Ранее утро. Настолько раннее, что, открыв глаза, сложно было понять — пора со вздохом опускать ноги на ледяной пол или, закутавшись посильней, можно еще понежиться в теплой кровати. Заморозки посеребрили крыши дворцов и храмов. Стаи галок жалобно покрикивали над крестами соборов. От черной глади Сены поднимался легкий дымок.

В это полусонное время, когда Париж застыл, словно дремлющая в деннике лошадь, в мощные окованные железом двери Старого Тампля кто-то громко застучал:

— Именем Святой Инквизиции и короля Франции Филиппа IV, приказываю отворить!

За воротами послышалось движение, и кто-то затопал сапогами в сторону донжона . Похоже, часовые на воротах боялись принимать решение. Кулак со всей силы опять обрушился на дверь. Внутри крепости послышались голоса.

— Именем Святой Инквизиции, откройте!

За стеной затрещали лебедки, и Тампль впустил в свои недра большой вооруженный отряд под королевским штандартом. Первыми на холеных лошадях въехали канцлер Ногаре и королевский казначей Рено де Руа. Ногаре был при мече, облаченный в хауберг и кольчужные перчатки — может быть именно этими он бил по лицу несчастного понтифика. Присутствие казначея говорило само за себя. Канцлер указал стражникам на Башню Тампля, и десятки человек бросились внутрь.

— Приказываю сдать мечи!

Часовые-рыцари на воротах молча повиновались. Из спальных корпусов грубо вытаскивали братьев и выстраивали перед донжоном. Кто пытался сопротивляться, тут же получали жесткий отпор. Льняные рубахи многих рыцарей и сержантов уже были в крови. Всеобщих вздох пронесся над цитаделью, когда несколько человек выволокли на площадь Великого Магистра. Обычно своенравный и надменный старик был испуган и жалок, что-то кричал на королевских солдат, выдергивая руки. Увидев Ногаре, он присмирел и сник — слова Жерара де Вилье оказались истинной правдой. Довершение к жалкому виду Великого Магистра придавала длинная рубаха для сна и ночной колпак, прикрывавший тонзуру. Босые ноги давили осеннюю грязь. Жака де Моле вытащили прямо из кровати. Усмехнувшись, Ногаре развернул скрепленный королевской печатью пергамент и зачитал:

— Братья ордена воинства Храма, скрывающие волчью злобу под овечьей шкурой и одеянием ордена, гнусно кощунствующие над нашей верой, обвиняются в отречении от Христа, плевках на распятия, совершении непристойных жестов при приеме в Орден и своим «Символом Веры» они клянутся, не боясь оскорбить человеческий закон, безотказно отдаваться друг другу, когда бы их ни попросили...

Ничего не понимая, братия недоуменно переглядывалась. Все смотрели то на Великого Магистра, чье лицо искажалось то от страха, то от гнева, то на Хранителя королевской печати, сохранявшего непроницаемый вид. Происходило что-то страшное и несправедливое. Но никто не мог понять — что?

— Ввиду того, что истина не может быть полностью раскрыта иным способом, а горькие подозрения пали на всех, мы решили, чтобы все члены названного Ордена в нашем королевстве, без всякого исключения, были арестованы и содержались под стражей до суда Церкви и чтобы все их имущество, движимое и недвижимое, было изъято, передано в наши руки и надежно сохранено...

Всего в Тампле задержали сто тридцать восемь братьев — сержантов и рыцарей, а также множество простых людей: послушников и вольнонаемных. Похоже, кто-то уже успел сбежать. Арестованных грубо запихивали в повозки и развозили под конвоем по тюрьмам замков и монастырей. Магистр дал приказ не сопротивляться:

— Крепитесь, братья мои, я знаю что делать. Господь не оставит нас, в наших руках сила!

Но Жаку де Моле не дали договорить. Ногаре свернул пергамент, кивнул королевскому казначею и спешился с коня. В сопровождение королевских рыцарей, схватив беспомощного Магистра за плечо, канцлер и королевский казначей направились к хранилищу казны. Сзади, прихрамывая, бежал секретарь с чернильницей, пергаментом и пером — нужно было описать имущество Тампля.

