К ночи сильно похолодало, а отопление еще не включили. Тереза зажгла огонь в камине библиотеки. Она, Милли и дополнительно нанятая прислуга прибрали дом после того, как гости разошлись. Дом снова засверкал чистотой. На поминках было не меньше ста пятидесяти человек.

Марийка обняла Терезу и Милли, с благодарностью с ними распрощавшись. Эти две женщины тоже были частью ее прошлого.

Джонатон пришел к Марийке в библиотеку. Огней не зажигали, но свет от камина достаточно освещал эту большую комнату, обставленную массивной мебелью времен королевы Анны с красивым восточным ковром на полу. Книги, старые и очень редкие, в золоченых кожаных переплетах, стояли на полках от пола до потолка.

— Какие книги! — восхитился Джонатон. — Если бы ты не была так важна для меня, я бы провел с ними весь вечер.

— Можно рассматривать это как комплимент? Книги во вторую очередь… — Марийка присела на темно-синюю вельветовую софу, молча глядя на огонь в камине.

— Что еще можно сказать в конце такого дня? — прервал молчание Джонатон. — "Это были прекрасные похороны"… "Удачные похороны!" Я даже слышал, как кто-то из твоих бостонских знакомых сказал: "Как чудесно все прошло", словно речь шла о первом бале.

— Просто они старались быть вежливыми. Весь день те же люди говорили мне, как они сожалеют о папе. В конце они благодарили за обед и за последний взгляд на этот старый дом. Я собираюсь его продать. Люди, которые пришли сюда сегодня, знали, что они прощаются с этим домом, вызывающим у большинства из них воспоминания о моих отце и матери, обо всех предыдущих поколениях Расселов. Они уверены, что я никогда не вернусь сюда жить. Смерть отца заканчивает череду потерь в этом городе… — Марийка замолчала, вспомнив еще об одной смерти, о которой она ничего не знала, и она не была связана с Бостоном.

— Я ничего не понимаю в этих кичливых династиях, но все, что ты говоришь, печально.

— Да, конечно — конец целой эпохи. У моего отца не было братьев и сыновей. На нем заканчивается род Расселов. Мы должны отметить этот конец ликованием. Папа так бы и поступил. В конце концов, не останется беспутных испорченных наследников, позорящих имя Расселов.

Джонатон не был уверен, говорит она серьезно или насмехается. Он еще плохо ее знал. Где проходит грань между бравадой и истерикой?

— Пойду посмотрю, не осталось ли шампанского, — сказала Марийка бодрым тоном. — Отцу неприятно было бы увидеть нас в таком настроении. — Она ушла на кухню и вернулась с охлажденной бутылкой и двумя фужерами. — Это добрая душа Милли о нас позаботилась, припрятала одну бутылочку.

Джонатон откупорил бутылку, наполнил фужеры и произнес:

— За нас и, конечно, за Чарли Рассела!

— За моего отца и за нас! — Марийка до конца выпила свой бокал, не отрывая глаз от Джонатона.

— Возможно, сегодня не самый подходящий случай, но я хочу тебе это сказать. Ты очень притягательная женщина, особенно твои чудные глаза. — Джонатон не был уверен, что этой ночью может что-то между ними быть, не сочтут ли его желание бесцеремонным, но он хотел любить ее, и он ждал от Марийки знака.

Джонатон старался вести себя очень осмотрительно. Марийка была женщиной с быстро меняющимся настроением. У него хватило ума не настаивать на близости в эту ночь.

— Дом кажется таким тихим. А где наши две влюбленные пташки?

— Лайза и Серджио улетели вечерним самолетом, чтобы успеть завтра к занятиям. И я отпустила Терезу и Милли на следующие два дня. Они работали почти без сна все дни, как папа умер.

— У тебя слишком большой опыт по организации похорон, малыш. — Джонатон провел рукой по ее щеке.

— К сожалению, да.

— Похороны Дейвида были такими же?

— Я была не в себе, даже не помню многих моментов. Да, наверное, все было также помпезно и чопорно, если ты это имеешь в виду. Я была словно во сне, многое осознавалось значительно позже.

— Был ли конец?.. — Он остановился на полуслове.

— Конец чего?

— Я не должен был спрашивать, у меня нет на это права.

— Ты имеешь на это право. Ты хотел спросить, чувствовала ли я, как наступила его смерть?

— Да. Извини, что причиняю тебе боль, заставляя это вспоминать.

— Не переживай. Видишь ли, я глубоко верю, что душа не умирает, папу ждет другая жизнь. Я знаю, что мы с ним встретимся снова. Такая вера смягчает удар смерти близкого человека. Когда-нибудь я увижу их снова — папу, Дейвида, маму, других. Человек легче воспринимает смерть, когда в это верит.

— У меня нет такой веры, я никогда об этом особенно не думал. А, возможно, нужно было. Для меня чего-то стоит только эта жизнь, а потом — ничего.

— Это вопрос веры, Джонатон. Если теряешь близкого человека, которого любишь, и веришь, что он счастлив в раю, то… то… — Марийка не смогла договорить и разрыдалась.

