождей, то светская длань не столько помогала, сколько мешала миссии (в чем нередко обвиняли Немецкий орден в Пруссии), то рвавшиеся поработить язычников знать и князья не воевали с ними, а завязывали мирные контакты, взимая с них подати. На это сетовал гольштейнский священник Гельмольд из Босау в замечательной «Славянской хронике» (кон. XII в.).
Итак, христианизация Пруссии в XIII веке была неизбежна. Почти так же неизбежно за миссией должно было последовать порабощение. Неясно было только, кому это удастся.
Ведь рядом с пруссами жило немало христиан: на юге — поляки, на севере — датчане, на западе — немцы. В то время все они, можно сказать, вели наступление на Северо-Восточную Европу: на Ливонию, Эстляндию, Курляндию, Литву и землю пруссов — среди них были миссионеры, правители и, наконец, купцы. Это период торговой экспансии, начало истории Ганзы, продвижения немецкого купечества в Восточную Прибалтику.
Тогда же из Палестины в Северо-Восточную Европу перекочевала идея крестового похода, идея оборонительной, служащей религии войны с язычниками. Впервые это случилось в 1147 году, когда в процессе вербовки участников 2-го крестового похода возникла мысль, что знать с севера Германии может вместо Палестины сражаться с язычниками на своей границе. Впоследствии то же самое произошло в Бранденбургской Марке, в Мекленбурге и на Поморье.
Но если крестовый поход можно было осуществлять и здесь, за пределами Святой Земли, то не за горами было время, когда сюда проникнут и новые братства, духовно-рыцарские ордены, созданные в Святой Земле специально для войны с язычниками. Немецкий орден не первым обосновался в Северо-Восточной Европе. До него иоанниты имели владения в Польше, а в начале XIII века в Ливонии был основан новый духовно-рыцарский орден по образу и подобию тамплиеров — fratres militiae Christi de Livonia, более известный как Орден меченосцев. Это было небольшое рыцарское братство, состоявшее почти исключительно из выходцев из Вестфалии; оно должно было способствовать начавшейся христианизации Ливонии. Здесь тоже (так вел себя и патриарх Иерусалимский по отношению к тамплиерам и иоаннитам) епископ Рижский пытался привлечь духовно-рыцарский орден на свою сторону в качестве военной силы. Но и здесь духовному князю это не удалось. Через несколько лет Орден меченосцев заявил о своих правах на господство и вступил в ожесточенную борьбу с епископом.
Итак, в Польше действовали иоанниты, а в Ливонии — меченосцы. Но и в вожделенных для Немецкого ордена местах уже появились рыцари других орденов. Крестоносцы шли в Пруссию еще до появления там Немецкого ордена. Как при основании духовно-рыцарского ордена, так и в организации крестового похода инициативу проявляла польская сторона.
Возникшее в конце X века на волне христианизации, Польское государство в XII веке распалось на несколько тесно взаимосвязанных княжеств. Все польские князья принадлежали к династии Пястов и обычно управляли своими владениями сообща, соблюдая при этом сениориат, — то есть старший по возрасту был главой над остальными. Но на деле возникли независимые друг от друга княжества: Силезия, Великая Польша с центром в Познани и Малая Польша с центром в Кракове. Эти княжества через некоторое время снова распались. Так, Малая Польша в 1194 году раскололась на два княжества: на Малую Польшу, которая лет через двадцать снова разделилась, и на Мазовию, первый князь которой, Конрад, призвал Немецкий орден в Пруссию. На севере Мазовия граничила с Пруссией.
Польские княжества были сравнительно слабыми структурами. Междоусобная борьба правителей истощала их силы, которые и так были невелики. Поэтому Конраду Мазовецкому не удавалось одолеть пруссов в типичном конфликте, возникшем на христианско-языческом пограничье, не удавалось ему и раздвинуть границы своих владений на север. С другой стороны, не мог он устоять и против очень сильного противника в Пруссии.
