Графиня Констанс Вахмейстер, преданный друг и соратница Елены Петровны, оставила подробные воспоминания о месяцах и годах, проведенных вместе в период работы над "Тайной Доктриной":

"Даже тот великий труд, которым она сейчас занята, "Тайная Доктрина", весьма затруднен преследованиями, оскорбительными письмами и другими мелкими неприятностями, которым она подверглась этой зимой; при этом надо помнить, что Е.П. Блаватская не является полным адептом, и сама она не причисляет себя к таковым, и поэтому, несмотря на все свое знание, она в большой степени восприимчива к оскорблениям и подозрениям, как это свойственно любой светской женщине ее положения.

"Тайная Доктрина" будет действительно великим и грандиозным трудом. Я имела честь наблюдать его прогресс, читать рукопись, быть свидетелем оккультного способа, с помощью которого она получала информацию.

Я недавно слышала от людей, величающих себя "теософами", выражения, которые удивляли меня и причиняли боль. Некоторые из таких особ говорили, что "если бы было доказано, что Махатмы не существуют, то это бы не имело значения, потому что Теософия, несмотря на это, была бы истиной и т. д. и т. п. Такие и подобные утверждения вошли в обращение в Германии, Англии и Америке; но, по моему мнению, они очень заблуждаются, так как, во-первых, если бы не было Махатм или Адептов — иными словами, людей, которые продвинулись так далеко на пути человеческой эволюции, что смогли соединить свою личность с шестым принципом космоса (космическим Христом) — тогда бы доктрины системы, называемой "Теософия", были бы ложными; потому что в ступенях прогресса была бы брешь, которую было бы еще труднее объяснить, нежели "недостающее звено" Дарвина. Если же эти люди говорят только о тех Адептах, которые, как сказано, принимали активное участие в создании "Теософского Общества", то они, кажется, забывают, что без этих Адептов не было бы этого общества, а также "Разоблаченная Изида", "Эзотерический Буддизм", "Свет на Пути", "Теософ" и другие ценные теософские публикации не были бы никогда написаны; и если в будущем мы бы лишили себя влияния Махатм и положились только на самих себя, мы бы вскоре потерялись в лабиринте метафизических домыслов. Пусть наука и умозрительная философия будут вынуждены ограничить себя теориями и получением информации, содержащейся в книгах: Теософия идет дальше и получает знание через непосредственное внутреннее восприятие.

Е.П. Блаватская во время работы над "Тайной Доктриной"

Изучение теософии означает, следовательно, практическое развитие, и, чтобы достичь этого развития, необходим проводник, который знает то, о чем учит, и который должен был уже достичь этого состояния, пройдя процесс духовного возрождения.

После всего, что было сказано в "Мемуарах" г-на Синнетта об оккультных феноменах, имевших место в присутствии госпожи Блаватской, и о том, как подобные феномены, будучи неотъемлемой частью ее жизни, происходили постоянно, как с ее ведома, так и без такового, мне остается только добавить, что в течение моего пребывания с ней я неоднократно была свидетельницей таких подлинных феноменов. Здесь, как и в любой другой сфере жизни, главный вопрос заключается в том, чтобы научиться должным образом распознавать и знать всему настоящую цену (из письма к А.П. Синнету).

…Не стоит и удивляться, что в работе над "Тайной Доктриной" произошел застой во время этих бурных дней, и даже потом, когда работа была возобновлена, необходимые отстраненность и покой были едва ли достижимы.

Е.П.Б. сказала мне однажды вечером: "Вы не можете себе представить, что значит чувствовать множество враждебных мыслей и потоков, направленных против вас; это похоже на уколы тысячи иголок, и мне приходится постоянно воздвигать защитную стену вокруг себя". Я спросила ее, знала ли она, от кого эти недружелюбные мысли приходили, и она ответила: "Да, к сожалению, я знаю, и я всегда пытаюсь закрыть глаза, чтобы не видеть и не знать"; и чтобы доказать мне, что это действительно так, она рассказала мне о письмах, которые уже были написаны, цитируя отрывки из них. Через день или два мы получили их, и я смогла убедиться в правильности процитированных из них отрывков.

