Часть 1

Петр

Электричка вылетела из тоннеля и издала пронзительный гудок. Резкий звук вернул Петра Симутина на платформу. Где он был? Если вы не были секретарем Москворецкого райкома комсомола и любовницы вам не ставили ультиматумов, вряд ли поймете.

Конечно, его влекло к Светлане, которая, в отличие от комфортной, но поднадоевшей жены, была пылкой и по-комсомольски инициативной в постели. Но сегодня ему дали понять, что их отношения уже пересекли невидимую грань: интрижка превратилась в омут обязательств, незаметно и вдруг, как, скажем, редеющие волосы вдруг становятся лысиной. Неопределенность в их отношениях не могла продолжаться долго, и вот настал момент, которого Петр давно ждал, но малодушно откладывал на потом…

Сегодня, в пятницу, Петр участвовал в научно-практической конференции по итогам июньского 1983 года Пленума ЦК КПСС, удачно проходившей в двух шагах от Светкиного дома. Поскольку участники конференции «целиком и полностью одобряли и поддерживали» все, чем бредил «родной Центральный комитет во главе с Политбюро», решения пленума по-быстрому «поддержали и одобрили». Так что апогей единения народа и партии очень кстати пришелся на пятницу — довольно рано Петр уже был свободен. Он тут же позвонил Свете на работу и голосом, трепещущим от предвкушения, как пионерский галстук на ветру, сообщил:

— Уже у тебя!

Однако новости были такие: Светлана на четвертой неделе беременности, а потому либо Петр на ней женится, предварительно разведясь с Татьяной, либо Светлана делает аборт, но в этом случае Петру настоятельно рекомендуется сдать ключ от квартиры и забыть ее адрес…

Была уже четверть седьмого. Обычно в вечерний час пик в сторону центра пассажиров мало, но на этот раз, как назло, народу набился полный вагон. Возможно, поезда долго не было, но заблудившийся в переживаниях Петр понятия не имел, как давно он тут стоит.

Петр вошел в вагон последним, когда все места уже были заняты, а после недавнего разговора хотелось посидеть. Оглядевшись, «отец по неосторожности» увидел в конце вагона на трехместной лавочке одно свободное место. Два других заполняла собой огромная баба: она ласково смотрела на Петра, улыбалась и жестом приглашала сесть рядом. Баба напомнила ему тряпичных кукол, которых они в райкоме обычно дарили иностранным делегациям вместе с матрешками, ложками и прочими сувенирами «а-ля рюс». Таких кукол надевают на чайник или на самовар, чтобы держать температуру. Баба в вагоне была такого необъятного размера, что ее можно было бы надевать на бочку с квасом. Поколебавшись, Петр все же втиснулся в оставшееся свободным пространство. Неожиданно мелодичным и чистым для ее комплекции голосом Баба сказала:

— Не бойся, милый, я не кусаюсь.

— Чего это я боюсь? — вдруг огрызнулся Петр.

— Ты, милый, решиться боишься. Не того боишься ты, ой, не того…

— Слушайте, оставьте меня в покое! — взъярился он и тут же мысленно отругал себя: зачем так остро реагировать на глупости случайного попутчика?!

Петру предстоял трудный выбор. Дело даже не в том, что развод мог повредить карьере, а в том, что выбрать нужно не только между Светой и Татьяной, но еще и между любовницей и сыном, которого он любил по-настоящему, без сомнений. Уйти придется и от Васи…

— …Вот и я говорю, милый, самое трудное — решиться на что. Страшно. Вдруг твое решение — ошибка? Коли знать наперед, где соломку подстелить, может, оно и не так страшно было бы, а так-то жизнь набело пишем, прожитые годы на черновик не пустишь. Какую историю сейчас сочинишь, такую потом и проживешь.

— Вы читаете мои мысли?

— Нет, милый, я мыслей не читаю. А только вижу, сидишь как туча темный, маешься…

«Странная баба, — удивился Петр, — ведь точно на мозоль давит. Развод на карьеру вообще не повлияет: не те времена. При Андропове нас ждут большие перемены. Они потребуют новых людей, мыслящих гибко, не так догматично, как наши пердуны в райкоме партии. Их собственные внуки давно не слушают, а они нас, комсомол, учат работе с молодежью… Развод — точно не проблема. А если не разводиться? Тогда Светку нужно забыть. Аборта она мне не простит никогда. И висеть все это будет на моей совести. На аборт она пойдет, сомнений нет. Если что решит, ничто ее не остановит. Мужик в юбке…»

— …а ведь любого в вагоне спроси, хочет он судьбу свою узнать? Скажет — хочу. А узнает, будет ли рад? Ты, например, милый, не испугался бы?

Неожиданный поворот беседы отвлек Петра от тяжелых дум и спасительно «предоставил слово секретарю райкома»:

— Нет, не испугался бы. Мне только 27 лет, но моя личная судьба в общих чертах уже понятна. Я горжусь тем, что связал свою судьбу с комсомолом и партией, а потому мой дальнейший жизненный путь абсолютно ясен. Конечно, я не знаю, до каких высот дорасту, но не так уж и важно, на каких должностях служить делу партии. Другое дело узнать, как сложатся судьбы страны и дела социализма… Сейчас ведь, знаете, какие перемены настают? По моим ощущениям — гигантские! Увидеть бы хоть одним глазком результаты этого титанического труда! Тут бояться нечего, в результате не приходится сомневаться. Но ничего, доживем и увидим.

— Значит, про страну узнать не боишься… На какой станции выходишь?

— На Серпуховской, конечной. А вы?

— А я на Пражскую еду.

— На Пражскую?! Это же в другую сторону. К тому же ее еще не открыли…

— Вот и я о чем?! Строят пока. Так что я сегодня к своим в Алтуфьево, а завтра, аккурат в это время, назад, на Пражскую…

* * *

«Станция Серпуховская, конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны».

Петр встал, а Баба и не думала.

— Вы разве не выходите?

— Я же тебе сказала, милок, я дальше еду, в Алтуфьево.

— Это конечная станция!

— Ты ступай, милок, а я уж как-нибудь доберусь.

Петр вышел из вагона последним, если не считать Бабы, которая улыбалась ему через окно. Двери закрылись, и поезд ушел в тоннель. «Очень странная, — думал он. — Может, сектантка? Говорят, они все „не от мира сего“. Похоже, кругами катается. Наверное, поэтому я ее и не видел на платформе, когда заходил в вагон, а ведь при таких габаритах трудно было ее не заметить. Да и черт с ней, своих забот хватает!» — чертыхнулся и пошел в переход на Добрынинскую.

Что-то было не так. Какая-то явная, но неуловимая перемена, как это бывает, когда жена меняет цвет волос и прическу. Люди! Люди стали другими. Они одеты разнообразно и ярко. Советская легкая промышленность, освоившая производство всего, вплоть до космических скафандров, таких нарядов изготовить просто не могла! Что-то подобное Петр видел в Югославии, где он недавно был с делегацией. Но там-то вокруг были одни иностранцы, а тут — советские люди! Еще он заметил, что у многих молодых людей из ушей свисают проводки. Петр видел однажды портативный магнитофон «Вокмэн», но баловство это дорогое. Случайно ли столько молодых людей с дорогими игрушками в одном месте?

Он вспомнил, как недавно на закрытом совещании в райкоме партии выступал представитель «конторы» и рассказывал, что под гнилым влиянием «красивой» западной жизни у нас появилось неформальное молодежное движение «мажоров». «Так, так, мажоры устраивают сходку в моем районе прямо в метро, а я об этом ничего не знаю?! Разберемся… Доберусь до телефона, позвоню Скосыреву в оперотряд, пусть с милицией свяжется…»

На шаг впереди Петра шел парень. Он был один, но при этом громко разговаривал: «…скачал девятый фотошоп, думал… через торрент… ну!.. думал, пару авок сделать на страничку в контакте, а у меня винда паленая, глючит, так и не установил…»

«Это же буйнопомешанный, — возмутился комсомольский активист, — кто его пустил в метро?!» Он собрался подойти к постовому милиционеру, чтобы тот взял парня под контроль, но понял, что и с милиционером что-то не так. Взгляд! Злой и голодный. Человек в форме сверлил секретаря райкома взглядом, каким обычно Петр и его коллеги провожали с заседания бюро снятого с должности соратника. Особенно пристально милиционер разглядывал комсомольский значок, приколотый на лацкан пиджака. Петр прошел мимо странного стража порядка.

«Побыстрей бы добраться до дома, — думал он. — Итак, мажоры и милиция… Что у них за постовые такие?! Без значка, кстати… С каких пор в милиции несоюзная молодежь служит?! А с Таней поговорю завтра. Утро вечера мудренее».

На эскалаторе было полно народу — час пик. Петр разглядывал окружающих. Нет, не похожи они на москвичей, на советских людей, которых он видел обычно. Многие едут с прижатыми к ушам руками и разговаривают как будто по телефону! На эскалаторе!!!

Тут Петр заметил плакаты на стенах тоннеля… «Начни свой день с рекламы в метро», «В цветах российского флага» (какого такого «российского» флага?!!!)… А это что?! «Отдыхайте в Греции» и такой откровенный купальник… Порнография! За это же сажают!

«Интересное получается кино. Дяденьки из райкома партии вконец оторвались от жизни. Давно ли они последний раз были в метро? Понятно, на служебных „Волгах“ приятнее разъезжать. И, пожалуйста, результат — „хозяйственники“ из метрополитена проявили инициативу. Так, значит, они понимают политику перемен нового Генсека?! Идеологическая диверсия — вот что это такое! И как же шустро развернулись: еще утром ничего не было! Очевидно, что рекламу развесили совсем недавно, иначе бы уже были сигналы. Бдительный народ, к счастью, остался… Выходные отменяются! По их же совету и сделаю: завтрашний день начну с рекламы в метро! Кстати, может, вот так — с пылу с жару — мне с Таней будет легче поговорить».

Петр быстро проскочил вестибюль станции, не обращая особого внимания на киоски, которых, как и рекламы, еще утром здесь не было, и вышел на улицу. Он торопился домой на Большую Ордынку. Всего два года в райкоме, а уже второй секретарь и уже комната в коммуналке в самом центре столицы. Старый дом дореволюционной постройки, очень большая — 25 метров — комната и всего двое соседей. Причем один — геолог, который постоянно в экспедициях, а второй — друг и коллега по райкому заворг Коля Регеда. Коля младше Петра на два года и пока холостой, гостей (в основном девушек) приглашает нечасто, после того как от Таньки «добро» получит. Считай, одна семья в своей квартире. Петр торопился домой звонить дежурному по райкому партии, а может, даже и дежурному по горкому. Он пока не решил кому. Но всех своих райкомовских дедушек он сдаст! Посмотрим, с какой скоростью они вылетят на пенсию после того, как станет известно о провокации на станции метро «Добрынинская»!

Предстоящая военная кампания прокрутилась в голове Петра за секунды от схода с эскалатора до выхода из дверей метро. Еще какое-то мгновение он осознавал картинку, представшую его глазам, и наконец тысячетонный молот окружающей действительности с размаху вогнал душу Петра в асфальт улицы Люсиновская. Это была не его Москва, не его мир! Новые здания теснили некогда широкие просторы Серпуховской площади и начала Люсиновки; незнакомые надписи: русскими буквами, но не по-русски… Но больше всего Петра потрясли не дома, выросшие за один день, а автомобили. Впервые в своей жизни он видел автомобильную пробку, к тому же целиком состоящую из иномарок. Он стоял и озирался, в прямом смысле раскрыв рот. Тут его толкнули в спину выходящие из метро люди. Петру казалось, он вышел из дверей вечность назад… Толчок вывел его из оцепенения.

«Где я?! — лихорадочно соображал Петр. — Это — либо параллельный, либо мир будущего. Но это же невозможно!..» Лучшим решением ему показалось побыстрее дойти до дома.

И вот он у своего дома. Путь преградила плотно запертая железная дверь. О борьбе с идеологическими диверсантами и их пособниками Петр уже и думать забыл. Теперь он думал, как попасть внутрь.

Простояв у двери в томительном ожидании минут пятнадцать, он не дождался ни входящих, ни выходящих. Наконец, верно предположив, что клавиатура на правой стороне двери может работать как вызов, Петр набрал номер своей квартиры и услышал мелодичный звук. Через несколько звонков недовольный, как у продавщицы мясного отдела, девичий голос ответил:

— Ну, кто еще там?!

— Это Петр, ваш сосед, откройте, пожалуйста.

— Сосед? Из какой квартиры?

— Из вашей. Из пятнадцатой. А Татьяна дома?

— Что значит — сосед из нашей квартиры?! Нет тут никакой Татьяны…

— А Николай Регеда?..

— Николай?.. Коля! К тебе… Сейчас подойдет.

— Слушаю, кто там? — Голос вроде бы Николая, но, как и все вокруг, изменившийся.

— Коля, это я, Петр!

— Какой Петр?

— Какой, какой… Симутин, сосед твой!

— Петя?!. Открываю.

* * *

Петр мгновенно узнал Николая в открытой двери, хоть тот поседел, обрюзг, выпустил живот и оброс щетиной; благо все — слегка. Было видно, что минувшие годы прожиты бурно.

— Ты совсем не изменился…

— Ты так постарел… — одновременно произнесли друзья одинаково севшими голосами.

— Господи, сколько же лет мы не виделись?! — выдавил из себя Николай после звенящей паузы.

— Коля, скажи, какой сейчас год?

— Девятый…

— В смысле?..

— В смысле — 2009 год от рождества Христова. А ты сам-то откуда?

— Вообще-то с научно-практической конференции. Полчаса назад у меня был 1983 год…

Поверить в такое трудно, но внешний вид друзей подтверждал обе версии: на дворе 2009 год, а Петр явно не тратил четверть века на свое старение. Признав очевидное, друзья принялись обсуждать, каким образом случилось это удивительное путешествие во времени, но Петра больше интересовало другое:

— Коль, а мои где сейчас?

— Твои? Они тут уже сто лет не живут. Я здесь один обитаю. Тебе, кстати, повезло, я тоже со дня на день…

— Где они сейчас? — перебил Петр.

— Точно не знаю. Я Таньке квартиру в Алтуфьево купил еще в 94-м…

— В Алтуфьево?!

— В Алтуфьево. Орать зачем? Хорошую, между прочим, квартиру, двухкомнатную. Ну да, далеко, так ведь за комнату в коммуналке — «двушку»!

— Да нет, Коля, не в том дело, — снова перебил Петр и рассказал про Бабу в метро.

— Она! Точно! Она тебя к нам забросила. Слушай, а что мы в коридоре топчемся, давай входи… Боже, сколько же лет…

Петр вошел и огляделся. Он не мог узнать квартиру, хоть и прожил в ней почти полтора года! Так бывает, спустя годы мы не можем узнать во встречной красавице угреватую одноклассницу, сидевшую за соседней партой. Преображение было невероятным, Петр не мог поверить, что на свете бывают такой паркет, такие ровные стены, такая мебель…

— Коля, я вижу, ты карьеру сделал. Похоже, не ниже секретаря горкома?

— Какой горком, Петруха? Хотел, говоришь, правду о судьбах социализма узнать?! Узнавай: горкомов больше нет. Зато я теперь — капиталист.

— Ладно, ладно… Пропустить 26 лет жизни — не значит отупеть. Я так понимаю, сработал план Андропова: создали многоукладную экономику и поставили на службу строительства нового общества, на…

— Пеца, приходи в себя, нет никакого «нового общества».

— Не надо так шутить… Я что, не видел, сколько легковых автомобилей на улице?! Только социализм или коммунизм (он бросил пронзительно-вопрошающий взгляд на бывшего соседа) могут обеспечить такое массовое благополучие.

— Какие шутки?! Ты, случайно, не обратил внимание на то, что автомобили, мягко скажем, в основном не российских марок?

— Ну да… советских машин очень мало… Постой, что значит «российских»?

— Да то и значит, что и Союза больше нет! Есть Россия, есть Украина, другие страны, которые раньше были союзными республиками.

— Не может быть!

— Может, и еще как. Прибалты так вообще в НАТО вступили, а с Грузией мы в прошлом году воевали.

— Воевали?!!! Как же так, Коля? Как это — Союза не стало?

— А вот так! Ты не представляешь, что за эти годы произошло… Так. Да что же это за манеры в трезвом виде так долго говорить о политике?! Идем в комнату, глотнем чего-нибудь.

Петр вошел в гостиную, которая еще сегодня утром была его комнатой. Советский человек начала восьмидесятых такую роскошь мог видеть разве что в иностранных фильмах. Когда же он увидел панель жидкокристаллического экрана диагональю больше метра, то почти закричал:

— Это — телевизор?!

— Да.

— И можно включить?

— Пожалуйста. Что хочешь смотреть?

— Да что угодно. А сколько каналов, как у нас или больше двух?

— Больше, конечно. Точно не знаю… Сто, или двести, или больше…

— Сколько?!! Зачем так много?

— Да немного, стандартный пакет.

Петр уже не слушал. Он подошел к телевизору, но не нашел привычных кнопок «Вкл./Выкл.» и тумблера переключения каналов.

— Как он включается? Где эти твои сто кнопок?!

Николай взял в руки пульт и включил экран, стал листать каналы. Петр глядел не отрываясь. Для него, советского человека, такое обилие программ, большая часть которых была иностранного производства, было окном в другую вселенную. Эта вселенная оказалась пугающе недоброй: боевики и детективы, криминальная хроника, агрессивно-сексуальные музыкальные клипы, реклама, раздающая приказы — купи! И много, очень много красивых обнаженных, в той или иной степени, тел. Пуританская душа секретаря райкома разрывалась между его молодой мужской натурой и привитыми убеждениями: с одной стороны — красиво и привлекательно, с другой стороны, о каком социальном переустройстве можно говорить, когда тебя так сладко растлевают?! Как воспитать классово непримиримых борцов, если даже дети могут видеть такое?! Вопросы вспыхивали в голове, но шквал впечатлений размалывал их в обрывки фраз, фразы в слова, слова в осколки переживаний. Петр онемел. А Николай смотрел на него со смешанными чувствами понимания, сочувствия и зависти.

Может показаться странным: человек, только что узнавший о том, что рухнул мир, который он всю жизнь считал незыблемым, вместо того чтобы выяснять подробности этой катастрофы, смотрит телевизор, разглядывает мебель, интересуется качеством ремонта… Но не так много найдется людей, кто путешествовал из прошлого в будущее, поэтому трудно сказать, как бы вы повели себя на месте Петра. Об этом думал Николай, наблюдая за другом.

— Так все-таки, Петя, примем мы на грудь в честь неожиданной встречи или нет?! — И, не дожидаясь ответа, крикнул: — Ксюша, зайди в гостиную!

Вошла девушка лет 22, навязчиво красивая, в такой короткой юбочке, что казалось, будь она просто в нижнем белье, выглядела бы скромнее; с открытым животом и проколотым пупком, а также, понятно, с татушкой от поясницы куда-то под белье. В общем, присутствовали все атрибуты сексуальной охотницы на двуногих самцов начала XXI века, охотницы, приехавшей издалека покорять столицу. Петр подумал, что на первое время пребывания в новом мире неплохо бы ему организовать повязку на голову для поддержания челюсти.

— Ксюш, организуй быстренько выпить и закусить и можешь быть свободна.

— Уверен, что могу?

— Уверен, уверен… Видишь, старый друг пришел в гости.

— Старый?..

— Именно старый. Давай по-быстрому…

— Ну да, как обычно, по-быстрому… — Петр недоумевал многозначительности взглядов и интонаций. — Между прочим, холодильник пустой и бар тоже. Сходить в магазин?

— Не надо. Сходи домой. Мы сами разберемся. Ну что, Петруха, съездим в храм победившего капитализма, туда, где сбылись мечты советских людей?

Как только Николай выпроводил девушку, которая, уходя, бросила на мужчин выразительный взгляд, Петр спросил:

— Коля, она кто?

— Домработница, кстати, моя землячка с Украины.

— Ведет себя она не совсем как домработница…

— А ты что, знаешь, как должны себя вести домработницы? Она у меня домработница полного цикла.

— Что ты имеешь в виду?

— То и имею. Выполняет любую работу, которая требуется хозяину дома.

— Хочешь сказать…

— Да, хочу сказать.

— Она же девочка совсем, а ты уже старый дед. Жениться не планируешь?

— Нашел девочку! Ей уже 23 года: женщина на пороге старости. А теперь сам ответь, как жениться на ком-то одном, когда таких девчонок в свободном доступе пруд пруди?!

— С женитьбой понятно, но все-таки… Чем ты мог ее очаровать?!

— Деньги, мой друг, творят чудеса.

— Хочешь сказать, что у вас сейчас, как при капитализме, за деньги можно все купить? И честь, и совесть?..

— Поправочка, не «как при капитализме», а просто «при капитализме». Причем стадия первоначального накопления капитала: передел собственности, стрельба (правда, сейчас уже поменьше, чем 10 лет назад) и прочие прелести. Помнишь у Маркса, «нет такого преступления, на которое бы капиталист не пошел, даже под страхом виселицы…»? Это про нас.

— Ты хочешь сказать, что Маркс и Ленин…

— Все, Петя, больше нет сил насухо продолжать эту тему. Поехали в магазин. Осмотрись сначала, а потом и поговорим, что Маркс, а что Ленин… Поехали.

— Разве пешком не дойдем?

— Поедем. Зачем таскать тяжести, если их можно на машине привезти?

— У тебя, значит, машина тоже есть?

— А то!

* * *

У Николая была не просто машина, а роскошный внедорожник «Лексус». Пока ехали до супермаркета на Полянке, Петр не переставая рассматривал и расспрашивал. Для Петра, советского человека, пределом мечтаний которого могла быть только «Волга», джип представлялся настоящим звездолетом.

— Сколько такая машина стоит?

— Сто пятьдесят тысяч.

— Ого! Это же сколько лет мне нужно откладывать со своих 200 рэ в месяц, чтобы столько накопить?

— Ты не понял, Петя, сто пятьдесят тысяч долларов США. В твое время, когда доллар на «черном рынке» стоил около 5 рублей, это получилось бы 750 тысяч твоих рэ.

— Ужас… Это что, самая дорогая машина? Дешевле есть?

— Есть, конечно, и дешевле, есть и дороже. Причем раз в десять и в одну, и в другую сторону.

— А нельзя было что-нибудь попроще купить? Это ж какие деньжищи! 750 тысяч… Вспомни, на эти деньги в наше время можно было бы сто (!!!) трехкомнатных кооперативок построить!

— Разогнался. Дали бы тебе сто квартир построить. Одну оформил бы на себя, другую на родителей, а как стал бы оформлять третью, скажем, на тещу, тут бы и пришли к тебе изымать нетрудовые доходы. Не так разве?

— Так, так. Зачем человеку сто квартир? Мне бы и одной хватило. Правильно бы сделали, что пришли! Скажешь, на трудовые доходы купил такую дорогую машину?

— Я ее в кредит купил. Взял в банке кредит и купил.

Их разговор был прерван гитарным рифом из знаменитого «Дыма над водой». Петр в жизни бы не догадался, что это может быть звонком телефона, он с недоумением смотрел на Николая, а тот порылся в кармане брюк и достал айфон, помрачнел и ответил:

— Да, Джавид, слушаю… Нет, пока не решил… Мы же говорили, что в понедельник, сегодня пятница… Да, я все понимаю… Да… До понедельника.

Повисла тяжелая пауза.

— Коль, кто этот Джавид? И, слушай, это что было, телефон?!

— Что?.. A-а… Джавид — коллектор, сборщик долгов. Я задолжал банку круглую сумму, он напоминает… А это… да, это — телефон. Теперь они у всех есть, у меня таких три: для работы, для баб и только для своих.

— И можно в любом месте по телефону разговаривать? А звонить можно только на такие переносные телефоны или на обычные тоже?

— О, Петя, мобильники — это большое достижение прогресса. Звонить можно отовсюду и всюду: и на работе, и на бабе, везде тебя достанут! И дома, и заграницей.

— Ты и заграницей бываешь?!

— А как же. Сейчас любой человек может поехать куда хочет, нужны только деньги и время. Причем, как правило, если у людей есть время — нет денег, когда есть деньги — нет времени. Знаешь, где у нас теперь всесоюзная здравница? В Турции и в Египте, там и лучше, и дешевле…

— Коля, а эти долги за машину?

— Если бы. Такие копейки я давно бы отдал. Тут суммы намного больше… Ладно, Петя, не грузи, и так на душе муторно. Приехали. Давай затаримся, а потом посидим на кухне как в старые добрые времена. Ты меня обо всем расспросишь, я расскажу-покажу. Тебе надо в новую жизнь вникать!

В магазине с Петром случилась истерика. Советский человек восьмидесятых, житель Москвы, твердо знает о продуктах питания несколько важных вещей: все что вкусно — в дефиците; дефицита больше килограмма в одни руки не отпускают; в магазине за деньги ничего приличного не купить, если нет блата или если это не спецраспределитель; за любым мало-мальски приличным товаром нужно выстаивать огромные очереди без гарантии, что достанется…

Теперь представьте, что, зная на генетическом уровне эти и некоторые другие непоколебимые истины советской торговли, вы заходите в современный супермаркет. Так вот и Петр вошел, ничего не подозревая… Увиденное внутри магазина, раздавило идейного комсомольца внутри Петра. Оглохший и лишенный дара речи, он бродил вдоль полок и не мог поверить, что видит все собственными глазами. Вдруг мелькнула мысль, что это и есть пресловутое коммунистическое изобилие, но, присмотревшись к ценам, протрезвел — изобилие капиталистическое. Назад Николай выносил его вместе со множеством пакетов. Только дома, помогая выкладывать еду и напитки, Петр немного успокоился, но его мучило сделанное открытие: наличие колбасы в магазине в таком количестве все-таки наглядно опровергает любые теоретические обоснования преимуществ социалистического строя над капитализмом.