Пруссы, как и соседние с ними литвины, курши и лэтты, принадлежали к балтской группе народов. Они не были ни славянами (как еще нередко считают), ни финно-уграми, как жившие севернее эсты. Пруссы заселяли обширный регион (практически всю будущую Восточную Пруссию), но плотность населения в нем была невелика. Полагают, что в этих краях проживало около 170 000 человек. Столь малое даже по тем временам население не было политически единым, оно состояло из племен. Имена этих племен сохранились до Нового времени в названиях земель и епископств, а некоторые дошли и до наших дней.
Тем не менее в бесконечных войнах Мазовия не смогла одолеть пруссов; и наконец в начале XIII века конфликты до того обострились, что возникла мысль о миссионерской деятельности в Пруссии.
Важную роль в этом сыграл монастырь цистерцианского ордена в Лекно. Этот стремительно набиравший силу нищенствующий орден XII века (см. с. 21–22) стал, так сказать, классическим орденом, обосновавшимся в Восточной Европе. Монахи-цистерцианцы заняли земли, на которые вскоре устремятся крестьяне и горожане с Запада. В 40 км севернее Познани и Гнезно, в 80 км от прусской границы монахи-цистерцианцы из Альтенберга, что в Рейнской земле, основали монастырь Лекно.
В начале XIII века монахи этого монастыря стали предпринимать попытки христианизации пруссов. По-видимому, первым озаботился этим аббат Готфрид. Известна папская булла от октября 1206 года, в которой Иннокентий III поручал аббату, посетившему в то время Рим, осуществление миссии среди пруссов. Тем самым аббат получал поддержку в лице Папы, а значит, и преимущество перед теми, кто задумал бы то же самое.
Конечно, одна такая булла еще не провозглашала миссию, не решала она и того, чтобы отныне миссию действительно возглавил адресат буллы. Все время что-то мешало. Готфрид, аббат сильного ордена, равно как и другие аббаты этого ордена, не могли совершать поездки, пусть даже с целью миссии, по собственному желанию. Похоже, трудностей у цистерцианцев было немало; быть может, поэтому Готфрид сложил с себя обязанности аббата и нарекся Христианом, но не исключено, что Христиан, осуществлявший миссию, был совсем другим лицом. Ему сопутствовал успех. Известны имена прусских вождей, которых он обратил в христианство. Он нес Благую весть политическим вождям народа, который надлежало крестить; так было и столетие тому назад, когда миссию вели среди германцев. Оно и понятно, ибо религия, от которой здесь надлежало отказаться, была языческой (см. с. 61), а изменение религии без учета политических условий при проведении миссии едва ли мыслимо. Здесь, как и при христианизации земель в Северных Альпах, языческое население принимало христианство, когда миссионер убеждал в необходимости крещения языческих вождей.
Миссия Христиана шла успешно, но не слишком гладко; по крайней мере, польские и поморские князья пытались распространить свою власть на новообращенных, что было причиной сопротивления пруссов. Обращенные пруссы отступали от христианской веры и становились (см. с. 61–62) вероотступниками.
Но, как известно, то было время светской длани — впрочем, еще не длани Немецкого ордена. Тогда была предпринята попытка привлечь других представителей светской власти, которую по тогдашним условиям можно назвать современной. Против пруссов было организовано два крестовых похода.
В 1216 году польское духовенство и князья, а также Христиан, уже ставший к тому времени епископом Прусским, обратились к Папе за разрешением участвовать в крестовом походе в Пруссию тем, кто принес обет похода в Иерусалим (см. с. 31). Папа удовлетворил просьбу, то есть даровал участникам прусских крестовых походов то же отпущение грехов, что и идущим в Иерусалим.
В 1218 и 1221–1223 годах войска крестоносцев сражались с пруссами. Крестоносцы были выходцами из соседних земель — из Германии и Польши. Особое значение имело прежде всего участие князя Силезского Генриха Бородатого, недвусмысленно свидетельствующее о том, что в этом крестовом походе немалую роль играли распри между князьями из династии Пястов. Победа над пруссами и упрочение своего господства должны были обеспечить превосходство в борьбе за власть польских соперников. По- видимому, в данном случае таковыми выступали Конрад Мазовецкий и Генрих Силезский. Кроме того, среди крестоносцев князя Силезского были и члены духовно-рыцарского ордена тамплиеров, а может быть, и Немецкого ордена, который в то время обосновался на его земле.
