Халифат ал-Махди

Приемник ал-Мансура находился в расцвете сил – Мухаммаду ал-Махди было 32 года и он имел достаточный военный и административный опыт. В отличие от отца полубербера, мать его принадлежала к потомкам химйяритских царей, и это придавало Мухаммаду дополнительный вес в глазах арабов.

Он взошел на престол с необычным и многозначительным тронным именем. Буквально «ал-Махди» значит «Ведомый истинным путем». В конце VII в. это слово начинает связываться с понятием «Спаситель Мира», тот, кто придет освободить мир от зла и возродить чистую религию. Придание эпитета ал-Махди имело, несомненно, пропагандистский смысл, перехватывая у шиитов идею и лозунг «Спасителя» из рода Али, хотя, конечно, и сами Аббасиды, и их окружение не видели в сыне ал-Мансура такого «Спасителя». Ту же пропагандистскую цель преследовало и имя сына ал-Махди – ал-Хади («Идущий праведным путем»). А массы недовольных, как мы увидим, искали и находили других, которые вели бы их праведным путем.

Возвратившись после хаджжа в Багдад, ал-Махди принялся за достройку своей ар-Русафы. Денег в казне хватало, хотя сообщение о том, что в ней в это время находилось 900600000 дирхемов (около 2800 тонн серебра) вызывает некоторое сомнение.

К весне, как обычно, начались сборы к очередному походу на Византию. В связи с этим ал-Махди с войском стал лагерем в ал-Барадане, в 4 фарсахах (24–25 км) по дороге в Мосул. Поход был успешным, арабское войско дошло до Анкиры (Анкары), взять ее, несмотря на подкрепление, посланное халифом, не удалось, и войско благополучно возвратилось без серьезных потерь.

В то время как одна мусульманская армия осаждала Анкару, в Басре собиралось войско для морского набега на Индию. Всего набралось 13500 человек, из которых только 2000 составляли воины регулярного войска (джунд), столько же, сколько было набрано добровольцев из портового люда. Вообще, добровольцы составляли большую часть этого войска.

Первым важным политическим актом ал-Махди стало освобождение части заключенных при ал-Мансуре, не отягощенных убийствами или пролитием крови. Говоря современным языком, это была амнистия политзаключенным. Она не коснулась только Мухаммада ибн Ибрахима, сына вождя шиитского восстания в Басре. Мухаммад, увидев, что помилование обошло его, испугался, что теперь его казнят, устроил себе какое-то укрытие в опустевшей темнице и спрятался там. Но о нем побеспокоился его, как теперь сказали бы, однокамерник, Йа‘куб ибн Дауд, получивший помилование и добившийся расположения ал-Махди. Он исхлопотал у ал-Махди освобождение и гарантию безопасности для Мухаммада, и тот вроде бы даже подарил ему 100000 дирхемов.

Эта история свидетельствует о желании ал-Махди найти пути примирения с Алидами. Но попытка эта оказалась бесплодной, да и не только шииты грозили спокойствию и безопасности государства.

 

Три цвета времени (восстание ал-Муканны)

Есть эпохи, которые в нашем сознании окрашены в определенные цвета. Так, минувший двадцатый век прошел под отсветами красного знамени, мусульманское же средневековье упорно, бесспорно и совершенно ошибочно окрашивают цветом зеленых знамен ислама, хотя 500 лет, с 750 по 1258 г., официальные знамена Аббасидских халифов имели черный цвет. Это известно не только из письменных источников, но и визуально: на миниатюрах рукописей XIII в. «Макам» ал-Харири знамена именно черные, они сопровождают и празднества, и караваны паломников. Переубедить бывает трудно. Вспоминается, как при создании музея в Булгаре автора этих строк спросили, как должно было выглядеть знамя халифа, которое Ибн Фадлан привез царю булгар, и, получив ответ, что оно было черным, сотрудница музея сказала, что они все-таки положат в витрину зеленое знамя. Да, черный цвет не радует глаз, а как должны были его ненавидеть недовольные правлением Аббасидов – и они выбирали для своих знамен и одежд цвет-антогонист – белый, отчего по-арабски их называли ал-мубаййида – «ставшие белыми» или «одетые в белое», а по-персидски сафид джамеганд – «одетые в белое».

Облачение мятежников в белые одежды было не только отказом от цвета официальной одежды ненавистных правителей, но, возможно, осознанно или неосознанно отражало манихейскую идею борьбы светлого и темного начала. Но если даже такие ассоциации и возникали у некоторых групп повстанцев, белый цвет знамен и их одежд не был непременно связан с маздакитами, как полагают многие исследователи.

Белые знамена и белые одежды не были демонстрацией принадлежности к какой-то определенной идеологии; они выражали отвержение аббасидской власти с ее официальным черным цветом. Вспомним, что арабы Северной Сирии, восставшие против Аббасидов во главе с Абу-л-Вардом, в 751 г. надели белые одежды и выступили в поход с белым знаменем. Точно так же в 763 г. Абдаллах ибн Мухаммад, сын Мухаммада ан-Нафс аз-Закийи, провел в Синде присягу своему отцу как халифу и распорядился надеть белую одежду и белые калансувы и выступить под белыми знаменами, но они не были символом шиитских восстаний – это был антиаббасидский цвет вообще.

Другим протестным цветом был красный, который и у нас вызывает ассоциации с мятежом и кровью. Повстанцев, отмечавших себя этим цветом, по-арабски называли ал-мухаммира («окрашивающиеся в красный цвет»), а по-персидски сурхалем («краснознаменные»). Этих повстанцев обычно связывают с маздакитами, а иногда под красным знаменем выступали хариджиты. Так, после разгрома войска хариджита Йусуфа ибн Ибрахима ал-Барма в Фергане в начале правления ал-Махди, командующий правительственным войском распорядился поставить красное знамя для хариджитов, желающих сдаться и получить помилование.

Первые годы правления ал-Махди были отмечены в Хорасане и Согде широкими народными восстаниями, часть участников которых выступала в белых одеждах. Наиболее мощным и продолжительным было восстание, руководимое Хашимом, прозванным ал-Муканна, то есть «закрытый покрывалом». Эта личность, вполне реальная, окружена массой легенд, из которых трудно извлечь действительные цели и поступки.

