26 ноября 2689 г., земное летосчисление

Бруклинский сектор

Нью-Вашингтон

Земля

Наступил еще один День перемирия, ознаменовавший собой принятие Конфедерацией Вольпато Союзнических условий. Эта важная церемония, проведенная на борту обычного космического корабля «IL-271», завершила собой почти шестилетнюю войну между двумя межгалактическими коалициями. И восемь лет спустя Гордон Бернард Кэнби отчетливо помнил все это, проходя с поношенной продуктовой сумкой по шумной Седьмой авеню Бруклинского сектора. Кэнби командовал звеном истребителей «DH98», сопровождавшим тот самый «IL-271» на посадку в святая святых Конфедерации — Мегиддо, главную планету Новокирска.

В то время все казалось проникнуто героизмом. С последующей ратификацией обеими сторонами Договора Хоудака начался год общих Союзнических празднований, завершенных на самой Земле, наверное, величайшим в истории человечества парадом победы. Кэнби помнил и это. Его прославленный Девятнадцатый Звездный Легион отличился в грандиозном полете над Нью-Вашингтоном, бюрократической столицей Имперской Земли, суверенным государством, охватившим тридцать отдаленных звездных систем, девятнадцать обитаемых планет и бесчисленное количество богатых минералами, а потому невероятно важных для межгалактической торговли астероидов.

Впрочем, спустя всего восемь лет когда-то знаменитый (теперь ему исполнился тридцать один год) командир Звездного Легиона Гордон Кэнби стал просто гражданином Кэнби. Согласно Великому новому порядку — или сокращенно ВНП — Имперской Земли, она начала царствовать под личиной демократии. Контроль над «доведенным до совершенства» режимом осуществлял император, вознесшийся на столь высокий пост благодаря тому, что скопил больше богатства, чем другие претенденты, и остававшийся на нем лишь до тех пор, пока не найдется кто-нибудь богаче. Он (или она) председательствовал в Палате знати, главной формальной организации лордов, состоящей из самых обеспеченных жителей Империи. Эти люди контролировали почти весь имперский капитал и могли продавать свои титулы или передавать их по наследству, причем не обязательно кровным родственникам.

Законодатели — главы политического класса — располагались по иерархической лестнице значительно ниже Палаты знати, на щедрость которой полагались при финансировании своих шумных выборов. Как следствие, Палата знати была почти свободна от законов, принятых выбранными ею патронами. Присвоив достаточно средств, те частенько примыкали к своим более счастливым наставникам, выкупив у императора собственный титул.

Главы торговых предприятий обитали фактически в той же социальной плоскости, что и законодатели. Успех коммерсантов измерялся и вознаграждался соответственно прибыли, приносимой ими хозяевам из знати. Коммерсанты тоже могли купить у императора титулы.

Эти немногие — знать, политики и дельцы — образовывали де-факто монархию, которая в основном предназначалась для обеспечения максимальной продуктивности занятых в производстве, минимума беспорядка среди безработных и строгого соблюдения разнообразных законов, неизменно благоволивших высшему классу, что правил получившими избирательные права «полноправными» гражданами, рассеянными по всей Галактике.

С завершением войны в ветеранах увидели реальную угрозу закрепившейся монархии, поскольку миллионы солдат-победителей и астронавтов вернулись к гражданской жизни, уже успели привыкнуть к независимости. Дальновидная коалиция из консервативных политиков, богатой знати и фанатиков самых доктринерских религиозных сект разглядели эту угрозу еще до заключения перемирия. Тотчас же они принялись за выработку законов, призванных надежно контролировать возвращавшихся к мирной жизни мужчин и женщин, причем делали это весьма успешно.

Как и следовало ожидать, триумф законодателей создал для людей вроде Гордона Кэнби, коренного имперца и почетного выпускника Академии военного флота в Аннаполисе, безрадостную перспективу. Спустя семь лет после демобилизации Кэнби по-прежнему был в отличной физической форме, хотя теперь это никому не требовалось. Среднего роста, коренастый, он держался так, словно все еще служил в армии.

В тот осенний день Кэнби надел поверх толстого шерстяного свитера старую летную куртку. Кэнби носил неопределенного вида серые брюки и оставшиеся с войны ботинки, сверкавшие так, будто он собрался на парад. Несмотря на то что с Верхней бухты дул холодный сырой ветер, Кэнби шел без шляпы. Его голову покрывали лишь соединившиеся на затылке островки волнистых седеющих волос над ушами. Кэнби обладал выпуклым лбом, глубоко посаженными голубыми глазами, часто искрившимися смехом, носом-пуговкой и, как правило, растянутыми в усмешке губами. Впрочем, порой, когда, так же как и в тот день. Гордон Кэнби отправлялся на опасное дело, его губы оказывались крепко сжатыми.

Яркую надежду на будущее Кэнби связывал с Немилом Квинном, товарищем по Флоту, огромное фамильное наследство которого позволило финансировать собственную предвыборную кампанию, независимую от знати. Квинн занимал пост канцлера казначейства, однако распространил по «неофициальным» каналам информацию о том, что станет кандидатом на следующих выборах премьер-министра, поддерживая движение центристских реформ. Поскольку он являлся единственным членом политического класса, который мог (пусть осторожно) высказываться против неумеренности знати и ее лакеев, то стал среди лордов более чем непопулярным. Для большинства же ветеранов это придало его возможной кандидатуре еще больше привлекательности.

Кэнби пробежался глазами по неряшливому ряду безликих шестиэтажных многоквартирных домов: замызганные окна, казалось, отражали безнадежность живших за ними полуобразованных «полноправных граждан». Правительство бесцеремонно вышвырнуло вон большую часть бывших солдат, в услугах которых уже не нуждалось. Многие из обитателей этих домов когда-то входили в Девятнадцатый Звездный Легион Кэнби и продолжали служить в новой и совершенно нелегальной организации, созданной им, чтобы расстроить проводимую новым правительством кампанию подчинения. Многие годы члены организации именовали себя «Легионом Кэнби», хотя он горячо возражал против этого.

В двадцати милях от домов из отдаленного космического порта Айдлвайлд взмыл вверх величественный лайнер. Кэнби с завистью смотрел, как корабль совершил замысловатый вираж и с грохотом вошел в облака, направляясь к звездам. Кэнби был отличным пилотом и не только красиво летал, но и разбирался в физике настоящего гиперполета так, словно родился в рубке. Впрочем, в последний раз Кэнби ступал на корабль, когда вместе с оставшимся экипажем ставил в док Карачи потрепанный в боях «DH98».

