«Я обещал её брату позаботиться о ней», – вот и всё, что он сказал, увидев её. Ту, которая прошла за ним до самой столицы, терпела нужду и унижения, опустилась до того, что стала телохранителем. И здесь – под жалом арбалетного болта – она очутилась тоже благодаря ему. Рокти закусила губу, так велика была обида. Хотя с чего бы ей было обижаться на него? Чужака, пришедшего с той стороны, ни минуты не желавшего быть ей мужем? «Домой! Домой!» – только на это его и хватало, только этого он и хотел, едва очутившись здесь. Он и сейчас хотел этого, хотел исчезнуть, переместиться куда-нибудь подальше, а лучше всего – обратно, за грань, разделяющую их миры. Она физически чувствовала его усилия сдвинуть реальность.

Рокти сморгнула набегающие слёзы. Оглянулась украдкой.

Рыжая девчонка тоже была здесь. Рокти вглядывалась до рези в глазах. Так, как умеет видеть только её народ. Эта девчонка тоже была ктраном. Почти взрослым ктраном. Ктраном подростком. Она видела это совершенно ясно. Хотя бы еще и потому, что здесь был её лесной брат. Волк лёг, рыча, прижав уши к голове. Он не знал, как очутился здесь. Ей стало жаль его. Но лишь на какое-то мгновение. Он тоже был предателем. Ренегатом, покинувшим свой клан.

Рокти понимала теперь, как мог ошибиться Никита, принимая эту рыжую за ребенка. Она действительно была им. Где-то глубоко в душе оставалась маленькой девочкой – и это тоже было заметно. Ещё как заметно. Рокти казалось, что у неё двоится в глазах. Она будто видела их обеих – почти взрослую женщину и ребенка – одновременно. Этот ктран едва удерживал свою суть, невероятным усилием воли остановив себя на пороге взросления.

Рокти содрогнулась, увидев всё это. Непрерывное внутреннее метание, балансирование на грани, было похоже на непрекращающуюся пытку. Рокти поспешила отвести взгляд.

Белгрскому монаху давно уже было всё равно. Он умер однажды, сам не заметив того. Продолжал делать что-то, повинуясь сложной системе понятий о дурном и хорошем, достойном и предосудительном, заложенной в него с малолетства, выработанной годами и отточенной до совершенства. В нём не осталось ничего своего. Кроме, пожалуй, смутного, слабо осознанного желания отомстить. Отомстить Марку. За чью-то смерть. Как ни вглядывалась, она не могла разглядеть ничего кроме рук, залитых кровью. Этот человек так долго видел их перед своими глазами, рассматривал внутренним взором… Образ был невероятно четок. Кажется это были собственные его руки.

Она переключилась на мальчишку.

Крысёныш был странен. Он больше не был тем, кого она держала за руку, пытаясь нащупать ответ на вопрос Марка «кто этот малыш, и не выдает ли он себя за другого». Каким-то непостижимым образом он изменился, оставшись человеком всего лишь на треть. А ещё у него поменялся цвет глаз, став из темно-синего светло-голубым. Он подмигнул ей, оскалившись. Его переполняла радость.

Это напугало её больше, чем всё, что она успела увидеть до сих пор.

Дальше, медленно пятился прочь от хрустального яйца человек, в котором солдата можно было бы угадать лишь по армейским сапогам. Грудь его перетягивала повязка, наложенная умело и ловко. А стоячий ворот косоворотки был оборван, бахромою щекотали шею лопнувшие нитки. Кто-то одним движением лезвия отсек по косой его некогда длинные светлые волосы, оставив пару прядей у висков и полностью открыв затылок и шею. Руки его были скручены за спиной. Он выглядел как приговоренный к казни через отсечение головы. Что же должен был сделать этот потерянный, опустошенный человек, чтобы заслужить благородную плаху вместо положенной ему по чину и званию виселицы?

Она оглянулась украдкой, потому что чувствовала рядом кого-то ещё.