Итак, вслед за Орденом меченосцев, а затем иоаннитов, которые появились в Силезии еще в XII веке (см. с. 63), теперь выступили и тамплиеры. Они нашли прием в Западной (Великой) Польше в качестве защитников ее границы, тогда как в Поморье, похоже, обосновался другой духовно-рыцарский орден — орден Калатрава, то есть один из возникших на испанско-мусульманской границе, особой задачей которых была Реконкиста, или отвоевание для христиан Пиренейского полуострова.
То, что вслед за этими орденами в Северо-Восточной Европе появился Немецкий орден, привело к неудаче обоих походов. Когда натиск крестоносцев отбили, пруссы усилили сопротивление, ибо стало ясно, что дело не просто в их обращении, но и в их порабощении.
Об этом свидетельствует не только вторжение крестоносцев, но и современные ему папские буллы. Папа Иннокентий III еще в 1212 году сделал попытку возложить на новообращенных мирские повинности, заставив их платить подати феодалам-христианам. В 1218 году Папа запретил крестоносцам вторгаться в Пруссию и покорять язычников без позволения епископа Христиана. Постарайтесь, обращался Папа к крестоносцам, обратить язычников в христианство, а не поработить их. Наконец, в 1221 году Папа повелел крестоносцам передать пленных язычников епископу, чтобы тот их крестил.
Таковы были требования к епископу Христиану, содержащиеся в папских буллах. Таковыми здесь ясно представали его главные цели. Разумеется, Христиан не хотел допустить того, чтобы его деятельность способствовала упрочению господства светских вождей. Возможно, он мечтал стать единственным владыкой, чего в это время добился епископ Рижский в Ливонии.
Впрочем, вскоре пруссы взялись за оружие. После отступления крестоносцев они не только отвоевали прежде занятые ими земли, но и продвинулись дальше на юг. Под натиском пруссов успехи миссии пошли прахом, их жертвой стала и сама Мазовия. Вот при этих-то обстоятельствах и обратился к Немецкому ордену князь Конрад. Орден откликнулся на просьбу князя, но военный контингент был отправлен в Пруссию не сразу.
Очевидно, верховный магистр Герман фон Зальца хотел иметь надежную гарантию того, что вторжение в Пруссию принесет его ордену прочный успех. Несомненно, верховный магистр и его орден воспринимали приглашение князя Мазовецкого как позволение надолго подчинить своему господству тот регион, в котором им предстояло вести войну с язычниками. Несомненно и то, что князь Мазовецкий мечтал об ином: о распространении своей власти на Пруссию и о том, чтобы в этом ему помог Немецкий орден. Намерения князя и ордена взаимоисключали друг друга. Было неясно, кто же добьется успеха. Через несколько лет победителем стал Немецкий орден, а князь Конрад не получил и клочка прусской земли.
Успех Немецкого ордена был предрешен дипломатически и юридически. Его обеспечила быстрая военная победа, которую закрепило движение на Восток.
Стремясь получить правовое оправдание вторжения в Пруссию, орден добился того, что в марте 1226 года была издана грамота императора Фридриха, которая по месту составления и благодаря роскошной печати известна как Золотая булла из Римини.
Композиционно булла ничем не отличается от других средневековых грамот. Вначале говорится о намерениях грамотодателя. Мы узнаем, что Господь создал империю, которая превыше всех земных монархий, чтобы проповедовать язычникам Евангелие и чтобы их покорить и обратить в христианство. Далее следует изложение непосредственной причины сформулированного в ней решения: говорится, что Герман фон Зальца сообщил императору о намерении Конрада Мазовецкого пожаловать верховному магистру и братьям ордена Кульмскую землю и земли близ Пруссии, чтобы орден мог выступать против пруссов. Далее грамота гласит, что магистр просит императора признать и утвердить обещанное Конрадом.
За этим изложением следовало решение императора. Поскольку эта земля принадлежит империи (monarchia imperii), то он, император, утверждает за орденом все означенные земли со всем к ним принадлежащим со всеми правами и освобождает их от всех повинностей. В грамоте перечисляются привилегии землевладельца, которых тем временем стало немало; первая половина XIII века — это время, когда набирало темпы становление территориальных государств. Поэтому упомянуты таможенное право, право чеканки монет, рыночное право, так называемые суверенные права, право верховного суда и прочие. Наконец, подводился итог: верховный магистр и его преемники обладают такой же судебной и политической властью на своих территориях, как и любой имперский князь на своей земле.
