Елена Петровна прожила в "Мейкоте" четыре месяца, затем с помощью братьев Кейтли удалось снять более просторное помещение на Лэнсдаун-роуд, 17, трехэтажный дом поближе к центру Лондона. По времени переезд совпал с выходом первого номера журнала "Люцифер". Название нового журнала вызвало поначалу много вопросов, поскольку считалось, что это имя принадлежит дьяволу, падшему ангелу, и Елене Петровне пришлось подробно объяснять смысл названия: "Что вы на меня напали за то, что я свой журнал "Люсифером" назвала? Это прекрасное название! Lux, Lucis — свет; ferre — носить: "Носитель света" — чего лучше?.. Это только благодаря Мильтоновскому "Потерянному раю" Lucifer стал синонимом падшего духа. Первым честным делом моего журнала будет снять поклеп недоразумения с этого имени, которым древние христиане называли Христа. Эосфорос — греков, Люсифер — римлян, ведь это название звезды утра, провозвестницы яркого света солнечного… Разве сам Христос не сказал о себе: "Я, Иисус, звезда утренняя" (Откров. Св. Иоанна XXII, ст. 16)?.. Пусть и журнал наш будет, как бледная, чистая звезда зари предвещать яркий рассвет правды — слияние всех несогласий, всех толкований по букве, в единый, по духу, свет истины!"

Елена Петровна много занималась просвещением своих учеников на собраниях, общение на которых происходило в виде философских диспутов. Арчибальд Кейтли увлекательно описывает, как по четвергам проходили собрания теософского общества, Ложи Блаватской в доме на Лэнсдаун-роуд: "Дискуссии велись в непринужденной обстановке. Все рассаживались и начинали задавать вопросы г-же Блаватской… Огромное удовольствие доставляли ее ответы "по Сократу" — то есть вопросом на вопрос… Подход оказался очень эффективным, и часто случалось, что обратившийся с каверзным вопросом сам же попадал впросак. Если вопрос бывал продиктован искренним желанием что-то узнать, она прилагала все усилия, чтобы дать исчерпывающий ответ. Но если кто-то задавался целью поддеть ее или сбить с толку, это обычно кончалось для него плохо. Такие встречи отнимали немало времени, но г-же Блаватской нравились подобные состязания умов. По четвергам, вечером, в этих комнатах собирались люди самых разных национальностей. Никогда нельзя было сказать заранее, кто придет. Иногда появлялись даже незримые посетители, видеть которых могли только некоторые из нас.

Случались и занятные истории. Г-жа Блаватская была чувствительна к холоду, и в ее комнате всегда было натоплено — настолько, что на встречах зачастую бывало непомерно жарко. Как-то вечером, перед собранием, я спустился вниз и обнаружил, что, несмотря на горящий камин и зажженные свечи, в комнате стоит ледяной холод. Я обратил на это внимание г-жи Блаватской. В ответ она рассмеялась: "О, это меня навещал один мой друг и, уходя, забыл убрать свою атмосферу".

Помнится, в другой раз постепенно набралось столько народу, что свободных мест не осталось. На софе восседал важный гость-индус в традиционном одеянии, в тюрбане. Дискуссия шла своим чередом, наш гость с явным интересом прислушивался к мнениям, которые высказывали говорившие. Президент ложи появился в этот вечер очень поздно и, не найдя свободного места, уселся на софу — прямо туда, где находился достопочтенный индус, который удивленно присвистнул и исчез!"