ДЕФЕКТИВНЫЙ НАРОД ИЛИ ПРЕДАТЕЛЬСКАЯ ВЛАСТЬ?
Коррупция как системный порок российского капитализма
Коррупция — особая тема. Во-первых, трудно избежать банальностей. И, во-вторых, проблема не в том, что никто не знает, что делать, а в том, что ни у власти, ни у общества нет главного — воли к решению проблемы. Остается одно — уводить тему подальше от истинного предмета. Поэтому вынужден начать не с описания проблемы и постановки задач, но с критики того, как эта тема подается обществу.
Типичный материал о коррупции: «В скольких ситуациях нам приходится "благодарить" чиновника или даже дать взятку заранее, чтобы решить проблему <…>, но задумываемся ли мы о причинных явления?..» Затем — об исторических корнях: иерархия потребления добычи в зависимости от места в стае. Затем — кормление с должности и т. п.; применительно к нашей стране — о том, как еще «Петр Алексашку порол, но не изгонял», потому что Алексашка «полезен был». Плюс знаменитое: «Воруют.»
Далее — о советском периоде: про приписки и «корректировки» плана, «дефицитную экономику» и возникновение паразитического слоя тех, кто дефицит распределял — откуда вроде и произрастает нынешняя коррупция. К последнему акценту тяготеют представители либерального взгляда, описывающие советское общество как «бюрократический рынок».
По их логике, происходившее в 90-е годы прошлого века — прогресс. Рынок «бюрократический» заменен на рынок товаров и услуг, предоставляемых за деньги. Очевидные же провалы и аномалии в его работе, явная несправедливость отношений — издержки переходного периода.
В рамках такой логики нынешний рост коррупции — следствие «недореформированности» и поворота политики от либерализма обратно к госпатернализму. Убедительности всему придают данные исследований (например, фонда «Индем»), в которых рассчитывают средний размер взяток, а также оценивают ущербы от коррупции… Для публики же попроще, на ток-шоу и в телепередачах, акцент на мелкой бытовой коррупции — в школах и поликлиниках, максимум на уровне ГИБДД, а также на массовости явления и, вроде как, общей коллективной вине.
И рецепты спасения. Прежде всего, начинать с себя — не давать взятку, и все урегулируется. При постановке же вопросов более системных обычно оговариваются: целью не может быть преодоление коррупции, нет — лишь ее сведение к некоторому минимуму. Любопытно сравнить: про убийства так никогда не говорят. И это не случайно: сама идея о нормальности «минимума коррупции» уже выводит это явление из числа смертных грехов и переводит в разряд уже не абсолютного зла.
Типичные предлагаемые рецепты борьбы с коррупцией: послабления лицензирования, сертификации, отказ от госрегулирования либо добровольное саморегулирование, передача ряда функций государства частному сектору, а также расширение политических прав и свобод, демократизация политической системы и свобода СМИ…
Раскрытие проблемы по описанным лекалам ведет к успеху: получение грантов на «дальнейшие исследования» от международных организаций и фондов, поддержка героической «антикоррупционной» деятельности финансовыми и даже административными структурами, вхождение в антикоррупционные советы и комиссии (включая при-властные), «мозговые центры» и общественные палаты… Понятно, ведь известен рецепт удержания власти: «Если движение невозможно остановить, то его необходимо возглавить». Это относится и к противодействию коррупции. И вот уже призывы к борьбе с коррупцией мы слышим, можно сказать, из самых центров этой самой коррупции. Из них координируются и гранты на исследования, и назначения как должностных лиц, призванных противодействовать коррупции, так и отдельных с виду самостоятельных «героев», а также освещение проблемы в СМИ. Что ж, неудивительно.
Можно, конечно, напомнить, чем полтора десятка лет назад занимались многие из тех, кто сегодня делает имя на расчетах размеров «средней взятки». Так, с одним из них я (как член Совета Федерации) регулярно сталкивался в согласительных комиссиях, где он (помощник Президента) отстаивал позицию Ельцина и его администрации. Прежде всего, по тем вопросам, где задача парламента была ограничить произвол президента и правительства, задача же стороны президента была, напротив — не допускать демократического контроля за властью.
Но важнее другое — обратить внимание на лукавость ряда постановок вопросов и рецептов излечения.
Базисный тезис вульгарно-либерального взгляда на проблему коррупции: «Источник коррупции — «избыток государства», и основное лекарство — «минимизация государства», либерализация госрегулирования. И под этим флагом проходила «либерализация» 90-х годов. Но ведь «свято место пусто не бывает». Если государство уходит из какой-то сферы, не обеспечив защиту от монополизации, то приходят силы, которые уже вне механизмов демократического контроля и к которым апеллировать по вопросам нарушения закона и несоблюдения прав человека бессмысленно.
Ошибочность тезиса иллюстрируют недавние события. Президент, подталкиваемый «либеральными» советниками, принимает решение: ограничить госконтроль — чтобы проверки предприятия одной службой проводились не чаще, чем раз в три года. Затем — пожар в пермском клубе «Хромая лошадь», демонстрирующий как полное пренебрежение требованиями пожарной безопасности, так и удивительную «лояльность» контрольных органов к нарушителям. Реакция властей — сплошные проверки в развлекательных учреждениях. Но и некоторая озабоченность. Председатель Правительства заявил примерно так: ослабляешь контроль — угроза безопасности, усиливаешь контроль — коррупция. Но далее власть, находящаяся в плену вульгарно-либеральной парадигмы, сделала лишь один вывод: надо искать какой-то «компромисс». Представления же о том, что при адекватном подходе к системе госуправления задачи безопасности и пресечения коррупции не противоречат друг другу, а, напротив, неразрывно связаны, у нашей власти не было и нет…
Еще один ошибочный тезис: прямое госрегулирование — дело коррупционно емкое и дорогое, отказ же от него, переход к рынку усилий и расходов не требует. Но изучение опыта развитых стран, опыта их антимонопольного и антикриминального регулирования подтверждает противоположное: прямое госрегулирование нерыночной экономики проще и дешевле, нежели государственное регулирование рыночной экономики, насущно необходимое для ее эффективности. Так, достаточно сравнить объем работы и квалификацию, необходимые для того, чтобы, с одной стороны, волевым методом установить единые для региона цены на отопление, как это делается у нас (решения сугубо политические), или, с другой стороны, чтобы регулировать рентабельность множества компаний, поставляющих топливо для отопления домов в США. Согласитесь, если браться за второе, ни о каком «уменьшении» государства и речи быть не может.
Другой пример: в период моей работы в Счетной палате РФ (1995–2000 гг.) численность ее сотрудников колебалась между 700 и 1000 человек. Для сравнения: в США (с уже развитой рыночной экономикой и без специфических «переходных» проблем) численность сотрудников аналогичного контрольного органа (US GAO) достигала 5 тыс. человек, а в период войны против Вьетнама доходила и до 15 тыс. человек. Таким образом, даже чисто количественно развитие рыночной экономики никоим образом не ведет к «удешевлению» государства.
А у нашей власти новая панацея в борьбе с коррупцией — две немудреные идейки: систематизация «госуслуг» и их автоматизация, пафосно называемая «электронным правительством». Но при чем здесь базисное понятие «правительство»? Как ни перечитывайте Конституцию, но понятия «государственные услуги» в ней (тем более, в привязке к правительству) не найдете. «Полномочия» есть, «услуг» нет.
Налицо перевод ряда полномочий власти в категорию «услуг». На уровне «хочешь — пользуйся, а не хочешь — не пользуйся». Яркий пример — техосмотр автомобилей, который планируют передать частным структурам. Но мне не нужна эта «услуга» — я себе доверяю больше, чем любому ТОО. Если меня контролирует государство, я согласен. Но причем здесь «услуга» перепроверить меня, за которую я еще должен кого-то обогащать?
Все это — симулирование правительством создания «свободного рынка услуг», с одновременным снятием с себя ответственности за реализацию своих полномочий. А коррупция — на месте. Если естественный отбор кадров во власти заменен противоестественным — по принципу личной преданности и корыстным критериям, то как подбираются подрядчики на госзаказы?..
Но нельзя ограничиться лишь констатацией набора вульгарных идеек, положенных в основу строительства нашего государства. Есть результат: страна абсолютно и полностью погрязла в коррупции. Какую бы сферу жизни мы ни затронули, везде мы ни в чем не можем быть уверены и ни на один институт государства не можем положиться. Откуда же такая страсть, казалось бы, даже и у неглупых людей, к посредственным и очевидно вредным по последствиям творениям человеческого разума?
Дэвид Кортен, проработавший много лет в международных организациях, дает свой ответ. Он свидетельствует: транснациональные корпорации финансируют через международные фонды лженауку, обосновывающую ограничение контроля государств за их деятельностью (под предлогом прогресса, который корпорации несут миру), а также вообще необходимость ослабления государств. И здесь интересы совпадают: ведь задача всякой власти, предающей свой народ, не допустить становления сильного государства как основного механизма самоорганизации общества.
