Разбудил его играющий на лице свет. Никита повернулся, пытаясь укрыться от солнечных бликов, но сон уже ушел. Хоть он и не замерз без одеяла за ночь, ветерок казался свежим и бодрил. Никита приподнялся на локте, щурясь, и понял, почему свежесть эта ощущалась лишь на лице — плющ упал длинными, густо усеянными мелкими листиками, плетьми прямо на постель и укрывал его всю ночь. Свет сочился сверху. Запрокинув голову и прикрыв один глаз — размытый полумрак раннего утра казался нестерпимо ярким — прямо над собой Никита увидел дыру в потолке комнаты. Тёмно-зеленая листва там влажно поблескивала от росы. Над головой завозилось, мелькнула нога в замшевом сапожке, и вниз обрушился каскад брызг. Никита вскочил на кровати.

— Доброе утро! — Рокти звонко смеялась. Как будто и не было вчерашнего разговора.

— Доброе, доброе, — проворчал Никита, выпутываясь из длинных лоз.

— Давай быстрей сюда! Солнце уже час как взошло. — И едва не на голову сверху упала тонкая и прочная веревка.

— Погоди, обуться дай, — Никита завозился со шнурками, кинул взгляд на оставленный в углу горшочек. Глиняный бок едва угадывался за плотным переплетением стеблей. — Рокти, у меня посуда тут, прибрать может? Его плющ оплел.

— Оставь, до вечера сам на полку вернется.

Никита встал, помахал руками, разминаясь. Лезть по веревке не хотелось, но он ухватился повыше, подпрыгнул. Его тут же потянуло наверх, и он едва не врезался в край потолочного оконца. Тонкий материал скользнул по ладоням, обжигая, он выпустил убегающую змею из рук, вцепился в мокрый плющ, подтянулся, вылезая наружу. Ясень поддержал его под локоть, помогая. Когда он поднялся, наконец, на ноги — насквозь мокрый и крепко пропахший терпким духом темно-зеленой листвы — Ясень протянул ему широкую замшевую куртку, видно, со своего плеча, да пару перчаток. Никита поблагодарил его, но тот развернулся и затопал к стоящим поодаль лошадям. Рокти, сидя верхом на рыжей кобылке, наматывала верёвку на локоть, глядела дерзко и вызывающе. Ясень, ухватившись обеими руками за луку, грузно перевалился в седло. Серый в яблоках конь переступил с ноги на ногу. Никита с ужасом уставился на третьего — гнедого жеребца.

Натягивая куртку, он изучал предоставленное в его полное распоряжение транспортное средство. Гнедой стоял спокойно, чуть поводил ушами, раздувал ноздри, вдыхая прохладный утренний воздух. Три шага, растянутые до минуты, кончились. Почти не поворачивая голову, конь следил, как человек зашел сбоку — ладонь, не касаясь, прошлась вдоль крупа — Никита покрепче обхватил луку и, опершись ногой о стремя, в одно медленное и осторожное движение поднялся в седло.

— Никогда не ездил верхом, да? — Рокти широко улыбалась. Никита едва оторвал взгляд от лошадиной спины. Узда лежала в руках как дохлый уж.

— Расслабься, спину прямо... да расслабься же! — Охотница захохотала, укрыв лицо в ладони. Ясень глядел хмуро, ситуация не забавляла его, и Никита даже почувствовал что-то вроде признательности. — Мы пойдем шагом, — Рокти едва успокоилась, прыскала в ладошку, — просто сиди прямо и держи равновесие. Опусти каблук... каблук опусти! Запомни, пятками ты посылаешь лошадь вперед, а поводьями — сдерживаешь...

Они тихо тронулись сперва через поляну, потом — под низкие своды ветвей над лесной тропинкой. Рокти, сидевшая в седле с непринужденной грацией опытной наездницы, поглядывала на Никиту, игриво усмехаясь. Поток ее шуток казался бесконечным, и лишь иногда она забывала о них, чтобы дать один-другой дельный совет. Ясень молча ехал позади и смотрел хмуро.

