Ллерий и этот белгрский князь, Николай, были похожи как близнецы братья. Одно лицо, которое Никита, увидев однажды, запомнил на всю свою жизнь. К сожалению, они с Аланом стояли слишком далеко, чтобы что-то можно было расслышать.

Предложение Никиты сперва поразило Алана до потери речи. И даже когда Никите с огромным трудом удалось уговорить его, он продолжал возмущенно фыркать. Вот и сейчас — стоял у высоких двустворчатых дверей в тронную залу, недовольно бурча проклятия.

Но ведь последний солдат замка знал, что Марк действительно собирался представить Никиту королю, и именно Алан натаскивал его на плацу драться, ну или хотя бы двигаться так, чтобы не опозориться пред королевскими очами. Им ничего не стоило попасть в караул. А Никита, благодаря своему везению, интуиции и невероятному стечению обстоятельств вообще теперь пользовался у капралов особым расположением, как человек, предупредивший всех об атаке на столицу. Похоже, его и вправду считали теперь кем-то вроде тайного агента, приграничного шпиона, удачно прикинувшегося грабителем.

На первый взгляд беседа высокородных особ проходила вполне себе мирно. Круглая тронная зала, просторная и устремленная на много этажей вверх, смыкалась над головой куполом. Ниже ярко, сотней свеч, горела большая черная люстра. Множество светильников — больше, чем Никита видел до сих пор во всех замковых коридорах, лепилось по стенам. И всё-таки это было весьма мрачное место. Иссиня-черный камень, казалось, поглощал свет, и лишь ярко-красные искорки посверкивали из самой его глубины. Никите всё не давал покоя этот пол, и стены... Он уже видел подобное. И не раз. Он жалел, что не может снять перчатки и коснуться стены пальцем. Тогда он смог бы сказать точно, была ли Цитадель построена из того же материала.

Ллерий нервничал, как и всегда. Ерзал на троне. Никита сообразил уже, что это было его естественное состояние. Когда король вскочил вдруг, Никита ничуть не удивился. Трудно набраться королевских манер, если ближайший твой друг и советчик — простолюдин, да к тому же ещё и пьяница. Стало любопытно, как именно проводил Ллерий долгие годы своего изгнания. Чудились отчего-то увеселительные заведения сомнительного толка, хотя глухая провинция наверняка не знала ничего подобного. Скорее это были унылые ненастные вечера, полные дешевого вина и заунывной болтовни некрасивых, но богатых девиц из приличных семей. Не удивительно, что король к своим тридцати с лишним годам, не только не женился, но даже не обзавелся подружкой.

Никита так задумался, что упустил тот момент, когда князь Николай упал.

Алан распахнул вдруг дверь, крича «Лекаря! Лекаря!», а вся тронная зала замерла, изумлённо глядя, как упавший князь захлёбывается хлещущей из носа кровью. Кашляет, сотрясаясь всем телом.

Надо отдать ему должное, Изот первым бросился к принцу. Приподнял его за плечи, заглядывая в глаза, а потом почему-то — вместо того, чтобы запрокинуть голову и тем остановить кровь — принялся бить по щекам. Как ни странно, это помогло. Марк шагнул вперед, склонился, касаясь пальцами лба принца, тронул Изота за плечо, глазами указывая на подбегающего уже лекаря. Изот бережно опустил князя на пол. Стянул собственный камзол, подложил тому под голову. Никита усмехнулся. Король сбил спесь со своего поверенного. И помрачнел, вспомнив, что скоро сам предстанет пред его светлые водянистые очи.

Когда Николая понесли мимо, Никита усомнился в том, что причиной припадка стали слабые сосуды, как решил было поначалу. Николай был бледен и закатывал глаза. Шептал что-то вроде «мой сын, мой сын». Его всего трясло. Никита искренне понадеялся, что местные болезни не слишком заразны, а его иммунитет — достаточно крепок.

