Утром Тему разбудил звонок в дверь.

Накануне у него благополучно родился сын.

Весь вечер Тема старался чувствовать себя отцом. Он старался чувствовать себя отцом сначала в больнице, потом у Антона, потом в ночном клубе, куда они отправились вместе с Антоном и потом, под утро, на грязном замусоренном пляже Васильевского острова, куда Антон привез Тему вместе с двумя абсолютно безымянными студентками допить бутылку коньяка. Глядя на беспорядочные, мутные, однообразно плещущиеся у берега волны, Тема изо всех сил старался почувствовать себя отцом, но у него ничего не получалось. Каково это, быть отцом? — с издевательским настойчивым любопытством спрашивала одна из студенток в десятый раз. Как тебе объяснить, — в конце концов мрачно и неуверенно ответил ей Тема, — представь себе, что ты вырастила у себя дома в колбе маленького человечка, сантиметров десять, не больше. И дальше что? — заинтересовалась студентка.

Домой Антон доставил его уже засветло. Кореянкa Хо отсутствовала, Канарейка сонно посмотрела на него из угла и снова ткнулась носом в подстилку. Тема, забравшись в кровать, которая не только пахла Мариной, но, казалось, до сих пор сохраняла ее отпечаток, еще раз попытался почувствовать себя отцом, однако вместо этого почувствовал себя, скорее, мужем. Он лежал на спине, орудие его мужественности было требовательно воздето, и ему не оставалось ничего другого, как только несколькими повторяющимися движениями дополнить работу своего воображения. Спустя пять минут он заснул, чувствуя себя порочным подростком. Спустя еще полчаса в дверь позвонили.

Путаясь в маринином халате, он открыл.

— Когда ты научишься ключами пользоваться, наконец? — спросил он, распахивая дверь.

За дверью стояли два пожилых человека, мужчина и женщина. Мужчина в светлом летнем плаще, аккуратно подстриженный, в дорогих очках. Женщина маленького роста, с аккуратной прической, в клетчатом костюме, со старомодной сумочкой в руках. Косит под английскую королеву, — подумал Тема.

— Здравствуйте, — сказал он, запахивая халат.

Посетители молча смотрели на него.

— Вам кого? — вяло поинтересовался Тема.

— Вас, должно быть, — ответила женщина, помолчав.

— Я думал, вы маринины родственники, — сказал Тема, пропуская их в прихожую и закрывая дверь. — Нет? Она родила вчера.

— Примите поздравления, — сказала женщина.

— Спасибо, — растерянно сказал Тема.

Они дружно помолчали.

— Что с нашим заказом? — спросил мужчина, откашлявшись.

— С каким заказом? — удивился Тема. Он чувствовал, что ему необходимо немедленно присесть, иначе он сию же минуту упадет на пол прямо перед этими двумя пенсионерами. Он элегантно облокотился на дверную ручку.

— Харин, — сказала Ксения Петровна без обиняков. — Директор товарищества с ограниченной ответственностью. Чехова пятнадцать, квартира семь.

Тема включил максимальную скорость обработки данных, однако удовлетворительных результатов не получил. Адрес, заказ, Марина, Харин — это была шарада без ответа.

— Все правильно, — сказал он на всякий случай.

Эти невнятные размышления стоили ему последних сил. Он открыл было рот, чтобы уточнить подробности, но понял, что ему не хватит дыхания, чтобы закончить даже элементарное словосочетание, не то что осмысленную фразу. Он закрыл рот и глубокомысленно нахмурился.

— Говоря короче, ждать мы больше не можем, — сказала Ксения Петровна, — если до завтрашнего вечера заказ выполнен не будет, мы расторгаем контракт со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я вас имела возможность через вашу плодовитую коллегу предупредить, каковы эти последствия бывают.

Она обернулась к дверям и повозилась с замком.

— Минутку, — сказал Тема. — Сейчас. Секундочку.

Он оторвался от одной дверной ручки, не поднимая головы, как спринтер, разгоняющийся на старте, пересек прихожую и схватился за другую. Он не верил, что загадочные посетители сейчас уйдут, и он сможет рухнуть на пол и лежать неподвижно пока не обнаружит в своем трепещущем от озноба теле хотя бы один-единственный джоуль энергии, — если это энергия имеется в виду на продуктовых упаковках. Тема торопливо вскарабкался к замку, — он панически боялся, что в последнюю секунду пожилые визитеры передумают и пожелают задать ему еще несколько бессмысленных вопросов, — повернул ребристую неподатливую ручку и распахнул дверь. Гости вышли на лестницу.

— Всего хорошего, — сказал Тема искренне.

— Вы можете хотя бы сказать, собираетесь вы что-нибудь предпринять, или нет? — неожиданно выговорил мужчина взволнованно оборачиваясь к Теме. — Дело ведь не в деньгах. Поймите, мы на вас рассчитываем. Если вы нас подведете, мы окажемся в отчаяннейшем положении.

Тема спокойно выслушал его. Держась одной рукой за дверь, другой — за дверную цепочку, уперевшись коленями и локтями в дверной проем, он чувствовал себя относительно надежно. Старушка стояла лицом к лифтовой двери, к ним спиной, но Тема на что угодно мог поспорить, что она скептически скривилась.

— Все будет в порядке, — сказал он тоном опытного строительного подрядчика, обнадеживающе оскалившись.

Ксения Петровна и Валентин Викторович обреченно скрылись в лифте. Тема подождал, пока лифт доедет до первого этажа. Если все благополучно закончится, услышал он женский голос снизу, я пойду на улицах в наперстки играть. Загадка осталась неразгаданной. Тема закрыл дверь, оттолкнулся спиной, добежал по инерции до кровати, упал и заснул.

Он проснулся через четыре часа, днем, оттого, что брус плотного солнечного света упал ему на лицо. В холодильнике он нашел одинокую коробочку вишневого йогурта и быстро опустошил ее, подрагивая от удовольствия, жадно закапываясь чайной ложкой сразу до самого дна и слизывая потом снизу густо стекающие розоватые оборки. Когда он залез в ванну, позвонила Марина. Поначалу Тема точно так же, как до него Кореянка Хо, долго не мог понять, откуда доносятся странные мелодичные сигналы, но потом обнаружил в кармане своей куртки радиотелефон. Тема рассказал Марине про странную пару. Она ему все объяснила.