Ворон рухнул вниз камнем, заставив пригнуться. Заорал, расправляя аршинные крылья. Стальные когти впились в хрустально-прозрачный камень. Он глядел прямо в лицо приближающемуся Никите и кричал ему что-то на непонятном наречии. «Стреляй!» – Марк бежал, на ходу вынимая меч, – «Стреляй!» – казалось, он смотрит прямо на неё. Когда она сообразила, наконец, кому адресованы эти слова, то почувствовала возможность спасения. И тут Никита медленно опустился на колени. Арбалетный болт просвистел мимо, оглушив. Она не успела заметить, как он сорвал птицу с камня. Видела лишь, смазанное чёрное пятно, шмякнувшее о стену далеко впереди. Арбалетный болт выбил искру и упал, деревянно стукнув.

В воздухе над яйцом кружились маленькие черные пёрышки.

А потом она забыла всякие мысли о бегстве, потому что комок изломанных перьев, там, у дальней стены, вдруг зашевелился и пополз, скребя по полу стальными когтями, волоча за собой короткую черную деревяшку.

Второй выстрел если и не прикончил тварь, то заставил её затихнуть. Марк стоял, тяжело дыша, готовый ринуться к птице, если та пошевелится ещё раз. Рыжая девчонка ктран чуть присела, в каждой руке раскрыв веер метательных ножей. Монах отошел назад и в сторону, уходя из поля зрения гнома, увеличивая расстояние между возможными целями его арбалета. Крысёныш скользнул по мосту ближе к берегу, ближе к гному. А волк исчез. Будто бы его и не было вовсе. Соотношение сил чуть, едва заметно изменилось.

– В моём арбалете ещё восемь болтов. – Сказал гном из-за её спины. – И я убью всякого, кто попытается помешать мне ещё раз.

Медленно кивнув, Марк убрал меч в ножны. Девчонка раздувала ноздри, щуря глаза недобро. Рокти услышала легкий, едва различимый щелчок позади и чуть качнула головой, а потом глазами показала на то место, где ещё минуту назад лежал волк. Рыжая заметила её знак. Нарочито медленно, не спеша, спрятала стальные осколки обратно, в пояс.

– Поднимайся, – велел гном сжавшемуся на мосту Никите. Тот не шелохнулся в ответ. Лишь застонал. – Вставай! – закричал гном.

– Из него живьем пытались вынуть душу! – Марк шагнул навстречу, попутно заслонив собою рыжую. – Дай ему придти в себя.

Секунды тянулись в молчании. Потом гном прикрикнул:

– Помоги ему, Вадимир!

Человек с обрезанными волосами вскинул голову. Поглядел долгим, пристальным взглядом. И не стронулся с места.

– Проклятие! – гном ткнул её в спину. – Иди ты!

Она пошла, не оглядываясь.

***

Волк лежал тихо, недвижно. Прижимал уши к голове и утробно рычал, чуть вздергивая верхнюю губу. Волк видел его. Смотрел прямо в глаза ярко-янтарным взглядом. Шерсть дыбилась на загривке. Судороги пробегали по телу, но он лежал недвижно.

Едва представилась такая возможность, домовой скрыл его. Отвёл взгляд всем, не разбираясь, кто свой, кто чужой. Волк почуял это. Губа его перестала дрожать, обнажая зубы, а взгляд из янтарного стал тепло-желтым. Он успокоился. И принялся выжидать.

Маленькими шажочками, перетекая с места на место, словно ртуть, Рол двинулся к гному. Он видел его так же ясно, как и любого другого в пещере. …Он не мог его ощущать. Ему казалось, будто за спиною Рокти стоит, угрожая ей арбалетом, бездушная каменная глыба.

***

Когда Рокти указала ей глазами на то место, где лежал только что, скаля зубы и дрожа всем телом, Сирроу, Эдель поняла, что домовой тоже здесь. Он не мог не быть здесь, потому что все они – домовой, ктран, брат, человек, Рато, природу которого теперь трудно было определить, и даже гном, последний оставшийся в этом мире гном – все они составляли подобие магического круга. А Никита замыкал их, связывая в одну неразрывную цепочку. Она не ошиблась. Это был Путь, и завершался он здесь.

Она нарочито медленно прятала метательные ножи в пояс. Когда гном, потеряв терпение, отвернулся, она спрятала пару последних в кулаках, прижав стальные лезвия к внутренней стороне запястий.

