Откинувшись на пятки, Сет поспешил спрятать куцый обломок лезвия в каблук сапога. Солдаты, стоявшие в охранении, получив приказ, тычками и ударами принялись поднимать пленных на ноги. Звякала натянувшаяся цепь кандалов. Его люди, озлобленные неудачным нападением, вяло огрызались на конвоиров, но замолкли, едва лишь кто-то получил рукоятью меча в зубы.

Сет кивнул удовлетворенно. Не стоило злить вояк. Те, потеряв в стычке шестерых убитыми, и так смотрели косо. Знаменитый атаман О'Ктранского леса, Сет по прозвищу Кат прекрасно понимал — все они живы еще лишь волею капитана Вадимира.

Сковывавшая руки цепь снова дернулась. Сет обернулся, посмотрел на чужака, в паре с которым стоял теперь в длинной цепочке пленных. Тот дергал плечом, пытаясь дотянуться ладонью и стереть грязь со щеки.

— Не дергайся, — зло прошипел атаман. — Не один тут стоишь.

Парень послушно опустил руки.

Нет, он не был похож на крысу. Сет ни минуты не верил в то, что Вадимир подсадил к ним стукачка. Известный по всему Великому Тракту, Вадимир, крестьянский сын, был слишком прост для таких трюков, хоть и брехали, что стал он в последние годы частым гостем в столице и мог перенять там подлые приемы благородных господ. Но и на деревенщину из обоза этот молодчик тоже не походил. Повадки его были дики, он казался сумасшедшим. Сет вспомнил, как тот схватился за повод. Покачал головой, ухмыльнувшись невольно. Либо неслыханная смелость, либо невиданная глупость. А отчанным храбрецом этот парень точно не был.

Сет просто хотел его припугнуть, понадеявшись, что так он сам выложит ему, кто он такой, и откуда тут взялся. А теперь Сет и сам не рад был ответу.

Адепт, чернорясник. Всякий знал, только белгрские монахи рисковали соваться в построенные гномами лабиринты. Небось, творили там свои черные мессы. Здесь, у границы, они шастали в наглую, не боясь даже ктранских следопытов, охранявших этот рубеж по древнему договору. А может белгрский вельможа, практикующий колдовство с соизволения Святейшего Синода. Тогда понятна и заносчивость в обращении с капитаном, и ухоженные темные волосы, остриженные не слишком коротко и очень аккуратно, и белые, ровные зубы.

Дурной попутчик при любом раскладе. Сет пожалел, что не успел прирезать его, но пообещал себе сделать это при первом же случае.

Колонна выстроилась, наконец, и, подгоняемая верховыми, сразу с места перешла на бег. Дергалась конвульсивно большая цепь, связывавшая всех пленных воедино, но чужак бежал ровно, глядя себе под ноги. Земля, разбитая десятками ног и колес превратилась в одну сплошную лужу. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, можно было лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой. Сет знал, упавшего тут же затопчут. Парень, очевидно, тоже понимал это.

Однако долго бежать не пришлось. Когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, цепочка уже выровняла дыхание. Обоз всегда двигался со скоростью последнего составляющего его звена. А последними шли люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянули смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом было свалено сено, а поверх — нехитрые изделия деревенского ремесленника.

— Съели, да? — на ворохе корзин, придерживая их, и держась за них — одновременно, ехал, покачиваясь, мальчишка лет семи. В крепкой, хоть и грязной робе. «Тоже, небось, лазил прятаться под телеги, когда услышал крики «Разбойники!», раздраженно подумал Сет.

— Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше?

Захотелось надрать наглецу уши.

— Храбрый, да? — откликнулся Боров, попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, теранулся о его спину, — где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, — он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, — только язык сперва укоротили бы... Храбрец.

Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.

— Заткнись! — Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Не на долго.

Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.

— Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку... на хозяйство. Так то — добыча не богатая.

— Я не последыш. — Мальчишка настороженно прищурился, — С чего ты взял, будто я — последыш?

— А как же, — Боров обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, — раз ты на базар едешь, значит, ты в семье младший сын, а прибьем тваво батьку, как раз и останешься... последыш!

— Твоя неправда! — слезы зазвенели в голосе, и только поэтому мальчишка сумел перекрыть гогот, — Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!