Основа любого управления — обратная связь, контроль, отслеживание результатов действий. Если в этом звене сбой, управление рассыпается. С этой точки зрения важно видеть и понимать, как эволюционировала система госконтроля в России в течение последних двух десятилетий.
В 1992-м — начале 1993 гг., когда я работал начальником Контрольного управления администрации президента России, главной проблемой, очевидно, была не бесконтрольность, но безнаказанность. Максимум, что грозило тем, кто раздавал «своим» госсобственность, бюджетные средства, льготы и привилегии, — увольнение с должности на подготовленные «запасные аэродромы». Но вместо ужесточения санкций курс был взят на иные «реформы». В марте 1993 года Контрольное управление (КУ) было упразднено, затем воссоздано, но уже в новом качестве. Над начальником нового КУ (это был уже другой человек) оказался не только президент, но и «контрольно-наблюдательный совет»… из тех, кого контролировали, — из министров и губернаторов. Так Ельцин, готовившийся к перевороту и нашедший опору в лице самых коррумпированных сил в своем окружении, уничтожил систему внутреннего контроля в своей же администрации.
После переворота 1993 года целый год власть была вообще бесконтрольна. При этом Счетную палату на протяжении года создать не удавалось: президент и правительство выступали против ключевых положений законопроекта — тех, которые могли бы сделать Счетную палату полномочной, независимой и эффективной. Тогдашнему, независимому от президента парламенту все-таки удалось принять закон, наделявший Счетную палату полномочиями. Ельцин накладывал вето. Но большинство в парламенте было готово вето преодолеть, и президент пошел на попятный.
Вообще вопрос о месте и степени независимости высшего органа государственного финансового контроля — важнейший в деле борьбы с коррупцией. Все, что касается теории, методологии и практики такого контроля, достаточно изучено, принципиальных секретов здесь нет. Некоторые результаты работы такого органа (за первые шесть лет — с 1995-го по начало 2001 года, когда этот орган был действительно независимым), приведены в моей книге «О бочках меда и ложках дегтя».
Но власть не хочет мириться с независимым контролем. И спустя десятилетие история повторилась: теперь уже и конституционно независимая от президента Счетная палата законодательно подведена под президента. И принятый позднее закон о парламентском расследовании в принципе не позволяет интересоваться деятельностью президента…
Можно ли назвать такое государство, даже и с выросшим за десятилетие почти вдвое количеством чиновников, но без независимого от власти контроля за ее действиями, сильным? Нет, это и есть «маленькое» (слабое, коррумпированное) государство, притом очень дорогое.
Описывать все метаморфозы идейного контекста реформ 90-х годов здесь не будем — на эту тему есть исследования и публикации. Но важно подчеркнуть, что в самый критический момент исторической развилки, выбора пути (1992–1994 гг.), был не просто запущен заведомо мошеннический механизм приватизации госсобственности, но, что не менее важно, в общество была вброшена идея неизбежности и даже полезности коррупции. Вспомните: «недостатки российских законов компенсируются лишь необязательностью их исполнения»; «коррупция — это жизненно необходимая смазка экономического механизма», наконец, что «коррупция — гарантия необратимости реформ и невозвращения к массовым репрессиям», и лозунг: «Коррупция — против коммунизма!». Отдельные голоса, пытавшиеся донести мысль противоположную — о том, что масштабные воры неминуемо станут душегубами, — тонули в организованном хоре приветствовавших свободу мошенничать и красть.
Но, может быть, только так можно было осуществить масштабное разгосударствление, а иначе, как заявляли реформаторы, было бы не сломить сопротивление — и «охлократических масс», и «красного директората»?
Есть вопрос, стоила ли овчинка выделки. То есть стоило ли даже ради такой «святой» цели идти на разрушение базисных моральных основ жизни общества, а также была ли вообще необходимость в столь стремительном разгосударствлении. О последнем можно спорить. Но приведу свидетельство того, что никакого сопротивления «охлократических» трудовых коллективов и «красного директората» разумному реформированию экономики и даже приватизации не было. Это был искусственно придуманный враг, «борьба» с которым помогла подменить реформирование разграблением.
Итак, свидетельствую. В январе-феврале 1992 года мне был предложен пост советника Госкомимущества в ранге замминистра, на что я дал согласие и, еще не будучи оформленным, по поручению председателя Госкомимущества (А.Б. Чубайса) отправился в Петербург на переговоры с Ассоциацией советов трудовых коллективов. Вернулся я окрыленный и сразу доложил руководителю результаты. А именно: ассоциация не выступает за какую-либо уравниловку. Напротив, советы трудовых коллективов за то, чтобы руководители предприятий, как самые квалифицированные и заслуженные работники-управленцы, могли законно получить контрольные пакеты акций предприятий. Но на определенных условиях, которые и должны были выработать органы власти и трудовые коллективы. Главное — эффективное управление, исключающее разбазаривание основных фондов, гарантирующее сохранение предприятий (пусть и с переориентацией), максимально возможное сохранение трудовых коллективов, а также обеспечение на переходный период зарплаты работникам. Разве такие предложения не могли стать основой для широкого консенсуса в ходе реформ? А также, что не менее важно, для того, чтобы сформировался класс собственников-управ-ляющих, получивших богатство, во-первых, честно, без преступной предыстории, и, во-вторых, не вопреки государству и обществу, а благодаря честному служению ему?
Шоком для меня было то, что руководитель (Чубайс) даже не дослушал мой доклад, а прямо мне сказал, что вообще-то этим заниматься не надо, а переговоры — только для выигрыша времени, а делать мы все будем иначе…
Как делали иначе — известно: в нарушение закона подменили именные приватизационные счета обезличенными ваучерами, чем создали условия для вброса ваучеров фальшивых, а также массовой скупки этих ваучеров третьими лицами и вообще потери контроля государства и общества за процессом приватизации. Затем создали условия, позволявшие руководителям предприятий, не получившим того, что, как многие из них считали, они должны были получить по справедливости, задерживать или вообще не выплачивать зарплату работникам. И тем самым вынуждать работников за бесценок продать свою долю собственности, как правило, через подставных лиц, тем же руководителям, причем за ничтожную часть своей же зарплаты или иных средств предприятия.
Ваучеры у обездоленных работников позволялось скупать за любые деньги: была вброшена идея, что мы должны легализовать теневые средства и «заставить их работать на нашу экономику». Где-то возникала конкуренция между скупавшими акции своего предприятия через подставных лиц руководителями и мафиозными структурами; кто в этом случае побеждал, как правило, понятно — тот, кто не связан в методах. А где-то возникало и сотрудничество, а постепенно и идейное единство. Отсюда — криминализация и методов управления, и сознания огромного количества руководителей.
Описанное — не цепь случайных событий, а сознательная многоходовая комбинация. Сошлись интересы внешних заказчиков «уменьшения» нашего государства и нарождавшейся криминальной «элиты» страны. Важный штрих: в ежегодно направлявшихся нашим правительством и Центробанком в МВФ заявлениях о среднесрочной экономической политике регулярно выявлялись следы некачествен-ного перевода на русский с английского. А в 1996-м году этот документ предусматривал ограничение Счетной палаты лишь контролем за бюджетом. Понятно: чтобы не мешала разворовыванию госсобственности через «кредитнозалоговые аукционы», махинациям с золотовалютными резервами и госдолгом и т. п.
Реализованный сценарий масштабной криминализации страны предопределил характер российской экономической и политической системы, неминуемую при таком сценарии деградацию и производственных, и общественных отношений. Отношения эти не столько конкурентнопроизводительные, сколько криминально-перераспределительные. В этой системе отношений коррупция — не помеха процессу, а самый базис, инструмент извлечения прибыли.
Встречается и иная постановка вопроса — о неразрывной связи между рыночной экономикой и коррупцией. Что ж, такая связь есть, но равно как есть связь и между административными отношениями и опять же коррупцией. Так вряд ли можно утверждать, что в СССР в 70—80-е годы ХХ века (без рыночной экономики) коррупция (в торговле, здравоохранении и образовании) была меньше, чем в этот же период в Швеции, Норвегии или Сингапуре — государствах с рыночной экономикой, но последовательным социальным и антикоррупционным регулированием.
В конце 80-х годов в наше сознание внедрялась идея, что корень бед — административно-распределительные отношения. Откажемся от них, перейдем к рынку — коррупция сама отомрет. Но коррупция равно свойственна и рыночной, и нерыночной экономике (различны лишь формы), и проистекает она из многих факторов — из нравов общества, из несправедливости распределения национального дохода, из представлений о допустимом неравенстве, целях и смысле жизни, из ценностной ориентации граждан, слабости правоохранительной системы и т. п. У нас же целенаправленно поощрялось аморальное и мошенническое поведение. Ростки взошли. И теперь ключевая проблема: а кто в подавлении коррупции заинтересован?