Он был родом из-под Мерва и занимался, по одним сведениям, отбелкой тканей (а не стиркой, как считают некоторые исследователи) или валяньем войлока. Был он, конечно, не арабом, так как ни один из арабов-завоевателей, поселившихся в Мерве, да и вообще в Хорасане, такими унизительными работами заниматься не стал бы. Его отец, а может и сам Хашим, принимал участие в восстании Абу Муслима. Позднее Хашим стал на позиции шиизма и принял участие в восстании Абдалджаббара. Некоторые средневековые авторы называют его вазиром Абдалджаббара, но то обстоятельство, что за участие в восстании его не казнили, а только заключили в темницу, говорит о том, что он не принадлежал к близкому окружению вождя восстания. В багдадской тюрьме он сталкивался с представителями разных религиозных и политических взглядов, мог познакомиться с учением о переселении душ и воплощении божественного духа в людях, а также перенять некоторые трюки от сидевших там же мошенников. Когда он бежал из багдадской тюрьмы на родину, его взгляды уже имели мало общего с исламом.

В Мервском оазисе Хашим начал пропаганду против существующей власти, утверждая, что он последнее звено в воплощении божественного начала, через Адама, Ноя, Авраама, Иисуса, Мухаммада и Абу Муслима. Он был крив на один глаз, и возможно, его лицо было обезображено еще чем-то. Во всяком случае, он носил повязку на лице, за что и получил свое прозвище Муканна. Враги утверждали, что он закрывает лицо, чтобы не отвращать людей своим уродством, а его последователи (или он сам) утверждали, что его от божественного лица исходит такой яркий свет, что может ослепить людей.

Средневековые авторы сообщают о том, что он привлекал сторонников, демонстрируя мошеннические чудеса, вплоть до низведения луны с неба в колодец, где показывал ее своим почитателям. Обвинения его средневековыми авторами в отвержении норм ислама кроме общих слов «разрешил все запрещенное» сводится к утверждению о введении общности жен, хотя за этим могло скрываться возвращение к брачным нормам, существовавшим в Хорасане до ислама.

Остается неизвестным главное – политическое и экономическое содержание проповеди Муканны. Чисто умозрительно можно предполагать, что, отвергая нормы ислама, навязанные завоевателями, он призывал возвратиться к нормам жизни прошлого, которое почти всегда представлялось светлее настоящего.

По-видимому, пропаганда ал-Муканны в Мервском оазисе под носом у наместника успеха не имела, но нашла отклик за Амударьей, в Согде. Эта область была завоевана на 60 лет позднее, чем Мервский оазис, и исламизация ее была более поверхностной, а конфессиональный состав населения пестрее. Вероятно, толчком к началу открытой пропаганды стало известие о смерти ал-Мансура, известие, которое могло придти в Мерв в начале ноября 775 г. Весной 776 г. в верховьях Кашкадарьи и ее притоков началось открытое восстание. Центром был город Кешш (ныне Шахризябз). Ал-Муканна послал туда своего зятя Ахмада ибн Умара, а затем и сам в сопровождении 36 человек благополучно миновал конные разъезды, охранявшие переправы через Амударью. Хашим не стал во главе своих вооруженных сторонников, а укрылся в крепости Санам, где-то восточнее или юго-восточнее Кешша. Здесь в окружении узкого круга преданных людей ему было легче являться воплощением божества.

Другой очаг антиарабского и антимусульманского восстания находился в Бухарском оазисе. Обычно это восстание «людей в белых одеждах» считают частью восстания ал-Муканны, но ни одного намека на то, что они признавали его главенство, не имеется. Центр восстания находился на северо-востоке оазиса в городах Наршах (Нершах) и Бумиджкет, в районе современной Вабкены. В Наршахе восстание возглавляла вдова местного владетеля, казненного Абу Муслимом, вероятно, во время подавления восстания согдийцев в 751 г., которая уже в силу этого не могла быть последовательницей ал-Муканны, объявившего себя воплощением Абу Муслима. К восстанию присоединился и владетель Бухары, бухархудат Бунийат, сын Тохшады, находившийся в Варахше, на западной окраине оазиса. Прямого участия в восстании он не принимал, но после подавления восстания его казнили, как отступника от ислама. Потомки старой дихканской элиты стремились к восстановлению старых порядков и старой веры, а простые участники восстания изгнали мусульман из своих селений.

В раджабе 159 (25.IV-24.V.776) в Бухаре появился Джабраил ибн Йахйа во главе войска, посланного на подавление восстания в Мавераннахре. Наместник Бухары попросил его помочь справиться с восставшими. Объединенные силы Джабраила ибн Йахйи и наместника Бухары осадили Наршах, затем в сражении в поле нанесли повстанцам, потерявшим до 700 человек убитыми, решительное поражение. Побежденым пришлось заключить договор, по которому они обязывались обратиться в ислам. Но едва мусульманская армия покинула район Наршаха, как восстание вспыхнуло вновь. Джабраилу пришлось задержаться в Бухарском оазисе. На этот раз восставшие не рисковали встретиться в поле, а упорно обороняли хорошо укрепленный Наршах. Только с помощью подкопа и разрушения самой мощной башни, осаждавшим удалось ворваться в город. Руководители восставших вновь заключили мирный договор с обязательством вернуться к исламу, но вскоре все, за исключением одного, были казнены. Только теперь Джабраил ибн Йахиа смог двинуться к Самарканду. Власть ал-Муканны к этому времени распространилась на территорию от Самарканда почти до Амударьи, а на западе до Нахшеба (ныне Карши).

На юге отряды муканновцев подходили к Термезу, но взять его не смогли, хотя и нанесли в поле поражение правительственному войску. Фактически в руках мусульман в начале 160 г. х. (ноябрь-декабрь 776 г.) оставался Бухарский оазис, Самарканд и небезопасная дорога между ними. Успехам муканновцев способствовало и участие на их стороне тюрков-карлуков. Столь же шатко должно было быть положение халифской власти и за Сыдарьей.

Никакие государственные заботы не могли отвлечь ал-Махди от неприятной мысли, что после его смерти власть перейдет не к сыну, а двоюродному брату Исе ибн Мусе. Внешне он целый год не проявлял к Исе никакой враждебности, нужно было подготовить почву для организации «добровольного» отказа Исы от присяги, которую принесли ему у смертного одра ал-Мунсура 24 октября 776 г.

Иса ибн Муса появился в Багдаде и остановился в ар-Русафе в доме своего дяди Мухаммада ибн Сулаймана. Ар-Русафа при ал-Махди стала центром Багдада, тогда как Круглый город как-то быстро стал нелюбимым еще при ал-Мансуре. Иса спокойно прожил несколько дней и разговаривал с ал-Махди, и тот был ровен в обращении, не проявляя никакой холодности. Спустя несколько дней Иса был на приеме у ар-Раби в той же ар-Русафе в павильоне на берегу Тигра, как вдруг появились люди, которые стали шуметь. Дверь павильона закрыли, но они стали колотить по ней дубинками и камнями, разбили ее и ворвались в павильон, требуя от Исы отказаться престолонаследования и выкрикивая в лицо ему самые грубые ругательства. Как избавились от них, не сообщается, отмечается только, что ал-Махди никак не отреагировал на прилюдные оскорбления своего двоюродного брата. Оскорблениям подвергались и члены семьи Исы, даже в присутствии ал-Махди. Особенно злобным преследователем был Мухаммад ибн Сулайман.

