— Но… разве младенец жив? — не веря своим ушам, переспросила Крис. — А я думала… Мадлен сказала…
— Он родился семимесячным. — Харриет отвернулась от Дианы и, поставив ладонь козырьком, чтобы прикрыть глаза от яркого света, посмотрела на Кристину. — Врачи говорят, больше она его выносить не могла. Так что с виду он совсем заморыш. Впрочем, я другого и не ожидала…
— Как это на тебя похоже! — оборвала ее Крис. — Ты ведь никогда не возлагала на нас больших надежд… чтобы потом не разочаровываться.
— Отчего же? — спокойно возразила мать. — Я, например, надеялась, что твой эгоизм с годами поумерится. Ну, а что касается младенца, то внешность ведь не самое главное… Гораздо важнее, что он здоров. Дианина опухоль не давала ему нормально развиваться, но теперь он наверстает упущенное. Рост и вес — дело наживное.
— А сколько он весит? — Как Кристина ни старалась скрыть страх, голос ее все равно предательски дрогнул.
— Сколько есть — все при нем, — спокойно ответила Харриет. — Маловато, конечно: всего два фунта.
— Два фунта?! — ахнула Крис.
Это даже трудно было себе представить… Господи! Да ее сумка весит больше… Соседский котенок — и тот крупнее!
— А она… знала? — тихо спросила Кристина, кивнув на сестру.
— Конечно, знала.
Глаза Кристины гневно сверкнули.
— Почему она все это затеяла? Зачем было приносить себя в жертву?
— Как зачем? Даже в убежденной феминистке порой просыпаются материнские инстинкты, — горько усмехнулась Харриет. — По-моему, очень трогательно.
Крис метнула на нее взгляд, полный жгучей ненависти.
— Давай не будем про материнский инстинкт. Если я не ошибаюсь, ты сама только что потеряла дочь…
Об остальном она предпочла умолчать, но все и так было ясно.
— Один — ноль, — тихо сказала Харриет.
В душе Крис шевельнулось торжество, но уже в следующую секунду ей стало стыдно. Диана не заслужила, чтобы над ее трупом велись семейные баталии.
Поэтому Кристина поспешила перевести разговор на другую тему.
— А что с похоронами? — стараясь говорить как можно бесстрастнее, спросила она.
— Ничего. — Мать мигом сникла, голос ее стал тусклым и безжизненным. — У меня не было сил эти заниматься… Диана просила, но я… я просто не могу…
«Не пытайся меня разжалобить, слышишь?! — мысленно возмутилась Крис. — Иначе я не вынесу этого. Только злость придает мне сил».
Но разозлиться никак не получалось. Гнев выветрился, вместо него осталась безмерная печаль.
— Ладно, не беспокойся, я сделаю все сама, — пробормотала Крис, выпуская безжизненную руку сестры.
Домой они поехали на двух машинах. Свернув с бульвара Фрипорт на 13-ю авеню, пикап Харриет остановился возле двухэтажного особняка, построенного в середине прошлого века. Фасад давно не подновляли, зеленая краска выцвела, а местами и облупилась. Дом смотрел на Кристину с немым укором, словно говоря: «Вот как долго про меня не вспоминали!»
Здесь прошло ее детство… Вон там, через дорогу, парк, в котором она играла. И пруд, в котором живут утки… Помнится, у каждой была своя кличка… За углом школа, где учились они с Дианой… А вот в ближайший колледж мать ей поступить не разрешила. Об этом не могло быть и речи. Дочери Харриет и Говарда не пристало учиться в обычном муниципальном колледже! Ведь их друзья могли подумать, что она тупица… Или что у Харриет и Говарда… страшно даже вымолвить… мало денег! А ведь в районе, где они жили, статус семьи определялся прежде всего деньгами. И ради него мать шла на любые жертвы. Ведь у нее за душой больше ничего не было.
Так что пришлось Кристине поступить в Милз, престижный колледж, который в свое время закончила ее мать, но спустя два года она потихоньку перевелась в Беркли. Вроде бы ерунда, по большому счету это и бунтом не назовешь, однако Харриет, узнав о том, что дочь потихоньку сделала по-своему, взбеленилась и пригрозила снять ее с довольствия. Но Крис не испугалась и заявила, что отныне она сама будет платить за обучение. В результате юная мятежница закончила колледж на полтора года позже, потому что вынуждена была подрабатывать официанткой в кафе, но зато ей удалось наконец обрести вожделенную свободу. А это с лихвой окупало все трудности!