Главный результат криминально ориентированных реформ в России: самые экономически сильные у нас стали таковыми не законно, а, как правило, противозаконно, и не благодаря честному и высоко моральному служению обществу и государству, но, напротив, благодаря тому или иному способу фактического разграбления государства (наиболее известный пример — «кредитно-залоговые аукционы»). Так было бы странно, если бы российский крупный капитал теперь солидаризировался бы со своим народом, был бы заинтересован в усилении государства и государственного порядка.
Сравним с генезисом капитала в Китае.
Известно множество работ по сравнению китайского и российского опытов реформ, но акцент делается, как правило, на убийственных для нас различиях в результатах. Нас же интересует еще и мораль общества, а также источник этой морали. Мне довелось изучать китайский опыт, а в 1992 году даже и посетить Китай, пообщаться с руководителями государства и со специалистами. Еще тогда я был поражен четкостью регламентации в Китае всего, что связано со стимулированием труда госслужащих. И главное наше отличие от Китая вовсе не в том, что у нас меньше старательных, терпеливых работников. Отличие в том, что в Китае самыми сильными, влиятельными и богатыми стали те, кто честно служил своему государству и обществу, затем был направлен государством на управление госдолями и паями акций и затем стал богатым и сильным благодаря государству, стоящему за его спиной. Это создает противоположную нашей моральную атмосферу во властной партийно-государственной и финансово-промышленной элите.
Сильное государство, жестко пресекающее коррупцию — для китайской элиты это условие возможности сохранить и упрочить свое положение, в том числе, в конкурентной борьбе на мировом рынке. И в китайской элите есть консенсус в отношении пресечения коррупции самыми жесткими мерами.
Таким образом, коррупция — не повод отказаться от рынка. Но это основание применить жесткие механизмы его контроля и регулирования — в целях недопущения поворота рыночных сил против интересов государства.
И последний пример. Вопросы госрегулирования экономики, в том числе внешней торговли и доступа к отраслям национальной экономики иностранных инвесторов (вплоть до зарубежного контроля) — это вопросы отнюдь не чисто рыночные, а экономической и оборонной политики. Китай (уже два десятилетия не экспортер, а импортер энергоресурсов) на переговорах о вступлении в ВТО добился более чем 90 % защиты своего нефтегазового сервиса (технологичного обеспечения обустройства месторождений, добычи и переработки сырья). Россия же — «энергетическая держава», вопрос о защите этого жизненно важного сектора, мостика между сырьевым сектором и производителями высокотехнологичного оборудования (о которых теперь столько «заботы» с высоких трибун), на переговорах о вступлении в ВТО даже и не поднимала… Так причем здесь наличие или отсутствие рынка, если налицо прямая сдача важнейшими нерыночными институтами государства (институтами госвласти) стратегических интересов страны?..
Проблема субъектности в вопросе о подавлении коррупции ведет нас к необходимости разделить все виды коррупции на два основных: коррупция аппаратная (чиновничья) и государственно-политическая.
Коррупция аппаратная — именно ей надлежало противодействовать Контрольному управлению Президента и всей системе внутреннего контроля. И подавлением этого вида коррупции успешно занимается Китай. Другой пример эффективного механизма борьбы с такой коррупцией дает нам Сингапур. Причем суть метода не только в известной жесткости наказаний, но и в двух других важных аспектах.
Первый — возможность достойной карьеры и оплаты труда госслужащих, включая высших должностных лиц. И никакого лицемерия, вроде нахождения на госслужбе «и так богатых» за символический один доллар в месяц. Напротив: если налицо рынок труда, то и уровень зарплаты госслужащих должен быть сопоставим с тем, что этот же специалист мог бы заработать в частном секторе. Понятно, что при таком подходе ни о каком «дешевом» государстве и речи быть не может.
Второе — презумпция коррумпированности госслужащего, в отличие от презумпции невиновности гражданина. Госслужащий, в отличие от простого гражданина, обязан быть особенно щепетилен. И если он «нечаянно» направил деньги не туда (как это регулярно делали наше правительство и Минфин), или предоставил кому-то льготу (как это столь же регулярно делали наши президент и правительство), или осуществил закупки некачественных товаров и услуг, или перерасходовал средства (как это систематически делали у нас правительство и управление делами президента), то не прокуратура обязана доказывать преступный умысел, а, напротив, ответственное лицо должно доказывать в суде безупречность своих действий и чистоту помыслов. Аналогично, если должностное лицо получило что-либо (любое благо) сверх положенного от государства обеспечения (как, например, группа «писателей» из Госкомимущества получила в свое время по сто тысяч долларов за еще не написанную книгу от структур, связанных с ОНЭКСИМ-банком), то именно на нем лежит бремя доказательства в суде, что это благо не есть коррупционная оплата «услуги».
К этому остается добавить достаточно самостоятельные внутренние (для системы исполнительной власти) контрольные органы, замыкающиеся лишь на первого руководителя, плюс, чтобы не было необходимости раздувать их штаты до бесконечности, — чрезвычайно жесткие (в отличие от наших псевдогуманных) санкции за нарушения и, тем более, преступления.
Сравним этот подход с нашим. Неадекватно низкая оплата труда госслужащих, врачей и учителей, да еще и связанная не с объективными трудностями, а лишь с нежеланием легально платить за труд в соответствии с его качеством и тем самым сделать служащих свободными и самостоятельными, действительно толкает людей к поиску не вполне законного дохода. Плюс отсутствие надлежащих санкций, формулирование их так, чтобы можно было и привлечь, но можно и не привлекать. Все направлено не на пресечение коррупции, не на обеспечение законности, но на личную лояльность начальнику, на зависимость подчиненного, который, таким образом, кругом «на крючках».
В части же оплаты труда — повторю: важен не столько абсолютный объем, сколько соотношение зарплаты на госслужбе и в частном секторе. В течение всего периода 90х годов, когда закладывалась основа нынешних обычаев и нравов, зарплата на госслужбе была просто унизительно низкой. Но важно подчеркнуть: это сложилось не стихийно, а было организовано сознательно. И СМИ, контролируемые нарождавшимися олигархами, постоянно выпячивали в глазах населения «необоснованно высокую» зарплату депутатов и госслужащих, как бы «забывая» сравнить ее с доходами банкиров, сырьевиков и самих теле- и радиоведущих и журналистов.
Показательный пример, о котором я уже упоминал. В 1995–1996 гг. зарплата зампреда правительства страны и зампреда Счетной палаты (эти категории были законом приравнены) составляла около 300–400 долларов в месяц и лишь в преддефолтовском 1997 году поднялась примерно до тысячи долларов (после дефолта же и до конца моей работы в начале 2001-го — опять около 350). И сверх этого никаких премий — только медобслуживание, персональная машина и госдача, на оплату которой уходила треть зарплаты. И это было неплохо, терпимо, но представьте: ниже и, соответственно, с меньшей оплатой — вся пирамида госслужбы…
В это же время зарплата зампреда Центробанка была на порядок больше (около 10 тыс. долларов в месяц) и плюс еще примерно столько же неподотчетных «представительских». Да плюс еще и возможность брать масштабные долгосрочные кредиты в ЦБ по ставке, ниже не только рыночной, но и многократно ниже инфляции — такие факты мы выявили тогда в ряде отделений ЦБ. И обосновывалось это тем, что «не могут же наши (ЦБ) сотрудники получать меньше, чем сотрудники частных банков». Притом, что именно ЦБ осуществлял такое регулирование банковской деятельности, которое и позволяло банкам иметь сверхдоходы и выплачивать зарплаты и иные выплаты на порядок больше, чем на госслужбе и во вполне сознательно угнетавшихся высокотехнологичных секторах экономики.
Так создавались условия, при которых банки могли буквально оптом скупать госслужащих — как прямо и грубо, так и более тонко, например, намеком в будущем взять на работу в банк… Так была обеспечена «лояльность» госслужащих не столько государству, сколько финансово-спекулятивному капиталу, интересы которого объективно в ряде случаев прямо противоположны интересам общества и государства.
Коррупция государственно-политическая — болезнь несопоставимо более сложная. Для большинства современных государств именно она — главная проблема (хотя и не всегда осознаваемая обществом). Одновременно, этот вид коррупции является не проблемой, а инструментом — для теневых сил, заинтересованных в действиях государства вопреки интересам общества.
Первый признак государственно-политической коррупции — отсутствие реального подавления коррупции аппаратной, чиновничьей — той, с которой мы сталкиваемся каждодневно. Причина очевидна: для воспроизведения коррупционных механизмов прихода к власти и ее удержания необходима социально-экономическая база. Развращенное и зависимое (подвешенное на коррупционных «крючках») чиновничество — лучшая опора. Для него важно сохранение «стабильности» системы, включая неформальное разрешение высшей власти своим приближенным безнаказанно «пастись» на вверенной территории. За сохранение такой «стабильности» эта опора власти готова на любое преступление, включая фальсификации выборов и т. п.