— На всякий случай, — сказала Марина, — имей в виду: один пистолет в шкафу лежит, где пододеяльники, другой — на полке за книжками. Автомат в передней, у Канарейки за подстилкой, а ружье это большое, которое дергать надо, когда стреляешь, — под ванной.

— Как Иосиф? — спросил Тема.

— Спит все время, — сказала Марина, — на него, наверное, ЛСД еще действует. Я вчера марку съела с утра, которая в «Евгении Онегине» лежала. Я так боялась.

— Я весь вечер ее вчера искал, — сказал Тема недовольно — Как дальше быть? — спросил он, немного погодя, — что делать?

— Я не знаю, — растерянно ответила Марина, — мне идти надо, их сейчас кормить привезут, — добавила она не очень-то убедительно.

— Подожди! — крикнул Тема, — Я ничего не понимаю. Заказчики, клиенты. Как вы с ними договорились?

Марина помолчала.

— Маленькая Будда тебе не рассказывала?

— Нет, — сказал Тема сердито, — на нее вообще ни в чем положиться теперь нельзя. Она опять отрезанный ломоть.

— Как тебе сказать?.. — она задумалась. — Мы с ними так, похоже, договорились, что они могут даже, наверное, кого-нибудь убить, если мы до послезавтра ничего не сделаем.

— Мы?! — переспросил Тема.

— Мы, — повторила Марина растроенно.

— Кого-нибудь?

— Кого-нибудь, — неохотно согласилась Марина.

— Например, что? — спросил Тема.

— Что? — не поняла Марина.

— Что не сделаем?

— Если мы не уедем куда-нибудь, например, — сказала Марина неуверенно, — Мы с Маленькой Буддой сначала уехать думали. Куда-нибудь в Индию, на Гоа.

Тема помолчал.

— Я уже билеты заказала, — сказала Марина тихо.

— Все будет в порядке, — сказал Тема. Неожиданно для самого себя он произнес эти слова серьезным, рассудительным тоном, совершенно, правда, еще не понимая, что он имеет в виду. Он посмотрел на свое колышущееся в теплой воде беззащитное бледное тело. Оно как будто снисходительно опровергало его слова.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила Марина.

— Я разберусь, — ответил Тема с еще более абстрактной уверенностью. Ощущение от новой интонации понравилось ему. Он с удовольствием пошевелился в воде.

— Только ты будь осторожнее, — недоверчиво сказала Марина, — они ведь все-таки самые настоящие преступники, ты даже не представляешь себе какие. Отпетые. Мафиози. Коза ностра.

— Кого ты именно имеешь в виду? — спросил Тема.

Марина подумала.

— Всех, — сказала она после паузы.

— Не беспокойся, — подытожил Тема, окончательно и со вкусом входя в роль и высовывая одновременно там и сям из воды на прохладный воздух мокрые телесные островки. — Все будет в порядке.

— Я тебя так люблю, что у меня просто как будто музыка в голове играет, когда я про тебя думаю, эсид-джаз, классика и хип-хоп одновременно, — радостно сказала Марина, — представь себе. С ума можно сойти. Причем так громко, как, помнишь, когда наши соседи однажды «Паблик Энеми» в два часа ночи включили, когда у нас все магнитики с холодильника попадали. Я все время об этом думаю, между прочим, можешь себе представить? Может, мне композитором стать? Все, их кормить привезли. Они как шоколадные батончики.

— Что тебе принести? — спросил Тема, глядя как пестрая губка-утенок, беззаботно вертясь, проплывает над колышущимися водорослями лобка.

— Принести? — переспросила Марина с сомнением, — Ничего, — сказала она после паузы, — Абсолютно ничего.

Она снова помолчала.

— Представляешь? — произнесла она неожиданно секретным шепотом, — он, — Марина выделила местоимение особенным придыханием, как будто выдув его сквозь прорези телефонной трубки Теме прямо в ухо, — два ящика всяких деликатесов сегодня прислал, две картонные коробки. Одной икры килограммов пять, если не больше.

— Откуда он узнал, интересно, — спросил Тема, — что ты в больнице?

Эту фразу в прежние времена полагалось выкрикнуть во весь голос, но сейчас Тема произнес ее довольно спокойным тоном, сам себе поражаясь, — официальным тоном пожилого и видавшего виды посла, делающего утром, за чашечкой кофе в старинном и уютном кабинете министерства иностранных дел давно и прочно дружественной державы незначительное дипломатическое представление по поводу предполагаемого мелкого шпионажа.

Troublemaker, — одновременно подумал он с тревожным и нежным удовольствием, — неужели Маринка — настоящий troublemaker? Не может быть. Такие девушки только в черном видео бывают, на MTV. В лакированных шортах и спортивных куртках с меховыми воротниками. Если только troublemaker, — это действительно troublemaker, а не что-то другое.

— Понятия не имею, — ответила Марина весело, — Я думаю, он всегда все знает, когда ему нужно.

После ванной Тема побродил по квартире, молча побеседовал с Канарейкой, насыпал ей в мисочку сухого корма, налил воды, посмотрел из окна на детей, беспорядочно суетившихся во дворе, снова попытался почувствовать себя отцом, потерпел очередное фиаско, полистал оставленную на кухонном столе Тибетскую книгу мертвых, вернулся в комнату, снова лег на кровать и включил видеомагнитофон.

На экране появилась просторная комната, освещенная отчетливыми косыми лучами света из трех больших окон. Комната медленно съехала в сторону.

Половину кадра загородил угол стены. За углом, с пистолетом в руке стоял мужчина с решительным лицом.

В комнату вошли три китайца в черных костюмах. Один из них подошел к окну, отодвинул занавески и, решительно прищурившись, выглянул наружу. Его физиономия, исчерченная косыми линиями развертки, распласталась по пыльному экрану. Другой вытащил пистолет, бесстрашно вышел на самый что ни на есть передний план и заглянул в оказавшуюся сразу за рамкой кадра дверь. Он повернулся спиной к серьезному человеку, въехавшему в кадр с противоположной стороны.