Друзья сели за стол.

— А теперь рассказывай, что тут без меня было, — потребовал Петр.

— Пропал ты в… ну да, сегодня же пятница… пропал ты в пятницу. В субботу Танюха потребовала меня на кухню и там учинила допрос: что я знаю о твоих «левых» связях? Про Светлану я тогда еще не знал…

— Откуда ты теперь про нее знаешь? Я же не рассказывал!

— Все по порядку. Так вот, я искренне убеждал ее, что никого нет. Не упоминать же всякие мелочи на выездных учебах. О каждом насморке в истории болезни записей не делают… Танька была убеждена, что ты загулял, и упаковала твои чемоданы на вынос. Когда ты не появился на планерке в понедельник, мне стало ясно: случилось что-то серьезное. Наш Первый допытывался, где ты можешь быть, орал, что твои прогулы — плевок на политику Андропова по укреплению дисциплины в стране, что твоей карьере конец и все в таком духе. В среду Танька написала заявление в милицию о твоей пропаже. А в пятницу, через неделю, в райком позвонила твоя Светлана Юрьевна. Когда ей сказали, что тебя уже неделю нет ни дома, ни на работе, она дозвонилась до меня (ей обо мне ты, видимо, рассказывал). Она уверяла, что была последней, кто тебя видел, а также почему-то считала, что твое исчезновение связано с ней. Ходила в милицию, давала объяснения. Вкус у тебя, скажу, отменный. Редкая женщина. Сейчас она большой человек. Живет то в Лондоне, то в Москве. Владеет международной финансовой группой. Начинала с какого-то научно-внедренческого кооператива, а сейчас — один из крупнейших венчурных капиталистов в мире.

— Каких капиталистов?

— Венчурных. Это когда вкладывают деньги в научные разработки. Там рулетка: может получиться, а может нет, но у нее чутье особенное, почти все инвестиции в «десяточку». Мужа у нее, кстати, нет и никогда не было. Есть сын, Петром зовут, как тебя… Погоди… Ты ли?!

— Похоже. Я от нее еду. Два часа назад она мне сказала, что беременна, поставила вопрос ребром — или я с Татьяной развожусь, или она делает аборт.

— Вот как! Если бы развелся, была бы у тебя жена — миллиардер! Повезло бы, как нашему мэру… Слушай, никак не привыкну, что ты всего пару часов как оттуда, а для меня жизнь прошла… — Николай опять помрачнел. — Получается, что час назад, что 26 лет — все одинаково далеко от нас… Где я остановился? Танька твоя так одна и жила, растила Васю… гм… Пока тебя искали, она все надеялась, что ты жив и, нагулявшись, вернешься. Если не к ней, то к сыну. Я замечал, у вас тогда напряженно было в отношениях. Кризис первых семи лет брака…

— Мы же студентами поженились. Ни жизненного опыта, ни знания людей, ни тем более женщин… А Вася родился, все вообще на задний план ушло. Кстати, ты о нем что-нибудь слышал? И потом, откуда ты так подробно про Свету знаешь?

— Прочитал недавно в одном деловом журнале большое интервью со Светланой Юрьевной. А про Васю твоего… о нем деловые журналы не пишут… Наливай, а то перерывы слишком длинные.

— Коля, может, по справке номер моих найти, так хочется с Васей поговорить!

— Погоди. Предлагаю сегодня и завтра посвятить твоей адаптации к суровым условиям жизни в светлом будущем, давай-ка план действий составим. И вообще, что ты так суетишься?! Ты своих когда видел, утром?

— Да.

— Значит, соскучиться не успел. Сегодня пятница-развратница. Я холост юридически, ты в силу обстоятельств. Ты, пришелец из прошлого, должен узнать много нового и интересного. Поэтому сегодня — гуляем. Сейчас почти восемь. Пока что пьем и болтаем, потом я тебе экскурсию во времени и пространстве устрою, а часов в 12 поедем в клуб.

— А что в клубе в это время делать?

— Ты прав, поедем позже.

— Разве клубы так поздно работают?

— Ах ты боже мой! Тех-то клубов нет давно! Мы в ночной клуб едем, с союзной и несоюзной молодежью знакомиться, снимем пару комсомолок, проверим их на предмет знания Устава ВЛКСМ!

— Нет клубов?! А как же организован досуг молодежи? Чем молодые люди занимаются в свободное от учебы и работы время?

— Ну ты точно — пришелец. Да тем же, чем и мы в молодости! Пьют пиво, режутся в компьютерные игры, танцуют и трахаются. Правда, мы пили портвейн, и компьютеров у нас не было. Было дело, некоторые из нас ходили в кружки и спортивные секции, но это осталось в далеком прошлом. Организованный досуг молодежи, художественное творчество молодежи, научно-техническое творчество молодежи и политическая активность молодежи — уничтожены как класс! Капитализм предлагает молодым только то, за что они готовы платить деньги. За пиво — платят, и за ночные клубы — платят. А тратить деньги на какое-то там творчество экономически невыгодно. Их и не тратят!

— Ужас! Получается, наша работа — коту под хвост?! Молодежь сейчас никому не нужна, и ею никто не занимается?!

— Что-то под хвост коту, а что-то кому-то в карман. Петя, брось ты эти старорежимные словечки: молодежью не занимаются! Кому надо — занимаются, те же наркоторговцы…

— Кошмар! Не могу поверить, что речь идет о нашей Родине! Столько поколений трудилось, столько лишений и жертв, и что — ничего?! Никакого нового человека, нового общества… Налей, Коля.

— Давай, Петруха, привыкай! Еще и не такое узнаешь. Мы все-таки постепенно погружались, а тебя, непорочного, сразу с головой… Не боись, старик, привыкнешь.

— Да, старик, вот тебе и светлое будущее…

— Кстати, Петя, предлагаю этот сленг…

— Что?

— …жаргон нашей молодости не употреблять. Мне тебя, пацана 27-летнего, стариком называть глупо, а тебе меня — оскорбительно.

Посмеялись, выпили.

— Коля, можно твой телефон посмотреть.

— Конечно.

Еще одно потрясение для Петра. Телефон, почта, фото, видео, музыка, книги и черт его знает что еще, и все помещается в кармане!

— Другая жизнь! В прошлом году мои дикарями в Крым ездили. Пока доехали, поселились, прислали телеграмму, прошло три дня. Я весь извелся — как они? А у вас: сел в поезд — сообщил, приехал — известил, захотел — позвонил, захотел — написал. И ведь каждую секунду на связи! Да и по работе…

— Правильно рассуждаете, товарищ! — подхватил Николай. — Только вот тебе ложка дегтя: ты сегодня во сколько со своей конференции слинял?

— В час.

— Правильно, и куда поехал? К Светке своей. На работе в понедельник сказал бы, что конференция была до пяти-шести и не было смысла возвращаться. То же самое зарядил бы своей Танюхе, верно?

— Верно…

— А в наше время тебе бы сто раз позвонили все кому не лень, и хрен бы ты отвертелся: на работу поехал бы как миленький, а потом домой. А если телефон выключить или трубку не брать, придется объясняться — в какой же это ты дыре пропадаешь, что там нет связи? У нас сейчас так — если не на связи, значит, что-то не то, сразу подозрения.

— Здорово! Как можно бы было в наше время наладить трудовую дисциплину с помощью этих мобильников! Помнишь, Ленин писал, что «социализм — это учет и контроль»? Поставили бы прогресс на службу строительства нового общества!

— Петя, ты пить разучился, что ли? Что ты несешь? Ленина он вспомнил! Забудь этого урода!

Взгляд Петра сделался стальным, губы поджались:

— Николай, не смей так говорить о Ленине!

— Это почему же?! И не надо мне приветливых взглядов исподлобья. Кто он этот Ленин? Кровавый диктатор…

— Не смей!..

— Да, смею! Миллионы жизней положили на алтарь светлого будущего, а получилось темное прошлое! Ведь если бы не большевики, ужасы первоначального накопления капитала нам бы не достались. Россия пережила их задолго до 17-го года. А твой Ленин «со товарищи» нам этот подарок по новой сделал. И по законам диалектики на новом уровне бессердечия и цинизма. Ты, Петя, не принимай у нас ничего близко к сердцу, а то не выдержишь. Тебе же интересно знать, как мы до всего этого дошли?

— Конечно.

— Вот и не перебивай старших. Тем более тебе во всем разобраться времени осталось — всего ничего. Будем действовать по плану. Как это называлось? Ленинский комплексный план. Блин, у вас, что ни возьми, все «ленинское»…

— Кстати, Коля, разве я не на два года старше тебя? И к тому же куда мы так торопимся?

— На первый вопрос отвечу сейчас: по общему количеству прожитых лет я старше тебя, сопляк, без года на четверть века. А на второй отвечу завтра с утра — мы оба пока не готовы.

— Что ты имеешь в виду?

— Сказал завтра, значит, завтра. Слушай старших, говорят тебе! Итак, на чем я остановился? Да: Танька, розыск… Она ждала, что ты одумаешься и вернешься к ней. Она тебя любила. И ждала. Но когда началась перестройка, в 85-м году, в ней как будто что-то выключилось, она вдруг поняла, что ты уже никогда не вернешься. Страна рушилась, и твоя Танька тоже. Она часто плакала. Похоже, все предчувствовала, может, поэтому у нее крыша начала ехать…

— Что предчувствовала?

— Да ничего особенного, что должна предчувствовать молодая, красивая женщина в ее обстоятельствах? Что она покинута, что живет в одной комнате с сыном, что, скорее всего, так и завянет в одиночестве. Короче, это стало ее навязчивым состоянием, и пришлось ей полгода поваляться в больнице.

— Ты хочешь сказать, в психушке?

— Нет, в Первой градской, я ее в неврологию устроил. Но лечили, конечно, не нервы, а психику. С Васей твоим мы на пару вели хозяйство, он уже в школу пошел, помогал. Душа в душу жили.

— Спасибо тебе, Коля, я всегда знал, что ты — настоящий друг. У Таньки так никого и не появилось?

— Никого, — твердо сказал Николай и спрятал взгляд. Невозможно признаться другу, что тебе всегда нравилась его жена, что ее соленые слезы капали прямо на твое сердце, что однажды вечером на кухне ты в порыве нежности и сострадания по-дружески прижал Татьяну к груди, что молодые одинокие души и тела недолго сливались по-дружески, что ты потом клял себя за эту слабость, что целый год никого не мог пригласить к себе… Надо отдать должное Татьяне, она, почувствовав бесперспективность их отношений, сама дала Николаю «вольную»…

— Как же она, бедная, одна… Слушай, все-таки найдем ее номер, я позвоню…

— Пеца, не суетись. Действуем по плану. Что ты ей скажешь через 27 лет после исчезновения? Сначала подготовься к такому разговору.

— Ты прав. А что такое «перестройка»?

— Петюня, ты счастливый человек! Тебе повезло проскочить через все это говно. Так вот, в 85-м, после того как на кремлевское кладбище свезли очередного Генсека…

— Андропов, получается, всего два года у власти был.

— Год. Он умер в феврале 84-го. А в 85-м умер Черненко…

— Этот старый маразматик?! Его тоже Генсеком избрали?!

— Именно. Но ненадолго. У нас тогда была «пятилетка в три гроба». Четырех Генсеков сменили за четыре года. Вот так! А потом избрали Горбачева…

— По-моему, его Юрий Владимирович из Ставрополья перетащил…

— Нам всем на голову…

Николай коротко изложил свою версию новейшей истории России и мира. Рассказал, как рушилась Империя, как тараканами разбежались союзные республики и Варшавский договор; как не было ни одного года, чтобы на территории бывшего СССР не воевали (заодно рассказал о кровавой бане, в которую превратился развал любимой Петром Югославии); как бросились грабить родную страну ее верные сыны; как профессора становились нищими, а уголовники миллионерами; как демократическая общественность свергла партийную номенклатуру и, заняв ее место, превратилась в гораздо более закрытую касту; как новая власть занялась конверсионными операциями «власть — деньги» и наоборот…

— Как же вы выжили?

— Действительно, парадокс какой-то: с одной стороны, все именно так, как я рассказал, а с другой, и выжили, и как-то устроились. Да и жить богаче стали — вон сколько машин на улицах. Меня возьми… Хотя нет, я — плохой пример. Непонятно еще, чем у меня все кончится…

— Тебе жаловаться! В наше время так, как ты, наверное, не все секретари ЦК жили.

— Эх, Петя, зелен ты еще! Объясню почему, но начну издалека. С перестройкой при комсомоле стали создавать молодежные коммерческие центры. Я сразу почувствовал: это — мое. Создал такой центр, под него райком выделил несколько зданий в районе, теперь они в моей собственности. Пока в моей. Сдаю в аренду, стабильные деньги.

— Ты их выкупил у райкома?

— Почти. Тогда это называлось — приватизировал. Формально купил, реально задаром взял.

— То есть ты — вор?! Ты, кто в наше время, рискуя карьерой, не дал второму секретарю райкома партии незаконно оформить квартиру на дочку?! Как же ты мог так переродиться?! Неужели я тоже таким стану?

— Раньше мы были чище, наверное, потому что моложе. Ты еще увидишь, как происходят эти изменения внутри тебя. Постепенно, понемногу. Поверишь, сначала я торговать стеснялся. С одной стороны, продавать за рубль товар, купленный за копейку, нечестно. А с другой стороны, товар нужен покупателю, и твоя цена его устраивает. Получается, ты и деньги делаешь, и доброе дело — прекрасное оправдание. Раз за разом становится проще. Или те же кредиты. Поначалу их берешь с честным намерением вернуть. Потом смотришь, другие не возвращают, а их дела идут лучше твоих. Тут приходит к тебе управляющий банком и сам предлагает кредит не возвращать. Нужно с ним поделиться, и он прикроет: ты рискнул, он рискнул — плата за риск, все по-честному. К началу века я оказался при деньгах, при недвижимости и без иллюзий. Между прочим, как зарабатывать начал, все время твоим помогал. У Таньки зарплата институтская — только с голоду не помереть, поэтому я им постоянно подкидывал. Она сперва хорохорилась, не брала, но в начале 90-х так прижало! Зарплата мало того что маленькая, ее не платили по полгода.

— Как не платили, почему?

— А потому, что институтское начальство (как, впрочем, и любое другое начальство) желало при капитализме жить как при коммунизме. Зарплату размещали в банке на депозит, банкиры пускали деньги в оборот, а руководству отстегивали проценты. Сотрудникам говорили, де государство выплаты задерживает, и тянули, пока не начинались голодные обмороки или забастовки…

— Не могу поверить, что это делали вчерашние советские люди…

— Они, родимые, они, других людей у нас в стране на тот момент не было. Это сейчас подросло поколение, которое прежних времен не знает. И, гляжу, как-то легче стало. И какие-никакие правила игры появились, и люди поняли, что назад дороги нет, что капитализм, как говорил твой Ленин, «всерьез и надолго». Все чаще стараются именно заработать, а не украсть. Или это мне только кажется? Итак, занялся я недвижимостью. Без связей в этом деле никак, а наши комсомольцы есть везде: всегда кто-нибудь тебе либо поможет лично, либо порекомендует тебя. Ты их, понятное дело, благодаришь…

— Что значит — «благодаришь»? Взятки даешь?!

— Все-таки какой ты древний. Взятка — некрасивое слово. Сейчас модно говорить — коррупция. Звучит?! Или нейтрально — откат. Конечно, даю, а ты как думаешь? Если люди тебе помогают зарабатывать деньги, ты просто обязан делиться. Иначе они станут помогать другим.

— Что деньги с вами сделали?! Полное разложение и растление… Ну, ладно, не смотри так… Чтобы давать взятки, нужно деньги иметь, и как ты их зарабатываешь?.. Понял! Ты не возвращаешь кредиты. Вот почему они тебе звонят. Так тебе и надо! Верни им деньги, и проблем не будет.

— Наивный ты. Все не совсем так, а если говорить точнее, совсем не так. Ух ты, как сказал! А говорят, от перемены мест слагаемых сумма не меняется… Так вот, не возвращать кредиты было модно в девяностых. Сейчас за это сажают в тюрьму.

— И правильно делают!

— Не спорю. А деньги на чем делаются? Как-нибудь тебе расскажу, замечу только, что делаются, и немалые.

— Тогда почему у тебя проблемы с банком?

— Петя, а ты помнишь из политэкономии один из основных законов капитализма?

— Цикличность развития?

— Именно. Цикл чем заканчивается?

— Кризисом…

— Правильно. Как раз сейчас у нас на дворе кризис.

— Не может быть! Какой же это кризис?! Что-то я не видел ни нищих, ни голодных, ни демонстрантов на улицах. Все блестит, куча дорогущих машин, магазины забиты товарами…

— Голодные на улицах — это из области советской пропаганды. Будь они поумнее, расскажи советским людям правду о капитализме, был бы я сейчас партийным секретарем. Хотя самое обидное, что про Запад нам в основном правду и рассказывали. Просто мы, бараны, не верили, что уверенность в завтрашнем дне гораздо ценнее возможности купить на каждом углу джинсы. Так и с кризисом. Все оказалось гораздо сложнее. Видимость богатства — это еще не само богатство. Вот у тебя, Петя, сколько денег в кармане?

— Двадцать рублей.

— Советских. То есть нисколько. Работы нет. Как жить дальше — не ясно. А у меня в кошельке тысяч двести есть. И на карточке немного больше. Ну, богаче я тебя?

— Понятно, богаче. Плюс машина, квартира, обстановка.

— Теперь уточнение: у меня просроченных кредитов почти на 200 миллионов долларов, а активов максимум на сто тридцать, и в понедельник ко мне в гости приедут абреки-коллекторы, которые либо отрежут яйца, либо свезут в зиндан к себе в горы и яйца отрежут там. Вот теперь ответь, я богаче тебя? Нет, брат, ты богаче меня на 70 миллионов долларов США! Понял, почему я не уверен, что мой пример удачный?!

— Но это же ужасно! Надо что-то делать!

— По-комсомольски конкретный совет! Знал бы я, что делать, давно бы сделал.

— Коля, может, сходить к ним в банк, попросить отсрочки…

— Петя, Петя, дружище мой наивный, убивать начинают за долю процента от такой суммы… Ладно, не парься, есть у меня одна идейка, завтра расскажу. Так. На чем я остановился?

— Как ты моим помогал…

— Точно. Налей-ка. Так вот. Подбрасывал понемногу: продукты, одежда, то, се. Фактически жили как семья, только без постели. Я исправно выполнял функцию кормильца. А в 93-м угораздил меня черт влюбиться. Девочка — красотка, умница. В постели — волшебница, на кухне — фея, в беседе — профессор. Любовь, одним словом. Встает вопрос — где и как жить? Надо сказать, что к тому времени я комнату геолога на себя оформил. Он не появлялся все эти годы, видимо, сгинул в тайге от комаров или от водки, а может, просто не было денег на обратный билет. Через адвокатов, «через заднее кирильцо» оформил комнату в свою собственность. Получалось, правильнее было отселить твоих, чем покупать себе такую же квартиру, ибо на худшую жилплощадь моя любовь не соглашалась. Я купил твоим «двушку» в Алтуфьево. Сделал хороший ремонт, обставил. В общем, не обидел. Да и потом продолжал помогать, либо сам заезжал, либо водителя посылал…

— Постой-ка, ты же говорил, что не знаешь, где они сейчас?

— …Ну, дорогой мой, с тех-то пор сколько воды утекло?! А любовь моя так ничем и не кончилась.

— Что же случилось?

— Случился более успешный, чем я, бизнесмен. Она была очень целеустремленная девушка, ей был нужен самый богатый муж из всех возможных. Сейчас она живет в Лондоне, куда от российского правосудия сбежал ее благоверный. Теперь уже и с ним разводится, говорят, нашла какого-то лорда с еще большим состоянием, к тому же близкого к состоянию комы. Ну да бог ей судья… Пострадал я, пострадал и отошел… А что у нас со временем? Есть еще. Теперь так, я обещал тебе экскурсию во времени и пространстве? Обещал. Заодно покажу главное достижение XX века — Интернет.

— Ты не шутишь? Главного я еще не видел?!

— Не шучу, идем в кабинет — бывшая комната геолога, — возьми бутылку, а я стаканы с закуской.

* * *

Кабинет потряс Петра сильнее, чем вся кухонная и сантехническая роскошь. В кабинете была Библиотека. Эта был не стандартный набор советских времен а-ля Чехов — Пушкин — Достоевский — Драйзер — Стендаль… Конечно, книги этих гениев тоже стояли на полках. Но… Но! Это было не собрание того, что удалось «достать», а собрание того, что читалось и перечитывалось. Стругацкие, Ключевский, Гумилев (и отец, и сын), запрещенные Бердяев, Ницше, Фрейд, Набоков… А сколько имен Петр не знал! Но он сразу понял: все, что стоит на полках, нужно читать.

— Как же здорово иметь такую библиотеку, я бы тут жил.

— Ага. Только недолго. Будешь читать вместо работы, и скоро тебя отсюда вынесут либо кредиторы за долги, либо врачи вследствие общего истощения. Откачают и отнесут к кредиторам, ибо лечение стоит дорого. При капитализме, Петя, хватает всего, кроме денег и времени. При социализме времени у нас было навалом, а деньги были не нужны, нужны были связи. Ну так как, чудо прогресса смотреть будешь?

— Буду. Зачем тебе здесь два телевизора?

— Как два? А! Телевизор один — на стене, а на столе — монитор, экран компьютера.

— У тебя дома компьютер?! В бизнесе нужно делать сложные расчеты?

— Расчеты в моем бизнесе несложные: я с двух процентов живу…

— С чего?

— Анекдот был такой, расскажу потом. Нет никаких расчетов. Компьютер служит средством коммуникации и хранения информации. Сейчас тебе все покажу. Пользоваться несложно. Как врубишься, я тебя оставлю, побродишь по Сети. А мне еще нужно сделать кое-какие звонки…

Сегодня утром Петр, любивший научную фантастику, не мог даже и представить, что такое возможно. Реальность оказалась смелее любых его фантазий. Скудость пайка советской информационной и культурной жизни, к которой привык Петр, разверзлась океаном свободного Интернета, как если бы заключенного концлагеря вдруг впустили в ресторан «all inclusive». Сеть давала доступ мгновенно, без грифа «для служебного пользования», без каких-либо ограничений. И к вершинам духа, и к подземельям порока. Ко всему и для всякого…

«Как же трудно им делать правильный выбор, — думал Петр, — и ведь никакой „руководящей и направляющей“…»

Он погрузился в чтение. Его интересовало все: и текущие новости, и архивы, и… все!

* * *

Николай вошел, когда у Петра уже начали закипать мозги.

— Брейк! — объявил хозяин кабинета. — На сегодня хватит. Выедем пораньше, мне еще нужно кое с кем встретиться. Да и девчонки заждались, пора поработать с молодежью призывного возраста! Пошли одеваться.

— Я же одет.

— Петя, мы идем в приличное заведение, а в твоем райкомовском костюмчике в наше время люди разве собирать бутылки ходят. К тому же танцевать в костюме неудобно.

— Костюм у меня нормальный, ты, между прочим, вчера в таком же на планерке сидел! А потом, в моем возрасте танцевать, ты шутишь?!

— Во-первых, вчера было четверть века назад, костюм давно вышел из моды. Во-вторых, мы находимся в твоем будущем, в котором клуб посещают принципиально в другой одежде. В-третьих, какой это у тебя возраст, Петя?!!! На меня посмотри. Я и то собираюсь танцевать. В наше время это вполне комильфо.

— Интересно, под какую музыку сейчас танцуют? Надеюсь, не под Пугачеву?

— Будешь смеяться, но могут и под Пугачеву. Помнишь, был анекдот, что в будущем в Большой советской энциклопедии в статье о Брежневе напишут: мелкий политический деятель в эпоху Аллы Пугачевой? Так вот, в наше время это — не анекдот.

— В БСЭ так написано?!

— Нет. БСЭ уже нет. Но Пугачева до сих пор — Примадонна, а Брежнева половина населения уже не помнит.

— Чудеса. Кстати, Коля, а с какими комсомолками ты собираешься танцевать? Уж не с теми ли, кого мы с тобой в комсомол принимали? Боюсь, мне эти тетеньки уже не подойдут.

— Эх, юноша, ты до сих пор не разобрался в широкой душе нашего времени. Те, кого мы с тобой принимали в комсомол, давно внуков нянчат и по клубам не ходят. По клубам ходят молодые, комсомольского возраста, барышни в поисках пары, а также молодые перспективные самцы, вроде нас с тобой, в поисках удовольствий.

— Требую уточнений, перспективный мой самец. Комсомольский возраст — это с 14 до 30 лет. Туда пускают несовершеннолетних?

— До этого дело еще не дошло. Пускают с 18 лет. Но ты-то сегодня познакомишься с девочкой, которая твоим сегодняшним утром еще и не родилась. А к утру завтрашнему ты, старый распутник, уже потащишь ее в постель. Вот что значит — временной парадокс!

— Совсем не факт, что я кого-то потащу в постель. А вот ты — действительно распутник. Дедушка, на что ты рассчитываешь в отношениях с этими комсомолками призывного возраста?

— Как на что?! Призвать себе в кровать. Напомню, братишка, что при капитализме деньги творят чудеса, а у меня пока осталась хотя бы их видимость. Так что даже видимость этих славных бумажек, как фея Золушку, сегодня вечером превратит меня в юного и неотразимого принца. Короче, пошли одеваться!

— Где же я возьму другую одежду?

— У меня. Я только за этот год так раздался, когда проблемы начались. А до этого держался в форме. Ноблес, как говорится, оближ. На фитнес ходил…

— Куда?

— В спортивный клуб: бассейн, тренажеры, массаж. Мы с тобой всегда были одной комплекции, так что мои стариковские наряды должны сгодиться.

Очередной раз удивленный, теперь уже богатством гардероба, Петр предстал в новом облике.

