На Григория Александровича Потемкина была возложена многотрудная и ответственная задача обеспечения безопасности южных границ России и освоение новых земель Северного Причерноморья. Перед ним простирался пустынный край, подвластный его воле и фантазии. Проекты князя были грандиозны и, быть может, не всегда реальны. Для Потемкина характерно, при всей видимой легкомысленности решений, тщательное их осмысление и разработка, а затем претворение в жизнь. На этом последнем этапе при влиянии реалий исторической обстановки не все проекты смогли быть реализованы в том виде, как предполагал Потемкин. Например, масштабный план построения Екатеринослава, воспринимавшийся всеми как безудержная фантазия князя, на самом деле должен был служить воплощению репрезентативной функции государства.

Кипучая деятельность князя Г.А. Потемкина в Южной России не могла не обратить на себя внимания современников. Утверждали, что громадные суммы, истраченные им, не приносят никакой пользы, что даже приобретение Крыма не стоило огромных пожертвований, требуемых князем. Очень мало известно о том, как и когда у Екатерины II появилось желание совершить путешествие на юг России, но императрица понимала ценность личного появления перед подданными для укрепления своей власти. Ее многочисленные «шествия» по стране, встречи с наместниками, губернаторами, уездными дворянами и купечеством служили решению многих внутриполитических и внешнеполитических задач. О поездке в Тавриду начали говорить уже в 1784 г. Екатерина стремилась как можно скорее обозреть новые земли и, конечно, Тавриду, о которой так красочно писал Потемкин. «Скажи ты мне, друг мой, — обращалась к нему императрица 15 апреля 1784 г., — начисто: буде думаешь, что за язвою или другими препятствами в будущем году в Херсоне побывать мне не удастся, могу тогда ехать до Киева?» Окончательное решение о поездке было принято осенью, о чем Потемкину сообщили приказом. Ему предписывалось сделать все необходимые распоряжения по исправлению дорог, мостов и организации путешествия. Екатерина предполагала осмотреть Киевскую, Черниговскую, Новгород-Северскую, Екатеринославскую губернии и Таврическую область. Но обстоятельства препятствовали планам императрицы, а тем временем жизнь Северного Причерноморья шла своим чередом с учетом, несомненно, распоряжений Екатерины. Благоустраивались города, строились каменные и деревянные здания, прокладывались дороги, но уже тогда в придворных кругах и среди иностранных дипломатов появилась легенда о «потемкинских деревнях».

Потемкин готовился наилучшим образом встретить свою благодетельницу и продемонстрировать ей не только преимущества новых земель, но и первые результаты своей деятельности по управлению и благоустройству края. 28 мая 1784 г. он приказывает барону Игельстрому для предполагаемого приезда Екатерины II в Таврическую область «осмотреть благовременно места для станций от Перекопа по дороге Бахчисарайской». Уже планируются места для остановок и ночлега, а следовательно, нужно подготовить «путевые дворцы» — дома, где государыня и многочисленный двор смогут отдохнуть и набраться сил для продолжения путешествия. Потемкин лично назначает здания, достойные принять императрицу: «В Акмечете (Симферополе. — Н.Б.) нужно построить дом, я оный вашему попечению препоручаю… В Карасу-базаре дом также исправить, хотя тот, в котором ваше превосходительство сами жить изволите, совокупя обе связи и, сделав большую, где место позволит, галерею. Полы весьма нужно сделать крепче, а прочее все на манер азиатсткий». Другому своему верному помощнику, Василию Каховскому, Потемкин поручил благоустроить Бахчисарайский дворец: починить, «сад прибрать, что есть в оном деревянного, вновь перекрасить. И цветов умножить, фонтаны починить». Да и сам город должен быть в достойном виде, а значит — «Бахчисарай вычистить, что ветхо поправить, развалины сломать, улицу намостить, лавки исправить и также починить мечети». Для благоустройства Бахчисарая наместник определил 10000 рублей из местных доходов и солдат, которым выплачивали по пять копеек в день каждому. В сентябре Потемкин торопит подчиненных с выполнением заданий, напоминая о «поспешнейшем в Таврической области строении дворцов по пути для высочайшего Ее императорского величества шествию»; он должен точно и своевременно знать о результатах предпринятых действий.

Сравнивая художественное оформление и эстетику различных поездок Екатерины II по России, можно говорить о том, что постепенно складывался церемониал путешествия и приема государыни, отличавшийся особой торжественностью и пышностью. К приезду монархини и высокопоставленных гостей благоустраивались города, готовились «путевые дворцы», в больших городах специально сооружались триумфальные ворота для проезда императорского кортежа. Украшались и иллюминировались улицы, собиралось дворянство, купечество и местные жители для встречи Екатерины II, определялись места, достойные посещения государыни: соборы и духовные святыни, фабрики, учебные заведения; приезд и отъезд сопровождались колокольным звоном и пушечной салютацией, проводились приемы, балы и маскарады.

Потемкин, участвовавший в подготовке празднования Кючук-Кайнарджийского мира летом 1775 г., помнил, с какой особой пышностью было организовано пребывание Екатерины II в Москве. Как уже отмечалось, тогда по ее распоряжению знаменитый архитектор Василий Баженов представил на Ходынском поле облик южных земель, соединив образы Черного моря, Дона, Днепра, Крымского полуострова с обеденными и бальными залами, театром, буфетами с мясом и вином. «За Дунаем вы устройте фейерверк, а на той земле, которая должна представлять Черное море, вы расставите освещенные лодки и суда; берега рек, в которые обращены дороги, вы украсите ландшафтами, мельницами, деревьями, иллюминированными домами, и вот у вас будет праздник без вымыслов, но зато прекрасный, а особливо естественный…». Эту идею государыни Баженов и его команда воплотили в жизнь с блеском и поразительной фантазией, устроив на Ходынском поле турецкие крепости и европейские дворцы, минареты и колокольни, причудливые павильоны и галереи, построенные в различных архитектурных стилях, морские суда, откуда зрители смотрели фейерверк и иллюминацию. Эти идеи оформления торжества в сочетании с действительно произведенными работами по освоению южного края, привлечению жителей, созданию новых городов и населенных пунктов были успешно использованы Г.А. Потемкиным для подготовки «шествия» Екатерины II в полуденный край. Оно поразило его современников и удивляет до сих пор потомков. Согласно многочисленным хозяйственным документам и переписке князя, на юг были вызваны художники, возможно, их он и использовал для декорирования местности.

Словосочетание «потемкинские деревни» давно стало фразеологизмом. Так говорят о «чем-либо, специально устроенном для создания ложного впечатления видимого, показного благополучия, скрывающего истинное положение состояния чего-либо». Общепринято, что выражение это — реакция трезво мыслящих и наблюдательных людей, русских и иностранцев, которые во время путешествия Екатерины II в Новороссию и Крым не дали ослепить себя пышными празднествами, устроенными Потемкиным.

Современники путешествия 1787 г. высказали немало резких суждений о «чудесах», показанных императрице. Типичным можно считать высказывание шведа Иоанна-Альберта Эренстрема — очевидца событий: «От природы пустые степи… были распоряжениями Потемкина населены людьми, на большом расстоянии видны были деревни, но они были нарисованы на ширмах; люди же и стада пригнаны фигурировать для этого случая, чтобы дать самодержице выгодное понятие о богатстве этой страны…» Примерно то же писал саксонский дипломат Гельбиг, отражая мнение императора Иосифа II: «Живописные селения были всего-навсего театральными декорациями; Екатерине несколько раз кряду показывали одно и то же стадо скота, которое перегоняли по ночам на новое место; в воинских магазинах мешки были наполнены не зерном, а песком». Гельбигу же принадлежит рассказ и о том, что за селения видела вдали Екатерина по пути в Таврическое наместничество. В них, кроме каменных домов, ничего не было, церкви и колокольни были изображены на доске; другие деревни, лежащие вблизи дороги, только успели выстроить, и они казались обитаемыми, но, добавляет главный критик Потемкина, жители были пригнаны за 40 немецких миль. Вечером, когда стемнеет, поселяне должны были вместе со всем своим скотом перебираться в следующее селение, чтобы опять предстать перед императрицей.

В одном из распоряжений Потемкина действительно есть приказ перегонять стада скота, оставшегося после выезда за границу татар, но делалось это для раздачи поселянам, чтобы «сделать нужное пособие бедным и неимущим». Да и жители, привлеченные правительственными мерами в Северное Причерноморье, представляли собой все разнообразие национальностей — от татар до немцев. По распоряжению Потемкина в Тавриде из «тамошних жителей» были сформированы конные дивизионы, они в национальных одеждах участвовали в сопровождении императорского кортежа и поразили своим видом придворных и иностранных дипломатов. Для новоформируемых команд был утвержден даже специальный «штат жалованью на содержание», чтобы, с одной стороны, привлечь местных жителей к службе, а с другой — предотвратить «каковые либо в земле шалости». Не стоит забывать, что во все время подготовки и самого путешествия сохранялась военная угроза со стороны Турции, на что указывает одно из распоряжений Потемкина 29 октября 1785 г. генерал-майору Репнинскому: «…подтверждаю я прежнее мое вам предписание, чтоб в ваших сношениях с пограничными турецкими начальниками глас умеренности предпочитали вы шуму и угрозам, коих в действо произвесть вы не в силах. Если турки более говорят, нежели делать могут, то таковый пример недостоин подражания. Пусть они одни останутся при хвастовстве своем, с нашей стороны да сохранится вся пристойность». Опытный политик и государственный деятель понимал, что в настоящее время Россия не готова к новой войне, южные земли еще требуют укрепления и наполнения жителями.

Мысль о «потемкинских деревнях» возникла за несколько месяцев до того, как Екатерина II ступила на новоприобретенные российские земли. Миф предварял реальность, и в этом нет никакого парадокса, если учитывать атмосферу соперничества, наговоров и взаимной ненависти, царившую в петербургском высшем свете, а также сложные внешнеполитические интриги. О том, что ее ожидает лицезрение размалеванных декораций, а не долговременных построек, царице твердили еще в Петербурге, о чем есть много тревожных помет в «Записках» М.А. Гарновского, управляющего делами Потемкина в Петербурге. Весной 1787 г. он сообщал через B.C. Попова князю, что между многими нелепыми слухами, имевшими хождение в столице до прибытия светлейшего в Киев, «глупее не было сего, что его светлость находился в Кременчуге недели две болен, а потом удалился в Нежин, где также лежал болен». Постоянная перлюстрация (изготовление копий) депеш европейских дипломатов, собиравшихся сопровождать Екатерину II в путешествии на юг, укрепляла и усиливала ее сомнения. Неслучайно в дневнике А.В. Храповицкого находим такую запись от 4 апреля 1787 г.: «Перелюс[трация] писем… к Сегюру и Кобенцелю. — Намерение (императрицы. — Н.Б.) скоро ехать, невзирая на неготовность князя Потемкина, тот поход удерживающего». Нежелание Потемкина принимать Екатерину вызывает сомнения. Известно, что 7 января 1787 г. он с искренней радостью приветствовал начало путешествия: «У нас здесь зелень на лугах начинает показываться. Я думаю, скоро и цветы пойдут. По дороге пыль, а у Перекопа еще снег. Дай Боже, чтобы сия страна имела счастие тебе понравиться, моя кормилица».