Джонатон забрал у нее фужер, поставил на столик и обнял Марийку, положив ее голову себе на плечо. Он теребил ее волосы и тихо целовал. Так они просидели, обнявшись, с полчаса, не сказав друг другу ни слова. Марийка успокоилась в его объятиях, она чувствовала его теплоту и защиту. Не было сейчас трагического обстоятельства, которое их разъединяло в эту минуту, не было проблем, которые им не под силу было бы решить.

Он слегка провел губами по ее шее, словно пробудившись от долгого глубокого сна. И Марийка, казалось, проснулась. Он чувствовал, как ее кожа реагирует на его прикосновения, это был сигнал, которого он так ждал.

Губы Джонатона нашли рот Марийки, сначала только ткнулись в него, потом он стал жадно целовать ее.

В полумраке комнаты играли отсветы огня в камине.

— Я хочу согреть тебя, защитить, убаюкать. — Его рука легла ей на грудь.

— Я тоже долго хотела этого, — сказала Марийка хриплым голосом.

Джонатон тихо засмеялся.

— Значит, ты наконец со мной согласна.

Марийка поцеловала кончики его пальцев, и Джонатон принялся расстегивать ей платье, положил ее на спину.

— Только не торопись…

Он знал — когда она волнуется, то становится смешливой. Это его еще больше возбудило.

Марийка больше ничего не сказала. Полузакрыв глаза, она следила за его бережными движениями, чувствуя поцелуи на всем теле, которое он постепенно раздевал. Затем он встал над ней, любуясь обнаженным телом, игрой теней на нежной белой коже.

Джонатон сам быстро разделся. Сквозь ресницы она разглядывала его мускулистую фигуру. Они слились телами, и Марийка почувствовала, как он нетерпеливо жаждет ее.

— Я хотел тебя с того момента, как мы впервые встретились за ужином. — Его голос звучал надтреснутым, хриплым, как и ее собственный. — Ты самая прекрасная женщина, которую я встречал в своей жизни. Боже мой, Марийка, как же я хочу тебя!

Он поцеловал ее, его губы чуть подрагивали, его тело настойчиво требовало ее. Она присоединилась к ритму его движений, когда он вошел в нее, они слились во взаимном экстазе.

В Марийке все горело, она испытывала удовлетворение, какого не знала раньше. Что-то новое возникло в ее восприятии, отличное от того, что было когда-то с Дейвидом.

Тогда она была еще молода и неопытна — и телом, и сердцем. Занятия любовью не доводили ее до пика наслаждения. Теперь же она была зрелой женщиной, жаждущей брать радости любви и дарить их. И Джонатон сейчас был самым восхитительным мужчиной, он разделял ее чувства, восторг, силу вдохновения…

Джонатон подложил несколько поленьев в камин, разыскал в кладовой еще бутылку шампанского, крекеры и сыр. Они лежали на диване, смакуя шампанское, накладывая в рот друг другу кусочки печенья с сыром, и потом снова занимались любовью — всю ночь.

Только когда старинные часы отца пробили шесть утра, оба, утомленные, заснули. В семь новый бой часов разбудил Джонатона. Он быстро встал.

— Через час мне нужно быть в аэропорту, Марийка. Ты не покажешь, где тут душ?

— Конечно, ты ведь говорил, что я хорошая хозяйка. — Она проводила его на второй этаж в ванную комнату.

— Надеюсь, этой ночью я искупил вину перед тобой за прошлое поведение в твоей квартире.

— Ты больше чем прощен.

Джонатон оглядел ее тело при дневном свете и со смехом затолкал к себе под душ. Она недолго сопротивлялась.

Когда они вышли из ванной, Джонатон быстро оделся.

— Я опаздываю, а погода облачная. Не знаю, сможет ли мой пилот вылететь?

Марийка уселась, кутаясь в полотенце и наблюдая за ним. Затем она сбросила полотенце и нагая проводила его к двери.

— В тебе совершенно нет стыдливости. Не была ли эта хорошая бостонская девочка чуть-чуть блудницей? — Он взял ее руку и стали посасывать кончики пальцев.

Марийка почувствовала, как желание снова охватило ее.

— Перед тем как я улечу, дозволь мне сказать тебе пару слов.

— Что? — Она прижалась к нему, впиваясь ногтями в спину, наступая на Джонатона, пока он не уперся спиной в дверь.

— Я люблю тебя, — сказал он тихо. — И лучше мне к черту поскорее бежать отсюда.

— Ты лучше не забудь по дороге заехать в "Ритц" и забрать свой чемодан.

— Да, хотелось бы посмотреть на отель, который я оплатил, и даже не видел.

Марийка распахнула дверь, не беспокоясь быть замеченной шофером или соседями, и выпустила Джонатона на Биконстрит.

Впервые в жизни Марийка разгуливала голая по этому большому старому дому. И, возможно, в последний раз.

В полдень она улетит в Нью-Йорк, нужно было возвращаться к делам в агентстве. Через несколько недель она приедет сюда снова, чтобы окончательно рассчитать персонал, сделать им подарки и подыскать работу. Она договорится о продаже дома и заберет кое-какую мебель и вещи к себе в Нью-Йорк. Лайза сможет взять что-то из обстановки для своей будущей квартиры.