Забияка, рыжая кобылка Рокти, характером очень походила на свою хозяйку. Игривая, буйная, нетерпеливая, чувствуя свою силу, она шаловливо взбрыкивала, храпела и дико поводила очами, ища выхода своей энергии. Гнедой Сумрак был сдержаннее, спокойней. Серый, Ясень так и называл его — Серый, казалось, готов был к любой работе — идти ли под седлом, или впрячься в телегу. Когда Никита немного освоился в седле, лошади перешли с шага на рысь..

Лес вокруг полнился неярким светом еще скрытого за деревьями солнца. Никита искал знакомых ориентиров, надеясь еще раз увидеть хибару и дверь, ведущую домой, ждал, когда же появится поляна. Рокти почуяла его беспокойство. Безошибочно угадала, о чем он думает. Даже не обернувшись, тропа была слишком узкой, чтобы лошади могли идти рядом, бросила:

— Ночью я попросила братьев разведать дорогу, они взяли след, а мы идем за ними.

Никита сник. Только услышав это, понял, как же хотелось ему увидеть ход домой, лишний раз убедиться, он сможет вернуться, когда понадобится. Уставившись в мерно покачивающуюся спину Рокти, он пытался убедить себя, что ничуть не жалеет.

Часа через два, когда складки на джинсах начали ощутимо натирать бедра, лес поредел, и они вышли на очередную поляну. Там их ждали двое. Высокий и крепкий, будто ствол векового дуба, человек и волк, массивный дикий зверь, стоящий рядом. Они оба не шевельнулись, пока всадники не приблизились. Рокти натянула поводья, только оказавшись рядом, и Никита последовал за ней по пятам. Молодой человек смотрел на него светло-зелеными глазами и усмехался.

— Это чужак? Сирроу был прав: он не боится, — и кивнул куда-то назад. Никита обернулся, и увидел, что Ясень остался под сводами леса, не сойдя с тропы, не ступив на поляну.

Рокти досадливо отмахнулась. Сразу перешла к делу:

— Она была здесь? Давно?

— Нагоните к ночи, сейчас она на пути в Торжок.

— Сейчас? — Рокти, проявляя сноровку следопыта, не упускала ни малейшего нюанса, нагнулась в седле, вглядываясь пытливо. — Что она делала раньше?

— О! — Незнакомец улыбнулся лукаво, — нашла себе провожатого и вернулась в обоз. За ним, — добавил он, кивнув на человека. Теперь и Никита, рискуя потерять равновесие и свалиться с коня, нагнулся вперед. — Не беспокойся, — незнакомец ответил на невысказанный вопрос, — она хочет быть найденной и будет ждать тебя в Торжке.

Рокти недовольно нахмурилась, попыталась перехватить нить беседы.

— Значит, её ждали здесь?

— Да. — Ответ был немногословен, но Рокти обернулась, бросив на Никиту торжествующий взгляд. Он не обратил внимания: мысль о том, что девочка жива, детски радовала.

— Верхом?

— Да, верхом. Но это не повод торопиться. Говорю же, она будет ждать. — Он вдруг шагнул ко к человеку, положил ладонь на круп лошади, его глаза оказались совсем близко, напротив. — Тот брат... волк, что встретился тебе у ручья... когда увидишь его снова, передай: твои братья помнят и ждут тебя в твоем логове. Сделаешь?

— Сделаю... если встречу, конечно, — Никита замолк, растерявшись, но незнакомец улыбнулся ободряюще и вновь обернулся к Рокти. — Иола вызвалась проводить вас, ей по пути. — Он опустил ладонь на голову волка. Иола подняла зеленовато-желтые глаза. Где-то далеко за спиной шумно, как кузничный горн, выдохнул Ясень.

Незнакомец отступил, дав понять, что беседа окончена. Волк, не оглядываясь, потрусил дальше, туда, где под зелеными сводами вновь продолжалась тропа. Рокти кивнула, благодаря, тронула кобылку следом. Никита молча, оглядываясь через плечо, направил коня вперед. Ясень обогнул незнакомца по широкой дуге. Стоя посреди поляны, тот скрестил руки на груди и смеялся беззвучно, запрокидывая лицо к взошедшему над лесом солнцу.