Золотая булла из Римини — сложный документ, и хотя во многих научных работах делались попытки ее интерпретации, понятнее от этого она не становится. Почти все авторы признают, что в грамоте идет речь об основном законе государства, о базисе, на котором будет зиждиться государство ордена. Полагая так, они вписывают грамоту в широкий контекст.
Допустим, что грамота императора свидетельствует о грандиозной политической концепции, что император стремился проводить собственную политику на севере Европы или в Прибалтике. На самом деле в этом регионе в 20-е годы XIII века наблюдалось своего рода изменение политического климата. Перед тем в данном регионе проводил активную деятельность король Датский. В 1214 году Фридрих II официально лишил его земель к северу от Эльбы. И все же тогда дело дошло до антидатской коалиции князей севера Германии, а кроме того сыграла роль и случайность. В 1233 году король Датский Вальдемар II оказался в плену у своих противников и вынужден был пообещать им вернуть завоеванное. Датская экспансия на север Германии закончилась в 1237 году битвой при Борнхёведе.
Наконец, в 1225 году к антидатской коалиции присоединился город Любек, чтобы использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах. В предшествующие этому десятилетия город быстро развивался и обрел значительную самостоятельность. Похоже, существовала опасность, что графы фон Гольштейны, бывшие хозяева Любека, вновь предъявят на него права. Очевидно, чтобы не допустить этого, император Фридрих даровал в 1226 году горожанам Любека две привилегии: во-первых, городское право, вернее, так называемое городское право, ибо то, что горожане представили императору для утверждения, было отчасти фальшивкой; во-вторых, статус имперского города, каковым император объявил Любек своей грамотой, и потому Гольштейнам пришлось отказаться от претензий на него.
Вторая грамота, полученная горожанами Любека, была составлена всего через три месяца после Золотой буллы из Римини, и имя верховного магистра Германа фон Зальца, который время от времени выступал представителем императора в переговорах между королем Датским и его противниками с севера Германии, стоит среди свидетелей в обеих грамотах. Из этого можно сделать вывод, что привилегированное положение Немецкого ордена зависело от Любека, так как Герман фон Зальца и император целенаправленно проводили политику территориального расширения на восток и так как они одновременно перебросили Немецкий орден в Пруссию и создали крупный порт для его материального обеспечения.
Думается, история следующих столетий говорит в пользу такой интерпретации. Действительно, впоследствии Любек играл важную роль для государства ордена в Пруссии. Приморские города в Пруссии стали ганзейскими. Они, как и ливонские города, получили любекское городское право, хотя, возможно, это не планировалось. Абстрагируясь от позднейших событий и сосредоточившись на ситуации 1226 года, увидим не слишком много свидетельств в пользу того, что в это время Фридрих II выработал серьезную политическую концепцию относительно Прибалтики или Пруссии, — и это несмотря на вышеупомянутые грамоты и даже несмотря на грамоту 1224 года, в которой император в духе чаяний епископа Христиана требовал, чтобы новообращенным в Пруссии и Ливонии сохраняли свободу.
Поскольку долгое время эти грамоты считались неопровержимыми свидетельствами далеко идущих политических намерений императора, то следует остановиться на том, чем была в средние века грамота правителя. Значение такой грамоты зачастую сравнимо с постановлением современного государственного учреждения. Во множестве случаев действительно может показаться, что правитель, выносящий в грамоте то или иное решение, хочет и может его осуществить, но нередко бывает и так, что грамотодатель абсолютно не причастен к тому, что в ней содержится, что он доверяет своей канцелярии, доложившей ему содержание грамоты, и что грамота не противоречит его воле, хотя он и не думает осуществлять это решение. В таком случае эта задача возлагалась на адресата. Если бы задача не была выполнена, авторитет грамотодателя не пострадал бы, а в случае ее реализации только упрочился бы. Ведь власть средневекового правителя не замкнута в рамках его территории, так как он правит не землей, а людьми, и правление нередко начинается с того, что люди просят его о помощи.
