Скользя и чуть не падая, Эдель взбиралась на холм. Внезапно хлынувший ливень превратил дорогу в непролазную трясину. Сирроу легко опередил ее. Насквозь промокший под дождем волк казался худым и жалким, но Эдель хорошо знала, какая мощь заключена в этом звере. Когда они добрались до вершины, остальные были уже здесь. Тринадцать собрались сегодня потому, что она совершила ошибку.

Высокий светловолосый мужчина подал ей руку, помогая преодолеть последние шаги подъема. Под потоками низвергающейся с неба воды каждый занял свое место. Ливень прекратился. Боясь нарушить внезапно обрушившееся безмолвие, все замерло. Полная желтая луна вышла из-за туч, озарив вершину холма. Светляки поднялись из травы, живыми линиями обозначив шестилучевую звезду. Черты лица человека, стоявшего в ее центре, заострились. Он поднял голову, и лунный свет отразился в его бледно-зеленых глазах. Пепельно-серая шерсть на загривке волка поднялась дыбом. Воззвав к безмолвию, раздался протяжный, вбирающий в себя всю гамму звуков, вой.

Жестокий ветер рвал плащ за плечами Воина. Шлем вороненой стали и мелкозернистая кольчужная сетка скрыли его лицо. Крепко упираясь ногами в землю, держа меч перед собой, он устремил взгляд горящих изумрудным пламенем глаз на Девочку.

Хрупкая фигурка, короткая туника, высокие шнурованные сандалии и Волк, лежащий у ног — Девочка бестрепетно встретила взгляд Воина.

— Ты упустила его.

— Это правда. Но, думаю, к лучшему.

— Он совершенно беспомощен. Любой может убить его. Ему нужна защита. — Рука в стальной перчатке стиснула рукоять меча.

— Защита или присмотр? — Саламандра живой заколкой скрепляла волосы Ведьмы. Огненные блики играли на черных прядях. Алые губы таили усмешку.

— Я бы просто взял и отвез его на место! — Темнота ночи была светлой и праздничной в сравнении с силуэтом Горбуна. Черты лица, складки одежды утопали во всепоглощающем мраке. Ворон, сидящий на горбу, расправил иссиня-черные крылья.

— Знать бы еще, где это место... — пробормотал Воин.

Девочка покачала головой, и огненный поток обрушился на ее плечи.

— Он знает путь и придет к цели. Он сам выбирает дорогу. Я уверена. Путь уже начат. Он сам нашел Лабиринт, мне не пришлось направлять его. Он пришел бы сюда, на эту сторону, вне зависимости от нашего вмешательства. Что-то случилось в его жизни. Что-то, что разбудило в нем Хранителя. А там, в Торжке, с ним была девушка, ктран. Мне кажется... он собирает избранных.

— Их уже трое. — Горбун обвиняюще ткнул посохом. — Я слыхал о перехваченной депеше. Одноглазый с Эдгаровой Топи. Послал голубя. Хотел продать их Белгру. В депеше говорится о чернокнижнике, домовом и каком-то головорезе, которого Одноглазый решил сбыть с рук.

— Эдгарова Топь? — Юродивый тряхнул тугоскрученными каштановыми кудрями. Рыжевато-бурая птичка с пестринками на брюшке, примостившись на его плече, перебирала перышки. — Так далеко от границы! Как он туда попал?

— Вот именно. — Горбун обернулся к Юродивому, — Одноглазый пишет, что чернокнижник появился прямо из воздуха... посреди смотровой площадки Башни.

— О-го! — Юродивый рассмеялся, — ну, теперь-то мы точно знаем, что нашли именно того, кого нужно, а гномьи порталы все еще работают.

— Я знала! — Девочка подпрыгнула, хлопая в ладоши. — Я всегда говорила, что башни связаны между собой!

— А я-то гадал, чего монахи так всполошились у границы. Это многое объясняет... — Зеленым глазам Воина была чужда неопределенность, — у кого депеша сейчас?

— У Ллерия, у кого же еще? Пока он не знает, что с нею делать, но, думаю, скоро сообразит. Этот его советник... — Горбун покачал головой сокрушенно, — нашему королю не мешало бы быть осторожнее в выборе поверенных.

— Не много ли народу? — Опирающаяся на клюку Старуха являла собой воплощение дряхлости и бессилия. Глаза под густыми, совершенно седыми бровями были затянуты бельмами. Черный пушистый кот, ласково урча, терся о ноги Старухи. — Он не мог бы просто показать путь для нас?

— Не думаю, что знание изначально, — девочка безотчетно опустила руку на голову волка, провела кончиками пальцев меж ушами. — Он не идет по пути, но каждый шаг, сделанный им, становится верной дорогой.