Когда ал-Махди убедился в решительности его сторонников, то обратился к ним с призывом аннулировать присягу Исе, стал давить на него, чтобы он сам «освободил шеи людей от бремени присяги ему». Словом, была разыграна совершенно современная политическая интрига, когда правитель уступает воле масс. Иса отказался пойти на это. Тогда у него обнаружились какие-то невыполненные финансовые обязательства, недопустимость которых ему показали судьи и правоведы. Правда, ал-Махди эта сделка обошлась недешево. Он обязался выкупить снятие присяги «с шей людей» за 10 млн дирхемов и несколько поместий в округах Верхний Заб и Каскар. Торжественная процедура «освобождения от бремени присяги» состоялась 14 ноября 776 г. в мечети ар-Русафа. Бескровная, но дорого обошедшая борьба за наследование халифской власти, затянувшаяся на 22 года, наконец, закончилась.

А тем временем восставшие продолжали развивать свой успех в районе Мавераннахра. В конце 776 г. десятитысячный отряд, посланный ал-Муканной, выбил Джабраила из Самарканда, и он отступил к Бухаре и обратился за помощью к новому наместнику Хорасана Абу Аулу, но и с этим подкреплением не смог вернуть Самарканд. Весной 777 г. восставшие осадили Нахшеб, но жители оказали серьезное сопротивление, и город взять не удалось. Это, вероятно, можно считать переломным моментом в истории восстания.

Хронология событий 777 г. очень трудна. Очевидно, что наступил период временного равновесия сил. Почувствовав себя хозяином положения, ал-Муканна продемонстрировал свой статус выпуском собственных монет. До нас дошел десяток медных монет (фельсов) с его именем. По представлениям того времени чеканка медных монет была уделом мелких правителей, значительные же правители чеканили серебро; возможно, серебряная монета была и у ал-Муканны, но будучи менее многочисленной и более ценной, после его гибели была переплавлена.

Оформление медных монет Муканны и надписи на них отличаются от надписей и их расположения на мусульманских фельсах: на одной стороне читается «Аллах повелел верность и справедливость», на другой – «Хашим – преемник (или наместник) Абу Муслима». Начертание букв свидетельствует о малой квалификации резчика штемпелей. Обращает на себя внимание отсутствие мусульманского символа веры («Нет божества кроме Аллаха…») и упоминания Мухаммада.

В то время как в Мавераннахре арабские военачальники не слишком успешно вели войну с ал-Муканной, отдельные локальные восстания вспыхивали и в центре Халифата. В 162/778–79 гг. в Джазире появился хариджит Абдассалам ибн Хашим ал-Йашкури, объявивший себя халифом. Напрасно ал-Махди увещевал его, призывая в своем послании одуматься, а местные амиры безуспешно пытались его разгромить. Только после того, как ал-Махди послал против него тысячу отборных всадников, поощренных добавкой к жалованию по тысяче дирхемов каждому, Абдассалам покинул ал-Джазиру и отступил в Сирию, к Киннасрину, где и был убит.

В том же году (по хиджре) Джурджан захватили «красные» (ал-мухаммира) под предводительством некого Абдалкаххара, но войско, посланное из Табаристана (южного Прикаспия) быстро расправилось с ним.

Ал-Махди оценил серьезность положения в Мавераннахре и направил на борьбу с ал-Муканной нового наместника Хорасана Му‘аза ибн Муслима, прибывшего в Нишапур, откуда он с многочисленным войском отправился в Бухару, ставшую центром сбора сил противников ал-Муканны. К войску ал-Му‘аза присоединилась и часть местных землевладельцев-дихканов, оставшихся верными исламу. Один из средневековых авторов определяет численность его войска в 570000 человек. Это, конечно, совершенно невероятно, эта цифра могла получиться от искажения первоначальной цифры «пятьдесят семь тысяч» или из выражения «пятьдесят или семьдесят тысяч». Вот эта численность войска – 50–70 тысяч наиболее вероятна. В составе войска было три тысячи рабочих и мастеров по изготовлению осадной техники. С этими силами Му‘аз отправился на освобождение Самарканда. Удалось это не сразу, так как кроме упорного сопротивления согдийцев осаждавшим мешали набеги тюрков, нарушавших подвоз продовольствия. Во время одного из набегов они захватили 2000 баранов. Долго сопротивляться многочисленному и хорошо подготовленному войску Му‘аза самаркандцы не смогли. Взятие Самарканда Му‘азом никак не датировано. Вероятнее всего, это произошло до начала осени 779 г.

Никаких сведений о занятии Му‘азом Кешша не имеется. Известно только, что один из главных опорных пунктов ал-Муканны, город Навакет, обороной которого командовал сын ал-Муканны, сдался на милость победителей.

К зиме 778/779 г. ал-Муканна оказался осажденным в своей укрепленной горной резиденции. Она состояла из большой нижней территории, в которой было место даже для посевов, и собственно крепости – цитадели на вершине горы, где размещался сам вождь восстания с женами и приближенными. О размерах обеих частей никаких сведений не имеется.

У ал-Муканны оставалось еще достаточно воинов, чтобы удерживать большой периметр нижнего участка, из-за чего Му‘аз не решался на штурм, а сразу приготовился к длительной осаде в зимнее время: построил жилища для своих воинов и даже бани. Осада действительно затянулась надолго. В мусульманском командовании начались разногласия. Один из военачальников, Са‘ид ал-Хараши, писал халифу, жалуясь на нерешительность командующего, и Му‘аз был смещен, и на его место был назначен ал-Хараши, который будто бы пошел на штурм нижней крепости. По другим сведениям, начался голод и верхушка осажденных вступила в переговоры с мусульманским командованием и сдала крепость на условиях помилования.

Положение ал-Муканны стало безвыходным, у него оставалась 2000 воинов, и кончались припасы. Не желая попасть живым в руки врага, он покончил самоубийством. Смерть ал-Муканны обросла различными легендами: сообщалось, что он дал яд своим женам и близким, а затем бросился в раскаленную печь, а потом из этого пламени вылетела белая птица. По другой версии, он отравился вместе со всеми, поручая своим слугам бросить его в огонь. Во всяком случае, он полностью не сгорел, так как голову его доставили ал-Махди, когда тот находился в Сирии, по-видимому весной 780 г.