«Такой прикид да в наше время — все девчонки были бы мои», — смотрясь в зеркало, отметил Петр.

— Они и так сегодня все твои будут, — сказал Николай с хитрой улыбкой.

— Ты тоже мои мысли читаешь?!

— Не знаю, кто еще читает твои мысли, а я просто поставил себя на твое место и сразу понял, о чем ты думаешь. Хорош любоваться, идем вмажем, пока такси ждем.

Выпив еще по одной, друзья помолчали каждый о своем. Вдруг Николай хмыкнул, увидев их отражение в слепом экране телевизора.

— Знаешь, на кого мы с тобой похожи? — спросил он Петра.

— На кого?

— На педиков. Я — твой папик, а ты — моя девочка.

— Ты серьезно?

— Ну да. У нас разница в возрасте какая! Это же только я знаю, что ты меня на два года старше, а со стороны наша парочка никаких других ассоциаций и не вызовет. Помнишь, как Ксюха на нас смотрела? И это при том, что уж она-то знакома с моей сексуальной ориентацией не понаслышке.

— Может, никуда не пойдем?

— С чего бы?

— Ну… не знаю. А, кстати, статью за мужеложство отменили?

— Сто лет назад. Еще бы они ее не отменили?! Наши власть предержащие все либо в прямом, либо в переносном смысле из этих! Теперь это даже модно. Так что, хлопчик, нэ журысъ! Ты в клубе будешь самый продвинутый.

— Я смотрю, не любишь ты власти…

— А за что их любить?! Ты наших пердунов из райкома партии сильно любил?

— Нет.

— С тех пор ничего не изменилось. Современные, может, и помоложе тогдашних, а по сути… Давай-ка еще по разу, для куража!

* * *

Перед погружением в пучину клубного мрака и грохота друзья зашли в ресторан.

— Знакомьтесь, — представил Николай мужчину, сидящего за столиком, — Алексей Егорович, мой деловой партнер, это Петр, сын моих друзей…

— Мы раньше не встречались? — подвигал гусарскими усами Алексей Егорович.

— Нет, — мгновенно отреагировал Николай, — Егорыч, ты не отвлекайся, командуй: куда, чего?

Егорыч поднял указательный палец. Ниоткуда появился молодой человек с фотоаппаратом.

— Пойдешь с ним в туалет, он тебя сфотографирует, — продолжили свое движение усы под носом.

— Фотографироваться?! Зачем?

— На паспорт, Петя, ты же свой потерял… — успокоил его Николай, — а потом посиди где-нибудь за столиком, нам с Егорычем нужно поговорить. Я тебя найду.

«На паспорт в туалете… Вольница тут у них, однако…» — удивлялся Петр, выискивая свободный столик после процедуры. Все были заняты. Он увидел одиноко сидящую красавицу и направился к ней: была не была! «Машины они импортируют, а вот девушек сами делать научились. И неплохо! Как там Коля говорит, „призывной возраст“? А эта скорее не призывная, а призывная»…

— У вас не занято?

— Нет, пожалуйста, — девушка выпустила из губ соломинку и приветливо улыбнулась.

Гостеприимство вдохновило Петра.

— Все-таки это не честно! — пошел он испытанной ранее дорожкой.

— Что нечестно? — встревожилась собеседница.

— Я здесь впервые, хотел осмотреться, а вы все затмеваете! Разве можно быть такой ослепительной?!

— Спасибо, — рассмеялась девушка, как серебряные колокольчики зазвенели. У Петра даже перехватило дыхание. — Меня зовут Настя, а вас?

— Петр. Кого-нибудь ждете?

— Никого. А вы?

— И я никого. Какое счастливое совпадение! Вы верите в судьбу?

— Верю. В нашей жизни все происходит не случайно. — Она допила коктейль, отодвинула бокал и достала сигарету. Петр галантно помог прикурить от ее же зажигалки. — Вы, говорите, здесь впервые, разве это случайно, что вы подходите не к кому-нибудь, а именно ко мне! Это нужно отметить! Угостите девушку коктейлем?

— М-м-м… Ой… у меня же нет местных денег…

— Можно платить картой.

— Карты у меня отродясь не было! — скорее сам себе проговорил Петр.

— Не поняла, ты что, альфонс?! — Регистр уже был другой. Открытый звук. Московское произношение сменил агрессивный провинциальный акцент.

— Что вы имеете в виду? — Догадка никак не приходила на ум.

— Это ты что имел в виду?! Бред Пит, блин, нашелся! Я работаю: бабок нет — пошел на…

— В каком смысле работаете?

— В таком! Слушай, непонятливый, или платишь, или валишь отсюда…

— Так вы… продажная женщина?!

— Козел… да пошел ты на… отсюда!

— Настя! Как вы разговариваете?! Девушка не должна так грязно ругаться! Вы что, действительно… проститутка?!

— Ну, ты мудак! Ты чего, бля, хочешь проблем?! Сейчас я тебе их устрою! Вали, говорю, по-хорошему.

— Настя, но ведь это неправильно! Так не должно быть! Такая красивая девушка не может пасть так низко…

— Чиво?!!! — Девушка быстро вытащила мобильный, — …Папа? Папа! Тут пидор какой-то мешает работать!.. Да! Конкретно мешает!.. Ну, я же говорю!.. Напросился, красавец, — бросила она Петру.

Он не успел открыть рот для ответа, как к столику подошли два дюжих охранника в строгих черных костюмах.

— Этот?

— Этот.

— Уважаемый, выйдите, пожалуйста, из зала, — твердым голосом попросил один из них.

— Почему я должен выходить?! — огрызнулся Петр.

— Потому что мы вас об этом просим. Пожалуйста, не…

— Что за шум, а драки нету?! — раздался за их спинами спасительный голос Николая.

— Этот с вами? — охранник указал на Петра.

— Не «этот», а ваш уважаемый гость! — Голос Николая сделался стальным. — Анатолий Витальевич на месте?

— При чем здесь Анатолий Витальевич? Ваш друг не хочет оплачивать услуги девушки. — В голосе охранника появились извинительные нотки.

— Я говорю, Анатолия Витальевича пригласите сюда. Скажите, Регеда просит его срочно подойти…

Охранники отошли в сторону и стали с кем-то связываться. Николай быстро шепнул Петру на ухо: «Ты никого не знаешь, никого не узнаешь! Ты — твой сын Вася. Понял?! Не проколись!»

К столику приближался рослый мужчина крепкого телосложения. Петр узнал его сразу: Скосырев, командир оперотряда, бывший сослуживец.

— Хэллоу алейкум, уважаемый! — басом окатил зал здоровяк, распахивая объятия навстречу Николаю. Они обнялись, по-борцовски коротко прижавшись одним плечом. — Все трешь-мнешь, телешь-мелешь? Коля, ты как ко мне приходишь, так все время приключения. Нет бы просто к другу на рюмку чая заглянуть! Чего они от тебя хотят? — он кивнул на охранников.

— Не от меня…

— Игорь, — кивнул одному из своих людей Скосырев, — в чем дело?

— Да че, Анатолий Витальевич, тут вот с Настей вопрос…

— Че по-китайски локоть! Сами не местные, с Крычева за солью приехали?!!! Доложи по форме!

— Клиент воспользовался эскорт-услугами и отказался платить! Требование прекратить бесплатное пользование услугой отказался выполнить. В соответствии с инструкцией…

— Ну, то-то. Что за клиент? Не ты, надеюсь, Коля?

— Не я. Вот парня выгуливаю, он впервые…

Скосырев наконец обратил внимание на Петра. Его лицо вытянулось в изумлении. Так, наверное, изумился бы неверный муж, выходя из душа к оставленной в постели любовнице и обнаружив вместо ее манящего взора суровый взгляд жены.

— Петр Юрьевич, ты?.. — В прошлой жизни Анатолий был и возрастом и рангом младше Петра…

— Это Вася, его сын.

— Как похож, блин! Батя тебя клонировал, что ли? Вася, сегодня, знаешь, какой день?

— Какой? — впервые с начала инцидента подал голос Петр.

— Не знаешь?! Батя твой, вот такой был мужик! Эх ты! Сегодня день, когда он пропал, не помнишь разве?

— Он маленький был, не помнит. А тебе-то с чего помнить? — удивился Николай.

— Как с чего? Этот день особенный. Я с утра отмечаю.

— Заметно.

— Петя, за год до того как исчез, именно в этот день меня в райком на работу взял. А еще раньше, тоже в этот же день, мы его на дембель провожали. Мы служили вместе: я к нему в учебку молодым попал, а он уже дембелем был, мой зема из Витебска, опекал меня… Да и потом… — Петр прекрасно помнил все, что рассказывал Анатолий. Скосырев был крепким крестьянским парнем, неотесанным, грубым, но чистым и без двойного дна. Поэтому, когда Анатолий, сверхсрочник, воин-интернационалист, получил направление на учебу в Москве, Петр как мог помогал ему стать на ноги в столице. — Так, солдат спит, служба идет?! — обратился он к охранникам. — Быстро на исходную. А ты, сучка, какого хрена уважаемых людей подставляешь. К ментам на субботник захотела?!

— Так я же по инструкции, папа…

— Пошла отсюда! По инструкции… Хотя стой. Вася, она тебе понравилась? Хочешь, подарю, бери на все выходные.

— Она же твоя… ваша дочь?

— Ты что, охренел?! Моя дочь в Англии в университете учится, а это — блядь рабочая. Бери, если понравилась. Нет? Официант! Неси моего. Парни, кальвадос будете? Хороший, «Пер Маглуар» двадцатилетний… Давай бутылку и три бокала. И закуску, чтоб соответствовала. А батя твой, светлая память, вот такой был мужик!

— Что ты его хоронишь раньше времени? — возмутился Николай.

— Так уж сколько лет, как он пропал?! Такой мужик не мог сына бросить! Он правильный был. Если не появился, значит, нет его. Давайте помянем Петра Юрьевича Симутина, светлая ему память! — Эти слова Анатолий произносил вставая. — Пацаны, не чокаясь. Пусть ему будет хорошо там, где он сейчас! — И залпом выпил полный фужер дижестива. Николай хитро подмигнул Петру и тоже выпил. Петру не осталось ничего другого, как последовать за товарищами.

— Мы с твоим батей в Каунасе в 108-м гвардейском десантно-штурмовом полку служили, — продолжал Анатолий, хрустя зеленью.

— В/ч 02291, — поддержал его Петр, не утерпел.

— Парень, ты откуда знаешь? — встрепенулся захмелевший ресторатор.

— Папины письма читал, адрес на конверте…

— Правильно. Служил?!

— Служил.

— Где?

— ВДВ.

— Никто, кроме нас!!! — Анатолий взорвал тишину ресторана своим басом.

— Тише ты! — шикнул на него Николай. — Своих же клиентов распугаешь.

— Да пошли эти клиенты… — продолжил реветь Анатолий, но осекся и тихо, трезво закончил: — В жопу. Я раньше Родине служил, великим идеям. А сейчас им, этим вот… жратву, пойло и блядей продаю! Я теперь бабкам служу. Дочке учебу в Лондоне оплати, жене не знаю на что бабки дай, а она, сука, с молодым любовником в моей же хате в Майами мне рога наставляет! Думаете, мне это все надо?!

С окружающих столиков люди стали бросать тревожные взгляды в сторону друзей.

— Толя, идем в твой кабинет, — предложил Николай.

— Чтобы вот этим не мешать?! Да когда на меня шинель шили, на них только…

— Толя, чтобы на эти рожи не смотреть!

— Согласились! Семь на восемь, восемь на семь! Пошли! — Анатолий резко встал и зашагал из зала. Все время, пока они шли в кабинет, рассаживались за столом, наливали и закусывали, бывший десантник изливал душу. — Мне эти бизнесы мои даром не нужны. Скажи мне кто — пошли за Империю воевать! Или за великую идею! Да я бы и секунды не думал. Я ведь когда в Афгане воевал, тогда только и жил по-настоящему. А это что? На что я свою бессмертную душу меняю?! За бабки в аду гореть?! Лучше куда-нибудь в горячую точку… Василий, ты где служил, в Чечне воевал?

— Нет! — опередил Петра Николай. — Толя, ты как выпьешь, все время одно и то же. Или кончай эти базары, или, действительно, бросай все и иди в какой-нибудь Иностранный легион. Мы к тебе отдохнуть пришли!

— Не вопрос. Отдыхайте. А что, в такой компании?

— Я же тебе говорил — парня выгуливаю.

— Не понял…

— Да все нормально, Толя! Что ты, не знаешь меня, что ли?! Опять же, это Петин сын.

— А чего его выгуливать, он сам, что ли, не может? Вася, не можешь?

— Молодой он еще, плохо ориентируется, ночная жизнь ему в новинку…

— Не гони! Десантник — молодой и плохо ориентируется?! Кто в армии служил, тот в цирке не смеется! Ты, Коля, хоть и морпехом был, а ни хрена, похоже, службы не нюхал. Вася, за ВДВ!

Выпили за ВДВ. Анатолий снова хватил полный стакан. Его уже сильно «вело».

— Так, парни, еще раз, вы чего ко мне пришли, баб снимать?

— Типа того.

— В честь Васькиного бати я вам сегодня всех подарю! — И тут же рявкнул: — Дежурный!

В кабинет заскочил армейской выправки парень.

— Свистать всех наверх! Всю смену сюда, быстро!

— Анатолий Витальевич, а кто уже работает?

— Я сказал всех!

— Толя, — вклинился Николай, — может, мы как-нибудь сами разберемся?

— Сначала Вася моих посмотрит, а потом будете сами разбираться.

Никогда прежде Петр не чувствовал себя так неловко. Раньше он себя даже и представить не мог в роли покупателя живого товара, а товар был красив… Это было грязно. Это было волнующе. Это было печально… Отказаться от демьяновой ухи из прекрасных и доступных девушек оказалось делом нелегким. Для этого Петру пришлось почти каждую подержать на коленях, за каждую выпить. Выручило лишь то, что они с Николаем лишь пригубляли крепкий кальвадос, а Анатолий пил по-десантски, полной чашей. После крепких объятий старого друга Петру хотелось поскорее вернуться домой, но Николай был против:

— Нельзя бросать начатое на полдороге, — заявил он, — мы отказались от дареной добычи, но не от добычи вообще! Идем охотиться.

* * *

После всего пережитого пребывание в клубе Петр запомнил весьма приблизительно. Туман табака и новой жизни, сваи клубных ритмов, забиваемые глубоко в мозг, мысли, разведенные в алкогольном коктейле… Петр спрятался за бортом барной стойки, боясь, что его смоет в шторм клубной вечеринки, но спасательные рюмки не опускали на дно забытья, а лишь добавляли мути в муторную трезвость. Он бессильно улыбался другу, когда теперь уже Николай стал подводить к нему разных девиц. Николай утверждал, что проводит кастинг, а Петр был не в силах даже спросить, что это значит? Но, несмотря на все, он не мог не заметить, что секс и эротика — лучшие подруги и верные советчицы местных представительниц прекрасного пола. Такой стиль приятно тревожил его, хоть он и пытался убедить себя, что это не так. Немного смущал стиль «товар лицом», хотя было очевидно: здесь это в порядке вещей.

Может ли ангел быть сексуальным? Может. Часов около трех Николай привел к Петру двух таких — инь-ян, блондинку-брюнетку — и сказал:

— Все, берем этих и едем ко мне, — так, как будто речь шла о чем-то неодушевленном.

Ангелочков фраза ничуть не смутила. Зато Петр залепетал, сглаживая пассаж друга:

— Девушки, мой друг хотел сказать, что приглашает вас… например…

— Супер, — подхватила блондинка, — поехали ужинать!

— Ну, спасибо, браток, — укорил Петра бывший заворг, пока девушки посещали дамскую комнату, — выставил меня еще и на спонсирование ужина. Так бы через полчаса уже делом занялись, а из-за тебя еще и часа два, и тысяч десять впустую потратим.

— Неудобно же, ты так о них говорил, прямо как о товаре, как о тех, Толиных…

— Ну, а есть разница?

— Раньше ты не был таким циничным.

— Поживешь с мое в нашем долбанном светлом будущем, посмотрю, каким ты станешь?

* * *

Около семи утра Николай выставил девушек за дверь. Дав фальшивое обещание позвонить, Петр вернулся в кабинет к разложенному дивану, поправил смятую постель и лег спать. Но сон не шел, хотя Петр был совершенно измотан. Казалось, пропущенные им 26 лет пришлось пережить за несколько часов в режиме ускоренной перемотки. Предыдущая жизнь представилась никчемной и конченой, а дальнейшая ее перспектива простиралась только до предстоящего завтрака. Спасибо тебе, Баба, вот уж напугала так напугала!

Какая-то мысль скользнула краем сознания и скрылась. Петр попытался уцепиться за ее хвост, но не успел. Его думы вернулись к пережитому несколько часов назад.

За ночным ужином Петр с новой силой почувствовал, насколько этот мир чужд ему. Ресторанная жизнь в его время отличалась от теперешней как камера предварительного заключения от номера в Метрополе: отсутствие швейцара, берущего мзду за вход, вежливое и быстрое обслуживание, меню, обширное как советская книга о вкусной и здоровой пище и все в том же духе. Названия большей части блюд были Петру незнакомы, поэтому он, не забывая обращаться к официанту привычным словом «товарищ», что жутко веселило его компаньона, тщательно выяснял содержание, а главное — наличие блюд. К его удивлению, оказалось, что даже ночью все можно заказать.

Николай же все время развлекал девушек разговором, они смеялись, а Петр с трудом пытался вникнуть в суть беседы. Он поймал себя на мысли, что почти не понимает не только многих слов, но и предметов общения. Он не понимал, о чем говорят на его родном языке, а ведь времени прошло — всего ничего! Девушки постоянно кому-то звонили, кто-то звонил им, шел активный обмен письменными сообщениями. Казалось, у них разгар рабочего дня. Но все эти разговоры ни о чем, эти телефонные «приветики, ОКи, чмоки-чмоки» напомнили Петру слова из другой жизни, точнее из книги: «чушики, чушики». «Боже мой, — похолодело его сердце, — это же „Хищные вещи века“, это же здесь, со мной…»

Однако и ему захотелось принять участие в общении, он спросил, чем девушки занимаются. Выяснилось, что они «учатся в универе на вечернем и работают менеджерами в одной крутой фирме».

— Менеджерами? А что это значит? — озадачило Петра очередное малознакомое слово.

— По-русски это будет приказчик или столоначальник, — подоспел с переводом Николай, — сейчас, дружище, наша экономика и почти вся наша жизнь протекают в адаптированном переводе с американского английского. Раньше была секретарь в приемной, теперь — офис-менеджер; раньше разнорабочий в торговом зале раскладывал товар по полкам, теперь это — мерчендайзер; раньше был командир штаба ударной комсомольской стройки, теперь — менеджер проекта… Нужно написать тебе краткий советско-российский толковый словарь, иначе перестанешь меня понимать.

— Слушай, такое впечатление, что мы находимся под их оккупацией: цены в долларах, речь наполовину их, фильмы американские, телевидение американское, музыка американская… Они нас силой захватывали или мы сами сдались?

— Сами, конечно. Зачем нас захватывать, если вместо «ветра в лицо» и «вновь продолжается бой» они предложили нам «брать от жизни все». Мы спросили, где брать? Они говорят: у нас, у нас все есть. Мы и стали брать все. Вкусно, сытно, красиво, удобно…

— Мальчики, — напомнил о себе один из ангелов, — может, мы пойдем? Вы, похоже, справляетесь без нас.

* * *

Дома девушки тут же попросились в душ. Пока они его принимали вдвоем, Николай распределил, кто кому, и пары разошлись по комнатам. Петру эта ситуация была непривычной: никаких танцев в темноте, жарких поцелуев по углам дивана, никакой борьбы с руками, пробирающимися к застежке бюстгальтера, никаких вопросов «может, не надо?» и заявлений «уже поздно, мне нужно домой»…

Все по-деловому, ясно и честно: ты — моя женщина, я — твой мужчина. Такого гладко эпилированного тела, такого качественного по технике секса у Петра раньше не было, но что-то его смущало.

Он вспомнил своих лохматых комсомолок. В их страсти и страхах, стонах и смехе почти всегда был намек на возможность любви, а с сегодняшней гладкой девушкой она в принципе не подразумевалась. По сути, они занимался эротической физкультурой, где слово «любовь» так же неуместно, как татуировка с профилем Сталина на плече английской королевы. Так ему казалось. Может быть, он просто устал или еще не привык к новому миру и его нравам?

В конце концов Петр заснул.

* * *

Часов в 11 утра Николай растолкал Петра, предупредив, что ждет на кухне.

Николай держался серьезнее и суровее, чем накануне. После того как Петр взбодрился чашкой кофе, его друг начал разговор:

— Петя, хочу поговорить о твоем будущем. Ты уже думал, как будешь жить дальше?

— Думал, но пока никаких идей.

— В таком случае у меня есть предложение. Сегодня в ночь я уезжаю, предлагаю тебе ехать со мной. Решать нужно прямо сейчас.

— Куда едешь?

— Кто меньше знает, тот не только крепче спит, но и дольше живет.

— Почему так загадочно, не доверяешь?

— Доверяю, поэтому и зову с собой. Просто некоторые могут так спросить, что не сможешь не ответить. Абреки-коллекторы, например.

— Постой, ведь ты им обещал что-то на понедельник.

— Именно поэтому мне и нужно уезжать сегодня.

— Сбегаешь?!

— Молодец, догадался.

— А куда?

— Повторяю: меньше знаешь, тебе же спокойнее. К вечеру привезут документы, я еще вчера договорился, будешь гражданином нэзалэжной Украины, сразу и отчалим. Ты же сейчас как Паниковский — человек без паспорта.

— Точно, паспорт у меня всегда дома лежит…

— А хоть бы и с тобой был, все равно он давно недействительный.

— Коль, вообще-то я хотел к своим поехать, Васю увидеть, Таню. С Васей бы я наверняка сумел подружиться, хотя, получается, он теперь старше меня…

— Он не старше тебя, Петя, — сказал Николай таким голосом, что сердце Петра ухнуло в бездну. В ту бездну, где все черно и ничего уже не исправишь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вчера я не решился, но сегодня обязан…

— Не тяни!

— Ты вчера читал про войну в Чечне… Вася там погиб.

Петр окаменел.

— В 95-м Васю призвали в армию, из-за чего с Татьяной случился очередной приступ депрессии, она замкнулась и пару месяцев не выходила на связь, а позвонила мне, только когда его из учебки отправили в Чечню. Я попытался вытащить его оттуда, но было уже поздно. В первую же неделю Вася пропал без вести. А месяцев через шесть эти твари подкинули Васино тело вместе с видеокассетой на наш блокпост. На кассете… на кассете было снято, как ему отрезают голову… — Николай как будто закашлялся, — извини… со словами, что так будет со всеми неверными русскими собаками, пока они будут топтать землю независимой Ичкерии. На теле у Васи не было живого места: целых полгода эти нелюди мучили нашего мальчика, целых полгода…

Николай сглотнул ком, по щекам текли слезы. Он отдышался и продолжил:

— Татьяна впала в кататонический ступор и больше из него не вышла. Она теперь не человек — овощ. Я устроил ее в хоспис и оплатил пожизненное содержание, там за ней очень хорошо ухаживают. Я проверял.

— Мне нужно побыть одному, — бесцветно произнес Петр и ушел в кабинет.

* * *

Николай выждал час и вошел в кабинет. Петр сидел на диване, глядя в никуда.

— Петя, ты как? — тихо позвал Николай.

— Нормально. Сделай, пожалуйста, кофе, я сейчас приду.

Петр появился минут через двадцать, вошел и молча сел.

— Кофе уже остыл, подогреть?

— Не надо, спасибо.

— Петь, сейчас ты мне не поверишь, но услышь, время лечит. Я по себе знаю. Прошло уже много лет, боль осталась, но притупилась.

— Ты понимаешь, что вчера только он провожал меня на работу. Босиком вылез из кроватки и обнимал меня вот тут, в этом коридоре. Вчера, понимаешь?!

Петр заплакал. Его трясло, он захлебывался горем, но натяжение нерва ослабло. Николай перевел дыхание. «Ничего, ничего, поплачь, поможет».

— Петя, должен тебе признаться. Я не все деньги потерял в этот чертов кризис. Кое-что прикопал. Номерные счета, бумаги на предъявителя и прочие радости развитого капитализма. Мы уедем в теплые страны: новые паспорта, новые имена, новая жизнь. Ты из нашего чистого прошлого, ты не обманешь. Откроем новое дело, я сделаю тебя компаньоном, жизнь наладится, поверь.

— Мне ничего не нужно. Боже, как я не хочу жить в этом мире. Как тут все испоганили. Раньше думали не только о деньгах. А теперь? Какая разница — теплые страны, холодные страны? Везде ведь одно и то же: потребляй, жри, плати. Все продаете, чтобы все купить: любовь, молодость, теплые страны… Но вместо любви ты покупаешь любовниц, вместо молодости молодое тело напрокат. А зачем? Человеку нужен человек, который отдаст тебе это все так, без денег: любовь за любовь, верность за верность. А цена этих денег? Кровь, предательство, измена… Себе в первую очередь! Я хочу к сыну и жене, но никакие деньги мне их не вернут. Я свою верность и любовь хотел отдать другой, и вот что вышло! Ведь если бы я вчера сразу поехал домой, я бы был сейчас дома…

— Ну, еще неизвестно, может быть, у тебя судьба такая, и ты бы ее не избежал. Что до денег, то они тебя не сделают ни хуже, ни лучше. А вот жизнь твою могут улучшить существенно. И чем больше, тем существенней.

— Коля, но ведь всего не съешь! Как быть миллионером, когда вокруг столько бедных? Зачем так много лично тебе?! Чтобы хорошо жить. Но ты ведь и так хорошо живешь, зачем больше? Я в вашем Интернете видел кучу объявлений — спасите жизнь ребенку. Денег просят не так много, одна только твоя машина стоит жизни минимум пяти детей. На пяти жизнях ездишь! Ты спас хоть одного?! Ведь ты же сочувствуешь моему горю, сочувствуешь?!

