К счастью, на следующий день дождевые тучи заслонили от него солнце, воздух стал значительно прохладней, температура в полдень упала до девяноста пяти градусов. Массивные горы темных облаков, висевшие всего в 400-500 футах, затмили день, как при солнечном затмении. Керанс ожил и сумел довести скорость своего продвижения до десяти миль в час. Огибая остров, он двигался на юг, следуя за солнцем, бившемся в его мозгу. Позже к вечеру, когда начал хлестать дождь, Керанс почувствовал себя настолько хорошо, что встал на одну ногу у мачты, позволил проливному дождю литься по груди и сорвал обрывки своего мундира. Когда первый дождевой пояс прошел и видимость прояснилась, он увидел южный берег моря — линию громадных илистых банок в сотню ярдов высотой. В перемежающемся солнечном свете они сверкали на горизонте, как золотые поля, над ними возвышались пышные джунгли.

В полумиле от берега кончилось горючее. Керанс отвинтил мотор и бросил его в воду, следя, как он исчезает под коричневой поверхностью в облаке пузырей. Он опустил парус и медленно начал грести против ветра. Когда он достиг берега, были сумерки, большие тени протянулись по серым склонам. Пробравшись через полосу мелкой воды, он вытащил на берег катамаран и сел спиной к одной из бочек. Глядя на одинокий мертвый берег, он вскоре впал в лихорадочный сон.

На следующее утро он разобрал катамаран и одну за другой потащил его секции по огромным, покрытым грязью склонам, надеясь, что южнее он продолжит путь по воде. Вокруг него на мили потянулись волнистые банки, дугообразные дюны были усеяны каракатицами и моллюсками. Море больше не было видно, и он был один с этими безжизненными предметами; одна дюна сменялась другой, а он тащил тяжелые 50-галлоновые бочки с одной дюны на другую. Небо над головой было тусклым, безоблачным, больше похожим на потолок какого-то фантасмагорического помещения, чем на звездную сферу, которую он видел в предыдущие дни.

В конце концов он отказался от своего груза и пошел вперед с небольшим узелком припасов, оглядываясь назад, на бочки, пока они не исчезли за горизонтом. Избегая зыбучих песков между дюнами, он двигался к видневшимся на расстоянии джунглям, где верхушки хвощей и папоротников на сотни футов вздымались в воздух.

Он отдохнул под деревом на краю леса, тщательно вычистив свой пистолет. Над головой он слышал крики летучих мышей, нырявших среди темных стволов в этом бесконечном сумеречном мире леса. Кричали игуаны. Лодыжка опухла и болела. Срубив ветку с одного из деревьев, он побрел вперед в тенях леса.

Вечером дождь застучал по огромным зонтикам в ста футах над его головой, темнота разрывалась фосфоресцирующей рекой, лившейся на него с небес. В поисках ночлега он пошел быстрее, отгоняя игуан, заглядывая на массивные стволы. Вскоре он обнаружил пробел в сплошной пелене растительности и увидел небольшое пространство: сквозь листву неясно вырисовывался верхний этаж разрушенного и ушедшего под ил здания. Но призраки построенных людьми сооружений встречались все реже: города юга были полностью поглощены илом и растительностью.

Три дня шел он через лес, питаясь огромными плодами, похожими на гроздья яблок, и используя крепкую ветку как костыль. Периодически слева от себя он видел серебряную поверхность реки, но густые мангры, образовавшие ее берега, не давали возможности приблизиться к ней.

Его спуск в фантасмагорический лес продолжался, дождь безостановочно струился по его лицу и плечам. Иногда дождь внезапно прерывался, и тогда клубы пара заполняли промежутки между деревьями, вися над затопленным лесом, как прозрачные облака. Как только начинался дождь, они исчезали.

В один из таких промежутков он взобрался на крутой подъем в центре широкой поляны, надеясь избежать влажного тумана, и оказался в узкой долине между лесистыми склонами. Закрытые растительностью холмы окружали долину, как дюны, которые он недавно преодолел. Случайно, когда туман рассеялся, он увидел среди холмов в полумиле от себя реку. Небо освещалось садящимся солнцем, бледный красноватый туман скрывал отдаленные вершины холмов. Пробираясь по влажной вязкой глине, Керанс наткнулся на развалины, показавшиеся ему остатками церкви. Выложенные кафелем ворота вели к полукруглым ступеням. Там пять полуразрушенных колонн образовывали вход. Крыша обвалилась, и стены возвышались лишь на несколько футов. В глубине нефа разрушенный алтарь смотрел на нетронутую долину, где медленно исчезало солнце, гигантский оранжевый диск которого был задернут вуалью тумана.