В это же время бальи округа Кана арестовал всех храмовников Божи, его подчиненный виконт взял на себя тамплиеров Бретвиля. Виконт послал своего секретаря в Курваль и поручил доверенному рыцарю действовать в Вуазме... И так, от феода к феоду, от села к селу по всему королевству.

Сотни рыцарей, увозимые в этот день под конвоем, с тоской наблюдали, как раз и навсегда спускаются черно-белые штандарты с родных донжонов и башен.

***

Казна была пуста. Нет, в сундуках и коробах оставалась пара тысяч экю и даже несколько сотен ливров, один сундук доверху был набит денье, были флорины, дукаты, но все было ничто в сравнении с пропавшим богатством Тампля. Забитые доверху подвалы своими глазами год назад видел король, прятавшийся в крепости от народного бунта.

— Где казна?! — почти закричал Рено де Руа.

Жак де Моле немного приободрился и стал похож на прежнего себя, каким был всего несколько дней назад.

— Ваша светлость, знаете ли Вы о той благотворной деятельности, что ведут Мilites Templi? На средства ордена построено более восьмидесяти величественнейших соборов и семьдесят храмов поменьше. Мы строим бесплатные дороги и...

— Жак де Моле, где вы спрятали деньги?

— Ваша светлость, король брал у нас огромную ссуду. Деньги все на руках. Мы — рачительные кредиторы.

Решив испытать упрямство старика на прочность позднее, во время пристрастных допросов, Гийом Ногаре приказал:

— Пересчитайте наличные средства. Они принадлежат короне.

Он вывел из хранилища Жака де Моле и припер к стене:

— Ты же знаешь, что я ищу не монеты.

В ответ Магистр только замотал головой:

— Объясните, что вам нужно точнее. Все наши сокровища и реликвии хранит Тампль, Указом Его Величества короля, вы имеете право изъять их.

— Где серебро из подземелий Соломонова Храма? — пальцы в знаменитой кольчужной перчатке сжались под кадыком старика.

Поняв, что Ногаре знает гораздо больше, Великий Магистр захрипел:

— Оно осталось на Святой Земле.

Пальцы сжались сильнее. Жак де Моле затряс головой.

— А точнее?

— При взятии Акры потерялось все.

Кисть канцлера разжалась, указательный палец медленно зачертил по шее Великого Магистра, потом ласково обвел губы старика и грубо уперся в его глаз. Жак де Моле задрожал:

— Мы вывезли совсем чуть-чуть. В Тампле ничего не осталось. Можете обыскать. Один у короля Филиппа...

Палец требовательно надавил на зрачок. У Жака де Моле подкосились ноги. В глазу потемнело, и вспыхнул яркий сноп искр.

— Есть на Кипре.. два. В Тампле ничего не осталось. Жерар де Вилье увез...

Ногаре приподнял бровь.

— Приору удалось сбежать?

— Я не знаю куда...

Кольчужная перчатка хлестнула по лицу. Ногаре умел это делать.

— Оставьте арестованного в Тампле. Сообщите, когда закончите опись. Я — к прево Парижа. Несколько человек ушло!

Ногаре направился было к выходу, но, подумав, побежал по широкой винтовой лестнице донжона. Там, на верхнем этаже, находилась комната Великого Магистра. Дверь была распахнута, а через порог серой лентой тянулось сброшенное одеяло. Ногаре в бешенстве откинул его сапогом, потом бросился к кровати, скинул набитый соломой тюфяк — использовать для набивки овечью шерсть запрещалось. Ни под тюфяком, ни под кроватью не было ничего. Канцлер распахнул дверцу секретера, выгреб все, что было внутри, сорвал со стены картину, перевернул ковер. С таким же успехом можно было разобрать по камешку Тампль и не найти ничего. Похоже, про грядущий арест храмовники знали.

Сердце глухо стучало. Для бросков по лестнице в тяжелой кольчуге Ногаре уже был староват. Он оперся о спинку кровати, приложив левую ладонь к занывшему боку.

— Голубь вывернулся из когтей нашего Орла?