Уже в ходе шествия Потемкин отдавал последние распоряжения по торжественной встрече Екатерины II. 15 апреля он сообщал Синельникову, что прибытие императрицы в Кременчуг ожидается 24 или 25 апреля. В связи с этим Потемкин приказывал: «употребить все силы, не теряя ни минуты, чтоб все было в исправном порядке и готовности к тому времени. Постарайтесь по всей возможности, чтоб город был в лучшей чистоте и опрятности. Безобразящия город строения разломать или срыть… Чем многочисленнее будет корпус дворянства, тем лучше… На других воротах, что на мосту, прикажите надписать “Екатерине Великой”… Правление наместническое (Екатеринославское. — Н.Б.), палаты и все присутственные места содержать в готовности к собранию сенаторскому; сверх исправности в делах должны все канцелярские служители быть в совершенном опрятстве».

2 января в 11 часов утра при пушечной пальбе с обеих крепостей из Зимнего дворца выехала Екатерина II в сопровождении свиты и иностранных послов. Обычный порядок жизни императорского двора сохранялся и в дороге. Екатерина вставала в шесть часов утра и занималась делами с подчиненными, затем завтракала и принимала иностранных послов. В девять часов все двигались в путь, в два останавливались для обеда; в семь часов располагались на ночлег. Везде она находила дворец или красивый дом; представителям западноевропейских дворов в городах отводили квартиры в домах зажиточных людей, а в деревнях им приходилось спать в избах. Как вспоминает граф Сегюр, дипломаты постоянно обедали за столом государыни. После нескольких минут, посвященных туалету, Екатерина выходила в залу, разговаривала, играла с ними в карты; в девять часов уходила к себе и занималась до одиннадцати.

В больших и малых городах и селениях самодержицу встречали и провожали пушечными салютами, колокольным звоном и громом оркестров. Воздвигались триумфальные арки. Устраивались иллюминации, фейерверки, званые обеды, балы. Проводились торжественные богослужения. Каждый губернатор желал как можно более выгодно представить подвластные им земли пред очи Екатерины II, предпринимал значительные организационные меры для приема императрицы, детально расписывая церемониал встречи и действия «дворянских должностей», как, например, это было в Новгород-Северской губернии.

Малороссийский генерал-губернатор граф П.А. Румянцев-Задунайский издал целый ряд циркулярных предписаний наместническим правлениям относительно различных спешных и неотлагательных приготовлений к приему Екатерины II в губернии. Уже в ордере 19 октября 1784 г., напоминая о сделанных уже распоряжениях относительно дорог, мостов, гатей и перевозов, он предписывал приложить особое старание, чтобы на станциях, назначенных к обедам и ночлегам, определены были для сего лучшие обывательские дома, при которых следовало запасти березовые дрова и уголь, приготовить особые поварни и ледники. Согласно распоряжениям Румянцева, дома всех начальствующих лиц и присутственные места должны были быть отремонтированы и приведены в достойный вид, на что выделялось 5000 руб.

Подробнейшим образом определял П.А. Румянцев Новгород-Северскому наместническому правлению порядок встречи коронованной гостьи, входил в мельчайшие детали, настоятельно требовал, чтобы полиция и управа благочиния «посредством наилучшего присмотру и в городах и деревнях денных и ночных караулов тишина, чистота, безопасность и доброй порядок вообще в само вышней степени совершенства содержании было». Безопасность императорского кортежа должна быть обеспечена полнейшая, никто не мог проехать мимо дворца, где располагалась Екатерина II, при ее шествии никто не смел ехать ни в каретах, ни в дрожках, ни в возах, навстречу. Нарушители сразу же останавливались и выходили. Государыня должна увидеть цветущий край, богатые города и села, счастливых ее правлением людей, но в то же время безопасность и спокойствие императрицы превыше всего.

Через Смоленск, Кричев (где Екатерина ночевала во дворце Потемкина), Стародуб императорский кортеж 22 января 1787 г. достиг Новгород-Северского. «План дворянских должностей во время шествия Ея величества» через Новгород-Северскую губернию был утвержден еще 6 ноября 1786 года и предусматривал для препровождения императрицы и сопровождающих ее лиц от уезда до уезда «быть от каждого уезда по двенадцать человек молодых дворян верхоконных». Там, где был недостаток в молодых дворянах, направлялись юноши из соседних уездов. Дворянский предводитель каждого уезда должен был собрать «гостеприимцев» по 3 человека «с почтеннейших дворян» и по три человека им помощников — «провожателей», организовать со своим дворянством торжественную встречу, приготовить «цуг» из 12 лошадей и запас продовольствия и фуража. Для того чтобы полностью обеспечить Екатерину II, многочисленных придворных, иностранных дипломатов и сопровождающую прислугу, было даже определено необходимое количество продуктов питания: «на тех станциях, где назначено быть обеденным столам или ночлегам, надобно иметь в заготовлении кормленых рогатых скотин на станции по три, телят хорошо напоенных трое, баранов десять, птиц курей пятнадцать, гусей пятнадцать, уток пятнадцать, индеек пятнадцать и диких птиц сколько можно; муки крупичатой два пуда, сыр галанской, масла коровья пуд, сливок два ведра, яиц пятьсот, окороков шесть, чаю фунт, кофе полпуда, масла прованского пол дюжины, селедей бочонок, сахару два пуда, самовары или чайники большие, доски подносные, чайные приборы, тако ж вина белого и красного французских по три ведра, водки французской по два ведра, сладкой и крепкой водки штофов по пять, аглицкаго пива по четыре дюжины, лимонов пятьдесят, столовое белье, столовые приборы, посуда столовая и поваренная, поваров и протчее, что для стола нужно и служителей в хорошем одеянии». На первый случай на станциях заготавливались «с жаренными разного рода холодными блюдами, холодными пирогами, сыр, масло, окоро-ки». Слушая рассказы о роскоши екатерининского двора, можно только удивляться, какой простой пищей потчевали вельможную гостью в губерниях.

Новгород-Северский встретил Екатерину традиционно: пушечной стрельбой, колокольным звоном и триумфальными воротами. Вечером город озарился великолепной причудливой иллюминацией, причем триумфальные ворота, колонны и разные специально построенные пирамиды и «треугольники» по проспектам светились разными огнями. Отправляясь из города, императрица заехала в местечко Вишенки, принадлежащее П.А. Румянцеву-Задунайскому, где, подобно большим городам, хозяин встретил ее пушечной салютацией и колоколами. Образованный хозяин препроводил Екатерину в покои, при обеде крепостные играли вокальную и инструментальную музыку, а по выходе из-за стола «зажжена была пред домом, построенным в готическом вкусе, иллюминация с разноцветными огнями и прозрачными надписями и изображениями».

В Черниговской губернии власти особенно хлопотали, чтобы получше и попышнее принять Екатерину. Главную проблему, как всегда, представляло состояние дорог. Один из мостов, по дороге из Глухова на Киев, был вновь сделан на отпущенную сумму «за винную продажу». Как бывало и в последующие времена, приезд высокопоставленных гостей очень способствовал благоустройству регионов, приведению дорог и домов в надлежащее состояние, но ни в одном распоряжении по проезду Екатерины II мы не встречаем каких-либо «самодурских» требований местных чиновников, желающих поразить императрицу ландышами и свежей травой в январе.

Черниговское наместническое правление слишком беспокоилось о том, как принять государыню в местечке Березном и устроить все так, чтобы никакое безобразие не могло броситься ей в глаза. Для этого кузницы, богадельни и винокурни еще в 1784 г. были переведены с тракта в отдаленное место, а полуразвалившаяся колокольня сломана. О таком же благообразии усердно заботились и в Нежине. Там на главной улице, по которой предполагалось высочайшее шествие, было решено снести две лавки купцов Подпружникова и Свешникова, сужавшие проезд.

Торжественно проехав Новгород-Северскую и Черниговскую губернии 29 января 1787 г., императорский кортеж приблизился к древнему Киеву. Когда Екатерина оказалась в 7 верстах от города, в Печерском Успенском монастыре начался благовест в один колокол, к нему присоединились колокола Старокиевского Софийского собора, а затем и всех церквей и монастырей. В город императрица въезжала в специально приготовленной карете, заложенной десятью лошадьми, а за ней верхами следовали придворные чины. Встречали государыню первые лица губернии и города, знатные дворяне, военные чины. Прибывшую на берег Днепра к приготовленному мосту, Екатерину приветствовал вице-адмирал Петр Иванович Пущин с морской командой. В это время началась пушечная пальба с Печерской крепости. В сопровождении хоругви (часть войска со знаменем или стягом) из 100 мещан конных со значками, с литаврами и четырьмя трубачами, предводителей дворянства и сорока конных дворян карета императрицы проехала к триумфальным воротам. Всеобщее ликование захлестнуло город, женщины бросали под карету цветы из корзинок, на воротах играли трубы и литавры, военные и гражданские составляли живой коридор для шествия Екатерины II.

Вечером сад перед дворцом, где остановилась знатная гостья, озарился разноцветной иллюминацией, на сделанном щите в сиянии горело имя Ея императорского величества, под ним «на двух и по обоим оных сторонам на пяти пальмовых древах, в средине каждого изображены из желтого огня вензелевые имена» наследника Павла Петровича и его супруги Марии Федоровны, их детей — внуков государыни Александра, Константина, Александры, Елены и Марии. По сторонам деревьев в полукружии освещены были в одноцветном желтоватом огне пирамиды, сделанные треугольником. А вдали триумфальные ворота, щиты с живописными картинами и весь город сияли приветственными огнями.

