Одним из ярких впечатлений моей поездки по Японии стало большое число рекламных объявлений брачных компаний, организующих роскошные церемонии в полном соответствии с европейскими традициями, включая белоснежную фату невесты и остальные аксессуары. Позднее мне разъяснили, что в состоятельных японских семьях сейчас модно устраивать две церемонии: одну по западным, а другую — по японским обычаям (с одетой в кимоно невестой и другими национальными особенностями), на что я только раздраженно проворчал: «Какой-то культурный империализм!»
В далеком прошлом распространение культурных ценностей и правил поведения было связано с завоеваниями и развитием крупных империй, но в наши дни это стало делом коммерческих организаций. В Викторианскую эпоху было принято считать, что народы с «примитивными» культурами просто еще не развились до «правильных» форм поведения, речи и богослужения. В дальнейшем такое высокомерное отношение к другим культурам
постепенно исчезло, но оно неожиданно возродилось в наши дни, когда вдруг выяснилось, что многим народам еще только предстоит понять ценности кока-колы и гамбургеров.
Я вовсе не утверждаю, что культурные контакты всегда носят негативный характер, так как известно множество примеров исключительно благотворного влияния культур друг на друга. Мавританская архитектура южной Испании способствовала развитию градостроительства по всей средневековой Европе. Джаз, составляющий ныне неотъемлемую часть американской культуры, возник на основе негритянской музыки, созданной рабами на плантациях. Менее известно, что творчество Ван Гога и Матисса развилось на основе впечатлений от первых выставок японских гравюр в Европе. Не стоит даже упоминать, что современная европейская молодежь на дискотеках танцует под индийские или латиноамериканские мелодии.
Очевидно, что когда одна культура поглощает другую или они сливаются, образуя единую культуру, человечество в целом теряет какую-то часть своего разнообразия и воплощенного в культуре коллективного опыта. С другой стороны, столь же очевидно, что объединение религиозных и культурных традиций уменьшает потенциальный риск их противостояния, а смешанные и международные языки способствуют развитию межнационального общения. Нельзя не отметить, что механизмы и роль культурного обмена очень трудно оценить хотя бы потому, что в истории очень часто народы- победители перенимали и усваивали культуру побежденных. Вспомним, как в огромной Римской империи сменилась государственная религия, в результате чего вместо пантеона древнеримских богов на обширных территориях утвердился, а затем и победил иудео-христианский монотеизм. При любом контакте двух культур происходит интенсивный обмен духовными ценностями, искусствами, научными достижениями и технологиями, обычаями и верованиями, не говоря уже о лингвистическом взаимодействии разных языков. Именно такие процессы были движущей силой человеческой истории от осады Трои до расширения Евросоюза на восток. Историю ни в коем случае нельзя свести к взаимодействиям отдельных великих мужчин и женщин, так как она всегда включает в себя контакты между огромными группами населения.
Ранее мы рассматривали много моделей, авторы которых пытались описать механизмы различного поведения людей (от преступного до обыденного), обусловленные воздействием на человека его ближайшего окружения, например, друзей и семьи. Такие модели представляют собой попытки воссоздания реального микрокосма или микроокружения каждого человека, испытывающего действие постоянно существующих в этом окружении волн культурных и социальных изменений. Некоторые ученые надеются расширить масштаб этих моделей и получить описание процессов распространения культурных контактов, формирующих демографические, политические и лингвистические границы в мировом масштабе. Конечно, такая задача выглядит исключительно сложной, но некоторые простые и принципиальные вопросы могут быть сформулированы уже сейчас: какие факторы, собственно, определяют своеобразие культур? Почему некоторые малые народы и культуры (например, баски и валлийцы) выжили, а многие другие давно сошли с исторической сцены? Почему любые две взаимодействующие культуры не могут просто слиться в единое целое?
В начале XXI века эти вопросы неожиданно обрели еще большую остроту, что наглядно показал конфликт в бывшей Югославии, где застарелая религиозная и этническая вражда привела страну к полному распаду с многочисленными жертвами. В то же время похожий процесс в Чехословакии привел лишь к бескровному разделению страны. Распад СССР до сих пор отзывается острейшими конфликтами в Чечне и Грузии. Нация не может выжить без представления о своей идентичности, а такая идентичность требует некоторого минимума культурного единства.
Корни современных гражданских конфликтов очень мало отличаются от описанных Гоббсом. В основе любого гражданского противостояния лежат не решенные обществом конфликты, которые возникают и развиваются десятилетиями или даже длятся в течение нескольких поколений, причем их глубину и истинные причины очень трудно определить. Извне причиной гражданской войны в Англии XVII века казалось противоречие между теми, кто верил в необходимость самодержавного правления, и слоями или группами, считавшими, что король должен быть всего лишь «слугой» народа и парламента. Однако при более серьезном рассмотрении мы можем обнаружить под этой внешней причиной другую, гораздо более серьезную. Речь идет о старой, нагноившейся ране религиозного раскола, который сотрясал Европу целое столетие (одним из последних отголосков этого раскола остается современное противостояние в Северной Ирландии).
