Наверное, не хватит бумаги, чтобы отразить все вдохновение, восторженные взгляды Гоголя на Рим, особенно в первые годы его пребывания там (с 26 марта н. ст. 1837 г.). Из письма П. А. Плетневу от 27 сентября 1839 г.: «О, если б вы знали, какой там приют для того, чье сердце испытало утраты. Как наполняются там незаместимые пространства пустоты в нашей жизни! Как близко там к небу. Боже, Боже! Боже! о мой Рим. Прекрасный мой, чудесный Рим. Несчастлив тот, кто на два месяца расстался с тобой, и счастлив тот, для которого эти два месяца прошли, и он на возвратном пути к тебе. Клянусь, как ни чудесно ехать в Рим, но возвращаться в тысячу раз прекраснее».

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 133.

В этом маленьком отрывке Гоголь прибегнул к своему излюбленному приему: антитезе, противоположности – «несчастлив тот – счастлив тот».

А кто же не любит Рим? Гоголь не одинок.

О Риме в поэме американского поэта Генри Лонгфелло «Микеланджело». 1883.

<…>

Бенвенуто Челлини

Микеланджело

Бенвенуто Челлини

Микеланджело

<…>

Лонгфелло Г. Поэма «Микеланджело». 1883. В кн.: Избранное. М., 1958. С. 579, 580, 583, 627. Пер. с англ. Вс. А. Рождественского и Б. Б. Томашевского.

Генри Лонгфелло бывал в Италии. Он превосходный знаток Италии и итальянского искусства XVI века. С восхищением пишет о Риме, Неаполе, Флоренции и Венеции. Его привлекала скульптура и живопись.

Гоголь был дружен с русскими художниками в Риме. К этому подвигал его собственный дар к живописи. «Я всегда чувствовал в себе маленькую страсть к живописи», – признавался он в 1834 г. Есть фотография 1845 г., где он в кругу художников в Риме.

Многие русские художники подолгу жили и творили в Риме.

О. А. Кипренский (1782–1836). «Молодой садовник». 1817.

К. П. Брюллов (1799–1852). Жил в Италии в 1823–1835 гг. и с 1850-го по 1852 г. 120 картин приходятся на итальянский период.

Картину «Итальянское утро» (1825) подарил императрице в знак уважения от «Общества поощрения художников».

«Итальянский полдень» (1827) написал по желанию Николая I.

А. Н. Мокрицкий (1811–1871). Ученик Брюллова. «Девушка на карнавале» (Мария Джолли). 1840–1845.

П. А. Орлов (1812–1865). «Октябрьский праздник в Риме». 1851. «Итальянка с цветами». 1853. «Сцена из римского карнавала». 1859.

О. И. Тимашевский (1822–1866). «Итальянка».

Ф. А. Бронников (1827–1902). «У часовни». 1858.

К. А. Маковский (1839–1915). «Портрет Марии Михайловны Волконской». 1905.

Мария Волконская – благотворительница и активная прихожанка русской католической церкви Св. Лаврентия на Горах в Риме. Занималась переводами творений католических духовных писателей на русский язык.

Г. И. Семирадский (1843–1902). «Портрет молодой римлянки. Эскиз к картине «Фрина на празднике Посейдона в Элевсине». 1889. «Светочи христианства». 1876. (Нерон, римский император, сжигал христиан в виде факелов). «Христос и самарянка». 1890.

П. А. Сведомский (1849–1904). «Две римлянки с бубном и флейтой». 1880-е.

Академик художеств А. Н. Оленин написал историю Императорской Академии художеств с 1764-го по 1829 г. Новую обстановку и гораздо выгоднейшие условия получает Академия художеств с передачею ее в ведение министерства императорского двора. Увеличившиеся средства дозволили пансионеров отправлять за границу. В Риме устроено для них попечительство, выбор преподавателей обеспечен новыми правилами. Новый устав утвержден 30 августа 1859 г., совершенно изменено преподавание наук по двум отделениям: одно – по живописи и скульптуре, другое – по архитектуре.

Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб., 1890. Т. 1. С. 268–269.

Директорами Академии художеств были члены царской фамилии – великие князья и княгини.

Александр Филиппович Кокоринов (29 июня [10 июля] 1726, Тобольск – 10 [21]М. А. – Матфей Александрович. – Н. Б.
марта 1772, Санкт-Петербург) – русский архитектор. С 1761 года директор, с 1765 – профессор, а с 1769 – ректор Императорской Академии художеств. Был первым директором Академии художеств в лучшие годы XVIII века, в Шуваловские годы, когда покровителем просвещения был И. И. Шувалов.

Иван Иванович Шувалов (1 [12]Услышан был за благоговение.
ноября 1727, Москва – 15 [26]Даются выборочно, по Тихонравову Н. С. Тихонравов Н. С. [Список произведений Жуковского, напечатанных в разных периодических изданиях 1797–1849 гг.] Список отд. 1. С. 156–166. В списке 252 номера. Ссылка в кн.: История русской литературы XIX века. Библиографический указатель. – М.-Л., 1962. С. 336. Раздел «Справочная литература».
ноября 1797, Санкт-Петербург) – русский государственный деятель, генерал-адъютант (1760), фаворит императрицы Елизаветы Петровны, меценат, первый куратор Московского университета и президент Академии художеств.

СЭС. С. 1538.

Пётр Иванович Шувалов (1710–4 (15) января 1762) – глава русского правительства на исходе царствования Елизаветы Петровны, генерал-фельдмаршал.

СЭС. С. 1539.

В 1855 г. великая княгиня Мария Николаевна (дочь Николая I) была президентом Академии художеств.

С 1859 г. князь Гагарин Григорий Григорьевич был вице-президентом Академии художеств.

В 1873 г. президентом Академии был великий князь Владимир Александрович, а в 1890-м – великий князь Александр.

В 1873 г. по заказу великого князя Владимира Александровича художник Г. И. Семирадский написал картину «Грешница» на сюжет поэмы А. К. Толстого. Картина была удостоена золотой медали на Всемирной выставке в Вене в 1873 г.

Несомненно, Гоголь знал о связи Академии художеств с великими князьями, и был прельщен возможностью быть ближе ко двору.

Может быть, за него хлопотал граф М. Ю. Вильегорский, покровитель искусств, хозяин светского салона, придворный музыкант, гофмейстер двора. Но результата не было.

В 1839 г. попечителем над русскими художниками в Риме был Павел Иванович Кривцов (1806–1844), он же – секретарь русского посольства в Риме.

Возможно, Кривцов был в этой должности уже в 1838 г., так как в письме князю В. Ф. Одоевскому из Рима в марте 1838 г. Гоголь просит Карамзина прислать «обещанное» (вероятно, книги. – Н. Б.) с оказией – поездкой Кривцова в Рим.

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 112.

 

Неудачная попытка Гоголя занять должность секретаря при попечителе над русскими художниками в Риме

Еще в 1830 г. Гоголь посещал занятия живописью в Академии художеств в Петербурге.

3 июня он сообщил матери о своих занятиях живописью в Академии художеств и о том, что указом Правительствующего Сената утвержден в чине коллежского регистратора.

В кн.: Соколов Б. В. Н. В. Гоголь. Энциклопедия. М., 2007. С. 687.

Академии художеств создаются с начала XVII века по преимуществу стараниями монархов, желающих двинуть художество и создать в своей стране художников.

В России с императора Петра I начинаются заботы о принятии мер, содействующих развитию художеств. Пётр вызывает из-за границы граверов, живописцев, архитекторов, а затем предполагает открыть преподавание искусств в задуманной им «академии наук и курьёзных художеств». Академия художеств учредилась в 1757 г. в Петербурге. Полное учреждение Императорской Академии художеств издано уже при Екатерине II в 1763 г. (СЭС – 1764 г. – Н. Б.) со средствами 60 тыс. руб. в год. В 1812 г. Академию художеств причислили к министерству народного просвещения.

В письме В. А. Жуковского А. А. Иванову от 2 января 1839 г. из Рима Кривцов упоминается в роли секретаря посольства:

«Милостивый государь мой Александр Андреевич! Его Императорское Высочество Государь наследник благоговолил взять вашу картину «Явление Спасителя Иоанну Крестителю» на следующем основании.

Сумма, назначенная вам за сию картину, будет уплачена в течении (так в тексте. – Н. Б.) трех лет по три тысячи рублей в год, что составит полученные вами девять тысяч. Три тысячи вы получите теперь от Павла Ивановича Кривцова, и к нему же имеете обращаться в начале каждого года для получения означенных денег согласно с означенным распоряжением.

С истинным почтением имею честь быть, милостивый государь, вашим покорным слугою.

В. Жуковский.

2 генваря 1839 г.

Его благородию А. А. Иванову. С подлинника верно: П. Кривцов.

Исторический архив в СПб. Ф. 522. Оп. 1. Ед. хр. 21. Л. 2.

В кн.: Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 199–200.

Оказалось, что попечителю требуется секретарь, и Гоголь претендует на эту должность. Начинается переписка, в основном из Рима, с разными лицами – В. Ф. Одоевским, М. П. Погодиным, С. Т. Аксаковым, Н. М. Языковым, А. А. Ивановым – о нечистых проделках Кривцова в связи с этим. Нельзя пройти мимо этой истории из-за подробного пояснения позиции Гоголя в этом важном для него деле (постоянный заработок и пребывание в Риме), исходящей из его писем.

Гоголь – В. А. Жуковскому из Москвы. 3 мая 1840 г.

«Теперь должен я повергнуть к ногам вашим просьбу… Кривцов получил, как вам известно, место директора основывающейся ныне в Риме нашей Академии художеств с 20 тысячами жалованья в год. Так как при директорах всегда бывает конференц-секретарь, то почему не сделаться мне секретарем его»

Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 219.

Письмо П. А. Плетнева В. А. Жуковскому из Санкт-Петербурга. 9 августа 1840 г.

«…Гоголь желает занять место в Риме при Кривцове, назначенном в начальники русских художников в Италии. Это дало бы ему рублей тысячу серебром, и он благословил бы Провидение, посвятив себя единственно литературной работе».

Соч. и переписка П. А. Плетнева. СПб., 1885. Т. 3. С. 552.

В письме М. П. Погодину из Рима 17 октября н. ст. 1840 г. Гоголь писал:

«…Никаких известий из Петербурга: надеяться ли мне на место при Кривцове. По намерениям Кривцова, о которых я узнал здесь, мне нечего надеяться, потому что Кривцов искал на это место европейской знаменитости по части художеств. Он хотел иметь немца Шадова, директора Дюссельдорфской Академии художеств, которому тоже хотелось, а потом даже хотел предложить Обервеку (Овербеку. – Н. Б.), чтобы прикрыть натурально свое по этой части невежество и придать более весу своему месту. Но Бог с ним со всем этим. Я равнодушен теперь к этому. К чему мне это послужит. На квартиру да на лекарство разве? На две вещи равные ничтожностью и бесполезностью. Если к ним не присоединится третья, венчающая всё, что влачится на свете».

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 143.

Примечание Воропаева, Виноградова к с. 143.

«Гоголь хлопотал о должности секретаря при П. И. Кривцове, назначенном начальником над русскими художниками в Риме. Взамен этого Кривцов предложил Гоголю место «библиотекаря еще покамест несуществующей библиотеки» (Письмо Гоголя к А. А. Иванову от 20 сентября н. ст. 1841 г.).