Однажды, войдя в кабинет к Е.П.Б., я увидела, что весь пол усыпан исписанными листами рукописи.

Я спросила о причине такого беспорядка, и она ответила: "Не удивляйтесь, я двенадцать раз пыталась написать одну страницу правильно, и каждый раз Учитель говорил, что это неверно. Я думаю, что сойду с ума, переписывая ее так много раз; но оставьте меня одну; я не остановлюсь, пока не покорю ее, даже если мне придется потратить всю ночь".

Я принесла чашку кофе, чтобы взбодрить и поддержать ее, и затем оставила ее продолжать свое утомительное задание. Через час я услышала ее голос, звавший меня, и, войдя, я обнаружила, что отрывок наконец был завершен, но стоило это невероятного труда; в то время результаты были часто малы и неопределенны.

Когда она откинулась на спинку, наслаждаясь сигаретой и отдыхом после напряженного труда, я облокотилась на ручку ее огромного кресла и спросила ее, как случилось, что она могла делать ошибки в тех записях, что ей давали. Она ответила: "Видите ли, то, что я делаю, выглядит следующим образом. Я создаю перед собой в воздухе нечто, что я могу обозначить только как вид вакуума, и фиксирую мой взгляд и мою волю на нем, и вскоре сцена за сценой проходят передо мной, как последовательные картины диорамы, или, если мне нужна ссылка или информация из какой-нибудь книги, я пристально сосредоточиваю свой ум, и появляется астральный двойник этой книги, я беру из него то, что мне нужно. Чем более мой ум свободен от рассеянности и обид, чем большей силой и сосредоточенностью он обладает, тем легче я могу сделать это; но сегодня, из-за неприятностей, перенесенных мной после получения письма от X., я не могла как следует сконцентрироваться, и каждая моя попытка процитировать отрывки оканчивалась неудачей. Учитель говорит, что теперь все правильно, так что давайте пойдем пить чай".

Я уже отметила, что в то время у нас было совсем немного посетителей. В этот вечер, однако, я удивилась, услышав незнакомый голос в коридоре, и вскоре доложили о немецком профессоре, чье имя нет необходимости упоминать.

Он извинился за свое вторжение; по его словам, он проделал огромный путь, чтобы увидеть госпожу Блаватскую и выразить ей свою симпатию. Ему были известны необъективность и враждебность Отчета ОПИ, и теперь он просил, не окажет ли госпожа ему любезность, исключительно в интересах психической науки, показать некоторые "феномены", которые она так легко делала?

В тот момент "Старая Леди" (Е.П. Блаватская. — О.Б.) была очень уставшей, и, вероятно, она мало доверяла учтивым заверениям посетителя; как бы там ни было, она была не склонна удовлетворять его просьбу, но, тем не менее, уступая его настойчивым мольбам, она согласилась произвести пару пустяковых опытов с психо-электрическими силами — стуками — самыми простыми, легкими и наиболее известными из "феноменов".

Она попросила его отодвинуть на некоторое расстояние стол, который стоял рядом с ней, чтобы он мог свободно обойти его и осмотреть со всех сторон. "Теперь, — сказала она, — я постучу для вас по этому столу столько раз, сколько вы пожелаете". Он попросил сначала три раза, затем пять раз, затем семь раз и так далее, и, когда Е.П.Б. поднимала свой палец, по направлению к столу, были слышны резкие, отчетливые стуки в соответствии с выраженным им пожеланием.

Казалось, профессор был восхищен. Он запрыгал вокруг стола с поразительной ловкостью, заглядывая под стол и исследуя его со всех сторон, и когда Е.П.Б. была уже слишком утомлена, чтобы удовлетворять его любопытство в этом направлении, он сел и стал докучать ей своими вопросами, на каждый из которых она ответила с присущей ей живостью и обаянием.

Наконец наш посетитель уехал, оставшись не убежденным, как мы узнали потом. Он был учеником Хаксли и предпочитал принимать любое объяснение, каким бы нелепым оно ни было, только в том случае, если оно не противоречило его собственным теориям.