Что дела его плохи, он понял, когда мимо прошел вдруг Вадимир — без камзола, в одной рубахе, с повязкой, охватывающей грудь — а за ним проковылял измученный белгрский монах. А когда в залу на полусогнутых — так тяжела была вырезанная, должно быть, из целого ствола векового дуба, колода — вошли два крепких мускулистых парня в ничуть не изменившихся за сотни лет костюмах палачей... А следом нарисовался громила с тяжеленным топором, зачехленным черною материю...

Алан вперился в Никиту так, что тот почувствовал его взгляд. Алан торжествовал, наконец. Торжествовала сама справедливость. Робкая надежда на то, что Вадимир отличился в бою, а плаха предназначалась монаху, погасла, не успев разгореться. Никита отчаянно пытался убедить себя, что действительно нужен королю. Иначе его ждала незавидная участь.

***

Водрузив колоду ровно посреди зала, пыточных дел мастера принялись раскладывать прочие свои инструменты. Опускались на колени, раскрывая принесенные с собой сундучки. Выдвигая вложенные отделения. Палач расчехлил секиру и, походя, с одного замаха, вогнал её в плаху.

Та не успела ещё рассохнуться. Ллерий слыхал, будто матушка охотно казнила дворян, предпочитая держать знать в узде, и ещё охотнее — приближала к себе таких вот, как этот, стоящий перед ним капитан. Его главнокомандующий Марк сам, своим указом назначил крестьянского сына в дворцовую охрану, нарушив тем самым негласную традицию, по которой гвардейцем — элитой Далионской армии — мог стать лишь человек благородного происхождения. Капитан стоял настолько прямо, насколько ему позволяли скрученные за спиной руки. Смотрел без вызова. Просто устало. Безразлично. Но Ллерий хорошо помнил радость в его взгляде. Тогда, ночью, в личных покоях Изота. Радость и предвкушение. Его секретарь и поверенный уже развернул своих ищеек, направив их по новому следу — расследовать заговор, готовившийся в столице. Изот, который долгие годы обеспечивал его личную безопасность, давал такие разумные, ценные советы, помогал избегать политических дрязг, проворонил ни много, ни мало переворот. Ллерий был порядочно зол на него за это.

Следовало бы допросить сперва страта, но припадок Николая, пришедшийся так некстати, нарушил монаршие планы. Ллерий почувствовал вдруг, что рад этому. Монах подождет.

Всю свою сознательную жизнь он прожил в страхе. Воспоминания о казни Орланда, на которой он — тогда еще малолетний ребёнок — не присутствовал сам, но о которой слышал столько, что вымысел казался страшнее реальности... эти воспоминания преследовали его. Ночными кошмарами. Потными ладонями редких придворных, проезжавших всегда скорее мимо его поместья, боявшихся лишний раз увидеть опального принца, перемолвиться с ним лишним словцом. Замиранием сердца при виде гвардейских мундиров на улицах маленького провинциального городка, где он гостил часто. Он устал жить в этом страхе. И стал слишком беспечен, когда забыл, наконец, о нем.

Он смотрел в спокойные карие глаза, глядящие без насмешки, без торжества, но и без унижения побежденного перед победителем, и понимал: он не хочет знать, что двигало этим человеком, что заставило его желать смерти своему королю. Ллерий просто хотел его убить. Увидеть, как опустится карающая секира палача, как голова покатится прочь от тела, как то останется стоять на коленях, пока кровь не перестанет фонтанировать из перерубленных артерий, и подмастерья не оттащат его прочь.

Это было всё, чего он хотел. И он хотел всего этого как можно скорее.

— Капитан Вадимир, — начал Ллерий, спеша предупредить Марка, который схватил уже за плечо, потащил к трону страта. — Вы знаете, в чем вас обвиняют?

Грустная улыбка тронула губы капитана.

— Да, Ваше Величество. Я...