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 552.

В письме С. Т. Аксакову из Рима 28 декабря н. ст. 1840 г. Гоголь дает уничтожающую характеристику Кривцову:

«…Я, кажется, не получу места, о котором – помните? – мы хлопотали и которое могло бы обеспечить мое пребывание в Риме. Я почти, признаюсь, это предвидел, потому что Кривцова, который надул всех, я разгадал почти с первого взгляда. Это человек, который слишком любит только одного себя и прикинулся любящим и то и се, потому только, чтобы посредством этого более удовлетворять своей страсти, т. е. любви к самому себе. Он мною дорожит столько же, как тряпкой. Ему нужно иметь при себе непременно какую-нибудь европейскую знаменитость в художественном мире, в достоинство внутреннее которого он хотя, может быть, и сам не верит, но верит в разнесшуюся его знаменитость; ибо ему – что весьма естественно – хочется разыграть со всем блеском ту роль, которую он не очень смыслит. Но Бог с ним! я рад всему, всему, что ни случается со мною в жизни и, как погляжу я только, к каким чудным пользам и благу вело меня то, что называют в свете неудачами, то растроганная душа моя не находит слов благодарить невидимую руку, ведущую меня…»

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. С. 145.

А. А. Иванову.

Ганау. Германия. Сентя<бря> 20 <н. ст. 1841.> «…Да кстати о том, что у вас делается. Кривцов твердо уверен, что я ищу у него места, и сказал Жуковскому, что он для меня приберег удивительное место <…>, место библиотекаря еще покамест не существующей библиотеки. Итак, вы видите, что у вас штат готовится огромный и на широкую ногу. Я, однако же, как вы сами догадаетесь, за место поблагодарил, сказавши, что хотя бы Кривцов предложил мне и свое собственное место, то и его бы [то и тогда] не взял, по причине других дел и занятий».

Летопись жизни и творчества Н. В. Гоголя. В кн.: Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 655.

Возможно, сама идея библиотеки для художников исходила от Гоголя и подбор книг, отправленных в Рим Погодиным в июле 1841 г., был тоже его.

Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 242.

В письме к Н. М. Языкову из Дюссельдорфа 5 октября н. ст. 1843 г. Гоголь называет Кривцова и Иванова «депо» в Риме, куда можно отправлять книги (Кавычки наши. – Н. Б.)

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 212.

Можно лишь предположить, что имя-отчество Кривцова (Павел Иванович) и что он его, Гоголя, надул (то есть обманул его ожидания, морочил голову, дурачил), имеет какое-то родство с Павлом Ивановичем Чичиковым, который в молодости надул повытчика (не женился на его дочери). Может быть, история с надувательством Кривцова запала в душу писателя, и он высказался по-своему об этом человеке.

Гоголь был знаком с иностранными художниками: Овербек, Тенерани, Торвальдсен, с римским поэтом Дж. Белли, любителем живого разговорного языка, и др.

С. П. Шевырев писал в 1840 г.: «Известно, что наш Иванов в последнее время сошелся со славным живописцем Овербеком, представителем школы так называемых пуристов. Он во многом следует его советам и сочувствует направлению, какое Овербек дает искусству, стараясь возвратить его к первоначальному спокойствию древних школ».

Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 215–216.

 

Овербек (Johann Friedrich Overbeck) (1789–1869)

[29]

Один из членов римского кружка немецких художников 10–30 годов, т. н. «назареев», стремящихся возродить средневековую традицию религиозной живописи и во имя нее боровшихся с французским классицизмом.

Прим. В. Л. Комаровича в кн.: Григорович. Литературные воспоминания. Л., 1928. С. 361.

Гоголь бывал в мастерской Овербека в Риме. Туда же сопровождал Смирнову (включил это в программу ее визита). Картины Овербека находятся в музее г. Любека (Германия). Одна из картин называется «Вход Иисуса Христа в Иерусалим». Еще одна – «Союз религии с искусствами».

«На днях у нас в Риме выставлен был четырнадцатилетний труд Овербека «Торжество христианской религии в изящных искусствах». Мнение А. А. Иванова: «Вот и Овербек! Как ни глубокомысленен, а замкнулся тоже в темноту, не достигнув совершенства в аллегории, впрочем, немногим удававшейся».

Письмо А. А. Иванова отцу от 27 июня 1840 г. Рим. В кн.: Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 222–223.

 

Гоголь о Риме

Гоголь писал из Рима Балабиной 3/15 марта 1838 г.: «…Как вам самой известно, новизна не свойственна Риму, здесь всё древнее: Рим, папа, церкви, картины. Мне кажется, новизна изобретена теми, кто скучает, но вы же знаете сами, что никто не может соскучиться в Риме, кроме тех, у кого душа холодна, как у жителей Петербурга, особенно у его чиновников, бесчисленных, как песок морской. Здесь всё пребывает в добром здравии: Сан-Пиетро, Монте-Пинчо, Колизей и много других ваших друзей шлют вам привет. Пьяцца Барберини также нижайше вам кланяется. Бедняжка! она теперь совсем пустынна; лишь покрытые мохом безносые тритоны, как обычно, извергают все время вверх воду, оплакивая привычку прекрасной северной синьоры, которая часто слушала у окна их меланхолический ропот и часто принимала его за шум дождя. Козы и скульптуры прогуливаются, синьора, по улице Феличе, где моя комната (№ 126, верхний этаж). <…> Колизей очень настроен против вашей милости. Из-за этого я к нему не иду, так как он всегда спрашивает: «Скажите-ка мне, дорогой человечище (он всегда зовет меня так), что делает сейчас моя дама синьора Мария? Она поклялась на алтаре любить меня вечно, а между тем молчит и не хочет меня знать, скажите, что же это?» – и я отвечаю: «Не знаю», а он говорит: «Скажите, почему она больше меня не любит?» – и я отвечаю: «Вы слишком стары, синьор Колизей». А он, услышав эти слова, хмурит брови, его лоб делается гневным и суровым, а его трещины – это морщины старости – кажутся мне тогда мрачными и угрожающими, так что я испытываю страх и ухожу испуганный. Пожалуйста, моя светлейшая синьора, не забывайте ваше обещание: пишите! Доставьте нам большое удовольствие. Тени Ромула, Сципиона, Августа, все вам за это будут признательны, а я больше всех».

В кн.: Соколов Б. В. Н. В. Гоголь. Энциклопедия. М., 2007. С. 504–505.

П. В. Анненков, близко общавшийся с Гоголем в Риме, так комментирует Рим в своих воспоминаниях: «Важное значение города Рима в жизни Гоголя еще не вполне исследовано. Памятником и свидетельством его воззрения на папскую столицу времен Григория XVI может служить превосходная его статья «Рим», в которой должно удивляться не завязке или характерам (их почти и нет), а чудному противупоставлению двух народностей, французской и итальянской, где Гоголь явился столь же глубоким этнографом, сколько и великим живописцем-поэтом… Под воззрение свое на Рим Гоголь начал подводить в эту эпоху и свои суждения вообще о предметах нравственного свойства, свой образ мыслей и, наконец, жизнь свою. Так, взлелеянный уединением Рима, он весь предался творчеству и перестал читать и заботиться о том, что делается в остальной Европе. Он сам говорил, что в известные эпохи одна хорошая книга достаточна для наполнения всей жизни человека. В Риме он только перечитывал любимые места из Данте, «Илиады» Гнедича и стихотворений Пушкина.

Это было совершенно вровень, так сказать, с городом, который, под управлением папы Григория XVI, обращен был официально и формально только к прошлому. Добродушный пастырь этот, так ласково улыбавшийся народу при церемониальных поездках и с такой любовью благословлявший его, умел остановить все новые почки европейской образованности и европейских стремлений, завязавшиеся в его пастве, и, когда умер, они еще поражены были онемением. О том, какими средствами достиг он своей цели, никто из иностранцев не спрашивал. Это составляло домашнюю тайну римлян, до которой никому особенного дела не было.

Гоголь, вероятно, знал ее: это видно даже по намекам в его статье, где мнение народа о господствующем клерикальном сословии нисколько не скрыто; но она не тревожила его, потому что если не оправдывалaсь, то, по крайней мере, объяснялась воззрением на Рим. Вот собственные его слова из статьи: «Самое духовное правительство, этот странный, уцелевший призрак минувших времен, осталось как будто для того, чтобы сохранить народ от постороннего влияния… чтобы до времени, в тишине таилась его гордая народность». Последующие события доказали, что народ не был сохранен от постороннего влияния (намек на революцию 1848 г. – Б. С.), и подтвердили убедительным образом старую истину, что государство, находящееся в Европе, не может убежать от Европы…

Стремление римского населения сделаться причастником общих благ просвещения и развития признается теперь законным почти всеми; но оно жило во многих сердцах и тогда. Гоголь знал это, но встречал явление с некоторой грустью. Помню, раз на мое замечание, «что, вероятно, в самом Риме есть люди, которые иначе смотрят на него, чем мы с ним», Гоголь отвечал почти со вздохом: «Ах, да, батюшка, есть, есть такие». Далее он не продолжал.

Видно было, что утрата некоторых старых обычаев, прозреваемая им в будущем и почти неизбежная при новых стремлениях, поражала его неприятным образом. Он был влюблен, смею сказать, в свое воззрение на Рим, да тут же действовал отчасти и малороссийский элемент, всегда охотно обращенный к тому, что носит печать стародавнего или его напоминает. Зато уж и Францию, которую считал родоначальницей легкомысленного презрения к поэзии прошлого, начинал он ненавидеть от всей души…»

В кн.: Соколов Б. В. Н. В. Гоголь. Энциклопедия. М., 2007. С. 506–507.

Гоголь – В. А. Жуковскому из Рима, 30 октября 1837 г.

«…Но как будто с целью всемогущая рука промысла бросила меня под сверкающее небо Италии, чтобы я забыл о горе, о людях, о всем, и весь впился в ее роскошные красы. Она заменила мне все.

Я весел. Душа моя светла. Тружусь и спешу всеми силами совершить труд мой. Жизни! Жизни! Еще бы жизни! Я ничего еще не сделал, что́ бы было достойно вашего трогательного расположения».

Вересаев В. Соч. в 4 т. Гоголь в жизни. М., 1990. Т. 4. С. 29.

В этом письме Гоголь назвал Италию «Моя душенька, моя красавица»

Он не мог устоять перед обаянием южной красавицы. «Впился» – глагол многозначительный.

Гоголь влюблен в древний Рим. Памятники для него – живые существа.

Гоголь поглощал Италию, вбирая ее в себя, как воздух.

 

Гоголь о бессоннице Золотарева в Риме

И. Ф. Золотарев жил с Гоголем в 1837-м и 1838-м гг. в Риме. Жили они на одной квартире и виделись постоянно в течение почти двух лет. Это была лучшая пора в жизни Гоголя. Он был полон жизни: веселый, разговорчивый, он был весь, так сказать, охвачен красотою римской природы и подавлен массою памятников искусства, которыми был окружен. До какой степени Гоголь был увлечен Римом, указывает эпизод, происшедший при самом приезде Золотарева в Рим.

