Пролог

Коул Вебстер провел рукой по своему лицу. Бинты, сплошные бинты. Пальцы везде натыкались на рыхлую материю.

Хирург говорил, что операция длилась девять часов и благополучный исход был под вопросом. В ногу, сломанную в двух местах, вставили металлическую спицу, но по сравнению с травмой черепа это были сущие пустяки, легкое телесное повреждение. Некоторые кости оказались раздробленными. Чудом ни один из осколков не задел мозг. Коула собирала заново целая команда искуснейших специалистов. Челюсть была теперь на проволоке, поэтому он не мог говорить. Лицо, пока не сошли отеки, сплошь обмотано бинтами.

Коулу почему-то вспомнилась старуха из Арканзаса. Он был тогда подростком, подрабатывал на ярмарках в оркестрике, игравшем кантри. И все пялились на ее руки, на узловатые, покореженные артритом пальцы. Когда он спросил, больно ли это, она ответила:

– Да сейчас уж не так. А бывало, думаешь, молотком по ним стукнуть – и то лучше.

Он тогда даже представить себе не мог такой муки. Прошло почти двадцать лет, и вот когда он вспомнил ее слова.

Непослушные пальцы наконец наткнулись на что-то, левый глаз пронзила невыносимая, оглушающая боль. Коул вжался головой в подушку и чуть не взвыл. Но зато, пока дергался и выл, не вылезал из орбит глаз, удалось забыть, пусть ненадолго, о той главной боли – тупой, нуряющей, которая мучила его постоянно. Утром один из врачей посоветовал ему постараться найти в ней хоть что-то положительное.

Такой тонкий психолог нашелся.

Ни черта они тут в боли не разбираются. Разбирались бы, знали бы, что порой страдаешь что смерть кажется избавлением. Когда, мотоцикл из-под тебя выскальзывает, и ты летишь с обрыва, а приземляешься, врезавшись мордой в дерево. Самым страшным для Коула было это воспоминание. Он мог в любую минуту вновь представить себе все до мелочей – и что случилось до того, как он въехал в масляную лужу, и что после – эпизоды нанизывались один на другой, кадры мелькали, как в дешевом триллере.

Скрипнула дверь, и звук этот ворвался в облако боли, окутавшее Коула. Он подался вперед, пытаясь разглядеть, кто вошел в комнату.

– Нашел-таки! – объявил Фрэнк Вебстер, подходя к кровати. Его бодрая походочка была под стать победной улыбке в поллица. – Будто на заказ. Сам дом – из тех ужасающих местечек, которым голливудская публика почему-то дает имена. Агент называет его «Касабланка».

До хайвея три года скачи – не доскачешь. Есть даже площадка для вертолета, вернее, будет, когда снесем этот дурацкий забор вокруг кортов. Утром пилот смотался туда-сюда для проверочки. Оттуда до больницы Вентура минут двадцать, не больше. Так что, если понадобится, врачи доберутся быстрее, чем до нашего дома.

Коул сквозь щелочки оплывших глаз разглядывал отца. Без контактных линз видно было совсем плохо, но в чем нельзя было ошибиться, так это в том, как старик воодушевлен. Дайте Фрэнку Вебстеру задачку потруднее – и он покажет, на что способен.

Сразу после операции, еще не очень сознавая, жив ли он или мертв, первым, что услышал Коул, был голос отца, монотонно повторяющий, как мантру: «Тебе нечего волноваться. Тебя никто не найдет. Только хирурги знают, кто ты на самом деле».

Несколько дней Коул никак не мог перестать думать о том, как встретил его, вернувшегося почти с того света, отец. Порой он даже был готов извинить его. Вполне естественно, что, как только Фрэнк узнал, что сын выжил, он тут же сосредоточился на новой проблеме – как избежать неминуемых убытков. В сущности, ничего особенного – так рассуждают все менеджеры.

Фрэнк встал так, чтобы Коул мог его видеть, не поворачивая головы.

– По дороге сюда я все думал, как развопились бы бульварные газетенки, пронюхай они о случившемся. И, знаешь, так разволновался, что поворот пропустил. Пришлось разворачиваться. Крюк сделал в милю, не меньше.

Коул, прекрасно зная, что последует дальше, устало прикрыл глаза. Фрэнк опять решил вернуться к их недавнему спору. Тогда Коул схватил ручку и нацарапал в блокноте, с которым отец не расставался ни на секунду, несколько резких слов по поводу того, что отец обращается с ним, как с вещью.

– О, сколько сплетен и домыслов они выплеснут на свои страницы. Не остановить! Разве только выпустить тебя перед камерами, – продолжал Фрэнк. – Только сильно сомневаюсь, что это их угомонит. Учитывая то, как ты сейчас выглядишь, мы бы могли предъявить им любого. Ну и что? У этих типов ни стыда, ни совести. Они в любом случае заявили бы, что ты таки погиб, а мы подставили двойника. Останется только разрешить им взять у тебя отпечатки пальцев.

Тема эта его будоражила, и он стал расхаживать из угла в угол.

– Да понимаю я, ты думаешь о том, что мы бы нашли способ разобраться с бульварной прессой. Ну а критика? Стоит им что-то учуять, и они будут кружить над нами, как стервятники. И чем дольше ты будешь поправляться, тем громче они станут орать, что ты уже никогда не сможешь вернуться. Сам ведь знаешь, чем чаще о чем-то говорить, тем быстрее это становится фактом, причем неопровержимым.

Словно желая подчеркнуть важность своих слов, он замер у изножья кровати и посмотрел прямо на Коула.

– Все просто и ясно. Я тебя всегда учил, что критикам платят за то, чтобы они критиковали. Если мы допустим, чтобы они узнали про аварию, они начнут писать о конце твоей карьеры еще до того, как ты выйдешь из больницы. Они будут дышать тебе в спину, как только ты снова появишься на сцене. Не дай бог пропустить одну ноту или шевелиться чуть медленнее, они, распихивая друг друга локтями, кинутся к своим компьютерам и начнут строчить статейки о том, как они были правы и как все гениально предвидели.

Даже если бы челюсть у Коула не была стянута проволокой, он не стал бы сейчас возражать отцу. Он действительно много раз видел, что бывает, когда критики решают, будто певец выдохся. И совершенно неважно, правы они или нет. Может, эти болтуны просто хотят оживить очередную статейку праздными размышлениями. Стоит спичке вспыхнуть, и никому, а в особенности бедняге-певцу, пожара не затушить.

– Мне самому противно в этом признаваться, – добавил Фрэнк, изобразив извиняющуюся улыбочку, – но все время ловлю себя на мысли: как обидно упускать такой случай. Как подскочили бы продажи! Твоя популярность вспыхнула бы с невероятной силой! Ни секунды не сомневаюсь, это была бы самая красивая из историй про музыкантов, играющих кантри. Сравниться с ней, пожалуй, могло бы только крушение самолета с Пати Клайн.

Да, в отце Коула Вебстера при всех обстоятельствах одно оставалось неизменным: он всегда шел к своей цели напролом. Он был менеджером до мозга костей прежде всего, в первую очередь и как еще только пожелаете назвать этот его талант. Прежде всего – как лучше подать. Главное – нужный ракурс, единственный и неповторимый. И ничего неожиданного в его отношении к аварии, в которую попал его сын, не было. Вот такой он человек. И все же Коул не мог справиться с разочарованием. И с обидой.

– Ну, мне пора. – сказал Фрэнк. – Тревор сегодня же вечером ждет ответа. Надо решать, что делать с обложкой нового альбома.

Коул откинулся на подушки, услышал, как закрылась за отцом дверь. Вот и опять он один.

Господи, как же он устал! Нет, даже больше, чем устал. Он измотан, истерзан. Иначе разве бы его задело то, что Фрэнк даже не подумал спросить, как его старший сын себя чувствует?

 

Глава 1

Белинда Ганновер устройлась поудобнее в шезлонге, перекинула копну белокурых волос с одного плеча на другое. Кедры, посаженные вокруг огромного пятидесятиметрового бассейна, успешно защищали от вездесущих папарацци, но они же и не давали добраться до бассейна никакому ветру, кроме, пожалуй, шквального. А небольшой ветерок не помешал бы. Ее локоны выглядели бы изящнее. Белинда машинально провела ладонью по волосам, чуть взбив их.

Бросив взгляд на узенькое бикини и удостоверившись, что грудь благопристойно прикрыта, она прикрыла глаза, откинулась на подушку. Что-то там было в «Космополитене» о воздействии ультрафиолета на кожу в горной местности.

В «Касабланку» она прибыла на свой обязательный уик-энд с Коулом меньше часа назад и уже с нетерпением ждала отъезда. Здесь ей не нравилось абсолютно все, раздражало даже воспоминание о времени, затраченном на дорогу. А Фрэнк не обращал ни малейшего внимания на то, что Коул едва ее замечает. Заботливый папаша все равно настаивал на ее еженедельных визитах.

После аварии Коул с ней почти не общался. Ему наконец сняли проволочный протез с челюсти, но она заметила это лишь две недели спустя. Правда, Фрэнк выписывал ее для сыночка не для того, чтобы они общались. Она едва не призналась ему, что Коула секс мало интересует, а после аварии перестал интересовать вообще, но, по здравом размышлении, решила этого не делать. Сообщить Фрэнку эту информацию – все равно что рассказать взломщику, залезшему к тебе в спальню, где лежит пистолет.

Будильник на столике зазвенел, возвещая о том, что семь минут на ультрафиолет для левого бока истекли. Она поставила таймер на очередные семь минут и повернулась к солнцу правым боком, не забыв при этом принять соблазнительную позу – на случай, если Коул смотрит на нее из окна.

Ронда Мэри Ганновер, прирожденная мать звезды, отлично вышколила Белинду. Колледж – для простушек и дурнушек. А с таким личиком и фигуркой можно достичь совсем иных высот, почти заоблачных, до которых ни с каким дипломом не добраться.

Через неделю после того, как Белинде исполнился год, она потащила ее на первый конкурс красоты. Белинда его, естественно, выиграла. Вскоре то, что поначалу было субботним развлечением для скучающей молодой матери и красавицы-дочки, превратилось во всепоглощающую страсть. Конкурсы красоты стали главным смыслом их жизни. По пути Ронда успела потерять мужа, а Белинда – детство, но обе были так заняты вечными переездами и подготовками к очередному конкурсу, что внимания на это почти не обратили.

Ни одной девочке не удавалось выиграть столько призов, сколько их было у «Талахасской ласточки» Белинды Сью Ганновер. Когда ей исполнилось шестнадцать, Ронда разослала куда могла пресс-релиз, где сообщалось, что ее дочь, решившая посвятить себя карьере актрисы, больше в конкурсах не участвует. Журнал «Пипл» выслал во Флориду журналиста с фотографом, которым надлежало это событие должным образом осветить.

Съемки усТройли на лужайке, где Белинда в окружении своих трофеев стояла, воздев руки к небу, – – как рекордсменка, демонстрирующая награды. Мамочка суетилась у фотографа за плечом и подавала ободряющие реплики, не забывая, впрочем, о последних инструкциях.

Копии статьи Ронда разослала всем голливудским агентам. Трое ответили. Один из них даже прислал контракт и сообщил, что Белинда записана на пробы пилотного выпуска нового телесериала, которые состоятся, как только она приедет в Лос-Анджелес. В контракте, правда, был один малоприятный пунктик, согласно которому надо было проплатить шесть тысяч долларов вперед на организационные расходы... Агент, как водится, уверял, что такая девушка, как Белинда, за первую же неделю работы получит в два раза больше. И боже мой, кто бы не попался на такую сладкую наживку?

Во всяком случае, Ронда была воодушевлена до крайней степени. В тот же день, когда пришло письмо, она отправила чек и выставила дом на продажу.

Успех! Успех был несомненно. Впрочем, что такое успех? Главное, достичь таких высот, чтобы никто не смел интересоваться, как ты там оказалась. И наплевать на этих глупых баб из публики, которые мелют всякую чушь на шоу Фила Донахью.

Где была бы сейчас Белинда без этих фото на развороте? Она вовсе не позировала, раздвинув ноги. Фотографии были настоящими произведениями искусства. Дуры-феминистки обладают только лужеными глотками и напрочь лишены иных достоинств. Что же еще им остается – только непрерывно обсуждать одну и ту же фотографию: подросшая красавица Белинда на фоне своих детских снимков с разных конкурсов красоты. Эти идиотки даже не поняли, в чем тут суть. Где уж им за их высокими идеями разглядеть очень простую истину: из хорошеньких девчушек действительно вырастают настоящие красавицы, а истерические вопли о детской порнографии – для тех, кому никогда не прослыть даже миленькой.

Проклятые карги отказывались ее слушать, когда она пыталась объяснить, сколько нужных знакомств она завела и на какие приемы ее приглашали благодаря тому, что она работала именно с этим журналом. Как иначе она бы могла познакомиться с Коулом Вебстером?

– Привет, Белинда! – раздался за ее спиной мужской голос. – Ты еще долго собираешься загорать?

Она обернулась, увидела Рэнди Вебстера, сияющего как новенькая монета, и взглянула на таймер.

– Еще пару минут. А что?

– Да не хочу один идти в дом, – ответил он. – Фрэнк, боюсь, взбесится, когда меня увидит.

Она заслонилась ладонью от солнца и улыбнулась – совершенно искренне. Рэнди ей нравился. Брат Коула, бас-гитарист, был единственным из его близких, кто относился к Белинде по-человечески. Остальные считали ее очередной забавой Коула, на которую и внимания обращать не стоит.

– А я думала, в этот уик-энд тебе опять надо работать двойником. – Рэнди был удивительно похож на брата, что, собственно, и помогало Фрэнку скрывать долгое отсутствие Коула. Хотя теперь приходилось делать некоторую поправку, братья были похожи раньше. После аварии Коул был лишь бледной тенью себя самого. Появись он сейчас на сцене, его могли бы счесть самозванцем.

– Я решил, что раз уж мне надо притворяться Коулом, – пояснил Рэнди, – то я могу позволить себе немного поимпровизировать. – Он хитро улыбнулся. – Вот я и объявил всем выходной. А раз зрителей не осталось, то и представление можно отменить.

– Здорово! Я, знаешь ли, мечтаю о том, чтобы Фрэнк отпустил всех здешних слуг на месяц-другой. Кстати, твой отец мог бы нанять и тех, кто хоть немного говорит по-английски.

– Это требование стоит в списке последним. Ему нужны были люди, которых можно шантажировать и этим покупать их молчание. Кто же может быть лучше, чем нелегалы-иностранцы?

– Кажется, он окончательно свихнулся на этой бредовой идее.

Поначалу ни Белинда, ни Рэнди вообще не верили в то, что план с подменой осуществим. Рэнди даже пытался спорить с отцом и убеждал его, что если до репортеров дойдут слухи о двойнике, скандал разразится такой, что карьера Коула погибнет безвозвратно. Но Фрэнк, как всегда, был недоступен как сомнениям, так и чужим советам.

К несказанному удивлению, все пока что сходило гладко. Рэнди даже позировал вместо Коула для фотографии на обложку нового компакт-диска. К счастью, он не впервые замещал Коула. Ни у кого из своих это не вызывало особого удивления. Ребята из группы, правда, спрашивали, долго ли еще Коул будет сидеть взаперти и работать над новым альбомом, но в общем никто не возражал, что вместо Коула выступает Рэнди. Это была обычная практика – когда, например, Коул отдыхал после гастролей.

– Фрэнк ведет себя так, что начинаешь думать, будто он всерьез верит, что карьера Коула рухнет, если кто-нибудь узнает про аварию, – сказала Белинда.

– Видишь ли, дело не в том, что карьера рухнет. Если, не дай бог, пойдут слухи, Коулу придется из кожи лезть и еще лет пять доказывать, что он работает не хуже, чем прежде. Если бы критики все время писали в своих статьях об одном и том же, они бы остались без работы. И, согласись, то, что Коул не просто хорош, а лучше всех – эта новость давно устарела. Им только повод дай.

– На конкурсах красоты было то же самое, – кивнула Белинда. – Все начинающие – лапочки и милочки, а как только приходит успех – так просто ведьмы.

– Ты была совсем ребенком, когда все это на тебя свалилось. Трудно было?

Она никогда не рассказывала о тех мерзостях, с которыми ей приходилось сталкиваться. Люди, если чего-то не понимают, предпочитают осуждать, а не разбираться. Лучше уж пусть думают, что все и впрямь так распрекрасно, как об этом пишут в глянцевых журналах.

– Да, ты что-то говорил о Фрэнке? Он будет недоволен, когда тебя увидит? – спросила она, решив сменить тему.

– Ха, недоволен! Он будет в ярости. – Рэнди придвинул стул и сел рядом. – Поэтому, Белинда, радость моя, я и хочу спрятаться за твоей спиной.

– Не знаю, как мне следует отнестись к тому, что ты решил искать защиты у меня. – Она привстала, собираясь поднять повыше спинку шезлонга. Рэнди сделал это за нее.

– Восприми это как комплимент.

Она бросила на него кокетливый взгляд.

– Ты полагаешь, у меня хватит сил одолеть Фрэнка?

Рэнди, с трудом отвел взгляд от ее полуобнаженного тела, и щеки его залились краской.

– Нет, – ответил он тихо. – Я имел в виду совсем-совсем другое.

Да, все это было весьма лестно. Как приятно, когда кто-то тебя ценит. Господь свидетель, Коул в последнее время не баловал ее своим вниманием.

– Твой папочка и так подозревает, что мы оба относимся к делу недостаточно серьезно. Сегодняшний твой приезд – лишнее тому доказательство, – сказала она.

После аварии «работа» Рэнди заключалась в том, что он должен был, переодевшись под Коула, пару раз в день некоторое время бродить вокруг студии, которая находилась метрах в двухстах от дома, где обычно жил Коул. Фрэнк, привозя кого-то для деловых переговоров, обязательно выводил гостей на прогулку. Делалось это с дальним прицелом. Они потом с чистой совестью могли рассказывать, что видели Коула, сидящего за роялем у огромного окна или играющего у крыльца с собаками.

– Черт возьми, а ведь сам Коул вовсе не уверен, что это так уж необходимо! – воскликнул Рэнди.

– Он сам тебе об этом сказал?

– Да. Пару недель назад.

– Тогда почему он этого до сих пор не прекратил?

– Вспомни, когда заваривалась каша, он не мог говорить. А переубедить нашего папочку можно, только если удастся его перекричать.

– А все равно бы ничего не вышло. Уж если Фрэнк что-то вбил себе в голову... – Обычно Белинда не высказывалась в подобном топе о Фрэнке в присутствии его сыновей.

– Фрэнк убедил себя в том, что пластическая хирургия творит чудеса.

– Но врачи же говорят, что все проблемы в отеках лица. Через пару месяцев Коул придет в норму.

– Может, им и удалось собрать почти все кости так, как надо, но что-то изменилось. Я не знаю, почему, но Коул выглядит иначе.

– Это все из-за шрама над глазом. Надо попробовать еще раз. Чудеса не чудеса, но врачи действительно способны на многое.

– Коул сказал, что больниц с него хватит. Он и так перенес шесть операций.

Снова зазвенел таймер. Белинда, выключив его, попросила Рэнди:

– Будь добр, подай халатик.

Он подал ей ярко-голубой халат, Белинда накинула его и запахнулась.

– Ну, ты готова? Может быть, пойдем?

– Почему ты решил, что в моем присутствии Фрэнк будет не так свиреп?

– Попытка не пытка.

Она взяла Рэнди под руку и наклонилась к нему поближе:

– Особенно, если помогаешь такому милому человеку, как ты.

Коул стоял у окна гостиной и смотрел на идущих к дому Белинду и Рэнди. Они о чем-то увлеченно беседовали. Рэнди вдруг поднял голову, и Коул увидел, что брат смеется. В нем даже шевельнулось что-то, похожее на укол ревности. В его присутствии почему-то никто не смеялся. Черт возьми, они теперь даже почти с ним не разговаривают, будто он душевнобольной.

Рэнди наклонился, подобрал что-то с травы, внимательно рассмотрел и небрежно отфутболил в сторону, поспешив догнать Белинду.

В последнее время Коул стал завидовать брату, хоть и понимал, что Рэнди не виноват в том, что он – младший. Ему-то удалось избежать отцовского прессинга! Конечно, переживать по этому поводу так же глупо, как злиться на солнце за то, что оно всходит по утрам.

Они выросли, общаясь только между собой, и были неразлучными друзьями. Но потом Коул стал знаменитостью, и все переменилось. Поначалу ему нравилась новая жизнь, нравился ее напряженный ритм, но однажды он понял, что настолько занят собой, что понятия не имеет, что происходит в жизни Рэнди. Есть ли у брата девушка? Какая она? Получилось так, что стараниями отца Коул стал совершенно одинок.

Они с братом потеряли друг друга. Исчезли общие темы для разговора, исчезли доверие и понимание. Фрэнк усиленно ограждал Коула от всего, что не касалось музыки.

Коул услышал, что кто-то вошел в комнату, и в оконном стекле увидел отцовское отражение.

– Что, любуешься дамой у бассейна? – спросил Фрэнк игривым тоном, явно не рассчитанным на ответ. Белинду он считал забавой, а никак не предметом для беседы. – Какого черта? – возмутился он, взглянув в окно. – Что он здесь делает?

Коул удивился. Ничего особенного, на его взгляд, за окном не происходило.

– Что ты так раскипятился?

– Я же предупреждал Рэнди, чтобы эти выходные он провел в твоем.доме.

Коул отвернулся от окна.

– По-видимому, он решил иначе.

– Этот идиот ничего не может сделать как следует. На него просто нельзя положиться.

– Папа, ради бога, дай ты ему передохнуть. Он уже четыре месяца шагу спокойно ступить не может.

– Знаешь, Коул, хватит защищать Рэнди. Ты его так опекаешь, что он скоро ходить самостоятельно разучится.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Рэнди не имеет ни малейшего представления о реальной жизни. А ему давно уж пора повзрослеть. – Фрэнк раздраженно вздохнул, отвел глаза и сказал: – А, ладно, хватит обсуждать то, что столько раз переговорено. У нас с тобой есть дела поважнее. – Он пристально посмотрел на Коула. – По-моему, ты не делаешь упражнений, которые тебе прописал врач. Вопрос застал Коула врасплох.

– Каких упражнений?

– Так я и думал! – сообщил Фрэнк, чуть ли не радуясь тому, что его опасения подтвердились. – Для связок, – пояснил он нарочито терпеливым тоном. – Я не замечаю улучшений. Если мы решили не сдаваться, надо работать, и побольше. Есть вещи, которых никто за тебя не сделает.

Не дожидаясь ответа, Фрэнк снова сменил тему:

– Энди прислал проект новой программы. Он хочет...

– Я не готов говорить об этом. – Сейчас Коулу было невмоготу даже просто находиться рядом с отцом. – Если кто спросит, скажи, что я пошел к себе.

– Опять убегаешь? Похоже, это вошло у тебя в привычку.

– Что тебе от меня надо? – резко повернувшись, спросил Коул.

– Мне – ничего. Это надо тебе самому. Я столько сил в это вложил, мы оба вложили, – быстро поправился Фрэнк. – Я совершенно не желаю, чтобы все рухнуло только потому, что тебя угораздило свалиться с этого идиотского мотоцикла. Неужели из-за какой-то жалкой масляной лужи Америка лишится лучшего певца кантри? – Он обнял Коула за плечи. – Думаешь, я сам не знаю, как давил на тебя последние пару недель? Но это же только для твоего блага!

– Знал бы ты, как мне осточертело это слушать! – Коул почти кричал.

Хватит с него разговоров про его же благо и про то, что он единственная надежда музыки кантри.

– Но это же правда!

– Слушай, а может, тебе заняться собственной жизнью? Ты не устал жить моей, а?

Фрэнк убрал руку.

– Неблагодарностью...

– Хватит, пап. Я это тыщу раз слышал.

– Когда-нибудь и мое терпение лопнет. Этот диалог был знаком до боли. Сейчас по сценарию Коул должен был опустить голову и пробормотать: он, мол, сам не знает, что с ним, он, должно быть, устал, он не хотел обидеть Фрэнка. Тогда бы Фрэнк его простил, и они бы в который раз сделали вид, будто ничего не произошло.

Коул отошел от окна, уселся в кресло и, помолчав несколько секунд, спросил:

– А почему ты не показал мне сценарий для клипа «Одинокого бродяги»?

Коул должен был работать в студии над основной песней нового альбома, но как раз за день до этого и произошла авария. Фрэнк уговаривал его выпустить альбом таким, какой есть, и не срывать сроков, но Коул отказался наотрез. В студии принимал решения он и только он. Коул держался за это с упорством щенка, защищающего любимую игрушку.

– Разве я не говорил тебе: первым синглом решено сделать «Прогулку по городу»? – картинно удивился Фрэнк. – Все считают, что это самая сильная песня.

Коул выпустил немало альбомов. Пора бы уже привыкнуть к тому, что перед выпуском всегда происходят какие-то срочные и неизбежные замены. Однако всякий раз, когда ему не удавалось настоять на своем, он приходил в отчаяние. Продюсером был отец, и он занимался всем – начиная от подбора песен и кончая составом музыкантов. Он утверждал обложки будущих альбомов, решал, какие именно песни выйдут как синглы, составлял расписание гастролей. Те, кто хорошо разбирался в шоу-бизнесе и понимал, в чем именно залог успеха, считали его гением.

И кто такой Коул, чтобы с этим гением спорить? Фрэнка все время уговаривали раскрутить какого-нибудь молодого многообещающего исполнителя. Но он отказывался от всех предложений, решив посвятить себя сыну. Так было всегда, и Коул ничего не мог с этим поделать.

– Мог хотя бы предупредить, что за дурацкое передергивание у меня за спиной, – обиженно пробурчал Коул.

– Видишь ли, не все так просто, – признался Фрэнк после некоторого колебания.

– Что ты хочешь этим сказать? Фрэнку явно было не по себе.

– Наверное, следовало тебе раньше сказать... Ты еще лежал в больнице, а Тони Клоссен требовал, чтобы ты немедленно начал работать с «Одиноким бродягой». Ну, пришлось что-то предпринимать. Я объяснил ему, что ты тянешь время, потому что не хочешь больше работать с Глорией, и самый лучший способ это сделать – не включать песню в альбом.

Коул охнул и закрыл лицо руками.

– Надеюсь, ты хотя бы ей объяснил, в чем дело?

– С ней мы все уладим. Когда уляжется шум...

Коул, не в силах больше сдерживаться, вскочил с кресла, но голову сразу пронзила немыслимая боль, ноги подкосились, и ему, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за подлокотник.

– Либо ты немедленно позвонишь ей и дашь какое-то приемлемое объяснение, либо я позвоню ей сам и расскажу правду.

– Тебе нельзя так волноваться. – Фрэнк подошел к сыну и усадил его обратно в кресло.

– Папа, ты должен ей позвонить. – Боль словно разлилась по всему телу. – Сейчас же!

– Думаю, ее и дома-то еще нет. – Фрэнк демонстративно взглянул на часы. – Она наверняка будет через пару часов, не раньше.

Коул решительно отстранил склонившегося над ним отца и снова попытался подняться.

– Ну хорошо, хорошо, – сдался Фрэнк. – Если тебе это так важно, позвоню.

Он вышел, а Коул откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. И тут же услышал, как Фрэнк в коридоре ругается с Рэнди.

 

Глава 2

Ветерок играл кружевными занавесками, висевшими в спальне. Коул лежал на кровати. Наблюдая за тенями, бежавшими по расписному потолку, он думал о том, сколько уже ночей он видит тени не от лунного света, а от неоновых огней.

За четыре месяца, прошедших после аварии, он столько размышлял, столько себя мучил вопросами, на которые не мог найти ответов, что состояние внутреннего беспокойства стало почти привычным. Он ложился спать, валясь с ног от усталости, но все равно вскоре просыпался. Сознание отказывалось отключаться надолго. Его мучили кошмары, питаемые неуверенностью в собственных силах. Эта авария подкосила его в чем-то главном. Он терзался даже не тем, сумеет ли он вернуться на сцену и убедить критиков, что, хоть внешность Калифорнийского Ковбоя и изменилась, но голос и манера остались прежними. Это его, честно говоря, мало волновало. Дело в другом. Сколько бы он ни старался, никак не мог вспомнить то ощущение счастья, которое охватывало его, когда он выходил на сцену и пел перед полным стадионом, перед людьми, которые его боготворили и знали наизусть каждое слово его песен.

Он понял, что теперь ему на это наплевать. Впрочем, как и на все остальное.

И от этого ему было не по себе.

Белинда, тихонько вздохнув во сне, перевернулась со спины на живот, подтянула под себя ноги. После ужина, когда он встал из-за стола и сказал, что идет спать, она решила идти с ним, и переубедить ее было невозможно.

Оставшись с Коулом наедине, Белинда стала его раздевать, сказав, что ему необходим массаж, чтобы «расслабиться и спать крепко». Оба отлично понимали, что имеется в виду. Раньше мастерство ее никогда не подводило, она и сейчас рассчитывала на успех, тем более после стольких месяцев воздержания. Коул не встречал женщин, которые могли сравниться с Белиндой в искусстве возбуждения. Кончиком языка она умела доставить ему столько удовольствия, сколько другой не удавалось ему подарить, используя весь имеющийся у нее арсенал.

Однако на сей раз ничего подобного не произошло.

Они решили списать неудачу на его состояние – едва она касалась его спины или бедра, ему хотелось кричать.

На лице тоже было несколько болезненных участков. Особенно его мучили два шрама – на виске и над глазом. После аварии врачи велели ему на полгода отказаться от контактных линз, а очки порой казались ему свинцовыми – такой тяжестью они давили на нос. Тогда он снимал их и погружался в мир нечетких очертаний и расплывчатых линий.

Бритье превратилось в пытку. В тех местах, где чувствительность была утеряна, он резался до крови, а где боль ощущалась остро, было невозможно коснуться кожи не только бритвой, но и рукой. Он и решил отрастить бороду, так раздражавшую всех окружающих.

Разговоры о собственном здоровье надоели ему хуже горькой редьки. Он никому не стал объяснять, почему отрастил бороду. Самым прилипчивым заявил, что со временем сбреет. Врач говорил, что повышенная чувствительность кожи пройдет не раньше чем через несколько недель, а то и месяцев, а в худшем случае останется на всю жизнь.

Ну и что, что он выглядит чуть иначе, что голос изменился, что он прихрамывает и не выносит, когда до него дотрагиваются. Главное – он жив.

Странно, он может произнести эти слова вслух, он верит в это, но чувств никаких не испытывает. Что-то было потеряно. Он жив, но как бы не совсем.

Он закрыл глаза и стал прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи. Стрекотали сверчки, квакали лягушки, перекликались какие-то ночные птицы. Удивительно, но раньше он ничего этого просто не замечал, хотя шум за окном стоял такой, что и мертвый бы проснулся.

Мертвый бы проснулся... Какая избитая фраза. А на самом деле почему бы и нет? Наверное, мертвецы не так зациклены сами на себе, как он сейчас. Черт, и лезет же в голову всякая чушь!

И тут он различил какие-то новые звуки, совсем непохожие на остальные. Что это, он догадался только через несколько секунд. Он спустил ноги с кровати, взял с ночного столика очки и тихо, чтобы не разбудить Белинду, встал и подошел к окну.

Отодвинув штору, Коул взглянул вниз. Рэнlи, уже отведший руку назад и приготовившийся к запуску следующего снаряда, посмотрел на брата. Коула охватило странное чувство – ему Показалось, что время вернулось на двадцать лет назад. Ему снова одиннадцать, и повторяется та самая ночь, когда они с Рэнди сбежали из дому. Только тогда под окнами стоял он, Коул. Коул открыл окно и высунулся наружу.

– Не знаю, что ты пил, но тебе точно хватит.

– С ужина – ни капли. – Рэнди говорил негромко, так, чтобы его слышал только Коул. – Спускайся, большой брат. Я решил тебя похитить.

Коул взглянул на Белинду. Шум нисколько ее не потревожил. Да ведь она, кажется, принимала снотворное, так что проспит часов до одиннадцати утра. Что ж, одним препятствием меньше.

– Что это взбрело тебе в голову? – спросил он, уже особо не остерегаясь.

– Сюрприз.

Коул вспомнил, что Рэнди приехал сюда, нарушив обещание, данное отцу. Пожалуй, стоит подыграть брату. Высунувшись по пояс из окна, он стал преувеличенно сосредоточенно искать способ спуститься вниз. Чуть ниже окна проходила декоративная балка, прибитая для того, чтобы замаскировать одну из переделок, которым старый дом, видно, подвергался неоднократно. В полуметре от нее проходила водосточная труба. Это крыло дома было построено давно, поэтому Коул и решил, что сделаны они на совесть – не чета нынешним.

– Ну, не знаю...

– Послушай, я же не предлагаю тебе бежать навсегда. Речь идет об одной-единственной ночи. Давай надевай штаны. Жду тебя у крыльца. – Рэнди швырнул неиспользованные камешки на клумбу под окном. – Будь добр, спускайся поосторожнее, не дай бог, кого разбудишь.

Коул вдруг понял, что идея смыться на ночь нравится ему с каждой секундой все больше и больше. Он отошел было от окна, но тут же вернулся и, высунув голову, громко прошептал:

– Рэнди, стой, где стоишь.

– Ты что, с ума сошел? – изумился Рэнди.

– Вот это мы сейчас и выясним. – Коул быстро натянул на себя джинсы, футболку и спортивные тапочки, стараясь не замечать того, что от нехитрой процедуры одевания начал задыхаться, словно пробежал пять миль с полной выкладкой. Он снова вернулся к окну, перекинул ногу через подоконник и уперся в балку.

Рэнди выпучил глаза:

– Господи, кажется, это проклятое дерево тебе не только мордашку попортило, у тебя теперь и мозги набекрень. Ты соображаешь, что делаешь?

– Знаешь, я тут на досуге понял – моя главная проблема как раз в том, что я слишком много думаю. – Коул осторожно надавил на балку. Кажется, выдержит.

– Коул, угомонись, – всерьез забеспокоился Рэнди. – Не идиотничай!

– Тсс! – Коул показал пальцем на окно соседней комнаты. – Ты что, хочешь, чтобы Фрэнк выскочил во двор и усТройл нам головомойку? Молчи. – Он перекинул через подоконник вторую ногу и стал осторожно двигаться к трубе. Уже отойдя от окна, Коул вдруг услышал такой знакомый голос из детства, шептавший ему, что стоит только раскинуть руки – и полетишь. Но он поборол искушение, только горько усмехнулся, вспомнив, что когда-то, лет в семь, он действительно верил: достаточно чего-то сильно-сильно захотеть, и ты это получишь. Тогда его ждало жестокое разочарование. Рэнди нервно расхаживал по лужайке:

– Черт бы тебя побрал, Коул, ну что ты творишь?

Коул взглянул вниз и усмехнулся.

– Старик, это была не моя идея. Мне такое безрассудство никогда бы в голову не пришло, Ты что, забыл, какой я осторожный и рассудительный? – Все еще держась кончиками пальцев за подоконник, он потянулся свободной рукой к трубе, но не достал, и с замиранием сердца понял, что не хватает еще сантиметров двадцати. Благоразумие подсказывало, что стоит вернуться. Он глубоко вздохнул, а потом внезапно рассмеялся и спросил:

– Слушай, Рэнди, а ты помнишь Благоразумную Эспозито?

Рэнди на мгновение задумался и против своей воли улыбнулся.

– Одну из старушек, с которыми нас вечно оставлял папа в Нашвилле?

– Ну да. С тонкими поджатыми губками и бородавкой над глазом. Она еще вечно пускала слюни, когда засыпала перед телевизором.

– И пила виски из баночки, а нам говорила, что это холодный чай, – подхватил Рэнди.

– Разве ты забыл, что мы никогда не слушались Благоразумную Эспозито?

Улыбка сползла с лица Рэнди.

– Что это с тобой, а? Решил высказать предсмертное желание?

– Знаешь, я устал жить, думая, что смерть – это худшее, что может со мной случиться. ~-Коул постоял еще немного, с наслаждением ощущая, что готов переступить ту грань, за которой, возможно, найдутся ответы на его вопросы. – Рэнди!

– Чего тебе?

– Подойди поближе. Рэнди не сдвинулся с места.

– Зачем, сумасшедший?

– Поймай меня, если я свалюсь.

– И не надейся! – заявил Рэнди, скрестив руки на груди. – В таких делах, парень, каждый сам за себя.

Коул снова усмехнулся и набрал полную грудь воздуха. Может, через пару мгновений все изменится, но сейчас он себя чувствовал всемогущим и свободным.

Один шаг, и его пальцы коснулись холодного металла. Он оказался прав, труба не алюминиевая. Он зацепился за трубу и стал медленно сползать с балки. Мышцы его заныли от напряжения, больную ногу пронзила резкая боль, здоровой он пытался нащупать скобу, выступавшую из стены.

– Еще сантиметров пять, – подсказал Рэнди. Коул напрягся и, оттолкнувшись, наконец дотянулся до уступа. Стараясь удержать равновесие, он подтянул вторую ногу, пытаясь установить и ее.

– Ничего у тебя не получится, – объявил Рэнди, подошел и, подняв руку, ухватил Коула за пятку. – Ну, давай, давай... Я страхую.

Коул вцепился руками в трубу, чувствуя, что силы его покидают.

– Отойди, я спрыгну.

– Что, братец, решил доломать то, что не успел в прошлый раз?

– Рэнди, я соскальзываю. Ну, отойди же! – Едва успев это сказать, Коул действительно рухнул вниз, на землю, увлекая за собою Рэнди. Рэнди встал, отряхнулся и осторожно присел на выступ фундамента.

Настала мучительная тишина, прерванная в конце концов громким стоном Коула.

– Черт, кажется, ногу сломал! Рэнди склонился над ним.

– Какую?

– Правую.

Рэнди стал щупать его правую ногу. Коул застонал снова.

– Нет, кажется, левую.

Рэнди машинально схватился за левую ногу брата.

– Нет-нет, все-таки правую.

– Да пошел ты куда подальше, сукин сын! – расхохотался Рэнди и пихнул Коула в плечо.

Коул поправил сползшие на кончик носа очки и сел. Плечо тут же пронзила жуткая боль, которая отдалась и в голову, но все ерунда по сравнению с головокружительным ощущением счастья. Он таки сделал это, пусть и не самым элегантным образом.

Рэнди выпрямился и протянул ему руку. Коул медленно встал, тихо постанывая, и стал отряхиваться. И тут он заметил, что выражение лица Рэнди переменилось.

– Что такое?

– У отца в комнате свет зажегся.

– Ч-черт! Если он нас застукает... – Коул схватил брата за руку. – Надо сматываться. – Рэнди побежал, а Коул заковылял следом.

– Если он выглянет в окно и увидит помятые кусты, сразу догадается, что это мы, – сказал Рэнди.

– Ты что, забыл, я же калека? Откуда мне знать, что случилось с кустом под моим окном? – Они обошли дом и направились к потрепанной машине Рэнди, синхронно залезли в кабину, причем каждый придержал дверцу, чтобы она, не дай бог, не хлопнула. Рэнди снял машину с тормоза, и старенький «Шевроле» пятьдесят третьего года бесшумно покатил под горку по дорожке к воротам.

И, только отъехав на безопасное расстояние, Рэнди решился завести мотор, а фары включил уже на шоссе. Потом оба как по команде распахнули дверцы, громко ими хлопнули, переглянулись и расхохотались.

– Тебе не кажется странным, что два взрослых мужчины сбежали ночью из дому и боятся только одного – как бы папочка не узнал? – спросил Коул, не пытаясь скрыть отличного настроения.

Рэнди опустил стекло, в машину ворвался теплый ночной воздух. Коул последовал его примеру.

– Ну так куда мы едем? – поинтересовался он.

– Я же сказал, это сюрприз. Сиди спокойно и наслаждайся поездкой.

Коул сам не заметил, как заснул, и проснулся, только когда Рэнди остановил машину. Он потянулся и огляделся по сторонам. Машина стояла на небольшой площадке неподалеку от шоссе. Перед ними был уютный пригорок, за спиной шумел океан.

Рэнди вышел, открыл багажник и достал оттуда пару складных стульев и два спальных мешка. Коул подошел к брату и улыбнулся. Совсем как в старые добрые времена... Когда-то они вот так же убегали из дому и, наплевав на гнев Фрэнка, проводили ночь на свободе.

Только на сей раз идея сбежать пришла в голову Рэнди.

– Как ты догадался, что именно этого мне и не хватало? – спросил Коул.

Рэнди взглянул на океан и лишь после этого перевел взгляд на брата.

– Я всего пару месяцев играю в тебя, – ответил он, помедлив, – но этого вполне достаточно, чтобы научиться хотеть того же, чего хочешь ты. – Он достал из сумки-холодильника бутылку пива и протянул ее Коулу.

– Мне очень жаль, что отец взвалил все это на тебя. – Коул взял бутылку, но открывать ее не торопился. Черт его знает, выпьешь – голова разболится совсем уж нестерпимо. А может, ничего?

– Не надо меня жалеть. Оказавшись на твоем месте, я понял многое, о чем раньше и не догадывался.

Коул продолжал смотреть на бутылку, а потом, усмехнувшись собственной нерешительности, открыл ее. Пусть утром будет плохо, зато сейчас – хорошо. Он с наслаждением отхлебнул пива.

– Коул, да что ты, как на пожаре! У нас вся ночь впереди.

Коул уселся на капот и вытянул ноги. Ему было так приятно почувствовать себя нормальным человеком, что боль, все еще беспокоившая его, казалась вполне терпимой.

– Может, мне как раз надо напиться. Как раньше. Да, были у нас с тобой ночки, которые приятно вспомнить.

Рэнди рассмеялся и присТройлся рядом с Коулом.

– Не знаю уж, сколько там было удовольствия, зато похмелье помню каждое.

Коул снова приложился к бутылке и уставился на океан. Лунная дорожка рассекала его воды надвое.

– Слушай, а стоя на сцене, ты когда-нибудь думаешь о людях по ту сторону рампы?

– Они такие же, как мы. Просто у них свои проблемы, а у нас – свои. – Рэнди вытер запотевшую бутылку о джинсы.

– А почему получилось так, что первым стал я, а не ты?

– Эй, парень, откуда такие мысли?

– Я об этом сейчас все время думаю.

– Ты оказался в нужное время в нужном месте. Публике не хватало нового певца, того, который завоевал бы сердца всех южан, живущих далеко от Юга.

– Стало быть, Калифорнийский Ковбой появился вовремя? – спросил Коул с отвращением.

Этот ярлык навесил на Коула один из критиков, обвинявший его в том, что он оторвался от корней. Фрэнк тут же повернул это в свою пользу. Они переехали в Лос-Анджелес, и следующий альбом Коула назывался «Душа кантри».

И неважно, что Коул родился в Северной Каролине, первые двадцать пять лет своей жизни он провел ниже линии Мэйсона – Диксона и никак не считал своим домом Калифорнию. Едва узнав, что каньон, где они обосновались, то самое место, которое природа выбрала для весьма частых пожаров и землетрясений, Фрэнк снова двинулся на восток.

Рэнди скрестил ноги и принялся разглядывать свои ботинки.

– Если бы люди понимали, что вывело их на вершину, они бы научились за нее держаться, и тогда...

– Будь добр, передай еще пивка.

Рэнди достал из холодильника еще пару бутылок, одну протянул Коулу.

– Так вот...

– Не надо, – перебил его Коул. – Мне до смерти надоели разговоры обо мне.

– По-моему, ты свихнешься, если все время будешь думать о том, как проснешься в одно прекрасное утро и поймешь, что все в прошлом.

Коул молча улыбнулся. Интересно, как Рэнди среагирует, если он ему скажет, что для него стать никем – не кошмар, а любимая мечта. Пожалуй, примет за дурное кокетство. Все мечтают о славе, а Коулу Вебстеру она, значит, поперек горла.

– А ты общаешься с Майком, с Эриком, ну, с кем-нибудь из старой группы?

– В последнее время только с Бадди. Звоню ему пару раз в год, узнать, что происходит.

Бадди Чэпмен играл на мандолине и скрипке в первой группе Коула, которая называлась «Миссисипские пехотинцы». Тогда они мотались из города в город в стареньком автобусе... Иногда Коул искренне удивлялся тому, как многое переменилось в его жизни за последние семь лет. Теперь он ездил в механическом чудовище за миллион долларов, и в распоряжении «Коул Вебстер энтерпрайсиз» таких было четыре.

Майк играл на соло-гитаре, а Эрик – на синтезаторе. Группа некоторое время держалась вместе и после того, как Фрэнк дал им отставку, но потом они пошли каждый своей дорогой. Карьера Коула тогда только начиналась, но довольно скоро не оставалось времени ни на что больше, кроме нее. Они несколько раз пытались собраться вместе, но из этого ничего не вышло. За последний год он довольно часто вспоминал ребят, даже пытался навести о них справки у других музыкантов, однако никто ему толком ничего не мог сказать.

– – Где он теперь? Все еще колесит по стране с той группой? Как ее там...

– Бадди?

– Ну да. Когда я в последний раз с ним разговаривал...

– Коул, да это было года четыре назад. Где ы провел все это время?

– Неужели так давно? Не может быть! Мне кажется, все было будто вчера. «Это что же, все беседы, которые я вел с Бадди, были лишь игрой воображения?» – подумал он про себя.

– Неужели ты не читаешь ежегодных поздравлений, которые Сьюзи посылает на Рождество?

Бадди и Сьюзи поженились за год до того, как распались «Миссисипские пехотинцы».

– Я ничего такого не получал.

– Быть того не может! Во всяком случае, он мне так говорил, а Бадди врать не станет.

– Наверное, они приходят в контору. Несколько человек занимались только тем, что отвечали на послания, поступающие на имя Коула. Только некоторые из писем, если на то бывало распоряжение Фрэнка, передавались Коулу.

– Значит, папочка решил, что тебе их лучше не читать.

– Что ты хочешь этим сказать?

Рэнди запрокинул руки за голову, потянулся и пересел на один из складных стульев. Коул, прихватив еще пару бутылок пива, присоединился к нему.

– Ты бы поосторожнее, – посоветовал Рэнди. – Сколько времени ты не пил ничего крепче папочкиного кофе?

– Я знаю, что делаю, – огрызнулся Коул. Рэнди примирительно поднял руки вверх.

– Только не кусайся!

Несколько минут стояла неловкая тишина.

В конце концов Коул не выдержал и сказал со вздохом:

– Прости. Понимаешь, так осточертело, что все мне говорят, куда идти, что делать, как делать и что чувствовать, когда это сделаешь.

– Я, кажется, в подобных советах замечен не был, – напомнил ему Рэнди.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что папа решил не давать мне письма Бадди?

– Он считает, что должен тебя защищать.

– От Бадди?

– От всех, кого он не может контролировать и кто думает иначе, чем он.

– Но это же идиотизм!

– Он когда-нибудь спрашивает твое мнение о людях, которых он нанимает? А рассказывает о том, кого собирается уволить?

– Он мой менеджер. Это его забота. Что мне за дело?

– Он напуган, Коул, поэтому делает все возможное, чтобы удержаться. Ты стал для него слишком крупной фигурой.

– Разве я могу оставить его за бортом? Кем бы я был сейчас, если бы не он?

– Ему слишком хорошо известно, через что он тебя заставил пройти. Он, видимо, полагает, что и у тебя память не хуже. Сейчас ты занимаешь такое положение, что мог бы сам выбирать менеджеров и продюсеров. Любой из них поставил бы все на карту, лишь бы поработать с тобой. Вот отец и опасается.

– Папа – это папа.

– Если ты о верности и преданности, перестань! Такие материи для него недоступны. Он считает, что ты поведешь себя так, как на твоем месте повел бы себя он.

Коул мрачно смотрел на океан и думал о том, что они с Рэнди выросли, узнавая новые города, но ничего не зная о людях. Последний раз он видел своих родственников на маминых похоронах. Ему тогда было семь, Рэнди – четыре.

Коул допил пиво и пошел к холодильнику.

– Там есть чем перекусить?

– Ну есть, – ответил Рэнди, заглянул внутрь сумки и вытащил оттуда коробку. – Вот, можешь полюбоваться.

Коул уставился на торт. Он был украшен засахаренными розочками – из-за таких они с Рэнди в детстве всегда дрались. По торту шла темно-синяя надпись, разобрать которую было практически невозможно.

– Что написано-то? Рэнди рассмеялся:

– Было написано «С днем рождения, Сьюзен!». Я получил скидку, потому что они все испортили, пытаясь заменить «Сьюзен» на «Рэнди».

И тут до Коула дошло.

– Сегодня твой день рождения... – произнес он ошарашенно.

– Только не надо распускать слюни. Я не для этого тебя сюда привез.

– Обещаю исправиться. Непременно. Рэнди поставил торт между ними.

– Сначала я решил просто об этом забыть, – сказал он, – но потом подумал, что ты, если вспомнишь, рассТройшься. Вот и решил усТройть нам с тобой праздник. Ну, чего сидишь? – Он взял огромный кусок и запихнул его в рот.

Коул тут же последовал его примеру, не забыв сказать, торжественно подняв кусок торта вверх:

– С днем рождения, братик! – И добавил: – И Сьюзен тоже.

Рэнди усмехнулся и приветственно пихнул брата ладонью в ладонь. Через минуту оба перемазались кремом как черти.

– Как же жизнь прекрасна! – заявил Рэнди.

Коул кончиком языка слизнул кусок засахаренной розочки, застрявший в уголке рта. Его вкус напомнил ему о десятках дней рождений, которые они с Рэнди праздновали вдвоем, вот так же, за куском магазинного торта.

– Спасибо, – сказал он внезапно.

– За что? – озадаченно спросил Рэнди.

– За то, что ты всегда оказываешься рядом в нужную минуту.

– Я тебя предупреждал: слюни не распускать. – Рэнди пригрозил брату кулаком, липким от крема.

– Ну, давай, начинай! – подзадорил его Коул.

– Видит бог, я этого не хотел! – Рэнди, тщательно прицелившись, мазнул ладонью по лицу брата. – Ой, прости, это случайно получилось!

– Так, дело принимает серьезный оборот, – заявил Коул и потянулся за новым куском.

Веселье продолжалось.

 

Глава 3

Коул встряхнул подушки и швырнул их на пол. За ними последовали одеяло и простыня. Логического объяснения тому, что бумажник следует искать именно в кровати, не было, но во всех других местах он уже посмотрел.

В спальню вошел Фрэнк. Он перешагнул через джинсы, валявшиеся на ковре, будто ненужный хлам, и многозначительно посмотрел на царивший в комнате беспорядок.

– Вы с Белиндой поругались?

– Не могу найти бумажник.

– Ты смотрел в тех вещах, что привезли из больницы?

– Черт! Конечно, он там. А где сумка?

– Внизу. В шкафу у входа. – Фрэнк следом за Коулом вышел из комнаты. – А почему тебе приспичило искать бумажник? – спросил он настороженно. – Ты прекрасно обходился без него пять месяцев.

Коул, поколебавшись, решил, что настал момент сообщить Фрэнку, что он решил уехать отсюда к себе домой.

– Мне нужны водительские права, – сказал он. – Рэнди пообещал Белинде, что перегонит ее машину, а я прокачусь на его развалюхе.

Фрэнк среагировал быстро и бурно.

– Я не позволю, ты с ума сошел. В Лос-Анджелесе безумное движение.

– Не позволишь? – ледяным тоном переспросил Коул.

– Да что с тобой такое? Тебе мало одного полета в кювет? Ты прекрасно знаешь, что с машиной Рэнди может случиться все, что угодно.

– Кажется, ты не против того, чтобы ей пользовался сам Рэнди. – Коул заковылял вниз по лестнице, злясь на то, что из-за больной ноги не может идти быстрее.

– Не увиливай в сторону. На машине Рэнди ты не поедешь, вот и весь разговор.

На площадке Коул остановился и резко повернулся лицом к отцу:

– Когда ты прекратишь указывать мне, что делать, а что нет? Мне тридцать один год! Я вполне вменяем и, стало быть, в состоянии сам принимать решения.

– Ну да, вроде того, чтобы посреди ночи отправиться на пляж и там напиться? Это действительно поступок зрелого человека.

– Можно подумать, мы совершили преступление.

– Вам просто повезло, что ничего не случилось.

Коул, окончательно разозлившись, стал спускаться дальше. Да, он сам загнал себя в этот тупик, и виной всему порочная философия – мир любой ценой. Он шел к этому долгие годы, и теперь в одночасье ничего не переменишь.

– Я хочу нести за себя полную ответственность, – огрызался он через плечо.

– А как насчет людей, чья жизнь зависит от тебя? – Фред донимал его, как всегда.

– При чем тут жизнь? От меня зависит их благосостояние. Не чувствуешь разницы? – Коул достал из шкафа сумку. Бумажник, разумеется, был там. На нем откуда-то появился глубокий надрез. «Но, в конце концов, какая разница?» – раздраженно подумал Коул. Он сунул бумажник в карман и прихватил с полки бейсболку с эмблемой «Доджеров», оставленную Рэнди.

– Через пару часов встретимся дома.

– У меня в лимузине кое-какие бумаги, которые тебе надо просмотреть перед пресс-конференцией. Если ты поведешь машину сам, то времени на это не будет.

– Я тебе сказал, что буду на пресс-конференции, но с журналистами беседовать не собираюсь. Пусть это возьмет на себя Джэнет. Мы ведь за это ей и платим.

Джэнет Рейнолдс работала раньше в крупном агентстве по связям с общественностью на юге Калифорнии. С Фрэнком и его непростым характером она управлялась так же легко, как умела ладить с прессой. За четыре года она стала незаменимой и была одной из тех Тройх, кому Фрэнк по-настоящему доверял, причем единственная из этой Тройцы не была его родственницей.

– Она, конечно, возьмет на себя всю официальную часть, но и ты будь готов к вопросам, которые не замедлят последовать.

– Не волнуйся, я не собираюсь тебя подставлять, Фрэнк.

Фрэнку пришлось в конце концов признать, что Коул не сможет вернуться на сцену, не объяснив, почему так изменилась его внешность. Теперь главной задачей было убедить толпу репортеров, что никаких пикантных подробностей, которые хотят скрыть от бдительной прессы, нет.

Коулу пришлось согласиться на то, что после пресс-конференции ему придется несколько раз показаться в обществе, дабы доказать, что с ним все в полном порядке. Пусть люди убедятся, что, хоть выглядит он несколько по-другому, он все равно тот же Коул Вебстер, Калифорнийский Ковбой, воплощение души кантри.

Невесть откуда появился Рэнди, лицо невозмутимое, в руках брикет мороженого. Коул устало закатил глаза. Кажется, у братца есть радар, подсказывающий ему, как вернее нарваться на Фрэнка, когда тот не в духе.

– Я думал, ты давно уехал, – сказал Рэнди, обращаясь к Коулу.

Фрэнк сурово поджал губы.

– Уезжаю через минуту. – Коул надел кепку и схватил Рэнди за рукав. – Может, ты меня проводишь?

– С удовольствием. – Рэнди взглянул на Фрэнка, впился зубами в мороженое и, прожевав, спросил: – Что-то не так?

– Да ты, черт подери, прекрасно знаешь... Коул, не дожидаясь продолжения, решительно потащил Рэнди за собой к двери.

– Не обращай внимания, – посоветовал он брату.

– Кажется, ему не очень хочется ехать домой в одиночестве, а? – Рэнди усмехнулся.

Оказавшись на улице, Коул отпустил Рэнди и поинтересовался:

– Зачем ты это делаешь?

– Что именно?

– Доводишь его.

– Не знаю, – пожал плечами Рэнди. – Наверное, потому, что это совсем не трудно.

– Окажи любезность, впредь избавь меня от этого, хорошо?

– Тяжелое утро было? – ухмыльнулся Рэнди.

– Не из лучших.

Коул направился к автомобилю. Рэнди пошел за ним.

– Видишь ли, выслушав Белинду, я понял, что улучшений вообще ожидать не приходится. Фрэнк-таки решился раскрыть прессе нашу тайну?

Коул остановился и в упор посмотрел на Рэнди.

– По-моему, ты и сам мог об этом догадаться. Достаточно было посмотреть на меня повнимательнее.

Рэнди поднял вверх руки и отступил назад.

– Слушай, мне хватает нотаций от Фрэнка. Так что давай ты не будешь ему уподобляться. Все, меня нет.

Выезжая из ворот, Коул подумал, что список людей, перед которыми ему следует извиниться, растет прямо пропорционально количеству его собеседников. И первой по счету в нем стоит Белинда. Она-то уж точно ничего дурного ему не сделала, а он напустился на нее, как сорвавшийся с цепи пес.

Хуже всего то, что, когда он закончил свои базарные истерические выкрики, она, вместо того чтобы послать его куда подальше, принялась его успокаивать и чуть ли не просить прощения. Впрочем, она всегда считала, что худой мир лучше доброй ссоры.

Коул достал из «бардачка» кассету – Рэнди сказал, что она пришла по почте, прислал какой-то молодой композитор, – и сунул ее в магнитофон. Он высунул руку в окно, потом задумчиво поскреб подбородок. Все никак не мог привыкнуть к своей бородке.

Слушая музыку, Коул постепенно забыл про битвы, которые выдерживал все утро. Его захватила сначала мелодия, которую вела одна гитара, а затем он стал вслушиваться и в слова. Это была песня не про потерянную любовь, не про беспробудное пьянство и не про дебош в баре. Просто о красоте лесной лужайки, увиденной глазами городского мальчишки. Слова были немудреные, но очень проникновенные. Песня очень выигрывала именно за счет незамысловатости. Слушая ее, начинало казаться, что эту лужайку нашел ты сам, и что настанет день, когда ты приведешь на нее и своих детей.

Коул перемотал пленку назад и прослушал сначала. А потом – еще раз. На четвертый раз он тихонько подпевал, на пятый – пел во весь голос. Он даже попытался вспомнить, что именно рассказывал Рэнди про композитора, но в памяти ничего не сохранилось. И как это так у него все время получается, что в голове находится место для любой ерунды, вроде ссоры с Белиндой, а главное проходит мимо, не задерживаясь. Лучшие мысли выскальзывают, не оставляя следа, как золотые рыбки сквозь рваные сети. Нет, все-таки нелепо он устроен.

Время летело незаметно. Горная дорога стала шире, движение усилилось, вскоре Коул выехал на шоссе. Он представлял себе, как аранжировал бы эту мелодию – здесь гитарный аккорд, здесь – клавишные, здесь включается бас. Он уже чувствовал эту песню своей. Черт, схватить бы сейчас телефон и позвонить Рэнди! Только Рэнди был, кажется, единственным в Лос-Анджелесе человеком, у которого в машине не было телефона. Оглядевшись про сторонам, Коул понял, что не стоит пороть горячку. До дома осталось всего ничего.

Через несколько минут он уже съехал с шоссе, направляясь к узкому каньону, который выводил прямо к их дому. Фрэнк настаивал на том, чтобы обосноваться в Калифорнии, объясняя это тем, что это удачный штрих к образу Калифорнийского Ковбоя, но Рэнди с Коулом были убеждены: таким образом он прежде всего хотел утереть нос нашвиллской музыкальной общественности, столько лет оставлявшей его и его семью без внимания.

Коулу тогда продемонстрировали десятка полтора домов, и выбрал он тот, вокруг которого был сад, а когда договор был подписан, даже внутрь не зашел. Здесь, естественно, были и бассейн, и теннисный корт, и вид на ночной Лос-Анджелес. Они обосновались здесь, сажали деревья, поливали их, ни дня не проходило, чтобы кто-то не сказал: «Просто здорово, что мы здесь оказались». Но в глубине души каждый понимал, что Калифорния никогда не станет им родной.

До дома оставалось порядка мили, но тут вдруг мотор закашлял, поперхнулся и заглох.

– Сукин сын! – Коул в сердцах стукнул кулаком по рулю. – Еще милю потерпеть не мог?

Поставив тормоза на нейтралку, он открыл дверцу и вышел, бросив сначала ищущий взгляд на дорогу, а потом на часы. Он управился быстрее, нежели предполагал, поэтому надежды на то, что его хватятся раньше чем через пару часов не было. Навстречу ему мчался красный «БМВ». Он помахал рукой. «БМВ» пронесся мимо, словно его не заметив. За ним проследовал «Мерседес», потом еще один «БМВ». Оба водителя прореагировали так же, как первый.

Чтобы убить время, Коул подошел к машине и поднял капот. О работе мотора он имел почти такое же представление, как о бифштексах, которые у Дианы получаются на редкость сочными.

Но тут его осенило. Дело-то вовсе не в моторе. Рэнди же предупреждал его, что бензина на весь путь не хватит. Он даже сунул ему в карман какие-то деньги, потому что знал: у Коула наличных не бывает никогда.

Коул растерянно хлопнул себя по правой ноге, пытаясь определить, выдержит ли она пеший переход. К тому времени, когда он наконец добрался до железных ворот с кирпичными столбами, он это выяснил. Последние ярдов сто он не шел, а прыгал на левой. Застонав, он прислонился к столбу, в который был вмонтирован интерком.

Ответил ему мужской голос.

– Чем могу помочь?

– Марти, это Коул. Пришли кого-нибудь за мной.

– Марти здесь больше не работает. Я вместо него... Меня зовут Роджер.

Снова Фрэнк за свое. Работники здесь менялись быстрее, чем Коул успевал запомнить их имена.

– Рад познакомиться, Роджер. Будьте добры, пришлите за мной кого-нибудь. Пешком я не дойду.

– Вы от какой-то газеты?

– Я – Коул Вебстер, – повторил он медленно, стараясь не раздражаться. – Я здесь живу.

– Этого не может быть. Мистер Вебстер приехал домой... – Сообразив, что сейчас скажет лишнего, он осекся. – Впрочем, это неважно.

Коул открыл было рот, чтобы сказать, что он не может одновременно находиться и перед, и за воротами, но тут вдруг понял, что некий смысл здесь просматривается. Наверное, Рэнди каким-то образом попал домой раньше его. А те, кто был нанят на работу после аварии, считали, что Рэнди – это Коул.