От неожиданности Ногаре чуть не вскрикнул. В дверях стоял человек в черной одежде и черной маске, прикрывающей лицо. В разрезе недобро поблескивали глаза. Под их спокойным холодным взглядом Ногаре всегда начинал терять самообладание. К великой злости канцлера, на равных делавшему замечания королю и баронам, в присутствии этого человека начинал потеть лоб, а руки сами по себе бессвязно перекладывали какие-нибудь вещи или расправляли складки камзола.

— Да, монсеньор Варфоломей, простите. Похоже, рыцарям кто-то донес. Но мы еще не все обыскали...

— Мне всегда нравился этот вид, — человек в черном подошел к окну. — Это самая высокая башня Парижа, выше, чем у короля.

Вид действительно был превосходным. На улице давно рассвело, и Париж наполнился обыденной суетой. Над шпилями соборов вились голуби и пронзительно покрикивали чайки, а по покрывшейся мурашками волн речной глади лениво ползла галера — рядом находилась Тамплиерская пристань.

— Надеюсь, порт оцеплен?

— Да, монсеньор, я действую по вашему плану.

— Я вытащил этого чванливого бургундца с Кипра в Париж, а ты «действуешь по моему плану»? С ним было двенадцать возов казны — для тебя с королем, и несколько моих фигурок. А ты оказался неповоротлив, как дряхлый кот среди толпы мышек.

Слова вошедшего были истинной правдой. Жак де Моле в сопровождении шестидесяти рыцарей с прислугой и дюжиной возов еще в конце зимы доверчиво прибыл в Париж, как раз в то время, когда против Ордена вовсю формировалось дело. Среди свиты прибыл и человек в черном, числившийся при Магистре сарацинским писцом — арабским языком, как и висевшей на боку саблей, он владел в совершенстве.

— Монсеньор, я уже напал на след. Ночью сбежал приор Жерар де Вилье и около десяти рыцарей с прислугой: Энбер Бланк, Гуго де Шалон, Пьер де Буш, Гильом де Линс...

— И?

— Думаю, талисманы у них, если не спрятаны в Тампле. Я уже послал гонца к Парижскому прево. Он должен выслать отряд.

— Не жалейте сил, по всем направлениям.

— Приор прихватил племянника-шотландца. Возможно, они поедут в Англию, на север, это самый короткий путь за пределы домена.

— «Возможно»? Возможно, мне придется отказаться от твоих услуг.

Ногаре стиснул скулы. Ненависть к жестоким начальникам всегда пропорциональна страху.

— Это небольшая заминка, монсеньор. В конце концов, есть система допросов.

Человек в черном кивнул и, не прощаясь, вышел. Гийома Ногаре словно обдало холодом из преисподней.

***

В отличие от Хранителя королевской печати, Филипп Красивый был доволен. При помощи талантливого канцлера ему удалось поставить L`Ordre des Tampliers на колени — за один день в тюрьмы и темницы было заключено более пяти тысяч тамплиеров — от Великого Магистра до последнего слуги. Более того, получилось избавиться от долгов и расширить свои владения за счет тамплиерских земель. Из сундуков и хранилищ командорств набралась приличная сумма денег. Сколько — никто не узнал, свои дела король держал в тайне.

Как не храбрился Жак де Моле, но на допросе повел себя странно. Без растягиваний на дыбах, жаровен и «испанского сапога» он объявил Орден виновным в отречении от Христа и даже согласился плюнуть на крест. Правда, плюнул все же не на крест, а на землю. После этого Великий Магистр подписал указ всем тамплиерам признать обвинения. Возможно, старик пытался спасти свое войско от пыток и кого-то безрезультатно ждал. А, может быть, это произошло из-за того, что у канцлера Ногаре, беседовавшего с ним в этот день, глаза были разного цвета.

Потом несчастный бургундец не раз отрекался от своих показаний, но ящик Пандоры раскрылся. Папа Климент сдался и подписал буллу «Pastoralis praeeminentiae» об аресте рыцарей Соломонова Храма во всем христианском мире и дальнейшем пристрастном допросе.

И Великий Инквизитор Гийом де Пари с рвением цепного пса взялся за дело.