Государственно-политическая коррупция, не будучи признаваемой у нас как ключевая болезнь, в то же время имеет идеологическое обоснование чуть ли не как благо. Публично о нем говорят редко, но среди «своих» — откровенно. Сторонники рассмотрения государственно-политического механизма демократического государства как «рынка» политико-административных «услуг» исходят из того, что интересов всего общества вообще нет. Значит, нет и интересов государства. Каждый субъект экономической деятельности должен покупать «услуги» — финансировать избирательные кампании, нанимать и перекупать лоббистов, политиков и политические партии. И тогда какая коррупция? Кто сильнее, кто сумел продвинуть своих к власти, тот и реализует свои интересы.
В рамках такого подхода отказ российских властей от защиты своей сферы высоких технологий вокруг сырьевого сектора — это не коррупция и не предательство национальных интересов. Это — всего лишь реализация наиболее сильными, контролирующими власть (сырьевиками), их интереса пользоваться дешевыми и эффективными (зарубежными) услугами.
Кстати, вопрос контроля над СМИ в рамках такой сверхлиберальной логики тоже можно рассматривать как естественный приз по результатам рыночной игры, вследствие чего отнимать этот приз у кого-либо (раз у нас собственность священна и неприкосновенна) нет ни малейших оснований…
Каким бы абсурдом не казалось более или менее социально ответственным силам последнее из выше описанного, содержательной дискуссии в обществе на эти темы нет. И не может быть таких дискуссий между двумя основными альтернативными социально-экономическими течениями — между, условно скажем, «либералами» и, столь же условно, «государственниками». Стороны не могут переспорить друг друга аргументами потому, что в основе позиций — не различная логика, в которой можно найти ошибки и противоречия, но разные исходные посылки, базирующиеся на различных ценностях. Это хорошо видно на примере критики либералами, например, таких ученых, как тот же выше мною упоминавшийся Дэвид Кортен: «Они просто продают себя как противники глобализации и на этом делают свой бизнес». То есть такие «либералы» не могут себе и представить, что мотивом действий может быть что-то иное, нежели подороже продаться. Но тогда и коррупция — то, что хорошо «продается», а значит, это не зло, но, напротив, ценность.
Государственно-политическую коррупцию необходимо рассматривать не как нечто отдельное, связанное лишь с механизмами формирования власти, контроля за ней и смены власти, но как явление системное в жизни общества. Она является следствием принуждения общества к глобальной несправедливости и прививания ему представления о нормальности этой несправедливости, примитивизации структуры экономики и содержания труда граждан, господства криминально-перераспределительных отношений над производительными, атомизации и разложения общества, утерявшего способность к солидарности и здоровую ценностную ориентацию.
Без постановки как базисного вопроса о ценностях, о справедливости, о солидарности и единстве общества, а также о его целях как целого и об идеологии движения вперед, решение вопроса только о политической реформе по рецептам «либерального» сообщества лишь расширит игровую площадку для государственно-политической коррупции, превратит нынешние бюрократически-коррупци-онные отношения вновь в отношения свободной купли-продажи «политических и информационных услуг». Вольные стрелки медийного сообщества, отдельные политики на этом заработают, но государство и общество в целом вряд ли продвинутся вперед.
Комплексные же рецепты борьбы с нынешним порочным кругом государственно-политической коррупции известны. Это и преимущественно государственное финансирование избирательных кампаний (как во Франции и Канаде), и жесткая регламентация деятельности СМИ в период избирательных кампаний (как, опять же, во Франции), и, что принципиально важно, научно-технологическое развитие (вместо нынешних разговоров о нем), и введение механизмов радикально более справедливого распределения национального дохода — как практически во всей Европе, что выводит целые слои населения из нищеты и делает их гражданский выбор более осознанным.
Но говорить об этом сейчас всерьез применительно к России сложно. При крайне недоброжелательном (и объективно не заинтересованном в таком развитии событий) внешнем окружении, внутри страны даже на горизонте пока не наблюдаются силы, в этом заинтересованные, осознающие свой интерес и способные подобного добиться.
2012 г.
А где же Путин?.
В качестве эксперта принял участие в очередных дебатах «Зюганов — Путин» в передаче «Поединок» на канале Россия-1.
Ожидалась сенсация: в новостях даже сообщили, что Путин планирует прибыть. Но не случилось — прислал вместо себя директора питерского НИИ скорой помощи. А сам где? Вечером узнаем во всех подробностях. В новостях, демонстрируемых в перерывах между фильмами о том, как Россия теперь «встает с колен» и о том, как «коммунисты угробили Россию».
Что ж, хорошо Путина понимаю.
Одно дело — силами всех подконтрольных и подручных СМИ методично строить светлый образ и вбивать в головы граждан, что если не он, то никто другой не защитит народ от тех, кто разорил страну в девяностые. И дело совсем другое — отвечать в прямом эфире (была трансляция на Дальний Восток) на неприятные вопросы.
Например, на мой вопрос о том, почему столько лицемерия вокруг детского онко-гематологического центра, на который добровольцы собрали целых 400 млн руб. Притом, что в это же время самые приближенные к власти, те самые, что действительно разоряли страну в 90-е, например, Чубайс, без какого-либо рационального обоснования на свои «нанотехнологические игрушки» сначала получают от власти 150 млрд руб., а потом, когда часть этих средств, положенных «нанотехнологами» на депозиты в банки, все же взыскали в бюджет, получают от власти еще на 160 млрд рублей госгарантий.
А плюс еще дефицит бюджета только одного этого года в 876 млрд руб. покрывают… заимствованиями под 7 % годовых и более. Притом, что в Резервном фонде и Фонде будущих поколений, а также в золотовалютных резервах лежат более 600 млрд долларов (не рублей, а долларов — это в сумме в двадцать пять раз больше или почти полтора годовых федеральных бюджета), но на которые нам, России, начисляют менее 1,5 % годовых. То есть они там, за океаном, получают наши деньги на свои онкоцентры (и заодно на авианосцы) под 1–1,5 % годовых, а мы затем берем «в долг» свои же деньги, но уже на 6 % дороже.
Берем эту разницу в 6 % годовых — и лишь за год чистый ущерб нам всем более 50 млрд руб. Сколько детских онко-гематологических центров на эти деньги можно было бы ежегодно строить и оборудовать? И не для того ли Счетную палату подвели под президента, чтобы подобные вопросы регулярно, официально и публично задавать было некому?
Директору питерского НИИ скорой помощи, конечно, что на это ответить? Сами сможете увидеть и оценить. Но к нему какие претензии? По большому счету, то есть по серьезным вопросам, он, понятно, не уполномочен.
Люблю ли я свой народ? Люблю — как умею. Но предпочел бы жить среди людей, для которых столь демонстративный отказ кандидата от участия в теледебатах в прямом эфире автоматически исключал бы его из числа тех, кому мы готовы доверить управление государством.
2012 г.
Дефективный народ или предательская власть?
Председатель правительства, он же считающийся избранным президентом, Путин выступил в Думе с «отчетом» о работе правительства.
Почему «отчет» я беру в кавычки — поясню. Тот, перед кем мы отчитываемся, вправе дать оценку нашему отчету, оценить нашу работу. Здесь же, как ни крути, все более напоминало некое совещание игриво демократичного руководителя со своим партхозактивом. Вроде вы вправе задавать вопросы, вы вправе даже критиковать, но последнее слово — за отчитывающимся. Не последнее слово перед вынесением решения — о его работе и его судьбе, а вообще последнее слово. Жанр, согласитесь, противоестественный…
Как это ни печально, но аргументы Путина вполне уложились в мою схему о ВТО как о капитуляции страны. И, соответственно, носили характер не тщательно и досконально расчетный применительно к ключевым отраслям нашей экономики, но сугубо общий мировоззренческий. Цитирую:
«Убежден, что членство в ВТО в стратегическом плане даст мощный импульс для динамичного инновационного развития нашей экономики. Ее открытость, рост конкуренции — на пользу гражданам России, а для нашего производителя необходимый стимул для развития. Это новые рынки и новые перспективы, которые мы пока еще не привыкли видеть и верно оценивать. Наконец, членство в ВТО открывает возможность цивилизованно, в правовом поле отстаивать наши интересы».
Полный текст можете сами прочитать по стенограмме. К сожалению, ответа на вопрос, из чего проистекает такая убежденность, в выступлении руководителя государства найти не удается.
Особенно же «порадовал» такой пассаж:
«Вступление в ОЭСР будет означать присвоение глобального знака качества нашей экономике — и в целом, и отдельным производителям».
И далее — замечательные и даже умные мысли, вполне уместные на этапе ведения переговоров, но слегка запоздавшие на момент, когда надо отчитываться уже о конкретных результатах переговоров и подписанных условиях, выносимых на ратификацию:
«В ВТО можно, конечно, вступать бездумно и без толку, даже вредные последствия можно огрести, и мы знаем такие примеры, а можно так, как это делают другие страны, которые сумели выжать из формата ВТО максимум пользы для своего собственного развития. И нам нужно использовать инструменты ВТО в своих интересах, как это делают старожилы этой организации. Кроме того, мы хорошо понимаем, что новая реальность, рост конкуренции — это серьезный вызов для российской экономики и для целого ряда ее отраслей. Сейчас с участием бизнеса, отраслевых объединений рассматриваем ситуацию во всех чувствительных секторах и разрабатываем конкретные механизмы гибкой поддержки отечественного производителя, прежде всего в автопроме, в сельском хозяйстве, в сельхозмашиностроении».