После того как к поисковой партии присоединился волк, Ясень заметно поотстал, теперь Никита не чувствовал спиной его хмурый взгляд, да и шаги Серого были почти неразличимы. Волчица бежала вокруг — чуть спереди, чуть сбоку — она выныривала из леса то тут, то там и, судя по редкому ворчанию Ясеня, позволяла себе подгонять отстающих. Рокти пришла в доброе расположение духа, она по-прежнему потешалась над своим спутником, но ее шутки уже не были так злы, как утром. Может быть ее обрадовали слова незнакомца, подтверждавшие ее догадки, а может быть она расслабилась от того, что Ясень уже не сверлил взглядом спину.

Лес, с утра немолчно трещавший голосами птиц, притих под полуденным солнцем, и потому человек услышал мерный перестук копыт, да легкий, едва различимый перезвон почти одновременно с охотницей.

Она чуть натянула повод. Лошадь послушно встала посреди тропы. Сумрак сделал еще пару шагов, прежде чем Никита догадался последовать примеру Рокти. Они стояли на тропе рядом. Рокти держалась спокойно, непринужденно и расслабленно. Её правая рука легла на бедро. Никита скосил взгляд на её пояс с метательными ножами.

Лишь только путники оказались в поле зрения, вся настороженность Рокти пропала. Она широко улыбнулась и глянула на спутника с бесовским озорством.

Навстречу им двигалась старенькая пегая лошадка, ведомая под уздцы мальчиком-подростком. На лошадке восседал старец, облаченный в серое рубище из грубой, но добротной ткани. По бокам лошади болтались полные седельные сумки. Дождавшись, пока странная компания поравняется с ними, Рокти, положив руку на сердце и склонив голову, произнесла:

— Долгих лет жизни, отче.

Никита поспешил повторить жест. Старец ответил ласковой беззубой улыбкой. Мальчишка отвесил глубокий поклон. Подняв голову, Никита внимательно оглядел эту парочку. Странное сходство отличало их. Снежно-белая от природы макушка мальчишки и седые волосы старца. Одинаковые, удивительной чистоты и ясности, бирюзовые глаза. Голосом, еще не утратившим силы и бодрости, старец спросил:

— Моим детям нужна помощь или добрый совет?

Рокти отвечала, сверкая улыбкой:

— Расскажи нам, отец, кто ждет нас в Торжке?

Старик тихо засмеялся:

— Откуда ж мне знать? В Торжке я не был, иду из Мглистого леса, от твоих сородичей. — Рокти чуть сникла, сразу потеряв интерес. — Хочешь расскажу, что ждет тебя, милая?

Рокти недовольно сморщила нос. Ответ на этот вопрос ее явно не интересовал.

— А ты предсказываешь будущее, дедушка? — Никите вдруг стало неловко перед стариком, и он постарался загладить смущение вопросом.

— Дедушка? — В светло-синих глазах плясали задоринки, сухая старческая ладонь опустилась на светленькую макушку мальчишки. — Ну, пусть будет дедушка. Я вижу судьбу. Судьба — это шелковая нить в челноке ткача. Надо быть ткачом, чтоб увидеть рисунок на ткани. А я — всего лишь нить осевая.

Сзади послышались шаги Серого и невнятное бормотание Ясеня. Старик тихо гладил белые волосы мальчика. Рокти откровенно скучала.

— Смотри вокруг. Осознай себя частью рисунка, и тоже сможешь увидеть. — Ясень нагнал их, наконец. Перестук копыт смолк, но сзади все равно слышалась неясная возня. Никита слишком внимательно слушал старика, чтоб обернуться и посмотреть. — Чем больше нитей, тем хитрей узор.

Старик замолк, и Ясень тут же попытался протиснуться вперед. На узкой тропке стало совсем тесно.

— Мне, отче! Предскажи судьбу мне!

Просьба вывела старика из задумчивости. Он поднял поникшую было голову, вновь улыбнулся.