Ллерий повёл рукой, обрывая дальнейшие объяснения Вадимира, и тот замолчал послушно. Склонил голову. Марк, Изот и он сам — больше никто из присутствовавших здесь не знал о заговоре. Может и к лучшему потерял сознание князь Николай...

— Вы признаете себя виновным в преступлении против короля и короны?

— Да, — ответил капитан глухо.

— Это всё, что я хотел знать, — сказал Ллерий, посмотрев на Марка. — Казнить.

Главнокомандующий помедлил секунду, но обернулся к караулу, кивнул коротко.

Заломив связанные за спиной руки вверх, заставив тем самым согнуться, низко опустив голову, они потащили капитана к колоде, установленной в центре залы, прямо под ярко горящей люстрой. Ллерий мог различить потёки на округлых деревянных боках. Когда Вадимира тащили мимо, страт отшатнулся удивлённо. Взгляд его заметался между королём, капитаном и Марком. А потом в глубине его родилось понимание.

«Ничего», — подумал Ллерий. — «Ты тоже умрешь сегодня. Не так быстро, но так же верно». Он не хотел, чтобы хоть кто-нибудь в Белгре знал, какое невероятное совпадение событий, каждое из которых вело к концу королевства и его собственной кончине, спасло Далион этой ночью.

***

Ворон сидел так тихо, что его можно было бы принять за украшение на этой огромной черной люстре. Когда птица посмотрела на него, Рато подмигнул ей. И ворон отпрыгнул назад по широкому ободу, усеянному гнездами для свечей. «Не опали крылья, Лучший друг висельника», — подумал Рато, направляя посыл ворону, зная, что и Горбун услышит его. Птица отпрянула ещё.

Сверху на них глядела Эдель. Молча, но многообещающе. Он спустился еще на одно кольцо многоярусной люстры, надеясь сманить её вниз. Она замерла, стиснув от ярости впившиеся в балки пальцы, а потом осторожно взялась за одну из цепей, поддерживавших тяжелую конструкцию. Тихонько посмеиваясь, он вновь переключил свое внимание на то, что творилось прямо под ним. Отсюда, сверху хорошо был виден круг, прорисованный резцом каменщика прямо в полу. Его внешний окаем задевал краем ступени, ведущие к королевскому трону. По ободу его тянулась надпись на древнем наречии, а в центре должен был быть вырезан герб Далиона — Единорог и Грифон держат щит, на котором сгорает в ярком пламени Феникс. Сила. Чистота. Вечность. Сейчас его закрывала огромная темная колода, покрытая многочисленными черными потеками. Застарелыми, въевшимися в самую плоть дерева.

Капитан Вадимир — главный зачинщик переворота — готовился к встрече со смертью. Рато не стал, любопытствуя, лезть в его мысли, как это делала некогда Топь. Он понимал теперь то, чего Топь не смогла бы понять и за миллион лет.

Подмастерья палача окружили капитана. Один, намотал на кулак, срезал его длинные волосы. Второй, подпоров, дёрнул, оторвал по шву ворот косоворотки. Когда пыточных дел мастер вынул из колоды орудие своего ремесла, гвардейцы бросили Вадимира на колени. Рато обвёл взглядом тронную залу.

Круг научил его ещё кое-чему. Каждый обладает сутью — тем, что составляет основу его существа, что помогает ему противостоять враждебному миру. И вовсе не обязательно брать в спутники зверя, чтобы его природным чутьем проверять свою целостность, верность себе. Достаточно просто найти её раз, и поступать дальше так, как велит тебе твоё я.

— Ну же, давай, — прошептал Рато, глядя на двух гвардейцев, замерших у входа. Это решение Хранитель должен был принять сам. Ибо таков был его Путь.

***

События развивались стремительно. Никита мучительно пытался придумать что-нибудь и не мог. Время замедлилось, мысли тянулись как резиновые. Вадимира подвели к королю. Тот спросил что-то. Капитан ответил. И его подхватили, заломив руки, потащив почти что к колоде. Вот так просто и быстро. Один, намотав на кулак, обрезал его волосы, второй — с мясом выдрал воротник косоворотки.