Различия в культурных, социальных и политических ценностях за последние годы проявляются с особой силой. Даже единство Организации Объединенных Наций подвергалось и подвергается серьезным испытаниям, например, при обсуждении проблем Косово и Ирака. Споры разгорелись еще тогда, когда США начали бомбардировки Белграда, а вторжение США и Великобритании в Ирак чуть не поставило ООН на грань серьезного раскола. Беспрецедентный международный консенсус был достигнут лишь при вторжении союзных сил в Афганистан в 2001 году, однако неясно, сохранится ли единый подход мирового сообщества достаточно долго, чтобы на руинах Кабула возникло стабильное государство.
Одновременно с фрагментацией и дальнейшим размежеванием в мировой политике легко заметить и обратную тенденцию, т. е. образование новых союзов и объединений. Например, Европейское сообщество продолжает успешно развиваться, представляя собой уникальный эксперимент по созданию нового общества, пытающегося преодолеть социальные и культурные барьеры между народами и государствами. В январе 2002 года ЕС смогло даже объединить национальные валюты, а в настоящее время осуществляет и разрабатывает крупные проекты, связанные с охраной окружающей среды, организацией мировой торговли, здравоохранением и т. п. В таких масштабных мероприятиях принимают участие многие международные организации, объединяющие людей разных национальностей и религий.
Длительная устойчивость объединений типа ЕС определяется в конечном счете способностью составляющих их стран согласовывать свои намерения и цели, т. е. возможностью взаимодействовать с достаточной эффективностью и пользой друг для друга. Однако результаты этого взаимодействия по механизму «тяни-толкай» создают сложные проблемы для либеральных защитников многообразия. Многие из нас прекрасно понимают, что почти полная культурная однородность представляет собой жалкое зрелище, с другой стороны, мы выступаем за «универсальные» права человека и некий заданный общий кодекс поведения, что можно назвать «либеральным империализмом». Мы хотим по-прежнему наслаждаться богатством культурного разнообразия, но при этом сетуем на то, что некоторые малые народности излишне упорно отстаивают свои верования, традиции и национальную идентичность. Если культуры народов разделены излишне жестко, это ведет к отчуждению, преследованиям и столкновениям. Все эти проблемы подводят нас к основному вопросу: могут ли разные культуры и религиозные верования сосуществовать мирно и устойчиво или они обречены на борьбу до тех пор, пока одна не поглотит все остальные?
СТОЛКНОВЕНИЯ КУЛЬТУР
Социологи уже очень давно занимаются изучением причин, из-за которых при взаимодействии разных культур одни характерные различия сохраняются довольно долго, а другие быстро исчезают. Существует ясно прослеживаемая общечеловеческая тенденция к сохранению групповой идентичности, которая заставляет народ и культуру акцентировать свое внимание именно на своем отличии от «чужих», что иногда даже принимает уродливые формы ксенофобии. Но столь же заметно, что при контакте культур многие люди добровольно и с удовольствием воспринимают чужие обычаи, моды и даже чудачества. Известно, что человеческие языки развиваются и дифференцируются благодаря почти неизбежному процессу случайного накопления небольших изменений — этот процесс в чем-то эквивалентен роли случайных мутаций в дарвиновском естественном отборе. Лингвистическая и технологическая совместимость разных культур является мощным фактором обмена идей, в то время как географическая изоляция подавляет его.
Обмен культурными ценностями, естественно, во многом зависит от того, насколько общи и похожи исходные, уже существующие позиции и представления сторон. Например, разница в языках всегда считалась огромным препятствием к взаимному культурному общению, но и почти полное совпадение языков вовсе не гарантирует слияния культур. Последнее утверждение заставит любого англоязычного читателя вспомнить апокрифическое высказывание Джорджа Бернарда Шоу о том, что Америку и Англию «разделяет лишь общий язык».
Роберт Аксельрод разработал модель взаимодействующих агентов, описывающую общую картину распространения культур и обычаев. Основной идеей модели вновь выступает стремление сходных структур к дальнейшему усилению сходства, т. е. Аксельрода не интересуют конкретные механизмы культурного обмена, он лишь постулирует стремление схожих элементов структуры к дальнейшему слиянию. Другими словами, при культурном обмене доминирующим является механизм положительной обратной связи.