Серьезный человек поднял поначалу абстрактно расплывчатый, но сразу же начавший принимать угрожающе отчетливые очертания пистолет и выстрелил.

Он промахнулся с первого раза и выстрелил еще раз и снова промахнулся. Китайцы разом обернулись к нему и принялись стрелять. Он побежал, стреляя на ходу. Они, продолжая стрелять. Он, несмотря. Снова выстрелил. Потом. Они снова, но. Упал, но. Опять. Растерянно оглянулись. Женщина подъехала к бензозаправочной станции и.

В голове у Темы уже начинались поминки по Финнегану и он уже путал детские крики доносившиеся из-за окна с нежными невралгическими уколами в правой ступне, когда телефон зазвонил опять, домашний на сей раз. Тема вынырнул из головокружительного полунебытия и подождал, пока включится автоответчик.

— Маринка, привет! — донесся до него бравурный голос Кореянки Хо. — Слушай. Имей в виду, я подумала как следует и решила: лучше ислам, чем буддизм. Правильнее. Теперь мне почти все можно, кроме, конечно, вина и по-моему свинины. В исламе, кстати, кто неверного убивает, того потом гурии ласкают на небесах по триста миллионов лет. Я, тем более, все уже разузнала: (Вот хорошее слово, кстати, Маринка, — «разузнала»), — он будет завтра утром в кафе «Элегия» в двенадцать часов. Знаешь где? На Выборгской, возле секонд-хэнда голландского. Я все придумала: мы поедем туда вместе, как будто бы я твое доверенное лицо, как в том фильме, где Аль Пачино с Робертом де Ниро в Макдональдсе встречается. Короче, приходи в клуб сегодня ночью, обсудим все, подготовимся как следует, и я тебе заодно, кстати, кокаин отдам, который я у тебя на Рождество для Гренкина занимала.

Тема снова заснул и проснулся уже глубокой ночью, в четыре часа. Было жарко, он забрался под холодный душ, потом повалялся на кровати, листая справочник по римскому искусству, в котором он обнаружил среди скульптурных портретов времен поздней республики, каждый из которых, казалось, неуловимо напоминал какого-то полузабытого знакомого или дальнего, однажды виденного родственника, антикварную открытку, на обороте которой было написано: «Любимый Гриша! Ваше письмо взволновало меня до глубины души. Спешу от», — дальнейшее было непроницаемо залито чернилами.

Тема пошел на кухню, отрыл в раковине, в куче грязной посуды чашку, помыл ее, вскипятил воды и заварил себе кофе. Молока он не нашел, сахара тоже. С отвращением потягивая кофе без молока и без сахара, он слушал требовательно-ласковую популярную музыку по радио. Любимый Гриша, подумал он, ты, надо думать, давно уже знаешь в этом прекрасном и яростном мире все ходы и выходы. Помоги любимому Тимофею, присмотри за ним сверху, сбоку, спереди и сзади, не дай ему в очередной раз сделать очередную непоправимую глупость.

Когда начало светать, он открыл платяной шкаф и бросил на кровать несколько марининых вещей: пару лифчиков, колготки, потом подумал и добавил трусики, — для чистоты эксперимента. Он отыскал снежно-белый парик Кореянки Хо и ее мешковатые джинсы, добавил несколько пестрых футболок, маек, платьев, потом пошел в ванную и побрился как следует. Побрившись, Тема скинул халат, надел тонкие маринины трусики и с трудом натянул поверх колготки. Ноги сразу отчаянно зачесались. Он посмотрел на себя в зеркало: костистые колени и поросшие волосами угловатые выпирающие икры в колготках были отвратительны. Тема с трудом влез в маринины черные туфли и снова посмотрелся в зеркало. Балансируя на каблуках, он прикрыл верхнюю часть туловища платьем. Отражение пришибленно ссутулилось, так, словно внимательный темин взгляд из зазеркалья был ему, отражению, чрезвычайно неприятен. Тема потянулся за париком, каблуки подвернулись, и он со стуком, похожим на стук брошенных игральных костей, повалился на пол около кровати.

Он хотел страшно выругаться, огляделся и промолчал. Сидя на полу, он стянул с себя колготки и трусики, откинул в сторону слетевшие туфли и напялил на голову парик.

Лицо его сразу же преобразилось. Вместо угрюмого молодого человека на него смотрела из зеркала обескураженная побитая шлюха. Тема поправил парик. Его собственные волосы мешали посадить маленького размера парик как следует. Он снял парик, пошел в ванную и побрил голову наголо. Подумав, он намылился по пояс и, поначалу неопределенно шипя, но потом все больше и больше входя во вкус, побрил себе, заодно, и ноги. Под конец, обводя плоским корабликом марининой бритвы последний пенный архипелаг на внутренней стороне правого бедра, Тема, сам того не замечая, начал весело напевать одну из мрачнейших баллад в истории рок-н-ролла, песню Ника Кейва и Кайли Миног про серийного убийцу и его юную жертву. Он срезал себе во время бритья какой-то незаметный пупырышек на коже и потом долго промокал кровь мариниными ватными шариками и прижигал крошечную круглую ранку марининым дезодорантом. Кокетливо изгибаясь, он придирчиво осмотрел ноги и остался доволен. Костистых выпуклостей не убавилось, но они, по крайней мере приобрели некоторую кукольность и известную определенность форм, что, заключил Тема, прополаскивая бритву, нам и нравится больше всего, когда мы женские ноги разглядываем.

Теперь синтетические больнично-белые волосы легли двумя аккуратными прямыми кулисами по бокам его сосредоточившегося лица. Тема одел бюстгальтер, с нечеловеческим трудом, выворачивая руки как мученик на дыбе, застегнул его на спине и запихал в чашки по комку туалетной бумаги. Он посмотрел на часы.

Половина седьмого.