– Позвоните в дом. Мне надо с ним поговорить.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что в настоящее время мистер Вебстер не располагает временем. Он не может...

В настоящее время не располагает временем? Да где Фрэнк откопал такого?

– Тогда вызовите Фрэнка.

– Он тоже занят, – ответил вышколенный Роджер. – Вы, наверное, репортер, да? Мистер Вебстер просил вам передать...

– Белинда здесь? – прервал его Коул.

– Да, – ответил он неохотно.

– Тогда, может быть, вы хотя бы ее позовете?

– Мне очень жаль, но...

– Черт подери! – заорал Коул. – Либо позовите ее к телефону, либо... – Он замолчал, переводя дыхание. Этот тип ни в чем не виноват, он просто выполняет указания Фрэнка. – Полагаю, работа вам нравится и вам не захотелось бы ее потерять?

– Естественно.

– Отлично. Но это обязательно произойдет, если вы через пять минут за мной не приедете. Подумайте хорошенько, Роджер. Стоит ли так рисковать?

Последовала долгая пауза.

– Я попробую что-нибудь для вас сделать. Коул отошел от интеркома и, усевшись на землю, стал массировать себе ногу. В сущности, он торчит здесь из-за совсем уж дурацкой ссоры между Фрэнком и Рэнди, случившейся после того, как Рэнди потерял электронную карточку-ключ от ворот. Рэнди тогда гордо отказался от дубликата и мог входить, только позвонив привратнику.

При других обстоятельствах Коул посмеялся бы. Как же, его не пускают в собственный дом! По крайней мере, он нашел бы забавным то, что пытается попасть туда, куда на самом деле попадать-то не хочет. Да, вечная путаница, нагромождаемая Фрэнком из самых добрых побуждений.

На самом деле забавным, вернее, странным было то, как легко Коул привык к тому образу жизни, который был ему так чужд. Он вырос в условиях самых простых и непритязательных, а теперь не только знал, как едят омаров, а как – устриц, но в глубине души даже гордился этим знанием. И сам не мог понять, как так получилось, что это стало для него важно.

До того как появилась Белинда, он в свободное от гастролей и выступлений время заводил интрижки с самыми знаменитыми голливудскими звездами, смысл жизни которых заключался в том, чтобы как можно больше демонстрировать себя обществу. Он ходил во все фешенебельные рестораны и модные ночные клубы. Но скоро все это ему наскучило. Коул выяснил, что ничуть не приятно танцевать с той, которая интересуется не тобой, не танцем, не вашей беседой, а тем, кто и как на нее смотрит.

Фрэнк не пришел в восторг оттого, что Коул охладел к светской жизни, но особенно не жаловался и, что уж совсем удивительно, не давил на сына, поскольку вниманием прессы Коул обделен не был. Репортеры послушно стояли в очереди за интервью, а те, кому его получить не удавалось, обходились просто статьей. Целых четыре месяца материалы о нем появлялись еженедельно во всех таблоидах. Коулу это так надоело, что он перестал читать журналы и газеты и вернулся к своему излюбленному жанру – научной фантастике. Но в «Возвращении на безмолвную планету» снова наткнулся на свое имя – кто-то там делился мыслями о поп-культуре древности, а действие детектива «Дело о лопнувшей струне» проходило во время одного из его концертов.

К воротам подкатил карт, и Коул заставил себя встать. Ему самому не верилось, что несколько месяцев назад он пробегал по пять миль в день и четыре раза в неделю занимался с личным тренером. Страшно подумать, сколько сил придется потратить, чтобы вернуть былую форму.

Карт остановился так близко от ворот, что открыть их, не отодвинув его, было невозможно. Да, недобрый знак... Оттуда вылез высокий широкоплечий детина.

– Все ждете?

– А куда я денусь? – ответил Коул.

– Я думал, вы уже ушли.

– С чего бы мне уходить?

– Я полагал, вы испугаетесь разоблачения. Какую игру ведет этот тип? Неужели он так и не понял, с кем разговаривает? На расстоянии Рэнди, конечно, можно было перепутать с Коулом, но вблизи – безусловно, нет.

И тут до него дошло, что, собственно, происходит. Рэнди решил усТройть очередной из своих идиотских розыгрышей.

– Может, вы наконец откроете эти чертовы ворота? – спросил Коул устало.

– Прошу прощения, мистер. Этого я сделать не могу.

– Не знаю, зачем Рэнди велел вам так себя вести, но шутка затянулась.

– Мистер Вебстер не имеет к этому никакого отношения. Он предупреждал меня, что вы, репортеры, народ ушлый, но должен вам сказать, что меня вам провести не удастся.

– Мы, репортеры?! – переспросил изумленный Коул. – Протри глаза, парень. Я – Коул Вебстер. Это мой дом.

– Не стоит на меня орать. – Он развернулся и направился к карту. – Я понимаю, вы делаете свою работу, только я тоже не лыком шит. Передайте своему шефу, что нарвались на слишком сообразительного охранника и у вас ничего не вышло.

Коул был так поражен, что спросил только:

– Вы что, действительно меня не узнаете?

– Бросьте. Надо уметь проигрывать. Вы, правда, немного походите на Коула Вебстера, глазами, что ли. Но я вас все равно не пущу. – Он сел за руль, повернул ключ зажигания. – Может, если бы вы побрились и отпустили волосы подлиннее, обман и удался бы. Коул Вебстер не станет ходить в таком виде.

Коул понял, что спорить дальше бесполезно. Однако не удержался и сказал напоследок:

– Когда Фрэнк об этом узнает, у вас будут крупные неприятности.

Роджер усмехнулся и сказал:

– Что может быть неприятнее пособия по безработице?

Карт мирно покатил по дорожке. Коул остался один перед запертыми дверями.

Он покачал головой. Противно, когда тебя не пускают в твой собственный дом, однако бедняга действительно ни в чем не виноват. Коул взглянул на дорогу. Пожалуй, если бы машина стояла поближе, он бы злился поменьше.

Можно было сидеть у ворот и ждать, пока не появится кто-нибудь, кто его знает, но вот будет номер, если это окажется очередной Проныpa-репортер? Отличный получится заголовок. «Коул Вебстер изгнан из собственного дома!»

Поход обратно, под горку, был легче, но ненамного. Бедро болело меньше, но нога под шиной просто огнем горела. Да, в такой форме на сцену не вернешься. Люди ходят на концерты не только песенки слушать, они заряжаются от исполнителя энергией. Он никогда не стоял столбом на сцене. Его концерты всегда были моноспектаклями.

Внезапно он услышал громкий, подозрительно знакомый звук. Он огляделся по сторонам. Машина должна быть за следующим поворотом. И тут он увидел, как свет фар скользнул по деревьям вдоль дороги. У него замерло сердце. Он прибавил шагу, молча молясь о том, чтобы его предположения не подтвердились.

Увы, он не ошибся.

Черт возьми! Не много ли неудач для одного дня?

 

Глава 4

– Мне надо сделать один-единственный звонок, больше я ни о чем не прошу. – Коул пытался пробить броню правил.

Водитель грузовика, уже погрузивший фургон Коула на платформу, возился с цепями, закрепляя его понадежнее.

– Ну сколько тебе объяснять, парень, не могу я. Шеф сказал, что, если я кому разрешу пользоваться своим оборудованием, могу искать другую работу.

Коул решил переменить тактику:

– Если вы отвезете мою машину не в участок, а к дому на горе, заплачу в два раза больше.

Мужчина остановился и оглядел Коула с головы до ног.

– Хочешь сказать, что ты там живешь?

– Ну да.

– Ага. Я как глянул на твою одежду, так сразу и поверил.

– А что такого с моей одеждой?

Одет он был как обычно – в джинсы и футболку.

– Если бы ты и вправду там жил, у тебя была бы футболка такая, с лошадкой, а джинсы в гармошку. Я в этих местах десять лет работаю. И тех, кто здесь живет, знаю.

– Посмотрите на меня, – продолжал настаивать Коул. – Вам мое лицо не знакомо?

Мужчина равнодушно взглянул на Коула.

– Сейчас скажешь, что ты самая знаменитая кинозвезда.

– Да не кинозвезда. Я певец... Я – Коул Вебстер. – Коул полез в карман джинсов, достал из бумажника водительские права (чего не догадался сделать, разговаривая с Роджером) и показал фотографию. – Видите, это я.

Мужчина взглянул на фотографию, а потом на Коула.

– Не знаю, где ты взял права, но я бы на твоем месте поскорее от них избавился.

– Я попал в аварию, и у меня изменилась внешность.

– Ага. – Водитель взял гаечный ключ, которым работал, и сунул его в кабину. – Хочу дать тебе один совет, парень. Люди, которые здесь живут, не любят, когда поблизости бродят типы вроде тебя. Да и, когда машину бросают посреди дороги, тоже не любят. Это портит пейзаж. Я бы на твоем месте смылся отсюда побыстрее.

– Да я не бросал машину. У меня просто бензин кончился. Если вы отвезете меня туда, куда я прошу, я докажу вам, что я – Коул Вебстер. – И тут его осенило. – Проверьте документы на машину. Она принадлежит моему брату, но вы убедитесь, что насчет адреса я не вру.

– Я проверял. Документов нет.

– Вы уверены? В «бардачке» смотрели? А под сиденьем?

– В «бардачке» ничего такого нет, а под сиденьем я нашел только пустой пакетик из-под чипсов.

Коул догадался, что просить разрешения посмотреть самому бесполезно.

– Какая вам разница, куда отбуксовать машину? Я вам заплачу.

– Разница есть. Мне про нее сообщили полицейские. Так что, хотите получить ее обратно, обращайтесь в участок. – Он залез в грузовик, захлопнул дверцу и взглянул на Коула из окошка. – Давай, что ли, подвезу тебя вниз.

Коул медлил, совсем растерявшись. Ну, дела!

– Ну, как знаешь. – Водитель завел мотор.

– Подождите! – остановил его Коул. Когда Фрэнк пошлет кого-нибудь его искать – неизвестно. В городе больше шансов добраться до телефона. Он полез в кабину. – Спасибо.

– Не за что.

Через двадцать минут он высадил Коула на перекрестке.

– Меня это не касается, – сказал он Коулу на прощанье, – но на твоем месте я бы от этих прав избавился. Если тебя с ними поймают, неприятностей не оберешься.

– Спасибо за совет, – усмехнулся Коул. Водитель молча кивнул в ответ и уехал. Коул пошел по улице. Этого района он не знал. Здесь почти сплошной стеной стояли склады и заброшенные дома. В паре кварталов дальше по дороге мелькали какие-то вывески. Коул направился туда.

Он вошел в первый же попавшийся магазин. Две женщины и мальчик ходили по залу, а мужчина у кассы расплачивался за батон хлеба. За кассой сидела девушка лет двадцати. Коул решил провести эксперимент. Он снял бейсболку, сунул ее в карман джинсов и, слегка пригладив волосы, взглянул на женщин, которые шли ему навстречу. Одна безразлично улыбнулась, другая окинула его холодным взглядом.

Они не узнали его. Потрясающе! Ему захотелось подойти к ним и задать те же вопросы, которые он задавал водителю грузовика. Неужели он так переменился? Или за день умудрился встретить сразу нескольких человек, которые даже представления не имеют о музыке кантри и о ее короле? Может, он ошибался, думая, что его узнают везде, где бы он ни появился?

Он подошел к зеркалу поближе. Неужели пара шрамов, стрижка и борода так меняют внешность?

– Эй, мистер, вам помочь? Вы что ищете? – спросила с подозрением кассирша.

– Что? А... Я ищу телефон, – ответил Коул.

– Он вон там.

– Благодарю.

– Вам нужна мелочь?

Коул сунул руку в карман и вытащил деньги, которые дал ему Рэнди.

– Кажется, Да. – Он протянул кассирше двадцатку.

С грудой мелочи на ладони он пошел к телефону. Рэнди снял трубку после третьего звонка.

– Где ты? – спросил он, понизив голос до шепота. – Папа...

– Ты можешь ускользнуть так, чтобы он тебя не заметил?

– Наверное, – сказал Рэнди, помолчав. – А что такое?

– Я хочу, чтобы ты забрал меня отсюда. Рэнди тихо застонал:

– Что с машиной?

– Долго рассказывать. Все объясню, когда приедешь.

– Черт тебя подери, Коул, надеюсь, ты не попал в аварию?

– Бензин кончился, – признался он нехотя.

– Я же тебя предупреждал!

– Может, обсудим это позже?

– Ты что, хочешь, чтобы я уехал, даже не предупредив отца?

– Я ему сам все объясню, когда вернусь.

– Ты не забыл, что сюда мчится добрых два десятка репортеров... – Рэнди выдержал паузу. – Будут минут через десять.

– Папа с Джэнет их развлекут, пока я не доберусь до дому.

– А где ты?

Коул уточнил у кассирши, где находится магазинчик, и попросил:

– Рэнди, будь добр, соедини меня с Джэнет, а сам – пулей сюда.

Через несколько секунд в трубке раздался женский голос:

– Говорит Джэнет Рейнолдс.

– Джэнет, это Коул.

Она тут же перешла на шепот. Только звучал он куда резче, чем у Рэнди:

– Ты должен был появиться час назад.

– Потом все объясню. Тебе достаточно знать, что у меня изменились обстоятельства и, возможно, на пресс-конференции я не буду. – Раньше он подобных мероприятий не пропускал. Джэнет – умница, она догадается, что причины у него довольно веские.

– Ты говорил об этом с Фрэнком?

– Еще нет. Решил, что ты сделаешь это вместо меня.

– Благодарю покорно. Может, ты где-нибудь припрятал крокодила, с которым я должна вместо тебя сразиться? – Она обреченно вздохнула. – Неплохо было бы, если бы я сообщила ему хоть что-нибудь, помимо очевидных фактов. Он уже знает, что тебя здесь нет.

– Скажи ему, что со мной все в полном порядке. Остальное значения не имеет.

– Он будет беспокоиться.

– Обычное дело. – Он сам понял, что хамство – это лишнее, и добавил: – Я приеду, как только смогу.

– Не мог бы ты сообщить что-нибудь более определенное? Речь идет о часе? – Коул промолчал. – О двух? – Он по-прежнему не отвечал. – Ты должен назвать хотя бы приблизительный срок.

Чем настойчивее она становилась, тем больше он упрямился.

– Я не хотел бы чувствовать себя связанным.

– Ну ладно, – несколько огорченно проговорила она. – Я сделаю все, что смогу... И с Фрэнком, и с журналистами.

– Я знал, что на тебя можно положиться.

– Только не вздумай сделать это нормой. Нет никого свирепее журналиста, решившего, что им манипулируют.

– Наверное, ты забыла, как учила меня тому, что манипуляция – основа шоу-бизнеса. Ты тогда полностью изменила мои представления о мире.

– По-моему, ты становишься циничен не по годам.

Коул помолчал и наконец спросил:

– Что-то случилось?

– Да нет, просто я давно тебя не видела и соскучилась.

– Спасибо.

– Надо было сказать тебе об этом раньше. – Догадавшись, что поставила Коула в неловкое положение, Джэнет быстро произнесла: – Ну, мне пора. На меня очень возбуждающе действует предстоящая встреча с людьми, которые так и рвутся впиться тебе клыками в шею.

Коул повесил трубку и пошел к стенду с журналами. Там он выбрал «Музыкальный еженедельник». На обложке красовалась Риба Макинтайр, героиня номера, на первой странице в левом углу была фотография Коула Вебстера, сделанная еще до аварии. Коул быстро просмотрел содержание. Ему было интересно узнать, не просочились ли в прессу известия о его чересчур долгом отсутствии. Журнал славился тем, что поставлял самые свежие новости, статьи выходили не позже чем через две недели после событий. Оперативнее были только телевидение и ежедневные газеты.

Ага, вот – на второй полосе. Фотографии с его последних гастролей. Первые пару абзацев Коул пропустил, потому что искал, нет ли упоминаний о его исчезновении. Нет, только сообщение о том, что дата выхода нового альбома изменена, и рассказ о подготовке европейского турне.

Коул не знал, чья в этом заслуга – Фрэнка, Джэнет или их обоих, но им замечательным образом удалось не поднимать шума. Интересно будет посмотреть на реакцию журналистов, когда они поймут, как им морочили голову. Коул знал парочку репортеров, которые будут страшно оскорблены тем, что их провели.

Он положил журнал на место и вышел из магазина. Через час на «Лотусе» Коула подъехал Рэнди.

– Как тебя сюда занесло? – спросил он, когда Коул сел с ним рядом.

– У тебя деньги есть? – перевел разговор Коул. Он еще не был готов рассказывать свою малоправдоподобную историю.

– Немного.

– Хватит, чтобы нам поесть?

– Дом забит едой. Можно подумать, что ожидается приезд всей ассоциации журналистов Калифорнии.

– Видишь ли, я не хотел бы пока туда возвращаться, – сказал Коул. – Я тут кое о чем поразмыслил. Надеюсь, ты меня выслушаешь.

– Неужели это так срочно? Нельзя отложить на пару часов? Мне противно напоминать об этом, но в доме тебя ждет куча народа.

– Пусть ждут.

Рэнди обернулся к Коулу:

– Ты уверен, что хочешь поступить именно так? Папа, когда узнает, голову нам оторвет.

– Папочкина коронная роль – кризис-менеджер. Грех мешать его возможности блеснуть.

– Пожалуй, новый, улучшенный Коул Вебстер мне нравится больше, – решительно заявил Рэнди. Он тронул с места на второй скорости, оставив после себя на несколько долларов резины, размазанной по асфальту.

– Интересно, что бы ты сказал, если бы я так обращался с твоей машиной? – проворчал Коул.

Рэнди рассмеялся:

– Ради бога, доставь себе удовольствие.

В ресторане, когда официантка по второму разу обходила посетителей с кофейником, Коул прикрыл свою чашку рукой, а Рэнди от добавки не отказался.

– Не понимаю, с чего ты взял, что, поболтавшись пару дней по Лос-Анджелесу, ты сможешь переломить судьбу. – Рэнди высыпал в кофе сахарозаменитель из пакетика. – Ну объясни, что ты собираешься искать?

Коул боялся, что, если начнет сейчас объяснять то, чего сам до конца не понимает, идея рухнет под толстым слоем пошлости.

– Знаешь, я не могу этого выразить словами.

Рэнди помолчал:

– Уж не дзэнбуддисты ли подцепили тебя на крючок?

Коул оперся локтями о стол.

– Нет, ты представь себе: в одно прекрасное утро ты просыпаешься и понимаешь – все, что ты воспринимал как должное, исчезло.

– Ты что, о своей карьере?

– Когда-то я был никому не известным певцом кантри, игравшим по выходным в барах, где беседы велись так громко, что музыки за ними слышно не было, а потом я вдруг вырос чуть ли не в пророка, ведущего отмирающий жанр к земле обетованной. Никому и дела не было до того, что и в том, и в другом случае я был одним и тем же человеком.

Рэнди отставил чашку и покачал головой:

– Если ты будешь об этом думать, никогда не сможешь выйти на сцену и убедить людей, которые соберутся на тебя поглазеть, что они не зря потратили деньги.

Коул испытал нечто вроде облегчения. Рэнди напрямую сказал о том, чего в глубине души боялся он сам.

– Значит, ты понимаешь, почему я хочу уехать?

– Почему – я понял, но вот как ты это хочешь сделать? Почему ты решил, что, путешествуя сам с собой и постоянно копаясь в себе, ты найдешь ответы на свои вопросы?

На самом деле мысль уехать пришла Коулу в голову по пути в ресторан. Он и сам еще до конца не успел в ней разобраться.

– Может, и не найду.

– Тогда не лучше ли пойти другим путем? – Подошла официантка и снова налила Рэнди кофе. Он ей улыбнулся в знак благодарности. – Я считаю, что для тебя путешествие по Лос-Анджелесу может оказаться опасным.

– Миллионы людей живут так постоянно.

– Но не Коул Вебстер.

– Вот в этом-то и штука. Меня больше не узнают. У меня впервые в жизни появилась возможность...

– Ты переменился не так сильно, как думаешь.

– Посмотри вокруг, – настаивал Коул. – Разве кто-нибудь на нас глазеет? К нам кто-то подошел? Да на нас никто не обращает ни малейшего внимания.

– Они просто заняты разговорами, – сказал Рэнди, оглядев зал. – Это ничего не доказывает.

– Когда такое было в последний раз – чтобы я вышел на люди и меня никто не узнал?

Рэнди честно задумался.

– Черт, не помню, – вынужден был наконец признаться он.

– Понимаешь, у меня появилась уникальная возможность. Как только пресса узнает про аварию и в газетах появятся фотографии меня теперешнего, я окажусь в прежнем положении. Я и прошу всего-то о какой-то паре деньков.

– А что, если с тобой случится то же, что в прошлый раз, когда ты последний раз наслаждался свободой?

– О чем ты?

– О том, как ты расквасил себе нос, большой брат.

Коул улыбнулся:

– Мне хочется рискнуть.

– А что делать с Белиндой?

О ней Коул почему-то не подумал.

– Передай, что я советую ей нанести визит своей мамочке.

Рэнди сердито посмотрел на Коула:

– Тебе не кажется, что лучше бы тебе сказать ей это самому?

– Это ничего не изменит. Так и так она одинаково ничего не поймет.

– А почему это она должна понимать то, чего ты и сам не понимаешь? – резко спросил Рэнди.

– Давно ты стал защитником прекрасной Белинды?

– Когда ты перестал им быть. Черт подери, эта женщина без ума от тебя, Коул!

– А я без ума от нее. – Ему и самому эта фраза показалась фальшивой. – Просто я это умело скрываю.

Коул задумчиво взял в руки стакан и стал водить им по столу, оставляя на нем мокрые разводы. Как только Белинда появилась в доме, Рэнди начал ею восхищаться. Он был уверен в том, что она – идеальная подруга для Коула. Рэнди даже полагал, что она подарит ему кучу племянников и племянниц, которых он будет обожать и баловать. У Коула духу не хватало рассказать Рэнди, что Белинда, до смерти напуганная тем, что ребенок может испортить ее фигуру, за два года до встречи с Коулом сделала операцию и теперь не может рожать. Впрочем, Коула это очень устраивало. Много лет назад он решил, что отцовство не его удел. В отличие от Рэнди Коул верил в наследственные черты. И его очень волновало, что именно он передаст своему ребенку. Ни один из Вебстеров, известных им, не знал, что такое быть настоящим отцом. И Коул не тешил себя надеждами на то, что сможет стать лучше.

– Ну, так скажи ей сам, – настаивал Рэнди. Коул понял, что позиции пора сдавать.

– Я позвоню ей, когда она доберется до мамы.

– Ничего не выйдет. – Рэнди откинулся на спинку диванчика. – Я не смогу выставить ее из дома без объяснений. Это, наконец, несправедливо.

– А если я позвоню ей домой, ты не успеешь смыться до того, как взорвется Фрэнк.

Несколько секунд Рэнди молчал. Наконец он скорчил мрачную физиономию, взъерошил волосы и спросил, хмуро взглянув на Коула:

– Слушай, в папе есть греческая кровь?

– Почему это тебя интересует?

– Да вот пытаюсь вспомнить, не греки ли убивали гонцов, приносивших дурные вести.

Коул быстро сунул пальцы в стакан и обрызгал Рэнди водой.

– Держись поближе к выходу и не глуши мотор в машине. Тогда все обойдется.

– В какой машине?

Коул смущенно улыбнулся.

– Ой, совсем забыл. – Он начал было вставать, но снова сел. – Есть еще кое-что.

– Что именно?

– Мне понадобятся деньги.

Рэнди полез за бумажником и отдал Коулу все, что там лежало.

– Долго ты на этом не протянешь.

Коул быстро пересчитал купюры. Меньше двухсот долларов. Двадцатку он вернул Рэнди.

– Это тебе на такси.

– Я расплачусь дома, – отмахнулся Рэнди.

Коул смотрел на деньги, пытаясь сообразить, на сколько их хватит. Он так давно сам ни за что не платил, что просто не имел представления, сколько стоит номер в мотеле, еда и зубная щетка.

– Что-то не так? – спросил Рэнди.

– Я не знаю, где мои деньги. Рэнди нахмурился:

– Ты же сказал, что у тебя их нет.

– Я говорю про деньги в банке. – Коул принялся массировать затылок и шею. Похоже, головная боль возвращается. – Не знаю, в каком они банке.

– Как же ты оплачиваешь счета?

– Этим занимается бухгалтер.

– А где ты берешь деньги на карманные расходы?

– Я не хожу туда, где они могут понадобиться.

– «Мастеркард» или «Виза» у тебя есть?

– Нет, – покачал головой Коул.

– А как получает деньги Белинда?

– Она просто говорит бухгалтеру, что ей нужно. Вот и все.

– Тебе что, нравится так жить? – спросил Рэнди недоверчиво.

– А зачем носить с собой деньги, если они никогда не бывают нужны?

– Затем, что так поступают все. – Он подвинулся и сидел теперь напротив Коула, – Ты живешь, как домашняя собачонка.

– Ну уж это ты загнул, – сказал Коул, но голос его звучал неубедительно. И тут ему в голову пришла одна мысль. – А где ты берешь деньги?

– Ты имеешь в виду вообще или конкретно?

– Тебе платят наличными или чеком?

– Чеком.

– Какого банка?

Рэнди начал наконец соображать, куда клонит Коул.

– «Харбор интернэшнл».

Коул победно улыбнулся и встал.

– Кажется, денежную проблему я решил.

Он оплатил счет и положил две пятидолларовые купюры «на чай». Рэнди взял одну пятерку и ткнул ее обратно Коулу.

– Ты теперь не шибко разбрасывайся.

Они вышли вместе.

– Совсем забыл, я хотел попросить тебя еще кое о чем, – сказал Коул.

– Что еще?

– Я про песню на кассете.

– Ну?

– Я ее хочу. Мне она понравилась так, как давно ничего не нравилось.

– Это не вполне твой материал. – Рэнди сунул руки в карманы и покачался на пятках. – Тебе придется долго убеждать Фрэнка.

– Это уж мое дело.

Подъехало такси. Рэнди поднял руку и шагнул на мостовую.

.– Береги себя, большой брат, – сказал он, обернувшись к Коулу.

Три часа спустя Рэнди совсем в другой машине ехал совсем по другой дороге.

– Ты уверен, что с ним все в порядке? – третий раз спросила его Белинда.

– Ему надо немного побыть одному и подумать о жизни, – ответил Рэнди.

Белинда очень рассТройлась, узнав, что Коул не приедет. Рэнди решил сам отвезти ее к матери на Лонг-Бич. Едва они выехали за ворота, Рэнди понял, что не сумеет всю дорогу притворяться, будто не знает, что происходит с Коулом. Во-первых, это было бы нечестно по отношению к Белинде. Во-вторых, если бы ей стало известно, что он все знал, а ей ничего не сказал, она бы перестала ему доверять. Он специально поехал дальней дорогой, чтобы дать ей время на расспросы.

Белинда смотрела в окно.

– Нет, тут что-то не так, – продолжала настаивать она. – Он достаточно времени провел в одиночестве. И мог думать, сколько душе угодно.

– Ты что, Коула не знаешь? Он терпеть не может логичных поступков.

Она обернулась и пронзила его взглядом.

– Ты что-то скрываешь.

– От тебя? Никогда! – ответил он коротко. Рэнди был совершенно уверен, что Белинда не останется равнодушной. Коул, несомненно, ошибался, не предполагая в ней глубоких чувств.

– Послушай, – Рэнди вновь принялся успокаивать Белинду, – Коул – как ребенок, забавляющийся с новой игрушкой. Просто получилось так, что эта игрушка – его внешность. Ему не терпится выйти на люди в новом обличье.

– Но почему ему понадобилось одиночество? Я могла бы поехать с ним.

Рэнди хотел отделаться какой-нибудь легкомысленной шуточкой, но передумал. Белинда, по его мнению, заслуживала большего.

– Это не имеет к тебе никакого отношения. Сама знаешь, на Коула иногда нападает тоска.

Белинда опустила голову, и волосы упали ей на лицо. Рэнди с трудом удерживался, чтобы не отвести шелковистую прядь в сторону. Он кончиками пальцев чувствовал, какая она на ощупь.

– Я даже представить себе не могу, что буду делать, если с ним что-то случится, – пробормотала Белинда.

– Речь идет о каких-то двух днях. Тебе просто надо делать вид, будто он остался в «Касабланке». Он вернется так быстро, что ты даже соскучиться не успеешь.

– Это из-за меня?

Машин стало заметно больше, и Рэнди приходилось внимательнее следить за дорогой. Поэтому он свернул на засаженную деревьями улицу, остановился у какого-то бело-розового особняка и выключил мотор.

– Ну что ты выдумываешь? При чем здесь ты?

Белпнда на него не смотрела.

– Он устал от меня? – спросила она тихо. – Он что, хочет от меня избавиться?

Вопрос застал Рэнди врасплох. Он даже не подозревал, что у Белинды с Коулом могут быть какие-то трения. Они производили впечатление благополучной пары.

– Я знаю только то, что он мне сказал, – ответил Рэнди. – Он боялся, что, если ты не уедешь, Фрэнк начнет срывать свое раздражение на тебе. – Рэнди тихонько пожал Белинде руку.

Она взглянула на него из-за свесившихся на лицо волос.

– Не знаю, что я буду делать без Коула. Он для меня – все.

Рэнди подавил вздох. Ну почему Коул настолько занят своими творческими метаниями и даже не задумывается о том, что в его жизни есть по-настоящему хорошего?

– Он отлично знает, как ему повезло с тобой, Белинда. – Рэнди ободряюще улыбнулся. – А если он когда-нибудь об этом забудет, я ему напомню.

Ее пальцы сжали его ладонь.

– Хорошо иметь такого надежного друга, как ты.

В это мгновение он был готов ради нее на все.

– Как только Коул перебесится, он вернется к прежней жизни, и все будет как раньше.

– Как ты думаешь, может, стоит предложить ему встретиться где-нибудь?

Рэнди думал сейчас совсем не об этом, он думал о ее ладони, лежавшей в его руке. Это была та близость, о которой он даже мечтать не смел. Он не знал, как убрать руку, не выдав при этом своего волнения. В конце концов он с преувеличенной торжественностью поднес ее руку к губам и звонко перечмокал каждый пальчик. Господи, до чего же у нее мягкая и благоухающая кожа!

– Решай сама, – сказал он, откашлявшись. – Но мне показалось, что он действительно хочет побыть один.

– Ты это говоришь, потому что боишься, как бы я не обиделась, решив, что он не хочет меня видеть?

– Он чего-то ищет, Белинда, а чего – сам не знает. И пока он с этим не разберется, проку не будет ни ему, ни окружающим.

– Но ведь ты-то понимаешь, в чем дело.

– С чего ты взяла?

– Все думают, что ты человек легкий и поверхностный, но я, знаешь ли, не так глупа. Я все время наблюдаю за тобой. Ты ничего не упускаешь. Готова поспорить: Коула ты знаешь намного лучше, чем он сам.

– Проиграешь. Коул не перестает меня удивлять.

Рэнди не пришел в восторг от такого открытия. Даже той, кто ему нравится, не стоит наблюдать за ним. Единственное, что имел Рэнди в отличие от брата, это право на личную жизнь.

– Наверное, надо спешить, – сказала Белинда. – Вдруг Коул позвонит? – И она смущенно улыбнулась.

Вдруг Рэнди представил себе Коула и Белинду, занимающихся любовью. Да, наверное, это очень возбуждающее и эротичное зрелище, но ему почему-то показалось, что в этом не может быть настоящей страсти. Тут Рэнди смутился, сообразив, что мысленно забрался к брату в спальню.

Не говоря больше ничего, Рэнди завел машину. Но поехал он не к Тихоокеанской автостраде, а свернул вглубь, на шоссе 405.

Белинда, вздохнув, сказала:

– Спасибо, но, думаю, лишние полчаса ничего не решат.

– Не в этом дело. Я просто вспомнил, какое количество ограничений по дороге на Лонг-Бич.

Белинду эти слова явно рассТройли. Рэнди решил, что, пожалуй, зря он придумал такое прагматичное объяснение. Да, легко забываешь о том, какая она на самом деле трепетная и беззащитная, как нуждается в поддержке. И с Коулом еще творится неладное. Сейчас Белинда наверняка чувствует себя особенно неуверенно. Впредь надо ему быть повнимательнее к ее чувствам.

 

Глава 5

Коул сидел на скамейке напротив аттракциона «Пираты Карибского моря» в Диснейленде. Настроение у него было мрачное. Людей, проходивших мимо, он просто не замечал. Впрочем, день начался гораздо лучше, чем он ожидал. Белинда с готовностью, на которую он никак не рассчитывал, согласилась съездить к маме. Она была, как всегда, мила и внимательна, совершенство, а не женщина. И он, разумеется, почувствовал себя виноватым. Хотя что он такого сделал? Это проклятое ощущение, что он всем кругом должен, не оставляло его.

Перед этим он ходил в банк и узнал, что у него, вернее, у «Коул Вебстер энтерпрайсиз», есть несколько счетов в «Харбор интернэшнл». Даже после того, как он предъявил свои водительские права, точных цифр ему не назвали. Сказали только, что денег достаточно, но доступа к ним у него нет. На этот раз было неважно, узнали его или нет; имя его значилось всюду, кроме образца подписи.

Всего несколько лет назад заводить счет в банке просто не было необходимости. А когда они наконец перестали жить от гонорара до гонорара, Коул только радовался тому, что отец взял все заботы о деньгах на себя. Иначе и быть не могло. У Фрэнка была масса недостатков, но в честности его никто никогда не сомневался.

Коул потер запястье, на котором совсем недавно красовался его «Ролекс». Часы эти ему никогда не нравились, но ему противно было думать, что он получил всего две с половиной тысячи за вещь, купленную меньше года назад за двадцать пять.

Коул потянулся и встал. Да, не стоило сюда приходить. Ему, конечно, надо побыть одному, но он вовсе не был таким уж нелюдимым, каким любил представляться. Есть места, в которых хорошо одному, а есть такие, в которых только острее ощущаешь собственное одиночество.

Он выехал на автостраду и двинулся в сторону мотеля. Странно чувствовать, что теперь его должны заботить всякие мелочи. Когда он работал, ему было наплевать, кто следил за деньгами и подписывал чеки. Он никогда не расспрашивал об этом, то есть вообще не задавался этими вопросами. И вот результат.

Значит, сейчас это самое главное. Хотелось как можно скорее прояснить ситуацию.

Коул потянулся за сотовым телефоном и понял, что оставил его в мотеле. Пришлось заглянуть в ближайшую бакалею. Телефон-автомат стоял рядом с мини-каруселью, на которой катался испуганный мальчуган, раскачиваясь в такт какой-то слащаво-веселенькой песенке. Коул дождался, пока карусель остановится, и набрал номер.

Ответил Фрэнк.

– Алло!

Коул чуть было не повесил трубку.

– Кто это? Коул, ты? – Отец, как всегда, успел вовремя. Вот у кого реакция не притупляется никогда!

– Да, я, – ответил Коул неохотно.

– Где ты шляешься?

– Со мной все в порядке, спасибо, что спросил.

– Ты хоть понимаешь, сколько неприятностей ты нам доставил своим исчезновением?

Коул прислонился к стене:

– Нет, но полагаю, если я этим поинтересуюсь, ты сообщишь мне все подробности.

– Если бы мы с Джэнет соображали чуть медленнее, эти чертовы репортеры линчевали бы тебя.

– Фрэнк, я ни о чем не просил.

– Неблагодарный... – Фрэнк запнулся. – Надо было мне выдать им всю правду и предоставить тебе выпутываться самому.

Коул твердо решил не выходить из себя. При разговоре с Фрэнком это было равно проигрышу.

– Я понимаю, что с моей стороны довольно бестактно об этом напоминать, но разве разборки с прессой не входят в твои обязанности?

Молчание было долгим и мрачным.

– Я твой отец. Как ты смеешь говорить со мной, как с подчиненным?

Время было неподходящее, но Коул не мог воздержаться от комментариев.

– Есть вещи, которые я хотел бы обсудить с тобой по возвращении.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, не стоит сейчас об этом.

– Да пошел ты! Если ты полагаешь, что я буду спокойно сидеть и слушать, как ты измываешься надо мной, ты очень ошибаешься. Не забывай, это я тебя создал! Тем, кто ты и какой ты, ты обязан прежде всего мне.

– Ради бога, забери это себе! Мне это больше не нужно. – Виски пронзила внезапная и резкая боль. Коул поморщился и прижал ладонь ко лбу. Кажется, это первый серьезный приступ с тех пор, как он уехал из «Касабланки».

– Что с тобой? Чего ты там наглотался?

– Ничего, кроме лекарств, которыми пичкали меня врачи.

– Я вовсе не такой идиот, каким ты меня, очевидно, считаешь. Рассчитываешь меня напугать? Я отлично знаю, что ты давным-давно никакой дрянью не балуешься. – Последовала еще одна пауза. – Когда ты вернешься домой? – спросил Фрэнк подозрительно спокойным голосом.

– Через пару дней, – ответил Коул, удивляясь тому, что ответил правду.

– А зачем звонишь?

– Хотел поговорить с Рэнди.

– Его здесь нет, – немного поспешно ответил Фрэнк. – Кажется, он в саду. Оставь свой номер, и я...

– Я перезвоню позже.

– Когда?

– Который сейчас час?

– А где твои часы?

Фрэнк обращал внимание на любую мелочь.

– Я понял, что из банка я получу деньги, только если решусь на ограбление. Поэтому пришлось заложить часы.

– Если тебе были нужны деньги, следовало сказать мне.

– А почему я должен просить о том, что и так мне принадлежит?

– Так вот в чем дело. Тебе не хватает карманных денег?

На Коула снова нахлынула тоска.

– Передай Рэнди, что я ему позвоню.

– Подожди минутку. Он только что вошел.

– Как дела? – Голос у Рэнди был взволнованный.

– Я подумал, не погулять ли нам вечерком по барам, если, конечно, у тебя нет других планов.

– Боюсь, идея не из лучших.

– Да? – спросил Коул озадаченно. – А почему?

– На этот вопрос довольно трудно ответить.

– Что, Фрэнк дышит в спину? Ну, попытаюсь догадаться.

– Думаю, не получится.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Рэнди несколько секунд молчал. Коул напрягся:

– Рэнди! Что происходит?

– Кажется, папа решил, что ты отбился от рук. Он говорил с врачами, и они хотят, чтобы он на пару дней отправил тебя в какую-нибудь частную клинику, где бы за тобой понаблюдали, – быстро выпалил Рэнди.

– Он хочет, чтобы провели экспертизу? – Коул слышал голос отца. Слов было не разобрать, но все было ясно по тону. Фрэнк был в бешенстве.

– Коул... я поговорю с тобой позже.

Тут раздался голос Фрэнка. Он так орал, что Коул прекрасно все слышал.

– Убирайся с глаз долой! Убирайся вон из моего дома! Не смей... – Всего остального было не разобрать. – Прости, что тебе пришлось выслушать всю эту чушь, Коул, – сказал Фрэнк уже в трубку. – У меня и в мыслях не было...

– Ты хочешь сказать, что Рэнди сказал неправду? Ты, значит, не беседовал обо мне с врачами?

– Все было не так, как представил он.

– Тогда, может, ты мне расскажешь, как все было на самом деле?

– Я очень за тебя беспокоюсь. Ты в последнее время сам на себя не похож.

– Если бы я считал, что ты имеешь хоть малейшее представление о том, какой я на самом деле, я бы тебе поверил. – Коул помолчал и добавил: – Я вешаю трубку.

– Подожди, ты не сказал, когда вернешься.

– Не знаю.

– А когда опять позвонишь?

– Не знаю. – Он собрался было положить трубку на рычаг, но вдруг вспомнил, что хотел еще кое-что сказать. – Да, папа, кстати, про дом, из которого ты собрался выгонять Рэнди. Это мой дом. И если надо будет кого-то выгнать, то я займусь этим сам. – Ответа он дожидаться не стал.

Коул сел в машину и долго сидел, уронив руки на руль. На него нахлынуло какое-то странное беспокойство. Словно поведение Фрэнка от чего-то его освободило... Он вдруг понял, что можно снова загрузить себя работой, но тогда он не найдет ответа, который ищет.

И тут его осенило.

Приняв решение, он вырулил на автостраду и поехал, еле сдерживаясь, чтобы не гнать во всю мощь. Здравый смысл подсказывал ему, что лучше всего держаться восьмидесяти миль – за такую скорость могут оштрафовать, но за решетку не посадят.

Он видел солнце, опускающееся за горы, но почти не обратил на него внимания, потому что был сосредоточен на дороге и на указателях, сообщавших ему, сколько еще осталось до Таоса. Горы сменились равниной, казавшейся поначалу плоской и унылой, но потом поразившей его своими спокойными и величественными пейзажами.

Чем ближе он был к цели, тем больше нервничал. Сердце колотилось так, будто он сидел на церемонии вручения национальной премии певцам кантри и ждал, назовут ли его лучшим певцом года в четвертый раз подряд.

Когда его впервые выдвинули на эту премию, он с ума сходил от счастья. Прежде всего потому, что должен был встретиться с людьми, которыми восхищался всю жизнь. Даже в самых смелых мечтах он не мог себе представить, что выиграет.

На второй год было проще. Он никак не ожидал, что получит премию второй раз подряд, поэтому и не волновался. Он пошел на вручение, надеясь, что, если повезет, получит пару призов за свой четвертый альбом. Когда объявили его имя, он растерялся, решив, что это просто зачитывают список номинантов.

Третий год был нелегким. Он говорил всем, что ни за что не победит, все соглашались и тут же добавляли: «Но заранее ничего сказать нельзя».

Он победил. И вышел большой конфуз. Похоже, пока он шел на сцену, мозги его превратились в кисель. Он считал, что никогда никто из лауреатов не произносил такой убогой и невразумительной речи.

В прошлом году его снова номинировали, он снова говорил всем, что не выиграет. И оказался прав.

Господи, как же он ненавидит все это.

Коул огляделся и понял, что подъезжает к городу. Он по привычке взглянул на запястье, где раньше были часы, и только потом перевел взгляд на приборный щиток. Всего-навсего шесть сорок пять. Пожалуй, рановато для неожиданного визита. Он прикинул, сколько времени понадобится на то, чтобы найти телефонную книгу, узнать адрес, спросить дорогу. Нет, пожалуй, лучше заглянуть в ресторан и подзакусить, чтобы протянуть время.

И тут он улыбнулся. Черта с два он будет сидеть в ресторане и выжидать!

К дьяволу приличия!

Дверь Коулу открыл Бадди Чэпмен в красно-белом клетчатом халате. За годы, пока они не виделись, Бадди прибавил пару-тройку фунтов. Его лицо округлилось, и, даже несмотря на седину в иссиня-черных волосах, выглядел он моложе. На руках он держал девчушку лет двух в пижамной кофточке и в памперсах.

– Чем могу служить? – спросил он, подавив зевок.

Коул решил не кокетничать.

– Знаешь, ты можешь либо пригласить меня к завтраку, либо выгнать пинком в зад. Ты имеешь полное право выбрать последнее, но я лелею надежду, что ты все-таки остановишься на первом.

Бадди присмотрелся повнимательнее и спустил девочку с рук. Она тут же спряталась за его ноги, а потом осторожно высунула голову и принялась разглядывать Коула. Бадди смотрел на незваного гостя приблизительно с тем же выражением лица.

– Коул? Это ты? – спросил он, не веря своим глазам.

Коул расплылся в улыбке:

– Ага. Не в лучшей, правда, форме.

– Да я... Знаешь, кого-кого, а тебя я здесь никак не ожидал увидеть.

– Ты хочешь сказать, что мне лучше уйти?

– Если я скажу, что совсем не держу на тебя зла, я солгу, – сказал Бадди, выдержав паузу.

– Да, оснований для этого предостаточно. Бадди стоял в некоторой нерешительности.

– Да пропади все пропадом, – сказал он наконец. – Что хорошего в том, чтобы зло копить? – Он шагнул к Коулу и крепко его обнял. – Приглашение на завтрак ты, считай, получил. – И он повел его в дом. – А также на ленч и на ужин, если решишь задержаться. Только не думай, что Сьюзен тебя отравит из вредности. Она просто так и не научилась готовить.

– Я все слышу, – сообщила Сьюзен. Она стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. В кулаке у нее была зажата огромная деревянная ложка.

– Иди-ка сюда. Ну, догадайся, кто это, – сказал Бадди.

– Подумаешь, какая тайна, я уже поняла, что это наш знаменитый Коул Вебстер.

Коул услышал в ее голосе не самые дружелюбные нотки.

– А как ты поняла? – спросил Бадди.

– Увидела его машину. Здесь на таких никто не ездит.

Бадди вопросительно взглянул на Коула.

– Это «Лотус», – пояснил тот.

– Боже мой! А ты забыл, как сам же говорил, что для того, чтобы добиться чего-то в музыке, тебе необходим фургон, и больше ничего? Нечего удивляться, что ты до сих пор так ничего и не добился.

Коул рассмеялся. Иначе он вполне мог расплакаться, выставив себя полным идиотом.

– Я даже не догадывался, как сильно по тебе соскучился, Бадди!

– Мог бы и раньше его найти. Это не так уж трудно, – сказала Сьюзи.

Двухлетнее создание решило, что Коула можно не бояться, подошла к нему, встала на его тапочку и обхватила руками за ногу.

– Поймала! – заявила она.

Коул не знал, как себя вести – опыта общения с детьми у него не было никакого. Бадди, заметив его растерянность, пришел на помощь. Он схватил хохочущую девчушку на руки, несколько раз чмокнул и поставил на пол.

– Топай! – сказал он, и она направилась к Сьюзи.

– Очень красивая, – сказал Коул. – Как ее зовут?

– Дарла, – ответила Сьюзи.

– Я не знал, что у вас есть дочь.

Сьюзи презрительно фыркнула и удалилась в кухню.

– Может, ты не знаешь, что у нее есть и старший брат? – спросил Бадди.

– А младший вот-вот появится, – сообщила Сьюзи из кухни.

По ее ледяному тону Коул понял, что Сьюзи вряд ли легко простит его.

– Может, мне лучше зайти попозже?

– Она злится только потому, что считает, будто меня надо от тебя защищать, – сказал Бадди мягко. – Когда она поймет, что в этом нет необходимости, все будет в полном порядке. – Он обнял Коула за плечи и повел на кухню. – Ну, рассказывай, в чем дело. Ты здесь один, без охраны? – Он усмехнулся. – Думаю, это занятная история.

И тут Коул окончательно понял, как не хватало ему Бадди. Вполне логично было бы спросить сначала, почему Коул так выглядит. Но, не спросив, как и что случилось с Коулом, Бадди дал понять, что это значения не имеет.

– История скорее долгая, нежели занятная, – ответил Коул. – И, честно говоря, малоприятная.

– Времени у меня полно. – У двери Бадди пропустил Коула вперед. – Ясно же, что ты за этим и приехал.

Он был, конечно, прав, но Коул задумался, имеет ли он право рассчитывать на дружбу и сочувствие, в сущности, брошенного им человека. Не зная, как вести себя дальше, он нерешительно взглянул на Сьюзи. Она, зажав рот ладонью, смотрела на него почти что с ужасом.

– Боже мой! Да что с тобой?

– Оставь его в покое, – буркнул Бадди, не дав Коулу ответить. – Захочет, сам расскажет.

– Все в порядке, – уверил Бадди Коул. Сьюзи подошла к Коулу и легонько коснулась рукой шрама у него над глазом.

– Я сначала даже не разглядела тебя толком... Думала, ты просто подстригся и отпустил бороду.

Коул был искренне растроган. Давно никто не был с ним так ласков. Смутившись, Коул улыбнулся и тихонько пожал ее руку.

– Это случилось несколько месяцев назад. Врачи говорят, что сейчас я лучше прежнего.

Она смотрела на него с состраданием.

– Да? Так что же ты тогда делаешь здесь?

– Ради бога, Сьюзи, – вмешался Бадди. – Дай человеку...

– Ничего страшного, – прервал его Коул. И, поняв, что сейчас это будет вполне уместно, обнял Сьюзи. И наконец заметил ее изрядно округлившийся животик. Она в ответ обхватила его и притянула к себе. – Всем известно, Сьюзи деликатничать не любит.

Не отпуская его, она запрокинула голову и взглянула ему в глаза.

– Можешь не отвечать. Неважно, почему ты приехал, главное – что ты здесь.

– Эй, смотри, потеряешь репутацию дамы суровой и бескомпромиссной.

Она положила голову ему на плечо и замерла на несколько секунд.

– Оладьи тебя устроят?

Он подумал, что эти оладьи наверняка весь день будут камнем лежать в желудке, но отказаться не посмел. Ему не хотелось обижать Сьюзи.

– Давай помогу.

Она недоверчиво на него взглянула.

– Это похоже скорее на мольбу, нежели на предложение помочь.

В дверях появился мальчуган в рубашке, спортивных брюках с Бэтменом и в красных носках.

– Не могу найти ботинки, – сообщил он. Обращался он к матери, но при этом не сводил глаз с Коула.

– А куда ты их поставил вечером? – спросил Бадди.

– Не помню, – ответил мальчик, продолжая смотреть на Коула.

Коул подошел к нему и сказал:

– Привет, меня зовут Коул. А тебя?

– И меня тоже, – ответил изумленный ребенок.

Коул стоял, словно громом пораженный. Он оглянулся на Бадди и Сыози, решив, что ослышался.

Сыози улыбнулась, Бадди кивнул.

– Почему? – спросил Коул, не зная, что еще сказать.

– Мне всегда нравилось это имя, – спокойно пояснил Бадди.

– Не мели ерунды! – вмешалась Сыози. – Он это сделал потому, что ты был лучшим его другом, во всяком случае, он так считал.

– А почему вы мне не сообщили? Сьюзи и Бадди смущенно переглянулись.

– Сообщили, – ответила Сьюзи. – И даже попросили тебя быть его крестным.

Коул оперся о косяк. Нога снова заныла.

– Мне ничего не передали.

– А я что говорил? – Бадди явно торжествовал.

Сьюзи вынула из буфета пакетик с сухой смесью для оладьев.

– Я даже пару раз пыталась до тебя дозвониться, но мне отвечали, что ты очень занят и к телефону подойти не можешь.

А Бадди все-таки пустил его в дом.

– Я действительно от вас ничего не получал.

– Это, конечно, ужасно. Но тебе никто не мешал взять трубку и самому позвонить, – сказала Сыози.

Коула восхищало, а порой и раздражало в Сьюзи именно ее упорное желание говорить правду и только правду. А что тут возразишь, винить он может лишь себя. Фрэнк возвел вокруг него каменную стену, но Коул молчаливо на это согласился. Разве не так?

– Он был занят, – вступился за Коула Бадди.

Похоже, ему частенько приходилось оправдывать поведение Коула раньше, а сейчас он просто повторял свои доводы. А Сьюзи опять отказывалась принимать их во внимание.

– Не может человек быть так занят, чтобы у него не нашлось времени позвонить старому другу, – сказал Коул. Он не желал сейчас пользоваться природным добродушием Бадди.

И тут снова раздался громкий детский крик.

– Мне кто-нибудь поможет найти ботинки?!

– Иди ты, – сказала Сьюзи Бадди.

Он многозначительно посмотрел на нее:

– А ты в мое отсутствие веди себя прилично.

Она рассмеялась:

– Коул у нас уже взрослый. Он в состоянии за себя постоять.

Полгода назад Коул бы с ней согласился. Сейчас он был в этом совсем не уверен.

 

Глава 6

Бадди Чэпмен сидел на лавочке на заднем дворе. Он никак не мог прийти в себя. Надо же – открыл дверь и увидел на крыльце Коула. Он столько лет мечтал именно об этом, но со временем даже надеяться перестал. И вдруг – вот он, Коул, может, и не такой молодой и прекрасный, как прежде, но все же – Коул.

Проведя с ним пару часов, Бадди понял, что Коул приехал не ради прошлой дружбы, было ясно, что он чего-то ищет. Бадди вел себя деликатно, задавал вопросы, когда понимал, что Коул впадает в свою обычную задумчивость, слушал внимательно, если Коул начинал что-то рассказывать, однако так и не выяснил, что заставило его так неожиданно появиться здесь. Коул был грустен и потерян, и Бадди чувствовал, что злится на того или на тех, кто лишил Коула радости жизни.

Бадди был старше братьев Вебстер всего лет на десять с небольшим, но когда-то он был им больше отцом, нежели Фрэнк. Если ребятам нужно было поговорить о чем-то важном, они шли к Бадди. Они знали, что могут доверять ему, что все ненужное он тут же забудет, а будет помнить только главное.

Бадди не отдавал себе отчета в том, насколько привязался к Коулу и Рэнди, пока обстоятельства не развели их в разные стороны. Он ждал много лет. Сьюзи год от года все больше негодовала на то, что человека, которого она любила, просто забыли. Но в конце концов сначала Рэнди, а теперь и Коул решили восстановить отношения.

Во двор вышел Коул. Он протянул Бадди банку с пивом и сел с ним рядом.

– Мне всегда казалось, что Нью-Мексико – это просто пустыня, – сказал он. – Я и представить себе не мог, что ты живешь у подножия горы, у самого леса.

– Ты что, хочешь сказать, что за столько лет ни разу не играл в Нью-Мексико?

Коул улыбнулся и покачал головой:

– Невероятно, правда?

–Время от времени на меня накатывает, и я начинаю мечтать о том, как снова начну гастролировать, – признался Бадди.

– И что же? Он усмехнулся:

– Тогда Сьюзи сажает меня в машину, мы едем куда глаза глядят, проводим ночь в каком-нибудь вонючем мотеле. Пара деньков такой жизни – и я снова рвусь домой.

Коул некоторое время помолчал, а потом спросил:

– А если бы условия были получше? Бадди отхлебнул пива.

– Это ты чтобы разговор поддержать или у тебя что-то на уме?

Коул отвернулся и стал смотреть на лес. Он боялся услышать ответ Бадди, боялся увидеть выражение его лица.

– Скажем, у меня что-то есть на уме. Бадди почувствовал себя польщенным. Он всю жизнь посвятил музыке, гонялся за мечтой, которая посещает каждого южного паренька, взявшего в руки инструмент. И сейчас ему было приятно – гораздо приятнее отказать, чем сидеть и дуться на то, что тебя не приглашали.

– Я тебе не нужен, – сказал Бадди. – Марк Стюарт играет на мандолине так, как мне и не снилось. – Но он не удержался и добавил: – А за то, что подумал обо мне, спасибо.

Коул обернулся и встретился с Бадди взглядом.

– Иногда главное не в том, кто лучше играет.

Бадди не мог больше смотреть на Коула, на его измученное лицо. Он боялся, что примет все слишком близко к сердцу и тогда нарушит обещание, данное Сьюзи.

– Я ведь не просто так перестал разъезжать. Сьюзи все эти годы моталась за мной, потому что понимала: пока я не буду готов осесть, ничего хорошего не получится. Наконец настал день, когда я сам сказал ей, что больше не вернусь в музыку, во всяком случае, в профессиональную. Она поверила и решила, что пора пускать корни, заводить полноценную семью. Она нашла здесь свое счастье.

– Пока она с нами ездила, я даже не подозревал, что она рисует, – признался Коул.

Он действительно был удивлен тем, что на весьма неплохих картинах, висевших в доме, стояла подпись Сыози.

– Она об этом не распространялась, чтобы я не подумал, будто она принесла себя в жертву. Она говорила, что знает, за кого выходит замуж, и переделывать меня не собиралась. – Бадди поставил пиво на столик. – Теперь, когда она может наконец заниматься тем, чем хочет, живопись для нее значит ровно столько, сколько для меня когда-то значила музыка. Но дело не только в этом. Ей нравится заниматься галереей, нравится общаться с другими художниками.

– А ты что делаешь?

– Всего понемногу. У нас есть группа, мы играем по местным клубам, и еще одна – любительская. Я даю в городе уроки.

– Есть еще и дети, – заметил Коул.

Бадди улыбнулся:

– Никогда не думал, что я стану домашним папочкой, но эта роль оказалась по мне.

– Если ты когда-нибудь передумаешь...

– Не передумаю, но за предложение спасибо.

Они немного помолчали. Им было легко и приятно друг с другом.

– Помнишь то лето, когда мы играли в Мемфисе? – спросил вдруг Коул.

Бадди улыбнулся:

– Тебе было семнадцать лет, и ты был влюблен в девушку по имени Пэнси. Кажется, она наплела тебе, что она незаконнорожденная дочь Элвиса.

– Пару месяцев назад я спросил об этом же у Фрэнка, – сказал Коул. – Знаешь, что вспомнил он?

Бадди вполне мог догадаться, но зачем портить рассказ?

– Что? – спросил он.

– Что у меня тогда были трудности с аккордами, а доходы упали по сравнению с предыдущими выступлениями в тех же залах на пятнадцать процентов. – Коул поправил сползшие на кончик носа очки. – Я для него всегда был только чековой книжкой.

Бадди удивило не само заявление, а то, каким обреченным тоном это было произнесено.

– Некоторые люди умеют выказывать свои чувства, некоторые – нет.

– Почему ты всегда его защищаешь? Вопрос застал Бадди врасплох.

– Наверное, потому, что я точно знаю, у вас с Рэнди больше никого нет. Важно, чтобы вы думали, что он... не знаю, как сказать, что он...

– Нас любит?

– Естественно, он вас любит.

– Ты опять за старое, Бадди, – тихо сказал Коул. – Мне уже почти тридцать два, а ты по-прежнему пытаешься меня от него защитить. Как ты думаешь, что я буду делать, если ты наконец признаешь, что Фрэнка волновало только одно: как он сможет меня раскрутить?

Вот оно, вот те проклятые вопросы, которые погнали Коула из дома.

– Знаешь, думаю, пора мне рассказать тебе о своем отце и о том, какие чувства я к нему питаю. Может, это поможет тебе разобраться в своей жизни.

Коул насторожился, он не помнил, чтобы Бадди когда-нибудь упоминал о своем отце.

– Я редко о нем говорю. – Бадди оперся локтями о колени и сидел, держа обеими руками бутылку с пивом. – Даже Сьюзи не знает того, что я тебе расскажу. Мне и думать-то о нем всегда нелегко; а говорить – в сто раз труднее. Но, пожалуй, тебе стоит это выслушать.

Он поставил бутылку на стол, встал и пересел на ограду.

– Мой отец был непревзойденным пьяницей, а пьяным он становился одним из самых мерзких людей на земле. Он бил и мать, и нас с завидной регулярностью. Пока я рос, он в основном был без работы, работала мать. Он приводил женщин с улицы и трахал их чуть ли не на глазах у детей. Но это еще что! Пару лет назад я узнал, что старшая дочь моей сестры от нашего собственного отца.

Он помолчал немного, потом вздохнул, словно на что-то решаясь.

– И все же, даже зная все это, где-то в глубине души я верю, что он меня любил. – Впервые в жизни Бадди признался вслух в том, что было его самой постыдной тайной. – Я знаю, что это ненормально, но так оно и есть.

Коул тяжело вздохнул:

– Выходит, с нами не все в порядке? Я знавал людей, которые отказывались от родителей потому, что одному внуку присылали подарок дороже, чем другому. А мы...

– Мы ищем любви людей, которые так и не научились ее выказывать. Я не хочу сравнивать Фрэнка со своим отцом. Фрэнк по сравнению с ним святой. Я только хочу, чтобы ты помнил: вас с Рэнди на произвол судьбы не бросали. Многие из нас не могут чего-то простить людям, которые нас растили.

– Да, это как семейная тайна, которая передается из поколения в поколение.

– Знаешь, мне всегда казалось, что Фрэнк очень одинокий человек. Я, собственно, даже не знаю, дружил ли он с кем-нибудь. – Зазвонил телефон. Бадди хотел было не подходить, но вспомнил, что Сьюзи уехала с детьми, а их старенький «Форд» в последнее время барахлит.

– Сейчас вернусь, – сказал он Коулу.

– Можешь не торопиться. Мне есть о чем подумать. Я пока что пойду прогуляюсь. Нога затекла, хочу ее размять.

Бадди пошел в дом.

– Есть отличная тропинка вдоль ручья, – сказал он Коулу. – Она тянется на полмили, не больше, а в конце упирается в водопад.

– Там я и буду, если понадоблюсь.

Когда Бадди дошел до телефона, трубку уже повесили. Он отправился в кухню и стал чистить овощи – для тушеного мяса, которое уже томилось в духовке. Закончив с этим, он собрался было присоединиться к Коулу, но тут увидел машину. Приехала Сьюзи, и он вышел помочь ей разгрузить продукты.

– Я не нашла никого, кто бы подменил меня сегодня вечером в галерее, поэтому забросила детей к Хелен. – Она открыла багажник и протянула Бадди пакет. – Ведь ты, наверное, захочешь взять с собой Коула.

Он наклонился и поцеловал ее.

– Ты у меня лучше всех. – Он протянул руку за следующим пакетом. – Но, знаешь, тебе надо постараться быть менее злопамятной.

Она не смогла сдержать улыбку.

– Отстань.

– Подай-ка еще вот это. Не ты ли говорила, что никогда не простишь Коулу Вебстеру того, что он меня отбросил, как пару вонючих носков?

– Если хочешь меня цитировать, то, пожалуйста, без искажений. Я говорила, что он с тобой обошелся как с грязным бельем.

– Мне больше нравится моя версия.

Она вытащила последний пакет и пошла к дому.

– Кстати, а где сам Коул?

– У него нога разболелась, и он пошел прогуляться.

– Ты хоть с ним поговорил? Он действительно так плох?

– Да не то чтобы хорош, – признался Бадди. – Да одного взгляда на Коула достаточно, чтобы это понять. – Она открыла дверь и посторонилась, чтобы пропустить Бадди. – Он так переменился. Как ты его узнал?

Бадди представить себе не мог, что должно было случиться с Коулом, чтобы он его не узнал.

– Как узнал бы наших Коула с Дарлой.

– Ты слишком молод, чтобы приходиться Коулу Вебстеру папашей, – поддела она его.

