До комнаты Коула донесся запах бекона, проникший ему в подсознание. Он счел это сном и решил в нем остаться, совершенно не желая просыпаться и разочаровываться. Но запах его преследовал – он витал над школьной столовой в Нью-Мексико, где играл Бадди, а потом долетел и до белого с зеленым домика.

Запах не исчезал. Коул очнулся и открыл глаза. Он зевнул, потянулся, нашарил рукой очки. Выбирая комнату, в которой будет жить у Холли, он был убежден, что впереди ужасная ночь. Старая железная кровать, лучшая из двух, предоставленных ему на выбор, была продавлена посередине, а когда он уселся на краешек, угрожающе заскрипела. Но стоило ему лечь, опустить голову на подушку, накрыться хрустящей крахмальной простыней, и ему показалось, будто он в объятиях нежной и ласковой возлюбленной. Впервые за долгое время сон был ему преданным другом, а не изощренным мучителем.

Чувствуя себя совершенно выспавшимся и отдохнувшим, Коул перевернулся на спину и тут же вспомнил, каким образом он стал гостем Холли Мердок. Он с удивлением ощупал свою голову. Потрясающе, но мигрень так и не началась. И тут новые запахи проникли в комнату – запахи свежесваренного кофе и горячих тостов.

Он слез с кровати, отдернул кружевные занавески и выглянул в окно. Солнце было уже высоко. Холли давным-давно должна была быть на работе. Он натянул рубашку, влез в джинсы и, застегивая их на ходу, направился к двери.

Вчера вечером, когда Коул приехал, он не обнаружил в доме следов присутствия кого-либо еще, кроме хозяйки. Правда, он не заглядывал ни в шкафы, ни в комоды в других спальнях.

Коул замер у двери. А что, если она привела кого-то с собой ночью? Она не в его вкусе, но это не значит, что она не имеет успеха у мужчин. Он знал множество таких, которым нравятся крепенькие спортивного вида девушки.

Ну, что делать? Можно, конечно, посидеть в комнате, пока она не уйдет на работу, а можно рискнуть и предстать перед ней и ее возможным спутником неожиданно. Пожалуй, ни то, ни другое ему не нравится.

Вечером он съел банку консервированных равиоли и выпил диетической колы. Запахи, доносившиеся из-за двери, были столь притягательными, что Коул решил преодолеть смущение. Если ей не захочется видеть его за столом, он поест у себя в комнате. Он взялся за ручку двери.

– Ой, – сказала Холли, отступая назад. – Ты меня напугал.

Коул подтянул джинсы.

– Я хотел пройти в ванную.

– Поторопись. Завтрак готов.

– А я думал, ты утром уезжаешь в мотель. Она вытерла руки о кухонное полотенце, висевшее у нее на плече.

– Я уже час как освободилась.

– А который час?

– Без четверти двенадцать.

– Шутишь?

– Я даже начала немного волноваться, – призналась она. – Ты, конечно, очень устал, но ведь и травма головы дело серьезное. Когда я вернулась с работы, то не удивилась, что ты еще спишь, но, придя из магазина, подумала: а что, если он взял и умер?

Коул рассмеялся.

– И решила, что, если меня не разбудит запах жареного бекона...

– То тебя ничто уже не разбудит, – закончила она.

– Прости, что напугал тебя. – Коул пригладил ладонью волосы. Ему нестерпимо хотелось в душ. – Сейчас быстренько приведу себя в порядок и приду.

– Даю тебе две минуты, а потом начинаю завтракать, – предупредила она. – Ненавижу остывшую яичницу.

Он ни секунды не сомневался в реальности угроз.

– Овсянку тоже сварила?

– Ты любишь овсянку?

– Ненавижу.

Наконец-то он добился от нее улыбки.

– Я бы на твоем месте не говорила об этом вслух в здешних местах. Людей выгоняли из города и за менее серьезные проступки.

Ему нравилось, как она улыбается – всем лицом, а не только губами.

– Спасибо, что предупредила. Постараюсь впредь быть осторожнее.

Она пошла в кухню.

– Имей в виду, тридцать секунд ты уже потратил.