Это мощное и продолжительное восстание словно отметило какую-то границу – после него Мавераннахр долго не знал восстаний подобного рода, это объясняется идеологией восстания ал-Муканны. Главным в нем была не национально-освободительная идея – согдийцы, точнее согдийские феодалы, были и на той и на другой стороне, – и не социальное движение, – в нем участвовали и мирные народные массы и феодальная верхушка. Идеологической основой его была борьба против ислама, возвращение к традиционным идеалам и образу жизни. Поражение восстания ал-Муканны было поражением антимусульманской идеологии в Мавераннахре.

Хаджжем 160 г. х. (сентябрь 777 г.) руководил ал-Махди, впервые как халиф, и был он обставлен с необычайной торжественностью и щедростью. Необычным был торжественный акт: снятие обветшавшего покрывала Ка‘бы (ал-кисва), повешенного еще умаййадом Хишамом лет сорок назад, и покрытие ее новым парчовым покрывалом.

Жителям Мекки, а затем и Медины, через которую ал-Махди проехал на обратном пути, он роздал огромную сумму денег: он будто бы привез с собой 30 млн дирхемов, и из Египта и Йемена ему привезли еще миллион динаров (около 15 млн дирхемов), которые он тоже роздал жителям священных городов. Сумма слишком огромная, чтобы ей можно было бы поверить, даже средневековый историк, приводя эти цифры, замечает: «как сообщают…». И в самом деле, 30 млн дирхемов весили бы по крайней мере 84 тонны и потребовали бы для перевозки три сотни верблюдов. Кроме денег было роздано несколько тысяч одежд (или отрезов ткани). Словом, как бы ни были преувеличены эти суммы, жители священных городов были одарены небывало щедро.

Кроме замены покрывала Ка‘бы, чем символически стиралась память о прежней династии, ал-Махди освободил от нее и кафедру проповедника в мечети Медины, заменив на ней не только украшения, но и гвозди, забитые в нее во время ремонта при Му‘авии ибн Абу Суфйане.

Из Медины он увез с собой 500 потомков ансаров, сделав их своей охраной, и установив им жалование, и наделив поместьями. В этом явно прослеживается желание создать параллель с Пророком, помощниками которого были предки этих людей.

Совершив паломничество в 778 г., ал-Махди посмотрел на дороги от Куфы до Мекки иыми глазами и распорядился благоустроить их: построить новые постоялые дворы, цистерны, водоемы и вырыть новые колодцы. Благоустройству подверглась и другая дорога паломников от Сирии до Мекки. Заодно он обратил внимание и на оборудование мечетей. Во-первых, он приказал удалить из пятничных мечетей максуры, огороженные места для халифа и амиров, которые должны были предохранять их от покушений, установленные после покушения на Му‘авию. Во-вторых, было приказано, чтобы высота мимбаров во всех пятничных мечетях не превосходила высоты мимбара Пророка в мечети Медины.

 

Новое наступление на Византию

Вместе с Халифатом ал-Махди получил от отца в наследство бесконечную и безрезультатную борьбу с Византией, начавшуюся еще при Умаре ибн ал-Хаттабе. Почти ежегодно ранней весной начиналась подготовка к летнему походу на Византию. Иногда арабским полководцам удавалось прорваться внутрь Малой Азии и даже, как в 717 г, осадить Константинополь, но, несмотря на это, граница между Халифатом и Византией в течение полутора столетий оставалась почти неизменной. По существу, все сводилось к более или менее удачным набегам, приносившим добычу и пленных, продававшихся в рабство.

В первые годы правления ал-Махди на границе не было серьезных столкновений, но в 162/776–77 г. византийцы атаковали пограничную крепость ал-Хадасу и разрушили стену. В ответ последовало наступление арабов в районе Калекалы (Арзрум), где были захвачены две крепости. Главный же удар нанесло тридцатитысячное войско ал-Хасана ибн Кахтабы, проникшего вглубь полуострова, до Анкары и Дорилеи. После успеха ал-Хасана ал-Махди начале 780 г. решил организовать поход на Византию с еще большими силами, и в конце февраля этого года остановился лагерем в дне пути северо-западнее Багдада и начал собирать войска. Возглавить этот многообещающий поход ал-Махди доверил своему сыну Харуну. Командование таким важным предприятием, естественно, повышало бы авторитет наследника престола, если бы не возраст командующего – ему только-только исполнилось 14 лет, и естественнее, казалось бы, поручить командование старшему брату, Мусе ал-Хади, которому все-таки было уже 17 лет и который был первым в порядке очереди на наследование. Но логика была здесь ни причем.

Муса и Харун были сыновьями одной матери, бывшей невольницы Хайзуран (по-персидски «Тростинка»), женщины энергичной, приобретшей большое влияние во дворце. Своего первенца она не любила и отдавала предпочтение Харуну. Муса был не очень приятным человеком. С одной стороны, его характеризовали как человека сильного, храброго, любителя литературы и щедрого, с другой – отмечали его жестокое сердце и скверный характер; видимо, отношение к нему матери и повлияло на предпочтение, оказанное Харуну.

Реальными руководителями похода стали два самых влиятельных человека в окружении ал-Махди – хаджиб ар-Раби и Йахиа ибн Халид ал-Бармаки. Именно Йахйа руководил всеми делами юного наследника: финансами, армией, ведал его канцелярией, в чем ему помогали два брата.

Странно, но о таком важном мероприятии арабские историки сохранили очень мало сведений. Не сообщается ни о размерах войска, ни о времени похода, не называется ни один из пунктов, который был бы завоеван, говорится лишь об их успехах и большой добыче. Возникает даже сомнение – был ли вообще поход в 163/780 г., не было ли это отражением другого более позднего события.

Ал-Махди не только поставил двух своих надежных советников опекать Харуна, но и сам сопровождал войско до границы с Византией. Но остается неясным, следовал ли ал-Махди за войском Харуна или, наоборот, шел впереди, обеспечивая подготовку пути, так как сообщается, что халиф разгневался на наместника Мосула и ал-Джазиры за то, что тот не подготовил дороги и мосты на его пути и места стоянок, и хотел казнить его.

Проводив войско сына, ал-Махди направился в Палестину и посетил Иерусалим, где к нему пришло известие о гибели ал-Муканны вместе с вещественным доказательством – головой мятежника. Появление ал-Махди в Палестине заставило византийцев серьезно подготовиться к возможному вторжению арабов, и, когда весной 781 г. Абдалкадир ибн Абдалхамид вторгся на византийскую территорию около ал-Хадаса, его встретило внушительное войско, насчитывавшее будто бы около 90000 воинов, в том числе и армянскую тяжелую конницу. Абдалкадир не стал даже вступать в бой и отступил. Ал-Махди был взбешен и хотел отрубить ему голову, но за него заступились – Абдалкадир был все-таки праправнуком ал-Хаттаба, отца халифа Умара, и ал-Махди ограничился его арестом.