— Ну, молодец, твоя судьба светла как день. — Никита оглянулся на Ясеня. Тот смотрел с надеждой, нет-нет, да бросал косые взгляды на Рокти. — Станешь ты лучшим охотником да следопытом, жена у тебя будет красивая да любящая, и детишек — полные лавки. Век на родной земле проживешь, тем и будешь счастлив.

Рокти нахмурилась и, не прощаясь, тронула лошадь дальше. Рысью. Ясень же смог, наконец, подъехать к старику поближе.

— Женюсь? Когда женюсь, отче?

Никита отвлекся, когда почувствовал, как кто-то тронул его за ногу. У стремени стоял мальчик. Он смотрел в глаза светло и ясно:

— Что дано, то найдешь, — даже речью он был похож на старца, — возьми колечко, — он протянул тусклый перстенек с ярким голубым камушком, — здесь у тебя один друг и одна судьба, а темноты не бойся.

Никита машинально принял кольцо. Смешался, не зная что, сказать. Мальчик тихо стоял у стремени и смотрел, щуря яркие, как камушек на колечке, глаза. Солнце взошло высоко, и тени колышущихся листьев играли на его загорелом лице.

— Идем, — Никита вздрогнул, когда Ясень окликнул его, и увидел, что старец уже скрылся почти в густом частоколе стволов, а мальчик бежит за ним по тропинке — сверкают голые пятки, а на поясе звенят крохотные бубенчики.

— Кто это был? — Ясень, нимало не заботясь о спутнике, послал коня рысью, Сумрак тронулся следом, и Никита почувствовал, что кожа, горящая там, где ее натерли джинсы, это всего лишь цветочки. Благо вопрос повторять не пришлось, Ясень ответил.

— Странник. С учеником. Хорошие врачеватели. Это я точно знаю. Когда Шелест болел, я ездил на тракт и сам привез к нему странника. Наши старейшины, конечно, тоже толк в травах знают. Да только много ли соберешь травы разной на одном месте сидючи? А странники, те бродят по дорогам, под каждым деревом своему богу молятся.

— А судьбу?

— Ну... судьбу, — Ясень усмехнулся, — амулеты они, конечно, лучше мастерят, чем судьбу предсказывают. Но бывает, что, как мне вот, укажут ясно: так-то, мол, и так, жить будешь долго и счастливо, либо опасайся падучей болезни... да, болезни они хорошо видят.

Разохотившись вдруг, Ясень вновь пустился в воспоминания, и даже относиться к своему спутнику стал иначе, хотя и не по-товарищески, но как к щенку, оставленному отбывшими в отпуск хозяевами — и хлопотно, и отвязаться нельзя.

Рокти они нагнали не скоро. Да и не нагнали бы, наверное, если бы та не поджидала их на лесной опушке. Густой кустарник подлеска резко обрывался в степь, косо освещенную перевалившим зенит солнцем. Редко разбросанные рощицы в пару десятков берез да густые заросли терна виднелись поблизости. Дальше, почти у самого горизонта, угадывались возделанные поля. Никита понял, что к вечеру они действительно прибудут в Торжок.

— Иола охотится. — Рокти заговорила, лишь когда Никита и Ясень подъехали вплотную. Она зорко вглядывалась в чащу леса. — Дальше нам не по пути, но Иола захотела показать тебе охоту, Никита. Она загонит для нас зайца... или лисицу. Она подаст голос, как только поднимет зверя...

Будто в ответ на последние слова раздался долгий, протяжный вой, в котором чудилось имя охотницы:

— И-и-и-о-о-о-ла-а-а-а-у-у-у!

Вой, казалось, шел отовсюду, но Рокти уверенно направила лошадь влево.

— Скорей!

Перейдя на рысь, они серыми тенями двигались вдоль кромки леса. Высокая трава задевала стремя с одной стороны, ветки, росшие здесь особенно низко, били по ногам с другой. Вой приближался и нарастал, и теперь уже не стоило труда проследить его. Никита вслушивался, чувствуя, как ровно и мягко движется под ним конь, плавно перекатывались работающие мышцы и иногда по крупу проходила дрожь.