***

Это закончилось так же внезапно, как и началось. Стих шум в ушах, сердце, молотом бухавшее о рёбра, застучало ровнее, грудь всё ещё сдавливало, но Никита больше не чувствовал себя запаянным тюбиком зубной пасты, из которого тщетно пытаются выжать хоть что-то. И хотя он не рискнул бы ещё подняться на ноги, зрение и слух начали возвращаться к нему постепенно.

– Поднимайся! Вставай! – кричал гном.

– Из него живьем пытались вынуть душу, – услышал Никита голос Марка, и снова накатила дурнота. Он задышал глубже, пытаясь справиться с паникой.

– Помоги ему, Вадимир!

«Аж два раза», – Никита за малым не рассмеялся. Стало легче. Капитан последний стал бы помогать ему.

– Проклятие! Иди ты!

Никита улыбнулся, торжествуя. У него в рукаве оставался один, козырный туз. И он надеялся разыграть его верно.

Борясь с головокружением, он лежал на мосту, ожидая, когда же Рокти подойдет к нему. Её шаги были почти не слышны. Она опустилась на колени рядом, помедлила секунду, а потом Никита почувствовал, как её руки приподнимают его голову.

Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся и сбросил её в воду.

***

Яйцо в чаше было прекрасно. Прозрачное, как горный хрусталь, оно сверкало, испуская мягкие лучи. Те обволакивали его дымкой. А ещё казалось, будто камень источает тепло. Жар становился тем сильнее, чем ближе она подходила к нему.

Чаша, вырезанная грубо, покоилась на тонко сработанном базальтовом треножнике. Её поддерживали единорог, грифон и феникс. Она задержалась невольно, разглядывая их. Вспомнила сказки, какие рассказывали в Далионе о чудесных покровителях Нового Эрина, хранителях Грааля. Те были прекрасны, справедливы и добры.

Она прошла, наконец, мимо. Никита стоял на коленях, опустив голову на руки. Он зарос с тех пор, как она последний раз видела его в таверне. Оказалось, его темные волосы чуть вились. Ему все еще было дурно, но Рокти чувствовала его решимость, готовность действовать. Она присела осторожно – на узком мосту – приподняла его голову.

Его взгляд был ясен и тверд. Улыбнувшись, он сбросил её в воду.

***

Если бы Никита не был намного выше и сильнее, Рокти не дала бы ему столкнуть себя в воду. Вцепившись в рукав, она едва не стянула его вниз. Никита накренился, чуть не упав. И это спасло ему жизнь. Арбалетный болт пробил плечо насквозь. Никиту вдруг дёрнуло с чудовищной силой, развернув назад. Он балансировал мгновенье в опасном равновесии, а потом пальцы Рокти разжались, и она окунулась с головой. У Никиты не оставалось ни секунды лишнего времени, но он все же помедлил, опасаясь второго выстрела.

Арбалетный болт ушел куда-то вертикально, в потолок да так там и остался. Рол боролся с гномом, вырывая оружие у того из рук. Никите хватило времени и злости, чтобы помянуть худым словом Алана, отнявшего у Рола его меч. А потом Никита ринулся к камню, вспоминая на бегу, всё, что успел узнать о нём, пытаясь решить, что же теперь делать.

***

Когда хранитель опрокинул охотницу в воду, Клемент пожалел, что отошел на шаг назад. Ему надо было успеть к яйцу раньше хранителя, но тот уже поднимался на мосту, делая первый шаг вперед. Поэтому Клемент разбежался и прыгнул, как можно дальше, надеясь быстрее взобраться на возвышение по уходящим под воду ступеням.

Тяжелая волчья туша прервала его прыжок, обрушив в озеро где-то посередине. Он камнем пошёл ко дну, чувствуя над собою мокрую шерсть, кожей ощущая клацание челюстей. Он в последний момент успел отдернуть руку, уходя от острых клыков волка, благодаря бога за то, что вода гасила движения, замедляя их скорость.