Больше всего Марийка хотела забрать к себе старый отцовский стол. Наиболее ценную мебель она выставит на аукционе "Кристи" в Нью-Йорке. Когда он состоится, она постарается не быть в городе.

— Как все прошло? — спросил Сэм Мерривезер, один из крупнейших промышленников и многолетний друг Чарльза Рассела.

Он женился второй раз уже на закате жизни на женщине гораздо моложе его. Марийка любила этого человека, его акцент, выдававший выходца из штата Джорджия, но он слишком много говорил, а Марийка была занята в этот день.

— Хорошо, Сэм, все было очень торжественно. — Марийка стала нетерпеливо выбивать ритм своей золотой ручкой по телефонному аппарату, у нее совсем не было сейчас времени на болтовню.

А Сэму торопиться некуда было.

— Завидую Чарли. У него такая красивая умная блестящая…

— Дочь, — закончила фразу Марийка. Она догадалась о причине звонка, ей по этому поводу звонили знакомые сотню раз с тех пор, как она перебралась в Нью-Йорк, все хотели пристроить кого-нибудь их своих родственников на работу. — Чем я могу вам помочь?

— Ее зовут Дженни Ли, славная девочка… — Южный темперамент вдохновил бы его на часовой рассказ о прелестях Дженни.

— Я верю вам, Сэм, она славная. Мы с ней встречались. Не помните? — Марийке приходилось быть вежливой не только из-за отца, Сэм часто обращался по делам в его агентство.

Он был ценным клиентом для фирмы, подкидывая ей время от времени выгодные в материальном плане предложения. Марийка припомнила встречу с его дочерью, которую он называл "моя принцесса". Южная красотка с длиннющими ресницами, которые скорее всего были унаследованы не от матери-природы, Гортензия сразу заподозрила, что они искусственные. Сэм привел ее с собой в одно из посещений офиса Марийки.

Когда Сэм закончил хвалебную песнь своей дочери, Марийка не выдержала:

— Сэм, я знаю, какой вы деловой человек, и я не хочу отнимать у вас время. Скажите, что я должна сделать для вашей Дженни Ли?

— Возьми ее на работу, Марийка, можешь даже не платить ей. Просто возьми мою принцессу к себе в контору. Это будет лучшим уроком бизнеса для нее. Возьми ее как практиканта.

— Нам не нужны практиканты, у меня работают специалисты в своем деле, мы, слава Богу, загружены заказами. У нас просто нет даже свободного метра, некуда поставить лишний стул.

— Я заплачу, если ты ее возьмешь. Я знаю, это будет для тебя лишняя забота, ее придется чему-то учить, ты потеряешь время. Назовем это консультативной работой — за плату. Дженни нужно набираться опыта. Пусть поймет, что значит реальная жизнь. В июне она закончила женский колледж, ей нужно избавляться от иллюзий.

— В какой области она специализируется?

— По мальчикам! — Они оба рассмеялись.

— Давно хотела вас спросить, почему вы называете ее принцессой?

— Это более высокий титул, чем графиня или баронесса, выше, чем маркиза. Ей нужно очень стараться, чтобы быть настоящей принцессой. Я не хочу, чтобы мою девочку испортили. Я хочу, чтобы у нее появилась цель в жизни.

— Понимаю вас.

— Марийка, — Сэм перешел на просительный тон, — возьми ее хотя бы на полгода как неоплачиваемую практикантку. Я буду платить твоей фирме три тысячи долларов в месяц за ее обучение. Тебе не придется тратить на нее свое время. Пусть просто сидит, слушает и впитывает или побегает с каким-нибудь поручением, что-нибудь отнести и все такое. Пусть выполняет самую грязную работу. Ей нужно понять, что жизнь — это не загородный пикник.

— Я так понимаю, вы ей уже сказали, что я согласна ее взять?

— Что-то в этом роде, — ответил Сэм без стеснения. — Я надеялся, что ты мне не откажешь, ведь мы дружим столько лет, и я знаю, что летом ты берешь практикантов. Вот я и понадеялся, что она может поработать хотя бы рассыльной, запечатывать языком конверты и все такое.

— Даже не знаю, Сэм, я очень загружена и не смогу уделять ей внимание.

— Пожалуйста, Марийка. Я хочу, чтобы ей покровительствовала самая замечательная молодая леди в мире рекламы и общественных связей. Я уверен, что ее вдохновит твой пример. Она сможет взглянуть на жизнь не сквозь розовые очки.

— Вы так говорите, как будто нет других фирм, работающих в этой сфере… Хорошо, Сэм, не беспокойтесь. Я возьму ее без зарплаты. Пусть позвонит моей помощнице Гортензии Омейли завтра.

— Я тебе очень обязан, моя дорогая девочка!

— И предупредите ее, что ей здесь не будут прислуживать всякие графини и маркизы.

— Конечно, конечно…

Марийка повесила трубку и задумалась, как она скажет Гортензии, что ей придется еще и присматривать за "принцессой в голубом".

Гортензия, уверовавшая в то, что цель ее жизни опекать Марийку Вентворс, восприняла новость спокойно. Первые две недели пребывания Дженни в конторе Гортензия спихнула ее на Энтони.

