Первые шаги Сулаймана
Законный преемник ал-Валида, его брат Сулайман, утвержденный в этом качестве их отцом, в день смерти халифа отсутствовал в Дамаске. Согласно одному сообщению, он находился в ал-Балка в Заиорданье и принял присягу от делегаций в Иерусалиме, сидя во дворе около Куббат ас-Сахры. Это было бы вполне естественно для человека, 10 лет правившего Палестиной, тем более что в этот момент ему было гораздо ближе до Иерусалима, чем до Дамаска.
Абу Аййубу Сулайману в этот момент было около 36 лет. Это был высокий красивый человек, светлокожий, на его величественном лице выделялись сросшиеся на переносице брови, длинные волосы спадали с плеч. Его отличали обжорство и страсть к нарядам. Он ввел в моду для мужчин одежды из тонких пестрых тканей и ношение сирваля (шаровар), прежде чуждых арабам. Средневековые авторы характеризуют его как благочестивого, щедрого человека, воздержавшегося от пролития крови. Последнее подразумевает не миролюбие вообще, а только то, что Сулайман не прибегал к массовым казням подданных. Некоторые авторы называют его самым щедрым из Умаййадов. Реальность была не столь благостной. Сулайман был, видимо, вздорен и строптив. Недаром как-то его отец, рассерженный спором с ним, бросил в сердцах: «Ты мне не сын». Став халифом, он мог уже ни на кого не оглядываться.
Это проявилось уже в конфликте с Мусой ибн Нусайром. Он вез ал-Валиду огромную добычу из Магриба. Ал-Валид был болен, предчувствовал кончину и торопил Мусу, чтобы успеть насладиться зрелищем привезенных сокровищ. Сулайман же, напротив, писал Мусе, чтобы он не спешил. Муса счел для себя недостойным обманывать халифа и прибыл в Дамаск за два дня до кончины ал-Валида. Сулайман, получив все сокровища, не простил Мусе неповиновения и в наказание наложил на него штраф в 100000 динаров. Муса вспылил: «Я служил вам, имея лишь лошадь, овчину и меч. Дайте мне это, а остальное – ваше». Сулайман арестовал его. По некоторым сообщениям Муса подвергался пыткам, но в конце 97 г. х. Сулайман взял его с собой в хаджж.
Наместником Магриба был назначен Мухаммад ибн Йазид, мавла курайшитов. Прибыв в Кайраван, он арестовал Абдаллаха ибн Мусу, оставленного отцом вместо себя, и его близких, и потребовал выплатить 500000 динаров. После пыток и выплаты этой огромной суммы, Абдаллах был казнен. Одарив своих приближенных и вождей сирийских племен, Сулайман принялся очищать государство от ставленников ал-Валида. Прежде всего ему надо было прибрать к рукам вотчину ал-Хаджжаджа, Ирак. Наместника Мекки, Халида ибн Абдаллаха ал-Касри, и наместника Египта, Абдалмалика ибн Рифа‘а, он оставил на месте, а преемника ал-Хаджжаджа, Йазида ибн Абу Муслима, сместил и назначил Йазида ибн ал-Мухаллаба, человека, который в силу собственной ненависти к ал-Хаджжаджу, стал бы самым ревностным образом выполнять приказ Сулаймана преследовать, пытать и уничтожать весь род ал-Хаджжаджа. С ним приехали и его братья, тоже пострадавшие от ал-Хаджжаджа. Выколачивать деньги из хаджжаджевцев взялся Абдалмалик ибн ал-Мухаллаб. Йазид освободил всех заключенных, чем обеспечил добрую славу Сулайману у иракцев, и стал стал держать открытый стол на 1000 человек.
Сместив наиболее ненавистных наместников, Сулайман не стал медлить с назначением наследника: в радостный праздничный день разговенья провел присягу своему сыну Аййубу (9 июня 715 г.).
Смена высшей власти не изменила ритма военных операций. В Малой Азии походы против византийцев осуществляли Маслама ибн Абдалмалик и сыновья ал-Валида, ал-Аббас и Бишр, а в Мерве готовился к очередному походу за Амударью Кутайба ибн Муслим.
Мятеж и гибель Кутайбы ибн Муслима
Известие о смерти ал-Валида должно было придти в Мерв около середины марта, в пору выступления войска в поход. Кутайба не стал задерживаться и ждать решения своей судьбы, а выступил в поход, захватив с собой на всякий случай всю свою семью, вплоть до старой матери. Целью похода 715 г. было завершение завоевания Ферганы.
Конечно, Кутайба не ждал ничего хорошего для себя при новой власти и заранее обеспокоился о прикрытии для ухода в Фергану где долго был бы недосягаем для халифа.
Выступив в поход в конце апреля, Кутайба мог быть в Фергане в начале июня. Закрепившись в Фергане, он направил послов в Кашгар, как уверяют арабские источники, а вероятнее всего, – в Суяб, где стоял передовой китайский гарнизон. Рассказ об этом посольстве совершенно легендарен, и пересказывать выдумки о том, как арабы поразили местного правителя настолько, что он сразу принял мусульманское подданство, нет смысла. Кутайбе в этот момент было нужно не мифическое завоевание Кашгара или Китая, а реальное обеспечение безопасности со стороны Кашгара и Восточного каганата. Нападения Йазида он мог не опасаться – основные силы хорасанской армии были у него, а быстро сколотить подобное войско было невозможно.
Обезопасив себя с двух сторон, Кутайба решился, наконец, объявить своему войску о намерении отложиться от Халифата, собрав верхушку, и предложил выступить против Сулаймана.
Интересно, что начало речи, в которой должно было обосновываться намерение выступить против халифа, не сохранилось, приводится только та часть, где он расписывает, как много сделал для хорасанцев. Речь была встречена молчанием. И хотя возражений тоже не было, Кутайба так разозлился, что начал поносить представителей всех племенных группировок. Его так занесло, что не мог остановиться и пощадить хотя бы кого-нибудь. Он настолько убежден был в своем величии и непререкаемости полководческого авторитета, что не мог простить даже молчаливого несогласия.
Вернувшись в свою палатку, он вынужден был выслушать упреки родственников за то, что никого не пощадил в своей обличительной речи. Кутайба сознался, что от злости наговорил неизвестно что, и тут же снова разошелся, находя еще более едкие характеристики. Немедленной вспышки недовольства в войске не последовало, так как не было общепризнанного предводителя. Начались тайные переговоры и поиски такого. Выбор пал на Ваки ибн Абу Суда, человека обозленного на Кутайбу, отстранившего его от командования тамимитами. Кутайба знал о брожении в войске, но вместо того чтобы искать примирения и союзников, стал искать главного подстрекателя и решил, что это Хаййан ан-Набати, командир отряда мавлов. Он хотел подослать убийцу, но слуги, симпатизировавшие своему брату, неарабу, сообщили Хаййану, он избежал гибели и стал ярым врагом Кутайбы. Более того, за обещание Ваки отдать ему свою дань с Мавераннахра он убедил мавераннахрцев, бухарцев, согдийцев и хорезмийцев не вмешиваться в распри между арабами и тем лишил Кутайбу достаточно сильных союзников.
Глава тамимитов, Дирар ибн Хусайн, сменивший Ваки и лучше знавший, что делается в племени, сообщил, что глава заговора – Ваки. Кутайба решил, что Дирар сводит счеты с соперником, не поверил ему и не принял никаких мер. Когда, наконец, Кутайба решил арестовать Ваки‘, то не нашлось людей, способных это сделать, и Ваки поднял своих сторонников. Войско в большинстве осталось нейтральным, и ситуацию можно было повернуть в другую сторону. Кутайба приказал подать боевого коня, чтобы предстать перед колеблющимися в привычном образе победоносного полководца, но конь стал так брыкаться, что Кутайба не смог на него сесть. Явиться войску пешим он не мог, поэтому отказался от дальнейших попыток активно действовать, приказал принести кресло и сел перед палаткой, что нередко делали командующие в разгар боя, показывая, что все идет как надо.
Кутайба послал к войску своего брата Салиха, но его тяжело ранили по дороге; Абдаррахмана, посланного вслед за ним, обстреляли и убили базарные торговцы. Описание происходящего далее очень неопределенно. Видимо, Кутайбу и несколько десятков его родственников и верных сторонников долго обстреливали издали. Обессилевший от ран Кутайба укрылся в палатке. Нападавшие обрезали веревки, палатка придавила его или, как говорили, его убило упавшим колом. Два аздита разрезали над ним полотнище и отрезали голову завоевателю Мавераннахра. Вместе с ним погибли пять братьев и четыре сына, не говоря о более дальних родственниках. Голову Кутайбы забрал Ваки и отослал Сулайману. Тела сыновей обезглавили и распяли.
Все получили свое: Ваки стал наместником Хорасана, Хаййан ан-Набати получил обещанное вознаграждение, а Кутайба навсегда слился с землей Ферганы.
Наместничество Йазида ибн ал-Мухаллаба в Хорасане
Ваки недолго наслаждался властью. Его грубость и недостойное поведение (он мог на приеме потребовать тазик и при всех помочиться) скоро вызвали недовольство хорасанской верхушки, и Сулайману пришлось задуматься о кандидате на его место. Горячо желал заполучить Хорасан в свои руки Йазид ибн ал-Мухаллаб, чтобы удовлетворить свое самолюбие, оскорбленное смещением в 705 г., и отомстить своим обидчикам, если они еще дожили до этого времени. Он нашел красноречивого посредника, который убедил Сулаймана, что лучшей кандидатуры, чем Йазид, быть не может.
Получив в верховное управление Хорасан, Йазид передал управление им своему сыну Мухалладу. Вероятно тогда же управлять Сиджистаном, прежде входившим в наместничество Кутайбы, был поставлен брат Йазида Мудрик.
Когда в Мерв прибыл гонец с извещением о прибытии нового амира и предложил выйти его встречать, Ваки отказался участвовать во встрече, а когда упорство его было сломлено, то встречал Мухаллада верхом, а не спешившись, выказав этим свое пренебрежение. Ваки и его чиновники были арестованы и подвергнуты пыткам, чтобы получить полный финансовый расчет.