***

Что-то упало сзади, плеснув оглушительно, подняв фонтан брызг. Никита невольно втянул голову в плечи, но не оглянулся. Рол всё ещё боролся с Калкулюсом, не в силах одолеть. Девочка стояла, не решаясь метать ножи в дерущихся, а Марк бежал по краю озера, спеша придти на помощь Ролу.

Крысёныш сидел на мосту по правую руку, глядя с любопытством. По левую – Вадимир смотрел на происходящее так, будто всё это его не касалось. А прямо передо Никитой в грубой каменной чаше лежало огромное хрустальное яйцо. От него, казалось, исходил жар. Забыв о раненом плече, Никита схватил чашу обеими руками и поднял.

– Всем стоять! Разобью к чертовой матери! – заорал он, чувствуя, что действительно разобьет его сейчас. Чаша была невероятно тяжела.

***

– Всем стоять! Разобью к чертовой матери! – услышал Клемент, загребая в сторону от пытающегося зубами достать его волка, и действительно увидел, как хранитель снял с треножника, поднял чашу, поворачиваясь к дерущимся.

Сердце пропустило такт. А потом забилось радостно. Глупец не знал, что делает. Камень Алатырь невозможно было удержать в руках.

Волчья лапа ударила по спине, а зубы щелкнули у самого уха. Клемент набрал полную грудь воздуха и нырнул, устремившись туда, где по его предположениям хранитель должен был бы упасть в воду.

Разбить замок… Чтобы всё кончилось. Навсегда.

***

Никита падал вперёд, увлекаемый непомерным весом чаши. Она вылетала у него из рук, и яйцо перекатывалось через её край. Никита ничего не мог сделать, чтобы остановить это.

Чаша летела туда, где барахтался в озере, пытаясь уйти от волчьих зубов, монах.

Гном замер. Ужас в его глазах испугал Никиту. Он понял вдруг, что не знает, что случится, если разбить камень. Бросив попытки удержать чашу, Никита нырнул.

***

Эдель стояла, раскрыв веер метательных ножей, и не могла улучить подходящий момент. Домовой, вырывавший у гнома арбалет, закрывал того своим телом. Они были почти одинаковы. Практически одного роста. Только гном был чуть поплотней.

«Говорят, у троллей каменная шкура» – подумала она отстраненно, понимая, что у неё есть всего один шанс, выяснить, насколько толстокожими рождаются гномы.

***

Когда Никита поднял чашу, грозясь разбить яйцо, Воин, бежавший к домовому на выручку, замер, закрыв глаза. Этого не должно было произойти, и, не в силах помешать, он упал на колени, моля Бога, чтобы этого не случилось.

***

Никита нырнул вперед и вбок, чтобы не получить по голове той самой чашей, которую держал только что. Сгруппировался, сжался пружиной, готовый устремиться туда, где покажется упавшее в воду яйцо.

Чаша ушла на дно камнем. А потом, и без того светящуюся изнутри воду наполнил свет ещё более яркий. Яйцо опускалось плавно, как пёрышко. Никита оттолкнулся ногами от воды, спеша коснуться его ладонями. В последнюю секунду вспомнив картинки в лабиринте, он закрыл глаза.

Когда пальцы его тронули его поверхность, он обжегся. Вспыхнувший свет был так ярок, что и сквозь сомкнутые веки Никита увидел четким негативом следы собственных ладоней на округлых боках яйца. В следующую секунду Никиту схватили за ногу и потащили прочь, на поверхность, а яйцо, словно огромная морская жемчужина, мягко опустилось на дно.

***

– Кончено, – сказала девочка, глядя на мертвое тело у ног домового.

Тот стоял, держа арбалет, явно не зная, что делать с ним дальше. Из шеи гнома торчал метательный нож. Упавший на колени Марк медленно открывал глаза, а Крысёныш помогал Рокти выбраться из воды.

– Дурной помощник из тебя, Первый, – сказала Эдель устало и шагнула к озеру, чтобы помочь Сирроу.

Запирающий все двери замок лежал на дне подземного озера в центре построенного гномами лабиринта. Он был отперт, и не было больше в этом мире Мастера, который смог бы изготовить другой ключ, чтобы запереть его снова.