Обхватив пальцами обух, качнул слегка, и вынул топор из колоды палач. Капитана бросили на колени.

А потом Никита услышал звук упавшей алебарды.

— Постойте, — сказал он негромко, на негнущихся ногах двигаясь к центру залы, не веря, что делает это во второй раз, не представляя, что сможет спасти его теперь.

Король поднялся на троне, а Марк, обнажив клинок, сделал шаг навстречу. Изот попятился прочь — без камзола, в одной рубашке, залитой кровью принца, он тоже походил на жертву палача. Никита снял шлем, уронив его прямо на пол — тот покатился, громыхая, прочь. А страт отшатнулся, увидев его лицо. Никита кивнул ему как старому знакомому. Они действительно были знакомы очень, невероятно давно. Может быть тысячу лет назад встретились впервые на тракте... Перевёл взгляд. Марк смотрел, качая головой отрицательно. Запрещая ему... что? Никита не знал, ни кто он такой, ни чего он хочет.

Вадимир глядел, лёжа щекой на колоде. Неровно обрезанные волосы падали ему на глаза, но Никита бы и через стену почуял его взгляд.

А потом Никита посмотрел на короля.

Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Никита не подошел к трону.

— Действительно ли ты брат мне? — спросил король так тихо, что Никита скорее прочёл по губам, нежели услышал.

— Нет, — ответил он честно.

— Почему ты не убил меня?

— По той же причине, по которой не могу позволить вам убить капитана Вадимира.

— Позволить мне? — король дёрнул уголком рта.

— Я хранитель ключа, — сказал Никита, надеясь, что слова эти имеют для короля хоть какой-нибудь смысл.

Они имели. Минутное замешательство в его глазах сменилось пониманием. Взгляд метнулся куда-то за спину. Никита готов был биться об заклад — король посмотрел на страта.

— Чего ты хочешь? — король, наконец, задал вопрос, которого Никита уже боялся не услышать.

Он прикрыл глаза, собираясь с мыслями, надеясь не упустить ничего.

— Жизнь... и свободу, — начал Никита медленно, — всем участникам заговора, включая Вадимира, в обмен на моё обещание честно служить вам до самой моей смерти.

— А иначе? — недобрая усмешка тронула губы короля.

Ладони взмокли. Никита ждал этого вопроса, хотя его-то надеялся не услышать.

— Иначе я найду способ убить себя, и тогда всё начнётся по-новой.

Никита не успел узнать, что ответит король. Он опрокинулся на пол, когда страт подскочил вдруг сзади и изо всех сил ударил ногой под колено. Зала перекувыркнулась, встав вертикально. Над головой, чуть сбоку, Никита увидел вдруг Крысёныша, вцепившегося всеми четырьмя конечностями в отчего-то раскачивающуюся люстру. Его глаза из синих стали серо-голубыми. Взгляд скользнул дальше. Девочка стояла выше, держась одной рукой за цепь, второю вынимая из пояса метательные ножи. А потом что-то тёмное стремительно понеслось к голове.

Никита откатился вовремя. Острое стальное шило — будто забытое в сапоге сапожником — едва не выколов глаз, царапнуло по щеке, пропоров кожу. Никита не стал ждать, когда Клемент ударит во второй раз. Он покатился дальше, замечая, как прячется за спинку трона король, как Марк прыгает навстречу страту, как кидается на них — сцепившихся вместе — огромная серая тень, и они падают. Все. На него.

Он завертелся веретеном, не видя уже ничего.

А потом он и сам упал.

В воду.

И заорал от неожиданности.

Нырнул с головой, захлебнувшись. И без того тяжеленные армейские сапоги резко потянули вниз. Никита брыкнул ногами, и вынырнул на поверхность. Ему понадобилась ещё минута, чтобы, откашлявшись, увидеть, что творится вокруг.