– Иногда отцовство – это состояние души, Сьюзи.

Коул вернулся с прогулки и вошел в дом через черный ход.

– Теперь я понял, почему вы обосновались здесь, – сообщил он. – Здесь смыкаются два мира – цивилизованный у парадного входа и дикий за задним двором.

– Я влюбилась в это место, как только его увидела, – сказала Сьюзи.

Бадди поставил в холодильник пакет молока.

– Да-да, она говорила, что это напоминает ей дом ее бабушки.

– Только холмы и деревья вокруг. Дом был совсем другой, – уточнила Сьюзи. – Бабушка жила в хижине из шпал. Водопровод у нее появился, когда я школу заканчивала.

Коул стоял, опершись о косяк. После прогулки затекшие мышцы расслабились, но боль в ноге осталась.

– Я помню, как однажды летом мы играли в одном клубе в Гатлинбурге. Мне тогда было лет десять-одиинадцать, и я впервые увидел Смоки-Маунтинз. – Много лет Коул не вспоминал те времена. А теперь – как плотину прорвало.

– Мы с Рэнди каждое утро уходили в горы, а возвращались только перед концертом. – Он улыбнулся. – Я был Дэниелем Буном, а он или Дейвом Крокеттом, или индейским вождем Там-тукетом. – Он рассмеялся вслух. – Как-то раз мы вышли раньше обычного. Собирались обследовать заброшенную хижину, обнаруженную за день до этого. Рэнди заметил медведя и стал тайком кидать на дорожку куски хлеба и сыра, которые мы взяли с кухни.

– Помню этот случай, – сказал Бадди. – Вы с Рэнди просидели в хижине двое суток, ждали, когда медведь уйдет. Вас искали всем городом.

– Контракт с нами разорвали, и мы почти два месяца были без работы. По-моему, ни до, ни после я не видел Фрэнка таким взбешенным.

– Да, Фрэнку пришлось туго. Одному растить двух пацанов – шутка ли? – вставила Сыози.

Бадди рассмеялся.

– Особенно таких, как Коул с Рэнди. То, до чего не додумывался один, изобретал второй.

– Ты ездишь домой? – спросил Коул. Бадди, ставивший банки с консервами в буфет, обернулся и уточнил:

– В Теннесси?

Коул имел в виду просто Юг. Когда путешествуешь столько, сколько они с Рэнди, границы стираются. Но он не стал пускаться в объяснения, а просто кивнул:

– Да.

– Каждую весну, – ответила Сыози. Бадди наконец выложил все покупки из одного пакета, сложил его и убрал в ящик.

– Она вбила себе в голову, что, раз мы не можем там жить круглый год, надо отвозить туда детей в самое лучшее время.

– Всего-то две недели в год. Я хочу, чтобы они полюбили эти места так же сильно, как люблю их я.

Бадди шутливо потрепал ее по спине.

– Я все время повторяю: Теннесси – это не просто штат, а земля, которая спасет тебя. Чтобы понять это, надо там жить.

В Коуле что-то дрогнуло.

– Однажды я кому-то пытался объяснить, что это за чувство. Кажется, у меня ничего не вышло.

– Если вы двое не уберетесь отсюда и не дадите мне спокойно накрыть на стол, шоу начнется без вас.

– Какое шоу? – спросил Коул.

Сьюзи посмотрела на Коула, а потом на Бадди:

– Ты что, ему не сказал? Бадди скорчил гримасу:

– Я как раз собирался.

– Ну так скажи, – отозвался Коул.

– У нас есть группа, мы раз в две недели играем в школьном кафетерии. Деньги, которые мы зарабатываем, идут в департамент культуры.

Сыози пристально посмотрела на Бадди:

– Не удивляйся, если он попросит тебя к ним присоединиться.

Коулу стало не по себе при мысли о выступлении, пусть и случайном.

– Я не взял с собой гитару.

– Можешь одолжить мою, – предложила Сьюзи. – С нее надо только пыль стряхнуть.

– Я столько месяцев не играл, – пробормотал Коул.

– Можешь потренироваться по дороге, – ободрил его Бадди.

– Не думаю, что это хорошая идея. Сьюзи уперлась руками в бока и пронзила его взглядом.

– А мне кажется, идея потрясающая! – заявила она. – Может, тебе как раз и надо вечерок поиграть с начинающими. – Она повернулась к Бадди: – Присутствующие из числа начинающих, естественно, исключены.

– Они не так плохи, как она пытается это представить, – возразил Бадди.

Коул видел, что спорить бесполезно. Сьюзи была убеждена в том, что у каждой проблемы имеется простое решение. Его надо только отыскать, а для этого – действовать энергично. Ее ни в коей мере не останавливало то, что она представления не имела о проблемах Коула.

– Я поеду, – сдался он. – Но не знаю, буду ли играть.

Сьюзи повернулась к Бадди:

– Спорю на десятку, что он выскочит на сцену обязательно.

Коулу хотелось заключить пари, но он решил не ввязываться. Пусть Сьюзи тешит себя иллюзиями. В мире так мало оптимистов, во всяком случае, в его мире.

Когда они приехали в школу, Бадди пошел к эстраде, а Коул уселся в дальнем углу кафетерия. Увидев, сколько людей собирается в среду вечером послушать любительскую группу, он искренне удивился. Они играли неплохо, но было очевидно, что времени для настоящих репетиций им не хватает.

Однако энтузиазма и у музыкантов, и у публики было хоть отбавляй. Они пришли приятно провести время, и фальшивая нота или пропущенный аккорд не были этому помехой.

Когда Коул шел сюда, он был уверен – он здесь только для того, чтобы доставить удовольствие Бадди. Теперь он неожиданно поймал себя на том, что ему здесь нравится. Он отбивал ногой такт, подпевал себе под нос, в уме исправляя все ошибки, и непрерывно улыбался.

Бадди объявил, что оркестр сыграет перед перерывом еще одну песню, и спросил, есть ли пожелания. Коул попросил «Дядюшку Пенна», первое, чему научил его когда-то Бадди.

Несколько человек обернулись. Коул низко опустил голову и уставился в пол, но потом, подняв глаза, понял, что смотрели на него из чистого любопытства. Ему было легче оттого, что его никто не узнавал, но он успел отвыкнуть от такой свободы. Мало того, внутренний голос говорил ему, что это продлится недолго, что вольные денечки сочтены.

Зал разразился в конце песни аплодисментами, музыканты положили свои инструменты и пошли отдохнуть. Бадди с чашкой кофе и тарелкой печенья направился к Коулу.

– Ну, что скажешь?

– Так и надо играть. На моих концертах публика такого удовольствия не получает. – Коул выбрал печенье, похожее на овсяное с изюмом.

Бадди полыценно улыбнулся:

– Ты, конечно, врешь, но слушать приятно.

Коул, давая понять, что теперь он будет говорить совершенно серьезно, заглянул Бадди в глаза.

– Не понимаю, с чего ты взял, что ты играешь хуже, чем мои музыканты. Ты так же хорош, как Марк Стюарт. Стыдно признаться, но я, оказывается, успел забыть, какой ты талантливый.

– Да ты всегда плохо разбирался в чужой игре. Вот, помню...

– Бадди, заткнись! Я вовсе не пытаюсь уговорить тебя бросить свою нынешнюю жизнь с Сьюзи и детьми, а просто говорю что есть.

– Ты мне не оставляешь простора для маневра! Поэтому я просто говорю «спасибо», и закончим на этом.

Одно оставалось совершенно неясным: как Бадди с его талантом может довольствоваться игрой раз в неделю с любительской группой и редкими встречами еще с одной. А ведь было время, когда он ездил на гастроли, записывался с лучшими музыкантами. У них был свой, особенный язык, который понимали только посвященные, – язык музыки.

– А Сьюзи удается когда-нибудь тебя послушать? – спросил Коул. Неужели она не видит, что Бадди зарывает в землю свой талант? Она же всегда понимала, что для него значит музыка.

– Если она освобождается в галерее пораньше, то заглядывает сюда.

– А что она думает о вашей группе? Бадди многозначительно посмотрел на Коула:

– Она говорит только, какой я замечательный. Больше ничего. Но она знает, что я занимаюсь именно тем, чем хочу.

– Все, все – отстал, – улыбнулся Коул.

– Знаю, тебе трудно понять, но я здесь на самом деле счастлив. Ты слышишь все ошибки и недочеты, а я радуюсь тому, что ребята многому научились. – Он усмехнулся. – Ты даже представить себе не можешь, как отвратительно они играли поначалу. Я понял, как это классно – быть учителем. Особенно, когда ученики так стараются.

– А учиться самому? Ты же всегда говорил мне, чтобы я искал тех, кто лучше меня.

– Ты что, запомнил все, что я тебе наболтал?

– Ты был единственным, кто говорил мне хоть что-нибудь, – честно признался Коул.

Бадди обмакнул печенье в кофе, откусил кусочек и наконец ответил:

– Я обещал себе не вмешиваться в твою жизнь, не надоедать советами, но ты разрушил все мои планы. Знаешь, есть старинная пословица насчет того, что порой надо останавливаться и нюхать розы? Вот я и решил, что настала пора замедлить бег и оглянуться. А оглядевшись, я понял, что не только отдельного цветка в такой гонке не увидишь, но и весь пейзаж изрядно смазан.

Слушать Бадди было так же приятно, как влезть в старые и любимые джинсы – мысли были просты и незамысловаты, намерения чисты.

– Ты не знаешь, что это такое – смотреть, как растут твои дети. А что творится в душе, когда они впервые тебе улыбаются! Поверь мне на слово, такого удовольствия я не получал ни на концертах, ни в студии. Я вовсе не хочу сказать, что мой рецепт подойдет любому. Некоторые люди родились для сцены. Наверное, ты из таких, и это здорово. Тебе просто надо заново отыскать свое место в жизни, Коул.

– Я не уверен, что оно есть, – сказал Коул.

– Брось. Просто многое изменилось. Может, сейчас ты его потерял, но такие вещи навсегда не исчезают.

Коулу так хотелось позаимствовать у Бадди хоть немного уверенности.

– Может, посоветуешь, где поискать?

– Само появится. Жди.

Музыканты снова стали потихоньку собираться на эстраде.

– Кажется, твой перерыв заканчивается, – сказал Коул.

– Мы еще поговорим по дороге домой, – пообещал Бадди.

Коул кивнул.

– Ты точно не хочешь с нами попеть? Коул развел руками:

– Может, в следующий раз.

– Если ты из-за десятки... Коул рассмеялся:

– Я и забыл про пари, но раз ты напомнил, наверное, я все-таки дам ей выиграть.

Бадди взял мандолину:

– Тебе надо престать делать что-то, чтобы угодить другим. Думай о себе.

– А когда я этому научусь, то что?

– Я не хочу сказать, что в этом ответ на все твои вопросы, но тогда люди вокруг тебя кое о чем задумаются.

Для начала Коул задумался сам. Когда они подъезжали к дому Чэпменов, он принял решение.

Он осмотрел кузов фургона Бадди и спросил:

– Как ты считаешь, сколько стоит твоя машина?

– Ты хочешь спросить, сколько придется заплатить, чтобы ее отвезли на свалку?

– Это что, «Шевроле» года семьдесят второго?

– Это «Джи-Эм-Си» семьдесят третьего.

– Ходит вроде хорошо.

Бадди искоса посмотрел на Коула:

– А что тебе до моего фургона?

– Я хотел предложить тебе обмен. Твой фургон плюс тысяча долларов на мою машину.

– Ты что, спятил? Да твоя машина стоит дороже этого дома.

– Не ты ли мне говорил, что ценность – понятие относительное?

– Да, но...

– Никаких но. Сейчас мне дороже всего именно такой фургон и немного денег на дорогу.

– И куда же ты направишься?

– Еще не знаю. Выясню в пути.

– А откуда ты знаешь, сколько тебе понадобится денег?

– Интуиция подсказывает.

– Не пори чушь!

– У меня осталось еще немного из тех, что я выручил за часы. Обойдусь. Ну как, идет?

– А что я буду делать с «Лотусом»?

– Продай. Тысячу положишь обратно в банк, купишь новый фургон, ну и откроешь счет детям. Ей-богу, очень симпатично получается.

– Так вот в чем дело! Ты думаешь, я не могу...

– Я просто решил последовать совету друга и сделать что-то для себя самого, – сказал Коул. – Я хочу кое-куда съездить, но лучше не на своей машине.

Бадди долго молчал, а потом сказал:

– Потому что она обращает на себя внимание?

– Да, люди ее запоминают.

– Ты что, боишься, что Фрэнк пошлет кого-нибудь за тобой?

– С него станется.

– Надолго ты собираешься уехать?

– Не знаю. Но когда возвращаться, я хочу решить сам.

– Я понимаю, зачем тебе фургон, но на такую сделку пойти не могу.

– Ну почему некоторым людям легче отдавать, чем брать? – спросил Коул. – Это всего лишь машина, Бадди. Я ее даже не покупал, мне ее подарила фирма грамзаписи, когда я прошлой весной подписал с ними новый контракт. На самом деле, что твой фургон, что эта игрушка – главное, чтобы ездили. Так что, на мой взгляд, сделка честная.

– Тогда почему я должен доплачивать тысячу долларов?

Коул рассмеялся:

– Потому что мне всегда удавалось тебя уболтать.

Бадди свернул с шоссе на дорогу к дому.

– Боюсь спрашивать, но ты уже решил, когда отправишься в путь?

– Думаю, времени у меня немного.

– Ты не ответил.

– Завтра, – сказал Коул.

– Сьюзи рассТройтся.

– Как только я разберусь со своей жизнью, она будет видеть меня так часто, что надоест. Устанет удивляться, как это она могла по мне скучать.

– Когда ты вернешься домой, у тебя появится столько дел, что...

– Неважно, сколько у меня будет дел. Надо только помнить, что в жизни главное.

– Это только говорится легко, Коул. Будь осторожен.

Коул откинулся на сиденье и прикрыл глаза.

– Я больше ни о чем не беспокоюсь. Слава богу, теперь мне есть куда обратиться за помощью.

Утром Коул, уже выезжая на фургоне с заправки, заметил на углу улицы музыкальный магазин. Он остановил машину. Через десять минут он вышел из магазина на четыреста долларов беднее, но с подержанной гитарой «Мартин». Инструмент, правда, нуждался в незначительном ремонте, но звук был хорошим.

Идя к фургону, он оглянулся. Вот аптека. Коул вспомнил, что ему нужна зубная паста. У прилавка он заметил стенд с открытками и маленькими разноцветными карточками, вырезанными в форме штата Нью-Мексико.

– А зачем это? – спросил он у продавщицы.

– Ну обычно наклеивают на прицепы или в салоне. Давайте я покажу вам.

Она взяла карточку и аккуратно отогнула уголок.

– Клейкая часть сзади. Приклеите, к примеру, на ветровое стекло, и все будут знать, что вы были в Нью-Мексико. Наверняка видали такое.

– Ага, – кивнул Коул, – тыщу раз. – Она была так любезна, что он купил одну из наклеек.

Дойдя до фургона, он осторожно положил гитару на заднее сиденье, а на стекле приклеил карточку Нью-Мексико. Странно, но ему понравилось. Будто отметил начало путешествия.

К вечеру он снова остановился заправиться. На станции был телефон, и Коул почувствовал острое желание позвонить Рэнди.

Он заплатил за бензин и разменял двадцатку на мелочь. Вместо Рэнди мог запросто подойти Фрэнк, но даже это не останавливало. Ему словно нужно было получить от брата благословение.

Рэнди легонько постучал в дверь Белинды. У матери она пробыла только один день, заявив, что этого предостаточно. Никто не ответил. Он постучал снова, ответа опять не было. Он спустился в гостиную и спросил у горничной:

– Вы Белинду не видели?

– Несколько минут назад она была у бассейна.

Рэнди взглянул на часы. Надо было сразу догадаться, где ее искать. В это время она всегда загорает. Он поблагодарил горничную и вышел.

Белинда сразу его заметила. Она козырьком поднесла к глазам журнал, который читала, чтобы загородиться от солнца, и спросила:

– Фрэнк тебя нашел? Он рыскал по всему дому.

– Он не сказал, что ему надо?

– Разве он мне когда-нибудь хоть что-то говорит?

Рэнди заметил, что Белинда развязала верх купальника, оставив только два треугольничка на груди. Если поднимется ветерок...

От этой мысли закружилась голова. Рэнди сразу разозлился и на нее, и на себя. Может, порой Коул и не обращал на Белинду никакого внимания, но она все равно его подружка.

– Я подумал, что тебе будет это интересно. Мне только что звонил Коул.

Она приложила руку к груди и села. Тесемки лифчика обвились вокруг запястья.

– Где он?

– В гостях у друга. – Рэнди остановился в тени дуба, в нескольких шагах от наслаждавшейся солнцем Белинды. Думая, как бы отвлечься от обуревавших его нескромных мыслей, он присел на корточки и стал водить рукой по свежескошенной траве.

Она нахмурилась:

– Он все еще здесь? В Лос-Анджелесе?

– Почему ты так решила?

Она пожала плечами, и груди ее аппетитно округлились.

– У него больше нигде нет друзей.

Рэнди перевел взгляд на долину. Ее слова уже не удивляли его, как удивили бы несколько дней назад. За короткое время, прошедшее после отъезда Коула, Рэнди многое узнал о взаимоотношениях своего брата с женщиной, с которой он был уже больше года и, по-видимому, собирался навсегда связать свою жизнь. Больше всего его поразило то, как мало Белинда знает о Коуле. Рэнди еще не понял, то ли Коул не делился с ней, то ли саму Белинду мало интересовали вещи, ее конкретно не касающиеся.

– Есть люди, которые знают Коула очень давно, – сказал Рэнди.

– Еще до того, как он стал знаменитым?

– Да он тогда был мальчишкой. – Рэнди хотел было рассказать Белинде о Бадди и Сыози, но что-то его остановило. Может быть, Коул не случайно никогда о них не упоминал.

– Полагаю, он не сказал, когда возвращается домой?

– Нет. А я не спрашивал.

– Не могу поверить, что Коул ведет себя так безответственно. Кто-то должен ему объяснить, что Фрэнк с Джэнет не будут защищать его вечно.

– Думаю, сейчас ею это мало волнует. Бслинда спустила ноги с шезлонга и села лицом к Рэнди.

– А тебе не приходило в голову, что Фрэнк может быть прав?

– То есть? – осторожно спросил Рэнди.

– Только не пойми меня превратно, но, судя по тому, как вел себя Коул после аварии, ему все-таки надо показаться психиатру. Наверное, даже давно следовало это сделать.

Рэнди вдруг с неумолимой ясностью осознал степень одиночества Коула. Не найдя, что ответить Белинде, он забормотал какие-то необязательные слова, сослался на занятость и пошел к дому. Он прошел мимо дорожки, по которой каждое утро бегал Коул. Вспомнил о том, сколько раз брат предлагал ему чем-нибудь заняться вместе, а он всегда отказывался, потому что находились дела поважнее.

Даже после аварии Рэнди не переменился. Ну почему он не настоял, чтобы Фрэнк разрешил ему приходить в больницу?

Жалко, что он в бога не верит. Иначе он попросил бы господа дать ему еще одну возможность наладить отношения с братом. Но, даже если господь и существует, он вряд ли будет внимать просьбам таких, как Рэндольф Терренс Вебстер. К этому выводу Рэнди пришел еще в детстве. Тогда он каждую ночь пытался убедить бога в том, что на небесах достаточно других мам, а маму Рэнди можно отпустить домой.

 

Глава 7

Выехав из Таоса, Коул решил держать курс на восток. Он выбирал не автострады, а небольшие шоссе, останавливался только по необходимости, питался жареной курицей, печеньем и такой соленой ветчиной, что целыми днями мучился жаждой. Он заводил беседы только для того, чтобы послушать местный говор, а по воскресеньям вставал рано и шел в церковь, чтобы послушать пение. Через две недели путешествия к его первой наклейке из Нью-Мексико прибавилось еще семь.

Он звонил Рэнди из Арканзаса. Когда пересек границу Джорджии, сообщил, что с ним все в порядке. О возвращении не заговаривал. Да и сказать особенно-то было нечего, поэтому разговоры получались короткими. Оба раза, когда Коул вешал трубку, ему казалось, что Рэнди чего-то недоговаривает. Коул боялся, что брат начнет упрашивать его вернуться, поэтому старался ничего не выяснять и быть лаконичным.

Если не считать одного-единственного случая в каком-то магазине в Оклахоме, никто его не узнавал. Да и в Оклахоме-то ничего особенного не произошло.

Бейсболка Рэнди плохо защищала от солнца, и Коул решил купить себе что-нибудь более подходящее. Он зашел в магазин, где торговали всякой ковбойской дребеденью и, сняв очки, начал менять шляпы, ища свой размер. И тут вдруг заметил, что какая-то женщина пристально его разглядывает. Он отвернулся и посмотрел на себя в зеркало. Даже без очков он разглядел то, что его чуть ли не испугало.

Впервые за много месяцев он узнал в своем отражении черты прежнего Коула Вебстера. Чуть отодвинувшись, он увидел в зеркале ту женщину, чей взгляд так обеспокоил его. Она стояла и разглядывала что-то на стене. Там оказался плакат, рекламирующий ковбойские сапоги, на котором был в полный рост изображен Коул Вебстер в зените славы. Коул уже забыл, как и когда его снимали, но фотография получилась что надо. Пожалуй, в жизни он никогда так хорошо не выглядел.

Он ушел, так и не купив шляпы.

В Таунсенд, штат Теннесси, он приехал уже после полудня. Это был небольшой курортный городок на берегу реки. Находился он всего в нескольких милях от национального парка Грейт-Смоки-Маунтинз, поэтому Коул и заехал сюда, решив здесь переночевать, а утром выехать пораньше.

Он заехал в первый же мотель, расположившийся в небольшой сосновой роще на склоне холма. Впрочем, вблизи мотель выглядел не так привлекательно, как с дороги. В таких обычно фанерные стены, а в соседнем номере обязательно оказывается парочка молодоженов.

Он собрался было развернуться и уехать, но тут из одного домика вышел старик в комбинезоне и, улыбнувшись, махнул ему рукой.

– Ищете, где остановиться? – спросил он, подбежав к пикапу.

Сомнения Коула усилились. Он видывал зазывал перед универмагами «Уолмарт», но перед мотелями – никогда. Он мысленно повторил вопрос и чуть не расхохотался. Теперь-то он отлично знал, что это за место. В таких мотелях прошло все его детство.

Коул высунулся из окошка:

– На дороге висит знак, что у вас есть свободные места.

Старик засунул руку за нагрудник комбинезона:

– По правде говоря, есть три. Так что можете выбирать.

– Мне нужно то, которое потише, – ответил Коул.

– Тогда вон там, за углом. Оттуда не слышно шоссе. Или, если там вам не понравится, могу предложить комнату рядом с конторой. Но, говорят, оттуда слышен мой телевизор. Мне приходится прибавлять громкость – слух уже не тот, но я ложусь рано, так что вас это вряд ли побеспокоит. Если, конечно, вы не собирались лечь сразу же, чтобы пораньше встать утром.

– Вы говорили, что свободны три комнаты, – напомнил Коул.

– Третья – номер для новобрачных, она подороже будет. Там кровать огромная, и еще – джакузи. Меня жена уговорила поставить, когда мы ремонт делали, но она умерла, так и не успев оценить новинку.

– Похоже, мне больше всего подойдет комната за углом, – принял решение Коул.

– Холли там только начала убираться – она сегодня подзадержалась, к врачу ходила, но девчонка спорая. Глазом моргнуть не успеете, все будет сиять и сверкать. Пойдемте в контору, я вас кофе напою, и зарегистрируетесь.

– Я сначала там машину припаркую, – сказал Коул. – Какой номер?

– Тринадцатый.

К счастью, Коул был не суеверен. На парковке при въезде стояло две машины, а на задней – вообще ни одной. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: порядок старались поддерживать прежде всего в тех местах, которые были видны с дороги. Все остальное пришло в упадок и нуждалось в ремонте и покраске.

Дверь в тринадцатый номер была открыта, перед ней стояла тележка горничной. Он поставил свой пикап так, чтобы не перекрыть путь тележке, вышел из машины и пошел в контору.

– Вы что, запирать ее не будете? – раздался у него за спиной женский голос.

Коул обернулся и увидел на пороге своей комнаты девочку-подростка. Поскольку никого, кроме Коула, поблизости не было, обращалась она, видимо, именно к нему. В одной руке она держала коврик, в другой – флакон с чистящей жидкостью. Волосы у нее были темные и коротко стриженные, а глаза – ярко-синие.

Коул устал как черт, и вопрос почему-то разозлил его. Он нарочито медленно огляделся по сторонам и наконец взглянул на нее.

– Вы хотите сказать, что в этом есть необходимость? Или просто здесь так принято?

– Пожалуй, принято, – ответила она. – Да и мало ли здесь проходимцев бывает.

У него возникло подозрение, что про проходимцев – это намек на него самого.

– Если приветствовать гостей входит в ваши обязанности, думаю, они здесь надолго не задерживаются.

Она мило улыбнулась:

– Ровно настолько, чтобы успеть прихватить то, что плохо лежит.

Пришлось признать, что она его переспорила. Коул вытащил из кармана ключи, подошел к машине и запер ее.

– Теперь вы довольны?

– Гитара не моя. – Она встряхнула коврик. – Я только хочу, чтобы постояльцы следили за своими вещами и не бегали потом жаловаться Арнольду.

– Кто такой Арнольд?

– Владелец мотеля.

– А, это тот старик, который встретил меня на въезде, – догадался Коул.

– Часто бывает, что люди жалуются, будто у них украли, к примеру, фотоаппарат, только для того, чтобы получить право остаться на день бесплатно. Арнольд считает, что так врут люди, находящиеся в безвыходном положении, и идет им навстречу.

– А вам это, судя по всему, не нравится.

– Будь моя воля, я бы упекла их за решетку, даже не дав им...

– Я понял.

Она снова улыбнулась:

– Этого я и добивалась.

Когда она улыбалась, глаза ее начинали блестеть.

– Скажите, вы со всеми постояльцами так дружелюбны или вас что-то заинтересовало именно во мне?

– Я повидала много музыкантов, – заявила она, – и доверия к ним у меня нет.

– Вы решили, что я музыкант, потому, что у меня в машине гитара?

– Я ошиблась?

– Не в этом дело.

– Так в чем же?

– Ну хорошо, вы ошиблись.

Она расплылась в торжествующей улыбке.

– Значит, вы лжец!

– Это еще почему?

– Вы не из этого штата, следовательно, вы либо направляетесь в Нашвилл, чтобы подписать контракт с фирмой звукозаписи, либо уже там были и получили от ворот поворот. Денег у вас, судя по вашему пикапу, немного. Вы худой, и по рукам видно, что к физической работе не привыкли. К тому же ясно, что и на солнце бываете нечасто.

– Может, я клерк в отпуске! – Ну зачем он тратит время на эту пустую беседу? Какая разница, что она о нем думает?

– А гитара?

– Гитару мог подарить брат, который их коллекционирует.

– Но ведь это не так?

– Нет, – признался он.

– Я все сказала. – Она снова встряхнула коврик, и он взмыл вверх, словно в ознаменование ее победы.

– Вы вынесли обвинение на основании косвенных улик.

Она несколько мгновений изучающе на него смотрела.

– Пожалуй, вы сообразительнее тех музыкантов, которых я знаю.

– А вы сообразительнее всех горничных, которых знал я, – парировал он.

Она несколько театрально расхохоталась. И внешность ее мгновенно преобразилась. Исчезла воинственно настроенная девчушка. Перед ним стояла девушка-подросток, у которой в жизни явно было больше удовольствий, нежели трудностей.

– Мне надо работать.

– Поскольку вы убираете мою комнату, мешать вам я не намерен. – Слегка поклонившись, он удалился, но она уже что-то искала на своей тележке и его церемонного жеста не заметила.

Когда он вернулся, ее уже не было. Он почувствовал легкое разочарование, чему не преминул удивиться. А потом он вспомнил, как давно ни с кем вот так не разговаривал. Должно быть, ему здорово не хватает словесных перепалок, в которых они с Рэнди были такими мастерами. Пожалуй, подумал он, приятно понять, что ты по чему-то соскучился.

Он внес гитару и сумку в номер и положил их на кровать. Комната была обшарпанная, но удивительно чистая. Здесь не было никаких излишеств, которыми бы побаловал его более современный мотель, – ни холодильника с напитками, ни кофе, не было даже ведерка со льдом. В ванной на полочке стоял стакан с выщербленным краем, а кусочек мыла был такой крохотный, что его наверняка едва хватало на день, что, пожалуй, было вполне разумно. Вряд ли кто-то оставался здесь дольше.

И цена была соответствующая – вполовину меньше, чем в других местах. Если он будет экономным, денег хватит еще недели на две. А потом либо придется возвращаться, либо просить Рэнди выслать еще.

Он включил телевизор – решил послушать новости, но тут же выключил. В мире не происходит ничего такого, на что он мог бы повлиять, а слушать страшилки про женщину, которая подожгла свой дом, где было трое ее детей, он уже устал.

Раздвинув занавески, чтобы было светлее, Коул поставил подушки к стене, уселся на кровать и достал из футляра гитару. Пока что он не столько играл, сколько приводил инструмент в порядок – чистил деку, менял струны.

Коул скучал без того чувства, которое он испытывал когда-то, оставаясь наедине со своими песнями. Это было в то время, когда еще не надо было сочинять что-то такое, что непременно должно попасть в первую десятку. Тогда это было недостижимой мечтой. Он хотел вновь ощутить тот прилив адреналина, который бывал всякий раз, когда он выходил на сцену к многотысячной аудитории, к незнакомцам, которые за вечер становились его друзьями. Если кто-то не подпевал ему, он показывал на них пальцем, укоризненно качая головой. Публика должна была участвовать в празднике, который он для нее устраивал. Он хотел, чтобы, покидая концерт, люди не вспоминали, сколько заплатили за билеты.

Коул нежно обнял гитару за гриф. Пока что он решил довольствоваться тем, чтобы просто держать ее в руках.

Он решил научиться терпению.

Он сам не заметил, как заснул, а когда проснулся, комната была залита оранжевым светом заходящего солнца. Урчание в животе напомнило ему о том, что он ничего не ел с самого завтрака.

Скоро стемнеет, а еще через несколько часов рассветет, и он снова двинется в путь. Во время путешествия ему уже приходилось несколько раз развенчивать детские воспоминания. Города, которые казались мальчишке Коулу райскими островками, теперь были обычным захолустьем. Курорты – с яркими огнями, громкой музыкой, тележками с сахарной ватой – теперь изумляли только обилием пыли. Если бы он хоть на мгновение решил, что и Смоки-Маунтинз не так прекрасен, как ему помнилось, он бы повернул обратно.

Он положил гитару обратно в футляр и понял, что когда в следующий раз вынет ее, то обязательно сыграет. Эта мысль его уже не пугала. Может, он надеялся на нечто большее, но и так хорошо.

Посмотрев по карте, какие есть рестораны вблизи шоссе, Коул решил съездить поужинать в Мэривилл. Во время ужина он услышал, как за соседним столиком говорили о певце, появившемся в одном из клубов в Алкоа, городке неподалеку, и отправился туда.

Парень оказался совсем неплох. Разве что чересчур старался. Коул подумал: немного с ним поработать, и можно брать с собой на гастроли на разогрев. Только когда они будут, эти гастроли, и будут ли?

Возвращался Коул по пустынному шоссе. Парковка перед мотелем неожиданно оказалась заставленной машинами, но свет горел только снаружи. Он завернул за угол, поставил фургон и пошел в свою комнату. Вставив ключ в замок, он вспомнил, что забыл запереть пикап. А что, если Холл и придет утром до того, как он уедет, и это увидит? Конечно, смешно обращать внимание на то, что наговорила какая-то девчонка, которую он больше никогда не увидит. Впрочем, вдруг она права? Лишиться машины было бы сейчас ох как некстати.

Он пошел обратно к пикапу, поднес ключ к дверце... Больше он не помнил ничего.

 

Глава 8

Холли расхаживала взад-вперед по коридору и пыталась убедить себя в том, что ей давно пора уходить. Она сделала все, что могла и должна была сделать. Что ее здесь держит? Она ведь не только не родственница, но даже и не знакомая. Когда сестра в приемном покое стала задавать ей вопросы, Холли не смогла ответить ни на один. Ей даже пришлось звонить Арнольду, чтобы узнать имя, под которым он зарегистрировался. Нил Чэпмен... Странно... Это имя ему никак не подходило. Другое дело Хенк или Дуайт.

Если бы она просто вышла, не взглянув на него, она уже была бы дома. Но стоило ей об этом подумать, как какая-то неведомая сила заставила ее обернуться. Это неподвижное тело – сущий кошмар. Он выглядел так ужасно – все лицо в крови, волосы тоже. Она вспомнила, что волосы у него темно-русые, а теперь они казались почти черными. Медсестра сказала, что кровоточащие раны часто кажутся страшнее, чем на самом деле.

Правда, признала она, плохо, что пострадавший бог знает сколько времени пролежал без сознания.

Хорошо еще, Холли, всю ночь промучившаяся бессонницей, решила прийти пораньше, чтобы привести наконец в порядок бухгалтерию. Парковка у входа была забита, поэтому она отправилась на заднюю стоянку. Еще хорошо, что Арнольд оказался рядом – он помог затащить Нила в ее машину. В этом Нилу Чэпмену повезло.

– Черт подери! – буркнула она себе под нос. Все, у кого есть хоть капля здравого смысла, понимают, что на стоянке мотеля надо быть предельно осторожным. Воры слетаются на туристов, как мухи на варенье.

Холли скрестила на груди руки и прислонилась к стене. Надо переделать кучу дел, прежде всего – убрать двадцать комнат в мотеле. Никто ее ни в чем не обвинит, если сейчас она тихонько уйдет. Она же может потом позвонить и справиться о его состоянии. Если он придет в себя, она узнает, нужно ли ему что-нибудь. А подвезти все необходимое можно днем, когда она поедет домой.

Для этого и надо-то только подойти к двери, открыть ее и выйти из больницы на солнце.

Она взглянула на часы. Солнцу придется подождать еще двадцать минут.

Но, боже мой, как же она ненавидит больницы! В больницах люди умирают. Ее родители умерли в такой же больнице. И она была там, когда это случилось.

Она сама это сделала.

Как глупо звучит – «нажать на кнопку». Ни на какие кнопки никто не нажимал, просто отключили аппаратуру. Потому что она сказала, что это можно сделать. Да, очень глупо. Так же глупо погибли двое людей, которых она любила больше всего на свете, потому что включили бензиновую печку в прицепе, на который копили пять лет. Просто невыносимо глупо.

У нее в ушах все еще стояли голоса врачей. Они повторяли, как хорошо, что ей как раз за день до этого исполнился двадцать один год. Она была единственным ближайшим родственником, поэтому решение об отключении аппарата искусственного дыхания пришлось принимать ей. Очень удачно получилось, что она достигла совершеннолетия.

Она похоронила родителей шесть лет назад. С тех пор она ни разу не праздновала свой день рождения.

Занавески раздвинулись. Вошел низенький человек в очках, сползших на кончик носа. Он поднял глаза от карты, которую держал в руках, и протянул руку.

– Доктор Хардсти.

– Очень приятно, – ответила Холли. Она хотела выйти, но палата была такой тесной, что двоим разойтись было невозможно.

– Вы миссис Чэпмен?

– Я? – От удивления голос ее сорвался. – Нет. Я просто его нашла.

Врач нахмурился. Это явно была неувязка, на которую он не рассчитывал. Но продолжил он так, будто это никакого значения не имеет.

– Поскольку несколько месяцев назад мистер Чэпмен получил тяжелые увечья, случай сложнее, чем мог бы быть. Рентген показал, что рана на черепе не очень серьезная и не могла вызвать столь длительной потери сознания.

– Как это – не серьезная? – спросила Холли. – Вы же его даже не осмотрели.

Он взглянул на нее поверх очков.

– Вы о крови? Это в порядке вещей.

– В порядке вещей?! – Холли больше не могла сдерживаться. Она откашлялась и заявила, стараясь говорить более низким голосом: – Прошу прощения, но я не понимаю, о каком «порядке вещей» может идти речь, если человек – если Нил – так выглядит?

– Раны на голове обычно сильно кровоточат.

– А что вы говорили о других увечьях?

– Судя по результатам осмотра, мистер Чэпмен еще не оправился от тяжелой травмы головы. Предположительно – автомобильная авария. Когда я еще ходил в интернах, у меня был подобный случай... – Он запнулся. – Впрочем, вернемся к мистеру Чэпмену. Когда он выйдет из комы и вернется домой, необходимо будет наблюдение врача. Не думаю, что опасность так уж велика, но лучше подстраховаться. Да, ему некоторое время не стоит подниматься по лестницам. У вас дома это можно обеспечить?

– Но он не живет у меня. Я же сказала, я его нашла на автостоянке.

Доктор сунул папку с картами под мышку и устало посмотрел на Холли.

– Вы хотя бы известили его близких? Холли скрестила руки на груди и исподлобья посмотрела на врача.

– Поскольку никто, и я в том числе, не знает, кто его близкие, извещены они не были. – Чувствуя, что терпение ее на исходе, она поторопилась добавить: – Вчера вечером мистер Чэпмен остановился в мотеле «Слипитайм». Он заплатил за ночь, но, поскольку на стоянке кто-то на него напал и обокрал, он не смог воспользоваться тем, за что уплатил.

Что-то коснулось ее бедра. Она обернулась и увидела, что мистер Чэпмен сосредоточенно на нее смотрит.

– Молли?

– Холли, – поправила она его и облегченно улыбнулась. Да разве имеет значение, знает она его или нет? Слава богу, что не умер.

Врач отодвинул ее в сторону.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Кто вы?

– Доктор Хардсти. Два часа назад вас привезли в больницу с травмой головы. Вы помните, как это произошло? – Он вытащил из кармана ручку-фонарик и направил свет ему в глаза.

– Я запирал свой пикап. Больше не помню ничего.

Холли шагнула к занавеске.

– Ну, думаю, я вам теперь не понадоблюсь. Мне пора.

Нил поднес руку к глазам.

– Мои очки... Вы их не видели?

Ну, конечно, она чувствовала, что чего-то не хватает, но никак не могла понять, чего.

– Когда я вас нашла, вы были без них.

– Но я не могу вести машину без очков.

– Наверное, они упали, когда вас ударили, – предположила Холли.

Доктор Хардсти сунул ручку обратно в карман и повернулся к Холли.

– Будьте добры, выйдите ненадолго, мне надо осмотреть мистера Чэпмена.

Холли еще разок взглянула на Нила.

– Мне надо обратно в мотель. Если я найду ваши очки, я их вам завезу, когда поеду домой.

Нил, поморщившись, повернул к ней голову.

– А когда это будет? – спросил он, явно забеспокоившись.

– После ленча.

– Отлично.

Она раздвинула занавеси.

– Ну, до встречи.

Холли вышла из палаты и, оказавшись в больничном коридоре, снова почувствовала тяжесть на душе. Она шла мимо множества дверей, но ни на одной из них не было таблички «Выход». Она приложила руку к груди и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Нельзя же так.

Скоро ей предстоит тоже прийти в больницу, но уже не посетителем.

К ней подошла женщина с подносом, уставленным какими-то склянками.

– Вам помочь?

– Как мне отсюда выйти?

Женщина показала в ту сторону, откуда Холли пришла.

– До конца и направо.

Холли изо всех сил старалась сдержать шаг. Она кивала людям, шедшим навстречу, и даже попыталась улыбнуться женщине, державшей на руках карапуза в розовых ползунках. Наконец она оказалась во дворе, где уже не пахло больницей, где не было палат, аппаратов, которые надо отключать, где девушки не должны были принимать решений о жизни и смерти собственных родителей.

Сев в машину, Холли взглянула на восток, где чудными красками цвело утреннее небо. Когда она доберется до мотеля, постояльцы уже встанут, будут собирать вещи. Она займется своими привычными делами, и жизнь войдет в обычную колею.

Если ей повезет, Арнольд отправится по каким-нибудь делам в город, и она попросит его заехать в больницу и отдать Нилу Чэпмену его очки. Поняв, как сильно ей хочется, перепоручить Арнольду это нехитрое дело, Холли даже огорчилась. Совсем недавно Арнольд должен был ходить в больницу каждый день – там умирала от сердечной недостаточности женщина, которую он любил и с которой прожил больше полувека.

Когда это она стала такой трусихой? В какой момент она выпустила на волю демонов своего прошлого, позволив им захватить настоящее? Нет, нельзя поддаваться чувствам, особенно сейчас.

Луч полуденного солнца осветил палату, где лежал Коул. Без очков он видел все расплывчато, в дымке. Коул прикрыл глаза.

Когда болеутоляющее подействовало, Коул почувствовал необычную бодрость и был готов хоть сейчас тронуться в путь. Он даже хотел позвонить Холли, узнать насчет очков, но не мог вспомнить названия мотеля. Он пытался описать его медсестре, но она была из Алкоа и в Таунсенде ничего не знала.

Как не хотелось этого избежать, но придется еще кое-куда позвонить. Он совсем недавно принял решение не возвращаться, пока не найдет для себя ответов хотя бы на некоторые вопросы. Иначе не будет у него мира в душе.

Выходит – не судьба. Ну что ж, по крайней мере, он сам принял решение о том, что путешествие закончено.

Ждать дольше никакого смысла не было – полицейский ясно сказал, что надежды на то, что деньги найдутся, нет. Судя по всему, вор был заезжий и следов никаких не оставил.

Без денег Коулу деваться было некуда. Ну что же, все к лучшему. Так часто бывало в его жизни – решение принимали за него. Может, это не так уж и плохо, когда тебя не давит груз ответственности.

Господи, ну кого он пытается обмануть?

Он повернулся на бок и потянулся к телефону. Серьезных решений он принимать не может, но хоть чем-то в состоянии управлять. Он попросил телефонистку включить стоимость звонка в его счет и быстро, чтобы не передумать, набрал номер.

К телефону подошел Фрэнк.

– Алло! – сказал он нарочито бодрым голосом.

– Это Коул. Рэнди здесь?

– Я уже начал волноваться, не случилось ли чего. Ты больше недели не звонил.

– Со мной все в порядке.

– Когда вернешься?

– Скоро. Где Рэнди?

– Ты даже представить себе не можешь, как я рад это слышать. Все это время репортеры мотали Джэнет нервы, пытаясь выяснить, почему же мы не сообщаем той новости, о которой всех предупредили. Но она просит тебе передать, что понимает твое состояние и зла на тебя не держит.

Удар точно в цель. Ему и в голову не приходило, что Джэнет может злиться. В конце концов, разбираться с прессой – ее обязанность.

– Скажи, что я ей за это благодарен. Так что с Рэнди?

– Еще одно. Мне не понравились рубашки, присланные от Кроуэлла, и я отослал их назад. Ты не возражаешь?

Да что происходит?! Фрэнка обычно нисколько не заботило, что Коул думает о рубашках, в которых он по контракту должен был выступать.

– Пап, у меня сейчас нет желания это обсуждать. Я позвонил, чтобы поговорить с Рэнди. Он дома или нет?

Фрэнк помолчал, потом сказал неохотно:

– Сейчас я его позову.

Коул перевернулся на спину, поправил подушку. Голова болела не очень, но напоминала ему о мучениях, которые он терпел в прошлый раз. Он все время ждал, что дикие боли вернутся, и готовил себя к этому. Врач пытался расспросить его об аварии. Коул дал ему понять, что говорить об этом не желает. Тогда врач стал нахваливать хирургов, делавших Коулу операцию, говорил, что все срастается как нельзя лучше и что Коулу очень повезло, но Коул все равно упорно молчал.

Наконец в трубке раздался голос Рэнди, который говорил громче и живее обычного:

– Привет, братишка, как дела?

– Мне нужна твоя помощь.

– Я ничего не могу. По крайней мере, сейчас, – поколебавшись, ответил Рэнди.

Что-то явно было не так.

– А когда?

– Сюда ты мне больше не звони, – нехотя сказал Рэнди.

– Что?!

Коул услышал голос Фрэнка:

– Дай мне трубку, черт подери!

– Папа записывает все, что ты говоришь. – В трубке раздался подозрительный шум. – На линии установлен так называемый «жучок». Если ты позвонишь еще пару раз, он будет знать, где тебя искать. Сейчас все в порядке, но с этого же аппарата тебе сюда звонить больше нельзя. Трех-четырех раз достаточно.

– Он врет, Коул, – раздался голос Фрэнка.

– Пока! – крикнул Рэнди.

– Коул? – завопил в трубку Фрэнк. – Ты меня слышишь?

Коул медленно положил трубку на рычаг. Несколько минут он лежал без движения, потом поставил телефон на тумбочку, вылез из кровати и подошел к окну. Он видел лишь смутные очертания окружающего.

Коул моргнул.

Ничего не изменилось.

Ничего никогда не меняется.

Фрэнк распахнул дверь в комнату Рэнди. Он открыл было рот, собираясь разразиться проклятьями, но тут увидел, чем занимается его младший сын.

– И куда ты собрался, черт подери? Рэнди перестал паковать вещи в чемодан и поднял голову:

– А тебе-то что за дело?

– Мне – никакого. Я думаю о Коуле. Это он, когда звонит, требует к телефону тебя. А по мне – так без тебя жизнь гораздо проще.

– Грубо, но честно. – Рэнди выдвинул ящик комода и вывалил все его содержимое в переполненный чемодан.

– Ты обещал помочь найти его. – Агрессивности Фрэнка как не бывало. Он походил сейчас на старого, изнуренного генерала после тяжелой битвы. – С чего это ты передумал?

– Коул вернется сам, когда придет в себя, – устало сказал Рэнди.

– Ты же знаешь, что говорят врачи. – Фрэнк провел ладонями по лицу, словно пытаясь стереть с него тоску и тревогу. – Коул давно не в себе. У него так и не прошел стресс после аварии. Нам надо вернуть его домой и помочь ему. Сам он не справится.

– Это все чушь. Коул такой же псих, как и я.

– Никто не говорит, что он псих. Ему просто надо помочь справиться с не совсем нормальным состоянием. Ему надо поговорить с людьми, которые собаку съели в таких вещах.

Рэнди захлопнул чемодан.

– Он отлично справляется и сам.

– Откуда тебе это известно? – спросил Фрэнк настороженно.

Рэнди понял, что сболтнул лишнее.

– Я знаю Коула. Он всегда мог сам о себе позаботиться. – Он взглянул на стол и комод, проверяя, не забыл ли чего-то важного.

– Я тебя не понимаю, – сказал Фрэнк. В Рэнди что-то щелкнуло.

– Вот тут ты абсолютно прав. Ты меня не понимаешь. Ты понятия не имеешь, каков я на самом деле. – Он навалился на крышку, пытаясь закрыть чемодан. – Хорошо, что исчез не я. Про меня ты знаешь так мало, что даже не смог бы заполнить заявление о пропаже. Я перестал рассчитывать на тебя в тот самый день, когда Коул получил свой первый гонорар.

– Ты не прав!

– Скажи, какого цвета у меня глаза?

– Что за идиотизм! Велика важность – цвет глаз! Это ничего не доказывает.

Рэнди эта беседа была неприятна не меньше, чем Фрэнку. Он не хотел выходить победителем в споре, но остановить себя уже не мог.

– Какого они цвета? – упрямо повторил он.

– Голубые, – ответил Фрэнк без особой уверенности.

Рэнди обернулся и пронзил его испепеляющим взглядом.

– Ну, значит, карие, – поправил себя Фрэнк. – У твоей матери были голубые. Ты так похож на нее, что я решил...

Рэнди никогда не слышал, чтобы Фрэнк говорил о маме. И ему было больно, что он вспомнил о ней сейчас, в этом разговоре.

Он снова попытался закрыть чемодан, но ничего не получилось, и он бросил его на пол у кровати. Момент для того, чтобы торжественно хлопнуть дверью, был упущен. Завод кончился, и Рэнди уже не знал, что делать. Тем более что нельзя уехать, не поговорив о Коуле. Он взглянул на часы, стоявшие на столике у кровати.

– Когда меня ждут в студии?

– В три часа.

– Тогда мне пора.

– Время еще есть.

Рэнди не понимал, почему Фрэнку так не хочется, чтобы он уезжал. Он ждал, что отец будет на него вопить или злорадствовать по поводу того, что снова вышло так, как хотел он.

– Что тебе от меня нужно?

– Не знаю, – признался Фрэнк. – Раньше мне казалось, что знаю, но теперь я ни в чем не уверен.

Услышав это, Рэнди понял, что бороться больше не может. Внутренний голос предупреждал его, что он опять останется в дураках, но что-то в глубине души требовало предоставить Фрэнку еще один шанс оправдаться, выслушать Рэнди, доказать, что в его сердце есть место обоим сыновьям.

– Ты помнишь тот год, когда ансамбль наняли играть в Восточном Техасе, в турне с конным цирком?

– Коулу было десять... – Фрэнк вовремя спохватился. – А тебе...

– Семь, – подсказал ему Рэнди.

– Точно.

– Вы с Коулом уехали, а меня оставили на ранчо с одной престарелой парой.

– УсТройтели отказывались оплачивать твое содержание, поэтому таскать тебя с собой не имело смысла.

Прошло столько времени, но Рэнди все еще больно было слушать, как легко Фрэнк объясняет все необходимостью. Рэнди постарался не думать о старой обиде. Лучше опять спрятать ее в укромный уголок души, где накопилось много неприятных и тяжелых воспоминаний. Ведь на самом деле эта передышка в бесконечном путешествии пошла маленькому мальчику, так нуждавшемуся в тепле и ласке, только на пользу.

– Тот человек на ранчо... – Как странно, он забыл его имя! – ...Он брал меня с собой на работу.

– Тебя там оставили не для того, чтобы ты работал, – возмутился Фрэнк. – Я заплатил этим людям, чтобы они за тобой ухаживали.

Рэнди не обратил на слова Фрэнка никакого внимания.

– Когда мы кормили кур, он давал мне подержать цыплят, но они всегда пытались вырваться из рук. Однажды он сказал мне, что цыплята – как люди: чем крепче их держишь, тем больше они рвутся на волю. Я ему не поверил. И тогда он усадил меня, велел раскрыть ладонь и поставил на нее цыпленка.

Рэнди пристально взглянул на отца.

– Старик был прав. Цыпленок спокойно уселся на ладони. А потом даже заснул.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Ты зажал Коула так крепко, что ему не хватало воздуха. Если ты не ослабишь хватку, он не вернется никогда.

– Это неподходящий пример. Коул... Рэнди покачал головой.

– Он болен, – настаивал Фрэнк. – Ему необходима наша помощь.

– Коул здоровее нас всех, – грустно усмехнулся Рэнди. – Наверное, мне надо было как-то иначе выразить свою мысль.

– Врачи считают...

– Хватит с меня этой чуши! Врачи не знают Коула, а мы знаем. Двое из твоих эскулапов и в глаза его не видели. Откуда им может быть известно, что с ним происходит?

– Ну, допустим, мы дадим Коулу время, которое ему, по твоим словам, так необходимо. А что, если, пропутешествовав пару месяцев, он решит, что прежняя жизнь была замечательной, но возвращаться поздно, потому что время упущено? Тебе не хуже, чем мне, известно, что нам всем крупно повезло. Я до сих пор боюсь поверить, что нам столько времени удается скрывать то, что произошло. Пока что нам все сходит с рук, но нельзя рассчитывать, что это продлится вечно.

– Хорошо, а что будет, если тайна раскроется? В худшем случае – поползут слухи, будто Коул понял, что ему надо вернуться домой, припасть, так сказать, к корням. Его поклонники съедят это, как миленькие.

– Значит, он там? – осторожно поинтересовался Фрэнк.

– Не играй со мной в эти игры, Фрэнк. Я не сказал тебе ничего, чего бы ты не знал сам или не вычислил.

– Если ты знаешь, где он и как с ним связаться, тогда зачем ты разыгрывал спектакль по телефону?

– Звонит он, я ему не звоню. Я знаю, где он был неделю назад, но потом он мог поехать в любом направлении.

– Ты спросил про студию. Значит ли это, что ты все-таки будешь сниматься?

Надо было еще кое-что доснять, чтобы клип «Прогулки по городу» вышел одновременно с альбомом. Фрэнк с Джэнет считали, что достаточно перемонтировать то, что есть, пару раз снять Рэнди издалека, а все остальное заполнить съемками старых концертов. Участие Рэнди, пусть минимальное, было необходимо.

– Я хотел сначала поговорить об этом с Коулом, но, боюсь, на это сейчас надежды мало.

– Так да или нет? – настаивал Фрэнк.

– Да.

– Сейчас мне кажется, что выбора у нас нет. – Фрэнк, казалось, говорит скорее сам с собой, а не с Рэнди. – Надо продержаться как можно дольше. Если нам повезет, когда Коул решит вернуться, ему будет куда возвращаться. Если нет... – Он пожал плечами. – Наверное, проблемы следует решать по мере их поступления.

Рэнди внимательно смотрел на отца. Он так спокойно принял то, что всего полчаса назад приводило его в ярость. Да, оказывается, и он плохо знает Фрэнка.

– Ты что, мне не веришь? – спросил Фрэнк, будто прочитав мысли Рэнди.

– А почему я должен тебе верить? Мы говорим всего-навсего о жизни Коула, не о твоей же.

– И о твоей, – поправил его Фрэнк. – Мы с тобой связаны, как прежде.

– У меня еще все впереди. Я бы мог поступить в университет, если бы захотел.

– Ты же даже школы не закончил.

– А по чьей вине? – спросил Рэнди.

– Если бы те, кто в чем-то виноват, платили по счетам, эта страна жила бы без долгов, сынок.

 

Глава 9

Холли припарковала свою «Корсику» около больницы, выключила мотор, вышла и уверенным шагом направилась к главному входу. У окошечка справочной она даже заставила себя улыбнуться и спросила, где ей найти Нила Чэпмена. И только когда двери лифта закрылись, улыбка сползла с ее лица.

Она взглянула на свои руки. Слава богу, не дрожат.

Неплохо. Наверное, лекция, которую она сама себе прочитала, – насчет того, что надо бороться со страхами и жить полной жизнью, все-таки подействовала. Тем более что длился этот внутренний монолог все время, пока она убирала двадцать комнат.

Она давно обнаружила, что, когда есть о чем подумать, уборка идет в два раза быстрее. Скорее всего потому, что время течет незаметно. Вообще-то менять простыни и чистить унитазы быстрее не получается.

Арнольд приучил ее к книгам на кассетах. У него в конторе была целая библиотека, и он предложил ей брать все, что захочется. Когда три месяца назад Холли переехала в дом дедушки в Мэривилле, ей почти не удавалось читать – времени не хватало. К вечеру она уставала так, что книга валилась из рук. Кассеты, конечно, книг не заменят, но уж лучше что-то, чем ничего.

Двери лифта раскрылись, и, только когда они снова стали закрываться, Холли поняла, что это нужный ей этаж. Она придержала их рукой, выскочила и, взглянув на медную табличку-указатель с номерами палат, поняла, что ей налево.

Она ни за что не хотела заглядывать в палаты, мимо которых проходила, но все-таки по сторонам смотрела. Кое-кто из больных был болен явно тяжело, остальные выглядели вполне нормально, как те, которых она видела в вестибюле.

Вот наконец и четыреста тридцать шестая. Дверь оказалась закрытой. Она легонько постучала, подождала. Ответа не было. Тогда она постучала еще раз, погромче. Снова тишина. Холли приоткрыла дверь, заглянула внутрь. Кровать была пуста. Она зашла.

Когда Холли наконец увидела его у окна, в распахнутом халате, отступать было поздно.

– Неплохой вид, правда? – спросила она. Он стянул разошедшиеся полы халата, обернулся к ней.

– Холли?

– Она самая. – Она полезла в карман за его очками. – Простите, что не смогла вырваться раньше. Денек был – не продохнуть.

– А я и забыл, что вы должны прийти, – признался он.

Она протянула ему очки.

– Что-то не так?

– Почему это вы спрашиваете? – удивился он, надевая очки.

– Не знаю. Выглядите вы как-то иначе.

– Может, из-за больничной одежды? – Он взглянул на свои босые ноги, пошевелил пальцами. – Точнее сказать, из-за некоторого ее недостатка.

– Что сказали полицейские?

– Практически ничего.

– Я унесла ваши вещи из комнаты, чтобы вам не пришлось платить за еще один день.

Он грустно усмехнулся:

– Это мало меняет дело. Я сейчас в таком положении, что счет мне выставить можно, но вот заплатить по нему...

– В общем, я думала не только о вас, но и об Арнольде. В августе комнаты пустовать не должны. Это же последний месяц сезона.

Коул сел на стул у кровати.

– Тут приходила женщина из администрации, спрашивала, предоставляет ли мотель страховку.

Холли печально вздохнула.

– До прошлого месяца предоставлял. – Она как могла уговаривала Арнольда от нее не отказываться, но счет пришел одновременно со счетом за памятник жены, и он мог оплатить только один из них.

– Да это неважно. Я уже сказал ей, что расплачусь сам.

– А во что это обойдется? – спрашивала Холли не из пустого любопытства. Она давно собиралась узнать у врача о стоимости пребывания в больнице, но пока так и не собралась.

– Я не спросил.

– Интересно, кто придумал такую уродливую одежду? – спросила Холли, имея в виду больничный халат.

Коул задумчиво склонил голову набок, словно размышляя над ее вопросом. Но то, что он сказал, никакого отношения к этому не имело.

– А вы гораздо старше, чем я думал.

Она торопливо пригладила волосы и произнесла чуть обиженно:

– Вы говорите так, словно я глубокая старуха.

– Вовсе нет. Просто, когда я вас увидел, я решил, что вы подросток.

– Наверное, у меня такой тип лица. – Синди Кроуфорд могла не бояться конкуренции со стороны Холли Мердок.

Пора было прощаться и уходить. Она позвонила в ресторан, хотела узнать, нельзя ли прийти попозже, но попала на Линду Джин, которая с ходу уговорила ее прийти на три часа пораньше и поработать за нее. Трудно отказать человеку, с которым Холли уже договорилась насчет подмены в начале зимы.

– Вы точно не хотите, чтобы я кому-нибудь позвонила от вашего имени? Друзьям? Или родственникам?

– У меня никого нет.

Как такое может быть? О том, что она скажет дальше, Холли даже подумать не успела, у нее это вырвалось само собой.

– Я понимаю, что это не мое дело, но куда же вы отсюда отправитесь? Ну без денег, да еще после травмы. – Ну вот, этого еще не хватало. Опять она берется за свою дурацкую благотворительность. Ведь сама же себе обещала – больше никогда! Переезжая в Мэривилл, она клялась себе в этом.

– Я еще не знаю.

– Хотите, я поспрашиваю, может, кто купит вашу гитару? Много вы за нее не получите, в этих местах такого добра навалом, но если не будете шиковать, хватит, чтобы добраться до дома.

– Гитара – это единственное, что у меня есть, – сказал он, смущенно улыбнувшись. – А дом мой там, где мой пикап.

Ну умница! Стояла в полушаге от двери, нет, надо было рот открывать. Неужели она никогда не научится сдерживаться? Она внимательно на него посмотрела. Вид у него – с забинтованной головой и в халате размера на три больше – был не самый привлекательный, но в лице было что-то неуловимо знакомое. Что-то такое располагающее, роднившее его с ее друзьями, соседями, приятелями, которых она знала всю жизнь.

Все равно она сдастся и позовет его к себе. Это так же неизбежно, как то, что персик, который она выбирает, обязательно оказывается червивым.

– У меня есть комнатка над гаражом. Если хотите, можете там некоторое время пожить. Предупреждаю, на особый комфорт не рассчитывайте, но все равно ночевать там удобнее, чем в пикапе.

– Почему вы мне это предлагаете?

– – Возможно, потому, что господь не наградил меня чувством осторожности. Иначе я просто передала бы вам очки через дежурную медсестру и спокойно поехала бы дальше по своим делам. Нет, мне обязательно надо было подняться сюда, проверить, как вы. Вот ведь дура!

Решила, что вы здесь маетесь одиночеством и будете рады компании.

– Простите меня. Просто я привык к тому, что люди, которые мне что-то предлагают, обязательно хотят чего-то взамен.

Если он надеялся, что кто-то будет тешить его самолюбие, то он крупно просчитался. Холли решила раз и навсегда поставить все точки над «и».

– Знаете, никак не могу себе представить, чего бы мне захотелось получить от вас.

– Хотите сказать, что не находите во мне ничего привлекательного?

– Мне не хотелось бы оскорблять ваши чувства.

– Ничего страшного. Можете особо не деликатничать. Я и сам представляю, какой у меня сейчас видок. Впрочем, похоже, вы любительница резать правду-матку.

Ишь какой выискался. Ну она не будет его жалеть!

– Полагаю, если вы примете мое предложение, нам сразу же надо будет обговорить кое-какие условия. Начнем с того, что я вам даю неделю на поправку. Если вы решите остаться дольше, вам придется платить за проживание.

– И сколько же?

– Двести пятьдесят долларов в месяц за комнату и стол. – Эта цифра возникла сама собой. – Или же на ту же сумму услуги по ремонту и починке. – Она с удивлением поняла, что относится к этой идее с неожиданным энтузиазмом. Лучше бы он согласился платить. Деньги ей будут очень нужны. Но неплохо к январю и дом в порядок привести. – Час вашей работы оценим в пять долларов.

– Это ваш дом?

– Можно сказать, моего деда.

– А дедушка возражать не будет?

– Какое ему дело?

– Вы же сказали, что это его дом.

– В каком-то смысле. Во всяком случае, это был его дом до тех пор, пока он не отправился в Аризону. Решил найти богатую вдову и научиться играть в гольф.

Коул улыбнулся:

– Зов свыше?

– Да нет, просто проснулся как-то утром и понял, что это последний шанс.

– А что, если я буду работать больше пятидесяти часов в месяц? Вы будете мне доплачивать?