Затем по гипертуннелю Кэнби вернулся в Нью-Вашингтон — пришлось демобилизоваться. Остаться служить после «большого дембеля» удалось лишь самым обеспеченным и влиятельным офицерам. С тех пор Кэнби обнаружил, что без работы оказались тысячи таких же высококвалифицированных офицеров космических кораблей. Гражданские корабли наводнили те, кто раньше на них служил, или те, у кого хватило влияния или богатства, чтобы «подмазать» себе путь в строго контролируемую систему гильдий и корпораций. Кэнби к числу таких не принадлежал. Родившись на Артемосе-8 в семье горнорабочих, которая быстро распалась, Кэнби почти всю юность провел в дешевых школах-интернатах, чуть ли не в условиях заключения, а потом сразу отправился во Флот, ставший для него единственной настоящей семьей.

Кэнби был прирожденным Лидером, которому редко приходилось повышать голос. Летную академию юноша окончил одним из лучших, а затем во время войны, благодаря природным способностям к космическим полетам, быстро продвинулся по службе. Однако, как и большинство товарищей-ветеранов, теперь он превратился в отверженного, и едва ли ему улыбнется надежда применить в будущем свои таланты на практике. Выиграв войну, Кэнби и почти все, кем он командовал, буквально лишили себя работы. Неизбежно, по иронии судьбы, наградой за их победу стала безработица.

«…приближаясь к завершению отличной службы в нашем Имперском Флоте, — разглагольствовал один из старших офицеров, обладавший достаточными средствами и политическим влиянием, чтобы остаться на службе, — вы унесете с собой признание бессчетного числа людей, включая всех нас, с которыми вы служили…»

Кэнби приложил свою энергию в другом месте, как и долговязый бывший лейтенант Нортон Питер — когда-то артиллерист на борту одного из штурмовиков Девятнадцатого Звездного Легиона. Как раз теперь Нортон подавал Кэнби с другого конца улицы знак, что впереди нет вездесущих полицейских.

Пройдя половину Шестьдесят пятой улицы, Кэнби миновал одну из государственных бесплатных столовых, организованных для того, чтобы «полноправные граждане» самой жизнью были обязаны правительству с его подачками. В эпоху почти полной промышленной автоматизации неквалифицированные рабочие обычно не требовались, хотя для крупных, финансируемых правительством проектов имелся многомиллионный рынок дешевой рабочей силы. Стоявшие в очереди в столовой мужчины и женщины продвигались вперед, словно зомби, почти все — с опущенными головами, избегая встречаться друг с другом взглядами. Кэнби не хотелось верить в то, будто в еду для «полноправных граждан» правительство что-то подсыпает. Ему и самому порой приходилось питаться в бесплатных столовках, когда не удавалось растянуть офицерскую пенсию от одной выплаты до другой.

Мимо по улице прошелестел важный черный лимузин-глиссер. Зеркальные окна в пассажирском салоне скрывали прилизанных молодых менеджеров, возвращавшихся из одного из незаконных бруклинских «веселых домов», где шли навстречу всем самым немыслимым и порочным желаниям клиента, которые не смогли бы удовлетворить даже специализированные злачные места на «Площади» в Манхэттене. «Веселые дома» содержали многие из товарищей Кэнби, в том числе бывший капитан-лейтенант Ольга Конфрасс, пилот, командовавшая когда-то одним из военных кораблей Девятнадцатого Звездного Легиона.

Кэнби проследил за тем, как большой глиссер скрылся в одной из боковых улочек, и нахмурился. Лимузины редко попадали в Бруклин по иной причине их пассажиры проживали со скучными ханжескими супругами совсем в других местах.

Кэнби повезло: сам он принадлежал к классу, которому предоставили избирательное право. Благодаря правительственной пенсии ему и его товарищам, бывшим офицерам, разрешалось прицепиться к самому краешку привилегированной экономической группы. В пунктах выплат они регулярно получали свои пенсии, назначенные сообразно званиям, до которых дослужились на войне. Можно было забрать все выплаты сразу, подсчитанные по актуарным таблицам. Многие так и делали, пожив недолго, зато на полную катушку, а затем, когда деньги заканчивались, обращались в один из спонсируемых правительством Центров Эвтаназии. Те, кому уже все выплатили, не имели права пользоваться даже бесплатными столовыми. Поскольку для людей без имущества или политических связей постоянная занятость оказывалась невозможной, бывшие солдаты неминуемо попадали в негласную прослойку из воров и нарушителей закона. Примером тому служил бывший капитан-лейтенант Пели Мэддер, попытавшийся избежать неизбежного и потерпевший неудачу…

По незаметному сигналу от бородатого Карло Нанна, бывшего старшины, который не терял бдительности, хотя и стоял, небрежно прислонившись к ржавому фонарю, Кэнби свернул на восток, где Тридцать шестая улица заканчивалась Пятой авеню. Вдалеке, из Манхэттенского сектора, загрязненного и до предела перенаселенного муниципального района Нью-Вашингтона, поднимались древние небоскребы. Справа ряд брошенных космических кораблей, образовывавший бесконечную береговую линию, отделял Кэнби от сероватых вод залива. Отделенный ржавой электрической изгородью, далеко растянувшийся призрачный комплекс когда-то был нацелен на нужды войны, в которой участвовали двадцать две отдельные цивилизации и почти все из четырехсот восьмидесяти трех планет. Теперь все, находившееся за изгородью со стороны залива, быстро разрушалось за ненадобностью. Огромные пакгаузы стояли молчаливые и пустые, с целыми этажами разбитых окон. Повсюду кружил занесенный ветром мусор с улицы. — Громадные доковые краны, словно гниющие трупы гигантских птиц, покрывались ржавчиной. Сами причалы сильно пострадали и от непогоды, и от воды — некоторые уже заваливались на прогнившие сваи.

После демобилизации Кэнби, которому было некуда ехать, поселился на Стейтен-Айленд — военные редко пускали глубокие корни. Как офицер в отставке он имел право выбрать любую планету и остаться на ней на законных основаниях. Однако Кэнби предпочел никуда не ехать и прибавил неиспользованные транспортные средства к своему пособию. Тогда эта мысль показалась ему очень удачной, как, впрочем, и теперь — правда, по совсем другим причинам.

К сожалению, жизнь, в которую окунулся Кэнби, вовсе не являлась жизнью — во всяком случае, для тех, кто прежде представлял собой какую-никакую значимость. До войны, как любой полный решимости юноша, Кэнби купался в мечтах и надеждах. Тогда он даже стремился совершить вояж по Галактике — до Перемирия Кэнби летал как-то на прототипе «DH98», достаточно быстром для такого путешествия. Теперь мечты подобного масштаба остались в прошлом если только кампания Немила Квинна по выборам на пост премьер-министра вдруг не окажется успешной. Однако шансы на победу в выборах составляли один из миллиона, даже для кандидатов с такими ресурсами, как у Квинна.

В первые годы после демобилизации Кэнби сделал все возможное, чтобы найти какую-нибудь стоящую работу. Впрочем, кроме межзвездных полетов, он почти ничего не знал, и никто не проявил интереса к бывшему офицеру старше двадцати пяти лет. В конце концов он сдался, так же как миллионы других ветеранов по всей Империи. Чтобы выжить, Кэнби научился выменивать самоуважение на государственную пенсию.