Марк сидел верхом на Клементе, придавливая того коленом. Тот вцепился зубами в ладонь Марка, но главнокомандующий, казалось, не чуял боли. Он оглядывался вокруг изумленно. Волк, тот самый волк, что встретился ночью у ручья стоял, дыбя шерсть на загривке и глухо рыча.

Никита снова начал тонуть, и потому в два гребка подплыл к берегу, оперся о край, увидев под ладонями знакомую надпись. Чуть согнул руки для толчка, а потом подпрыгнул и сел.

Это было подземное озеро. То самое или другое, похожее на него как две капли воды. Своды пещеры, уходящие куда-то умопомрачительно вверх, синяя до свечения вода, четыре моста, взбегающие к постаменту в центре.

На его ступенях стоял на коленях капитан Вадимир и глядел удивлённо туда, где на базальтовом треножнике, в огромной каменной чаше... покоилось огромное хрустальное яйцо. Никита вздохнул. Вспыхнувшая было надежда немедленно развернуться и пойти в лабиринты, искать дорогу домой, погасла. Это всё-таки была другая пещера.

Чуть справа Крысёныш карабкался из воды на один из мостов, а Девочка — гребла к берегу.

— Долго же пришлось вас ждать, — Никита вскочил как ужаленный, услышав этот голос.

Из дальнего конца залы к ним шел Калкулюс. Впереди он толкал Рокти. Подталкивал в спину арбалетом.

— Никита! — воскликнула она обрадовано.

Он выдохнул с облегчением, радостно улыбнулся. А потом он увидел, что губы её разбиты — запеклись кровью и припухли. Кулаки его невольно сжались. Никита качнулся вперёд. Медленно двинулся вдоль по берегу озера — в обход. У него не было оружия — гвардейцу в почетном карауле положена была одна алебарда, которую он бросил у дверей в тронную залу. А если бы и было, он так и не научился пользоваться им.

— Я вижу, она дорога тебе? — усмехнулся гном, начав движение в противоположную сторону.

— Я обещал её брату позаботиться о ней, — сказал Никита, остановившись. Рокти вспыхнула, закусила губу, и поджившая кожица лопнула. Алой капелькой выступила кровь.

— С ней ничего не случится, если ты пойдешь немедленно к яйцу и коснешься его ладонью. — Гном качнул арбалетом, указывая. — Поторопись, я и так слишком долго ждал. Остальные остаются на месте. Я проткну первого, кто хотя бы шевельнется. А ты, — он обращался к поднявшемуся на ноги Вадимиру, — отойди-ка на берег.

Вадимир послушно попятился. Мокрый Крысёныш, нахохлившись, уже сидел на одном из четырех мостов. Глядел на всё происходящее со странно знакомым любопытством во взгляде. Девочка сделала ещё пару гребков и тоже навалилась животом на край, закинула ногу и тяжело перекатилась на спину. Сев, принялась убирать с лица мокрые пряди ярко-красных волос.

— Нет! — Марк и Клемент. Они оба закричали это, в один голос, едва Никита сделал еще шаг.

Поглядели друг на друга удивлённо. Марк поднялся, выпустив страта, и тот выдохнул наконец свободно. Завозился, пытаясь встать на колени. Марк поднял его как котёнка, за шкирку, и поставил на ноги.

— Ты не сможешь вернуться домой после этого, — сказал Марк, зажимая ладонью прокушенную кисть другой руки, — я ведь верно всё понимаю, гном? Ты хочешь уйти, забрав ключ вместе с замком? Уйти туда же, куда ушли все твои сородичи? Интересно, почему они бросили тебя здесь...

— Всегда был сообразителен, — сказал Калкулюс, будто жаловался на Марка. — Именно из-за него я застрял тут на столько. Из-за него и из-за этих вот, — он кивнул на страта. — Трижды! Трижды начинался путь, но они находили... находили и убивали хранителя. Проклятые фанатики.