Здесь, в Киеве, к свите Екатерины II присоединились новые лица — участники дальнейшей поездки. Это родственники Григория Потемкина: племянницы статс-дама графиня Александра Васильевна Браницкая с супругом польским кавалером графом Браницким, статс-дама графиня Екатерина Васильевна Скавронская, их брат Лейб-кирасирского полка вице-полковник Василий Васильевич Энгельгардт, а также еще несколько вельмож. Великолепные обеды, балы, приемы, беседы, игры в карты и в бильярд в восемь и десять шаров с иностранными министрами — все это составляло дни и вечера Екатерины II в Киеве. Шел Великий пост, и все было организовано скромнее, чем обычно. Императрица каждый день присутствовала на церковных службах и литургиях. 5 февраля в ее честь граф Румянцев устроил в своем доме маскарад, государыня была в своем любимом одеянии — «обыкновенном русском платье» и пробыла в гостях всего несколько часов. 15 февраля, в понедельник, поутру, в 11-м часу Екатерина отправилась в знаменитый Киево-Печерский монастырь и его пещеры, где иеромонах Феофилакт и духовник императрицы протоиерей Иоанн Панфилов объясняли ей имена Божьих угодников, «опочивающих в тех пещерах». Приложившись ко всем святым мощам, российская императрица была помазана миром «из главы мироточивыя» и, получив мощный духовный заряд, покинула это святое для православных христиан место. Был ли среди сопровождающих кавалеров князь Григорий Потемкин, мы не знаем, но в следующие три дня —16, 17 и 18 февраля — мы видим его за карточным столом Екатерины рядом с фаворитом Александром Матвеевичем Дмитриевым-Мамоновым и французским посланником графом Сегюром. Если накануне Потемкин был в Киеве, то вряд ли пропустил посещение святого места, общеизвестна его религиозность и знание церковной истории и жизни. 18 февраля играли в карты и ужинали на 26 кувертах — столько гостей собралось в доме племянницы Потемкина Александры Браницкой, где она с супругом принимала знатную путешественницу.

День проходил за днем, Екатерине нравилось в Киеве, она не спешила с продолжением путешествия, давая возможность Потемкину завершить последние приготовления в своих губерниях, посещала примечательные места, Печерскую крепость, прогуливалась в каретах по разным улицам города, на Подол. Сюда, в Киев, повидаться с императрицей и обсудить важные вопросы взаимоотношения двух государств 7 марта 1787 г. приехал ее давний, некогда горячо любимый друг, польский коронный гетман князь Станислав Понятовский, достигнувший вершин политической карьеры благодаря своей покровительнице. В древний город постепенно собирались все новые и новые иностранные гости. Они должны были стать свидетелями великолепного путешествия Екатерины в южные земли и триумфа ее верного и преданного помощника. 8 марта светлейший князь Григорий Александрович Потемкин устроил обеденный стол в доме архимандрита близ соборной церкви Успения Пресвятыя Богородицы, в котором он остановился в Киеве. Потемкин приветствовал Екатерину у кареты, а в сенях перед покоями встречала гостей и выполняла роль хозяйки дома любимая племянница князя Александра Браницкая. Спустя несколько дней любимица фаворита была пожалована почетным орденом Св. Екатерины, им награждались только придворные дамы. Потемкин был доволен таким вниманием к его семье и вместе с Александрой и ее супругом искренне благодарил Екатерину за монаршие милости, подтверждающие ее благоволение. Во всех своих частых разговорах с императрицей он манил некогда так страстно любившую его женщину в дивный край, рассказывал о прелестях природы, о селениях и заложенных городах, множестве людей прибывающих каждый день на плодородные земли Северного Причерноморья. К ногам своей покровительницы Потемкин был готов положить многотрудные годы забот и стараний, желал получить ее монаршее благословение. Только она сама сможет по достоинству оценить его заслуги перед престолом и Отечеством. Светлейший находил поэтические аллегории, чтобы описать всю прелесть Черного моря, то спокойного, то гневного, красоту Севастопольской бухты, открывающуюся из окон дворца в Инкермане, шум ночного прибоя и лунную дорожку. Наш герой и сам был очарован новыми землями, их природной красотой и многообещающими достоинствами.

Дальнейшее путешествие из Киева Екатерина II так же, как и в Казань, решила продолжать по Днепру, и 17 марта вместе с фрейлинами и всей свитой отправилась к Китаеву монастырю, чтобы осмотреть приготовленные галеры «Днепр», «Десну», «Буг» и другие сопровождающие суда и отдать последние распоряжения. Почти до конца апреля Екатерина и весь двор наслаждались Киевом в ожидании хорошей воды и благоприятной погоды для путешествия. Уже сюда, в Киев, Потемкин привез депутатов от дворянства Таврической области для представления императрице. Один из них, коллежский советник Теми-Ага Симферопольский, произнес на аудиенции краткую приветственную речь на татарском языке и вместе со своими спутниками, дворянским предводителем Абивелием Ага, коллежским асессором Мех Мечети мурзой Агринским, Иосифом Ибрагимом и дворянским секретарем Гуссейн Хаза мурзой Ширинским, был пожалован к руке.

Приближался день отъезда. 21 апреля киевское дворянство по специальным повесткам собралось на великолепный бал в честь императрицы, завершившийся красочным фейерверком. Он продолжался 49 минут, а по окончании перед дворцом и в саду была зажжена иллюминация, засветились огнями триумфальные ворота в разных частях города, щиты с живописными картинами и пирамиды, устроенные около дворца между качелей (утром они были наполнены разными жареными рыбами и калачами, деревянными сосудами с пивом и медом для раздачи народу). Город прощался с государыней и желал, чтобы его запомнили богатым, красочным и прекрасным. Между тем были распределены речные суда для дальнейшего плавания: на галере «Днепр» разместилась сама Екатерина II, «Буг» занял князь Потемкин с племянницами, «Сейм» предназначался для иностранных послов, «Ильма» — для морской и подрядческой провизии, «Ингул» — для императорского гардероба, «Дон» — для кондитера и провизии, «Самара» — кухня для приготовления вечернего кушанья, «Кубань» — кухня для обеденных столов, «Десна» семибаношная — столовая, «Сож» десятибаношная — для гофмаршала Стрекалова, лейб-медика Рожерсона и статс-секретаря Екатерины Храповицкого; всего 21 корабль и мелкие гребные суда должны были доставить императорский двор в южные владения Российской империи.

22 апреля Екатерина под звон всех киевских колоколов и пушечную салютацию покинула город. На исходе двенадцатого часа она и все путешественники на шлюпках переправились на столовую галеру «Десну», а уже только после обеда вместе с верной камер-фрейлиной Анной Степановной Протасовой и фаворитом Александром Дмитриевым-Мамоновым перебралась на «Днепр». В 3 часа дня с императорской галеры был дан пушечный залп, означавший начало похода. Суда подняли якоря, двинулись в путь; вдруг со всех городских пушек началась пальба, город заполонил колокольный звон, стоявшие на берегу и близко на плотах мещане и ремесленники сделали из ружей «беглым огнем троекратную пальбу», еще очень долго от заполненных народом берегов неслось эхо возгласов «ура!», «виват, Екатерина!».

Киев и его жители попрощались с государыней, она вступила на путь в новые земли, где ее ждали прекрасные селения и города, дома и дворцы, сады и парки, созданные гением Потемкина, населенные его волей бескрайние и богатые земли; ее ждала сказка наяву, принятая многими критиками за пресловутые «потемкинские деревни». Ненадолго императорская эскадра остановилась напротив польского местечка Канев, откуда на «Днепр» прибыл польский король Станислав Август, его с должным почтением представил Екатерине Григорий Потемкин. После приема на польского короля был возложен российский орден Св. апостола Андрея Первозванного и звезда, усыпанная бриллиантами.

Вечером в Каневе на горе специально для услаждения взора российской императрицы был сделан обелиск с вензелевым именем Екатерины, и он, и гора до самого берега Днепра осветились разными огнями. Ко всей приятности после пушечной пальбы на горе зажгли фейерверк.

Неспешное плавание по Днепру проходило в обычных придворных заботах, наблюдениях за польскими берегами на другой стороне реки, мимо которых проходили корабли. Спустя несколько дней, 29 апреля, суда достигли местечка Крылова на границе Екатеринославского наместничества и Польши. Здесь государыню встречали правитель наместничества Иван Максимович Синельников, один из ближайших сподвижников Потемкина во всех преобразованиях, и его подчиненные. На следующий день Кременчуг принимал Екатерину опять множеством людей, пушечной пальбой, колоколами и триумфальными воротами.

Кульминацией путешествия, финальным аккордом стало пребывание Екатерины в землях, подвластных Потемкину. Предчувствуя незабываемые впечатления от посещения Крыма, императрица писала к принцу де-Линю, приглашая его в поездку: «Потом я повезу своих спутников в страну, которую, говорят, обитала некогда Ифигения. Одно название этой страны оживляет воображение; самые разнообразные измышления распускаются по поводу моего пребывания там».

«Церемониал встречи» коронованной гостьи был составлен Синельниковым и в обязательном порядке поднесен на апробацию Потемкину, контролировавшему все мельчайшие нюансы в организации торжественного приема. Правитель наместничества предписывал собрать у пристани всех местных чиновников во главе с вице-губернатором, дамам расположиться в галереях около триумфальных ворот, а многочисленных жителей распределить по берегу Днепра по обеим сторонам пристани. Музыка и хор должны будут заиграть, когда Екатерина въедет в триумфальные ворота, а затем жители, расположенные между армейскими полками, станут бросать под колеса кареты Потемкина, которую займет императрица, живые цветы.

Отсюда начинаются земли, подвластные Потемкину, здесь он распоряжается церемониалом, и вот уже первое новшество в путешествии: в доме главнокомандующего, во дворце Потемкина, в большой тронной зале, в честь государыни организован концерт из 186 певцов и музыкантов, принадлежавших князю. Обеденные столы для Екатерины, ее свиты, государевых чиновников и знатного дворянства в Кременчуге сервировались специально изготовленными для каждого наместничества серебряными сервизами (отдельные предметы из них и поныне можно увидеть в музеях). Музыка и хор певчих, что очень любил Потемкин, сопровождали обеды и ужины.

Как и везде город, сад перед дворцом и близлежащие дома вечером озарила иллюминация, а официальные летописцы шествия Екатерины II записали в «Камер-фурьерском журнале»: «обрадованные жители города пришествием Ея величества изъявляли друг ко другу наичувствительнейшую радость, сопровождая оную как в обиталище своем, так и вне оного, в разных местах города различными забавами и гуляньем близ дома» государыни, но с соблюдением надлежащего порядка. Екатерина была довольна увиденным, разница между Киевом и Кременчугом бросалась в глаза. Французский дипломат Сегюр, отмечая успехи административной деятельности князя, заметил, что Екатерина сказала Потемкину: «До самого Киева я могла думать, что механизм администрации в моей империи испорчен: здесь же я нахожу, что он действует с полною силою». Заметила императрица и три новых легкоконных полка, существование которых неоднократно ставили под сомнение злопыхатели и критики Потемкина. В нескольких письмах к оставшимся в столице крупным чиновникам, ставшими рупором ее впечатлений от нового края, Екатерина восхищается конницей. Она «такова, как, может быть, еще никогда подобной не бывало», «про которых покойный Панин и многия иныя старушенки говорили, что они только на бумаге… я видела своими глазами, что те полки не карточные, но в самом деле прекрасные».