Заброшенные причалы кончились как раз перед тем, как Пятая авеню превратилась в Прибрежный бульвар и взяла вправо, к древнему сектору Бей-Ридж. Бывший командир Нэмрон Эмпс — одно время капеллан Девятнадцатого Звездного Легиона — пообещал, что Мэддер будет ждать именно там. Шумные улицы обеспечивали необходимое укрытие от полицейских, неизменно проявлявших бдительность по отношению к таким преступникам, как капитан. К тому стали относиться с опаской после того, как он украл еду в одной из государственных бесплатных столовых — одно из многочисленных преступлений, караемое смертной казнью.

Кэнби огляделся в поисках знакомого лица в круговороте кипевшей вокруг жизни. Мимо прошла бригада электриков в комбинезонах с затейливыми монограммами. Две мускулистые женщины вели огромный строительный грузовик, который изрыгал едкий дым. На парковой скамье тощий продажный мужчина, расстегнув брюки, демонстрировал свой «товар» трем возможным клиенткам в мини-юбках. Водопроводчики тащили тяжелую десятифутовую трубу. Дюжий молодой человек закатывал в пивную бочки с пивом. Сквозь толпу пробирались мальчишки, шумно играя в понятную лишь им игру. Троица стариков задумчиво попыхивала сладко пахнущими трубками. Оборванная кучка «полноправных граждан», судя по виду, замышляла что-то недоброе. На дорогих глиссерах проезжали дамы с ничего не выражающими лицами. Подпрыгивающей походкой шагал розововолосый администратор с батареей из пяти самоходных портфелей. Торговцы зонтиками при появлении полицейских развеялись как дым. Старинный Бей-Ридж, деятельный и многообразный, с каждым разом привлекал к себе Кэнби все больше и больше. Эти люди были более настоящими, чем все те прилизанные, одинаковые на вид нью-вашингтонские политиканы.

Из замусоренного входа в переулок Кэнби кивнула полная бородатая фигура, стоявшая возле замызганного магазинчика. Это был Эмпс, обладатель огромнейшего носа, бычьей шеи и непокорных волос. Рядом, откуда-то из полумрака, возникло знакомое круглое лицо Мэддера — его глаза беспокойно двигались. Неожиданно они остановились на Кэнби. Угрюмо поджатые губы растянулись в настороженной улыбке.

Эмпс тоже улыбнулся, ободряюще похлопал Мэддера по плечу и, завершив свою миссию, затерялся среди прохожих.

Улыбнувшись Мэддеру в ответ, Кэнби еще раз поискал глазами полицейских, а затем минуя толпу осторожно нырнул в полутемную аллею. Мэддер прятался за осевшим навесом. Как же изменился этот человек! Грязный и растрепанный, он весил в несколько раз меньше, чем в годы службы. Его заросшее щетиной лицо осунулось, а в глазах отражалась затравленность, характерная для тех, кто пребывает в постоянном страхе за жизнь. Одежду Мэддера составляли лохмотья, и от него пахло так, будто он ночевал в канализационной трубе, что вполне могло оказаться правдой.

— Командир, — хрипло прошептал бедолага, — слава Богу, вы пришли!

Кэнби положил руку на трясущееся плечо Мэддера.

— Похоже, тебе пришлось туго, лейтенант, — ласково заметил Кэнби.

— Так точно, командир, — признался Мэддер слабым голосом. — Хуже, чем я мог представить. А теперь они еще не подпускают меня к центрам эвтаназии. Я нужен им для публичных наказаний. Если бы я только знал, никогда не стал бы…

— Не оглядывайся назад, лейтенант, — перебил Кэнби, ободряющее сжимая его плечо. — Перед тобой снова открылось будущее — осталось только шагнуть ему навстречу. — Он достал из летной куртки конверт. — У меня есть билет на гиперпоезд до Бомбея на мое имя. Сети Интерпола никогда не простирались так далеко.

— Бомбей, — протянул Мэддер, словно сомневаясь в собственном голосе. И меня не смогут выследить?

— Не смогут, — заверил его Кэнби. — Все подготовлено. Тебе нужно лишь попасть на гиперпоезд.

— Но как я это сделаю? — спросил Мэддер так, будто обнаружил, что все слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. — Не могу же я сесть на поезд в таком виде. От меня… воняет.

— Поэтому я кое-что захватил, — сказал Кэнби, доставая сумку. — Тебе помогут стерильные салфетки и чистая одежда, — добавил он с усмешкой. Хотя; боюсь, она будет немного великовата. С тех пор как я тебя видел, ты здорово похудел. Капеллан Эмпс забыл меня об этом предупредить.

Мэддер покачал головой.

— Господи, командир, — промолвил он, трогая одежду. — Не важно, как она будет сидеть. Теперь мне многое не по размеру. Зато копам будет труднее меня узнать.

— Вот это я принес специально для них, — смеясь, сказал Кэнби, доставая парик, накладную бороду и очки. — С такой маскировкой у тебя точно все получится.

— Боже мой! — Мэддер судорожно сглотнул, его глаза наполнились слезами. — Не могу поверить.

— Ты ведь просил помочь, не так ли?

— Так, — еле слышно согласился Мэддер. — Сначала я много раз просил других, но они резко перестали со мною знаться. Остались только вы и командир Эмпс.

— Забудь о других, лейтенант, — посоветовал Кэнби. — Теперь все будет хорошо. Только доберись до Бомбея, измени имя и начни новую жизнь. Это окажется не так просто, потребуется пара лет тяжелой работы, прежде чем ты сможешь зарегистрироваться здесь как полноправный гражданин.

Мэддер кивнул.

— Да. Если меня не будут искать, я продержусь. А тяжелой работы я сроду не боялся. Вы ведь помните, правда, командир?

Кэнби улыбнулся.

— Поэтому я и здесь, лейтенант, — заметил он. — И рад тебе помочь.

— Благослови вас Господь, командир Кэнби, — воскликнул Мэддер, хватая конверт. — Когда-нибудь я так или иначе отплачу вам с лихвой.

— Пользуйся новой жизнью сам, лейтенант, — возразил Кэнби. — Все, что кусает этих гнилых политиканишек, для меня уже награда.

Он взглянул на часы.

— До гиперпоезда на Бомбей осталось меньше получаса. Ныряй в проулок и одевайся. Затем мы вместе дойдем до станции. Так будет проще…

К полудню Кэнби собирался быть дома. С тем, что у него осталось, он мог скромненько протянуть до следующей пенсии, если не налегать на еду и отложить выплату квартплаты до следующего месяца. Храбро подставив лицо пронзительному ветру, Кэнби сел на один из паромчиков, ожидавших возле древних развалин огромного моста, и улыбнулся. Хотя ему придется немного поголодать, все в Легионе время от времени чем-то жертвовали, когда товарищ-ветеран попадал в беду. Это стоило затраченных усилий и риска хотя бы ради того, чтобы насолить правительству.