— Ой, связанные! — Боров никак не унимался, — вот погоди, ночь придет — весь обоз перережем! Чай с замками обращаться умеем, и ножи в руках держать сподручные!

— Мооол-чать! — охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.

Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный Боров — тихонько похохатывал.

Мальчишка заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной к разбойникам, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.

В связке завязались тихие разговоры:

— ... телег по десять...

— Да, сколько раз уже было...

— Ей-ей, лучше ... голову отсекли ... встал бы обоз ... от хвоста путь загородил...

— ... полегло бы народу сколько...

— ...да, уж все меньше ... взяли бы добычу богатую...

— ...да, тут уж не товар ... тугие кошельки в голове ... охрана знатная...

— ... ту охрану считать поздно...

Парень рядом крутился во все стороны, явно прислушиваясь к словам.

— Ты уши не больно-то развешивай — Сет ткнул его локтем в бок.

Тот обернулся.

— Он это серьезно? Что всех повесят? Без разбору?

— Капитан Вадимир? Этот серьезен. Слово сдержит — как пить дать... — Сет потупил взгляд, задумался. — Ты и вправду не знаешь?

— Что? — парень смотрел с явным недоумением во взгляде.

— Да ты и впрямь... не отсюда, — ответил Сет. — Была б моя воля, я б тебя... Чую, доставишь ты хлопот нам...

— Это еще почему? — парень вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.

— То б нас повесили, и дело с концами... Боюсь, пытать станут.

— Что-о-о?! — парень остановился было, да натянувшаяся цепь дернула его вперед.

— Сдается мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка... И историю, на твоем месте, я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. — Одним взглядом Сет измерил его вдоль, поперек и вглубь. — Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками, а то быстро попадешь к заплечных дел мастеру.

Если, разговаривая, Сет приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил на всю длину в принципе короткой цепи.

Парень посмотрел ошалелыми от страха глазами, а потом вдруг резко дернулся, снова упершись плечом в плечо.

— Сет, — зашептал парень в самое ухо, и Сет невольно отшатнулся.

— Господь всемогущий! Откуда же ты взялся?! — он зло вздернул верхнюю губу, обнажив крупные желтоватые зубы. — Чего тебе еще?

— Помоги мне бежать, Сет!

— Да ты спятил! — теперь запнулся он, нарушив равномерное движение в связке. — Совсем в своих колдовских лабиринтах свихнулся?

— Если ты мне не поможешь, я... — парень нервно повел языком по губам. — Я сдам тебя Вадимиру!

— Да? — Сет развеселился, — и как же ты это сделаешь? Расскажи, будь ласков.

Парень вновь облизнул губы.

— Я не только сдам тебя, Кат... — выдержал паузу, глядя прямо в глаза, и Сет почувствовал неприятный липкий комок в горле, — я расскажу капитану, кто именно обещал всеми силами помогать Белгру.

Сет громко расхохотался.

— В такие байки не поверит даже Вадимир!

О том, что делал Кат, атаман о’Ктранского леса с пойманными у границы монахами, вдоль Великого Тракта рассказывали вполголоса, оглядываясь в страхе через плечо. Но парня уже было не остановить.

— Конечно, я не прибегу и не стану выкладывать ему все на тарелочке, — с жаром шептал он. — ...Но если я буду молчать... Откажусь отвечать на любые вопросы... Скажу, что скорее умру, чем признаюсь хоть в чем-нибудь... — Он снова склонился к самому уху, вкрадчиво спросил, — как ты думаешь, долго ли будут нас пытать, прежде чем повесят, в этом случае?

Сет понял вдруг, что их слушает вся связка. Слушает молча и очень внимательно. Даже пацаненок на волокуше повернул голову в их сторону, а один из конвойных подтянулся ближе, настороженный перешептываниями пленных.

— Нет, ты точно спятил... — Ответил Сет уже не пытаясь отстраниться. «Надо кончать сукина сына», крутилось у него в голове, но слова о побеге подкинули вдруг новую мысль. Взгляд невольно скользнул по рубахе парня: грязной, но все еще ярко белой по сравнению с более привычным на тракте серым домотканным полотном. Такую рубаху ночью далеко видать. Вадимир хотел атамана о’Ктранского леса? Будет ему атаман. Если повезет — мертвый. Только бы Вадимир поверил, и может быть тогда удастся отбрехаться от виселицы, отделаться рудниками. Старая королева охотно казнила знать, не пожалев когда-то топора для собственного сына, но берегла крепкие шеи простолюдинов для тяжелой работы на благо государства. Но знаменитого атамана Ката старуха точно не пощадит...