За его вечно прикрытой дверью стояла непроглядная пелена от трубочного дыма. Молоденькой практикантке было поручено освободить кабинет от старых бумаг, пропыленных папок и все это уничтожить. Гортензия поручила ей дважды в день открывать огромное окно, чтобы свежий морозный воздух выветрил клубы дыма, который Гортензия не переносила, так же, как и Марийка.

Позже Дженни Ли по секрету сообщила Гортензии, что Энтони учит ее всему, что должен знать сотрудник такой фирмы, пока она копается в пыльных бумагах. И Энтони по секрету поведал Гортензии, что умственные способности и любознательность молодой особы позволяют надеяться, что она останется работать в конторе.

Потом Гортензия послала Дженни к Грегу, понимая, что он постарается избавиться от нее как можно быстрее. Уже через два дня Грег потребовал, чтобы практикантку немедленно отправили в комнату Сары, где ей и место. Дженни Ли восторженно восприняла первые уроки хиромантии и принялась усердно изучать астрологические схемы, при этом она вымела всю пыль в комнате Сары и протерла ее магические кристаллы. Она с нетерпением ожидала обеденного времени, чтобы Сара в качестве вознаграждения за труды прочитала ее судьбу по кофейной гуще и предсказала бы на картах Таро.

Дженни Ли составила для Гортензии записку о важности понимания новой космической философии. Она решила переслать творение юной исследовательницы Сэму Мерривезеру, хотя не знала, как он воспримет это сочинение, и сказала Марийке, что пришло время пригласить "голубую леди" на обед.

— Я собираюсь взять тебя сегодня днем на обед в "Женский форум", Дженни Ли, — объявила Марийка, — а затем ты будешь сопровождать меня на презентацию в "Флайеротель инк".

— Огромное спасибо, мадам, — произнесла девушка с благоговейным трепетом.

— Послушай, — Марийка говорила усталым голосом, — я уже три раза просила не называть меня "ма-а-адам". Здесь так не говорят, это обращение используют только на Юге, нигде больше. Звучит слишком раболепно, согласна?

— Как же мне к вам обращаться, если вы запрещаете мне говорить "мадам"? — Дженни совсем растерялась.

— Называй меня по фамилии: миссис Вентворс, миссис или вообще никак не обращайся. Просто говори, ну, например: "Спасибо большое" — и ничего больше не добавляй. Неужели так трудно запомнить?

— Нет, ма-а-а… извините, миссис Вентворс.

— Отлично, — сказала Марийка уже не таким менторским тоном.

Она гадала, какого черта Дженни прячет в своем большом красном рюкзаке, который потащила с собой на обед, но вслух ни о чем не спросила. В конце концов, какое ей до этого дело?

На Парк-авеню в отеле "Реджанс" они смешались с толпой приглашенных, толпившихся в большом зале, видимо, в другое время используемом для танцев. Вокруг слышались преимущественно женские голоса, слишком громкие и слишком визгливые. Марийка взяла для них обеих диетическую содовую воду, приветствовала знакомых, представляя им Дженни.

— Когда я приветствую кого-то, не называя имени, — напутствовала Марийка свою юную протеже на ухо, — это значит, что я его или ее просто не помню или не знаю. Ты должна слегка пожать руку собеседнице и назвать свое полное имя, когда здороваешься, а не вести себя так, будто у тебя яйцо на макушке, если ты забыла чье-то имя.

— Марийка, дорогая! — К ним подошла Эджи Фарс, редактор популярного журнала мод, от нее так благоухало, будто на ней только что испробовали новую продукцию косметической фирмы.

— Ее можно использовать для рекламы духов, за километр чувствуешь, чем она надушена, — успела шепнуть Марийка на ухо Дженни Ли.

— Сто лет не виделись, дорогая. — Эджи окинула Марийку взглядом с головы до ног. — Чудненькое на тебе аквамариновое платье. А с темно-голубой кофточкой — просто прелесть! Очаровательно!

Дженни Ли стояла чуть в сторонке, с запотевшими руками, ожидая, когда с ней поздороваются. Поскольку Эджи сама не протянула ей руку, девушка выступила вперед и, прервав их разговор, громко сказала:

— Дженни Ли Мерривезер, — и протянула руку для приветствия.

Эджи Фарс отступила на шаг и внимательно осмотрела странную девицу словно под микроскопом.

— Это моя новая практикантка, Дженни Ли Мерривезер, — объяснила Марийка и вполголоса сказала Дженни: — Нельзя прерывать чужой разговор, пока на тебя не обратили внимания.

Эджи продолжала изучать практикантку.

— Слишком много теней на глазах, милочка, слишком много для дневного времени, и для вечернего тоже. — Оторвав от нее изучающий взгляд, Эджи продолжала разговор с Марийкой.

Дженни отошла в сторонку, смущенно потупив глаза.

Когда они прошли в зал и сели за стол, Марийка снова напомнила Дженни:

— Ты не должна вмешиваться в чужой разговор, чтобы представиться, жди, пока с тобой поздороваются.

— О-о-о… простите…

— И я надеюсь, ты учтешь замечание по поводу косметики. Кажется, я все должна повторять тебе дважды?