Разобравшись с Абдалкабиром и приняв несколько административных решений, ал-Махди в июле 781 г. отправился в паломничество. В Куфе он задержался, чтобы распорядиться о сносе старого дворца Большой Исабад, сложенного из сырцового кирпича, а 15 июля присутствовал при закладке нового Исабада из обожженного кирпича, а затем отправился в Мекку, но в 360 километрах от Куфы его караван столкнулся с нехваткой воды. Отправив часть каравана продолжать путь, ал-Махди возвратился в Куфу – главным для него было организовать мощный удар по Византии.

Для нового победоносного похода сложилась очень благоприятная обстановка: в ноябре 781 г. скончался император Лев IV. Правительницей при его малолетнем сыне стала вдова Ирина. Смерть Льва IV, ярого противника иконоборчества, ободрила иконоборцев, и старая религиозная рознь разгорелась с новой силой.

Ал-Махди собрал огромное войско – 95793 воина на жаловании, к которым будто бы присоединилось около 100000 добровольцев. Во главе этого воинства вновь был поставлен Харун, хотя реальным командующим был ар-Раби‘. На содержание войска была выдана огромная сумма: 194450 динаров и 21414000 дирхемов. Пересчитав всю сумму в золотой эквивалент, мы получим примерно 7,016 т. золота.

Эта хорошо снабженная армия вышла из места сбора под Багдадом в феврале 782 г. После нескольких небольших столкновений арабы встретились с тяжелой византийской конницей (катафрактариями), обратили ее в бегство и захватили ее лагерь. Что произошло между этим сражением и началом осады Константинополя, не сообщается. При отсутствии упоминания о сражениях арабский историк говорит о 54000 убитых в боях византийцев и 2900 казненных пленных.

Разрозненные борьбой двух религиозных группировок, византийцы не смогли удержать арабскую армию, и летом она достигла берегов Босфора. Ирина начала переговоры о мире. Они, видимо, затянулись. Было заключено трехлетнее перемирие. Византия обязалась выплачивать ежегодно 64000 византийских динаров (номисм) и 502500 арабских динаров (зачем было нужно это разделение – неизвестно).

Арабская армия покинула берег Босфора 1 сентября 782 г. Согласно договору ее сопровождали византийские проводники и заложники, а по пути следования должны были действовать рынки, на которых воины могли закупить все необходимое, поскольку после заключения договора не могли грабить местное население.

Военные действия и пребывание арабской армии нанесли Малой Азии серьезный урон. Как сообщает историк начала X в. ат-Табари, для ее прокорма было забито 100000 голов крупного и мелкого рогатого скота, и множество скота и имущества было захвачено в виде добычи, которую победители увозили и угоняли с собой.

На обратном пути победители, отягощенные богатой добычей, охотно распродавали ее по необычно низким ценам. Мулов продавали менее, чем за 10 дирхемов, беспородную лошадь за 1 дирхем, кольчуга будто бы также стоила дирхем, как и 20 мечей. Поверить этим сообщениям трудно, указанные цены ниже обычных не в разы, а в десятки раз. Так клинок меча без отделки и рукоятки стоил обычно около динара, то есть около 15 дирхемов, так что 20 мечей в нормальных условиях стоили бы 300 дирхемов. Простые лошади стоили в пределах 2–5 динаров, то есть не меньше 30 дирхемов. С указанными ценами можно согласиться только если дирхемы заменить динарами. Возможно, так и было сначала, но потом при многократных восторженных пересказах динары превратились в дирхемы.

Что же дал этот поход Халифату, если исключить удовлетворенное честолюбие верхушки, 64000 динаров дани в год и захваченную в боях добычу, распроданную потом за бесценок? Почему же, стоя у самой столицы Византии, мусульманская сторона не добивалась никакого территориального преимущества, ведь в других случаях все-таки захватывали какие-то пограничные крепости и города? Получается, что мусульманская сторона не была заинтересована в территориальных приобретениях в Малой Азии.

По возвращении Харуна из победоносного похода, ал-Махди вновь привел войско к присяге ему как преемнику власти после ал-Хади и присвоил ему тронное имя ар-Рашид («идущий праведным путем»).

Это скупое сообщение, не раскрывающее деталей процедуры наречения тронным именем, свидетельствует, что престолонаследник второй очереди не сразу получал такое имя; в случае с Харуном присвоение эпитета ар-Рашид оказалось чем-то вроде присвоения в наши дни почетного звания за особые заслуги. Нужно думать, что политическая элита Халифата понимала, что превращение Харуна в ар-Рашида – шаг к укреплению его позиций на пути к престолу.

Управление Халифатом формально было распределено между ал-Хади и ар-Рашидом: первый управлял Востоком, второй – Западом, начиная от ал-Джазиры и до крайних пределов власти Халифата на западе Северной Африки. В действительности и тот и другой жили в столице, а если ал-Хади еще как-то выезжал в Хорасан в связи с подавлением мятежей, то ар-Рашид за исключением описанных выше походов столицу не покидал. Да и нужды в этом у него не было: всеми его делами ведал его воспитатель и попечитель Йахйа ибн Халид ал-Бармаки, которого средневековые источники нередко называют его вазиром.

В это же время произошли серьезные изменения в политической верхушке Халифата, к которым мы подойдем в связи с вопросом о религиозной политике ал-Махди.

 

Религиозная политика ал-Махди

Встретившись в самом начале своего правления с мощным антимусульманским восстанием в Мавераннахре, ал-Махди постарался ослабить раскол в мусульманском обществе примирением с шиитами: как мы видели, он освободил из тюрем участников восстаний, арестованных ал-Мансуром, а через два года, в 161 г. (9.Х.777–28.IX.778) сделал своим вазиром еврея Йа‘куба ибн Дауда, сторонника воинственного шиитского течения зайдитов, сына советника Насра ибн Саййара.

Это несколько ослабило напряженность внутри мусульманского общества, но, конечно, не ослабило претензий Алидов на высшую духовную власть, основанных на происхождении от Али и дочери пророка Фатимы.

Утверждая право Аббасидов на духовную власть, ал-Махди выдвинул новый аргумент вместо ссылки на завещание Абу Хашима, внука Али от Мухаммада ибн ал-Ханафии. Он обосновал это право происхождением от ал-Аббаса, дяди Мухаммада, который был старшим в роду и к моменту смерти пророка был главой рода. Это соответствовало представлениям арабов о наследовании власти в роде не от отца к сыну а от старшего брата к следующему по возрасту.