«Первое время, – рассказывал Золотарев, – от новости ли впечатлений, от переутомления дорогой, я совершенно лишился сна. Пожаловался я на это как-то Гоголю. Вместо сочувствия к моему тяжелому положению, он пришел в восторг. «Как ты счастлив, Иван, – воскликнул он, – что не можешь спать!.. Твоя бессонница указывает на то, что у тебя артистическая натура, так как ты приехал в Рим, и он так поразил тебя, что ты не можешь спать от охвативших тебя впечатлений природы и искусства. И после этого ты еще не будешь себя считать счастливым!» Убеждать в действительной причине моей бессонницы великого энтузиаста, целые дни без отдыха проводившего в созерцании римской природы и памятников вечного города, я счел бесполезным».

Однако уже в эти годы намечалось в Гоголе кое-что из тех черт, которые сделались господствующими в последний период его жизни.

Во-первых, он был крайне религиозен, часто посещал церкви и любил видеть проявления религиозности в других.

Во-вторых, на него находил иногда род столбняка какого-то: вдруг среди оживленного, веселого разговора замолчит, и слова от него не добьешься. Являлось это у него, по-видимому, беспричинно.

Вересаев В. В. Сочинения в 4 томах. Гоголь в жизни. М., 1990. Т. 4. С. 29–30.

И. Ф. Золотарев по записи К. Одоевского. Исторический вестник, 1893. I, 36.

 

П. В. Анненков о бессоннице Гоголя в Риме

Одно обстоятельство только тревожило меня, возбуждая при этом сильное беспокойное чувство, которое выразить я, однако же, не смел перед Гоголем, а именно, тогдашняя его причуда – проводить иногда добрую часть ночи, дремля на диване и не ложась в постель. Поводом к такому образу жизни могла быть, во-первых, опасная болезнь, недавно им выдержанная и сильно напугавшая его, а, во-вторых, боязнь обморока и замирания, которым он, как говорят, действительно был подвержен.

Как бы то ни было, но открыть секрет Гоголя, даже из благодушного желания пособить ему, значило нанести глубочайшую рану его сердцу. Таким образом, Гоголь довольно часто, а к концу все чаще и чаще, приходил в мою комнату, садился на узенький плетеный диван из соломы, опускал голову на руку и дремал долго после того, как я уже был в постели и тушил свечу.

Затем переходил он к себе на цыпочках и также точно усаживался на своем собственном соломенном диванчике вплоть до света, а со светом взбивал и разметывал свою постель для того, чтобы общая наша служанка, прибиравшая комнаты, не могла иметь подозрение о капризе жильца своего, в чем, однако же, успел весьма мало, как и следовало ожидать. Конечно, тут еще нельзя искать обыкновенных приемов аскетического настроения, развившегося впоследствии у Гоголя до необычайной степени, но путь для них был уже намечен. Впрочем, все умерялось еще тогда наслаждениями художнической созерцательной жизни, и самая бессонница, вызванная мнительностью, имела подчас поэтическую обстановку. Так, однажды во Фраскати мы долго разговаривали, сидя на окне локанды, глядя в темное голубое небо и прислушиваясь к шуму фонтана, который журчал на дворе. Беседа шла преимущественно об отечестве; Гоголь по временам вдыхал в себя ароматический запах итальянской ночи и при воспоминании о некоторых явлениях нашего быта проговаривал задумчиво: «А может быть, все так и нужно покамест». Вообще мысль о России была в то время, вместе с мыслью о Риме, живейшей частью его существования. Он вполне был прав, утверждая впоследствии, что никогда так много не думал об отечестве, как вдали от него, и никогда не был так связан с ним, как живя на чужой почве: чувство, испытываемое многими людьми с гораздо меньшими способностями и меньшим призванием, чем Гоголь.

Между тем кроткая свежесть ночи, тишина ее и однообразный плеск фонтана погрузили меня в дремоту: я заснул на окне в то самое время, как мне казалось, что все еще слышу голос фонтана и различаю шепот собеседника… Вероятно, Гоголь также продремал всю ночь на окне, потому что он разбудил меня поутру точно в том виде и костюме, как был накануне.

Вересаев В. В. Сочинения в 4 томах. Гоголь в жизни. М., 1990. Т. 4. С. 147, 148.

Стендаль также пишет: «Мы беспрерывно в движении; мы словно алчем все повидать и каждый вечер возвращаемся домой страшно утомленные».

Собр. соч. в 15 т. Прогулки по Риму. М., 1959. Т. 10. С. 13.

 

Иванов Александр Андреевич (1806–1858)

Ближайшим духовным братом Гоголя был А. А. Иванов.

После окончания московской Академии художеств, чьим профессором был его отец, А. А. Иванов был послан в Италию на средства Общества поощрения художеств. В 1830 г. поселился в Риме. После этого, с 1837 г., А. А. Иванов начинает работу над грандиозным полотном «Явление Мессии (Явление Христа народу)», первые наброски к которой были сделаны еще в 1833 г. А. А. Иванов выполнил несколько сот этюдов к «Явлению Мессии», многие из которых фактически представляли собой полноценные картины. Он также создал «библейские эскизы» для фресок, которые так и не были написаны.

В 1858 г. А. А. Иванов вернулся из Италии и в мае показал «Явление Христа народу» в галерее Зимнего дворца и в Академии художеств, но на публику картина не произвела особо сильного впечатления. Вскоре А. А. Иванов умер от холеры, прожив на родине всего лишь два месяца. После смерти художника его главное полотно имело большой успех и было помещено в Третьяковскую галерею.

Гоголь познакомился и подружился с А. А. Ивановым в Италии в конце 1838 г. и посвятил ему статью «Исторический живописец Иванов» в книге «Выбранные места из переписки с друзьями». Там Гоголь утверждал: «Теперь все чувствуют нелепость упрека в медленности и лени такому художнику, который, как труженик, сидел всю жизнь свою над работою и позабыл даже, существует ли на свете какое-нибудь наслаждение, кроме работы. С производством этой картины связалось собственное душевное дело художника – явление, слишком редкое в мире».

Гоголь брал пример с А. А. Иванова в работе над вторым томом «Мертвых душ».

Как свидетельствует Ф. И. Иордан, А. А. Иванов относился к Гоголю с огромным почтением: «А. А. Иванов была странная личность; он всегда улыбался и в Гоголе видел какого-то пророка. Гоголь давал ему наставления, которые он рабски слушал. Я и Моллер, всегдашние вечерние посетители Гоголя, были в его глазах ничто перед Гоголем, и я душевно смеялся над его увлечением… В Риме у нас образовался свой особый кружок, совершенно отдельный от прочих русских художников. К этому кружку принадлежали: Иванов, Моллер и я; центром же и душой всего был Гоголь, которого мы все уважали и любили. Иванов к Гоголю относился не только с еще большим почтением, чем мы все, но даже (особенно в тридцатых и в начале сороковых годов) с каким-то подобострастием. <…> В первые годы Гоголь всех оживлял и занимал.

Про свои работы ни Гоголь, ни Иванов, – эта неразлучная парочка, – никогда не разговаривали с нами. Впрочем, может быть, они про них рассуждали друг с дружкой, наедине, когда нас там не было». В картине «Явление Христа народу» Иванов изобразил Гоголя в фигуре ближайшего к Иисусу.

В кн.: Соколов Б. В. Н. В. Гоголь. Энциклопедия. М., 2007. С. 250–255.

Гоголь – А. А. Иванову.

<Август н. ст. 1842. Гастейн.>

«Что с вами делается, милый и добрый Александр Андреевич? Известите меня о себе хотя одною строчкою… Я собирался к вам ехать со дня на день и не мог, по причине нездоровья и моего, и Языкова. Ради бога, мужайтесь и будьте бодры! Болезнь ваша, конечно, тягостна для вас, но не опасна. Нагноение в глазах случалось у многих, которых я знал, и, слава богу, всё это проходило. Это не глазное ослабление, не глазная собственно болезнь, и ничего ею не может быть повреждено в глазах. Не беспокойтесь ни о чем, и Боже вас сохрани предаться какому-нибудь унынию. В жизни нашей много бед, но все они даются нам как временное испытание, и верьте, что мы никогда не можем знать вначале, какое благодетельное следствие принесет нам то, что нам казалось жестоким несчастием. Во имя нашей дружбы и моей искренней, теплой любви к вам, я молю вас дать веру словам сим. Как только мне будет лучше, я сейчас приеду к вам. А до того, ради Бога, будьте тверды духом! Обнимаю вас всею душою.

Вам преданный Гоголь».

В кн.: Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 222–223.

Интересен отзыв князя Д. А. Оболенского о знакомстве своем с художником.

«Судя по письмам Гоголя, я предполагал в Иванове глубокие религиозные убеждения, но, к удивлению своему, заметил, что в этом отношении в нем произошла важная перемена. Впоследствии я узнал, что действительно в духовной борьбе, через которую он, по словам Гоголя, проходил, он изнемог и впал в безверие, но на этом остановиться не мог, искал разрешения своих сомнений в учении германских философов, но не нашел успокоения…».

В кн.: Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 681–582.

Говорить об общности взглядов Гоголя и Иванова можно было бы много. Упомянем прежде всего о том, что именно Гоголь стал одним из первых сотрудников министра народного просвещения С. С. Уварова, провозгласившего в своей деятельности ряд основополагающих принципов народного образования… истинно русские хранительные начала православия, самодержавия и народности. Верность долгу, преданность религии и привязанность к Отечеству и государю… более всего объединяли Гоголя и Иванова. Почва для сближения Гоголя и Иванова отчасти была подготовлена и постоянным интересом Гоголя к живописи, и его собственными опытами в этой области, которым он отдал дань задолго до знакомства с Ивановым.

Продолжительное пребывание Гоголя в Италии тоже отчасти объясняется его увлечением живописью.

<…>

Еще в Нежине он был воспитанником художника Академии К. С. Павлова. Многочисленные письма Гоголя из Рима 1838–1839 гг. ясно свидетельствуют о его интересе к итальянской живописи. В Италии Гоголь не переставал рисовать и сам. <…> Иванов считал его по преимуществу «теоретиком» в живописи. Называть так Гоголя у Иванова, как увидим, были вполне определенные причины. Знакомство Гоголя и Иванова началось в Риме в конце 1830-х годов. Судя по всему, их взаимоотношения носили глубоко творческий характер. Можно утверждать, что Гоголь участвовал в разработке замысла главного труда художника, картины «Явление Мессии», начатой в большом размере одновременно с приездом Гоголя в Рим весной 1837 г. и создававшейся в целом почти четверть века (с 1832-го по 1857 г.).

В кн.: Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001.С. 671.

И. А. Виноградов в своей книге представляет читателю творческую перекличку Гоголя-писателя и Иванова-художника, то есть сопоставляет гоголевские тексты и ивановские художества.