— Я не знаю, — Дженни готова была разрыдаться, — что надо делать, а что нельзя. Все говорят по-разному. Моему ухажеру нравится, как я крашу глаза.

— Если я правильно поняла, ты проходишь практику у меня, это нужно для твоей карьеры.

— О, да, конечно!

— Тогда, чье мнение для тебя важнее — мальчика из штата Джорджия или редактора самого влиятельного журнала мод?

— Редактора журнала мод, ма-а-адам.

— Если можно, без "мадам".

— Да, мадам.

"О, Господи, помоги мне без приключений завершить эту трапезу!"

Марийка заплатила за два приглашения на обед "Женского форума", чтобы показать Дженни, как нужно себя вести на деловой встрече. Она объяснила молодой практикантке, что гостья, пришедшая с подругой, должна сама представить ее другим гостям. За столом сидели восемь женщин, Марийка сказала:

— Я не всех знаю за этим столом. Меня зовут Марийка Стьювейсант, я — президент рекламного агентства "Стьювейсант коммьюникейшнз инк.". Со мной — наша практикантка Дженни Ли Мерривезер, она из Аттена, штат Джорджия, только что закончила колледж. Будет очень любезно с вашей стороны представиться, моя протеже будет рада узнать, кто вы. Мне очень приятно с вами познакомиться.

Женщины улыбками приветствовали юную леди из Джорджии. Те, кто сидел рядом с Дженни, пожали ей руку.

— Я — Рут Гринберг, президент "Хаукс эдвертайзинг", — представилась первая дама.

— Мариан Свэнсон, президент "Гринвич спортсвеар", — сказала ее соседка.

— Привет, я — Джульен Бойер, дизайнер одежды.

— Джейн Кэртен из офиса мэра.

— Эллен Байярд, ректор Бреннан-колледжа.

— Рада познакомиться, Джун Уиллард, президент "Уиллард коммершиал реал эстейт".

— Меня зовут Барбара Тил, я — "Голдмэн сакс"

— Судья Доротти Гриноу, — представилась последняя дама.

— Видишь, Дженни Ли, с какими влиятельными леди тебе предстоит обедать.

— Да-а-а, — единственное, что смогла произнести Дженни.

За закусками завязался непринужденный разговор между соседками. Перед десертом слово взял новый мэр Нью-Йорка, в кратком спиче он рассказал, какие новые возможности открываются для профессионального роста женщин в городе. Ему задали несколько вопросов, Марийка сказала на ухо Дженни:

— Сейчас мы встанем и быстро удалимся, мы уже опаздываем в другое место.

Презентация, на которую они торопились, проходила всего в двух кварталах отсюда. Там их поджидали Грег и Сара.

— Как ты провела время за обедом? — спросила Марийка по дороге, надеясь, что девушка получила первый урок хороших манер.

— О, да, ма-а-адам… ох, извините миссис Вентворс, это было чудесно!

— Я всегда прошу своих практикантов после такой встречи написать короткий обзор о том, что они видели, что вынесли от встречи, что полезного было для них в программе мероприятия. Ты сможешь изложить свои впечатления на бумаге, Дженни Ли?

— Я постараюсь!

— Ты познакомилась с известными женщинами, они имеют влияние в сфере бизнеса, образования, искусства и политики, и всего достигли своими силами и умом.

— Да, конечно.

"По крайней мере, она отвыкает от "мадам", это уже достижение".

Они вышли на Парк-авеню, где располагался офис "Флаер-отель инк.".

— То, что ты сейчас увидишь, — объяснила Марийка, — связано с деятельностью нашей фирмы, у нас контракт на освещение деятельности компании "Флаер-отель", которая успешно развивается, что выгодно и для нас. С нами конкурируют еще три фирмы, которые надеются перехватить заказ на рекламу нового гостиничного комплекса на острове Мауи.

— Значит, там будут сотрудники нашей фирмы?

— Да, Грег и Сара.

— Миссис Вентворс, как вы решаете, кто пойдет на эти… на это мероприятие?

— Все в фирме в той или иной степени задействованы в подготовке наших предложений клиенту. Энтони, лидер команды, готовит смету расходов по всему проекту, учитывает наши издержки и необходимые затраты. Грег, Стефен и Сара разрабатывают стратегию рекламы, придумывают интересные "ходы". Стефен сегодня не очень хорошо себя чувствует, поэтому я его не послала.

— Он заболел или что-то другое? Выглядел он так себе.

— Ты права, — сказала Марийка в задумчивости.

— Хорошо, в любом случае, — продолжала расспросы Дженни, — вы не хотите, чтобы там было слишком много сотрудников фирмы, иначе будет перебор?

— Правильно, — согласилась Марийка. "Девочка начинает делать самостоятельные выводы, это радует".

— Кто же получает премию, если фирма подписывает контракт, выигрывает соревнование с конкурентами?

— Это заслуга всего персонала, в том числе и вспомогательных работников, Дженни Ли. Мы — одна команда. Если мы выигрываем, это не является заслугой кого-то одного, и нет персонально кого-то из сотрудников, если мы проигрываем.