Из разбросанных на кровати вещей он выбрал нейлоновую рубашку старомодного покроя, украшенную бравурными желтыми подсолнухами на синем фоне. Она оказалась на несколько размеров меньше, чем нужно. Он порылся в шкафу и извлек полупрозрачную, мерзкого голубого цвета кофту на молнии и с воротником из перьев. Кофта была просторная, удобная, но с париком сочеталась плохо. Тема бросил кофту на кровать и снова зарылся в шкаф. Через час он сидел перед зеркалом окруженный беспорядочно разбросанной одеждой в собственной, оставшейся еще от института белой рубашке, узлом завязанной на животе (ему пришлось добавить в лифчик еще пол-рулона туалетной бумаги) и накладывал на лицо неяркий утренний грим: перламутровую помаду и легкие дымчатые тени и подводил карандашом и тушью брови и края губ.

В половине десятого Тема снова придирчиво рассматривал себя в зеркале: высокая крупная девушка в белом парике, в белой блестящей футболке, украшенной черными котятами, в мешковатых обтрепанных по низу джинсах и в мужских кроссовках. Он с сожалением снял полиэтиленовую прозрачную куртку, которая как нельзя лучше подходила к наряду и надел другую, джинсовую, с большими внутренними карманами. Он достал пистолеты, вставил в рукоятки новые обоймы и положил пистолеты во внутренние карманы куртки. Он одел темные маринины очки и в этот момент зазвонил телефон. Тема взял трубку; одновременно он накинул на плечо маринин рюкзачок и снова посмотрелся в зеркало.

— Слушаю, — сказал он в трубку кокетливым женским голосом.

— Але, — сказала Кореянка Хо растерянно, — Але. Эй.

— Слушаю, — повторил Тема томно.

— Это кто? — неуверенно спросила Кореянка Хо.

— А кого вам нужно? — спросил Тема.

— Я, наверное, не туда попала, извините, — сказала Кореянка Хо и повесила трубку.

Через минуту она перезвонила. Тема послушал автоответчик.

— Привет! — сказала Кореянка Хо, — Тебя опять нет. Значит, все отменяется. Жаль. Ну, ладно. Я вечером приду, наверное, если ты не против. Ладно? Пока.

Может, взять ее с собой, подумал Тема, но было уже поздно, — Кореянка Хо положила трубку и из автоответчика донеслись отвратительные повторяющиеся гудки.

В качестве генеральной репетиции Тема вывел погулять Канарейку. В ближайшем сквере он спустил ее с поводка и, глядя, как она выкапывает что-то из-под корней отцветшей давно сирени, закурил, не зная как воспринимать случайные взгляды прохожих: видят они на скамейке обыкновенную девушку, неизменную героиню городского стаффажа или бесстрашного провинциального трансвестита, неизвестно каким ветром занесенного с утра пораньше в тихий районный садик. Он заметил, что забыл ногти покрасить. Он недовольно посмотрел на свои руки. Пальцы были неровные, длинные с неухоженными, короткими ногтями.

Дома он покрыл ногти ярко-розовым лаком и надел было на пальцы несколько больших пластиковых колец, но они цеплялись за складки и не давали руке быстро проникать во внутренний карман куртки. Он искренне полюбовался кольцами, снял их и ссыпал одно за другим в коробочку перед зеркалом.

В половине одиннадцатого он последний раз огляделся перед зеркалом, сунул в карман валявшиеся на телевизоре деньги, подмигнул недоуменно взглянувшей на него Канарейке и вышел из дома.

В одиннадцать он взгромоздился на самую неустойчивую табуретку за стойкой кафе «Элегия». Массивное круглое основание табуретки отвратительно проскрежетало по мраморному полу. Табуретка пошатнулась, и Тема схватился за стойку бара.

— Что пить будем? — спросил бармен, отрываясь от телевизора.

— Яблочный сок, — ответил Тема.

Бармен поискал вокруг себя ножницы, нашел, достал из-под прилавка картонный пакет, помял его, отрезал уголок упаковки и налил сок в длинный стакан с толстым дном в плотной сердцевине которого кувыркалось скукожившееся до размеров фасолины исковерканное прихотливой посудной оптикой изображение окружающего пространства.

— Что-нибудь еще?

Не выпуская стойку из рук, Тема отрицательно помотал головой.

— Семь пятьсот, — сказал бармен.

Тема заплатил и бармен вернулся к телевизору, смотреть боксерский матч. Помещение кафе отражалось в зеркалах бара, и Тема рассматривал его: смятые отражением столики, наклонившийся мраморный пол, вздыбившаяся невысокая эстрада, огоньки игральных автоматов, занавешенные красными наклоненными портьерами окна, по краям которых проступал пыльный свет с улицы, — время от времени задумчиво посматривая на пузырьки, поднимавшиеся со дна стакана.

Харин стоял на эстраде.

— И что, просто поешь и все? — спросил он в микрофон.

— Да, — крикнул бармен, не отрываясь от экрана, — включить?

— А оно само играет? — спросил Харин.

— Само. Только слова читай на табло, и все дела.

— Где? — крикнул Харин.

— Справа.

Бармен пошарил под стойкой и щелкнул выключателями. В темноте эстрады вспыхнул узкий луч софита. Он уперся в зеркальный шар, начавший медленно вращаться, разбрасывая по помещению кружащиеся холодные зайчики. Заиграла музыка, — «Падал снег» Шарля Азнавура.

— Томба ла неже, — прочитал Харин в микрофон. — Ту не вьяндра па се суар.

Телохранитель Харина неподвижно сидел перед игральным автоматом и незаметным движением отрывисто постукивал по светящимся клавишам.

Проститутка, нервно побрякивавшая на дальнем конце стойки пластиковой прозрачной палочкой в стакане с коктейлем, встала и подошла к Теме.

— Ты по работе здесь или как? — спросила она независимо.

— По работе, по работе, — послышался у Темы из-за спины голос телохранителя.

— Дайте человеку спокойно соку попить. — сказал бармен, не отрываясь от телевизора.

— Это верно, — мирно отозвался телохранитель, — бабы тоже люди.

Тема допил сок, поставил стакан на стойку и вышел из кафе.

Уличный грохот оглушил его в первую минуту. Не разбирая пути, он прошелся немного по улице и остановился. Он огляделся по сторонам.