<…>

«Во второй половине 1830-х годов, с приездом в Рим Гоголя, в творчестве Иванова появляется новый, неожиданный для него жанр – популярный тогда в Европе tableaux de genre – «жанровая картина», изображение «нравов или случайностей», сцен из простого, повседневного быта современного общества. Неожиданным для Иванова этот жанр был потому, что о «хорошеньких сценах» tableaux de genre сам он всегда отзывался резко критически – как о «рабских копиях с натуры, лишенных всякого содержания», «пестрых картинках», – видя в них для художника «совершенное разрушение… размен всех сил на мелочи и вздоры в угодность развратной публике». В 1833 году в письме к В. И. Григоровичу, секретарю Академии художеств, Иванов даже предлагал «наблюдать, чтобы как можно менее было у нас портретных живописцев и tableaux de genre и другой сволочи». И вот с 1838 года ненавистный tableaux de genre вдруг появляется в работах самого Иванова. Объяснение этого противоречия один из исследователей творчества художника Н. Г. Машковцев предложил искать именно в общении Иванова с Гоголем, считая, что ивановским акварелям Гоголь «не только дал сюжеты, но и их психологическую разработку, заинтересовал ими художника и настоял на их реализации». В связи с этим Машковцев указал на общую близость ивановских акварелей картинам создававшейся в те же годы Гоголем повести «Рим», а, кроме того, заметил, что в новых работах Иванова «есть даже черты юмора, ранее совершенно чуждые художнику». Вероятно, Гоголь, познакомившийся еще в первой половине 1830-х годов с «отцом русского бытового жанра» А. Г. Венециановым, способствовал определенному пересмотру взглядов Иванова на проблему соотношения картин высокого, «эпохического» содержания с современной «жанровой картиной». Как известно, сам писатель неоднократно указывал на наличие в его «смешных», тесно связанных с современностью произведениях вполне серьезного содержания – например, в комедии «Ревизор» идеи Второго Пришествия Христа и Страшного Суда. Гоголь убедил, вероятно, Иванова в том, что «историзм», т. е. глубокое содержание, кроется подчас и в самой повседневности. Во второй редакции повести «Портрет» Гоголь писал об идеальном художнике: «Высоким внутренним инстинктом почуял он присутствие мысли в каждом предмете; постигнул сам собой истинное значение слова: историческая живопись; постигнул, почему простую головку, простой портрет Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана, Корреджио можно назвать историческою живописью, и почему огромная картина исторического содержания все-таки будет tableaux de genre, несмотря на все притязанья художника на историческую живопись».

Судя по всему, этот урок Гоголя был усвоен Ивановым. В то же время несомненно и то, что Иванов, при его весьма критическом отношении к tableaux de genre (сохранившемся у него, кстати, до конца жизни), мог приняться за бытовые, «жанровые» картины лишь в том случае, если их содержание не уступало содержанию картин высокого жанра – его работам из Священного Писания или российской истории. Именно такими жанровыми картинами, исполненными «достойного» для исторического живописца смысла, и стали, – в наибольшей, среди других ивановских «жанров», мере, – с одной стороны, рисунки художника к немой сцене «Ревизора», с другой – акварель «Октябрьский праздник в Риме. Сцена в лоджии. (Приглашение к танцу)». Обратим внимание на многочисленные композиционные соответствия между акварелью «Октябрьский праздник» и «Явлением Мессии». Акварель как бы зеркально, с обратной перспективой повторяет картину. Высокой фигуре Иоанна Крестителя, держащего крест, соответствует здесь долговязый англичанин с тростью в руке; за спиной его четыре господина в шляпах напоминают четырех апостолов за спиной Иоанна Предтечи. Образам опирающегося на палку старика и юноши, выходящих из воды, в левом нижнем углу картины, отвечают здесь фигуры сидящей старухи и стоящей за ее стулом девушки в углу справа. М. М. Алленов отмечает, что мотив сопоставления юности и старости в группе старика и мальчика, выходящих из воды, получил законченное оформление именно в пору знакомства Иванова с Гоголем. Исследователь усматривает родство этого сопоставления со строками шестой, «плюшкинской» главы гоголевской поэмы, с противопоставлением здесь юности и «бесчеловечной старости». Далее. Группа женщин слева на акварели напоминает группу сходящих с холма фарисеев в картине. Два возвышающихся над ними воина-всадника угадываются в акварели в фигурах двух господ в цилиндрах в находящейся неподалеку соседней лоджии. На месте же Спасителя изображен в акварели Колизей – римский цирк, политый кровью христианских мучеников, отдаваемых на съедение зверям. Каков же смысл ивановской акварели и как она соотносится с «Явлением Мессии»? В дневнике Ф. В. Чижова, проживавшего в Риме и общавшегося с Гоголем и Ивановым, сохранилась запись от 8 декабря 1842 года об этой акварели: «…Сейчас возвратился я из мастерской Александра Андреевича Иванова. Он показывал мне два своих рисунка, приготовляемые им для <великой княгини> Марии Николаевны. Он не знает, какой выбрать. Один представляет римский танец il sospiro <вздох; ит.>. Дело состоит в том, что одна девушка стоит на коленях, кругом нее танцует другая; стоящая на коленях вздыхает, та, которая танцует, спрашивает: кто украл у тебя сердце, та в ответ показывает на кого-нибудь из зрителей, и тот волею или неволею должен пуститься в пляску. Последний момент изображен на картинке: девушка показала на длинного англичанина, и другая тащит его насильно. Все присутствующие хохочут. Другая – простое пиршество римлян на Роnte mol о… Я, когда посмотрел обе картинки, – выбрал последнюю… Приходит Гоголь и диктаторским тоном произносит приговор в пользу первой, говоря, что она в сравнении с тою – историческая картина, а та genre, что тут каждое лицо требует отдельного выражения, а там группы. Одним словом, что первая выше последней, и во всем этом у него был решительный приговор и никакого внимания к бедному моему суждению». Таким образом, оказывается, и в судьбе этой акварели принимал непосредственное участие Гоголь.

Очевидно, что в представлении о поэте, художнике как настоящем «пророке», призванном противостоять обольщениям и соблазнам мира, ведущим к духовной и физической смерти, Гоголь обрел себе в Иванове единомышленника. Подобно Гоголю, ниспадение и «обмирщение» пророка Иванов осмысливает прямо в свете грехопадения Адама».

В кн.: Виноградов И. А. Александр Иванов в письмах, документах, воспоминаниях. М., 2001. С. 686–689, 694.

Упиваясь древностью и красотой Рима, интересовался ли Гоголь современностью?

Когда кто-то намекнул ему на грядущие революции в Европе, он кратко ответил, что об этом мнении знает, но, как и Шеллинг, был против революций. После революции 1848 г. перестал ездить по свету, с декабря 1848 г. поселился в Москве у графа А. П. Толстого на Никитском бульваре, потому что граф «любил тишину».

Но еще раз вернемся в Рим, на виллу Зинаиды Волконской, где Гоголь мог слышать недовольные речи гвардейских русских офицеров в отношении Николая I. Он слушал, впитывал в себя, но всегда оставался доброжелательным к власти. Один только раз он позволил себе высказаться жестко о России в беседе с двумя польскими ксендзами, что Россия будто бы колосс на глиняных ногах, сверху давит сила, но нет внутри духа.

В целом же он всю жизнь придерживался охранительных начал.

Для многих русских, приехавших в Рим, Гоголь был незаменимым путеводителем, глубоко знающим и любящим историю итальянского искусства. Он составлял план посещений наиболее известных достопримечательностей города.

Жуковский прибыл в Рим в декабре 1838 г. в сопровождении наследника престола; Погодин – в марте н. ст. 1839 г.; Анненков – в мае 1841 г.

А. О. Смирнова приехала в Рим в конце января 1843 г. по приглашению Гоголя. Он показал ей Вечный город, особенно выделяя храм Св. Петра.

Он составил Записку о плане осмотра Рима для А. О. Смирновой и сам же описал это «путешествие» длиной в девять дней.

<ЗАПИСКА О ПЛАНЕ ОСМОТРА РИМА ДЛЯ А. О. СМИРНОВОЙ>

Куда предстоит Александре Осиповне наведываться между делом и бездельем, между визитами и проч. и проч.

Если случится близ piazza Barberini, то к скульпторам в студии: к Тенерани, Финелли, Биенеме.

Если дождливая или несколько пасмурная погода, то в галерею Боргезе (если только еще нет трех часов), в галерею Шиара. На выставку piazza Ророlо.

Если хорошая, на виллы:

вилла Памфили вилла Матей

«Монте Марио» Мильс.

К S-to Giovanni Latran и оттуда к Porta Maria Maggiore, для видов на горы и окрестности.

К дубу Тасса (которого уже нет). Рассмотреть в церкви монастыря S-t Onufrio фрески.

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 212.

 

Путешествие Александры Осиповны (Смирновой). Впечатления

Петр. Оказался велик. Замечен Пантеон. Колизей. Найден прелесть.

Суббота. Галерея Шьяра. Рафаэля музыкант. Леонарда Vanita и Тицианова красавица. Пантеон внутренность. Заме<че>н в лестном для Пантеона виде. Gesú колонны, лапис и круг. S. Ignazio. Заключено Петром, оказался еще лучше. Farnesina.

Воскресение. S. Paolo. Древние мозаики и новые мраморы. Клаузура помешала видеть внутренность дворика, оглянутого однако ж в дверь. По дороге к Паоло видели старинную церковь – Восса della verita или Cosmedina. Подъем <в> церковь. Мозаики, пол и подсвешники, выучились архитектурным орденам. Храм Весты, возвратились из Paolo через Monte Testaccio.

Понедельник. Ватикан. Нил с ребятишками. Минерва Медика. Римская дама. Аполлон. Madona di Foligno. Преображенье. – Петр.

Вторник – Капитолий – Септимий Север – Forum – Akademia di Luca – Св. Лука с Мад<онной> – Колисей – Villa Mattei – саркофаг и акедюки, aqua Trevi – S. Jean de Latran – Baptister – La Scala – S. Marie Majeure – le jardin Colonna.

Среда. Rospigliosi Гидо потолок – Barberini Fornarina и Beatrica di Cenci. – Pietro in Vincoli – Моисей – Maria in Transteveri, вел<иколепный?> плафон – S. Онуфрий – вид на город.

Четверг. Обед в villa Волконской, Aqueduc Néron.

Пятница. Borghèse – Cesar Borgia – Diane – Garofalo – Снятие с креста – Korrédgio – Andrea de la Valle – Доменикина евангелист Иоанн – Иванов. Maria del Popolo – надо вернуться.

Суббота. Doria – Рафаэля 2 лица – Тициана портрет. Leo de Vinci – Доктора Bartolo, A. Baldo – Colonna – Зала, портрет M. Colonna Morealese. S. Marie in Campitteli – белая. S. Marie Minerva – Madama Angeliko Beato – фрески Lippi. M. Angelo Сопряженный Carlo in Cattinari – Доменикина. Четыре добродетели.

Overbek. Piazza Cenci, palazzo Cenci.

Миллер. Via Purifi cazione.

Pollak. Via della Croce.

Вильямс. Piazza Mignianelli.

Werner акварелист. Via Gregoriana, новый высокий дом.

Корроди.

Cromeck.

Amerling. San Nicolo di Talentino№ 16 primo piano.

Noll. Via Gregoriana 13. 4 piano.

Tennerani. Piazza d’Espagna.

Max, Palazzo di Venezia.

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 8. С. 325–326.