Йазид тем временем укреплял иракскую администрацию, чтобы самому приехать в Мерв и посчитаться со своими врагами. В Васите, продолжавшем оставаться столицей наместничества, он оставил энергичного ал-Джарраха ибн Абдаллаха ал-Хаками, в Басре был оставлен Абдаллах ибн Хилал ал-Килаби, а присмотр за имуществом рода ал-Мухаллаба в этом городе был поручен брату Йазида, Марвану.
Смерть ал-Хаджжаджа и ал-Валида сломала судьбу не только Кутайбы ибн Муслима, но и соплеменника ал-Хаджжаджа, завоевателя Синда, Мухаммада ибн ал-Касима ас-Сакафи. Новый наместник из южноарабского племени сакасик арестовал его. Кроме племенного антагонизма ненависть к Мухаммаду ибн ал-Касиму подогревалась недостачей в казне 60 млн дирхемов. Он был приговорен к мучительной смерти: его облили нефтью и завернули в сырую шкуру, которая, высыхая, сжимала его и задушила.
Весной, в конце апреля или начале мая, Йазид со значительным войском, состоявшим из сирийцев, джазирцев и иракцев и подкрепленным контингентом из Реййа, направился в Хорасан. Свое трехмесячное пребывание в Мерве он использовал для укрепления власти Мухаллабидов в Хорасане и Мавераннахре. Наместником Согда и Бухары он назначил своего сына Му‘авийю, а Тохаристан (вероятно с включением Чаганийана) поручил своему племяннику Хатиму ибн Кабисе.
Летом 716 г., не позднее августа, Йазид повел свое войско, пополненное хорасанцами (всего около 30000 человек) на Дихистан. Дихистан (Дахистан) – район в крайнем юго-западном углу современного Туркменистана, в низовьях Атрека. В описываемое время Дихистан орошался веером каналов из Атрека, доходивших почти до самого Каспийского моря. Столица этого владения в арабских источниках, исторических и географических, называется также Дихистаном; археологические остатки его в виде городища Мешеди (Мешхед-и) Мисриян («Место мученической смерти египтян»), названо по находящемуся там мавзолею. На юге Дихистанская низменность постепенно переходила в хорошо орошенную область Гургана или по-арабски, Джурджана, у самого юго-восточного угла Каспийского моря. На западе естественным продолжением Джурджана был Табаристан.
Две последних области номинально подчинялись Халифату с 650–51 г., но эта зависимость выражалась в нерегулярной уплате дани. Поводом для похода Йазида было то, что к нему явился правитель Джурджана Фируз, и попросил его о помощи против тюрков Дихистана, совершавших набеги на его владения. Йазид воспользовался этим поводом, чтобы надежнее привязать Джурджан к Халифату, и превратить в данников тюрков Дихистана. В августе 716 г. Йазид повел свою тридцатитысячную армию вдоль предгорий Копетдага к Каспийскому морю. После нескольких столкновений тюрки во главе с Сулом укрылись за стенами какого-то города; в одних случаях он называется просто «город», в других фигурирует под названием ал-Бухайра («озеро»). Голод, отсутствие воды и употребление ее из луж привело войско тюрок к массовому заболеванию дизентерией. Сул пошел на переговоры, Йазид поначалу требовал сдаться на его милость, что было неприемлемо для Сула. Наконец, он получил право беспрепятственно выйти из города со своим имуществом и тремястами родственниками и приближенными. Йазиду достался город со всеми богатствами, его защитниками и жителями. Йазид якобы казнил 14000 пленных, (что представляется явным преувеличением во славу аздитского героя), но многих помиловал.
По-видимому, тогда же Йазид получил от правителя Джурджана подтверждение готовности платить в соответствии с прежним договором 200000 дирхемов в год. О военных действиях в Джурджане, естественно, не упоминается. После этого Йазид ушел зимовать в Мерв.
Весной 717 г. Йазид той же дорогой направился в Табаристан. Оставив в Дихистане и соседнем ал-Байхане четырехтысячный отряд, он через Джурджан прошел к Табаристану, оставил на границе с ним еще один четырехтысячный отряд и вступил на территорию Табаристана. Испехбед, желая избавить страну от грабежей, сразу же предложил Йазиду заключить мирный договор и вывести войска. Йазид отказался и выслал вперед две группы под командованием своего сына Халида. После первых успехов арабы были завлечены в горы, горцы Дейлема атаковали их сверху и нанесли большой урон. Остатки разгромленных отрядов отступили в главный лагерь. Чтобы окончательно добить Йазида, испехбед, сообщая марзбану Джурджана о своих успехах, предложил напасть на арабский отряд, расположенный у него в Байсане. Марзбан ночью напал на арабов и перебил всех поголовно; среди убитых было полсотни сородичей Йазида. В довершение всего испехбед перекрыл и другие пути отступления.
Тем не менее, испехбед пошел на переговоры с Йазидом, находившемся в трудном положении, и принял довольно тяжелые условия: ежегодную выплату нескольких тысяч дирхемов и 400 вьюков шафрана.
Когда марзбан узнал о договоре и возвращении Йазида, то укрылся со своими людьми в какой-то горной крепости среди лесов. Йазид осадил ее. Осада затянулась будто бы на полгода. Случайно удалось найти подход через лес у задней стороны крепости, и однажды ночью, когда основные силы демонстрировали попытку штурмовать крепость со стороны ворот, небольшой отряд (400 человек?) незаметно подобрался к крепости сзади и напал на нее. Неожиданное нападение сломило осажденных, они были перебиты в бою или попали в плен. Судьба последних, кажется, оказалась незавидной – всех их, то ли 12, то ли 14 тысяч, обезглавили вместе с марзбаном. С огромной добычей и деньгами, полученными по договорам, Йазид отправился к халифу. Конечно, размер добычи, как и число казненных, сильно преувеличены.
Вторая осада Константинополя
На период правления сибарита Сулаймана приходится одна из самых смелых операций против Византии, хотя роль самого халифа в ее замысле и организации остается неясной.
Приход к власти Сулаймана совпал с периодом ожесточенной междоусобной борьбы в Византии. Провинциальная, фемная знать, располагавшая собственными вооруженными силами, боролась со столичной знатью, да еще и среди горожан не было единства. Дело дошло до того, что провинциальные войска, возглавленные знатью фемы Опсикион, осадили столицу, которая после полугодовой осады в конце августа 715 г. была взята штурмом и изрядно пострадала. Затем началось соперничество между фемами, и в этой борьбе наибольший авторитет приобрел Лев Исаврийский, возглавлявший фемы Анатолик и Арменик.
Такой раскол предоставлял Халифату очень удобную возможность нанести решительный удар Визинтии. Активизация военных действий явно началась после заключения союза между Халифатом и Львом. Возможно, инициатором переговоров стал именно Лев, рассчитывавший с помощью арабов легче расправиться с соперниками и завладеть Константинополем, а арабы рассчитывали получить в лице нового императора послушного вассала или данника.
13 января 716 г. Лев объявил себя императором. Как соотносится это решение с соглашением о совместных действиях по времени – остается неяным. Серьезная подготовка к походу на Константинополь началась весной 716 г.
Сам Сулайман в это время готовился к паломничеству. Для каждого халифа паломничество было важным поводом для подкрепления своего авторитета ореолом покровителя и благодетеля двух священных городов. И Сулайман начал подготовку к паломничеству загодя: наместнику Мекки Халиду ибн Абдаллаху ал-Касри было предписано провести в город воду из горного источника, а наместнику Медины, Абу Бакру ибн Мухаммаду, сменившему предшественника, провинившегося пьянством и оскорблением курайшитки (за что получил две порции плетей), было приказано построить дворец в Джурфе. Но все прошло не гладко. Халид ибн Абдаллах, человек весьма решительный (раз уж осмелился внести изменения в обряд обхода Ка‘бы, и вместо беспорядочной толкотни, где можно было поприжиматься к паломницам, стал выстраивать рядами отдельно женщин и мужчин), быстро справился с заданием и чистую родниковую воду подвел в свинцовой трубке к Ка‘бе, но, когда в пятничной проповеди стал восхвалять благодеяние халифа, утратил меру и предложил восхвалить халифа за то, что дал мекканцам чистую воду вместо той, которую пить противно, имея в виду солоноватую воду Замзама, которую пили паломники, да и сами мекканцы. Такое святотатственное высказывание о воде священного колодца вызвало возмущение курайшитов и недовольство Сулаймана, который вскоре (вероятно весной 716 г.) сместил его, но не за это высказывание, а за оскорбление, нанесенное курайшитке, и назначил на его место Талху ибн Дауда ал-Хадрами, приказав доставить ему Халида, закованным в кандалы. Впрочем, и Талха чем-то не потрафил халифу и после паломничества тоже был смещен.
Сам хаджж прошел без заметных происшествий, но на обратном пути произошло несколько эксцессов, раскрывающих вздорный и жесткий характер Сулаймана. В Медине к маджлису Сулаймана с поэтами подвели партию пленных византийцев из 400 человек. Сулайман с чего-то вдруг предложил случившемуся при этом Абдаллаху, внуку ал-Хасана ибн Али, отрубить одному из них голову. Никто из присутствовавших своего меча ему не дал. Абдаллах взял его у охранника и этим плохоньким мечом не только с одного удара отрубил голову, но и перерубил железный ошейник. Такой мощный удар восхитил Сулаймана, и он стал предлагать другим рубить головы пленным. Приняли участие и поэты, например ал-Фараздак, тут же сочинялись и стихи по случаю. Бессмысленная кровавая расправа над беззащитными пленными превратилась под руководством Сулаймана в забавную спортивную игру. Казни пленных из особенно упорно оборонявшихся гарнизонов не были редкостью, но подобные убийства для потехи и в те жестокие времена были событиями из ряда вон выходящими.
В Иерусалиме Сулайман распорядился сжечь прокаженных, которые своими колокольчиками, предупреждающими прохожих, не давали ему заснуть. Умар ибн Абдал‘азиз уговорил его отменить этот приказ и заменить его высылкой несчастных в отдаленное селение. От вспышек ярости Сулаймана пострадали даже близкие родственники. После одной из них его родной брат Марван настолько расстроился, что заболел и умер.
Когда Сулайман возвратился из хаджжа (конец августа – начало сентября 716 г.), военные действия против Византии были в полном разгаре. Огромное войско Масламы (будто бы около 90000 человек), сопровождаемое 6000 верблюдов и 6000 мулов, при поддержке с моря 500 судами из Сирии и Египта беспрепятственно пересекло Малую Азию. В Амурии (Амориуме) Маслама встретился со Львом и обговорил дальнейшие совместные действия.