Белгрейвский сектор

Лондон

Земля

В тот же самый день в Лондонском Белгрейвском секторе, как раз за Белгрейв-Сквер, Садир, Первый граф Ренальдо, носился по спальне на третьем этаже своего элегантного особняка, извергая проклятия в адрес двух дворецких и лакея, которые поспешно ретировались из комнаты. По невнимательности Гертруда, помощница дворецкого, уронила одну из любимых запонок Ренальдо. Та закатилась за «подлинную» старинную заслонку от горячего воздуха и упала в трубу, происхождение которой уже затерялось с годами.

— Вон, сволочи, идиоты! — вопил граф. — И не показывайтесь, пока не заработают ваши убогие мозги!

Тяжело дыша скорее от гнева, чем от бега, он плюхнулся в кресло, свирепо глядя в пустой дверной проем. «Низкие твари, — мрачно думал граф. Теперь все так. Прислуге просто нельзя доверять!.. Разумеется, сегодня вообще никому нельзя доверять». Он капризно посмотрел на свое отражение в богато украшенном зеркале — ну и денек! Целую неделю ждать благотворительного приема в Галерее Барбикан, чтобы надеть новый елизаветинский костюм — и на тебе…

Граф был облачен в красновато-коричневые атласные бриджи длиной до колена (специально скроенные с учетом его полноты), желтые шелковые чулки с украшенными белым кружевом подвязками, белую нижнюю рубаху и пышный кружевной воротник. На манекене рядом с зеркалом висел расшитый золотом изумрудный камзол — как положено, с буфами и разрезами. На инкрустированном ночном столике стояла украшенная перьями высокая бобровая шапка, а рядом с нею — пара широких сапог из мягкой черной кожи с пряжками и шпорами. Широкий круглый плащ «а-ля три мушкетера» беспорядочной кучей валялся там, где его в спешке уронил один из лакеев.

Со стоном Ренальдо вытащил свое тело из кресла: корсет, который он носил, чтобы убрать огромный живот и приподнять обычно впалую грудь, порой причинял большие неудобства. Теперь же, когда бестолковые слуги исчезли, приходилось завершать туалет самому — довольно трудная задача, учитывая сложное историческое одеяние, к которому часто прибегало дворянство Имперской Земли.

Как высокородный отец, а до него — дед, Ренальдо был маленького менее двух метров — роста. Он обладал коротенькими толстыми пальцами, выступающим животом и тонкими ножками. Посещая лондонский университет, Ренальдо занимался спортом, но жизнь в роскоши и страсть к хорошей кухне превратили когда-то многообещающего атлета в тучную краснолицую развалину, когда графу не исполнилось еще и тридцати. Теперь, в возрасте пятидесяти восьми лет, половину из которых он в той или иной форме употреблял табак, у Ренальдо заметно испортились зубы. Его лицо — круглое и белое, словно сырой пирог с мясом — испещрили следы многочисленных венерических заболеваний, коими Ренальдо неоднократно страдал в молодости. Щеки покрывала сеть крошечных синих капилляров, что говорило о чрезмерном увлечении графа многими вещами.

Лишь в его маленьких, близко посаженных глазках — недоверчивых и неизменно алчных — отражалась какая-то жизнь.

Ренальдо оглядел комнату, недовольный даже великолепной обстановкой семнадцатого века. Потолок украшала роскошная роспись в стиле сверхнатурализма кисти Верри, запечатлевшего английскую королеву Анну в аллегорическом образе Справедливости в окружении Нептуна, Британии, Изобилия и Мира. На стенах висели пять из шести гобеленов на тему Битвы при Соулбей, изготовленные семейством Пойнтц в Мортлейке и Хаттен-Гардене в тысяча шестьсот восьмидесятые годы. Впечатляющий мраморный камин работы Джеймса Носта (первоначально задуманный для спальных покоев Георга I) сверкал топографическими изображениями горящего угля. Напротив стояла огромная кровать под балдахином, предназначавшаяся для королевы Шарлотты, супруги Георга III. Постель все еще оставалась незаправленной: почти все утро и несколько послеполуденных часов граф «развлекался» со специально принятыми для этого в штат особняка людьми.

Проковыляв к ночному столику, Ренальдо со стоном — «Чертов корсет!» наклонился за сапогами и направился обратно к креслу. Раздался еще один горестный стон. Усевшись, граф расставил сапоги по обе стороны от себя и с пыхтением взялся за работу, подумывая, нельзя ли хоть ненадолго освободиться от корсета. Разумеется, делать этого было нельзя. Без корсета Ренальдо ни за что не застегнул бы слишком тесные бриджи, за которые проклятый портной Бартоломью так дорого затребовал.

Выдохнув, граф покачался из стороны в сторону, взял кончиками пальцев правый сапог и поднес к ноге. Впереди ожидало самое трудное. С огромным усилием Ренальдо схватил голенище сапога обеими руками и начал через силу поднимать правую ногу — при этом корсет беспощадно впивался графу в грудь. Однако нога поднялась, недостаточно высоко. От недостатка кислорода закружилась голова. Ренальдо попытался достать до пальцев, наклонив сапог. Но едва граф почувствовал, что нога скользнула в голенище, пришло время сделать вдох — и все испортить. Ренальдо безжизненно распростерся в кресле, едва переводя дух.

Перед глазами графа замелькали звездочки. Он выругал дворецкого за неуклюжесть и за ужасные обстоятельства, в которых оказался. Какое скотство! Он платил этим тупорылым за то, чтобы работали, и, ей-богу, заставит их работать.

— Миссис Тимптон… Гертруда! — прогремел голос Ренальдо. — Сюда! Скорее!

Из-за угла с опаской выглянуло лицо женщины не первой молодости.

— Да, вы, миссис Тимптон, — подтвердил Ренальдо. — Вы и юная Гертруда. Заходите. Быстро.

— Вы не накажете нас, хозяин? — спросила Тимптон.

— Я этого не говорил, — проворчал Ренальдо. — Моя запонка все-таки пропала.

Тимптон спряталась за дверью.

— Черт вас обеих побери! Заходите, я сказал! Сейчас же — или лишитесь работы. Вы обе знаете, как сидеть на пособии.

Он усмехнулся. С ними только так и надо: никто не хочет быть «свободным гражданином».

Женщины неуверенно двинулись в спальню, опустив головы и глядя в пол. Обе были одинаково одеты в длинные красные жакеты, украшенные золотой тесьмой, белые атласные бриджи, белые чулки и черные домашние туфли с крупными медными пряжками. Гертруда Кресс, тощий подросток с глазами испуганной лани, Ренальдо почти не интересовала. Таких, как она, граф мог нанять для собственного удовольствия сколько угодно. Дороти Тимптон, напротив, представляла собой красивую статную женщину лет сорока пяти с длинными волосами цвета соломы, высоким бюстом и миловидным лицом. Многие годы Ренальдо относился к ней так же, как к хорошо знакомой или удобной мебели. Как к прислуге, а не как к женщине — штатные шлюхи нанимались совсем по-другому. Впрочем, при ближайшем рассмотрении она оказалась совсем ничего…

— Остановитесь здесь, — приказал граф, когда женщины дошли до середины комнаты.