На ходу заправляя рубашку в джинсы, Коул подошел к столу. Он не знал, уложился ли он в срок или Холли его подождала. На столе стояли мисочки и тарелки с яичницей, беконом, жареной картошкой и тостами в таких количествах, что их хватило бы на шестерых. Перед ее тарелкой стояли стакан молока и стакан сока. Перед его – то же самое и еще кружка кофе.

– Приступай, – сказала она. Повторять приглашение не требовалось. За едой они почти не разговаривали. Коул забыл, когда был так голоден и когда еда была такой вкусной. Бекон был поджарен изумительно – с корочкой, но не подгорел. Картошка – с луком и перцем, яичница – пышная, в меру прожаренная, а к тостам – свежее масло и джем, похоже – домашний.

Правда, кофе оказался отвратительным.

Холли предложила ему последний кусочек бекона.

Он замахал рукой:

– Я и так напоминаю себе того парня из «Чужих».

– Не смотрела. Терпеть не могу страшные фильмы.

– У него в животе росло...

– И слушать про это тоже не люблю. – Она встала из-за стола, собрала тарелки и понесла к раковине.

Коул стал помогать ей убирать со стола.

– Ты готовила, я вымою посуду.

– Согласна. – Она собрала остатки еды и поставила в шкафчик у плиты, а потом обернулась к нему: – Понимаю, что это несправедливо, но я никак не могу отделить то, какой ты, от того, кто ты. Я пыталась, но, когда начинаю думать, что все люди разные независимо от их занятий, тут же вспоминаю всех похожих на тебя парней, относительно которых я ошибалась.

– Похожих на меня? Что ты имеешь в виду? Она хотела что-то сказать, но запнулась, помолчала несколько секунд и все-таки ответила:

– Я встречалась с парнем по имени Трой Мартин, начинающим певцом, уверенным, что перед ним большое будущее. Он ездил на гастроли и уговаривал меня ездить с ним. В каждом городке мы встречали таких же певцов, игравших ту же музыку. Все они выглядели по-разному, но по сути были одинаковыми. Каждый был убежден, что идет верной дорогой, что именно он станет новым Коулом Вебстером. Я часто слушала их разговоры. Они честно признавались, что пойдут куда угодно и на что угодно, переступят через все, лишь бы добиться своей цели. Эта страсть не просто вела их, она ими управляла.

Коул хотел сказать ей, что она ошибается. Можно было рассказать о Бадди и о многих других, кого он теперь знал и с кем не хотел терять связи. Но в том, что она сказала, было так много ею пережитого, что Коул понимал – так просто ее не переубедить, если, конечно, он не расскажет ей, кто он такой на самом деле. Он налил в раковину горячей воды, добавил жидкости для мытья посуды.

– Это занятие действительно требует жертв, – сказал он.

– Да, конечно. И это все вполне понятно, но только до тех пор, пока жертвой не оказываешься ты. Те, кто попадал в такие ситуации, рассказывали, что человек, которого привязали к каменному алтарю и приставили к горлу нож, стареет в одно мгновение.

– Откуда ты знаешь, может, твой ТроЙ – обычный подонок. Он мог быть механиком или продавцом и вел бы себя точно так же.

– Я так и думала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде, – ответила она спокойно. – В конце концов... – Холли вдруг замолчала. Лицо ее сильно побледнело. – Черт подери, – пробормотала она, – я сейчас.

Коул продолжал себе спокойно мыть посуду, мало ли что. Вытирая со стола, он услышал доносящиеся из ванной звуки, которые его озадачили. По Холли не было заметно, что ей нехорошо, но эти звуки трудно было с чем-то перепутать. Завтрака, который она проглотила, хватило бы на небольшую сТройтельную бригаду, а сейчас она, несомненно, с ним расставалась.

Ах ты, господи! Кто бы мог подумать? Видел он это не единожды и знал, как это бывает.

Утро было такое светлое, такое радостное, но Коул понял, что расстроен. Он вернулся к раковине, сполоснул уже вымытые тарелки, поставил их на сушилку.