Так это что — отчет о проделанной работе? Или общие, более или менее обнадеживающие рассуждения? И главное: все документы уже подписаны, ратификация должна начаться чуть ли не со дня на день, а «конкретные механизмы гибкой поддержки» еще только разрабатываются?
А нельзя ли наоборот: сначала эти механизмы разработать и апробировать, убедиться в том, что они эффективны, и лишь после этого соглашаться на навязанные извне условия?
Далее, отвечая на вопросы, премьер говорит преимущественно об усилиях, направленных на защиту наших производителей. Но попробуйте сами прочитать эту часть текста и сделать вывод: так условия достаточные ли, приемлемые ли, или нет? Приводится объем допустимой помощи сельскому хозяйству: 4,5 млрд долларов, 9 млрд долларов — так это достаточно или нет? Если да, то по каким и чьим авторитетным расчетам? При какой себестоимости продукции, при каких расходах на топливо и электроэнергию, при каких зарплатах и налогах? Нет ответа — ссылка лишь на «скандальные» переговоры. То есть кто кого сильнее «наклонил» или «нагнул». И как вы думаете, кто кого? Особенно в условиях, когда «дедам» в ВТО, собственно, спешить некуда и на уступки нам идти попросту незачем, а мы — новички — так рвались? Ведь не случайно нет главного — сопоставления объемов разрешенных нам дотаций не с тем, что выделяется из бюджета сейчас, но с тем, что разрешено нашим конкурентам, да еще и с поправкой на разницу в их и наших климатических условиях.
Кстати, позднее, после выступлений руководителей фракций, премьер вновь возвращается к свиноводству, но, на мой взгляд, странновато, если не сказать, что для премьера страны — просто подозрительно безответственно. А именно: признал, что со свиноводством будут проблемы. Но самое милое дальше: «И мы теперь думаем, как помочь свиноводству, как поддержать».
Так об этом вспомнили и задумались только теперь? А раньше что — на этапе ведения переговоров? И главное: сколько еще таких отраслей, о которых готовы «задуматься» лишь тогда, когда поезд уже ушел?
Прямой вопрос: Ваньку валяют — изображают озабоченность и соучастие, или всерьез сами верят и нам предлагают поверить в то, что нормы ВТО позволяют постфактум (все условия уже подписаны) начать переигрывать конкурентов, вводя дополнительные механизмы поддержки? Причем позволяют это только нам, а наши конкуренты в ответ этого на нашем же рынке делать не будут?
Что же касается особого внимания в выступлении к автопрому — это не в первый раз, но неужто это и есть наша ключевая стратегическая отрасль? Для сравнения: о таком жизненно для России важном вопросе, как контроль за собственными недрами (все, что для этого необходимо, проходит как «услуги»), а также об оборудовании для неф-те- и газодобычи, переработки и транспортировки — вообще ни слова…
Таким образом, ни внятно об условиях нашего присоединения к ВТО, ни о надлежащем обосновании именно таких условий, а также доказательно о том, что именно эти условия в наших интересах, к сожалению, в очередной раз — практически ничего.
И затем — снова об общемировоззренческих аргументах.
Что же оказалось главным аргументом? Главное, что выделил руководитель государства, это то, что, по мнению экспертов, даже «подавляющего большинства экспертов» без ВТО модернизации нам не добиться.
Может быть, я неправильно понял? Оцените сами — привожу фрагмент стенограммы. Вопрос, сформулированный весьма внятно и грамотно. И ответ, который, на мой взгляд, ответом-то, собственно, никак не является — никакого добросовестного и достоверного анализа, о котором спрашивают, нет. Все продолжение рассуждений о грядущем чудодейственном эффекте новой шоковой терапии, о мнении «экспертов», а также еще только о поиске «инструментов»:
«М.В. Емельянов (фракция «Справедливая Россия»): Уважаемый Владимир Владимирович, в своем выступлении и в ответе на вопрос депутата Хайрулина вы упомянули о позитивном международном опыте вступления в ВТО. Но Китай, Индия, Южная Корея, другие страны, успешно осуществлявшие модернизацию, — они сначала проводили модернизацию экономики, а потом уже открывали свою экономику внешнему миру.
Вы сами сказали, что почти 70 % основных фондов изношены. То есть мы вступаем в ВТО, открываемся миру с немодернизированной экономикой. На мой взгляд, это стратегическая ошибка. О какой равноправной конкуренции с импортом можно говорить, если рентабельность большинства предприятий упадет и, может быть, даже станет отрицательной? Где они возьмут деньги на модернизацию? Кредитовать их никто не будет, инвестировать в них тоже никто не будет. В этой связи конкретный вопрос: какие отрасли промышленности выиграют от вступления в ВТО, но не в туманной среднесрочной перспективе, а сразу же, а какие отрасли мы потеряем, в каких отраслях будет торможение экономического роста или спад?
Почему задаю вопрос непосредственно вам. Те чиновники, которые занимаются вопросами ВТО, на эти вопросы конкретных ответов не дают. Можете ли вы дать вполне конкретные, четкие ответы, был ли такой анализ?
Спасибо.
В.В. Путин: Помните шутку: что раньше было — курица или яйцо? И ответ: раньше все было. Это неправильный ответ, потому что раньше почти ничего не было. А куриц, которых покупали с прилавков наших магазинов, называли "Крылья Советов", таких синих полуцыплят… Так называли.
Кстати говоря, для того чтобы понять: мы в 2,5, почти в три раза за последнее время увеличили производство мяса птицы.
Реплика: "Ножки Буша"?
В.В. Путин: Нет, не Буша уже, а наши собственные. Почти в 3 раза. А свинины — в 1,5 раза, представляете? И потребление мяса в России увеличилось. В лучшие советские годы у нас лучший показатель был 67 килограммов в год.
Реплика: 75.
В.В. Путин: Нет-нет. Сейчас 72, а было 67. Сейчас 72 — лучший показатель.
Вы говорите: не лучше бы было сначала модернизировать, а потом вступить? Многие эксперты, подавляющее большинство экспертов, считают, что нам не модернизировать нашу экономику без вступления в ВТО. Вот в чем все дело. И я бы, откровенно говоря, никогда бы и не согласился на присоединение к ВТО, если бы после длительных, очень продолжительных дискуссий не согласился с этим мнением.
Вы понимаете, ведь реалии жизни таковы, что у нас говорят: "пока гром не грянет, мужик не перекрестится". Вот то же самое — пока реальную конкуренцию не почувствуют, не вкладывают в модернизацию. Я уже приводил пример, что в условиях кризиса на 10 % выросло новое оборудование на наших предприятиях. Почему? Кризис заставил, просто вынуждены были, особенно, скажем, в электроэнергетике новое оборудование применять, в химической промышленности. То же самое и здесь.
Когда предприятие вынуждено модернизироваться, оно начинает действовать. Если рынок закрыт, и так покупают, то не очень модернизируются. И вопрос переходит в другую сферу. Закройте импорт. А не закрыть его никак все равно, но он все равно растет.
Вы же знаете, что происходит, как только чуть-чуть уровень доходов реальных поднимается — сразу кратно растет импорт. Почему это происходит? Потому что наша экономика, наша промышленность не отвечают вызовам сегодняшнего дня по качеству и по цене товаров.
Я заканчиваю ответ на ваш вопрос и хочу сказать, что и меня тоже это тревожит, но я все-таки рассчитываю на то, что увеличение конкуренции подстегнет модернизацию нашей экономики. А какие-то ключевые вещи, я уже говорил, — сельское хозяйство, автопром, производство сельхозоборудования, техники, — конечно, я с вами согласен, здесь есть вопросы, но нужно самым активном образом (сейчас мы этим и занимаемся) искать инструменты их защиты на какой-то период времени, используя инструменты ВТО. Они существуют. Я по автопрому уже сказал. И по другим отраслям можно найти — и по сельскому хозяйству, и по другим».
Как не согласиться с такими аргументами: ведь все — ради модернизации? И звучит солидно: ведь «эксперты» же высказались, «подавляющее большинство»! А чего, очевидно, здесь не хватает? Не хватает совсем малого, элементарного — имен и фамилий этих самых «экспертов».
Перефразирую: скажи мне, кто твой эксперт, и я скажу тебе, кто ты.
Конкретизирую: позднее, в пылу полемики, уже отвечая на выступления руководителей фракций, Путин посетовал на то, как в 90-е были приватизированы наши предприятия, в частности, в авиапроме и судостроении, так, что потом пришлось все «с трудом собирать в кучу». И даже подчеркнул, что ведь не он же это делал. Да, на федеральном уровне — не он. Он тогда трудился на уровне региональном, конкретно — питерском. Так там он что — противостоял этим разрушительным процессам? Или хотя бы пытался противостоять?