Во всем Екатерина способствовала Потемкину, поддерживала почти все его начинания по управлению и освоению Северного Причерноморья, но даже при всей своей «очарованности» светлейшим вряд ли эта опытная и сильная женщина в угоду ему закрывала глаза на явные недостатки в исполнении правительственной политики на местах. Наверно, она оценивала деятельность и достижения Потемкина как реальный правитель, учитывая ограниченное время и различные объективные обстоятельства. Много не было сделано, немало осталось только на бумаге, но и победы неоспоримы. Кременчуг понравился Екатерине, и она сразу пишет своему постоянному корреспонденту во Франции — барону Гримму, что город «прелестнейшая местность, какую мне случалось видеть, здесь все приятно». В письмах к русским адресатам она была более словоохотливой, в подробностях рассказывала о своих впечатлениях, чтобы к ее возвращению мнение при дворе изменилось в пользу светлейшего, и недоброжелатели поняли: она довольна увиденным, их критика необоснованна. «Чтобы видеть, что я не попусту имею доверенность к способностям фельдмаршала князя Потемкина, — пишет Екатерина в столицу, — надлежит приехать в его губернии, где все части устроены как возможно лучше и порядочнее; войска, которые здесь таковы, что даже чужестранные оные хвалят неложно; города строятся; недоимок нет». Сравнение Екатеринославского наместничества с увиденными прежде тремя малороссийскими губерниями, даже при всей пышности приема, было не в пользу графа П.А. Румянцева, «оттого что ничему не давано движения, недоимки простираются до миллиона, города мерзкие и ничто не делается». Возможно, это преувеличение, призванное отразить субъективное мнение Екатерины, но контраст между «старыми» и «новыми», бурлящими жизнью, губерниями бросился в глаза императрице. По ее словам, «с тех пор, как мы въехали в Екатеринославское наместничество воздух, и все вещи, и люди переменили вид, и все кажется живее».

4 мая путешественниками было получено известие о вступлении в российские границы «знаменитого путешественника» императора Священной Римской империи Иосифа II, путешествующего под именем графа Фалькенштейна. Встреча двух коронованных особ состоялась 7 мая на берегу Днепра, не доезжая трех верст до местечка Новые Кайдаки. Екатерина сама в письме к своему постоянному корреспонденту описала странное и комичное положение, в котором они оказались: «Он (Иосиф) рассчитывал обедать у меня, я же рассчитывала найти обед у фельдмаршала князя Потемкина, а сей последний вздумал поститься, чтобы выиграть время и приготовить закладку нового города. Мы нашли (в Кайдаках) князя Потемкина, только что возвратившегося из своей поездки, и обеда не оказалось». Но так как нужда делает людей изобретательными, то знатным вельможам пришлось взять на себя роль прислуги: «князь Потемкин затеял сам пойти в повара, принц Нассау — в поваренки, генерал Браницкий — в пирожники, — и вот их величествам никогда еще с самого дня их коронации не случалось иметь столь блистательной прислуги и столь плохого обеда». Приехав в Кайдаки около трех часов дня, Екатерина, граф Фалькенштейн и все сопровождающие все-таки получили обед на 13 кувертах — по числу присутствовавших за столом. За столом, наверное, долго смеялись собравшиеся, вспоминая недавнее приключение и критически оценивая способности Потемкина в кулинарии, признавая все остальные его достоинства.

Отъехав на 8 верст из Кайдак, 9 мая путешественники стали очевидцами закладки храма в Екатеринославе. В походной церкви — шатре, раскинутом на лугу, отслужили литургию, а затем все пешком добрались до назначенного места. По совершению водоосвящения с молебенным пением в присутствии императоров двух обширных европейских империй был заложен камень в основание церкви во имя Преображения Господня. Потемкин подал Екатерине особую плиту, она положила ее в основание, а Иосиф II добавил кирпич и известь. Это была та самая церковь, задуманная светлейшим в его грандиозном и фантастическом плане построения Екатеринослава наподобие храма Св. Петра в Риме, только он мечтал сделать ее «на аршинчик длиннее». С иронией отнеслись иностранные свидетели не только к возможности возвести такое здание на пустынных землях, но и вообще к идее устроить губернский город из немногочисленных в то время построек. Действительно, вскоре после закладки храма его строительство приостановилось, и уже только после смерти Потемкина на этом месте была сооружена более скромная церковь.

Что же увидели в Новороссии Екатерина II и ее великолепная свита? Что им показал Потемкин? Для них было приготовлено невиданное по разнообразию и пышности зрелище. Французский посланник Л.-Ф. Сегюр, находившийся в свите, писал: «Потемкин всегда старался преодолевать препятствия, разнообразить величественные картины, представлявшиеся взору императрицы, и оживлять даже пустыню…» Само собой разумеется, что многие развлечения, задуманные Потемкиным, носили отпечаток его своеобразного характера. Они дают интересный материал для истории придворного быта России XVIII в. Несомненно, большая часть задуманной Потемкиным феерии имела чисто развлекательные цели. Конечно, на это ушла уйма казенных денег, миллионы и миллионы, которым можно и должно было найти лучшее, полезное применение. В этом отношении, пожалуй, прав был граф де Людольф, заметивший, что «для разорения России надобно не особенно много таких путешествий и таких расходов».

Но вот что важно: Потемкин действительно декорировал города и селения, но никогда не скрывал, что это декорации. Сохранились десятки описаний путешествия по Новороссии и Тавриде. Ни в одном из них, сделанных по горячим следам событий, нет и намека на «потемкинские деревни», хотя о декорировании упоминается неоднократно. Вот характерный пример из записок того же графа Сегюра: «Города, деревни, усадьбы, а иногда просто хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами». Важно и другое: потемкинская феерия была так блестяща, так разнообразна и непрерывна, что не всякий наблюдатель был в состоянии отличить развлечения от идей — в высшей степени серьезных, поистине государственного масштаба.

По дороге в Херсон Екатерина проезжала и с интересом осматривала слободы Хортицы, Грушовку, многие большие и малые селения. В городе Никополе Потемкин представил ей «в довольном числе поселянников», родом из Польши. На вопрос «о благосостоянии их сообщества в рассуждении поселения в сих местах» они через старосту ответили краткой речью, «изъявляющей надежду свою на власть всевышнего Бога и упование на монаршую Ея величества милость». И светлейший, и императрица остались довольны. Екатерине нравились новые приобретения Российской империи, она разделяла оптимизм князя о большом потенциале нового края и его будущем. Приближаясь к Херсону, императрица с удовольствием писала П.Д. Еропкину: «Хорошо видеть сии места своими глазами; здесь все делается и успевает… польза окажется со временем… здешние жители все без изъятия имеют вид свежий и здоровее, нежели киевские, и кажутся работящее и живее. Все эти примечания и рассуждения пишу к вам нарочно, дабы вы, знав оныя, могли кстати и ко времени употребить сущую истину к опровержению предубеждений, сильно действующих иногда в умах людских. Все вышеописанное оспаривать может лишь слабость, либо страсть или неведение». Всей своей корреспонденцией во время путешествия Екатерина готовила общественное мнение к тому, что слухи о грандиозных и бессмысленных тратах Потемкина — наветы недовольных, что в новых землях все благополучно, и только благодаря многотрудным стараниям ее верного друга и помощника Потемкина юг России превращается в плодороднейший край. И главное, милость ее и доверенность к светлейшему князю неизменны, никакие интриги и наговоры не могут поколебать ее мнение и отношение к Потемкину.

Херсон поразил всех путешествующих. 12 мая 1787 г. у триумфальных ворот Екатерину встречали купечество и мещанство с хлебом и солью, при въезде в крепость — генералитет и высшие армейские чины, пехотные полки «отдавали честь при преклонении знамен с барабанным боем и музыкой». Молодой город (двор и иностранные дипломаты провели в нем около трех недель) не уступал в пышности приема остальным. «Я могу сказать, — писала она из Херсона, — что мои намерения в сем крае приведены до такой степени, что нельзя оных оставить без достодолжной хвалы; усердное попечение везде видно, и люди к тому избраны способные».

Облик города и крепость удивили даже иностранцев, бывших в свите императрицы. Еще осенью 1786 г. в Херсон приехал венесуэлец Франсиско де Миранда, его отзывы об увиденном не всегда в пользу поступков Потемкина, но вещи несомненные этот опытный и проницательный человек сумел разглядеть. Осмотрев крепость, он записал в своем дневнике обо всех ее фортификационных достоинствах, заметив только, что линии обороны слишком короткие, отчего и расстояние между бастионами невелико. «Качество строительных материалов, — продолжает внимательный путешественник, — особенно кирпича, показалось мне неважным. Корсаков рассчитывает за два года полностью завершить строительство, начатое около двух лет назад». Дом Потемкина в Херсоне, предназначенный для пребывания императрицы в городе, произвел на Миранду плохое впечатление. Он отметил, что внешний вид оставляет желать лучшего, а причиной тому, по мнению иностранца, то, что князь имеет обыкновение не платить работающим на него мастеровым, а потому все они стараются его избегать. «Зал в том же доме, предназначенный для аудиенции императрицы, когда она пребудет в город, — по словам венесуэльца, — великолепен, хотя безвкусен и пропорции не соблюдены». Особо поразил Миранду арсенал: «Принимая во внимание, что он существует совсем недавно, поразительно, сколько кораблей тут построено и можно было бы построить еще, если бы не небрежение прежних должностных лиц». Критически оценил состояние Херсона и построенные корабли император Иосиф II, осмотрев фортификационные работы, нашел, что многого еще не сделано, а корабли — непрочны и построены из сырого леса. Он ездил осматривать укрепления и в других городах. 6 июня 1787 г., когда Екатерина уже на обратном пути остановилась в Кременчуге, племянник Потемкина генерал-поручик Александр Николаевич Самойлов рапортовал из Херсона князю Г.А. Потемкину:

«Его величество император римской сего числа по утро в четыре часа изволил отправиться в путь свои на Ольвиополь. В бытность его здесь ездил он в Кинбурн, по приезде в Збруевск, вышед из коляски, был в тамошней церкви, потом в квартире начальника господина генерал-майора и кавалера фон Река, спрашивал, здоровое ли там место и много ли бывает больных, на что ответствовано, что больных очень мало, на что сказал — работы нет. Господин же Рек объявил, что работа хотя и есть, но здесь здоровое место. По прибытии ж в Кинбурн осматривал замок, но наружнаго укрепления не осматривал, потом ездил на шлюпке к турецким судам, где довольно осматривал оные, о сем последнем по возвращении сюда, сам он мне сказывать изволил».