— Значит, нам нужно просто идти следом? — Белые волосы, едва заметный румянец на молочно-белой коже. Девушка была бы красива, если бы не глаза, горевшие парой рубинов. Кобра цвета старой слоновой кости ожерельем обвила её шею, слегка покачивалась приплюснутая голова.

Ведьма взглянула на возвышающегося над всеми Воина. Красивые, четко очерченные губы произнесли:

— Пусть каждый делает то, что считает необходимым. Кто бы ни добился цели, она будет принадлежать всем нам.

Снова шел дождь. Светлячки давно сели в траву. Не попрощавшись, Тринадцать ушли с холма. Каждый в свою сторону. Юродивый, прячась от дождя в ветхую робу, направился к тракту. Горбун, плотно запахивая плащ, в надежде скрыть от уличных бродяг богатый наряд и тугой кошелек, поковылял к городу. Воин помог Ведьме забраться в седло, и сам вскочил на коня. Главнокомандующий возвращался к своей армии, ведьма — домой, в богатые кварталы. Старуха и Девушка тоже ушли вместе. Их путь лежал в прилегающие к базару улочки.

Эдель поправила капюшон, топнула ногой, пытаясь сбить грязь, налипшую на сапожки.

— Знаешь, чего я боюсь, Сирроу? — Пепельно-серый волк поднял тепло-желтый взгляд. — Нас может и не оказаться в числе избранных.

***

Выбравшись из топи, Никита решил идти в Мадру. У него не было денег на долгое пешее путешествие к границе, а столица лежала всего в нескольких днях пути от проклятого болота. Рол и Сет говорили о ней как о богатом городе, где толковый человек легко найдет средства к существованию.

И снова нескончаемой лентой тянулся тракт. Рол, несмотря на свой малый рост, неустанно вышагивал далеко впереди. И хотя, по словам домового, это было первое его путешествие за пределы Цитадели за многие и многие годы, всю дорогу он не поднимал глаз от карты.

Резко затормозив у очередного поворота, Рол подождал, пока Сет и Никита нагонят его..

— Далее по карте развилка, — доложил он, деловито тыча пальцем в сворачивающийся лист пергамента, — Старый Тракт идет прямо, а новая ветвь делает петлю, захватывая Мадру. Причем, обратите внимание, термин «старый» и «новая» условны. Время создания Старого Тракта неизвестно, новый же помнит события семисотлетней давности. Те времена, когда юный король Орланд основал юную столицу расцветающего государства и на развилке поставил камень, призывающий путников посетить белокаменную Мадру. Вот так! — Рол воодушевленно обернулся, кажется, впервые за все время похода, озирая окрестности. — Эти места дышат историей!

Никита кивнул на едва заметную светлую точку у следующего поворота:

— Не тот ли это камень?

Рол прищурился, вглядываясь, но скоро сник:

— Нет, это всего лишь человек.

Сет, слушавший домового откровенно скучая, встрепенулся:

— Человек? Не мешало бы потолковать с этим человеком.

Они прибавили шагу и скоро были уже рядом. Человек сидел прямо на дороге. Лохмотья окутывали его голову, закрывая лицо. На ладони, узкой и нежной, сидела бурая птичка, поклевывала хлебные крохи и сверкала черными бусинами глаз.

— Что поделываешь, добрый человек? — начал Сет, разглядывая незнакомца.

Из груды тряпья сверкнули глаза цвета спелой вишни.

— Да вот... Прикармливаю певца и подражателя, нынче многие этим тешатся.

Рол и Сет усмехнулись Никита не понял смысла шутки. Человек невозмутимо посадил птицу на плечо и, стряхнув крошки в рот, принялся сосредоточенно обматывать ладонь тряпьем.

— Ну, а вообще... Чем занимаешься?

Человек неопределенно передернул плечами.

— Значит, чем Бог на душу положит. — Подытожил Сет. Теперь он был почти дружелюбен. — Я Сет. Это — Рол и Никита. Идем по делу в столицу.

— Откуда идете-то?

— Мы знаем.

— И то ладно, — миролюбиво согласился человек. — Покупать или продавать идете?

— Ни то, ни другое.

— На менестрелей вы не похожи... Может, ремеслам обучены?

— Опять мимо.

— Тогда нету вам дела в столице. — Человек уперся руками в колени и рывком поднялся на ноги. Потревоженная птица, порхнув, присела на ветвь дерева.

— Что ж так?

— Умерла ворона. Воробей на престоле.

— Когда? — встрял внимательно слушавший Рол.

— Да дней семь уже будет. Другая неделя пошла.