Холли вернулась – бледная, пахнущая зубной пастой. Не сказав ни слова, она взяла полотенце и стала вытирать стакан. Когда она потянулась, чтобы убрать его наверх, ее кофточка задралась. Коул увидел, что пуговица на джинсах расстегнута и «молния» тоже. Это подтвердило его подозрения. Он подумал и решил промолчать. В конце концов, какое ему дело до того, каким способом она следит за своим весом. Ему важно только одно – она захотела ему помочь.

– Холли, наверное, мне не следует совать свой нос... – все-таки не выдержал он.

– Обожаю такие фразы.

– Я только хотел сказать, что, по-моему, ты и в таком виде привлекательна. Не всем же быть ростом метр семьдесят пять при весе шестьдесят. Я знаю мужчин, которым искренне нравятся девушки поплотнее. Может, на твоем пути встретился другой, но мы не все такие.

Она удивленно на него посмотрела:

– О чем это ты?

– Я насчет того, что ты делала в ванной.

– Извини, я старалась потише.

Его изумило то, как она легко во всем призналась. Неужели она не понимает, как это серьезно? Здоровье разрушается незаметно.

– То, чем ты занимаешься, не просто глупо, это опасно. Никакой мужчина не достоин таких жертв.

Она уперлась руками в бока и взглянула на него воинственно.

– Ты что, псих? Думаешь, я делаю это для какого-то мужчины? Это было мое решение, только мое! Он даже не знает ничего, и сообщать ему я не собираюсь.

– Тогда зачем ты так стараешься?

– Ты что, считаешь, что женщина рожает ребенка только для того, чтобы заставить мужика жениться?

– Ребенка? – изумленно переспросил Коул. – Ты что, беременна? Тебя поэтому тошнит?

Она нахмурилась:

– А с чего бы мне расставаться с завтраком, который я полчаса готовила и с таким удовольствием, ела? Не говоря уж о деньгах, которые были на него потрачены?

Коул чувствовал себя полным идиотом.

– Я думал, ты так худеешь, – пробормотал он.

– Не знаю уж, как это принято у тебя на родине, Нил, но в здешних местах расплывшаяся талия и неожиданная беготня в ванную говорят только об одном.

– Так ты беременна? – Коул отступил еще на шаг назад.

– В этом нет ничего сверхъестественного.

– Может, тебе надо лежать? Она удивленно покачала головой:

– Ты какой-то странный, ей-богу.

– Я никогда не общался с беременными.

– Поразительно. Ты что, с Марса? Как так получилось, что ты никогда не общался с беременными женщинами? – И тут, найдя ответ на свой вопрос, она напряглась. Настал ее черед изумляться очевидному. – Господи, ну как же я раньше не догадалась? Все яснее ясного. Ты вышел из тюрьмы, да?

Он рассмеялся:

– Нет. Во всяком случае, если это и было тюрьмой, то совсем не той, о которой ты думаешь.

– А что, они бывают разные?

– Я имею в виду те, которые мы сами себе сТройм.

– Красивая фразочка, из нее, наверное, получится отличная песня. Но, знаешь, если хочешь здесь жить, придумай что-нибудь получше. Мне сейчас надо думать о безопасности ребенка. Ну, не сейчас, а через пять с половиной месяцев.

Рано или поздно она все равно все узнает, так, может, рассказать ей? Он открыл было рот, собираясь выложить правду, и тут понял, что не хочет этого по очень странной причине. Потому что в ту секунду, когда она поймет, кто он, их отношения неминуемо изменятся. Она будет по-другому смотреть на него, по-другому с ним разговаривать. Исчезнет простота и открытость, причем навсегда.

– Самое смешное, что я как раз думал, какая ты странная. Пустила меня к себе, толком обо мне ничего не зная.

– Ну, так расскажи.

Она не отстанет, пока он не придумает хоть что-нибудь. Можно было бы и солгать, но лжи Коулу не хотелось. Он решил пойти на компромисс.

– Я всегда был довольно одиноким человеком. В детстве я много разъезжал с отцом и братом. При таком образе жизни трудно завести близких друзей.

– А чем ты зарабатываешь на хлеб?

– Играю на гитаре. Это ты правильно угадала. Я понял, что мне нужно немного, – добавил он со смущенной улыбкой.

– И больше ты ничего не умеешь?

– Это я делаю лучше, чем все остальное. Но справлюсь и со всем прочим.