Венесуэльца Франсиско де Миранда поражали многие вещи в России. 31 декабря 1786 г. он впервые увидел Потемкина. Путешественника беспрепятственно пропустили в дом князя и проводили в кабинет. Светлейший чрезвычайно предупредительно поднялся навстречу и пригласил гостя за свой стол. За чаем, собственноручно приготовленным Потемкиным, князь расспрашивал Миранду об Испанской Америке и его родине, много говорил на политические темы, о характере испанского народа. Вдруг вошла графиня Сивере, Потемкин поцеловал ее и усадил за стол. Иностранный гость вспомнил так поразившие его рассказы об этой женщине. Вечером путешественник записал в своем дневнике: «Это — шлюха (хотя происходит из добропорядочной семьи), проживавшая в таком качестве в Петербурге, а потом перебравшаяся в Кременчуг, где ее никто не навещал. Теперь ей удалось снискать расположение князя, она повсюду его сопровождает, и все наперебой заискивают перед ней… Он сожительствует с ней без всякого стеснения». Еще не раз Миранда оказывался за столом князя, где сам Потемкин раскладывал по тарелкам запеканку и фрикасе, а мадам Сивере разливала чай.

Немецкий врач Дримпельман — очевидец спуска кораблей в Херсоне, ставшего началом торжеств и празднеств в честь коронованных гостей, — был поражен внешним оформлением события. Для того чтобы жители Херсона и окрестностей могли принять участие в зрелище, через Днепр были построены три плавучих моста с перилами, снабженные для защиты от солнца и дождя крышей, покрытой зеленой клеенкой. Средний помост, предназначенный для Екатерины, Иосифа II и знатных особ, отличался великолепными и с большим вкусом подобранными украшениями. В конце помоста стояло кресло под балдахином из голубого бархата, богато украшенное кистями и бахромой. В назначенный день, 15 мая, ясное и безоблачное небо обещало хорошее зрелище собравшимся нескольким тысячам зрителей. От императорского дворца — дома Потемкина, до верфи, находившейся в полуверсте, путь был выровнен и покрыт зеленым сукном с фабрик Потемкина на две сажени в ширину. С обеих сторон располагались офицеры и чиновники в разнообразных мундирах, особо привлекавших взоры зрителей. На месте спуска кораблей соорудили высокие подмостки с галереей, где разместились музыканты.

В час пополудни Екатерина в сопровождении императора Иосифа II и придворных отправилась из дворца. Она, по замечанию немецкого врача, «явилась запросто, в сером суконном капоте с черной атласной шапочкой на голове. Граф (Фалькенштейн. — Н.Б.) также одет был в простом фраке. Князь Потемкин, напротив, блистал в богато вышитом золотом мундире со всеми своими орденами». Это он был триумфатор и герой дня, но позволим себе поймать на слове или, может быть, просто указать на неточность иностранного очевидца. В официальном «Камер-фурьерском журнале» зафиксировано, что Екатерина была одета в «морской флотский мундир». При приближении государыни пушечным выстрелом был дан сигнал к спуску кораблей, раздалась музыка, а с валов крепости — гром пушек. Военный 70-пушечный корабль «Иосиф» сначала торжественно тихо, а потом все быстрее и быстрее двинулся со специального возвышения и сошел в Днепр. Вскоре за первым последовал другой 70-пушечный корабль «Владимир», затем 50-пушечный фрегат «Александра». Всё возрастающие крики толпы, гром пушек и музыка придавали зрелищу невиданные величественность и торжественность. Довольная Екатерина щедро наградила старших и младших строителей кораблей и многих других участников праздника золотыми часами и табакерками, проехала на катере мимо спущенных на воду кораблей, убедившись вблизи в их мощи и крепости, а потом в фаэтоне вернулась во дворец.

Наибольшую благодарность заслужил Потемкин: весь мир в лице высоких представителей иностранных держав смог убедиться в возрастающей мощи Российской империи. Английский дипломат Фиц-Герберт писал в своих депешах, что «императрица чрезвычайно довольна положением этих губерний, благосостояние которых действительно удивительно, ибо не далее как несколько лет тому назад здесь была совершенная пустыня». С особым чувством вглядывалась Екатерина в Потемкина за обеденным столом, сервированным вместо пирамид моделями кораблей и судов. Внимательная женщина примечала в милом друге следы усталости и забот, долгих раздумий над бумагами и, чего греха таить, честно признавалась она себе, пышных застолий и кутежей. Но Екатерина чувствовала, что в душе он все тот же сообразительный университетский юноша, пылкий конногвардеец, опытный генерал и, наконец, ее милый любимый «Гяур, москов, казак». «Нет, — думала про себя императрица, — все было правильно. Без этого человека империя многого бы не приобрела, его сил хватит еще на долгие годы, но и я скучаю, когда нет светлейшего рядом. Все становится проще и спокойнее вместе с ним, он придает мне силы и решительности в поступках». Потемкин упивался своим триумфом, с торжеством поглядывая на дипломатов и знатных вельмож, особенно на тех, кто критиковал его поступки и решения. Теперь все умолкнут, и не придется тратить время и силы на столь утомительные придворные интриги.

В послании к барону Гримму Екатерина подробно писала о пребывании в Херсоне, не уставая перечислять заслуги своего любимого фаворита: «Словом, благодаря попечениям князя Потемкина этот город и этот край, где при заключении мира не было ни одной хижины, сделались цветущим городом и краем, и их процветание будет возрастать из года в год». Критики князя видели лишь внешнюю сторону событий, пышные торжества и наряженных людей, прибранные улицы и дома, триумфальные ворота и иллюминацию. Но о каждодневных заботах Потемкина по заселению края, строительству городов, устройству деревень, разведении скота, обработке земли, устройству фабрик, заводов, парков, лесов и садов — словом, обо всем том, чем наполнены многочисленные его доношения, письма, предложения Екатерине, кроме нее, знали лишь единицы. Только мы с вами, пролистывая сотни архивных дел, можем найти истину между бросающимися в глаза великолепием и пышностью оформления путешествия Екатерины по Новороссии и Крыму и действительно сотворенным Потемкиным.

Не только мемуары свидетельствуют о состоянии края, когда его посетила императрица. В ее свите находился сенатор граф А.П. Шувалов, которому вместе с сенатором С.Ф. Стрекаловым было поручено по пути следования проводить ревизию там, где это позволяли условия путешествия, губернского управления и знакомиться с положением административного устройства. По сути, это была сенатская ревизия, начало ей положил Петр I, a за основу были взяты пункты «Записки сведениям, потребным для Ея императорскаго величества относительно управления губерний», составленные графом А.А. Безбородко для сенатской ревизии А.Р. Воронцова и А.А. Нарышкина по 11 губерниям России, включая Саратовскую и Астраханскую.

Результатом деятельности Шувалова и Стрекалова стал рапорт на имя императрицы о состоянии Екатеринославской губернии. Сенаторы в ходе ревизии «усмотрели знаменитые успехи трудов и устройства по сей вновь составленной губернии», отметили число жителей, урожай зерновых, доходы. По их сведениям, Екатеринославское наместничество, кроме положенного числа рекрут, содержит 12 полков, «ни требуя ниоткуда рекрут, а довольствуясь единственно воинскими своими поселянами». При ревизии Шувалов и Стрекалов осмотрели все присутственные места наместничества, располагавшиеся в Кременчуге: губернское правление, три палаты, суды средние и нижние, совестный суд, приказ общественного призрения и «удостоверились лично о пристойном содержании колодников и везде обрели возможную исправность, точность в отправлении дел». Все дела в учреждениях решались быстро, а если некоторые и задерживались, то по уважительным причинам, зафиксированным в рапорте. «Итого во всех вышеописанных местах, — пишут сенаторы в заключении, — решено дел 7579, сверх того в губернском правлении изходящих номеров состояло 86 198, в казенной палате — 20 386, всего состоит решенных дел и изходящих 114 163».

«Внутренний порядок» присутственных мест и «обряд» течению дел охарактеризован сенаторами как находящийся в соответствии с высочайшими предписаниями. «Вообще в осмотренных нами присутствиях, — добавляют ревизоры, — приметили мы должное тщание и точное исполнение во всем, относящемся до управления губернии; каждый по званию своему являет старание о учинении себя достойным монаршаго Вашего величества благоволения». Сенаторы официально зафиксировали «цветущее» состояние края под руководством Потемкина и эффективность системы управления, устроенной князем.

После пятидневного пребывания в Херсоне путешественники отправились в Крым через Кизикерман и Перекоп. Готовя этот путь, Потемкин предписывал «дорогу от Кизикермана до Перекопа сделать богатою рукою, чтобы не уступала римским, я назову ее: Екатерининский путь». Проехав Бериславль, Екатерина переправилась 18 мая 1787 г. через Днепр. На другом берегу начиналась Таврическая область. И здесь сразу же императорский кортеж был встречен таврическим правителем Василием Каховским, директором экономии Карлом Таблицей и эффектным зрелищем: карету государыни окружили конные трухменцы, киргизцы и ногайцы, обитающие в Днепровском и Мелитопольском уездах под предводительством Мамутбея. В их сопровождении путешественники проследовали через Черную Долину до вершины Каланчак, где их встретили теперь уже 3500 конных донских казаков во главе с войсковым атаманом Алексеем Ивановичем Иловайским. Во все время поездки до станции ночлега у Каменного моста Екатерина могла любоваться из окна своей шестиместной кареты «похвальным проворством» казаков, они демонстрировали «казачьи разъезды и разные воинские движения, им свойственные», а по прибытии к месту назначения «изображен был всеми казаками сильный удар на неприятеля».

Пересечение границы Таврической области навело иностранных свидетелей на мысль о том, что благодаря Потемкину государыня-победительница имела приятную возможность торжественно вступить в Крым и «занять престол татарских ханов, предки которых не раз заставляли русских князей являться с поклонами к высокомерным предводителям Золотой орды».