— Посмотрим, — буркнул Сет, отворачиваясь.

***

Никита сник. Схлынул внезапный запал, осталось черное отчаяние. Обоз все дальше уходил по тракту от проклятой хибары, и где-то там, позади, оставалась девочка. Совсем одна, в чужом, враждебном лесу, полном дикого сброда..... Связка молчала, бросала временами косые взгляды, но все чаще и дольше, понурив головы, смотрела под ноги. Чем выше вставало солнце, тем труднее было идти. Грязь сначала загустела, потом засохла комьями и, наконец, осыпалась мелкой рыжей пылью. Вздымаемая десятками ног, колес и копыт, взвесь начала подниматься клубами и окутала обоз облаком. Люди кашляли, и прятали лица в ткань — натягивали на нос широкие вороты рубах. Никита тщетно попытался подцепить зубами ворот футболки, но сдался в итоге, и лишь склонил голову еще ниже. Ноги давно уже гудели, но больше всего хотелось пить. Он с нетерпением ожидал вечера. Ему хотелось рухнуть без сил наземь.

Лучи, падающие с ясного неба, впивались в плечи раскаленными иглами, выжигали глаза, поливали спину нестерпимым жаром. Долгожданные сумерки принесли некоторое облегчение, а с наступлением темноты был объявлен привал и разложены сторожевые костры. Обоз, днем вялый и разморенный, ожил.

Пленные опустились на горячую, разогретую за день землю. Люди жаловались на затекшие в одеревеневших, заскорузлых от грязи сапогах, ноги. Просили снять цепи, чтобы разуться, почиститься. Многие просили воды. Солдаты делово сновали мимо и не обращали внимания на просьбы и требования пленников. Обозники раскладывали свои, маленькие, костерки, ставили на них незамысловатую глиняную посуду и варили походные похлебки: от всей сморенной, вяло шевелящейся ленты поднялся и растекся широко вокруг одуряющий аромат мяса, овощей, специй. С голодухи у Никиты закружилась голова. Рот наполнился вязкой слюной. Он сглатывал, но чувствовал лишь сухую крупу дорожной пыли с солоноватым привкусом пота. Вокруг смеялись и оживленно переговаривались довольные, располагавшиеся на отдых люди. Теперь он слушал другую часть истории нападения на обоз. Она подтверждала его догадки. Обычная тактика грабителей: пропустить богатую, хорошо охраняемую голову обоза и отсечь пару десятков последних телег — мелких купцов и крестьян — в этот раз не принесла успеха. Буквально перед стычкой обоз нагнал свежесформированный отряд вольных дружинников, направлявшийся в столицу. Джентльменам удачи изменила их своенравная покровительница. Появись дружинники чуть раньше, и они обогнали бы обоз, так и не узнав, что происходит за их спинами, задержись чуть в пути — и пришлось бы преследовать грабителей по остывшим следам, в чужом, плохо знакомом лесу, родном доме шайки. К несчастью, они с девочкой очутились в самой гуще событий.

Дружинники сильно потрепали шайку, да и преследование тех, кто пытался скрыться, сложилось удачно. Но Вадимир был взбешен. Внезапное и непрошенное вмешательство озлобленных постоянными грабежами крестьян стоило жизни шестерым молодым, не обученным еще толком дружинникам. И потому ликование спасенных торговцев было тихим и сдержанным, с оглядкой на посуровевших солдат, потерявших своих товарищей в первые же дни службы.

А те не особо спешили заниматься нуждами пленных. Помимо костров на периметре, они поставили костры поменьше, на которых и готовили в объемных походных котлах какое-то густое варево. Торговец средней руки в знак благодарности предоставил один из своих фургонов капитану Вадимиру и его офицерам. И вскоре после того, как обоз окончательно замер — жующий и успокоенный — за Никитой пришли. Пара солдат подошла, молча и деловито сняла оковы. Только тут, получив возможность разогнуть руки, он сообразил, как же они затекли. Зашипел от боли в вывороченных суставах. С трудом встал, был подхвачен с обеих сторон дюжими парнями в кольчугах и то ли отведен, то ли оттранспортирован к фургону капитана.