— Ну, де-е-ела-а-а.... — протянул Рол. — Это что же теперь? .... Да, а звать-то тебя как?

— Что тебе имя? — человек снял птицу с дерева, спрятал за пазуху. — Имя — адрес на конверте, содержания не несет.

— Слу-ушай, — Сет подозрительно прищурился, — а ты как? Откровений не имеешь? правды не несешь? истины не ведаешь?

— Откровение — жизнь, правда — человек, истина — избранные. — Бродяга смотрел в глаза, не мигая.

— Поня-атно. — Сет сплюнул, с мрачным удовлетворением растер плевок сапогом. — Вот что.... Пойдем мы. Дела у нас.

— Я с вами, — человек поднял с земли котомку, — веселее вместе.

— Добром прошу, — склонившись к самому лицу незнакомца, Сет раздельно и четко произнес, — не цеп-ляй-ся. — Тон его был откровенно враждебен.

— Да ты что? — выступил вперед Никита.

— Юродивый он. ... Юродивый. — Повторил Сет, как будто бы это все объясняло. — Дай ему хлеба, денег. Сколько не жалко. Только пусть держится подальше.

Интерес в глазах Сета сменился стальным равнодушием. Никита обернулся за поддержкой к Ролу, когда почувствовал тронувшую его за плечо руку.

— Хлеба будет достаточно.

Никита опустился на колено, и домовой развязал тесемки мешка.

Межевой камень они нашли часа через пол. Надпись практически стерлась, и, пожалуй, только Рол, проводя пальцами по едва заметным выступам на выбеленном солнцем боку, мог прочесть ее. Сет не задержался и на минуту, Никита постоял чуть рядом, но домовой молчал. Хмурясь, он свернул карту и отправил ее обратно в тубус. Как ни удивительно на своих коротких ножках Рол снова обогнал Сета, но теперь он шел, оглядываясь по сторонам, и еще через четверть часа объявил привал. Солнце едва касалось верхушек деревьев, но домовой был настроен решительно и быстро занялся сооружением очага, отправив Никиту и Сета за хворостом. Они разошлись в разные стороны. После всего, что случилось на болоте, Никита старался держаться от Сета подальше, и тот тоже не выказывал желания общаться. Когда Никита вернулся с охапкой сухих ветвей и лапами валежника, Сет уже игрался с посохом.

Его движения были неуловимы. Легко поводя руками, он разламывал посох надвое, обнажая клинки, открывал потаенные лезвия в рукоятях. Это орудие представляло собой что-то среднее между универсальным ножом и арсеналом маньяка-убийцы. Никита, наконец, отчаялся разгадать, что же именно делает Сет, и разочарованно принялся крутить меч Рола. Его устройство отличалось гениальной простотой. Встав, покрепче упершись ногами в землю, Никита провернул рукоять в руке. Узкое лезвие прочертило в воздухе замысловатую дугу, едва не отхватив ему пальцы. Сет, склонив голову, колдовал над посохом. В уголках губ, почти не прячась, играла усмешка. Смутившись, Никита поспешил сунуть меч в ножны. Рол покачал головой, склонился над деловито пыхтящим котелком, вдохнул чудный аромат и сладко зажмурился.

— Ужин готов.

Их не пришлось приглашать дважды. Они так спешили выбраться из топи, что сутки напролет довольствовались размокшими сухарями. Спеша и обжигаясь, они полными ложками черпали густое варево. Никита подхватывал падающие капли кусками ароматного ржаного хлеба. Выбравшись из болота, он остро радовался миру: крутым поворотам тракта, деревьям с их майской изумрудно-зеленой листвой, простому вкусу обыкновенной пшенки с сальцем.

Сет внезапно прекратил двигать челюстями и уставился на что-то за его спиной. Никита обернулся. Неизвестно как объявившийся Юродивый сидел на траве, покачиваясь. Карие глаза утратили острое и проницательное выражение, теперь взгляд их бесцельно блуждал.

— Я тебе что сказал? — прорычал Сет сквозь стиснутые зубы.

Юродивый поспешно поднялся. Обхватив себя руками, переминаясь с ноги на ногу, поминутно вздрагивая, он все же не уходил.

Внезапно он снова сел.

— А я сказки умею рассказывать... — слова прозвучали тоскливо и невпопад.

Рол оживился.

— Право?! Это очень интересно! Садись, ешь. Здесь еще много осталось, — он пододвинул котелок ближе. — Какие же ты знаешь сказки? Если тебя не затруднит, я бы хотел послушать парочку.

— Пусть проваливает, — но ни в голосе, ни в лице Сета уже не было прежней уверенности.

Никита улыбнулся все еще мнущемуся в нерешительности человеку. Сет скривился, отшвырнул ложку в сторону.