Императрица не уставала восхищаться селениями, их необычными названиями, прелестной весенней крымской природой. Все новые и новые диковинки располагал по ходу движения шествия Григорий Потемкин, поражая свою благодетельницу и ее сопровождавших. 19 мая в Айдары Екатерине были представлены таврические татарские чиновники, тщательно отобранные наместником в штат края, а вечером статс-дамы, придворные кавалеры и чужестранные министры во главе с Потемкиным «имели вечернее кушанье в раскинутой между ставками калмыцкой юрте». На следующей станции императрицу ждали новые представители ее многочисленных подданных — при Альма-Кермене с правой стороны дороги стояли хоругви из 26 лучших мурз, бывших некогда бешлеями, во главе с полковником Иваном Горичем, с татарскими конными дивизионами, составленными из 1500 вольно вступивших в службу татар. Пропустив фаэтон, в который пересела Екатерина, и отдав честь с преклонением знамен, татарские всадники разделились по сторонам экипажа и сопровождали императрицу до дворца в Бахчисарае. Во время всего шествия по Тавриде Екатерина повелела охранять ее татарам, и этот, по мнению дипломата Сегюра, неожиданный опыт доверчивости удался, как всякий отважный подвиг. Французский посланник пересказал в своих мемуарах беседу с принцем де Линь. Тот, смеясь, предположил, что двенадцать тысяч татар (а ими во время путешествия был окружен императорский кортеж) могли бы беспрепятственно захватить августейшую государыню и могущественного римского императора, посадить их на корабли и доставить в Константинополь, «к великому удовольствию его величества Абдул-Хамида, владыки и повелителя правоверных». К счастью, добавляет Сегюр, эта мысль не пришла на ум сынам Магомета.

Преображенный Потемкиным древний город — столица крымских ханов Бахчисарай — встречал новую правительницу. Из-за расположения его на покатостях окрестных гор въезд в город не был безопасен, и, спускаясь по чрезвычайно крутому спуску между скал, карета государыни едва не упала на бок и не разбилась. Главная улица «со въезда самая прямая», благодаря распоряжениям светлейшего, вела ко дворцу, по обеим сторонам ее стояли приветствующие государыню ремесленники, мелочные, богатые купцы, каждый у своей лавки. На пути шествия Екатерину встретило мусульманское духовенство во главе с первым муфтием ханской мечети Мусалавом-Ефенди, а близ дворца — греческий священник с хлебом и солью. Как и в Казани, Екатерина была поражена многообразием наций и народов, пришедших в подданство Российской империи. Она задумалась, сколько терпения нужно было, чтобы местная знать поверила в расположение российских властей и решилась прибегнуть под ее державу, сколько трудов приложил любезный друг Потемкин к тому, чтобы присоединение прошло мирно, жители приняли новую власть, многочисленные народы, жившие здесь издавна и приехавшие по призыву из разных стран, стали вместе строить, заниматься ремеслами, земледелием, торговать, участвовать в управлении — словом, отдавать свои таланты и силы на общее дело.

Вечером в Бахчисарае приветственной иллюминацией озарились все мечети и жилое строение, «расположенное косогором». В главной мечети, где были похоронены ханы и члены их семей, муфтий с дервишами совершил торжественное богослужение.

Очарование архитектурно малопривлекательному Бахчисараю придавали его древность и былое величие столицы могущественного Крымского ханства, жители которого не раз наведывались в пределы России с опустошительными набегами. Город поразил путешественников своим непривычным восточным видом. Сегюр записал свои первые впечатления: из-за того, что русское правительство не препятствовало мусульманам торговать и отправлять свое богослужение, они сохранили свои прежние обычаи; «мы как будто находились в каком-нибудь турецком или персидском городе, с тою только разницей, что мы могли свободно осматривать его, не подвергаясь притеснениям, каким христиане подвергаются на востоке». Российская императрица и император Иосиф II заняли бывшие ханские покои в одноэтажном дворце, построенном по образцу константинопольского сераля на берегу реки. Он был окружен садом, разделенным на четыре части. Густые ветви розовых, лавровых, жасминных, гранатовых и померанцевых деревьев, бывших в самой яркой поре цветения, закрывали окна своей зеленью и наполняли комнаты благоухающим сладким восточным ароматом.

Стены дворца еще помнили былых владельцев, шепот и стенание наложниц гарема. Спустя годы здесь оказался великий Пушкин, уловив своим поэтическим слухом то, что, может быть, чувствовали Екатерина и Потемкин в Бахчисарайском дворце:

Увлеченная легендой о Бахчисарайском фонтане слез, Екатерина устроила нечто подобное в одном из залов Зимнего дворца, и здесь же было отведено место для диковинного подарка Потемкина — великолепного механического павлина, посмотреть на который до сих пор собирается множество любопытных. Согласно древней легенде о Бахчисарайском фонтане, хан был очарован новой наложницей гарема — польской красавицей княжной Марией, но она не ответила могущественному Гирею взаимностью. Княжна умерла, а в «память горестной Марии» в углу дворца был сооружен фонтан слез, вслед за вельможами золотого века он поразил своей историей и Пушкина:

Со времен Екатерины Великой и Потемкина русские всем сердцем полюбили удивительный мир Крыма, его природу и древности. Члены императорской семьи, родовитое дворянство, литераторы и художники, простые люди — каждый черпал свое вдохновение на этой древней земле, находил здесь свой любимый уголок. Императрица провела в Бахчисарае только пять дней, но граф Сегюр заметил, что удовольствие свое от происходящего она не скрывала, оно «выражалось во всех чертах лица ее: она наслаждалась гордостью государыни, женщины и христианки при мысли, что заняла трон ханов, которые некогда были владыками России и еще незадолго до своей гибели вторгались в русские области, препятствовали торговле, опустошали вновь завоеванные земли и мешали утверждению русской власти в этих краях».

Из Бахчисарая путь Екатерины II лежал к Черному морю. 22 мая 1787 г. императорское шествие достигло Инкермана.

Кульминацией путешествия, главным «чудом» была демонстрация молодого Черноморского флота на Севастопольском рейде. Во дворце, построенном в пригороде Севастополя Инкермане, Потемкин дал великолепный обед на 51 персону. В разгар празднества был отдернут массивный занавес, скрывавший большой балкон, обращенный к заливу. Взору присутствовавших открылась необыкновенная по зрелищности картина. Между двумя рядами татарских всадников зрители увидели залив верст на двенадцать вдаль и на четыре в ширину. Посреди залива, напротив царской столовой, выстроился в боевом порядке грозный флот, построенный, полностью снаряженный стараниями Потемкина всего за два года. На корабле «Слава Екатерины» был поднят кайзер-флаг, государыню приветствовали залпом из пушек по пятнадцать выстрелов с каждого судна. Иностранным дипломатам почудилось, что грохот их «возвещал Понту Эвксинскому о присутствии его владычицы и о том, что не более как через тридцать часов флаги ее кораблей могут развеваться в виду Константинополя, а знамена ее армии — водрузиться на стенах его».

После знаменательного обеда Екатерина в сопровождении императора Иосифа II, дипломатов и придворных вельмож на шлюпках отправилась «по заливу к городу Севастополю». При приближении к флоту на катере императрицы был поднят штандарт, и тогда все корабли, фрегаты и другие суда, спустя свои флаги, салютовали из всех пушек. Матросы, стоящие по реям, вантам и борту, неистово громко и многократно кричали «ура! ура! матушке Екатерине!». Когда катер с государыней поравнялся с флагманским кораблем, то каждое судно сделало 31 выстрел, заглушая восторженные крики матросов. Существование боеспособного Черноморского флота даже самые непримиримые противники и критики князя не могли подвергнуть сомнению, ведь нельзя же всерьез говорить о том, что нарисованные корабли столь оглушительно стреляют и живо маневрируют. Вид флота из 27 военных судов и 8 транспортов убедил всех, включая иностранных очевидцев, в возможности России удержать приобретенные земли. Сегюр заметил Екатерине, что своими достижениями она загладила воспоминания о неудачном Прутском походе Петра I, запорожских «разбойников» превратила в полезных подданных и подчинила татар, прежних поработителей России. «Наконец основанием Севастополя, — заключил французский дипломат, — вы довершили на юге то, что Петр начал на севере». Она благосклонно приняла восторги Сегюра и уточнила, что, не будь у нее такого соратника, как Потемкин, вряд ли бы достижения были столь значительными и успешными.

Екатерина, уверившись в грандиозных достижениях своего любимца, писала с восхищением барону Гримму из Севастополя: «Здесь, где тому назад три года ничего не было, я нашла довольно красивый город и флотилию довольно живую и бойкую на вид; гавань, якорная стоянка и пристань хороши от природы, и надо отдать справедливость князю Потемкину, что он во всем этом обнаружил величайшую деятельность и прозорливость». Действительно, внимательно следя по донесениям Потемкина за ходом строительства Севастополя, только Екатерина по достоинству могла оценить труды князя, его заботы и результаты кропотливой ежедневной работы. За свои заслуги Потемкин получил из рук императрицы ценный дар. 11 мая в Севастополь прибыл поверенный в делах на Мальте капитан 1-го ранга Таро от гроссмейстера Мальтийского ордена. Тот прислал в знак победоносного приобретения Тавриды «пальмовую ветвь, с кустом цветов трофеями украшенным». Эту ветвь Екатерина II изволила отдать его светлости Григорию Александровичу Потемкину, своему любимцу, «яко основателю Севастопольской гавани», а он, в свою очередь, отправил подарок на флагманский корабль «Слава Екатерины».

На следующий день, 23 мая, гости города стали свидетелями военно-морских маневров: было проведено показательное «бомбардирование» с бомбардирского корабля «Страшный» специального «городка», устроенного против рейда на северном берегу в трехстах саженях. Екатерина и многочисленные сопровождающие сначала на шлюпках осмотрели самые примечательные корабли «Слава Екатерины», 40-пушечный фрегат «Легкой» и 50-пушечный «Святой Андрей», привлекший особое внимание императора Иосифа II. Затем уже из дворца императрица наблюдала за действиями бомбардирского корабля. С пятого выстрела «городок» был зажжен. Поистине Севастополь стал триумфом Потемкина, но успокаиваться ему было еще рано. Императорское шествие продолжалось, и следовало позаботиться о том, чтобы впечатления государыни от вверенного ему края не только не ослабли, а, наоборот, укрепились и усилились. И конечно, он не уставал стараться в своих затеях, а благодатный крымский край помогал ему своей необыкновенно красивой природой.