Обе повиновались, не поднимая головы.

— Ну, — с упреком набросился он на них, — где этот лакей, который с вами был?

Ему никто не ответил.

Ренальдо почувствовал раздражение. Слугам платят за то, чтобы они отвечали.

— Вы слышали вопрос?

— Д-да, господин, — выдавила Тимптон, скользнув взглядом по лицу графа, но избегая его глаз.

— И где же он? — настаивал Ренальдо, продолжая внимательно разглядывать Тимптон — да, для служанки ее возраста у нее сохранилась вполне приличная фигура. Несколько крупновата, но определенно интересна, особенно большая грудь… Несмотря на совсем недавние старания дорогой проститутки, Ренальдо почувствовал возбуждение.

— Он в холле, господин, — робко ответила Тимптон.

— Так позови его сюда, старая шлюха, да поживее.

— Слушаюсь, господин, — пролепетала Тимптон, лицо которой выдавало замешательство. Она повернулась к двери:

— Гюнтер! Идите сюда!

В спальню, тоже уставившись в ковер, ввалился Гюнтер Бекк, неуклюжий угловатый мужчина лет тридцати. Когда-то Бекк повредил левую ногу и, похоже, гордился раной, как будто она придавала ему мужественности.

Несколько секунд Ренальдо молча хмурился, затем у него родилась смутная идея. Он улыбнулся.

— Раздевайтесь, — скомандовал хозяин, — все трое.

— Господин, прошу вас… — взмолилась Тимптон.

— Молчи, старая кляча, — перебил ее Ренальдо, — если, конечно, не хочешь вернуться обратно на пособие.

— Нет, господин, — пробормотала служанка и начала расстегивать жакет.

Вскоре все трое стояли посреди комнаты совершенно голые.

— Что ж, Бекк, — с усмешкой проговорил Ренальдо, — похоже, ты уже готов поразвлечься?

— Да, хозяин, — согласился Бекк, пожирая глазами обеих женщин.

— Какая тебе нравится больше, парень? — поинтересовался Ренальдо со злобной усмешкой.

— Обе ничего, господин, — ответил Бекк с хриплым смехом, обнажившим отсутствие нескольких зубов. — С бабами я не привередлив.

— Господин, — вмешалась миссис Тимптон, — Гертруда никогда…

— Никогда что? — уточнил Ренальдо.

— Никогда… еще не была с мужчиной, господин, — сконфуженно сказала служанка, не сводя глаз с пола.

— Гертруда, — спросил Ренальдо, с изумлением оборачиваясь к девушке, неужели ты еще ни с кем не спала?

— Нет, господин, — прошептала она, ее щеки зарделись, словно от лихорадки.

— Что ж, при твоей внешности не скажу, чтобы я очень удивился, бросил Ренальдо и повернулся к старшей женщине. — Отлично, миссис Тимптон, — продолжал он. — Оставлю ее на потом. Но теперь бедному Гюнтеру не приходится выбирать — и вы не хуже меня видите, что ему срочно нужна ваша помощь.

Гюнтер хохотнул.

— Это точно, хозяин, — поддакнул он. — Без помощи не обойтись.

— Гертруда, — с ухмылкой приказал Ренальдо, — будь добра, принеси вон то мягкое кресло для Гюнтера и миссис Тимптон. — Он показал на богато украшенное старинное кресло возле камина. — Поставь его передо мной, чтобы мне все было видно.

С несчастным видом девушка протащила кресло через всю комнату и поставила его прямо перед графом.

— Прекрасно, — похвалил ее тот, с широкой улыбкой подавая Тимптон и Бекку знак. — Ну а вы, голубки, — на кресло. Надеюсь, вы знаете, что делать. — Ренальдо хихикнул. — Да, Гертруда, — вдруг добавил он, — встань поближе ко мне, чтобы ты могла лучше видеть, чего лишена…

* * *

В первые часы следующего дня, после сердечного вечера с лордами в старинном Центре Барбикан, где Ренальдо пожертвовал Мировому Оперному Обществу четверть миллиона кредитов, граф поспешил домой и вернулся к своим занятиям. Весь вечер он думал о более интересном деле — деле, о завершении которого уже должен был получить известие по личной системе связи. В спешке Ренальдо почти не замечал окружавшей его великолепной обшивки из темного орехового дерева. На полках стояло более тысячи красиво переплетенных томов, некоторые из которых датировались серединой пятнадцатого века. Небрежно швырнув шляпу с перьями на редкий глобус двадцатого века добавленный к коллекции графа лишь несколько недель тому назад, — он тяжело опустился в резное кресло перед чудесным письменным столом девятнадцатого века, сделанным для молодого Эдуарда VII, когда тот еще был принцем Уэльским.

После прикосновения к кнопке выяснилось, что огромный письменный стол переоборудован для более современной роли. Его крышка бесшумно раздвинулась, обнажив мощную рабочую станцию, что вызвало на напомаженном лице графа довольную улыбку. Он чрезвычайно гордился своим — пусть и поверхностным — владением «современной» техникой. И, по правде сказать, Ренальдо действительно удалось преуспеть в том, что имело отношение к информационным наукам. Он обнаружил, что знания, или по крайней мере их демонстрация, полезны для его полуофициального статуса первого лорда Адмиралтейства.

Все знали, но никто не признавался в том, что каждый член политического класса так или иначе контролировался посредством обширного богатства знати. Наиболее же могущественные представители знати — державшие в руках поистине гигантские состояния — обычно специализировались в какой-либо конкретной правительственной сфере. Сферой интересов Ренальдо являлся Флот. С тех пор как несколько лет тому назад Ренальдо выкупил у покойного графа Глостера титул первого лорда Адмиралтейства, он направил значительные средства на финансирование избирательных кампаний определенных политиков, нацеленных на контроль огромной бюрократической машины, которая управляла Имперским Космическим Флотом Земли. По сути, последний протеже Ренальдо, некий Дэвид Лотембер, лишь недавно вступил в должность министра.

Впрочем, в тот день ум Ренальдо занимали другие корабли исключительно личные. Не имея других особенных забот, кроме накопления богатства и погони за удовольствиями, граф увлекся весьма выгодной работорговлей.

Вскоре после первых гиперсветовых путешествий жители Земли с удивлением обнаружили, что вовсе не одиноки в так называемой Внутренней Галактике. Еще удивительнее оказалось то, что большинство из их соседей выглядело почти так же, как они сами. По общему согласию это связали с таинственными существами, известными исключительно как «боги», которые неизвестно, сколько веков тому назад — «засеяли» многочисленные планеты организмами, развившими «гуманоидные» формы тела. Поскольку эти особые «семена богов» продолжали развиваться беспорядочно, многие из культур все еще находились на примитивных уровнях. Как и следовало ожидать, различные жители Земли захватывали на более слабых планетах рабов — подобно тому, как их предприимчивые предки много веков тому назад грабили побережье Африки.