С помощью большого флота Ибн Хубайры, оперировавшего в Эгейском море, Маслама переправил свое войско через Дарданеллы и обложил Константинополь с суши. Арабский флот вошел в Мраморное море и блокировал город с моря. Одновременно Маслама разослал по Фракии отряды, занимавшиеся грабежами и созданием запасов зерна и фуража на зиму. В это время Лев начал переговоры с константинопольцами о признании его императором и допущении его в город. Согласно арабской версии рассказа об этом, жители Константинополя сказали, что поверят в искренность его заверений, что он не подыгрывает арабам, если он побудит Масламу уничтожить запасы зерна и фуража, собранные для длительной осады. Лев будто бы убедил Масламу уничтожить запасы для успокоения константинопольцев. Маслама сжег припасы, константинопольцы впустили Льва, и он отказался сдать город арабам, и арабская армия осталась на зиму без припасов. Арабской армии пришлось пережить под стенами Константинополя необычайно холодную снежную зиму при недостатке продовольствия и фуража, пришлось даже съесть часть лошадей.
Не совсем удачными оказались и действия флота. Сначала ему удалось заблокировать Босфор со стороны Черного моря, и было решено высадить десант в самом городе со стороны бухты Золотой рог. Но Лев предусмотрительно закрыл вход в нее железной цепью, а византийские корабли встретили десантные суда греческим огнем и сожгли два десятка из них. Начавшиеся зимние штормы заставили арабский флот укрываться в спокойных гаванях.
Весной на помощь Масламе из Египта пришло 360 транспортных судов, суда с подкреплением и продовольствием пришли и из Ифрикийи. Но это не помогло переломить ход военных действий. Значительное увеличение сил, находившихся в распоряжении Масламы, не привело к кардинальному перелому в военных действиях. Египтяне, составлявшие большинство экипажей прибывшего флота, были насильственно мобилизованы в стране, измученной налоговыми притеснениями, и не горели желанием воевать за эту власть. Однажды ночью часть египетских судов перешла на сторону византийцев, и перебежчики раскрыли план операции по захвату города с моря. Транспортные суда с десантом, предназначенным для высадки в городе через залив Золотой рог, были встречены кораблями, снабженными сифонами с «греческим огнем». Часть судов сгорела, остальная эскадра была рассеяна византийскими военными кораблями. Осада вновь приобрела пассивный характер, арабская армия осталась под Константинополем на вторую трудную зимовку, к тому же пришлось отбивать нападения болгар.
На фоне большой войны и больших политических перемен незамеченным осталось небольшое событие в поместье аббасида Али ибн Абдаллаха в Иордании, Хумайме, интересовавшее в тот момент очень узкий круг причастных к нему людей, о котором мы сейчас расскажем подробнее.
Алиды и аббасиды
В течение двух десятилетий главные претенденты на власть над общиной, потомки Али, не вступали в открытое противостояние с Умаййадами. Возглавивший их после гибели ал-Хусайна Мухаммад ибн ал-Ханафийа занял лояльную позицию по отношению к Абдалмалику и обеспечил роду Али благополучное во всех отношениях существование. После побоища в Кербала единственным потомком ал-Хусайна остался его тогда еще малолетний сын Али, прозванный его почитателями Зайн ал-Абидин («Краса поклоняющихся /Аллаху/»). По представлениям шиитов-имамитов он был имамом после своего отца. Однако в то время главой рода Алидов и старейшиной был Мухаммад ибн ал-Ханафийа, который стал имамом в глазах участников восстания ал-Мухтара. Он умер в 700–01 г., но почитатели считали его вечно живым. После его смерти старейшиной Алидов стал не Зайн ал-Абидин, а сын ал-Хасана, Зайд ибн ал-Хасан. Для части почитателей Мухаммада ибн ал-Ханафийи его преемником стал его сын, Абу Хашим Абдаллах. Соперничество между потомками ал-Хасана, ал-Хусайна и Мухаммада в начале VIII в. велось главным образом за право быть признанным старейшиной, имамом, распоряжающимся средствами рода. Эти люди достаточно хорошо знали друг друга, чтобы верить в то, что кто-то из них наделен божественной благодатью, и в своих тяжбах к таким аргументам не прибегали. Это хорошо показывает спор, возникший между Зайдом ибн ал-Хасаном и Абу Хашимом.
Зайд, как старший потомок Фатимы, получал какие-то средства из пожертвований, предназначенных еще Али (садакат), а Абу Хашим, будучи старшим из внуков Али, считал, что распоряжаться этими средствами должен он, и обратился за разрешением этого спора к суду авторитетных законников Медины, заявив, что средства эти были завещаны Али, а не Фатимой, и распоряжаться ими по завещанию должен наиболее достойный из его старших потомков, он же лучше Зайда знает Коран и сунну пророка и является таким образом самым достойным. Судьи признали его правоту, но Зайд отверг их решение. Конфликт все более обострялся, и когда в сентябре 710 г. ал-Валид проезжал через Медину в хаджж, Зайд донес на Абу Хашима, что тот вносит раскол в общину, что у него в Ираке есть сторонники (ши‘а), из сподвижников ал-Мухтара, которые считают Абу Хашима имамом и присылают ему пожертвования (садаку). Во всяком случае, примечательно, что Зайд не обвинил своего соперника в том, что тот сам себя называет имамом.
Ал-Валид серьезно отнесся к словам своего тестя и, возвращаясь, взял с собой Абу Хашима и в Дамаске заключил его в тюрьму.
Его брат Аун безуспешно пытался добиться его освобождения. Тогда за это взялся Зайн ал-Абидин. Он поехал в Дамаск, заверил ал-Валида, что ни о какой раскольнической деятельности Абу Хашима не известно и его арест порочит Умаййадов. Ал-Валид освободил Абу Хашима и даже включил его в круг участников своих вечерних бесед (маджлисов).
Вскоре после описываемых событий, в 94/712–13 г., Зайн ал-Абидин скончался, и его почитатели признали своим имамом его сына Мухаммада ал-Бакира («Проникающего в суть»). И в этом случае об имамате приходится говорить как о частном деле небольшой группы лиц. Во всяком случае, халифы не воспринимали ал-Бакира как соперника, оспаривающего их власть, да он и не предпринимал враждебных действий.
Иначе повернулось дело с имаматом Абу Хашима. Он оказался плохим царедворцем – был слишком независим в суждениях. Однажды во время обсуждения причин, по которым Мухаммад не женился на дочерях ансаров, ал-Валид неуважительно назвал его Абу-л-Банат («Отец дочерей»), обидно подчеркнув отсутствие у Абу Хашима сыновей. Тот запальчиво ответил, что у пророка Лута (Лота) и Шу‘айба тоже были одни дочери, как и у Мухаммада, и ничего позорного в этом нет. Ал-Валид разгневался и сказал, что лишает его своего покровительства, а Абу Хашим заявил, что и так засиделся в Дамаске и Сирии.
В это время в Дамаске находился Мухаммад ибн Али, правнук ал-Аббаса, собиравшийся возвращаться в свое поместье в ал-Хумайме (примерно в 100 км южнее Мертвого моря), и он пригласил Абу Хашима в попутчики. По дороге Абу Хашим заболел, а по другим сведениям был отравлен в пути специально подосланными ал-Валидом людьми. Он не мог продолжить путь в Медину и оставался в доме Мухаммада ибн Али, где и умер там в 97 или 98 г. х. (716 г.?).
Почувствовав приближение кончины, Абу Хашим решил перепоручить Мухаммаду ибн Али своих почитателей. Он попросил присутствующих оставить его наедине с Мухаммадом и, по словам последнего, открыл ему, что пророк предсказал Али, что власть его рода будет недолгой, а затем перейдет к потомкам ал-Аббаса, которые отомстят за обиды, нанесенные Алидам, и будут покровительствовать им. С этим он передал Мухаммаду власть над своими почитателями в Ираке и сообщил, в каком доме в Куфе и у какой колонны спрятан заветный свиток, переданный пророком Али ибн Талибу с предсказаниями будущего. Поскольку разговор был с глазу на глаз, то Мухаммад мог рассказывать потом об этом разговоре, что угодно. По одной из версий, Абу Хашим предсказал все последующие события, что центром восстания будет Мерв, что началом пропаганды должен стать «год осла», и объяснил, что это – сотый год хиджры.
После разговора с глазу на глаз Абу Хашим позвал своих спутников, Салима ибн Буджайру, сына казненного сподвижника ал-Мухтара, и Абу Раййаха Майсару, и сообщил, что передал власть над ними Мухаммаду ибн Али, а Салим продиктовал имена ведущих сторонников Абу Хашима. В этом перечне примечательно, что все эти люди – мавлы, то есть тот же слой, который поддерживал ал-Мухтара.
Если отбросить все благочестивые речи и предсказания, то останется один несомненный и важный факт: главой недовольных в Ираке стал правнук ал-Аббаса. Вряд ли они представляли какую-то организацию, но Мухаммад ибн Али энергично принялся за ее создание. Время для этого было весьма благоприятным: с наступлением сотого года в народе связывались такие же чаяния падения арабской власти, как за тридцать лет до этого с наступлением семидесятого года. Однако, Сулайману не суждено было столкнуться с последствиями выхода на политическую арену Аббасидов.
Находясь в сентябре 717 г. в военном лагере под Дабиком, сорокатрехлетний халиф чем-то тяжело заболел. Вскоре стало ясно, что пора срочно думать о преемнике, тем более что сын Сулаймана, Аййуб, которому присягали как наследнику, незадолго до того умер. Естественно было остановиться на другом сыне, Дауде, но Сулаймана отговорили, потому что тот воюет под Константинополем и неизвестно, жив ли он. Другие сыновья не достигли еще совершеннолетия. Оставались братья, но Сулайман, видимо, был с ними не в таких отношениях, чтобы желать передать им власть. В конце концов, выбор пал на двоюродного брата, Умара ибн Абдал‘азиза. Влиятельный богослов и правовед Раджа ибн Хава, присутствовавший при последних днях Сулаймана, со слов которого мы и знаем подробности, уверял, что выбор подсказан был именно им. Главным аргументом в его пользу была благочестивость, что нравилось и Сулайману. Он продиктовал завещание в пользу Умара, а после него – Йазида ибн Абдалмалика. 1 октября, в пятницу, 717 г. Сулайман скончался.