Сохранилось романтическое предание об одной из диковинок, придуманной князем для своей государыни, но, к сожалению, официальные источники ничего не говорят о событии, случившемся в мае 1787 г. неподалеку от пригорода Севастополя — Балаклавы. Здесь поселились в большом количестве греки, бежавшие от турецкого гнета. Перед поездкой в Крым в одном из разговоров Потемкин стал восхвалять храбрость греков и даже жен их. Смеясь, Екатерина спросила: чем он может доказать свои слова? И светлейший пообещал ей предоставить свидетельство своего мнения. Дав такое обещание, Потемкин еще из Петербурга послал в марте 1787 г. повеление подполковнику Балаклавского греческого полка Чапони непременно устроить амазонскую роту из вооруженных женщин. Делать было нечего — надо выполнять приказ светлейшего. Жена старшего ротного капитана Сарданова Елена стала капитаном амазонской роты, а под ее начальством собралось сто дам, жен греческих военных. Был придуман наряд для новых амазонок, конечно, более скромный, чем у их легендарных предшественниц. Он состоял из юбки малинового бархата, обшитой золотым галуном и золотой бахромой, курточки зеленого бархата, также обшитой золотым галуном. Одеяние добавлял тюрбан на голову из белой дымки, вышитый золотом и блестками, с белыми страусовыми перьями. Вооружение амазонок состояло из одного ружья и трех патронов пороху.

Для встречи императрицы недалеко от Балаклавы была устроена аллея на четыре версты из лавровых деревьев, усеянная лимонами и апельсинами. Посредине дорогу покрыли лавровыми ветвями, а в конце расположили палатку, где на столе было приготовлено Евангелие, крест, хлеб и соль.

Император Иосиф II выехал вперед из императорского кортежа, желая осмотреть Балаклаву, и первый обнаружил амазонскую роту. Подъехав к начальнице Елене Сардановой, именитый путешественник не удержался и от восхищения поцеловал ее в губы. Увидев это, амазонская рота взбунтовалась, но прекрасная Елена успокоила всех, сказав, что император не отнял у нее губ и не оставил своих. Вскоре прибыла императрица. Потемкин просил ее позволения стрелять амазонской роте, чтобы доказать храбрость греческих женщин, но Екатерина уже все и так поняла. Подозвав через переводчика Гаврено Елену Сарданову, государыня подала ей руку из кареты, поцеловала в лоб и, потрепав по плечу, сказала: «Поздравляю вас, амазонский капитан, ваша рота исправна. Я ею очень довольна». Потемкин торжествовал: он исполнил данное своей покровительнице слово. Из Симферополя Екатерина прислала Елене монаршее благоволение и бриллиантовый перстень в 1800 руб., а прочим амазонкам — денежное вознаграждение.

Из Севастополя Екатерина поехала прекрасной Байдарской долиной, часть которой принадлежала светлейшему. Каждый шаг здесь являл зрению различные виды, составленные из живых картин, в приятном смешении гор, обиталищ, плодоносящих деревьев и неподражаемых неровностей местоположения с речными «водоскатами». Художники, состоящие в штате Потемкина, искусно использовали все выгоды, представляемые крымской природой. Но Потемкин своей неуемной деятельностью сумел сам во многом изменить ландшафт крымских мест, его растительную палитру. В 1786 г. он заказал для своего сада в принадлежащей ему тогда Алупке, ставшей спустя годы истинной жемчужиной Южного берега Крыма, из разных средиземноморских стран новые растения: итальянскую сосну, кипарисы, кедры, платаны и многие другие. Мягкий теплый климат позволил ему обогатить ландшафт иноземными растениями, и теперь они кажутся органически присущими Крыму. В 1801 г. писателю Павлу Сумарокову местные жители Алупки показали особую достопримечательность этих мест — самые первые на полуострове кипарисы, прародители всех остальных. Они же рассказали путешественнику, что прежним владельцем здесь был задуман ботанический сад, и «князь Потемкин, усердный покровитель сего полуострова, выписывал из Анатолии, Царьграда, равно и из других мест лучшие для него произрастания, кои все укоренились с успехом».

В Карасубазаре 26 мая Екатерину ждало новое представление: когда вечером она вышла из выстроенного стараниями Потемкина изящного дворца в обширный английский сад, чтобы насладиться прохладой и свежестью цветов, все пригорки на десять верст кругом вспыхнули рядами разноцветных огней фейерверка. Посреди этого горящего круга возвышалась конусообразная гора, на ней яркими огнями блистало вензелевое имя Екатерины. Зрителями необычайного для этих мест представления стали и местные жители — татары, собравшиеся на окрестных горах. Они были настолько поражены происходящим, что даже официальные летописцы — составители «Камер-фурьерского журнала» — записали: «когда горели фейерверверочные колеса и щит, сколько сему любовались, столько напоследок были устрашены пущенными в великих тысячах кучами ракет, отчего в самое кратчайшее время не точию на горах, даже и внизу оных не видимо было татарских зрителей».

Как же оценивала путешествие сама Екатерина II? 12 мая 1787 г., еще на пути в Херсон, она пишет главнокомандующему в Москве генерал-аншефу П.Д. Еропкину: «Хорошо видеть сии места своими глазами; нам сказали, что найдем жары несносные человечеству, а мы наехали — воздух теплый и ветр свежий…; здесь все делается и успевает с меньшей хотя силою (сравните с Санкт-Петербургской губернией), издержкою и отягощением противу той, польза окажется со временем, как во всех великих предприятиях, которых польза не всегда, в начале паче, открыта понятию множества…» К нему же она обращается 20 мая из Бахчисарая: «Кричали и против Крыма, пугали и отсоветовали обозреть самолично. Сюда приехавши, ищу причины такового предубеждения безрассудного». Своему внуку, великому князю Александру Павловичу, она пишет 28 мая из старого Крыма: «…дорога сия мне тем паче приятна, что везде нахожу усердие и радение, и, кажется, весь сей край в короткое время ни которой российской губернии устройством и порядком ни в чем не уступит». Как видим, императрица, весьма проницательная и умная женщина, не была введена в заблуждение триумфальными воротами и декорациями, а сумела трезво и объективно оценить деятельность Потемкина.

Перед отъездом из Крыма Екатерина щедро наградила таврических военных и гражданских чиновников, пожаловала 30 мая в Карасубазаре денежные средства духовенству, находящемуся при Черноморском флоте в Севастополе, греческому духовенству в Феодосии и Бахчисарае, а также на мечеть и дервишам, не забыла и об открытых в области Таврической училищах. Нижним чинам всех войск было определено по рублю на человека. Татарские чиновники и мурзы, проводив императрицу до станции в Баши, были отпущены «в свои места», а на их место в кортеже для сопровождения Екатерины II заступил генерал-майор Денисов с отрядом Донского войска. 31 мая через Перекоп государыня покинула благословенный Крым, 3500 конных казаков и калмыков под звуки пушечной стрельбы провожали вельможную гостью у Каменного моста.

В записках иностранных путешественников, сопровождавших Екатерину II в Тавриду, то и дело встречаются темы проектов и планов. Об этом все время рассуждает граф Л.-Ф. Сегюр: он думает, что цель Екатерины II «не покорение Константинополя, но создание Греческой державы из покоренных областей, с присоединением Молдавии и Валахии для того, чтобы возвести на новый престол великого князя Константина». Если отвлечься от частностей, надо признать, что Сегюр обладал глубоким и метким умом. Он высмеял европейские слухи о том, что «про путешествие везде будут думать, будто они (Екатерина II. — Н.Б.) с императором (Иосифом II. — Н.Б.) хотят завоевать Турцию, Персию, даже, может быть, Индию и Японию». Следовательно, император Иосиф II и посланники европейских держав превосходно поняли, с какой целью взяла их в путешествие Екатерина. Их скепсис был скорее маской. За нею скрывался страх, что Россия сумеет осуществить свои грандиозные планы. В этой среде и появился миф о «потемкинских деревнях». Нельзя забывать и о русских противниках Потемкина, их позиция — это позиция конкурентов и политических противников князя. Уже во время путешествия и особенно сразу после него буквально все иностранные наблюдатели пишут о неизбежной и близкой войне России с Турцией. Известно, что не только Франция и Англия, не только Пруссия, но даже внешне союзная Австрия буквально толкали Турцию на открытый конфликт. Коль скоро в Новороссии и Тавриде нет «существенного», нет хорошего войска, нет хорошего флота, коль скоро там есть только «потемкинские деревни», — значит, победа Турции возможна, значит, Крым снова будет ей принадлежать. Турции на деле пришлось убедиться, что «потемкинские деревни» — это миф.

8 июня 1787 г. в Полтаве состоялось знаменательное событие в жизни Потемкина, венчавшее все его заслуги перед Отечеством. Сенату было предписано именем императрицы заготовить похвальную грамоту с описанием подвигов господина генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина в присоединении Тавриды к Российской империи, в успешном заведении хозяйственной части и населения губернии Екатеринославской, в строении городов и умножении морских сил на Черном море. За заслуги эти Екатерина повелевала ему именоваться светлейшим князем Потемкиным-Таврическим.

Односторонние оценки иностранных, а отчасти и русских мемуаристов, переносивших центр тяжести на показной характер действий Г.А. Потемкина, опровергаются материалами источников, свидетельствующих о том, что из месяца в месяц, из года в год происходил закономерный и неуклонный процесс заселения и освоения Северного Причерноморья. Путешествие Екатерины по южным землям завершилось в начале июля 1787 г. Благодарное таврическое и екатеринославское дворянство обратилось через Потемкина к императрице с просьбой разрешить установить на собранные ими деньги монумент в память посещения Тавриды. Вот ответ «премудрой» Екатерины: «Желаю только, чтоб иждивение, ими назначаемое, употреблено на сооружение зданий, которые, преподавая память событий, служили так же для пользы общей, например, училища или госпиталя, а в области Таврической фонтана — для выгоды народной». При этом следует заметить, что фонтанами в то время именовали источники пресной воды, нехватка которой до сих пор ощущается на полуострове. Вскоре после путешествия были отчеканены две медали в память крымского путешествия, в их разработке деятельное участие принимал сам Потемкин-Таврический.