Что касается Золотой буллы из Римини, то уже давно считается, что ее текст действительно составлен по желанию Германа фон Зальца, о чем свидетельствует ее лексика. Некоторые речевые обороты, как вышеупомянутый monarchia imperii, не являются канцелярскими, то есть в грамотах Фридриха II нет параллелей этому словосочетанию. Это наводит на мысль, что грамота (по крайней мере в ее сути) была составлена не в имперской канцелярии, а возможно, самим Германом фон Зальца или кем-то из назначенных им клириков. И все же считается, что в ней отчетливо выражены намерения императора. А так как сохранились и папские буллы о миссии в Пруссии епископу Христиану (см. с. 65) и Немецкому ордену, то полагают, что император и Папа вели ожесточенную борьбу за Пруссию и что Герману фон Зальца удалось, несмотря на этот мировой конфликт, основать орденское государство.
Такие умозаключения заставляют задуматься, почему же все- таки император издал Золотую буллу и почему он распорядился теми землями, которые обещал ордену Конрад Мазовецкий, и включил их во владения monarchia imperii. Разве Пруссия и Кульмская земля принадлежали империи? Да, если учесть, что грамота, как известно, приравнивает верховного магистра к имперским князьям. Значит, верховный магистр был имперским князем? Так, например, считал известный историк права Э. Э. Штенгель. Прочие полагали, что imperium в данном случае следует понимать широко, как те владения, которые включали до сих пор три королевства — Германию, Италию и Бургундию и к которым вскоре должна была присоединиться Пруссия. Новейшая интерпретация такова: imperium, или monarchia imperii, означает в данном случае мировую империю, состоящую из четырех частей, подлинным правителем которой является Папа: верша политику, он пользуется светской дланью в лице императора.
Другие ученые считали, что в данной грамоте (как и в прочих) не содержится концепция, но довольно туманно говорится о том (и это спорно), что даже такие выдающиеся личности, как Фридрих II и Герман фон Зальца, не внушают доверия. Однако даже такие всесильные правители, как император и верховный магистр, не могли не понимать, как нелегко реализовать свои намерения. К тому же многие современники относились к ним не с таким пиететом, как позднейшие сочинители. У них имелись противники, и это создавало немалые трудности.
Вероятно, Герман фон Зальца и Немецкий орден опасались повторения фиаско, которое они потерпели в Бурце. Им хотелось встретиться с Конрадом Мазовецким во всеоружии. Именно поэтому они обратились не только к императору, но и к Папе. Впрочем, об этом станет известно только через несколько лет, возможно, потому, что прежде Папа содействовал миссии епископа Христиана. Быть может, поэтому он еще не был готов предоставить ордену такие же привилегии, как император. Но у последнего не было оснований не издать для Германа фон Зальца буллу, подобную Золотой булле из Римини, и не поддержать его попытку овладеть Кульмской землей невзирая на Конрада Мазовецкого. Фактически император не имел права распоряжаться этой землей, но потенциально он занимал место мирового правителя, да и предки Фридриха II всегда, по крайней мере на словах, считали себя таковыми. В словесных притязаниях на земли, которые не относились к Германии, но принадлежали императору, а значит, — его всемирной империи, не было ничего необычного. Необычным было, пожалуй, лишь то, что мировой правитель (monarchia imperii) занимается конкретными правовыми вопросами Германской империи, о которых говорится в Золотой булле из Римини. Особенность этой грамоты в некой подтасовке понятий. Используя политическую ситуацию, орден мог за нее ухватиться. Так он впоследствии и поступил. Он мог целиком заручиться поддержкой императора или пользоваться правами земельных феодалов, но мог и уклониться от несения повинностей в пользу империи, ибо в грамоте не говорится, что верховный магистр — имперский князь и что, таким образом, он обязан платить подати и нести воинскую службу. Грамота лишь сравнивает его с имперским князем.