«Второй Умар ибн ал-Хаттаб»
Умару ибн Абдал‘азизу было в это время 35–36 лет. Внешне это был все тот же смуглый человек с изящными чертами лица, которые теперь дополняла пышная борода, но длительное общение с мединскими благочестивцами отвратило его от пристрастия к роскоши и родило в нем идею приблизить мусульманскую общину к административно-правовой практике времен Мухаммада и двух первых халифов. Положение главы мусульманского государства открывало возможность воплощения в жизнь этого идеала.
Решение Сулаймана понравилось не всем. Хишам ибн Абдалмалик, обойденный в завещании, чувствовал себя обиженным, но вынужден был примириться.
Решительнее действовал племянник Умара по матери, Абдал‘азиз ибн ал-Валид ибн Абдалмалик, которого отец намеревался сделать своим преемником. Намерение это не осуществилось, но мысль о возможности стать халифом, была заронена в его душу. Смерть Сулаймана давала долгожданную возможность. Абдал‘азиз привел к присяге себе группу сторонников и намеревался занять Дамаск, когда узнал о присяге Умару. Соперничать с братом матери он не стал, а поведение свое объяснил дяде тем, что побоялся возникновения неурядиц в период возможного безвластия. В сведениях о времени правления Умара мало точных дат. Датировки в пределах целого года хиджры не всегда позволяют соотнести события с годами нашего летосчисления, затруднительно даже установление относительного порядка событий. Средневековым мусульманским авторам важно было продемонстрировать благочестивость и аскетизм, не затрудняя себя привязкой ко времени. Непреложным было то, что став халифом, Умар был образцом праведного мусульманского правителя, и ни о каком развитии его характера речи быть не могло. Параллельно, почти не соприкасаясь, идут две линии сведений – о военно-политических (хоть как-то датированных) событиях и о проявлениях праведности, включая сюда важные для понимания реформаторских мероприятий распоряжения наместникам. Приходится и нам рассматривать эти две линии, мало связанные друг с другом.
Две проблемы отягощали внутреннее положение Халифата: возрастающая по мере усиления налогового гнета враждебность податного населения (бегство египетских моряков под Константинополем показывало, во что может вылиться недовольство) и недовольство мусульман-неарабов своим неравноправным положением – а число их все время увеличивалось и, возможно, к этому времени приблизилось к числу арабов за пределами Аравии. Удерживать в повиновении покоренное население еще возможно было при единстве мусульманского меньшинства, но противостояние внутри его таило в себе большую угрозу. Умар так или иначе понимал все это и выход видел в восстановлении правовых норм времени Мухаммада и двух первых халифов. В этом отношении его скорее можно сравнить с Али ибн Абу Талибом, чем с Умаром ибн ал-Хаттабом, который находил выход из возникавших сложностей в установлении новых правовых норм, а его тезка намеревался строгим следованием каноническим положениям решить неразрешимую по сей день задачу – увеличить расходы, сокращая налоговое бремя.
Умар очень остро и безоговорочно ощутил себя лично ответственным за возвращение мусульманской общины на путь истинный и обязанность стать образцом для ведомых. Он отказался от богатых одежд, ограничил себя в еде, и с лица его исчезла улыбка; конечно, в рассказах об его аскетизме после избрания халифом есть явные преувеличения (вроде того, что он иногда не мог выйти к людям из-за того, что его единственная рубашка была в стирке). В это трудно поверить, но веселые застолья Сулаймана с поэтами и разговорами о женщинах и кулинарных изысках сменились степенными беседами о путях спасения души, на которых халиф делился своей скромной трапезой: хлебом и чечевицей с чесноком. В самоограничении Умар пошел еще дальше: реально отказался от поместий, которые счел незаконно приобретенными отцом и дедом, в частности от земель в Хайбаре, подаренных Мухаммадом Фатиме и присвоенных Марваном ибн ал-Хакамом, возвратив их законным наследникам.
Почти сразу после прихода к власти (раби I 99/12.Х-11.XI.717 г.) Умар сместил главу налогового ведомства Египта Усаму ибн Зайда за беззаконную жестокость, в том числе за отрубание рук невыполнившим его распоряжения. Смещен был и наместник, Абдалмалик ибн Рифа‘а. За беззакония и жестокость лишился своего поста и наместник Ифрикийи Йазид ибн Абу Муслим. К великой радости коптов Усаму не только сместили, но и заключили в тюрьму в оковах, которые снимали с него только на время молитвы. Ему было определено провести таким образом год в Египте, а потом по году в каждом из округов (джундов) Сирии. Одновременно с этим была изменена система назначения наместников западной части Халифата, установленная Сулайманом – наместник Ифрикийи был выведен из подчинения Египту и стал подчиняться непосредственно халифу.
Такие же изменения произошли и в системе управления восточной частью Халифата, которая при Сулаймане была в подчинении одного наместника, Йазида ибн ал-Мухаллаба. Послание Умара, извещавшее о его приходе к власти, было тяжелым ударом для Йазида. Между ним и Умаром существовала личная неприязнь, и рассчитывать на прежнее положение ему не приходилось, а отдавать Умару богатства, собранные в Хорасане и полученные в Джурджане и Табаристане, которые он собирался доставить Сулайману, тоже не хотелось. Часть этих денег он роздал в счет жалования, а остальное, видимо, решил укрыть в Басре, родовом гнезде Мухаллабидов.
Отправляясь на запад приветствовать халифа, он оставил замещать себя своего сына Мухаллада. За время, пока он двигался к Ираку, Умар разделил его наместничество: управлять Куфой и подчиненной ей областью он назначил Абдалхамида ибн Абдаррахмана, Басрой – Ади ибн Арта и Хорасаном – ал-Джарраха ибн Абдаллаха. Йазиду не удалось даже доехать до Басры. В Ма‘киле его ждала галера Ади ибн Арта. Ади пригласил его на корабль и предъявил грамоту о своем назначении. С корабля они поехали в резиденцию наместника, и там произошел настоящий серьезный разговор – о судьбе денег, которые Йазид собирался доставить Сулайману. Йазид утверждал, что они израсходованы на жалование. Тогда на Йазида надели кандалы и отправили в темницу. Арест не испугал Йазида, он уже имел опыт противостояния выколачиванию денег при более решительном ал-Хаджжадже и предпочитал пострадать, но сохранить деньги. Везли его по Евфрату под охраной Ваки ибн Абу Суда, и в районе Айн ат-Тамра группа аздитов пыталась отбить своего вождя, но Ваки обрубил швартов и пригрозил, что тотчас убьет Йазида, и нападавшие отступились.
В Дамаске Йазид также решительно заявил, что никаких денег у него нет. Умар решил сослать упрямца в ссылку на дальний остров Дахлак у берегов Эритреи, но его убедили, что родственники Йазида могут устроить ему побег оттуда, и Йазид остался в тюрьме в Дамаске. Выручить отца попытался Мухаллад, указывая Умару, что, держа под арестом невинного старика, он порочит свою репутацию. Тем не менее, Умар не изменил своего решения – речь шла о миллионах дирхемов.
Поздней осенью или зимой 717/718 г. в Закавказье вторглись хазары («тюрки»), дойдя до Азарбайджана. Скорее всего, они выступали как союзники Византии. Нападение было отбито с большим уроном для хазар, они были разгромлены, понесли большие потери убитыми и пленными, 50 пленников были отправлены Умару в виде живого подтверждения победной реляции. А Маслама в это время продолжал стоять под Константинополем. Армия его снова переживала тяготы зимней кампании, вновь была бескормица, скудное питание и гибель коней. Весной, когда погода позволила плаванье по морю, Умар послал Масламе 500 коней, продовольствие и приказ возвращаться. По некоторым сведениям, из 80000 ушедших с Масламой в 716 г., возвратилось только 30000.
В это время Умар повел борьбу с тем, что он считал искажением норм ислама, установленных пророком и первыми двумя халифами. В частности, он считал запретным употребление спиртных напитков и оплакивание покойников (и с тем, и с другим блюстителям чистой веры так и не удалось справиться до сих пор). Умар считал недопустимой игру на тамбурине и лютне на свадьбах. Единственным документом экономического характера, текст которого сохранился без существенных переделок или сокращений – послание наместнику Куфы Абдалхамиду ибн Абдаррахману, которое поэтому заслуживает того, чтобы привести его целиком:
«От раба Аллаха Умара, амира верующих, Абдалхамиду. Мир тебе. А далее: Воистину, жители Куфы испытали бедствия и трудности по решению Аллаха и из-за скверного порядка, узаконенного плохими правителями, а ведь опора религии – справедливость и добродеяния. Да будет важнее всего для тебя твоя душа, а ведь греха не мало. Не облагай запустевшую [землю], как обработанную, а обрабатываемую, как запустевшую, возьми с запустевшей то, что она может [дать], обрати внимание на запустевшую и приведи ее в порядок, чтобы она стала обрабатываемой; и бери с обрабатываемой только тот харадж, какой положен, мягко и спокойно по отношению к сидящим на земле. В уплату хараджа бери дирхемы только веса семи, не добавляя к ним ни доплаты, ни платы монетчикам, ни подарков в навруз и михраджан [26] ни цены свитков, ни платы гонцам, ни платы с домов, ни дирхемов со свадьбы, ни хараджа с того, кто принял ислам из людей земли. И следуй в этом моему приказу, и я повелеваю тебе то, что Аллах повелевает мне. И не отрубай [рук] и не распинай, прежде, чем обратишься ко мне с этим; и обрати внимание на того из незначительных, кто хочет совершить хаджж, и дай ему вперед сто [дирхемов], чтобы он мог совершить на них хаджж. И мир».
Этот документ дает нам единственный в своем роде перечень сверхнормативных сборов, из которых хорошо известны только подношения к наурузу и михраджану, ставшие обычными. Обычным был обман налогоплательщиков на разнице веса монет. Каждый налогоплательщик рассчитывался монетами по счету с определением их полноценности на вид. Дихкан же или финансист (джахбаз), отвечавший за сбор налога со всего округа, должен был сдавать собранный налог по теоретическому весу монет. Если суммарный вес оказывался меньше теоретического, то они должны были возместить разницу, Эту разницу, называвшуюся равадж, дополнительно собирали с налогоплательщиков, что давало возможность этим ответственным лицам нажиться за их счет. Кроме того, собирался дополнительный сбор в пользу монетных контролеров. Поживиться можно было и на разнице обложения разных категорий земли.