Рато хохотал, скаля крупные белые зубы. Его переполняла радость. Он указывал на что-то за её спиной.

***

Когда Клемент вытянул его на поверхность, Никита даже не оттолкнул монаха. Просто нырнул обратно, огибая, и поплыл к берегу. То, что он увидел, поразило его до потери речи. Коснувшись ладонями стенки, он впился пальцами в край, вынырнул, подтягиваясь на руках, и оперся коленом. Волк, стоявший уже рядом, встряхнулся, обдав его каскадом брызг. Никита зажмурился. А когда открыл глаза, они никуда не делись.

Единорог. Грифон. И Феникс.

Они шли к нему.

И, поднявшись на ноги, Никита пошел к ним навстречу.

***

«Всё закончилось так, как должно было быть, у сказок счастливый конец» – думал Рато, подсмотренными у Никиты мыслями. Эта фраза крутилась и крутилась у того в голове, пока он шел к ним. К тем, кого вызвал, прикоснувшись к краеугольному камню, к грани у основания всех возможных миров.

Рато перевел взгляд на Рокти. Та стояла рядом, глядя, как человек, ставший случайно её мужем, поднимает руку, запуская пальцы в гриву единорога, как он касается алых перьев, а огромная кошачья голова ласково трётся о его ноги и хлопают, разворачиваясь, черные кожистые крылья.

– Прости его, – сказал Рато, дернув её за рукав охотничьей курточки.

Она вздрогнула, отступив на шаг, и он, оскалившись, прыгнул – с моста прямо на берег.

Девочка сидела, обхватив руками голову волка. Тоже смотрела завороженно. Крысёныш развернулся и пробежал на четвереньках мимо. Туда, где черною кляксой расплылся по камню ворон. Он поднял его, не способного умереть во второй раз, выдернул арбалетный болт, от чего судорога прошла по всему телу птицы.

«Я верну тебе Лучшего друга висельника», – подумал Рато. – «За это ты оставишь своё ремесло». Он не стал дожидаться ответа. Поскакал к озеру так, как это было ему удобно. Держа птицу в одной руке, помогая себе другою. Страт сидел на берегу, свесив ноги вниз. Глядел на покоящееся на самом дне яйцо и рассеянно ощупывал себя, ища повреждений.

– Смотри! – сказал Рато, опуская птицу в воду. Та трепыхнулась в его руках, щелкнула клювом, забила крыльями, и когда он выпустил её, взлетела, заложив вираж по пещере. Приземлилась на треножник в центре. Сверкая черною, живою бусиной глаза, обхватила стальными когтями круглую грифонью голову. Заорала «Ка-а-ар-р-р!» и исчезла. Рато захохотал.

– Так кто же ты такой? – спросил Марк, отправляя меч в ножны.

– Я Первый! – ответил Рато, всё ещё смеясь.

– Круга больше нет, – сказал Марк, вздохнув. – Старуха умерла.

– Я Первый! – повторил Рато, щурясь. Он ведь действительно был Первым.

***

Грива струилась как жидкое серебро. Стекала по атласной шее на спину. Единорог ударял копытом камень, фыркал тепло и мягко в ладонь, щекоча губами. Никита гладил лошадиную морду, трогал перламутровый рог. Пальцы другой руки зарывались в перья, тонули в них. От птицы, сидевшей на гибкой кошачьей спине, меж двух черных кожистых крыльев, исходил жар. Крылатый лев тёрся головой о ноги человека, утробно урча.

– Рокти! – обернулся Никита. – Иди сюда!

Она вздрогнула, когда он позвал её, но Грифон поднял голову, поглядел на охотницу, и она пошла. Приблизилась, боясь показать страх. Протянула руку. Грифон ткнулся в ладонь, словно кот, требующий ласки. Она отпрянула и засмеялась тихонько. Никита стоял, глядя на нее, думая, что постоянно помнил о ней, но не зная, как ей это сказать.

– Я возвращаюсь, – Марк подошел, смотрел, щурясь, заткнув пальцы за ремни перевязей. Никита кивнул. – Дело сделано. Все переходы открыты. И двери между мирами отперты. Это… – он усмехнулся, оглянувшись на страта, – это даже как-то некстати. Боюсь, монахи воспользуются цитаделями для переброски войск. А значит, я должен поскорее вернуться обратно.