Аксельрод рассматривает некоторое «культурное пространство» в виде регулярной решетки, каждую из ячеек которой занимает отдельный агент. В этой модели агентом выступает не отдельный человек или народ, а небольшая популяция, например, население маленького района или даже деревни. Каждый такой групповой агент характеризуется некоторым набором культурных особенностей, к каковым могут быть отнесены метод возделывания земли, диалект языка, вид гончарных изделий и т.п. Для описания реальной популяции нам потребовалось бы огромное количество таких показателей, которые, конечно, было бы очень сложно определить и оценить, но общая идея представляется вполне разумной — культура в каком-то смысле может быть идентифицирована некоторым набором тщательно продуманных и оцененных показателей.
Для каждой такой культурной особенности Аксельрод ввел определенное число вариаций, например, лингвистический показатель модели может включать пять языков или диалектов, обозначаемых цифрами или «языковыми коэффициентами». Я буду называть такие вариации одного показателя штрихами. Аксельрод предлагает считать все такие штрихи различиями и придает эти различиям одинаковое значение. Это, конечно, весьма упрощает модель, легко понять, что хотя технологические основы культуры в Англии и Японии различны, но они существенно ближе друг к другу, чем, например, к технологии Бутана, испанцы и итальянцы, несмотря на различие языков, практически понимают друг друга, но совершенно не понимают немцев и т.д. Однако такие замечания не снижают ценности модели в целом, а лишь' демонстрируют ограниченность и упрощенность ее исходных положений. '
При использовании указанной системы обозначений каждая ячейка решетки в модели Аксельрода характеризуется просто набором цифр, обозначающих соответствующие штрихи разных культурных особенностей данного агента. На рис. 14.1 представлен участок такой решетки при разделении по пяти культурным особенностям, каждая из которых, в свою очередь, может иметь десять штрихов от 0 до 9 (напомним, что речь идет только о качественной, а не о количественной градации характеристик).
Обмен и распространение культурных ценностей в описываемой модели происходит в результате итерационного (последовательного) процесса по следующему алгоритму:
1. Программа случайным образом выбирает ячейку решетки и одну из ее ближайших соседей (в квадратной решетке у каждой ячейки их четыре).
2. Вероятность культурного обмена между двумя соседними ячейками определяется степенью сходства набора их культурных особенностей. Если, например, ни один штрих в двух ячейках не совпадает, то взаимодействие вообще не происходит. Если совпадают величины одного штриха, то вероятность взаимодействия приравнивается 1 / 10 , если двух — 1/5 И Т.Д.
3. Термин «взаимодействие» в модели означает, что значения одного (выбираемого также случайным образом) из несовпадающих штрихов в двух ячейках приравниваются друг другу, т. е. «культуры» в двух ячейках становятся еще более похожими.
Отдельный шаг программы представлен на рис. 14.1, где две ячейки с очень похожими показателями еще больше сближаются, демонстрируя общий характер действия программы, которая стирает разницу показателей и ведет к развитию монокультуры.
Рис. 14.1. Модель Роберта Аксельрода взаимодействия и распространения культур, где каждая ячейка решетки соответствует локальной культуре с характерным набором особенностей (в данном случае их число равно пяти). В свою очередь, каждая особенность может иметь десять степеней (обозначаемых цифрами от 0 до 9), называемых штрихами. Если один (или большее число штрихов) у соседних агентов совпадает, то такие агенты стремятся повысить сходство за счет других, различающихся показателей. На рисунке представлен шаг программы для двух ячеек, обозначенных серым цветом.
В некоторых вариантах модель действительно приводит к развитию монокультуры, однако это происходит не всегда, и именно исключения представляют особый интерес. В частности, в некоторых случаях развитие заканчивается образованием устойчивой системы с несколькими различающимися регионами, которые оказываются не способными к дальнейшему изменению, в трактовке модели, к культурному обмену. Такие регионы может образовывать, например, одна культура внутри другой, если ни одна из ячеек на общей границе не имеет совпадений по штрихам с соседями, в результате чего все взаимодействия заканчиваются, и мы получаем «островную» культуру, продолжающую независимо существовать, несмотря на то что остальная решетка занята доминирующей культурой.
Состояние после Конечное состояние
80 ООО шагов (81 ООО шагов)
Рис. 14.2. Моделирование процесса взаимодействия культур на решетке 10 х 10. Каждой белой ячейке на исходной диаграмме соответствует свой набор культурных особенностей, а черные и серые линии на следующих диаграммах указывают границы между культурными областями, отличающимися хотя бы одним штрихом. Степень различия между культурами определяется густотой затемнения границы (черный цвет означает отсутствие совпадений по всем штрихам). По мере развития число культурных «доменов» в системе уменьшается до трех, после чего на последней стадии остаются лишь два небольших домена в окружении одного очень большого. В этом состоянии система перестает меняться, поскольку образовавшиеся культуры вообще перестают взаимодействовать.