Петр – имеется в виду собор Cв. Петра;

Vanita – «Тщеславие», картина Б. Луини; в прошлом приписывалась Леонардо да Винчи;

Gesú – церковь Иисуса;

S. Ignazio – собор Св. Игнатия Лойолы;

Farnesina – Фарнезина, вилла, украшенная фресками Рафаэля;

S. Paolo – базилика Св. Павла (V в.);

Bocca della Verita – «Уста истины» (площадь в Риме);

Cosmedina (полное название – S. Maria in Cosmedina – Св. Мария в Космедина), церковь XIII в.;

Monte Testaccio – холм Тестаччио;

Madonna di Foligno – «Мадонна ди Фолино» (картина Рафаэля);

Forum – Форум;

Villa Mattei – вилла, построенная Г. Маттеи (1582);

aqua Trevi – фонтан Треви, работы Д. Бернини;

S. Jean de Latran – базилика Св. Иоанна Латеранского;

Baptister – баптистерий;

La Scala – лестница (имеется в виду мраморная лестница, получившая название «святой»);

S. Marie Majeure – церковь Св. Марии в Риме;

le jardin Colonna – сад Колонна;

Rospigliosi – дворец Роспильози;

Barberini – дворец Барберини;

Fornarina – «Форнарина» (картина Рафаэля);

Beatrica di Cenci – Беатриче Ченчи (портрет работы Гвидо Рени);

Pietro in Vincoli – «Петр в оковах» (церковь);

Maria in Transteveri – церковь Св. Марии, находящаяся в Транстевере (по правую сторону Тибра), XII век (в Трастевере. – Н.Б.)

Волконская, З. А. (1792–1862) – княгиня, жила в Риме;

Aqueduc Neron – акведук Нерона (арки древнеримского водопровода);

Borghese – дворец Боргезе;

Cesar Borgia – Цезарь Борджиа (портрет работы Рафаэля);

Diane – «Диана», картина Доменикино;

Garofalo – Гарофало (1481–1559), художник, друг Рафаэля;

Korrédgio – Корреджио (1494–1534);

Andrea de la Valle – «Андрей в долине» (церковь), XVI век.

Иванов, Александр Андреевич (1806–1858) – великий русский художник, друг Гоголя, работавший в Риме;

Maria del Popolo – Мария Народная (церковь с росписью Пинтуриккио);

Doria – Дориа (картинная галерея);

Leonardo de Vinci – Леонардо да Винчи (имеется в виду картина школы Леонардо «Королева Иоанна Неаполитанская» в галерее Дориа);

Bartolo, A. Baldo – Бартоло, А. Бальдо (двойной портрет, приписываемый Рафаэлю);

Colonna – Колонна (галерея);

M. Colonna Morealese – Марк Антонио Колонна Морейский (имеется в виду портрет работы П. Веронезе);

S. Maria in Campitteli – Cв. Мария в Кампителли (церковь XVII в.);

S. Marie Minerva – Св. Мария Минерва (готическая церковь, построенная на развалинах храма Минервы).

Madama – вилла Мадама;

Angelico Beato – Беато Анжелико (имеется в виду картина «Фома Аквинский», которая приписывалась ему в прошлом);

Lippi – Липпи, Филиппино (1457–1504), итальянский художник.

M. Angelo Сопряженный. – Микеланджело (имеется в виду его статуя «Христос с крестом»);

Carlo in Cattinari – Карло в Катинари (церковь с фресками Доменикино);

Overbeck (Овербек), Миллер, Pollak (Поллак), Вильямс, Werner (Вернер), Корроди, Cromeck (Кромек), Amerling (Амерлинг), Noll (Нолль), Tennerarani (Тенерани), Max (Макс) – художники и скульпторы, работавшие в Риме в 1840-х годах. (См. биографические сведения о них в комментарии С. Дурылина к первой публикации «Путешествия Александры Осиповны» – «Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», т. I. М. – Л., 1936, стр. 26–36). Против фамилии каждого художника Гоголем проставлен адрес его мастерской в Риме.

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 8. С. 800–803.

Формулу своего отношения к Риму Гоголь дал в письме к Данилевскому. «Влюбляешься в Рим очень медленно, понемногу – и уж на всю жизнь. Словом, вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить» (Письма, I, с. 439).

Рим Гоголь научился любить как римлянин, как герой его «Рима», который «находил равно прекрасным всё: мир древний, шевелившийся из-под темного архитрава, могучий Средний век, положивший везде следы художников-исполинов и великолепной щедрости пап и, наконец, прилепившийся к ним новый век с толпящимся новым народонаселением». Гоголь горячо полюбил живых римлян с их прекрасною вольностью народного характера и с яркостью улично-трудового быта.

При встрече со знаменитым французским критиком Сент-Бевом Гоголь поразил его тем, что знал наречие трастеверинцев, кровных римлян, обитателей бедной затибрской стороны, и горячо пропагандировал сонеты их народного поэта Белли, который, по замечанию Сент-Бева, «остался совершенно неизвестен нашим путешественникам».

К знакомству с Римом и его памятниками Гоголь готовился с юности. В его рукописной «Книге всякой всячины или подручной энциклопедии», носящей его помету: «Нежин, 1826», хранящейся в Рукописном отделении Российской государственной библиотеки в Москве, остались яркие следы раннего и прилежного изучения античной архитектуры и утвари. На страницах 7 и 8 этой плохо изученной исследователями «Подручной энциклопедии» наклеены Гоголем вырезанные откуда-то хорошие гравюры, изображающие «оглавия» колонн и «отборы» карнизов различных архитектурных орденов. Гоголь с тщательностью делает подписи под этими гравюрными вырезками: «Оглавие и отбор Дорический» (с измерением пропорций), «Профиль оглавия Ионического, «Виньола», «Оглавие и отбор тосканский», «Оглавие и отбор коринфский». На страницах 265–266 наклеены вырезки пяти гравированных архитектурных «розанов», снабженных подписями рукою Гоголя на итальянском языке. «Da frammenti nella villa Albani» «Rosone preso da Frammenti Antichi», «Nel Fregio del Tempio di Giove Tonanti», «Rosone antico nel Tempio della Concordia», «Rosone Antico nel Panteon». (Орнаменты виллы Альбани. – Розан с античного фрагмента. – С храма Юпитера Грозящего. – Розан античный с Храма Согласия, – Розан античный с Пантеона). Эти таблицы украшений с виллы Альбани, с храмов Юпитера и Согласия, с Пантеона – свидетельствуют о живом интересе юноши Гоголя даже к деталям классической архитектуры и ее скульптурных украшений. В той же «Книге всякой всячины» на странице 13 вклеена сумка с тремя листами кальки с перерисованными откуда-то детальными чертежами пьедесталов, колонн и антаблементов коринфского стиля из храма Зевса в Афинах; чертежи снабжены тщательными обмерами. После страницы X (белая бумага) находим чертежи на кальке дорических колонн, фриза, архитрава, озаглавленные – L’ordre Dorique Mutulaire (дорического ордена). Это – перерисовка для себя настоящих, научно составленных чертежей замечательных памятников греческой архитектуры. Весь этот графический материал пригодился Гоголю не только для его статей «Скульптура, живопись и музыка» и «Об архитектуре нынешнего времени», но и для познания Рима как великого вместилища античной архитектуры. На страницах 37, 38, 187, 188 «Подручной энциклопедии» Гоголь перерисовал пером и снабдил краткими пояснениями целый музейчик по античной археологии: тут (все обозначения принадлежат самому Гоголю) и «шлем Ахиллеса с древн. памят.», и «труба вр. историческ.», и «шлем Амфиона с Боргезского барел. (вр. басн.)», и «меч с древн. ваз вр. басносл.», и «поножи с древн. монумента (вр. ист.)», и «топор (врем. Гомера)», и «щит Аргосский с древн. монумента (врем. истор.)», тут и «латы», тут и музыкальные орудия древних греков. Очень любопытно, что по соседству (стр. 223) Гоголь сделал выписку из Винкельмана «Об одежде персов», – знак, что и знаменитый историк искусства, – в каком-то виде, оригинальном или переводном, полностью или в каком-то извлечении, – не миновал рук юноши Гоголя. Прямо к Риму относятся две выписки нежинского энциклопедиста, помещенные под заглавием: «Hauter de quelques monumens remarquables» (орфография подлинника) «La coupole de Saint Pierre de Rome (au dessus de la place) – 406 pieds ou 132 métres. Le sommet du Panteon, au dessus du pavé 250–279» (Высота некоторых замечательных памятников. Купол Св. Петра в Риме (с площади) – 406 футов или 132 метра. Верхушка Пантеона – над уровнем улицы – 250–279 фут). Вот когда Гоголь уже выделил из достопамятностей Рима купол Петра и Пантеон, которые он так любил впоследствии показывать друзьям.

Со средневековой Италией, с культурой и искусством второго Рима – христианского – Гоголь хорошо познакомился позднее, в 1834–1835 гг., во время своей профессуры в Петербургском университете. Вопреки ходячему мнению, Гоголь с немалым старанием, хотя и со скудными результатами, готовился к своим лекциям по средневековой истории Европы. Кроме материалов этого рода, уже обнародованных Н. С. Тихонравовым, В. И. Шенроком и Г. П. Георгиевским, выписками, записями и конспектами по средневековой истории наполнена еще объемистая «Записная книга» в лист, № 10, хранящаяся в Российской государственной библиотеке. Здесь мы находим целые конспекты по истории итальянских республик и городов – Флоренции, Генуи, Венеции, Неаполя и заметки о судьбах Италии вообще. Эти очерки-конспекты, заготовленные впрок, показывают, как прилежно старался Гоголь вникнуть в историю и политическое устройство средневековой Италии. Несомненно, в эти годы он обогатился немалым запасом сведений по прошлому христианской Италии. Его особенно интересовали судьбы папства и роль Рима в истории христианской Италии и Европы.

Подобные записи, а также списки книг по истории Рима и Италии, встречающиеся в черновых книгах Гоголя, убеждают в его подлинном интересе к Риму и его судьбам еще задолго до того времени, когда Гоголь попал в Рим. Этот интерес вооружил Гоголя немалыми знаниями, пригодившимися ему, когда ему пришлось лицом к лицу знакомиться с Римом. В специальной работе Б. А. Грифцова «Рим» (М., 1916, 2-е изд.) Гоголь – в его любви, знании и понимании Рима – справедливо сопоставляется с Шатобрианом и Стендалем; говоря о незаконченной повести «Рим», Б. А. Грифцов верно замечает: «Отдаваясь этому миру (Риму), Гоголь почти забывает о нити своего повествования, и тем более закрыты живописностью народной жизни и развалин, непосредственною силою Рима, те моральные идеи, ради которых он задумывал повесть». «Рим» остался незаконченным оттого, что Гоголь не мог сделать «Вечный город» только местом и фоном рассказа: рассказав в «Риме» о Риме, Гоголь покончил с главным и единственным действующим лицом своего повествования, и продолжать его не было смысла и интереса.

Продолжал свой рассказ о Риме Гоголь только изустно: это был рассказ, вечно-новый и свежий, чичероне, влюбленного в Рим. Гоголь любил учить любви к Риму всех друзей своих, заезжавших в Италию: в 1838–1839 г. – Жуковского (см. письмо А. С. Данилевскому от 5 февраля 1839 г.), в том же году через месяц – другого заезжего – Погодина (М. П. Погодин. «Отрывок из записок», Русский Архив, 1865, с. 888). В 1841 г. Гоголь учил Риму третьего русского приезжего, Анненкова: «Он повел меня к Форуму, – вспоминает П. В. Анненков, – останавливал излишнюю ярость любопытства, обыкновенные новичкам порывы к частностям, и только указывал точки, с которых должно смотреть на целое, и способы понимать его. В Колизее он посадил меня на нижних градинах, рядом с собою, и обводя глазами чудное здание, советовал на первый раз только проникнуться им. Вообще он показывал Рим с таким наслаждением, как будто сам открыл его…» (цит. по изд. «Academia», 1928, с. 39).