Юродивый же стал заметно спокойнее. Опасливо обогнув Сета, он занял свободное место и принялся есть.

Вычистив котелок дочиста, Юродивый, пристроившись поближе к костру, без всякого перехода начал повествование. Рол уже был во всеоружии и скрипел пером по бумаге.

***

Рассыпались жемчуга на черном бархате. Бесценные дары, несущие огонь. Тот, кто несет огонь, несет тепло, тепло означает жизнь. Нежный и хрупкий цветок сквозь тьму потянулся к солнцу. Безумец. Леденящий мрак несет только смерть. Жизни нет места во тьме.

Но боги хранят безумцев. В непостижимом далеко, вне здесь и сейчас, он нашел себе подобного. И прорвав ничто, переплелись их стебли, соприкоснулись лепестки...

Рас подобрал с земли почти все жемчужины. Любуясь купленным ожерельем, он нечаянно его разорвал, и вот теперь собирал сверкающие шарики, рассыпавшиеся по рыхлой, черной земле. В поиске ускользнувших бусин он заглянул под скалистый выступ. Так и есть. Вот одна, а вот и другая. Но здесь было что-то еще. Длинный зеленый стебель, редкие маленькие листья и два крупных белых цветка. Вынув нож, Рас аккуратно перерезал стебель у основания и потянул. Но тот не очень то хотел поддаваться. Ругаясь, Рас примостился так, чтобы под уступ падало больше света, и вгляделся во тьму. Вот так да, это были два растения! Они прочно переплелись друг с другом и не желали расстаться. Найдя и перерезав основание другого, Рас вытащил находку на свет. В лучах солнца цветы стали еще белее. Нежные лепестки были почти прозрачны. Радуясь, Рас поспешил вниз по склону.

Когда тонкие стебли нежно обвили головку девушки, концы их Рас вплел в волосы своей любимой. Лаура в нетерпении покусывала алые губки.

— Рас?

— Готово!

Юноша поднял дешевое медное зеркало, чтобы девушка могла полюбоваться собой. Густые черные кудри подчеркивали нежную белизну цветов. Гордая, счастливая улыбка сделала лицо девушки еще более прекрасным.

— Боги завидуют твоей красоте, Лаура! — нежно шепнул Рас.

Девушка зарделась, смутившись такой похвалой. Тонкие пальцы тронули плечо юноши.

— Ты всегда знаешь, чем меня порадовать, Рас.

— Порадовать твоего отца гораздо сложнее, Лаура. Мне пришлось истратить немало серебра на подарки. — Рас засмеялся. — Клянусь, отваживая женихов, можно легко обеспечить себе безбедную старость!

Лаура обиженно нахмурилась.

— Оставь, Рас! Разве деньги главное? Неужели ты жалеешь о них теперь, когда мы можем быть вместе?

— Лишние монеты никогда не помешают, тем более на новом месте. Дом не достроен, а я уже кругом в долгах!

Прежде чем склониться к молодому человеку, девушка обернулась, окинув беглым взглядом вересковую пустошь.

— Я открою тебе тайное место, Рас-с-с! — горячее девичье дыхание еще не остыло на щеке юноши, когда девушка птичкой порхнула с камня и побежала вниз по тропинке...

Глядя, как легкие ноги любимой ступают по камню, Рас все больше и больше смягчался. Конечно, только женщины способны отрывать мужчин от важных дел, повинуясь одному лишь капризу, но, боги, как порой приятно следовать им, притворяясь слепцом!

— Возможно, это поможет нам расплатиться с долгами.

Слова Лауры заставили Раса остановиться и оглядеться.

Просторные своды пещеры куполом смыкались над небесно-голубым озером. Рассеянный свет, исходящий от воды, освещал четыре моста, соединявшие противоположные берега, и возвышение в центре озера. Легко взбежав по мосту к пьедесталу, Лаура окликнула Раса. С неохотой оторвавшись от созерцания надписи, тянувшейся по берегу, Рас присоединился к своей любимой. Указывая на стоящую на пьедестале чашу, Лаура спросила:

— Сколько, по-твоему, это может стоить?

В грубой каменной чаше лежало крупное, хрустально-прозрачное яйцо. Хотя что-то подсказывало Расу — это был не хрусталь.

Девушка протянула ладонь, спеша коснуться его сверкающей поверхности, но Рас был быстрее. Крепко сжав руку Лауры, он напряженно вглядывался в полумрак пещеры.

— Идем отсюда, милая.

— Но, Рас! Ты же сам говорил...

— Забудь о том, что я говорил. Нам не следует быть здесь, а тем более брать что-либо.

Рас отступил назад, увлекая за собой Лауру, но девушка решительно остановилась.