– Плотницкое дело знаешь? Красить, чинить водопровод умеешь?

– Немного. Думаю, здесь я тебе пригожусь. – Он обвел взглядом кухню.

– Ты вроде не нервничал, когда тебя расспрашивали полицейские. Значит, ты не в бегах.

Коул вернулся к недомытой посуде. Он рассказал ей правду, но не всю правду. Холли успокоилась. Все в порядке. Он не должен чувствовать себя виноватым перед ней. Он же не грехи свои скрывает.

– Я думал, беременные носят футболки со стрелочками, указывающими на их животы.

Холли взяла с сушилки следующий стакан.

– Зачем тратиться на новую одежду? Я пока что во все влезаю.

– Неужели удобно ходить в незастегнутых брюках?

Она прикрыла рукой живот.

– Это что, заметно?

– Носи рубашки подлиннее.

– Слушай, давай сменим тему.

– Хорошо. – Он выудил из раковины последнюю вилку и вытащил затычку. – А кто отец? – спросил он.

– Не твое дело.

– Будущая звезда кантри, да?

– Повторяю, не твое...

– Он хотел, чтобы ты избавилась от ребенка? – Коул сам удивлялся своей непонятной настырности. Что это с ним случилось? Это совсем не в его характере.

Она швырнула вилку в ящик и повернулась к нему.

– Повторяю, этот вопрос я с тобой обсуждать не собираюсь. Неужели не ясно?

– Но ведь иначе он бы помогал тебе хотя бы платить по счетам, разве нет?

Холли медленно разгладила полотенце, повесила его на крючок. И, не глядя на него, вышла из кухни, направляясь в свою комнату.

Коул растерянно почесал в затылке и сбил повязку. Он не стал ее прилаживать на место, а просто сорвал. Фрэнк бы просто взбесился, если бы увидел, что затылок у Коула снова выбрит. С такими темпами он не скоро вернется к своему имиджу длинноволосого паренька с гитарой. По словам многих не самых доброжелательных критиков, это и было тем единственным, что привело его к славе.

Он вышел в коридор, посмотрел на дверь в комнату Холли. То ли пойти извиниться за назойливые расспросы, то ли выждать, дать ей время успокоиться. Никогда раньше он не лез в чужую жизнь. Непонятно, что это на него нашло.

Черт возьми, пора бы хоть чему-то научиться. Опять он пытается усложнять. Его интерес к Холли объясняется очень просто – он рад, что нашел человека, жизнь которого так же запутана, как у него самого.

Холли повернулась на бок, открыла глаза и застонала. Скоро два. Полдня пролетело, а она толком ничего не сделала, даже не выстирала форму к вечеру.

Хуже всего в этом дневном сне то, что, сколько ни спи, все равно кажется мало. Она всего-навсего хотела переждать несколько минут, пока этот наглец не уберется из кухни, но в последнее время, стоило ей хоть на минуту приклонить голову, она тут же засыпала.

До нее донеслись звуки гитары, и в какое-то мгновение ей показалось, что произошло чудо и Трой ее нашел. Но тут она вспомнила, кто это играет, и надежда угасла. Она была разочарована и злилась на себя за это. Сколько можно вздрагивать при этих звуках и млеть, как шестнадцатилетняя дурочка?

Она прислушалась. Нил наигрывал разные мелодии одну за другой. Какие-то она узнавала, какие-то слышала впервые. Те, которые были для нее новыми, он, наверное, сам написал.

Никогда она не встречала певца, который не сТройл бы из себя еще и автора.

Она снова вспомнила про форму, лежавшую на стиральной машинке, и заставила себя встать. Зашла в ванную, а потом поплелась в прачечную. В кухне она услышала знакомое жужжание. Работала сушка. Холли удивленно заглянула внутрь и увидела там свою форму, к которой была прикреплена пластиковая табличка с ее именем. Она отстегнула табличку, снова запустила сушку и пошла искать Нила.