— А-хр-р-р! — захрипело вдруг рядом, и откуда-то сбоку, напролом, ломая кусты, кинулась наперерез волчица, гоня впереди длинную рыжую тень.

Рокти дернула повод в сторону. Гикнув, она вдруг ожгла Сумрака плетью, и тот рванулся вперед, в степь. Никита пронесся галопом с десяток метров прежде чем кубарем слетел с седла. Падая, успел увидеть, как бегущая рядом волчица вытянулась, подалась вперед, прыгнула длинно и, сбив рыжую с ног, покатилась, подминая ту под себя. Упав, наконец, на спину, Никита замер, не в силах перевести дыхание. Сердце молотом бухало в ребра. С большим трудом ему удалось перевалиться на живот, сесть не получилось, и он стал на четвереньки.

Напротив, глаза в глаза, держа лисицу за уши, и прижимая к земле всем весом, лежала Иола. Она дышала тяжело — ее пасть была полна шерсти — пыталась перехватить лисицу за загривок и глядела на человека исподлобья. Рыжая вертела головой, вырываясь, и шипела, скаля мелкие, острые зубы.

Из-за плеча вдруг раздался голос Рокти.

— Ну! Прими же ее, Никита! Прими!

Рядом, пригвоздив к земле примятые стебли, упал нож. Волчица поднялась, став вдруг вровень со стоящим на четвереньках человеком. Она все еще держала лисицу за уши, лапой чуть прижала буроватое тулово, пушистый рыжий хвост метался из стороны в сторону. Янтарные глаза светились яростью.

— Прими! — дохнуло над ухом, и Никита взялся за деревянную рукоять. Другой рукой попытался придержать лисицу, даже сквозь кожу перчатки почуял крупную дрожь, бившую зверя, ощутил, как поднимается от ладони, передается дикий, животный страх, запаниковал. Острие засапожного ножа само ткнулось под лапу. Почувствовав сопротивление, Никита замер, но, увидев полные агонии глаза лисицы, разом, одним плавным нажатием довершил начатое.

— Хорошо! — Рокти опустила руку на плечо, и Никита вздрогнул. Волчица убрала лапу с трупика. Ясень присел рядом, вытащил свой нож, собираясь снять шкурку.

Никита почувствовал, что его мутит. Пошатываясь, он поднялся, наконец, на ноги. Бедра горели, упав, он свез себе локти, удивительно, что не сломал еще шею. Руки тряслись. Он посмотрел на окровавленный нож и разжал пальцы. Нож бесследно канул в высокой траве. Очередным приступом дурноты накатило воспоминание: пьяная драка на рабочем участке, отчаянная попытка отнять нож у одного из зачинщиков, и точно такой же, полный агонии внезапно протрезвевший взгляд... Он получил два года за убийство по неосторожности. Тогда он поклялся себе, что никогда больше, ни за что не притронется к оружию. И вот теперь... Никита сглотнул невесть откуда взявшийся ком в горле. Принялся выбирать нацеплявшийся на джинсы репей — хоть так пытаясь отогнать нахлынувшие вдруг воспоминания.

— Что это было, Рокти? К чему? Проще было убить меня сразу, еще у ручья. — Голос дрожал от ярости. Лишь страх закатить форменную истерику удерживал его от крика.

— При чем тут я? — Удивление Рокти было неподдельным, — это Иола. Она хотела посмотреть на тебя в деле.

Он замер. Оглянулся на волчицу. Та занялась уже освежеванной тушкой. Похрустывали разгрызаемые косточки. Волчица расправилась с лисицей в три приема. Никита отвел взгляд. Ясень, поднявшись, протянул ему флягу. Никита принял ее с благодарностью.

Оглушенный, он успел сделать глоток, прежде чем понял, что за дух ударил ему в ноздри, закашлялся, и едва подавил очередной рвотный позыв. Фляга была полна еще теплой лисьей крови. Он спешно отер губы, ладонь и рукав куртки измазались в густое и липкое. Дурнота подступила к горлу, но злость не позволила сблевать прямо на траву. Он выпрямился. Пошел прочь — от палящего солнца, под своды леса. Едва не задев Рокти плечом, ткнул флягу ей в руки.