— Да ты о чем вообще говоришь!..

— Так вот представь, как на глазах у их родителей болезнь мучает ребенка, так же как те бандиты моего Васю. Их что, не жалко?!

— Мир несправедлив, Петя, ты же прекрасно знаешь. Всем не поможешь.

— А всем и не надо. Хотя бы одному! Даже один оправдает твое существование. Мир несправедлив… И ты, и я, мы тоже часть нашего мира, это и наша несправедливость. В чем, в конце концов, смысл твоей жизни? Заработать и спрятаться? Ну, даже если не надо прятаться. Заработал, еще заработал. Что дальше? Иллюзия смысла заполнит суетой всю жизнь, и что в конце? Хоронить будут голым и мертвым! А что после тебя?

— А мне все равно, что после меня. Сейчас меня волнует, что во время меня. Петя, я тебя послушал, говоришь ты все правильно, но на повестке дня другие вопросы: как быстрее унести ноги, чтобы окончательные итоги не пришлось подводить уже завтра. По крайней мере, мне. Я очень хорошо понимаю тебя, то, что тебе здесь не нравится, но что делать? Назад дороги нет. Или ты ее знаешь? Судя по всему, Баба, которая тебя сюда закинула, знала, но ты…

— Баба!!! Колька!!! Вот она — мысль, мелькала же! Ведь она мне сказала, что завтра, то есть сегодня, «аккурат в это время» — было где-то полседьмого — назад поедет! Коля, я возвращаюсь. Слушай, давай и ты со мной. Лучше к своим, чем в чужие страны.

— Нет, Петя, я у вас не свой, и то время мне уже чужое… Думаешь, получится?

— А как же, Коля, все, что она бубнила, все было со смыслом… Дружище, я мир переверну! Я же все знаю, теперь все по-другому пойдет!

— Нет, Петя, не пойдет. Мы сейчас находимся в «перевернутом» тобой мире. Этот мир — результат и твоих трудов. И он тебе не нравится. Да и что ты один сможешь?

— А мне кажется, что изменить получится многое. Как минимум у моей семьи судьба сложится иначе. И потом, я не один буду. Ты мне поможешь.

— Я же сказал, я остаюсь.

— Да не ты нынешний, а ты тогдашний — заворг райкома!

— Хочешь сказать, я поверю, что ты не загулял на сутки, а путешествовал во времени?!

— Поверишь. Не сразу, а через время. Я ведь знаю, как все будет, а будет такое, во что поверить, до того, как оно случится, невозможно. И кстати, может, ты подаришь мне свой волшебный телефон, вот он точно будет лучшим доказательством.

— Вариант! Закачаем побольше информации… Слушай, да если бы я заранее знал, как все будет, когда «черный вторник», а когда дефолт, я бы сейчас был самый богатый человек на планете! Так, нельзя терять времени, оно — большие деньги!

* * *

Уже в пять друзья стояли на платформе метро Серпуховская.

— Слушай, Петя, ты как думаешь, кто она, колдунья?

— Лахесис.

— Кто?!

— Лахесис. В институте я писал диплом по древнегреческой мифологии. Лахесис — одна из Мойр. Мойры — дочери Зевса, богини судьбы. Так вот, из трех именно Лахесис олицетворяет случайность, возможность вариаций судьбы, возможность что-то в судьбе изменить. Я уверен, это она.

— А как со своими богинями разбираться будешь? С Танькой останешься? А как же Светлана Юрьевна?

— Своих не брошу! А Света… Она без меня не пропадет…

Когда на часах метро было уже 18.20, Петра колотила нервная дрожь. Логика подсказывала, что если все будет, как он предполагает, то есть еще несколько минут, но сердце от волнения выскакивало из груди.

Электричка вылетела из тоннеля и издала пронзительный гудок. Она!

Теперь Баба сидела к выходу спиной, поэтому она обернулась и так же, как накануне, поманила рукой. Петр вошел в вагон и остановился, придерживая дверь. Его друг стоял напротив.

— Коля, может, все-таки со мной?

Тот медленно покачал головой, подошел к Петру и, оставаясь на платформе, обнял друга. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Тульская». Петр упер ногу в угол двери и держал ее, пока длились объятия.

— Товарищи пассажиры, — раздался голос машиниста, — отпустите двери! Будем стоять, пока не отпустите.

«Товарищи»… Эта электричка точно домой. Петр еще раз вопросительно взглянул на друга, тот снова покачал головой. Тогда Петр убрал ногу и махнул на прощание рукой. Движение оказалось обидно неловким: он зацепил полу пиджака и выбил из бокового кармана подаренный айфон, который вылетел на платформу. Двери захлопнулись, и поезд начал набирать скорость.

* * *

— Ну что, милый, узнал, где соломку нужно стелить?

— Да. Спасибо вам огромное! Вы мне подарили день на черновик. Один день, длиной в 26 лет. Спасибо.

— Знаешь теперь, как дальше жить будешь?

— Только начинаю понимать. Но точно знаю, что…

Грохот поезда заглушил слова Петра, а выходить ему было уже на следующей остановке, чтобы вернуться назад, домой.

 

Часть 2

Николай

Николай катил чемодан по раздолбанному асфальту площади Белорусского вокзала и чертыхался на чем свет стоит. Он клял московские пробки, из-за которых пришлось тащиться до метро пешком. Клял метро, в котором не был уже несколько лет, и потому не знал, что на Белорусской ремонт: перейти с кольцевой на радиальную можно только по улице… Вру, последний раз он был в метро полгода назад — провожал Петра в светлое прошлое.

Он клял банк, который черт угораздил расположиться на Большой Грузинской — в эпицентре московских пробок. Он клял Кубу, заповедник социализма, где ходят доллары, но крупные купюры не разменять, а кредитные карты мало где принимают. Это были слухи, но рисковать не хотелось: лучше дома потерять пару часов, чем оказаться в чужой стране теоретически при деньгах, а фактически без средств к существованию. Его злил тяжелый чемодан. Обычно он брал в путешествия больше денег и меньше вещей, но сейчас пришлось правилу изменить. В тропиках весь гардероб: шорты, майка да сандалии, все остальное, если понадобится, покупается на месте. Но в социалистических тропиках в дефиците могут оказаться самые неожиданные вещи, и плевать, что у тебя есть деньги на их покупку, их просто нет в продаже! Еще ему рассказали, что на Острове свободы в ноябре температура иногда падает до 10 градусов при отсутствии отопления. Без теплой одежды не спасут ни ром, ни… Именно ИМ, по советам бывалых людей, Николай вез килограммы сувениров: парфюмерия с косметикой, колготки, джинсовые тряпки серии «Поддержим отечественного производителя!».

На свете есть много мест, куда стоит съездить. Кубу определили события последних месяцев. Визит из прошлого перевернул жизнь Николая. Теперь он был готов верить в любые чудеса. Так что, когда его не выпустили за границу, из-за смешного штрафа в 100 рублей, Николай не особо расстроился. Не стал даже предъявлять претензий человеку, оформлявшему документы. О нем — особо.

Алексей Егорович Яцко, бывший полковник КГБ-ФСБ (утверждающий, что в «конторе» бывших не бывает), уже не один год являлся партнером Николая во всех его делах, выполняя не очень и очень деликатные поручения в сфере взаимоотношений бизнеса и государства. Егорыч был против задуманного Николаем побега. Будучи вице-президентом крупного банка по вопросам безопасности, ветеран спецслужб был уверен, что никто не простит Николаю его долгов. Наш земной шарик настолько мал, утверждал он, что какой-нибудь микроб на нем еще спрячется, а российский бизнесмен, «кинувший» банк на столь круглую сумму, вряд ли. По мнению Николая, Егорыч был человеком удивительным. Любые его бизнес-начинания были успешны. Невероятным чутьем Егорыч всегда знал наверняка, где можно много заработать. Огромные деньги легко приходили ему в руки, но так же легко он их и терял. Человек старта — как про себя окрестил его Николай — был воспитан в лучших традициях КГБ СССР: он не верил никому, а вести бизнес самостоятельно патологически не мог. Сколько раз Николай предлагал ему делать бизнес совместно, столько же раз Егорыч отказывался и столько же раз терпел неудачу. Бедным он, конечно, не был, но и олигархом не стал. А мог бы.

В общем, в первый же рабочий день после неудавшегося побега Николай отправился прямиком в пасть финансового зверя. После встречи с Петром мало что могло удивить его, но банкиры смогли: они сами предложили Николаю решение проблемы! Был намечен (и впоследствии проведен) целый ряд сделок с «плохими» активами других должников банка. В этих сделках бизнес Николая использовали как залоговый инструмент, грубо говоря, банкиры закладывали задницу Николая в своих интересах. Пронесло! В результате за несколько месяцев кредиты были полностью погашены, Николай возобновил строительство своих объектов, его бизнес подорожал в несколько раз. Банкиры в накладе не остались: руками Николая ими были отхвачены очень жирные бизнес-куски. Интересная деталь: это стало возможным благодаря поручительству банка, где работал Егорыч. За чудесами торчали уши хитрого лиса, но причины его доброты оставались пока что скрытыми для Николая.

Проявился повзрослевший Петр Симутин — успешный политик федерального масштаба, отец троих детей и примерный семьянин. Что это была за встреча! А ведь для Николая всего неделя прошла…

Происходящее не только радовало Николая, но и решительно меняло его. Он вернулся к занятиям спортом и здоровому образу жизни, подтянулся и помолодел. Снова начал много читать, в основном философскую литературу, даже стал подумывать о Боге. Правда, его разум, воспитанный в атеистической традиции, смущало противоречие между гипотезой единого бога и эмпирическим фактом существования богини из древнегреческого пантеона.

Даже понятия «душа, совесть, любовь…» он начал использовать почти без иронии. И пришел день, когда Николай решил, что пора прекратить свое одиночное плавание и стать семейным человеком. Однако на этом гладком пути лежало небольшое с виду препятствие: отсутствие достойной кандидатуры. Он всерьез стал рассматривать вариант «удочерения» домработницы Ксюши. Николай разрешил ей съехать со съемной квартиры и обосноваться у него. И тут же пожалел: он превратился в «заю» и «котика», объемы и качество разносолов вопияли против его здорового образа жизни, а порядок в доме все реже стал учитывать мнение хозяина. Но это было не все. Самым отвратительным стало то, что наличие Оксаны лишь сильнее подчеркивало отсутствие той, на чью роль он Оксану пробовал. В общем, ход был ошибочным. Николай решил вернуть статус-кво.

Его вдруг придавила ностальгия по былым временам, разбуженная Петром, и он нашел отличное решение — Куба, социализм с креольским лицом. Можно погрузиться в их тоталитарный быт в батискафе собственного благополучия, пожалеть и посочувствовать, помеценатствовать, а заодно и пофестивалить на полную катушку. А если вдруг повезет, то можно и влюбиться, а влюбившись, вырвать любимую из цепких лап нищеты и полицейского государства. И будет он ей не только возлюбленным, но и Спасителем… Впрочем, эти честолюбивые мечтания мелькали так редко и в таких далях сознания, что их не стоило бы и упоминать, если бы не факт, что едет он именно на Кубу…

Оторвать себя от дел и поехать отдыхать помог новый праздник новой России — День народного единства. Благодаря ему страна будет бездельничать почти неделю, а еще неделю отпуска Николай подарил себе сам. Летел один, из-за чего Ксюха, узнавшая об этом лишь вчера, устроила истерику. Скандал Николай ожидал и планировал использовать как предлог для разрыва. С утра он заехал в офис, где оставил машину, оттуда в банк, разменять 10 тысяч долларов сотенными купюрами на ту же сумму двадцатками и десятками. Банкноты оказались в основном старого образца и сильно потрепанными. Кое-как распихав пачки денег по карманам, он сел в такси, чтобы ехать в аэропорт, и понял, что на машине в Домодедово ни за что не успеть — Москва стоит…

Уже влачась по улице, Николай вспомнил, что до Павелецкого вокзала можно доехать и по кольцевой линии. Хотел было взорваться, да вспомнил, что все равно винить в этом некого. Спокойно: через час он будет читать Пелевина в уютном Аэроэкспрессе, еще через час — дьюти-фри и бар. В полете будут бесхитростные и тем приятные развлечения: хороший алкоголь, комедии, закачанные на ноутбук, и сон, в конце которого включат праздник. Так предполагал свое ближайшее будущее Николай, входя в метро…

Когда электричка, вылетевшая из тоннеля, резко загудела, сердце Николая екнуло, но сознание не ответило — почему? Даже в вагоне, увидев огромную бомжиху, растекшуюся сразу на два места, он еще не сообразил, что произошло. И только когда их взгляды встретились, Николая оглушила догадка. «Баба! Как же ее Петя называл? Что-то типа Лox-несс…» — лихорадочно соображал путешественник, приближаясь к ней на ватных ногах.

— Лахесис. Так твой друг меня называл. И вовсе я не чудовище, — сказала Баба, когда Николай наконец до нее добрался.

— Вы же вроде мыслей не читаете…

— Мне и не нужно мысли читать, у тебя все на лице написано.

— Не ваше же имя там написано.

— Именно, не мое. Хотя некоторые меня так зовут, есть многие, кто зовет по-другому. А вообще-то настоящее имя у человека то, которое ему дали родители.

— Вы разве человек?

— А кто же, по-твоему?

— Не знаю, богиня… Петя вас называл богиней судьбы.

— И ты поверил? Ты что же, веришь, что есть кто-то, кто добровольно взвалил на себя муку следить за каждой секундой бытия каждого человека, я уж не говорю, каждого существа во Вселенной?!

— Поверил. После того, что с Петей… и со мной произошло, поверил.

— И в бога поверил?

— В бога не в бога, а в то, что необъяснимые вещи могут случаться, и в том числе со мной, — поверил. Да, в конце концов, — вспыхнул Николай, — вы надо мной смеетесь! Раз вы такая всеведущая и всемогущая, объясните, во что верить, во что не верить, как жить, наконец! К вашим аргументам я точно прислушаюсь.

— Нет, дорогой, такие вещи ты должен решать сам. Во что верить… Да во что хочешь, в то и верь! Разве только существованием бога можно объяснить то, что с тобой случается?! Можно найти и другое объяснение. Научное, например, или еще какое-нибудь. На то тебе разум и душа, чтобы ты сам решал и сам выбирал. Я ничего тебе объяснять не стану. Не потому, что вредная, а потому, что не могу. Твоя судьба — это всегда твой выбор. Твое счастье и твое несчастье за тебя никто не определит, твою любовь тебе никакой бог не выберет. Но в чем-то пособить я, конечно, могу. Ты же хочешь вспомнить, как оно раньше было? Хорошо. Только смотри не насори там будущим, назад не пущу. На какой станции, кстати, выходишь?

— На Павелецкой.

— Твоя следующая. Ты, кажется, жил там раньше?

— Я и сейчас там живу.

— Тем более…

— Что тем более?

— Идти, говорю, недалеко. До свидания. Или прощай?

— До свидания, конечно. Гляну по-быстрому, что к чему, и обратно, — сказал Николай, протискиваясь к выходу.

— Назад-то я еду аккурат в это время, — крикнула Баба, когда Николай уже был в дверях. — Да, имей в виду: не скоро еду, может, через неделю, может, через две, а может, и через три…

Двери вагона захлопнулись, и поезд тронулся к следующей станции, а Николай замер спиной к перрону, не решаясь обернуться…

* * *

Досчитав до трех, Николай решительно двинулся в сторону выхода. Станция была той же, но пассажиры изменились. Он и забыл, как все выглядело: серо и невыразительно. Зато Николай выделялся из толпы: в дорогой легкой дубленке, с элегантным пластиковым чемоданом на колесиках, который встречные с интересом разглядывали.

«Чемоданов, что ли, не видели? — бурчал Николай. — Впрочем, таких однозначно не видели: иностранцы ходят по метро только группами с фотоаппаратами, а не в одиночку с багажом. Надо сверить часы. Над тоннелем светится 14:02, на моих столько же. Отлично, часы Баба синхронизировала. Осталось выяснить, какой сейчас год и день…» Вопрос был не праздный — идти он мог только домой, а в это время дня все обычно на работе. Зайти из метро к «себе» в райком? Не годится, возникнет много ненужных вопросов. Да и мало ли, что будет, если он столкнется с собой молодым? Правда, здесь он полагался на Бабу: скорее всего, это она предусмотрела.

Николай вышел на улицу — начало Новокузнецкой — и застыл, озираясь. Ему хотелось поглубже вдохнуть в себя этот воздух прошлого, эти запахи молодости. Москва была просторна, нетороплива и малолюдна. Точнее — маломашинна. Эту Москву не теснили палатки и магазинчики. Огромная площадь Павелецкого вокзала была пуста и просторна, над ней не нависали громады офисных новоделов «а-ля» сталинский ампир. Тротуары находились полностью во власти пешеходов, а Садовое кольцо можно было перейти поверху, не сильно рискуя. И никакой рекламы. Привычное давление забитой толпой, машинами и рекламой улицы стало спадать, пока не улетучилось совсем. Губы Николая расплылись в умильной улыбке, а затем, собравшись в трубочку, стали насвистывать «Мой адрес — Советский Союз». Он подхватил чемодан и знакомыми переулками двинулся в сторону дома.

«Эх, Бабуся, — припевал про себя гость из будущего, — спасибо тебе, дорогая, какая Куба сравнится с таким приключением?! И три недели, и три месяца могу тут благоденствовать, денег по их меркам у меня даже больше, чем нужно, все возможные ходы записаны наперед. Да я тут буду царь, бог и воинский начальник! Ладно, сегодня у меня день приезда: обустроюсь, пообщаюсь со старыми друзьями, поучу их уму-разуму, а дальше — видно будет…»

До дома Николай дошел быстро и без приключений, веселился, встречая на себе изучающие взгляды прохожих и читая совсем не такие частые, как казалось когда-то, плакаты наглядной агитации: «Слава Великому Октябрю!», «Решения XXVI съезда КПСС — в жизнь!», «Ленинизм — наша сила!», «Коммунизм — это молодость мира!»… Хороша агитация: такую замечательную идею продать не смогли! Социализм — это же товар самого массового спроса! Дали бы нам в отдел пропаганды пару пиарщиков и рекламщиков из любого будущего агентства, может, и с перестройкой бы все обошлось…

* * *

Николай позвонил в дверь без особой надежды на отклик. Однако через минуту дверь открыли — это была Татьяна.

— Привет! — обрадовано воскликнул гость, широко улыбаясь. Эта Татьяна была свежее и ярче той, что жила в его памяти.

— Здравствуйте… Вы к кому? — Татьяна не сводила глаз с Николая. В дверь выглянул Симутин-младший.

— Привет, Коля, ты уже вернулся?! — спросил он.

— Как видишь, Васек, — улыбка Николая растянулась еще шире, — Тань, дашь войти или так и будешь держать меня на пороге?

— Коля, это в-в… ты?

— Я, я, принимай гостя из будущего!

— Так, значит, это была правда?!.

— Ага, значит — после, — заключил Николай.

— Что — после?

— Я прибыл после Петькиного визита к нам. Давно это было?

— Этим летом…

— Коль, а папа где? Он когда вернется? — подключился к разговору Вася.

— Ну-ка, брысь в постель! Бегает босой с температурой! Входи, Коля. У тебя есть ключ от твоей комнаты? Откуда же! Погоди, я тебе запасной принесу, — засуетилась соседка.

— Да подожди ты с ключом, — осадил Николай, — уточни лучше дату.

— Второе ноября 1983 года, а ты что…

— А я еще не успел выяснить. А день недели какой? И, кстати, Я с Петькой сейчас где? На работе?

— Сегодня вторник. Вася приболел, я взяла больничный, поэтому дома. А ребята вчера в командировку уехали на БАМ, на целый месяц с инспекторской бригадой ЦК. Ой, ну неужели же ты действительно из будущего?! С ума сойти! Ты как вообще, надолго?

— Нам, путешественникам во времени, помыть бы руки с дороги и переодеться. Времени на ответы-вопросы у нас с тобой вагон, так что тащи ключ от комнаты и накрывай гостю стол.

Николай быстро распаковал чемодан, сменил офисный официоз на джинсы и свитер, посетил ванну, на его нынешний взгляд молившую о ремонте, и пришел на кухню. Там вкусно пахло борщом, стол был уставлен советскими деликатесами: рижские шпроты, венгерская салями, финский плавленый сыр, азербайджанские маслины, коробка московских конфет ассорти, молдавский коньяк «Белый аист». И невероятно роскошная баночка черной паюсной икры.

— Ого! — воскликнул гость. — Откуда дефицит?

— Ребята в пятницу заказ получили к празднику. Я вот все и вывалила. Ты небось привык ко всему этому, мне Петя рассказывал, как у вас богато… А я ведь ему сначала совсем не поверила, возмущалась, что он меня за идиотку принимает. Не приходит домой ночевать и такими глупостями оправдывается! Я еще удивлялась, ничего правдоподобнее соврать не мог? А когда наши корейский «Боинг» сбили, про который Петя за пару недель до того рассказал, я сильно задумалась, но все равно до конца поверить не могла… А ты, кстати, ему почти сразу поверил, помнишь?

— Нет, я… — начал Николай и запнулся. С ним происходило странное: в памяти стал всплывать разговор, которого мгновение назад в его жизни не было. Причем он припоминал все детали беседы: как сначала подумал, что Петя «двинулся», потом, шутки ради, стал спрашивать о том о сем… Петр отвечал так уверенно и с такими подробностями, что Николай засомневался: слишком сложная и нелепая легенда для банального адюльтера. Когда же стали подтверждаться все Петины прогнозы, он поверил окончательно… «Что за наваждение?! Ведь этого со мной не происходило! А память утверждает, происходило. Вот, значит, как задним числом меняется история: мы просто получаем новые воспоминания. Интересно. А состояние дежавю — это, наверное, осколки наших воспоминаний о пережитом ранее в измененной реальности…», — да, помню, конечно. Это же было в моем прошлом.

В этот момент в кармане дубленки, повешенной в прихожей, зазвонил мобильник! Николай аж подпрыгнул со стула и кинулся отвечать. Звонила Ксюша:

— Кицюля, ты еще не в самолете?

— Слушай, сколько раз тебе говорить: не называй меня этим дурацким словом! — мгновенно вскипел он, забыв о потрясении от звонка.

— Ну, солнышко, не сердись, я хотела извиниться за вчерашние капризы. Я была неправа, золотко, конечно, тебе надо отдохнуть ото всех, и от меня тоже. Ты меня прощаешь?

— Проехали, я забыл, — буркнул кандидат в мужья.

— Счастливого пути! Не забывай свою девочку. Можно я буду тебе иногда звонить?

— Тебя забудешь! Лучше не звони, там большая разница во времени: у вас день, у нас — глубокая ночь. СМСки пиши, а лучше на мыло. Слушай, Ксюша, сделай доброе дело, закинь мне на обе симки побольше денег, я местные ставить не буду. Всех предупредил, а все равно же будут на мой номер звонить. Все, пока.

— Чмоки, милый!

Николай задумался: «Раскусила меня, хитрюга. Ох, как ей хочется замуж за олигарха! Представляю, какие будут мне „чмоки“ после проставления штампа в паспорте. Нет худшего тирана, чем вчерашний раб… Но телефон! Как это он работает?! Межвременной роуминг?! Ну и дела!!! Получается, я в прошлом с мобильной связью и Интернетом! Тем интереснее…»

Татьяна с огромным интересом следила за происходящим.

— Коля, что это было?

— Обыкновенное чудо: мне звонила моя, как она считает, невеста из 2009 года. Не знаю как, но связь с моим временем работает. Кстати! Давай-ка я тебя тоже в курс наших дел введу, раз работает мобильный телефон, значит, и мобильный Интернет есть.

Они забыли про еду и погрузились в изучение Таниного будущего. Отвлеклись лишь на минутку: Татьяна сбегала в комнату накормить сына. После пары часов, проведенных в Сети, и рассказа Николая о его путешествии во времени они все-таки поели и выпили. Коньяк оказался редкой гадостью.

— Что-нибудь поприличнее купить можно? — спросил Николай.

— Чем тебя коньяк не устраивает?

— Тем, что это не коньяк. Помню, где-то продавали…

— В «Елисеевском» можно французский купить, но он ползарплаты стоит, рублей восемьдесят! Непонятно, кто может себе такое позволить?

— Погоди, 80 рэ — это где-то 16 баксов… Дешевле, чем в дьюти-фри! Надо только доллары поменять. У тебя, случайно, знакомого валютчика нет?

— Ты что, обалдел, какие доллары?! Уголовная статья! Давай как-нибудь без этих коньяков обойдемся. У меня есть рублей 200, нормально доживем до твоего отъезда.

— Доживем… Скажи, дотянем. А праздник?! А отпуск?! Нет уж, Таня, гулять так гулять. Раз вы в вашем будущем ничего о моем аресте в прошлом не рассказывали, значит, все было в порядке. Кто не рискует, тот не пьет французский коньяк! Съезжу на Тверскую к «Интуристу». Я похож на иностранца?

— Ох, Коля, рискуешь! Выглядишь шикарно — настоящий фирмач. Вид у тебя… не знаю, как правильно сказать: дорогой! У нас только иностранец может так выглядеть. Такую дубленку, например, я и на иностранцах не видела. Кстати, сколько тебе сейчас лет?

— Пятьдесят один.

— Никогда бы не дала, максимум сорок.

— Вот и славно. Так, подруга, мне понадобится твоя помощь. Нужно отобрать купюры старше 84 года…

Николай принес из своей комнаты пачки долларов. Когда Таня их увидела, она охнула и схватилась за сердце:

— Ого! Тебя точно посадят!