На рис. 14.2 показаны этапы формирования двух таких культурных островков внутри глобальной монокультуры. Решетка моделирования состоит из ста ячеек, каждая из которых (как и на рис. 14.1) характеризуется набором пяти культурных особенностей, имеющих дополнительно десять штрихов. Отметим, что число возможных комбинаций даже для этой прос-
той модели является совершенно астрономическим и составляет 10500, что значительно превосходит, например, число атомов во Вселенной. Исходные значения культурных штрихов выбирались случайным образом, вследствие чего в начальном состоянии лишь небольшое число ячеек имело сходство с соседними, однако затем такое сходство начинало нарастать. Эволюция изменения общей культурной картины показана на рис. 14.2 границами между областями через соответствующее число итераций (черные линии разделяют области с одним совпадающим штрихом или без совпадений вообще, а белые линии, естественно, невидимые, соответствуют границам областей, внутри которых уже совпадают все пять показателей).
На рисунке наглядно показано, как уже через несколько тысяч шагов на решетке начинают появляться небольшие участки с одинаковой культурой. Во избежание ошибочного толкования отметим, что белый цвет означает лишь то, что все ячейки данного участка совпадают по штрихам друг с другом, но при этом они не обязательно совпадают с культурами на других белых участках (поэтому и возникает довольно сложная картина разделения). При продолжении процесса одни из этих участков увеличиваются в размерах, а другие — исчезают или замыкаются в себе, переставая реагировать. На конечном рисунке видно, что одна из культур подавила остальные — но не все! — и заняла большую часть решетки.
О чем свидетельствуют результаты такого моделирования? Прежде всего хочется отметить, что в каких-то вариантах мы не получаем полного единообразия, которое могли бы ожидать исходя из общей постановки задачи — интуитивно представляется, что модель должна приводить к полной победе одной из культур. Более того, мы можем проследить, как степень исходных различий влияет на конечное многообразие. Предположим, например, что мы увеличиваем число градаций культурных особенностей, т.е. берем, например, не 10 значений штрихов, а 15. Как это скажется на количестве устойчивых областей (мелких стран, местных диалектов и т. п. в соответствии с моделью) в конечном состоянии?
На первый взгляд представляется, что диверсификация исходных различий должна приводить к увеличению числа стабильных культурных островков на диаграммах. Так и есть. На решетке 10x10 при 10 штрихах в различных экспериментах с разными начальными условиями образуется в среднем 3,2 устойчивой стабильной области, но уже при 15 штрихах это количество резко возрастает до 20. С другой стороны, при уменьшении количества штрихов до 5 количество устойчивых областей уменьшается до 1 — победа монокультуры достигается очень быстро.
Эти результаты кажутся не только разумными, но и предсказуемыми, однако затем выяснилось, что модель все же содержит некие сюрпризы. Группа исследователей, возглавляемая Алессандро Веспиньяни (из Центра теоретической физики имени Абдуса Салама в Триесте) попыталась выяснить, как число конечных состояний в модели Аксельрода зависит от количества штрихов (далее обозначаемых через N ), и неожиданно обнаружила, что переход от господства монокультуры (при малых значениях N) к поликультуре (при больших N ) происходит не постепенно, а очень резко. Для иллюстрации этого они построили зависимость размера наиболее крупного культурного «домена» от числа N. При малых значениях N, как и следовало ожидать, размеры этого домена оставались равными размерам решетки в целом, однако после того как само число N начинало превышать некоторое критическое значение, ситуация резко изменялась, и площадь домена начинала стремительно сокращаться, и ее относительная доля (напомним, что речь идет о наиболее крупном из сохраняющихся доменов) становилась совершенно ничтожной (рис. 14.3). Как видно из рисунка, поведение системы чрезвычайно напоминает упоминавшиеся фазовые переходы, причем скорее переходы между однородным и фрагментированным состояниями, чем переходы между упорядоченным твердым телом и неупорядоченной жидкостью. Еще большее сходство обнаруживается, если учесть, что вблизи точки такого фазового перехода очень небольшие изменения в культурном^ разнообразии территории (т. е. в значении N) приводят к существенным изменениям числа различных сохраняющихся культур.
Рис. 14.3. Зависимость площади конечного устойчивого состояния победившей культуры в модели Аксельрода от числа N учитываемых градаций культурных особенностей. При малых значениях N модель приводит к победе монокультуры, которая занимает всю или практически всю площадь решетки. При достаточно больших значениях N возникает поликультурное разнообразие и даже крупнейшая из культур занимает лишь незначительную часть решетки. Переход между двумя экстремальными состояниями происходит не постепенно, а практически сразу, что характерно для фазовых переходов. Для показанной на рисунке системы такой фазовый переход происходит при значениях ЛГ» 240.