Надеясь укрыться на ночь, Керанс прошел в неф и безмолвно остановился; вновь полил дождь. Достигнув алтаря, Керанс оперся руками на мраморный столик, достигавший его груди, и стал смотреть на солнечный диск, который подергивался темным, как расплавленный металл, шлаком.

— Ааа-ах! — Слабый, почти нечеловеческий крик прозвучал во влажном воздухе, похожий на стон раненого животного. Керанс быстро огляделся, думая, что за ним в руины пробралась игуана. Но и джунгли, и долина были молчаливы и неподвижны, сквозь щели в разрушенных стенах струился дождь.

— Ааа-ах! — На этот раз звук донесся спереди, оттуда, где угасало солнце. Как бы в ответ солнечный диск вновь начал пульсировать.

Утирая влагу с лица, Керанс осторожно прошел за алтарь и отступил назад, когда чуть не споткнулся об оборванного человека, сидящего спиной к алтарю и устремившего глаза к солнцу. Голова человека упиралась в камень. Звуки, несомненно, исходили от этой истощенной фигуры, но она была так неподвижна и черна, что Керанс решил, что человек умер.

Длинные ноги человека, как два обугленных бревна, бесполезно лежали перед ним, укутанные в груду тряпок и кусков коры. Руки и впалая грудь были одеты так же и привязаны короткими кусками вьющихся растений. Когда-то пышная, но теперь ставшая тонкой черная борода покрывала большую часть лица, дождь стекал по выдающимся челюстям. Время от времени солнце освещало кожу его лица и рук. Одна рука, похожая на костлявую челюсть, вдруг поднялась, как поднимается рука из могилы, и указала на солнце, потом вновь безжизненно упала на землю. Когда диск солнца начал пульсировать, на лице появилась слабая реакция. Глубокие морщины вокруг рта и носа, щеки, которые впали так глубоко, что, казалось, никакой ротовой полости нет, наполнились на мгновение дыханием жизни, дрожь пробежала по всему телу.

Неспособный подойти, Керанс смотрел на страшную истощенную фигуру, лежавшую на земле перед ним. Человек был похож на оживший труп, выползший из могилы в ожидании судного дня.

Вдруг Керанс понял, почему человек не заметил его. Грязная кожа вокруг глубоких глазниц превратилась в черные воронки, в гноящейся глубине которых тускло отражался солнечный свет. Оба глаза почти полностью закрыты роговыми наростами, образовавшимися на месте бесчисленных волдырей, и Керанс подумал, что этот человек вряд ли может видеть что-нибудь, кроме умирающего солнца. Когда диск опустился за джунгли, и на серый дождь, как занавес, опустились сумерки, голова человека приподнялась, как будто он хотел восстановить исчезающее изображение солнца на своей сетчатке, потом вновь упала на каменную подушку. Множество мух загудело над его лицом.

Керанс наклонился, собираясь заговорить. Человек, казалось, уловил его дыхание. Его впавшие глаза искали смутную фигуру рядом.

— Эй, парень. — Его голос напомнил слабое дребезжание. — Ты, здесь, солдат, иди сюда! Откуда ты пришел? — Его левая рука скользнула по влажной глине. Он вновь повернулся к уходящему солнцу, не обращая внимания на мух, облепивших его лицо и бороду. — Оно опять заходит. Аа-аах! Оно уходит от меня! Помоги мне, солдат, мы пойдем за ним. Пойдем сейчас же, пока оно не ушло.

Он протянул руку к Керансу, как умирающий нищий. Затем голова его вновь упала, и дождь заструился по почерневшему черепу.

Керанс нагнулся. Несмотря на влияние солнца и дождя, остатки одежды человека позволяли увидеть, что это был офицер. Его правая рука, до сих пор сжатая в кулак, внезапно разжалась. На ладони лежал маленький цилиндр с круглым циферблатом — карманный компас, входящий в спасательную сумку летчика.

— Эй, солдат! — человек вновь заговорил, его безглазая голова повернулась к Керансу. — Я приказываю тебе: не оставляй меня! Ты можешь пока отдохнуть, я посторожу. Завтра утром мы двинемся.

Керанс сел рядом с ним, развязал свой маленький узелок и начал стирать дождь и мертвых мух с лица человека. Поглаживая его по щекам, как ребенка, он осторожно сказал:

— Хардман, я Керанс, доктор Керанс. Я буду с вами, но сейчас отдыхайте. — Хардман никак не отозвался.

Пока Хардман лежал у алтаря, Керанс начал своим карманным ножом вынимать плиты и строить грубое каменное убежище вокруг лежащей навзничь фигуры, закрывая щели пучками вьющихся растений, сорванных со стен, защищенный от дождя, Хардман забеспокоился в убежище, но вскоре уснул, дыхание его было тяжелым и затрудненным. Керанс отправился в джунгли и набрал охапку съедобных ягод, потом вернулся и сидел рядом с Хардманом, пока вершины окружающих холмов не озарил рассвет.