"Неправда, — подумала Марийка. — Это будет полностью заслугой Грега, если мы получим новый контракт с "Флайер-отель". Он выжимает все силы из других, когда готовит предложения по проекту. И он же, возможно, ворует чужие идеи, чтобы продать их конкурентам".

Тут она вспомнила, как Дейвид учил ее переключаться с дурных мыслей на позитивное мышление. Мысль о Греге, в плаще и маске, крадущемся за секретами фирмы, не была отражением позитивного мышления.

Марийка и Дженни отыскали Грега с Сарой в фойе конторы. Ей показалось, что там слишком жарко, возможно, она просто нервничала. Не важно, сколько раз она представляла предложения своей фирмы, Марийка психовала, крылья бабочки отрастали на ее спине каждый раз заново.

— Надеюсь, головы ответственных сотрудников компании не слишком перегрелись, — сказала она, не обращаясь ни к кому персонально, — чтобы со вниманием выслушать наши предложения. — Ее неожиданно взбесили непроницаемые солнцезащитные очки Грега. — Бога ради, сними их! Ты выглядишь в них как крестный отец мафии.

Дженни хихикнула. Но Марийке стало еще больше не по себе, когда она увидела глаза Грега. Сомнения Гортензии передались и ей. Она начала подозревать Грега, его взгляд подтверждал, — с ним больше нельзя иметь дело.

Сотрудники фирмы нервно прохаживались по фойе, а Дженни Ли с любопытством за ними наблюдала. Наконец массивные дубовые двери распахнулись и пятеро сотрудников конкурирующей фирмы вышли из кабинета, вели они себя спокойно, но Марийка заметила на их лицах радость торжества.

"Плохо дело, — решила Марийка, — похоже, их презентация прошла успешно. Испытаем свой шанс".

Их впустили в большую комнату, значительную часть пространства которой занимал круглый, современного дизайна стол, вокруг стояли кожаные рабочие кресла на колесиках. Дженни отодвинула от стола одно из кресел, готовая в него плюхнуться, но Марийка успела поймать ее за локоть и тихо скомандовала:

— Сядь сзади у стены, ради всего святого! Это места для руководства компании.

Пока они ждали всех приглашенных на переговоры, Марийка шепнула Грегу:

— Атмосфера для нас неблагоприятная, они устали, в комнате душно.

— Мы быстро изменим атмосферу, — так же тихо сказал Грег.

Марийка одарила обвораживающей улыбкой председателя "Флайер-отель", когда он подал знак начинать. Она приветствовала руководство компании, представила своих сотрудников, включая Дженни.

Марийка кивнула Саре на выключатели, и та зажгла свет. Кабинет сразу преобразился, исчезла тягостная мрачная атмосфера. Марийка и Грег встали у двух стендов с макетами рекламных проспектов и изложением предложении агентства.

Говорили они внятно и четко, с воодушевлением, объясняли детали своих предложений. Затем Сара снова выключила свет и стала показывать слайды с видами курорта, где компания собиралась открыть новый гостиничный комплекс. Марийка объясняла, как нужно рекламировать это место для туристических фирм и в прессе. В нужный момент Сара включила магнитофон с тихой приятной музыкой, создавшей необходимое дополнение к рассказу Марийки о красотах пейзажа и местных достопримечательностях, обычаях и специфике. Марийка отметила возможности для семейного отдыха, деловых встреч и конференций, спортивного туризма, обслуживания пожилых людей и туристов с особыми запросами.

Ее слушали с вниманием, многие улыбались и кивали головами. Он бросила ободряющий взгляд на своих коллег: "Все идет о'кэй!" — и опустила указку, которой размахивала во время рассказа, как волшебной палочкой.

— Вот как нам видится представление нового комплекса в рекламных целях. — Марийка закончила свой монолог.

Но тут раздался неприятный клацающий звук. Марийка удивленно посмотрела на Грега и Сару. С проектором и магнитофоном все было в порядке. Может, у кого-то сработал бипер или часы-будильник?

В комнате стали перешептываться, чувствовалось, что всех интересует источник этого непрекращающегося звука. Звук исходил со стороны, где сидела Дженни Ли. Марийка негромко спросила:

— Дженни Ли, могу я узнать, что ты там делаешь?

— Просто сижу… и вяжу свитер для моего парня, — последовал непринужденный ответ. Она подняла повыше связанный кусок, чтобы все могли рассмотреть, как далеко она продвинулась в вязке.

Комната наполнилась гомерическим хохотом. Боб Теукес, президент компании, один из "счастливой сотни" крупнейших американских бизнесменов, схватившись за голову, покатывался со смеху. Грег привалился к стене, зажав себе рот, сдерживая нервный смех. А Дженни Ли спокойно собрала свое вязание и уложила в большой красный рюкзак.

Марийка извинилась за происшествие и предложила Грегу рассказать о стоимости рекламных затрат и услуг фирмы. Спустя пять минут она подвела итог их предложениям.

— Без сомнения, — закончила она презентацию, — наша фирма справится с этой работой лучше других. Я надеюсь, господин президент, что кроме традиционных магазинчиков и ларьков с сувенирами, вы откроете в новом отеле еще и магазин со всем необходимым для вязанья. Теперь это новое повальное увлечение. Мы считаем это серьезным дополнением к нашему проекту. Благодарю вас, джентльмены, за внимание.