Умар восстановил налоговый иммунитет иноверческого духовенства и религиозных учреждений и права христиан и иудеев делать завещания в их пользу, наместникам рекомендовалось оказывать помощь из казны нуждающимся иноверцам; незаконно захваченных в плен армян он возвратил на родину без выкупа. Главной заботой Умара было, конечно, улучшение положения мусульман. Сирийцам жалование было увеличено на 10 дирхемов в месяц, увеличен общий фонд жалования в Египте на 25000 дирхемов, кое-что перепало и куфийцам: после продажи скота, принадлежавшего ал-Хаджжаджу, им досталось по 7 дирхемов. Наместникам было рекомендовано оказывать помощь нуждающимся, гасить долги из казны и делить между бедняками остаток средств после выплаты жалований. Наконец, ставки заката были снижены до законных размеров.
Наряду с этим, Умар не упускал и таких мелочей, как установление предельного веса верблюжьего вьюка, запрещение бить животных кнутом с металлическим наконечником, запрещение в Египте посадки деревьев по берегам Нила и каналов, которые мешали бы тянуть суда бечевой; распоряжаясь огромными средствами, он не забывал напоминать наместникам, чтобы они экономили папирус, и сам писал очень убористо.
Отзыв арабской армии из-под Константинополя не означал прекращения войны с Византией, просто она возвратилась в привычные рамки летних рейдов в Малую Азию. Продолжались военные действия и в Мавераннахре, где то один, то другой местный правитель прекращал платить договоренную дань. В том же году Абдаллах ибн Ма‘мар, был направлен против тюрков к границам Китая, вероятно в Семиречье. Поход окончился неудачей: тюрки окружили его, с трудом вырвавшись из окружения, он отошел в Фергану. Этот поход, несомненно, связан с активизацией тюрков в связи с событиями в Согде.
Жители Самарканда, поверив в намерения Умара восстановить справедливость и искоренить беззакония, обратились к наместнику Самарканда Сулайману ибн Абу-с-Сари с просьбой отменить распоряжение Кутайбы об их выселении, нарушившее подписанный им договор. Сулайман запросил халифа и получил распоряжение передать решение авторитетному арбитру из мусульман. Его решение было нетривиальным и явно неприемлемым для самаркандцев: самаркандцам вернуться в город, а мусульманам покинуть его, стать лагерем под стенами и возобновить осаду, которая и решит судьбу города. Самаркандцы предпочли оставить все, как есть. Возможно, что именно после этого изгнанный из Самарканда ихшид Согда Гурек обратился в конце 718 или в начале с 719 г. к китайскому императору с просьбой прислать войска для изгнания арабов из Согда. Эту просьбу он подкрепил ссылкой на слухи, что сотый год арабов должен быть последним годом их власти. Положение Гурека было двусмысленным: арабы не только изгнали его из столицы, но, кажется, лишили и титула царя (ихшида) Согда. Царем Согда, государем Самарканда, арабы титулуют теперь владетеля Пенджикента Диваштича. Он опекал двух сыновей покойного Тархуна, вступал в дипломатические контакты с правителем Чача и даже с каганом, но оставался в своем маленьком городке. К сожалению, документы из архива Диваштича не датированы, и только письмо на арабском языке датируется временем наместничества ал-Джарраха.
Летом или осенью 718 г., после получения дани с Хутталя, из Хорасана была отправлена делегация к халифу сопровождавшая пятую часть добычи. В делегации были два араба и мавла, речь держали арабы, а мавла молчал. Умар поинтересовался, почему тот молчит, и услышал в ответ: «О повелитель верующих. Двадцать тысяч мавлов участвуют в походах, не получая ни жалования, ни довольствия. Такое же число зиммиев приняли ислам, а с них взымают харадж. Наш амир пристрастен и груб… Он – один из мечей ал-Хаджжаджа и управляет тирански и злобно». Умар будто бы после этого приказал ал-Джарраху освободить принявших ислам от хараджа. Это благое с точки зрения религиозно-правового идеала решение вошло в противоречие с реальными интересами государства и арабов, получавших жалование – массовое принятие ислама налогоплательщиками, желавшими освободиться от тяжелого налога, вскоре привело к заметному сокращению налоговых поступлений. Окружение ал-Джарраха посоветовало усложнить принятие ислама обязательным проведением обрезания. Ал-Джаррах обратился за разрешением к халифу и получил весьма знаменательный ответ: «Аллах послал Мухаммада, – да благословит его Аллах и да приветствует, – призывающим [к исламу], а не обрезающим». Это свидетельствует о том, что в первом столетии существования ислама обрезание не было обязательным атрибутом принятия ислама, а лишь обычаем, принятым у арабов.
Те же проблемы возникали и в других регионах, где под влиянием обещания освобождать новообращенных от хараджа началось массовое принятия ислама, как в Египте и ал-Андалусе. Может показаться странным, как Умар, в других случаях принимавший меры против приобретения мусульманами (арабами) хараджных земель во избежание сокращения доходов государства, не видел, что то же произойдет при массовом принятии ислама, если новообращенные станут платить льготный налог. Либо это были разновременные решения, либо Умар, подобно многим идеалистам, в порыве осуществления своей идеи совершенно оторвался от действительности.
Беспокойный Хорасан привлек внимание Аббасида Мухаммада ибн Али, и в 100 г. х. он послал туда вербовать сторонников Букайра ибн Махана. Одним из первых неофитов аббасидского движения в Мерве стал Сулайман ибн Касир, ставший руководителем тайной аббасидской пропаганды в Мерве и мервском оазисе. В том же сотом году хиджры Умар Абдал‘азиз вступил в переговоры с вечными противниками халифов, с одной из групп хариджитов Ирака, считая, что можно найти общий язык с людьми, призывающими следовать Корану и обычаю Пророка. Но согласия добиться не удалось, так как Умар считал, что халифом может быть только курайшит, а для хариджитов самым важным была возможность выбрать халифом любого благочестивого мусульманина, вне зависимости от происхождения.
Между тем здоровье Умара стало ухудшаться. От чечевицы стал болеть живот, он похудел и цвет лица заметно изменился. Это была ни злокачественная лихорадка, ни чума, от которой умирали многие и на вершине власти. Скорее всего, этого мужчину в расцвете лет съедал рак. I раджаба 101/17 января 720 г. он перебрался в монастырь Дайр Сим‘ан (Симеона Столпника) и в предчувствии смерти купил у монастыря за несколько динаров участок для могилы.
Слух о болезни Умара, а следовательно, и о скором приходе к власти Йазида ибн Абдалмалика, дошел и до Йазида ибн ал-Мухаллаба. От нового халифа он мог ожидать еще худшего и поэтому решился на побег: проломил крышу своей камеры на втором этаже, спрыгнул на кучу глины, насыпанной его родственниками, и поехал с ними в Ирак, а через два дня 9 или 10 февраля 720 г. Умар скончался.
Йазид II. Возвращение к прежней политике
Йазиду ибн Абдалмалику, по матери правнуку Му‘авийи ибн Абу Суфйана, было около 35 лет, был он высок, плотен, с красивым светлым лицом и по характеру являл собой полную противоположность Умару: жизнерадостный, влюбчивый, не жалеющий денег на удовлетворение своих прихотей, жестокий в меру того времени, практичный, без претензий на восстановление идеальной мусульманской общины, он не мог продолжать политику предшественника. Это сразу же сказалось в замене наместников: в Египет был назначен Усама, проведший в кандалах все время правления Умара, чтобы продолжить беспощадный сбор налогов, в том числе и восстановленный налог с церквей и епископов, а получающие жалование лишились надбавки, установленной Умаром. Наместником Ифрикийи стал Йазид ибн Абу Муслим, один из налоговых чиновников ал-Хаджжаджа, иракский христианин, принявший ислам. При Сулаймане он был брошен в тюрьму как приспешник ал-Хаджжаджа. Умар амнистировал всех арестованных Сулайманом, кроме Ибн Абу Муслима. Его освободил только Йазид ибн Абдалмалик и на четвертом месяце своего правления назначил наместником Ифрикийи. Прибыв туда, он отвел душу за девять лет заточения, начав преследовать людей, выдвинувшихся при Мусе ибн Нусайре и лишил его мавлов статуса полноправных мусульман, лишил собственности и наложил им клейма на руки, что допускалось только в отношении налогоплательщиков-немусульман; нужно думать, что эта мера коснулась и остальных берберов. Берберские охранники сговорились и убили его, то ли по дороге из мечети домой, то ли во время ужина. Мятежники повинились перед халифом, были прощены и получили нового наместника, Бишра ибн Сафвана, бывшего наместника Египта.
Теперь уже не могло быть разговоров о каком-то соглашении с хариджитами. Наместник Куфы Абдалхамид ибн Абдаррахман, едва узнав о смерти Умара, приказал Мухаммаду ибн Джариру напасть на хариджитов, с которыми вел переговоры Умар. Хариджиты выдержали удар и даже обратили нападавших в бегство, преследовали их до окрестностей Куфы, а затем вернулись в свой район. Еще два отряда, посланные против них, также потерпели поражение.
Йазид понял, что на куфийцев надеяться напрасно, и назначил правителем Ирака и всего, что восточнее, своего брата Масламу. Маслама послал на подавление хариджитов Са‘ида ибн Амра ал-Хараши во главе десятитысячного войска, которое, наконец, разгромило хариджитов. Остатки хариджитов рассеялись, чтобы, соединившись в удобный момент, продолжить борьбу.
Опаснее, чем хариджитское восстание, мог стать мятеж такого авторитетного человека, как Йазид ибн ал-Мухаллаб, если бы он добрался до Басры. Халиф немедленно отправил приказ Абдалхамиду ибн Абдаррахману задержать беглеца, а наместнику Басры Ади ибн Арту – арестовать родню Йазида и приготовиться встретить его. Абдалхамид своевременно отправил на перехват отряд к Узайбу. Отряд прошел часть пути, а потом его начальник вернулся в Куфу, чтобы спросить Абдалхамида, должен ли он привести Йазида пленным, или нужна только его голова. Получив ответ, что это безразлично, командир вновь отправился в путь и пришел к Узайбу, когда Йазид уже миновал этот район. Далее он беспрепятственно двигался к Басре и отряд его постепенно увеличивался.