– Я не могу. Мне необходим каждый цент. У Арнольда в мотеле всегда есть какие-то неполадки, так что вы и у него сможете подзаработать. Пожалуй, на бензин, чтобы снова отправиться в путь, вам хватит, а больше, как я поняла, вам и не надо.

– Пожалуй.

Это был не совсем тот ответ, на который она рассчитывала. С Нилом Чэпменом явно что-то творилось. Что именно, она знать не желала. У нее своих проблем по горло, а времени на их решение в обрез. Чтобы удостовериться, что он понял ее правильно, она повторила:

– Мы с вами обсуждаем чисто деловое соглашение. Мне нужен помощник по дому, больше ничего.

– Мне ничего другого и в голову не приходило. Честно говоря, Холли, вы не в моем вкусе.

Она чуть было не рассмеялась, услышав в его голосе защитные нотки. Она-то хотела убедиться, что ничего в нем ее не привлекает, а вместо этого нарвалась чуть ли не на оскорбление. Оказывается, отвергать – это одно, а быть отвергнутой – совсем другое.

– Ну, значит, мы отлично поладим.

– Может, вы подождете? Мне надо несколько минут, чтобы переодеться.

То есть как? Может, она не так его поняла? Куда это он намылился?

– Зачем? Если я не ослышалась...

– Не ослышались. Я собираюсь отсюда выбраться.

– Нельзя! – Она испугалась при мысли о том, что этот сумасшедший на ее руках потеряет сознание или, хуже того, впадет в кому. – Медсестра сказала мне мнение врача. Он считает, что вам надо пробыть в больнице еще не менее суток.

– Я всего-навсего ушиб голову, – сказал Коул и, подойдя к шкафу, достал оттуда пластиковый пакет со своими вещами. – Со мной и не такое случалось.

– Стойте! – решила остановить его она. – Вы не можете это надеть, у вас вся одежда в крови. Я возьму ее домой, постираю, а завтра привезу чистое.

Он открыл пакет, заглянул внутрь, нехотя снова его закрыл и спросил:

– А вы не привезли вещи из мотеля? Там у меня в чемодане есть смена.

– Я их оставила в конторе.

– А вы не могли бы...

– Сегодня вечером я приехать не смогу. Я и так на работу опаздываю. – Вспомнив, что ему ничего не известно о ее жизни, она пояснила: – По вечерам я работаю официанткой.

Он на минуту задумался.

– Хорошо, я сам туда доберусь. Если вы дадите адрес, я на такси доберусь до мотеля, пересяду в свой пикап и буду ждать вас у вас дома.

– На такси?

– Ах, да. Мне придется одолжить у вас пару долларов.

– Я же сказала вам...

– Холли! – прервал он ее. – Обещаю, я вам эти деньги верну, если хотите – вдвойне. Могу дать расписку. Пожалуйста, не будем об этом спорить.

Так вот как все разворачивается. Одно только «пожалуйста», и от ее решительности и следа не осталось. Она стянула с плеча сумочку, нашла кошелек, вытащила несколько купюр, протянула ему и шагнула к двери.

– А адрес? – напомнил он ей.

Ах да, на чем бы ему написать? Нил уже протягивал ей листок.

– Попросите Арнольда, чтобы он объяснил, как туда добраться, – сказала Холли, написав название улицы и номер дома. Она перекинула сумку через плечо. – Если вспомню что-нибудь важное, оставлю вам на кухонном столе записку.

– Ладно. Но как я попаду внутрь?

– Задняя дверь не запирается. Кстати, она как раз нуждается в ремонте.

– Прежде чем вы уйдете...

– Что еще? – спросила она нетерпеливо.

– Я просто хотел сказать «спасибо».

Она вовсе не собиралась улыбаться; она чувствовала, что снова сделала все для того, чтобы ее использовали, она опаздывала из-за него на работу, она взвалила на себя ненужную ношу, она... Но он сказал это простое слово так искренне, так мило, что улыбка на ее губах появилась сама собой.

– Добро пожаловать! – неожиданно для себя ответила Холли и вышла.

Нет, все-таки она редкостная дура! Уникальный экземпляр!

Выехав из мотеля по направлению к Мэривиллу, Коул не сводил глаз с дороги. Его озадачило то, как дежурная медсестра, прекрасно знавшая, что он сейчас не может заплатить даже за то время, которое провел в больнице, уговаривала его остаться. Она сказала ему, что никогда не слышала про то, чтобы человек выписывался вопреки рекомендациям врача, и вела себя так, словно воспринимала его поступок как личное оскорбление.

Идя вызывать такси, он увидел свое отражение в стеклянной двери. Видок был не из лучших. Он целый час доказывал свое право уйти и выглядел устало, под глазами красовались огромные круги. Одежда в пятнах крови, забинтованная голова и всклокоченные волосы дополняли картину. Но, пожалуй, если бы он выглядел лучше, водитель «Скорой», которого он остановил в коридоре, чтобы узнать, как можно вызвать такси, не сжалился бы над ним и не предложил подвезти до мотеля. Стало быть, нет худа без добра. Ему удалось даже сохранить деньги Холли.

Дорога была извилистой. Слева он увидел несколько строгих кирпичных зданий и догадался, что это Мэривиллский колледж. Арнольд говорил, что это одно из лучших частных учебных заведений на Юге. Он искренне удивился, узнав, что Коул о нем никогда не слышал, и собрался было перечислить всех его знаменитых выпускников, но Коул перевел разговор на Холли.

На вопрос о том, как давно Холли работает здесь, старик коротко ответил:

– Два месяца.

Коул выдержал паузу, но обычно разговорчивый собеседник в подробности не пускался. Коул предпринял еще одну попытку, на сей раз поинтересовавшись, как получилось, что Холли пришла работать в мотель. Арнольд сказал, что не помнит, как они познакомились.

Арнольд явно не желал говорить о Холли. Какие у него были для этого основания, Коул понять не мог. Возможно, старик просто защищал Холли от назойливых молодых людей. Так или иначе, но Арнольд дал Коулу понять, что, если тот будет вести себя недостойно, ему придется за это ответить.

Коул доехал до улочки у подножия холма, где надо было повернуть налево. Он оказался в коттеджном квартале, засаженном старыми развесистыми деревьями. Дети катались на велосипедах, не обращая внимания на машины, по тротуарам рука об руку прогуливались парочки. Почти у каждого крыльца сидела собака, с восторгом облаивавшая всех прохожих. Кое-где за распахнутыми окнами горел свет.

Воздух был густой, пахло свежестью, и запах этот почему-то казался знакомым. Так пахнет только на Юге.

На Коула нахлынули смутные воспоминания, он вспомнил детство, бесконечные путешествия с отцом. Это были даже не воспоминания, скорее ощущения. Здесь он не бывал никогда, и все же ему казалось, что он знает и эти дома, и этих людей, знает, чем они живут, о чем думают, на что надеются. В таком квартале можно было годами держать открытой заднюю дверь и знать, что ничего дурного не случится. О детях здесь заботится вся улица. Разбитую коленку тебе перебинтует любая из матерей, а если ты голоден – в десятке домов тебя накормят.

У самого Коула такого детства не было. Но в сотне южных городков все происходило именно так. А если он себе это придумал, то и ладно. Ночью, когда он ляжет в кровать, будет представлять себе, как бы они с Рэнди жили этой размеренной и спокойной жизнью.

Он доехал до вершины холма. Дорога заканчивалась тупиком, здесь надо было повернуть направо. Дома стояли несколько в стороне от дороги, участки были побольше, с несколькими фруктовыми деревьями и отдельно стоявшими гаражами. Холли сказала, что ее дом по левой стороне, белый с зеленым.

Одного она не сказала: что здесь почти все дома были белыми и многие – с зеленой отделкой, от светлой до изумрудной, все в густых зарослях кустов, за которыми не было видно ни крыльца, ни номера дома.

Ко всему прочему и солнце вот-вот должно было закатиться.

Проехав пару раз взад-вперед по улице, Коул остановил свой выбор на доме, во дворе которого висело на веревке только женское белье. Он свернул на посыпанную гравием дорожку и остановил машину перед гаражом.

Прежде чем открыть заднюю дверь, он постучал. Никто не ответил. Он вошел и попал в помещение, которое раньше было, несомненно, задним крыльцом, а теперь превратилось в прачечную. Он открыл еще одну незапертую дверь и оказался в кухне. Над раковиной было большое окно. Уже стемнело, и Коул видел только очертания предметов. Пошарив по стене, он нащупал выключатель. Медная люстра с тремя лампочками осветила безукоризненно чистую кухню.

На сверкающем никелем столе Коул увидел записку Холли, засунутую между солонкой и перечницей.

«Нил!

У нас возникла небольшая проблема. Я вспомнила, что в комнату над гаражом надо подниматься по лестнице, и, кроме того, там нет кровати. В доме есть тахта, но она вам будет коротка. Если вы предпочтете одиночество, пренебрегая рекомендациями врача, то можете спать над гаражом, на полу (в таком случае возьмите в шкафу в холле одеяла, простыни и подушку). Или же располагайтесь в одной из спален. Вообще-то можете выбрать себе любую, кроме моей.

Дома я буду около половины первого. Меня не ждите. Спите спокойно до утра, поговорим, когда я вернусь из мотеля.

Ешьте все, что найдете, хотя, боюсь, выбор невелик. Я не успела заехать в магазин.

Холли».

Коул перечитал записку и недоверчиво покачал головой. Либо Холли существо из другой эпохи, либо она удивительно наивна. Ну какая женщина предложит мужчине, о котором она ничего не знает, расположиться в соседней спальне? А вдруг он какой-нибудь маньяк-насильник? Хорошо бы ей кто-нибудь преподал пару уроков, разъяснив наконец, как устроен этот мир.

Упоминание о еде разбудило давно дремавший голод. В больнице ему предложили поужинать, но он отказался – хотел добраться до места еще засветло. Он обвел взглядом кухню, пытаясь определить, на какой из полок стоят консервы. Решил взглянуть на полке над плитой. Потянул за ручку, и та, оторвавшись, осталась у него в кулаке. Коул положил ее на подоконник и попытался открыть дверцу пальцами. Не тут-то было.

Пришлось перейти к следующему шкафчику. Там была только одна полка, заставленная тарелками и чашками. Он заглянул внутрь и увидел, что крепления для остальных полок отсутствуют. Да, здесь и впрямь есть к чему приложить руки.

Он прошелся по кухне, открывая то одну дверцу, то другую. Везде чего-то не хватало или что-то было сломано. Коул засунул руки в карманы и огляделся. Комната была в удручающем состоянии. Краска на потолке облупилась, линолеум протерся до дыр.

Месячную плату за стол и жилье он мог заработать, не выходя из кухни.

 

Глава 10

До комнаты Коула донесся запах бекона, проникший ему в подсознание. Он счел это сном и решил в нем остаться, совершенно не желая просыпаться и разочаровываться. Но запах его преследовал – он витал над школьной столовой в Нью-Мексико, где играл Бадди, а потом долетел и до белого с зеленым домика.

Запах не исчезал. Коул очнулся и открыл глаза. Он зевнул, потянулся, нашарил рукой очки. Выбирая комнату, в которой будет жить у Холли, он был убежден, что впереди ужасная ночь. Старая железная кровать, лучшая из двух, предоставленных ему на выбор, была продавлена посередине, а когда он уселся на краешек, угрожающе заскрипела. Но стоило ему лечь, опустить голову на подушку, накрыться хрустящей крахмальной простыней, и ему показалось, будто он в объятиях нежной и ласковой возлюбленной. Впервые за долгое время сон был ему преданным другом, а не изощренным мучителем.

Чувствуя себя совершенно выспавшимся и отдохнувшим, Коул перевернулся на спину и тут же вспомнил, каким образом он стал гостем Холли Мердок. Он с удивлением ощупал свою голову. Потрясающе, но мигрень так и не началась. И тут новые запахи проникли в комнату – запахи свежесваренного кофе и горячих тостов.

Он слез с кровати, отдернул кружевные занавески и выглянул в окно. Солнце было уже высоко. Холли давным-давно должна была быть на работе. Он натянул рубашку, влез в джинсы и, застегивая их на ходу, направился к двери.

Вчера вечером, когда Коул приехал, он не обнаружил в доме следов присутствия кого-либо еще, кроме хозяйки. Правда, он не заглядывал ни в шкафы, ни в комоды в других спальнях.

Коул замер у двери. А что, если она привела кого-то с собой ночью? Она не в его вкусе, но это не значит, что она не имеет успеха у мужчин. Он знал множество таких, которым нравятся крепенькие спортивного вида девушки.

Ну, что делать? Можно, конечно, посидеть в комнате, пока она не уйдет на работу, а можно рискнуть и предстать перед ней и ее возможным спутником неожиданно. Пожалуй, ни то, ни другое ему не нравится.

Вечером он съел банку консервированных равиоли и выпил диетической колы. Запахи, доносившиеся из-за двери, были столь притягательными, что Коул решил преодолеть смущение. Если ей не захочется видеть его за столом, он поест у себя в комнате. Он взялся за ручку двери.

– Ой, – сказала Холли, отступая назад. – Ты меня напугал.

Коул подтянул джинсы.

– Я хотел пройти в ванную.

– Поторопись. Завтрак готов.

– А я думал, ты утром уезжаешь в мотель. Она вытерла руки о кухонное полотенце, висевшее у нее на плече.

– Я уже час как освободилась.

– А который час?

– Без четверти двенадцать.

– Шутишь?

– Я даже начала немного волноваться, – призналась она. – Ты, конечно, очень устал, но ведь и травма головы дело серьезное. Когда я вернулась с работы, то не удивилась, что ты еще спишь, но, придя из магазина, подумала: а что, если он взял и умер?

Коул рассмеялся.

– И решила, что, если меня не разбудит запах жареного бекона...

– То тебя ничто уже не разбудит, – закончила она.

– Прости, что напугал тебя. – Коул пригладил ладонью волосы. Ему нестерпимо хотелось в душ. – Сейчас быстренько приведу себя в порядок и приду.

– Даю тебе две минуты, а потом начинаю завтракать, – предупредила она. – Ненавижу остывшую яичницу.

Он ни секунды не сомневался в реальности угроз.

– Овсянку тоже сварила?

– Ты любишь овсянку?

– Ненавижу.

Наконец-то он добился от нее улыбки.

– Я бы на твоем месте не говорила об этом вслух в здешних местах. Людей выгоняли из города и за менее серьезные проступки.

Ему нравилось, как она улыбается – всем лицом, а не только губами.

– Спасибо, что предупредила. Постараюсь впредь быть осторожнее.

Она пошла в кухню.

– Имей в виду, тридцать секунд ты уже потратил.

На ходу заправляя рубашку в джинсы, Коул подошел к столу. Он не знал, уложился ли он в срок или Холли его подождала. На столе стояли мисочки и тарелки с яичницей, беконом, жареной картошкой и тостами в таких количествах, что их хватило бы на шестерых. Перед ее тарелкой стояли стакан молока и стакан сока. Перед его – то же самое и еще кружка кофе.

– Приступай, – сказала она. Повторять приглашение не требовалось. За едой они почти не разговаривали. Коул забыл, когда был так голоден и когда еда была такой вкусной. Бекон был поджарен изумительно – с корочкой, но не подгорел. Картошка – с луком и перцем, яичница – пышная, в меру прожаренная, а к тостам – свежее масло и джем, похоже – домашний.

Правда, кофе оказался отвратительным.

Холли предложила ему последний кусочек бекона.

Он замахал рукой:

– Я и так напоминаю себе того парня из «Чужих».

– Не смотрела. Терпеть не могу страшные фильмы.

– У него в животе росло...

– И слушать про это тоже не люблю. – Она встала из-за стола, собрала тарелки и понесла к раковине.

Коул стал помогать ей убирать со стола.

– Ты готовила, я вымою посуду.

– Согласна. – Она собрала остатки еды и поставила в шкафчик у плиты, а потом обернулась к нему: – Понимаю, что это несправедливо, но я никак не могу отделить то, какой ты, от того, кто ты. Я пыталась, но, когда начинаю думать, что все люди разные независимо от их занятий, тут же вспоминаю всех похожих на тебя парней, относительно которых я ошибалась.

– Похожих на меня? Что ты имеешь в виду? Она хотела что-то сказать, но запнулась, помолчала несколько секунд и все-таки ответила:

– Я встречалась с парнем по имени Трой Мартин, начинающим певцом, уверенным, что перед ним большое будущее. Он ездил на гастроли и уговаривал меня ездить с ним. В каждом городке мы встречали таких же певцов, игравших ту же музыку. Все они выглядели по-разному, но по сути были одинаковыми. Каждый был убежден, что идет верной дорогой, что именно он станет новым Коулом Вебстером. Я часто слушала их разговоры. Они честно признавались, что пойдут куда угодно и на что угодно, переступят через все, лишь бы добиться своей цели. Эта страсть не просто вела их, она ими управляла.

Коул хотел сказать ей, что она ошибается. Можно было рассказать о Бадди и о многих других, кого он теперь знал и с кем не хотел терять связи. Но в том, что она сказала, было так много ею пережитого, что Коул понимал – так просто ее не переубедить, если, конечно, он не расскажет ей, кто он такой на самом деле. Он налил в раковину горячей воды, добавил жидкости для мытья посуды.

– Это занятие действительно требует жертв, – сказал он.

– Да, конечно. И это все вполне понятно, но только до тех пор, пока жертвой не оказываешься ты. Те, кто попадал в такие ситуации, рассказывали, что человек, которого привязали к каменному алтарю и приставили к горлу нож, стареет в одно мгновение.

– Откуда ты знаешь, может, твой ТроЙ – обычный подонок. Он мог быть механиком или продавцом и вел бы себя точно так же.

– Я так и думала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде, – ответила она спокойно. – В конце концов... – Холли вдруг замолчала. Лицо ее сильно побледнело. – Черт подери, – пробормотала она, – я сейчас.

Коул продолжал себе спокойно мыть посуду, мало ли что. Вытирая со стола, он услышал доносящиеся из ванной звуки, которые его озадачили. По Холли не было заметно, что ей нехорошо, но эти звуки трудно было с чем-то перепутать. Завтрака, который она проглотила, хватило бы на небольшую сТройтельную бригаду, а сейчас она, несомненно, с ним расставалась.

Ах ты, господи! Кто бы мог подумать? Видел он это не единожды и знал, как это бывает.

Утро было такое светлое, такое радостное, но Коул понял, что расстроен. Он вернулся к раковине, сполоснул уже вымытые тарелки, поставил их на сушилку.

Холли вернулась – бледная, пахнущая зубной пастой. Не сказав ни слова, она взяла полотенце и стала вытирать стакан. Когда она потянулась, чтобы убрать его наверх, ее кофточка задралась. Коул увидел, что пуговица на джинсах расстегнута и «молния» тоже. Это подтвердило его подозрения. Он подумал и решил промолчать. В конце концов, какое ему дело до того, каким способом она следит за своим весом. Ему важно только одно – она захотела ему помочь.

– Холли, наверное, мне не следует совать свой нос... – все-таки не выдержал он.

– Обожаю такие фразы.

– Я только хотел сказать, что, по-моему, ты и в таком виде привлекательна. Не всем же быть ростом метр семьдесят пять при весе шестьдесят. Я знаю мужчин, которым искренне нравятся девушки поплотнее. Может, на твоем пути встретился другой, но мы не все такие.

Она удивленно на него посмотрела:

– О чем это ты?

– Я насчет того, что ты делала в ванной.

– Извини, я старалась потише.

Его изумило то, как она легко во всем призналась. Неужели она не понимает, как это серьезно? Здоровье разрушается незаметно.

– То, чем ты занимаешься, не просто глупо, это опасно. Никакой мужчина не достоин таких жертв.

Она уперлась руками в бока и взглянула на него воинственно.

– Ты что, псих? Думаешь, я делаю это для какого-то мужчины? Это было мое решение, только мое! Он даже не знает ничего, и сообщать ему я не собираюсь.

– Тогда зачем ты так стараешься?

– Ты что, считаешь, что женщина рожает ребенка только для того, чтобы заставить мужика жениться?

– Ребенка? – изумленно переспросил Коул. – Ты что, беременна? Тебя поэтому тошнит?

Она нахмурилась:

– А с чего бы мне расставаться с завтраком, который я полчаса готовила и с таким удовольствием, ела? Не говоря уж о деньгах, которые были на него потрачены?

Коул чувствовал себя полным идиотом.

– Я думал, ты так худеешь, – пробормотал он.

– Не знаю уж, как это принято у тебя на родине, Нил, но в здешних местах расплывшаяся талия и неожиданная беготня в ванную говорят только об одном.

– Так ты беременна? – Коул отступил еще на шаг назад.

– В этом нет ничего сверхъестественного.

– Может, тебе надо лежать? Она удивленно покачала головой:

– Ты какой-то странный, ей-богу.

– Я никогда не общался с беременными.

– Поразительно. Ты что, с Марса? Как так получилось, что ты никогда не общался с беременными женщинами? – И тут, найдя ответ на свой вопрос, она напряглась. Настал ее черед изумляться очевидному. – Господи, ну как же я раньше не догадалась? Все яснее ясного. Ты вышел из тюрьмы, да?

Он рассмеялся:

– Нет. Во всяком случае, если это и было тюрьмой, то совсем не той, о которой ты думаешь.

– А что, они бывают разные?

– Я имею в виду те, которые мы сами себе сТройм.

– Красивая фразочка, из нее, наверное, получится отличная песня. Но, знаешь, если хочешь здесь жить, придумай что-нибудь получше. Мне сейчас надо думать о безопасности ребенка. Ну, не сейчас, а через пять с половиной месяцев.

Рано или поздно она все равно все узнает, так, может, рассказать ей? Он открыл было рот, собираясь выложить правду, и тут понял, что не хочет этого по очень странной причине. Потому что в ту секунду, когда она поймет, кто он, их отношения неминуемо изменятся. Она будет по-другому смотреть на него, по-другому с ним разговаривать. Исчезнет простота и открытость, причем навсегда.

– Самое смешное, что я как раз думал, какая ты странная. Пустила меня к себе, толком обо мне ничего не зная.

– Ну, так расскажи.

Она не отстанет, пока он не придумает хоть что-нибудь. Можно было бы и солгать, но лжи Коулу не хотелось. Он решил пойти на компромисс.

– Я всегда был довольно одиноким человеком. В детстве я много разъезжал с отцом и братом. При таком образе жизни трудно завести близких друзей.

– А чем ты зарабатываешь на хлеб?

– Играю на гитаре. Это ты правильно угадала. Я понял, что мне нужно немного, – добавил он со смущенной улыбкой.

– И больше ты ничего не умеешь?

– Это я делаю лучше, чем все остальное. Но справлюсь и со всем прочим.

– Плотницкое дело знаешь? Красить, чинить водопровод умеешь?

– Немного. Думаю, здесь я тебе пригожусь. – Он обвел взглядом кухню.

– Ты вроде не нервничал, когда тебя расспрашивали полицейские. Значит, ты не в бегах.

Коул вернулся к недомытой посуде. Он рассказал ей правду, но не всю правду. Холли успокоилась. Все в порядке. Он не должен чувствовать себя виноватым перед ней. Он же не грехи свои скрывает.

– Я думал, беременные носят футболки со стрелочками, указывающими на их животы.

Холли взяла с сушилки следующий стакан.

– Зачем тратиться на новую одежду? Я пока что во все влезаю.

– Неужели удобно ходить в незастегнутых брюках?

Она прикрыла рукой живот.

– Это что, заметно?

– Носи рубашки подлиннее.

– Слушай, давай сменим тему.

– Хорошо. – Он выудил из раковины последнюю вилку и вытащил затычку. – А кто отец? – спросил он.

– Не твое дело.

– Будущая звезда кантри, да?

– Повторяю, не твое...

– Он хотел, чтобы ты избавилась от ребенка? – Коул сам удивлялся своей непонятной настырности. Что это с ним случилось? Это совсем не в его характере.

Она швырнула вилку в ящик и повернулась к нему.

– Повторяю, этот вопрос я с тобой обсуждать не собираюсь. Неужели не ясно?

– Но ведь иначе он бы помогал тебе хотя бы платить по счетам, разве нет?

Холли медленно разгладила полотенце, повесила его на крючок. И, не глядя на него, вышла из кухни, направляясь в свою комнату.

Коул растерянно почесал в затылке и сбил повязку. Он не стал ее прилаживать на место, а просто сорвал. Фрэнк бы просто взбесился, если бы увидел, что затылок у Коула снова выбрит. С такими темпами он не скоро вернется к своему имиджу длинноволосого паренька с гитарой. По словам многих не самых доброжелательных критиков, это и было тем единственным, что привело его к славе.

Он вышел в коридор, посмотрел на дверь в комнату Холли. То ли пойти извиниться за назойливые расспросы, то ли выждать, дать ей время успокоиться. Никогда раньше он не лез в чужую жизнь. Непонятно, что это на него нашло.

Черт возьми, пора бы хоть чему-то научиться. Опять он пытается усложнять. Его интерес к Холли объясняется очень просто – он рад, что нашел человека, жизнь которого так же запутана, как у него самого.

Холли повернулась на бок, открыла глаза и застонала. Скоро два. Полдня пролетело, а она толком ничего не сделала, даже не выстирала форму к вечеру.

Хуже всего в этом дневном сне то, что, сколько ни спи, все равно кажется мало. Она всего-навсего хотела переждать несколько минут, пока этот наглец не уберется из кухни, но в последнее время, стоило ей хоть на минуту приклонить голову, она тут же засыпала.

До нее донеслись звуки гитары, и в какое-то мгновение ей показалось, что произошло чудо и Трой ее нашел. Но тут она вспомнила, кто это играет, и надежда угасла. Она была разочарована и злилась на себя за это. Сколько можно вздрагивать при этих звуках и млеть, как шестнадцатилетняя дурочка?

Она прислушалась. Нил наигрывал разные мелодии одну за другой. Какие-то она узнавала, какие-то слышала впервые. Те, которые были для нее новыми, он, наверное, сам написал.

Никогда она не встречала певца, который не сТройл бы из себя еще и автора.

Она снова вспомнила про форму, лежавшую на стиральной машинке, и заставила себя встать. Зашла в ванную, а потом поплелась в прачечную. В кухне она услышала знакомое жужжание. Работала сушка. Холли удивленно заглянула внутрь и увидела там свою форму, к которой была прикреплена пластиковая табличка с ее именем. Она отстегнула табличку, снова запустила сушку и пошла искать Нила.

Он сидел под березой, прислонившись спиной к стволу. В руках у него была гитара. Казалось, что он настолько погружен в свою музыку, что мир будто и не существует. Понимая, что он ее не видит, Холли внимательно его разглядывала. Он был не из тех парней, встретив которых начинаешь жалеть о том, что у тебя уже есть приятель. Но, увидев его где-нибудь на танцах, она бы обязательно обратила на него внимание. Некоторые из ее подружек западают на таких вот грустных и одиноких, принимая их замкнутость за проявление чувственности и ума. Бобби Джин Эндрюз заперла бы своего кавалера в шкафу, если бы это дало ей шанс подцепить Нила.

Может, это борода ее так настораживает? Как-то она нелепо выглядит, похоже, что он отрастил ее, чтобы что-то скрыть. Правда, надо признать, борода Нилу идет. К грустным глазам, к худым рукам. Не идет ему идиотская бейсбольная кепочка, в которой он появился в мотеле. Просто удивительно, что кто-то из Нью-Мексико носит кепку «Лос-Анджелес доджер».

Она медленно подошла к нему и, когда он ее заметил, сказала:

– Неплохо.

Он перестал играть.

– Спасибо, – улыбнулся он уголком рта. – Только не говори, что я играю по-любительски.

– Но и не лучше всех в округе. – Ей было приятно, что Нил не из тех, кто дуется годами. Большинство из известных ей мужчин разозлились бы на нее, им бы и в голову не пришло, что она имеет право требовать уважения к своей личной жизни.

– Хочешь, я помогу тебе с ужином?

– Ты еще и готовишь?

– Что значит – еще?

– Я видела, ты выстирал мою форму. Спасибо.

– Я просто подумал, что тебе в ней сегодня работать.

– Откуда ты знаешь, как все это делается? – Вопрос был будто бы самый незначительный, но Холли надеялась, что Нил как-нибудь разговорится, и тогда выяснится хотя бы, кто он. Насколько она знала по собственному опыту, такие люди, как Нил, ничего не умеют. Всегда найдется женщина, которая все сделает.

– Опять допрос, да?

– Не хочешь – не отвечай.

– И то верно. Не захочу – не отвечу.

– Договорились. – Она села на траву рядом с ним. И опять проскользнула мысль: в этом Ниле Чэпмене есть что-то знакомое. Словно это брат, которого у нее никогда не было, или кузен, которого она раньше не знала.

– Мама умерла, когда мне было семь лет, и отец больше не женился. Так что пришлось научиться делать то, что раньше делала она. – Он сорвал травинку, сунул ее в рот. – Брату моему было четыре года, поэтому делал все я.

– Боже мой, семь лет! Совсем ребенок. Мне было двадцать один, когда умерли родители. Мне тогда было ужасно одиноко. Даже представить не могу, как это – остаться сиротой в семь лет. Надо же, всегда думаешь, что тебе труднее других, и постоянно сталкиваешься с тем, что и всем прочим несладко.

Он внимательно на нее посмотрел.

– Двадцать один... Наверное, это было недавно?

– Не забудь, я выгляжу моложе.

– Мне что, надо догадываться?

– Мне двадцать семь, – рассмеялась она.

– Я все пытаюсь понять, на кого ты похожа, но я не знаю ни одной такой женщины, – признался он.

Холли всегда считала себя самой заурядной девушкой.

– И чем же я так отличаюсь от остальных?

– Ну вот, к примеру, ты знаешь, что я музыкант, поэтому относишься ко мне с недоверием, а в дом тем не менее пустила.

– Это не потому, что я какая-то особенная, а потому что дура.

– Зачем ты это сделала?

Он от нее не отстанет, пока она не ответит. И она решила сказать напрямик:

– Я поняла, что либо я займусь ремонтом дома, либо он развалится. Ты оказался в нужном месте в нужное время, вот и все. Нил улыбнулся:

– Поосторожнее в выражениях, не то я решу, что это ты подстерегла меня у машины и лишила возможности уехать отсюда.

Она пришла в ужас от того, что он такое предположил, даже в шутку, но через секунду не выдержала и расхохоталась:

– Гениальная идея! Сколько открывается возможностей. Если забарахлит машина, надо будет попросить Арнольда подыскать мне механика и тюкнуть его по затылку.

– На твоем месте я бы не торопился с механиком. Куда нужнее кровельщик. Пара мест на потолке показались мне подозрительными. Боюсь, еще одну зиму так не продержаться. Да, а еще тебе пригодился бы...

– Тсс! – сказала Холли, услышав, что хлопнула дверь соседнего дома. – Не хочу, чтобы миссис Стилтсон подслушала наши планы.

Теперь настал черед Нила смеяться.

– А ты полагаешь, что можешь сказать или сделать еще хоть что-то, что ее удивит?

– Что ты имеешь в виду?

– Судя по всему, ты принадлежишь к тому типу людей, которые могут запросто отправиться погулять в дождь, ни на секунду не задумавшись о том, что насквозь мокрая футболка может привести соседей в ужас.

– Ты не первый, кто говорит мне, что я порой забываюсь, – призналась она. Трой, когда они были вместе, всегда ее за это пилил. – Пожалуй, надо с этим что-то делать. Придется научиться вести себя посолиднее.

– Почему? – В вопросе его не было ехидства, только искреннее любопытство.

– Потому что через несколько месяцев я уже буду не одна. А ребенку нужна нормальная мать, а не та, глядя в след которой соседи сокрушенно качают головами и неодобрительно поджимают губы.

– Может быть, – кивнул он. Она ждала совсем другого ответа.

– Ты же на самом деле так не думаешь!

– Знаешь, я запомнил как раз не простые, обыденные вещи, а то, например, как мама взяла меня на берег, когда начинался шторм, чтобы я почувствовал, что такое ветер, увидел, как он играет с волнами. Летними ночами мы спали на лужайках у тех мотелей, в которых останавливались, и смотрели на звезды. – Он улыбнулся. – Многие считали ее странной, в том числе и мой отец. Он никак не мог понять, как это можно, заплатить за комнату, а потом спать на улице. Если у меня когда-нибудь будет ребенок... – Он замолчал, не договорив.

– Как звали твою маму?

– Роза.

– Красивое имя.

– Ей оно не нравилось, но мне всегда казалось, что в нем есть что-то особенное.

– У нас обеих имена – из мира растений, – заметила Холли.

– Роза и остролист. Растения с шипами, – улыбнулся Коул.

– Наверное, наши матери считали, что это как-то защитит нас. – Холли не знала, что еще сказать, и замолчала, а потом через несколько минут внезапно сказала: – Он действительно ничего не знает о ребенке. Нил повернулся к ней:

– Ты что, просто взяла и в один прекрасный день исчезла? Разве это честно?

Почему она стала рассказывать Нилу то, о чем не говорила никому, она и сама не знала.

– Ты все правильно описал – и про дождь, и про футболку, но это еще не все. Видишь ли, я всегда все делаю не вовремя. Однажды, когда я пошла гулять под дождем, должен был прийти человек из риэлторской фирмы по поводу дома. Я совершенно об этом забыла. Я вернулась с прогулки, а он ждал меня у двери. Мне и в голову не пришло, что я выгляжу как-то не так.

Холли замялась. Оказалось, совсем непросто рассказать Нилу о том, что произошло между ней и Троем. Поэтому она и пустилась в отвлеченные разговоры. Это все равно что открыть дверь и впустить незнакомца, но не в дом, а в душу. Рассказать не просто историю, рассказать о том, кто она такая на самом деле. Между людьми, обремененными такими знаниями друг о друге, возникают совсем иные отношения, а в этом есть свои сложности.

Впрочем, через несколько недель он все равно уедет, и ее личная жизнь так и останется ее собственной. Пожалуй, уж если и рассказывать кому-то о Трое, то Нил – самый подходящий собеседник.

– В тот день, когда я решила рассказать Трою о ребенке, – начала она, – я надушилась, напудрилась, надела коротенькую юбочку и туфли на каблуках. Решила, что программа будет такая: сначала ужин с вином, потом постель, а уж потом я прочту ему лекцию о радостях отцовства. Я не подозревала, что и ему есть что мне сказать. Его менеджер решил, что из соображений карьеры Трою надо срочно менять имидж и манеру поведения. Так в одночасье я стала ему помехой. Он сказал, что у него сердце разрывается при мысли о том, что надо со мной расстаться, но он ответствен перед людьми, которые положили на него столько сил.

– Все это чушь собачья! – возмутился Нил. – У половины наших поп-звезд есть жены и дети.

– Трой со своим менеджером решили последовать другому примеру. Коул Вебстер – вот их идеал. – Где-то вдалеке деловито застучал дятел. Холли обернулась и, мельком взглянув, заметила, как по лицу Нила пробежала странная тень. Это длилось всего одно мгновение, и Холли подумала, что, должно быть, ей показалось. – Я слышала, как Трой говорил о Коуле Вебстере: у него такой прекрасный менеджер, он столько сделал для кантри-музыки, он такой талантливый, и так далее, и тому подобное. Все это он твердил так часто, что я эти речи наизусть выучила. – Она подтянула колени к подбородку, но в таком положении долго высидеть не могла – живот уже мешал.

– Я так понимаю, что ты его чувств не разделяла.

– Этот Вебстер не хуже и не лучше других. Мне просто до смерти надоело слушать, как все его превозносят до небес.

– Считаешь, перехвалили?

– Слушай, только не говори, что и ты его фанат.

– Никогда не мог понять, зачем люди стремятся кому-то подражать, – задумчиво произнес Нил. – Неужели не понятно, что копия всегда хуже оригинала?

Она откинулась назад, опираясь на руки, и с наслаждением вытянула ноги.

– Я сейчас что-то скажу, только постарайся понять меня правильно. Я присматривалась к тебе все эти дни и, кажется, догадалась, почему ты не смог добраться до самого верха.

По его лицу скользнула усмешка.

– Да? И почему же?

– Ты недостаточно сосредоточен на себе. Сначала я думала, что для Троя это просто отговорка, которую он использует, чтобы жить как жил, но потом посмотрела на других начинающих певцов и поняла: для них собственное «я» важно не меньше, чем их обожаемые гитары.

– Ты всегда, общаясь с Троем, была настроена так... – Он запнулся, подыскивая нужное слово. – ...Так предвзято? – спросил он осторожно.

– Нет, – призналась она. – Когда мы только познакомились, карьера Троя занимала меня не меньше, чем его самого. – Она на секунду замолчала. Счастливые времена, оказывается, так же трудно вспоминать, как и тяжелые. – Когда что-то начинает получаться, кажется, что ты присутствуешь при чуде. Это чувствуешь, даже стоя за кулисами. Наверное, тебе это все и без меня отлично известно.

– Я слишком давно не выходил на сцену.

– Из-за аварии?

Он встрепенулся – как зверь, который почуял опасность.

– Откуда ты знаешь? Ее смутила его реакция.

– Врач сказал, что у тебя была травма головы еще до этого случая. И что шрам у тебя над глазом совсем свежий. – Ее объяснение, кажется, его успокоило. – Медсестра решила, что ты попал в автомобильную аварию и врезался в ветровое стекло, – добавила она. – Так и было?

– Я ехал на мотоцикле. Врезался в дерево, но благодаря этому не свалился в каньон.

– Странное везение, – грустно усмехнулась она.

– Пожалуй.

– Хорошо хоть, что тип, который стащил твой бумажник, ударил тебя по затылку.

– Наверное, это еще одно странное везение. Холл и снова улыбнулась:

– Да, тебе, думаю, достаточно. Забыла спросить, как ты себя сегодня чувствуешь?

– Лучше.

Она оперлась рукой о дерево и встала.

– На ужин суп и кукурузные лепешки. Согласен?

Он тоже встал, взял гитару.

– Я помогу.

– Не принимай то, что я наговорила, на свой счет. Это мое личное мнение о некоторых людях, ничего больше.

– Холли, по-моему, ты имеешь полное право думать так, как считаешь нужным.

– Но не о тебе. Я была к тебе немного несправедлива. Теперь я вижу, что ты другой. – Мимо них стрелой пролетел пересмешник – к заднему крыльцу, где стояла корзинка с бегониями. Холли всегда по-особенному относилась к этим маленьким птичкам. В детстве она верила, что, если одну из них увидишь, обязательно случится что-то необыкновенное. Теперь она была взрослая и, разумеется, не верила во всякие глупости, а птиц любила просто так – за красоту и изящество.

 

Глава 11

Белинда подрулила на своем «Корвете» прямо к маминому дому. Ей не хотелось заходить. Лучше всего высадить Ронду и отправиться дальше, но демонстрировать матери свою поспешность она не хотела.

– Не забывай, ты с ним говорила всего два раза после того, как он уехал. Да и то второй раз – чисто случайно. Он звонил, чтобы побеседовать с Рэнди, – сказала Ронда и замолчала, сосредоточенно стряхивая пепел с сигареты. – Это не случайно, ты понимаешь?

– Спасибо, что подсказала, мамочка. – Белинда была просто в ярости. Очень надо, чтобы кто-то указывал пальцем на и без того очевидные вещи. – Я совершенно спокойна. Как только Коул вернется домой и мы с ним уединимся, все станет на свои места.

– Четыре недели – срок немалый.

– О! Неужели столько времени прошло? – раздраженно воскликнула Белинда.

– Слушай. Не злись. Я только хотела...

– Я отлично понимаю, чего ты хотела, мамочка, но тебе придется полагаться на мою интуицию. Я говорю с Рэнди каждый раз после его бесед с Коулом и убеждена в том, что его отъезд ко мне никакого отношения не имеет.

– Не будь чересчур самоуверенной, милая моя. Из того, что ты мне рассказала, становится ясно – Коул вернется совсем другим человеком. Будь поосторожнее. Скорее всего он начнет наводить новые порядки. Приглядывайся, прислушивайся, иначе попадешь под горячую руку и тебя прогонят вместе с остальными.

– Неделю назад я бы с тобой согласилась, но с тех пор кое-что изменилось. Думаю, Коула по возвращении ждет большой сюрприз.

– Какого рода?

– Знаешь, это так странно. Рэнди с Фрэнком теперь довольно спокойно общаются друг с другом.

– А раньше что?

– Ах, не притворяйся, что ничего не понимаешь. Терпеть этого не могу. Они больше почти не ссорятся.

Ронда была не из тех, кто делает поспешные выводы.

– А ты знаешь, почему все так изменилось?

– Нет.

– Я бы посоветовала тебе выяснить.

– Вот еще! Была нужда.

– Пораскинь мозгами, Белинда. Если с Рэнди теперь мир и дружба, кого Фрэнк изберет новой мишенью?

– Рэнди никогда этого не допустит. Он всегда защищает меня перед Фрэнком.

– Это было до того, как поменялись правила. Ты же умница и должна понимать, что тебе выгодно. Надо постараться вернуть все на свои места.

– Даже если бы это было возможно, я бы так не поступила. Так приятно, когда эти двое не ругаются.

– Я напомню тебе об этом разговоре, когда ты снова вернешься в однокомнатную квартирку в Бербанке.

– Ты, по-моему, зря беспокоишься. – Белинда нетерпеливо заерзала на сиденье, давая матери понять, что пора бы расстаться, но Ронда намека не заметила.

– Мне есть о чем беспокоиться, пока у вас с Коулом не будет серьезного соглашения. – Она снова затянулась.

– Мама, пожалуйста! Ты же знаешь, я не люблю, когда курят в машине.

– Я забыла, – сказала Ронда невозмутимо, опустила стекло и выкинула сигарету на лужайку.

– Как только Коул вернется, я предложу ему...

– Не надо торопить события, – наставительно произнесла Ронда. – Лучше выбрать момент поудобнее.

Неужели мама всегда будет считать ее полным несмышленышем?

– Мне надо ехать, мама. Еще немного, и я опоздаю к ужину.

– Если будет что-нибудь новенькое, сообщи мне.

– Обязательно.

– Я тебя люблю, – сказала Ронда, наклоняясь, чтобы чмокнуть дочь в щеку.

– И я тебя, – ответила Белинда, послав ей воздушный поцелуй.

Через полтора часа, когда Белинда уже вышла из душа и застегивала лифчик, кто-то постучал в дверь.

– Белинда, это Рэнди. Можно войти?

– Подожди минутку. – Она накинула халат и, не потрудившись его подпоясать, пошла к двери. – Извини, но я опаздываю.

– Я могу зайти попозже, – предложил Рэнди.

– А что случилось? – Ее вид смущал его, хотя на пляже она бывала и менее одетой. Белинда почувствовала это и, чтобы не производить ненужного впечатления, запахнула халат поглубже.

– Только что звонил Бадди. У него новости от Коула.

Неделю назад Рэнди сдался и признался Белинде и Фрэнку, что связь с Коулом он поддерживает через Бадди Чэпмена. Ее обидело то, что Коул больше доверяет Рэнди, чем ей, но выказывать своих чувств не стала. Она улыбнулась лучшей из своих улыбок, которой пользовалась крайне редко, чтобы избежать появления ранних морщинок вокруг глаз, и спросила:

– Так когда же его ждать?

– Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить.

Улыбка улетучилась – слишком уж серьезно Рэнди это произнес.

– Что-нибудь случилось? С ним все в порядке?

– Насколько мне известно, у него все прекрасно. Просто он не вернется домой в ближайшее время.

– Знаешь, мне это начинает надоедать, – сказала она, не пытаясь скрыть раздражения. – Кто-то должен сказать Коулу, что он зашел слишком далеко.

– Я понимаю, как ты расстроена. Мы все расстроены, но поделать ничего не можем.

– Я уже говорила, что, на мой взгляд, Фрэнк прав. Коулу все-таки надо показаться врачу. Теперь я в этом совершенно убеждена. Он ведет себя более чем странно. – Она не только злилась, она была напугана и от этого чувствовала себя еще неувереннее. – Он хоть на секунду задумывается о том, какие неимоверные усилия приходится предпринимать Фрэнку и Джэнет, чтобы его прикрыть?

– Я с ним об этом не говорил, но, полагаю, он догадывается. Вся кухня ему хорошо известна.

– Его карьера под угрозой.

– Он явно решил рискнуть всем.

– А что будет со всеми нами? Я хотела сказать, со всеми вами, – торопливо поправилась она. – Вы с Фрэнком принимали в его делах участие не меньшее, чем он сам. Как можно быть таким безответственным? Нельзя этого допускать.

Рэнди взял ее за руку, отвел в спальню, прикрыл дверь.

– Все нормально, – сказал он. – Я понимаю, что ты испугалась. Я сам испугался. Если тебе так будет легче – пожалуйста, ори, визжи. Только не здесь. Бог знает, кто тебя услышит.

Он прав. Ну как можно быть такой идиоткой? Фрэнк, конечно, договорился с прислугой, заставил их подписать бумаги, обязывающие их не общаться с репортерами, но там, где пахнет деньгами, это все мало помогает. Она сделала слишком большую ставку, поэтому должна быть предельно осторожной.

– Просто я по нему так скучаю, что иногда чуть с ума не схожу от беспокойства. Если Коул лишится всего того, что ему так дорого, я буду переживать, что мы не сумели ему ничем помочь.

– Ничего такого не случится. Мы с Фрэнком и Джэнет придумали кое-что, что поможет нам продержаться довольно долго. Ход простой, но гениальный.

– Вы мне расскажете или снова не доверяете? – Белинда совсем не хотела стервозничать – знала, что это на Рэнди не подействует. Она положила руку ему на плечо, совсем по-дружески. – Извини. Я не хотела срываться на тебя. Прощаешь?

Он накрыл ее руку своей.

– Мне тебя не за что прощать. Опасаясь, как бы ее порыв не был истолкован превратно, она отошла в сторону, присела на кровать, указала Рэнди на место рядом.

– Расскажи мне о вашем плане.

Рэнди вместо того, чтобы сесть рядом с ней, пристроился на стуле в углу, положил ногу на ногу.

– Джэнет собирается устроить пресс-конференцию.

– Еще одну?

– На сей раз мы расскажем правду, во всяком случае, некоторую ее часть. В пресс-релизе будет написано: отдав своей карьере двадцать семь лет, Коул решил, что если не сделает перерыва, не передохнет, то сломается. Поэтому он будет продолжать работу над новым альбомом, но от гастролей, участия в телешоу, интервью на время отказывается. Чтобы продолжать поддерживать связь с прессой, Коул назначает своим представителем меня.

Рэнди, ожидая ее ответа, выждал паузу. Она молчала.

– Нам повезло, что он не первый из знаменитостей, которому понадобилась передышка, – добавил он.

– А почему тебя, а не Фрэнка? – спросила она.

– Папа решил, что эта роль больше подходит мне, нежели ему.

– Папа? Кажется, отношения у вас еще лучше, чем я предполагала.

– Время от времени трения, конечно, возникают, – признался он, – но, по сравнению с тем, что было, все просто прекрасно.

– Очень рада. За вас обоих.

– Скажи мне кто месяц назад, что так будет, я бы ни за что не поверил.

– Видишь, и от исчезновения Коула есть какая-то польза. – Эти слова комом застряли у нее в горле. – Может, когда он услышит о том, что вы сделали, и поймет, что ему не надо будет постоянно торчать в витрине, ему будет легче вернуться домой.

– Ты действительно так по нему соскучилась? – спросил Рэнди.

– Он для меня – как воздух, – сказала она, нимало не заботясь о том, как мелодраматично это звучит. Неважно как, но ей нужно было добиться максимального эффекта.

Он подошел к ней, положил руку ей на плечо.

– Если бы Коул понимал, что ты чувствуешь, он бы вернулся скорее.

– Я просто не знаю, как все это выдержать.

– Займись чем-нибудь, тогда время пролетит быстро.

– Дело не в этом. – Она опустила глаза и взглянула на распахнувшийся халат, на свою обнаженную ногу. – Я не хотела об этом говорить, но у меня кончились деньги, а без Коула я не решаюсь пойти и попросить, чтобы мне выписали чек. – Ронда предупреждала ее, чтобы она не начинала таких разговоров. Она боялась, что Фрэнк будет придираться ко всему, а Белинда должна вести себя безукоризненно. Но она уже четыре недели ничего не тратила, и это начинало надоедать. Ей приходилось все время пользоваться своей кредитной карточкой, даже расплачиваясь с женщиной, которая в салоне мыла ей голову.

– Ты хочешь, чтобы я их попросил для тебя? – спросил Рэнди.

Она чуть было не сказала «да», но вовремя опомнилась. Ведь тогда ей придется сказать Рэнди, сколько она получала в месяц. Брат Коула был из тех людей, для которых «Ливайс» был пределом мечтаний, а пять тысяч долларов, которые Белинда тратила в месяц на булавки, показались бы ему непомерным расточительством.

– Ты и так достаточно делаешь для Коула. С этим я разберусь сама.

– Белинда, мне совсем не трудно. Я тебе с радостью помогу. Мне отлично известно, как трудно бывает попросить денег. Сколько тебе нужно?

Черт возьми! Он загнал ее в угол. Теперь будет тактически неверно настаивать на том, что она пойдет к бухгалтеру сама.

– Ну, может, долларов пятьсот? – Она заметила, что он удивился, но постарался это скрыть.

– Утром я поеду в город, а потом привезу тебе деньги.

– Я бы не просила, если бы...

– Можешь не объяснять, – остановил он ее. Она встала, чтобы проводить его до двери.

– Я сейчас оденусь и спущусь. – И тут она взяла его за руку. – Жаль, что ты не мой брат.

Он коснулся пальцем ее щеки:

– Из этого бы ничего не вышло.

Она почувствовала, как по спине пробежал знакомый холодок. Приятно сознавать: что бы ни случилось, Рэнди есть всегда. Наверное, это не совсем благородно, но она смело может оттачивать на нем свое мастерство. Она, несомненно, нравилась Рэнди, причем гораздо больше, чем ему хотелось бы. Он, конечно, никогда и ни за что себе ничего не позволит. Его преданность брату переходит границы разумного.

Рэнди спустился по лестнице и прошел в кухню. Ему не хотелось встречаться с Фрэнком, пока он не обдумает разговор с Белиндой. Ему в последнее время трудновато с ней общаться, главным образом из-за того, что она стала с ним удивительно нежна и ласкова. Она не глупа и догадалась, что его чувства к ней глубже, чем следовало бы. Так что же за игру она ведет?

Она его использует, в этом сомневаться не приходится. Но с какой целью? То ли хочет развлечься, то ли надеется, что он, почувствовав, что их отношения усложняются, будет уговаривать Коула поскорее вернуться домой? И то, и другое явно не в его пользу.

И деньги. Неужели она считает его полным кретином, не понимающим, сколько она тратит в месяц? Думает, он не догадывается, что только ее бикини стоят по нескольку сотен долларов, а на деньги, которые она тратит на туфли и сумочки, средняя семья могла бы жить год? Сам он никогда ничего в магазинах Беверли-Хиллз не покупал, но он же не идиот и в курсе всех цен.

До последнего времени он считал, что это Коул приучил ее к излишествам. Коул всегда был чрезмерно щедр к людям, которые ему были дороги, это Рэнди знал и по себе. Так почему же Белинда притворяется и просит всего пятьсот долларов, которых ей не хватит и на одну поездку в город, не говоря уж о месяце?

Рэнди устал от того количества вопросов без ответов, которые появились в его жизни. Хватит с него. И сейчас, и потом. Он чувствовал, что работа, которой он занимается, тоже не по нему. Люди приходят к нему со своими проблемами, ждут от него каких-то решений. Это оказалось такой головной болью, что и не описать. Рэнди ни за что бы не признался в этом вслух, но он все больше проникался уважением к отцу, который занимался этим всю жизнь.

Когда наступало затишье, что в последнее время случалось все реже и реже, Рэнди думал о Коуле и об оборотной стороне славы – о работе, о надеждах, о психах, которые появлялись в его жизни с удивительной периодичностью, принося какие-нибудь безумные проекты, о тех, кто требовал то времени, то денег, и о тех, кто просто хотел его использовать, о чувстве вины, когда, например, приходилось отказываться посещать умирающих раковых больных. Этот список можно было продолжать до бесконечности. Рэнди уже не удивлялся тому, что Коул решил сбежать. Непонятно было другое, почему он не сделал этого раньше.

 

Глава 12

– А как чувствуют себя беременные женщины? – спросил Коул. Он взглянул на Холли и тут же перевел взгляд на дорогу – впереди был крутой поворот.

Она высунула руку из окна, подставив ее ветру.

– Странно.

– Ну как? – не отставал он. Когда они выехали из Таунсенда, она почти сразу заснула и проспала весь переезд через Смоки-Маунтинз. Они ехали в Ашвилл, где у Холли на складе уже три года хранились вещи. Их надо было забрать, потому что оплачивать хранение Холли больше не могла. Он удивился тому, как она глубоко заснула, свернувшись клубочком на сиденье и положив голову ему на колени. Время от времени она ворочалась, устраиваясь поудобнее и тихонько постанывая во сне, но вообще-то спала так, будто в собственной постели. Коул вел машину и думал о песне, кассету с которой Рэнди оставил в кабине пикапа. Он придумал несколько аранжировок, но каждая чем-то его не устраивала. Все равно приятно было снова думать о музыке.

Холли пригладила растрепавшиеся волосы и посмотрела на него.

– Тебя интересуют подробности или краткая сводка?

– До Ашвилла ехать еще не меньше часа, так что время у тебя есть.

– Тема довольно скучная.

– Ни за что не поверю!

– Ты ведешь себя нетипично для мужчины. Готова спорить, ты думаешь, я вся озарена внутренним светом и всей душой стремлюсь к радостям материнства.

– Не забывай, я уже неделю живу с тобой в одном доме. Смею предположить, что все свои лучшие проявления ты приберегаешь для работы.

Она захихикала:

– На самом деле там я еще хуже. Не в мотеле, правда, а в ресторане. Иногда от запаха пищи мне становится так дурно, что я зеленею – прямо под цвет формы.

– И долго такое продолжается?

Дорога шла вниз с холма, и он убавил скорость, оглядывая горизонт. Горы в серовато-голубой дымке казались застывшей волной, накатившей на берег да так и оставшейся. Красота была такая, что дух захватывало.

– У всех по-разному. Давай остановимся вон там, хочется полежать на травке, – показала она на лужайку у поворота.

Коул подъехал туда, выключил мотор. Со стороны Холли не было дверной ручки, поэтому он вышел из машины и открыл ей дверцу.

– По-моему, довольно глупо каждый вечер так себя мучить, – сказал он, возвращаясь к прерванному разговору. – Может, тебе на время оставить работу? Вернешься к ней позже.

– Мне нужны деньги, – напомнила она ему спокойно, без раздражения. Так учительница в десятый раз объясняет что-то непонятливому ученику. Она оперлась на его руку и вышла. – Я понимаю, что тебе это знать необязательно, но дети обходятся дорого.

– Коляски, кроватки и все такое?

– Больницы, врачи, питание. Все остальное очень мило, но без этого можно обойтись. – Она уперлась руками в поясницу и пошла к перилам, ограждавшим лужайку.

– А страховка?

Она обернулась и изумленно на него взглянула.

– Я порой тебе просто поражаюсь.

– Почему?

– Ну откуда у меня может быть страховка? Пожалуй, вопрос был действительно глупый.

Коул вспомнил, как в детстве им с Рэнди всегда велели быть осторожными. «Помните, страховки у нас нет. Случись что с вами, у нас не хватит денег поставить вас на ноги». Он подошел к Холли:

– А государственная?

– Ты имеешь в виду соцобеспечение?

– Разве оно не для этого существует?

– Я заплачу за себя сама или не пойду в больницу!

Странное заявление для женщины в ее положении. Но, подумал Коул, поскольку без больницы не обойтись, значит, она твердо решила платить.

– А что ты будешь делать, когда родится ребенок? Я понимаю, что ты человек упорный и настойчивый, но, раз уж ты решила заплатить за больницу, значит, тебе придется взять отпуск для родов.

– К тому времени я накоплю достаточно денег, чтобы пробыть дома недели две. А потом буду брать ребенка с собой в мотель. Сезон еще не начнется, так что работы будет немного. Я, правда, еще не говорила об этом с Арнольдом, но, думаю, он возражать не будет.

Она, похоже, спланировала все, кроме неожиданностей – эпидемии гриппа, болезни ребенка, одежды для них обоих или, к примеру, новых покрышек для машины.

– Ты что, думал, я тебя к себе пригласила просто по доброте душевной? – продолжала Холли. – Тогда я и не подозревала, что ты так много умеешь делать по дому. Мне нужен был твой фургон. Переехав в дом дедушки, я все думала, как забрать вещи со склада, и тут подвернулся ты. Ты знаешь, во что бы мне обошлось нанять фургон и грузчика?

– Мне больно об этом напоминать, но грузчика ты пока что не нашла.

– Ты вполне сгодишься. Мы вдвоем справимся со всем за полчаса.

Она твердо решила показать ему, что способна на многое.

– Как же я отработаю свое содержание, если половину работы сделаешь ты?

– У тебя еще полно времени впереди. Не забывай, не кончилась еще даже неделя твоего отпуска.

– Вы с Троем жили в Ашвилле? – Центром кантри-музыки этот городок назвать нельзя, но начинающие берутся за работу там, где она есть.

– Мы там познакомились. Я работала у агента, который занялся Троем. Мы были вместе месяца два, а потом агент нашел ему неплохое место – работать на разогреве у Мэнди Льюис. Ее партнер заболел. Мэнди Трой понравился, и она решила взять его с собой на гастроли. Он позвал меня с собой, вот я и свезла все свои пожитки на склад. Потом он переходил с одного места на другое, и каждый раз к все более известному исполнителю. Когда мы расстались, он работал с Эмили Томас.

– Он талантливый?

– Спроси кого-нибудь другого, – пожала плечами она. – У агента я работала не потому, что разбираюсь в музыке. Просто так получилось.

– А теперь Трой где?

– Последний раз собирался в Нашвилл. Раз он добрался до Нашвилла, подумал Коул, может далеко пойти.

– Ты его любила?

– Тебе не кажется, что ты стал задавать чересчур интимные вопросы?

– Это только если ты его не любила, но тогда встает другой вопрос: почему ты решила оставить его ребенка?

– Все было не так просто.

– По-моему, это всегда непросто, – возразил он.

– Не забывай, это и мой ребенок.

– Конечно. Только время для его рождения не самое подходящее. Мне кажется, ты идешь по проволоке. Шаг в сторону – и ты окажешься на улице без гроша в кармане.

– Слушай, а какое тебе до этого дело?! – Он наступил на больное место. – Тебя-то почему это так заботит?

Он не знал, что на это ответить. Как объяснить то, чего сам до конца не понимаешь?

– Мне просто любопытно, почему люди поступают так, а не иначе.

– Господи, все вы, музыканты, одним мирром мазаны. Тебя так интересует моя история, потому что из нее может получиться песенка.

В ее обвинении была некоторая доля правды, и это его задело.

– Если ты когда-нибудь узнаешь себя в одной из моих песен, можешь смело подавать в суд, я разрешаю.

Она присела на ограду, взглянула на него, чуть улыбнулась уголками рта. Ее ярость была как молния – внезапная, но короткая.

– У тебя, кроме фургона, ничего нет. Если я его отсужу, тебе негде будет жить.

– Я главным образом беспокоюсь о своей запасной футболке.

– Мои претензии этим не ограничатся. Я стою дороже, – возмутилась она.

– О да! – Ему нравилось, что она не идет на попятный. – Любой человек, собирающийся плодиться и размножаться, стоит по крайней мере в два раза дороже обычного.

– Это ты верно заметил, – кивнула она.

– Можешь пользоваться этой формулировкой по мере необходимости, – великодушно разрешил он.

– Ух ты, прямо вот так совершенно бесплатно?

– Ну, взамен разрешения написать про тебя песню, – усмехнулся он.

– Ты всегда добиваешься того, что хочешь? Коул задумался над ее вопросом:

– Есть люди, которые так считают.

– А ты с ними не согласен?

– Наверное, нет.

– Наверное? – спросила она, устраиваясь на ограде поудобнее.

Он колебался, размышляя.

– В последнее время все мои трудности были в основном связаны с тем, что я никак не мог решить, чего именно хочу.

– Такой роскоши я теперь себе позволить не могу.

Ее слова прозвучали так неожиданно, что Коул вздрогнул. Неужели он настолько зациклился на себе самом? Если положить на одну чашу весов ее проблемы, а на другую – его, результат будет настолько не в его пользу, что просто смешно.

– Мне очень жаль.

– А мне – нет. Уже не жаль. Отболело. – Она слезла с ограды. – Мне здесь, конечно, очень нравится, но, если мы немедленно не тронемся в путь, обратно по горам придется ехать в темноте.

Коул помог ей залезть в машину, закрыл за ней дверцу, сел за руль. Холли уже рылась в пакете с ленчем.

– Проголодалась?

– В последнее время есть хочется постоянно.

– Ты что, собираешься есть на ходу? Дорога очень крутая, трясет.

– Ну, один бананчик.

Он включил зажигание, подождал, пока завелся мотор.

– Предупреждаю, я не знаю, где смогу остановиться в следующий раз.

– Мне стало гораздо лучше, – успокоила она его.

Коул, проверив, нет ли сзади машин, выехал на дорогу.

– Лучше, чем как? – буркнул он себе под нос.

– Я все слышу, – раздалось сзади.

Через десять минут им все-таки пришлось остановиться. Холли стояла над обрывом, уцепившись рукой за куст лавра, а Коул держал ее за плечи. Под мышкой у него был рулон с бумажными полотенцами. В нескольких метрах от них сидел свиристель и с любопытством наблюдал за происходящим.

Коулу уже не раз приходилось стоять рядом с людьми, которых рвало, и это не вызывало у него отвращения. Рэнди столько лет пил, что Коул ко всему привык.

Холли медленно выпрямилась.

– Ничего не хочу слышать! – сказала она предостерегающе и протянула руку.

Коул оторвал кусок от рулона и дал ей.