Это идеологическое новшество упоминает только один шиитский автор IX в., другие средневековые авторы молчат о ней. Видимо, оно не было оглашено официально в мечетях, как это было принято делать с важными государственными актами, а было высказано в достаточно узком кругу и существовало, так сказать, «для внутреннего употребления». К возвеличиванию ал-Аббаса приложили руку средневековые историки, не остановившиеся перед фальсификацией исторических фактов его биографии.

Конечно, ни эта, ни любая другая концепция права на власть не могла переубедить шиитов, особенно тех, кто обожествлял Али. Видимо, обострение идеологических противоречий выплеснулось в 166 г. (14.IX.782–5.IX.783) в отставке и аресте могущественного Йа‘куба ибн Дауда за симпатии и покровительство зайдитам, сторонниками которых были и его братья. Припомнились ему и секретарство отца у Насра ибн Саййара, а заодно пошла речь об исчезновении из казны 50 млн дирхемов. Йа‘куб был высечен и брошен в подземную тюрьму при дворце, где, как он вспоминал впоследствии, в темноте потерял счет времени. С его падением последовали гонения на связанных с ним людей.

Самым суровым гонениям подверглись вольнодумцы – зиндики. Понятие «зандака» очень расплывчато, оно объединяет различные формы религиозного вольномыслия, выходящего за пределы любых течений ислама. Обычно взгляды зиндиков связывают с различными иранскими верованиями: зороастризмом, маздеизмом, манихейством и даже буддизмом. Здесь не стоит углубляться в этот вопрос, поскольку имеющиеся у нас сведения о зиндиках, которых жестоко преследовали при ал-Махди, не позволяют судить о их взглядах.

Одна из первых экзекуций носила публичный характер: перед строем войска были разрезаны «книги» зиндиков, а сами они подверглись порке. Для выявления зиндиков и их наказания был назначен специальный уполномоченный. Отмечается, что особую остроту эти преследования приобрели в 167 г. (5.VIII.783–24.VII.784). Во все концы страны был разослан приказ выявлять и наказывать зиндиков. Аресты касались и людей из халифского окружения. Так, был арестован секретарь халифа ал-Мансура Йазид ибн ал-Файд. Ему, правда, удалось бежать из тюрьмы и так укрыться, что его не смогли найти. В следующем году массовые казни произошли в Багдаде. К традиционным религиям, иудаизму и христианству, ал-Махди относился снисходительно, а порой и милостиво. Так, в ответ на жалобу мосульских христиан, что мусульмане пристроили свою мечеть к их церкви так, что это мешает входу в церковь и богослужению, ал-Махди распорядился мечеть снести и вместо нее выстроил мечеть в другом месте на собственные средства. В его дворце можно было встретить прислугу, открыто носившую нательные крестики. Встретив как-то молоденькую служанку с крестиком, он не возмутился, а только пошутил, в каком приятном месте находится этот символ христианства. Впрочем, в то же время он мог принудить группу арабов-христиан из племени танух принять ислам под угрозой казни одного из них, в силу того, что ислам считался религией, ниспосланной специально для арабов.

Численность мусульманского населения постоянно росла, и это требовало расширения пятничных мечетей. В 783 г. была расширена пятничная мечеть в Мосуле за счет окружавших ее базарных лавок и мастерских, а в следующем году начались работы по расширению главной мечети в Мекке.

 

Последние годы ал-Махди

Спокойной жизни для халифа не было. В 167 г. (5.VIII.783–24.VII.784) вновь отложились горные районы Прикаспия и Джурджан. Пришлось отправить для их усмирения большую армию во главе с ал-Хади, который там и остался. А в рамадане 168 г. (17.III-15.IV.785) византийцы нарушили договор о трехлетнем перемирии и за четыре месяца до его окончания напали на пограничные районы Халифата в Малой Азии. Но, видимо, эта была местная инициатива, а не большая война с имперской армией.

Неспокойно было и в одной из богатейших провинций, в Египте. В начале 168 г. х. амиром Египта был назначен Муса ибн Мус‘аб, управлявший до того Мосулом. Взяв с собой для надежности 1000 воинов из Мосула (к которым по пути присоединилось около 3000 добровольцев), он прибыл в Египет 21 августа 784 г. Начал он свое правление решительно, потребовав от предшественника и представителей высших административных постов возвратить в казну 300 тыс. динаров. Следующий шаг восстановил против него весь Египет: он значительно увеличил земельный налог (харадж) и обложил дополнительным сбором в один дирхем лавки, мастерские на базарах и владельцев скота. Возмутились не только копты, феллахи и торговцы, но и арабы, бывшие главными землевладельцами (а харадж платили не земледельцы, а землевладельцы). В этом против него объединились и северные арабы (кайситы), и южные (йемениты).

Наиболее опасным противником оказался Дахийа ибн Мус‘аб ибн ал-Асбаг, правнук знаменитого умаййадского наместника Абдал‘азиза ибн Марвана, брата халифа Абдалмалика, и естественный враг Аббасидов. К нему-то и стекались недовольные из района ал-Хауфа.

Муса ибн Мус‘аб с египетским войском двинулся к Файуму, где находился Дахийа, но при первом серьезном столкновении 22 апреля 785 г. его египтяне бежали, а одни мосульцы не могли выстоять против более многочисленного противника, и Муса пал в этом бою.

Новый наместник Аммама ибн Амр прибыл в Египет не позднее чем через три недели. Как разрешились к этому времени отношения с местными арабами и были ли отменены нововведенные предшественником дополнительные налоги, мы не знаем. Но во всяком случае, ему пришлось продолжить борьбу с Дахийей, против которого он послал войско во главе со своим братом, но оно потерпело поражение, и командующий был убит. В зу-л-хиджжа (14.VI-13.VII.785 г.) незадачливого наместника ал-Махди заменил своим двоюродным дядей ал-Фадлом, и это было одним из последних крупных назначений ал-Махди.

У ал-Махди к этому времени созрело решение изменить свое завещание относительно порядка престолонаследования и поставить ар-Рашида первым, отодвинув ал-Хади на второе место. Чтобы избежать возможных осложнений при проведении новой присяги, ал-Махди решил заранее договориться с обиженным. Сначала он намеревался послать на переговоры кого-нибудь из родственников, но передумал и послал кого-то из своих мавлов. Ал-Хади посланца не принял. Продолжить эти переговоры ал-Махди было не суждено. Вначале вмешалась погода и случай.