Он не успел сделать и шага, как за спиной раздалось низкое, утробное рычание и стокилограммовая туша повалила его на землю, придавив. Дыхание разом перехватило, он больно ударился ребрами, прокусил губу. Сзади сграбастали за куртку и принялись мотать из стороны в сторону, возить лицом по траве.

Он видел разлетающиеся от лица капли крови. Пытаясь проследить полет хотя бы одной, отрешенно подумал, что волчица взбесилась и сейчас разорвет ему глотку. В следующий момент ему удалось перекатиться чуть на бок, подтянуть колени к груди и рывком сбросить с себя тушу. Никита развернулся, готовый по локоть сунуть руку в пасть волчицы — придушить тварь.

Его сжатый кулак пришелся Ясеню прямо в кадык.

Минуту Ясень недоуменно глядел своими полупрозрачными голубыми глазами. Потом захрипел. Раз. Другой. На третий он выплюнул комковатый сгусток. Потом глаза его стали белыми. Он встал, едва разогнув колени. Чуть покачиваясь, направился к Серому. Через шаг хрипел, пытаясь сказать что-то, но каждый раз дело оканчивалось очередным багряно-красным плевком в траву. Тогда он просто всплескивал своими по-обезьяньи длинными руками. Рокти, побледнев, замерла в несвойственной ей нерешительности, полуопущенная рука безвольно сжимала флягу. Волчица стояла так тихо, что ее можно было бы не заметить.

Подойдя к лошади, Ясень расчехлил арбалет.

— Стой! — взвизгнула Рокти, и Никита испугался вдруг. Глядя, как спокойно и деловито Ясень рычагом натягивает тетиву, кладет болт в ложе, он внезапно осознал, что вот тут-то все и может закончиться. Чем выше поднимался арбалет, тем четче он видел тяжелый стальной наконечник.

— Ясень! — в голосе Рокти было что-то, что заставило даже Никиту оторвать взгляд от оценивающего расстояние прищура. Они с Ясенем посмотрели на Рокти одновременно.

Оказавшись в центре внимания, она зажмурилась и, стремительно, будто боялась, что ей могут помешать, отхлебнула из фляги. Она сделала глоток не поморщившись. А вот Никите опять стало дурно. Уронив флягу на землю, Рокти вытерла губы рукавом и обернулась к Ясеню.

— Вот и все. Я никогда не стану твоей женой, Ясень. — Она медленно опустилась на траву, устало потерла лицо ладонями. — Давно надо было сказать тебе это. Ты был мне хорошим другом, Ясень. Ты был лучшим моим другом, пока не вообразил, что когда-нибудь мы будем жить в ветвях одного дома.

Ясень тяжко вздохнул, воздух заклокотал в поврежденном горле. Развернулся, плечи его поникли, руки автоматически разряжали взведенный арбалет. Мягкие желтые волосы потемнели и налипли редкими прядями на взмокший, блестящий бисеринками пота лоб. Бледноголубые глаза были пусты и полностью прозрачны.

— Со-а. — Никита невольно дернулся, когда Ясень обратился к нему. Минуту они стояли, глядя друг на друга. — Со-лгал, — произнес Ясень уже четче, и Никита понял, что речь идет о Страннике.

Не дожидаясь ответа, Ясень кое-как запихнул арбалет обратно в переметную суму, сунул ногу в стремя и тяжело перевалился в седло. Руки в перчатках еще некоторое время перебирали повод. Ясень смотрел на Рокти, но не нашел, что сказать. Да и не смог бы, наверное, даже если бы и захотел. Чуть сдавил коленями бока Серого, посылая его вперед. Направляясь под своды леса, Серый прошел, едва не задев Рокти, и Никита увидел вдруг в ее глазах страх.

Она не поднялась, не обернулась проводить взглядом своего старого друга, друга детства. Она заплакала. Сначала слышалось только сдавленное сопение, а когда стих треск веток под копытами Серого, сопение перешло в тихие, ровные всхлипы.