Бедная Е.П.Б.! Ее больные и опухшие ноги, едва переносившие ее с кресла на диван, мало подходили для гимнастики, на которую их обрек профессор.

Скудность походной библиотеки Е.П.Б. была обстоятельством, которое, более чем какое-либо другое, привлекало мое внимание и вызывало изумление, когда я стала помогать госпоже Блаватской в качестве переписчика и, таким образом, получила некое представление о ее работе над "Тайной Доктриной". Ее рукописи были до краев переполнены ссылками, цитатами, указаниями на массу редких и малоизвестных работ самого разного рода. Однажды ей нужно было проверить отрывок из книги, которую можно было найти только в Ватикане, в другой раз нужен был документ, который хранился исключительно в Британском музее. Тем не менее была необходима только проверка цитат. Конечно, она не могла извлечь нужной для своей рукописи информации, каким бы образом она ее ни получала, из тех нескольких обычных книг, которые она возила с собой.

Вскоре после моего приезда в Вюрцбург она спросила меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто мог бы выполнить ее поручение в Бодлианской (библиотека Оксфордского университета. — О.Б.) библиотеке. Так случилось, что у меня действительно было кого попросить, и, таким образом, мой друг проверил отрывок, который Е.П.Б. видела в астральном свете. Оказалось, что название книги, глава, страницы и цифры были приведены в точности.

Такие видения часто представляли картинку оригинала в перевернутом виде, как будто показанную через увеличительное стекло, и если слова после небольшой тренировки можно было легко читать, а общий смысл и контекст предохраняли от грубых ошибок, то избежать ошибок в цифрах было намного сложнее, а в данном случае именно правильность цифр была под вопросом.

Однажды мне было поручено весьма трудное задание, а именно, проверить отрывок, взятый из рукописи в Ватикане. Познакомившись с одним господином, у которого в Ватикане был родственник, мне с некоторыми сложностями удалось проверить этот отрывок. Два слова были написаны неправильно, но все остальное было верно, и, что удивительно, мне сказали, что те два слова были запачканы и их было сложно разобрать.

Это только два случая среди множества других. И если только Е.П.Б. хотела получить точную информацию по теме, преобладавшей на тот момент в ее труде, она получала ее так или иначе: из переписки ли с другом, который находился где-то далеко, или из газеты или журнала, или же во время чтения какой-нибудь книги; и это происходило с частотой и соответствием, далеко выходящими за рамки простого совпадения. Она, однако, предпочитала использовать, насколько возможно, обычные, а не сверхъестественные средства, чтобы не истощать свои силы без необходимости.

Я была не единственной, наблюдавшей за неожиданной помощью, приходившей к Е.П.Б. во время ее работы, и за точностью цитат, которые она получала; и здесь я привожу заметку, посланную мне мисс Кислингбери, которая ярко характеризует это обстоятельство:

"После выхода известного теперь отчета Психического общества, который, как я чувствовала, заключал в себе вопиющую несправедливость, я приняла твердое решение повидать госпожу Блаватскую, в то время проживавшую, как мне сказали, в Вюрцбурге. Я обнаружила, что она тихо живет в старом чудном немецком городе с графиней Вахтмейстер, которая находилась у нее всю зиму. Она была больна, страдала от осложнений после болезней и находилась под постоянным наблюдением врача. Она была измождена ментально из-за предательства друзей и мелких нападок врагов вследствие выхода вышеупомянутого Отчета. И все же, вопреки всем этим трудностям, Е.П.Б. занималась колоссальным трудом — она писала "Тайную Доктрину". В чужом городе, жители которого говорили на незнакомом ей языке, имея только те книги, которые она привезла с собой из Индии, вдали от друзей, которые могли бы помочь найти необходимые ссылки или сделать полезные сноски, она усиленно трудилась с раннего утра и до шести часов вечера, редко отлучаясь от своего стола, разве что для приема пищи. Но когда Е.П.Б. сидела в своей комнате, погруженная в работу, у нее были невидимые помощники. Так как я не была членом Теософского общества в то время, хотя я и знала Е.П.Б. почти с момента его основания, мне и в моем присутствии мало что говорилось об используемых методах. В один из дней, однако, она принесла мне листок бумаги с цитатой, которая была ей дана как высказывание некоего католического писателя о связи между наукой и религией, и попросила меня проверить, кто ее автор и в какой работе эта цитата встречается. Судя по характеру текста, мне показалось, что она взята из "Лекции о науке и религии" кардинала Уайзмана, и я написала письмо своему другу в Лондон. В результате проверка была сделана, глава и страницы — найдены, и теперь она находится в "Тайной Доктрине", т. 2, стр. 704…"