Затем было обнаружено, что в области этих быстрых изменений (т. е. фазового перехода) распределение площадей образующихся устойчивых культурных доменов описывается степенным законом. Это неудивительно, поскольку именно такое распределение различных доменов (например, газо- или жидкостноподобных) наблюдается в окрестности критической точки (см. гл. 10), так что модель Аксельрода лишь в очередной раз демонстрирует известные особенности простых физических систем из взаимодействующих частиц. Однако необходимо подчеркнуть, что эти особенности вовсе не являются очевидными , т. е. их нельзя предсказать на основе предложенных правил игры.
Модель Аксельрода таит в себе и другие сюрпризы. Предположим, что мы повышаем культурное разнообразие рассматриваемой системы еще одним путем — увеличиваем число учитываемых культурных особенностей, в результате чего каждая ячейка решетки характеризуется, например, набором из десяти цифр вместо пяти. Неожиданно оказывается, что такая модификация вовсе не повышает число сохраняющихся в процессе эволюции культурных областей. Для решетки 10 x10 с десятью особенностями, каждая из которых имеет 10 штрихов, среднее число конечных областей равно 1 (напомним, что при пяти особенностях это число составляет 3,2). Вводя 15 штрихов на каждую особенность, мы получаем 20 устойчивых областей при пяти особенностях, 1,4 — при десяти и всего 1,2 — при пятнадцати особенностях. Таким образом, введение дополнительных особенностей, которое интуитивно должно приводить к возрастанию потенциального разнообразия системы, фактически понижает сопротивление системы поглощению монокультурой.
Каким образом можно объяснить этот странный результат? Ответ связан с тем, что ячейки решетки (агенты) взаимодействуют при совпадении одного или нескольких признаков, поэтому, повышая число особенностей, мы одновременно увеличиваем вероятность их возможного совпадения или, говоря на языке физиков, усиливаем потенциал взаимодействия. С другой стороны, увеличение градаций внутри каждой особенности уменьшает вероятность такого совпадения. Таким образом, рост вариаций некоторой культурной особенности снижает общую тенденцию к созданию монокультуры. Например, языковое общение в Индии с ее множеством языков и диалектов представляет гораздо более серьезную проблему, чем в США, где среди множества языков существует доминирующий.
Конечно, приводимые численные значения штрихов не имеют соответствий в реальном мире, однако рассмотренная модель при всей ее простоте и ограниченности позволяет прийти к двум важным выводам. Первый из них состоит в том, что нам следовало бы понять, что мы имеем в виду, говоря о «сложности» культуры. На первый взгляд культура современного, высокотехнологического западного общества представляется гораздо более сложной, чем культура многих так называемых развивающихся стран, но это связано лишь с тем, что мы идентифицируем себя большим числом штрихов — в западном обществе очень много высокоспециализированных профессий, мы выпускаем очень много разных типов автомашин, слушаем музыку многих стилей, получаем доходы из разнообразных источников и т. п. Однако, отвлекаясь от большего числа штрихов, мы должны признать, что по числу основных особенностей развивающиеся страны мало отличаются от Запада. В конце концов, те же Бангладеш и Камбоджа тоже имеют транспорт, музыку, искусство, религию, языки и все другие особенности общественной жизни. Разница может проявиться лишь тогда, когда разнообразие мелких штрихов окажется важнее разнообразия особенностей. Кроме того, модель Аксельрода еще раз показывает нам, что в сложных проблемах, например, при рассмотрении механизмов распространения культур, не следует полагаться на интуитивные представления.
Еще один интересный вариант развития модели связан с исследованием роли общего пространства или попросту размера территории. Действительно, что произойдет при уменьшении или увеличении решетки, например, до размера 5x5 или 100 х 100? Интуиция подсказывает, что число устойчивых конечных состояний должно увеличиваться с ростом общего размера решетки: если на решетке 10x10 «уживаются» в среднем 3,2 культуры, то на решетке 100 х 100 их может быть вся сотня. Тут мы опять попадаем пальцем в небо. На самом деле число устойчивых состояний уменьшается с ростом размера решетки. Если мы возьмем пять особенностей и 15 штрихов для каждой из них, то число конечных состояний для решетки 12x12 составит в среднем 23, для решетки 50 х 50 — 6 и для решетки 100 х 100 — 2. Стоит, однако, отметить, что такая закономерность противоречит одному из общебиологических законов, в соответствии с которым биоразнообразие среды обычно возрастает с увеличением территории, это особенно заметно на островах, где ограниченность эволюционных ниш приводит к уменьшению числа видов.