Команда "Стьювейсант коммьюникейшнз" возвращалась в контору пешком. Гортензия встретила их вопросом:

— Как все прошло? Могу я звонить в колокол по поводу нового заказа?

— Пока звонить рано, — сквозь зубы процедила Марийка.

На следующий день ровно в девять часов позвонил лично Боб Теукес. Он сказал, что вязальные спицы убедили его больше, чем что-либо другое. Гортензия ударила в большой морской колокол, повешенный над входом в кабинет Марийки. Он звучал только в тех случаях, когда фирма получала большой выгодный заказ.

Звук колокола напомнил Марийке, что она должна выполнить пожелание отца — отметить это событие в ресторане "21", который особенно любил Чарльз Рассел. Она поручила Гортензии все организовать и пошла к Энтони объявить ему об успехе презентации.

— Мы отхватили жирный кусок пирога, — сказала она.

Сара закружилась в ритуальном гаитянском танце, отбивая свернутой газетой по ляжкам ритм магической мелодии.

Вернувшись в свой кабинет, Марийка стала читать напечатанный с ошибками на машинке опус Дженни Ли Мерривезер, торжественно озаглавленный:

"Обед в "Женском форуме", "Редженс-отель", Нью-Йорк,

23 января, выступление господина мэра".

"Присутствующие на обеде влиятельные женщины, все в возрасте около пятидесяти лет, достигли успеха уже немолодыми. Для моих лет это ужасно. Если мне столько же придется ждать, лучше не начинать. Я включила это умозаключение в свой отчет потому, что миссис Вентворс считает честность признаком зрелости, вот я честно и пишу".

И далее:

"Эти влиятельные женщины долгое время обсуждали, к какому парикмахеру они ходят и подвергались ли нападкам со стороны защитников животных за то, что одеваются в дорогие меха, говорили о другой чепухе. В одном они все были согласны, что частые обильные деловые обеды вредят их фигурам. Очень смешно, когда женщина озабочена диетой, а живот у нее прилипает к спине".

"Влиятельные женщины носят много дорогих колец, отращивают длинные ногти, тщательно их красят и подолгу разглядывают. Они очарованы своими руками и драгоценностями, и ждут от тебя того же. Нужно иметь это в виду и отрастить ногти, как у них".

"Эти женщины много не болтают, чем они занимаются, как я заметила. Возможно, они опасаются, что такая болтовня дает возможность другой женщине выведать у первой ее секреты и использовать их против нее".

"Влиятельные женщины или слишком худые и носят панталоны, или слишком высокие и им все равно, что носить".

Из всего этого Дженни Ли Мерривезер делала заключение:

"Когда они собираются вместе, то делают вид, что им приятно увидеть друг друга, но я не понимаю, зачем им нужны эти встречи. Чувствуется, что они постоянно куда-то торопятся и слишком устали, они совсем не говорят о своих мужьях и детях. Возможно, они не имеют ни тех, ни других. А, может быть, те, кто имеют, не хотят обидеть тех, у кого их нет.

Короче, я не уверена, что хочу стать влиятельной женщиной, чтобы вместо десерта выслушивать скучные речи мэра или других женщин за обеденным столом".

Марийка решила обсудить с Дженни ее сочинение, параграф за параграфом, пока же отложила его в "долгий ящик". На день-два, может, на месяц-другой.

Дочка Сэма Мерривезера была восприимчивой девушкой. Но если она заметила только длину ногтей и размеры колец, и это вся информация, вынесенная с деловой встречи, ей лучше выбрать другую карьеру, или вернуться домой и заняться, например, выращиванием цветов.

Вечером, во время обычного до сна разговора с Джонатоном, Марийка, загибаясь от смеха, рассказывала о первых шагах в "свете" Дженни Ли Мерривезер.

— Если она настолько безнадежна, — сказал Джонатон, — мой тебе совет — отошли ее обратно к отцу. Так будет лучше и для нее, и для него. Или спихни ее кому-нибудь подальше, пока она еще чего-нибудь похуже не натворила.

— Я всегда соглашаюсь, когда ты мне даешь советы. И готова сама надавать тебе кучу, хоть ты об этом и не просишь.

— Ты можешь, я знаю… Марийка, тебе не нравятся мои манеры за столом, мое бриллиантовое кольцо, мое вечернее времяпровождение, мои советы…

— Все! Больше никаких упреков, я сдаюсь.

— Если женщина, которую я люблю, позволяет себе критику в мой адрес в небольших дозах, я всегда это буду только приветствовать. — Он театрально вздыхал и сопел. Марийка вспыхнула при словах "женщина, которую я люблю". — Ну, давай вернемся к Дженни.

— Мне она, знаешь, даже стала нравиться. — Может, из чувства противоречия Марийка решила защитить свою протеже. — Она очень наивная, но у нее есть тонкое чувство юмора…

— Уж не собираешься ли ты зачислить ее в штат агентства?