Никита тряхнул головой. Понимая, что никогда не умел утешать плачущих девушек, и сейчас — не лучший случай, чтобы начать учиться, направился к Сумраку. Волчица лежала в траве, глядя желтыми глазами, и, распахнув пасть, как собака, кажется, смеялась.

— Сгинь! — бросил он зло, проходя мимо, и она послушалась вдруг, поднялась и перетекла в тень у кромки леса, разом скрывшись с глаз.

В сумках, прямо под попонами, нашлись и вяленое мясо, и хлеб, и фляги с чистой родниковой водой. Первым делом он прополоскал рот, избавляясь от тошнотворного привкуса. Приложился надолго, не спеша делать длинные, прохладные глотки, смывающие ощущение горячей крови, льющейся в глотку.

Затем он подошел к Рокти, скинул и расстелил крутку, присел на краешек, и, толкнув тихо плачущую девушку в бок, предложил:

— Поднимайся с травы — сыро и холодно. Садись сюда, ешь.

Конечно же, она его не послушалась. Он сомневался, что она вообще слышала его слова. Пришлось вставать и, подхватив ее на руки — она была удивительно маленькой и легкой — сажать на расстеленную на земле куртку. Она испугалась. Тут же перестала плакать и вытаращилась на него круглыми от страха глазами.

— Лист просил позаботиться о тебе, — сказал Никита, сунув ей в руки ломоть хлеба и кусок оленины.

— Лист? — спросила она, вытирая рукавом красный, распухший нос. — Лист слишком много о себе думает. Как и ты!

Он молчал, позволив ей срывать злость. Смотрел, как убегают через степь к полям гонимые ветром ковыльные волны. Как жарит идущее на закат солнце, как вокруг него кругами, медленно и величественно парит, покачивая крыльями, коршун. Злые слова обиженной девчонки тонули в стрекоте невидимых кузнечиков.

— Дурень! Не принимаешь наших обычаев? Так не пей кровь первой добычи! — «Ну да, конечно, мне все объяснили заранее». — А раз омочив губы, вылей остаток наземь, как велит ритуал! — «Если честно, девочка, меня достали ваши дикие нравы. — Зачем ты отдал флягу мне? Ну, кто? кто тебя надоумил только? Уж не Лист ли? — «Да, конечно. Будь ты повнимательней, маленький следопыт, поняла бы, что я лишнего раза не обернусь к Ясеню. Кому еще я мог отдать флягу?». — Триста лет... триста лет не было союзов на крови, и вот приходит какой-то чужак... — Она снова заревела, уткнулась лицом в хлеб.

— Постой, погоди. — Взяв за подбородок, он попытался заставить ее поднять голову, посмотреть ему в глаза. — Ты что хочешь сказать? — Тут только до него начало доходить. — Хочешь сказать, что Ясень взбеленился так потому, что я совершил какой-то там ваш древний ритуал... и мы теперь... вроде как обвенчаны?

Она закивала мелко и, давясь слезами, надкусила круглую булку.

— Это древний обычай, — подтвердила она, шмыгая носом. — Чтобы взять девушку в свой дом, юноша должен заплатить родителям выкуп. Но если юноша беден, или родители не хотят отдавать за него дочь, юноша может поступить иначе. Убив на охоте зверя и выпив его крови, он дает избраннице пить из того же кубка. С этого момента душа убитого зверя связывает их, и уже никто не может им помешать... — Кажется ей удалось, наконец, успокоиться, она положила мясо поверх хлеба и впилась зубами в импровизированный гамбургер.

— Но ты же могла отказаться? Не пить из фляги?

— Ага, могла бы... И отказалась бы, если бы тебя, дурака, не пожалела! — Глядя, как она давится сухим мясом, Никита протянул ей флягу с водой. Она кивнула благодарно, уселась на куртке поудобнее. — Тебе повезло бы, если бы Ясень тебя убил. Или, может, ты не боишься гнева клана? Где это видано?! Человек, претендующий на девушку ктранов! Ты жив еще только благодаря тому, что ты теперь мой муж! Никто теперь не посмеет тронуть тебя и пальцем... — Он глянул на нее с удивлением. В последних словах ему почудилось торжествующее злорадство. Видимо его новоиспеченная жена решила для себя что-то.