– Марк. – Воин посмотрел на Хранителя. – Ты защитил то, что обещал. Срок твоей службы кончился. Помни об этом.

– Но я принёс клятву верности новому королю, – Марк усмехнулся.

– Об этом тоже не забывай, – Никита вернул ему усмешку, и Марк стал серьезен. Кивнул, соглашаясь.

– Я понял тебя, Никита. Спасибо. – Тот пожал плечами. – А ты? – спросил Марк. – Вернешься домой? Ты можешь теперь. Прямо отсюда.

Никита окинул взглядом пещеру. Встретился взглядом с Рокти. Она присела, обхватив голову льва, а тот перевернулся на спину, позволяя чесать себе пузо. В её глазах вдруг почудилась тень страха. Никита пожал плечами.

– Надо подумать.

Марк проследил его взгляд. Кивнул. Протянул ладонь, и Никита пожал её. Развернувшись, Марк пошел прочь, к страту.

– Надо подумать? – спросила Рокти.

– Зачем спрашиваешь? Ты ведь всегда знаешь, вру я или нет.

– Не врешь, – подтвердила она, и у Никиты отлегло от сердца, потому что сам он не знал еще толком, чего же он теперь хочет. – Только немного лукавишь, – улыбка тронула её губы, и Никита узнал лесную охотницу, которую встретил однажды у тракта. Он засмеялся, обхватил ладонью лошадиную морду, тыкающуюся ему в плечо. – Пойдём, я познакомлю тебя с Ролом. – Никита кивнул на домового. Тот стоял на коленях перед телом Калкулюса. – Знаешь, тогда на тропе странник сказал мне, что здесь у меня один друг… – Никита тронул колечко на цепочке под рубахой, – и одна судьба. С другом он угадал. …жаль, нельзя выбраться наверх и посмотреть на город Странников.

– Можно, – ответил Рол, поднимая голову, вставая с колен, – вон он выход. – Домовой кивнул в тоннель, из которого вышли грифон, единорог и феникс. – Ведет на поверхность. Я бы тоже не отказался побывать там. – Рол посмотрел на Марка, беседующего о чем-то со стратом. – Не думаю, что дома сейчас… слишком спокойно.

Никита вздрогнул, когда Рокти вдруг схватила его за локоть. Обернулся к ней.

– Мой дом, – прошептала она. – Лист…

– Хочешь, вернемся туда прямо сейчас? – спросил он.

– Да, – закивала Рокти.

– Я тоже хочу вернуться, – Девочка и волк подошли, стали рядом. Пепельно-серая морда склонилась, обнюхивая труп гнома. Волк чихнул, и от тела поднялось вдруг облачко пыли.

– Обернулся в камень, – сказал Рол, – и рассыпается, крошится на глазах. Не удивительно, что от гномов не осталось ни следа, ни памяти. Интересно, куда они ушли.

– Кто знает, – пожал плечами Никита, не сомневаясь, домовой выяснит это со временем. – Меня просили передать, – он обернулся к волку, – твои братья помнят и ждут тебя в твоем логове.

Волк распахнул пасть и вывалил язык, словно смеясь. А потом тихонько сжал зубами кисть девочки.

– У нас есть свое логово. Одно на двоих. В Мадре. Но сейчас я хочу вернуться в О’Ктранский лес. Там был мой дом когда-то. Сегодня я должна быть там.

– Я так и не знаю, как тебя зовут, – сказал Никита.

– Закат, – ответила Рокти, – её зовут Закат.

– Не думала, что кто-то помнит ещё моё имя.

– Сложно забыть величайший позор в истории кланов. Тебе не стоит возвращаться. Совет осудит тебя. Осудит вас обоих, – Рокти кивнула на волка.

– Давно умерли те, кто имел право вершить суд надо мной. Судить же брата могут лишь его братья, – Закат провела пальцами меж ушей волка, – а их приговор ты слышала. Я такая же, как и ты, – она усмехнулась, кивнув на человека, – нарушившая древние традиции. Прошу тебя, – девочка протянула раскрытую ладонь, – не будем ссориться, сестра.