В детстве Крис на собственном опыте убедилась в том, что психологическая несовместимость не досужая выдумка. У них с матерью была прямо-таки аллергия друг на друга! Они буквально на все смотрели по-разному. Стоило Кристине назвать что-то красным, как Харриет тут же объявляла это оранжевым. Мать была убежденной республиканкой, а Крис, едва достигнув совершеннолетия, побежала голосовать за демократов. И не дай Бог Кристине понравится какой-нибудь фильм! Мать не преминет испортить ей настроение, сказав, что это полная белиберда.
И как бы Крис ни старалась ублажить Харриет, толку все равно не было. Мать упорно выискивала в ней недостатки: либо платье неподходящее, либо волосы торчат во все стороны (хотя Кристина битый час расчесывала их перед зеркалом!), да и говорит она всегда не то и невпопад…
И постепенно Крис перестала стараться, решив, что на мать все равно не угодишь. Так что с каждым годом пропасть между ними только увеличивалась.
Кристина въехала вслед за матерью на маленькую дорожку, помогла Мадлен выгрузить из пикапа инвалидную коляску, ввезла мать в дом и налила ей бренди (у Харриет уже много лет была привычка каждый вечер пропускать по рюмочке). Потом взяла лежавший возле телефона листок бумаги и поинтересовалась распоряжениями матери насчет похорон.
Харриет перечислила два псалма, которые ей хотелось услышать во время погребальной мессы, и, хотя Крис не боялась ничего перепутать, поскольку те же самые псалмы исполняли на похоронах ее бабушки, деда и отца, она покорно записала знакомые названия. Пусть во всем будет порядок. Тем более что и ей это на руку: в случае какой-нибудь накладки сразу будет понятно, кого винить.
— Напиши: «Пригласить преподобного Кот-тла» и… и… — Голос Харриет вдруг прервался.
Крис подняла на нее глаза. По щекам матери струились слезы.
— Нет… нет… — всхлипнула старушка. — Мать не должна хоронить своих детей. Это противоестественно…
Крис ласково погладила мать по узловатой руке, скрюченной подагрой.
— Может, не нужно большой церемонии? Пусть будет только панихида… Так ведь гораздо легче.
— Легче? — Харриет вздрогнула, как от удара. — Для кого легче?
— Для всех, — вздохнула Крис.
Атмосфера быстро накалялась.
— Да, ты всегда искала легких путей, — поджала губы Харриет. — Но из этой ситуации, увы, легкого выхода быть не может.
Крис чуть было не вспылила, однако в последний момент сдержалась. Иначе у них все время ушло бы на выяснение отношений.
— Хорошо, мама, — смиренно кивнула она. — Пусть будет по-твоему.
Увы, на этом испытания не закончились.
В следующий миг Харриет заявила:
— Нужно заказать побольше белых роз. Я хочу, чтобы гроб утопал в цветах.
Но ведь Диана гораздо больше любила тюльпаны, нарциссы и сирень! Ей нравилось буйство красок, нравились большие, пестрые букеты, которые не нужно тщательно подбирать. Поставишь такой букет в вазу — и цветы сами расположатся, как им заблагорассудится.
И тут же в усталом мозгу Кристины промелькнула горестная мысль:
«Господи! Неужели все это наяву? Неужели мы говорим о моей сестричке, о милой, доброй Диане? За что ей это? За что?»
И куда подевался отец ребенка? Почему его здесь нет? Он что, совсем ублюдок, которому на все наплевать?
Однако вслух Крис этого произносить не стала, а поинтересовалась другим:
— Зачем столько роз?
— Как зачем? — недоуменно подняла брови мать. — Чтобы они устилали крышку гроба.
— В крематории гроб не закрывают крышкой.
Харриет отшатнулась от Крис, словно от прокаженной.
— Ты в своем уме? Какой крематорий?
— Но Диана хотела, чтобы ее кремировали, — возразила Крис. — И ты это знаешь не хуже меня. Помнишь, как она уговаривала тебя кремировать папу?
У Харриет мелко затрясся подбородок.
— Я не хочу, чтобы мою дочь положили в урну!
— И не надо. Мы развеем ее прах над океаном, — неожиданно для самой себя предложила Крис и сразу почувствовала, что попала в точку: сестра наверняка бы одобрила эту идею. — Диана обожала океан, мама. Ей будет плохо в тесном гробу. А так мы отпустим ее на свободу. Подумай об этом, прошу тебя!
— Да что тут думать? Нет, нет и еще раз нет! Это не по-христиански.