Посередине дороги рабочие в оранжевых жилетах укладывали асфальт. Железные колеса асфальтового катка неторопливо уминали только что разровненную почерневшей доской черную массу.

Тема оглянулся. За окном продуктового магазина стояла небольшая очередь к застекленному, освещенному изнутри прилавку, в котором, на эмалированных подносах лежало свеженарубленное мясо, яркий пестрый фарш и темные куски печени. Пожилая женщина в сером плаще показывала пальцем за стекло, выбирая кусок получше. Продавец в белом, слегка забрызганном кровью халате, наклонившись, лениво переворачивал плоские, с ноздреватыми срезами костей, красные с белыми прожилками плашки.

В течение нескольких секунд Тема представил себе: родилась в тридцатом году, во времена выбеленных стадионов, украшенных слабо развевающимися на вечернем теплом ветру спортивными флагами, отгоняла крымскую осу от стакана с газированной водой, на краю которого застыла лакомая капля сиропа — в тот момент, когда деловитая пионервожатая объявила неожиданное политинформационное построение, кутаясь в пальто смотрела в эвакуации черно-белый фильм «Гроза», от зловещих кинематографических теней которого странным образом сопрягавшихся с надрывной хрипловатой музыкой становилось как-то по-особенному тягостно на душе, вернулась в опустевший Ленинград и в школе с довоенными незакрашенными надписями на партах писала, поглядывая на свежую глянцевую листву за окном, сочинение или контрольную на листках с фиолетовыми штампами, работала, поступила в институт, стала бухгалтером, вышла замуж за сослуживца, вышла на пенсию. Умрет. Похоронят под маленькой мраморной плиткой, формат тридцать на тридцать сантиметров, подумал Тема с неожиданным сочувствием.

Женщина поставила с той стороны витрины сумку на мраморный подоконник и стала укладывать мясо, завернутое в палевую бумагу, на которой уже начали проступать водянисто-красные пятна, в застиранный полиэтиленовый пакет. Она мельком посмотрела на Тему. Он увидел на секунду озабоченные глаза, карие, слегка выцветшие по краю, там, где коричневая, пестрая как лягушачья кожа, распахнутая двойным веером, неправдоподобно прозрачная линза нежно растворялось по краям в молоке белка, и вдруг перестал думать. Он отвернулся от витрины, столкнулся с другой женщиной в плаще, извинился на ходу, уже шагая, глядя по сторонам, дыша, стараясь отвлечься от неприятного, растекавшегося по телу едкого жара предчувствий. Он быстро, почти бегом вернулся обратно в кафе и подошел к стойке, круто затормозив в самый последний момент, чтобы не удариться грудью об ее отделанный изящным деревянным бордюрчиком край. Бармен обернулся.

— Пачку сигарет, — сказал Тема хорошим, хотя и слегка срывающимся женским голосом, — и сок.

— Яблочный? — спросил бармен, заинтересованно поглядывая на Тему.

— Яблочный.

Бармен налил ему стакан сока и кинул на прилавок пачку сигарет. Тема расплатился и сел за столик в углу, возле выхода на кухню. Большой бильярдный стол с оббитыми бортами, прилавок бара, обшитый новенькой синтетической фанерой и разрисованная космическими пришельцами и земными девицами в коротких юбках стенка игрового автомата с трех сторон отгораживали столик от остального помещения. Глядя в настенные зеркала, видневшиеся в просвете между автоматом и стойкой, отхлебывая время от времени из старомодного стакана кисло-сладкую жидкость с резким яблочным запахом, Тема произвел рекогносцировку.

Харин, превращенный зеркалом в гидроцефала, сидел за столиком около эстрады, рассеянно слушал монотонную музыку и разглядывал собственные руки.

Ему было невыносимо грустно. Тоска, меланхолия, печаль своевольно вторгались теперь, после позавчерашнего разговора с Мариной в его беззащитное, непривычное к абстрактным чувствам сознание. Он был бесконечно одинок в этот момент, но не знал об этом и думал, что отравился утром в кондитерской. Его даже мутило, по правде сказать.

В который раз он вспоминал, — пытался вспомнить, но воображения не хватало, — маринину расплывчатую внешность. Рассыпающиеся на ходу непрочные фрагменты ее облика приходили ему на ум: глубокий зрачок в тени ресниц, виновато наклоненная голова, неловкий шаг, рука, рассеянно упирающаяся в поясницу. Разрозненные черты выскальзывали из его памяти тем быстрее, чем сильнее, отчаяннее пытался он их удерживать. Но каждый раз, когда он вдруг, — хотя бы и на мгновение, — видел ее, — хотя бы тень ее, абрис, нежный изгиб воротника, обнимающего покатое плечо, — он чувствовал, что утомительная тревога пропадает, и по телу разом, как впрыснутый в кровь медикамент, распространяется упоительная эйфорическая волна. Спустя короткое мгновение картинка с издевательской неторопливостью исчезала, как диапозитив на экране, когда лампочка в проекторе перегорает, и его снова охватывало отчаяние, повторяющееся настойчивое напоминание о том, что Марина никогда по-настоящему принадлежать ему не будет. От этой мысли, главной, отчетливой, в отличие от всех остальных переживаний, как наглядное пособие по гражданской обороне, ему становилось временами так отвратительно плохо, что хотелось немедленно покончить с собой, причем не просто так, застрелиться или повеситься, а каким-нибудь особенным, замысловатым способом, например, харакири себе ножницами сделать, ртути наглотаться из градусников или перочинным ножом сонную артерию себе перерезать. Он ненавидел себя в эти секунды, он казался себе отталкивающим уродом, безмозглым, никчемным, случайно и наспех слепленным гомункулусом, плотоядным приматом. Потом и эта, главная мысль, тоже мало-помалу проходила, пропадала где-то в коре головного мозга, в неразборчивой перекличке слабых сигналов, и ему начинало казаться, что ничего, что цыплят по осени считают, что все еще впереди и что жизнь можно, вообще, всегда по-своему повернуть, стоит только взяться как следует. Что когда-нибудь, — сто, двести, тысячу лет спустя, неважно когда, когда-нибудь потом, — он сможет осторожно, затаив дыхание, прикоснуться ладонью к подростково-продолговатому ослепительному обводу ее предплечья и дружелюбное, доверчивое, податливое тепло будет ему неожиданным ответом.