Помедлив, Рокти пожала ей руку.

Никита отошел, оставив их вместе. У него оставалось ещё одно незавершенное дело.

Вадимир стоял, глядя на сияющую со дна озера жемчужину. Никита вынул засапожный нож и, подойдя сзади, разрезал верёвки, скручивавшие его руки.

Он размял кисти. Потом тронул рукой неровно обрезанные волосы. Заправил за уши две длинные пряди спереди и ощупал оголенный затылок сзади. Четко была видна тонкая граница загара на шее.

– Я был бы плохим королём, – сказал Никита, становясь рядом.

Вадимир посмотрел искоса. Покачал головой. Вновь уставился в светящуюся изнутри воду.

– Прости меня за предательство, – слова давались с трудом.

– Я думал, ты слаб, – ответил Вадимир, наконец, – думал, что могу тебя использовать… Я ошибся. Тебе не за что извиняться.

Никита склонил голову, не почувствовав ни радости, ни удовлетворения.

– Там война теперь, а ты даже не можешь вернуться, – чувство вины не ушло и не притупилось.

– Нет, – Вадимир покачал головой, – я устал от мелких приграничных стычек. Уж как-нибудь без меня. – От сердца отлегло. – Там, наверху город Странников? – Никита кивнул. – Пойду к ним. Может мне дадут на воспитание какого-нибудь мальчишку…

Опустившись на колени, Вадимир зачерпнул руками воды из озера, умылся. А потом лег на живот и принялся пить.

Никита тихо отошел в сторону.

– Идём? – тронул за плечо Рокти.

Они стояли все вместе, беседуя тихо о чем-то. Феникс кружил под сводами пещеры, бросая алые отсветы на подсвеченные голубой водою стены. Единорог подошел к Марку, заглядывая тому через плечо, и главнокомандующий далионской армией все отводил в сторону белую морду, мешавшую ему говорить со стратом. Никита оглянулся и не увидел мальчишки Крысёныша.

Рокти взглянула на девочку и, получив утвердительный кивок, обернулась.

– Да, идем.

Волк встал, встряхнувшись. Поднялся гладивший грифона Рол.

– Новыми чудесами будут знамениты великие пустоши меж Далионом и Наканом, – сказал он, улыбаясь.

– Мы вернемся, чтобы увидеть их все, – ответил Никита. И, опустившись на одно колено, крепко обнял домового.

Четверо – два ктрана, брат и человек – прошли по четырем мостам к возвышению в центре, на котором стоял треножник, изображавший грифона, единорога и феникса.

На треножнике покоилась чаша, грубо вырезанная из цельного куска камня, полная голубой, до свечения, воды.

Хранитель обернулся и понял: круг замкнут. Пещера просторным куполом смыкающаяся над подземным озером, была пуста. Никита вернулся в то место, откуда начал когда-то Путь. Девочка подбежала к чаше и, смеясь, окунула лицо в воду, а потом запрокинула голову, и капли сверкнули бриллиантовыми брызгами. Волк в один прыжок очутился рядом. Положил лапы на край возвышения, заглядывая ей в лицо.

– Ты знаешь выход из этого лабиринта? – спросила Рокти, растерянно оглядываясь.

– Да, – ответил Никита твёрдо. – Идём. Нам надо спешить.

***

Домовой и капитан. Они последними ушли из подземелья. Рол ехал, взгромоздившись на спину грифона, свесив короткие ножки меж сложенными крыльями. Вадимир шел рядом. Копыта единорога цокали где-то впереди, а феникс кружил, освещая путь.

– Я поклялся себе жить вечно, – сказал Рато, – глядя в неиссякаемое озеро живой воды. – Я освобождаю себя от этой клятвы.

Крыса высунула из-за пазухи черный любопытный нос.

– Мы остаемся верны себе, – подмигнул ей мальчишка. – Но это не должно мешать нам взрослеть и учиться. – Он встал во весь свой небольшой рост, выпрямился и нетвердой с непривычки походкой заковылял по мосту к центру озера, чтобы исчезнуть там без следа.