В суматохе вокзала сдерживаются матери. Навзрыдно прощаются а тоске придушенной… Они сейчас пойдут на паперти И будут молиться о том, что разрушено. Умерло небо в свечении вечера, Совсем как у Тютчева… «Милые, плакать действительно нечего! Прощайте! Всего наилучшего!» Шинель слезла с худого плечика, – Лихорадит… Холодно… – Разве он похож на разведчика, – Голубь в канаве желобной! «Мама не надо плакать, А не то, не то, я сам…» Слова врезаются как ножи в мякоть, А над крышею звезды хаосом. Поезд выкрикнул истерически, Тормоза зашипели, зазвякали, Брызнул откуда-то луч электрический, И все безудержно заплакали. А когда от поезда остался лишь запах, И звезды гадали по черной скатерти, – Под глазами появился синеватый бархат, И тихо стонали паперти…