Причину уменьшения числа конечных областей с ростом размеров решетки можно пояснить следующим примером. На рис. 14.2 представлено конечное состояние системы после процесса, напоминающего фазовый переход, при котором два маленьких по размерам устойчивых состояния остаются «вмороженными» в большое конечное из-за их неспособности взаимодействовать с окружением. Легко заметить, что одно из этих состояний лишено возможности развития из-за наличия границы самой решетки, поэтому увеличение размеров последней вполне может дать «островку» в правом нижнем углу дополнительные возможности развития (или исчезновения). Именно это и происходит при моделировании на больших решетках — взаимодействия продолжаются дольше и создают больше возможностей для совпадения признаков. Но и на очень небольших решетках вновь начинают доминировать монокультуры, прежде всего из-за невозможности развития разнообразия. По-видимому, существует и некий оптимальный размер решетки, позволяющий возникнуть и сохраниться наибольшему числу устойчивых образований, политически и географически это соответствовало бы континенту с оптимальным числом государств.
Интересно сравнить эти теоретические рассуждения с реальной политической картой мира. Не будем обсуждать, почему африканские страны значительно превосходят европейские по размерам, но отметим, что именно два самых небольших африканских государства, Руанда и Бурунди, за последние годы стали ареной кровавых столкновений и вызвали серьезную озабоченность международной общественности и политических организаций. Крупные западноевропейские государства значительно устойчивее, чем небольшие восточноевропейские страны. Вообще говоря, распределение стран по размерам наводит на интересные рассуждения. Почему, например, государства Западной Африки в среднем меньше своих восточных и южных соседей? Историки наверняка имеют собственные ответы на подобные вопросы, однако модель Аксельрода предлагает ученым еще одну, более общую точку зрения на механизм формирования государственных границ и на связанные с этим проблемы.
ЗЕМЛЯ САХАРА И СПЕЦИЙ
Повторю еще раз, что модель Аксельрода кажется чудовищным упрощением поразительного разнообразия окружающей нас жизни. Можно составить обширный список очень важных для жизни процессов и характеристик реальной жизни общества, которые она не учитывает: географические факторы, технологические изменения, средства массовой информации, различие политических и государственных систем, туризм... Конечно, все это можно учесть в рамках модели (наверняка кто-то из ученых сейчас занимается именно этим), но это не снимает главного вопроса: почему мы вообще должны верить в ценность или истинность получаемых результатов, если исходные условия модели выбираются произвольно и искусственно?
Аксельроду неоднократно приходилось выслушивать от коллег этот очень справедливый упрек, и он постарался распространить свой подход на другие культурные модели с другим набором исходных условий. Все это в конце концов привело его в фантастическую страну Шугарскэйп.
Некоторые читатели, возможно, помнят очень популярную, даже культовую в 1990-х годах компьютерную игру под названием SimSity, целью которой было создание и управление целым городом. Игрок должен был создать для своего города все управляющие и обслуживающие системы, обеспечить его жителей электроэнергией, питанием, дорожными и ремонтными службами и т.д. Короче говоря, игрок становился для создаваемого им мира Богом и мог лично убедиться, насколько сложна, запутанна и изнурительна забота о мирских потребностях создаваемого им общества.
Шугарскэйп представляет собой аналог города SimSity, перенесенный где-нибудь в XVIII столетие. Модель разработали Роберт Акстелл и Джошуа Эпштейн из Института Брукинга в качестве обобщенного инструмента исследования разнообразных социальных явлений. Предполагалось, что любой экономист или социолог, предлагающий какие-то новые методики, может опробовать их действие на модельной стране Шугарскэйп и проверить, насколько сбываются его предсказания. Авторы описывали свою идею в следующих образных выражениях: «Предлагаемые правила игры всегда представляют собой как бы утесы, мимо которых должен проплыть мореплаватель... Вычислительные системы типа Шугарскэйп можно уподобить маякам, позволяющим хотя бы грубо находить путь и предвидеть последствия предлагаемых правил»1.
Собственно говоря, модель Шугарскэйп представляет собой уже знакомую нам решетку, но не плоскую, а нанесенную на поверхность тора (бублика). Читателя не должна пугать эта сложная математическая форма, поскольку теоретики часто используют тор просто для того, чтобы избежать рассмотрения так называемых краевых эффектов. Как и раньше, ячейки этой решетки заселены «агентами», но заселенность носит разбросанный характер, и очень многие ячейки не заняты, иными словами, в Шугарскэйпе полно свободных пространств. Агенты в полном соответствии с названием страны нацелены на решение одной-единственной задачи — поиска сахара. Условный «сахарный тростник» распределен некоторым образом по ячейкам решетки, а агенты способны перемещаться по решетке в его поисках. Найдя участок с сахарным тростником, агент организует его рубку, а затем начинает распоряжаться полученным продуктом. Разумеется, сахарный тростник продолжает расти и давать урожай.