Факт, что порочная практика являлась совершенно незаконной и заслуживала смертного приговора, который неоднократно приводили в действие, пугал даже Ренальдо. Хотя его позиция в Палате знати, вероятно, при случае спасла бы ему жизнь, никто не смог бы за это поручиться. За последние годы целый ряд знати помельче публично казнили за работорговлю. Даже если бы Ренальдо удалось этого избежать, защита стоила бы баснословных средств и погубила бы его репутацию. Поэтому он держал на особом счету кругленькую сумму, которую капитану его невольничьего судна следовало использовать в случае ареста. На эти средства почти всегда можно было купить свободу — да еще осталось бы достаточно, чтобы заплатить капитану за молчание.

Предусмотрев подобную защиту, Ренальдо нашел себе занятие — и весьма выгодное. Недавно один из его кораблей добыл хороший улов на планете МТ8О'9А987-3, захватив почти восемьсот первоклассных рабов, в том числе множество подростков, которые, попав на рынок педофилов, сулили принести огромные прибыли. Груз должен был отправиться на аукцион в то утро, и, если все прошло по плану, графа ожидало зашифрованное сообщение от капитана.

Погружаясь в занятие, которое сулило удовлетворение, граф обнаружил послание, подписанное безвестным композитором Жоржем А. Корто. В нем описывались успехи в сочинении финансируемой Ренальдо новой оперы. Текст разве что несколько пространный — не содержал в себе ничего криминального. Ренальдо на законных основаниях спонсировал многие произведения искусства, особенно оперы. Впрочем, когда текст сообщения был раскодирован, на что даже мощной станции Ренальдо «Элтон-IV» потребовалось несколько секунд, выяснилось, что в нем говорится вовсе не об опере, а об очередной экономической победе. Согласно Корто, почти весь груз пошел на рынке по самым высоким ценам, за исключением нескольких калек, высаженных в космосе или проданных в тиры в качестве живых мишеней.

Ренальдо почувствовал, что расплывается в довольной улыбке. Прибыль от одного лишь специального педоаукциона почти в два раза превышала пожертвование графа Мировому Оперному Обществу.

Энергично принимаясь за работу, он открыл ряд специальных счетов в разбросанных по Империи банках, а затем составил «поздравительное» сообщение. Оно содержало в себе зашифрованные номера банковских счетов, на которые должна была поступить доля их владельца — вместе с самым щедрым вкладом на новую «оперу» композитора. Ренальдо приказывал немедленно приступить к ее сочинению.

Он с усмешкой закрыл терминал, запер стол и отправился в спальню. Наверху, к удовольствию графа, его ждала изрядно перепуганная Гертруда Кресс с двумя бывалыми девицами — на случай, если она окажется совсем уж никуда негодной.

29 ноября 2689 г., земное летосчисление

Рейно Талфор

Нефалий

На задворках известной цивилизации в убогом городишке, где за хорошие деньги можно было приобрести почти все, в том числе и анонимность, Николай Кобир и его помощник Дориан Шкода решительно шагали по треснувшей бетонной площадке к отполированным временем «челнокам».

Кобир, великан богатырского сложения, отличался широким лбом и скулами, доставшимися ему от славянских предков, прямыми темными волосами и бесстрастным взглядом человека, которого жизнь так часто и яростно испытывала на прочность, что он ничего не принимал на веру. Сын кирскианского адмирала, Кобир обладал огромными ручищами крестьянина, орлиным носом и широко расставленными цепкими глазами. — Со времени учебы в Кировской Академии Кобир продвинулся от мичмана, получившего особое назначение в собственную эскадру Императора «Цыган», до командных постов в Кирскианском Флоте.

По сравнению с командиром Шкода казался крепышом среднего роста и славился поразительной физической выносливостью. У Шкоды были темные задумчивые глаза, огромные усы и черные вьющиеся волосы. Кроме того, он являлся одним из самых надежных пилотов, которые когда-либо встречались Кобиру. Веселый, порой громогласный, Шкода частенько разражался старинными песнопениями предков, вызывая неизменные симпатии и дружеские чувства.

В полукилометре от спутников контрольная башня Муниципального Космодрома Рейно Талфора отбрасывала на безликую равнину три отдельные тени. Во всех направлениях до самой цепи шафранных гор, составлявшей зазубренную линию горизонта, насколько охватывал глаз, простирался совершенно ровный, ярко-красный луг. Горы же, казалось, сформировались из миллиона плоских пластин, которые искрились и сверкали в лучах трех из девятнадцати лун планеты. Легкий ветерок приносил с собой пряный, напоминающий перец аромат, на который ни Кобир, ни Дориан Шкода не обращали особого внимания. Гораздо больше их занимала сделка, заключенная ими только что, — сделка, которую Кобир совершил с апломбом жулика с пожизненным стажем.

— Отличная работа, дружище, — проговорил Кобир, щурясь на Нефалий, тройную звезду, обеспечивавшую планету светом в это время дня.

— И правда отличная, капитан, — с усмешкой согласился Шкода, особенно если учесть, что, согласно недавнему закону, сделка вообще не могла состояться.

— Все верно, дружище, — подтвердил Кобир. — Не чудесно ли то, как наличные способны мгновенно извлечь возможности из невозможного?

— А также поправить закон, — добавил Шкода, отпирая тщательно отполированный люк «челнока». — Особенно впечатляет, когда подумаешь, что мы — граждане потерпевшего поражение Новокирска — только что купили четырнадцать бета-вихревых пушек «КТ 88-Е», а это самое передовое оружие во вселенной. Техника, которая для наших соотечественников находится под строжайшим запретом.

— Благословенная коррупция. — Кобир притворно вздохнул и ловко реактивировал самоблокировку, проходя следом за своим помощником через люк. — Что бы мы без нее делали?

Внутренняя обстановка небольшого корабля совсем не вязалась с его потускневшим от времени внешним видом. Крошечная рубка была оборудована самыми современными индикаторами и навигационными приборами, которые оказались доступны за деньги. Кобир настоял на том, чтобы поддерживать технику на высшем уровне, и потратил на это большие средства своей организации. Возвратившись на Халиф, все семь уцелевших «KV388» Кобира выглядели и летали так же хорошо, как в то время, когда были новыми, а порой даже лучше.

Пока Шкода радировал команду находящемуся на орбите экипажу транспортника прислать грузовой «челнок», Кобир жадно сканировал секретные графики передвижения кораблей, которые тоже прикупил в Рейно Талфоре.