— За что? Это мои рубли, честно заработанные и обменянные в банке на доллары. У меня даже справка для таможни есть. Тут всего-то десять тысяч, просто мелкими купюрами, много наличных я не стал брать. Ехал только на две недели, да и кредитки у меня с собой.

— Господи, десять тысяч долларов — не много?!!! Ну и зажрались вы в своем будущем! Это даже по официальному курсу больше пяти тысяч рублей, мы с Петей столько только к пенсии скопим.

— Разбежалась, по официальному курсу! Сколько помню, у барыг в эти годы курс был от трех до шести рублей за «зеленый». Возьмем, не торгуясь, по пять — получится пятьдесят тысяч. Десять кооперативных квартир… С ума сойти — квартира в Москве за косарь!!! Вот у вас халява!

— Действительно, с ума сойти — просадить такую прорву денег за две недели. Лучше бы для семьи сохранил.

— Тань, я пока холостой. А тратить планирую именно на избранниц, пусть и временных. Опять же, вам с Петрухой подкину, себе, молодому, оставлю на разбег… Короче, давай сортировать.

Они стали разбирать деньги. В результате подходящих банкнот оказалось около трех тысяч. Николай подумал и добавил купюры более поздних 80-х, вряд ли в суете обмена кто-нибудь успеет рассмотреть даты, напечатанные микроскопическим шрифтом. Получилось чуть больше пяти тысяч.

— Ничего, у вас и на эти гроши погулять можно!

* * *

До гостиницы «Националь» счетчик такси насчитал 86 копеек. Щедро одарив шофера одолженной у Татьяны трешкой, Николай попросил подождать. Володя, таксист, с радостью согласился. Сделка была взаимовыгодной: теперь Николаю не приходилось подолгу провожать разъяренным взглядом машины с зелеными огоньками и надписью «в парк», а Володя получал «жирного» клиента.

Николай решил прогуляться от «Националя» до «Интуриста», изображая этого самого интуриста. Поскольку дорогим импортом от него веяло за версту, рыбка клюнула в первые же пять минут. К нему обратился темноволосый парень лет 20-22-х, в синей куртке-дутыше, джинсах-бананах и белых кроссовках:

— Do you speak English?

— Yes, I do, — ответил мнимый иностранец.

— Have you something for sale? Jeans, cosmetics?

— No. But would you be so kind to suggest me where can I change dollars at the best rate?

— Do you have many of dollars? — паренек радостно взволновался.

— Oh, not so much! About three hundred…

— I can give you best price, you and me go in hotel? In bar? — от радости и без того плохой английский фарцовщика совсем испортился, — in bar, — повторил он.

— Why not? Show me the way.

Они подошли к центральному входу «Интуриста», и швейцар услужливо распахнул двери, парень явно был ему знаком. Бар находился на первом этаже слева от входа. «Ну и забегаловка! — подумал Николай. — А ведь когда-то казался пределом мечтаний». Он вспомнил, как однажды, сопровождая делегацию молодых коммунистов из Финляндии, был поражен этим убогим изобилием.

— I go to toilet and you one minute after me, — сказал новый знакомый и исчез в двери за баром.

Выждав минуту, Николай зашел в туалет. Парень тут же закрыл дверь на защелку и зашептал:

— I give you two ruble for one dollar, it is good, much better official.

— My dear, under such a rate I'd better give my money to your state in a bank, than to you in the toilet. Excuse me, — Николай сделал вид, что собирается уходить.

— Момент, момент, what price you want?

— I give you three hundred bucks, you give me fifteen hundred rubles. A deal? — Николай достал из кармана по-американски свернутые в трубочку деньги и широко улыбнулся.

Парень явно не был готов к такой хватке обычно пугливого туриста и растерянно согласился, забыв о торговле. В две минуты деньги были пересчитаны и обменяны.

— Ну что, обмоем сделку? — перешел на русский Николай.

Дикий ужас отразился в расширенных глазах паренька, он бросил доллары на пол и прижался к стене. Николай ожидал примерно такой реакции, поэтому, пока насмерть перепуганный валютчик лепетал о том, что деньги не его, а он просто зашел в туалет, мнимый иностранец доставил себе удовольствие понаблюдать, выждав садистски длинную паузу, а потом сказал:

— Ты деньгами-то не сори. Не ссы, пацан, я не из ментовки, я эмигрант, так что мне ваши валютные запреты побоку. Я серьезно, идем выпьем, я угощаю.

Они вернулись в полупустой зал бара, заказали выпивку, познакомились. Паренька звали Эдик, он работал «на углу» уже больше года. Фарцевал, в основном шмотками. Валюта была делом более рискованным, но и гораздо более выгодным, так что сегодняшний день для Эдика выдался удачным. Остатки недавнего ужаса паренька утонули в бокале виски, и он стал обсуждать возможные варианты «бизнеса», вплоть до предложения купить роскошную дубленку с плеча Николая. Мягко уклоняясь от ненужных предложений, Николай перевел разговор на интересующую его тему:

— Эдик, ты не будешь против, если я к тебе еще раз обращусь с этой же просьбой?

— В любой момент! Сколько надо, хоть тысячу, хоть две, хоть три, единственно о больших суммах лучше бы заранее договариваться.

— Вот и я о том же, в моем возрасте по туалетам прятаться несолидно. Ты мне свой номерок дай, я, как потребуется, тебе звякну.

— О'кей. — Он подошел к бармену, попросил у него ручку и листок, написал номер и принес Николаю. — А вы сейчас в какой стране живете?

— Очень далеко, — Эдик понимающе закивал.

Зазвонил предусмотрительно поставленный на вибрацию мобильник. Николай автоматически вытащил его из кармана и приложил к уху.

— Слушаю… — осекся, сбросил звонок и спрятал телефон в карман. Эдик зачарованно смотрел на Николая, — видишь… очень далеко живу…

В этот момент Николай почти физически ощутил, как его спину полоснул чей-то взгляд. Он обернулся, ничего особенного: тонкий крысиный носик, усы щеточкой, бесцветные глаза — посетитель оживленно болтал с девушкой и смотрел на нее. Вернувшись к прерванной беседе, Николай отшутился от вопроса о том, что это было, и договорился с Эдиком о правилах созвона. Попрощавшись, он подошел к бару, накупил напитков, сигарет, орешков и прочей чепухи, которой в Советском Союзе за рубли не найти было днем с огнем, и двинулся к выходу. Крысиных усиков в баре уже не было, хотя их собеседница потягивала коктейль на том же месте.

* * *

С таксистом Володей Николай условился так: часы работы с 9 утра и до упора, цена — 100 рублей в день, срок — неделя, потом — будет потом. Парой пачек «Кента» и парой банок «Карлсберга» Николай подтвердил серьезность своих намерений. Володя был на седьмом небе от привалившей удачи.

Договорились, что этим вечером такси заедет за Николаем в 9 вечера. Ночная жизнь Москвы того времени к полуночи уже должна была разъезжаться по квартирам, поэтому начиналась рано.

Поднимаясь на лифте, Николай почувствовал вибрацию мобильного. Звонил Егорыч:

— Не понял, — заявил он, — твой самолет уже в небе, а ты все еще доступен. Ты что, не полетел?

— Полетел, но не туда.

— А куда?

— Далеко. Не по телефону. Приеду, расскажу.

— Что-то ты темнишь, дорогой. За два часа далеко от Москвы не уедешь. Вернешься?

— Вернусь, через пару недель. Егорыч, не доставай. Приеду, все расскажу. Скорее всего, не поверишь, но я расскажу.

— А вдруг поверю? Что за тайны от партнеров?! Коля, кто у тебя ближе меня? В чем проблема?

— Нет никаких проблем. Просто пришлось изменить планы. Отдохну пару недель — и домой.

— Может, и мне к тебе присоединиться? Неделя выходных.

— Нет, Егорыч, ты не сможешь.

— Ох, Коля, плохо ты знаешь мои возможности. Вот возьму и приеду. А, темнила?

— Да не темнила я! Егорыч, тебе поболтать не с кем, что ли?! Вернусь, поговорим. Все, давай.

— Ладно, не ворчи. Точно все в порядке?

— Точно.

— Ну, пока. Береги себя, ты нам еще пригодишься. И возвращайся, не пропадай!

— Да, вернусь. Теперь-то чего не вернуться?

— Не знаю, не знаю… Человек предполагает, а кто располагает?

— Теперь ты на загадки перешел.

— Какие загадки?! Отдыхай спокойно, дорогой товарищ. На связи, — и дал отбой.

Николай посмотрел, от кого был предыдущий звонок, — тоже от Егорыча. Что это он раззвонился? А ведь так и не сказал, зачем звонил. Проверил его наличие на связи, и все. Зачем? Уж кто темнит, так точно не Николай. Стало зябко и неуютно: что бывший полковник готовит ему дома?

* * *

Когда Николай вернулся, Татьяна вздохнула с облегчением. Дары от «Интуристов» (человека и гостиницы) были распакованы, и часть их тут же пошла в дело. Отпрыск Симутиных уже проснулся и радостно набил рот чипсами и жевательной резинкой, уверенный, что это кратчайший путь к выздоровлению. Хороший коньяк оттянул от сердца Татьяны тревогу минувшего часа, и она великодушно согласилась закрыть глаза и уши, в случае если Николай вернется из «ночного» не один.

Беседуя, Николай с удивлением узнал, почему так резко ухудшились отношения Симутиных. В частых спорах они всегда оказывались по разные стороны идеологических баррикад. Душу Татьяны трепала эта ненужная причина конфликта. Она была уверена, что Петр играет в «идейность», но одно дело — на работе, совсем другое — дома, с ней. Такая игра была нечестной, недоверие самого близкого человека отравляло ее любовь. Петра же, искренне считавшего себя верным марксистом-ленинцем, бесили «мелкобуржуазные» взгляды жены. Это противостояние превращалось в стычки по любому поводу, охлаждавшие отношения до градуса, при котором прекращается движение чувств. А такое состояние — прямой путь «налево».

После возвращения Петра из будущего идеологические противоречия исчезли, и отношения супругов переживали ренессанс. Вплоть до отъезда Петра в командировку длились их новые медовые месяцы, хоть Татьяна так до конца и не верила в фантастическое объяснение отсутствия мужа. «Нет худа без добра, — говорила она себе, — даже если это был загул, именно он вернул мне мужа!» Появление Николая освободило ее сердце от остатка сомнений.

Прежде чем отправиться «бога гневить», Николай показал Татьяне, как пользоваться ноутбуком, что и как смотреть в Интернете, подурачился с Васьком, а потом пошел к себе сочинять выходной наряд. Поскольку он не знал, куда занесет его кривая развлечений в советской столице, был выбран компромисс: вельветовые брюки, строгая сорочка и кардиган. В таком виде хоть в театр, хоть на дискотеку.

Он вышел из дому без пяти девять. Машина уже ждала.

* * *

Описывать похождения седеющего ловеласа с шармом и финансовыми возможностями в советской Москве — пустое занятие: ни молодым наука, ни старикам урок. Кто сам ходил, тот знает все до мелочей, а кто не ходил, тому никакие подробности не помогут. Будь ты из будущего, будь ты из прошлого — законы жанра одни и те же. Впрочем, отдельные моменты этих похождений нам, людям будущего, могут показаться небезынтересными.

На всю Москву тех лет было лишь десятка два заведений, куда ходили познакомиться. Даже те немногие из жителей и гостей столицы, кто мог и хотел их посетить, в любой вечер подолгу стояли в очереди на вход. Тогдашняя жизнь вся была устроена по-раннему: рано вставали (заводы работали), рано ложились, магазины, кинотеатры, кафе и рестораны закрывались рано, телевидение завершало трансляцию рано, рано женились и заводили детей тоже рано.

Такие мысли пришли Николаю на ум при виде очереди у входа в кафе «Московское», что напротив Центрального телеграфа. Ровесников в таких очередях Николай вряд ли бы встретил, все — сплошь студенческого возраста. Свободных мест нет. На входе — бородатый швейцар. Как правило, советский швейцар — человек строгий, даже суровый, но три рубля делают его добрым, за пять он тебя уже любит, а свободные места начинают возникать как грибы после дождя. Этого швейцара Николай «обожать себя заставил», поэтому, пропуская отпускника внутрь, страж строго крикнул подумавшей роптать очереди: «По заказу!» Николая подсадили за столик к двум хорошеньким девочкам. В те времена это значило только то, что столиков мало, а посетителей много, а принцип рационального потребления в плановой экономике говорил: за столиком на четыре персоны должно сидеть четверо. Так и знакомились в те времена. Девушки Николаю понравились, но кафе он определил как «неформат». «Папиков» как явления в те невинные года не было, поэтому брать пришлось широтой души, что Николаю в его дорогой импортной упаковке и с гигантским опытом давалось легко. Девушек звали одинаково: Надя и Надя, студентки, провинциалки.

С «удвоенной Надеждой» Николай переместился в ресторан «Арбат». Там, с поправкой на советские реалии, был «формат» — дорого и солидно. Очереди на вход не было, но и мест тоже. За любовь швейцара все равно пришлось платить. «Надежды провинции» смущались советским гламуром, терялись в меню (в «Московском» все меню — шампанское и пломбир), но им нравилось. Хотя Николая смешила скудость этой роскоши, черной икры с осетриной ему вполне хватало. И конечно же радовали цены. При всем желании в их утробы больше ста двадцати рублей меню не войдет. Однако пришлось непредвиденно платить оркестру: Николай пришел сюда пообщаться, а перекрикивать музыку не хотелось. Добавить пришлось еще раз, чтобы оркестр не исполнял заказы гостей из южных республик с их особыми музыкальными пристрастиями. Регистрацию в Москве еще не ввели, все были гражданами одной страны.

Болтая с Надеждами, Николай весело наблюдал за суетой у столика метрдотеля по поводу нэпонятного поведения оркестра. Ледяная игла тошно уколола где-то в желудке: крысиные усики. Они-то тут что делают? Совпадение? Впрочем, успокоил себя Николай, в этой Москве мест не так уж и много, все топчутся на одном пятачке.

Но любой вечер заканчивается и встает вопрос: что дальше? Для девушек Николай придумал легенду «работник „Внешторга“ в разводе», она объясняла и заграничный вид, и достаток. На такого живца в СССР клюет любая золотая рыбка, а уж незолотая… Ход событий этого вечера сузил воронку принятых решений до выбора: какая из Надежд в общагу, а какая остается. Николай видел, что ни одна в общагу не хочет и хрупкая девичья дружба вот-вот даст трещину. Он попробовал увеличить число возможных вариантов, предложив остаться обеим. Обе испугались. Не предложения, а отсутствия перспектив у такого поворота событий. Николай предотвратил назревающий конфликт, «отпустив» обеих, шепнув каждой, что нравится ему именно она, и, чтобы не поссорить с подругой, лучше они встретятся завтра-послезавтра с глазу на глаз. Координаты, такси до общаги, прощальные поцелуи. Все, вечер исчерпан.

Нужно пояснить, с чего это наш герой-любовник проявил такое благородство и пощадил девичью дружбу в ущерб своему удовольствию здесь и сейчас. Все очень просто, прокручивая в голове сценарии продолжения вечера, Николай в любом из них упирался в неразрешимый вопрос: ГДЕ? В СССР не было секса именно из-за того, что социализм не нашел правильного ответа на этот вопрос. Поэтому же секса не было сегодня и у Николая. Коммунальный вариант, несмотря на дозволение Татьяны, годился для того Николая, который сейчас на БАМе, но не для этого. О гостинице не могло быть и речи — человек без брони, без командировочного удостоверения и тем более без советского паспорта ни за какие разумные деньги не мог снять номер, а предложение неразумных денег вызвало бы подозрения с непредсказуемыми последствиями. Вариант же с общежитием, где обитали наши Надежды, мог прийти только в голову невзыскательного автора этих строк. Николай поехал спать домой.

* * *

Наступили длинные выходные. В СССР 7 и 8 ноября были нерабочими днями, праздновалась годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В этот раз 8-е число пришлось на понедельник, получалось три выходных подряд. В предыдущие дни ничего примечательного с Николаем не приключилось: общался с Татьяной, гулял по Москве, встречался по очереди с Надеждами в снятой квартире, вечерами тлел (вместо «зажечь!») с ними по ресторанам, еще раз встретился с Эдиком для пополнения советской наличности. Вот, собственно, и все содержание его путешествия в прошлое. Николай с горечью для себя отмечал, что флирт, он и в прошлом — флирт, и только.

Впрочем, одно важное событие было — телефонный разговор: Петр позвонил жене с далекого БАМа, и Николаю удалось поговорить и с другом, и с собой.

Звонок раздался в четверг вечером, незадолго до выхода Николая на провинциальные гуляния.

— Привет, Танюшка! — кричал в трубку Петр. — У нас тут уже ночь, поэтому соединили быстро, всего за 15 минут! Доехали хорошо, устроились в гостинице. Неси ручку, запишешь адрес и телефон…

— Здравствуй, родной. Петя, ты знаешь, у нас гость, Николай.

— Какой Николай?

— Тот, у которого ты летом побывал…

— Да ты что?!!! Позови.

— Здорово, коммуняка! — взял трубку Николай.

— Здорово! Ты с терминами поаккуратней, мы по межгороду разговариваем… Ты как сюда попал?

— Так же как и ты, на метро.

— Баба?

— Она.

— И как тебе у нас?

— Нормально. Без особых потрясений. Честно говоря, даже немного обидно, казалось бы, мир перевернулся, а все как-то… Кстати, Петя, ты молодец, правильные выводы из своего посещения сделал.

— Тебе Танька рассказала?

— Не только. Я уже имел возможность наблюдать результаты в будущем. У тебя, у вас всех все хорошо! Я очень рад за тебя, молодец!

— Кстати, Коля, а у тебя как? Ты к нам… Сбежал?

— Ох, и прямолинейный же ты, дружок, нельзя было помягче сказать?! Впрочем, черт с тобой, будущим политиком, называй вещи своими именами — так правильнее. У меня, Пеца, теперь тоже все в порядке! Никуда я не сбежал, проблемы разрулил, в отпуск собрался. В кои-то веки поехал в метро и на тебе — Баба! Короче, я у вас в отпуске. До вторника. До этого или до следующего: мне Баба времени дала больше, чем тебе. Пользуясь случаем, даю твоей Танюхе уроки адаптации в грядущей жизни. Кстати, а Я там далеко от тебя? Трубку можешь дать?

— В смысле? А-а-а… Рядом. — В сторону: — Ты понял с кем я говорю? На, поговори.

— Алло…

— Привет, брат мой меньший.

— Привет… Ты — это я?

— Да, я — это ты. Давай так, я буду говорить, а ты слушай, времени на охи и ахи у нас нет. По существу: теперь я точно знаю, что изменить свою судьбу возможно, а значит, мы с тобой должны подкорректировать нашу биографию. Я оставлю у тебя в комнате подробное завещание-инструкцию, так сказать «назидание народам древности», постарайся следовать ему как можно ближе к тексту. Ты, я знаю, человек творческий, все захочешь сделать по-своему поэтому еще раз уясни — я не твой родитель. Я — это ТЫ. Ты, который уже нахлебался дерьма и набил шишек. Так вот, пусть будут у нас с тобой и дерьмо, и шишки, но не старые, а новые! Так сказать, диалектическая спираль развития: повторение истории на новом уровне. Сечешь?

— Секу.

— Я тебе еще кое-что оставлю, что бы было проще стартовать. Эх, жалко, ни мобильника, ни компа нельзя оставлять, а то бы мы с тобой еще и на постоянной связи были — этакое дистанционное обучение из будущего!

— Не понял, о чем ты?

— Да и не важно. То, что тебе нужно, ты поймешь. Вот, собственно, и все. Надо же, и это все, что я сам себе могу сказать в назидание и напутствие!

— Разве? Ты же можешь дать конкретный совет по поводу каких-то важных ситуаций. Разве у тебя не было такого, от чего ты, например, можешь меня предостеречь?

— Нет, братишка, мы пойдем другим путем. Мы возьмемся за дело системно, мы изменим весь сценарий, в нем ненужных эпизодов просто не будет. Мы же с тобой ребята умные, зачем нам мельчить? Я дам тебе советы по поводу ситуаций в принципе, а как действовать конкретно тебе, ты разберешься. У тебя всегда на руках будет джокер — ты будешь знать, когда и чем ситуация закончится. Хотя два конкретных совета дам. Петька любит фразу, что человеку нужен человек, ты прислушайся. Когда пойдут деньги, пойдут телки. Любые и в любом количестве. Так вот мой совет — не теряй на них времени, ищи человека для себя. Одному плохо. А с деньгами еще хуже. Для других ты перестаешь быть человеком. Ты для них — кошелек, мешок с подарками, средство решения их проблем, источник заработка, что угодно, только не человек. Постарайся найти своего человека до денег.

— О как! На старости лет решил стать моралистом за мой счет? Ты, значит, развлекался на полную катушку, а мне нельзя?!

— Дурак! Я не о морали, а об одиночестве. Ладно, надеюсь, все-таки дойдет. И не перебивай меня, я главного не сказал. В моем сценарии папа умрет от рака в марте 99-го. Ему поставят диагноз за три месяца до смерти. Если бы лечить начали своевременно, при моих… твоих… при наших возможностях он пожил бы еще лет двадцать или больше, понял? Постарайся заставить его бросить курить, у него был рак легких.

— Понял… — помолчал. — А ты проведать родителей не хочешь?

— Хочу. Сейчас понял, что хочу. Но у меня вашего паспорта нет, как я билет куплю? Да и как явиться на глаза? Разве что издали поглядеть…

— На поезд билеты продают без паспорта, забыл, что ли?

— Забыл. У нас, в свободном демократическом обществе, без паспорта шагу не ступишь: то менты, то пограничники…

— В смысле?

— Да так… Насчет родителей, ты прав, съездить нужно. Если Баба даст еще неделю, обязательно поеду папу с мамой увидеть. Кто знает, получится у тебя или нет?.. Ну все, прощаемся. Петьке привет. Зови его, пусть с женой договорит.

После разговора Николай отослал водителя Володю к Надеждам с подарками и извинениями, вооружился ручкой, бумагой и ноутбуком и засел у себя в комнате за рабочий стол составлять, как он его назвал, назидание. Дело оказалось не таким легким, как казалось, и к утру субботы работа едва дошла до середины.

* * *

За завтраком Татьяна сообщила соседу, что завтра они приглашены в гости отмечать День 7 ноября.

— Вообще-то меня с Петей пригласили, но так как его нет, я сказала, что приду не одна, а с сюрпризом. Я подумала, будет несправедливо, если только мы с Петей будем знать правду о будущем. Можно ты ребятам расскажешь все, так же как и мне?

— Я в принципе не против, просвещение входило в мои планы. Вопрос в том, поверят ли? И, кстати, куда идем, кто будет?

— Собираемся моей лабораторией дома у Тарасовых Кости и Вали. Валя, как и я, МНСом трудится, мы в институте на одном потоке учились. Они живут на Пролетарке на Симоновской набережной, от нас три станции метро с пересадкой.

— Какое метро?! У меня же машина.

— Ну да, забыла, что ты капиталист — любитель пожить красиво.

— Не красиво, а удобно. Хотя ГАЗ-24 — это и некрасиво, и неудобно. Довезли, и то слава богу. Кроме нас и Тарасовых, кто еще будет?

— Я же говорю — все наши: три МНСа со своими половинами — мы, Тарасовы, Лариса Малюта с мужем, Гена, по-моему, зовут; лаборантка Лена и заведующая лабораторией Вера Сергеевна. Насчет нее я не уверена, хоть мы собираемся ради нее. Ее недавно муж бросил. Десять лет прожили, а он ушел к молодой, гад. В общем, мы ее хотим поддержать, чтобы развеялась немного…

— Ну, вы, молодежь, даете! Вы все по парам, а она, бедолажечка, должна на вас смотреть и радоваться вашему счастью?! Я бы на ее месте не пришел.

— Ты не понял! Мы собирались пообщаться, выпить, попеть песен, возможно, потанцевать. Я, кстати, сказала, что ее ждет большой сюрприз. Тебя имела в виду — пришельца грядущих годов. Будь она моложе, на дискотеку сходила бы, глядишь, с кем-нибудь и познакомилась… А так куда? Для тех, кому за 30?! Уж лучше в своей компании…

— И сколько ей?

— Тридцать два года.

— Да уж, старушка…

— Не старушка, но уже не девочка.

— Без комментариев. В наше время ее ровесницу иначе как девушкой назовешь — убьет! В этом возрасте они только начинают пару искать. Так и быть, если придет, буду окружать ее своим вниманием. Хотел лаборантку окружить, а придется начальницу. Хоть не уродка? Муж-то чего сбежал?

— Какая уродка?! Красавица! Вот муж ее бывший точно — урод! Моральный. Кстати, Коля, ты не обидишься на меня?

— Что еще?

— У нас стол в складчину, я тебя не предупредила, но уже сказала, что выпивка за нами. Мы твои коньяк и виски только почали, и пива еще пара банок осталась…

— Ну ты, мать, даешь! С початыми бутылками в гости ломиться? Съезжу куплю всего, тем более народу получается 8 человек — двумя бутылками не обойдемся. Во сколько нас ждут?

— К четырем, с демонстрации по домам все вернемся, переоденемся и к Тарасовым. Коля, возьми с собой компьютер и этот, как его… айфон, иначе ведь не поверят…

* * *

Николай готовился к своему выходу в люди основательно. Во-первых, подарки. Все, что он вез прекрасным мулаткам, было распределено на пять равноценных партий по числу приглашенных дам (Татьяне все, что можно, он уже подарил). Во-вторых, снова съездил в бар «Интуриста» и в «Елисеевский», где купил на стол лучшего, что только было доступно из выпивки. Дополнительно мужчинам по бутылке виски и по паре блоков сигарет. Он не ограничился выпивкой, заглянул в ресторан «Арагви», где по тройному тарифу (не хотел терять времени на торговлю) ему вынесли килограмм черной икры и огромного осетра горячего копчения. Он любил делать подарки, поэтому не боялся переборщить. В-третьих, он перетряхнул содержание своего ноутбука: фотки, фильмы, музыку… Тщательно продумал, что расскажет приглашенным об их будущем, понимая, что как бы ни было интересно, рано или поздно придется расходиться.