Кроме этого, агенты могут взаимодействовать друг с другом, причем весьма энергично! Вводимые моделью правила позволяют им бороться за участки, торговать, сотрудничать, обмениваться культурными признаками и даже заниматься сексом — в общем, все как в жизни. Культурное взаимодействие очень похоже на то, которое описывается моделью Аксельрода, т. е. агенты имеют набор «культурных» штрихов, которые они уравнивают при взаимодействии в результате случайного выбора. Агенты могут даже образовывать племенные союзы («нации»), если эти культурные признаки совпадают и становятся по некоторому правилу всеобщим признаком данной группы.
Модель является исключительно сложной и предлагает массу сценариев развития по разнообразным правилам. Например, с ее помощью очень удобно исследовать процессы, возникающие при дефиците сахара. Приведет ли эта ситуация к войне или к «международному» сотрудничеству? Эпштейн писал о модели следующее: «Мы рассматриваем ее в качестве лаборатории социальной науки... Она позволяет изучать процессы роста и миграции населения, влияние голода, эпидемий, экономического развития, торговли, внутренних конфликтов и массы других социальных проблем»2. Некоторые исследователи изучают на этой модели эволюционные процессы или влияние социальных факторов на брачные отношения. Модель Шугарскэйп напоминает фантастическую шахматную доску, на которой каждая фигурка может принимать собственные решения, чего-то желать и чего-то бояться.
Например, очень интересный сценарий возник при изучении процессов торгового обмена, когда Эпштейн и Акстелл ввели в модель второй источник доходов, названный ими специями, в результате в Шугарскэйпе возникла вторая отрасль промышленности и жизнедеятельности. Агенты, связавшие себя с добычей сахара или специй, начали завязывать торговые операции друг с другом, руководствуясь введенными правилами обмена и осуществления сделок, в результате чего цены, например, стали зависеть от соотношения спроса и предложения. Интересно, что после придания агентам определенного срока жизни и некоторых предпочтений цены на рынке Шугарскэйпа перестали стремиться к равновесию, а принялись непрерывно флуктуировать.
Торговые отношения привносят много интересного в культурный ландшафт Шугарскэйпа. С одной стороны, они позволяют выживать большему количеству агентов, потому что они могут купить необходимое им продовольствие. С другой стороны, они приводят к резкой дифференциации общества, некоторые агенты становится обладателями огромных состояний, в то время как большинство агентов пребывает в нищете, так что компьютерная игра вновь привела исследователей к закону Парето о распределении богатств (см. гл. 10). Некоторые экономисты до сих пор продолжают спорить о незыблемости степенного закона распределения богатств в обществе, построенном на законах коммерции, и, возможно, изучение аналогичных процессов в Шугарскэйпе позволит наконец выяснить границы применимости этого закона при изменениях социальных и экономических условий. Безусловно, эту модель можно использовать при изучении различных проектов более справедливого распределения доходов.
Описываемый моделью Шугарскэйп мир в какой-то мере напоминает жестокий мир Томаса Гоббса в той его части, которая называется естественным состоянием. Акстеллу и Эпштейну удалось смоделировать и войну, придав агентам возможность убивать своих противников и захватывать их имущество. Такие события в виртуальном Шугарскэйпе могут происходить, например, при очень большом преимуществе одного агента перед другим (в принятых обозначениях преимущество выражается прежде всего в размерах запаса сахара, символизирующих мощь и снабжение соперников). В мире Гоббса господствовала индивидуальная война всех против всех, а авторы Шугарскэйпа смоделировали войны между соперничающими группами, когда в сражениях могут принимать участие целые армии агентов. При определенных условиях большая численность приводит к победе, так что военные действия стимулируют кооперацию групп. В зависимости от закладываемых правил ведения боевых действий исследователи смогли смоделировать как стремительный блицкриг на чужой территории, так и изматывающую «окопную» войну.