– Ты так и не рассказала мне, какие, собственно, чувства испытывают беременные.

Она окинула его убийственным взглядом.

– Это удивительное, ни с чем не сравнимое состояние. Разве ты не видишь?

Коул улыбнулся, обнял ее за плечи и повел обратно к фургону.

– Пожалуй, к этой теме мы вернемся позже. Когда они опять проезжали лавровую рощу на обратном пути, солнце уже клонилось к закату. Коул ехал медленно, надеясь, что так фургон не рассыплется на кусочки под тяжестью груза.

Холли загружала его, словно собирала головоломку. Она вкладывала одно в другое, подгоняла коробки по размеру, и набила фургон доверху. То, что не поместилось, она отставила в сторонку – может, кому пригодится.

– А ты придумала, куда мы все это денем дома? – спросил Коул.

Холли сладко зевнула и ответила:

– Сложим в гараж. А потом я все просмотрю, сделаю ценники и устрою распродажу.

– И сколько ты собираешься выручить? – Мебель в основном была подержанная, купленная на тех самых гаражных распродажах и блошиных рынках, все остальное – из дешевых магазинов. В картонных коробках лежали хозяйственные мелочи для кухни и ванной.

– Я рассчитываю сотен на пять, но буду рада и половине.

Рэнди такие суммы носил в кармане на мелкие расходы. Одна рубашка Фрэнка и то стоила дороже. А Белинда...

– Для меня это месячная плата за стол и жилье, – сказал он.

– Только не за этот месяц. То, что ты сделал сегодня, стоит не меньше недели проживания.

Коул быстро провел в уме необходимые расчеты. Они выехали из Мэривилла в пять утра. Он взглянул на часы. Почти девять. Если повезет, доберутся до дома к полуночи. Еще час на разгрузку, получается двадцать часов. Если считать по пять долларов в час, получается больше недельной платы. Если бы он мог указать на ошибку в расчетах, не боясь показаться скрягой, он бы обязательно поддразнил ее.

И тут Холли, словно прочитав его мысли, сказала:

– Наверное, даже две недели.

– Как скажешь.

– Я это не из великодушия, – сказала она таким тоном, которым обычно делают важные сообщения. – Мне просто нравится, что ты рядом. Пожалуй, даже слишком нравится.

Он улыбнулся, легко и весело.

– И ты думаешь, что, пока стол и кров оплачены вперед, я не уеду?

– Приблизительно так.

Он наклонился к ней и пожал ее ладошку.

– Ты мне тоже очень нравишься.

Она некоторое время молчала, а потом сказала серьезно:

– Наверное, мне был нужен друг. Я не понимала этого, пока ты не появился.

Как же ему хотелось попросить Рэнди перевести ему деньги, которые так нужны Холли. Она могла бы перестать работать, перестать волноваться о том, сумеет ли оплатить счета, купила бы все, что нужно ей и ребенку, и провела бы оставшуюся часть беременности спокойно. Это было бы прекрасно.

Но он знал наверняка, что шансов всучить Холли не заработанные ею деньги у него нет. Точно так же он никогда не смог бы уговорить ее отдать ребенка на усыновление, чтобы жизнь его сложилась удачно. Скажи он об этом, и их дружба распалась бы немедленно.

Когда-нибудь – он очень боялся, что это случится раньше, чем их дружба окрепнет, – ему придется рассказать ей, кто он такой. Фрэнк и Джэнет не могут бесконечно сдерживать репортеров. Когда весть о его исчезновении дойдет до их ушей, ему придется либо мчаться назад и исправлять положение, либо навсегда забыть о своей карьере.

На следующем повороте Коул притормозил и съехал с шоссе.

– Ты когда-нибудь видела такую красоту? – спросил он Холли.

В проеме между деревьями сияло садившееся за горизонт огненно-красное солнце. Туман, лежавший на склонах гор, походил на пепел в остывшем камине. Ближайший холм светился ярко-оранжевым, соседний отливал медью, следующий – золотом. Леса на дальних склонах были изумрудно-зелеными, и воздух звенел от пения птиц.

– Я так давно не смотрела на закат, – призналась Холли.

– Почему? – Он спросил не просто так, ему действительно хотелось знать.

– Я была так занята...

– Не может быть, что дело только в этом, – настаивал он. – Много ли времени нужно, чтобы полюбоваться на закат?

Она сосредоточенно нахмурилась:

– Не знаю. Может быть, и не хотела смотреть.

– Почему?

– Есть вещи, на которые хорошо смотреть вдвоем.

Коул, ни слова больше не говоря, вылез и достал одеяло, которым был накрыт журнальный столик.

Холли высунулась в окошко, чтобы получше рассмотреть, что это он там делает.

– Пора тебе снова посмотреть на закат, – сказал он, распахивая дверцу с ее стороны. – Твоему будущему ребенку будет только лучше, если мама станет обращать побольше внимания на такие вещи. – Сунув одеяло под мышку, он протянул ей руку. Они сошли с шоссе и вышли на лужайку.

– Ты вроде говорил, что у тебя нет детей. Он расстелил одеяло.

– Когда мама умерла, ответственность за брата легла на мои плечи.

– А где был твой отец?

– Душой или телом? – Повисла пауза, и Коул поспешил добавить: – На самом деле он всегда был с нами. Этого у него не отнять.

– Некоторые мужчины даже не понимают, что это такое – быть отцом. – Она села и жестом показала ему на место рядом с собой.

Коул присел на корточки и посмотрел на садящееся солнце.

– Мужчины вроде Троя?

– Ругать его за то, какой он есть, все равно что ругать быка за то, что тот не дает молока.

– Он еще может тебя удивить, – сказал Коул.

Она устроилась поудобнее, оперлась на руки.

– Это будет величайшим чудом.

– Никаких чудес. Нашвилл же совсем рядом.

– Оставь, я для него прочитанная книга, старый телефонный номер.

– Почему ты становишься такой упрямой, когда речь заходит о нем?

– А ты как будто менее упрям?

– Если бы это был мой ребенок, я бы хотел об этом знать.

– Даже если бы у тебя уже была другая любовь?

– А почему ты решила...

– Разве от прессы что-нибудь скроешь? Уже писали, что Трой Мартин и Эмили Томас теперь вместе.

Ногу Коула пронзила острая боль. Он присел на одеяло.

– Быстро поладили.

– Моей первой ошибкой было то, что я связалась с Троем. Второй я не совершу. Я не расскажу ему о ребенке. Вдруг в один прекрасный день он и впрямь станет знаменитостью и решит, что неплохо бы для разнообразия имиджа побыть отцом? Можешь себе представить судебный процесс? С одной стороны я с адвокатом из тех, кто дает рекламу в ночных программах, с другой – он с каким-нибудь пижоном, который из своего офиса на двадцать шестом в упор не видит таких, как я? Нет уж, спасибо. Если я ему скажу, я ничего не выиграю, а проиграть могу многое.

– А с чего ты решила, что он станет знаменитостью?

– Голос у него – так, ничего особенного, но у него талант выбирать хиты. Он может купить компакт-диск в день выхода и сказать, какие песни наверняка выпустят синглами, какие – может быть, а какие войдут в десятку.

– Да, ценное умение.

– Но это не самое главное. Он идет напролом. Так человек, проплутавший неделю в пустыне, ищет воду. Он сделает все что угодно, переступит через любого и даже не заметит.

– Но ты же с ним жила. – Коул не стал спрашивать, почему, ждал, что она сама ответит.

– Ну что тебе сказать? Когда думаешь, что любишь человека, всегда его оправдываешь.

Коул знал в музыкальном бизнесе многих таких вот Троев Мартинов. Все они были толстокожими безжалостными эгоистами.

– Мне кажется, в Нашвилле Трою будет не так просто зацепиться. Там все умеют за себя постоять.

– Это мерзкий бизнес, и люди в нем неприятные. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос в их мире.

– Ты слишком все обобщаешь.

– Прости. Наверное, я покушаюсь на твои мечты, но у такого, как ты, нет ни одного шанса у них выиграть. Певцов кантри представляют этакими честными и романтичными парнями, но все это ложь, Нил. Я видела, как они заводятся кто чем может – алкоголем, наркотиками. И сколько бы ни писали о СПИДе, все равно многие не пропускают ни одной юбки. На каждого, кто получил контракт с фирмой звукозаписи, есть тысяча не менее талантливых, которые...

– Почему ты считаешь, что певцы кантри средоточие зла и этим отличаются от всего остального мира? Люди везде разные, – сказал Коул.

Она обернулась и посмотрела на него.

– А тебе все равно, какие они, главное – что они делают, да?

– На самом деле это тебе все равно. Выходит, если музыкант, значит, заведомо подлец? Смотри лучше на закат, Холли.

– Если мой ребенок принесет в дом гитару, я год с ним разговаривать не буду.

– Это самый лучший способ заставить его пойти по стопам отца.

Она упала на спину и застонала.

– Как же трудно быть родителем!

– Особенно, позволь заметить, если ты решила быть единственным родителем.

– Одно я знаю наверняка. Он будет часто любоваться закатами.

Коул прилег рядом с ней. Их руки касались друг друга. Холли сжала пальцами его ладонь. Друзья, любующиеся вместе прекрасным.

– Люби его и будь к нему внимательна. Это гораздо важнее, чем быть всегда правой.

– Твоя мама такой была?

– Такой я ее запомнил.

– Я знаю, что мои мама с папой очень меня любили, но они этого старались не показывать. – Она положила голову ему на плечо. – Плевать, что я его избалую, все равно, всякий раз, когда он будет плакать, я буду брать его на руки.

– А если твой плакать не будет?

– Тогда, наверное, придется его время от времени щипать.

– Похоже, у тебя серьезная воспитательная программа.

Холли сильнее сжала руку, так что ее ногти впились Коулу в ладонь.

– Что случилось? – спросил он.

– Что-то ползет у меня по ноге. Убери, пожалуйста! – Она вздрогнула. – Только не рассказывай, что это было.

Коул присел и увидел жука, ползущего по ее лодыжке. Он взял его и отшвырнул подальше.

– Это была бабочка, искавшая ночлег, – сообщил он.

Она приподнялась и села.

– Спасибо, только учти, я всегда знаю, когда мне лгут. У меня внутри начинает звенеть будильничек.

Он рассмеялся и, встав, протянул ей руку.

– Хорошо, что предупредила.

Холли забрала одеяло с собой. Они поехали дальше, и не прошло и пяти минут, как она заснула.

Коул, чтобы не скучать, включил радио и, к своему удивлению, услышал песню из «Серебряной молнии». Видно, они решили выпускать альбом, несмотря на скандал, который должна была устроить фирма звукозаписи, узнав, что тура по его раскрутке не будет. Коул почувствовал себя ужасно виноватым перед Фрэнком и Джэнет. Вот уж кому без него наверняка пришлось туго.

Несколько минут Коул пытался убедить себя, что Фрэнк пошел на это из личных соображений, но у него ничего не получалось. Ясно было, что все сделано для того, чтобы сохранить репутацию Коула, и только. Рухнет завтра «Вебстер энтерпрайсиз», не беда. Всегда найдется тот, кто будет счастлив заполучить менеджером такого аса, как его отец. Да они в очередь выстроятся.

Коул машинально отбивал ладонью ритм. Ему не хотелось думать о том, как безответственно он себя повел, о том, сколько людей в Калифорнии о нем беспокоятся, о том, что от него зависят десятки состоящих у него на службе. Нет-нет, еще не пора.

Нужно совсем немного времени, несколько дней, неделю свободы. Может, за это время он придумает, как помочь Холли, которая упрямо шла к своей цели в одиночку.

 

Глава 13

На следующий день из-за разницы во времени между Теннесси и Калифорнией Коулу пришлось ждать, когда Холли уйдет в ресторан, прежде чем звонить Рэнди. На прошлой неделе он пару раз звонил Бадди из автомата. Домой после разговора с братом он звонить избегал по вполне понятным причинам. Как назло подошел Фрэнк.

– Привет! – на удивление мило сказал Фрэнк.

– На линии все еще установлен «жучок»? – спросил Коул, вспомнив предупреждение Ренди.

– Я так и чувствовал, что это ты.

– Так «жучок» стоит? – настаивал Коул.

– Нет, я его снял после твоего последнего звонка.

Фрэнк порой действовал за спиной сыновей, но, насколько Коулу было известно, на прямой вопрос всегда отвечал правду.

– Происходит что-нибудь, о чем мне следует знать?

– Ты хочешь понять, продолжаю ли я тебя искать?

– Да.

– Нет.

Эта новость Коула почему-то не удивила.

– А Рэнди здесь?

– Да. Сейчас я его позову.

– Подожди! – У него не было причин скрывать от Фрэнка свои планы.

– Слушаю тебя.

– Я слышал сингл по радио.

– Извини. Я хотел тебя предупредить, но мы больше не могли ждать.

– Это я понял.

– В среду запустим клип.

Разговор был странный. Они беседовали так, будто ничего не произошло, – без злобы, без раздражения. Ничто не напоминало о из ряда вон выходящем поведении Коула. Просто потрясающе. Можно подумать, что он говорит не с отцом, а с имитатором его голоса.

– Я принял решение.

– Так ты поэтому позвонил? – спросил после долгой паузы Фрэнк.

– Я хочу, чтобы ты объявил, что у меня переутомление и я хочу уйти в творческий отпуск.

Напряжение возрастало.

– Надолго?

– На полгода, – ответил Коул.

У Фрэнка перехватило дыхание, но он взял себя в руки и от комментариев воздержался. А Коул сам был удивлен не меньше Фрэнка. Откуда взялись эти полгода? Когда он набирал номер, то думал максимум о двух неделях.

– С момента твоего отъезда или еще полгода?

– Еще полгода.

– Хорошо, – сказал Фрэнк, помолчав. – Если ты хочешь именно этого, я сделаю все, что смогу. Это пока вписывается в план, который мы разработали. Надеюсь, ты понимаешь, Коул, что это значит – уйти из музыки почти что на год. Может, получится, а может, и нет.

Коул ожидал совсем другой реакции. По спине пополз липкий холодок.

– С тобой все в порядке?

– Со мной? В полном. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я был уверен, что ты закатишь мне неописуемый скандал.

– Ты поэтому не хочешь возвращаться? – спросил Фрэнк. – Из-за меня?

– Да нет, все гораздо сложнее.

– Ну, значит, скандал бы только все испортил. Ты бы ведь все равно не вернулся раньше?

– Нет, – признался Коул.

– Может, я просто устал с тобой сражаться, Коул. Если ты еще до конца не решил, что собираешься делать, и не боишься рискнуть карьерой, я больше ничего не могу ни сказать, ни сделать.

Коул снял очки и положил их на стол. Он потер глаза, помассировал переносицу, приложил ко лбу ладонь. Как же он устал уставать!

– Я знаю, что делаю, Фрэнк. Я все время об этом думаю. Но самое главное – что я действительно нисколько не боюсь, что все распадется.

– Я бы не хотел, чтобы ты проснулся и понял, что то, чего ты искал, ускользнуло от тебя, – сказал ему Фрэнк. – Ускользнуло навсегда.

Фраза была насыщена значением, но говорил Фрэнк ровным голосом, как человек, действительно отказавшийся от борьбы. Коул не узнавал в этом человеке, так легко смирившемся с поражением, своего отца, поэтому не чувствовал особого доверия. Львы лежат рядом с ягнятами только на рождественских открытках. В реальной жизни львы любят мясо.

– Я позову тебе Рэнди, – сказал Фрэнк.

Коул даже не успел ответить, а отец уже отошел от телефона. Через несколько минут трубку взял Рэнди.

– Папа сообщил мне новости, – сказал он вместо приветствия. – Господи, Коул, почему полгода?

– Не знаю. Просто такая вот получается цифра.

– Белинда с ума сойдет, когда узнает. Или ты хочешь, чтобы она присоединилась к тебе?

Коул помрачнел. Он совсем забыл про Белинду. Позор какой!

– Там, где я сейчас, ей не понравится.

– Ты все еще в Теннесси?

– Да.

– В Нашвилле?

– Упаси боже. Я избегаю тех мест, где меня могут узнать. Я только пару раз попадал в неприятные ситуации. Один раз – в магазине грамзаписи, где у кассы стояла моя фигура в полный рост, и еще – в обувном, там на стене висел рекламный плакат.

– Ты стрижешь волосы? – спросил Рэнди. Коул провел рукой по затылку:

– Ага. Признаюсь, неделю назад мне их опять обкорнали.

– Коул, задумайся, ради бога! Что ты творишь? Неужели здесь все было так плохо, что и возвращаться незачем?

– Похоже, ты помучился с папой.

– В общем, да.

– И давно? – полушутливо спросил Коул.

– Мне кажется, что твой отъезд на него очень повлиял. Он изменился.

– Не пори чушь, Рэнди. Люди не меняются, особенно такие, как старый лис Фрэнк. Он не получил того, что хотел, и поменял тактику, вот и все.

– Не знаю. Может, ты и прав. Но ты же не поэтому звонишь. Что тебе от меня нужно? Выслать тебе денег? Можешь не говорить мне, где ты. Я пошлю их Бадди, а он – тебе.

В этой идее что-то было.

– Наверное, действительно будет лучше, если мы используем в качестве посредника Бадди. Тогда отец перестанет у тебя допытываться, где я.

– Он вообще больше не будет этого делать. Но ты прав, мне лучше об этом не знать. Тогда мне будет легче общаться с Белиндой.

Коул понял, что в отношении Фрэнка они с Рэнди перестали выступать единым фронтом. Он не верил в то, что Рэнди перешел на сторону отца, нет, скорее казалось, что они трое составили теперь некий треугольник. Жесткая, однако, конструкция!

– Я все хотел поговорить с тобой о кассете, которую ты оставил в фургоне. Помнишь, я просил тебя связаться от моего имени с автором?

—Он страшно обрадовался, узнав, что тебе понравилось.

– Я не чувствую себя вправе просить его отдать это мне, потому что сейчас я сошел со сцены, но мне бы ужасно не хотелось это упускать.

– Можешь об этом не волноваться, – успокоил его Рэнди. – Не знаю такого композитора, который отказался бы ждать полгода, зная, что его песни собираешься записать именно ты.

– Но это только при условии, что я буду к тому времени все еще в игре.

– Будешь. У тебя это в крови. Кроме того, ты больше ничего и делать-то не умеешь.

– Вот, ты снова заговорил, как Фрэнк.

– Нельзя не прислушиваться к его словам только потому, что их говорит именно он. Ты несправедлив.

– Ушам своим не верю! – воскликнул Коул. – Ну и промыл он тебе мозги!

– А теперь ты говоришь, как я, – ответил Рэнди не без иронии.

– Ладно, оставим. Насчет песни – это я серьезно, Рэнди. Она для меня много значит.

– Будь абсолютно спокоен. Этот парень хочет работать с тобой так же сильно, как и ты с ним. Пару дней назад он прислал кассету с еще одной песней.

– Отлично. – Как ему ни противно было касаться следующей темы, но обойти ее было нельзя. – Я не знаю, что делать с Белиндой.

– Наверное, тебе стоит рассказать ей, как обстоят дела, вот и все. Конечно, это в восторг ее не приведет, но она справится. Она отлично понимает, как сильно ты был здесь несчастлив.

Рэнди неправильно понял, что именно заботило Коула. Он полагал, что Коул боится Белинду потерять, а Коул понимал, что у него нет никакого права просить ее ждать полгода его возвращения. Это подразумевало некоторые обязательства с ее и с его стороны, а он был к этому совершенно не готов. Впрочем, будь что будет. – Белинда здесь?

– Она встречается за ленчем с Рондой, а потом собиралась пройтись по магазинам. Она что-то говорила про новые осенние модели, появившиеся неделю назад, и расстраивалась, что отстала от моды.

Коул впервые слышал, чтобы Рэнди говорил о Белинде с некоторой долей неодобрения.

– Скажи ей, что я перезвоню через пару дней.

– Сколько денег мне послать Бадди?

– Сотен пять-шесть.

– Почему так мало?

– Если у меня их обнаружат, мне трудно будет объяснить, откуда они.

– Что это значит, черт подери? – насторожился Рэнди. – Ты что, попал в какую-то передрягу?

– Нет, я все себе устроил сам. Люди здесь считают, что я – перекати-поле, езжу за удачей на свой страх и риск.

– Интересно будет посмотреть, как они прореагируют, когда узнают правду.

Сейчас Коул меньше всего хотел думать именно об этом.

– Рэнди, не отвыкай от меня! – сказал он внезапно.

– С чего это ты?

– Я просто не хочу, чтобы наши отношения изменились. Знаешь, пока я путешествовал, я так много вспомнил про наше с тобой детство. И понял, как ты мне дорог.

Рэнди громко присвистнул. Коул рассмеялся.

– Вот так-то лучше, – сказал Рэнди. – А то я, право, начал за тебя беспокоиться. – И добавил уже серьезно: – Перемены не всегда бывают к худшему, Коул.

– Почему бы тебе не сказать это Фрэнку? Они уже попрощались, когда Коул вспомнил, о чем еще хотел сказать Рэнди.

– Когда будешь посылать деньги...

– Да?

– Пошли и кассету с новой песней, ладно? – И он почувствовал, что на другом конце провода Рэнди довольно улыбнулся.

– На телеграфе посылки не принимают, Коул.

– Тогда Бадди передаст ее через службу доставки.

– Тебе что, действительно так понравился этот парень?

– У меня есть ощущение, что из него непременно выйдет толк, – ответил Коул.

Вот теперь разговор был действительно закончен. Коул повесил трубку, но не успел убрать руку, как телефон зазвонил снова.

– Алло!

– Нил, это Холли. Я уже полчаса не могу до тебя дозвониться.

– Да болтал тут с одним приятелем. Он просил приехать, а я сказал, что сейчас у меня не получится. Так, слово за слово, разговор затянулся. А почему ты звонишь? Что-нибудь случилось? – Коул болтал, размышляя про себя, как бы оправдать перед Холли неожиданное возникновение крупной, по ее мнению, суммы денег.

Она не ответила на его вопрос, а спросила сама:

– Что ты сейчас делаешь?

– Я?

– Впрочем, неважно. Я хочу, чтобы ты приехал сюда как можно скорее. И захвати гитару.

– Зачем? – спросил он осторожно.

– Я только что узнала, что Лерой уволил певца, который здесь работал. Честно говоря, он совершенно прав. На его месте я бы давно это сделала. В общем, я сказала, что мой приятель потрясающе играет и очень нуждается в работе. Я сказала, что ты и петь умеешь. Умеешь?

– Немного, – ответил он. – Холли, не думаю, что это такая уж замечательная идея.

– Господи, да это же может оказаться тем шансом, который ты ищешь.

– Хочешь сказать, что люди из музыкального бизнеса заглядывают к вам в ресторанчик? – В это верилось с трудом, но, с другой стороны, Мэривилл находится по дороге на крупнейшие курорты.

– Нет, публика здесь в основном местная, – призналась она. – Но это не значит, что ничего другого произойти не может. Не забывай, удача приходит к тем, кто ее ждет и использует каждую возможность.

Коул чуть не расхохотался.

– Где это ты нахваталась таких выражений?

– Так всегда говорил менеджер Троя. Он из тех, у кого на каждый случай заготовлена какая-нибудь общая фразочка. Впрочем, неважно. Все равно это верно.

– Я так давно не выступал перед публикой, Холли. Сомневаюсь, что...

– Слушай, не морочь голову! Я слышала, ты отлично играешь. Да и публики будет не так уж и много.

Он пытался разыгрывать стеснение, сколько мог. Продолжать в том же духе нельзя, это будет выглядеть подозрительно.

– Приеду, как только смогу.

– Имей в виду, тебе ставят ужин, а чаевые, если будут, все твои.

– Классно! – ответил он.

– Ну, я же говорила тебе, что все наладится. – Праздновать победу рано. Я еще не получил эту работу. – Коул положил трубку и вздохнул. Вот это номер! Но делать нечего, надо идти.

Ресторан «Всемирно известное барбекю Лероя» находился напротив огромного магазина «Футхиллс-Молл», торгового центра города. Коул припарковал машину. По спине пробежал знакомый холодок. Мысль о том, что его посетил страх перед выступлением, была такой абсурдной, что он от нее просто отмахнулся.

Холли, наверное, ждала его, потому что встретила его у самого входа, взяла за руку и повела между столиками. Наконец она остановилась и показала на небольшую эстраду, возвышавшуюся всего на полметра.

– Вон там.

На эстраде стояли табурет, кадка с искусственной пальмой, банка для чаевых и микрофон. Свет на эстраду лился с потолка.

– А где Лерой?

– У себя в кабинете.

– Он там будет проводить прослушивание? Она усмехнулась:

– Никакого прослушивания не будет. Ты уже получил работу. Лерой сказал, что, раз мне нравится, как ты играешь, то понравится и ему.

Ну и положеньице. Что теперь делать? Уйти и заставить Холли объяснять Лерою его странное поведение? Или подняться на эстраду и играть? А как быть, когда узнают его голос, а потом и его самого?

– Что-нибудь не так? – обиженно спросила Холли. – Я думала, ты обрадуешься возможности подзаработать.

У него от волнения подвело живот.

– Я так давно не выступал.

– Сыграй что-нибудь из того, что ты играл тогда во дворе, и все будет отлично. Публика здесь самая непритязательная.

Он оглядел зал. Только за двумя столами сидели семьи, за всеми остальными – парочки, большинство – до тридцати пяти, люди поколения, знающего и любящего «новое кантри». Наверняка они пришли в ресторан не только поесть, но и музыку послушать. У Коула бешено забилось сердце.

Холли положила ему руку на плечо.

– Нил!

И тогда он понял, что с ним.

– Просто невероятно! – пробурчал себе под нос.

– Что? – спросила Холли.

– Даже не думал, что со мной это снова может случиться. Боязнь сцены.

– Всего-то?

– Это было так давно, что я и забыл.

Она обернулась, взглянула в сторону кухни и подтолкнула его к эстраде.

– Начнешь играть, и все пройдет.

Но он не хотел, чтобы это проходило. Волнение, вернувшееся к нему, говорило о том, что он жив, что все по-прежнему. Он провел пальцем по ладони. Она была влажной. Потом Коул взглянул на Холли и улыбнулся. Она даже не представляла себе, какой сделала ему подарок.

Теперь его не остановит даже опасность быть узнанным.

– Спасибо, – сказал он просто. Она снова подтолкнула его в спину.

– Благодарить будешь потом, Нил. Мне надо работать.

Он вдруг наклонился и чмокнул ее в щеку.

Она дотронулась рукой до места, которого коснулись его губы, вспыхнула и огляделась по сторонам, не зная, что делать.

– Я всего-навсего нашла тебе работу, – сказала она, – а не выигрышный лотерейный билет.

– А я всего-навсего тебя поблагодарил. – Меньше всего онхотел, чтобы их дружба сменилась более близкими отношениями.

– Ну, ни пуха ни пера.

– К черту, – рассмеялся он.

– Давай, давай, шевелись! – Она развернулась и чуть ли не бегом помчалась на кухню.

Коул достал гитару из футляра, проверил струны, придвинул табурет к микрофону, потом достал из кармана кепку Рэнди, натянул ее на голову так, чтобы козырек прикрывал его лицо. Он надеялся, что шрамы, сломанный нос, стрижка, очки и недельная бородка достаточно его изменили, и его никто не узнает. Но голоса-то он изменить не мог.

Даже если сейчас его инкогнито будет раскрыто, он вернется в Лос-Анджелес, унося с собой то чувство волнения, которое можно испытать только перед концертом. Он надеялся еще кое на что, но и это – немало.

Он взобрался на табурет, нервно откашлялся и заиграл «Когда я вспоминаю день вчерашний», песню, которую он написал для своего третьего альбома. В альбом она тогда не вошла, Фрэнк и прочие студийные профи решили заменить ее на песенку про родео. По их расчетам, она должна была стать более популярной. А эта песня так и болталась непристроенной. Коул каждый раз собирался включить ее в новый альбом, а ее каждый раз снимали ради чего-то более коммерческого.

На гитаре после аварии он играл дважды, а петь не пел вообще, разве что подпевал радио. И когда он открыл рот, то почувствовал, что по коже побежали мурашки.

Получилось неплохо. Он был не в самой лучшей форме, но бывали концерты, где он пел гораздо хуже, например, однажды, в Техасе, где они выступали с тремя другими группами. Чтобы убить время между отделениями, Рэнди предложил посоревноваться, кто больше выпьет. Когда наконец наступил их черед выступать, в вертикальном положении они могли удержаться, только цепляясь за микрофон.

Коул дошел до конца первого куплета и собрался было подбодрить публику, но сдержался. Чем дольше он будет держать себя закрыто, хотя бы мысленно, тем дольше продлится его свобода. Он закончил песню коротким проигрышем, взглянул в зал и чуть не свалился с табурета от удивления.

На него никто не смотрел. Люди резали мясо, ели жареный картофель, пили кофе, разговаривали друг с другом, но никто не аплодировал как сумасшедший, более того, никто и не понял, что перед ними выступала знаменитость. Он мог вообще петь за сценой или поставить кассету в магнитофон. Он постучал пальцем по микрофону, проверить, работает ли. Работает. Он оглядел зал, заметил в углу Холли. Она стояла с блокнотом и карандашом в руке и принимала заказ. На него, как и все остальные, она не обращала никакого внимания.

Наконец она взглянула в его сторону, улыбнулась и показала большой палец. Если она его слышала, значит, и все остальные слышали. В чем же тогда дело? Неужели они настолько далеки от современной музыки, что не узнали Коула Вебстера?

Ему показалось, будто его окатили ведром холодной воды. Он улыбнулся сначала уголком рта, потом пошире и наконец рассмеялся. Теперь уже на него кое-кто посмотрел. А он никак не мог остановиться.

Холли, лавируя между столиками, подошла к нему и спросила, прикрыв ладонью микрофон:

– С тобой все в порядке?

Коул кивнул, постарался сделать серьезное лицо, но это было бесполезно. Он хохотал как сумасшедший. Можно было счесть это преддверием истерики, но уж очень это дамское занятие.

– У тебя что-то с головой? После удара не оправился? – шепнула Холли.

Он увидел испуг в ее глазах и мигом пришел в себя.

– Извини, просто меня кое-что ужасно рассмешило.

– Наверное, тебе действительно рано возвращаться к работе. Хочешь передохнуть?

– Со мной все в полном порядке... Правда.

– Ты уверен?

– Синьорина, что случилось? Вы слышали когда-нибудь смех или нет? – спросил он, пародируя итальянский акцент.

Она отошла, сказав напоследок:

– Я буду неподалеку.

Приятно, что она о нем беспокоится. Он поправил гитару и взял аккорд.

– Если ты мне понадобишься, я позову. Она улыбнулась вежливо, как посетителю – только губами.

Коул посмотрел на людей, не обращавших на него никакого внимания. Нет уж, он их заставит поднять головы.

В десять минут первого Коул убрал гитару в чехол. Он сыграл все песни из всех альбомов, несколько песен Гарта Бута, три Кэти Маттеа и четыре – Мэри Чэйпн-Карпентер. Иногда ему удавалось добиться жидких аплодисментов. Этот ресторанчик Лероя оказался самым трудным залом, с которым ему когда-нибудь приходилось работать, но он не помнил, когда в последний раз так веселился.

Лерой Хиггинс, разговаривавший с одной из официанток, махнул ему рукой.

– Подожди минутку, – велел он.

Коул снова уселся на табурет. Судя по тому, что Коул наблюдал в этот вечер, Лерой был живым опровержением расхожего мнения о том, что все толстяки – дружелюбные весельчаки. Он не то чтобы не улыбался, он создавал полное впечатление, что просто не способен на это от рождения.

Разговор закончился, Лерой проводил женщину до дверей, подождал, пока она села в машину, и направился к Коулу.

– Есть минутка для беседы?

– Конечно, – ответил Коул. Лерой придвинул стул и сел.

– Ты классный гитарист.

– Благодарю.

– Но... надеюсь, мой совет тебя не обидит.

– Нет, пожалуйста. – Коул чувствовал, что вот-вот снова расплывется в улыбке. Он оперся подбородком на кулак, а другой рукой прикрыл рот.

– Я знаю, как велико искушение дать толпе то, чего она хочет, но если ты будешь играть песни, которые уже сделали кого-то знаменитыми, мало чего добьешься. Тебе надо вырабатывать свой стиль, а не подражать Коулу Вебстеру. Ты не такой хорошенький и поешь похуже, но гитарист ты посильнее, чем он. На это и стоит делать ставку. Я понимаю, это тебе может показаться несправедливым, тем более что ты действительно на него немного похож, но помни, парень, Вебстер пришел на сцену раньше тебя и вряд ли уступит тебе свое место. Если хочешь стать знаменитостью, ищи другую дорогу.

Как странно, когда кто-то говорит тебе те же слова, которые ты столько раз говорил другим.

– Это что, значит, что я уволен?

Лерой стряхнул пушинку со своих черных брюк.

– Вовсе нет. Я уже сказал, ты способный парень. Тебе надо только понять, как распорядиться своим талантом. Сколько ты заработал сегодня? – спросил он, показав на банку у ног Коула.

Коулу было стыдно об этом говорить.

Лерой правильно понял его молчание.

– Да, ясно, что немного.

– Три доллара пятьдесят семь центов.

– Что же это за скряга кидал мелочь?

– Не знаю.

– Ладно, об этом не беспокойся. – Он полез в карман, достал пачку денег, несколько купюр протянул Коулу.

– Вы же не должны мне платить, – возразил Коул.

– Хочешь сказать, что готов работать даром? – ворчливо спросил Лерой. – Странно, Холли рекомендовала тебя вполне сообразительным парнем.

– Кто это тут обо мне говорит? – поинтересовалась Холли. Коул поднял голову и увидел, что она идет к ним. Вид у нее был измученный. Он удивлялся, как она вообще стоит на ногах после такого вечера.

– Не пора ли тебе домой? – сказал он.

– Поеду, как только закончу.

– Здесь не осталось ничего такого, с чем бы я сам не справился, – сказал ей Лерой. – Послушайся Нила и иди.

Холли уперла руки в бока и посмотрела сначала на Лероя, а потом на Коула. Она пыталась сказать свою реплику сердито, но в глазах ее бегали задорные искорки.

– Никто никогда не посмеет указывать Холли Мэри Мердок, что делать.

– Мне бы такое и в голову не пришло, – попытался обороняться Коул.

Она развязала фартук.

– Пожалуй, денек был действительно трудный. Я ухожу.

– Отличная мысль, – сказал Коул. – Как здорово, что она пришла тебе в голову!

Она улыбнулась в ответ так мило, так ласково. Коулу было приятно, что эта улыбка обращена к нему.

– Спокойной ночи, Лерой, – сказала она.

– Веди машину осторожно, Холли. – Лерой встал и протянул руку Коулу. – Завтра вечером увидимся?

– Обязательно, – ответил Коул.

 

Глава 14

Коул отступил на шаг назад и окинул шкафчик критическим взглядом. Дверца все-таки перекошена. Хуже того, он вставил штырь, чтобы укрепить ее, но не был уверен, что он выдержит нагрузку. Наверное, все-таки придется перевешивать петли. Значит, и на соседнем шкафчике надо будет перевесить, иначе получится некрасиво. С обоих к тому же придется отодрать старую краску и покрасить их заново, лучше дважды. Да, тут дел вагон и маленькая тележка. Хотел починить дверцу, а получается – затеял реставрацию.

Холли сунула голову в дверь, утерла со лба пот и спросила:

– Ты можешь отвлечься на минутку?

– Что тебе нужно?

– Твоя помощь. Я сама не могу поднять туалетный столик в фургон.

– Какой столик? И в какой фургон?

– А ты сам как думаешь? – И, не дав ему ответить, продолжала: – Пару дней назад в ресторан зашел парень, который держит в Алкоа магазин подержанных вещей. Он сказал, что его интересует моя мебель. Я решила, что, раз уж у нас обоих выходной, мы можем кое-что ему отвезти и узнать, сколько он за это предложит. Я понимаю, что если буду продавать сама, могу выручить побольше, но я небольшой мастер этого дела. Как-то продала свою коллекцию компакт-дисков, а потом узнала, что в магазине мне бы за нее дали в два раза больше.

Он хотел было прочесть ей лекцию о том, как подрывает музыкальную индустрию перепродажа компакт-дисков, но потом решил, что сейчас неподходящий момент.

– Наверняка будет проще разделаться со всем одним махом.

– И, самое главное, я смогу заплатить за свое пребывание в больнице все сразу.

Коул сунул отвертку в карман джинсов и вышел следом за ней из дома. Во дворе он тут же вспомнил об адском пламени и огромных сковородках. Уже несколько дней он объяснял себе, что страдает не от жары, а от влажности. Пожалуй, в сауне чувствуешь себя гораздо комфортнее.

Холли подошла к двери гаража и открыла ее. Он не успел сказать ей, что если она не перестанет таскать тяжести, то заболеет. Но, даже если бы и успел, она бы все равно его не послушалась.

До сих пор он заглядывал в гараж, только когда они разгружали вещи, привезенные из Ашвилла, и когда он искал там инструменты. Теперь, оглядевшись по сторонам, он понял, что среди кучи хлама могут таиться настоящие сокровища.

Рядом с каким-то садовым инвентарем стоял остов старинной железной кровати, на стене висела конская упряжь, в углу теснилась мебель, которую ее дед с бабкой сочли устаревшей. Она была в целости и сохранности, вся покрытая толстенным слоем пыли.

– Похоже, твой дедушка сюда нечасто заглядывал, – сказал Коул. – Здесь как в гробнице.

– Когда была жива бабушка, он все время сюда что-то приносил или что-то ей доставал. – Холли обошла штабель заборных столбов, чтобы добраться до груды коробок. – Когда она умерла, он сказал мне, что ему проще будет отнести все ее вещи в гараж, а разберет он их потом, когда боль утихнет. Он их так и не разобрал.

Коул сунул руки в карманы и медленно покрутился на одном месте.

– А что он собирается делать с остальным барахлом?

Холли весело рассмеялась.

– Он уже сделал. Отдал мне.

– Все?

– Он сказал, что у него теперь будут новые воспоминания, он хочет оставить прошлое здесь, а сам начнет новую жизнь с новыми людьми и новыми вещами.

– Наверное, он тяжело переживал смерть бабушки.

– Дедушка говорил, что по утрам просыпался только из-за нее. Думаю, он бы со временем оправился, но тут погибли мои мама и папа. Все случилось слишком быстро. На их похоронах он сказал, что со смертью бабушки смирился бы, потому что это в природе вещей, но то, что сын умирает раньше отца, – несправедливо, и этого ему не преодолеть. Он не хотел идти домой, вообще был в ужасном состоянии. Я даже сейчас не понимаю, как все это удалось пережить.

– Он знает о ребенке?

– Еще нет. – Холли наклонилась и смахнула пыль с какой-то коробки. – Я решила немного подождать.

– Как, ты думаешь, он к этому отнесется? Она отодрала скотч, которым была запечатана коробка.

– Год назад у него, несомненно, был бы нервный срыв. Он бы бесконечно уговаривал меня переехать к нему и, в случае согласия, свел бы с ума чрезмерной заботой.

– А теперь?

– Он в Аризоне строит новую жизнь. Я даже не знаю, насколько я в нее вписываюсь.

Голос ее дрожал, и Коул понял, что это ее по-настоящему волнует.

– Значит, все это богатство – твое, – сказал он, снова оглядываясь по сторонам.

– Ага. Мне кажется, что я оказалась в джунглях без проводника. Даже не знаю, что здесь связано с семейной историей, а что просто куплено на очередной гаражной распродаже.

– Может, напишешь дедушке, спросишь? Она покачала головой:

– Ни за что.

– Хорошо. А как насчет остальных родственников?

– Мой папа был единственным ребенком.

– Ну, тогда все просто. Оставь то, что тебе нравится, а остальное продавай. – Он развел руки в стороны. – Здесь достаточно, чтобы прокормить двух детей.

Она серьезно посмотрела на него:

– Ты правда так думаешь?

– Я никогда ничем подобным не занимался, – признался он, – но мне кажется...

– Я не могу, – вдруг мрачно сказала она. – А что, если он передумает?

– Ты ему скажешь, что все продала, и объяснишь, что сделала с деньгами. Готов поспорить, в этом гараже нет ничего такого, что было бы ему дороже, чем тебе.

– Но я пока что не голодаю. Коул опустил руки:

– Никогда не мог понять, как вы, женщины, думаете.

Она бросила на него злобный взгляд:

– Если будешь продолжать в том же духе, я начну удивляться тому, что ты мне поначалу нравился.

– Ух ты! Если хочешь выглядеть особенно свирепо, советую вытереть пыль с носа.

Она утерлась рукавом и задержала руку у лица, стараясь скрыть улыбку, отблеск которой уже сиял в ее глазах.

– Пожалуй, мы можем взять эту кухонную мебель. Думаю, романтического ничего в ней нет. Дедушка считал, что более уродливых вещей в своей жизни он не встречал. – Она пожала плечами. – Если поискать, наверное, найдем еще пару вещичек.

– Тогда давай за работу, пока совсем жарко не стало.

На коробках ничего написано не было, поэтому начался поиск сокровищ. Они нашли старое постельное белье, в котором устроили себе гнезда мыши, нашли разноцветные шторы из стекловолокна, против которого время оказалось бессильно.

В чемоданах лежала одежда, старая, но целая, в основном женская, сшитая по моде тридцатых и сороковых годов. Холли сказала, что понятия не имеет, чье это, но все сохранит, потому что очень красиво.

Потом они открыли сундук и нашли там всякие мелочи, которые Милли Мердок собирала всю жизнь. Кое с чем у Холли были связаны воспоминания, некоторые вещи она видела впервые. Это было странное собрание: булавки с рейнскими камушками, кожаная ручной работы сумка, привезенная из Мексики, карандашница, сделанная пятилетним ребенком, целая пачка поздравительных открыток, перевязанная лиловой лентой, полукруглая коробка из-под конфет со старыми фотографиями.

Холли положила ее на колени и стала рассматривать снимки. Один она протянула Коулу.

– Это я иду в девятый класс. Боялась я до смерти.

– Ты здесь не похожа на девятиклассницу, – – сказал Коул, присмотревшись.

– Меня всю жизнь это преследует. Мне иногда кажется, что лет в шестьдесят я по-прежнему буду выглядеть девочкой. Но однажды лягу спать и проснусь старухой. – Она протянула ему еще одну фотографию. – Это я в выпускном классе.

– А выглядишь точно так же.

– Спасибо за комплимент.

– Я знаю множество женщин, которые отдали бы...

– Не желаю про это слушать. – Она убрала фотографию обратно в коробку. – Готова поспорить, ты был из тех зубрил, которые баллотируются в совет учеников.

– Проиграешь. Я ни в одной школе не задерживался подолгу. Когда мне исполнилось шестнадцать, Фрэнк заставил меня сдать экзамены за среднюю школу экстерном. Больше я не учился.

– Кто такой Фрэнк?

Только сейчас Коул понял, что проговорился.

– Мой отец, – как мог беззаботно ответил он.

– Ты называл отца Фрэнком?

– Так было проще.

– Он что, не хотел, чтобы люди знали, что ты его сын?

– Не в этом дело. – Надо было как-то менять тему. – А где ты училась?

– В Мемфисе. До колледжа я никогда не уезжала из Теннесси. Только раз мы были в Арканзасе, навещали мамину подругу. – Она снова полезла в сундук. В углу она обнаружила коробочку, где ее бабушка хранила рецепты, и радостно воскликнула: – Я много лет хотела спросить о них дедушку, но не решалась. – Она взглянула на Коула и усмехнулась: – Сегодня я угощу тебя такими ореховыми вафлями, каких ты в жизни не ел.

– Я уж и забыл, какие они, ореховые вафли, – ответил он.

Если честно, он их никогда не любил. Но признаться в этом Холли не хватило духу. Он будет есть их хоть целую неделю, лишь бы доставить ей удовольствие.

Наконец сундук был опустошен, и все драгоценности лежали вокруг.

– Мне так повезло, – сказала Холли. – Я все детство провела среди людей, которые любили меня безмерно. Они искренне верили в то, что я самая умная, самая красивая и самая талантливая. – Говоря это, она водила пальцем по вышивке на фартуке. – Я очень хочу, чтобы у моего ребенка было такое же детство.

Увы, из всего того, что она рассказала ему раньше, он понял: мечта эта почти невыполнимая. У нее остался только дедушка, да и тот – за две тысячи миль отсюда. Коул молчал, не зная, что сказать.

Холли стала складывать вещи обратно в сундук.

– Это мы оставим, – заявила она, закрывая крышку.

– Не нужно отдавать все сразу. Думаю, так и цену дадут получше. Давай начнем с того, что мы привезли из Ашвилла, и посмотрим, как пойдет.

– Ты мне так нравишься, Нил Чэпмен! – сказала она, расплывшись в улыбке.

Ему было удивительно приятно это услышать.

– И ты мне нравишься.

– Тогда давай, начинай грузить вещи в фургон, а я пойду в дом, приготовлю нам что-нибудь попить.

– Пока ты не ушла... – ответ он знал заранее. – Прежде всего, хочу предупредить, что то, что я сейчас скажу, не является предметом обсуждения.

– Понятно. Слушаю тебя внимательно.

– За последние несколько дней я неплохо заработал и часть этих денег хочу потратить на то, чтобы угостить тебя ленчем. Позавчера я был в Алкоа и приметил там симпатичное местечко.

– Согласна.

Он удивленно моргнул:

– Что это должно означать?

– А что именно тебе непонятно? – улыбнулась она.

– Я удивлен, что ты так легко выразила согласие.

– «Выразила согласие»? – передразнила она его. – Слушай, все певцы кантри так смешно церемонны?

Он пристально на нее посмотрел:

– Это что, наезд на меня лично? Или опять на то, чем я занимаюсь?

У нее тут же изменилось выражение лица.

– Я ничего такого не имела в виду. Так сказанула, по привычке. – Он ничего не ответил, и она поспешно добавила: – Прости, пожалуйста.

Холли, по-видимому, всерьез решила, что он расстроился, приняв ее фразу за намек на то, что он недостаточно образован. Надо было объяснить ей, что дело не в этом. На самом деле Коул хотел, чтобы она сама поняла, почему, как только у них налаживаются искренние и дружеские отношения, она все время старается ему надерзить или как-то его задеть.

– Когда ты наконец перестанешь видеть во мне Троя?

– Ничего подобного!

– Неужели? Ты думаешь о нем все время. Ты переносишь свою злость на него на всех окружающих, в том числе и на меня. Ты как еж, свернувшийся в клубок, – одни иглы. Она взглянула ему прямо в глаза:

– Тогда почему я радуюсь тому, что он ушел?

– Действительно радуешься?

– Мне просто противно думать о нем. Я продолжала жить с Троем, уже разлюбив его, но поняла это, только когда мы расстались. Меня просто переворачивает при мысли о том, что я могла выйти за него замуж. – Она вытерла руки о джинсы. – Боюсь, я теперь никогда не буду доверять собственным чувствам.

– В тот момент тебе надо было думать о ребенке.

– Это слишком легкое объяснение. Конечно, оно приходило мне в голову. Если бы я действительно думала о ребенке, я бы умчалась куда подальше в тот самый момент, когда тест показал, что я беременна.

Внезапно Коул подумал о Белинде.

– Иногда просто необходимо верить в то, что на самом деле неверно. – Он главным образом пытался убедить себя, а не Холли. – Если повезет, эта необходимость пройдет сама собой.

– То есть ты не считаешь, что это мой врожденный дефект?

– «Врожденный дефект»? – передразнил на сей раз он. – Слушай, что, все официантки так смешно церемонны?

Она расхохоталась:

– Вот это мне в тебе нравится больше всего, Нил Чэпмен. Ты всегда парируешь удары.

– Так насчет ленча...

– Пока ты не договорил, я хочу предложить тебе одну сделку.

– Черт подери, Холли, ты же обещала этого больше не делать!

– Это было давно. Тебе что, трудно меня выслушать?

– Увы, выбора у меня нет.

– Нет. – Глаза у нее сияли. – Ленч в тихом симпатичном месте будет стоить никак не меньше двадцати долларов. Но если ты согласишься просто отдать эти деньги мне, я тебя накормлю невероятным, фантастическим ужином.

Что-то у нее было на уме, но что? Он попробовал угадать.

– Ты вспомнила какой-то из бабушкиных рецептов, да?

– Неужели на мне все написано?

– Нет, я просто очень сообразительный.

– Ну как, договорились?

– Надо подумать. – Он вовсе не собирался так легко сдаваться. – Прежде всего я бы хотел узнать меню.

– Я хочу приготовить кое-что, о чем мечтаю уже несколько недель.

Черт возьми, ее голыми руками не возьмешь. Ну разве можно ей теперь отказать?

– Свиные отбивные, тушенные с яблоками и кислой капустой.

У него тут же потекли слюнки.

– Ты это только что придумала.

– Нет, правда. Обещаю, это будет безумно вкусно.

Большую часть дня они провели в магазине. Схему отработали на месте. Коул выгружал из фургона вещь, продавец ее оценивал, а Холли пыталась уговорить его немного поднять цены. Коул прямо-таки слышал, как она складывает в уме цифры, а потом прикидывает, сколько еще не хватает, чтобы заплатить за больницу.

Когда они уезжали, Холли громко, чтобы услышал продавец, сказала Коулу, что получила гораздо меньше, чем рассчитывала. Но едва они выехали на улицу, она завизжала от радости:

– Bay! Мне и в голову не приходило, что я столько выручу за этот утиль.

– Но ты же сказала...

– Я не хотела, чтобы он думал, что переплатил, – сказала она рассудительно.

Коул увидел вывеску того самого ресторанчика, куда он хотел сводить Холли на ленч, и проводил его долгим и печальным взглядом.

– Прекрати дуться, – заявила она. – Ты будешь в восторге от ужина.

И действительно, к его крайнему удивлению, свиные отбивные с яблоками и кислой капустой оказались выше всяких похвал.

Они убирали со стола, и тут она повернулась к Коулу и сказала с видимым усилием:

– Я передумала насчет колыбельки. Ты можешь купить ее мне – вернее, ребенку, если все еще хочешь. А если нет, – добавила она поспешно, – ничего страшного. Я не обижусь. В конце концов, ты совершенно не обязан принимать участие в его жизни.

Она говорила о колыбельке, которую он присмотрел в том же магазине.

– Я не передумал, Холли, – ответил он. – Как только накоплю денег, поеду и куплю.

– Я тебе все верну при первой возможности. Спорить с ней о деньгах было бесполезно.

– Может, вычтем это из арендной платы?

– Я и так должна тебе два месяца.

– Ты что, беспокоишься, что я никогда не уеду? – Только задав этот вопрос, Коул понял, как важно ему услышать ответ.

Она немного подумала, а потом сказала:

– Пока ты не появился, я даже не понимала, как мне не хватало человека, с которым можно поговорить.

Помыв посуду, Холли поставила в старенький дедушкин видеомагнитофон кассету, взятую напрокат Коулом. Несколько минут она безуспешно пыталась настроить цвет, а потом сказала с виноватой улыбкой:

– Боюсь, лучше не будет.

Коул, сидевший на диване, подвинулся, чтобы ей было поудобнее.

– По мне, нормально.

– Ты что, тоже дальтоник? – спросила она, усаживаясь рядом.

– Тоже? – переспросил он. Она рассмеялась:

– Это просто шутка.

Через пятнадцать минут Холли, все время твердившая, что она мечтала посмотреть именно этот фильм трехлетней давности, спала крепким сном. Она дышала ровно и спокойно, и Коул положил ее голову себе на колени. Он убрал ей волосы со лба, положил руку на бедро и продолжал смотреть фильм.

Наверное, надо было перевести ее в спальню, пока она окончательно не заснула. Но ему было так приятно, что она лежит рядом. Никогда ему не было так хорошо и спокойно с молодой женщиной. Правда, у него никогда и не было таких подруг. Настоящих подруг, с которыми можно говорить обо всем, с которыми можно вспоминать истории из детства, рассказывать про свою жизнь. За это короткое время Холли узнала о нем больше, чем Белинда за год. Но он все-таки боялся рассказать ей правду.

 

Глава 15

В пятницу, когда Холли была в мотеле, Коул отправился в Алкоа, в отделение банка «Вестерн юнион», чтобы получить деньги, присланные Рэнди через Бадди. Вместе с тем, что осталось от купленной за день до того колыбельки, у Коула было теперь пятьсот сорок долларов плюс какая-то мелочь в кармане. Несколько минут он стоял на тротуаре и, глядя на облака, пытался понять, будет ли наконец дождь. Очень уж надоела жара. Правда, дождь не принесет особого облегчения, только влажность повысится.

Никогда еще он не чувствовал себя таким богатым. Так хотелось устроить маленький праздник! Может, первая неделя в ресторане и не принесла бешеного успеха, но он все-таки кое-что заработал. Смешно, конечно, по сравнению с доходами его компании, но почти так же приятно, как второй раз лечь в постель с женщиной. Именно второй, когда уже знаешь, что делать.

Он сел в фургон и отправился в хозяйственный магазин купить краску для колыбельки. Он выбрал белую и еще пять самых ярких цветов. Коул хотел, чтобы, просыпаясь утром, ребенок Холли видел вокруг себя воздушные шарики, плывущие по голубому небу среди белых облаков.

Прошло три дня с того момента, когда она согласилась, чтобы он купил колыбельку. Больше она об этом не говорила, а он нарочно делал вид, что забыл. Он хотел подарить колыбельку уже покрашенную, чтобы она была как новенькая, будто специально сделанная для будущего ребенка Холли.

Коул умел хранить секреты, но на сей раз с трудом сдерживался. Через два часа, заехав еще в несколько мест, он остановил машину у дома Холли. С одной стороны, он был рад, что она не встречает его, ведь все должно быть неожиданно. Но в глубине души он немного расстроился. Ему ужасно хотелось ее видеть немедленно, но он представлял себе, какой устроит ей сюрприз, и заранее радовался.

Маленькие пакетики с покупками он сунул в большой, а сверху положил букетик маргариток. Сначала он выбрал букет разноцветных роз, но сообразил, что ему трудно будет объяснить, откуда у него вдруг появилось столько денег. Холли быстрее любого компьютера высчитывала, сколько и на что было потрачено. Коул дважды ездил с ней за продуктами, и оба раза она называла общую сумму, еще не подойдя к кассе. Причем с точностью до цента.

Небо из сизо-голубого превратилось в свинцово-серое, набежали тучи. На кухне стало почти темно. Коул включил свет и подошел к раковине – набрать воды. Он поставил в стакан маргаритки, водрузил их на середину стола и только после этого приступил к завтраку. Он хотел сделать черничные булочки из магазинной смеси, но не нашел формочек, поэтому испек их в форме для торта. Затем он занялся фруктовым салатом, а потом стал заворачивать в блестящую бумагу подарки. В ящике буфета он нашел тесьму, из которой получились отличные банты.

Он вдруг вспомнил роскошно упакованные подарки, которые привозила ему Белинда. Его жалкие потуги не шли с ними ни в какое сравнение. Эти тесемочки и цветочки словно говорили о том, какие нищенские сюрпризы в них лежат. Может, надо было просто оставить все в пакетах? Он собрался было вернуть все в первоначальное состояние, но услышал, что к дому подъехала машина Холли. Он выглянул в окно. Холли потянулась и положила ладони на поясницу.

Коул открыл дверь:

– Трудное выдалось утро?

Она улыбнулась, и усталость как рукой сняло.

– Знаешь, у меня такое впечатление, что у всех, кто этой ночью останавливался в мотеле, было по шестеро детей, не меньше. Все сплошь усыпано конфетными обертками и крошками от печенья.

– Ты представляла себе свое будущее?

– Вот уж нет, Я никогда не могла понять, почему нельзя сначала усадить двухлетнего ребенка за стол, а уж потом давать ему печенье. Так же, как не могу понять, почему мужчины не могут пользоваться туалетом сидя.

На эту тему у него не было ни малейшего желания беседовать.

– Можешь прилечь после завтрака. Все почти готово.

– Я не очень голодна, – сказала она извиняющимся тоном.

– Ничего страшного. – Он постарался не выказывать своего разочарования. – Не испортится.

Она прошла в кухню и замерла.

– Чем это пахнет? Коул вошел следом.

– Черничные булочки. Вернее, не булочки, а скорее кекс. По сути то же самое, только форма другая.

Она обернулась к нему:

– Это ты пек?

– Я же говорил тебе, что умею готовить.

– Готовить – это одно, а печь – совсем другое.

– Невелика наука. Я все сделал, как написано.

– Скоро будет готово?

Он ласково повел ее из кухни.

– Ты же сказала, что не голодна.

– Я передумала.

– В холодильнике фруктовый салат. Можешь начать с него.

– Я лучше подожду черничных... черничного кекса.

– Сначала ты должна поесть фруктового салата.

– Должна?

– В книжке о беременных, которую ты вчера оставила на диване, написано, что питание должно быть разнообразным. Тебе надо есть побольше овощей и фруктов и поменьше мяса.

– Я в это не верю. И кто тебя просил... Он обнял ее за плечи и повел к столу.

– Не трать энергию попусту. Я полон сил и легко тебя переспорю.

– Нил, нам необходимо об этом поговорить. Я с самого начала тебе говорила... – И тут она увидела свертки на столе. – А это что такое?

– Ничего особенного, – сказал он. – Я просто утром кое-что купил.

– Я не хочу выглядеть полной идиоткой, но это что – для меня?

– А для кого еще?

– Зачем?

Ее вопрос его смутил.

– Ты просто невозможна, Холли. Ты столько для меня сделала, что мне захотелось хоть чем-то тебя отблагодарить.

Его ответ ее немного успокоил.

– Только поэтому?

– А какие еще причины могут у меня быть? Холли машинально положила руку на живот, словно желая защититься, и ответила:

– Наверное, никаких. Просто я иногда чувствую себя так нелепо. Все время забываю...

– Что забываешь?

– Что я беременна, – ответила она и покраснела.

Коул достал из шкафчика сковородку.

– Разве можно об этом забыть?

– Мне в последнее время есть о чем подумать и кроме этого.

– Может, я могу чем-то помочь? – Он открыл холодильник..

Она нахмурилась:

– Знаешь что, лучше не делай так больше, Нил. Ты отличный парень, и я не хочу тебя обижать, но ты не должен брать на себя лишнего. Тебе надо заниматься своми проблемами. У тебя их немало.

Он сел напротив нее:

– Мы ведь друзья.

– Пожалуйста, постарайся понять, – продолжала она. – Мне прежде всего надо думать о себе и о будущем ребенке. Я не хочу к тебе привязываться. Дружба требует сил, которых у меня нет. Я не хочу скучать о тебе, когда ты уедешь.

Коул изумленно смотрел на Холли. Она хотела, чтобы он думал, будто он для нее только помощник по дому, ничего больше. Что ж, пусть так. Но он-то сам, как он к ней относится?

– Кажется, я понимаю, что происходит, – сказала она. – Я так давно не встречала нормальных людей, что даже забыла, какие они бывают. Моя бабушка делила всех на дающих и берущих и считала, что для счастья надо найти свою противоположность или иметь в себе частичку того и другого.

Коул скрестил руки на груди, уселся поудобнее, вытянул ноги.

– С теми, в ком слишком много чего-то одного, очень трудно жить, но если сходятся два одинаковых человека, они сводят друг друга с ума, – продолжала объяснять Холли.

Он ждал продолжения. Его не последовало, и Коул сказал:

– Я не понял, к чему все это?

– Ты потратил на меня деньги безо всякой причины, просто потому, что ты из породы дающих. Тебе необходимо заботиться о людях, делать им приятное.

Коул сунул руки в карманы.

– Подожди-ка, если я, как ты говоришь, из породы дающих, то, значит, чтобы стать счастливым, я должен найти себе берущую?

– Вот именно, – кивнула она.

– Следовательно, как я понимаю, ты должна сейчас удивляться и радоваться подаркам, а не устраивать бог знает что из простого дружеского жеста.

Она протянула через стол руку.

– Ну вот, теперь ты на меня злишься.

Он отстранился. По какой-то непонятной причине он не хотел, чтобы она до него дотрагивалась. Загудел таймер над духовкой. Коул отодвинул стул и встал.

– Я не злюсь.

– Брось. Это у тебя на лице написано.

Он взял полотенце и вытащил из духовки форму с кексом.

– Ты мне так ничего не объяснила. Чего ты вдруг ощетинилась?

– Знаешь, это была какая-то импульсивная реакция. Я на минутку забыла, что беременна и никакой нормальный мужчина не может испытывать ко мне интереса.

– Ты хочешь, чтобы я забрал подарки? Она смущенно улыбнулась:

– Нет.

– Тогда или открой их, или убери со стола, чтобы мы могли позавтракать. – Фраза была резковата, но тон – гораздо мягче.

– Цветы тоже для меня?

– Нет, для меня. Я всегда питал необъяснимое пристрастие к маргариткам.

– Врун! – Она развязала первый сверток, заглянула внутрь. – Что это?

– Не помню. – Он не хотел показывать, что волнуется и очень хочет, чтобы подарки понравились.

Холли положила сверток на колени, а когда поняла, что это, у нее перехватило дыхание.

– Ой, какие красивые! – Она прижала к щеке крохотные ползунки.

– Продавщица сказала, что белый цвет непрактичный, но они мне больше всего понравились. Если захочешь, сможешь обменять на другие.

– Нет, он их наденет, когда вернется домой из больницы, – заявила Холли.

– Ты мне не говорила, что у тебя будет мальчик.

– Я точно не знаю, просто мне не нравится все время говорить «ребенок».

– А когда ты узнаешь?

– Когда родится. Я не хочу делать ультразвук.

– В книжке написано, что это обычное обследование.

– Нет никакой необходимости. Врачи говорят, что все нормально. – Она свернула ползунки и положила их обратно в пакет. – А деньги мне пригодятся.

– А если я оплачу? – Какие бы у них ни были отношения, он не мог допустить, чтобы она экономила на здоровье. – Только не надо больше этой ерунды про «дающих». И не думай, что я хочу тебя подкупить и приручить.