В ноябре 1842 г. Гоголь узнал, что А. О. Смирнова приехала во Флоренцию, и принялся усиленно звать ее в Рим, где жил тогда вместе с больным поэтом Н. М. Языковым (см. письмо к ней от 17 декабря 1842 г.). Смирнова послушалась Гоголя: выслала вперед брата, Аркадия Россета, для приискания помещения и в конце января 1843 г. прибыла с семьей в Рим. Об этом, по записи самой А. О. Смирновой, рассказывает П. А. Кулиш: «Приехали на Piazza Trojana, в Palazzetto Valentini (площадь Трояна, в палаццо Валентини). Верхний этаж был освещен. На лестницу выбежал Гоголь, с протянутыми руками и с лицом, сияющим радостью. «Всё готово, – сказал он. – Обед вас ожидает, и мы с Аркадием Осиповичем уже распорядились. Квартиру эту я нашел. Воздух будет хорош; Корсо под рукою, а что всего лучше – вы близко от Колизея и foro Boario». Поговорив немного, он отправился домой с обещанием прийти на другой день. В самом деле, на другой день он пришел в час, спросил карандаш и лоскуток бумаги и начал писать: «Куда следует Александре Осиповне наведываться между делом и бездельем, между визитами и проч., проч.» В этот день Гоголь был с г-жей Смирновой во многих местах и кончил обозрение Рима церковью святого Петра. Он возил с собою бумажку и везде что-нибудь отмечал; наконец написал: «Петром осталась Александра Осиповна довольна». Такие прогулки продолжались ежедневно в течение недели, и Гоголь направлял их так, что они кончались всякий раз Петром. «Это так и следует. На Петра никак не наглядишься, хотя фасад у него и комодом»». («Записки о жизни Гоголя», II, с. 1–2). Гоголь выбрал Смирновой жилище в двух шагах от Колизея, Форума, Пантеона, Капитолийского музея, церкви Pietro in Vinculi с «Моисеем» Микеланджело.

Большинство из достопримечательностей Гоголь сам показал Смирновой. От ее жилища на piazza Trojana, в самом сердце древнего Рима, было рукой подать до виллы Маттеи (Villa Mattei) на Целийском холме и особенно до виллы Милльс (Villa Pallatina), принадлежавшей англичанину и занимавшей место дворца Августа на Палатинском холме. Гоголь звал туда смотреть не только фрески Рафаэля, реставрированные Камуччини, и три комнаты антиков, а и любоваться тем прахом истории и искусства, каким так богато это место: «нигде, как на Палатине, не вспомнятся большие периоды исторические, самые общие различия культур. На Палатине были когда-то храмы Юпитера-Статора, Аполлона и Великой матери. Остатки храма Аполлона вероятно будут открыты под садом виллы Милль» (Б. Грифцов. Рим, с. 63). Из более отдаленных вилл Гоголь направляет Смирнову на две виллы за Тибром – на виллу Памфили Дориа (Pamfi li Doria), славившуюся своими обширными садами, водопадами и фонтанами, и на виллу Мадама (Villa Madama) на Монте Марио, за Ватиканом. Эта вилла была построена по рисункам Рафаэля и доныне поражает своим ликующим блеском и нежною прихотливостью замысла. Гоголь направлял в эту виллу, удовлетворяя собственному влечению: «Для него, – вспоминает Смирнова, – Рафаэль-архитектор был столь же велик, как и Рафаэль-живописец, и, чтобы доказать это, он возил своих гостей на виллу Madama» (ср. впечатление о поездке на эту виллу И. С. Тургенева, в письме 1857 г. к Анненкову в «Литературных воспоминаниях» Анненкова. 1909. С. 499).

Вторая записка особенно показательна для характеристики эстетических вкусов и привязанностей Гоголя. Из «бумажки» мы узнаем, на какие памятники искусства Гоголь направлял внимание Смирновой; если поименование той или иной картины в «бумажке» может запечатлевать внимание, уделенное ей Смирновой, то самый выбор галереи, виллы, церкви для обозрения принадлежит всецело Гоголю. Но вряд ли во «вниманиях» своих Смирнова была независима от Гоголя: отметы таких памятников, как подсвечники в церкви Cosmedina, или картин Garofalo в вилле Боргезе, – памятников, обычно привлекающих к себе взор художника, а не рядового посетителя музеев, – свидетельствуют не столько о «восхищениях» перед ними Смирновой, сколько о настоятельных эстетических указаниях на них Гоголя. Что это так и было в действительности, видно из такого эпизода. Гоголь водил Смирнову в виллу Фарнезина со знаменитыми фресками Рафаэля, изображающими историю Психеи и Амура и Триумф Галатеи, и, по записи Смирновой для Кулиша, «когда его спутница не столько восхищалась, сколько бы он желал, рафаэлевскою Психеею, он очень серьезно на нее рассердился». Этот маленький конфликт понятен: Смирнова знала, как знают все, прославленного Рафаэля умилительных мадонн, а Гоголь повел ее смотреть Рафаэля улыбчивой эротики, и ему пришлось, не без извинительного эстетического гнева, вразумлять слишком щепетильную фрейлину, давая ей легкий урок свободной эстетики. Этот урок так подействовал, что в позднем очерке о Гоголе (1877), перенеся эти фрески Рафаэля из Фарнезины в другую виллу, Смирнова, запамятовав конфликт, прямо повествует: «Ездили часто на Villa Madama, где прелестная «Галатея» Рафаэля и история Психеи… Купидоны «Галатеи» точно живые летают над широкой бездной, кто со стрелой, кто с луком. Гоголь говорил: «Этот итальянец так даровит, что ему всё удается».

Гоголь начал обзор Рима со Смирновой с трех своих и всеобщих любимцев – собора Петра, Пантеона и Колизея. Посещения Петра отмечены как заключение целого дня еще в субботу и понедельник. Вероятно, они были и в другие дни, как сообщала Смирнова Кулишу. Фасад собора Гоголь находил похожим на комод: пышная пристройка барокко времен папы Павла V, нарушившая равнолинейный план собора, вызвала эту ироническую кличку у Гоголя: она закрыла с площади собора его купол, создание Микеланджело. В Петре Гоголь любил по-настоящему только купол: он им любовался с окрестных римских возвышенностей; к нему относилось постоянное признание Гоголя: «На Петра никогда не наглядишься»; в купол он водил Смирнову, как раньше Жуковского, чтобы лучше уяснить им всё величие создания Микеланджело («Автобиография» Смирновой. С. 284–286).

Не меньше было у Гоголя любви к другому «куполу» – к Пантеону, внушившему Браманте саму идею собора Петра: Пантеон на сводах базилики Константина. В этот единственный языческий храм в Риме, дошедший до XIX столетия целиком, в это совершеннейшее создание античной архитектуры, решившее задачу преодоления тяжести, Гоголь вводил Смирнову исподволь: в первый день он не пустил ее внутрь, дав ей полюбоваться только совершенством купола, – во времена Гоголя еще обезображенного двумя колоколенками, прозванными «ослиными ушами Бернини», их строителя, – а на другой день он ввел Смирнову во внутренность Пантеона, где опять всё очарование – в куполе, лишенном окон и проливающем свет через единственное, ничем не прикрытое отверстие.

С Колизеем Гоголь знакомил свою спутницу также в несколько приемов. Это был любимейший памятник Гоголя. В письме к Балабиной 1838 г. Гоголь с восторгом говорит о новой своей встрече с Колизеем.

В субботу, второй день осмотра, Гоголь повел Смирнову не в Ватикан, куда бы повели обычные чичероне из художников, а во дворец Шьяра (Schiarra) смотреть картины: три из них отмечены в «бумажке»: знаменитый «Музыкант» Рафаэля (1518), женский портрет Тициана, известный под именем «Красавица», и картина, приписываемая Леонардо да Винчи, «Тщеславие и скромность» (теперь приписывается Луини). Кроме Пантеона и Петра, в этот же день были осмотрены две церкви – классический памятник барокко, церковь Gesu (Иисуса), начатая в 1568 г. Виньолой, архитектором, известным еще юноше Гоголю, и церковь Игнатия Лойолы (1626). Эти образцы архитектурной и декоративной пышности воинствующего католицизма Гоголь вряд ли случайно объединил в один осмотр. Это были церкви: одна, принадлежащая иезуитам (Gesu), другая, посвященная основателю их ордена. Церковь Игнатия даже в путеводителях 50-х годов (например, у A. I. du Pays, Itinéraire de l’Italie. Paris. 1859) именовалась образцом богатого безвкусия; церковь Gesu, более ранняя по постройке, самая богатая из римских церквей, еще не растворила в золотой пышности всех крупиц художественности, но и в ней у Гоголя отмечены лишь колонны из лапис-лазури. В тот же день была осмотрена и вилла Фарнезина.

На третий день (воскресенье) Гоголь повез Смирнову за город, на Остийскую дорогу, смотреть базилику Св. Павла (S. Paolo fuori le mura), построенную в V веке и пострадавшую от пожара в 1823 г. Гоголь отметил в этой древней базилике мозаики «Прославление Христа» (V век, в арке над нефом), «Христос на троне среди апостолов» (XIII века, в абсиде) и «новые мраморы» колонн; любопытно, что у Гоголя не отмечены упоминаемые в тогдашних путеводителях малахитовые украшения престолов, пожертвованные в эту базилику Николаем I. Гоголю не удалось как следует рассмотреть прекрасный дворик при базилике, окруженный портиком XIII века из небольших витых колонн с мозаичными украшениями. Площадь Bocca della Verità (Уста истины) была одним из любимых Гоголем уголков Рима, где Средневековье дружно сочеталось с античностью. Площадь эта расположена там, где в древнем Риме была Тибрская гавань и мясной рынок (Forum Boarium). Из двух языческих храмов, сохранившихся здесь, Гоголь упоминает о круглом храме, считая его храмом Весты; на самом деле это был храм бога Тибрской гавани – Портумна. Гоголь осматривал здесь одну из древнейших церквей Рима, S. Maria in Cosmedina, построенную на развалинах храма Геркулеса, дошедшую до XIX столетия в том виде, в каком она была в XII веке (романского стиля), с семиэтажной колокольней VIII века. Гоголь знал и легенду, связанную с названием площади «Уста истины»: в переднем портике уцелела античная маска с открытым ртом; дающие клятву обязаны были класть руку ей в рот, и в случае неправды маска будто бы не выпускала руки назад. Внутри церкви Гоголь отметил остатки Средневековья – мозаичный пол, канделябры, но не упомянул об античной ванне из красного гранита. Из церкви Св. Павла Гоголь и Смирнова возвращались через холм Testaccio, образовавшийся возле тибрских пристаней из неисчислимых обломков глиняных сосудов, в которых привозились из провинции масло, вино, мука и проч. С холма – один из лучших видов на Рим и на купол Св. Петра; значит и эту поездку Гоголь закончил Петром.