Его телохранитель сосредоточенно склонился над игровым автоматом. Он почти не шевелился, только время от времени подчеркнуто резко постукивал по светящимся кнопкам, на что автомат отвечал иногда мелодичным механическим мурлыканием. Проститутка испарилась. Второй телохранитель тоже куда-то исчез. Макушка бармена виднелась над краем стойки, — он смотрел свой боксерский матч.

Столик Харина находился от Темы слева, в противоположном углу. Тема примерился: вскочить… Нет, сначала пистолет достать, встать, развернуться и застрелить Харина. На расстоянии пяти метров из хорошего боевого оружия трудно промахнуться. (Эту фразу Тема вычитал накануне в потрепанном спортивном журнале, оставшемся у Антона на антресолях еще от предыдущих хозяев квартиры). И через кухню бегом во двор. Где второй, интересно? — подумал Тема про телохранителя. — Где он шатается? Неплохо было бы его тоже укокошить.

Тема приготовился. Приготовиться было просто: он сунул руку во внутренний карман куртки, обхватил холодную и сразу же сделавшуюся влажной рукоятку пистолета, снял пистолет с предохранителя, предусмотрительно освободил его от складок одежды и замер. Негромко играла музыка, игральный автомат в очередной раз уютно прожурчал свою победную песенку, комментатор что-то хлопотливо лопотал по телевизору время от времени подбадривая самого себя неразборчивыми восторженными восклицаниями. Икроножные мышцы заныли от напряжения. Нужно было вставать и стрелять.

Тема приподнялся еще на полтора сантиметра.

В это время двери торжественно загремели и в кафе, весело толкаясь, вошли, — или, вернее сказать, ввалились — пятеро крупных коротко стриженых молодых парней в кожаных куртках со спортивными сумками. Они жизнерадостно поздоровались с Хариным и телохранителем и, поглядывая на часы, расселись за столиками возле эстрады.

— Много выиграл, Петро? — спросил один из них телохранителя. Телохранитель на ответил.

— Да у Санька здесь все автоматы заряжены, — сказал другой и коротко невыразительно хохотнул. — Верно, Санек? — он подошел поближе к бару и облокотился на стойку. — Ну что? Кто кого барабанит?

— Колумбиец, — сказал бармен, не оборачиваясь. — Колумбиец мексиканца терроризирует. Грамотно, между прочим, долбит, — добавил он после паузы.

— Звери, — сказал бандит равнодушно и отвернулся. Он был в синей спортивной куртке с белыми полосками на рукавах. — А где Дырявый?

Никто не ответил.

Не прошло и полутора минут, как стекла в дверях снова звонко задрожали: в кафе толпой вошли еще восемь человек, все молодые мужчины, тоже в кожаных куртках и плащах, тоже коротко стриженые, но без сумок. Они оккупировали два крайних столика, один из них сел напротив Харина.

— Здорово, батя.

— Здорово, коли не шутишь.

В кафе стало тихо.

— Сань, закрой заведение на минутку, — попросил Харин негромко. — Перерыв.

Бармен подошел к дверям, задвинул тонко звякнувшую щеколду, клацнул о стекло поцарапанной пластмассовой табличкой на веревочке, задернул штору и вернулся к телевизору.

Тема медленно опустился на стул и замер, прислонившись плечом к стене. Еще не хватало только, чтобы кто-нибудь из кухни вышел, — или чтобы кто-нибудь в туалет пошел, — и застукал меня здесь, подумал он. Возвышенный стоический сарказм этого рассуждения заставил его то ли поморщиться, то ли криво и коротко улыбнуться. Собственная мимика показалась ему постороним прикосновением, он потрогал лицо и прислушался.

— Короче, папа, — сказал Харину его визави, — ты мне рога не мочи. Халявы нет. Тунгус мазу держал, держит и держать будет. Надо мной не течет.

Харин бесстрастно помотрел на своего собеседника.

— Базара тоже больше нет, — сказал он ровно. — Звони шестым, зеленый. Закосишь, — оттяну как последнего.

Телохранитель Харина по-прежнему постукивал по кнопкам игрального автомата. Услышав эти слова, он, как бы невзначай приоткрыл полу своего кожаного плаща и повнимательнее пригляделся к продолговатому отражению бритого затылка, вытянувшемуся на покатом стекле экрана. Собеседник Харина сидел прямо у него за спиной и телохранитель, не отрываясь от игры, прикинул на всякий случай расстояние и разворот, поскольку знал: в любой сложной ситуации валить нужно главного, остальные сами разбегутся.

— Кочумай, — сказал Тунгус, — батон на тебя крошить неохота. Поволочешь — затарим.

Тема увидел, как один из приехавших первыми парней незаметно опустил руку в расстегнутую сумку. Другой, приехавший попозже, сунул руку за пазуху. Бармен по-прежнему смотрел бокс.

— Я, фраер, не таких петухов одевал, — сказал Харин тихо, разглядывая ногти. — Ты глину караулить пойдешь, если не засохнешь.

Он посмотрел Тунгусу в глаза.

— За базар держать надо, — сказал Тунгус, почти не шевеля губами.

— Подержи и ты, — ответил Харин.

В этот момент Тема увидел в стакане с яблочным соком симпатичного молодого мужчину в сюртуке, с белыми воротничками, твердо упиравшимися в подбородок и в клетчатых серых брюках. Мужчина держал в руках цилиндр и трость.

— Очень просто, — сказал мужчина, — жук съел у меня губу, ворона склевала жука, ворона, прошу прощения, облегчилась, на этом месте выросла яблоня. Элементарная философия. Или история, если угодно.

— Этот сок из концентрата делают, — сказал Тема ошарашенно, — из синтетического концентрата.

— Не спорь, — сказал мужчина, — стреляй, пока не поздно.