В это время Ади ибн Арта готовился достойно встретить Йазида: он поставил горожан вырыть ров для защиты Басры и привел в боевой порядок гарнизон Басры, вручив знамена командующим всех пяти племенных объединений.
Племенные ополчения не торопились сражаться, многие не испытывали враждебности к Мухаллабидам. Только под самой Басрой ему преградила путь конница, посланная Ади ибн Арта, которая тоже не приняла боя, когда ее атаковал Мухаммад ибн ал-Мухаллаб. После этого Йазид со своим отрядом беспрепятственно прошел в свой дом. Ади, хорошо зная, где он находится, не пытался напасть на него. Йазид тоже не проявлял воинственности и предложил Ади, если он освободит его братьев, не трогать его и оставить город в его распоряжении. Ади не принял этого предложения. Вероятно, тогда же Йазид послал для переговоров с халифом своего племянника Хумайда ибн Абдалмалика ибн ал-Мухаллаба. Халиф написал охранную грамоту (аман) для Йазида и его родни и отправил ее с Хумайдом.
Тем временем ситуация в Басре стала меняться в пользу Йазида ибн ал-Мухаллаба. Свое дело сделали хорасанские деньги, за которые ему пришлось пострадать. Он щедро раздавал деньги, слитки золота и серебра своим сторонникам и число их быстро увеличивалось. А Ади, не решаясь без распоряжения халифа взять из казны деньги для крупных выплат, выдавал своим людям по два дирхема в день. В расчете на месяц это было хорошее жалование, но в экстремальной ситуации хотелось получить больше и сразу. Напрасно Ади оправдывался тем, что не может брать деньги из казны без приказа халифа – это только вызывало насмешки, и известный поэт ал-Фараздак сказал по этому поводу:
Йазида, конечно, поддержали его соплеменники аздиты с частью бакритов, перешли раби‘иты, традиционно блокировавшиеся с южноарабскими племенами. С Ади остались тамимиты, кайситы, большая часть бакритов и, конечно, сирийцы. Теперь Йазид почувствовал себя в состоянии освободить братьев силой. Преодолев сопротивление ополчения тамимитов и кайситов, Йазид пробился к резиденции наместника, где его встретил сам Ади ибн Арта с сирийцами. Узнав о приближении боя по стрелам, залетевшим в камеру, братья Йазида побоялись, что тюремщики их могут убить, забаррикадировали дверь, и это, действительно, их спасло. Тем временем люди Йазида с крыши дома, прилегавшего к стене резиденции, ворвались внутрь, схватили Ади и привели его к Йазиду, приказавшему арестовать его.
В речи, произнесенной в мечети после овладения Басрой 1 шавваля (15 апреля 720 г.), Йазид призвал следовать Книге Аллаха и обычаю пророка и заявил, что джихад против сирийцев будет вознагражден Аллахом больше, чем джихад против тюрков и дейлемцев. Видно, здесь не случайно прозвучал призыв бороться не против Умаййадов, а против сирийцев вообще, для иракцев они идентифицировались со времени ал-Хаджжаджа, с правящей династией и воспринимались как враги. Халифат явно начал раскалываться на западную и восточную половину. Лозунг следовать Корану и сунне воспринимался низами мусульманского мира, как обещание благоденствия. Он должен был быть встречен с одобрением хариджитами и теми, кто им сочувствовал. Не случайно, что одного из сочувствовавших хариджитам Йазид назначил управлять Убуллой.
Речь Йазида была восторженно встречена простыми горожанами, увидевшими в ней обещание продолжить справедливое правление Умара ибн Абда‘азиза, поддержал Йазида и авторитетный у басрийцев ан-Надр, сын Малика ибн Анаса. Однако еще более авторитетный Хасан ал-Басри отнесся к происходящему скептически. Уходя с почетного места у минбара, он сказал своему спутнику: «Посмотри, ты видишь хоть одно знакомое лицо?» Тот ответил, что не видит. «Все это, клянусь Аллахом, отребье», – и, пробираясь к выходу, добавил, повысив голос: «Клянусь Аллахом, мы покажем тебе, кто правитель и повелитель твой, и что не подобает тебе это». А на улице сказал людям, готовившимся к походу и радостно обсуждавшим обещание править по Корану и сунне: «Этот, который призывает вас к Книге Аллаха и сунне его пророка Мухаммада и двух Умаров, тот же, кто убивал вчера людей по прихоти Умаййадов». Эта критика вряд ли могла иметь успех после того, как Йазид раскрыл сокровищницу, где лежали 10 млн дирхемов, и щедрой рукой начал раздавать деньги.
Йазид, овладев Басрой и отказавшись признавать власть халифа, не нуждался более в его милости и прощении, которое выхлопотали для него в Дамаске его сын Халид и племянник Хумайд, ничего не знавшие о происшедшем. Халид помчался вперед сообщить радостную весть о получении охранной грамоты (аман), в которой удовлетворялись все его пожелания, а Хумайд в сопровождении Халида ибн Абдаллаха ал-Касри и Амра ибн Йазида ал-Хаками отправился вслед для официального вручения грамоты. Только где-то около Куфы они узнали от тамимита, бежавшего от Йазида, о перевороте в Басре. Посланцы халифа повернули обратно, а Хумайда передали Абдаррахману ибн Сулайму ал-Калби, направлявшемуся в качестве наместника в Хорасан. Абдаррахман написал халифу, что борьба с его врагом дороже наместничества, и отослал Хумайда к халифу.
А Йазид все более усиливал свои позиции. Он разослал своих наместников в Ахваз, Фарс, Кирман, Бахрейн, Оман и Синд, не хватало только дорогого сердцу Хорасана. Туда он послал своего брата Мудрика, рассчитывая на поддержку многочисленных мервских аздитов, но они не решились на вооруженный конфликт и только выслали вперед своих представителей предупредить о выступлении против него хорасанского войска и о том, что аздиты всей душой за Йазида и сразу же признают его, когда он победит. Мудрику пришлось отказаться от похода на Хорасан.
Видимо, оппозиция Йазиду в Басре вызывала беспокойство, и он покинул ее, перебравшись в хорошо укрепленный Васит с казной, арсеналом и арестованными политическими противниками. На собранном здесь военном совете рассматривались две возможности дальнейших действий: завоевывать Хорасан или идти на Куфу. Йазид предпочел второе, – после захвата Куфы подчинился бы и Хорасан. Йазид стал собирать войско, с которым можно было бы решиться на это серьезное предприятие. К концу июня собралось около 20000 человек, в том числе 3000 аздитов из Омана.
Халиф оценил опасность и, не надеясь на иранцев, назначил наместником восточной части Халифата Масламу ибн Абдалмалика, и тот направился со своим сирийским войском к Куфе. Йазид подошел к Вавилону (Бабил), Маслама, двигавшийся вдоль Евфрата, навел у ал-Анбара мост, переправился и выслал вперед авангард, который примерно на полпути столкнулся с авангардом Йазида. Исход короткого боя решило своевременное вмешательство сирийской засады, обратившее отряд Йазида в бегство. Сирийцы воздержались от преследования и возвратились в лагерь. Эта неудача не ослабила позиций Йазида. В течение нескольких последующих дней, прошедших без столкновений, войско Йазида постоянно пополнялось бежавшими к нему куфийцами и недовольными из других районов. Он отправил эмиссаров во все четыре племенные объединения Куфы, но племенная верхушка не торопилась с решением. А Абдалхамид ибн Абдаррахман выставил посты, чтобы задерживать перебежчиков, запрудил Евфрат, чтобы разлившаяся вода помешала Йазиду внезапно напасть на Куфу. Он послал небольшой отряд в подкрепление Масламе, тот приветил прибывших, но неодобрительно отозвался о численности. Абдалхамид послал отряд побольше, что тоже не удовлетворило Масламу, и он сместил Абдалхамида, назначив вместо него Мухаммада ибн ал-Валида ибн Укбу.
При значительной численности войско Йазида из-за своего состава было менее боеспособно, чем сирийское. Йазид это сознавал и жалел, что командует не хорасанцами. Не очень стремилась поддержать его и басрийская верхушка. Марван ибн ал-Мухаллаб, оставленный управлять Басрой, без особого успеха старался направить брату подкрепления. Активную агитацию против этого вел Хасан ал-Басри, говоря, что убивать друг друга ради мирских благ не следует. Решающее сражение началось в пятницу 23 августа 720 г. Маслама навел мост через канал ас-Сиб и переправился на сторону мятежников. Йазид вывел навстречу свое войско, а сам сел на кресло у ворот лагеря наблюдать за ходом сражения. Оно складывалось поначалу в его пользу: Мухаммад ибн ал-Мухаллаб в предваряющем единоборстве победил сирийского богатыря, и вдохновленное этим войско стало теснить сирийцев. Маслама пошел на решительный шаг: приказал поджечь мост, чтобы показать и своим воинам, и противнику, что отступления не будет. Часть воинов Йазида дрогнула и побежала. Сдерживая натиск сирийцев, погибли несколько братьев Йазида. Гибель самого любимого из них, Хабиба, потрясла его, и он бросился в бой, чтобы отомстить за него. Напрасно старались его убедить, что надо собрать остатки войска, отступить и собрать новые силы для продолжения борьбы – Йазид жаждал одного, лично убить как можно больше врагов. С группой родственников и наиболее преданных людей стал пробиваться к Масламе. Его узнали, бросились на него, и убили, вместе с ним пал и его брат Мухаммад. Битва стала затихать: держалась лишь небольшая часть войска во главе с ал-Муфаддалом ибн ал-Мухаллабом. Узнав о гибели братьев, он увел остатки войска в Васит. Дружный и воинственный клан Мухаллабидов был обескровлен и больше не выступал с претензиями на власть. Победителям достался лагерь со всем имуществом и три сотни пленных из числа охранявших лагерь и укрывшихся в нем бежавших с поля боя. Халиф распорядился всех обезглавить. Пленные убеждали, что они не сражались, а бежали, и в конце концов Маслама отменил казнь.