– Об этом я больше не беспокоюсь. Даже если бы ты и находил меня привлекательной, через месяц ты бы все равно разочаровался.

– А что может случиться за месяц?

– Меня через месяц будет гораздо больше. И ты тогда умчишься без оглядки. – Она взяла второй пакет. – Спасибо за предложение оплатить ультразвук. Если что-нибудь случится и врачи скажут, что это необходимо, а ты еще будешь здесь, я обязательно им воспользуюсь.

Он постарался представить ее с животом. Ну и что, что она будет толстая, все равно это будет Холли, а не просто какое-то необъятное нечто, как она ни старается его напугать.

Она вытащила маргаритку из-под ленты, поставила ее в стакан к остальным цветам.

– Я понимаю, что ты хочешь мне помочь, только ты очень непрактичный. Через месяц туристический сезон закончится. Все будет закрываться. Тебе, когда ты решишь снова отправиться в путь, понадобится каждый доллар.

– Ты бы лучше смотрела подарки, – сказал он со вздохом. Тему своего будущего он хотел обсуждать сейчас меньше всего.

– Ну зачем ты это делаешь?

– Ты повторяешься, – заметил Коул. – Это мы уже обсуждали.

Она развязала ленточку и отложила ее в сторону.

– Я не привыкла.

– Ничего особенного. Нужно открыть пакет, заглянуть внутрь, изобразить удивление и сказать, вне зависимости от того, что ты там увидишь, что ты от этого в восторге.

Увидев подарок, она рассмеялась. Это была ярко-розовая футболка с надписью «Ребенок на борту».

– Теперь ты можешь не волноваться, что все подумают, будто ты растолстела от обжорства, – сказал Коул.

Она, продолжая улыбаться, откинулась на спинку стула и посмотрела на потолок.

– Ценю твою заботу, Нил. Но, учитывая, что я делаю все, чтобы никто не догадался о моей беременности, надеюсь, ты не обидишься, если еще некоторое время я не буду ее носить.

– Никто не знает? Даже Лерой с Арнольдом?

– Меньше всего я хочу, чтобы об этом узнали именно они. Я с ними давно знакома и отлично понимаю, какие у них старомодные представления о работающей беременной женщине. Мне повезет, если они сократят мои рабочие часы всего вдвое.

– А разве на этот счет нет никаких законов?

– Вернись на землю. Ты что, думаешь, я буду в суд подавать? Очень мне это поможет, особенно сейчас, когда у меня каждый доллар на счету.

– Значит, я выбрал не самый удачный подарок.

– Может, и не самый, – согласилась она, – во всяком случае, на данный момент. Но не смогу же я до родов скрывать живот под слишком широкими рубашками.

– Давай поедим, – сказал он. Поскорее бы уж закончился этот завтрак.

– Я все испортила, да, Нил? – спросила она грустно. – Прости меня, пожалуйста.

– Все нормально.

– Мне так редко делают приятное. Я от этого совсем отвыкла. Не правда ли, странное объяснение? Но, наверное, все-таки дело именно в этом.

– Тем более стоит чаще практиковаться, пока ты не привыкнешь. – Он не хотел вмешиваться в ее жизнь, но все происходило само собой.

– Будь осторожен. Я могу войти во вкус. И тогда превращусь в злобного и требовательного монстра.

– Думаю, как-нибудь справлюсь. – Он отрезал кусок кекса и положил ей на тарелку.

– Это что значит? Мне уже необязательно начинать завтрак с фруктового салата?

– Нет. Я просто хочу заткнуть наконец тебе рот и поесть спокойно.

Холли собралась было ему достойно ответить, но передумала. Она положила руку на бок и замерла.

– Что-нибудь не так? – спросил Коул.

– Не знаю.

– Тебе больно?

– Нет. Просто какое-то странное ощущение, словно внутри меня захлопала крыльями бабочка. – Она прислушалась к тому, что происходило внутри. – Ой, господи, может, это ребенок?

– А ты никогда раньше такого не чувствовала?

Она покачала головой, передвинула ладонь поближе к пупку и вдруг удивленно улыбнулась и взглянула на Коула.

– Вот, опять.

– То же самое? – Он почувствовал себя как бы вне происходящего, как когда-то давно, лет в двенадцать, когда он приехал с гастролей по Техасу и узнал, что Рэнди подружился с каким-то мальчишкой.

– Иди сюда, – сказала она и снова передвинула руку. – Сам потрогай.

Он, сам не зная почему, попятился назад.

– Если верить твоей книге, все происходит точно в срок. В четыре месяца плод уже достаточно велик и можно чувствовать, как он шевелится.

– Перестал, – сказала Холли.

– В книге написано, что ты начнешь чувствовать... – Он не договорил.

– Что? – спросила она.

– Не хочу портить тебе предстоящее удовольствие.

– Очень умно, мистер Чэпмен.

– А как еще заставить тебя ее почитать? – Он не хотел портить ей настроение. «Так, обойдемся без яичницы», – решил он, подцепил на вилку клубнику и через стол протянул ей.

– Я вовсе не безумно люблю...

– Неважно. Это полезно.

Она наклонилась и позволила положить себе в рот ягоду.

– Когда я наконец познакомлюсь с твоим младшим братом, я обязательно спрошу, так же ли ты вел себя с ним. – Она пододвинула стул поближе к столу и тоже взяла вилку. – Если да, то ты наверняка доводил бедного ребенка до слез.

– Он это пережил. – Она попала в точку. Рэнди, пока они росли, здорово доставалось, и боль еще не прошла.

За окном сверкнула молния, загрохотал гром. Порыв ветра раскачивал ветви деревьев, во дворе взвился клуб пыли.

– Кажется, гроза началась, – сказала Холл и. Коул был рад, что она перестала говорить о Рэнди.

– Интересно, надолго ли?

– Наверное, на пару дней. Во всяком случае, так сказали по радио.

– Я хотел начать красить дом, но с этим, видно, придется подождать.

– Если ты хотел использовать краску из гаража, не забудь ее проверить. По-моему, она очень старая.

– Тебе дедушка просто отдал дом?

– Только документы не оформил. У нас обоих не было на это денег.

– Но ты можешь здесь жить, сколько захочешь?

– Пока дом не рухнет.

Коул, пытавшийся подцепить виноградину, думал о том, какие они с Холли разные и какие похожие.

– Как ты думаешь, сколько тебе придется работать, чтобы хватило денег заплатить за все, что нужно?

– До Нового года.

– А рожать когда?

– В начале января.

– Ты что, надеешься до тех пор хранить это в тайне?

– По-моему, ты хотел спросить о другом.

– Сколько тебе нужно денег? Она собрала тарелки и встала.

– Какое тебе дело? Почему это тебя так интересует?

– Так, из любопытства.

– Умерь его. Это мои проблемы, и я сама с ними разберусь.

– Ну почему ты такая упрямая? – Он понимал, что не имеет права так себя вести, но и спокойно смотреть, как человек мучается, он тоже не мог.

– А ты чего привязался? – взорвалась она. – Что да как? Это мой ребенок, моя жизнь, ты к ним никакого отношения не имеешь.

Коул обреченно поднял руки вверх. Только минуту назад они спокойно завтракали. Что произошло? Нет, женщины все-таки непостижимые существа.

– Сдаюсь. Прости, пожалуйста. Я не думал, что мой интерес так тебя оскорбит.

Она швырнула тарелки в раковину и повернулась к нему:

– Я знала, что не надо было позволять тебе здесь оставаться.

Еще один удар.

– Да, ты мне позволяешь? А я думал, что плачу тебе за комнату и стол.

Она затихла:

– Ты знаешь, я не переношу ничьей опеки. Ненавижу чувствовать себя кому-то обязанной.

– «Кому-то»? Это ты обо мне? Я думал, наши отношения перешли в другую стадию.

– А почему это я для тебя должна вводить особенные правила?

– Это не мне решать.

– Знаешь, ты иногда бываешь просто невыносим, Нил Чэпмен.

– Это кто говорит?! – Ничего себе. Выходит, они ругаются? Зачем? – Пожалуй, я пойду пройдусь.

– Решил подцепить какую-нибудь девицу? – фыркнула она.

– Будто бы тебя это волнует!

– Ты прав. Мне наплевать. – Она повязала фартук. – Не нужно было мне везти тебя в больницу.

– Наверное. Нам обоим было бы лучше. Она молча кинула на него свирепый взгляд, а потом резко отвернулась и стала наполнять водой раковину.

Коул пулей выскочил на крыльцо и громко хлопнул дверью.

Немного остыв, он прислонился к колонне и стал смотреть вдаль. Сердце все равно колотилось как бешеное. Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы окончательно успокоиться.

Он не имел права на нее злиться, но здравый смысл покинул его и вступили в силу какие-то иные законы. Холли показала ему, как глупо он себя вел, и ему стало стыдно. Он-то думал, что поборол привычку опекать людей, но, по-видимому, она из разряда неискоренимых.

Господи, неужели он действительно сказал Фрэнку, что вернется только через полгода? Может, папа был прав, и надо показаться психиатру?

Пожалуй, пора завязывать. Как только Холли уйдет на работу, он позвонит в офис и попросит Дениз – если она по-прежнему служит у Фрэнка секретаршей – нанять самолет, который встретит его в Ноксвилле. В следующий раз он отправится путешествовать в автобусе ценой не меньше полумиллиона долларов, а не в стареньком фургоне.

Эта мысль нравилась ему все больше и больше.

 

Глава 16

К тому времени, когда она закончила уборку на кухне, Холли уже корила себя за то, что так глупо поссорилась с Нилом. Она сама не понимала, как это произошло. Выходило, будто она нарочно решила его наказать, причем за что? За то, что он хотел сделать ей приятное. Словно что-то у нее внутри противилось тому, что он здесь, словно она хотела от него избавиться. На самом деле, когда она думала о том, что скоро будет жить без него, ей становилось не по себе. Она опять сделала то, чего поклялась себе больше не делать, во всяком случае, пока не окрепнет духом. Хуже того, понадобилось всего три недели, чтобы она к нему привязалась. Все ясно – она ненормальная.

Она сложила полотенце, повесила его на перекладину. Объяснить все это Нилу было невозможно – разве можно рассказать о своих Чувствах? Но извиниться было необходимо.

Холли нашла Нила на крыльце. Он сидел на ступенях, уронив голову на руки.

– Можно я тоже здесь посижу? – спросила она.

Он поднял голову:

– Ты можешь делать все, что пожелаешь. Это твой дом.

– Я только хотела извиниться. Извинюсь и уйду.

– Это необязательно.

– Что именно? Извиняться или уходить?

– И то, и другое.

Она присела на перила. Наконец-то пошел дождь. Капли стучали по крыше, скатывались с листвы, собирались в ручейки и лужицы.

– В книжке, которую ты читал, что-нибудь написано про приступы депрессии у беременных? Хорошо бы иметь официальную отговорку.

– Может, и было, но в тех главах, которые я не читал.

Она больше ничего не сказала. Молчание становилось неловким. Трещина в их отношениях ширилась, и, чтобы остановить это, простого «извини» явно было недостаточно.

Она была настолько погружена в собственные чувства, что забыла про Нила. Почти два с половиной месяца она жила, думая только о том, что делала в жизни неправильного. Ей порой казалось, что, если она снова осмелится смеяться, радоваться жизни, с кем-то дружить, она будет за это наказана. Наверное, она никак не могла забыть слова странствующего проповедника, который каждое лето приезжал в их город. Он говорил о цене, которую каждый грешник должен заплатить господу. Она боялась, что, если не расплатится сейчас, это придется делать потом, когда родится ребенок. И по ночам ей не давала покоя мысль о том, что все ее грехи падут на голову ее малыша.

Нил хотел было подняться, но она его остановила.

– Не уходи! Он снова сел.

– Прости. Я решил, что ты закончила.

– Как бы мне ни хотелось свалить все на гормональную бурю, но дело не в этом. Я не поэтому затеяла ссору. – Ей трудно было это говорить, но она понимала, что надо наконец все назвать своими именами. – Я разозлилась на тебя.

– За что? Что я сделал?

Лучше не останавливаться. Иначе запал пройдет, и она ничего ему не расскажет.

– Пока ты не появился, у меня все было нормально, – быстро заговорила она. – Я убедила себя, что мне нравится жить одной, что мне никто не нужен, даже друзья. И тут появился ты. Я больше не могла притворяться. Ты здесь еще и месяца не прожил, а я все время думаю, что буду делать, когда ты уедешь. – Она искоса взглянула на него. – Глупо, правда?

Внутренний голос говорил ей, что продолжать не стоит, но она уже не могла остановиться.

– А, наплевать! Я считала себя очень смелой, но я никуда не гожусь. Я боюсь ужасно. Не знаю, как обращаться с ребенком. Мне вдруг стало казаться, что если я его действительно люблю, то должна отдать на усыновление. Но я не могу, Нил. Стоит об этом подумать, и у меня сердце разрывается. – Она думала, что он возмутится или будет потрясен ее откровениями, но лицо его было по-прежнему непроницаемым.

– Может, тебе стоит походить на курсы для беременных? – спросил он.

– Не надо мне было все это на тебя вываливать, – сказал она, встала, отряхнула джинсы, глубоко вздохнула. В воздухе пахло свежестью. – Это нечестно. Прости меня. Обещаю, больше такого не повторится.

«Только не оставляй меня!» Надо заканчивать разговор, иначе она не удержится и произнесет эти слова вслух.

Нил удержал ее за руку:

– Я знаю, что такое чувствовать себя одиноким, Холли.

– Я рассказала все это не для того, чтобы ты меня жалел. – Ей не хотелось, чтобы он видел в ней соломинку, готовую сломаться от первого порыва ветра.

– Боже упаси! – Он нежно обнял ее и прижал к себе – так отец обнимает выросшего ребенка, которому нужна поддержка.

Ей хотелось вырваться, но она замерла и стояла не шевелясь.

– Я, наверное, пойду. Устала безумно. Надо поспать.

Нил коснулся ладонями ее лица, заглянул ей в глаза, долго смотрел понимающим взглядом, а потом неожиданно поцеловал в лоб.

Когда он отпустил ее, Холли не двинулась с места. Она стояла изумленная, запрокинув голову, и не сводила с него глаз. Она силилась что-то понять, но не могла. Понимала только, что ей ужасно нужно к кому-то прислониться, пусть ненадолго, вопреки тому, что говорил ей рассудок. И еще хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. И чтобы он снова ее поцеловал.

В его взгляде мелькнула искорка понимания. Он медленно наклонился. Сначала она почувствовала его дыхание – жаркое, быстрое и такое знакомое, потом его борода коснулась ее щеки. И тут их губы встретились, коснулись друг друга на краткий миг. Так осенний лист скользит с ветки на землю. Коул замер в ожидании. Она стояла не дыша, боясь, что какой-нибудь случайный звук или неосторожное движение разрушит это чудо.

Почувствовав, что молчаливое согласие дано, он поцеловал ее снова. От нее пахло черникой, дыней и кофе. Как одиноко ей будет по утрам на кухне, когда он уедет.

Поцелуй затянулся. Нил обнял ее и притянул к себе. Ее грудь, коснувшуюся его тела, словно обдало огнем. В ней проснулась страсть, о которой она и не подозревала.

Господи, что она творит? Холли отвернулась и уткнулась лицом в его плечо.

– Это какое-то безумие. Прости, Нил. Я виновата. Не надо было мне...

– Я подумал... А впрочем, это неважно. – Он не стал договаривать.

Она могла только догадываться о его мыслях.

– Иди в дом, Холли. Уже поздно.

– Я не устала.

– Тогда я пойду. Мне надо подумать.

Он не сказал, что хочет побыть один, но это было ясно и так. Сердце ее колотилось как бешеное. Ну вот, теперь она его напугала. И винить его не за что. Какой нормальный мужчина заведет роман с беременной? Она оторвала голову от его груди и выдавила из себя улыбку.

– Опять эти проклятые гормоны. Они мне никак не дают покоя.

– Потерпи еще пару месяцев.

– Можешь остаться здесь, – сказала она. – Я пойду в дом. – Холли была горда собой, ей удалось сказать это спокойно. – Пожалуй, подремлю немного.

– Хочешь, я тебя потом разбужу?

Это было проще, чем снова ставить будильник, но так выйдет, что он из-за нее привязан к дому.

– Я сама встану.

Не придумав, что бы еще сказать, она пошла в дом. Там, внутри, где Нил не мог ее видеть, она устало прислонилась к двери. Ну почему она не встретила его полгода назад? Или через полгода?

Опять все не вовремя. Черт возьми, у нее какой-то особый идиотский ритм жизни, не совпадающий с биением пульса этого мира.

В школе она согласилась идти на вечер выпускников со своим приятелем ровно за пять минут до того, как ее пригласил парень, по которому она сходила с ума. Пять лет назад, через месяц после того, как она переехала в Ашвилл, она как-то решила принять душ не утром, как обычно, а вечером. Разбирая кровать, она заметила, что на телефоне мигает зеленая лампочка автоответчика, включила его и услышала сообщение с радиостанции о том, что, подойди она к телефону, она бы выиграла семь тысяч долларов.

Если бы она пересчитала количество противозачаточных таблеток в пачке не после того, как они с Троем последний раз занимались любовью, а до, она бы поняла, что их осталось слишком много, и не забеременела бы.

Тогда бы она не переехала в Мэривилл.

И не повстречала бы Нила Чэпмена.

Вечером Коул приехал в ресторан на час раньше обычного. Когда Холли уезжала, он был в своей комнате. Она не стала прощаться, не написала записку, но его это не удивило – он же сам сказал, что хочет побыть один. Он все время думал о том, что между ними произошло и как все закончилось. Ему было необходимо поговорить с ней, объяснить, что он искал одиночества. Ему было нужно время на размышление. Вовсе не потому, что хотел от нее отделаться.

Он оглядел зал, ища Холли, но ее не было видно. Через несколько секунд она вышла из кухни, неся в обеих руках по стопке тарелок. Он сел за дальний столик, решив, что поговорит с ней, когда у нее выдастся свободная минутка. Но Холли, видимо, действительно была очень занята или нарочно его избегала.

Чтобы убить время, он развернул газету и стал читать новости музыкального мира. Неожиданно он чуть не зарделся от удовольствия – «Серебряные молнии» заняли первое место в чартах и кантри, и поп-музыки. На соседней странице была огромная статья об альбоме.

Коул проглядел первую колонку, где через слово упоминалось имя Рэнди. Обычно в интервью, следовавших за выходом альбома, цитировали Фрэнка, Джэнет или «информированные источники». Статья заканчивалась упоминанием о полугодовом творческом отпуске Коула.

«Когда Рэнди Вебстера спросили о причинах, побудивших его брата искать уединения именно после выхода альбома, он ответил: «Коул боится только одного – потерять любовь своих поклонников. Но они ясно высказались по поводу его последнего альбома, достав кошельки и купив массу экземпляров. Уже две недели альбом занимает первое место по продажам».

Коул почувствовал себя странно. Обычно Рэнди оставался в тени, а юпитеры изо всех сил высвечивали фигуру Коула. У брата несколько раз брали интервью, но это всегда было прелюдией к статье о Коуле. На сей раз это было интервью именно с Рэнди. Он очень изменился. Здорово, но удивительно. Такого Рэнди Коул раньше не знал.

Он было перелистнул страницу, но тут заметил еще кое-что. В колонке светских сплетен мелькнуло имя Троя Мартина, набранное жирным шрифтом. Это явно была заказная заметочка, рассказывавшая об участии Мартина в благотворительном концерте. Все было рассчитано на то, чтобы подать Троя как певца, заслуживающего внимания. В нынешнем своем положении он легко мог оступиться и так и не добраться до вершины. У Коула даже мелькнула мысль, не организовать ли кампанию против Мартина, но он решил, что это лишнее. Такие рано или поздно прокалываются сами.

Отложив газету, Коул взглянул на часы у кассы. Его выступление начиналось через десять минут. Он заметил спешившую к кухне Холли и решительно пошел ей навстречу.

– Мне надо выполнять заказ, – произнесла она торопливо.

– Это может и подождать.

Она сделала попытку его обойти.

– Не может. Они и так уже давно ждут.

– Я займу всего минуту. – Он буквально вытащил ее в коридор. – Вот. – Он протянул ей желтую гвоздику.

Она посмотрела сначала на цветок, потом на него.

– Что это?

– Я хочу, чтобы ты привыкала получать от меня подарки.

После недолгой, но напряженной паузы она спросила:

– Это значит, что ты остаешься?

– Пока ты меня не выгонишь.

– Я подумала, что я, наверное...

– Что? Испугала меня до полусмерти? Она взяла гвоздику и сунула ее в петлицу.

– Что-то вроде этого.

– Я не знаю, что именно произошло между нами сегодня, Холли, не знаю, значит ли это что-нибудь. – Он дотронулся рукой до ее плеча. Она вздрогнула. – Но я бы очень хотел остаться на некоторое время, чтобы это понять.

Прежде чем ответить, она отступила на шаг в сторону.

– Вот как?! Будешь разбираться, – взорвалась она. – Это что, игра такая? Ты что думаешь, мой дом – это приют для усталых путников, где можно найти кров и компанию, так сказать, обрести то, чего не хватает мятежной душе? А потом можно спокойно собрать вещички и как ни в чем не бывало двинуться дальше, так, что ли?

Вот она снова нападает на него, и опять в тот момент, когда он решил, что у них все потихонечку налаживается. Непостижимо!

– Ты что, действительно считаешь, что я на такое способен?

– А почему нет? Ты ведь всего-навсего бродячий музыкант. – Она вдруг замолчала, поняв, как оскорбительно прозвучали ее слова, а потом сказала спокойнее: – Ты едешь туда, где может быть работа, мечтаешь о том, что тебя заметят, и тогда у тебя будет собственный автобус и ты сможешь гастролировать там, где хочешь. В этом нет ничего плохого. Я верю в мечты, понимаю мечтателей, но это твои мечты, и ко мне они никакого отношения не имеют. Меня однажды уже бросили. И я не хочу, чтобы это повторилось.

– Ну что мне надо сделать, чтобы ты наконец перестала видеть во мне Троя Мартина?

– Да мы бы с тобой вообще не вели этого разговора, если бы ты сегодня в неудачный момент не застал меня. – Теперь она говорила с ним до отвращения спокойно, как учительница с нерадивым учеником. – Мне было приятно тебя слушать, и я излишне расслабилась. Что мое, то мое. Ты здесь ни при чем. Обещаю, больше это не повторится.

– Так что же получается? Я могу здесь жить, но личные чувства должен держать при себе?

– Черт подери! Ты говоришь так, будто есть какой-то выбор! – Голос у нее сорвался, она запнулась и откашлялась. – Я не могу позволить себе рассчитывать на тебя, Нил. Если бы речь шла только обо мне одной, я бы рискнуть могла. – Она нервно провела ладонью по лицу, потом взглянула за дверь и закончила шепотом: – Но ведь я не одна, и ты это знаешь.

– То есть ты полагаешь так: я могу у тебя жить, ремонтировать дом, платить тебе немного и быть твоим другом только тогда, когда ты этого пожелаешь? – Они ходили вокруг друг друга, словно исполняя какой-то старинный танец – шаг вперед, три шага назад. – Ничего не выйдет, Холли. Я не позволю держать себя на расстоянии вытянутой руки. То, что произошло между нами днем, произошло не потому, что у нас был приступ жалости к себе, и не потому, что пошел дождь, а потому, что мы оба питаем друг к другу не то чтобы дружеские чувства. Ну, разумеется, и не враждебные. Впрочем, не притворяйся, ты меня прекрасно понимаешь.

Она вздернула подбородок:

– Не смей так говорить. Ничего не было. Ты все выдумал. Этим ты все равно ничего не добьешься.

– Трой вел себя подобным образом? – Ему надо было быть как можно осторожнее в выражениях, чтобы потом не раскаиваться. – Нам надо поговорить, Холли, о многом поговорить. И за завтраком, и во время грозы, и на закате.

– Мама всегда предупреждала меня, что поэтов надо остерегаться.

Он облегченно улыбнулся. Кажется, ее воинственный пыл угас.

– Да, и почему же?

– Потому что рано или поздно поэты разбивают чужое сердце, – сказала она тихо, – или оставляют в нем незаживающую рану.

– Похоже, твоя мама сама была в душе поэтом.

– Она многое пережила и знала, о чем говорит.

– Я не могу обещать, что никогда не причиню тебе боли, – сказал он. – В моей жизни много такого, над чем я не властен.

Она не потребовала никаких объяснений и вдруг заявила ни с того ни с сего:

– Наверное, не следовало бы в этом признаваться, но твой фруктовый салат, несомненно, пошел мне на пользу.

Это была капитуляция. Белый флаг выброшен, подъемный мост спущен, ворота открыты. Она снова впускала его в свою жизнь.

– Скорее всего период токсикоза заканчивается, но я все равно доволен.

– Опять читал? – спросила она.

– Я как раз дошел до середины. Там есть кое-что интересное. Я бы тебе это пересказал, но боюсь упустить что-нибудь важное.

– А почему ты решил, что я не читала этой книги?

– Если и читала, то многое проглядела. Я натыкался на кучу склеенных страниц.

– Ну ладно, признаюсь, от корки до корки я ее не прорабатывала. – Она шагнула к нему и чмокнула его в щеку. – Дружба?

Он пристально посмотрел на нее и слегка коснулся губами уголка ее рта.

– Дружба, – ответил он.

Она тихонько прижала палец к губам.

– Ты даже не представляешь себе, что делаешь.

В коридор заглянула высокая блондинка в форме официантки.

– Ты что, хочешь, чтобы я вместо тебя обслуживала столик на шестерых?

– Иду, иду, – ответила Холли. А Коулу сказала: – Об этом мы поговорим позже. – Перед тем, как войти в зал, она обернулась и добавила: – Чуть было не забыла... поблагодарить тебя за цветок.

 

Глава 17

Рэнди вошел в стеклянные двери офиса компании «Вебстер энтерпрайсиз». Здесь многое изменилось с того времени, как уехал Коул, кое-что – к лучшему. Дениз по-прежнему была секретаршей отца, но в приемной появилась и новенькая. Бухгалтерия переехала в комнату, которую раньше занимала Джэнет, а она заняла Другой кабинет – с окнами на запад, на Тихий океан. Команда молодых и энергичных ребят, разбиравших письма, которые фанаты писали Коулу, и выпускавших раз в квартал журнал, расходившийся к полумиллиону подписчиков, переехала вниз, в холл, и главный офис стал тих, как понедельничная церковь.

Рэнди не знал, как относиться ко всем этим переменам. Бывает, что начинаешь по чему-то тосковать, только когда это уходит навсегда.

Отдав в бухгалтерию пачку чеков, Рэнди заглянул к Фрэнку – сказать, что утром звонил Бадди, получивший весточку от Коула. Фрэнка не было, не было на месте и Дениз. Рэнди хотел было написать записку, но потом решил зайти в кабинет и подождать там.

Увидев заваленный бумагами стол отца, Рэнди искренне удивился. Фрэнк всегда отличался удивительной пунктуальностью и методичностью. По углам лежали кипы газет, казалось, будто Фрэнка не было здесь по меньшей мере месяц. Но такого быть не могло. Отец был вполне способен забыть про чей-то день рождения, но про работу – никогда. Если он днем сидел дома, ожидая звонка Коула, значит, в офис ехал вечером.

Вошла Джэнет.

– Ну и беспорядок, правда? Он обернулся к ней:

– Что здесь происходит?

– Сейчас столько дел, что Фрэнк просто не успевает со всем разобраться.

– Да уж! – присвистнул Рэнди, подошел к столу, открыл папку с бумагами.

Джэнет заглянула через его плечо.

– Это письмо от центра по усыновлению сирот, хотят, чтобы Коул принял участие в их рекламной кампании. Они, представь себе, убеждены, что если на плакатах будет Коул, то все их финансовые проблемы решатся сами собой.

Рэнди проглядел письмо, полученное неделю назад.

– Они представляют дело так, будто от согласия Коула зависит жизнь сотен малюток. – Он обернулся к Джэнет: – Молодцы ребята! Если Коул откажется, то будет выглядеть черствым и эгоистичным подонком.

– У них работа такая, играть на нужных струнах, – ответила она. – И дело Фрэнка отказать так, чтобы потом бульварные газеты не раздули из этого историю про зарвавшуюся знаменитость.

Необыкновенное мягкосердечие Коула в мире шоу-бизнеса было известно. Он постоянно отдавал довольно значительный процент доходов на благотворительность.

– А как Коул решает, кому именно помогать?

– К Коулу письма попадают только после того, как с ними ознакомится Фрэнк. Иначе бы он наверняка раздал все, что зарабатывает.

– А как же папа разбирается, что показывать Коулу, а что нет? – Он не выпускал папку из рук. – Вот, к примеру, с этими сиротами?

Джэнет задумчиво нахмурилась:

– Насколько я помню, именно в этой организации на зарплату директоров и так называемые текущие нужды ушло в прошлом году более девяноста процентов полученных денег. Только и всего.

– Шутишь? Джэнет улыбнулась:

– Рэнди, ты что, с неба свалился?

– А почему они решили, что Коул захочет им помочь? Он же не сирота.

– А разве это важно?

– Знаешь, если бы они действительно хотели его заполучить, они нашли бы какой-нибудь личный мотив.

Она потрепала его по плечу:

– Они его нашли, мой дорогой. Это чувство вины. Разве Коул может сидеть на такой куче денег, когда вокруг столько страдания?

– По-моему, эти доводы они могли бы отнести и к себе самим.

– Именно это и ответил им твой отец. Рэнди оглядел груды писем, которыми был завален кабинет. Впечатление незабываемое. Все это, конечно, разумно и логично, но Рэнди не мог отделаться от неприятной мысли, что все это немного смахивает на цензуру.

– Я понимаю, Фрэнк считает, что должен ограждать Коула от этого, но кто защитит Коула от Фрэнка?

– Никто не делает секрета из того, что здесь происходит, – сказала Джэнет, начиная раздражаться.

– А что это ты так раскипятилась? Ты не хуже меня знаешь, что Фрэнк, слава богу, сам может за себя постоять.

– С самого первого дня, как я сюда пришла, я слушаю ваши с Коулом жалобы на отца. – Она обошла стол и села. – Я молчала, считая, что не мое дело указывать вам обоим, как себя вести. Но теперь я думаю, что мне давно следовало вмешаться. – Она указала на стул в другом углу комнаты. – Принеси-ка его сюда и сядь. Настало тебе время узнать, что именно ваш отец делает для вашего же блага.

Рэнди принес стул и сел напротив нее.

– Ты уверена, что отец не будет возражать?

– Ты о чем?

– О том, что мы роемся в его бумагах.

– Ты же сам только что сказал, что они не его.

Он колебался.

– Ты можешь мне доверять, Рэнди. Твой отец не увидит в этом ничего дурного. Если бы он не был так зациклен на том, что должен сам следить за всем, что происходит с карьерой Коула, он бы давно передал это занятие любому мало-мальски сообразительному человеку. Он ведь занимается даже рубашками, в которых Коул выступает.

– Фрэнк никому другому не доверяет принятие решений потому, что хочет, чтобы все находилось под его личным контролем, – сказал Рэнди.

Джэнет взяла со стола карандаш и стала вертеть его в руках, а потом, не поднимая глаз, сказала:

– Я работаю здесь уже четыре года, а кое-что в вас до сих пор не понимаю. – Она взглянула на Рэнди: – Как вам удалось прожить с ним всю жизнь, так ничего и не поняв в этом человеке?

– К чему ты клонишь, Джэнет?

– Ты решил, что Фрэнк лезет в ваши с Коулом дела потому, что он авторитарен и желает все держать под контролем, но...

– Ты мне нравишься, Джэнет, – прервал ее Рэнди, – и я знаю, во многом разбираешься великолепно. Но что касается Фрэнка, здесь у меня гораздо больше опыта. И знаю я его немного дольше. Страсть все контролировать – неотъемлемая часть отцовской натуры, так же как дурной характер и кудрявые волосы.

Она наклонилась к нему поближе:

– Фрэнк до смерти боится: если он что-нибудь упустит, то рухнет то, что создавалось целых семь лет. Он как человек, попавший в водяное колесо, который не знает, то ли вода крутит колесо, то ли оно крутится, потому что он бежит. Знает он только одно: если он остановится, снова машину не запустить.

– Это же безумие! – Рэнди вскочил, отодвинув стул. Он просто слышать не мог, что Фрэнк так же раним, как Коул. Выходит, все страхи и надежды, которые делили эти двое, были только для них, а Рэнди оказывался на обочине. – Нет никакой тайны в том, что Коул достиг того, чего достиг, благодаря упорному труду и таланту.

– Любой человек, занимающийся шоу-бизнесом, если он хоть немного честен, должен честно признаться, что понятия не имеет, почему Коул, Гарт Брукс, «Битлз» или Элвис стали суперзвездами. – Она потянула его за рукав: – Ну-ка, садись и перестань вести себя так, будто я рассказываю тебе страшилки. Коул в твоей защите не нуждается, его успех говорит сам за себя.

Рэнди не сел, а рухнул на стул.

– Я устал, – заявил он. – Я забрался куда дальше, чем предполагал.

– Давно пора. Здесь настали трудные времена. Всем надо быть вместе.

– А как ты думаешь, почему Коул уехал? – спросил он. Этот вопрос мучил его уже несколько недель.

– Потому что не пьет, не принимает наркотики и не умеет любить одновременно несколько женщин. Отъезд был для него единственным способом уйти от окружающей действительности. – Она помолчала, а потом продолжила: – Вы с Фрэнком были слишком заняты своими проблемами и не видели, что творится с Коулом, а он не знал, как вам об этом рассказать. Чертовски жалею, что не догадалась об этом раньше. Должна была. Я столько раз с этим встречалась. Но Коул застал меня врасплох.

– Коул отлично умеет скрывать свои чувства. Это все пошло с детства. Он должен был выступать и держаться так, чтобы публика верила, будто это ему безумно нравится, – объяснил Рэнди.

– А почему ты уверен, что это было не так?

– Потому что мне не нравилось, – признался Рэнди.

– И из этого ты сделал вывод, что Коул чувствует то же самое?

В вопросе ее не было издевки, только любопытство.

– Мы всегда чувствовали одинаково. – Рэнди стало не по себе. Раньше он в подобные размышления не углублялся. – Надеюсь, ты не думаешь, что авария Коула...

– Не была случайностью? – закончила за него она. – Я задавалась этим вопросом, но решила, что вряд ли. Если Коул хотел бы покончить с собой, он бы выбрал другое место, где не так много деревьев, которые могут помешать падению.

– Папа, наверное, об этом тоже думал.

– Он не просто думал, Рэнди. Это его мучило. Единственное, в чем я не смогла... Впрочем, неважно.

В голосе Джэнет послышались странные нотки. Можно было подумать, что она испытывает к Фрэнку более глубокие чувства, чем кажется на первый взгляд. Рэнди не мог себе даже представить, чтобы такая женщина, как Джэнет, – умная, тонкая, – могла бы влюбиться в его отца.

– Ты уверена в том, что поступаешь правильно?

– Рэнди, я никогда не хотела, чтобы ты или кто-нибудь еще понял, что я испытываю к твоему отцу. Предпринимать каких-либо шагов в этом направлении я не собираюсь, поэтому прошу тебя, давай считать, что ты ничего не заметил.

– Но...

– Рэнди, пожалуйста, оставим это.

Он тут же заткнулся и, помолчав, спросил, пытаясь сменить тему:

– Ты знала, что Коул с кем-то живет?

– Не знала, но меня это нисколько не удивляет.

Сам Рэнди об этом не догадался, пока ему не сказали.

– Коул сказал, что она из тех, кто сам строит свою жизнь.

– Очевидно, она не знает, кто он на самом деле.

– Он собирается со временем ей рассказать, но сначала ему надо что-то там уладить.

– Что-то – это имеется в виду Белинда? – спросила Джэнет.

– По-моему, да, – кивнул Рэнди.

– А как ты отнесешься к их разрыву? Рэнди заерзал на стуле:

– Если бы ты спросила меня об этом месяца два назад, я бы сказал, что Коул совершает величайшую ошибку в своей жизни. Сейчас я в этом так не уверен.

– Не ожидала услышать от тебя такое.

– Почему? Потому что весь прошлый год мне казалось, что я сам в нее влюблен?

– Ого! И когда же ты это осознал?

– Я старался убедить себя, что мне нравится быть с ней рядом, потому что у нас много общего. У меня было такое романтическое видение нас обоих как посторонних. Я – всего-навсего брат знаменитого певца, а она – девушка при нем. – Он грустно усмехнулся. – Кажется, я придумал тему песни.

– Наверное, тебе было тяжело, когда ты наконец разобрался в своих чувствах?

Он оперся о стол и стал раскачиваться на стуле.

– Было бы в тыщу раз тяжелее, если бы я до сих пор как последний дурак не соображал, что происходит у них с Коулом. Мне казалось раньше, что это – настоящая любовь. – Он перестал качаться. – Впрочем, стоит ли об этом?

– Все отлично, – уверила его Джэнет. – Белинда считает, что главное заключено в теле, а Коул все воспринимает через душу. Эти два взгляда дают отличную комбинацию, но ненадолго. – Она помолчала и добавила: – В спальне все получается недурно.

– Но есть еще и день, – возразил Рэнди. Джэнет материнским жестом потрепала его по коленке.

– Расскажешь мне об этом, когда немного повзрослеешь, и гормонов в крови будет меньше, и мозги станут работать четче.

– Почему это вы беседуете тут о гормонах? – спросил Фрэнк, входя в кабинет.

– Не беспокойся, папа, – ответил Рэнди. – На сей раз мы говорили не о тебе. – Он встал. – Джэнет пыталась убедить меня в том, что жизнь продолжается и за дверями спальни.

Фрэнк пристально посмотрел на Джэнет.

– Я думал, у тебя с утра деловая встреча.

– Ее отменили.

Рэнди смотрел то на отца, то на Джэнет. Что такого она в нем увидела, чего остальные не замечают? Он вдруг понял, что, задав себе этот почти риторический вопрос, он не может на него ответить с той легкостью, которая была бы уместна всего несколько месяцев назад.

– Ну, я пошел, – заявил он и направился к двери. – Если я понадоблюсь, найдете меня у Боба Мэтьюза. Я обещал Коулу, что, когда он в следующий раз позвонит, я сообщу ему все сведения о продаже «Серебряных молний».

– Он ими интересовался? – спросил Фрэнк.

– Не совсем так, – ответил Рэнди. Он должен был догадаться, как взволнует Фрэнка подобное сообщение.

– А что именно он спрашивал?

– Ничего, – признался Рэнди. – Это моя идея. Я решил, что не будет вреда, если я ему все расскажу.

Фрэнк кивнул:

– Ты прав. Отличная мысль!

Рэнди сначала не понял, что получил комплимент. Фрэнк ими не баловал. Черт возьми, он даже вспомнить не мог, когда отец в последний раз говорил, что Рэнди поступил правильно. Он так растерялся, что попросту не знал, как реагировать.

– Ладно, мне пора. Дел полно. – Он взглянул на Джэнет: – Увидимся позже.

– Будь осторожен, Рэнди, – кивнула ему на прощание Джэнет.

Когда Рэнди вышел, Фрэнк сказал:

– Не знаю, как мне подобрать ключик к этому мальчишке.

Джэнет была удивлена этим заявлением. Ведь в последнее время отношения отца и сына явно улучшились. Она молчала и ждала, что Фрэнк скажет дальше.

– Я перепробовал все, – продолжал он. – Рэнди меня к себе не подпускает.

– Может, он так и не понял, что ты этого хочешь.

Джэнет выросла с двумя братьями, у нее было множество поклонников, шесть лет она была замужем, всю жизнь работала с мужчинами и так и не научилась их понимать. В подобной ситуации она сама просто пошла бы напролом. Никаких хождений вокруг да около, никаких недомолвок. Фрэнку и Рэнди надо было поговорить друг с другом начистоту, как говорят между собой женщины, когда их действительно что-то волнует. Но как убедить в этом Фрэнка?

– Не знаю, что еще сделать, – сказал он.

– А почему ты это рассказываешь мне, а не ему?

– Он не будет меня слушать.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все.

Их разговор был каким-то искусственным, словно они читали вслух сценарий дешевого сериала. Она легко могла себе представить, что то же самое может произойти, если Рэнди с Фрэнком вдруг попытаются поговорить по душам.

– Тогда попробуй это ему показать. Он немного расслабился:

– А как ты себе это представляешь?

– Поручи ему что-нибудь. – Фраза прозвучала банально. Но на самом деле именно это и было необходимо обоим. – Покажи ему, что ты ценишь его мнение, что ты веришь в его способности.

– И как я должен это сделать? – устало спросил Фрэнк.

Она ответила не сразу.

– Так же, как если бы это был Коул. – Она могла бы предложить ему более четкий план, но он стал бы использовать ее как свою опору. Джэнет не хотелось таких отношений с Фрэнком.

Он прислонился к дверному косяку, задумчиво потер ладонью подбородок.

– Ты думаешь, Коул когда-нибудь вернется? На мгновение Джэнет увидела перед собою не менеджера, а немного растерянного отца взрослого сына.

– Не знаю, – честно ответила она.

– Я без него соскучился, – сказал он и добавил нерешительно: – Но, если бы он не уехал...

– Что? – подтолкнула она его. Ему явно было трудно продолжать.

– Боюсь, я бы так никогда и не задумался о своих отношениях с Рэнди.

Она была так поражена этим признанием, что даже не нашлась, что ответить.

– Ты уже обедала? – спросил Фрэнк.

– Нет. – Еще не было и одиннадцати.

– Есть планы?

– Насчет обеда?

– Ну да. – Он сунул руки в карманы.

Она должна была встретиться с директором по маркетингу фирмы «Лейд Бэк». Ничего, это подождет. Будем наконец действовать.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но сегодня у меня единственный на неделе свободный день, – заявила Джэнет.

Фрэнк был в нерешительности. На сей раз она не побоялась взять инициативу в свои руки:

– Я знаю отличный китайский ресторанчик неподалеку.

– Отлично. Люблю китайскую кухню.

– Я знаю, – улыбнулась она.

 

Глава 18

Шины «Корвета», на котором ехала Белинда, угрожающе завизжали на подъезде к дому ее матери. Белинда выскочила из машины, помчалась к дому и, щелкнув ключом, широко распахнула дверь.

– Мама! – крикнула она и повторила еще громче: – Мама, где ты?

Ронда вышла в холл, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Я здесь, – сказала она чуть раздраженно. – Вовсе незачем так кричать, Белинда. Это вульгарно.

– Да плевала я! – ответила Белинда, правда, уже не так громко.

Ронду передернуло. Она терпеть не могла грубости. Сообразив, что Белинда не в себе, она нахмурилась:

– Что-то случилось?

Белинду трясло от злости, и говорила она с трудом.

– Ты, думаю, будешь рада узнать, что Коул наконец-то мне позвонил. – Она сжала кулаки. – Он сказал... – Белинда сделала паузу, перевела дыхание. – ...Он сказал, что хочет, чтобы я... – Она снова запнулась. Не желая встречаться с матерью взглядом, она уставилась в потолок и стала рассматривать трещину, появившуюся после последнего землетрясения. Белинда никак не могла собраться с духом и перейти к главному. – Коул решил, что, уехав без предупреждения, он поступил несправедливо по отношению ко мне, – выдавила она из себя наконец хоть что-то.

– Ему давно пора было извиниться. Надеюсь, ты не стала прощать его сразу же. Сама знаешь, ты порой бываешь чересчур мягкотелой.

Как это похоже на маму – не смотреть в глаза правде, а тут же выдвигать собственную версию.

– Он звонил вовсе не для того, чтобы извиниться, мама! Он решил, что я должна сама строить свою жизнь, а не ждать, пока он придумает, что делать со своей.

Ронда на негнущихся ногах подошла к дивану и тяжело опустилась на него.

– Как он мог такое сказать? Так безобразно поступить с тобой! Как ты ему это позволила? Что ты ответила?

– А что я могла ответить? Сказала, что хочу быть только рядом с ним, что не представляю себе жизни без него. Черт подери, это гораздо ближе к правде, чем он думает. – Она горько усмехнулась. – У меня шкафы забиты одеждой, сейф ломится от драгоценностей, а машина стоит столько, сколько я за всю свою жизнь не заработала. Если я допущу, чтобы Коул со мной расстался, мне не только некуда будет ходить в этих нарядах и побрякушках, мне не на что будет бензин купить. Вчера я потратила последние из причитающихся мне в этом месяце денег на подарок Рэнди. Я без гроша, мама. – Она наконец встретилась взглядом с матерью. В глазах Ронды она увидела не презрение, которого боялась, она увидела страх.

– Коул не может от тебя просто так отмахнуться. Ты с ним прожила больше года. О чем-то это говорит. Мы наймем адвоката, который специализируется на подобных делах.

Белинда не хотела говорить, что две недели назад она на всякий случай узнавала, есть ли у нее шанс выиграть дело о компенсации. Она, естественно, выясняла это, не называя имен, но описала именно свою ситуацию. Оба адвоката предложили, чтобы ее «друг» пришел для обсуждения деталей, но ни один особого энтузиазма не проявил. Нет, пусть уж лучше Ронда думает, что звонок Коула и предложение расстаться были для нее как гром с ясного неба. А то сейчас начнется занудство: почему ты не сделала то, почему не поступила так, и так далее, и тому подобное. Три часа нытья и без всяких видимых результатов.

– Не позволяй ему с собой так обращаться, Белинда. – Ронда нервно провела ладонью по волосам. – Ты слишком давно вышла из бизнеса. Теперь поздно начинать все сначала. – Голос ее сорвался: – Куда ты денешься? Что будешь делать? – Она умоляющими глазами взглянула на дочь. – Что я буду делать? Я рассчитываю на деньги, которые ты мне даешь. – Она беспомощно огляделась вокруг. – Без них я потеряю этот дом.

Белинда никогда раньше не видела Ронду такой. Неприятно, конечно, но слабость противника давала чувство превосходства. Она столько лет ждала, и наконец долгожданный миг наступил. Хоть здесь она на коне. О, это ощущение искупает многое. Успех одной целиком зависит от успеха другой. Наконец-то Ронда созналась в этом. Значит, ставки удвоились.

– Я не собираюсь сдаваться без борьбы, – сказала Белинда, вновь обретя уверенность.

– Естественно. Моя дочь не из тех, кто покорно даст себя использовать. – Мать протянула к ней руку: – Иди сюда, расскажи, что ты собираешься делать. Я постараюсь тебе помочь.

Белинда села рядом с матерью на изумрудно-зеленый диван.

– Я еще не решила.

– Тогда выработаем план вместе. Две головы – лучше, чем одна.

– Мама, что ты говоришь? – Белинда привычно притворилась шокированной, хотя сейчас это было совершенно неуместно. Они были вдвоем, мать и дочь. Перед кем здесь разыгрывать спектакль?

Белинда стала матерью, той, которая утешает и успокаивает.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы с тобой вдвоем всегда отлично все рассчитывали. – Ронда улыбнулась и потрепала дочь по плечу. – Вспомним старые времена.

Да-да, конечно. Только времена совсем другие. Мать права. Белинда Сыо Ганновер слишком давно сошла с круга. То, что когда-то служило ей пропуском на лучшие приемы, давно стало историей. Появились другие девушки – моложе, красивее, смелее, они заняли ее место, пока она была с Коулом. Так что последний шанс, дорогая.

Ронда пожала дочери руку, словно хотела успокоить.

– Не отдаляйся от меня. Нам надо сейчас держаться вместе. Так что именно сказал Коул?

– Он сказал, что много думал и понял, что нечестно держать меня в подвешенном состоянии, пока он не решит, что ему самому делать. Он сказал: мне нужен другой человек. Такой, который знает, что ему нужно, и будет в состоянии оценить то, что могу дать я.

– А что ты ответила?

– Сначала я была настолько изумлена, что просто молчала. Естественно, он подумал, будто я плачу.

– Естественно, – кивнула Ронда.

– Я пару раз всхлипнула и сказала, что буду ждать столько, сколько понадобится. Сказала, что, только когда он уехал, я поняла, как сильно его люблю.

– Отлично, – похвалила Ронда. – Если только...

– Что? – взвилась Белинда. Она не желала, чтобы мать подрывала ее только что обретенную уверенность новыми сомнениями.

– Если только нет другой женщины. У Белинды пересохло во рту.

– Это невозможно. Он не так давно уехал. Он не мог за это время кого-то найти.

– Да много ли на это надо времени?

– Нет, это просто невозможно. Я была всем, что Коул мог пожелать от женщины, – воскликнула Белинда и сразу подумала: «Вот именно – была!»

– Да нет, это совершенно необязательно, – затараторила Ронда. – Но мы не должны упускать это из виду.

Белинда чувствовала, что почва ускользает из-под ног.

– Мне обязательно надо придумать, как его вернуть.

– На мой взгляд, есть только одно слово, которое в таких делах имеет вес. И это слово – деньги. Много денег. Он случайно не сказал, сколько собирается тебе давать?

– Коул никогда не предложит мне денег за то, чтобы я ушла. Он сочтет это унизительным для нас обоих. Ах, ты этого.не поймешь. Он сказал только, что позаботится, чтобы со мной было все в порядке, пока я не найду работу и не смогу сама себя обеспечивать. – Она удрученно покачала головой: – Ты слышишь? Работу! Сказал, что может попросить Фрэнка замолвить за меня словечко в модельных агентствах, чтобы я могла вернуться к прежнему занятию. Можешь себе такое представить?

– А он не говорил, что тебе делать, пока он не вернулся?

– Сказал, что я могу жить у него в доме, пока не подыщу себе жилье. У него даже хватило наглости рассказать про какие-то квартиры, которые он видел в Лагуне. Можешь себе представить? – Ясно было, что Белинда скорее будет спать в машине, чем согласится переехать к матери. – Думаю, пока никто о нашем разговоре не знает, я могу получать деньги на карманные расходы. Это немного, но их можно отложить.

– Коул должен был сказать, сколько денег он тебе даст, чтобы ты обустроилась.

– Мало. – Ей не хотелось называть Ронде цифру.

– А когда ты услышала про это «мало», что ты ему сказала?

– Что мне нужен он, а не его деньги.

– Умница, – похвалила ее Ронда. – Надеюсь, он прибавил хоть что-то?

– Я тебе уже объясняла, Коул никогда такого делать не будет. У него мозги иначе устроены. И, поверь, нет ничего глупее, чем предложить что-то подобное. Стоит мне об этом заикнуться, и пути назад не будет. Кроме того, я хочу добиться не финансового соглашения, по крайней мере, в настоящий момент. – Ей нужен был план, нужно было что-то, что подскажет ей, как действовать. Сейчас она чувствовала себя как золотая рыбка в аквариуме, мечущаяся из стороны в сторону безо всякого результата. И наконец ее осенило. Белинда улыбнулась.

Ронда прочла это в глазах дочери и пододвинулась к ней поближе.

– Ну говори, говори. Вижу, что ты нашла выход. – Она светилась от возбуждения. – А я уже начала бояться, что ты позволишь этому ублюдку бросить тебя.

– Поосторожнее, мамочка. Этот ублюдок будет твоим зятем.

Ронда захлопала в ладоши и закричала:

– Вот это дочка!

– Мне надо только придумать, как заманить его сюда, причем как можно скорее. Не надо забывать, что там действительно могла появиться другая женщина.

Обе погрузились в молчание. Прошло несколько минут, и Ронда сказала:

– Если бы он узнал, что ты беременна, он бы вернулся немедленно. Можем придумать, почему ты до сих пор хранила это в тайне. А потом... После того, что тебе пришлось пережить, после того, как он звонил и говорил, что хочет с тобой порвать... Никто не удивится выкидышу.

– Такого я с Коулом сделать не могу, – сказала Белинда решительно. Пусть уж лучше мать сочтет ее чересчур добродетельной, нежели узнает правду. Ронда фанатично верила в то, что если брак распадается, дети – это то, что всегда заставит судью принять решение в пользу женщины. Она была бы не в восторге, узнав, что дочь не вняла ее советам и ей не суждено нянчить внуков. Ронда рассказывала всем и каждому, что ждет не дождется того дня, когда пойдет на конкурс красоты со своей внучкой.

– Ну хорошо, – согласилась Ронда. – Я тебя понимаю. Не волнуйся, радость моя, мы придумаем что-нибудь получше. Против нас двоих никому не устоять.

– Я так тебя люблю, мамочка! – сказала Белинда. Как приятно общаться с кем-то, не строя из себя невесть что. Было бы еще лучше, если бы она могла быть с матерью честной до конца. Но всего иметь невозможно.

 

Глава 19

Коул спал крепко, но что-то его разбудило. Он повернулся на спину, прислушался, но не услышал ничего необычного. Он попытался вспомнить, не снилось ли ему чего, но так и не сумел. Коул как человек, проведший много ночей без сна, понимал, что больше ему не заснуть. Он взглянул на часы. Половина пятого. Слишком рано. Если он встанет, может разбудить Холли. У нее сон был еще более чуткий, чем у него.

Холли... Естественно. Наверное, она ходила в туалет.

Коул вылез из кровати, натянул джинсы, дрожа от ночного холода, обхватил себя обеими руками, пытаясь согреться. Осень медленно, но уверенно входила в свои права. Каждое утро температура опускалась на градус, и однажды Коул с удивлением обнаружил, спустив босые ноги с кровати, что пол холодный.

Он потянулся за рубашкой, висевшей на спинке кровати. Одежда показалась ему отсыревшей. Дом надо было ремонтировать по-настоящему, а не латать дыры, чем он занимался в прошедшие выходные. Но Коул никак не мог придумать, как бы до зимы выкроить из бюджета деньги на необходимые материалы. Он все время искал возможности признаться Холли, кто он на самом деле, но боялся. Выберешь неудачное время, и она потеряет к нему доверие, которое с таким трудом завоевал. А отношения их становились .все сложнее и сложнее.

У Холл и была врожденная тяга к стабильности, ей нужно было жить в четком, надежном мире. Она убедила себя, что от всех эмоциональных бурь должна защищать ребенка в одиночку. Ни один мужчина не сможет полюбить ее и ее дитя по-настоящему, а на меньшее она ни за что бы не согласилась. Коул догадывался, что причины, по которым она отвергнет «Коула Вебстера», будут такими же вескими и убедительными, как и те, которые находил он сам, убегая от себя.

Коул на ощупь пошел к двери. За два месяца он выучил все наизусть, знал каждый угол, каждую выбоину в полу. Он открыл дверь, прислушался и поздравил себя с успехом. Вчера он ее смазал, и теперь операция прошла бесшумно. С половицами дело обстояло иначе. Они все равно скрипели, и избежать этого было невозможно.

Подойдя к комнате Холли, он заметил свет. Он заглянул туда, но ее в комнате не оказалось. Что самое странное, даже кровать была застелена.

– Черт подери, Холли! – сказал он в пустоту.

Коул прошел через кухню к задней двери. Как он и подозревал, машины во дворе не оказалось. Коул позволил себе разозлиться – все же лучше, чем сходить с ума от беспокойства, думая, куда и зачем она помчалась ни свет ни заря. Он чувствовал, что его предали. Она же обещала, что, если он найдет способ сократить траты, она перестанет вести бухгалтерию у Арнольда. Это и так было компромиссом. Он хотел, чтобы она перестала убирать в мотеле. Всю субботу он провозился, заклеивая окна и утепляя двери, чтобы сократить счета за отопление. Он, конечно, понимал, что в старом доме это мало поможет, но сумел убедить ее, что экономия будет значительной.

Он свое слово сдержал, пусть и ценой незначительной лжи. И теперь заставит ее сдержать свое.

Подъехав к мотелю, Коул увидел, что в конторе горит свет. Он понял, что его подозрения подтверждаются и, разозлился еще больше. Он объехал здание сзади и припарковал свой фургон рядом с «Корсикой» Холли. Она даже не стала парковаться у въезда, будто забыла, что случилось здесь с Коулом. От этого никто не застрахован.

Он, громко топая ногами, поднялся на крыльцо и распахнул дверь. То, что он увидел, его словно парализовало. Холли сидела за столом безо всякого движения, уронив голову на руки.

– Холли! – позвал он. Она не откликнулась. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он подошел к ней, опустился на колени. – Холли!

Она застонала и пошевелилась, повернув к нему лицо.

Коул вскочил и облегченно вздохнул. Слава богу, по голове ее никто не ударял, она просто заснула. Он не знал, радоваться ему или уже просто выйти из себя. Несколько мгновений он смотрел на нее. Под глазами у нее темнели круги, будто нарисованные тушью. Она жила уже не на пределе возможностей, а за пределами.

Если она не сбавит темп, то принесет вред либо себе, либо ребенку. Но как ее в этом убедить?

И какое у него есть право вмешиваться? Она всегда подчеркивала, они всего лишь друзья. У каждого своя жизнь, свои проблемы.

В последнее время он постоянно думал о том, что было бы, если бы он ее не встретил. Остановился бы в другом мотеле, не заехал бы в Теннесси. Да просто не пошел бы той ночью запирать фургон. Они могли даже не узнать о существовании друг друга. Без него она бы так и работала, пока не накопила бы денег на роды и на несколько недель отпуска. Жила бы в разваливающемся доме, носила бы юбки, сшитые из занавесок, а ребенок спал бы в ящике от комода, застланном одеялами, которые она нарезала бы из своих собственных.

Но, как бы он ни хотел, чтобы все было иначе, Холли бы справилась и без него.

Он не был ей нужен.

А она ему была нужна. Он даже боялся признаться себе, как сильно она была ему нужна.

Он убрал волосы с ее лба, наклонился и тихонько ее поцеловал. В этом была близость, которую он мог себе позволить, но которая вместе с тем смущала его самого. Он никак не мог разобраться с тем, что происходило у него в душе. о недавних пор это можно было объяснить его ривычкой заботиться о слабых. Но теперь стало окончательно ясно, что все гораздо сложнее.

Он не хотел оставлять ее за столом, но не хотел и будить – ей явно нужно было как следует выспаться. Можно было разве что перенести ее на диван в углу, на котором Арнольд частенько дремал после обеда.

Она не издала ни звука, только сонно обвила его руками за шею, словно он так уже десятки раз носил ее. Она была легче, чем он ожидал, учитывая ее возросший аппетит и округлившиеся формы. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытался представить себе, как было бы приятно зарыться лицом в ее волосы, обнять ее, не спящую, а трепещущую от желания.

Коул положил Холли на диван и долго-долго сидел на корточках рядом, внимательно ее разглядывая. Ресницы у нее были густые и длинные, белесые на кончиках. За ухом темнела крохотная родинка. Он видел, как бьется жилка у нее на шее, смотрел на покрасневшие отекшие руки с обломанными ногтями. На носу у нее была россыпь веснушек, пухлый алый рот чуть приоткрыт.

На него нахлынули воспоминания о том, как эти губы касались его. Тело обдало жаром, перехватило дыхание – его охватило нестерпимое желание.

Надо скорее уходить, пока он не натворил каких-нибудь глупостей. Он быстро встал, огляделся по сторонам, ища глазами, чем бы укрыть Холли. Не увидев ничего подходящего, он снял с себя куртку и положил ей на плечи.

Взглянув в окно, Коул понял, что скоро рассветет. Из ворот выехала машина. Кто-то из постояльцев уехал, значит, есть комната, которую надо убрать. Вот и ответ, как убить время, пока Холли не проснулась. Коул вышел, чтобы поискать Арнольда, и увидел его у бассейна. Он выгребал нападавшие туда желтые и красные листья.

...Холли отлежала себе руку. Пытаясь повернуться на бок, она поняла, что с ее кроватью что-то не так. Она открыла глаза, огляделась по сторонам и нахмурилась. Поняв, где она находится, она вспомнила, что приехала поработать, только как же она добралась от стола до дивана?

Руку покалывало. Холли села и стала ее массировать, и тут что-то соскользнуло с ее плеча. Куртка Нила!

Вот так раз. Ой, неужели он видел, как она уезжала, и поехал за ней следом? Она оперлась о подушку и приподнялась, а потом положила руку на живот, здороваясь со своим ребеночком. И тут же убрала руку. Скоро беременность и так будет заметна, незачем заранее привлекать всеобщее внимание.

Холли, поеживаясь, пошла к окну. Ее знобило. То ли не по сезону похолодало, то ли с ней самой что-то не так. Холли запахнула куртку Нила. Ерунда, все дело в погоде. Она не могла сейчас заболеть, просто не имела права.

Интересно, долго ли она проспала? И где Нил? Холли раздвинула жалюзи. Нил с Арнольдом сидели рядышком и о чем-то болтали. О чем или о ком, Холли могла только догадываться.

– Привет! – сказала она, выйдя наружу, и только тогда поняла, что утро уже потихоньку переходит в день.

Нил ничего не сказал, только посмотрел на не.е. Лицо у него было совершенно непроницаемое.

– Наверное, если поджигать свечку с обоих концов, оба огонька пламени встретятся посередине, – сказала она. – Но сейчас я себя чувствую просто изумительно. И комнаты уберу в мгновение ока.

– В этом нет необходимости, – сообщил ей Арнольд.

Кажется, уже поздно. Он все узнал, и она уволена. Она бросила на Нила мрачный взгляд.

– Обязательно надо было рассказывать, да?

– Холли, как тебе не стыдно! – вмешался Арнольд. – Как ты разговариваешь с человеком, который все утро за тебя работал!

– Ты убирал комнаты?! – изумилась она.

– Их было всего десять. – Он был необычно краток в ответах.

– А который час? – спросила она. Нил пожал плечами:

– Ты что, забыла? Я не ношу часов. Арнольд взглянул на солнце.

– Думаю, около полудня. – Он хихикнул. – Это я по своему желудку определяю.

Рука Холли машинально потянулась к животу.

– Проголодалась? – спросил Нил.

И тут она заметила свой жест и смутилась. Черт побери, уже привыкла.

– Пожалуй, да, – сказала она, поспешно опустив руку.

– Я так и предполагал, поэтому съездил в магазин и кое-что купил. Если ты себя чувствуешь нормально, можем устроить пикник.