Акстелл и Эпштейн не надеялись, естественно, смоделировать поведение современного высокоиндустриального общества, а предлагали лишь еще одну методику развития науки об обществе вообще. В некоторых случаях групповое поведение обитателей Шугарскэйпа оказывалось чрезвычайно сложным, несмотря на то что исходные условия и правила всегда представляются довольно простыми, в связи с чем авторы модели иногда даже спрашивали себя: а не является ли все это отражением событий в реальном мире? Не является ли невероятное разнообразие окружающего нас общества всего лишь сложным следствием весьма простых основополагающих законов? В связи с этим очень интересно их следующее рассуждение:
Предположим, что мы наблюдаем, как наши модельные агенты начинают вдруг лихорадочно «складывать» целые горы сахара, после чего задаем самый тупой вопрос: «А что происходит?» Сможем ли мы догадаться, что будут делать агенты, исходя из простых правил, которые мы сами задали им в исходном состоянии? Думаю, что мы не можем этого предсказать. Разумеется, позднее в модельной системе «что-то» произойдет. Проблема заключается в том, можем ли мы связать это «что-то» с чем-то подобным, но происходящим в гораздо более сложной системе, например, на бирже или в политической системе? 3
В 1996 году Аксельрод и его коллега Майкл Коэн предложили Акстеллу и Эпштейну сравнить возможности их модели распространения культуры и Шугарскэйпа и проверить, дают ли эти две очень разные модели одинаковые результаты при решении эквивалентных задач. Последнее условие подразумевает, что при моделировании учитывается одинаковое количество культурных особенностей и штрихов при одинаковых размерах и форме решетки. Подчеркнем, что это ограничение лишь вводит одинаковые начальные условия, но вовсе не означает идентичности результатов самих моделей, поскольку в них используются разные правила взаимодействия.
Результаты такого сравнения оказались обнадеживающими, так как обе модели приводили к одинаковому числу конечных устойчивых состояний при варьировании культурного разнообразия и размеров решетки.
В настоящее время с моделью Шугарскэйп связано много амбициозных планов. Например, в рамках так называемого Проекта-2050, разрабатываемого совместно Институтом Брукинга, Институтом Санта-Фе и Институтом мировых ресурсов (World Resources Institute, Washington, D. С.), предполагается разработка рекомендаций по политике в области демографии, использования природных ресурсов, эмиграции, экономики и т.д. с целью обеспечения так называемого устойчивого развития человечества. Разумеется, решение столь масштабной задачи потребует создания гораздо более сложной и многофакторной модели. Интересно, что на этом уровне компьютерного моделирования не имеет смысла даже сравнивать сложность исследуемых социальных и физических систем, не говоря уже о проведении прямых аналогий, как это делалось. Однако можно ожидать, что в поведении даже самых усложненных и утонченных социальных систем неизбежно обнаружится физическое ядро, т. е. некая явная особенность коллективного поведения, которая вновь напомнит нам о фазовых переходах, степенных законах распределения и других явлениях, возникающих во множестве задач похожего типа. Более простые модели выявляют такие особенности быстрее и нагляднее.
Многие социологи с надеждой смотрят в будущее, полагая, что именно компьютерное моделирование станет магистральным направлением развития их науки. Шугарскэйп является всего лишь одной из многих разработанных в последние годы систем компьютерного моделирования, основанных на подходе «снизу вверх». Под этим термином стали понимать самые разные работы, в которых социальные структуры, организации, коллективное поведение и традиции определяются и изучаются на основе представлений на низшем уровне, т. е. на уровне взаимодействия отдельных личностей. Иногда этот метод называют «моделированием на агентах», и выше мы уже приводили множество примеров его успешного применения для анализа роста фирм, организации торговли, движения пешеходов и т. п. Метод находит самые разные применения, например, недавно такое моделирование было очень успешно использовано при организации туристических маршрутов в Национальном парке Гранд-Каньон, позволив разработать новое высокоэффективное и рациональное расписание экскурсий.
Томаса Шеллинга можно считать одним из пионеров развития описанного подхода. Герберт Симон верит, что он станет в будущем ключевым при решении сложнейших социальных задач, так как упомянутое «моделирование на агентах» действительно впервые позволяет провести разумные расчеты возможных перемен и рационально оценить их последствия. Например, никого не оставит равнодушным проблема, приведет ли глобализация мировой экономики к большей культурной гармонии человечества или только усугубит уже существующие культурные конфликты. Нельзя, однако, не упомянуть, что некоторые социологи продолжают сомневаться в возможностях «моделирования на агентах», полагая, что во многих социальных задачах мы получаем из модели выводы, обусловленные теми правилами и предположениями, которые сами заложили в исходную схему. Эти сомнения вполне разумны, так как никто пока не может ответить на основной вопрос такого моделирования: каким образом мы можем определить, что результаты расчета представляют собой истинный прогноз событий, а не очень грубую карикатуру на действительность? Еще проще это можно сформулировать в виде вопроса: каким образом мы можем отделить в результатах разумное и истинное от случайного? Как мы можем отделить результаты одной конкретной модели от противоречащих им результатов нескольких других моделей, считающихся столь же надежными? Именно такие проблемы всегда возникают перед физиками, которые прекрасно знают разницу между некоторой теоретической моделью движущихся частиц, замерзающих при О "С, и реально существующими жидким и твердым состояниями, между которыми лежит область фазового перехода. Речь идет о границе между моделью и реальностью, и именно такая граница разделяет моделирование общества и социальную физику.