Интерес Кобира к передвижению кораблей вовсе не являлся праздным. Такие сведения имели для него очень большое значение — так же, как и для всей его организации. Кобир управлял одной из наиболее действенных эскадр космических пиратов, или — как предпочитал выражаться он сам флибустьеров. Кобир выбрал это занятие не от хорошей жизни, но за последние пять лет драконьи условия перемирия, навязанные Имперской Землей с помощью Договора Хоудака, буквально вынудили капитана на этот шаг. Впрочем, тот факт, что наиболее частыми мишенями Кобиру служили корабли Имперской Земли, не имел к его политике никакого отношения. Всегда прагматичный, он нападал лишь на корабли, наполненные самыми богатыми грузами. Поскольку же Имперская Земля контролировала теперь почти всю торговлю Галактики, ее корабли сами собой оказывались жертвами Кобира. Таким образом он обеспечивал безбедную жизнь себе и зависящим от него людям.

— Гм, — задумчиво произнес Кобир, все еще изучая таблицы, когда Шкода вырулил для взлета на траву, — похоже, следующие несколько недель нам будет ради чего стараться.

Командир кивнул самому себе.

— В этом году, Шкода, мы были очень сдержанны — всего пять налетов.

— Мы и впрямь проявили изрядную выдержку, капитан, — согласился Шкода, поднимая маленький корабль в воздух и настраивая управление на лучший выход на орбиту. — Пора делать следующий налет. В следующем месяце во многих частях Галактики сложатся наилучшие возможности для инвестирования.

Кобир согласно кивнул.

— Я знаю, — сказал он. — Однако имей в виду, что одна из причин нашего успеха — это отсутствие жадности. Благодаря нашему терпению эти… э-э… невольные благодетели будут совсем не подготовлены к нашим визитам.

Корабль пронесся мимо своего грузового «челнока», выглядевшего таким же отшлифованным годами, как и он сам, на высоте чуть меньше тридцати миль. Примерно шесть стандартных часов спустя четырнадцать бета-вихревых пушек оказались в надежном месте, а старенький «KV72» вышел с орбиты в дальний космос, взяв курс на Халиф, до которого было восемь дней пути.

30 ноября 2689 г., земное летосчисление

Колумбийский сектор

Нью-Вашингтон

Земля

На Земле, в древнем Колумбийском секторе Нью-Вашингтона Дэвид Лотембер, министр Адмиралтейства, отдыхал среди роскоши величественного Парламентского Зала. Окруженный декорациями в стиле барокко — приближались рождественские праздники, — Лотембер пристально разглядывал публику, которая обсуждала тонкости нового Всемирного Акта Империи.

Высокий, стройный, «породистый» мужчина, само воплощение кадрового законодателя, Лотембер обладал внимательными, глубоко запавшими карими глазами, длинным патрицианским носом и узким гладковыбритым лицом, которое безупречно дополняли тонкие губы аристократа. Во всем его облике — от изысканно причесанных красновато-коричневых волос до шикарного костюма сквозили спокойное достоинство, интеллигентность и любезность, залог успеха для представителя политического класса. Лотембер носил сшитый по фигуре, немного расклешенный книзу серый сюртук с бархатными лацканами, образующими доходящую до талии букву «V». На левом лацкане сюртука красовался венчик из созданных ювелиром сосновых веточек, подчеркивавших принадлежность Лотембера к скучающим членам Обновленной Имперской Церкви и Духовной Власти, которые постоянно ратовали за соблюдение праздников. Под сюртуком виднелся выбранный в тон костюму узкий двубортный жилет, почти полностью закрывающий плиссированную белую сорочку, накрахмаленный широкий воротник которой дополнял огромный галстук с золотой булавкой посередине. Наряд завершали узкие серые брюки с отчетливыми стрелками, застегивавшиеся сбоку гетры и кожаные туфли. Для своего возраста Лотембер прекрасно выглядел — и знал это.

В самом ближайшем будущем предстояло вынести на голосование Билль о правах — важный документ, касающийся очень многих. Лотембер гордился, что оставит потомкам этот документ. Он был дорог сердцам избирателей, особенно толпам «полноправных» граждан, и потому заслуживал огромного внимания. Не то чтобы избиратели обладали действительной властью. Просто выборы любого уровня решали, какие члены политического класса оказывались на службе, а какие — нет. Первые получали больше полномочий и могли накопить больше богатства, чем их менее удачливые коллеги. Те проводили время между выборами в достаточно выгодных занятиях вроде лоббирования, термин, переводившийся как «зарабатывание денег путем передачи денежных пожертвований на выборные кампании» (а также из других менее тонких побуждений) должностным лицам во имя интересов дела. Но независимо от того, как комфортно чувствовали себя оставшиеся без портфелей политики между выборами, такая жизнь была не для тех, кто привык (или хотел бы привыкнуть) к власти. Поэтому политика являлась действительно серьезным занятием, особенно в тех редких случаях, когда привлекала к себе внимание общественности.

К счастью, данный вопрос выходил далеко за пределы сферы политиков от Флота (сама по себе ужасно серьезная игра, связанная с огромными личными «дополнительными гонорарами»). Интерес Лотембера заключался лишь в ограждении собственной власти от возможных угроз.

Столь высокий пост он занял совсем недавно, положив для достижения этого всю свою жизнь — выше оставался только пост премьер-министра. Свою карьеру Лотембер начал во время войны лейтенантом-куратором над клерками в министерстве снабжения, но быстро выслужился благодаря склонности к совершенно «левым» поставкам, которые принесли наибольшую пользу ему самому.

К концу войны адмирал Дэвид Лотембер встал поперек дороги более влиятельным представителям имперской знати, которые проворно вернулись к гражданской жизни и возобновили свою обычную деятельность — управление огромными ресурсами, согласно своим титулам. Лотембер продержался довольно долго, для того чтобы помочь им в этом, а затем быстренько «завернул» в политический класс, став государственным казначеем Большой Европы, и «сгреб» достаточно ненаписанных долговых расписок, чтобы потратить больше своих конкурентов и выиграть выборы.

Именно на этом посту ряд тайных переводов средств вызвал одобрение Ренальдо. С финансовой поддержкой графа бывший куратор над клерками начал свое последнее восхождение и на высокий пост министра Адмиралтейства взошел лишь в минувшем месяце. Лотембера все еще не покидало чувство возбуждения, словно победа на выборах случилась только вчера. Тот факт, что он совершенно не имел способностей, образования или опыта для подобной работы, не играл особой роли ни для Ренальдо, ни для самого Лотембера. Это кресло он выиграл благодаря умению вести закулисные игры, и, если не развяжется война или что-то вроде нее, требующее боеспособного Флота, это умение должно позволить Лотемберу удержаться на своем посту целые годы.