— Эй! Куда?! А как же мы?! — возмущались за спиной, но никто не обратил внимания на эти крики.

Пока его волокли мимо костров, со всех сторон вслед несся едва различимый гневный ропот. Многие ехали на базар с семьями, и женщины не могли сдержать злорадства. Ему пообещали и каторгу, и веревку на шею, и вечные муки ада. Он же пытался размять руки и срочно придумать какую-нибудь правдоподобную историю.

Фургон, с приподнятым на шестах боковым полотнищем, был ярко освещен изнутри парой фонарей, распространявших густой, тяжелый запах масла. Под этим своеобразным навесом расположился сооруженный из снятого борта фургона стол, за которым, сидя на чурбаке, ждал капитан. Он писал что-то на длинном куске бумаги, вертел в пальцах и покусывал длинное тонкое стило. Так и не придумавший ничего путного Никита был готов уже импровизировать на ходу, однако капитан не обратил на него ровно никакого внимания.

— Карманы. — Бросил он коротко.

Почуяв движение, он опередил расторопных служивых, и сам вывернул содержимое наружу: зажигалка, складной нож, блокнотик из заднего кармана джинсов. Документы, телефон и бумажник остались у девочки, в куртке. Один из конвоиров принял добычу, другой — обшарил-таки карманы сам, провел ладонями вдоль пояса, проверяя ремень, приподнял брючины, ощупал голени. Кроссовки живо его заинтересовали.

— Гляди-ка, чудная обувка... — капитан вскинул голову, скользнул взглядом, но остался равнодушен, а вот часы на руке его привлекли больше.

— Ну-ка, сними браслет.

— Это не браслет, это часы, — ответил Никита, расстегивая замок.

— Тебя забыли спросить.

Солдат принял часы, пару раз щелкнул замком, пока нес к столу капитана, передал в руки и покрутил головой удивленно.

— Такая дорогая вещица в такой дешевой оправе, серебро было бы много богаче. С какого чудака ты это снял?

— Что за металл? Сталь? — Капитан покрутил титановые часы, закрыл-открыл браслет, отложил в сторону. Взял блокнот, пролистал. Вернулся на первую страницу. — Соколов Никита Александрович. Это чье?

— Моё, — этот простой вопрос вдруг ошарашил его. .

— Значит это твое имя? — кажется, капитан, не поверил ему.

— Да.

— Ну-ну. А почему здесь, — он развернул открытый блокнот лицом к пленнику, указал на бледно-серое печатное слово name, — письмо Белгрское, а все остальное написано по-нашему?

Никита молчал, не зная, что ответить. Вадимир смотрел долго и пристально. Наконец, вздохнул удрученно.

— С глаз! — И не успел еще пленник сообразить, что же имел в виду капитан, как два верных конвоира вновь подхватили его под руки и потащили обратно.

— Стойте! Да постойте же! — он едва не свернул себе шею, а Капитан даже не поднял голову. Он листал записную книжку.

Рабочий блокнот с десятком имен и номерами телефонов, с многочисленными набросками местности, чертежами, формулами и топографическими пометами. Мурашки пробегали по телу при мысли о том, что решит капитан Вадимир, взглянув на все это...

Пленные сидели на земле, скованные уже лишь за ноги, жадно ели что-то с круглых деревянных плошек, по несколько человек с каждой, только и видно было, что мелькающие руки. Взгляд невольно выхватил из толпы Сета. Тот помахал приветливо и улыбнулся. Это заставило Никиту замереть на полушаге.

– Давай, – ощутимый толчок в спину послал его дальше вперед, – Вишь? Дружки твои заждались. Радуются.

Его подвели к цепи. Один конвоир опустил руки на плечи и надавил, заставляя сесть, второй – нагнулся подобрать свободную пару кандалов. Тут-то Сет и залепил ему в лицо деревянным блюдом.