Ладно, Бог с ним, с прошлым, но теперь-то к экспертам каким он прислушивается так, что это для него неоспоримый аргумент? Уж не к тем ли самым, что осуществляли и обосновывали эту самую приватизацию — ту, на которую он теперь сетует?
Нам только что радостно во всех центральных СМИ раззвенели, что Кудрин создает новую «интеллектуальную структуру гражданского общества» для воздействия на курс власти. В составе: Юргенс, Гонтмахер, Гозман, Белых, Гусман, Познер — это, что ли, «эксперты»? Или Мау с Кузьминовым? И прочие, что уже наполучали ордена за «Концепцию 2020»…
Кстати, если сетует на то, что приватизация была неправильной, так, может быть, сейчас в качестве экспертов стоило пригласить тех, кто против приватизации в таком виде, включая «кредитно-залоговые аукционы», выступал и в те времена, а не теперь «проснулся»? Например, тогдашних руководителей и аудиторов Счетной палаты России — тех времен, когда они еще не старались подстроиться под мнение начальства? И тогда, наверное, мнение «подавляющего большинства» экспертов оказалось бы противоположным. Или «эксперты» — это только те, кем сам себя и окружаешь? Так, даже и среди «своих», подозреваю, ни доверенное лицо Путина Глазьев, ни член «Большого правительства» Хазин ничего подобного (что без ВТО невозможна модернизация) не утверждали. Отчего же такая избирательность в отношении мнений экспертов?
И еще: правильно ли я понимаю, что согласиться с мнением путинских «экспертов» (да и самого этого нашего, по сути, бессменного руководителя) — это означает согласиться с идеей о том, что в русском народе есть какой-то принципиальный дефект — такой, какого нет у других народов, у народов тех стран (Китая, Индии, Южной Кореи и др.), которые сначала модернизировались, а лишь затем открывались миру? Так, а французы, немцы, англичане, американцы разве делали наоборот? То есть по Путину и его «экспертам» мы вообще одни такие дефективные?
Или, скорее, у нас одних власть такая, скажем мягко, подозрительно доверчивая к «экспертам», ранее себя уже более чем достаточно дискредитировавшим?
2012 г.
Сидеть тихо и не рыпаться
.. Меня удивили странные, мягко говоря, рассуждения теперь уже президента Путина о контроле в своем ежегодном Послании, — в частности, о Счетной палате России. Опять же, для человека невключенного кажется, что президент буквально требует контроля. И, более того, настаивает на его эффективности. Так настаивает, что прямо хочется ему подсказать рецепт, но об этом ниже.
Президент выражает даже некоторое недовольство Счетной палатой: мол, «мы ждем большего». И вот он — верх великодушия: готов добровольно поделиться своими полномочиями с оппозицией!
Президент предлагает, чтобы и правящая партия, и даже оппозиция получили право выдвигать руководителей и аудиторов Счетной палаты. Невольно хочется спросить недовольных и всяких критиканов: чего же вам еще не хватает, чтобы в едином порыве поддержать «национального лидера»?
По-своему президент прав — он совершенно уверен, что у нас память короткая, включенность в вопрос никакая, а Конституцию — так ту и вообще никто толком не читал. А если читал, то вряд ли помнит, что там про Счетную палату написано. Но, может быть, хотя бы День Конституции (как раз сегодня) — самое время, чтобы президенту о Конституции хотя бы чуть-чуть напомнить, тем более, если он именно в этот день проявляет такое «великодушие»?
Откроем Конституцию и зададимся вопросом: а президент к Счетной палате какое отношение имеет?
Читаем и убеждаемся: ровным счетом никакого. Если не проявлять чудес «великодушия» и не демонстрировать лицемерно «заинтересованности в контроле», а просто минимально уважать (для граждан это дело личное, но для президента — абсолютно обязательное) и исполнять Конституцию, то руководителей и аудиторов Счетной палаты назначают самостоятельно палаты Парламента. Так это изначально и было. Меня, в частности, в январе 1995 года назначал Совет Федерации — недвусмысленно вопреки президенту Ельцину. Но сумел назначить — так как голосование было тайным. Именно благодаря такой конституционной процедуре обществу и стали известны, например, детали и преступная сущность пресловутых «кредитно-залоговых аукционов». Тех самых, которые, кстати, Президент в послании упоминал и обещал, что теперь приватизация будет иная…
Но если бы исходный механизм формирования Счетной палаты сохранить, так это Счетная палата была бы независимой и, того и гляди, уж простите, совала бы нос туда, куда президенту не надо. Так она, того и гляди, еще и опровергла бы такие обнадеживающие утверждения Президента о том, что нынешняя приватизация — совсем не такая, как было в 90-е? Соответственно, не в страшные и преступные 90-е, а уже в двухтысячные, конкретно, в 2003-м году, на самом пике «вставания с колен», Счетная палата была окончательно укрощена. В закон была вписана норма о назначении руководителей и аудиторов исключительно по предложению Президента.
То есть иногда, конечно, можно возвышать свой голос, но только… предварительно согласовав. Например, сняли Лужкова, и тут же: «Махинации в Банке Москвы». Сняли Сердюкова — «А мы выявляли.» и чуть ли не в отставку подавали — тихонечко так. Но чтобы своевременно обнародовать выявленное — так на то команды высочайшей не было.
Но, может быть, президент осознал и готов вернуться к конституционной процедуре? Не тут-то было. Во-первых, тогда он предложил бы оппозиции участвовать не в «выдвижении», а собственно, в назначении — что и предусматривает Конституция. Во-вторых, тогда бы и в новом законопроекте, только что одобренном Советом Думы, была бы процедура конституционная, а не искусственная и чудная, я бы сказал, уже просто потрясающая своим бюрократическим маразмом. А именно: фракции предлагают, Президент кого-то одобряет, после чего Дума окончательно голосует…
Хотя ведь все на самом деле просто. Хотел бы лидер страны элементарного наведения в стране порядка — так ведь Счетная палата не управляющий орган, а лишь вскрывающий воровство и махинации, отдай ее полностью оппозиции. Тем более, если ты как будто такой большой «либерал». И Счетная палата ведь — не министерство, а именно Палата — с самостоятельными равными в полномочиях соруководителями и аудиторами. Значит, всем, кто почему-либо против тебя и твоей команды, как минимум, оппозиционным фракциям в Думе — квота на места соруководителей и аудиторов. И пусть копают под твою команду — официально, открыто и публично.
И не надо тогда даже никакого обещанного «равного доступа всех партий к СМИ» (после того, как их количество перевалит за несколько сотен) — не надо этого сознательно вводимого абсурда — достаточно прямого доступа такой настоящей и подлинно независимой Счетной палаты.
Глядишь, тогда и ракеты наши со спутниками столь регулярно не падали бы, и к саммиту АТЭС столько не разворовали бы, и с сочинской будущей олимпиадой не было бы такого аврала, и солдатики в шинельках то ли от Юдашкина, то ли от самой жены Кудрина не мерзли бы, да и до ситуаций, ведущих к закону очередного Магнитского (как бы ни относиться к мотивам американской стороны) просто не доходило бы.
Но это — если действительно заинтересован в контроле и «ждешь большего» порядка, а не еще большего верно-подданничества и холуйства…
А так, сами задумайтесь: это что же такое очередное нужно готовить (уж не «честную» ли приватизацию?), чтобы так бояться независимого за собой контроля и, соответственно, столь тщательно и, очевидно, антиконституционно подгонять его в зависимость от себя? Под рассуждения об «ожидании большего», разумеется.
2012 г.
Госкорпорация по расчленению России?
Говорят, у нашей власти нет стратегии. Да, ясной, национально ориентированной, в которой прилично было бы признаться, как будто нет. Но все, что власть делает, в некоторую концепцию все же укладывается и, более того, в некоторые чужие концепции вполне вписывается.
Так, в частности, известны концепции, получившие распространение в наиболее развитых странах мира, прежде являвшихся метрополиями для колоний, но лишившихся прямого доступа к их ресурсам и ныне ограниченных в природных ресурсах для своего развития, суть которых в том, что природные ресурсы не должны принадлежать суверенным государствам, а должны «служить всем». Более того, в естественное развитие этих идей неоднократно звучали и тезисы о «несправедливости» принадлежности одной лишь России Сибири и Дальнего Востока.
Что ж, казалось бы, для того некоторым и дан роток, чтобы разевать его на чужой кусок. То есть мотивы очевидны, и нет ни малейших оснований прислушиваться к этим концепциям, как имеющим какое-либо право на внимание и, тем более, на содержательное рассмотрение.
Но чем отвечает на подобные концепции наша власть? Укреплением суверенитета, созданием таких условий научно-технологического и военного развития, при которых никому и в голову не могло бы прийти претендовать на что-либо наше?
Нет, на протяжении уже двух десятков лет, практически независимо от того, кто находится на высшем государственном посту (чужих, с этой точки зрения, туда не пускают), наши власти упорно пытаются с наибольшей выгодой для себя сдать наши природные ресурсы оптом глобальному потребителю (прежде всего Западу) чужих ресурсов.