Впрочем, все это обретает политический интерес только тогда, когда орден действительно вступает в права феодала и действительно получает Кульмскую землю и Пруссию. В этом роль буллы императора невелика — она всего лишь программа-максимум. Для ее осуществления верховному магистру нужен был Папа; ведь без него не появились бы крестоносцы. В те годы крестоносны, по крайней мере довольно много немецких рыцарей, воевали в Палестине, к чему приложил старания и верховный магистр (см. с. 40). Но, по-видимому, в то время, когда была издана Золотая булла из Римини, Немецкий орден еще не мог склонить Папу на свою сторону, ибо того больше привлекал епископ Прусский Христиан.
По этой причине после издания грамоты императора ни один рыцарь не отважился отправиться в Мазовию или в Пруссию, и князю Мазовецкому пришлось искать иное решение проблемы.
В 1228 году князь Конрад Мазовецкий и епископ Плоцкий основали духовно-рыцарский орден, который, как говорилось в уставной грамоте, должен был защищать Мазовию.
Новый орден в современных источниках называется по-разному. В конце концов, он стал повсеместно известен как Добжиньский, от названия стоящего на Висле города Добжиня, центра владений ордена. Добжиньский орден просуществовал недолго, но о нем следует сказать хотя бы потому, что через несколько лет после основания он был интегрирован в Немецкий орден. Его создание вновь свидетельствует о том, что в то время в данном регионе назрела потребность в духовно-рыцарском ордене и что утверждение здесь позиций Немецкого ордена было вполне в духе времени. Кроме того, основание Добжиньского ордена являло пример восточноевропейским князьям, всячески старавшимся привлечь силы с Запада. Среди переселенцев были крестьяне, знать и горожане. Немецкая знать была представлена в основном выходцами из Мекленбурга, которые вместе с епископом Шверинским выступили в крестовый поход на Кульмскую землю. Именно они и стали членами нового ордена. И наконец, основание Добжиньского ордена проливает свет на политику епископа Прусского Христиана, которого можно считать одним из основателей ордена наряду с князем Мазовецким и епископом Плоцким. По-видимому, Христиан надеялся превратить орден в орудие политики, с помощью которого ему легче будет доказать свое превосходство перед Немецким орденом.
Но чаяниям епископа Христиана не суждено было сбыться, ибо по окончании крестового похода в Святую Землю верховный магистр Герман фон Зальца вернулся к планам завоевания Пруссии. Детали, ход и продолжительность переговоров нам неизвестны. Известен лишь итог: грамота князя Мазовецкого и папская булла.
Согласно грамоте князя Мазовецкого от 1230 года, он жаловал Немецкому ордену Кульмскую землю и все, что тот в дальнейшем завоюет в Пруссии, при этом князь отказывался от своих прав. Эта грамота, известная как Крушвицкий договор, подтверждала то, что в 1226 году император включил в Золотую буллу из Римини.
Литература о договоре так же необозрима, как и о булле. Впрочем, в данном случае спорно не толкование Крушвицкого договора, спорна его подлинность. Эта проблема возникает и при изучении Золотой буллы из Римини. Сохранившиеся рукописи обоих документов, вероятно, были выполнены вскоре после 1226 года. Однако решение этой проблемы в случае Крушвицкого договора приобретает особое значение.
В 1886 году немецкий историк М. Перльбах оспаривал подлинность договора, и его поддержали польские ученые. Впрочем, другие историки, и прежде всего А. Зерафим, нашли немало подтверждений аутентичности Крушвицкого договора. Но вопрос подлинности этой грамоты, как научная проблема, занял ведущее место в дискуссии польских и немецких историков. Ведь если Крушвицкий договор — фальсификат, то политическое существование ордена в Пруссии и дальнейшая история государства ордена есть правонарушение, обман и заслуживает в целом негативной оценки.
Этой дискуссии стоит уделить более пристальное внимание — и не только потому, что она еще актуальна. Гораздо интереснее то, что здесь угадывается образ мыслей, то и дело заявляющий о себе в политических спорах, использующих исторические аргументы, — к сожалению, то же наблюдается и в работах самих историков, хотя последние вынуждены признать, что это — не способ обретения достоверного знания о прошлом.