— Это просто глупо, Рас! Ты ведь не хочешь просто повернуться и уйти?... И оставь, наконец, мою руку!

Тонкие брови девушки сердито изогнулись. Рас неохотно разжал пальцы.

— Я прошу, Лаура!

Плотно сжатые губы, казалось, готовы были улыбнуться, но девушка сдержалась.

— Хорошо. Но ты увидишь, что я права. И если оно...

Предупреждение замерло у Раса на губах, когда легкая рука Лауры мягко опустилась на округлый бок яйца.

Едва слышный шелест прокатился по берегу. Огромная птица подняла голову. Золотые глаза над хищно изогнутым клювом медленно охватили взглядом пещеру. Птица встрепенулась. Мириады крохотных перышек ожили. Их огненно-красные кончики поднялись, затрепетав. Казалось, птица вспыхнула ярким пламенем. Теплая волна заполнила пещеру.

Проснулся лев. Раскрылась пасть, обнажив желтоватые клыки и алую глотку. Длинное, медового цвета тело изогнулось по-кошачьи, кончик хвоста ударил по камню, и мощные черные крылья развернулись во всю длину, обнажив золотистый пух подкрылок. Черные когти царапнули камень и спрятались в гигантскую лапу.

Белый конь медленно поднял голову, неуверенно переступил с ноги на ногу, звонко ударил копытом и дико всхрапнул. Шелковая, мелкими кольцами грива, начинаясь где-то за перламутровым рогом, стекала по выгнутой шее на спину.

— О-о-о!

Тихий вздох Лауры привлек внимание животных.

Все замерло. Рас осторожно привлек девушку к себе. Наконец, грифон лег. Алый язык принялся вылизывать чудовищных размеров лапу. Черный клюв феникса перебирал крохотные перышки на грудке. Единорог сделал шаг к озеру и, чуть склонив голову, рассматривал незваных гостей. Крепко обнимая Лауру за плечи, Рас медленно двинулся вперед по мосту. Единорог вскинул голову, жемчужные нити гривы рассыпались по атласно-белой спине животного. Высоко поднимая тонкие ноги, он легким аллюром приблизился ко входу в пещеру, загораживая его. Одним движением грифон поднялся на ноги. Длинный, точный прыжок перенес его массивное тело к основанию моста. Феникс широко расправил крылья, раздался воинственный клекот. Все крепче прижимая к себе Лауру, Рас закричал:

— Нет! Мы уйдем! И никогда не вернемся!

Минуты текли в напряженном молчании. Наконец, неспешно ступая, Единорог освободил проход. Грифон нехотя отступил на шаг и лег, вытянув лапы и сощурив глаза. Феникс поднялся в воздух и, сделав круг по пещере, опустился на яйцо. Черные когти плотно сжали прозрачную поверхность.

Еще не веря в свою удачу, Рас двинулся к выходу, увлекая за собой оцепеневшую девушку. Прячась за амбразурами век, золотые глаза грифона внимательно следили за ними. Рас попятился полубоком, миновал гигантскую кошку и, лишь очутившись под сводом тоннеля, позволил себе повернуться и побежать. Он почти тащил за собой Лауру. Он бежал до тех пор, пока яркий свет не ударил им прямо в глаза, заставив опустить головы и упасть на колени. И в тот же миг мощный подземный толчок сотряс все вокруг. Поднявшись на ноги и помогая встать Лауре, Рас с ужасом видел, как рушатся каменные своды пещеры.

***

Лес кончился вместе с последним поворотом дороги, резко устремившейся далеко вперед и вниз. Простирающаяся во все стороны равнина открывала взору череду холмов у горизонта. С трудом цепляясь за крутые склоны и легко скатываясь по пологим, теснились на холмах крошечные домики, на вершинах гордо высились игрушечные терема. Разноцветные, будто нарисованные на голубом фоне, купола и башенки упирались шпилями в небо. Город напоминал небрежно брошенное на траву пестрое одеяло. Лишь на дальнем его краю виднелась большая белая заплата. Высокие крепостные стены окружали светлый замок. Просторные палаты перемежались узкими, устремленными ввысь башнями, прижимались к земле алые маковки, и многолепестковыми цветками раскрывались навстречу солнцу просторные смотровые площадки. Стрельчатые бойницы с подозрением щурились на широкие, многоцветные витражи. Пустые провалы меж строениями и узкие полоски зелени, сжатые стенами, обещали простор площадей и уютную прохладу портиков. Еще дальше, соревнуясь по цвету с небом, разливались спокойные воды залива. Не уступая пестротой городу, толпились у пристаней скромные суденышки рыбаков и гордые корабли торговцев. Полной грудью вдохнув свежий морской ветер, бороздили они воду залива, приветствуя город весело развевающимися вымпелами.