В течение следующих трех дней он оставался с Хардманом, кормя его ягодами и промывая глаза остатками пенициллина. Он увеличил убежище и соорудил грубый тюфяк из листьев, на котором они спали. После полудня и по вечерам Хардман сидел в открытой двери, глядя сквозь туман на отдаленное солнце. В промежутках между ливнями солнце озаряло кожу странным интенсивным сиянием. Он не узнавал Керанса и называл его по-прежнему «солдат», иногда пробуждаясь от апатии и разражаясь серией несвязанных приказаний на завтра. Керанс все сильнее чувствовал, что истинная личность Хардмана погребена глубоко в его мозгу, его поведение и реплики являются лишь бледным отражением этой личности. Керанс решил, что он потерял зрение с месяц назад и, инстинктивно взбираясь на возвышенные места, добрел до этих руин. Отсюда он лучше видел солнце — единственное, что воспринимала сетчатка его глаз.

На второй день Хардман начал прожорливо есть, как бы готовясь к длительному путешествию через джунгли, к концу третьего дня он уничтожил несколько огромных гроздьев ягод. Силы, казалось, стремительно возвращались в его огромное угловатое тело, и к концу третьего дня он уже мог встать на ноги. Керанс не был уверен, что Хардман узнал его, но монологи с приказами и инструкциями прекратились.

Керанс не удивился, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружил, что Хардман ушел. Он прошел по долине до края леса, где в реку вливался небольшой ручей, рассматривая темные сучья папоротников, свисавших в молчании. Несколько раз он звал Хардмана, слушая, как эхо возвращает его голос. Он принял решение Хардмана уйти без комментариев, думая, что он может встретить его, а может и не встретить в их общей одиссее на юг. Пока глаза его смогут различать сигналы солнца, пока ему удастся избежать нападений игуан, Хардман будет идти на юг, подняв голову к солнцу, пробивающемуся сквозь ветви.

Следующие два дня Керанс провел в убежище на случай, если Хардман решит вернуться, потом выступил сам. Медицинские запасы его истощались, и теперь он нес с собой лишь узелок ягод и кольт, с оставшимися двумя патронами. Часы его все еще шли, и он использовал их как компас, продолжая считать дни и делая каждое утро зарубки на своем поясе.

Пройдя долину, он пересек мелкий ручей, собираясь достичь берегов реки. По-прежнему проливные дожди обрушивались на землю, но теперь они происходили лишь в течение нескольких часов после полудня и вечером.

Когда река сменила направление на западное, он оставил ее и двинулся на юг, уйдя из густых джунглей холмов и углубившись в более редкий лес, который, в свою очередь уступил место большим полосам болот.

Идя по краю болот, он неожиданно оказался на берегах большой лагуны, с милю в диаметре, окруженной песчаными пляжами, сквозь которые проступали верхушки нескольких разрушенных зданий, как береговые шале, видимые на расстоянии. В одном из них он отдыхал день, стараясь подлечить лодыжку, которая почернела и распухла. Глядя в окно на диск воды, он ждал, пока вечерний дождь с яростью набросится на него; когда дождь прекращался, и вода успокаивалась, в ней, казалось, отражалось все, что он видел в своих бесчисленных снах.

Судя по изменению температуры, он прошел уже около ста пятидесяти миль на юг. Вновь все поглотила невыносимая жара, поднявшаяся до ста сорока градусов, и он чувствовал нежелание покидать лагуну с ее пустыми пляжами и спокойным кольцом джунглей. Почему-то он знал, что Хардман скоро умрет и что его собственная жизнь тоже может вскоре оборваться в этих нетронутых джунглях юга.

Полудремля, лежал он на спине и думал о событиях последних лет, завершившихся их прибытием в центральную лагуну и отправивших его в эту невротическую одиссею, думал о Стренгмене и его сумасшедших аллигаторах и с глубоким чувством сожаления и печали удерживал в своей памяти лицо и спокойную улыбку Беатрис.

Наконец, он вновь привязал к своей ноге костыль и рукоятью пустого кольта вновь нацарапал на стене под окном надпись, которую, он был уверен в этом, никто не прочтет.

«27-й день. Отдохнул и двинулся на юг. Все в порядке.

Керанс.»

Он оставил лагуну и вновь двинулся в джунгли. Через несколько дней он растворился в них, следуя на юг среди множества лагун, в усиливающихся дождях и жаре, атакуемый аллигаторами и гигантскими летучими мышами, второй Адам, ищущий забытый рай возрожденного солнца.