Здесь, как и в других подобных случаях, история предстает как умозрительный процесс, обязывающий историка выносить приговор о виновности или невиновности, правоте или неправоте тех или иных людей или государств, то есть в первую очередь усердно доказывать, был ли, скажем, Крушвицкий договор фальсификатом, или было ли изгнание немцев из восточных земель в 1945 году законным или нет. Ответы на такие вопросы в высшей степени ангажированы. Не мудрствуя лукаво, можно сказать, что такое обращение к истории развивает сознание правоты или неправоты именно в том, в чем конкретная нация понесла урон. Что касается современной истории и особенно пресловутого изгнания немцев из немецких земель на востоке в 1945 году, то она дает на редкость мало для немецкой исторической науки в отношении политики власти, — одну лишь иллюзию, что можно поступиться историческими фактами, усматривая в происшедшем только неблагоприятное стечение обстоятельств.
Обратившись к Крушвицкому договору, увидим обратное: польская историческая наука традиционно и без обиняков выносит суровый приговор: «незаконно». Фактически вопрос о том, исходит ли известный нам ныне текст грамоты из канцелярии князя, упирается в сравнительно незначительное содержание.
Несомненно, согласие польского князя пригласить рыцарей ордена не отвечало его изначальным намерениям. Разумеется, в лице Немецкого ордена он рассчитывал получить инструмент для реализации своих политических планов. Однако теперь об этом не могло быть и речи. Орден был полон решимости создать автономное владение в Кульмской земле и в Пруссии, что он и сделал. Если грамота подлинная, то, значит, польский князь уже в 1230 году понял, что просчитался, и вынужден был издать грамоту. Выпустил ли орден эту грамоту или фальсифицировал ее для предъявления Папе, но через несколько лет князь понял, что орден не так служит ему, как хотелось бы, поскольку он, как явствует из грамоты, активизировался в Пруссии в военно-политическом отношении.
И то, и другое вполне возможно, хотя возможности эти, как и следует ожидать, противоречат друг другу. Подтверждением тому — текст данного документа.
Лексика грамоты со ссылками на римское право, с формулировками, не встречающимися в других грамотах князя Мазовецкого, и с определением пруссов как сарацин, недвусмысленно говорит о том, что над ним поработала не только княжеская канцелярия. Несомненно, грамота была составлена одним из писцов Немецкого ордена. Вынужден ли был польский князь подписаться под этим, не им составленным документом (тогда грамота подлинная), или ему пришлось согласиться с политическими фактами, не отвечавшими его грамоте (в этом случае грамота является фальсификатом), — разница невелика. Кроме резкого контраста между подлинным и фальшивым имеются промежуточные формы, и они точно так же, как и фальсификаты, принадлежат к инструментарию средневековой политики, которым пользовался и Немецкий орден, — было бы странно, если бы он этого не делал. А раз так, то вопрос о том, является ли конкретная грамота подлинной или фальшивой, не имеет принципиального значения. И то, что он стал кардинальным вопросом в диалоге польских и немецких историков — факт истории этого диалога и пример весьма распространенной ошибки в обращении с прошлым, но это имеет весьма отдаленное отношение к тому, что происходило в XIII веке.
Гораздо важнее вопрос о том, почему польский князь так доверял Немецкому ордену, что не воспротивился его политике с оружием в руках. Во-первых, несомненно, угроза со стороны пруссов. Не меньшее значение имели и распри между польскими князьями. В те годы Конрад Мазовецкий добивался гегемонии среди польских князей. Мазовецко-прусская граница имела для него второстепенное значение.
В вышеупомянутой булле, изданной в Риети в 1234 году, Папа берет земли, которые орден отнимет у язычников-пруссов, под свою защиту как собственность святого Петра и отдает их в держание Немецкому ордену. В булле говорится, что только орден должен владеть Пруссией и никому ее не уступать. Таким образом, булла исключает как власть польского правителя, так и власть императора.