– Ас чего мне чувствовать себя плохо? – быстро спросила она.

– Что-то ты сегодня чересчур воинственная, – сказал Арнольд.

– Мне не по себе. Не люблю, когда за меня делают мою работу. – Она из последних сил сдерживалась, чтобы не побежать проверять комнаты – все ли сделано как следует. В мотеле особого комфорта не было, разве что чистота.

Нил словно прочел ее мысли.

– Хочешь еще что-нибудь сделать перед отъездом? – спросил он.

– Нет. Разве только... – Ну?

– Ничего. – Она не могла унизить его проверкой. Он ведь помогал бескорыстно. Если что-то не так, она завтра все исправит.

Нил повернулся к Арнольду:

– Одеяла мы вернем.

– Можете не торопиться, – сказал тот. – Им лет почти столько же, сколько мне.

– Пойду за фургоном, – сказал Нил Холли.

– Прости, Арнольд, кажется, я зря согласилась еще и бухгалтерию вести, – сказала она, когда Нил отошел. – Мне очень не хочется отказываться от работы, но, боюсь, придется. Пока ты кого-нибудь не найдешь, я, конечно, буду помогать, но ты уж поищи человека на мое место.

– А Нил сказал, что ты больше не будешь убирать, а оставишь себе только бухгалтерию, – смущенно ответил Арнольд.

– Что-что?! – переспросила она изумлённо.

– Должен признаться, я тоже немного удивился, узнав, что уборкой теперь будет заниматься он, но потом подумал, что это пока ты в положении, а потом....

– Он тебе рассказал? – Холли казалось, что ее предали.

– О чем? – Арнольд озадаченно нахмурился.

– О том, что я жду ребенка?

– Господи, Холли! Ты что, хочешь сказать, что он не знает? – Арнольд почесал в затылке. – Впрочем, и такое бывает. Я встречал мужиков, которые в этом ничего не смыслят. Но, знаешь, я бы на твоем месте перестал морочить ему голову и сообщил, что он скоро станет отцом.

Холли не могла найти слов. Вот это да! Ей и в голову не приходило, что люди могут решить, будто Нил отец ребенка. Впрочем, чему удивляться? Нил – единственный мужчина, в чьем обществе Арнольд видел Холли, единственный, о ком она говорила. Вот он и сделал вывод.

– Раз Нил тебе ничего не говорил, как же ты узнал?

– Ты, наверное, забыла, что у нас с Джун их было шестеро. Еще бы я не заметил. – Он засунул руки за нагрудник комбинезона. – Я не шучу, расскажи Нилу поскорее. Может, он ни о чем не догадывается, потому что он от тебя и так без ума.

– Мы просто друзья, – машинально возразила Холли.

– Так-то вы теперь это называете? – хмыкнул Арнольд.

Ответить она не успела, потому что подъехал Нил. Он сидел за рулем и улыбался. Холли окинула его суровым взглядом, и улыбка сползла с его лица.

Арнольд открыл дверцу и помог ей усесться.

– Не забудь про то, что я говорил.

– Не забуду, – пообещала она.

Они выезжали из ворот, когда Нил спросил:

– О чем это вы?

– Так, ничего особенного. Арнольд мне объяснил, как я потеряла работу.

– Я собирался тебе...

– Прекрати. Ничего не желаю об этом слышать. – Ей было горько и обидно. – Ничего не получается, Нил. Наверное, пора тебе сниматься с места.

 

Глава 20

Коул подождал, пока они отъедут подальше, потом остановил фургон, положил руку на сиденье и внимательно посмотрел на Холли:

– Мне что, самому догадываться, в чем дело, или ты расскажешь?

– Ты не имел права говорить Арнольду, что будешь убирать в мотеле вместо меня. Что мне прикажешь делать, если тебе это наскучит? Ты уедешь, а я к тому времени буду размером со шкаф. В таком состоянии Арнольд ни за что не возьмет меня обратно. Благодаря тебе он думает, что я уже не справляюсь. – Она потерлась локтем об окошко, положила на руку подбородок. – Я понимаю, ты считаешь, что делаешь доброе дело, но теперь получается, что я от тебя завишу. А я не могу себе такого позволить.

– Ты же прекрасно знаешь, что все, что я заработаю, твое. Я и так тебе должен за проживание.

– Не смей меня опекать! Мы договаривались, что ты будешь либо работать, либо платить. Ты и так потратил на ремонт столько времени, что этого хватило бы на оплату еще двух месяцев.

Он прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть усмешку. Меньше всего он хотел, чтобы она догадалась, насколько он не воспринимает этого всерьез.

– Ты что, считала?

– Я же говорила тебе, что буду все учитывать. Это по-честному.

– Неужели я действительно столько наработал?

– А то! – Она с подозрением взглянула на Нила.

– Наверное, я буду полным идиотом, если откажусь от того, что мне причитается. Если, конечно, ты не решишь расплатиться деньгами.

– Ты же прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать.

– Тогда, похоже, мне придется остаться. – Он на минуту задумался. – Так, давай посчитаем. Еще два месяца... Ну не прогонишь же ты меня перед самым Рождеством?

Она не могла сдержать улыбки.

– На это не рассчитывай. Я разве тебе не говорила, что дядюшка Скрудж – мой ближайший родственник?

Коул дотронулся до ее плеча. Он хотел, чтобы это выглядело по-товарищески, но, кажется, он уже больше не мог воспринимать ее просто как друга. Рука его дрожала, он боролся с желанием прижать ее к себе, поцеловать жилку у нее на шее, услышать, как бьется ее сердце. Его удивило то, что он искал в ней ответного желания, и чувство это было слишком сильным.

Испугавшись, что она взглянет на него и догадается, что с ним происходит, он убрал руку, отвернулся и уставился на дорогу.

– Ты здешние места знаешь лучше, чем я, – сказал он. – Где устроим пикник?

– Это, как ты понимаешь, мы решим после того, как я получу назад свою работу.

– Холли, это решено. Мне давно следовало заставить тебя от нее отказаться.

– Ты опять ведешь себя как неандерталец. – Она возмущенно взмахнула руками. – Ну как мне тебя убедить, что ты не имеешь никакого права диктовать, как мне поступать?

– Что поделаешь с дикарем?

– Я говорю совершенно серьезно, Нил. Если ты хочешь сохранить нашу дружбу, ты должен перестать вмешиваться в мою жизнь.

Ему было больно слышать, что его заботу Холли считает каким-то вмешательством, чуть ли не помехой.

– Я не могу по-другому, – признался он. – Если мне кто-то нравится, я всегда хочу помочь этому человеку, чем могу.

– Это нормально, – кивнула она. – Только пойми, что для меня лучше, если ты не будешь мешать мне самой принимать решения.

– Ты сейчас не в состоянии принимать рациональные решения.

Она сложила руки на животе.

– Я беременна, – сказала она, начиная раздражаться. – Но с мозгами у меня все в порядке.

– Я имел в виду твое финансовое положение. И, раз уж мы беседуем на эту тему, может, ты мне объяснишь, что плохого в том, что я тебе помогаю? Ты все время твердишь, что мы друзья. А друзья должны друг другу помогать.

Она некоторое время молчала, а потом сказала:

– Разворачивайся.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Ты спросил, знаю ли я место для пикника. Знаю. Это в противоположной стороне.

Она явно не придумала, что ему ответить, или имеющийся ответ ее не устраивал. Их беседа так ни к чему и не привела. Он посмотрел в зеркальце заднего вида и развернулся на сто восемьдесят градусов.

– Идем на компромисс?

– Сначала я бы хотела услышать условия.

– Я перестану руководить твоей жизнью.

– А взамен?

Он смотрел прямо перед собой. Боялся увидеть, как она прореагирует на его слова.

– Ты должна признать, что я для тебя больше, чем просто друг.

– Ты просишь слишком многого, – произнесла она очень тихо.

– Скажи это один-единственный раз, потом будет гораздо легче, обещаю. – В горле у него стоял комок.

– Можно, я подумаю?

– Чего ты боишься, Холли?

– Себя. Тебя. Тысячи всяких вещей. – Она отвернулась. – Черт возьми, Нил, может, ты снимешь розовые очки? – Она взяла его руку и приложила к своему животу. – Чувствуешь? Я не просто растолстела, я беременна. Ты хоть представляешь себе, на что я буду похожа через месяц? А через два?

– На женщину, проглотившую баскетбольный мяч. Ну и что?

– Есть мужья, которые... – Она произнесла это и запнулась. – Мужья, которых воротит от своих беременных жен. А те, между прочим, носят их родных детей. Ты помнишь фотографию Деми Мур на обложке?

– Ну?

– Тебе было противно на нее смотреть? Он только улыбнулся в ответ.

Она чуть не взвыла.

– Только не рассказывай мне, что ты из тех извращенцев, которые подглядывают за беременными... – Она снова застонала.

– Холли, ты убеждена в том, что тебя любить нельзя. Мои слова тебя переубедить не могут, поэтому я даже и пытаться не буду.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты не оставляешь мне выбора. Если слова для тебя ничего не значат, придется просто доказывать это делом. – Он не мог придумать другого маневра. Надо было пройти через это. Иначе он не сможет рассказать ей всю правду. – Далеко еще до того места, где можно устроить пикник?

Она чуть слышно вздохнула, явно обрадовавшись тому, что он дал ей какое-то время на обдумывание.

– Полчаса. – Она огляделась по сторонам. – Ну, минут сорок пять.

– Если ты очень проголодалась и не можешь больше ждать, возьми в пакете яблоко.

– Что-то мне подсказывает, что это будет не просто пикник с холодной курицей и картофельным салатом.

Он рассмеялся.

– Это будет, когда ребенок родится. – Произнеся эти слова, он понял, что высказал вслух надежду на то, что он и тогда останется в ее жизни. – Естественно, что и когда тебе есть – решать тебе самой, – продолжил он с преувеличенной важностью.

На сей раз настал ее черед смеяться.

– Ты мне нравишься, Нил, – сказала она. – Очень-очень нравишься.

– И ты мне нравишься, Холли. – Он надеялся на большее, поскольку в таком тоне они уже как-то беседовали, но после такой вспышки и это неплохо.

Коул остановил машину там, где сказала Холли, на полянке у узкой дороги.

– А почему именно здесь? – спросил он.

– Вон там, – махнула она рукой, – вон там дом, где родились мои дед и прадед. – Коул увидел длинный дом с широким крыльцом и без окон. – Эта земля принадлежала нашей семье больше ста лет.

Коул такого себе даже представить не мог.

Если и были в его семье какие-то предания, то ему никто про них не рассказывал.

– А что случилось? – спросил он. – Почему они ее продали?

– Здесь все продавали. Другого выхода не было. Эти места теперь входят в национальный парк. Может, это и смешно, учитывая, как давно все это было, но здесь во мне всегда просыпаются семейные чувства.

Порыв ветра сорвал с деревьев листья и развеял их по дороге. Один упал на капот, покрутился на нем и исчез.

– Здесь что-то прохладно, – сказал Коул. – Может, хочешь поесть в машине?

– Ты оставляешь решение за мной?

– Все, как договаривались, – усмехнулся Коул.

– Тогда будем есть на воздухе. Разворачивая сандвич, Холли вдруг сказала:

– Жалко, что ты не захватил с собой гитару.

– Уезжая утром из дому, я, честно говоря, не собирался петь тебе серенады. – Он закрыл сумку, сунул ее себе под голову вместо подушки. Насчет холода он ошибся. Ветер был теплым, каким бывает в бабье лето.

Холли уселась поудобнее, прислонилась спиной к дереву.

– Лерой считает, что у тебя есть талант. Говорит, что, если тобой правильно заняться, может выйти толк.

– Когда он это сказал?

– Вчера вечером. Ему очень понравились твои новые песни.

Она имела в виду те, которые ему прислал Рэнди. Он не решался петь их перед публикой, поскольку контракта с композитором еще не подписал, но Рэнди его убедил, сказав, что договоренность уже есть.

– Мне они тоже нравятся, – сказал он.

– Я смотрела на зал. Знаешь, люди даже есть переставали, когда тебя слушали.

Он повернулся на бок и посмотрел на нее.

– Пожалуй, на большее и рассчитывать нельзя.

– Это твои песни? Ты их сочинил?

– Если бы... Мой брат свел меня с одним парнем.

– А твой брат тоже певец?

Здесь надо было быть предельно осторожным. Пора было менять тему.

– Расскажи мне про Троя.

– Я уже рассказала тебе все.

– Ты его любила? Вопрос был ей неприятен.

– Думала, что любила.

– А теперь? – настаивал он.

– Я была так одинока, а он...

– Он был тем, к кому можно прислониться.

– Ты говоришь так, будто был рядом, – сказала она осторожно.

– Знакомое чувство, – признался он.

– Это меня и пугает, Нил.

– Понимаю. Меня это тоже пугает.

Но у него-то дело было в другом. В своих чувствах к ней он не сомневался, но вот насчет Холли... Ее чувства так же сильны? Не расстанется ли она с ним, когда узнает правду?

Она улыбнулась каким-то своим мыслям, прижала руку к животу и сказала:

– Кажется, время отдыха закончилось. Коул, завороженный выражением ее лица, не сводил с нее глаз. Он пытался представить, что она чувствует. Как это, когда в тебе зарождается другая жизнь?

Она подняла глаза и заметила его взгляд.

– Иди сюда, – сказала она. Он пододвинулся, и она положила его ладонь себе на живот.

– Я не могу...

– Подожди минутку. Он же не джигу танцует.

– А ты расстроишься, если это будет девочка?

Она блаженно улыбнулась:

– Мне вчера приснилось, что я родила девочку, а она со мной до пяти лет не разговаривала. Обиделась за то, что я девять месяцев называла ее мальчиком. Представляешь?

Он пытался сосредоточиться на движениях ребенка, а не на том, чего ему действительно хотелось.

– Я отложил деньги на ультразвук. Но, если захочешь, ты можешь использовать их на что-нибудь другое, – поспешил добавить он.

– Врач считает, что необходимости в этом нет. А недавно я прочитала статью, в которой написано, что у женщин, которые делают ультразвук, рождаются мелкие дети.

– Там, наверное, было написано про тех, кто делает ультразвук раз пять за беременность.

– Даже поверить не могу! – вдруг воскликнула она и ласково погладила его по голове. – Первые три с половиной месяца беременности я умирала от желания с кем-нибудь об этом поговорить, и оказалось, что моим собеседником стал ты.

Неужели он так истосковался по ласке, что от такого простого жеста у него закружилась голова?

– А я рад, что ты наконец стала читать.

– Зачем ты мне наврал, что там страницы склеены? Я все пролистала, ничего такого.

– Я хотел... – Тут он почувствовал, как под его ладонью что-то шевельнулось, и удивленно замолчал. – Это оно? – спросил он после паузы.

– Угу.

– Невероятно! – Он мысленно умолял ребенка пошевелиться еще разочек. – Bay!

– Когда я в последний раз была у врача, он мне дал послушать сердцебиение.

– И на что это похоже?

– На стрекот пересмешника.

– В книге написано...

– Что сто пятьдесят ударов в минуту – это норма.

Они долго молчали, а потом тишину нарушила Холли, сказав тихо:

– Спасибо тебе, Нил.

– За что?

– За то, что ты сейчас со мной рядом.

Он встал на колени и пристально на нее посмотрел.

– Сейчас я тебя поцелую, Холли. Она покраснела:

– А что мне следует ответить? Он наклонился к ней.

– Ничего. Я просто не хотел тебя удивлять, пугать или... – он чувствовал ее дыхание, – ... заставлять думать, что... – Он не договорил, поскольку губы их слились в поцелуе.

Коул никогда в жизни не испытывал столь сильного желания. Это была не слабость, не похоть, это была всепоглощающая страсть. Он хотел сдержаться, хотел, чтобы поцелуй был только нежным, но, когда она приоткрыла рот и коснулась его губ своим языком, он потерял голову. Он обнял ее, прижал к себе, возбуждаясь от жара ее тела еще больше. Его останавливало только одно. Он боялся, что ей неудобно. Нехотя он отпустил ее.

– Прости, – сказала она. – Это рефлекторно.

Он взял ее за затылок и снова притянул к себе. На сей раз он действовал с напором, поцелуй был жарким и требовательным. Он взял в ладонь ее грудь, и Холли на мгновение прижалась к нему, но потом отстранилась.

– Мы не должны этого делать, – сказала она, с трудом переводя дыхание, и едва заметным жестом коснулась рукой своего живота. Это были совсем не те слова, которые мечтал услышать Коул, но он понимал, что она права. Как страстно он ни желал заняться с ней любовью, но у нее могут быть совсем другие чувства. Ее тело уже не принадлежало ей. Надо было думать о ребенке. Надо быть очень осторожным. Увы, здравый смысл убеждал его только в этом. Надо стараться и удерживать свою страсть.

– Хочешь пойти в кино?

– Не очень, но мысль неплохая. – Она взглянула на него, и по ее глазам он понял, что она испытывает. – Нам сейчас лучше отправиться на люди.

Возвращаясь в город, Коул думал только о том, что именно произошло между ним и Холли. Он мечтал заняться с ней любовью, но внутренний голос говорил ему, что они к этому не готовы. Нет, что он к этому не готов.

Ответ наконец нашелся, и это его больно поразило. Он никогда не считал, что при его образе жизни можно подхватить СПИД, но разве можно быть до конца уверенным? За последние пять лет он спал со многими женщинами и порой должным образом не предохранялся. В больнице ему сделали анализы, ответ был отрицательным, но врач сказал, что, чтобы быть абсолютно уверенным, надо провериться еще раз через полгода.

Как он мог забыть о таких важных вещах?

– Ты не расстроишься, если мы все-таки в кино не пойдем? – спросил он. – Я совсем забыл, что мне нужно сегодня съездить по еще одному делу.

– У меня нет никаких особых планов. Хочешь, я поеду с тобой?

Он покачал головой. Холли, как ни старалась она это скрыть, была удивительно открытым человеком, доверяющим миру бесконечно.

– Нет, этим мне нужно заняться одному.

– Хорошо, – сказала она, притворяясь беспечной.

– Когда-нибудь я тебе про это все расскажу, – пообещал он.

Холли потянулась к кассете, торчавшей из магнитофона, поправила ее, нажала на кнопку. Полилась музыка.

Коулу показалось, что эта песня написана специально для него. Всю жизнь он пел песни о любви, но никогда их до конца не понимал.

До сегодняшнего дня.

 

Глава 21

—Звонок от Нила Чэпмена, – сказала телефонистка. – Будете оплачивать?

– Буду, – ответил Бадди и спросил Коула: – Почему ты через телефонистку? Что, не можешь пользоваться карточкой? – Коул не успел ответить, как Бадди добавил: – Да ладно, не обращай внимания. Я чертовски рад, что ты позвонил.

Что-то в его тоне насторожило Коула.

– Что-то случилось?

– Пару дней назад мне позвонил Эрик Джордж. Он сказал, что к нему приходили, расспрашивали про тебя. А потом позвонил Майк и сказал то же самое. У тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет?

– А с Рэнди ты об этом разговаривал?

– Я полчаса назад туда звонил. Дома сказали, что он уехал в офис и пробудет там до вечера.

– В какой офис? – встрепенулся Коул.

– В твой.

– А что он там делает?

Глупо было задавать этот вопрос Бадди. Откуда ему знать, чем именно занимается Рэнди?

– Судя по тому, что он мне говорил на прошлой неделе, он довольно много времени собирается проводить в конторе, – ответил Бадди. – Он теперь заведует отделом продаж.

Коул чуть дара речи не лишился. Раньше, если он заговаривал с Рэнди о работе в «Вебстер знтерпрайсиз», тот нарочито зевал или переводил разговор на другую тему. Если Коул продолжал настаивать, желая услышать его мнение по тому или иному вопросу, Рэнди молча уходил. С чего это вдруг он решил взять на себя отдел продаж? Чушь какая-то. Надо будет позвонить и выяснить, что происходит.

– Когда ты с ним говорил, – вернулся Коул к теме разговора, – он не упоминал о том, что Фрэнк снова меня ищет?

– Про Фрэнка он сказал только, что тот отправился в отпуск.

Насколько Коулу было известно, Фрэнк Вебстер в жизни не уезжал в отпуск.

– Мы с тобой про одного и того же Фрэнка говорим? Про моего отца?

– Да я сам изумился. Погоди, ты еще не все знаешь. Он поехал не один, а с женщиной, которую зовут Джэнет Рейнолдс.

Ну теперь-то все ясно. Никакой это не отпуск. У Фрэнка какие-то дела, только и всего.

– Они куда поехали, в Нашвилл?

– На Гавайи.

Да, похоже, что многое изменилось, пока он отсутствовал. Фрэнк, конечно, не станет вести дел в подобных местах. Он терпеть не мог оплачивать счета за телефонные разговоры, а работа его как раз в основном и велась по телефону.

– Да, черт подери... – сказал Коул скорее самому себе, нежели Бадди. Надо время, чтобы такое переварить. – Вернемся лучше к Майку.

– Ах, да. Так вот, он пытался выудить хоть какую-то информацию из того парня, что к нему приходил, но тот держал рот на замке.

– А как Майк догадался рассказать об этом тебе?

– Он разговаривал с Эриком, они кое-что прикинули и решили, что, раз приходили к ним обоим, это не просто совпадение, и надо известить тебя. Поскольку я все время поддерживаю связь с Рэнди, они поняли, что это самый простой путь.

– – А им не приходило в голову самим связаться со мной?

– Когда ты был у меня, Коул, я говорил тебе, что люди, знавшие тебя в старые времена, давно учли, что ты, сделав карьеру, взлетел слишком высоко.

– Ты им все объяснил?

– Я решил, что это не мое дело. Если ты хочешь, чтобы эти люди с тобой общались, сам позаботься об этом. Так будет вернее.

После того как Коул уехал из дому, он узнал про себя много не слишком приятных вещей. Как бы он ни жаловался на то, что его жизнью управляют, ему нравилось, что все делают за него.

Коулу было гораздо проще сидеть и смотреть, как кто-нибудь (чаще всего Фрэнк) принимает за него решения, особенно по делам малоприятным или требующим личного внимания. Чем изолированнее Коул был от других, тем меньше мучился чувством вины – ведь все было не в его власти. Он забросил старых друзей, потому что у него не было другого выбора. Когда надо за сутки сделать работу, на которую требуется часов тридцать, о многом приходится забывать.

Понимание это далось с трудом, но он нашел в себе силы признаться самому себе – ему было удобно и то, что Фрэнк всем руководил, и то, что все ошибки можно было на него же и свалить.

Коул откашлялся. Противно думать о том, как он прикидывался честным и ни в чем не виноватым.

– Прости, – сказал он Бадди. – Ты действительно не обязан налаживать мои отношения с Майком и Эриком.

– Времена меняются, Коул, и люди меняются. Ты вовсе не должен дружить со всеми, кого встречал в своей жизни, нельзя все время мучиться виной из-за того, что ты достиг успеха, а они нет. Знаешь, я иногда с ума схожу при мысли о том, что некоторым легче быть с тобой в горе, чем в радости. Надо только... – Он запнулся. – Слушай, ты понимаешь, что я несу? Или тебе все это кажется полным бредом?

– Это не бред, Бадди, просто немного смахивает на проповедь. Но ты говоришь то, что я должен был когда-нибудь выслушать. Когда я вернусь...

– Думаю, уже пора, – перебил его Бадди. – Я уж и надеяться перестал, что услышу от тебя эти слова.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал Коул совершенно искренне.

– Свершилось, мальчик мой. Я впервые услышал от тебя «когда». До сих пор ты говорил только «если». Произошло что-нибудь, о чем ты мне не рассказывал?

И только в этот момент Коул понял, что каким-то образом пришел к тому решению, которое искал, он знает теперь, что хочет делать со своей жизнью. Он думал, что это снизойдет на него немыслимым откровением. А решение пришло само собой, незаметно.

– Пару недель назад я еще кое-что про себя понял, – сказал Коул. – Меня завораживает то чувство, которое появляется, когда ты выступаешь перед публикой. Особенно, если они перестают жевать и начинают тебя слушать.

– Ты что, поешь? – изумился Бадди. – Выступаешь перед публикой? И никто тебя не узнал?

– Правда, здорово? – рассмеялся Коул.

– Как, черт подери, тебе это удалось?

– Люди видят то, что ожидают увидеть. Тот Коул Вебстер, которого знает публика, живет в Калифорнии в огромном доме за высоким забором. Он поет с оркестром из десяти человек в многотысячных залах. У него длинные волосы, он гладко выбрит и не носит очков. И песни поет свои, Коула Вебстера. Как можно меня принять за него?

– Послушай, и никто – ни один человек – тебя не раскусил? – совершенно обалдел Бадди. – Но ты же в Теннесси. В пяти часах езды от Нашвилла.

– Вот именно. Что такой знаменитости, как я, делать в таком городишке, как Мэривилл? Ведь совсем рядом центр кантри-рока. – Коул пригладил ладонью бороду. – Кстати, врач был прав. Отеки прошли, и шрамы рассосались. Лицо, которое я каждое утро вижу в зеркале, становится день ото дня все более знакомым.

– Значит, скоро твоя спокойная жизнь кончится. Может, ты живешь и в маленьком городке, но в один прекрасный день кто-то посмотрит на тебя внимательно и поймет, кто перед ним. Надеюсь только, что ты все расскажешь Холли до того, как это случится. Не дай бог, она узнает все со стороны.

Что ж, разве сам Коул не твердил себе постоянно то же самое? Коул решил сменить тему и поговорить о самом Бадди.

– Между прочим, ты забыл вычесть из денег, которые ты мне послал в прошлом месяце, стоимость разговоров.

– Там была сущая ерунда.

– Бадди, мы же договорились.

– Вот как! Значит, тебе можно менять свой «Лотус» на мой фургон, а мне нельзя забыть про пятидесятидолларовый счет?

– Если тебе так хочется, когда все кончится, я верну тебе твой проклятый фургон.

– И на кой черт мне сдалась эта развалюха? Коул расхохотался:

– Знаешь, Бадди, передай-ка трубку мозговому центру вашей семьи.

Через несколько секунд он услышал голос Сыози.

– Ты заставил ее уйти с работы? – спросила она.

– Она была этим весьма недовольна.

– Но ты ее все-таки убедил?

– Ну почти.

– То есть как почти? Ты думаешь, я шутила, когда объясняла тебе, что Холли вредно так много работать? – произнесла Сьюзи бесстрастным тоном. – Работать официанткой и так тяжело, а все остальное – уж совсем лишнее.

– Она больше не работает в мотеле, во всяком случае, комнаты не убирает. Арнольд ее уволил. Я занял ее место.

– Ты работаешь горничной? – настороженно спросила Сьюзи.

– Я знал, что именно ты, заядлая феминистка, меня поймешь. – Коул очень жалел только, что она не видит его счастливой улыбки.

– Какие еще новости? – продолжала допра: шивать его Сьюзи.

– Холли дала мне послушать, как шевелится ребенок, – сказал Коул, явно давая понять, что это для него значит многое.

– Я помню, как Бадди впервые слушал, как шевелится Коул, – сказала она потеплевшим голосом. – Это было очень важно для нас обоих.

– Я люблю ее, Сьюзи, – признался он.

– Конечно, любишь. Я об этом еще несколько недель назад догадалась. Из тебя получится потрясающий отец.

Она сказала это так просто и уверенно, что у Коула перехватило дыхание от радости.

– Я тебя кое о чем хотел спросить, но не знаю...

– Не понимаю, почему у меня исчезло желание тебя помучить, но ничего не поделаешь. Полагаю, ты хочешь узнать, можно ли заниматься любовью с беременной женщиной. Я угадала?

Да. Прямолинейность Сьюзи сродни египетским пирамидам. Время тут не властно.

– Ты права, – признал он.

– Все женщины разные, но у некоторых из нас начинаются такие гормональные бури, что во второй трети беременности мы превращаемся в нимфоманок. Если Холли хоть немного похожа на меня, думаю, у вас все получится замечательно.

Коул услышал, как смущенно фыркнул стоявший рядом Бадди.

– А если она другая?

– Не торопи ее. Поспешность здесь ни к чему.

– Спасибо, – сказал Коул.

– Рада помочь. Кстати, ты узнал, когда ей рожать?

– Дня за три до тебя.

– Вот было бы здорово, если бы я поторопилась или она чуть задержалась. Дети могли бы праздновать день рождения вместе. – Она расхохоталась. – У вас.

Коулу было приятно, что Сьюзи уже включила Холли и ее ребенка в круг своих друзей. Его мечты, похоже, становились реальностью.

Когда-нибудь ему придется признаться Холли, откуда он почерпнул столько информации о беременных. Либо он сознается сам, либо Сыози расскажет об этом при первой же встрече с Холли. Они поговорили еще минут пять, пока Сыози не заявила, что опаздывает на работу. Попрощавшись с ней, Коул попросил:

– Позови Бадди, хорошо?

– Если ты снова заведешь разговор про счет, я повешу трубку, – предупредил его Бадди.

– Не буду, – успокоил его Коул. – Я просто хотел узнать, что говорит твоя интуиция про эти странные визиты к Эрику и Майку. Мне сначала показалось, что это дело рук Фрэнка. Но я, кажется, напрасно виню его во всем на свете.

– А, ты и это в себе заметил?

– Ага. Должен признаться, в восторг меня это не привело.

– Как бы ни было приятно свалить все грехи на него, я не думаю, что он имеет к этому какое-то отношение.

– А почему это так уж приятно?

– Ну, тогда нам не надо было бы ломать голову и искать другие ответы. Может, у тебя есть какие идеи?

– Ну что тут скажешь? Должно быть, появился журналист, который не поверил в историю, которую рассказывают всем, и решил покопать поглубже.

– Мысль здравая.

– Я позвоню Рэнди, может, он что подскажет, – сказал Коул.

– Если что-нибудь выяснишь, дай мне знать.

– Обязательно, – пообещал Коул. Закончив разговор, он тут же набрал номер офиса «Вебстер энтерпрайсиз» в Лос-Анджелесе.

– «Вебстер энтерпрайсиз», – ответил голос с мелодичным южным акцентом. – Чем могу вам помочь?

– Я бы хотел поговорить с Рэнди Вебстером.

– Как вас представить? Вопрос Коула озадачил.

– Скажите, что его спрашивает Бадди Чэпмен.

– Подождите минутку. Рэнди тут же взял трубку.

– Ты слышал что-нибудь от Коула? Он тебе сказал...

– Разумеется, сказал, – ответил Коул и улыбнулся. Ему было приятно слышать голос Рэнди.

– Как дела?

Он мог ответить совсем иначе, но это вырвалось само:

– Впрочем, в дальнейшем я, конечно, буду все отрицать. Но сейчас должен тебе признаться, что у меня тоска по родине.

– По Калифорнии?

– По прежней жизни. Вернее, по ее улучшенному варианту, который я собираюсь претворять в жизнь, когда вернусь.

– Я уж думал, что никогда не дождусь от тебя этих слов, – признался Рэнди.

– Я решил, что люблю зарабатывать на жизнь пением. Это очень здорово, тем более что ничего другого я делать не умею.

– Папа говорил то же самое, когда ты уехал.

– Кстати, о папе. Он что, действительно на Гавайях?

– Был на Гавайях, – фыркнул Рэнди. – Три дня назад вернулся.

– Но он уезжал? Ты наверняка был удивлен не меньше моего.

– Он теперь только и говорит, что об этой поездке. Можно подумать, он первый в мире человек, уезжавший в отпуск.

– Ты кое о чем умалчиваешь, – заметил Ко ул.

– Тебе Бадди рассказал, да?

– Так это правда? Джэнет действительно с ним ездила?

– Да, бывают странные парочки, – сказал Рэнди. – Я так и не понял, что она в нем нашла, правда, я в таких вещах никогда не был силен.

– Так что же папа? – спросил Коул, внутренне напрягшись. Пока они гастролировали по стране, у Фрэнка перебывало множество женщин. Все это были мимолетные романы, которые может позволить себе человек, занятый очень важным делом. Так, по крайней мере, казалось детям. Ни Коулу, ни Рэнди в голову не приходило, что Фрэнк может мучиться одиночеством, что ему нужен кто-то, помимо сыновей. А легко ли найти женщину, которая взвалит на себя такой груз, – стать матерью двух мальчишек-подростков?

– Он еще хуже Джэнет, – сообщил Рэнди. – Мне пришлось его чуть ли не связать, чтобы он выслушал мое мнение. Но едва он прозрел, остановить его было невозможно.

Коулу вдруг стало грустно от того, что он так далеко от них. И это чувство его насторожило.

– А ты-то как об этом узнал?

– Как-то раз мы сидели с Джэнет на работе, и она случайно проговорилась о том, какие чувства питает к нашему папочке. А потом расстроилась и взяла с меня слово, что я буду молчать, но...

– Ты не удержался и взял на себя роль свахи. – Это говорило о том, как существенно изменились отношения Рэнди и Фрэнка после отъезда Коула. Коул был за них ужасно рад, только жалел, что его не было в этот момент рядом.

– Мне кажется, у них все получится, – сказал Рэнди.

Пока Коул не увидел их вместе, он мог представить их только деловыми партнерами.

– Знаешь, кажется, я уже знаю ответ на свой вопрос, но на всякий случай, как считаешь, не мог ли Фрэнк послать кого-нибудь наводить обо мне справки?

Прошло несколько секунд, прежде чем Рэнди ответил.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Прости. Я подумал, вдруг Эрик и Майк и тебе звонили? – Коул пересказал ему все, что узнал от Бадди.

– Фрэнк здесь ни при чем, – ни секунды не колеблясь, ответил Рэнди.

– Почему ты так в этом уверен? – Коулу надо было знать, есть ли у Рэнди доказательства, или он просто выступает в защиту Фрэнка.

– Они с Джэнет из кожи вон лезли, чтобы обеспечить тебе прикрытие на эти полгода.

Зачем им все это рушить, зачем пытаться вернуть тебя раньше? Кроме того, Фрэнк боится, что, если он будет неосторожен, ты исчезнешь навсегда. Исключено, он не стал бы так рисковать.

Уверенность Рэнди немного успокоила Коула. Если какой-то репортеришка решил провести собственное расследование, люди, которым хоть что-то известно, его не выдадут.

– Но ты на всякий случай расскажи об этом папе.

– Не понимаю, почему бы тебе самому это не сделать.

– Ты же все равно с ним увидишься, – резко ответил Коул, не желая скрывать своего раздражения. – Невелика, кажется, услуга.

Рэнди разозлился в ответ:

– Мне надоело быть мальчиком на побегушках, Коул. Впредь, если ты захочешь сообщить что-то папе, делай это, пожалуйста, сам.

Коула передернуло. Эти самые слова он всю жизнь мечтал сказать Фрэнку и Рэнди, только духу не хватало.

– Я ему позвоню попозже.

– Прости, Коул. Незачем мне было так на тебя наезжать.

– Не извиняйся. Ты имел полное право сказать то, что сказал. Я только об одном прошу.

– О чем же?

– Не забывай об этом разговоре. – Он молил бога, чтобы то, к чему Фрэнк и Рэнди пришли за последние несколько месяцев, не рассеялось как дым, когда он вернется домой.

– Если поймаешь меня на этом, – сказал Рэнди, – можешь напомнить, да покрепче.

Вот как просто! Рэнди отлично понимал, к чему клонит Коул. Им всегда было достаточно полуслова. Коул вдруг понял, как соскучился по Рэнди и как хочет познакомить с ним Холли. Но все это затмевалось страхом. Он мечтал о будущем, он был полон энергии, но если он допустит какую-то ошибку с Холли, все рухнет.

Ему нужно было время, чтобы убедиться, что ничего страшного не произойдет.

– Коул, ты здесь?

Коул очнулся от своих мыслей.

– Да.

– Хочешь, я попробую навести справки? Может, узнаю, кто тебя ищет.

– Я бы хотел даже большего. Поговори с Маршаллом, пусть он даст задание своим ребятам. Маршалл Томпсон, бывший сотрудник ФБР, во время гастролей заведовал охраной.

– А что ты будешь делать, если это окажется какой-нибудь журналист?

– Многое зависит от того, на кого он работает. Если он выполняет чье-то задание, выясним, много ли он знает, и попробуем откупиться эксклюзивным интервью.

– А если это вольная птица?

– Тогда я пропал. – Свободные журналисты продаются тому, кто дает большую цену. Чем сенсационнее материал, тем больше за него платят таблоиды. И с ними Коулу тягаться было бесполезно. Предложи он деньги, он гут же попал бы в положение шантажируемого. А это невесело.

– Как только что-нибудь узнаю, тут же сообщу Бадди.

Причины, по которым Коул когда-то избрал столь запутанный способ общения, исчезли за это время сами собой.

– Карандаш есть?

– Подожди минутку, – сказал Рэнди. – Все, записываю.

Коул дал ему номер телефона Холли.

– Попросишь Нила Чэпмена.

– Интересный выбор псевдонима.

– Чэпмен – отличный выбор. Именно он помог мне выйти из комы, помог вспомнить... – Он осекся, поняв, что говорит лишнее, но было уже поздно.

– Из какой комы? – тут же спросил Рэнди.

– Это долгая история. Расскажу, когда вернусь.

– У тебя был приступ? Рэнди решил не отступать.

– Меня еще разок приложили по голове, несколько месяцев назад, – нехотя сказал Коул. – Сейчас я в полном порядке.

– Черт тебя подери! Домой когда вернешься?

– Как только улажу все с Холли.

– А что там улаживать? Никак не понимаю, почему ты впадаешь в панику и смертельно боишься, что, узнав, кто ты такой, она тебя немедленно бросит? Какая разница, как тебя зовут? Ты – это ты.

– Тут дело обстоит немного сложнее. Холли вообще не доверяет певцам. Если бы не ребенок... – Черт, опять протрепался! Не язык, помело какое-то!

– Ребенок? – завопил в восторге Рэнди. – Ты собираешься стать отцом? Я буду дядей... И ты от меня это столько времени скрывал?

– Все не так просто, как кажется, – тихо сказал Коул.

– Да почему же? О! Я понял. Это из-за Белинды?

Коул тихо застонал. Опять он умудрился про нее забыть – начисто.

– Она все еще живет в доме?

– Естественно. А почему ей там не жить?

– Я несколько недель назад сказал ей, что между нами все кончено. Она должна была за это время подыскать себе другое жилье.

– Ты уверен, что она тебя поняла? Мне она ничего не говорила.

– Уверен. Но это не твоя проблема.

Вот и думай теперь. Если Белинда так и будет жить в доме, как ему убедить Холли, что он не такой же, как Трой?

– В этом я помогу с удовольствием, – сказал Рэнди. – Особенно, если это ускорит ваш приезд. Жду не дождусь тебя, Холли и моего племянничка.

– А что, если я скажу, что отец не я?

– Биологический?

– Да.

– Ну и черт с ним. Если вас это устраивает, значит, все отлично.

– Да?

– Конечно. Для меня ты отец, а я – дядюшка. И тут Коула поразила еще одна мысль.

– А Фрэнк дедушка. Рэнди расхохотался:

– Только не разрешай ему давать ребенку гитару в руки. Сам знаешь, чем это кончается.

Коул услышал, что к дому подъехала машина Холли.

– Мне надо идти, – сказал он. – Позвони мне, как только Маршалл что-нибудь выяснит.

– А что делать с Белиндой?

– Не знаю. Надо что-то придумать. Как бы не обидеть ее еще больше.

– Может, я смог бы...

– Мне действительно надо идти, Рэнди. – Холли уже поднималась на крыльцо.

– Можно я расскажу папе о ребенке?

– Нет! – Это никоим образом не входило в его планы.

– Это была просто проверочка, – хихикнул Рэнди. – До встречи, братец!

– Надеюсь, до скорой, – сказал сам себе Коул, кладя трубку на рычаг.

Хоть Коулу и надо было утром убрать всего две комнаты и работу он закончил гораздо раньше, чем Холли, она, увидев его стоящим посреди кухни, удивилась:

– Ты меня ждал?

– Я не нашел ничего к ленчу, может, сходим поедим гамбургеров?

Она положила сумочку на стол, сняла пальто, повесила его на спинку стула.

– В буфете есть банка тунца.

– На этой неделе мы ели тунца четыре раза. Не знаю, как тебе, но мне немного надоело. – После пикника прошло три дня. Все это время они вели себя как бывалые боксеры – близко друг к другу не подходили, все бродили кругами. Пожалуй, с голодом, который Коул испытывал, мог сравниться только его страх. Он никогда ничего не желал так страстно, как желал сейчас быть всегда вместе с Холли.

– Если в мотеле дела будут идти так же, Арнольд не сможет больше нас держать. Осень выпала дождливая, так что перемен к лучшему ждать не приходится.

– Все будет в порядке, Холли. Прорвемся. Она провела ладонью по его давно отросшим волосам.

– Как жаль, что я...

– Доверься мне. – Он обнял ее. Она положила голову ему на грудь.

– Я просто...

Он коснулся подбородком ее макушки, притянул ее к себе.

– Холли, ты меня не слушаешь. Я сказал, что мы прорвемся, и мы обязательно прорвемся.

– Я очень хочу тебе верить. Очень.

– Есть «но»? Ответила она не сразу.

– Мне очень нравится, что ты умеешь любоваться закатами, Нил, но только один из нас может быть мечтателем.

– Ты ошибаешься, Холли. Мечтателями могут быть и оба. И я тебе это докажу.

Она обвила руками его талию.

– Это, наверное, будет прекрасная жизнь.

 

Глава 22

Холли ждала, когда загорится зеленый сигнал светофора, и, как всегда, думала о Ниле. Прошла неделя после пикника, неделя, похоже, лучшая в ее жизни. Она снова научилась смеяться всяким пустякам, которые два месяца назад ее только раздражали. Проткнув локтем дырку в экране, вставленном в дверь вместо стекла, она не стала автоматически подсчитывать, сколько будет стоить починка, а даже обрадовалась. Все равно лето закончилось и надо ставить вторую дверь, деревянную. Нил тут же заявил ей, что она завоевала десять баллов по шкале идиотического счастья, которую он сам придумал. Холли пыталась разозлиться, но ничего не вышло. Особенно после того, как он обнял ее и поцеловал – в виде поздравления.

Нил пренебрег ее намеками на то, что она скоро станет слишком грузной и совсем непривлекательной. Но вдруг ее слова впечатались ему в подсознание? Хорошо бы, нет. Хотя, конечно, если появятся сомнения, это вполне понятно – она видела себя в зеркале.

Наконец загорелся зеленый. Она доехала до дома, остановилась у ворот, чтобы забрать почту, отложила в сторону рекламные листовки и тут увидела конверт, на котором был указан обратный адрес ее врача. Сгорая от любопытства, она его тут же вскрыла.

Увидев, что письмо обращено к Нилу, Холли смутилась. Взглянула на конверт – нет, это все-таки адрес ее врача. Зачем это он пишет Нилу? Она немного поколебалась, но потом, вспомнив слова матери про то, что женщина никогда не останавливается, стала читать.

«Уважаемый мистер Чэпмен!

Рад сообщить вам, что пришли результаты тестов на ВИЧ, и они отрицательные. Ваше беспокойство о том, не принесете ли вы вреда миссМердок или ее будущему ребенку в случае, если вступите с ней в интимный контакт, оказалось безосновательным.

Высылаю вам сведения о Ламазовских курсах, о которых вы спрашивали. Если вам понадобятся мои услуги, рад буду их оказать.

С уважением, Патрик Сидни, доктор медицины».

Сначала Холли никак не могла понять, зачем Нил проходил тесты, но потом до нее дошло. Он может дарить ей подарки всю жизнь, но ни один из них не будет ей так дорог. Она пошла к дому, искать его. Он оказался в душе.

Она хотела было постучать в дверь, сказать, что пришла домой и прочитала это письмо. Что любит его безумно, но тут вдруг поняла, что есть еще один способ показать ему, что именно она чувствует.

Не задумываясь о том, нормально ли она себя ведет, Холли сбросила с себя одежду.

Коул заметил мелькнувшую за стенкой душевой кабины тень, вышел из-под душа, открыл дверь и увидел Холли. Полотенце было обернуто вокруг ее тела, руки и ноги голые. Его словно жаром окатило, и он тихо застонал.

– Ты хоть представляешь, что ты сейчас со мной делаешь?

– Нет.

Он взглянул в зеркало. На спине у нее полотенце расходится, и под ним ничего нет.

– Что это значит, Холли?

– Я случайно распечатала письмо, адресованное тебе.

– Какое это...

– От доктора Сидни.

– О! – только и выдохнул он.

– Он сообщает, что пришли результаты тестов.

– Я просто подумал...

– Не надо ничего объяснять. Коул распахнул дверь пошире.

– Ты уверена? Она кивнула.

Его палец коснулся ложбинки между грудей. Он легонько потянул полотенце на себя, и оно с тихим шелестом упало на пол. Несколько долгих секунд он смотрел на нее, сгорая от желания.

– Ты войдешь или мне выйти?

Его взгляд сказал Холли все, что ей хотелось знать. Она была для него красавицей. Расплывшаяся талия ее не портила, как не портила родинка на груди. Она шагнула под теплый душ, в его объятия.

Вода накрыла их, как плащом. Коул наклонил голову, встретился губами с ее полуоткрытым ртом. Поцелуй был как взрыв, пронзивший все его тело.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – начал было он и замолчал. Всего несколько недель назад он рассуждал о том, что то, что возникло между ними, должно окрепнуть. Не вызовет ли у нее подозрение признание, сделанное при таких чрезвычайных обстоятельствах? Он подумал, не стоит ли сказать это попозже, а потом решил, что слишком долго руководствовался разумом.

– Я люблю тебя, Холли! Она взглянула на него.

– Я знаю. – Она улыбнулась. – Кажется, и я тебя люблю.

Он чуть-чуть отодвинулся.

– Кажется?

– Ну хорошо. Я знаю, что я тебя люблю.

– И что мы будем с этим делать? – Он хотел, чтобы именно она сказала, что они созданы друг для друга.

– Сейчас или потом? – спросила она, и в ее глазах блеснули задорные искорки.

Она нарочно ушла от ответа, но это было неважно. Довольно и того, что она рядом с ним. Напряжение ушло, его будто смыло водой. Коул шагнул к ней, ощутил ее тело близко-близко. Руки его скользнули по ее спине. Он вжался в нее, в мягкость ее живота.

Она застонала и обняла его, изнывая от желания.

– Даже если то, что я чувствую, это всего лишь игра гормонов, я хочу, чтобы так было всегда.

Коул радостно засмеялся. Этот миг, когда он стоял в крохотной душевой кабинке в городе Мэривилл, штат Теннесси, и держал в объятиях женщину, которую любил больше всего на свете, был для него самым прекрасным в жизни.

Холли коснулась ладонью его щеки.

– О чем ты думаешь?

– О том, как сильно тебя люблю.

Она дотронулась до шрама на виске, а потом до другого – над бровью.

– Лучше б там вместо тебя оказалась я.

Он взял ее руку, поцеловал в ладонь.

– Лучше там никому не оказываться. Она смотрела ему прямо в глаза.

– Потрогай меня, – шепнула она.

Руки его скользнули по ее телу, лаская изгиб шеи, покатое плечо, ямку чуть ниже поясницы. Он был нежен и внимателен, как никогда. Холли попыталась его поторопить, но он отвел ее руки и продолжал ласкать ее – губами и языком, медленно и сладко.

Наконец палец его коснулся заветной расщелины между ее ног. Холли возбужденно задышала, разум покинул ее. Тело уже ей не принадлежало. Она была во власти одного желания, одной страсти. Подстраиваясь под его ритм, она прижималась все сильнее к его руке. Нил наклонился и слизнул капельку воды с ее соска, припав к нему ртом. Холли оперлась спиной о стенку кабинки и впилась руками в плечи Нила. Глаза ее были прикрыты, она жадно ловила ртом воздух. Коул почувствовал, как дрожат ее ноги, и палец его нырнул глубже.

Холли открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Пьянящая, соблазнительная улыбка скользнула по ее губам. Она подалась вперед, коснулась губами его уха, рукой лаская его член, и шепнула:

– Может быть, перейдем в спальню? Коула снова обдало жаром. Этого дня он не забудет никогда!

Свет полной луны залил спальню, накрыл своим серебристым покрывалом двуспальную кровать. Коул, осторожно, чтобы не разбудить Холли, подложил руку под голову. Он не мог отвести от нее глаз.

Ему мучительно хотелось опять до нее дотрагиваться, чувствовать тепло ее губ, шелковистость кожи. Его тело все еще хранило в себе эти ощущения, огонь, пылавший в душе, все еще его согревал.

Когда они, наконец утолив свою страсть, лежали в объятиях друг друга, между ними возникла новая, еще более полная близость. Холли спросила его про шрам на ноге, он ей рассказал об аварии, радуясь тому, что говорит правду. Совсем скоро между ними уже не будет лжи.

Холли заворочалась, перевернулась на бок, спиной к нему. Он обнял ее, положил руку на ее живот, прижал к себе.

Ребенок зашевелился. Коула захлестнула волна счастья.

– В твоей жизни будут и звезды, и закаты, и поездки на океан, – пообещал он ребенку, которого уже воспринимал как своего.

Словно отвечая ему, ребенок снова пошевелился. В этот момент у них произошел какой-то мистический контакт. Коул знал наверняка, что Холли родит девочку. И неважно все остальное: свой, чужой, отец ребенка – он, Коул Вебстер.

– Доброе утро! – сказала Холли. Нил открыл глаза и улыбнулся.

– Ты такая красивая, – сказал он. Она тихо рассмеялась:

– Куда ты задевал свои очки? Сейчас я их принесу.

Он приподнялся на локте, склонился над ней и чмокнул в нос.

– Мне они не нужны.

– Если хочешь, чтобы я тебе поверила, скажи, куда ты метил этот поцелуй.

– Именно туда, куда и получилось, – в подбородок. – Он обнял ее и притянул к себе. На сей раз он целовал ее в рот, и намерения его были совершенно очевидны.

Холли придвинулась к нему. Невероятно, но достаточно было одного-единственного поцелуя, и она уже была готова. Каким-то чудом, занимаясь с ней любовью, он убедил ее в том, что она самая сексуальная в мире женщина, и она теперь упивалась этим знанием. Она не испытывала с ним ни малейшего стеснения. Ей не нужно было прятать себя, притворяться, чтобы доставить ему удовольствие.

Она нравится ему такой, какая она есть. Сердце ее замерло на мгновение. Нет! Он любит ее такой, какая она есть! Она знала это наверняка. Прошлой ночью он повторял это снова и снова, пока она наконец не поверила.

Нил поцеловал ямочку у нее за ухом. Холли повернула голову и вздохнула.

– Если будем продолжать в том же духе, то опоздаем на работу, – сказала она, изо всех сил стараясь говорить убедительно.

Он отодвинулся, внимательно на нее посмотрел и усмехнулся:

– Я сказал Арнольду, чтобы раньше полудня он нас сегодня не ждал.

– Ты что, был настолько в себе уверен?

Он взял в ладонь ее грудь и стал большим пальцем ласкать сосок.

– Иначе и быть не могло. Это было для меня самым важным.

– Ты сумасшедший!

– Нет. Я просто человек, который нашел то, что искал всю жизнь.

Она кончиками пальцев гладила его подбородок, коротко подстриженную бородку.

– Самое удивительное то, что я тебе верю.

– Я хочу, чтобы ты в этом никогда не сомневалась. Что бы ни произошло.

Эти слова ее насторожили.

– Ты говоришь так, будто ждешь чего-то.

– Правда? – сказал он чересчур бодрым голосом. – Ей-богу, ничего конкретного не имел в виду.

Нет, что-то все-таки было. Холли почувствовала страх.

– Нил, если есть что-то, о чем я должна знать, просто скажи, и все.

Он поцелуем заставил ее замолчать.

– Если хочешь поговорить, – прошептал он наконец, – мы поговорим, но не в таком положении. Лежа с тобой в кровати, я могу думать только о любви.

Его слова возбуждали не меньше, чем ласки.

– Ладно, – ответила она. – Что бы это ни было, это подождет.

Час спустя, когда Коул принимал душ, Холли зашла в ванную.

– Я пойду в магазин за яйцами, – сказала она.

Он приоткрыл дверь кабинки и взглянул на нее.

– Если минутку подождешь, я пойду с тобой.

– Да пока ты вылезешь, я успею и туда, и обратно.

– Ты что, проголодалась?

– Смертельно.

– Тогда иди. Жду.

Она подошла, чтобы его поцеловать, и едва не забыла про завтрак. Тело ее отказывалось ей повиноваться. Взгляд, прикосновение, поцелуй – и она теряла голову.

– Если хочешь позавтракать, – предупредила она его, утирая с носа капельку воды, – будь добр, к моему приходу оденься.

Он сладострастно хмыкнул.

– Как ты думаешь, что скажут Лерой с Арнольдом, если мы попросим на пару деньков отпуск?

Она отвела ему с глаз прядь волос.

– Мне нет никакого дела до Лероя и Арнольда. – Господи, как же надоело быть практичной и рассудительной! – Меня волнует, что скажет электроузел, если мы в следующем месяце не оплатим счета.

Коул посерьезнел:

– Мы с тобой кое о чем поговорим, когда ты вернешься.

Она знала, к чему он клонит, и уже решила, что не будет с ним спорить. Пусть отныне и вовеки он помогает ей платить по счетам.

– Я люблю тебя.

– Об этом и думай всю дорогу, – напутствовал он ее.

Она хотела услышать кое-что другое, поэтому повторила:

– Я люблю тебя, Нил Чэпмен.

– И я тебя люблю, Холли Мердок. Она улыбнулась.

– Вот так-то лучше.

– Я буду говорить тебе это по сто раз на дню, если ты мне кое-что пообещаешь.

– Неужели чувства могут быть предметом сделки? – поддразнила она его. – Как тебе не стыдно!

– Если ты действительно веришь, что я тебя люблю, Холли, мы все преодолеем.

– С чего бы это мне тебе не верить?

– Не знаю, – ответил он, немного помолчав.

Она обхватила его лицо ладонями, по руке у нее потекла струйка воды.

– Не грусти. У нас все будет отлично. Нет ничего такого, с чем бы мы с тобой вдвоем не справились.

– Я тебя люблю.

Она поцеловала его, медленно и нежно.

– Осталось еще девяносто восемь, Чэпмен.

– Возвращайся поскорее, – пробормотал он.

– Выжму из «Корсики» все возможное.

К тому времени, как Холли добралась до стоянки у магазина, ее планы относительно завтрака радикальным образом переменились. Яичница с ветчиной и оладьи, о которых она думала, удивительно долго готовить и еще дольше есть. Овсянка – пища не только полезная, но и быстрая. Так и поступим.

Она поймала свое отражение в витрине и так удивилась, что подошла поближе. По лицу у нее расползалась самоуверенная улыбочка, и не было никаких сомнений относительно того, как она провела ночь. Она попробовала придать лицу серьезное выражение, потом переменила его на милое и добродушное, но предательская улыбка не исчезала.

Оставалось только как можно быстрее все купить и постараться не налететь на знакомых. Опустив глаза в землю, она вошла в магазин.

Никто ее не остановил, никто даже не взглянул в ее сторону. Она положила в тележку продукты и направилась к кассе. Женщина, стоявшая впереди, вдруг вспомнила, что у нее в сумке есть купоны на скидку. Пока кассирша их сортировала, Холл и взглянула на стенд с глянцевыми журналами и таблоидами. И тут вдруг обмерла. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди, руки вцепились в ручку тележки. Несколько долгих мгновений она смотрела на мужчину, фотография которого была помешена на первой странице «Уорлд репортер», пытаясь как-то уложить в голове то, что понять было невозможно.

– Проходите, пожалуйста, – сказала ей кассирша.

Холли подняла глаза и поняла, что слова были обращены к ней.

– Мадам, пододвиньте, пожалуйста, тележку. Она тупо сделала то, о чем ее просили. Кассирша уже собралась назвать сумму, и тут Хол-ли сказала:

– Подождите! – Она потянулась за газетой.

– Вот так история, правда? – улыбнулась кассирша. – Они так и не смогли найти Элвиса, а сейчас обещают вознаграждение тому, кто сообщит, где Коул Вебстер.

– Коул Вебстер? – переспросила она, нахмурившись.

Кассирша развернула газету к ней лицом.

– Его подружка считает, что сейчас он должен выглядеть примерно так.

Нил – Коул Вебстер? У него есть подружка? Холли зажала рот рукой и поняла, что сейчас ее вырвет.

...Коул вышел из душа и начал одеваться. Вдруг он понял, что не может ждать Рождества, а подарит Холли колыбельку прямо сейчас. Он хотел сделать ей подарок, чтобы отметить перемену в их отношениях, он хотел, чтобы она поняла – он воспринимает их троих как одну семью. Он очень гордился тем, как получилась колыбель, и умирал от желания показать Холли, что можно сделать, просто покрасив вещь. Лучшего момента не найти.

Он принес из гаража все части и стал собирать их на кухне, напевая себе под нос. Время от времени он замолкал, чтобы послушать, не едет ли ее машина. Он очень хотел встретить ее у дверей, но работа так его поглотила, что он не заметил, как она вошла и встала в дверях, наблюдая за ним.

Он хотел сказать что-нибудь ласковое, но, увидев выражение ее лица, осекся.

– Что случилось? – спросил он, кладя отвертку на стол.

Когда он шагнул к ней, она выставила вперед руку.

– Не прикасайся ко мне.

– Холли, в чем дело? – По спине пополз липкий страх.

– Как ты мог такое сделать? Зачем? – Она качала головой из стороны в сторону, словно отказываясь понять и принять что-то, что причиняло ей боль.

– Объясни, о чем ты говоришь. – Только одно могло ее так потрясти, но он не хотел признавать очевидное. Они столько времени провели вместе. Как она могла так внезапно понять, кто он такой? Причем именно в это утро.

В ее руке он заметил «Уорлд репортер». Не сводя с него глаз, она развернула газету на первой полосе. Коул мог и не смотреть туда, но его взгляд словно притягивало к рисунку. То, что он увидел, поразило его, как удар молнии.

Это не был фоторобот, составленный кем-то, кто прослышал про больницу и попытался представить себе, как бы выглядел Коул Вебстер после травмы. Сходство было просто поразительным. Этот кто-то точно знал, как он выглядит.

Удар ножом причиняет меньше боли, чем мысль о том, что тебя предали. Меньше десяти человек знало, что с ним случилось после аварии. Только двоим из врачей было известно, кого на самом деле они лечили; остальные знали его под вымышленным именем.

Ему было больно думать о том, что кто-то, кому он доверял, мог так с ним поступить, но портрет был таким подробным – и форма бороды, и расположение шрамов. Под рисунком было еще кое-что, чего он сразу не заметил: объявление о награде в десять тысяч долларов первому человеку, который позвонит и сообщит о местонахождении Коула Вебстера. Ему не нужно было читать, что еще там написано. Рассказ о его карьере, список женщин, с которыми он общался, имя той, которая ждет его возвращения.

У него было слишком мало времени.

– Ты мне лгал. Все это время ты мне лгал, – глухо сказала Холли.

Коул протянул к ней руку. Она отпрянула.

– Прости. – Он не знал, что еще сказать. Как найти слова, которые помогут ей понять?

– Будь ты проклят! – Она швырнула газету ему в лицо. – Ты не имел права заниматься со мной вчера любовью.

На сей раз он оказался проворнее и сжал ее в своих объятиях. Холли отчаянно вырывалась.

– Ты бесишься оттого, что мы занимались любовью, Холли? Или оттого, что полюбила?

– Я тебе доверяла! – Голос ее звенел от боли. – Я не хотела этого. – Она перестала сопротивляться и стояла как столб. – Господи, какая же я дура!

– Я никогда не лгал тебе, Холли. Только про имя.

– Может, впрямую и не лгал, но слишком о многом умалчивал. В том числе и о женщине, которая ждет, что ты к ней вернешься. А дурочка Холли – отличная остановка для отдыха на слишком длинном пути.

Зазвонил телефон, и Коул на мгновение ослабил объятия. Холли вырвалась и пошла к аппарату.

– Не бери трубку, – велел Коул.

– Я буду делать то, что пожелаю, – отрезала она. – Пока что это мой дом и мой телефон. – Она рывком подняла трубку. – Алло! – Это прозвучало скорее как обвинение, а не как приветствие.

Мгновение спустя она бросила презрительный взгляд на Коула.

– Одну минутку, – сказала она тому, кто был на другом конце провода. А Коулу бросила: – Это тебя.

Он колебался. К нему возвращались проблемы из прежней жизни, когда поводом для статьи могло послужить то, что ты подошел к телефону, или то, что не подошел.

– Он себя назвал?

– Это человек по имени Фрэнк. Коул взял трубку.

– Если ты звонишь рассказать про статью в «Уорлд репортер», ты опоздал. – Холли собралась уйти. Коул схватил ее за руку. На сей раз она не сопротивлялась.

– Мне очень жаль, Коул. Все это случилось совершенно неожиданно. Джэнет говорит, что ее информаторы из этой газеты даже не подозревали, что готовится материал про тебя. Все делалось тайно, за закрытыми дверями.

Коулу было необходимо на ком-то сорвать злость. Он вдруг подумал, что полгода назад избрал бы объектом Фрэнка, вне зависимости от того, заслуживал тот этого или нет. Еще больше его поразила мысль про то, что Фрэнк бы это стерпел.

– Очевидно, они отлично понимали: если мы узнаем, что они готовят, мы не дадим разрешения. Ну, что собираешься делать?

Коул совсем было собрался сказать отцу, что сам в состоянии о себе позаботиться, но понял, как оскорбительно это прозвучит. Неужели он ничему не научился за эти полгода? Настала пора признавать силу отца, а не выискивать его слабости. Фрэнк был непревзойденным кризис-менеджером.

Не успел Коул ответить, как раздался громкий и настойчивый стук в парадную дверь. Хол-ли прямо подскочила, услышав его, и попыталась обойти Коула. Он перехватил ее и держал крепко.

– Подожди минутку, – попросил он Фрэнка, а потом сказал Холли: – За мной не ходи.