Он сидел под березой, прислонившись спиной к стволу. В руках у него была гитара. Казалось, что он настолько погружен в свою музыку, что мир будто и не существует. Понимая, что он ее не видит, Холли внимательно его разглядывала. Он был не из тех парней, встретив которых начинаешь жалеть о том, что у тебя уже есть приятель. Но, увидев его где-нибудь на танцах, она бы обязательно обратила на него внимание. Некоторые из ее подружек западают на таких вот грустных и одиноких, принимая их замкнутость за проявление чувственности и ума. Бобби Джин Эндрюз заперла бы своего кавалера в шкафу, если бы это дало ей шанс подцепить Нила.

Может, это борода ее так настораживает? Как-то она нелепо выглядит, похоже, что он отрастил ее, чтобы что-то скрыть. Правда, надо признать, борода Нилу идет. К грустным глазам, к худым рукам. Не идет ему идиотская бейсбольная кепочка, в которой он появился в мотеле. Просто удивительно, что кто-то из Нью-Мексико носит кепку «Лос-Анджелес доджер».

Она медленно подошла к нему и, когда он ее заметил, сказала:

– Неплохо.

Он перестал играть.

– Спасибо, – улыбнулся он уголком рта. – Только не говори, что я играю по-любительски.

– Но и не лучше всех в округе. – Ей было приятно, что Нил не из тех, кто дуется годами. Большинство из известных ей мужчин разозлились бы на нее, им бы и в голову не пришло, что она имеет право требовать уважения к своей личной жизни.

– Хочешь, я помогу тебе с ужином?

– Ты еще и готовишь?

– Что значит – еще?

– Я видела, ты выстирал мою форму. Спасибо.

– Я просто подумал, что тебе в ней сегодня работать.

– Откуда ты знаешь, как все это делается? – Вопрос был будто бы самый незначительный, но Холли надеялась, что Нил как-нибудь разговорится, и тогда выяснится хотя бы, кто он. Насколько она знала по собственному опыту, такие люди, как Нил, ничего не умеют. Всегда найдется женщина, которая все сделает.

– Опять допрос, да?

– Не хочешь – не отвечай.

– И то верно. Не захочу – не отвечу.

– Договорились. – Она села на траву рядом с ним. И опять проскользнула мысль: в этом Ниле Чэпмене есть что-то знакомое. Словно это брат, которого у нее никогда не было, или кузен, которого она раньше не знала.

– Мама умерла, когда мне было семь лет, и отец больше не женился. Так что пришлось научиться делать то, что раньше делала она. – Он сорвал травинку, сунул ее в рот. – Брату моему было четыре года, поэтому делал все я.

– Боже мой, семь лет! Совсем ребенок. Мне было двадцать один, когда умерли родители. Мне тогда было ужасно одиноко. Даже представить не могу, как это – остаться сиротой в семь лет. Надо же, всегда думаешь, что тебе труднее других, и постоянно сталкиваешься с тем, что и всем прочим несладко.

Он внимательно на нее посмотрел.

– Двадцать один... Наверное, это было недавно?

– Не забудь, я выгляжу моложе.

– Мне что, надо догадываться?

– Мне двадцать семь, – рассмеялась она.

– Я все пытаюсь понять, на кого ты похожа, но я не знаю ни одной такой женщины, – признался он.

Холли всегда считала себя самой заурядной девушкой.

– И чем же я так отличаюсь от остальных?

– Ну вот, к примеру, ты знаешь, что я музыкант, поэтому относишься ко мне с недоверием, а в дом тем не менее пустила.

– Это не потому, что я какая-то особенная, а потому что дура.

– Зачем ты это сделала?

Он от нее не отстанет, пока она не ответит. И она решила сказать напрямик:

– Я поняла, что либо я займусь ремонтом дома, либо он развалится. Ты оказался в нужном месте в нужное время, вот и все. Нил улыбнулся:

– Поосторожнее в выражениях, не то я решу, что это ты подстерегла меня у машины и лишила возможности уехать отсюда.

Она пришла в ужас от того, что он такое предположил, даже в шутку, но через секунду не выдержала и расхохоталась:

– Гениальная идея! Сколько открывается возможностей. Если забарахлит машина, надо будет попросить Арнольда подыскать мне механика и тюкнуть его по затылку.