Не издав и звука, круто и по косой, солдат провернулся вокруг своей оси и упал тихо, не шевелясь. Второй, забыв о пленнике, кинулся на помощь товарищу. Цепь накрыла его лавиной. Отбросив еду, люди повскакивали с мест. Повалив солдата, они пинали его ногами. Не думая, Никита рванулся вперед, на помощь избиваемому человеку. Схватив за плечи, Сет с силой развернул его к обочине и лесу:

– Беги! Беги, ненормальный! Ради тебя старались же!

И он помчался, вспомнив о девочке. Позади послышался свист плети, стоны и сдавленные ругательства. Это солдаты навалились на цепь. А потом раздался вдруг резкий, короткий щелчок и мимо пронеслось с огромной скоростью, и волосы на затылке встали дыбом. Он нырнул вперед, покатившись, вновь вскочил на ноги и, петляя как заяц, стянул через голову, бросил наземь белую футболку. Он забыл об усталости и боли в ногах – щедром подарке дневного перехода. За его спиной слышались еще крики, но его было уже не догнать..Он пытался лишь не вилять больше. Потому что помнил, нужно найти дорогу обратно. Нужно найти девочку, и вернуться. Как можно скорей. Так скоро, как только можно.

Остановившись, наконец – сердце молотом бухало в ребра – он уперся руками в колени, пытаясь отдышаться, собраться с мыслями.

Ему надо было идти параллельно тракту, забирая чуть к нему, чтоб в итоге выйти на место стычки. Там осталось достаточно поломанных кустов и разбросанного сена, чтоб наверняка не проскочить мимо. Дальше – минут десять-пятнадцать через лес, хибара где-то совсем близко к дороге. Сориентировавшись на месте, он начнет искать девочку.

Но двинувшись в намеченном направлении, он вскоре понял, что не привык бродить по лесу с обнаженным торсом, будто тарзан. Было холодно. Когда зубы начали отплясывать четко различимый степ, он заставил себя расправить сведенные плечи, взмахнуть пару раз руками, развести ладони по широкой дуге, попрыгать и побежать. Тихой, неспешной трусцой, той, которая по преданию сжигает километры, а по существу помогает согреться и чуть продвинуться к намеченной цели. Было темно, он с трудом отличал ближайшие деревья от сплошной, неприступной стены леса. Как часто бывает глубокой летней ночью, ветер стих, смолк непрекращающийся шелест листьев, зато появилось множество других звуков. Журчали ручьи, редко капала собравшаяся на листьях вечерняя роса, пронзительно пищал разбуженный резким движением вздрогнувшего листа комар, оглушительно хлопнули крылья – темная тень оттенила глубокую синеву неба – треснула рядом ветка.

Он едва не сбился с шага. Кто-то бежал чуть сбоку и чуть впереди. Еще минуту назад никого не было, и вот – едва уловимый шелест раздвигаемых телом ветвей. Шелест, идущий от земли: хищник, достаточно крупный, чтобы создать проблемы, но не медведь. Может быть волк. Никита не остановился. Даже не сбился с шага. Кто бежит ночью? Охотник или добыча. Те, кто не имеют права бегать по ночам – прячутся в норах, таятся в траве, спят на деревьях. Зверь тоже знает это. Если бежать так и дальше, он, вероятно, уйдет, а вот если запаниковать…. Химия тела – территория хищника. Никита бежал, чутко прислушиваясь к непрекращающемуся, едва уловимому шуму. Он чуть удалялся, чуть приближался, отставал, обгонял снова, но был постоянно рядом.

Когда показался просвет меж деревьев, а луна – отразилась в широком, перегородившем путь ручье, он, приостановился, гадая, как быть дальше. Волк – теперь он уже видел зверя, крупные лапы, широкую грудь, мягкую пепельно-серую шерсть – тоже сбавил ход. Ровной, упругой побежкой зверь спустился к воде. Не оглядываясь, но, несомненно, зная о присутствии человека, принялся пить. Никита вдруг понял, что умирает от жажды. День под палящим солнцем не прошел даром. И он так же шагнул к берегу. Пил не спеша, искоса разглядывая зверя.

Тот был огромен. Ни один волк, из тех, что он видел в зоопарках, не мог сравниться с ним. Морду зверя до самых глаз покрывали черные пятна крови. Волк пил, не обращая на человека ни малейшего внимания. Долго и с явным наслаждением. Он не торопился, делал перерывы между глотками, и тогда капли, срываясь с морды, рисовали круги на тихой глади ручья. В конце концов, Никита просто замер – вода сочилась сквозь пальцы – и смотрел, как зверь утоляет жажду.