Тема вытащил из-за пазухи пистолет, развернулся на стуле, выглянул из-за бильярдного стола и выстрелил. Мимо, подумал он, но в следующее мгновение на лбу Харина обозначилась круглая черная точка и оттуда скользнула вниз по лицу извилистая толстая линия.

Почти одновременно с выстрелом телохранитель отвернулся от экрана игрального автомата. В руках у него было помповое ружье, которое он, не задумываясь, разрядил с полутора метров Тунгусу прямо в бритый висок. Из другого виска, моментально, как из пожарного брандспойта вылетела длинная фиолетовая струя. В следующую секунду Тема увидел прямо перед собой гладкую черную дыру, туннель, в глубине которого, как в туннеле метро возникал отдаленный грохот, — это сосед Харина стрелял в него, но телохранитель в этот момент поднялся уже со своей табуретки во весь рост и пуля угодила ему в спину. Двое бандитов, поднимаясь из-за стола, синхронно. Роняя ружье, упал. Громкий звук монотонно. Один из них попал. Теме показалось, что он движется невыносимо медленно. Направил на него пистолет, но. Искры из. Вниз.

Через некоторое, плотно нашпигованное неразборчивой эффектной кутерьмой время, Тема оказался в туалете. Он хотел выбежать через служебный выход, но снова ошибся дверью.

В туалете было тихо. Судорожно сжимая пистолет, Тема застыл перед свежевставленной дверной филенкой. Он держал пистолет двумя руками и ждал, что дверь откроется. Прошло несколько минут. Дверь не открылась.

Прежде чем выйти из туалета Тема осторожно прислушался. Снаружи было тихо. Вместо перестрелки он неожиданно, как невовремя включившуюся фонограмму, услышал негромкие постанывания, вздохи и отрывистые ободрительные возгласы, доносившиеся из закрытой кабинки. Он прислушался повнимательнее. Хрипловатый мужской голос показался ему знакомым.

Внезапно, с запозданием на несколько минут, бешеная, отчаянная, ослепительная ярость овладела Темой. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного. Как будто паровой котел взорвался внутри него от перегрева. Не раздумывая, он резко развернулся и изо всех сил ударил ногой в дверцу ближайшей кабинки.

Защелка со звоном отлетела с обратной стороны, дверца провалилась внутрь и в следующую секунду с треском распахнулась настежь от еще более сокрушительного удара изнутри, ударилась о перегородку и снова захлопнулась и застряла. Тема успел увидеть пронзительно черные, наполненные дикой угрозой точки зрачков, которые, казалось, нарисованы были на побелевшем от внезапной злобы лице второго телохранителя и соломенный, ровно разделенный пополам темным пробором затылок проститутки, стоявшей перед ним на коленях. Он успел увидеть, как телохранитель, не вставая, сунул руку за пазуху. Тема девять раз подряд выстрелил в закрытую дверь, выбросил разряженный пистолет, вытащил второй и выстрелил еще несколько раз. От звонкого, многократно отразившегося от кафельных стен туалета, повторяющегося грохота у него блаженно закружилась голова.

Он подождал, с силой дернул за ручку и распахнул дверь. Проститутка на четвереньках молча бросилась вон из туалета. Телохранитель сидел на унитазе, опустив руки, и на белой рубашке у него были неравномерно расставлены крупные красные точки. Тема хотел плюнуть в телохранителя, но рот у него совершенно пересох, и язык царапался о небо как кошка в коробке. Он еще раз выстрелил телохранителю в свободное место на белой рубашке и вышел из туалета.

На кухне громко играла восточная переливчатая музыка и маленький повар-кавказец, чей синий, выпуклый, наголо выбритый затылок уверенно воздвигался над заросшей густыми курчавыми волосами шеей, туго выдававшейся из ровно изогнутого воротника цветастой рубашки, сосредоточенно стуча ножом, крошил морковь на толстой деревянной доске. Перед самым выходом во двор Тема столкнулся в длинном темном коридоре с молодым тощим милиционером.

— Сестренка, — спросил милиционер, только что зашедший со двора в коридор и потому щурившийся в темноте, — извини, конечно. Огоньку не найдется?

Он показал Теме сигарету. В ответ Тема моментально поднес пистолет к лицу милиционера. Разминая дешевую сигарету, милиционер машинально наклонился к поднесенному пистолету, поднес сигарету ко рту и замер, ожидая щелчка, искры, голубого ровного огонька.

— Ну? — сказал милиционер и вопросительно посмотрел на Тему исподлобья.

Тема испытывал непреодолимое желание нажать на спусковой крючок. Он уже ощутил упругое давление металла в подушечке указательного пальца. Курок двинулся.

— Ну?! — повторил милиционер нетерпеливо, неразборчиво выговаривая согласные. — Чего там?

Он стоял согнувшись, вытянув шею, скосив глаза на кончик сигареты, задерживая дыхание, чтобы затянуться. Тема нажал на курок.

Послышался громкий металлический щелчок.

— Не работает, — сказал Тема хрипло, — Газ кончился.

— Дай-ка я попробую, — сказал милиционер, нахмурившись, и взялся рукой за пистолет. Он недоверчиво ощупал в полумраке темный тяжелый металл, надавил было слегка теплым большим пальцем на темин указательный палец, лежавший на спусковом крючке, и вдруг застыл, как замороженный и медленно, недоверчиво посмотрел на Тему.

В следующие несколько секунд Тема увидел, как милиционер, теряя сознание, томно закатил глаза, выронил изо рта сигарету, стал, медленно распрямляясь, валиться назад и в конце концов грохнулся во весь рост на пол в коридоре. Фуражка слетела с милиционера и наподобие откинувшейся крышки, с негромким хлопком упала позади его продолговатой головы, бесстыдно обнажив засаленную желтоватую изнанку. Тема постоял несколько секунд перед падшим милиционером и выбежал во двор.