Четвертый день, понедельник, весь был посвящен осмотру Ватикана. Гоголь отметил немногое: знаменитую колоссальную статую «Нила» с шестнадцатью детьми, символизирующими его притоки; статую Минервы Врачевательницы (Minerva Medica); мраморную «римскую даму» – вероятно, статую Антонии, жены Друза-старшего, или Юлии, дочери Тита; Аполлона – конечно, Бельведерского. Из картин отмечены две прославленные вещи Рафаэля – «Madonna di Foligno» и «Преображение». Обе картины были одними из любимых у Гоголя: голову Христа из «Преображения» он заказал скопировать художнику Шаповаленко; Ф. А. Иордана поддерживал он в его труде над гравюрой с этой картины, а А. А. Иванову советовал «написать копию с Мадонны di Foligno» (Письма, II, с. 126, 130, 173; III, с. 41; и «Записки» Иордана. М., 1918. С. 183). День опять закончился свиданием с Петром.

На пятый день (вторник) Гоголь повел Смирнову на Капитолий и на Форум – средоточие политической и общественной жизни древнего Рима – с аркою Септимия Севера, с колонною императора Фоки, с остатками портиков храмов Диоскуров, Сатурна и др., с фундаментом базилики Юлии и другими памятниками, во времена Гоголя только еще начавшими восставать изпод спуда столетий. В тот же поход вновь посещается, по соседству, Колизей.

В этот же день побывали в музее «Академии св. Луки» (основанной Сикстом V), конечно, для того, чтобы видеть фреску Рафаэля – «Св. Лука пишет Пресвятую Деву»; посетили виллу Маттеи, построенную Г. Маттеи (1582) для сохранения остатков классического Рима: в ее обширном парке, наполненном развалинами античных домов и памятников, запомнились Гоголю саркофаг и акведуки; были у самого большого из римских фонтанов – «Aqua Trevi», для которого водопровод был сделан еще в 19 г. до нашей эры, а самый фонтан – работы Бернини (XVIII ст.): он изображает Нептуна с морскими конями, ведомыми тритонами; посетили и церковь S. Maria Maggiore (Марии Великой) на Эсквилинском холме, основанную еще в IV веке, много раз перестраивавшуюся в Средние века (фасад – XVII в.); внутри церкви – два ряда античных ионических колонн, мозаика V века и апокрифическая достопримечательность – кусок «ясель», где будто бы лежал Христос.

Гоголь успел еще в тот же день завезти свою спутницу на окраину города, в собор Иоанна Латеранского (S. Giovanni in Laterano); основанный еще Константином Великим, он причудливо сплетает в себе античность, Средневековье, Возрождение, барокко. Возле собора сохранился отмеченный Гоголем древний баптистерий – восьмиугольное здание с восемью порфировыми колоннами, окружающими самую купель – античную базальтовую ванну. «Гоголь отправил нас в церковь, – вспоминает Смирнова, – а сам оставался на паперти, так что вправо у него была S-ta Croce in Gerusalemme (Св. Креста в Иерусалиме), а влево Scala Sancta (святая лестница) («Записки» Смирновой. М., 1929. С. 321). Scala Sancta – мраморная лестница, будто бы та самая, что была в претории Пилата в Иерусалиме, предмет почитания паломников, проходящих по ней на коленях.

Этот день заключили посещением близлежащей виллы Колонна, где в саду сохранились остатки кирпичных стен и мраморных терм Константина.

На шестой день (в среду) посетили две галереи: Барберини – ради Рафаэлевой «Форнарины» и портрета Беатриче Ченчи работы Гвидо Рени и плафона («потолок») П. де Кортане «Торжество Славы» – и palazzo Rospigliosi, славившийся фреской Гвидо Рени «Аврора». Палаццо Барберини было по соседству с жилищем Гоголя. В этот день Гоголь повел Смирнову в церковь S. Pietro in Vincoli (Петра в оковах). «Он просил нас идти за собою и не смотреть в правую сторону, – вспоминает Смирнова, – потом привел нас к одной колонне и вдруг велел обернуться. Мы ахнули от удивления и восторга, увидев перед собою сидящего Моисея с длинной бородой. «Вот вам и Микеланджело! – сказал Гоголь – Каков?» Сам он так радовался нашему восторгу, как будто он сделал эту статую». Вторую половину дня Гоголь провел со Смирновой за Тибром; с особым наречием жителей этой бедной части Рима, трастеверинцев, он был хорошо знаком и интересовался их поэзией и бытом. Гоголь показывал тут Смирновой церковь S. Maria in Trastevere, построенную в XII веке на месте прежнего здания IV века. В портике этой церкви сохранились древнехристианские рельефы и надписи, внутри церкви находятся античные колонны, но у Гоголя отмечены не они, а «велико [лепный] плафон» в стиле барокко работы Доминикино. От церкви Марии проехали к церкви S. Onofrio (1439) на Яникульском холме, с могилой Торквато Tacco (1595), его дубом (Гоголь отметил в первой записке, что он «не сохранился») и отличным видом на Рим.

Запись седьмого дня (четверг) говорит о посещении Гоголем и Смирновой виллы княгини З. А. Волконской, находившейся в юго-восточном конце Рима, близ церкви Иоанна Латеранского. «Домик с башенкою, по комнате в ярусе, – описывает Погодин виллу Волконской, – выстроен среди римской стены и окружен с обеих сторон виноградниками, цветниками и прекрасно устроенными дорожками. Вдали виднеются арки бесконечных водопроводов, поля и горы, а с другой – римская населенная часть города, и Колизей, и Петр» (М. П. Погодин. «Год в чужих краях». М., 1844. Т. II. С. 27). Акведук проходил в самом саду Волконской; самый дом был прислонен к акведуку. Гоголь любил это место. В 1839 г. Жуковский нарисовал Гоголя сидящим на террасе виллы Волконской; на другом рисунке Жуковского Гоголь беседует с Волконской и самим Жуковским на дорожке, подле древней аркады (оба рисунка воспроизведены в работе С. Дурылина «Русские писатели у Гете в Веймаре». Литературное наследство. Кн. 4–6. С. 483 и 485). В 1841 г. в palazzo Poli (дворце Поли) кн. Волконской Гоголь с благотворительной целью читал «Ревизора». В 1843 г. отношения Гоголя и З. А. Волконской не были так дружественны, как в первые годы пребывания его в Риме; к этому времени Волконская, видимо, потеряла надежду обратить Гоголя в католичество. В саду виллы Волконской Гоголь со Смирновой нашли и кусочек России: памятники, поставленные Волконскою в честь Карамзина, Пушкина, Веневитинова.

На восьмой день (пятница) Гоголь и Смирнова смотрели собрание картин в палаццо Боргезе. Из виденного отмечены у Гоголя: портрет Цезаря Борджиа Рафаэля, «Охота Дианы» Доминикино и без обозначения картин названы Гарофало и Корреджио. Первому – другу Рафаэля, Бенвенуто Тизи, по прозвищу Гарофало (1481–1559), – в этой галерее принадлежат полотна: «Бичевание», «Мадонна со святыми», «Брак в Кане», второму – две «Данаи». Под отмеченным Гоголем «Снятием с креста» можно разуметь картины с таким названием Гарофало и Аннибала Караччи; но вернее всего – это знаменитое «Положение во гроб» Рафаэля (1507). Это была одна из любимых картин Гоголя. Как пишет Л. В. Крестова, на основании неизданного письма П. А. Кулиша к С. Т. Аксакову, Гоголь и Смирнова «долго стоят над картиной Рафаэля, представляющей погребение Иисуса Христа, смотрят ее многократно, пока Смирнова не догадывается, что сходство лиц, окружающих Иисуса, с его лицом сделано художником намеренно, чтобы показать, как сильно отражался в них образ Спасителя» («Записки» Смирновой. 1929. С. 80). Художнику Шаповаленко Гоголь заказал копию с головы Христа с этой картины. В этот же день были осмотрены две церкви – S. Andrea della Valle (Св. Андрея в долине, раннее барокко, XVI в.) с фресками Доминикино, изображающими евангелистов, из которых у Гоголя отмечен Иоанн, и S. Maria del Popolo (Марии Народной), один из лучших памятников Возрождения, с живописью Пинтуриккио, с цветными стеклами, мозаикой и капеллой по рисункам Рафаэля. В эту же пятницу Гоголь завез Смирнову в студию А. А. Иванова. Иванов в начале 1843 г. переживал тяжелое время. Срок его пенсионерства истек, и Кривцов (бюрократ, «начальник» русских художников в Риме) хотел было административным порядком выслать его на родину. Но художнику помогло заступничество Перовского, Смирновой и др. Осенью 1843 г. Иванов сообщал Гоголю: «Смирнова много способствовала к моему успокоению».

На девятый день (суббота) были посещены галереи Doria и Колонна. В первой отмечены приписываемый Рафаэлю двойной портрет – Бартоло и Бальдо, портрет Тициана и приписываемая Леонардо да Винчи картина «Королева Иоанна Неаполитанская» (создание его школы). В палаццо Колонна выделен принадлежащий Паоло Веронезе портрет венецианца в шубе, который Гоголь считал за изображение Марка Антонио Колонна, победителя при Лепанто. Три церкви были осмотрены в этот день: S. Maria in Campitelli, барочная постройка Рейнальди (1667) с витыми колоннами из портика Октавии, со «Св. Анной» Джордано; S. Maria Sopra Minerva, готическая церковь, построенная на развалинах храма Минервы, и S. Carlo in Catinari рядом с театром Помпея (1612). Во второй из них Гоголь отметил фрески Филиппино Липпи, его же картину, приписывавшуюся Беато Анжелико, изображающую Фому Аквинского, и статую Микеланджело «Христос с крестом», в третьей – работу Доминикино, изображающую «Четыре добродетели».

В этот же день побывали в излюбленной Гоголем вилле Madama, построенной Джулио Романо и Антонио да Сангалло по планам Рафаэля.

Этим девятым днем исчерпывается гоголевская «бумажка».

Далее в ней следуют фамилии и адреса нескольких иностранных художников, живших и работавших в то время в Риме. За исключением двух имен – Овербека и Теннерани, это всё – новые имена в биографии Гоголя, расширяющие наше представление о римских интересах и отношениях Гоголя. Нет сомнения: эти художники упомянуты в «бумажке» затем, чтобы рано ли поздно ли повести в их студии Смирнову, которая, по мысли Гоголя, должна знать не только классическое и христианское искусство прежних веков, но и искусство сегодняшнего дня. Он начал показ ей этого искусства со студии Иванова. Вторым именем значится у Гоголя тогдашняя знаменитость – Иоганн-Фридрих Овербек (Overbeck, 1789–1869), с 1810 г. поселившийся в Риме, глава так называемой Назарейской школы живописи, стремившейся сделать живопись вновь «христианской», вернув ее к сюжетам и приемам дорафаэлевской эпохи. Посещение студии Овербека было столь обязательным для римского туриста, что адрес ее указывался в путеводителях.

Почти столь же обязательно было посещение мастерской скульптора Теннерани (1789–1869), ученика Кановы и Торвальдсена, профессора Академии Св. Луки; как раз в 1842–1843 гг. он работал для новой капеллы Торлониа в Латеранском соборе, и весь Рим перебывал у него в мастерской. По словам П. В. Анненкова, Гоголь еще в 1841 г. «часто забегал в мастерскую Теннерани любоваться его «Флорой», приводимой тогда к окончанию, и с восторгом говорил о чудных линиях, которые представляет она со всех сторон, и особенно сзади: тайна красоты линий, – прибавлял он – потеряна теперь во Франции, Англии, Германии и сохраняется только в Италии».