Цепочка прослеживается вполне последовательная:
— соглашения о разделе продукции;
— Европейская энергетическая хартия;
— ВТО;
— теперь — практическое отделение от остальной страны Дальнего Востока и Восточной Сибири, с созданием на этой территории (по размерам в полтора раза больше той части России, что остается под юрисдикцией российских законов) особого правового режима, отличного от режима всей страны. При этом на отделяемой (пока — лишь от единого правового режима) территории сосредоточены основные природные богатства страны и лишь порядка десяти процентов населения.
Так что же это, если не подготовка к дальнейшему отделению?
Если же все — именно ради развития, то совсем простой и наивный вопрос: зачем не просто отдельный налоговый, таможенный и прочие режимы, включая режим доступа к недрам, но именно право отступать от российских законов? Полтора десятка лет назад подобное мы уже проходили — это предусматривалось лоббистами СРП (соглашения о разделе продукции), но тогда был самостоятельный Совет Федерации — было кому это остановить и не допустить. Сейчас же — если действительно для развития, а не для сдачи наших недр втихую оптом нашим конкурентам, — то зачем именно такой механизм?
Тем более, в условиях, когда свои, послушные абсолютно, уже с десяток лет господствуют в обеих палатах парламента и готовы беспрекословно выполнить любую волю «национального лидера». Или воля планируется такая, что публично ее вносить в парламент уже совсем неприлично?
И каков, без преувеличения, разгул демократии в стране: почти две трети территории страны выводятся из всей системы конституционного управления, включая все замечательные концепции разделения властей, сдержек и противовесов, и т. п. Все будет подчиняться лично самодержцу, и никакие иные органы федеральной, региональной и местной власти вмешиваться в его решения будут не вправе. И как вам такая перспективка?
А чтобы никакие демократически потуги и в принципе не могли возникнуть, специально оговаривается право отступать и от законов о… гражданстве.
Кстати, за последнее время вы случайно не замечали у «национального лидера» или у кого-либо из его «экспертов» каких-то серьезных идей в области столь острой для нас проблемы регулирования миграционных потоков? Наверное, не замечали. Но как только самодержец получит право на двух третях территории страны регулировать все сам, по своему почину и усмотрению, ни с чем не обращаясь ни к обществу, ни к парламенту, надо понимать, фантастические идеи тут же зафонтанируют. Каково будет качество этих идей, и будут ли они направлены на реализацию стратегических интересов России или же исключительно на прибыли новой «корпорации по расчленению», остается только догадываться.
И, что характерно, никакого стройного хора правозащитников, включая международных, что-то не слышно. Почему-то не возмущаются, не требуют демократии — почему бы это? Не потому ли, что все это вполне укладывается в вышеописанные желательные к исполнению внешние, по отношению к России, концепции использования природных ресурсов «для всеобщего блага»?
Конечно, все оговорки на уровне ни к чему не обязывающих реверансов сделаны: через двадцать пять лет якобы все вернется государству, но вы верите? До сих пор, как только какая-либо очередная госкорпорация напитывалась государственными соками (ресурсами и бюджетными деньгами), незамедлительно ставился вопрос о ее дальнейшей приватизации. Почему теперь должно быть иначе? Или так: неужто кто-то всерьез полагает, что если подобное допустить, то в дальнейшем будет иначе?
Сами посудите: пока, на ближайшие лет 6—12, все вроде «схвачено», но дальше-то кто знает, что в стране будет? А ну как власть все-таки сменится?
Если же сделать глобальную ТНК по управлению двумя третями российской территории и успешно ее приватизировать, то власть в ТНК, как известно, не требует всяких идиотских избирательных кампаний, подкормки «независимых» аналитиков и столь же «независимых» СМИ, социальных обещаний избирателям, каких-то там ЦИКов, вбросов, махинаций с подсчетом голосов и т. п. Все проще — достаточно контрольного пакета акций.
Так что же остановит от приватизации и этой золотой жилы? Почему, собственно, и здесь не поступить так, как и всегда до сих пор?
С той лишь разницей, что на этот раз приватизироваться будет уже, по существу, две трети России оптом. Да еще и со всем механизмом управления этой фактически уже отдельной от России территорией — «для всеобщего блага»…
2012 г.
Не учредить ли корпорацию по управлению… Кремлем?
…Свежая новость: президент недоволен министерством по развитию Сибири и Дальнего Востока и предложил вернуться к вопросу о «госкорпорации». Осталось непонятным: а работой всей своей администрации и правительства — доволен? Ведь в одних руках — не одно министерство, а все правительство страны плюс силовые структуры, да еще и все губернаторы, и правительства регионов — сами же выстроили их в «вертикаль». Чего же еще не хватает, правда, если для дела?
Неужели сердюковского примера (а до того — и всей масштабной приватизации 90-х) недостаточно для простого и очевидного вывода: если административной структурой в интересах страны руководить не способны, то создавая плюс еще и структуры коммерческие, распродавая все на сторону, тем более, все, что сделаете — не в интересах страны?
Так для чего же опять потребовалась «корпорация»?
Понятно. Сначала «упрощенное» изъятие земель у граждан под прикрытием будущей олимпиады в Сочи — чтобы сердюковские и прочие дружки получали ее потом на Героев России и переводили на себя. Теперь та же идея для «новой Москвы». А дальше, надо полагать, и для двух третей России. С последующей, разумеется, приватизацией. «Честной».
Или есть другие объяснения?
Развитие идеи одно: корпорация по управлению Кремлем и Домом правительства. Не как сейчас — скрытая, а официально, чтобы с полной коммерческой тайной, и чтобы никто больше не приставал ни с чем.
2012 г.
Операции «Подмена» ставятся на поток
Что происходит в мире? Контрасты. И это мягко говоря. Судите сами.
В одной стране, не в нашей, к сожалению, а в Швейцарии, прошел общенациональный референдум, постановивший навести порядок в зарплатах, всякого рода бонусах и «золотых парашютах» для «топ-менеджеров» любых компаний, акции которых продаются в Швейцарии на бирже. Плюс, заодно, отказались от проведения в Швейцарии зимней олимпиады — жители одного из кантонов не согласились выделять на это какие-то триста миллионов швейцарских франков (сравните с нашими уже превысившими все мыслимые пределы расходами на сочинскую олимпиаду).
В другой стране, нашей, без всяких референдумов не только организуются абсурдные по своей неэффективности (с точки зрения масштаба стоящих перед страной проблем и вытекающих из этого приоритетов) гигантские «олимпийские стройки», но и раздаются «партнерам» территории, на которых затем, спустя всего год с небольшим, подтверждаются колоссальные запасы полезных ископаемых — на ныне принадлежащем Норвегии шельфе Баренцева моря на сумму не менее 30 млрд евро.
Это — самая суть происходящего с нами.
Кто за это ответит?
Списать, например, «подарок» в 30 млрд евро норвежцам на «нехорошего» Медведева (якобы такого самостоятельного, что прямо никакой управы на него не было) — это вполне в духе одного из направлений нынешней пропагандистской кампании. Равно, как и попытки отмечать «год президентства Путина» вместо фактического тринадцатилетия (!) его непрерывного правления. Но неувязки-то не скрыть:
— кто Медведева поставил местоблюстителем, и на каких условиях?
— чем «самостоятельного» так прижали, когда пришла пора вернуть трон Путину?
— если было чем прижать, чтобы вернуть трон, то почему не прижали тогда, когда дарил территорию норвежцам?
— а в предшествующий период руководства Медведевым президентской администрацией при Путине неужто сущность (вражескую или преступно безответственную — сами выберете, что больше нравится и более соответствует действительности) никак не выявили?
— министра иностранных дел Лаврова, подготовившего документы о необоснованной сдаче части территории страны Норвегии, за какие великие заслуги переназначил на новый срок уже «новый» президент?
— наконец, почему теперь уголовное дело об измене Родине не возбуждается, и ныне все еще премьер не отдается с позором под суд?
И потому одной лишь игры в «плохого» Медведева и «хорошего» Путина оказывается недостаточно. И запускаются новые игры, весьма разнообразные, что называется, на любителя — каждая найдет своего приверженца.
Собственно, похоже, пора уже делать цикл статей на тему о мифах, легендах и просто «дурилках», вбрасываемых именно в последнее время в наше общество. Что называется, что бы ни обсуждали, лишь бы не обсуждали главное.
Предлогом же для этой первой статьи стала запись телепередачи «Что делать» (с В. Третьяковым, телеканал «Культура»).
Казалось бы, в передаче с таким названием («Что делать?»), да еще и не по какому-нибудь «желтому», а по самому «культурному» каналу, надо обсуждать то, что и есть самое главное. Что же было предложено к обсуждению? Идея незамысловатая и одновременно, с моей точки зрения, совершенно (в сегодняшнем контексте, да еще и в устах тех, кто на этот раз взялся ее проводить) спекулятивная — о некоей «демократизации» экономики и тем самым достижении «справедливости», осуществляемой путем наделения каждого гражданина равной долей в природных ресурсах страны.
