Мой путь по восточной трассе был несложным. Движение было слабым, и казалось, Шаббат распространился и на ограничительные знаки, которые тоже взяли выходной, собравшись вместе в каком-нибудь складском помещении, чтобы воздать хвалу министру транспорта. Но, несмотря на тишь да гладь дороги передо мной, в голове у меня разыгралась настоящая буря. Половина моего мозга кричала: «Зачем, черт возьми, ты мчишься за ним по этой дороге? У тебя совсем не осталось гордости? Разыгрываешь одну сцену из «Унесенных ветром»? Даже если ты сможешь его догнать, все равно это не помешает ему уехать. Даже если он и правда любит тебя, он все равно не поймет, насколько сильнее ты любишь его. У тебя будет просто еще одна причина для страданий на эти двенадцать месяцев». Потом я представляла, что он встречает другую во время своего путешествия. Может быть, если он будет знать, как сильно я люблю его, он забудет о своих сексуальных потребностях. И я сильнее нажимала педаль газа.

В это время вторая половина моего мозга взывала к здравому смыслу: «Что ты делаешь на этой трассе? Хочешь погибнуть в автокатастрофе?» Я сдала на права, когда мне было восемнадцать лет, но всегда боялась скоростных магистралей. Когда машина обгоняла меня по полосе разметки, я чувствовала себя побежденной и принимала это близко к сердцу. Водители могли даже крикнуть мне: «Научись сначала ездить, идиотка!» Меня обгоняли все, кроме огромных грузовиков, выглядящих так, будто они везут ракеты. Их я могла обогнать сама — если они съезжали к обочине.

К моменту, когда я въехала на автостоянку третьего терминала, у меня онемело все тело. На протяжении всего пути я сидела, напряженно выпрямившись, вцепившись в руль, пристально вглядываясь в дорогу. Но у меня не было времени прийти в себя и успокоиться. До отлета Тома оставалось всего полчаса, когда я ворвалась в зал ожидания. Я натолкнулась на кого-то и больно ударилась коленом о чей-то чемодан; прикусив губу, я постаралась не обращать внимания на острую боль, разливающуюся по всему телу. Повсюду к стойкам тянулись очереди — за посадочными талонами, в багажное отделение. Я поняла, что мне не найти здесь Тома. Единственное, что я знала, был номер его терминала и время рейса. Что-то подсказывало мне, что это был рейс авиакомпании «Верджин», но я не была уверена в этом. Я заметила женщину в униформе этой компании за информационной стойкой, возле которой не было никакой очереди, и бросилась к ней, стараясь восстановить дыхание.

— Вы можете подсказать мне, зарегистрировался ли уже Томас Деланчи? Он должен лететь двухчасовым рейсом до Нью-Йорка.

Женщина улыбнулась и защелкала клавишами компьютера. Казалось, она еле шевелится, и я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, как будто хотела в туалет.

— Да, мадам, г-н Деланчи зарегистрировался на посадку, — сказала она наконец.

— Скажите, пожалуйста, где я могу найти его сейчас? — спросила я в надежде, что она ответит мне что-то полезное. Но она вздохнула и ответила: — Мадам, его рейс отбывает по расписанию. Скорее всего, он уже в зале отправления.

На бегу поблагодарив ее, я помчалась по ступенькам. Оказавшись наверху, я притормозила, чтобы успокоить дыхание. Впереди простирался зал, напоминающий гигантский супермаркет. Я не знала, в какую сторону бежать. На висящем прямо передо мной табло высветился номер рейса Тома. Замигало слово «посадка», и это вывело меня из оцепенения. Я решительно кинулась к продавцам газет, но там не было никого похожего на Тома. Тут я заметила бар и подумала, что Том может быть еще там. Они с Саймоном могут распивать последний коктейль. Я вбежала внутрь, лавируя между столиками. Некоторые пассажиры смотрели на меня с любопытством, но мне было не до этого.

В конце концов я поняла, что Том, должно быть, уже в зале отправления. Я выбежала из бара и помчалась туда. Толкая людей по дороге, я тянула шею, чтобы увидеть Тома на эскалаторе. Подобравшись ближе, я заметила сложный рисунок на одной из мужских рубашек и в тот же миг узнала любимую горную майку Тома. Мое сердце подпрыгнуло, и я прибавила скорости. Кровь стучала в висках, глаза заливал пот. Я стерла его тыльной стороной руки и тут споткнулась о чью-то спортивную сумку.

Дальше — как в замедленной съемке: я полетела вперед, вытянув перед собой руки, как колдунья в фильме «Зачарованные», стараясь смягчить падение. Приземлившись и сильно ударившись грудью и лбом, я заскользила вперед, обдирая руки о нейлоновое ковровое покрытие. Видя, как Том исчезает впереди, я постаралась вскочить на ноги. У меня все еще оставалось немного времени. Собрав все силы, я крикнула задыхаясь: «Том!..» Маленькая старушка, стоявшая рядом со мной, когда я упала, застыла, поправляя слуховой аппарат, а потом вдруг вскинула руки и закричала: «Бомба! Эта женщина сказала, что в сумке бомба! Кто-нибудь, помогите, в сумке бомба!»

Тома уже не было видно, он поднимался по трапу самолета. Я пыталась бежать за ним, но мои ноги стали словно ватные и не слушались; я споткнулась и тут обнаружила, что вокруг меня разворачивается огромный скандал. Внезапно все пространство, только что заполненное людьми, опустело. Осталась только я и спортивная сумка. Из ниоткуда вдруг появились вооруженные охранники и начали эвакуировать людей, переговариваясь по рации. Металлические жалюзи закрыли окна газетных киосков, и по громкоговорителям людей призывали собираться у ближайших лестниц и спокойно, без паники, спускаться на нижний этаж. Стоящий в нескольких шагах от меня охранник попросил меня «осторожно отойти от лежащей на полу сумки», а когда я сделала это, ко мне подошли двое здоровых мужчин в униформе и взяли под руки. Я предприняла бесполезную попытку вырваться, выкрикивая: «Том!», но меня грубо скрутили и отвели вниз по лестнице.

Я провела около двух часов в комнате, напоминающей тюремную камеру, периодически допрашиваемая то одним, то другим сотрудником. В конце концов меня опустили, даже не оштрафовав. Они подали сигнал тревоги по поводу несуществующей бомбы в тот момент, когда один русский турист выходил из туалета, интересуясь, почему его бутерброд с колбасой и термос с борщом захвачен вооруженными мужчинами. Мне прочитали серьезную лекцию о том, как следует вести себя в помещениях с усиленной охраной и как они могли бы мне помочь остановить Тома, если бы я спокойно обратилась к ним за помощью. Я могла бы попросить сделать объявление с обращением к Тому, если ситуация была действительно серьезной. Это было похоже на разговор с директором школы по поводу беготни в коридорах во время уроков. Я кусала губу и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться, повторяя: «Я больше не буду».

Они предложили мне передать Тому какое-нибудь сообщение, если это было так важно, но я лишь замотала головой. Я не могла встретиться с ним после всего этого кошмара. То, что казалось мне романтичным поступком, обернулось бесполезной глупой выходкой обезумевшей от любви девчонки.

Сгорая от стыда, я вышла из кабинета, потом, изо всех сил стараясь держаться достойно, дошла до своей машины и, захлопнув за собой дверцу, горько расплакалась.