— Мадра! Белокаменная! — восхищенно выдохнул Рол.

Увидев город, Никита невольно прибавил шагу. Быстро спускаясь с крутого склона, он едва успевал смотреть под ноги, и все же заметил, что с их стороны тракт пуст и безлюден, тогда как с Севера в столицу тянулись нескончаемые вереницы гостей. Даже сам город казался повернутым лицом на Север — далеко, под самую кромку леса вились переплетения улиц. Обширное пространство с Юга было оставлено высокой траве да зарослям тернов у подножий редких плешивых холмов. Пара плохоньких домиков, возведенных у самой дороги, выглядели давно заброшенными, а первый из встретившихся им трактиров Рол не удостоил даже взглядом.

На вросшем в землю крыльце сидел безногий старик в закопченных стеклах и шустро шерстил карманы мужчины вольно разметавшегося на чахлой траве полузаросшей тропинки. Тот спал, всхрапывая и посвистывая вырванными ноздрями. Никита брезгливо отвернулся. Сет напротив, подошел ближе, вглядываясь. Юродивый стал за спиной, и калека, зорко стрельнув черным в разводах стеклышком, вдруг кинул ему монету, и, опираясь на руки, ужом пополз в серое нутро трактира. Оглянувшись на далеко ушедшего вперед Рола, Сет решительно шагнул следом. Юродивый, попробовал монету на зуб, улыбнулся довольно, ловко подоткнул кругляшок под лохмотья на ладони, развернулся и побежал догонять Рола. Никита последний раз посмотрел в темный дверной проем, мысленно прощаясь с Сетом уже навсегда.

Мадра оказалась очень большой, очень людной и очень шумной. Привыкнув к утробному урчанию мегаполисов, Никита с удивлением окунулся в местную какофонию. Еще не достигнув ворот, они услышали гомон города. Дребезжали экипажи, ревели животные и орали люди. Деловая жизнь этого города шла во всю силу легких. Никита едва успевал вертеть головой: не уступая горланящим во всё горло торговцам, разливались соловьем хироманты и прорицатели, и, похоже, их товар шел нарасхват. Бродячие актеры и акробаты на каждом перекрестке демонстрировали свое искусство, причем многие из них обходились и вовсе без сцены. Горстка прыщавых юнцов задирала прохожих и любезничала с барышнями. Грязный, оборванный мальчишка тащил что-то из кареты под носом у зевающих форейторов, и только Рол, настойчиво тянувший за руку, и захлопнувшаяся за спиной дверь спасли Никиту от непрошенного вмешательства в уличные дела. Все еще думая о маленьком воре, Никита оглядывался на дверь, гадая, не следовало ли ему привлечь внимание к факту совершения кражи.

Забегаловка, в которую затащил его Рол, несмотря на низкие, скребущие макушку потолки и темные закопченные стены, выглядела уютно. Посетители деловито обедали, спали на столах, любовно бормотали над кружками или обсуждали свои проблемы, переходя периодически на шепот и сталкиваясь головами в попытке не упустить ни слова. Одетые просто и незатейливо, они ничем не отличались от горожан, которых Никита уже вдоволь навидался на улицах. Он усмехнулся. Скорее уж их компания выглядела странно и угрожающе. Они порядком обросли и обносились в болоте. Сильно отросшая щетина с непривычки причиняла невероятные мучения, но, раз увидев бреющегося Сета, Никита не рискнул воспользоваться его ножом. Юродивый, открыв суму, пошел бродить по залу, ему охотно бросали хлеб, полуобглоданные кости и мелкие монеты. Рол деловито смел со стола крошки, поправил скамью и, удовлетворенный, обернулся к Никите.

— Ну-с, молодой человек... Настала пора определиться. Что ты умеешь делать?

***

Стук.

Настойчивый. Требовательный. Властный. Так стучит только хозяин, уверенный, что его прихода ждут с нетерпением. Застонав, тяжело отворилась входная дверь. Горбун упрямо не вставал с постели, хотя и знал, кто пришел.

Робкий и почтительный топот быстрых ног.

Чересчур робкий и намного более почтительный, чем обычно. Высокий сутуловатый парень, шмыгая носом, экая и упорно отводя глаза, доложил:

— Там... эта... лорд Адольф пришел... Вы... эта.. принимать прикажете?

— Спущусь щас, — пробурчал Горбун из-под одеяла.

Осторожно притворив дверь, парень радостно загромыхал вниз по лестнице.

— Ту-у-пи-и-ца-а... — протянул Горбун с ненавистью.