Но затем следуют поправки. Папа оставляет за собой учреждение епископств и снабжение их всем необходимым. Таким образом, ордену вменялось в будущем уступить епископам часть отданной ему в держание земли. Этот пассаж скрывает не только обычную проблему снабжения епископств. За ним проглядывает и «забота» Папы о попавшем в беду епископе Христиане. Отношения между Христианом и Немецким орденом оставались напряженными. До сих пор он находился под протекцией Папы, и удивительно, что Христиан не упомянут в булле 1234 года и что речь идет о будущих прусских епископах, а не о реальном епископе Христиане. Дело в том, что в 1233 году Христиан, осуществляя миссию, попал в плен к пруссам. Орден (и впоследствии Христиан упрекнет его в этом) не сделал ничего, чтобы выкупить или освободить его. Напротив, он воспользовался сложившейся ситуацией, а Папа, наверно, счел, что Христиан исчез навсегда, и больше о нем не думал.
Вторая поправка — подчинение пожалованных ордену земель Папе. Если, с одной стороны, отчетливо предъявлялось требование никому не уступать Пруссию, то столь же отчетливо была означена верховная власть Папы. Орден выплачивал ему ежегодно особый чинш, то есть подать, в знак признания Папы единственным правителем этого края.
Наконец, в-третьих, Папа заявлял, что обязуется заботиться о том, чтобы соглашения и договоры, которые заключил или заключит орден с тогдашним населением Пруссии, имели силу и в будущем. Это кажется невероятным, но это так.
Данная поправка свидетельствует о том, что христианизация влекла за собой политическое подчинение и что крещеные могли потерять свободу. Имеются заявления Папы и императора от того времени, в которых категорически запрещается осуществлять миссию на таких условиях. Впрочем, трудно сказать, кто стоял за этими заявлениями и насколько они были продиктованы политикой Папы или императора. Вполне возможно, в них нашла отражение и политика епископа Христиана и одного сановитого клирика из Италии, епископа, а впоследствии кардинала, Вильгельма Моденского, который в те годы неоднократно посещал Ливонию и Пруссию в качестве папского легата.
Хронист и современник описываемых событий Генрих Латвийский, сопровождавший Вильгельма Моденского в Ливонии, сообщает, что последний не только нес язычникам слово Божие, но и без устали призывал немцев заботиться о новообращенных. Легат повелел братьям Ордена меченосцев и другим немцам наставлять новообращенных в христианской вере и возложить на их выи приятное ярмо Иисуса Христа, но не слишком усердствовать при взимании с них десятины и прочих податей, а то они (в ответ на притеснения) отступят от веры.
Трудно сказать, в какой мере в данном случае мы действительно имеем дело с намерениями епископа Христиана и легата. Так или иначе, легат Римской курии был важной фигурой и постоянно интересовался миссией в Северо-Восточной Европе. Впоследствии он побывал в Пруссии и способствовал нелегкому делу учреждения церковной организации.
Может быть, третью поправку папской буллы 1234 года следует понимать таким образом, что Папа внял своему легату. Во всяком случае, он требовал от Немецкого ордена внимания к новообращенным, и мы увидим, что рыцари приняли это к сведению.
Итак, ведя переговоры с императором, Папой и князем Мазовецким, Немецкий орден всерьез готовился обосноваться в Пруссии. Он сумел с самого начала отказаться от роли, которую отводил ему князь. Конрад мечтал с помощью Немецкого ордена завоевать Пруссию, но орден стремился к самостоятельности и в конце концов добился своего, быть может, не без согласия на то князя и, во всяком случае, не встретив сопротивления с его стороны. Трудно сказать, как ордену удалось провести князя.
Еще раньше в булле император пожаловал Немецкому ордену широкие возможности; с помощью буллы орден смог обрести владычество над всей землей. Император поддерживал его своим авторитетом, но не более. Золотая булла из Римини была путевкой в будущее, но творить это будущее орден должен был своими руками, используя военно-политические средства.
Орден достиг политического согласия с Папской курией. Оно царило до 1234 года. Именно тогда Папа решился, со своей стороны, предоставить ордену полномочия, впрочем, ограниченные. Согласно папской булле, новые земли ордена становились собственностью святого Петра. Что из этого получилось бы на деле — папское церковное государство или всего лишь шаткое владение — должно было показать будущее. Впрочем, булла сохраняла за Папой право тщательного контроля, что очень быстро приобрело вполне реальное значение. Но затем или, вернее, незадолго до того начался стремительный захват языческих земель. Как только Папа издал буллу 1234 года, рыцари ордена переправились через Вислу и заложили первые города, получившие привилегии.