Рокти спешно запихнула остатки походного гамбургера в рот, проглотила, не жуя, запила водой и поднялась, отряхивая крошки с колен.

— Пошли! Иначе рискуем провести ночь по эту сторону частокола. В Торжке нет гарнизона, никто не станет отпирать засов ради нас.

Никита понял, что так и не успел толком поесть, тяжко вздохнул.

— Ну, идем же, — Рокти не услышала его вздоха, она сидела уже верхом и в нетерпении перебирала повод. Ему пришлось-таки тоже карабкаться в седло.

Всю дорогу, пока они спускались к полям по отлогим просторам степи, Рокти рассматривала плюсы и минусы своего нового положения, и, кажется, вся затея начинала ей нравиться.

— Только не думай, пожалуйста, что это что-нибудь значит. — Это предупреждение заставило его усмехнуться. Он вспомнил Юлию. Рокти была хорошенькой, Юлька была мечтой.

Воодушевленная открывающимися перспективами, Рокти строила планы, в которых возвращалась в клан торжествующая и независимая, ведя в поводу ктрана-ренегата, ктрана, покинувшего клан. Ее болтовню Никита пропускал мимо ушей. Ясень никогда не был бы счастлив с этой взбалмошной девчонкой — Странник не лгал, и Никита всем сердцем стремился в Торжок, где ему была обещана встреча. К вечеру они были уже в полях.

Пришлось сворачивать в сторону и искать обходных путей, мимо посевов. Вскоре они увидели тракт, по которому — как ни в чем не бывало — сплошным потоком текли телеги. Сперва Никита привставал на стременах, рискуя свалиться и свернуть шею — оглядывался, выискивая знакомые лица. Но обоз наверняка ушел уже далеко вперед, а по тракту, не пугаясь разбойников, шли и шли простые люди двух королевств.

На закате уходящая весна отбушевала грозой. Мощный порыв ветра разорвал тяжелую пелену густого, раскаленного воздуха, среди внезапно появившихся грузных лилово-фиолетовых туч заплясала молния, гром разразился хрипловатым смехом, и полновесные капли раскроили воздух стремительными, отвесно падающими линиями. Люди, смеясь и весело переругиваясь, спешили спрятаться от падающей с неба воды. Лишь вечно-отважные мальчишки смело смотрели в глаза беснующейся грозе. Не замечая струящейся по телу воды, они щурились на небо, стараясь проследить путь спешащих упасть капель.

Веселая, буйная, распоясавшаяся гроза кончилась так же внезапно, как и началась. Стряхивая воду с отяжелевшей куртки, Никита смотрел вперед. Где-то там его ждала девочка и надежда вернуться домой, с ней или без нее. Рокти, вдохнув полной грудью свежайший воздух, тихонько засмеялась от удовольствия.

— Хорошо? — улыбнулся он.

— Спрашиваешь! — Ответила она тем же.

Гроза смыла с души осадок печали. Дорога вновь убегала за горизонт, а лошади разбивали копытами солнце, отраженное в бесчисленных лужах. Навстречу им уже никто не попадался, а те, кто ехал с ними в одном направлении, понукали лошадей идти быстрее. Вскоре вдоль обочин, как грибы после дождя, вылупились маленькие, с бору по сосенке срубленные домики, и уже в сумерках путники увидели высокий забор из нетесанных брёвен. К частоколу тесно лепились сараюшки, и Никита решил, что спокойно живется тут на границе, если местные жители не боятся строить такие «лестницы» на свои укрепления.

Они вошли в Торжок в полной темноте.

— Есть на дороге еще кто? — Окликнули сверху.

— Пара телег следом, запирать погодите, — отозвалась Рокти.

— Погодим, — согласился невидимый часовой, и путники миновали широкие, сшитые из толстых черных брусьев, ворота.