Он полежал еще немного, незряче глядя в темный потолок и наслаждаясь теплом, идущим от камней, нагретых на очаге, обернутых одеялами и положенных в ногах кровати. Но внизу ждал Адольф, и надо было вставать. «С каждым годом ночи становятся все холоднее для моих костей... Скоро меня не согреет даже жар адского пекла», — Горбун усмехнулся, настроение неожиданно поднялось. Он выкарабкался из-под одеяла и быстро закутал свое изувеченное природой тело в теплый, нежный халат. Почти утонув в войлочных тапочках, неспешно спустился в холл. В одном из кресел, удобно развалившись и потягивая молодое вино, сидел мужчина лет пятидесяти. Взгляд бледных, практически бесцветных глаз, не выразил ровным счетом ничего, когда тот довольно фамильярно приветствовал Горбуна.

— Ох, и копаешься же ты, братец!

— Зачем явился? — даже если бы и хотел, Горбун не смог бы скрыть усталого презрения в голосе.

— Дела, дела, все дела. — Нимало не смутившись, лорд Адольф привстал и, нагнувшись, попытался разглядеть свое отражение в плохо отполированной столешнице. Он оправил свой костюм, подобранный щегольски и тщательно выверенный во всех, так важных в свете, мелочах. Пробежался пальцами по черным с проседью локонам, смахнул с плеча воображаемую пылинку.

— Хватит прихорашиваться, паяц! В наши с тобой годы поздно заботиться о внешности. ... Тебя Мастер послал?

— Ну-у-у... Даже не знаю...

— Наконец-то! — хрипло рассмеялся Горбун. — Ты уже и себя не помнишь?

Мужчина кисло улыбнулся.

— Я только хотел сказать... — он замолчал на полуслове, безнадежно махнув рукой с зажатым в ней батистовым платком, — Ты сворачиваешь свои дела и передаешь их мне. — Тон его неуловимо изменился, стал злее и жестче.

Горбун провел языком по вдруг пересохшим губам.

— Что так?

— Приказ Мастера. — Лорд неопределенно пожал плечами. — За бумагами приду завтра. А пока... Это тебе от Него.

Он достал из-за обшлага и положил на стол длинный узкий конверт. Затем, ловко крутанувшись на каблуках, бросил слуге мелкую монетку и, насвистывая модный мотивчик, направился к выходу. Парень, радостно и влюбленно глядя на гостя, поспешил спрятать деньги в пояс. Задержавшись на мгновенье, Адольф чуть сочувственно изрек:

— Неверное время, понимаешь ли... Одни поднимаются, другие падают. — Уже взявшись за ручку двери, он улыбнулся через плечо. — Не вини меня, Зор.

Горбун, нервно водя сухими пальцами по острым граням конверта, зло улыбнулся:

— Никогда, Адольф.

Лишь только дверь захлопнулась за спиной гостя, Горбун негнущимися пальцами принялся срывать печать с пакета. Слуга, неловко попытался подойти ближе, но Горбун так шикнул на парня, что тот, внезапно побледнев, стрелой вылетел из комнаты.

Вскрыв, наконец, письмо, Горбун впился в пергамент и не отрывался до тех пор, пока не прочел последнюю строчку. С тихим шелестом письмо упало на пол, но он, тяжко дыша и морщась от боли, нагнулся и поднял его. Еще раз пробежавшись по строкам, Горбун бросил свиток в пылающее чрево камина, внимательно проследив, чтобы тот сгорел дотла. Взяв конверт, он проделал с ним то же, предварительно вытряхнув оттуда простое железное колечко. На внутренней его стороне были выбиты три кружка, чуть перекрывающие один другой.

Тонкие губы Горбуна искривила недобрая усмешка. Взгляд его устремился на дверь.

— Блаженный идиот. Завтра. Завтра ты получишь мои бумаги. Мои дела. Тешься. Хозяин помнит о тебе и заботится даже больше, чем ты думаешь.

Он снял с руки перстень с огромным зеленым камнем и, небрежно бросив его на стол, надел кольцо. Как будто любуясь, вытянул перед собой руку.

— Ну, а что мне делать с этим?

***

Немыслимо узкая полоска света, пробивающаяся из-за тяжелых, алого бархата портьер, наконец, завершила свое двухчасовое восхождение на кровать и, легко прошив паутину полога, легла на лицо спящего. Ллерий перевернулся на спину, чихнул и окончательно проснулся. Минута ушла на то, чтобы подивиться такому невиданному событию. Давно минули те времена, когда маленький мальчик вскакивал ни свет ни заря и, крадучись, проходил мимо легиона спящих нянек, грозил кулаком гвардейцу, слишком вышколенному для того, чтобы замечать шалости принца, бесшумно ступал по темными коридорам, заглядывал в пустые залы и беспричинно смеялся.