– На твоем месте я бы не торопился с механиком. Куда нужнее кровельщик. Пара мест на потолке показались мне подозрительными. Боюсь, еще одну зиму так не продержаться. Да, а еще тебе пригодился бы...

– Тсс! – сказала Холли, услышав, что хлопнула дверь соседнего дома. – Не хочу, чтобы миссис Стилтсон подслушала наши планы.

Теперь настал черед Нила смеяться.

– А ты полагаешь, что можешь сказать или сделать еще хоть что-то, что ее удивит?

– Что ты имеешь в виду?

– Судя по всему, ты принадлежишь к тому типу людей, которые могут запросто отправиться погулять в дождь, ни на секунду не задумавшись о том, что насквозь мокрая футболка может привести соседей в ужас.

– Ты не первый, кто говорит мне, что я порой забываюсь, – призналась она. Трой, когда они были вместе, всегда ее за это пилил. – Пожалуй, надо с этим что-то делать. Придется научиться вести себя посолиднее.

– Почему? – В вопросе его не было ехидства, только искреннее любопытство.

– Потому что через несколько месяцев я уже буду не одна. А ребенку нужна нормальная мать, а не та, глядя в след которой соседи сокрушенно качают головами и неодобрительно поджимают губы.

– Может быть, – кивнул он. Она ждала совсем другого ответа.

– Ты же на самом деле так не думаешь!

– Знаешь, я запомнил как раз не простые, обыденные вещи, а то, например, как мама взяла меня на берег, когда начинался шторм, чтобы я почувствовал, что такое ветер, увидел, как он играет с волнами. Летними ночами мы спали на лужайках у тех мотелей, в которых останавливались, и смотрели на звезды. – Он улыбнулся. – Многие считали ее странной, в том числе и мой отец. Он никак не мог понять, как это можно, заплатить за комнату, а потом спать на улице. Если у меня когда-нибудь будет ребенок... – Он замолчал, не договорив.

– Как звали твою маму?

– Роза.

– Красивое имя.

– Ей оно не нравилось, но мне всегда казалось, что в нем есть что-то особенное.

– У нас обеих имена – из мира растений, – заметила Холли.

– Роза и остролист. Растения с шипами, – улыбнулся Коул.

– Наверное, наши матери считали, что это как-то защитит нас. – Холли не знала, что еще сказать, и замолчала, а потом через несколько минут внезапно сказала: – Он действительно ничего не знает о ребенке. Нил повернулся к ней:

– Ты что, просто взяла и в один прекрасный день исчезла? Разве это честно?

Почему она стала рассказывать Нилу то, о чем не говорила никому, она и сама не знала.

– Ты все правильно описал – и про дождь, и про футболку, но это еще не все. Видишь ли, я всегда все делаю не вовремя. Однажды, когда я пошла гулять под дождем, должен был прийти человек из риэлторской фирмы по поводу дома. Я совершенно об этом забыла. Я вернулась с прогулки, а он ждал меня у двери. Мне и в голову не пришло, что я выгляжу как-то не так.

Холли замялась. Оказалось, совсем непросто рассказать Нилу о том, что произошло между ней и Троем. Поэтому она и пустилась в отвлеченные разговоры. Это все равно что открыть дверь и впустить незнакомца, но не в дом, а в душу. Рассказать не просто историю, рассказать о том, кто она такая на самом деле. Между людьми, обремененными такими знаниями друг о друге, возникают совсем иные отношения, а в этом есть свои сложности.

Впрочем, через несколько недель он все равно уедет, и ее личная жизнь так и останется ее собственной. Пожалуй, уж если и рассказывать кому-то о Трое, то Нил – самый подходящий собеседник.

– В тот день, когда я решила рассказать Трою о ребенке, – начала она, – я надушилась, напудрилась, надела коротенькую юбочку и туфли на каблуках. Решила, что программа будет такая: сначала ужин с вином, потом постель, а уж потом я прочту ему лекцию о радостях отцовства. Я не подозревала, что и ему есть что мне сказать. Его менеджер решил, что из соображений карьеры Трою надо срочно менять имидж и манеру поведения. Так в одночасье я стала ему помехой. Он сказал, что у него сердце разрывается при мысли о том, что надо со мной расстаться, но он ответствен перед людьми, которые положили на него столько сил.