Когда волк поднял, наконец, голову, и взглянул на него, в его взгляде – желтом и безразличном – вдруг почудилась насмешка. Волк встряхнулся, прям как собака, заставив человека зажмуриться. А когда Никита открыл глаза – волка уже не было. Чуть качались обрамлявшие поляну кусты.

А он так и остался сидеть, завороженный взглядом этих не злых, не добрых – чуждых человеческому миру глаз. Вода давно вытекла из ладони, и он почувствовал тянущий от ручья холод. Пришла пора и ему встряхнуться, словно очнувшемуся ото сна псу. Он встал. Почувствовал, как затекли и страшно замерзли ноги. Пока разминался, думал: что делать с ручьем? Ночное купание не прельщало. Но рельеф лесных рек прихотлив, если пойти вниз по течению, можно просто заплутать, поддавшись изгибам русла. Десять минут размышлений так и не смогли склонить его к переправе.

Подпитываемая ключами, вода была арктически ледяной. Запрокинув голову, он внимательно изучил открывшийся ему кусок звездного неба… и не смог сообразить, какие же созвездия видит. Это испугало еще сильней, он был спец в ориентировании на местности, никто в группе не давал показателей лучше, а такие навыки не забываются, даже через десять лет после студенческой практики. Все же это не текст из учебника – это умение, которое выручало его не раз. Усилием воли он заставил себя не думать о звездах. Ручей – это ручей. Если что, всегда можно вернуться обратно, по руслу. И он затрусил вниз по течению.

Вскоре ручей стал шире и мощнее, а его склоны вдруг придвинулись, нависнув прямо над головой. Сообразив, что рано или поздно вода заполнит все пространство внизу, и лучше уж взобраться повыше сейчас, пока склоны не слишком круты, Никита принялся карабкаться наверх. Ноги скользили по глине, руки не могли найти надежной опоры – он старался избегать хилых хвостиков чахлой растительности. Не рискуя задрать голову, чтоб оценить оставшееся до края расстояние – сместив центр тяжести он мог запросто кувыркнуться вниз – из под локтя кинул взгляд на уже пройденный путь. Путь был не мал, а ручей внизу уже не казался точно таким, как с берега.

Черные лошади с белоснежными гривами били копытами, кружили водоворотами, перескакивали с уступа на уступ и в брызги разбивались, кидаясь грудью на неприступные стены оврага. Закружилась вдруг голова. Ноги, потеряв опору, заскользили, глина потекла под руками, пальцы тонули в податливой массе. Запаниковав, он брыкнул ногами, подпрыгнул, подтягиваясь.

С криком на губах и руками, полными вязкой земли, он сорвался с обрыва и ринулся навстречу беснующемуся табуну. Врезавшийся в спину поток ожег холодом, заставил задохнуться. Тело камнем пошло на дно, и он хлебнул-таки ледяной водицы. Течение подхватило и понесло. Как всадник на необъезженном коне, он то взлетал вверх, то погружался под воду. Его кидало из стороны в сторону, било о стены оврага, не давая выбраться на берег. Река, в убийственном порыве, тянула ко дну и волокла по камням. Желая посмеяться над пленником, позволила вдохнуть несколько глотков спасительного воздуха. А потом с силою приложила о камни.

***

Обоз собирался в дорогу. Паковались вещи, запрягались лошади, телеги выстраивались привычным порядком, когда из-за поворота показались двое. Впереди на токоногом вороном жеребце гордо вскинув изящную головку ехала маленькая всадница. Костюм для верховой езды удивительно ладно облегал ее фигурку. Словно в нетерпении всадница пришпоривала лошадь. Длинные тонкие пальцы, обтянутые мягкой кожей перчаток, слегка подергивали уздечку. Раздавался нежный звон колокольцев. Серебряный обруч поддерживал каскад горевших буйным огнем волос. За ней, отстав на пол корпуса, ехал воин. Очень высокий мужчина, гораздо выше своей спутницы, с холодным взглядом светло-карих глаз придерживал горячего коня, стараясь оставаться чуть позади. Он говорил о чем-то вполголоса, обращаясь к всаднице. Она слушала его небрежно. Мысли ее были далеко впереди. Ей хотелось, пустившись вскачь, догнать их, но она сдерживала себя. Воин видел, что его не слушают, но продолжал говорить. От обоза навстречу отряду выехали трое. Двое были солдатами, третий, судя по длинному конскому хвосту на вороненом шлеме – офицер.