Довольно улыбнувшись, Лотембер погрузился в мягкие подушки кресла. В просторной полукруглой комнате, в которой он восседал, разодетые люди занимали подиум спикера, представляли короткие доклады для распространения среди принимавших участие в голосовании масс, а затем горячо защищали пункты своих речей от столь же пылких нападок со стороны других ораторов. Тот факт, что «дебаты» не имели к настоящей деятельности правительства ни малейшего отношения, никого не смущал. И хотя избиратели догадывались, что их бюллетени решали лишь то, кто именно из политиков получит портфели, а кто будет зарабатывать на жизнь, торгуя влиянием, граждане терпеливо следили за каждой кампанией и отдавали свои голоса с ложной надеждой, характерной лишь для людей — одновременно самых умных и самых безмозглых существ во Внутренней Галактике.

Нынешняя докладчица, Дороти Поллард, симпатичная дама лет тридцати пяти, одетая в наряд с неуместно высоким воротником и огромными подплечниками, как раз разглагольствовала о том, что, «по ее убеждению», простым полноправным гражданам следует принимать более значительное участие в деятельности правительства. Лотембер с усмешкой подумал о том, что очень немногие решились бы оспорить это перед прессой, хотя он — так же как и все остальные здесь — отлично знал: выступающая не верит ни одному собственному слову.

-..и вот защитникам интеллектуальной свободы предложена на выбор настоящая дилемма, — никак не умолкала ораторша. — Они должны приписывать эту свободу, эту несовершенную связь прошлого и последующего нашим добровольным или вынужденным действиям. Они уже приняли решение…

Несмотря на все усилия сосредоточиться, мысли Лотембера уносились к рождественскому Дивертисменту Великих Рыцарей, который он собирался посетить с избранной группой знати и высокопоставленных членов политического и административного классов. Прежде Лотембер всегда попадал на эти развлечения для элиты в качестве попрошайки; на этот раз он будет посвящен как полноправный участник пиршества. Кроме того, хозяином именно этого выпадающего на самую середину праздников Дивертисмента станет Немил Квинн, славящийся, помимо всего прочего, подростками обоих полов, которые принимали участие в его предыдущих развлечениях и состязаниях…

Эти приятные размышления были неожиданно прерваны осторожным прикосновением к руке Лотембера. С раздражением обернувшись, он увидел старшего начальника снабжения Имперского Флота. Офицерам были хорошо знакомы манера держаться прямо, безупречное поведение и пронзительный взгляд этого человека, однако Лотембер так и не потрудился запомнить его имя.

— Кто вы? — величественно спросил он, поднимая брови.

— Лайл Дженнингс, господин министр. Начальник снабжения Имперского Флота, — представился подошедший. — Когда вы вступили в должность, меня назначили вашим личным помощником.

— Да… конечно, Дженнингс, — проворчал Лотембер, намеренно переплетая пальцы, чтобы избежать рукопожатия.

Худое дело — поощрять фамильярность с военными. Особенно с теми, у которых хватало дерзости на разговоры. После войны высший состав офицеров быстро отправился на пенсию, но некоторые, разумеется, избежали увольнения. В целом Отдел Ревизионной Палаты проделал полезную работу, однако во время празднований победы добиться совершенства оказалось невозможно. Очевидно, этот идиот с негнущейся спиной был среди тех, кому удалось забиться в щель.

— И что же? — спросил Лотембер. — Вы хотите что-то сказать?

— Господин министр, — почтительно прошептал Дженнингс, — мне велели сообщить вам, что сегодня утром недалеко от Ноулона-31 в секторе Веги космические пираты напали на межзвездный лайнер «Королева Анна».

— Космические пираты? — раздраженно бросил Лотембер. — Напали на нашу «Королеву Анну»?

Он нахмурился. «Анна» являлась одним из новейших и самых роскошных экспресс-лайнеров — огромный космический корабль, способный пересечь всю Галактику менее чем за пару недель.

— Да, на саму «Королеву Анну», господин министр, — подтвердил Дженнингс, — напали пираты.

— Я понял, понял, — скривившись, сказал Лотембер. — Но какое это имеет отношение ко мне? В Адмиралтействе наверняка есть кто-то, специально назначенный, чтобы справляться с такими ситуациями и без приказов министра.

— Адмирал Кендал, господин министр, — начал Дженнингс, — на всякий случай уже выслал в сектор Веги истребительную флотилию.

— Тогда зачем было меня беспокоить? — с сарказмом спросил Лотембер. Хотите, чтобы я возглавил погоню или еще что-нибудь в этом роде?

— О нет, господин министр, — терпеливо ответил Дженнингс. — Но, согласно предписаниям, которые вы лично ввели после своего второго брифинга по нашим новым системам оружия, в случае, если не правомочное «иностранное» агентство воспользуется передовой техникой, следует немедленно известить вас.

— Понятно, — буркнул Лотембер, понемногу теряя недавнее ощущение полного довольства.

Да, он припоминал тот брифинг. В результате исследовательской работы военного времени был разработан целый спектр мощного секретного оружия, которое начали выпускать лишь недавно. Лотембер плохо разбирался в войне и еще меньше — в вооружениях, но какая-то система разрывного оружия — если он правильно запомнил, бета-вихревая — привлекла даже утомленное внимание министра. Такими мощными и компактными оказались эти пушки, что с их помощью размеры серьезных боевых кораблей могли сократиться до размеров легких крейсеров. Даже неспециалист понимал, какие беды сулило это оружие, попав в чужие руки.

— Значит, пираты овладели кое-какой техникой, — наконец проговорил Лотембер.

— Да, господин министр, — ответил Дженнингс.

— Ну и?

— Вы имеете в виду оружие, господин министр?

— Господи, что еще я могу иметь в виду? — презрительно рявкнул Лотембер.

— Оно слишком секретное, чтобы упоминать о нем здесь, господин министр, — сказал Дженнингс.

Лотембер почувствовал, как его лицо краснеет от гнева.

— А кто дал право какому-то офицеришке подвергать сомнению желания министра? — вспылил Лотембер.

— Простите, господин министр, — извинился офицер, набирая в легкие побольше воздуха.

— Можете продолжать…

Дженнингс приблизил лицо к лицу Лотембера — довольно близко для простого чиновника.

— Наши новые пушки «КГ 88-Е», — прошептал он. — Адмирал сэр Томас Крандалл как раз находился на борту лайнера и узнал оружие на пиратском корабле. Все бета-вихревое. Э-э, вы ведь помните этот термин с брифинга, господин министр?

— Разумеется, помню, — процедил Лотембер сквозь стиснутые зубы.

Теперь он окончательно разозлился. Новое оружие уже нашло дорогу в криминальную сеть… «Что за коррупция, ведь она абсолютно везде!» И, конечно, раз речь идет об имуществе Флота, все это может выйти министру боком.

Безразличным жестом отослав офицера, Лотембер подождал пятнадцать минут, чтобы принять невозмутимый вид, а затем отправился к своим офицерам и предупредил их, что каждый, кому приказано поймать пиратов — от самых высших до нижних чинов, — в случае неудачи попадет под суд и на улицу как «свободный» гражданин. Министр только-только занял свое кресло, и этот случай представлял собой отличную возможность показать, что Дэвид Лотембер — строгий сторонник дисциплины, который не потерпит осечек.