Е.П. Блаватская

Другим часто повторяющимся инцидентом, привлекшим мое внимание, был еще один способ, которым Е.П.Б. получала руководство и помощь в своей работе. Часто ранним утром я видела листок бумаги с незнакомыми знаками на нем, нанесенными красными чернилами. На вопрос о значении этих таинственных записок, она ответила, что они указывали на работу, которую необходимо выполнить в течение дня.

Это были примеры "осажденных" сообщений, являвшихся предметом горячих споров даже в рядах Теософского общества и бесконечных невежественных насмешек за его пределами — "красные и синие записки-призраки, как X. по праву называет их", — так говорила Е.П.Б. в своем письме, написанном примерно в то время и опубликованном позже в журнале "Путь". В этом же письме она далее продолжала:

"Была ли это подделка? Конечно, нет. Было ли это написано и создано элементалами? Никогда. Оно было ими доставлено, так как физические феномены совершаются с использованием элементалов, но какое отношение имеют они, эти бессознательные существа, к разумной составляющей даже самого короткого и малопонятного из этих сообщений?"

Вероятно, не стоит удивляться, что эти сообщения воспринимались с подозрением, учитывая нынешнее состояние невежества по отношению к возможностям психических феноменов. Лучшее, что можно ожидать от обычных мужчины или женщины, — это отказ от поспешного суждения, который бы сопровождался желанием изучить и разобраться в этих явлениях. Но если мы захотим узнать об отношении самой Е.П.Б. к существованию таких сообщений, мы получим неопровержимые доказательства ее честных, добрых намерений.

Они приходили непосредственно, и она всегда воспринимала предписания, содержащиеся в них, с покорностью и смирением, даже если она предпочла бы поступить иначе.

Как часто в то время я горевала над грудой рукописей, тщательно подготовленных и переписанных, и после одного слова, одного намека Учителей, преданных огню — это изобилие информации и комментариев, которые для нас теперь, когда мы потеряли Учителя, были бы бесценными.

По правде говоря, в то время я очень мало понимала содержание того, что я переписывала, и не осознавала ценность доктрин так, как я понимаю их теперь. С тех пор я часто думала, что наиболее подходила именно для этой работы, так как из "Тайной Доктрины" даны только фрагменты и намеки, а Е.П.Б. записывала в первое время многое из того, что нежелательно было обнародовать кому бы то ни было, даже такому честному, хотя и неопытному, человеку, как я. И в самом деле, нет никаких сомнений, что многие действительно эзотерические доктрины должны были быть изъяты из первоначального текста, и, как я уже говорила, многие ее рукописи и мои копии были уничтожены. К тому же в то время я никогда не получала удовлетворительных ответов на мои вопросы, так что в конце концов я научилась хранить молчание и редко или почти никогда не задавала вопросов.

Тем, кто вступает в Теософское общество сейчас, очень сложно понять положение вещей, бытовавших в то время, о котором я пишу. Тогда для изучающих Теософию не были доступны такие возможности для обучения или продвижения вперед, которые теперь щедро проливаются на кандидатов в члены Общества и претендентов на обучение. Тогда не было никаких лекций и было очень мало книг. Е.П Б. сама, в силу характера и природного склада ума, не подходила для задачи последовательного и терпеливого изложения учения. Передо мной лежит ее письмо с неуказанной датой, написанное приблизительно в то время из Эльберфельда, куда она поехала после Вюрцбурга. Письмо передает яркую картину ее отчаяния из-за ноши, возложенной на нее. Я привожу дословно выдержки из ее переписки, потому что ей была свойственна характерная только ей одной изысканность фразеологии, хотя хорошо известно, что ее английский был все еще далек от совершенства:

"Если Вы "огорчены", — писала мне она, — то я совершенно неспособна понять, чего от меня ждут! Я никогда не обещала строить из себя гуру, наставника или профессора для У. или для кого-нибудь еще. Учитель сказал ему поехать в Эльберфельд, и Учитель сказал мне, что он должен приехать, и мне следует ответить на его вопросы. Я сделала это, и большего сделать не в силах. Я читала ему "Тайную Доктрину" и поняла, что не могу продолжать, так как он прерывает меня на каждой строчке, и не только своими вопросами, а, в большинстве случаев, рассуждениями в качестве ответа на свой же вопрос, которые длятся по двадцать минут. Что касается У. он ответит Вам сам, так как я заставила его написать Вам. Я говорила Вам неоднократно, что никогда никого не обучала иначе, чем своим особым способом. Олькотт и Джадж изучили все, что они знают, посредством общения со мной. Если бы на меня наложили наказание проводить регулярное обучение, как это делают преподаватели в течение часа ежедневно, не говоря уже о двух часах, я бы скорей сбежала на Северный полюс или сразу умерла бы, окончательно порвав мои связи с теософией. Я неспособна к этому, это хорошо знает каждый, кто со мной знаком. До сего дня я не могла разобраться, что У. интересует — оккультизм, метафизика или принципы теософии в целом? Если последние, то я нахожу, что он к этому абсолютно непригоден! Мы составили обет (который М.Г. пошлет Вам), и У. настоял, чтобы мы включили в список подписавших этот тайный обет его жену, и теперь, когда мы его подписали, выяснилось, что он не имеет ни малейшего представления о том, как прилагать свою силу воли и что его жена считает это греховным (!!). Так какой в этом толк? Что касается метафизики, он может изучать ее у М. Я сказала ему, что М. ничего не знает о наших Оккультных доктринах и не может обучить его им, но он может объяснить ему "Бхагават Гиту" лучше меня… Это все, что я могу сказать. Я больна и расстроена более, чем когда-либо. Поток "Тайной Доктрины" остановлен, и потребуется два месяца, прежде чем я смогу восстановить состояние, в котором я пребывала в Вюрцбурге. Чтобы писать ее, я должна быть в полном покое, а если меня будут беспокоить "обучениями", тогда я должна оставить "Тайную Доктрину". Пусть люди обдумают и выберут, что полезнее — следует ли писать "Тайную Доктрину" или обучать У".

Привилегированное лицо в те ранние годы могло, в лучшем случае, удостоиться переписки со старейшим сотрудником. Трудности были велики, и только решительная воля могла одолеть все препятствия, а также, как кто-то, вероятно, добавит, и кармическое наследие в виде природной одаренности, которая могла при помощи врожденной энергии восполнить недостаток благоприятных возможностей, рассыпанных теперь так щедро.

Тогда, даже в самые оптимистические моменты, мы не могли и мечтать о большом обществе с отделениями в Америке, Индии и Европе, с многочисленными филиалами и центрами деятельности почти в каждой значимой стране мира. Казалось, что все, о чем мы могли тогда мечтать, была горстка преданных учащихся — группа искренних учеников, — чтобы поддержать живую искру оккультных учений до последней четверти двадцатого столетия, когда с приходом нового малого цикла можно было надеяться на новый доступ к духовному свету.

Но и эти несколько лет прошли, и, хотя они лишили нас физического присутствия нашего Учителя, мы выучили урок; мы были вынуждены понять, как мы просчитались с оценкой духовных сил, стоящих за движением. И с каждым днем становится все яснее, что Теософия, по меньшей мере, в своих общих чертах, не является исключительной привилегией нескольких избранных, но есть открытый дар всему человечеству, и что в своем воздействии на течение современной мысли она должна сохраниться как мощный фактор против пессимистического материализма нашего века".