– …ведь ты помнишь, как…

Всадница раздраженно повела плечом. Воин замолчал, склонив голову. Солдаты из обоза остановились совсем рядом – непозволительно близко. Офицер, явно рассерженный чем-то, придержал вороного за узду. Не обратив внимания на возмущенный взгляд хозяйки и гневный жест воина, спросил, кто они такие и куда направляются. Всадница промолчала, позволяя вести разговор своему спутнику.

– Отпустите повод. – Капитан нехотя повиновался. Воин подчеркнуто вежливо склонил голову. – Я имею честь сопровождать леди Эдель в ее путешествии к поселениям ктранов и их лесных братьев.

– Мне неприятно задерживать благородную особу, но по долгу службы я требую предъявить бумаги, разрешающие вам пребывание в такой близости от границы.

– Бумаги будут предъявлены, прошу вас.

Всадница лениво наблюдала за привычной процедурой. Ни один из солдат не обратил на нее особого внимания – поприветствовали, как подобает, не более. Это был добрый знак. Она могла бы поклясться, тот, который так пристально рассматривал двуручный меч ее спутника, не далее как вчера подарил ей свой нож. Дешевая, но удобная поделка деревенского мастера. Она оставила нож себе – надежная, добротно изготовленная вещь, рукоять украшена нехитрым резным узором.

Когда все формальности были соблюдены, а бумаги прочитаны дважды, офицер нехотя предупредил:

– Будьте осторожны, проезжая через лес. Мы… упустили вчера пленного. Скорее всего, это не простой грабитель, может быть это сам Кат. Он безоружен и полугол, но решителен и быстр – будьте осторожны. Мне не хотелось бы, чтобы ко дню облавы он обзавелся оружием и лошадьми.

– Облава? – Воин не казался заинтересованным, так пустая беседа с новыми людьми. – Вы собираетесь устроить облаву в здешних лесах? Не будут ли ктраны против?

– Надеюсь, нет. Потому что, как только мы дойдем до Крючьев, я возьму людей из тамошнего гарнизона. – Капитан обернулся на обоз, вздохнул с сожалением, – Они более опытны, чем мои новобранцы, а мне не хотелось бы упустить Ката.

Сопровождавшая его свита заметно смутилась. Один тронул пальцами красующийся на скуле синяк. Впервые за все время разговора Эдель заинтересовалась, пристально взглянула в лицо молодому солдату, чуть скривила губы в усмешке. Капитан заметил это. Резко дернув узду, развернул коня к тронувшемуся уже обозу. Девочка и воин остались одни.

– Отбыл не попрощавшись. Храбрец… и хам… Где же нам искать его теперь, Сирроу?

– А мы отправимся в Торжок. Но сначала, думаю, стоит навестить поселения клана.

– Какие именно? Лес огромен, мы не можем пройти его весь.

– Два ближайших. Не думаю, что за ночь он успеет уйти далеко, а следопыты ктранов намного искуснее следопытов Далионской армии.

Он хотел приободрить ее этой нехитрой шуткой, похвалить за то, как ловко она запутала следы. Она была благодарна, но слишком обеспокоена.

Время. Приближалась полная белая луна, а она не хотела, чтобы Тринадцать узнали о ее промахе. До сих пор она не ошиблась ни разу. И Марк обещал ей, что все пройдет хорошо. “Путь сам поведет своего избранника”, говорил он, отправляя ее на ту сторону, “тебе останется лишь следовать за ним”. А она моментально его потеряла, стоило им перейти сюда…

– Ты понимаешь, что я не могу появиться ни в одном из кланов?

– Разумеется. Езжай в Торжок, возьми комнату в таверне и жди меня там. Я обернусь скоро.

– Ты так уверен в том, что это был он?

– Да.

Этот короткий, веский ответ понравился ей гораздо больше незамысловатой шутки – он давал надежду успеть вовремя.