В своих походах по местам трудовой славы работников советской торговли он нигде не встретил крысиных усиков, но несколько раз натыкался на бесцветные глаза, внимательно глядящие сквозь него. Метр не сравнивают с килограммом, а эти усики с глазами можно — они из одного теста. Вернее, из одной Конторы. Коллегам Егорыча — привет! Граница на замке, а заграница, приехавшая к нам, под контролем! «Надо же, как их много везде, раньше я не замечал. Правда, раньше я не был „иностранцем“, — с усмешкой думал Николай. — Как же под таким плотным надзором Эдику со товарищи удается фарцевать?»

На демонстрацию Татьяна ушла рано, около семи. В этом году ей и ее коллегам по институту была вменена «честь» пройти в колоне трудящихся Перовского района по Красной площади. Сбор и формирование колонн начинались за несколько часов до тех кратких минут, когда демонстранты вживую увидят своих полуживых вождей, а вожди усталым взглядом чиркнут по этой части советского народа, изображающей энтузиазм и радость встречи. Николай с Васьком остались дома. Они позавтракали и разлеглись на диване перед телевизором.

Против ожидания зрелище демонстрации вызвало в Николае не любопытство и не ностальгию, а горечь. Вот идут они, думал он, радуются или делают вид, что радуются. Все им ясно. Завтрашний день, как и день сегодняшний, им не очень нравится, но они в нем уверены. Они точно знают, что хуже не будет. Лучше? Может быть, а хуже — нет. Строят планы на жизнь, знают, когда в отпуск, когда подойдет очередь на квартиру или машину, знают, где будут учиться их дети и куда будут распределены на работу. Они не любят этот строй, но он им кажется таким же крепким, как земля под ногами, и так же незыблем порядок их жизни… А ведь осталось всего несколько лет, и начнется… Сколько из этих людей найдет свое место в новой жизни? Через что каждый пройдет за эти годы и сколько из них никуда не дойдет? В принципе что такого страшного? Разве наша жизнь стала хуже? Разве мы не свободней, чем они? Живем богаче. Страна открыта, весь мир перед тобой. Разве не так?! Так. Тогда что? Они… вот они идут — валюта, средство платежа, разменная монета… Вот почему горько. Я знаю, что их судьбы, их жизни — ставка в рулетке, цена за наше якобы богатство и якобы свободу…

— Коля, маму показывают! — крикнул Вася.

— Где? — и тут же увидел: камера крупным планом показывает Татьяну и незнакомую молодую женщину, обе несут по портрету кого-то из членов Политбюро, обе в профиль — смотрят в сторону мавзолея, что-то кричат, смеются. «Боже, какой профиль… Кто это? Похоже, оператору она тоже понравилась…»

Татьяна вернулась домой меньше чем через час — от Васильевского спуска до Ордынки рукой подать.

— Мама, мы с Колей видели тебя по телевизору! — восторгался отпрыск.

— Правда? Здорово!

— А кто рядом с тобой шел? — спросил Николай.

— Вера Сергеевна. Я ей еще раз наобещала сюрпризов, сказала, придет.

— Прекрасно… — Горячая вспышка в груди озадачила Николая, но радость осталась.

* * *

Так всегда бывает: если начинаешь собираться сильно загодя, обязательно опоздаешь. На этот раз подвела лысая резина. Собрались за час до выхода, вышли за двадцать минут до назначенного времени (езды 10 минут). На набережной напротив Симоновского монастыря пробили колесо. Пешком от этого места до гостей не так далеко, но с пустыми руками, а гости нагружены под завязку. Володя стал ставить запаску, они — ловить такси. Куда там! — все в парк.

— Черт, черт! — ругался Николай. — Им что, деньги не нужны?! Может, я их озолотить хочу!

Пока безуспешно ловили такси, Володя управился с заменой. Доехали, опоздав на полчаса, когда все уже были в сборе. Тарасовы жили в девятиэтажной хрущевке с видом на Москву-реку. Двухкомнатная квартирка была очень маленькой: тесная кухня, совмещенный санузел с «сидячей» ванной, большая (правильнее закавычить) комната метров 16-ти, ее торец отсечен стеной, за ней семиметровая спальня. Квартира маленькая, зато отдельная, зато молодая семья избежала инцеста жизни с родителями.

Стол был накрыт в зале, заполняя почти все свободное от другой мебели пространство. В дальнем углу на диване расположилось семейство Малют и лаборантка Лена (хорошенькая, заметил Николай, ну, нравится мне мокрая химия, и все тут!), хозяин квартиры Константин сновал челноком между кухней и столом, завершая сервировку. Его жена дорезала свои салаты, Вера Сергеевна с зажженной сигаретой в зубах (хм!) выкладывала из банок свои. Татьяна забрала у Николая осетровые деликатесы, протолкнула его в зал и со словами: «Выпивку на стол, подарки лично в руки, знакомься пока сам» удалилась на кухню.

— Здравствуйте, меня зовут Николай, — улыбался он под рентгеном взглядов, — с праздником! — и начал выставлять на стол напитки.

— Хор-р-роший сюрприз! Богато… — среагировала на напитки женская половина Малют, невысокая пухленькая «отличница» в очках. — Я — Лариса, а это мой муж Гена. — Муж, тоже в очках, высокий и сухопарый, молча привстал и подал для пожатия руку.

— А я — Лена, — лаборантка зарделась и при этом дерзко посмотрела Николаю прямо в глаза. «Хор-р-рошая смена подрастает», — отметил он.

— Так вот, — нарочито громко, демонстрируя отсутствие интереса к вновь прибывшему, продолжила Лена, — вместо комсомольского собрания они нас загнали на лекцию. Я валялась! Читал молоденький мальчик из Высшей комсомольской школы. Их, видимо, тоже заставляют, они на нас тренируют свою пропаганду. Так слышишь, Лар, он себе тему взял, полный атас! — кризис в западных странах и относительное обнищание народа по сравнению с соцсистемой. Можешь себе представить?! Впаривал нам про безработицу, платную медицину, отсутствие уверенности в завтрашнем дне… А в конце стал рассказывать, какие у них продукты дорогие по сравнению с нашими. Типа у нас они есть! Мы над ним стебались как могли. Я у него спрашиваю: а вы сами давно за границей были? Он так смутился, мне аж жалко его стало…

— Между прочим, он вам все правильно говорил и про цены, и про безработицу, и про отсутствие уверенности в завтрашнем дне, — вклинился в разговор Николай.

— Вы извините, — прервала его «отличница» Лариса, — не знаю как вас по отчеству…

— Можно просто Николай.

— Так вот, просто Николай, хоть вы и приятель Тани, совести у вас, похоже, нет! Судя по вашему виду и напиткам, вы из заграницы не вылезаете. Так вам там плохо, что назад совсем не тянет! Так дайте людям самим убедиться, как они там «загнивают»! Нет, боитесь, что люди правду узнают, и вешаете им вашу лапшу…

— Стоп, стоп! Лариса, что это ты на наш сюрприз нападаешь?! — в зал вошли Татьяна, Вера Сергеевна и хозяйка дома. Все ахнули, увидев блюдо с осетром и розетки с невероятным количеством черной икры. Николай, так и не успевший сесть, кинулся помочь Вере Сергеевне поддержать блюдо.

— Я как раз не на сюрпризы его нападаю, а на него самого, на их вранье! — огрызнулась Лариса.

— Тогда имей в виду, что сюрприз — он сам, а не его гостинцы, — со значением парировала Татьяна.

— В каком смысле? — заинтересовался хозяин дома.

— Сами в жизни не догадаетесь! Но… терпение, давайте поедим и выпьем, без ста граммов тут не обойтись! К тому же уже почти пять часов, а мы — ни в одном глазу! Не волнуйтесь, мы все объясним, правда, Коля? — Николай заговорщически молчал и улыбался.

После короткой заминки Валя и Вера Сергеевна также были представлены Сюрпризу. А он хлопнул себя ладонью по лбу и выскочил в прихожую, из которой вернулся с пакетами подарков.

— Это тоже пока не сюрприз, просто подарки по поводу праздника и знакомства, — анонсировал вручение Николай.

Некоторое время гости рассматривали содержимое своих пакетов — это было время междометий, другие слова не давались.

— Слушайте, ребята, что же у вас за сюрприз такой, если это — «просто подарки»?! — пришла в себя Валя Тарасова.

— Потерпите, вы удивитесь еще сильнее, — смаковал момент Николай. — Давайте все-таки поедим, сил нет терпеть — такой вкусный стол!

Николая посадили рядом с Верой Сергеевной, и он наконец смог разглядеть ее поподробнее. Она была одета в джинсы и облегающий свитер ручной вязки. Высокая, стройная. Прямые темно-русые волосы густые и длинные — ниже лопаток — были распущены. Высокие в разлет брови, зеленые глаза… Все, что нравилось Николаю в женщинах, все, что его влекло к ним, все было — Вера Сергеевна. И чувствовалась в ней такая сила зрелой женственности, которая возводит женщину на пьедестал, которая любого мужика, самого запущенного кобеля, превращает в щенка, заискивающе колотящего хвостиком по земле: можно, я тут, рядом с вами, на одной планете?..

«Как же ее бывший посмел бросить?» — недоумевал Николай.

* * *

Первой реакцией народа на сообщение о том, кем на самом деле является Николай, было разочарование: дешевый розыгрыш — разбег на рубль, удар на копейку. Когда в ход пошли аргументы, начиная от паспорта гражданина РФ, выданного в 2007 году, заканчивая ноутбуком с мультимедией и подключенным Интернетом, сомнения рухнули, а вместе с ними все представления собравшихся о возможном и невозможном. Небольшая лекция Николая о будущем развитого социализма, СССР и его народного хозяйства, о войнах между вчерашними родственниками из семьи братских народов повергла присутствующих в состояние «грогги». Николай порассказал о постепенно одомашнивающемся диком русском капитализме, о компьютерах и Интернете, о Единой Европе, включающей в себя некогда советскую Прибалтику, о Китае, о Корее… Рассказывал бегло, по верхам, иногда иллюстрируя рассказ фотографиями из своего архива или картинками и клипами из Сети, но этого хватило, чтобы взорвать миропредставление и мироощущение слушателей. Им казалось — небо обрушилось. А ничего не произошло, просто прозвучали слова, своей тяжестью раздавившие вселенную советского миропорядка. Но слова оставались просто словами, их нужно было подтвердить. Первой очнулась «отличница» Лариса и стала сопротивляться:

— Ничего не скажешь, картинки красивые, но меня терзают смутные сомнения, как говорится. Оставим за скобками то, как вы перемещаетесь во времени и как ваш компьютер связывается с будущим. Мы в этом не специалисты. Зато в глаза бросается другое: вы такой холеный и гладенький, такой богатенький, судя по подаркам, а по взглядам такой левый! С порога встали на сторону коммунистической пропаганды, брезгуете своим капитализмом, не любите его, а социализм жалеете… Не стыкуется! А может, это такой новый способ обработки наших мозгов: доказательство от противного?! Как вы это называете, контрпропаганда? Представителю мира капитала намного легче поверить, что там все плохо, чем нашим родным пропагандистам, которые явно в интересе…

— Может, он просто неудачник в своем мире, вот и хает его? — поддержал было жену молчун Геннадий, да промахнулся, она сверкнула на него взглядом и вернула в безмолвие.

— Понимаю, в это трудно поверить… Насчет взглядов, ты права, Лариса… ничего, что на «ты»?.. Я действительно сочувствую левым, хотя от политики далек. А вы, я смотрю, систему не любите, но так напичканы ее идеями, что размышляете строго в ее понятиях. Тезис о классовом сознании… Разве капиталист не может быть против капитализма? А Савва Морозов?! Ничего с этим капитализмом не случится, буду я выступать за него или против, так что я буду против. А муж твой ошибается, я вполне успешный капиталист…

— Миллионер, что ли? — усмехнулся Геннадий.

— Именно. Даже, можно сказать, мультимиллионер, вас так устроит? Вообще-то я не собирался вас пугать нашим несветлым будущим. А уж тем более не собирался обращать в какую-нибудь веру, правда, Тань?

— Правда. Я сама попросила, чтобы Николай, ну, подготовил нас, что ли…

— Именно. Об этом я и хочу вам рассказать: где что лежать будет, чтобы не вляпаться. И кстати, как ваше НИИ называется, я сколько с Татьяной знаком, столько забываю спросить?

— Мы работаем в НИИ связи, а лаборатория наша занимается научной организацией труда в отрасли. — Голос Веры Сергеевны был низким грудным и таким сексуальным, что у Николая на секунду перехватило дыхание. — Это вам что-нибудь дает?

— Еще как дает! Но не мне, а скорее вам. Связь — отрасль, которая все эти годы росла в отличие от остальных, особенно связь мобильная. — И Николай продолжил свою лекцию. Теперь он рассказывал о том, как возникали первые кооперативы, как делались состояния, как людей разоряли финансовые пирамиды, как кредиты делали людей либо миллионерами, либо заложниками бандитов, как гибли отрасли социалистического хозяйства, но вчерашние инженеры, учителя и студенты с нуля, на ровном месте создавали новые…

Слушатели приободрились, спрашивали, чаще уточняя значение того или иного слова. Больше других вопросы задавали Тарасовы, а Константин достал тетрадку и стал тщательно конспектировать. Продолжали наливать и закусывать, атмосфера разрядилась. Даже Лариса сменила подозрение на интерес.

— Мне одна мысль в голову пришла, — неожиданно сменил тему докладчик, — говорят: лучше один раз увидеть… Лариса права, картинки и слова легко подделать. Вот чего точно не подделаешь, так это искусство. Как говорил один мой друг, даже самое слабое произведение — документ эпохи. Давайте я вам поставлю какой-нибудь фильм из своего времени, тут вам будет и доказательство, что все по-настоящему, и наглядная картина, как все будет. Только не знаю, как быть со звуком, динамики в ноутбуке слабые…

Константин, работавший инженером в одном из «ящиков», взялся разобраться в проблеме, и через пару минут, с помощью пожертвованных Николаем наушников, звук был пущен через хозяйскую стереосистему. По общему решению к просмотру определили комедию, а так как в дорогу Николай закачал несколько фильмов с популярным комическим квартетом, то один из них и поставил: «День выборов» — забавную историю о том, как группа пиарщиков, вместо того чтобы напугать конкурентов своим кандидатом на выборах губернатора, эти выборы выиграла, но по ошибке не в том регионе. Отдельные эпизоды Николай комментировал.

* * *

Минут через сорок Вера Сергеевна получила согласие хозяйки дома покурить, «но только на кухне», и вышла из комнаты. Непроизвольно Николай пошел за ней.

— Не возражаете, если я вам составлю компанию? — спросил он.

— Напротив, мне интересно тщательнее рассмотреть пришельца. Я поначалу решила, что девчонки вас привели со мной познакомить. Сколько вам лет?

— Пятьдесят один.

— Надо же! Выглядите намного моложе…

— Работаю над собой. И положение обязывает, и возраст требует… А что плохого, если бы меня пригласили именно для знакомства с вами?

— Ничего. Вы интересный мужчина… Правда, по году рождения младше меня.

— Ну да, а вы в моем времени уже старушка… Ох, извините, глупость сморозил, — давно уже Николай не чувствовал себя как подросток на первом свидании: мучительно подбирал слова, но получалось невпопад. А голос собеседницы чаровал все сильнее.

— Да нет, не глупость, мне ведь действительно в 2009-м будет почти 60, а женский век короток, как известно. Хорошие сигареты. У вас есть возможность курить хорошие сигареты, а вы не курите…

— И никогда не курил. А вы зачем?..

— В детстве баловалась, вышла замуж — бросила, теперь вот опять начала…

— Извините за личный вопрос, почему вы разошлись? Если не хотите, не отвечайте.

— Почему же? Я его отпустила, — она глубоко вздохнула, на что-то решилась, — как будто мы случайные попутчики в купе и вдруг захотелось излить душу. Мы с мужем не могли иметь детей. Из-за меня. Что-то у нас не стыковывалось. Много лет пытались решить эту проблему, но недавно узнали, что приговор окончательный. Да и мой возраст…

— Какой у вас возраст?!

— Не перебивайте мою решимость. Муж очень хотел иметь своего ребенка, я видела, как он переживает… Не так давно стала замечать разные мелочи и поняла, что у него есть какая-то отдушина, какая-то жилетка, в которую он плачется. Вызвала на разговор, и он мои догадки подтвердил. Знаете, я не терплю мужчин, которые вымаливают что-либо у женщины. По-моему, мужчина должен брать то, что считает своим, не спрашивая разрешения… В общем, я решила отпустить его. И снова закурила… А вы женаты?

— Не женат.

— И не были? (Жест отрицания) А почему?

— Откровенность за откровенность. У меня с холостяцкой жизнью получилось как у курильщиков с их пристрастием. Сначала все было баловством, и казалось, что в любой момент поступлю так, как сочту нужным: захочу — женюсь, не захочу — и так хорошо. Потом наступила стадия, когда сама мысль о женитьбе казалось глупой. Я — хозяин своей судьбы, никто мне не нужен, любые развлечения я могу купить, так зачем мне эта обуза?! Наконец, пришел момент, когда одиночество стало тяготить, а поделать с этим ничего не могу.

Вера Сергеевна пристально взглянула на Николая:

— В чем же причина?

— В моем возрасте трудно влюбиться, а тем более полюбить. Отношений без любви мне хватает, сыт ими по горло.

— Нагулялись, значит…

— Можно и так сказать. Вокруг много женщин, но я им интересен только как богатый жених, а как просто жених я бы давно вышел в тираж.

— Может, вы плохо смотрите вокруг? Почему вы думаете, что женщин могут интересовать только ваши деньги? Вы умный, у вас хорошая речь, прекрасные манеры, в конце концов, вы очень привлекательны. Для женщин моего возраста и положения вы и без богатства — просто мечта.

— Вера, можно я вас буду без отчества, просто по имени звать?

— Можно. Можно и на «ты», как со всеми остальными. Это я им начальница, а не вам.

— Спасибо, как получится, сразу перейду на ТЫ. Что мы все с вами возрастом меряемся?! Вы молоды и красивы. Более того, замечу вам, что статус разведенной женщины привлекает мужчин сильнее, чем положение незамужней. У меня была одна знакомая. Не виделись месяц. Встретились, спрашиваю: как дела, какие новости? Развелась, говорит. Как развелась, если месяц назад еще не была замужем?! А вот так, отвечает, мне уже 30, а в этом возрасте одно дело быть не замужем, и совсем другое — разведенной. Так что у вас, Вера, со статусом все в порядке. И со всем остальным тоже. Такую, как вы, полюбить совсем не трудно.

— Вот и полюбите!

— Вот и полюблю!

— А кстати, вы к нам надолго? И вообще, как вы путешествуете во времени?

— Скорее всего, возвращаться мне во вторник. Путешествие это — чистая случайность… — начал свой рассказ Николай. Он поведал, как был ошеломлен визитом Петра из прошлого и как уже почти обыденно вернулся во времена своей молодости. Повествование подошло к концу, когда их позвали в зал — фильм закончился.

* * *

Николаю бросилось в глаза то, что, кроме Татьяны, все были чем-то расстроены.

— Фильм не понравился? Сказали бы, я бы другой поставил, у меня их полно, — предложил он.

— Фильм хороший, — ответил за всех Константин, — динамично снято, музыка отличная, шутки смешные… иногда. Скажи, Николай, вот так все и будет? Я понимаю, это комедия, гротеск, но все-таки… Откуда это все взялось: бандиты, которые владеют заводами и правят городами, Иммануилы Гедеоновичи, которые назначают губернаторов, казаки пронафталиненные?!!! Смотрим, понимаем, что на экране шутят, а нам плакать хочется…

— А мне понравилось, — вдруг подала голос Леночка, — и одеты все классно, и так у них весело! Лучше, чем в нашем институте… Никаких лекций и комсомольских собраний.

— Лена, — поддержала мужа Валя Тарасова, — при чем здесь одежда?! Костя совсем о другом говорит. О том, что у них другая жизнь, волчьи законы. У них же в фильме ни одного положительного героя: или продажные, или бандиты, или пьяницы, или педики, прости господи! Откуда все это?!

— Откуда, откуда… Отсюда! Вы что же, антисоветчики, успели поверить, что из вас «нового человека» сделали?! — снова взял слово Николай. — Вы про рыбную мафию не слышали?! Или в советской торговле взяток не берут?! Или воры и бандиты перевелись?! Это все — бывшие советские люди, мы с вами! Кстати, звучит как тост. Давайте-ка за нас с вами, за советских людей, выпьем.

Предложение поддержали, налили по полной и выпили. Леночка поперхнулась, закашлялась и вдруг стала плакать.

— Ленусь, что случилось? — обняла ее Лариса.

— Я посчитала, сколько мне будет лет, когда эти-и-и… Я буду старая! Вся жизнь пройдет, пока долбаный социализм закончится! А я сейчас хочу, пока молодая, и за границу, и машину, и шубу, и все-е-е-е…

— Лаборантке больше не наливать, — скомандовала Вера Сергеевна, — а вы, Николай, исправляйте ситуацию. Вы нас всех в траур вогнали, вы и веселите, праздник как-никак на дворе!

— Николай, — обратился к нему Константин, — мне в фильме несколько песен понравилось. Возможно как-то ускоренно перемотать фильм до них, я бы переписал?..

— Идея!!! — просиял Николай. — Праздник, говорите? В 2000-е модно проводить дискотеки 80-х, где крутят старую музыку. А мы сейчас, в 80-х, устроим дискотеку 2000-х! Константин, ставь свою кассету на запись. У меня отличная подборка русского рока и попсы. С комсомольской юности не вел дискотек. Эх, тряхну стариной! Так, пока я составляю плэй-лист, быстро все закуски на кухню, стол убирайте, напитки и рюмки на стенку.

— Пока ты что будешь делать? — попытался уточнить услышанное Тарасов.

— Не важно. Ставь кассету и освобождай место для танцев, будет жарко! Свет гаси, оставь в коридоре и спальне.

— Есть цветомузыка…

— Отлично!

Минут через пятнадцать все было готово.

— Ну что, аборигены, готовы?! Поехали! Для начала задохнемся от нежности вместе с Земфирой…

Грянула музыка. Вера Сергеевна и Леночка первыми присоединились к пританцовывающему Николаю…

Дискотека удалась. И хотя рок и поп-музыка в 80-е уже давно существовали, аборигены, как назвал их Николай, впали в счастливый танцевальный транс. Им было все в новинку: качество звучания, насыщенный звук, непривычные аранжировки, незнакомые имена и голоса, неожиданные тексты и, конечно, русский язык. Модное и продвинутое непривычно было только по-русски! Музыкальные пристрастия Николая формировались примерно в одно время с остальными танцорами, поэтому его подборка легла на душу всем. Благодаря музыке молодые люди совсем растеряли свою «советскую» скованность: пели, кричали, свистели так же лихо, как это будут делать через четверть века их ровесники. Чемпионом вечера по числу повторов стал Валерий Меладзе. Николай в шутку анонсировал посвящение Вере Сергеевне песни «Салют, Вера!» и вдруг почувствовал, как незатейливый текст шлягера царапает сердце: мы можем быть только на расстоянии… Песню ставили раз пять.

* * *

Наступила ночь. Соседи уже несколько раз стучали в стены, пол и потолок. Музыку приглушили и перешли на медленные танцы. Николай, как свободный игрок, танцевал по очереди то с Татьяной, то с Леночкой, но чаще с Верой Сергеевной. Каждое прикосновение к ее стройному стану вызывало в Николае остро-сладкое томление… Он поймал себя на использовании высокого штиля в мысленном описании Веры Сергеевны и своих состояний. Во время очередного танца Вера Сергеевна, глядя ему глубоко в глаза, уже подернутые дымкой взаимной очарованности, сказала:

— Какие у вас мощные плечи… и руки. Так надежно за них держаться…

Он даже не подозревал, что такой силы восторг может обрушиться на него! Маленький щеночек, которым он стал пару часов назад, завертел хвостиком быстрее, чем вентилятор лопастями. И конечно же убеленный сединами подросток не придумал ничего остроумнее, чем заявить, что «у него все такое же мощное, а держаться за это все еще надежней». Во всех иных отношениях он счел бы такую реакцию вполне удачной, но сейчас он испугался, что его сочтут пошлым и неумным. Его смущение рассмешило Веру Сергеевну, но, сделавшись серьезной, она ответила:

— Даже не сомневаюсь… — и крепче прижалась к Николаю.

Ближе к двум часам гости стали сворачиваться. Захмелевшей Леночке до Косино было явно не доехать, ее оставили у Тарасовых. Малюты пошли домой, на соседнюю улицу, пешком. Дальше всех — на Октябрьское поле — было Вере Сергеевне, поэтому Николай предложил ехать с ними через Ордынку, где они с Татьяной выйдут, а Володя довезет ее до дома. В машине Николай сел рядом с водителем, а дамы расположились сзади. Николай с отчаянием понимал, что это неправильно, что нужно сесть рядом с Верой, оставить Татьяну на Ордынке, а самому ехать дальше — без разрешения брать свое… Но им овладели робость и смущение (а он-то думал, они давно забыты)… В салоне автомобиля витала неловкость.

У дома он помог Татьяне выйти из машины и, заглянув в салон, вымучил формальность о приятном знакомстве и хорошем вечере. Попрощался. Теперь нужно было решить: захлопнуть дверь или сесть на сиденье рядом… Николай мучительно тянул паузу и наконец ляпнул:

— Вы не против, если я вам позвоню?

— Звоните, — сухо ответила Вера Сергеевна и отвернулась.