— Гном уйдет, а мы останемся тут.. навечно, — сказал Клемент, тяжело дыша. Кажется, каждый вздох причинял ему боль. На губах выступала кровавая пена. Марк, должно быть, сломал ему пару рёбер. — Если это лабиринт у города Странников, то он завален. Наглухо. Мы не смогли пробраться внутрь, как ни пытались.

— Жаль, я не знал, — бросил Марк зло. — Как же вы собирали караваны в Накан?

— Точно так же, как собрали войска в твоем городе, — парировал страт, — городе, который ты обещался охранять. Небось, тоже не знал, что именно ты поклялся Орланду защищать ценой собственной жизни?

Марк тихо покачал головой.

— Умный был. И осторожный. Не доверял никому. Мы так и не смогли убить его, — он усмехнулся, — до самой его смерти.

Марк вскинул удивленный взгляд. Клемент смеялся тихонько, морщась от боли. Слёзы выступили на его глазах.

— Конечно же он был Хранителем! Не даром век его правления стал золотым для этого мира... Нового Эрина, как назвали его вы.

Марк дёрнулся как от пощечины.

— Хватит, — оборвал их Калкулюс, — потом будете предаваться воспоминаниям. У вас будет уйма времени, чтобы наговориться. Действуй, — велел он Никите, и арбалет снова ткнулся Рокти между лопаток.

Никита медленно двинулся дальше, пытаясь вспомнить — как именно он совершал переход. Он совершал его дважды. И если этот их древний король мог управлять своими способностями, значит он тоже должен научиться.

***

За многие и многие лиги к северу, за городом странников, за мороком, наведенным над пустыней, за длинною лентою тракта, освещенный узкими, косо падающими сквозь нелатаную крышу, лучами восходящего солнца, упал на бурый, в грязных потеках матрас Горбун. Сердце билось у него где-то в глотке, грозя выскочить наружу. Он закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями.

Камень Алатырь. Прозрачный, как горный хрусталь. Сверкающий, как бриллиант. Источающий свой, внутренний свет. Он лежал там, в чаше. Такой огромный. Неохватный... Всего один.

Стон вырвался сквозь сцепленные до скрипа зубы. Горбун ударил кулаками в пол. Ещё и ещё. Услышал, как сыпется вниз, на второй этаж, древесная труха да забившийся меж досок мелкий мусор... Это помогло ему отвлечься, взять себя в руки. И принять решение.

***

Никита шёл по узенькому мосту, понимая, что все его попытки сдвинуть хоть что-нибудь в окружающей реальности тщетны, когда хлопнув вдруг крыльями, на яйцо приземлился ворон. «Кар-р-р-р!» — заорал он, глядя в глаза, а потом вдруг затараторил скороговоркой непонятное, но жуткое настолько, что волосы на руках встали дыбом. Клюв его, обитый сталью, был закрыт, отчего слова непонятного языка становились лишь жутче.

— Стреляй! — закричал Марк, сорвавшись с места, на ходу вынимая из ножен короткий гвардейский клинок, — Стреляй! — он, кажется, кричал это Калкулюсу, предлагая стрелять... в ворона?

Метательный нож с едва слышным чавкающим звуком вошел в тело птицы. Один. И еще один. А она всё сидела верхом на яйце, впившись в него стальными когтями и не думая замолкать.

Странное чувство накатило вдруг. Будто его пытались выпить через соломинку. Пошатнувшись, Никита отступил на шаг, согнулся в три погибели, оперся ладонью о мост. Его выворачивало наизнанку. Красные круги поплыли перед глазами. Казалось, он умрет сейчас.

***

Горбун кричал, пытаясь вынуть душу из живого ещё тела. Пот градом катился со лба, его трясло. Ему казалось, что он умирает. Но у него был камень. Огромный, идеально ограненный камень. Камень Алатырь.