Она сердито уставилась на него:

– Мне надоело тебя слушать, Нил. Или Коул. Или как там тебя зовут?

– Черт возьми, Холли! Это не игрушки. Ты либо будешь делать то, что я скажу, либо я найду способ тебя заставить. – Он шагнул к ней, явно показывая, что не шутит. – Ты меня поняла?

– Да, – сказала она мрачно.

Коул вошел в спальню и, осторожно отодвинув занавеску, выглянул во двор. На крыльце стояла дама в сером костюме, а за кустом прятался человек с фотоаппаратом. В этот момент к воротам подъехала еще одна машина. Из нее вышла точно такая же парочка.

Как им удалось так быстро его обнаружить? Мозг подсказывал десятки вариантов. Живя в Мэривилле, он не пытался маскироваться, не прятался. В газету мог позвонить кто угодно: соседка, которая занимала у него стакан сахара, официантка из ресторана. Десять тысяч долларов – куш немаленький.

Коул вернулся в кухню и взял трубку.

– Сделай, что хочешь, Фрэнк, только забери нас отсюда. И побыстрее.

 

Глава 23

К тому времени, как Фрэнк перезвонил и сказал, что все устроено, вокруг дома собралось столько журналистов и фотографов, что они уже не умещались во дворе. Кое-кто расположился прямо у соседей. Они выкрикивали вопросы и просьбы сфотографироваться. Холли не могла спокойно закончить разговор с дедушкой. Она повесила трубку, пообещав рассказать ему подробности, когда он встретит ее в аэропорту в Финиксе. Пока не приехала полиция и не потребовала освободить частные владения, толпа смяла кусты, с веревок сорвали белье, кто-то залезал в их машины, по неосторожности или намеренно разбили окно в гостиной.

Они сидели за столом на кухне. У Холли в руках была чашка горячего какао, которое сделал ей Коул. Он сам пил кофе. И тут она заявила:

– Я хочу, чтобы ты понял только одно. Я еду с тобой из-за ребенка. Если бы не он...

– Она, – мягко, но вместе с тем уверенно поправил ее Коул.

Она смерила его презрительным взглядом.

– Если бы не он, я бы с тобой никуда не поехала.

Коул решил, что сейчас не время рассказывать Холли, как он узнал, что это девочка. Он расскажет это потом, когда она будет вспоминать первую ночь их любви и все то невероятное и волшебное, что было между ними. Он отказывался даже думать о том, что эта ночь может оказаться единственной. Холли, безусловно, была в этом сейчас убеждена, но он обязательно найдет способ доказать ей обратное. Чего бы ему это ни стоило.

Через полчаса прибыл лимузин, охранники заняли свои позиции, и Холли с Коулом перебежали с крыльца в машину под треск затворов фотоаппаратов и молнии вспышек. Из Мэривилла в аэропорт Алкоа их сопровождал кортеж из полицейских машин, машины журналистов тянулись сзади. А там их ждал частный самолет, присланный Фрэнком.

Лимузин выехал прямо на взлетную полосу. Шофер остановил машину у самого трапа, чтобы Холли с Коулом было удобнее. Коул пытался заслонить Холли от репортеров, выстройвшихся у самолета, чьи объективы были нацелены прямо на трап, но он по опыту знал, что, если речь идет о такой сенсации, как эта, качество фотографий мало кого волнует. Главное, чтобы был материал на первую полосу.

– Я никогда раньше не летала на самолетах, – сказала Холли деревянным голосом, садясь в кресло, указанное ей Коулом.

Он сел напротив.

– Ты боишься?

– Даже если и так, все равно то, что снаружи, страшнее.

– Скоро ты привыкнешь летать, а репортеров научишься просто не замечать.

– Этого никогда не будет, Нил.

Он не стал ей возражать. У нее шок. Это пройдет.

– Если тебе не нравятся самолеты, будем пользоваться автобусами, – сказал он как ни в чем не бывало, надеясь, что она поддержит разговор в том же русле. – Это удобнее всего на гастролях. Ты даже представить себе не можешь, какой там комфорт.

– Не надо об этом, – сказала она. – Все кончено.

– Как ты можешь так легко сдаваться, Холли?

– Я не могу так жить. Даже если бы я попыталась, я не хочу такой жизни для своего ребенка. Это неестественно. Ты же не хуже меня знаешь, что я сегодня поехала с тобой против своего желания, Нил... Коул. – Она отвернулась и уставилась в иллюминатор. – Человека, которого я полюбила, звали Нил Чэпмен. А Коула Вебстера я даже не знаю. Почему я вдруг захочу провести с ним всю жизнь?

Он не знал, как ей ответить, какие найти слова. Наконец самолет пошел на взлет. Коул пристегнул ремни.

– В Мэривилле для меня теперь жизни нет, – задумчиво произнесла она. – Ты навсегда изменил все. Я просто не смогу больше быть самой собой. Я всегда буду «женщиной Коула Вебстера». Черт возьми, мне нравилось быть тем, кто я есть. Мне противно, что я этого лишилась. Но ничего уже не исправить.

– Мне очень жаль. – Если бы он сказал что-то еще, пытаясь вывернуть наизнанку ее слова, это бы было неуважением к ее боли. Они оба знали, что это правда.

– Посмотри-ка, – сказала она, показывая на иллюминатор. – Они нас даже не видят, но все равно продолжают фотографировать. – В голосе ее звучали истерические нотки. – Они что, ошиваются здесь в надежде на то, что самолет рухнет? Боятся упустить самое интересное? – Она взглянула на него. В ее глазах стояли слезы. – Я не могу так жить. – Эти слова звучали как мантра, мантра, придуманная сегодня утром.

– Я знаю, как это отвратительно выглядит, как это может напугать. – На самом деле, взглянув на происходящее ее глазами, он вспомнил о том, что чувствовал, когда впервые попал в поле зрения прессы, и подумал, как давно к этому привык. – Не буду тебе лгать. Это не из ряда вон выходящий случай. Это часть моей жизни. Мне она не нравится. Я хочу всегда иметь в запасе лазейку, чтобы можно было этого избежать. Я хочу, чтобы можно было запретить бульварным газетенкам печатать полуправду и неприкрытую ложь, но чаще всего это не удается. Завтра утром все они будут полны грязными измышлениями. Сегодня ты увидела то, от чего я бежал. Поэтому я и оказался в Мэривилле, поэтому и повстречал тебя.

– Ты хочешь сказать, что стал Нилом Чэпменом только для того, чтобы скрыться от журналистов?

– Все гораздо сложнее, – признался он. – После аварии, о которой я тебе рассказывал, я стал сомневаться и в себе, и в своих близких. Только когда ты заставила меня снова петь, я вспомнил, почему я люблю это. Понял, что, на горе или на радость мне это дано, но музыка – дело моей жизни.

А тебе я не признавался в том, кто я, только потому, что знал, как ты относишься к таким, как я. Именно это меня останавливало. Я думал, что, если дам тебе еще немного времени, ты поймешь, что я другой. Тут-то все и произошло.

– Ты не другой, ты просто решил, что ты другой. Как ты мог говорить, что любишь меня, когда тебя ждала в Калифорнии другая?

Она смотрела на него почти равнодушно, но дрожь в голосе выдавала ее истинные чувства. Ну разве можно ей объяснить про Белинду? Она сочтет его развратным и легкомысленным. Он отстегнул ремни, подошел к Холли и взял ее за руку. Она демонстративно сложила руки на грут ди и уставилась в иллюминатор, пытаясь защититься от волны, шедшей от него, которой она на самом деле не могла сопротивляться.

Коул снова уселся в кресло.

Она взглянула на него и сказала: – У тебя есть время до Финикса. Попробуй меня убедить.

Самолет приземлился в Финиксе под вечер. Коул раньше никогда не видел Холли такой усталой. Однако, поймав на себе его взгляд, она попыталась изобразить на лице улыбку. Он уже связался по телефону со встречающими, обговорил план в деталях, а еще по ее просьбе позвонил Лерою и Арнольду и сообщил им, что они лишились двух работников. Коул знал, что эти двое и так все поняли, но готов был выполнить любую просьбу Холли.

– Со мной все в порядке, – сказала она, заметив в его взгляде беспокойство.

– Я не хочу оставлять тебя здесь. – Он не просто знал, он всем нутром чувствовал, как будет по ней скучать. Конечно, разумнее всего спрятать ее от толпы репортеров, которая будет ждать его дома, но им не следует расставаться. Не следует, и все. Это так же точно, как то, что завтра утором рассвет будет на востоке.

– Нам надо некоторое время побыть на расстоянии друг от друга, – сказала она рассудительно. – Мне надо о многом подумать, а тебе... Я даже представить себе не могу, сколько всего предстоит тебе.

– Но ты не передумала? – Ему с большим трудом удалось переломить состояние Холли от враждебности к пониманию.

– Пока что единственное, в чем я уверена, так это в том, что люблю тебя.

– Обещай, что ты будешь верна своим чувствам. А если что-то изменится, дай мне шанс все исправить.

– Я ничего не предприму, не поговорив сначала с тобой. – Она взяла его за руку и легонько пожала.

Самолет развернулся и подъехал к небольшому частному терминалу. Коул выглянул в иллюминатор, но никого подозрительного с фотоаппаратом не заметил.

– Кажется, нам удалось уйти от преследования, – заявил он. – По крайней мере несколько дней ты будешь у дедушки в полной безопасности. К тому времени все уляжется, и ты сможешь приехать в Лос-Анджелес, не боясь столкнуться со стадом репортеров.

– Ты так уверен во всем. – В голосе ее все еще звучала горечь. Ей было трудно.

– Эта история будет сенсацией не дольше недели. Как только мы устроим пресс-конференцию и эти шакалы удостоверятся, что я практически тот же человек, каким был год назад, они переключатся на кого-нибудь другого. – Углом глаза Коул заметил человека, который как сумасшедший махал руками при виде самолета. На нем была синяя рубашка и темно-зеленые брюки, и выглядел он так, будто готов был взорваться от волнения. Коул показал на него Холли.

– Наверное, это твой дедушка.

Она тут же его узнала и улыбнулась тепло и ласково.

– Дедушка всему отдается целиком.

Коул обрадовался, заметив, что в ее глазах снова появился блеск. Жаль только, что к нему это не имеет отношения. Он огляделся по сторонам и заметил в сторонке женщину в синем костюме и с портфелем в руке. Как приятно, что Фрэнк, как всегда, обо всем позаботился. Самолет подъехал совсем близко к встречающим. Холли прильнула к иллюминатору и помахала рукой дедушке, а потом сказала:

– Не перестаю удивляться тому, как защищает нас наш разум, заставляя не думать о том, как сильно мы по кому-то соскучились.

– Это наблюдение или пророчество? Вопрос заставил ее задуматься.

– Не знаю. – Она обернулась к нему. – Возможно, и то, и другое.

И снова у Коула возникло предчувствие. Не стоит покидать Финикс без Холли. Ну зачем Фрэнк допустил, что Белинда едет в аэропорт вместе с Рэнди?

Раздался голос пилота по громкой связи:

– Подъехал бензозаправщик, который мы заказывали, мистер Вебстер. Зальем баки и попросим разрешения на высадку.

Коул нажал на кнопку интеркома.

– Спасибо. – Он посмотрел на Холли и увидел, что ее глаза словно пеленой подернулись. – Что такое?

– Не могу поверить, что вижу тебя таким. Для меня здесь все так ново и незнакомо, а ты чувствуешь себя совершенно уверенно. Я никогда не летала на самолете, а ты знаешь, зачем все эти кнопки. Вчера вечером ты был простым парнем, который... – Она запнулась, глубоко вздохнула, потом зажала рот рукой, и из глаз у нее брызнули слезы. – Который купил подержанную колыбельку и превратил ее в...

– Я думал, ты не заметила, – сказал он.

– А что, если ее там уже нет?

Он пересел на кресло с ней рядом, взял ее за руку.

– Все в порядке, Холли. Я достану другую.

– Не хочу другую!

– Тогда я пошлю кого-нибудь в Мэривилл, и нам ее привезут.

Она, нахмурившись, взглянула на него:

– Все так просто. Это что, все богатые такие?

Коул не успел ответить, потому что самолет остановился, второй пилот вышел из кабины, намереваясь открыть дверь. Холли выпрямилась и пригладила ладонью волосы.

Через несколько секунд раздался громогласный оклик:

– Холди, детка, где они тебя прячут?

– Я здесь, дедушка!

Коул встал и отошел в сторону. Но Хорас Мердок, вместо того, чтобы кинуться к внучке, шагнул к Коулу. Несколько секунд он его пристально изучал и наконец сказал:

– Так это ты тот парень, который впутал Холли в это безобразие?

Заявление застало Коула врасплох. Он не знал, то ли ему принять вину на себя, то ли увильнуть. И тут он понял, что дедушка имеет в виду беременность Холли. Она успела предупредить его по телефону, но, увидев внучку собственными глазами, старик был не в силах справиться с нахлынувшими чувствами.

– Я понимаю, что выглядит это не слишком красиво, но хочу, чтобы вы знали...

– Ты не должен передо мной оправдываться, сынок. Я всего лишь говорю о том, что вижу. Если ты хорош для Холли, то хорош и для меня. – Он протянул Коулу обе руки.

– Я люблю вашу внучку, мистер Мердок. – Коул понял, что ему нравится произносить эти слова вслух.

– Естественно. – Он взглянул на Холли и улыбнулся. – Разве ее можно не любить?

– Ты выглядишь просто великолепно, дедушка, – сказала ему Холли. – Видно, здешний климат тебе на пользу.

– А ты похожа на чайную розу, детка, помнишь, их бабушка выращивала? – Дед заключил Холли в объятия.

Коул заметил, что в салон вошел еще кто-то. Это была женщина в синем костюме, ждавшая его. Он извинился и отошел.

– Я привезла деньги, о которых вы просили, – сказала она, протягивая ему конверт.

– Благодарю вас. – Коул заглянул внутрь, чтобы удостовериться, всю ли сумму прислали.

Она кивнула:

– Рады были вам помочь. Если вам понадобится что-нибудь еще...

– Нет, благодарю.

– Тогда я желаю вам приятного полета. Всего доброго!

Коул вернулся к Холли и ее дедушке. Конверт он передал Хорасу.

– Если бы я дал деньги Холли, мне бы до ночи пришлось уговаривать ее это принять.

Хорас не стал заглядывать внутрь, а просто взвесил конверт на ладони. После чего спросил, подозрительно прищурившись:

– Вы думаете, ей понадобится столько на такое короткое время? Я.понял так, что она проведет у меня всего пару дней.

И тут до Коула дошло, что эти деньги могли показаться отступным.

– Есть больницы, в которые не принимают, если у тебя нет страховки или если ты не можешь доказать, что у тебя есть деньги на оплату счетов. Я не жду неприятностей, но и рисковать не хочу.

– Он прав, дедушка, хоть мне и противно в этом признаваться. – А Коулу она немедленно заявила: – Не смей больше ко мне и близко подходить.

– Я думал только о ребенке и о том, какой ты порой бываешь упрямой в денежных вопросах.

– Ты знаешь меня не так хорошо, как думаешь, Коул Вебстер! Если понадобится, я ради ребенка украду ящик для пожертвований Армии спасения.

– Разумеется. А потом загонишь себя работой до смерти, чтобы расплатиться, – возразил он.

Хорас только ухмыльнулся:

– Так вот как у вас обстоят дела. Мне всегда было интересно узнать, какого мужчину Холли выберет. – Он взглянул сначала на Холли, потом на Коула и сказал: – Да, ребеночек у вас будет что надо.

Холли дернула плечом. Коул улыбнулся:

– Особенно, если она пойдет в мать.

– Он! – непримиримо поправила Холли.

– Если не хотим попасть в пробку, нам надо поторопиться, – сказал Хорас. Он положил Коулу руку на плечо. – Надеюсь, парень, скоро мы познакомимся с тобой поближе.

– Спасибо, мистер Мердок.

– Я рад, что ты не забыл правил поведения, которым учила тебя мама, но мы сейчас одна семья, и ты уж зови меня Хорасом. – Он шагнул к двери. – Холли объяснила, что ты не можешь выйти из самолета, иначе те, кто тебя узнает, будут за ней следить, поэтому я подожду снаружи, а вы тут попрощайтесь наедине.

—Ты знаешь мой домашний телефон? – спросил Коул, когда Хорас вышел. – А тот, который в машине?

– Мне помнится, ты говорил, в фургоне твоего брата нет телефона.

– Нет, но...

– Я шучу, – грустно произнесла Холли.

– Не надо. Все слишком серьезно. Я хочу знать, что ты можешь со мной связаться в любой момент.

– Но речь идет всего о паре дней, – возразила она.

– Правда?

– Я люблю тебя, Нил... Коул. Я скоро привыкну называть тебя правильно.

– Тебе достаточно любви ко мне, чтобы вернуться? – Он понимал, что не надо об этом спрашивать, но не мог сдержаться.

Она ответила не сразу, а потом выпалила, честно, как всегда:

– Я не знаю.

Он предпочел бы услышать совсем не это. Поцелуй был долгим и нежным, Коул хотел, чтобы она сохранила память о нем. Он не мог ее потерять.

Через два часа Коул уже спускался по трапу. Его приветствовал радостный и победный клич его брата Рэнди. К такой встрече он готов не был. Рэнди обнял его и едва ли не закружил вокруг себя.

– Как это здорово – снова тебя увидеть! – сказал Рэнди, продолжая хлопать его по плечу.

Коул рассмеялся.

– И я чертовски рад видеть тебя. – За время своего отсутствия Коул понял, что дом – это не просто место, где живут люди.

– Как Холли? – спросил Рэнди. – Она нормально все переносит? – Не дав Коулу ответить, Рэнди продолжал: – Надеюсь, эти волнения не повредят ребенку. Она знает в Финиксе хорошего врача? Не думаю, что он ей понадобится, но надо быть готовыми ко всему.

Коул чуть отстранился и внимательно посмотрел на Рэнди:

– У тебя что-то на уме?

– Да пошел ты! – рассмеялся Рэнди. – Я просто чертовски рад, что ты дома. Ну что, будешь отвечать или тебя пытать?

– С Холли все в порядке. – Коул поправил на носу очки. Скорее бы уж опять перейти на линзы. Подлетая к Лос-Анджелесу, Коул понял, что соскучился по очень многому. – Во всяком случае, когда мы расстались, выглядела она неплохо. Она справилась с новостью лучше, чем я мог ожидать. Но такая уж она есть. Она позволила этому подонку Трою Мартину бросить ее и даже... – Коул запнулся. Пожалуй, сейчас не время и не место рассказывать Рэнди про Троя Мартина. – Мне просто поперек горла встает его стремительная карьера.

Рэнди обнял Коула за плечи, повел его к ангару.

– И он многого добьется, если, конечно, сам себе не навредит.

За их спиной взлетал самолет, поэтому следующий вопрос Коул прокричал:

– У тебя есть новости от Маршалла?

– Он напал на след человека, который приходил к Майку и Эрику. Это частный детектив, наш, из Лос-Анджелеса. Когда-то он делал кое-какую работу для Маршалла. Считается хорошим профессионалом и берет недешево.

– Что-то мне подсказывает, что его нанял тот же человек, который поместил рисунок в «Уорлд репортер». Только я не могу понять, зачем это было сделано.

– Ты и представить себе не можешь, что здесь началось сегодня с утра. Вокруг дома столько репортеров, что Фрэнку понадобилось минут пятнадцать, чтобы пробраться сквозь толпу.

– Как получилось, что никто за тобой не следил?

– Фрэнк отослал меня, как только поговорил с тобой. Мы с Белиндой пережидали в мотеле в Эль-Монте. Потом он позвонил нам туда и сказал, когда и где тебя встречать.

– А где Фрэнк сейчас?

– Они с Джэнет поехали в Лос-Анджелес-ский аэропорт, чтобы сбить репортеров со следа. – Рэнди провел Коула вокруг здания.

Они шли к фургону Рэнди, и тут Коул увидел Белинду. Она стояла в белом обтягивающем комбинезоне у передней дверцы. Никогда еще она не выглядела столь соблазнительной.

Рэнди заметил, куда смотрит Коул.

– Фрэнк просил ее одеться незаметно.

– Да, боюсь, предстоит трудный разговор. Прости, что я тебя в это втянул, – сказал Коул. – Я догадываюсь, что Фрэнк пытался уговорить ее дождаться меня дома.

– А она пыталась оставить дома меня. Хотела встречать тебя одна.

Белинда походкой профессиональной манекенщицы направилась к ним. Подойдя к Коулу, она одарила его торжествующей улыбкой.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказала она чуть хриплым голосом. – Так бы тебя и съела. Учти, тебе это грозит, как только мы останемся наедине.

Коул кинул озадаченный взгляд на Рэнди. Такой Белинды он не знал. Женщина, которую он оставил дома полгода назад, никогда бы не стала говорить так при ком бы то ни было. Не то что она этого не умела. Но так они разговаривали только в спальне.

Белинда тут же заметила его растерянность и сказала:

– Рэнди отлично понимает, как долго мы были в разлуке. Я просто с ума схожу по тебе. – Она шагнула к нему, обняла и страстно поцеловала.

Коула поразило, как неприятен ему был этот поцелуй. Он думал, что, встретившись с Белиндой, будет испытывать к ней сострадание, почувствует себя виноватым, но враждебности к этой женщине он от себя никак не ожидал.

– – Помни, что мы не должны привлекать внимания, – сказал он ей.

– Да ладно, пусть Рэнди видит... – Тут она внезапно поняла, что, пожалуй, зашла слишком далеко. – Ты прав. Извини. У нас с тобой будет еще много времени. – Она взяла его под руку, прижалась к нему, и они пошли к машине.

После того разговора, когда он предложил ей расстаться, Коул понял: без борьбы Белинда сдаваться не собирается. Но такого натиска он не ожидал. Белинда вела себя как человек, дошедший до последней степени отчаяния.

Коул машинально подал Белинде руку, помогая ей сесть, а сам все пытался разобраться в том, что его так насторожило. И тут вдруг ему стало все ясно.

Он вспомнил, как она улыбнулась, когда его увидела.

Это была улыбка не женщины, которая радуется встрече с возлюбленным, это была улыбка победительницы.

– Сколько тебе заплатили за рисунок, Белинда?

Она смертельно побледнела.

– Не понимаю, о чем ты, – пробормотала она.

– Надеюсь, тебе хватит, чтобы продержаться, пока не найдешь новую жертву. С меня достаточно.

– Как ты можешь обвинять меня в таких вещах? – Она положила ладонь ему на колено. – Путешествие было трудным, – сказала она рассудительно. – Ты устал. Когда мы приедем домой, ты отдохнешь, и все изменится.

Вот увидишь.

– Зачем ты это сделала, Белинда? – Коул был очень зол, но ему все-таки хотелось понять причину. – Из-за денег?

Глаза ее забегали, они облизнула губы.

– Я не... я не стала бы... – Она крепче сжала его руку. – Коул, пожалуйста, вспомни, что мы значили друг для друга.

Он едва не расхохотался:

– Неужели мной всегда было так легко управлять?

– Ты должен понять. – Она сломалась и проговорилась. Нужно было срочно спасать положение. – Я страстно хотела, чтобы ты вернулся. И я боялась. Да-да, я безумно боялась. Мне было так одиноко. Ты даже представить себе не можешь, как я жила без тебя. – Она в отчаянии посмотрела на Рэнди. – Скажи ему, что я вытерпела. Ты же видел. Скажи ему!

– Не впутывай в это Рэнди, – сердито произнес Коул.

– Посмотри на меня, Коул, – велела она. – Подумай о ночах, которые мы провели вместе. Я же воплощение всех твоих эротических мечтаний. Все может вернуться.

– Напиши это в объявлении для одиноких, Белинда. – Он убрал ее руку со своего бедра. – Возможно, в «Уорлд репортер» их примут со скидкой, учитывая твои заслуги.

 

Глава 24

– Как ты догадался? – спросил Рэнди, останавливаясь у светофора.

– Просто все вдруг встало на свои места, – ответил Коул.

– Думаешь, когда мы выехали из аэропорта, она позвонила в газеты?

– Готов на это поставить.

– Ты был с ней суров, – сказал Рэнди. – Особенно когда она попросила денег на такси.

– На пятьдесят тысяч, которые она получила за мой портрет, она может купить себе такси. – Он был не столько зол, сколько расстроен. Со злостью справляться легче.

– Ты ей веришь? – спросил Рэнди немного погодя.

– Когда она рассказывает, зачем это сделала?

– Ну да.

Коул опустил стекло, в машину ворвался поток прохладного вечернего воздуха.

– Думаю, ею действительно двигала любовь. Правда, не ко мне, а ко всему, что я могу ей дать. У таких, как Белинда, есть только один способ получить ту жизнь, которую, по их мнению, они заслуживают. Надо связаться с кем-то вроде меня. Это некоторым образом ее профессия, она училась этому и преуспела.

– Ты это знал с самого начала?

– Наверное. Я просто не хотел себе в этом, признаваться. Когда ты выходишь на люди с такой женщиной, как Белинда, все в тебе видят преуспевающего человека.

– А кого в тебе видят, если ты с Холли? Коул улыбнулся:

– Все видят, как мне повезло.

– Пожалуй, и мне нужно что-нибудь в этом роде, У Холли нет сестры?

– Я думал, у тебя с дамами полный порядок.

– Я ищу, но никак не могу найти, – сказал Рэнди с тоской. – Мне все время попадаются бабочки со сломанными крылышками.

– Что-то мне подсказывает, что дальше будет только хуже.

Рэнди удивленно посмотрел на Коула: – Что ты хочешь этим сказать?

– Как только женщины пронюхают о том, какая у тебя чувственная натура, они начнут тебя осаждать по всем правилам.

– Почему это у меня чувственная натура? – настороженно спросил Рэнди.

– Я имею в виду песни, которые ты пишешь, – ответил Коул серьезно.

– А с чего ты решил, что я их пишу?

– Слушай, перестань отрицать, это бессмысленно, – сказал Коул. – Если бы у меня голова не была занята другим, я бы давно догадался, что это ты их пишешь. – Он несколько секунд помолчал, а потом спросил: – Почему ты мне сразу не сказал?

– Мне хотелось услышать непредвзятое мнение.

– Ну, считай, что ты его получил. И что ты собираешься делать?

– Это зависит от многого.

– Например?

– Действительно ли ты заинтересован...

– Черт подери, Рэнди, даже не думай продавать их кому-нибудь другому.

– Ага! Наконец-то хоть что-то в этой семье решаю я.

– Слушай, братец, не зарывайся!

Рэнди взглянул на Коула и, сияя, торжественно заявил:

– Поздно! Теперь я буду доить корову, пока ведро не наполнится.

Коул откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. По губам его скользнула довольная улыбка.

– Не расслабляйся, парень, – предупредил его Рэнди. – Как только доедем до Деллвуд-бульвара, я тебя пересажу назад и чем-нибудь накрою.

Коул рассмеялся. Вот оно, возвращение домой – на дне фургона, дабы скрыться от репортеров. Да, это вечные издержки славы.

...Небо уже заалело, скоро рассвет. Коул понял, что все равно не заснет, и спустился вниз выпить кофе. Фрэнк в старом клетчатом халате и шлепанцах, которые Рэнди подарил ему на Рождество лет пятнадцать назад, был уже там.

– Добро пожаловать домой! – сказал Фрэнк. Они друг друга еще не видели.

– Спасибо, – ответил Коул и добавил: – Как здесь хорошо!

– Ты встал потому, что не мог заснуть, или потому, что привык жить по теннессийскому времени?

Коул погладил рукой свежевыбритый подбородок. Он так долго носил бороду, что никак не мог привыкнуть.

– Я с трудом вставил контактные линзы. – Он несколько раз рефлекторно моргнул. – До сих пор какое-то странное ощущение.

– Может, тебе нужны новые?

– Может. – Если бы кто-то посторонний услышал их разговор, он бы подумал, что они мирно расстались вчера вечером, расходясь по спальням.

– Как Холли? – спросил Фрэнк с искренним интересом.

Этого вопроса Коул никак не ожидал. Он был удивлен, что Фрэнк вообще завел разговор на такую тему.

– Вчера вечером, когда я звонил, она уже спала. Хорас, ее дедушка, сказал, что Холли очень устала, но в остальном вроде все в порядке.

Фрэнк налил еще одну чашку кофе, протянул ее Коулу.

– Когда я вчера вернулся домой, Рэнди рассказал мне про Белинду. Я так разозлился, что заорал: «Вытащу ее шмотки на корт и запалю костер на радость всем журналистам». Джэнет меня еле отговорила.

Коул рассмеялся:

– Жаль. По-моему, отличная идея. Больше они ничего друг другу не сказали.

Наступила тишина. Коул полез в холодильник, Фрэнк нервно размешивал сахар в кофе. Годы непонимания, которые привели к тому, что случилось, нельзя забыть. Не начнешь же вот так сразу с чистой страницы, будто всего этого не было.

Фрэнк перестал мешать сахар и отхлебнул глоток густого черного варева, которое он называл кофе, а все остальные сиропом.

– Ты нашел то, что искал, Коул? – спросил он тихо.

Коул положил на стол булочки и сыр, сел напротив отца.

– Не знаю, то ли я искал, когда уезжал отсюда, но домой я вернулся с кое-какими соображениями.

– Ты сказал «домой». Это фигура речи или...

– Я очень изменился после аварии. Кажется, мы все изменились. Надеюсь, эти перемены – навсегда. Потому что я ни за что в жизни теперь не соглашусь жить так, как раньше. – Он помолчал, давая Фрэнку время обдумать его слова, потом вспомнил, что не сказал самого важного. – Я знаю, что хочу быть именно певцом, это мое дело.

– Я думал о том же, Коул, и, хочешь верь, хочешь не верь, не меньше, чем вы с Рэнди, хочу, чтобы мы не повторяли прошлых ошибок. У меня на этот счет появились кое-какие мысли, которыми я хотел с тобой поделиться. – Фрэнк снова сунул ложку в чашку и стал помешивать кофе. – Ты же знаешь, мне все время предлагают работать с новыми певцами. Ну вот, я решил, нам всем пойдет на пользу, если я возьму парочку. – Он крутил ложкой так быстро, что чашка звенела, словно колокол. – Это совсем не значит, что я заброшу наши дела. Но, если ты решишь, что я слишком много занимаюсь другими проектами и тебе не подхожу, мы сможем все уладить. Я не хочу больше заниматься только твоими делами. Да и Рэнди в последнее время так включился в работу, что мне и делать почти что нечего.

– Я понимаю, как тебе трудно дался этот шаг. – Впервые за тридцать два года Коул увидел, что его отец – живой человек, который ошибается, но умеет признать свои ошибки.

– Нам всем было трудно, – сказал Фрэнк. Ложка так звенела о чашку, что его голос был едва слышен.

Коул протянул руку и забрал у отца ложку.

– Ты меня спрашивал, нашел ли я то, что отправился искать.

– Я вовсе не хочу совать нос в твои дела. Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Помнишь, когда мне было восемнадцать, мы провели полгода в Нашвилле? У меня тогда окончательно установился голос, и ты решил, что я готов к настоящей работе.

– Я тогда стучал во все двери, обивал все пороги, – сказал Фрэнк. – В каждую студию грамзаписи я ходил по меньшей мере дважды.

– Когда ты отправлялся по делам, я шел в университет и бродил по кампусу, болтал с ребятами, которых там встречал, и делал вид, что я один из них. А вечером я думал об этих студентах, пытался представить себе, что я такой же. Мне так этого хотелось!

Фрэнк подпер рукой подбородок и уставился в потолок.

– А я-то думал, что устроил вам с Рэнди замечательное детство. Вы жили той жизнью, про которую мечтали многие. Когда вы выходили на сцену, в зале не было ни одного человека, который в глубине души не мечтал бы поменяться с вами местами.

– Наверное, мне надо было самому это понять.

– Жаль только, что тебе не дали самому решить, когда тебе возвращаться. И не стоило оставлять Холли.

– С этим мы справимся, – убежденно сказал Коул.

– Еще бы не справиться! – ухмыльнулся Фрэнк. – Ну, раз уж мы коснулись этой темы, расскажи мне о моем внуке.

– Внучке, – поправил его Коул. – Рассказывать особенно нечего. Боюсь только, Холли здесь все начнет переделывать по-своему, а остановить ее нам будет не под силу.

– Я тут как раз... нет, это конечно, все так сразу не решится, но я думал... даже не думал, это, скорее...

– Пап, ты можешь выражаться яснее? Фрэнк отхлебнул кофе, откашлялся:

– Как бы ты отнесся к тому, что я собираюсь обеспечить эту маленькую девочку, которую вы с Холли ждете, бабушкой?

Коул радостно улыбнулся:

– Я бы сказал, что это было бы для нее лучшим подарком.

Попозже тем же утром, когда Коул плавал с Рэнди наперегонки, из дому вышла Джэнет и направилась к ним.

– Кто-нибудь хочет посмотреть сегодняшние газеты? – спросила она.

Коул подплыл к краю бассейна, вылез из воды.

– Ты, как я понимаю, уже знаешь, что в них?

– Все размышляют о том, что заставило тебя отправиться в Теннесси, но больше всего журналистов занимает таинственная беременная женщина. Должна предупредить, что то, что они не выудили из друзей и соседей Холли, они, не мудрствуя лукаво, досочинили.

Рэнди присоединился к ним.

– А что пишут про Коула?

– Что он был отвезен в неизвестное место, – ответила Джэнет.

– А как насчет того, почему я опять прячусь? – спросил Коул.

– Есть одна просто замечательная версия. В большинстве газет написано, что пластическая операция после аварии оказалась неудачной и ты превратился в жалкого урода. – Рэнди хотел было что-то сказать, но Джэнет его остановила: – Погоди! Есть и еще кое-что. Согласно неким неназванным источникам, Коул был близок к самоубийству, поэтому Фрэнк свел его с Холли, она забеременела, и у Коула снова появился смысл в жизни.

– А они рассказывают, как Фрэнк это сделал? – поинтересовался Рэнди.

Коул, побелев от злости, листал газеты.

– Надеюсь, Хорас догадается спрятать от Холли подальше всю эту чушь.

– Жду не дождусь, когда я выведу тебя на пресс-конференцию, – сказала Джэнет Коулу. – Наденем на тебя шляпу, чтобы прикрыть короткую стрижку, и никто не поверит, что ты попадал в аварию. – Она швырнула кипу газет на столик и стала в них что-то искать. – А вот это я хочу, чтобы ты посмотрел обязательно.

Она протянула Коулу одну из нашвиллских газет. В остальных изданиях были только расплывчатые снимки Коула и Холли, бегущих к лимузину, а здесь имелась ее фотография, сделанная несколько лет назад. Тогда волосы у нее были длиннее, лицо худее, но сходство было очевидным.

– Как ты думаешь, откуда она у них?

– Не знаю, – ответил Коул, продолжая разглядывать фотографию. То, что рано или поздно такой снимок опубликуют, было ясно с самого начала, но Коул надеялся, что это будет, когда Холли уже приедет к нему.

Рэнди подошел и заглянул Коулу через плечо.

– Мне нравится эта женщина. Похоже, она знает, чего хочет от жизни. – Он хихикнул и толкнул Коула в бок. – Что-то мне подсказывает, что мы отлично поладим.

У Коула было такое чувство, что надо немедленно действовать. Холли должна быть рядом с ним. Это главное!

– Ты можешь поскорее собрать пресс-конференцию? – спросил он Джэнет.

Она сразу поняла, что он напуган. Улыбка сползла с ее лица.

– Ты не хочешь ждать?

Он кивнул.

– Я сделаю все, что в моих силах.

На следующий день Джэнет вошла в гостиную. Коул как раз беседовал по телефону с Бадди. Он сделал ей знак рукой, давая понять, что через минуту освободится, и тут увидел выражение ее лица.

– Бадди, я тебе перезвоню.

– Не забудь сказать Холли, что свободная комната ее ждет.

– Обязательно. – Коул не сводил глаз с Джэнет. – Как только найду ее. – Он повесил трубку. – Что случилось? – спросил он.

– Ты еще не видел сегодняшний выпуск «Теннессийца»?.

– Нет.

– Ты слышал о человеке, которого зовут Трой Мартин?

Его словно током ударило. Он взял из рук Джэнет газету, взглянул на заголовок – «Отцовство Вебстера под сомнением» – и сразу понял, в чем дело. Трой Мартин не упустил возможности поделиться своими соображениями с прессой.

– Теперь понятно, почему она сегодня утром не подходила к телефону, – сказал Коул.

– Ты о Холли?

– Если она это видела... – Здравый смысл говорил о том, что это маловероятно. Если только Хорас не живет рядом с большим книжным магазином, в котором продаются газеты других штатов, вряд ли Холли читала сегодняшнего «Теннессийца».

– Она могла и не читать этой статьи, – тихо сказала Джэнет. – Насколько я понимаю, эту историю перепечатали почти все американские газеты. Надо было мне вчера, прежде чем выступать с заявлением, подойти к тебе, но я решила, что не стоит тебя будить.

– Я думал, Рэнди или Фрэнк тебе сообщили, что ребенок не мой.

– Они так не считают, Коул. – Она помолчала, словно собираясь с силами. – Как поступим?

В комнату вошел Фрэнк:

– Ты ему сказала? Джэнет кивнула:

– Мы пытаемся найти выход.

Коул встал и подошел к окну. Несколько секунд он смотрел на улицу, потом обернулся и сказал:

– Я хочу, чтобы вы выяснили, что нужно Трою Мартину – ребенок или внимание публики.

– А если ребенок? – спросила Джэнет.

– Тогда будем думать, – ответил Коул.

– А если внимание публики? – усмехнулся Фрэнк.

– Я из него сделаю самого несчастного парня на свете. Он использовал Холли, а потом бросил. И, черт подери, я не позволю ему использовать ребенка!

– Может, тебе стоит позвонить Холли, рассказать ей, что творится?

– Я все утро не могу до нее дозвониться.

– Надо послать кого-нибудь за ней. – Джэнет подошла к Коулу, положила ему руку на плечо. – Она должна знать, что ты рядом. Я бы на ее месте сейчас с ума сходила от волнения.

– Ты права. Но сначала мне надо до нее дозвониться, – мрачно сказал Коул.

– Почему? – спросили Фрэнк с Джэнет хором.

– Я не знаю, где живет Хорас. – Он даже не догадался спросить. Холли должна была пробыть в Финиксе всего пару дней. Номер телефона он знал. Что еще было нужно? Ему даже в голову не пришло спросить адрес.

Фрэнк застонал от досады. Джэнет взглядом попросила его сдержаться.

– Все не так плохо, как кажется, – сказала она. – Узнаем адрес по номеру. Если я сейчас выеду в аэропорт, то буду в Финиксе через пару часов. Оттуда я вам позвоню. За это время вы свяжетесь с Холли, я за ней заеду и привезу сюда. Мы сможем вернуться сегодня же к вечеру. Не беспокойся, Коул, все уладится.

Ожидание было мучительно. Но Коул знал: если в Лос-Анджелесе его кто-то узнает, ему даже выбраться из аэропорта в Финиксе не удастся.

– Я бы послал Маршалла, но, думаю, придется все-таки просить тебя. С огромным мужиком-детективом Холли никуда не поедет.

Джэнет улыбнулась ему:

– Она, может, и упряма, но я упрямее наверняка.

– Надеюсь, – вздохнул Коул.

После ухода Фрэнка и Джэнет Коул опять стал пытаться дозвониться до Холли. Никто не подходил. Он положил трубку на рычаг, взглянул на часы. Перезвонит через десять минут. Но он снова торчал у телефона уже через пять.

Когда поздно вечером позв, онила Джэнет, Коул был один. На двери квартиры Хораса Мердока она нашла конверт, адресованный Коулу.

– Открой, – велел Коул.

– Ты уверен? – спросила Джэнет. – Может быть, ты сам захочешь это прочесть?

– Я не могу столько ждать.

Она вскрыла конверт и прочла ему письмо вслух.

«Дорогой Коул!

Больше всего мне нравится в тебе то, что ты понимаешь, почему я на первое место всегда ставлю интересы ребенка. Я знаю, что это почти что твой ребенок, что твоя любовь ко мне распространялась и на него. Но это не должно помешать мне сделать то, что я должна сделать. Я не могу позволить Трою забрать моего ребенка. Я смертельно боюсь этого, Коул. В нашей стране найдется множество судей, которые решат, что я была к Трою несправедлива. Ведь я не рассказала ему о ребенке. А кто-то заявит, что я недостойна быть матерью после того, что случилось у нас с тобой. Что будет, если мне попадется именно такой судья ?

Дедушка останется со мной до родов. Его не испугала история с Троем, он считает, что я должна просто послать его к черту и сказать, что у ребенка уже есть отец.

Я очень тебя люблю, и мне очень тяжело так поступать. Я всегда буду думать о том, как прекрасно мы жили бы вместе, но сейчас у меня только один выход – уехать. Прости меня, пожалуйста.

Холли».

Голос Джэнет дрожал, пока она читала письмо.

– Хочешь, я прочту еще раз?

– Нет, – ответил Коул.

– Мне очень жаль, Коул.

– Я найду ее, Джэнет, – сказал он твердо. – Сколько бы ни пришлось искать, но я найду ее.

Через несколько минут пришел Рэнди. Он хотел было что-то сказать, но, посмотрев на Коула, воскликнул:

– Господи, что с тобой стряслось?

– Холли уехала. – Ему было трудно произнести эти слова вслух. – Она узнала про Троя и уехала.

– Ты не смог ее отговорить?

– Она не предоставила мне такой возможности.

Рэнди сел рядом с Коулом:

– Наверное, она действительно испугалась.

– Ребенок для нее важнее всего.

– Что я могу сделать?

Коул не знал, что ответить. Он не знал еще, что сам-то будет делать.

– Позвони в аэропорт и попроси, чтобы готовили самолет.

– Ты знаешь, куда она могла поехать?

– Нет. Но я знаю, где Трой Мартин.

...Самолет, который заказал Рэнди, приземлился в Нашвилле за час до рассвета. Коул велел шоферу ехать к дому Эмилии Томас.

Рэнди предлагал сопровождать его. Коул отказывался, Рэнди настаивал. Но Коул твердо решил, что это он должен сделать один. Рэнди остался в аэропорту. Через пятнадцать минут он уже звонил Коулу. Коул пообещал ему, что не будет драться с Мартином, и только после этого Рэнди немного успокоился.

Коул вовсе не собирался лупить Троя Мартина. У него был совсем другой план.

Шофер остановился у ворот, передал по интеркому, что Троя Мартина хочет видеть Коул Вебстер. Ворота тут же распахнулись, словно приезда Коула ежеминутно здесь ждали.

Трой встретил Коула у двери. Широко улыбаясь, он пропустил его в огромный мраморный вестибюль. Трой был высокий и жилистый мужчина, подстриженный так, чтобы не было видно начинающейся лысины. Он был в темно-синем шелковом халате, распахнутом на волосатой груди, босые ноги – в шлепанцах. Он выглядел как хозяин этого роскошного особняка, а не как гость.

Трой снова улыбнулся и протянул Коулу руку.

– Для меня ваш приезд большая честь. Я много лет являюсь поклонником вашего таланта.

– Обойдемся без этого, – ответил Коул, не обращая внимания на протянутую руку. – Вы отлично знаете, зачем я приехал. Перейдем к делу.

– Пройдемте в гостиную. Я велю принести кофе.

– Я не собираюсь здесь задерживаться.

– Но мы могли бы обсудить все цивилизованно.

Коул внимательно посмотрел на него.

– Уверяю вас, мои адвокаты – весьма цивилизованные люди, – сообщил он. – Пока они не оказываются в зале заседаний.

Улыбка медленно сползала с лица Троя.

– Зачем же впутывать адвокатов в дело, которое вполне можно решить полюбовно?

Коул получил ответ на интересующий его вопрос. Трою не был нужен ребенок Холли.

– Насколько я понял, вы собираетесь защищать свои родительские права?

Трой заметил, как изменилось выражение лица Коула и вздрогнул.

– Ну, я не хотел доводить дело до судебного разбирательства, если вы это имеете в виду.

Коул засунул руки поглубже в карманы.

– А на каком уровне вы намерены это решать?

– Я просто подумал, что раз у нас обоих есть что-то общее, было бы естественно время от времени друг другу помогать.

– Понятно. И как бы вы хотели помочь мне? Трой запахнул халат поглубже.

– Ну вы, наверное, хотите, чтобы вашим отношениям с Холли ничто не мешало.

– А что насчет ребенка?

Трой прикрыл рот рукой и нервно закашлялся.

– Вы можете забрать их обоих.

– А что взамен? – настаивал Коул.

– Вам ничего не стоит ввести меня в ваше общество. Ну, понимаете, замолвить словечко важным людям.

Коул выдержал паузу, делая вид, что взвешивает предолжение Троя.

– То есть вы хотели некоего джентльменского соглашения?

– Вот именно, – кивнул Трой.

– Не знаю, – сказал Коул. – Мой адвокат считает, что было бы гораздо лучше, если бы вы с Холли оформили все официально. – Он рисковал. Трой может понять, что Коул блефует. – – Тогда бы и Холли, и ребенок имели гарантию. Что бы со мной ни случилось, они будут иметь достойную материальную поддержку в течение двадцати лет.

– Оформить официально? – изумленно повторил Трой, уставившись на Коула.

– Ну, сами понимаете, алименты, поддержка ребенка и все такое. Должен вам сказать, Трой, мои адвокаты – очень грамотные ребята. Вам повезет, если вам оставят хотя бы половину доходов.

– Только не в том случае, если я скажу, что ошибся и что ребенок не мой.

– Существует генетическая экспертиза, которая...

– Сукин сын, ты зачем сюда приехал?

– Чтобы выяснить, что вы за человек.

– И все?

– Есть еще кое-что. Про тех людей, перед которыми вы просили замолвить словечко.

– И что же? – устало спросил Трой.

В голосе Коула зазвучали зловещие нотки:

– Не думаю, что вам будет лучше, если я стану упоминать ваше имя. Контекст может не понравиться никому.

– Вы мне угрожаете?

– Боже упаси. Я просто вас предупреждаю. Лучше держитесь подальше и от меня, и от моих знакомых. С глаз долой – из сердца вон.

– А что, если у ваших адвокатов будут бумаги, подтверждающие, что я не претендую на ребенка?

– Вы этого хотите?

– Только чтобы вы от меня отстали.

– Боюсь, что не выйдет, Трой. Все, что вы сделаете, вы должны сделать добровольно. Иначе потом вы заявите, что я вас принудил отказаться от своих прав.

– Именно этого я и хочу. Совершенно добровольно.

Коул кивнул. Противник капитулировал.

– Пусть ваш адвокат пришлет копии этих документов мне в офис.

– У меня нет адвоката.

– Хотите, чтобы я вам кого-нибудь порекомендовал?

– Идите вы к черту!

Впервые за всю беседу Коул улыбнулся:

– Желаю вам творческих успехов, Трой.

 

Глава 25

Десять месяцев спустя

Коул полез вверх по лестнице, стоявшей за сценой. Ему надо было проверить крепеж на установке, с которой он полетит над сценой в начале шоу. Это был самый сложный его трюк и самый опасный. Они уже побывали в трех городах, и пока что все сходило гладко. Фрэнк говорил, что каждый полет Коула стоит ему года жизни, но публика визжала от восторга. Так что приходилось терпеть.

Со сцены в зал тянулись четыре проволоки, и никто, кроме самого Коула, не знал, по какой из них съедет он на этот раз. Пока что отзывы на представление были неоднозначны, но это никого из них не удивляло. Критики-пуристы терпеть не могли театрализованных шоу, заявляя, что спецэффекты и музыка кантри несовместимы. Критики более демократичные говорили, что дым и освещение отличные, но слишком уж много «колокольчиков и дудочек» в аккомпанементе к балладам. В каждом городе Фрэнк вносил кое-какие изменения, и теперь все были уверены, что изъянов больше нет. Готовились к премьере в Далласе.

– Вы проверяли ручной тормоз? – спросил Коул одного из рабочих. – Сегодня утром он поскрипывал.

Рабочий кивнул:

– Рэнди сказал, что вы будете довольны.

– Рэнди?

– Он все утро катался вверх-вниз, будто этот аттракцион специально для него.

Рэнди шел к ним по сцене.

– Глупости! – возразил он с ходу. – Я только хотел удостовериться, что наша звезда не отобьет себе задницу.

– Где ты шлялся? – накинулся на него Коул. – Фрэнк тебя обыскался.

– Я был здесь неподалеку, – отмахнулся от него Рэнди.

Коул догадался, что дело нечисто.

– Где неподалеку?

– Нужно было помочь Джэнет проверить несколько очередных «Холли», – признался он с неохотой.

Рабочий, поняв, что беседа стала личной, удалился.

Коул, злясь на себя за то, что не может слушать этого равнодушно, спросил:

– И что?

После того как он опубликовал в «Барбара Уолтрес спешиал» письмо к Холли, в котором просил ее с ним связаться, его стали осаждать тысячи женщин, делавшие вид, что они и есть Холли. Они звонили, писали письма, дежурили у офиса, у дома, у служебного входа. Коул столько раз разочаровывался, но все равно продолжал надеяться, что однажды Холли все-таки позвонит, напишет или просто придет.

– Парочка похожих была, но они не смогли ответить на вопросы о Финиксе.

Коул снова забрался на лестницу и попробовал ногой вторую из проволок. Иногда он начинал с такой силой думать о Холли, об огромности своей потери, что едва владел собой. Фрэнк с Джэнет из кожи вон лезли, чтобы организовать эти гастроли. Они надеялись, что работа отвлечет Коула. Но главное было – убрать его из дома, подальше от той комнаты, которую он оборудовал для малышки, от колыбельки, которую он привез из Теннесси. В самые мрачные моменты он часто думал, что она так и не пригодится.

– Бадди и Сьюзи, может, и обижаются, но я не могу спокойно смотреть на маленького Дэвида, – сказал Коул. – Каждый раз, когда я его вижу, я думаю о Холли и о... – Коул потер затылок. – Господи, как же ты, наверное, устал все это выслушивать.

– Порой надоедает, – признался Рэнди. – Но я понимаю. Не всякому повезет любить женщину так, как любишь ты. И, знаешь, я тебе завидую.

– Это что, сильно меня переменило? – спросил Коул.

– Ты стал по-другому смотреть на мир. Ты словно вышел в иное пространство, повстречав Холли, и назад вернуться уже не можешь. Знаешь, то, что понял однажды, не забывается.

Коул улыбнулся:

– Похоже, ты сочиняешь новую песню.

– Да, я в последнее время думаю на эту тему, – кивнул Рэнди.

Коул обвел взглядом сцену, посмотрел на рабочих, заканчивавших последние приготовления, на пустой стадион, который меньше чем через пять часов заполнят шестьдесят тысяч человек.

– Спасибо тебе, господи, за все это, – сказал он вполголоса. – Я не знаю, как бы я без этого жил.

Холли сверилась с билетом, нашла свое место, взглянула на сцену, чтобы понять, как далеко от нее она сидит. Сердце у нее упало. Между первым рядом и сценой оказалось огромное пространство. Неужели ее не будет видно?

Триста долларов. Немалые деньги за удовольствие послушать какого-то певца, но это было необходимо. Она читала все объявления о продаже билетов, но смогла купить себе место только в восемнадцатом ряду.

Месяц назад она думала, что, приняв решение все-таки связаться с Коулом, она напишет или позвонит, и все будет отлично. Несколько месяцев она боялась преследований Троя. Потом еще несколько месяцев ушло на то, чтобы побороть последствия послеродовой депрессии. Ей очень помогли любовь и забота дедушки. Радости материнства вернули ее к мыслям и о других радостях жизни.

В глубине души она допускала, что Коул решил обойтись без нее. Она шла на этот риск, оставляя его. С Троем и его претензиями она могла стать для Коула еще одной проблемой, а у него и так их было достаточно. Одного она не могла себе представить: как трудно будет, приняв решение снова с ним увидеться, претворить его в жизнь.

Когда она внезапно решила уехать из Финикса, она в спешке выкинула бумажку с телефонами, которые дал ей Коул. Поэтому ей пришлось не звонить, а писать. Ответ пришел из его фан-клуба. Там была его фотография восемь на десять, ксерокс автографа и расписание следующих гастролей.

Второй попыткой был звонок в «Вебстер энтерпрайсиз». Женщина, которой она сказала, что это говорит Холли, чуть не рассмеялась. Холли настаивала, говорила, что Коул очень расстроится, если узнает о ее звонке и не поговорит с ней. Но ей ответили, что за сегодняшний день она сотая «Холли». Холли навела справки и выяснила, почему столько женщин пытается выдать себя за нее.

Они с Хорасом обсудили положение и решили, что звонить и писать бесполезно. Она поедет туда, где будет Коул. Она отправилась в Канзас-Сити, приехала за несколько часов до начала последнего выступления Коула и попросила таксиста подвезти ее прямо к служебному входу. Она провела несколько месяцев на гастролях с Троем, знала закулисную жизнь и была уверена, что ей удастся пробраться за сцену.

Но ей даже не удалось подойти к двери служебного входа. Коула действительно ждало несколько сотен «Холли».

Она уезжала из Канзас-Сити, полная решимости: они обязательно увидятся. Даже если для этого придется мотаться за ним по всей стране. Она искренне надеялась, что так делать не придется. Деньги, которые оставил ей Коул, были на исходе. Они с Хорасом жили скромно в маленьком городишке в Луизиане, врачи и больница обошлись дешевле, чем она ожидала. Они экономили, как могли, но все-таки им приходилось каждый месяц брать что-нибудь из запаса. Денег, которые зарабатывала Холли на полставки официанткой, им не хватало.

Мимо Холли прошла женщина и села на соседнее место. На ней была черная стетсоновская шляпа, ярко-красная рубашка с серебряными пуговицами, черные джинсы на серебряном ремне и красно-черные сапоги на серебряных каблуках. Улыбка ее была столь же ослепительна, как и наряд.

– Вы впервые на концерте Коула Вебстера? – спросила она дружелюбно.

– Я слышала, как он поет, но это было совсем в другом месте, – ответила она. Размеры стадиона и количество людей, пришедших послушать Коула, поразили Холли. Одно дело – читать про его популярность, и совсем другое – видеть это воочию. Ей было трудно представить, что человек, который пел в небольшом зале, где людей интересовала больше еда, нежели музыка, и эта суперзвезда с тысячами поклонников, готовых купить все, начиная от майки и кончая фаянсовыми кружками с его портретом, одно и то же лицо.

– Только не рассказывайте мне, что вы слышали, как он играл в ресторане в Теннесси. Вас таких наберется не меньше двух тысяч.

– Не понимаю, что вы хотите сказать, – ответила Холли.

– Простите мой скептицизм, но после известной истории про его пребывание в Теннесси все говорят, что сразу его узнали, но никому не говорили из уважения к его частной жизни. Знаете, в это так же трудно поверить, как и в то, что кто-то видел Элвиса в местном «Макдоналдсе».

– Наверное, когда речь идет о такой знаменитости, как Коул Вебстер, всем хочется быть к нему хоть немного ближе, – сказала Холли. – Даже если все сводится к еще одной красивой сказочке.

– Лично я не виню его в том, что он все бросил и уехал. – Женщина улыбнулась. – Я только радуюсь тому, что он вернулся.

– Вы, наверное, его давняя поклонница?

– Когда я впервые увидела его на сцене, я сказала Скитеру – это мой тогдашний муж: «Помяни мое слово, Коул Вебстер когда-нибудь станет знаменитым». – Она говорила с нескрываемой гордостью, будто ее предсказание каким-то образом помогло Коулу стать звездой. – А вы? – поинтересовалась она.

– Нет, я услышала о нем совсем недавно.

– О! – разочарованно удивилась красотка. Оркестранты вышли на сцену и заняли свои места. Представление должно было начаться с минуты на минуту. У Холли бешено забилось сердце, по спине пробежал холодок, а щеки запылали. После стольких месяцев меньше чем через час она увидит человека, с которым решила провести всю свою жизнь, человека, который должен был стать отцом ее ребенка, человека, которого она безумно любила, из-за которого смогла забыть про свой страх перед Троем Мартином.

Время неслось со скоростью облачка, пробегающего по летнему небу. Холли мечтала только о том, чтобы певец на разогреве поскорее закончил свое выступление. Наконец появились музыканты Коула, свет чуть притушили. По стадиону пробежал шепоток. Шестьдесят тысяч человек превратились в единое существо. Глаза Холли были устремлены на сцену. По залу стали метаться лучи десятков прожекторов. Изумленная Холли спросила у своей соседки:

– Что это?

– Тс-сс! – шепнула она и добавила: – Вон туда смотрите.

Холли оглянулась и посмотрела туда, куда ей указали. Огни засияли ярче, кто-то прыгнул из-под купола и полетел в их сторону. Зал разразился восторженным ревом, все повскакали на ноги. Это казалось невероятным, но фигура приближалась. Холли могла разобрать, что это мужчина, что у него за спиной гитара и что он похож... О господи! Он не просто был похож на Коула, это и был сам Коул Вебстер.

Он ловко приземлился на сцене, обернулся лицом к залу и победно вскинул руку. Оркестр заиграл его коронную песню, настоящий кантри-рок, напористый и зазывный. Зал стал отбивать ногами такт, вторя бас-гитаристу. Коул вышел на авансцену, взял в руки гитару и запел первый куплет. Шестидесятитысячный зал стал ему подпевать.

Холли обмерла с открытым от удивления ртом. Она пыталась совместить образ человека, стоявшего на сцене, с тем, который был связан в ее сознании с именем Нила Чэпмена. Но изображение не совмещалось. Перед ней был вихрь эмоций, невероятная мощь таланта. Он наэлектризовывал все вокруг. В воздухе словно сыпались искры, летевшие от него.

Песня закончилась, грянули аплодисменты, утихшие лишь после того, как Коул, прося тишины, поднял вверх руку. Смеясь, он сообщил публике, что хотел бы спеть несколько песен, и никого не отпустит домой, пока этого не сделает.

Когда зал наконец угомонился, он представил своих музыкантов, рассказав про каждого из них что-то милое и приятное. Безымянные оркестранты стали для публики словно родными. Последним он представил бас-гитариста.

– А теперь я хочу познакомить вас с истинным талантом семьи Вебстер, – сказал Коул. – Это мой брат Рэнди. Несколько месяцев назад, когда я путешествовал по нашей удивительной стране, он сидел дома и писал песни для альбома, который мы собираемся выпустить осенью. Я не хочу его слишком захваливать – ведь он мой младший братишка, чего доброго задерет нос, но песни, которые Рэнди написал для этого альбома, – лучшее из всего того, что я когда-либо записывал. – Коул дождался, когда аплодисменты утихли, и добавил, ухмыляясь во весь рот: – Каждый день я благодарю господа за то, что он наградил меня братом, который пишет, как истинный поэт, а поет, как заправский мартовский кот.

Рэнди рассмеялся вместе со всеми. Коул вышел на середину сцены и взял начальные аккорды следующей баллады. Голос его был чистым и сильным. Он пел о фермере, слишком долго трудившемся в поле, о его жене, замучившейся на кухне, о их мечтах, которые так редко исполняются.

Холли слушала его со слезами на глазах. Коул не просто рассказывал историю про фермера и его жену, он эту историю проживал. И заставлял сопереживать весь зал.

Третья песня тоже была балладой. На сей раз, чтобы еще больше завести публику, в зале включили свет. Коул подошел к краю сцены и стал всматриваться в лица людей, которые пришли провести вечер в его обществе.

Этого момента Холли и ждала. Дрожащими руками она открыла большую сумку, стоявшую у ее ног, и вытащила оттуда сложенный лоскут материи. У нее было минуты две, не больше, на то, чтобы он ее заметил. Потом, наверное, люди, сидящие за ней, вызовут охранников и станут на нее жаловаться.

Она медленно, чтобы никто не заметил раньше, чем нужно, разворачивала свой плакат. Вовремя спохватилась, что едва не перевернула его вверх ногами. Подняв плакат на вытянутых руках, она зажмурилась и стала ждать.

Оркестр играл.

Коул пел.

Вдруг он замолчал. Оркестр продолжал играть.

Коул смотрел со сцены на четыре слова, написанные алыми буквами на куске ткани. Слова песни застряли у него в горле. Такое мог написать только один человек в мире. Мозг отказывался верить тому, что видели глаза. Он столько раз разочаровывался. Но тело не подчинялось разуму. Сердце его колотилось так громко, что, как ему казалось, музыки никто не должен слышать. Только стук его сердца.

Оркестр, недоумевая, заиграл мелодию сначала. Коул молчал, и они повторили все снова. Он стоял и, оцепенев, смотрел в зал.

Наконец голос к нему вернулся.

– Давно пора тебе было появиться, – сказал он с нежностью, не пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Холли медленно опустила плакат и взглянула на сцену, молясь про себя только об одном – ей было необходимо встретиться с Коулом взглядом. Она слышала вокруг удивленный шепот, поднимавшийся волнами, а потом поняла, что Коул обращается к ней, и сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди от радости.

Его взгляд, его слова, они были обращены к ней одной, как будто на этом огромном стадионе не было никого, кроме них.

Коул снял с плеча гитару, положил ее на сцену и спрыгнул в зал.

Холли бросила плакат на пол и стала пробираться ему навстречу.

Коулу не терпелось дотронуться до нее, убедиться, что это не сон. Она еще не успела добраться до прохода, а он уже был рядом. Она ринулась вперед и обвила руками его шею. Он поднял ее на руки, и они, не разжимая объятий, закружились, не замечая никого вокруг.

В зале не стихали взволнованные голоса. Слова, которые Коул сказал вполголоса: «Я люблю тебя, Холли», его микрофон разнес по всему залу, разразившемуся новым взрывом возгласов.

Кто-то начал аплодировать, остальные подхватили. Через несколько секунд, когда Коул наклонился, чтобы поцеловать Холли, зал разразился восторженным ревом.

Женщина в красно-черном наклонилась и подобрала с полу плакат. На нем было написано:

«Я назвала ее Розой».