* * *

— Ну ты дурак! — возмущалась Татьяна, пока они поднимались в квартиру. — Ты зачем ее отпустил?! Ты что, ничего не видишь?! Сам ведь тоже запал — за километр видно! Коля, объясни, что с тобой?!!!

— Не знаю! Я как в ступоре: знаю, как должен поступить, но не могу. Боюсь.

— Чего?! Ты же видел, что она ждет твоих ухаживаний. Ну, нормально! Познакомила подругу с олухом! Думала, вот хоть один нормальный мужик, а мужик оказался ни рыба ни мясо…

— Тань, дай номер ее мобильного. Ах да… Домашний у нее есть?

— Есть, только она дома будет через полчаса, не раньше.

Он понимал, что это бессмысленно, но позвонил Вере, как только вошел в квартиру. Долго ждал ответа. Повесил трубку. Снова набрал номер. Снова слушал гудки… Одетый он стоял в коридоре у телефона и трепетно ждал ее голос. Прозвучали уже тысячи гудков, когда на том конце Вера Сергеевна ответила: «Алло».

— Это Николай…

— Слушаю.

— Вера, я хочу вас увидеть…

— Вам что-то мешает это сделать?

— Мне? Нет… Я… Я еду!

В лихорадке, сделав множество лишних движений, мечась по квартире, он нашел листок бумаги и ручку, дрожащим почерком записал адрес и вылетел из квартиры.

— Как маленький, ей-богу! — напутствовала его Татьяна, с улыбкой запирая дверь.

* * *

Поймать такси в Москве 1983 года в три часа ночи — тема отдельного рассказа. Тем не менее уже около 4-х Николай отрывисто позвонил в дверь. Вера открыла, Николай вошел. Она была одета по-прежнему, курила. Она была заметно взволнована. Она его ждала.

— Вера, я… — начал Николай и, замолчав, взял ее лицо в ладони и поцеловал. Она обвила его руками и начался полет… или свободное парение… Николай чувствовал себя пушинкой, которую мощный ураган поднял с земли, закинул ввысь, бросил оттуда на землю, протащил по земле, опять поднял, закружил в вышине, прижал к высокой стене, дал сползти, снова поднял и так без конца. Но пушинка была не одна. Она была не одинока. Ураган бушевал не только снаружи, гораздо более — внутри обоих, и для обоих это был один и тот же ураган, и оба это чувствовали.

Наконец это чудо случилось с ним! Оно было ярче и сильнее даже чуда перемещения во времени, оно было важнее всего, что было с ним раньше. Его счастье было так велико, что включило в себя все: и злость на неуловимые такси, и нервную дрожь ожидания конца дороги, и страстное желание ее тела, и нежное касание ее души. Ее лицо, ее голос, ее тепло стали его неутоляемым желанием, горячо осязая ее плоть, он ощущал чистоту и неприкосновенность идеала…

Почему?! С какой стати?! Какая, в сущности, разница? Так стало.

* * *

— Ты мог бы у нас остаться? — Вера лежала на боку, закинув колено на его живот.

— Мог бы. Еще не известно, смогу ли я вернуться назад.

— Якобы не понял… Уточняю — ты хотел бы остаться?

— С тобой — да, а тут — нет. Кто я тут? Ни документов, ни дела. Как Паниковский, начну воровать гусей. К тому же тут уже есть один Я — только гораздо моложе. Интересно, он бы тебе понравился?

— Мне уже нравишься ты, и этого вполне достаточно.

— А тебе со мной махнуть?

— С тобой? Стать мадам Паниковской? Не знаю… Надолго это у тебя?

— Я серьезно. Станешь мадам Регеда?

— Это предложение?

— Да.

— Уверен?

— Абсолютно.

— А если я скажу, что хочу оставить свою девичью фамилию?

— Пожалуйста.

— Мне нужно подумать. Скажи, в будущем лечат бесплодие?

— Не знаю. Я до сих пор не сталкивался с этой проблемой, скорее наоборот. Можно в Интернете посмотреть… Впрочем, у нас за деньги все лечат. Не вылечат в России, вылечат в Америке. Ты только думай быстрее, вторник скоро… Слушай, это же завтра! Хотя кто эту Бабу знает? Она сказала: может, через неделю, а может, через три…

— Интересно, ты постоянно сможешь так путешествовать, то туда, то обратно? — Вера сопроводила свои слова соответствующим движением ноги, закинутой на Николая. — Юноша, что с вами?! Никогда не думала, что перед пенсией мужчины так чутко реагируют на обычные вопросы… Мужчина, я вас боюсь!.. — она повторила движение коленом и откинулась на спину, увлекая Николая на себя.

— То туда, то обратно?! Да постоянно!!! — прорычал он, и полет продолжился…

* * *

Ближе к обеду их разбудил телефонный звонок — звонила Татьяна, справиться, все ли в порядке. Телефон стоял на столе, Вера разговаривала, опершись локтями на этот стол спиной к кровати. Волна волос, линия спины, талии, бедер… и вот снова зеленые глаза, брови вразлет, влажные губы, грудь в частом ритме глубокого дыхания… Безумие было сладким, провалы в сознании желанными…

Они пробовали пообедать за столом — пришлось отряхивать простыню от хлебных крошек. Они собрались сбегать в магазин за продуктами — не дошли и до коридора. Они взахлеб приносили и принимали дар друг друга друг другу друг друга друг… и не могли остановиться. Опустошенный и обессиливший Николай мгновенно воспламенялся полный сил при каждом ее намеренно нечаянном прикосновении или взгляде…

Любовь. Еще вчера это было просто одно из многих слов. Сочетание букв и звуков. Смысл был ему многократно объяснен другими словами. Хотел он сам пережить это? Хотел. Как советские люди хотели съездить в Париж, как работники его офиса хотели стать миллионерами, зная, что это неосуществимо. Хотели, потому что это считается правильным. Теперь он узнал сам, что такое — его любовь, он понял, что всю свою взрослую жизнь только ее и искал. Он был опытным человеком и знал, что так будет не всегда, что острота чувств пройдет, что через какое-то время он будет в состоянии увидеть — есть на свете и другие женщины, что Вера живая и Вера в его сердце — не совсем один и тот же человек. Он много чего знал. Но также он знал и то, что нет на свете другой такой, которая была бы настолько его женщиной. Все впадинки и выпуклости ее тела, все грани ее настроения, все изгибы ее души были созданы для того, чтобы идеально совпасть с его.

Уже совсем под вечер, истощенный физически, но переполненный эмоционально, он дотащился до телефона и узнал у Татьяны номер телефона в гостинице на БАМе.

— Там уже ночь, позвони им завтра, — предупредила Татьяна.

— Разберемся.

Заспанный голос Петра поинтересовался, «какого хера звонят в такое время?!», на что Николай попросил позвать к телефону себя, даже не думая извиняться. В свою очередь Николай-младший встревоженно спросил абсолютно бодрым голосом:

— Что-то случилось?

— Случилось, младшенький! Я хочу сказать тебе, забудь мои предыдущие советы. Живи, как живется, и никого не ищи, все уже найдены!

— Вот как. А я только присмотрел славную девушку. Прикидываю, как она будет смотреться на моих семейных фотографиях.

— Как же, как же… Помню я эту… девушку. Пользуясь случаем, предупреждаю, если не хочешь потом месяц потеть на приемах у нелегальных урологов, при пользовании девушкой применяй презервативы. А лучше держись от нее подальше.

— Поздно предупредил. Как раз сегодня я ею и воспользовался… без применения… Не мог позвонить раньше?!

— Да уж… Похоже, не так-то просто менять историю, даже только свою собственную… Короче, ты меня услышал?

— А она как, сексапильная?

— Не хами старшим. Она — лучшее из всего, что будет в твоей жизни!

Зазвонил его мобильник в кармане пиджака, валявшегося на полу.

— Все, некогда. Я у Тани для тебя назидание оставлю и, если что, завтра отвалю. Но даст бог, еще на недельку задержусь.

— Тогда про родителей не забудь! Пока.

— Заботливый ты наш. С каких это пор?

— Да как с тобой познакомился! — Гудки отбоя.

Николай подобрал с пола пиджак и, путаясь в его складках, достал телефон. Звонила Ксюша.

— Ну что еще?!! Я же просил писать, а не звонить!

— Здравствуй, солнышко! На душе так неспокойно. У тебя все хорошо?

— Что за вопросы?

— Сама не знаю. Егорыч твой заезжал, спрашивал, когда вернешься. А когда уходил, спросил так, «со смыслом»: нравится мне твоя квартира? У тебя с ним проблем нет?

— Нет у меня с ним никаких проблем. А когда заходил?

— Сегодня.

— Сегодня?! Ладно, разберусь, что он за дурака включает. Ну, все у тебя?

— Как ты там, расскажи? Ни в какую мулатку не влюбился?

Николай помолчал и ответил:

— Влюбился. Ксюша, я, скорее всего, вернусь не один, так что ты завтра до обеда все прибери и возвращайся к себе.

— Это шутка?

— Я абсолютно серьезен.

— А почему завтра? Ты же на следующей неделе должен вернуться! Киця, куда я вернусь, я же с квартиры съехала! Я так быстро не найду новую! Котик, я же люблю тебя! Зая, не гони меня, ты не можешь так со мной поступить! А-а-а!!! — в ход пошли рыдания.

— Сделаешь, как я сказал. Деньги у тебя есть, я приеду, еще дам… в качестве моральной компенсации. Кстати, если захочешь, работать у меня можешь и дальше. Но только по хозяйству.

— Солнышко, как ты можешь меня на улицу выбрасывать после всего!

— Все сказала? Пока. И, Ксюша, давай без глупостей, сделай, как я сказал, ты же знаешь, меня злить не надо. Ага? — и положил трубку.

Вера внимательно слушала оба разговора. Она сидела на кровати, опершись спиной о стену и обняв согнутые колени.

— С кем ты разговаривал, расскажешь?

Уже открыв рот, чтобы, как обычно в таких ситуациях, отшутиться, Николай встретил ее взгляд и понял, что пришло не только время, но и желание расставить точки над i. И он рассказал Вере о своей жизни, о том, как он искал и как нашел ее. Как вкусно ему было артикулировать этот прекрасный глагол — люблю!

* * *

Во вторник утром счастливые, с черными кругами вокруг глаз, влюбленные ехали в метро. Вера — в институт на Авиамоторную, взять отгул, потом заехать попрощаться с мамой, и на Павелецкую — в новую жизнь; Николай — на Третьяковскую дописать назидание, избавиться от лишних вещей и денег и вернуться в прежнюю жизнь. С Татьяной было договорено, что она тоже возьмет отгул и приедет их проводить.

Был час пик, пассажиры стояли так плотно, что прижатые друг к другу Вера с Николаем оказались на грани экстренного возвращения в спальню. Предстоящее расставание на пару часов уже казалось им невыносимым. Николаю вагонная теснота нравилась, он так не хотел отлипать от Веры, что решил проводить ее до Авиамоторной.

Вера приняла предложение Николая. Она тоже влюбилась, но решение ехать с ним далось непросто. Во-первых, не было уверенности, как долго продлится их роман, даже если он станет браком: уж очень быстро все произошло. Во-вторых, сейчас ее маме 53 года (надо же, ровесница будущего мужа!), а в 2009 году будет 79, если доживет… Возможно, Вера сегодня увидит ее в последний раз. Появилось ощущение предательства: она бросает маму умирать одну. И хотя ее мама была не одна, а с очередным мужчиной; хотя их отношения уже много лет сохранялись только из-за родства; хотя Николай всучил ей целую тысячу (!) рублей, оставить маме на будущее, Вера свой предстоящий отъезд иначе как предательством назвать не могла. И все-таки она решила ехать. Вопреки всем сомнениям разума, интуитивно она знала — это судьба и приняла эту судьбу с радостью.

Дома Николай позавтракал вместе с Васей и засел за завершение завещания. Постепенно он увлекся работой и даже не услышал, как вернулась Татьяна.

— Привет! Ты как, живой? Вижу, живой. Слушай, ребята под таким впечатлением! Говорят, обе ночи не спали, все обсуждали твои рассказы.

— Мы тоже не спали.

— Догадываюсь… Костя Тарасов уже план действий составляет вплоть до 2000-го года, а Ленка…

— Таня, погоди! Насчет плана действий. Вот, смотри, я для себя сочинил инструкцию, как легче и лучше обустроиться в грядущем. Я его… в смысле, себя, предупредил, что через тебя передам. Рекомендую вам всем ее изучить. Вреда не будет, а польза еще какая! Будущие березовские и Гусинские за эту тетрадочку горло бы перегрызли, если бы знали о ее существовании…

— Кто?

— Ты о них еще услышишь.

Николай отдал Татьяне свой неоконченный трактат, распределил остаток денег — что кому, выложил всю свою одежду, а потом решил оставить и чемодан. С собой взял только сумку с ноутбуком.

В 13.30 Николай с Татьяной стояли на перроне станции Павелецкая радиальная в условленном месте. Веры еще не было. Николай сразу же стал волноваться, инстинктивно схватился за бесполезный мобильник: сеть была, но без нужного ему абонента. Вера пришла спустя минут десять. Она была печальна.

— Попрощалась? — спросил Николай, крепко прижав ее к себе.

— Попрощалась.

— И что она сказала?

— Ничего. Как обычно, разговора не получилось, в очередной раз разругались. Деньги не взяла… Вот…

— Тане отдай.

— Ну, а что теперь?

— Теперь ждем. Поезд должен прийти в 14 с минутами, если, конечно, Баба решила забрать меня сегодня.

— А долго ехать?

— До ближайшей станции. Пару минут.

— Так быстро?! Как это?

— Откуда же я знаю?! Чудо необъяснимо…

— Таня, я ведь тебя теперь увижу только через четверть века!

— Верочка Сергеевна, я буду скучать! Когда мы с тобой снова увидимся, я уже буду бабушкой, а ты такая же молодая, для тебя несколько дней пройдет…

Николай отошел в сторону, пусть о своем, девичьем поболтают напоследок без посторонних. Он разглядывал свою будущую жену со стороны. Идеальный профиль, великолепная фигура, грация нимфы… А вот гардероб подгулял: серое, на любой фигуре не умеющее сидеть пальто фабрики «Большевичка», вязаная беретка, джинсы, заправленные в бежевые сапоги «на манке»…

«Какой же королевой ты будешь, когда я тебя одену!» — подумал он и тут же вспомнил, какой богиней она была без одежды! Горячая волна прокатилась сверху вниз, нежность и страсть снова овладели им. Николай подошел к Вере и прижал к себе.

Когда наступило время прихода поезда, прозвучало объявление: «Товарищи пассажиры, поезд в направлении станции Белорусская следует без остановки, просьба отойти от края платформы!»

Электричка вылетела из тоннеля и пронзительно просигналила. Николай вздрогнул от этого звука и, наоборот, придвинулся к краю. Обе женщины, замерев, внимательно следили за происходящим. Электричка сбросила ход и покатила медленно. Баба сидела одна в пустом вагоне. Движением рук, повторяющим жест баскетбольного рефери «пробежка», она дала понять Николаю, что заберет его через неделю, и, уже начав скрываться из виду, глазами указала на Веру и одобрительно покивала головой. Поезд ушел.

— Привет тебе, подруга, из далекого прошлого! Ну как, уже стала бабушкой? — разрядила паузу Вера Сергеевна, и все засмеялись. — Коля, это та самая Баба?

— Та самая. Ну что, выходные продолжаются?! Девчонки, по случаю пролонгации моего отпуска идем ужинать и танцевать, скажем, в «Прагу», согласны?

* * *

Николай созвонился с Володей, обеспечив себя транспортом до следующего вторника. Вера взяла на неделю отпуск за свой счет. Полеты продолжились, уже не так экстремально, как первый, а утонченно, с поиском и смакованием деталей. Они много разговаривали, иногда включали телевизор. Николай комментировал сюжеты в проекции известного ему будущего. Вера слушала, уточняла, ибо через неделю это будущее станет ее настоящим.

Николай с приятным удивлением замечал, что чем больше времени он проводит с Верой, тем больше ему хочется, чтобы так и продолжалось. И Вера влюблялась все бесповоротней. Из его поведения, рассказов, отдельных фраз проступал образ настоящего мужчины, как она его себе представляла: умного, интеллигентного, но при этом сильного и решительного, в меру жесткого и в меру нежного, способного на риск и на жест.

Похоже, во всей этой истории с таинственной Бабой, с электричкой, снующей из одного времени в другое, самым мистическим и невероятным было именно это — встреча Николая и Веры. Не менее удивительно и то, что такие встречи возможны в обычной жизни, без перемещений во времени при помощи не то языческой богини, не то колдуньи! Чудеса случаются. И волшебство тут ни при чем.

* * *

Как ни было хорошо влюбленным вдвоем, мир вокруг них все еще существовал и время от времени напоминал о себе.

Вечером в среду Николай, вооруженный доступом в Интернет, дорабатывал свое завещание-инструкцию. Вера только что вернулась из магазина и готовила ужин. Неделю назад Николай не поверил бы, что мирное течение вечера в бытовых мелочах может так наполнить его жизнь содержанием и смыслом. Маленькая деталь отличала этот вечер от тысяч подобных — рядом был любимый человек. Идиллию тишины, сотканной из напевания Веры, звяканья и шипения готовящегося ужина, бормотания телевизора в соседской квартире, разорвал звонок телефона. Николай поморщился. Вера сняла трубку.

После короткого разговора она сообщила:

— Звонил Илья Борисович, мой научный руководитель. Приглашает назавтра в гости. У него два раза в месяц собираются аспиранты и коллеги. Делают доклады, проводят семинары, иногда просто болтают обо всем на свете, но в основном об экономической и социальной ситуации в стране. Такой неформальный клуб интеллектуалов. Илья Борисович мне давно не звонил, а тут узнал о разводе и приглашает отвлечься.

— Небось виды на тебя имеет.

— Да что ты, он же старый, я ему в дочери гожусь. В прошлом году ему пятьдесят отмечали!

— Спасибо тебе, дочка!..

— Ой, не подумала. Знаешь, дело не в его годах. Он внутри всегда был какой-то древний, а у тебя душа молодая, ты вон до сих пор на танцы ходишь!

— А телом, значит, дряхл…

— И тело у тебя вполне свеженькое. Торс прямо каменный… — она провела ноготками по его груди, — пресс…

Позже, за подгоревшим ужином они решили сходить в гости вдвоем, чем Вера сразу же и огорчила Илью Борисовича. Николаю было интересно новыми глазами увидеть, как вызревали идеи, которые так скоро и так легко прикончат Союз нерушимый.

* * *

Выход в гости не задался с самого начала — с водителя Володи.

— Николай, — обратился он, — вы ведь не иностранец?

— Не иностранец. А в чем дело?

— Ну… я утром заезжал в парк оформить путевку и отчитаться по выручке, меня вызвали к начальнику первого отдела. Он спрашивает: «Полякевич, ты иностранца возишь?» Я говорю, он не иностранец, наш, во «Внешторге» работает. Он: «Точно во „Внешторге“? Уверен? Документы его видел?» Да нет, говорю, документы не видел, слышал, как он своим знакомым рассказывал. Вы Надям рассказывали… Извините, но вы громко говорили, я услышал. А черненькая Надя еще…

— Неважно, о чем он еще тебя спрашивал? — перебил Николай, ибо Вера настороженно вскинула ушки.

— Больше ни о чем. Пригрозил для порядка, чтобы не забывался, и все. Я все думаю, кто мог стукануть? Может, кто из ребят видел? С другой стороны, ну, видел, и что? Откуда узнали, что вы — постоянный клиент?

— Тебе это чем-то грозит?

— Ничем. Так, может, когда новые машины будут давать, последним в очередь поставят. Хотя со мной у них эти шутки не пройдут, я каждый месяц план по выручке на 130 процентов закрываю и в ремонте почти не стою… Вообще-то у меня постоянные клиенты и раньше были, но первый раз про них спрашивают. Да еще первый отдел! Странно…

— Да, странно, — согласился Николай и задумался. Бывают ли в СССР такие совпадения: то на каждом шагу крысиные усики, то вопросы первого отдела о клиенте-иностранце? Нужно быть осторожнее. Лучше махнуть завтра вечером к родителям, побродить по родным Сумам и вернуться в понедельник к возвращению, чтобы никому не мозолить глаза, чей бы интерес ни вызывала его скромная персона.

— Вера, хочешь, поедем завтра в Сумы к моим родителям? Сядем вечером в поезд, а утром будем там. Вернемся в понедельник.

— Никогда не бывала в Сумах. Хороший город?

— Маленький и уютный.

— Поехали.

Продолжением неприятностей стал нелюбезный прием хозяина вечера. Близость Веры и Николая стала красной тряпкой для Ильи Борисовича, который свой интерес к Вере явно не ограничивал наукой. Среди собравшихся Николай узнал две будущие знаменитости: политика либерального направления с лицом вечно обиженного ребенка и крупного, сначала московского, потом федерального чиновника, уже сейчас очень толстого.

Разговор шел о преимуществах капитализма, о невидимой руке рынка, о возможности частной собственности в СССР, о демократизации советской системы, о невозможности производить в СССР качественные товары… Стандартный набор тем того времени.

Вера с Николаем решили не раскрывать его инкогнито в этой компании.

Хотя дискуссия длилась довольно долго, описать ее суть можно коротко: Николай переругался со всеми ее участниками и покинул собрание задолго до его окончания. Оказалось, что капиталист, переживший жесткие 90-е и победивший в войне за деньги под солнцем, гораздо лояльнее относится и к социализму, и к участию государства в экономике. Что же касается демократии, то его отношение к политическим системам Свободного мира окончательно убедило присутствующих: Николай — опытный провокатор. Особенно негодовали две будущие политические звезды.

Вера не могла принять ни ту, ни другую сторону. В отличие от остальных она знала, что Николай рассуждает, исходя из собственного опыта, но с другой стороны, именно капитализм будет царить в мире после краха СССР — практика доказывает неправоту любимого.

— Либералы, мать их! — кипятился он по дороге домой. — Сколько народу в гроб вогнали, чтобы убедиться: невидимая рука рынка — такая же абстракция, как и ненавидимый ими коммунизм! Скоро по числу трупов коммунистов обгонят, а никак не угомонятся. Начитались умных книжек и теперь знают, как всех сделать счастливыми, а наше «тупое» население мешает им осчастливить себя. Ну чем, скажи, они отличаются от большевиков?! Так же хотят «железной рукой загнать народы к счастью»! Да и что они понимают под счастьем? Это — когда у власти именно они! Вот и вся их демократия.

— Коля, разве они не правы по сути? Социализм умер, ты сам — капиталист. Разве тебе плохо свободно ездить по миру, не ходить на партсобрания?! Вы живете и свободнее, и богаче нас! Разве не это — цель?!

— Вкусно жрать в красивом хлеву и свободно выбирать место, где гадить, не может быть целью для человечества. Проблема в том, что и те, и те, все неправы! Никто не знает, что по-настоящему является правильным. Я тоже не знаю. Именно это я и пытался им втолковать! Марксизм с его целью снятия отчуждения и развития человеческой личности — гораздо ближе к правде. Демократия, форма собственности, способ производства — это инструменты, они сами по себе целью быть не могут! В Советском Союзе положили миллионы жизней для создания «правильных» инструментов, а цель ушла. При капитализме вроде бы инструменты правильные, но цель — массовое потребление и прибыль, для которых нужны не люди, а масса, стадо, скот. Снова люди не являются целью, снова они — средство. Вам сейчас история дает шанс найти другой путь, а эти умники от одних догм открестились и тут же в другие уверовали, вот и весь их поиск истины. В позу становиться гораздо легче, чем приводить аргументы…

* * *

Взбудораженный идеологическими спорами и рассказом водителя Николай решил сегодня же отвезти свое назидание Татьяне, благо из гостей вернулись рано. Вера поехала с ним.

— Таня, — спросил Николай, передавая тетрадь, — у вас на работе ксерокс есть?

— Недавно поставили. Со мной на факультете девочка училась, Галя, она на нем работает.

— Как понять — на нем работает? — уточнил Николай.

— Так и понять, — подключилась Вера, — отдельная ставка, специальная комната, система допуска… Это же множительная техника!

— Ну да, я и забыл! Они боятся, что вы начнете антисоветские листовки множить, а вы «Лолиту» Набокова ксерите.

— Ты как узнал? — удивилась Татьяна. — Мне Галя как раз сегодня дала на ночь почитать.

— Я наобум сказал. Власти поверили в собственную пропаганду об усилении классовой борьбы, а народ вместо борьбы хочет хлеба и зрелищ! Смешно. Короче, договорись с ней сделать копию с тетрадки.

— А сколько тут листов?

— Листов сорок.

— Мне проще самой переписать, чем договариваться. Начнет спрашивать, что ей объяснять? А если себе копию снимет, куда эта копия попадет? Как срочно это нужно сделать?

— Сегодня. «Лолиту» я тебе из Сети скачаю, успеешь прочитать. Скопируешь, сделай так: один экземпляр отнеси Петру на работу, положи в стол, а другой пошли по почте мне на БАМ.

— Коля, к чему такая конспирация? Что-то случилось?

— Ничего не случилось, просто осторожность не помешает. Эта тетрадочка стоит миллиарды долларов! Я не шучу — миллиарды! Тань, пожевать чего-нибудь есть, а то мы у Ильи Борисовича некормлеными остались.

— Макароны с жареной колбасой пойдут?

Макароны — прекрасная закуска к остаткам французского коньяка. Когда допили, заметили, что уже почти одиннадцать. Решили остаться на Ордынке. Ответственная Татьяна на кухне — Вася уже лег спать — стала переписывать сочинение Николая, а у влюбленных продолжилось дело молодое.

* * *

Наутро разъезжались: Татьяна с Васей на работу через детский сад; Вера — домой, собираться в поездку; Николай на вокзал, купить билеты на поезд. Но прежде он решил поменять еще доллары, чтобы побольше рублей оставить родителям. Позвонил Эдику, который рано утром еще спал.