Согласимся: идея, на первый взгляд, заманчивая.
Но это только если вчера родился и ничего о нашей предыстории, включая историю новейшую, не знаешь.
А если знаешь?
Первое, что обращает на себя внимание, так это фигуры проводников идеи. Как-то так «случайно» оказалось, что в качестве основных пропагандистов «экономической демократии» и «экономической справедливости» на телеканале «Культура», кроме самого ведущего В. Третьякова, выступили двое сотрудников… гайдаровского Института приватизации. Да еще и один из которых успел в свое время поработать на ключевых приватизационных должностях:
— с осени 1991-го — председателем питерского комитета имущества (при мэре Собчаке и его заме Путине);
— с осени 1993-го (сразу после переворота) — первым зампредом Госкомимущества страны (непосредственно под Чубайсом);
— в течение 1995 — председателем Госкомимущества страны.
И плюс еще один «эксперт», в общем, на той же стороне, хотя и высказывал некоторый, вроде скептицизм — тоже бывший близкий сотрудник Чубайса на ниве все той же приватизации.
Хороша компания борцов за «экономическую демократию» и «справедливость»?
Противостоять всем этим четверым «борцам за народное счастье» пришлось двоим — директору Института экономики РАН Р.С. Гринбергу и мне.
Программа была в записи и, соответственно, что из нее останется, увидим (кто поинтересуется) в воскресенье. Сейчас же, несмотря на то, что сама компания пропагандистов «экономической демократии», с моей точки зрения, уже даже и без всего прочего достаточно показательна и позволяет делать прогнозы об истинных намерениях, тем не менее, изложу свои основные тезисы, которые старался высказывать кратко.
1. В конце первого круга выступавших очередь дошла и до меня:
— Уже много лет сам всячески пропагандирую постановку вопроса о том, что все мы, граждане страны, — не просто «налогоплательщики», но, прежде всего, совладельцы богатств страны. Например, чуть более недели назад выступал в питерском госуниверситете перед магистрантами факультета международных отношений — так именно с этого вопроса и начал.
Из этой базисной постановки вопроса множество следствий в самых разных важнейших областях, например:
— «нефтегазовые доходы» — так они и впрямь, как нас уверяют, «не заработанные»? Или же заработанные потом и кровью наших предков?
— миграционные вопросы — с чего вдруг мы должны распространять на кого-то извне масштабные материальные права, доставшиеся нам в наследство?
То есть философию совладения и наследничества всячески приветствую. Что же касается предложенной реализации этой философии — ни в коем случае не считаю ее панацеей от наших реальных проблем.
2. Спустя некоторое время ведущий им же изначально организованную последовательность выступлений сбил, и на какое-то время мне стало казаться, что нас собрали для того, чтобы мы бесконечно слушали лекцию бывшего председателя Госкомимущества о механизмах «экономической демократии». После его уже третьего выступления мне даже пришлось спросить: есть ли все-таки какой-то регламент? И когда в этом уже затянувшемся втором круге ведущий наконец предоставил слово и мне, пришлось выражаться уже не слишком дипломатично:
— Не обижайтесь, но я вообще считаю, что все это — подмена насущной повестки дня.
Вдумайтесь: страну присоединили к ВТО. Хорошо это или плохо — отдельный вопрос, но уж если присоединили, ключевая задача — обеспечить для наших производителей условия кредитования, налогообложения, лизинга, использования инфраструктуры (включая стоимость электроэнергии) не хуже, чем у конкурентов. Ничего этого не сделано. А мы что обсуждаем?
Так в этих условиях вы, как ни делите паи на ресурсы, но если в стране ничего не выгодно производить, так все нищие нищими и останутся.
Далее: социальная справедливость не обеспечивается экономической моделью, экономическая модель отвечает за развитие. А социальная справедливость достигается другим — политической системой и госуправлением. Яркий пример — референдум в Швейцарии (о пресечении паразитирования «жирных котов»). Справедливость достигается через политические механизмы и народное волеизъявление.
Если же политические механизмы остаются на нашем нынешнем уровне, то у нас уже есть печальный опыт — земельные паи, розданные крестьянам пару десятков лет назад как «великое благо». Но политические механизмы были сознательно созданы такие, чтобы крестьянин никак не мог: ни на хозяйство, в которое он пай передал, повлиять и, соответственно, получить свою прибыль, ни выделить нормально землю в натуре с тем, чтобы дальше самому решать ее судьбу. Итог известен: большинство крестьян с их паем «нагнули» так, что затем по дешевке всю их землю и отняли.
Наконец, парадокс. Считается, что левые силы обычно выступают за некий справедливый передел, а вот правые — якобы за развитие. Но что мы видим здесь? Ярко выраженные представители праволиберальных сил выступают за… передел (правда, лишь формальный). Мы же с Русланом Семеновичем (Гринбергом) на этом фоне (по сравнению с приватизаторами) вроде левые, но выступаем, прежде всего, за развитие, а не за подобные отвлекающие от сути дела новые манипуляции.
3. На третьем круге обмена мнениями, после потрясающего тезиса наших оппонентов о том, что если мы заранее знаем результат референдума по прогрессивной шкале налогообложения (будь он проведен), то это, мол, уже не референдум, а фальсификация (!).
Давайте без лицемерия: выступать одновременно против права граждан на референдум и тут же пытаться навязать им нечто, выдаваемое за «экономическую демократию» — неприлично.
Наши граждане уже все-таки стали что-то понимать. И на последних выборах президента уже трое (!) из пятерых кандидатов в президенты, кто искренне, а кто и конъюнктурно, но вынуждены были декларировать национализацию стратегических отраслей экономики.
Ключевой вопрос: не формальное наделение каждого дробной долей общего, но такие политические механизмы, которые не позволяли бы разворовывать: что, условно говоря, общий Газпром, что тот же условный Газпром, но поделенный на дробные доли.
Так для этого надо сделать так, чтобы Счетная палата была независима от президента, чтобы она имела право выступать в судах с исками в защиту госинтересов, а также и чтобы суды формировались не тем же президентом (и им же фактически назначаемым СФ), а гражданами — совладельцами государства. В этом суть, а не в формальном пе-ренаделении совершенно в нынешних условиях нереализуемыми правами собственности.
Схемы распределения можно придумать любые, но дьявол — в деталях. Вот два ключевых хода дьявола:
— подмена два десятка лет назад именных приватизационных счетов обезличенными ваучерами;
— исключение после переворота 1993 года политических механизмов, позволяющих гражданам спросить с управляющих — хоть всей страной, хоть своей долей общего достояния.
В отсутствие же таких механизмов — свежий пример с подаренной норвежцам частью акватории Баренцева моря на 30 млрд евро одних только запасов углеводородов. Так вы тут хоть как паи делите, а в это время самые ключевые куски у вас возьмут и просто отберут — подарят кому-то. Вчера — шельф Баренцева моря, завтра — создадут корпорацию по управлению Сибирью и Дальним Востоком, приватизируют и обанкротят…
4. И в заключение у каждого была возможность высказать кратко, примерно на полторы минуты, свою позицию. Я свою сформулировал так:
Идею совладения гражданами территорией и ресурсами — сам многие годы пропагандирую как философское мироосмысление.
Но экономическая политика должна быть направлена на развитие. И тогда повестка обсуждения — совершенно иная.
Социальная справедливость же достигается не в экономике, но в государственном устройстве и в политической системе.
Перехитрить политическую систему невозможно: право на референдум или право на честные настоящие выборы, или право на равную долю каждого гражданина в природных ресурсах — суть права эквивалентные в том смысле, что нам сверху к праздничку их никто равно не подарит…
В заключение обращу внимание на нечто общее для подобных «обманок-отвлекаловок».
Первое: весьма с виду заманчивые идеи для того порой и вбрасываются, чтобы отвлечь людей от вопросов более коренных и насущных.
Второе: репутации носителей «новых» идей не менее важны, чем внешняя привлекательность самих идей. Любопытный штрих: авторы уже нескольких подобных отвлекающих идей (о которых мы еще поговорим в следующих статьях, включая идею «оккупированное™» страны когда-то давно), оказываются в своей предыстории обязательно тесно связаны с нашим «главным приватизатором», а ныне «нанотехнологом». Напомню: приватизация два десятилетия назад тоже подавалась публике весьма привлекательно, но дьявол оказался в деталях.
Третье: тогда, спросит читатель, зачем же эти идеи, вроде отвлекающие, тем не менее, вбрасываются изначально теми, про кого достаточно в поисковике имя набрать, чтобы сразу все понять? Ответ на поверхности: если вместе с пропагандистами окажется дискредитирована в глазах населения и сама такая отвлекающая идея, то для авторов этих операций результат все равно будет достигнут. Пообсуждали — и тем отвлеклись от более сущностного. А затем вместе с водой выплеснем и ребенка. В данном случае — базисную, совершенно верную и насущную идею совладения своей страной.
2013 г.