Почему Гоголь хотел повести Смирнову в студии Миллера и Вернера – понятно: это было продолжение знакомства с жизнью и красотой Италии и Рима. Карл-Фридрих Миллер (Müller, 1813–1881), учившийся у Корнелиуса в Мюнхене и у Энгра в Париже, с 1837 по 1848 г. жил в Риме. Его наиболее известные вещи – «Октябрьский праздник в вилле Боргезе» и «Римский карнавал»; в других вещах он разрабатывал мифологические или итальянские темы: «Диана и Эндимион», две картины на тему «Ромео и Джульетта». Акварелист Карл Вернер (Werner, 1808–1894), воспитанник Лейпцигской академии искусств, с 1833 г. двадцать лет прожил в Италии. Он славился видами Италии и Рима, особенно видами Помпеи. Саломон Корроди (Corrodi, 1810–1892), пейзажист-акварелист, переселился из Цюриха в Рим в 1830 г. Фридрих Амерлинг (Amerling, 1803–1887), учившийся в Венской академии, поселился в Риме с 1831 г., его портреты очень ценились в свое время за сходство и блестящий колорит. Живописец и скульптор Иосиф Макс (Max, 1804–1855), приехавший в Рим в 1841 г., работал там под влиянием и руководством Торвальдсена и Овербека; впоследствии он наводнил своими произведениями Прагу (памятники, фонтаны и проч.). Живописец Леопольд Поллак (Pollack, 1806–1880), приехавший в Рим в 1833 г., уехал было в 1846 г. в Вену, но, влюбленный в Италию, вернулся в 1853 г. в Рим, принял итальянское подданство и умер в Риме. Все свое творчество он посвятил Италии. О Вилльямсе (Williams, 1798–1886) известно лишь, что в 1824 г. он выставлялся в Лондоне, а в 1827 г. переселился в Рим, где, как полагают, и умер; он писал жанровые сцены на итальянские народные темы. Другой англичанин, Томас Кромек (Cromek, 1809–1813), хороший колорист, работал в Риме над пейзажем. В 40–60-х гг. он много выставлялся в Лондоне: это были пейзажи, навеянные Италией и Грецией.

Из этих художников с Поллаком Гоголь был знаком еще с 1837–1838 гг., встречаясь с ним в кафе Греко, где доселе сохранились портреты этого художника и Гоголя.

Кто был Noll – выяснить не удалось.

Посещение многих памятников Рима и его окрестностей, очевидно, не уместилось в девятидневный справочник Гоголя-чичероне, но он дает всё-таки довольно полное представление о том, что Гоголь считал нужным показать в Риме Смирновой. Классический мир тут представлен всеми основными памятниками, открытыми в то время, и теми уголками и обломками древнего Рима, которые, очевидно, выисканы и излюблены самим Гоголем, отражая его личную любовь (Forum Boarium, площадь Воссо di Verità, вилла Маттеи, остатки античности в церквах и т. д.). Гоголь ярко и вполне показал Смирновой архитектуру христианского Рима от древних базилик до иезуитской пышности позднего барокко (соборы Павла и Иоанна Латеранского, церкви Maria in Cosmedin, Maria Sopra Minerva и т. д.). Из художников Ренессанса он с исчерпывающей полнотой познакомил Смирнову с Рафаэлем – не только с живописцем, но и с архитектором и декоратором, и с Микеланджело; из других художников Гоголь явно выискивал везде произведения Леонардо да Винчи и Доминикино, проявляя меньший интерес к Тициану и предшественникам Рафаэля. Гоголь показал Смирновой всё общезнаменитое в Риме, но старался открыть ей и то, что особенно любил сам, например, Рафаэля-архитектора; это особенно видно при посещении церквей, где Гоголем отмечены предметы, обычно ускользающие от внимания туристов. Примечательно, что ни в один из девяти дней Гоголь не повел Смирнову в катакомбы.

В воспоминаниях 1877 г. о Гоголе Смирнова писала: «Заметив, что Гоголь так хорошо знал то, что относилось к языческой древности, я его мучила, чтобы узнать побольше. Он мне советовал читать Тацита. Карты, планы, Nybby, Canina, Peronezi лежали на нашем столе, всё беспрестанно перечитывалось» («Автобиография». С. 283). Смирнова называет здесь книги известных итальянских археологов Антонио Нибби (Nibby, 1792–1839) и Л. Канина (Canina, 1795–1856) и знаменитого архитектора-художника, исследователя античной архитектуры Джамбатиста Пиранези (Piranesi, 1720–1778). В «Записке о Гоголе» к этим книгам, пособникам Гоголя и Смирновой при изучении Рима, присоединены имена знаменитого историка Нибура (1779–1831) и исследователя классической древности Висконти (Visconti, 1751–1818). К ним нужно присоединить еще ранее упоминавшегося итальянского историка Л. Муратори (Muratori, 1672–1750). Этим солидным справочно-осведомительным материалом Гоголь подводил хорошую научную базу под свое чичеронство; несомненно, что и художественное чутье Гоголя, так ярко отразившееся в повести «Рим», повышало ценность его чичероновских походов.

Рим – это столица католицизма, но, когда Гоголь говорит, что Рим для него «вечная святыня», он понимает это в эстетическом смысле. Можно соглашаться с Т. Л. Владимировой, которая в кандидатской диссертации под названием «Римский текст в творчестве Н. В. Гоголя» утверждает: «Рим в творческом сознании Гоголя не просто является местом действия, конкретным географическим пространством, а становится моделью художественного пространства, литературно-эстетической утопией» (Автореферат на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Томск, 2006. С. 7.)

В письме М. П. Балабиной от 7 ноября н. ст. 1838 г. из Рима Гоголь мимолетно замечает, что в церкви Св. Петра иногда бывает очень много форестьеров (иностранцев. – Н. Б.)

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 119.

Гоголь побывал в этом соборе сразу же по приезде в Рим. В письме к матери от 28 марта н. ст. 1837 г. он пишет, что был на пасхальной обедне в соборе Святого Петра.

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 640.

Можно объяснить такие посещения католических церквей чисто эстетическим чувством.

Так, будучи в немецком городе Любеке в августе 1829 г., он побывал в кафедральной церкви, с восхищением пишет матери о древнем готическом великолепии: «В первом письме я сделал вам небольшое описание города Любека; теперь прибавлю, что успел после того заметить. Я был в огромной здешней кафедральной церкви. Это здание решительно превосходит всё, что я до сих пор видел, своим древним готическим великолепием. Здешние церкви не оканчиваются, подобно нашим, круглым или неправильным куполом, но имеют потолок ровной высоты во всех местах, изредка только пересекаемый изломленными готическими сводами. Высота ровная во всех местах и, вообразите, несравненно выше, нежели у нас в Петербурге Казанская церковь, с шпицем и крестом. Всё здание оканчивается по углам длинным и угловатым, необыкновенной толщины, каменным шпицем, теряющимся в небе… Живопись внутри церкви удивительная. Много есть таких картин, которым около 700 лет, но которые всё еще пленяют необыкновенною свежестью красок и осенены печатью необыкновенного искусства. Знаменитое произведение Альбрехта Дюрера, изваяние Квелино, всё было мною рассмотрено с жадностью. На одной стене церкви находятся необыкновенной величины часы, с означением разных метеорологических наблюдений, с календарем на несколько сот лет и проч. Когда настанет 12 часов, большая мраморная фигура вверху бьет в колокол 12 раз. Двери с шумом отворяются вверху; из них выходят стройно один за одним 12 апостолов, в обыкновенный человеческий рост, поют и наклоняются каждый, когда проходят мимо изваяния Иисуса Христа, и таким же самым порядком уходят в противоположные двери; привратник их встречает поклоном, и двери с шумом за ними затворяются. Апостолы так искусно сделаны, что можно принять их за живых. Я видел здесь комнату, принадлежащую собранию чинов города. Она великолепна своею давностью и вся в антиках. <…> Травемунд. 1829, августа 25».

Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 37–38.

Дело в том, что по православному канону это запрещено. «Нельзя ни в коем случае: «Аще кто пойдет на праздник варварский, или еретический, заповедуется в номоканоне, будет отлучен от Церкви». Это Правило 10-е Святых апостолов.

Православный противокатолический катихизис. – Харьков, 1916 г. С. 34.

В свое время по молодости лет Гоголь считал, что православие и католичество – одно и то же, что у них один Господь – Христос. Однако в Православном противокатолическом катихизисе сказано вполне определенно, во Введении, как ответ на вопрос православного:

Вопрос: Одна ли и та же вера у православных и у католиков?

Ответ: Нет, между верой православных и верой католиков есть различие, и притом большое.

Вопрос: В чем состоит различие между верой православных и верой католиков?

Ответ: Православные сохранили христианскую веру в чистоте и неповрежденности, как открыл ее Господь, Иисус Христос, проповедали апостолы, как изъяснили Вселенские Соборы и Св. Отцы и Учители Церкви; а католики исказили Христову веру рядом еретических учений и приняли обычаи, несогласные с преданием святой Церкви.

Вопрос: Давно ли появились у католиков заблуждения в вере?

Ответ: Заблуждения у католиков открылись еще в IX веке и с тех пор не перестают появляться до последнего времени.

Вопрос: Что сделала Церковь, когда обнаружила заблуждения католиков?

Ответ: Церковь увещевала католиков, призывала их отказаться от своих заблуждений, но католики упорствовали. Тогда Церковь отторгла их от себя и предала отлучению.

Вопрос: Правильно ли поступила Церковь, отлучив католиков?

Ответ: Правильно, так как они преслушали Церковь, а «если (кто) Церкви не послушает, заповедал Спаситель, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф.18,15–17). «Еретика, писал Св. апостол Павел в послании к Титу, после перваго и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковый развратился и грешит, будучи самоосужден» (Тит. 3, 10–11).

Вопрос: Какие в настоящее время заблуждения содержатся католиками?

Ответ: Главные заблуждения католиков следующия: католики учат, будто римский папа есть глава всей Церкви и наместник Бога на земле, утверждают, что папа не может ошибаться, когда рассуждает о вере, и потому называют его непогрешимым, далее они веруют, будто Дух Святый исходит не только от Отца, но и от Сына, признают непорочное зачатие Пресвятой Богородицы от Иокима и Анны, содержат учение о сверхдолжных заслугах Святых, не миропомазывают и не причащают младенцев, лишают мирян причащения Св. Крови, совершают причащение на пресном хлебе, постятся в субботу, совершают богослужение на непонятном для народа латинском языке, употребляют при богослужении органы и др.»

Православный противокатолический катихизис. Харьков, 1916 г. С. 3–4.

В связи с вышесказанным стоит добавить, что беседа Гоголя в Риме с двумя католическими священниками, ксендзами Кайсевичем и Семененко, в марте – апреле н. ст. 1838 г. на вилле З. А. Волконской, беседа, которая оставила некий «католический след» в биографии Гоголя, была допущена Гоголем в связи с тем, что эти ксендзы были друзьями польского поэта Адама Мицкевича, творчеством которого восхищался Гоголь. Мицкевич в то время жил в Париже. Можно сказать, что в некоторые периоды Гоголь-художник получал верховенство над Гоголем-христианином.

Кстати, если Гоголь считал Россию страной Мессией, то Мицкевич считал таковой Польшу. В творчестве Гоголя и Мицкевича есть общие поэтические, лирические мотивы.

Об этом см. кн.: Большакова Н. В. Гоголь в шинели на исторической подкладке. М., 2009. Приложения. С. 451–480.