— Hello! Edward, it's your friend Nick, — напомнил он свой розыгрыш. — Разбудил? Деловые люди должны вставать рано!

— Николай, вы?

— Я.

— Снова по делу?

— Конечно, не могу же я беспокоить занятого бизнесмена попусту!

— Николай, я же просил вас… Сколько килограммов макулатуры вы сдаете сегодня? (имелись в виду сотни долларов).

— Сегодня пятнадцать килограммов, хочу талон на Мориса Дрюона.

— Какой талон?!

— Эдик, ты забыл, что за сданную макулатуру дают талоны на дефицитные книги? Говорят, сейчас дают «Проклятых королей» Дрюона.

— Так вы макулатуру сдаете?!

— Эдик, что с тобой?! Я же шучу! Нашу макулатуру сдаю, нашу.

— Да, конечно… Я еще не проснулся. Много сдаете, сам не потяну. Нужно сделать один звонок. Наберите меня минут через пятнадцать.

— ОК.

Через 15 минут.

— Это снова я. Что у тебя?

— Знаете, сам я так много принять не смогу, но я договорился со своим коллегой, он готов и больше принять, если надо. Живет, кстати, недалеко от вас, тоже на Большой Ордынке. Пишите адрес. Через час сможете подойти?

— Я и раньше смогу. Почему через час?

— Мне же еще нужно доехать!

Сталинский дом был отделен от оживленной улицы крошечным сквером и корпусом поликлиники, бывшим когда-то частью Марфо-Мариинской обители. Николай дожидался Эдика на лавочке в сквере. Когда Эдик появился, Николай обратил внимание на то, что тот был явно не в себе: глаза бегают, руки и губы трясутся. «Уже на коксе. Не рановато, в его годы?» — беззаботно подумал Николай, и только когда дверь, в которую они позвонили, начала открываться, до него дошло, что он никогда не говорил Эдику, где живет. На лестничных пролетах выше и ниже нарисовались крепкие фигуры в сером, страхуя Николая от лишних телодвижений. Дверь открыли крысиные усики.

— Здравствуйте, Николай, здравствуйте! — радушно приветствовали гостя усики. — Эдик, ты пока свободен… Если позволите, представлюсь первым — Продольный Александр Борисович, старший лейтенант КГБ СССР, шестое управление.

— Топтуны…

— Какая осведомленность! Топтуны, топтуны… Как видите, не зря землю топчем, не зря народные денежки тратим. А вы, осмелюсь спросить, чем на самом деле занимаетесь? Впрочем, все по порядку. Входите, снимайте дубленку… красивая… я таких раньше не видел, дорогая, наверное? Попрошу предъявить все, что есть в карманах, если что-то находится не в карманах, тоже предъявите, пожалуйста. Вы же понимаете, что, пока вы сотрудничаете, мы просим, как только перестанете сотрудничать, мы начнем требовать, так что давайте останемся в рамках вежливого общения. Это в первую очередь в ваших интересах.

Они вошли в комнату. Стандартная советская обстановка: полированная стенка с хрусталем и книгами, диван, журнальный столик, два кресла, телевизор. При их появлении из кресла поднялся крепкий молодой человек с безучастным выражением лица и ушел на кухню. А когда Николай еще выходил из коридора, в квартиру вошли двое с лестницы и заперли дверь изнутри, также пройдя на кухню. Николай выглядел спокойным, даже в руках не было никакой дрожи, но в душе он понимал, что это — катастрофа. Сейчас эти люди в сером начнут крошить его судьбу на мелкие кусочки. Веру он, скорее всего, больше не увидит, и горше этой потери ничего представить он уже не мог. Но помирать с музыкой он не торопился, ему есть чем удивить этого крысенка, кто знает, какой будет реакция? Попробовать стоило, все равно других вариантов он не видел: незаконные операции с валютой в СССР относились к категории наиболее опасных и тяжких преступлений — от 10 лет до высшей меры…

Продольный сел на диван и указал Николаю на одно из кресел. Николай выгреб из карманов доллары, советские рубли, портмоне, в котором был паспорт, водительское удостоверение, кредитные и дисконтные карты, российские рубли, его визитные карточки, а поверх всего положил айфон.

— Вижу, работаете по-крупному, — оценил кучу выложенных купюр Продольный, — прежде чем я это посмотрю и вы начнете давать показания, хочу вас кое с чем познакомить, — он подошел к стенке, достал из бара увесистую папку и вернулся на место, — здесь описана небольшая, но очень важная для нас часть вашей жизни. Всего полторы недели, но какие насыщенные! Так вот, от того, насколько активно вы будете с нами сотрудничать, зависит статус всех этих людей…

— Каких людей?

— Вижу, вы все еще сомневаетесь в нашем профессионализме. Хорошо. Пойдем по фигурантам: Темникова Вера Сергеевна, знаете такую? Симутины Татьяна и Петр, знакомы? Регеда Николай — тезка ваш; водитель… ладно, его про запас; а вот — студентки, которым вы предлагали вступить в извращенные половые отношения… их пока тоже на скамейке запасных подержим. Так, Тарасовы… по показаниям соседей — пьяная оргия в святой для советских людей праздник… Последнее, вчера пришло — участие в антисоветском сборище у активного противника Советской власти Бирмана Ильи Борисовича, ныне Попова… Что пишет наш агент?.. Ого! Да вы, оказывается, ярый сторонник социализма и Советского строя. Надо же! Это однозначно сыграет в вашу пользу, обещаю… Хорошо, ограничимся первыми четырьмя. Их статус целиком зависит от вашего сотрудничества: соучастники, свидетели, подозреваемые… Услышали? Ну, а теперь рассказывайте вы, и особо попрошу вас остановится на этой рации, или что это у вас. Если бы не та ваша оплошность в баре «Интуриста», так бы и гуляли незамеченным. Приступайте.

Николай начал рассказ. Он не упомянул ни первого путешествия Петра, ни загадочной Бабы, но о своем прибытии из будущего в прошлое рассказал честно и подробно. Продольный слушал внимательно, рассматривал документы, российские купюры, кредитные карты, айфон и казался разочарованным. Очевидно, он ждал совсем другую историю. Когда Николай закончил, попросил показать, как пользоваться айфоном. Изучал папку Контакты, рассматривал фотографии, зашел в скайп, расспросил подробно, что это такое и как работает, и наконец, вздохнув, заключил:

— Я думал, тут просто валюта… Оказывается, все гораздо серьезнее. Капустин! — позвал он одного из сотрудников. — Звони дежурному по 2-му ГУ, пусть присылают своих людей. И вещдоки забери от греха подальше. Ну что, господин, или как к вам правильно обращаться, сэр(?) Регеда, вы, похоже, не наш клиент…

— При чем тут контрразведка? — удивился «возведенный» в ранг шпиона валютчик. — Я вам рассказал все как есть. Хотите, я найду в будущем ваши координаты, можем позвонить вам или вашему ребенку. У вас есть дети? (утвердительный кивок) В моем времени они уже взрослые. Хотите позвонить, выяснить, как сложилась их судьба? Опять же, я могу им помочь, если есть какие-то проблемы… Дайте телефон, я за 10 минут все организую…

— Ну нет, телефон я вам не дам. Вы считаете меня настолько наивным, что я мог бы поверить тому, что вы наплели?! Не понимаю, правда, в чем смысл такой абсурдной легенды, но у нас есть специалисты и по этой части. Разберемся… Чаю не хотите?

— Обяжете.

— Капустин! Принеси два чая! Вам с сахаром? (Да) С сахаром! Не для протокола, объясните, что за дурацкая легенда? И ведь так качественно изготовили купюры, документы… На что расчет?!

— К сожалению, вы мне не верите, а других объяснений у меня нет. Александр Борисович, мы с вами, несмотря на пикантность ситуации, вполне приятно пообщались, предлагаю до приезда ваших коллег оставаться на этой волне. Давайте просто чай пить…

* * *

Ошеломление спало. Эмоции начального шока отошли на задний план, а на первый выдвинулись лихорадочные размышления, поиск выхода из западни. Пока ничего путного в голову Николая не приходило. Он решил расслабиться и переключиться на другие темы, чтобы дать подсознанию эффективно поработать. Он всегда так делал, когда нужно было найти сложное решение в непростой ситуации. Даже когда просто какое-нибудь слово или имя выскакивало из головы, нужно было отбросить попытки вспомнить его и заняться чем-нибудь другим, и через какое-то время забытое обязательно всплывало из глубин памяти.

Он не допил чай, когда раздался звонок в дверь. Капустин вошел в комнату к задержанному, а Продольный вышел встретить прибывшего. Они остались на кухне, где долго разговаривали. Николай не мог разобрать слов, но новый голос казался до боли знакомым, его сердце забилось в надежде.

В комнату вошли двое: Продольный и… Егорыч, на четверть века младше того, что знал Николай. От неожиданности он улыбнулся во все свои буржуазно белые 32 зуба.

— Прошу любить и жаловать — майор КГБ Яцко Алексей Егорович, он будет вести ваше дело… — начал Продольный и осекся об улыбку Николая. Внимательно посмотрел на Егорыча, взгляд которого стал только мрачнее в лучах ухмыляющейся физиономии задержанного.

— Я бы на вашем месте так не веселился, — сухо обратился к нему Егорыч, — если вы этого до сих пор не поняли, то скоро поймете. Александр Борисович, задержанного проверяли, оружия нет? Не проверяли?! Обыщите и доставьте в мой кабинет.

Гора свалилась с души шпиона-валютчика! Пока его обыскивали, везли на Лубянку и вели по ее длинным коридорам, Николай продумал разговор с Егорычем. Какая удача, что в будущем он дружит с контрразведчиком, который сегодня дежурит!

* * *

После того как Николай остался с молодым Егорычем с глазу на глаз и были завершены формальности, майор начал допрос:

— Еще раз хотелось бы услышать, Николай Иванович, вашу историю: кто вы, откуда, постарайтесь объяснить происхождение принадлежащих вам документов и предметов. Готовы?

— Егорыч! Тебе Продольный пересказал мою, как он считает, легенду?

— Гражданин Регеда! Попрошу вас не переходить границ дозволенного. Если мы общаемся с вами вежливо, это не значит, что не можем говорить по-другому!

— Ладно, ладно. Я просто не хочу зря терять ваше и свое время… Говорил он про будущее, про путешествие во времени?

— Говорил.

— Ну так вот, в этом самом будущем мы с тобой друзья, самые близкие партнеры по бизнесу, я могу тебе это доказать.

— Послушайте, гражданин, предупреждаю вас в последний раз! Если вы не проявите уважения к органам, это будет для вас серьезным отягчающим обстоятельством. И еще для вашего сведения добавлю, раз уж вы решили изображать из себя невменяемого, что принудительное лечение не легче тюремного заключения, напротив, гораздо травматичнее, а режим содержания там в разы строже. Впрочем, настаивать на этой версии — ваше право.

— Ну, хорошо. Я тоже не хотел травмировать, но если настаиваете, я готов. Я расскажу вам две истории из вашей жизни, которые, как вы считали до этого момента, были известны только вам, но когда-нибудь, в далеком будущем, если быть точным, в 2005 году вы расскажете их мне, будучи во хмелю. Может быть, после этого вы отнесетесь к моей «легенде» серьезнее. Готовы выслушать?

— Попробуйте.

И Николай рассказал то, что когда-то услышал от Егорыча. Полковник запаса, в силу своего профессионального прошлого, всегда был скрытным, особенно в отношении своей личной жизни. Но однажды они летали вдвоем на рыбалку в Норвегию, во фьорды. Рыбалка была очень удачная, сервис изумительный, природа потрясающая. Они крепко выпили, и Егорыча развезло, как никогда. Тогда-то, в порыве пьяной потребности излить душу, он выложил Николаю две своих тайны: об обломе во время первого сексуального опыта и о том, как он сдал своего одногруппника начальству Школы за гомосексуальное домогательство. Впрочем, в этой истории основной тайной было то, что Егорычу домогательства были отнюдь не неприятны. Интересный факт: он рассказывал все страшно заплетающимся языком, но так подробно, что Николай ясно видел и синий горошек на платье несостоявшейся любовницы, и родимое пятно на щеке несложившегося любовника Егорыча.

— Невероятно. Ведь кроме меня никто не знал об этом… Значит, перемещение во времени возможно?! И что, я(!) вам это все рассказал? Зачем?!

— Не знаю, пьяный был. Долго копил в себе. Видимо, захотелось излить кому-нибудь свою душу. На тот момент ближе меня никого не оказалось. А сейчас, Леша, если дашь мне воспользоваться моим телефоном, я дам тебе возможность поговорить с самим собой в 2009 году.

— Это радиотелефон?

— Да.

— Лучше не здесь. У нас все слушается и пишется.

— Не переживай, тут цифровая кодировка сигнала и пакетная передача данных. Это смогут расшифровать лет через 20, и только при наличии ключа. Звоним?

Егорыч-старший ответил на первом же гудке.

— Ну, слава богу! Я уже волноваться начал, нашел ли ты с младшим общий язык? Рассказал ему о моих тайнах?

— Не понял, Егорыч. Так ты… — Холодный пот прошиб Николая, во рту появился металлический привкус.

— Именно. Ты же умный! Все, что с тобой происходит только сейчас, случилось со мной давным-давно. Все последующие годы я ждал этого дня. Передай-ка мобилу младшо му. И знаешь, Коля, не дури там. Будешь делать все, как я говорю, вернешься назад, и все будет хорошо. И бабу эту твою, Веру, кажется, никто не тронет, услышал меня?

— Услышал.

— Что?! Громче говори, услышал?!

— Услышал!

— Вот и ладушки. А теперь дай мне телефон.

Николай горбился на стуле возле следовательского стола. Все прошлые странности, непонятные и необъяснимые факты и действия партнера кусочками отвратительной мозаики сложились в страшную картину. Егорыч-младший уже что-то записывал, прижав телефон плечом к уху. Вот откуда у Егорыча такая удивительная «бизнес-интуиция»! Заработать деньги может, а удержать — никак. Я говорил, шпионов ловить обучен, а это у него плохо получается. Он же все знает обо мне и моем бизнесе! Что, на кого оформлено, где находится. Вот зачем он все это время помогал мне вырасти! Растил на убой! А я-то, наивный, думал, здесь не только расчет, но и какие-то отношения…

— Одевайтесь, нам нужно ехать.

— Куда?

— Без лишних вопросов. — Егорыч-младший достал из сейфа знакомую папку, «вещдоки», сложил все это в свой портфель, оформил пропуск на Николая и вывел его на улицу. Они сели в личную «копейку» Егорыча, и он спросил: — Где сейчас зарядное устройство для телефона и ваш компьютер?

— Как понять, где?

— Слушайте, только этого не надо… — поморщился Егорыч, — на Ордынке или на Октябрьском поле?

— На Октябрьском поле.

— Остальные доллары?

— На Ордынке.

— А инструкция?

— Какая инструкция?! — Николай решил стоять до конца.

— В распечатке ваших переговоров вы обещали своему… себе, короче, оставить инструкцию, как зарабатывать в будущем деньги.

— A-а, это… Я ее еще не написал. Все собирался, да так и не собрался…

Егорыч достал телефон и набрал номер.

— Старшой, он говорит, что инструкцию еще не написал! Как быть?.. Хрен на нее? А как же… Хорошо, — дал отбой и спрятал телефон в карман. — И то правда, вот она — инструкция, у меня в кармане! Едем на Октябрьское поле.

Раздался звонок мобильного. Егорыч достал его, приложил к уху и с коротким «вас» передал Николаю.

— Пока младшой везет тебя к твоей бабе, слушай, какой расклад. Тебя, молодого, я трогать не буду. И не за что, и нельзя резать курицу, которая должна снести мне золотое яичко. Соседи твои вообще ни при чем. Даже если ты им что-то и рассказал о дальнейшем, мне от этого ни холодно ни жарко. Пусть живут. Теперь, Вера твоя. Она мне как раз нужна. Не перебивай, дослушай, возбухать потом будешь, что, впрочем, мне тоже без разницы. Так вот, я могу ее оставить на воле до твоего возвращения к нам, могу задержать как подозреваемую в шпионаже, как пособницу. Хочешь?

— Нет. А откуда ты знаешь, что я могу вернуться?

— Коля, не смеши меня, я же сам, вот тот, молодой, посажу тебя на электричку в следующий вторник.

— Одного?

— Одного, конечно. Вера будет гарантией, что ты все сделаешь правильно. А сделаешь ты вот что. Прямо сейчас ты позвонишь своему юристу, Кириллу, и скажешь, на кого переоформить твою компанию и всю недвижимость. У тебя там все равно все номиналы, так что справимся без твоего присутствия. Сделаешь как надо, оставлю тебя с твоей красавицей под домашним арестом у нее дома под негласным наблюдением, а нет — завтра же закрою всех троих.

— Кого троих?

— А валютчица Татьяна Симутина? Говорят, она прячет дома большие суммы долларов, потянут на «вышку»! Представляешь?!

— Ах ты, сука!!!

— Эй, товарищ, я могу и обидеться. Ты слушай, что дальше. Когда вернешься к нам, мы с тобой сгоняем в Швейцарию. Бают, там есть какой-то номерной счет и какая-то банковская ячейка, которые добрые люди хотят переоформить на меня. После нашего возвращения на Родину всем будет спасибо, все будут свободны. И твоя Вера тоже. Кстати, не знаю, как тебе удалось это проникновение в нашу молодость, но если сможешь, пожалуйста, возвращайся к своей возлюбленной, я возражать не буду. И еще, Коля. Я помню, что ты родом из лихих девяностых, так что за ней я буду еще долго присматривать. Да и за тамошним тобой тоже. Деньги деньгами, а здоровье все равно дороже. Не находишь?

— Нахожу…

— Видишь, никаких разногласий.

— Слушай, а как же ты меня отпустишь? Меня брало другое управление, они вполне официальное дело завели… Тут же не Россия, а Советский Союз, разве ты можешь взять и закрыть такое дело?!

— Коля, ведь я не учил тебя, как бизнес вести, вот и ты не лезь не в свое дело. Младшой все инструкции уже получил. Кстати, оставишь ему свою дубленку.

— Зачем?!

— Затем, что размер у нас одинаковый, а до начала красивой жизни еще далеко… Пусть парень начнет радоваться уже сейчас.

— Даже не думал, что ты такой мелочный.

— Злишься? Это хорошо. Короче! Ты меня услышал. Коля, ничего личного, просто бизнес…

— Накопилось в тебе за эти годы… Ты же на этой мелочи и проколешься!

— Переживаешь за меня? Правильно, теперь моя безопасность — твоя первая забота, потому что даже если я просто споткнусь на пешеходном переходе, это тут же отразится на всей вашей шайке-лейке. Но чтобы ты не волновался, намекну: ты у меня тамошнего будешь значиться как перевербованный агент, который будет любые события знать на любое количество шагов вперед. Мы еще и Родине послужим! Заболтался я с тобой. Выходные кончились, Коля, начались суровые будни…

— Егорыч, я хотел сегодня к родителям поехать, отца увидеть. Мы же вместе на похороны ездили… Отпусти, куда я денусь с подводной лодки? Тут Советский Союз…

— На жалость давишь? Исключено! — отбой.

* * *

Приехав к Вере, Николай сразу набрал Кирилла и подробно объяснил, что нужно сделать. Юрист удивился, уточнил, все ли он правильно понял? Получив подтверждение, обещал, что все подготовит к завтрашнему дню. Николай позвонил двум своим доверенным лицам — номинальным держателям акций, подтвердив необходимость сделки. И набрал номер одного давнего друга. Разговаривали по-английски, так как Егорыч этого языка не знал. Объяснить звонок было легко — один из номиналов был нерезидентом…

Больше всего Николай боялся того, что Вера не простит ему этой беды. Однако, после того как Егорыч ушел, забрав с собой компьютер и дубленку, оставив свое куцее пальтецо, Вера обняла его, стала гладить, приговаривая:

— Бедный ты мой, бедный… я так люблю тебя…

Счастье было невозможным во всех смыслах…

В обед понедельника позвонил Егорыч-младший и подтвердил, что все прошло успешно: «старшо й доволен».

— Все, я уже не капиталист, — с печальной усмешкой сообщил Николай эту новость Вере, — остался последний акт обдирания липки, и все придется начинать сначала.

— Милый, попроси их, чтобы разрешили ехать с тобой, какая им разница, где меня держать в заложниках? В вашем времени, по твоим рассказам, даже легче, чем тут…

— Вера, зачем тебе нищий мужчина с такими проблемами?

— Коля, мне нужен ты, все равно какой. Мне нужно, чтобы мы были вместе.

Всю жизнь Николай ждал этих слов, а когда услышал, они разорвали ему сердце.

Он переговорил с Егорычем-младшим, а тот со старшим, и получил согласие только на то, чтобы Вера проводила его до вагона метро. Видимо, садист, открывшийся в бывшем друге, решил, что так будет еще мучительнее.

Во вторник в 13.45 Николай в сопровождении Егорыча-младшего и Вера в сопровождении двух крепких товарищей серого цвета спустились в метро. В 14.02 из тоннеля вылетела электричка, пронзительно загудев. Вера рванулась в сторону поезда, но сопровождающие надежно держали ее за руки. Николай вошел в вагон, и лишь когда за стеклом стали видны только стены тоннеля, он обессилено опустился на грязный пол и завыл… Так, едва начавшись, оборвалась его история любви…

* * *

Почти все читатели любят счастливый конец, но так ли часто он бывает в жизни? Обычно житейская правда прямо противоположна правде художественной. И все же несуществующий художественный вымысел кажется нам ближе к истине, чем проза жизни, с которой мы сталкиваемся ежеминутно. Почему? Потому что речь идет об идеале. Он кажется нам справедливым, а потому истинным.

Итак, мы только что дочитали до конца историю, саму по себе маловероятную, финал которой, однако, по-житейски правдив. А как эта история должна закончиться, чтобы не пострадало наше чувство справедливости, чтобы восторжествовала правда художественная?

Примерно так.

* * *

Во вторник Егорыч-младший приехал к Николаю на полчаса раньше, чем договаривались.

— Компьютер сломался, — с порога сообщил он, — может, я не так что-то делаю? Вот, смотри, он пишет, что у меня «нелицензионное программное обеспечение» и «корпорация Майкрософт требует авторизоваться»… Как его починить?

— Егорыч, ты, похоже, вирус поймал. Лазил бы меньше по порносайтам…

— Не лазил я ни по каким сайтам! Я со старшим переписывался, изучал материалы в соответствии с его рекомендациями. Что делать-то? Какой еще вирус?!!!

— Не знаю… Разве сисадмину позвонить, возможно, получится дистанционно его почистить. В принципе комп по-прежнему в корпоративной сети. Дай телефон, я позвоню… Алло, Макс? Макс, у меня в компе, похоже, вирус, попробуй почистить прямо сейчас. Понял? Прямо сейчас. Позвони потом, если сможешь. Пока… Ну что, Егорыч, едем? Вера с нами, как договаривались?

— А что делать с компьютером?

— Да ничего. Если Макс сможет его почистить, будет у тебя связь с будущим, а не сможет, будет у тебя кусок бесполезного железа. Мы с тобой тут ничего сделать не сможем, так что поехали.

— Поехали. Только я и вас, Николай, и вас, Вера, предупреждаю, в метро без глупостей, наши люди будут на станции и в том, и в этом времени…

В метро они спустились в 13.45. Николай стоял один, а Вера рядом с Егорычем, который крепко держал ее под руку. Где-то без пяти два Николай обратился к Егорычу:

— Слышишь, младшой, меня предупредили, когда я сюда направлялся, что в прошлом нельзя оставлять артефакты из будущего, это может нарушить временной континуум и привести ко всеобщей катастрофе. (Фантастики в свое время он начитался предостаточно.) Так что лучше бы тебе отдать мне и компьютер, и телефон, тем более что комп все равно не работает. Короче, без них я просто не смогу вернуться.

— А что же ты сразу не предупредил?

— А ты думал, я прямо все так и выложу?! Мы ж не в детские игры играем…

— Смотри, Николай, если врешь, пожалеешь. Спрошу у старшого… Черт! Телефон тоже не работает!

— Наверное, в метро нет сети.

— Да не в сети дело, он тоже что-то пишет…

— Покажи.

— Стоп! Что это за совпадения такие?! Ах ты, сволочь! Это твои шуточки?! Да я вас всех, суки, так закатаю, вы у меня все на каторге… в психушке сдохнете! — Егорыч инстинктивно надвигался на Николая, который пятился медленнее, сокращая дистанцию…

Электричка вылетела из тоннеля, пронзительно загудев. Вера, которую Егорыч волок за собой, вздрогнула. Поезд остановился и распахнул двери. Внезапно Николай подскочил вплотную к Егорычу и тихо сказал:

— А дубленку, Леша, придется вернуть… — И вдруг заорал: — Вера! Внутрь его!!!

Одним рывком они втолкнули Егорыча в вагон, где завязалась отчаянная борьба. Николай железной хваткой зажал шею противника подмышкой, не давая ему вырваться, и шипел: «Задушу, сука, не рыпайся, задушу!!!»

Двери вагона закрылись, и поезд стал набирать скорость. Только когда вагон въехал в тоннель, Николай отпустил Егорыча.

— Товарищи! — закричал тот. — Вы все — свидетели нападения на сотрудника Комитета государственной безопасности СССР! Требую оказать содействие органам в задержании особо опасного преступника, американского шпиона!!!

Пассажиры вагона, поначалу встревоженные борьбой, стали улыбаться и комментировать сцену. А пока все это происходило, Николай, крепко обняв Веру, удовлетворенно начал знакомиться с новыми воспоминаниями, хлынувшими в его сознание. Чуть подальше от них Баба с одобрением кивала, глядя на влюбленных, и ласково улыбалась.