12 июня после обеда на исходе третьего часа Григорий Потемкин в слободе Черемошной, недалеко от границы, разделяющей Харьковскую и Курскую губернии, покинул императорский кортеж и отправился назад в Полтаву. На обратном пути из Крыма в Петербург Екатерина почтила своим присутствием еще несколько губерний. Со дня получения высочайшего рескрипта о путешествии предпринимались различные меры в Орловской губернии: ремонтировались дороги, готовились «путевые дворцы», «во многих местах сооружались триумфальные арки, обелиски и пирамиды». На границе губернии были устроены триумфальные ворота и площадь разукрашена обелисками с гербами уездных городов губернии и аллегорическими изображениями, относящимися к шествию государыни. Въезд в губернский город Орел был особо торжественен. Пушечная пальба и колокольный звон начались еще при приближении Екатерины к городу; вдоль дороги стояли полки, у триумфальных ворот судьи городового магистрата — купечество с хлебом и солью, градская дума и многочисленные ремесленники, дальше у народного училища расположились учителя с учениками, те в руках держали букеты цветов. Чиновники ожидали государыню на крыльце, у подъезда и в сенях дома, назначенного для ее пребывания. От парадной лестницы к большой зале по сторонам пути стояли 8 «малолетних благородных детей» в белой одежде, украшенной «цветочным сплетением». Мальчик и девочка держали корзины, наполненные цветами и плодами. На следующий день после приезда, 17 июня, Екатерина почтила своим присутствием дом орловского генерал-губернатора Семена Александровича Неплюева, где в ее честь благородными девицами была представлена русская комедия «Солима 2-й» и комическая опера «Ворожей».

Из Орла кортеж императрицы через Мценск проследовал в Тулу, и здесь чиновники, боясь огорчать Екатерину II сведениями о высокой цене на хлеб из-за неурожая 1786 г., скрыли эту информацию. Чтобы продемонстрировать цветущее состояние губернии, со всего уезда были собраны стада скота и табуны лошадей на луга вдоль дорог, где проедет государыня. Поселянам приказано было встречать ее в праздничных нарядных одеждах. Такой прием удивил и Екатерину II, и сопровождавших ее дипломатов — быть может, эти сюжеты включили они в рассказы о «потемкинских деревнях». Правда о бедственном положении жителей все же открылась. Несмотря на это, тульский наместник Михаил Никитич Кречетников получил соответствующие награды, а Екатерина с удовольствием осмотрела знаменитый Тульский арсенал, наполненный огнестрельным и белым оружием, а затем присутствовала на спектакле в местном театре, где актеры из воспитанников и воспитанниц московских представили русскую комедию «Хвастун». Потемкин тоже не понаслышке знал об оружейной славе города. В последний свой проезд через Тулу в Санкт-Петербург он побывал на оружейном заводе, где по его заказу для сражающихся на юге войск изготовлялось огнестрельное и белое оружие. Именно тогда, как писал М.Н. Кречетников 17 февраля 1792 г., князь «по известности о многочисленном заготовлении по заводу и отпуске оружия при обозрении… всех заводских работ, усмотря их в таком действии, какова токмо желать можно, лично удостоверил чинов и мастеров в ходатайстве с окончанием войны у Вашего императорского величества о отличной милости и воздаянии им». Потемкин не дожил до конца войны, и теперь самому тульскому наместнику приходилось напоминать Екатерине об обещаниях ее любимца.

Знаменитая поездка Екатерины подходила к концу, все сильно устали от изматывающих даже в самых удобных экипажах переездов. 23 июня 1787 г. императорский кортеж подъехал к подмосковному имению Потемкина — красивейшей усадьбе Дубровицы. Тенистые липовые аллеи с радостью приняли под свою сень царские кареты. У крыльца дома в отсутствие хозяина Екатерину встретили графы Алексей, Иван, Федор и Владимир Орловы, специально прибывшие из Москвы, а также главнокомандующий Москвы генерал Еропкин с дворянством и жителями местечка. В покоях уставшую к концу путешествия императрицу приветствовал садовник с разными фруктовыми плодами, выросшими на землях Потемкина, в отдельной комнате на столах были загодя разложены ситцы и платки, изготовленные на местной фабрике. Дубровицкая усадьба понравились Екатерине. Великолепное имение с обширным французским парком, усадебным дворцом во вкусе елизаветинского времени и знаменитой своей необычной архитектурой позднего барокко Знаменской церковью очаровали и тогдашнего фаворита Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. Он сразу попросил у Екатерины купить для него подмосковное потемкинское имение.

Императрица считала Дубровицы одним из многочисленных владений князя и не сомневалась, что он с удовольствием продаст его в казну, как уже делал не раз. Но Григорий Александрович любил это место, здесь жила подолгу его мать. Имение, располагавшееся на старых боярских землях, было куплено в 1781 г. у князя С.А. Голицына и было застроено с небывалым размахом. Потемкин не скупился, поддерживая усадьбу. Его домовая канцелярия не успевала составлять балансы о состоянии ситцевой фабрики и ведомости на строительство в имении, запрашиваемые князем в 1784–1787 гг. В 1786–1788 гг. в дубровицкий господский новый дом было куплено разной мебели, зеркал, стекла, стульев и прочего на 1587 руб. 35 коп. К приезду Екатерины в Дубровицы Потемкин успел сделать 4 моста, а о ее посещении имения ему сразу же сообщил поверенный А. Пузин. Потемкин заботился не только о строениях и производстве. В его владении состояло более 1000 душ, живших в селе и принадлежащих к нему деревнях. В 1787 г. после неурожая князь распорядился специально для жителей и для весеннего сева закупить хлеб.

Уже 25 июня из Коломенского Екатерина отправила светлейшему письмо о своем намерении купить у него Дубровицы: «Есль ли вы намерены продавать, то покупщик я верный, а имя в купчую внесем Александра Матвеевича». Заботливый хозяин не спешил расставаться с любимым имением, но напрямую о своем нежелании продавать земли сказать Екатерине не мог. Своему управляющему в Петербурге Гарновскому Потемкин велел затягивать дело. По распоряжению князя уже в 1787 г. были составлены ведомости о землях, доходах с них, числе жителей, а также «Инвентариум Дубровицкой экономии с описанием господского дома и строений». С началом войны с Турцией молодой фаворит не прекратил добиваться так понравившегося ему имения. Гарновский не без иронии писал правителю потемкинской канцелярии Василию Попову: «Александру Матвеевичу приятно чтение реляций, но еще приятнее дела дубровицкие». В сентябре 1787 г. Потемкину все же пришлось расстаться с Дубровицами, причем наблюдавший за сделкой отец фаворита проявил исключительную скаредность. Управляющим Потемкина не удалось забрать из имения даже фарфорового сервиза и серебряных ложек. Потеря усадьбы стала той ложкой дегтя, которая испортила бочку меда — потока благодеяний и наград после путешествия Екатерины в полуденные земли.

13 июля 1787 г. уже из Царского Села Екатерина писала Потемкину о том, что путешествие длиною в 6000 верст окончено благополучно. «С того часа, — продолжала она, — упражняемся в рассказах о прелестном положении мест вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении, попечении и порядке, вами устроенном повсюду. Итак, друг мой, разговоры наши почти непрестанные замыкают в себе либо прямо, либо с боку твое имя, либо твою работу. Пожалуй, пожалуй, пожалуй, будь здоров и приезжай к нам безвреден, а я, как всегда, к тебе и дружна, и доброжелательна». Наверное, не раз в беседах вставал вопрос о громадных денежных средствах, затраченных Потемкиным на юге России. Каждому, кто говорил о том, что князь часть из них опустил себе в карман, Екатерина напоминала поездку 1780 г. в Белоруссию для встречи с Иосифом II. Тогда, возвращаясь из Могилева, императорский кортеж 4 июня заехал в родовое поместье Потемкиных — смоленское село Чижево, где состоялся обед в присутствии хозяина. Один из богатейших и влиятельных людей своего времени принимал Екатерину в простом дворянском доме, на что она обратила внимание присутствовавших: «Когда Потемкин устраивал Херсонскую пристань, завистники разглашали, что он из выданных ему миллионов выстроил какие-то великолепные дворцы на родине своей, а вот его дворец». Действительно, светлейший так и не построил в своем родовом гнезде дворца, достойного запечатлеть знаменательное место, где началась его жизнь.

Историки давно установили и доказали, что знаменитый анекдот о «потемкинских деревнях» не более чем миф, но, к сожалению, этот миф оказался исключительно живуч и активно используется сейчас кстати и не кстати. Потемкин для многих — только лишь автор самого первого и грандиозного в истории России обмана главы государства. Даже сторонники Потемкина с трудом верили в то, что представленные императрице и ее свите города и селения существуют наяву. Ведь все знали, что за несколько лет до поездки Екатерины на юг там практически ничего не было. Гораздо проще современникам было принять то, что все увиденное — одна большая декорация, нарисованная на холсте. Тот же Михаил Гарновский, доверенное лицо Потемкина в столице, передает свой разговор уже после окончания шествия Екатерины, в конце июля 1787 г., с Евграфом Александровичем Чертковым, тем самым, который, по преданию, был свидетелем на свадьбе Екатерины и Потемкина. Чертков ездил вместе с императрицей в Тавриду и своими впечатлениями делился с Гарновским:

«Я был с его светлостью в Тавриде, в Херсоне, в Кременчуге месяца за два до приезда туда Ея императорского величества. Я удивлялся его светлости и не понимал, что то было такое, что он там хотел показать Ея величеству. Нигде там ничего не видно было отменного; словом, я сожалел, что его светлость позвал Ея величество по-пустому. Приехав с государынею, Бог знает, что там за чудеса явилися. Чорт знает, откудова взялись строения, войски, людство, татарва, одетая прекрасно, казаки, корабли. Ну, ну, Бог знает что… Какое изобилие в явствах, в напитках — словом, во всем, ну, знаешь так, что придумать нельзя, чтоб пересказать порядочно. Я тогда ходил как во сне, право, как сонный. Сам себе ни в чем не верил, щупал себя, я ли? Где я? Не мечту ли или не приведение ли вижу? Ну! Надобно правду сказать, ему-ему только одному можно такия дела делать, и когда он успел все это сделать! Кажется, не видно было, чтоб он и в Киеве занимался слишком делами, ну знаешь, все как здесь. Только и слышно было “Василия Степановича”, да “Попова”, — “Попова”, да “Василия Степановича”; ну да все ведь одно. Удивил! Ну подлинно удивил! Не духили какие-нибудь ему прислуживаются». Евграф Александрович Чертков выразил всеобщее удивление тому, что смог сделать Потемкин и его подчиненные в Екатеринославской губернии и Таврическом наместничестве за действительно короткие сроки.

Многим Потемкин казался чародеем, гениальным преобразователем, умеющим создавать на пустынном месте города, села, фабрики, флот; некоторые же видели в нем фокусника, обманщика, шарлатана. Для одних удивление переросло в «потемкинские деревни», для других — в признание управленческих талантов Потемкина, но, согласитесь, этот человек никого не оставил равнодушными — ни современников, ни потомков.