— Почему? Ведь…
Но Харриет уже повернулась к Кристине спиной и сердито отрезала:
— Хватит! В общем так: либо ты сделаешь по-моему, либо я сама всем займусь. Ты, наверное, этого и добиваешься, да? Тогда лучше прямо скажи, а не играй со мной в кошки-мышки.
Господи, как быстро все вернулось на круги своя! Словно и не было четырехлетней разлуки…
— Я с тобой не играю, — устало сказала Крис. — И никогда не играла.
— Нет, ты всегда добивалась своего. Ты прекрасно знала, что стоит тебе…
— Давай не будем, мама, — вздохнула Кристина. — Нам сейчас не до ссор. Я сделаю, как ты скажешь.
Харриет подозрительно покосилась на дочь и проворчала:
— Тоже мне выискался волк в овечьей шкуре.
— Спасибо за комплимент, — усмехнулась Кристина.
Как бы там ни было, а разлука с матерью пошла ей на пользу. Раньше она наверняка почувствовала бы себя задетой, а сейчас ей было все равно.
— Ладно, — смилостивилась Харриет. — Значит, так… Записывай…
Крис покорно водила ручкой по бумаге, но мысли ее были уже далеко. Она неожиданно поняла, как ей искупить свою вину перед сестрой. И уже ничто не могло ее остановить!
Однако действовать нужно было с умом. Главное, чтобы мать не насторожилась…
Заведующий бюро ритуальных услуг рассыпался перед Кристиной в любезностях и всячески демонстрировал готовность ей услужить.
— Мама просила передать, что она согласна на кремацию Дианы, — заявила Крис.
И попросила разрешения, пока все не будет готово, посидеть в конторе. Естественно, Крис страшно нервничала и вскакивала на каждый телефонный звонок, однако все прошло на удивление гладко.
Странное дело, но почему-то едва Кристина решилась на бунт (который, она была свято в этом уверена, сестра одобрила бы!), ей сразу стало легче. Она почувствовала себя уверенней, и эта уверенность передалась окружающим.
Конечно, Кристине было не по себе от того, что она лишает мать возможности попрощаться с Дианой, но Крис предпочитала не думать о неприятном, ведь договориться с Харриет было невозможно. Сидя в пустом зале, она утешалась мыслью, что рано или поздно мать поймет ее и простит. Однако надежды на это было, честно говоря, мало.
Опасаясь, как бы мать не догадалась о ее намерениях, Крис спешила довести задуманное до конца и потому оставалась наедине с сестрой буквально несколько мгновений. От Дианы осталась лишь оболочка, душа уже покинула тело. Кристина с тоской вспоминала веселую улыбку сестры, ее живой взгляд, любознательный ум и мягкий нрав…
Но и оболочка была ей дорога. Кристина в последний раз посмотрела на руки, которые столько раз обнимали ее в минуты горя и радости, на ноги, которые всегда старались угнаться за старшей сестрой, на густые, блестящие волосы… Сколько раз Кристина подстригала и причесывала их, втайне мечтая иметь такую же копну волос!
Никто не будет тосковать по сестре так, как она… А ведь еще недавно Крис была уверена, что всегда будет видеть сестру — и в тридцать лет, и в сорок, и совсем старенькой бабушкой… Но судьба распорядилась иначе. Отныне Диане всегда будет двадцать шесть. А она, Крис, постареет… Постепенно они отдалятся друг от друга, и непонятно, останется ли между ними хоть что-то общее, когда они, может быть, встретятся там, за чертой жизни…
Господи, как все несправедливо! Ведь на свете столько негодяев: наркодельцов, убийц, насильников… Почему они наслаждаются жизнью, греются на солнышке, вдыхают аромат роз, слушают шепот ветра, играющего кронами сосен? Почему их ничто не берет? Какой в этом смысл?
«Почему? Почему? Почему…» — безжалостно стучало в висках.
Кристина убрала со лба сестры прядку волос. Она не могла себе простить, что в последние годы у нее почти не находилось времени для Дианы. Вечные дела, бесконечная суета… И вот итог: ей почти нечего теперь вспомнить. Юность сестры прошла далеко от нее.
Волны горя захлестывали Крис с головой. Не в силах больше сдерживаться; она уткнулась лицом в ладони, по-детски пытаясь отгородиться от страшной, душераздирающей картины, и тихо заплакала.
Однако когда дверь за ее спиной отворилась и человек в коричневом пиджаке сказал, что пора прощаться, Кристина сразу же взяла себя в руки. Сдержанно поблагодарив служащего, она поцеловала Диану, подождала еще минут пятнадцать — для верности — и, убедившись, что кремация закончилась, поехала к матери.
Но на полпути вспомнила про ребенка.