Он миновал подворотню, завернул за угол, перешел через улицу и спустился в метро. Когда рокочущий эскалатор уже опускал его в полукруглое, освещенное люминесцентным инфернальным светом жерло платформы, Тема заметил, что по-прежнему торжествующе сжимает в руке блестящий пистолет. Окружающие, впрочем, не обращали на пистолет на малейшего внимания. Две школьницы на верхней ступеньке обсуждали телесные достоинства и недостатки одноклассника по фамилии Рудаков. Мимо протиснулась пригородная старушка с сумкой на колесиках. Тема сунул пистолет за пазуху и сошел с эскалатора. Поезд стоял у края платформы, и торопливые пассажиры, набычившись, протискивались в ближайшие двери. Тема протиснулся последним и с облегчением услышал, как створки дверей беспрекословно сдвинулись у него за спиной.

Вслушиваясь в начинающийся постепенно перестук колес, Тема как бы заново почувствовал свое, сладко наливающееся покойной инерцией тело и одновременно вспомнил, как в тот момент, когда пуля в патроннике, должно быть, освобождалась от латунного обхвата гильзы, он увидел глаза Харина, блеснувшие то ли недоуменным узнаванием, то ли неожиданным загадочным одобрением, как если бы Харин вдруг увидел вместо незнакомой богемной девушки с пистолетом в руке своего старого приятеля, собрата по рингу, — и только через некоторое время сумел сообразить, что Харин, по-видимому, просто перепутал, подумал, наверное, что Тема его грозного конкурента собирается застрелить.

Днем, после короткой, но бурной грозы с градом, крупные одинокие кристаллы которого драгоценно умирали потом на пыльной мостовой, он наведался к Марине в роддом. Он стоял на лестничной площадке, она — в конце длинного и широкого светлого коридора, позади стеклянной перегородки. По коридору от двери к двери сновали сосредоточенные санитарки, развозившие в неуклюжих алюминиевых каталках суп, кашу и кисель, вспыхивавший время от времени геральдической киноварью в наклоненных солнечных лучах. Тема мог видеть Марину за стеклами, вдалеке, хотя и не очень ясно; она стояла чуть в глубине своего отсека, в пестром малиновом халате, держа около уха точно такой же, как у него мобильный телефон, одолженный у соседки по палате.

— Все, — сказал Тема.

— Все в каком смысле? — спросила Марина.

— Все, — объяснительно повторил Тема.

— Вообще? — спросила Марина наугад.

— Вообще.

— Вот это да! — сказала Марина на всякий случай.

Они помолчали.

— Ты где? — спросила Марина.

— Прямо перед тобой, — ответил Тема.

Она подошла поближе к стеклу. Не отнимая радиотелефона от уха, Тема помахал ей рукой.

— Это ты? — спросила Марина недоверчиво.

— Это я, — сказал Тема.

Он вкратце рассказал Марине, как было дело.

— Представь себе, — сказал Тема, — помещение примерно восемь на двенадцать метров, обычное кафе. Может, поменьше немножко. Слева стойка, посередине биллиард, справа у стены игральные автоматы, штук шесть, напротив стойки — эстрада. Между биллиардным столом и эстрадой столиков десять. Он возле самой эстрады сидел, чай пил, вот как от меня до санитарки с каталкой. Короче, я выстрелил и сразу попал, прямо не целясь. Потом я смотрю, один из них прямо в меня целится из помпо…

— Слушай, — перебила его Марина, — подожди. Извини. Я забыла совсем. Нам обязательно кроватка нужна для ребенка. Купи кроватку какую-нибудь, ладно? Маленькую. Только не крашеную, они краску потом обгрызают на перегородках, когда у них зубы резаться начинают.

— Хорошо, — сказал Тема нетерпеливо, — представляешь мне еще кто-то позвонил!

— Кто? — не поняла Марина.

— Заказчик.

Это была главная новость.

— Ты с ума сошел, — сказала Марина. Тема посмотрел на нее и увидел, как она подняла руку там, в другом конце коридора и постучала себя кулаком по голове.

— Почему? — весело спросил Тема.— Десять тысяч.

Тема снова помахал ей рукой.

— Ты с ума сошел, — повторила Марина. — Это ад. Это кошмар. Прекрати пожалуйста.

Они помолчали недовольно-расстроенно. Дефис в этом словосочетании постепенно наполнился неясными эфирными шорохами.

— Что со стихами? — спросила Марина неуверенно.

— Надо денег сначала хотя бы немного заработать, — сказал Тема, с удовольствием намазывая свои слова иронически блеснувшей солидностью. — Надо как-то в обществе определиться.

— Что?!!

Даже не приглядываясь особенно, Тема увидел как Марина на него смотрит.

— Кому они нужны, эти стихи? — сказал Тема безапеляционно. — Их семь процентов всего людей в мире читают.

Когда Тема выходил из больницы, телефон у него в кармане снова засигналил.

— Алло, — сказал Тема, остановившись на улице. — Возможно, — добавил он после паузы. — Почему нет? Конечно возможно. Пять тысяч. Оставьте мне телефон, я с вами сам потом свяжусь. В ближайшие два-три дня. Да. Всего хорошего.

Он порылся в карманах, вытащил какую-то картонку и торопливо записал телефон.

В просторной витрине за его спиной, на экранах шестнадцати поставленных друг на друга телевизоров в это время появился полуразрушенный интерьер кафе «Элегия». Простреленный игральный автомат бессмыссленно щелкал абстрактными счетчиками, невыразительная следственная группа сгрудилась в глубине помещения, и репортер, лицо которого от слишком яркого направленного света временами превращалось в сливочное расплывчатое пятно, что-то возбужденно и беззвучно рассказывал глядя прямо перед собой остановившимися, исполненными праведного негодования, благородно выпученными глазами.

Напротив Темы посередине тротуара стоял преувеличенно аккуратный молодой человек в костюме комсомольского фасона и с черной квадратной сумкой на плече. На лацкане пиджака у молодого человека висел большой круглый значок: «Хочешь заработать? — Обращайся ко мне!». Молодой человек мрачно разглядывал Тему.

Около поребрика притормозил зеленого цвета БМВ с двумя смазливыми частными предпринимателями внутри. Один из них высунулся в окошко.

— Девушка, поехали кататься, — предложил он игриво.

Тема с удовольствием посмотрел на него и кокетливо тряхнул волосами.

— Ох, мальчишки, — сказал он обычным своим голосом, — просто сладу с вами нет никакого.