Когда в Васит пришло известие о гибели Йазида, Му‘авийа ибн Йазид казнил Ади ибн Арта, его сына и еще 30 других арестованных. Затем ал-Муфаддал ушел в Басру, где были подготовлены морские суда, чтобы переправиться в столицу Кирмана Кандабил, амир которого, поставленный Йазидом ибн ал-Мухаллабом, должен принять Мухаллабидов в случае несчастного исхода дела. Му‘авийа, привезший из Васита казну и всю сокровищницу, расчитывал благодаря этому стать главой рода, но на семейном совете главой признали старшего, ал-Муфаддала. По дороге зашли в Бахрейн, амир которого, тоже решивший спасаться бегством, посоветовал здесь не разгружаться, а прямо идти в Синд.
К этому времени в Кирмане собрались остатки разгромленной армии Йазида. Ал-Муфаддал собрал их и повел через Фарс навстречу Мудрику ибн Даббу ал-Калби, посланному преследовать мухаллабитов и остатки армии Йазида. В сражении в каком-то ущелье ал-Муфаддал был убит вместе с внуком Мухаммада ибн ал-Аш‘аса и сыном Сула, владетеля Дихистана. По представлениям нашего времени, пленник или заложник должен бы постараться воспользоваться случаем и бежать. А в реальности того времени существовали какие-то иные представления. Воины разгромленной армии запросили пощады и получили помилование. От многочисленного рода остались Абу Уйайна ибн ал-Мухаллаб и Усман ибн ал-Муфаддал, бежавшие к рутбилу.
Маслама, разгромив Йазида, не вошел в ненадежную Куфу, а остановился в более спокойной Хире и оставался там даже после того, как халиф поручил ему управлять всем востоком Халифата. Новыми наместниками Куфы и Басры стали люди, принимавшие активное участие в подавлении мятежа. Власть в этих двух важнейших центрах оказалась в руках либо сирийцев, либо тамимитов.
Неустойчивость в Мавераннахре
Попытки Умара ибн Абдал‘азиза расширить права иноверцев в Мавераннахре, где оставались местные правители со своими вооруженными силами, породило надежды на возможность освободиться от ослабевшей власти. Особенно характерно это было для тех областей, где оставались элементы политической независимости. Это привело к концу 719 г. к отказу некоторых областей Мавераннахра от уплаты дани, что расценивается мусульманскими авторами как отпадение от ислама. Маслама сместил Абдаррахмана ибн Ну‘айма, не справившегося с этой ситуацией, и назначил вместо него своего зятя и троюродного брата Са‘ида ибн Абдал‘азиза, человека, мало способного справиться со стоявшей перед ним задачей приведения Мавераннахра к покорности. Это был сибарит, изнеженный придворной жизнью. Хорасанцев он поразил уже тем, что приехал на двугорбом верблюде, обложенный подушками, в пестрой одежде, моду на которую в верхах завел Сулайман, да и манеры у него, видимо, были женственные. Во всяком случае, когда владетеля Абгара (княжества к югу от Самарканда) спросили после визита к новому наместнику, каков он, тот охарактеризовал его одним словом «хузайна», что по-согдийски значило «дихканка» и ближе всего по смыслу к русскому «барыня». Так и остался он в истории под прозвищем Са‘ид Хузайна.
Начал он свое правление, конечно, с выколачивания недоимок с людей, ведавших финансами. Неразбериха, возникшая при Умаре, когда с кого-то теоретически можно было брать меньше, а практически брали по-прежнему, отчитываясь по должному минимуму, открывала широкие возможности для присвоения собранных денег. В самом деле, хорасанская верхушка располагала большими деньгами: так один из знатных хорасанцев выкупил несколько арестованных по подозрению в утайке казенных денег за 700000 дирхемов. Заключенных по такому обвинению жестоко избивали, и двое из них даже умерли от побоев.
Менее удачлив оказался Са‘ид в военной сфере. В 720 г. в Междуречье стали вторгаться тюрки, поддержанные согдийцами, нападая даже на арабские гарнизоны в крепостях, расположенных на дороге из Бухары в Самарканд. Так была осаждена крепость Каср ал-Бахили («Замок бахилитов»), где-то в районе современного Катта-Кургана, в которой находилось 100 семей арабов. Доведенные до крайности, они решили убить своих жен и сами погибнуть в последнем бою. Отряд из Самарканда отогнал тюрков ночным нападением и вывез гарнизон, а крепость была оставлена.
События вокруг Каср ал-Бахили показывают, что главная дорога, связывавшая Бухару и Самарканд, в любой момент могла быть перехвачена тюрками. Арабы потребовали от Са‘ида решительных действий. Са‘ид собрал войско, и сам возглавил поход. Значительная часть Согда отпала от ислама, и дымы возрожденных храмов огня наглядно свидетельствовали об этом. Войско было очень недовольно его мягкостью по отношению к согдийцам: он не давал опустошать мятежные земли, говоря, что Согд – сад повелителя верующих, и избивать бежавшего врага. Но еще больше возмущало воинов то, что он запрещал захватывать и обращать в рабство семьи мятежных согдийцев – захваченных заставлял освобождать, а захвативших – наказывал. Презрение к изнеженности столичного модника, нерешительность в ведении войны – все вызывало ненависть к нему хорасанских воинов и выразилось в ядовитой сатире местного поэта:
Избалованность сочеталась в Са‘иде Хузайне с высокомерием и коварством. Хаййана ан-Набати, главу хорасанских мавлов, заподозренного в намерении совершить измену, он угостил чашкой кислого молока с намешанным туда золотом, истертым в пыль, и тот через несколько дней умер. Возможно, образ этого наместника в исторической памяти арабов оказался бы несколько иным, одержи он победу над мятежными согдийскими дихканами, но побед не было. Са‘ид со своим войском находился в Самарканде в полуокружении без заметных побед и поражений. Хорасанцы жаловались на него, но он был неуязвим, пока за его спиной стоял могущественный родственник. И только после того, как Йазид сместил Масламу за недостаточные поступления в казну и на его место был назначен Умар ибн Хубайра, командовавший военными действиями на море во время осады Константинополя, был отставлен незадачливый Са‘ид Хузайна. Его сменил решительный Са‘ид ибн Амр ал-Хараши, человек хаджжаджевской выучки.
Са‘ид Хузайна узнал о смещении, продолжая оборонять район Самарканда, и ушел с войском, оставив оборонять город 1000 всадников. Решительным действием ал-Хараши предшествовали какие-то переговоры или послание Умара ибн Хубайры мятежным князьям (с предложением повиниться и получить помилование). Но они решили переселиться в Фергану под покровительство ее царя из династии Ильтаров и только потом вступать в переговоры с арабами. Царь Согда, то ли Гурек, то ли ставший им владетель Педжикента Диваштич, пытался отговорить их от этого решения, но они остались при своем мнении. Они обратились к царю Ферганы с просьбой принять их под свое покровительство и предоставить место для поселения. Тот выделил им Ущелье Исама в рустаке Исфары, но оговорил, что обязательство оказывать помощь вступит в силу через 40 (или 20) дней. При появлении в Мавераннахре авангарда ал-Хараши, согдийская знать мятежных рустаков покинула свои владения, уводя с собой и часть зависимого населения, направляясь в Фергану. В крайнем случае, согдийцы рассчитывали уйти в китайские владения.
Диваштич предпочел уйти в труднодоступный горный район Абгар, в 90–100 км выше Пенджикента по южному берегу Зеравшана. Согдийцы, преследуемые ал-Хараши, не успели дойти до Исфары и обосновались в хорошо укрепленном Ходженте. Оказавшись в осаде, они обратились к царю Ферганы за обещенным покровительством. Тот ответил, что еще не наступил срок, с которого он обещал оказывать им защиту. Согдийские князья вступили в переговоры с ал-Хараши о помиловании и разрешении возвратиться в свои владения на Зеравшане. Ал-Хараши поставил условие – выплатить неуплаченный харадж и никого не убивать, если же будет пролита кровь, то он ответит тем же, а в качестве предварительного условия выдвигал требование возвратить арабских женщин и детей, каким-то образом оказавшихся в руках согдийцев.
Согдийская делегация, заключавшая договор, находилась в лагере арабов, многие разместились у своих знакомых мусульман и, вероятно, не все имели оружие. В ходе переговоров стало известно, что согдийцы убили одну из женщин. Ал-Хараши послал людей в город (видимо, он уже был сдан), и они обнаружили захоронение убитой. Согдийцы отрицали свою вину, но было ясно, что добром дело не закончится. Не дожидаясь решения ал-Хараши, Карзанч, один из согдийских князей, решил вырваться из лагеря с оружием в руках, но был убит. Это, видимо, стало сигналом к избиению согдийцев, которые из-за нехватки оружия отбивались палками и были перебиты. Наутро арабы перебили 3000 крестьян, переселившихся вместе со своими господами. Досталось и купцам, приехавшим с товарами из Китая – к мятежу они отношения не имели, но все же их товары стали добычей и поступили в обычный раздел.
Покарать Диваштича было поручено наместнику Самарканда Сулайману ибн Абу-с-Сари. Он со своим отрядом, в котором были также хорезмшах и владетель Ахаруна и Шумана, княжеств в районе нынешнего Душанбе и Гисара, пошел через Пенджикент, пограбил и пожег часть домов и дворец, и не без помощи шуманского владетеля, которому местные горы были не в диковину, подошел к селению Кум, где его авангард столкнулся с воинами Диваштича, обратил их в бегство и осадил замок на краю крутого берега Зеравшана, который впоследствии у местного населения получил название гора Муг. Этот обрыв окружал ее с трех сторон, создавая возможность оборонять крепость небольшими силами, да и мусульмане не могли воспользоваться своим численным превосходством. Долгая осада заставила Диваштича пойти на переговоры о сдаче, поставив условием, что его доставят к ал-Хараши на его суд. После его сдачи оставшиеся в крепости согласились сдаться на условии, что 100 человек с женами и детьми не будут обращены в рабство. В крепость было свезено немало богатств, для их учета и доставки ал-Хараши прислал специальных людей. А нам от всего этого богатства остались обрывки архива Диваштича и кое-какие предметы быта, добытые экспедицией Института Востоковедения АН СССР в 1934 г.