Лето 785 г. выдалось тяжелым для Ирака: началась чума, уносившая жизни людей и скота, а из Аравии пришла пыльная буря. Небо затянула желтая пелена, солнце едва просматривалось оранжевым пятнышком через этот песчаный покров. Мельчайшая песчаная пыль проникала повсюду, забивалась в рот и нос, было трудно дышать.

Ал-Махди решил укрыться от этой пыли в прохладных горных долинах Западного Ирана и 24 июля 785 г. со всем своим двором выехал из Багдада, оставив управлять им верного хаджиба ар-Раби‘, и остановился в округе Масабадан в четырехстах километрах от Багдада, славившемся вкусными фруктами. С ал-Махди был и ар-Рашид. Здесь халиф устроился во дворце с садом, где любил посидеть в тени деревьев.

Прошло всего несколько дней, и 5 августа ал-Махди решил развлечься верховой охотой с собаками. В какой-то момент лошадь испугалась собак и понесла через руины древней постройки, прямо под арку ворот. Ал-Махди был высокого роста, не смог достаточно пригнуться, ударился об арку, упал на землю и в тот же день скончался. Его похоронили в саду под деревом, под которым он любил сидеть.

Неожиданная нелепая смерть сорокапятилетнего халифа вызвала немало волнений. Велик был соблазн провозгласить халифом ар-Рашида: войско, находившееся в Масабадане, присягнуло бы без раздумья, а в столице, которой управлял ар-Раби‘, это не встретило бы сопротивления. Военачальники склонялись к тому, чтобы объявить Харуна халифом и идти на Багдад, но осторожный Йахйа ибн Халид ал-Бармаки отговорил от этого и посоветовал сообщить ал-Хади о смерти отца, обращаясь к нему как к халифу. Йахйа выплатил войску жалование за два года, и воины охотно согласились идти в Багдад. Известие о смерти халифа дошло до Багдада раньше, чем туда дошло войско из Масабадана. Воины, оставшиеся в Багдаде, взбунтовались, пошли к дому ар-Раби, раскрыли двери тюрьмы, выпустили арестованных, стали требовать выплаты жалования, в знак протеста сожгли ворота и ушли. Порядок в Багдаде установился, когда прибыло войско во главе с Харуном. Йахйа ибн Халид собрал деньги, выплатил жалование за два года багдадским воинам и тем обеспечил симпатии себе и Харуну. Хайзуран была недовольна, что власть переходит к ал-Хади, и пыталась склонить Йахйу к присяге Харуну, но он отказался. Ал-Хади не торопился в Багдад, ожидая пока обстановка прояснится, и появился в столице 31 августа 785 г.

 

Халифат ал-Хади

Почти в то же самое время, когда ал-Хади в Джурджане уверился, что действительно стал халифом, 11 августа 785 г., ровно через неделю после смерти ал-Махди, в Фустат прибыл последний его наместник ал-Фадл ибн Салих, двоюродный дядя ал-Махди. И он, и египтяне могли узнать о смерти ал-Махди лишь через несколько дней. Ал-Фадл прибыл в Египет с отрядом сирийских воинов – опираться на надежность египетского войска не приходилось. Он сосредоточил свои усилия на борьбе с Дахийей. Дахийа, воодушевленный недавней победой, направился на Фустат, но потерпел поражение, отступил к оазисам западнее Нила и обратился к их жителям с предложением совместно бороться против наместника. Они сначала ответили согласием, но, удостоверившись в том, что он пренебрежительно относится к мавлам и берберам, покинули его. Оставшись с малыми силами, он был разгромлен, взят в плен и казнен в Фустате в джумаде II (9.XII.785–6.I.786). Голову казненного отослали ал-Хади, а тело распяли в Фустате.

Начало правления ал-Хади не было отмечено амнистией, с которой начинал его отец. Он продолжил преследование зиндиков, среди которых оказывались люди, вряд ли отвергавшие основы ислама. Так в тюрьму попал один из потомков Абу Талиба, потомок не от Али, а от одного из его братьев. Не чувствовали себя в безопасности и шииты.

Положение ал-Хади на вершине власти было не простым. При дворе и среди военачальников существовали сторонники ар-Рашида, симпатизировала ему и мать Хайзуран, которая к тому же вмешивалась в дела ал-Хади и бесконтрольно распоряжалась финансами, а эти немалые деньги могли идти на поддержку сторонников ар-Рашида в войске и при дворе. Более того, на приемы к ней ходили военачальники. И то, и другое раздражало ал-Хади. Он терпел ее вмешательство в течение четырех месяцев, а затем ограничил ее в расходах, а военачальникам сказал, чтобы они перестали толпиться у ее дверей, а кого увидит впредь – будет наказывать.

Разногласия, ушедшие с поверхности, не стали от того менее опасными. Появился страх отравления. Однажды ал-Хади послал матери попробовать какое-то блюдо из риса, после чего у нее начались почечные колики. Конечно, стали подозревать отравление, хотя почки могли отозваться и на большое количество острых специй.

В обстановке тайной борьбы в верхах соблазнительно было вспомнить претензии на власть и старым соперникам халифов, Алидам. Восстание в Медине началось 10–12 мая 786 г. Повод для него был совершенно тривиальным. Один из Алидов был уличен в питье вина в компании местного поэта и мавлы. Начальник полиции их арестовал, распорядился высечь и всех троих провезти по городу с веревкой на шее. Глава Алидов Медины ал-Хусайн ибн ал-Хасан ибн ал-Али потребовал освободить арестованных и сказал, что в Ираке за это не наказывают так позорно. Арестованных освободили, но ал-Хусайн ибн Али не мог простить унижение родственника. А в его окружении были шииты из Куфы, которые подговорили его восстать и, вероятно, обещали поддержку жителей своего города. В ночь на пятницу 12 мая приходившие в мечеть увидели ал-Хусайна ибн Али сидящим на мимбаре в белой одежде с обнаженным мечом. Все это символизировало разрыв с существующей властью – и белый цвет, и сиденье на мимбаре вместо введенного еще Абу Муслимом стояния. Ал-Хусайн ибн Али обратился к присутствующим с обычным призывом следовать Книге Аллаха и обычаю Пророка, и это было встречено с одобрением. В это время произошла стычка между пробиравшимся через толпу начальником полиции и двоюродными братьями ал-Хусайна, Йахйай и Идрисом, которые его и зарубили. Восставшие захватили казнохранилище (байт ал-мал), в котором находилось 10000 (по другим сведениям – 70000) динаров, предназначенных для выплаты жалования войску, и разделили их.