– Все это чушь собачья! – возмутился Нил. – У половины наших поп-звезд есть жены и дети.

– Трой со своим менеджером решили последовать другому примеру. Коул Вебстер – вот их идеал. – Где-то вдалеке деловито застучал дятел. Холли обернулась и, мельком взглянув, заметила, как по лицу Нила пробежала странная тень. Это длилось всего одно мгновение, и Холли подумала, что, должно быть, ей показалось. – Я слышала, как Трой говорил о Коуле Вебстере: у него такой прекрасный менеджер, он столько сделал для кантри-музыки, он такой талантливый, и так далее, и тому подобное. Все это он твердил так часто, что я эти речи наизусть выучила. – Она подтянула колени к подбородку, но в таком положении долго высидеть не могла – живот уже мешал.

– Я так понимаю, что ты его чувств не разделяла.

– Этот Вебстер не хуже и не лучше других. Мне просто до смерти надоело слушать, как все его превозносят до небес.

– Считаешь, перехвалили?

– Слушай, только не говори, что и ты его фанат.

– Никогда не мог понять, зачем люди стремятся кому-то подражать, – задумчиво произнес Нил. – Неужели не понятно, что копия всегда хуже оригинала?

Она откинулась назад, опираясь на руки, и с наслаждением вытянула ноги.

– Я сейчас что-то скажу, только постарайся понять меня правильно. Я присматривалась к тебе все эти дни и, кажется, догадалась, почему ты не смог добраться до самого верха.

По его лицу скользнула усмешка.

– Да? И почему же?

– Ты недостаточно сосредоточен на себе. Сначала я думала, что для Троя это просто отговорка, которую он использует, чтобы жить как жил, но потом посмотрела на других начинающих певцов и поняла: для них собственное «я» важно не меньше, чем их обожаемые гитары.

– Ты всегда, общаясь с Троем, была настроена так... – Он запнулся, подыскивая нужное слово. – ...Так предвзято? – спросил он осторожно.

– Нет, – призналась она. – Когда мы только познакомились, карьера Троя занимала меня не меньше, чем его самого. – Она на секунду замолчала. Счастливые времена, оказывается, так же трудно вспоминать, как и тяжелые. – Когда что-то начинает получаться, кажется, что ты присутствуешь при чуде. Это чувствуешь, даже стоя за кулисами. Наверное, тебе это все и без меня отлично известно.

– Я слишком давно не выходил на сцену.

– Из-за аварии?

Он встрепенулся – как зверь, который почуял опасность.

– Откуда ты знаешь? Ее смутила его реакция.

– Врач сказал, что у тебя была травма головы еще до этого случая. И что шрам у тебя над глазом совсем свежий. – Ее объяснение, кажется, его успокоило. – Медсестра решила, что ты попал в автомобильную аварию и врезался в ветровое стекло, – добавила она. – Так и было?

– Я ехал на мотоцикле. Врезался в дерево, но благодаря этому не свалился в каньон.

– Странное везение, – грустно усмехнулась она.

– Пожалуй.

– Хорошо хоть, что тип, который стащил твой бумажник, ударил тебя по затылку.

– Наверное, это еще одно странное везение. Холл и снова улыбнулась:

– Да, тебе, думаю, достаточно. Забыла спросить, как ты себя сегодня чувствуешь?

– Лучше.

Она оперлась рукой о дерево и встала.

– На ужин суп и кукурузные лепешки. Согласен?

Он тоже встал, взял гитару.

– Я помогу.

– Не принимай то, что я наговорила, на свой счет. Это мое личное мнение о некоторых людях, ничего больше.

– Холли, по-моему, ты имеешь полное право думать так, как считаешь нужным.

– Но не о тебе. Я была к тебе немного несправедлива. Теперь я вижу, что ты другой. – Мимо них стрелой пролетел пересмешник – к заднему крыльцу, где стояла корзинка с бегониями. Холли всегда по-особенному относилась к этим маленьким птичкам. В детстве она верила, что, если одну из них увидишь, обязательно случится что-то необыкновенное. Теперь она была взрослая и, разумеется, не верила во всякие глупости, а птиц любила просто так – за красоту и изящество.