Ал-Хараши принял Диваштича с почетом, повез его с собой в Кешш, который заставили вновь заключить договор с условием поставки нескольких тысяч рабов, и оттуда повернул к Бухаре. По дороге, в Рабинджане, он казнил ставшего теперь ненужным Диваштича и распял его на наусе, запретив под страхом смертной казни снимать тело. Также расправился ал-Хараши и с Сабкари, владетелем Хузара (Гухара). Согд был усмирен, Са‘ид ал-Хараши оправдал возлагавшиеся на него надежды, но оказалось, что и победителей судят: казнив Диваштича, он превысил свои полномочия и пренебрег приказом Умара ибн Хубайры доставить к нему пленного, да, кажется, добавил к этому административную бестактность: сообщил о своей победе непосредственно халифу. Дошли до него и другие сведения о непочтительности ал-Хараши, и он послал человека проверить их. Ал-Хараши угостил посланца отравленной дыней, но этим только усугубил наказание. Умар ибн Хубайра отозвал его и подверг пыткам, добиваясь полного финансововго отчета. Многократное прижигание живота железом способствовало достижению этой цели. Новым наместником Хорасана стал Муслим ибн Са‘ид.
Возвращение к жестким формам правления при Йазиде вызвало резкую реакцию не только в Согде, наместник Ифрикийи Йазид ибн Абу Муслим, последний секретарь ал-Хаджжаджа, попытавшийся прибегнуть к методам своего патрона, поплатился за это жизнью. Он решил для фиксации налогоплательщиков и уплаты ими налогов ставить метки на руках и даже, намеревался клеймить своих охранников. В рамадане 102/5.III-3.IV.721 г. возмутившиеся воины напали на Йазида по дороге из мечети к дому и убили. Мятежники поспешили повиниться перед халифом и заявить, что выступили не против него, а против плохого амира. Халиф удовлетворился этим и приказал наместнику Египта Бишру ибн Сафвану занять место убитого, а наместником Египта стал Усама.
Гонение на христианскую символику
В течение восьми десятилетий существования Халифата христианская религия и христианская церковь во внутренней жизни была неприкосновенна. Пророк ислама признавал Иисуса пророком, предшествовавшим ему самому. Право на свободу вероисповедания и вмешательство в религиозную жизнь покупалось уплатой джизьи, а сохранность культовых зданий оговаривалась договорами, заключавшимися при завоевании. Конечно, отношения не были идиллическими, и с течением времени, по мере развития мусульманской религиозной мысли, первоначальное почтение к христианской книжности ослабевало, а привычка к господству усиливала пренебрежение: патриархи должны были прибывать ко вновь назначенным наместникам с поздравлением и подарками, их облагали контрибуциями, наконец, как мы видим, церкви, монастыри и само духовенство стали облагать налогами. Да и договоры постепенно утрачивали силу: когда представители церкви обратились к более либеральному Умару с жалобой на то, что мусульмане захватили часть церковных объектов в Дамаске и его окрестностях, неприкосновенность которых была гарантирована договором с Халидом ибн ал-Валидом, Умар не вернул захваченное, а только выплатил компенсацию в 40000 динаров, гарантировав, правда, неприкосновенность того, что еще сохранялось в руках церкви.
Несмотря на все это, мусульманские власти не посягали на свободу отправления культа и не затрагивали его атрибутику. Первым посягнул на это Йазид ибн Абдалмалик. На второй год своего правления, то есть в 721 или начале 722 г., он издал приказ об уничтожении крестов и священных изображений, проведение в жизнь этого приказания отмечено в Египте, Северной Месопотамии и Армении. Христианские историки, с возмущением говорят об этом приказе, но не приводят никаких деталей его исполнения. Нет ясности, где уничтожались эти символы христианства: сирийский историк говорит, что кресты и иконы уничтожались повсюду, в том числе и в домах; египетский историк менее конкретен, говоря «повсюду»; армянский историк еще менее конкретен. Думается, что эта акция касалась, прежде всего, объектов, расположенных вне зданий, там, где они были на глазах мусульман. Это соответствовало бы общему принципу: на виду у мусульман не должно быть того, что им запретно, но допустимо там, где это видят или употребляют иноверцы, как это было с вином или со свининой, продажа и употребление которых в христианских кварталах не запрещались. Так и в этом случае – прежде всего уничтожалось то, что было на виду.
Появление этого указа иногда пытаются объяснить влиянием иконоборчества, начавшегося почти одновременно в Византии, с чем нельзя согласиться: во-первых, иконоборческие акции в Визинтии начались несколькими годами позднее, уже после смерти Йазида, а, во-вторых, совершенно невероятно, чтобы Йазид взял за пример для подражания идеологическую политику заклятого врага. Византийский историк Феофан объясняет решение Йазида тем, что некий еврей из Латакии предсказал ему долгие годы правления, если он предпримет соответствующие действия против христиан.
В этом объяснении, очень естественном для средневекового автора, есть доля истины: вера в предсказания была очень сильна, причем во всех рассказах арабских историков о предсказаниях в роли предсказателя выступает какой-то иноверец, чаще всего монах-отшельник, что-то вычитавший в древней книге. В данном случае предсказателя-христианина быть не могло, показательно и то, что никаких акций, направленных против иудеев, не было. Еще больше убеждает в существовании какого-то иррационального влияния на Йазида другой его указ, последовавший в следующем году (722 или 723), по которому следовало перебить белых собак, белых голубей и белых петухов; Армянский историк Гевонд упоминает только свиней, которых нет в первом перечне, но зато не упоминает других животных, подлежавших уничтожению.
Можно было понять уничтожение свиней и даже собак, считавшихся нечистыми, но белые голуби и белые петухи свидетельствуют о какой-то иной логике, определившей этот приказ. Приказ ревностно выполнялся, тела убитых животных валялись на улицах и наполняли их смрадом, – мысль о необходимости закапывать падаль, была чужда тому времени. Апогеем этого сумасбродства, если не настоящего сумасшествия, было решение убивать людей-альбиносов, не успевшее воплотиться в жизнь. Возможно, конечно, что при передаче информации произошли какие-то искажения, допустить это позволяет распоряжение Йазида о введении двойной виры за убийство мусульманина по сравнению с христианином. Важным указом Йазида, затрагивающим иноверцев, было распоряжение провести обмер земель Ирака, не возобновлявшийся со времени Умара ибн ал-Хаттаба, при этом будто бы впервые обложению подверглись финиковые пальмы и плодовые деревья.
Начало воин с хазарами
Одновременно с подавлением восстания согдийцев, поддержанных тюрками, Халифат вел активные военные действия в Арминии и на Кавказе, то отбивая вторжения хазар, то нападая на них. В 103/1.VII.721 -21.VI.722 г. хазары вторглись в Аланию, а затем, видимо, прошли через Дарьяльское ущелье в закавказские степи. Наместник Арминийи Ми‘лак ибн Саффар (?) направил против них войско под командованием Субайта ал-Бахрани, которое в столкновении на Мардж ал-Хиджара («Каменистом лугу») в рамадане того же года (22.11–23.III.722 г.) было разгромлено хазарами, арабы бежали, и их лагерь со всем имуществом достался победителям. С весной хазары, по-видимому, ушли. Йазид не простил Ми‘лаку это поражение и сместил его, назначив на его место ал-Джарраха ибн Абдаллаха ал-Хаками, человека энергичного и опытного.
На пути к Дербенту ал-Джаррах дал армии отдохнуть перед боями, остановившись в Барда‘а, где по просьбе жителей стандартизировал торговые меры, которые потом стали назывались «джарраховскими». Следующую остановку он сделал уже на Самуре, откуда разослал гонцов к главам горских народов («царям гор»), с призывом присоединиться к нему. Некоторые из них откликнулись на этот призыв, а правитель Лакза вместо этого послал гонца к хазарам известить их о прибытии ал-Джарраха. Немногочисленный гарнизон Дербента покинул город, и ал-Джаррах беспрепятственно прошел через него, остановился в нескольких километрах севернее и разослал конные отряды в район, заселенный кайтаками (хайдак), чтобы отпугнуть их от нападения на проходящую мимо них армию, а заодно и поживиться. Когда отряды вернулись из набега с добычей и тремя тысячами пленных, ал-Джаррах двинулся дальше на несколько фарсахов и остановился на речке Алран (Улран?). Сражение, подробностей о котором не сообщается, закончилось серьезным поражением хазар. Победа открыла Джарраху путь вглубь хазарской территории.
При дальнейшем движении он без особых усилий взял два селения, сдавшиеся по договору, и после получения контрибуции переселил их жителей – одних в Хайзан, других в Кабалу (в районе Шакки).
Дальше ал-Джаррах оказался перед большим и хорошо укрепленным Баланджаром, под которым в 652 г. арабы были разгромлены хазарами. Для обороны города собрались значительные силы хазар. Перед ним было сооружено дополнительное ограждение из трех сотен повозок (вероятно, крытых кибиток), связанных друг с другом. Разрушив эту преграду и навязав бой на открытом месте, арабы обратили хазар в бегство. Отчаявшийся владетель города ночью покинул его в сопровождении полусотни воинов. 20 сентября 722 г. арабы без особого труда овладели Баланджаром, захватили богатую добычу и пленили семьи беглецов. Предусмотрительный ал-Джаррах потратил 30000 дирхемов, чтобы купить на аукционе семью владетеля Баланджара, и после заключения договора с ним, по которому он возвратился в город, вернул ему семью.
Уладив дела в Баланджаре, ал-Джаррах двинулся дальше вглубь хазарской территории, к Вабандару, где находилось 40000 шатров (или кибиток) тюрков. Эти тюрки не стали ввязываться в войну, а предпочли откупиться данью. Ал-Джаррах намеревался идти дальше, на Семендер, но известие о том, что горцы собираются восстать, пришедшее от владетеля Баланджара, заставило его повернуть обратно и остановиться на зиму в Шакки. Ближе к зиме в Закавказье снова появились хазары, чуть ли не под командованием сына хакана. В рамадане 105/1.II-2.III.724 г. где-то между Курой и Араксом, в ожесточенном сражении, длившемся до наступления темноты, арабы взяли верх, и ал-Джаррах, развивая успех, организовал преследование хазар.
В разгар этих событий далеко от театра военных действий 27 или 28 января в своем иорданском поместье неожиданно скончался Йазид. Молитву при погребении читал его старший – сын пятнадцатилетний ал-Валид, обойденный завещанием отца о наследовании власти в пользу своего брата Хишама; ал-Валиду предстояло пережить дядю, прежде чем прийти к власти.