Однако не все мединцы поддержали восстание, двое суток вокруг мечети и в разных местах города шли стычки между «белыми» и «черными». На третий день, в воскресенье, в окрестностях Медины появился отряд правительственных войск под командованием Мубарака ат-Турки. В Медине к нему присоединились противники ал-Хусайна. После боя в центре города стороны разошлись: ал-Хусайн со своими сторонниками укрылся в мечети, а ал-Мубарак – в доме наместника. После ряда столкновений люди запросили перемирия, и бои прекратились.

Ал-Хусайн пробыл со своими сторонниками в мечети 11 дней до 24 зу-л-хиджжа (28.V.786). В это время до начала хаджжа оставалось две недели, и ал-Хусайн решил пойти со своими сторонниками в Мекку. Может быть, он хотел обратиться с призывом к более обширному кругу людей, но все окончилось трагически.

В это время из Ирака двигался караван паломников, возглавляемых Сулайманом, сыном ал-Мансура. Дорога была небезопасна из-за нападений бедуинов, поэтому паломников сопровождала многочисленная охрана под командованием сына Сулаймана. Этот караван прибыл в окрестности Мекки в четверг 8 июня, на пятый день зу-л-хиджжа. В это время с севера из Медины подошел караван ал-Хусайна ибн Али. Иракцы спешно совершили первую часть обряда паломничества – обход Ка‘абы и пробежку между холмами ас-Сафа и ал-Марва и вернулись в свой лагерь, а на следующий день вышли навстречу каравану ал-Хусайна и вступили с ним в бой на окраине священной территории Мекки в урочище ал-Фахх. Силы были неравны, и отряд ал-Хусайна был разгромлен без особого труда. Вместе с ал-Хусайном пало около 200 его сторонников. Их обезглавили, а головы отправили ал-Хади.

Победители успели возвратиться в Мекку к «дню запасания воды» (8 зу-л-хиджжа), которым начинается паломничество к Арафату. Уцелевшим в этом бою был уже упоминавшийся Идрис ибн Абдаллах ибн ал-Хасан. Он благополучно добрался до Египта, а начальник египетской почты, мавла ал-Мансура, шиит, отправил его за казенный счет на почтовых в Магриб. Пособничество бегству мятежника разгневало ал-Хади, и он казнил начальника почты. Идрис же нашел в Магрибе поддержку берберов племени зената и через год создал первое шиитское государство в районе современного Феса, где не признавалось духовное главенство Аббасидского халифа.

Лейтмотивом конца правления ал-Хади было его желание отстранить ал-Рашида от наследования власти и сделать престолонаследником своего сына Джа‘фара.

Ход восстания ал-Хусайна ибн Али ибн ал-Хасана датирован буквально по дням, другие события правления ал-Хади, к сожалению, не датированы, даже последовательность событий по имеющимся сообщениям очевидцев и участников событий не складывается в хронологическом порядке. Непонятно, когда именно ситуация недоверия и взаимных претензий переросла в открытое предложение провести присягу, по которой ар-Рашид стал бы наследником после сына ал-Хади, Джа‘фара. Ар-Рашид, кажется, был не столько субъектом, сколько объектом в этой борьбе, активным представителем его интересов являлся Йахйа ибн Халид, который в случае восшествия на престол ар-Рашида стал бы вазиром, то есть практически распорядителем финансов огромной империи, а вместе с этим к такому источнику благополучия припали бы все его родственники. Он убеждал ал-Хади не торопиться с отстранением брата, так как сын еще не совершеннолетний и не может руководить молитвой (а Джа‘фару действительно было не более 10–11 лет). Йахйа вел переговоры с ал-Хади, защищая интересы Харуна и, конечно, вербовал сторонников. В какой-то момент, чтобы отвести опасность от своего подопечного, он посоветовал ему попросить разрешения покинуть столицу и уехать на охоту. Против Харуна выступали некоторые военачальники. Доходило до того, что на приемах они не здоровались с ним и оттесняли его с почетного места. Йахйа устыдил ал-Хади, и тот посадил Харуна рядом с собой. Видимо, был момент, когда Харун согласился на выдвижение Джа‘фара на первое место и получил компенсацию в миллион динаров и какую-то часть налоговых поступлений. Этот щедрый дар можно объяснить только уступкой Харуна. Настойчивость Йахйи ибн Халида оборачивалась для него арестами. По крайней мере, можно говорить о двух арестах, при одном из них он был помещен в такую каморку, где нельзя было лечь, вытянув ноги. Вызволила его оттуда Хайзуран.

Исход борьбы оказался неожиданным. В разгар лета ал-Хади покинул знойный и душный Багдад и перебрался со всем двором в более прохладную Хадису у впадения Большого Заба в Тигр. Здесь он вскоре заболел, у него проявилось какое-то острое желудочное заболевание. Одни видели в этом язву, другие подозревали отравление. Некоторые из преданных ему военачальников собирались даже убить Йахйу ибн Халида. Состояние ал-Хади становилось все хуже, и он возвратился в Багдад, в свой дворец Исабад, где вскоре умер – 15 сентября 786 г. в возрасте около 25 лет. После него осталось два малолетних сына, которым никогда уже не довелось претендовать на престол, и четыре девочки. Молитву над ним прочитал новый халиф, Харун ар-Рашид, который едва перешагнул за 20 лет. Ему суждено было долгое правление в начале самой блестящей поры Халифата. И в ту же ночь у одной из невольниц ар-Рашида, хорезмийки, родился сын Абдаллах, которому суждено было завершить под именем ал-Мамун это блестящее пятидесятилетие (786–833).

* * *

За тридцать шесть лет правления Аббасидов арабы потеряли монопольное положение в государстве, а вместе с тем исчезло представление о том, что ислам – религия для арабов, в которую она милостиво допускает иноплеменников, продолжая считать их ниже себя – ислам интернационализировался. Это происходило не единовременно, не по какому-то декрету, но развитие шло именно в этом направлении.

В мусульманское общество включалось все больше представителей индоиранской и византийской цивилизаций. Эти люди приносили с собой новые понятия и взгляды. К наукам, связанным с исламом, знанию генеалогии и арабской поэзии присоединялись математика, химия, античная философия, занятия которыми переставали казаться одиозными и недостойными арабов.

Новшества проникали даже в такую цитадель арабизма, как язык и поэзия. Появлялись новые ритмы и образные приемы, а язык был в письменной форме зафиксирован в большом толковом арабско-арабском словаре Халила и грамматически упорядочен капитальной грамматикой перса Сибавейхи. А немного позднее на крайнем севере Халифата, в Хорезме, родился будущий великий математик, создатель алгебры, Мухаммад ал-Хорезми. Все это было процессом становления новой средневековой арабской культуры, бывшей продуктом творчества многих народов мусульманской империи.