Вот уже много лет почетная обязанность будить принца доверялась десятку придворных, и вот уже неделю эта счастливая орава с трепетом приоткрывала двери, чтобы будить короля.

Вспомнив о смерти матери, Ллерий улыбнулся и вслух произнес начальные слова своего бесконечного титула:

— Его величество Ллерий, державный властитель сорока провинций королевства Далион, повелитель златотронной Мадры... — ему хотелось говорить и дальше, но продолжение традиционной формулы терялось где-то в закоулках памяти, и поэтому он зашептал в нос, — и прочее, и прочее, и прочее...

Тридцати пяти лет от роду Ллерий достиг титула, о котором он даже и не мечтал. Августа Аделаида Альмира, его покойная матушка, была в свое время предусмотрительно выдана замуж за славного, опять же, ныне покойного, короля Августа собственным братом, ныне здравствующим и благополучно царствующим королем Ссаромом Четвертым. «В целях укрепления братской дружбы между соседствующими королевствами», как сказал он, тогда еще тринадцатилетний мальчишка, на свадебном пиру, поднимая тост за здоровье своей старшей сестры. Ллерий усмехнулся. Когда-то матушка очень любила рассказывать эту историю, обзывала братца грязным интриганом и маленьким сутенером. Августейшая особа матушки не могла стерпеть такого посягательства на свои священные права, а потому, при первом же удобном случае послала августейшую особу батюшки на верную смерть от рук кочевников.

Убедившись, что супруг не вернется внезапно из очередного далекого и трудного завоевательного похода, королева взвалила на себя тяжкие обязанности регентства. В перерывах между важными государственными делами королева-мать воспитывала троих осиротевших детишек.

Юный Орланд, снедаемый грезами о славе и величии своего предка и тезки, сумевшего семь веков назад аршинными буквами вписать свое имя в историю, после терпеливого пятилетнего ожидания провозгласил исчезнувшего без вести отца погибшим и предпринял «попытку узурпации власти», за что и был казнен. Пролив скупую слезу на могиле непутевого сына, королева-мать пожаловалась на недостаточную любовь детей к родителям, выразив надежду, что сей порок минует остальных ее чад.

Дабы оправдать эту надежду, матушка выдала свою единственную дочь Брониславу замуж за ее кузена Николая. Отпрыски двух королевских домов составили прекрасную партию, еще более укрепив братские узы между монархами. Малолетний Ллерий в воспитательных целях был вверен заботе учителей, нянь и фрейлин, и на долгие годы отлучен от матери, столицы и государства.

Ллерий вновь и вновь вспоминал день своего воцарения на престоле. Печальное известие о смерти матери, минуты счастливого неверия, бешеные сборы и путь в столицу. Ликование толпы, которой, в принципе, все равно, по какому поводу ликовать. Чужое лицо матери, длинный траурный кортеж и торжественная казнь после похорон — исполнение последнего из подписанных королевой указов. Старуха и на смертном одре посылала людей на смерть.

С удовольствием вспоминал Ллерий эту казнь. Петли, весело раскачивающиеся на ветру, солнце, ярко освещающее свежесрубленные виселицы, толпа обреченных. Отпетые головорезы поднимались на носки и смешно крутили головами, пытаясь ослабить натянувшиеся веревки. Барабанная дробь... Сухой стук... И пять болтающихся трупов... Предусмотрительные палачи, готовящие новую партию, и короткий взмах королевской перчатки вопреки протестующему взгляду главнокомандующего.

И вот, уже в следующую минуту «счастливые» заключенные направляются к месту каторжных работ, где вероятно и умрут смертью более долгой и мучительной.

Высокий белокурый человек успевает нырнуть под руку зазевавшегося охранника, но, не сделав и шага, оказывается в руках королевской гвардии. Он выглядит достаточно опрятно, чтобы Ллерий, милостиво склонив голову, допустил его к своей руке.

Новоиспеченный король ни на йоту не верит жалостливому рассказу о бедствующей семье, престарелых родителях и отчаянии, толкнувшем на преступную дорожку, но он чувствует свое благородство и величие в глазах толпы. Поэтому, после слезных клятв и уверений, с заключенного снимают оковы, насыпают ему шапку серебра и отпускают с миром.

Все еще вознося хвалы государю, Кат, атаман О’ктранского леса, поднимается с колен и, сунув за пазуху деньги, провожаемый завистливыми взглядами товарищей и любопытствующими — толпы, направляется к выходу из города, чтоб, добравшись до Эдгаровой топи, завоевать себе новую шайку.