— Да, чем больше я думаю о ее закидонах, тем больше она мне нравится. После обучения я возьму ее на оплачиваемую должность, тем более, что моя другая юная ученица, Кристен, должна подняться на одну ступеньку вверх. — Марийка принялась болтать о своих планах реорганизации агентства, совершенно не подумав, насколько это может быть интересным для Джонатона. Тут она подошла к проблеме, которая ее тревожила. — У меня такое чувство, что Гортензия не зря невзлюбила Грега и не доверяет ему.

— Хоть ты и проигнорировала многие мои советы, позволь мне дать тебе еще один. Поскорее избавься от него.

— Это не так просто. Он владеет солидным пакетом акций компании. Я дала их ему в качестве премии за его прошлые заслуги.

— Избавься от него любым путем!

— Я не могу выгнать человека просто так, без объяснений. Что я ему скажу?

— Скажи, что твоя женская интуиция подсказывает тебе — вам нужно расстаться.

— Я не могу молоть подобную чепуху! Будь посерьезнее. Придумай что-нибудь. Какую причину я могу назвать?

— Просто подожди, и он сам скоро даст тебе повод. Моя дорогая и неподражаемая Марийка, в мире бизнеса, с моей точки зрения, ничто не имеет такой вес, как женское чутье. Я ставлю его выше, чем остальные виды интуиции и предсказаний. Наступит нужный момент, и ты найдешь правильное решение — оно придет само собой.

— Мне так необходимо бывает рассказать тебе о делах моего агентства. А для тебя это, наверное, ужасно скучно. Мой отец всегда был тем человеком, с кем я делилась о своих проблемах.

— Все, что с тобой связано, не может мне наскучить. Ты думаешь, мне не нужен чуткий и понимающий собеседник, с кем хочется поговорить о своих проблемах, если дело идет плохо. Такое случается со всеми нами. Тебе нужен свежий взгляд постороннего, чтобы проверить свое чутье. В любом случае, запомни, если ты не хочешь дождаться больших неприятностей с этим человеком, поговори с адвокатом, но только не с Энтони, а с кем-нибудь со стороны, прежде, чем ты предпримешь какие-то действия. Будь готова дать очень серьезное обоснование для увольнения Грега, и затем быстро расстанься с ним.

— Я еще далеко не готова к этому.

Джонатон стал издевательски присвистывать, но Марийка остановила его:

— Знаешь, что самое трудное?..

— Знаю — очень трудно разговаривать с тобой.

Марийка рассмеялась:

— Ты, как и Лайза, заставляешь меня смеяться, когда я пытаюсь говорить о серьезных вещах, которые меня тревожат.

Он тут же посерьезнел:

— Слушаю тебя внимательно, извини, продолжай.

— У тебя есть время ходить в настоящий театр?

— Вот это да! Разговоры с тобой, Марийка, меня всегда потрясают. Мы поговорили о любви, о проблемах бизнеса, а теперь заговорили о театре. Какие пьесы ты предпочитаешь? Никогда ни с кем я так интересно не разговаривал по телефону за всю свою жизнь.

А мысли Марийки перескакивали с предмета на предмет. Она решила, что настал момент рассказать Джонатону о своем настоящем отце. Она глубоко спрятала мысли о нем и ни с кем этот вопрос, после разговора с Лайзой, не обсуждала. Она считала, видимо, что это больная тема, и сама не заводила беседу об этом. Слишком мало времени прошло после похорон Чарли Рассела. Лайза только один раз сказала:

"Мама, когда-нибудь мы поедем с тобой в Венгрию, как хотел дедушка?". — "Как-нибудь, Лайза, поедем…" — ответила Марийка.

И вот Марийка, которая могла бы по праву носить фамилию Бокани, решилась и рассказала Джонатону то, что поведал ей Чарльз Рассел в свой последний приезд в Нью-Йорк.

Джонатон внимательно ее слушал, не перебивал, молчал, когда Марийка делала долгие паузы. Она все рассказала, и словно камень с души свалился, не могла она больше держать эту новость про себя.

— Ты не должна чувствовать за собой никакой вины, что расспрашивала его об отце, хотя это нормальная реакция. Ты все еще горюешь о Чарли Расселе, но сердце не может жить только горем.

— Но я не могу примириться с мыслью, что был еще один отец — странная, романтическая, таинственная фигура, мужчина, чьи гены есть во мне, который так и не успел узнать о моем рождении.

— Ты думаешь о нем, как о живом, но его нет, Марийка. Он не оказал никакого влияния на твою жизнь. Не придавай ему сейчас столько значения.

— У матери был только один ребенок — я! Я не могу думать, что Иштван Бокани никогда не существовал. Благодаря ему я родилась на свет.

— Во всяком случае, я за это благодарен ему!

— Жаль, что ты не видишь сейчас моей улыбки.

— Я чувствую ее. Она легкая, как крылья бабочки.

— Какой же ты болтун, Джонатон Шер!

— Так пожелай мне спокойной ночи. Я уже подумываю — не купить ли мне "Америкэн телеграф энд телефон компани", чтобы не разориться на счетах за телефонные разговоры.

— Спокойной ночи, мой дорогой! — сказала Марийка, после его звонка ей стало легче на душе, хотя многие проблемы еще только предстояло решать.

Она знала — существует такой человек на свете, Джонатон Шер, и он любит ее.

Это — главное.