Став королевой Франции, Анна-Мария почувствовала себя еще более несчастной. Не теряя достоинства, прошла она изысканные и скучные обряды официального бракосочетания в замке Ланже и коронации. Триумфальной была ее поездка по городам Франции, всюду ее с восторгом встречали, людям нравилась юная красивая королева. Она принимала знаки внимания с очаровательной непосредственностью, но в душе все время беззвучно плакала. Бретань была далеко, а Людовик потерян. Он находился сейчас в Блуа и с трудом оправлялся от ран. А предательница и лгунья, Анна Французская была рядом, и ее острые испытующие глаза победно поглядывали на Анну-Марию. Ну что ж, ее уловка удалась. И Карл был близко, даже очень, очень близко. Слишком близко!

Брак с ним был еще более ужасен, чем она могла вообразить в самых жутких ночных кошмарах. Иногда с трудом она удерживалась, чтобы не закричать, призывая всю свою выдержку. Иначе как можно было вытерпеть его идиотское поведение в постели. Но она была воспитана в точном следовании королевским обязанностям. Королевским особам часто приходится буквально силой заставлять себя испытывать то, что им противно и отвратительно. И все ради наследников.

Карл был тоже разочарован этим браком. Он тоже чувствовал себя несчастным, его угнетала ее холодность, и он стыдился, что не может заставить ее полюбить себя. Отношения у них были очень неровные. Бывали недели, когда он не отходил от нее, как ей самой казалось, буквально ни на шаг, но за этим шли мрачные недели, когда он вовсе не обращал на нее никакого внимания и даже бывал слегка грубоват. Порой наступали периоды, когда они вдруг становились друзьями, и Анна-Мария старалась наладить их отношения. Ей было жаль того несчастного одинокого человека, короля, и ничего не могла она с собой поделать. Да и не был он вовсе королем, как она вскоре убедилась. Но он мог им стать. Энергии ей было не занимать, и она не собиралась праздно проводить время, подобно другим дамам, целиком посвятив себя нарядам, последним сплетням, ну и, конечно, кавалерам. Нет, она обратилась к тому, к чему ее готовили сызмальства — к государственным делам. Естественно, это не могло пройти мимо внимания Анны. И между этими двумя незаурядными женщинами началась борьба за власть над слабым разумом Карла.

Анна Французская стала теперь герцогиней Бурбонской, поскольку все старшие братья Пьера и их дети умерли. Огромная провинция Бурбонов досталась Пьеру и Анне, а после них их детям, если они, конечно, мальчики. Но у Анны и Пьера был только один ребенок, Сюзанна. Так что после смерти Пьера герцогство Бурбонское отойдет к короне. А все те небольшие поправки, которые внес в брачный контракт, составленный Оливером ле Демом, покойный Людовик XI. Это они принесли свои плоды. Этот мрачный, прозорливый король предугадал так много всего, что казалось тогда невозможным, но глядишь, прошло время, и многое из этого осуществилось. Бургундия и Пикардия уже принадлежали короне, Бретань отошла в результате брака Карла, земли Бурбонов и все их имущество тоже перейдет к короне после смерти Пьера, а Орлеан после смерти Людовика. Все, все сбывается, о чем мечтал король-паук, как его называл Карл Смелый.

Теперь в кабинете всегда работали трое. Два острых ума и марионетка, которой они пытались управлять. Почти по любому вопросу эти две женщины были заранее не согласны друг с другом. Между ними существовало постоянное соревнование по перетягиванию каната за право оказывать влияние на короля. Часто они вели словесную перепалку над его головой, даже забыв о его присутствии. И ночами жена продолжала давить на него, побуждая стать наконец настоящим королем, а он зажмуривался и старался ее не слушать.

Узнав о том, что беременна, королева долго плакала, прежде чем сообщить эту приятную новость супругу. И не то чтобы она не хотела детей. Она хотела и много детей, но совсем от другого отца, черноглазого, милого, с незабываемой улыбкой. Но судьба распорядилась иначе, и отцом ее детей должен был стать Карл. В конце концов, что делать. Карл, конечно, будет очень горд, и вся Франция будет ликовать, если родится дофин. Все это было очень необходимо, и у нее не было намерения избежать материнства, но слезы… что могло высушить их.

Карл был рад сверх всякой меры. А, когда после долгих и мучительных месяцев беременности наконец родился сын, он пришел просто в истерический восторг. Младенца окрестили Карлом-Орландо.

На церемонию крещения был приглашен Людовик, и ему было предписано явиться с супругой Жанной. Он колебался, ехать — не ехать. Людовик знал, что Анна хочет, чтобы он увидел свою Анну-Марию с ребенком на руках, ребенком от другого мужчины. Он не был при дворе с тех пор, как Анна-Мария вышла замуж, хотя раны его давно зажили.

С одной стороны, ехать совсем не хотелось, а с другой, это была возможность увидеть королеву. В конце концов, он прибыл, но без Жанны. Когда же король и его сестра упрекнули, почему он явился без жены, Людовик повторил слова, которые уже стали его девизом:

— У меня нет жены.

Карл с сестрой обменялись взглядами, а позднее в королевском кабинете началась тройная дуэль.

Первой выступила Анна.

— Никогда в жизни не встречала подобного упрямства. Его надо заставить понять, что у него есть жена — Жанна. Он обязан привести ее сюда, ко двору! И она должна жить вместе с ним, в Блуа, а не в Линьере, так, как будто они вовсе не женаты.

Анна-Мария быстро перебила ее, устремив озабоченные глаза на Карла:

— Мадам, надеюсь, король сам знает, как ему поступать, и не нуждается в ваших советах. Я ему полностью доверяю.

— Да, — подтвердил Карл, — я король и способен сам решать дела.

— А кроме всего прочего, мадам, все эти годы, что вы были регентшей, или тюремщицей, называйте это как хотите, вы пытались заставить Людовика признать свою жену, но успеха, по-моему, не добились.

Анна тут же ответила:

— Учтите, что Жанна сестра короля. А вы говорите так, будто рады, что он ее оскорбляет.

— Нет, так тоже нельзя, — пробормотал Карл.

— Его насильно женили, — возразила Анна-Мария, — и он, насколько может, имеет право не признавать этот брак. Я не могу не восхищаться его стойкостью.

— Всем известно ваше восхищение им, — вставила Анна. — Никто не забыл, что однажды восхищение это настолько вас захватило, что вы забыли себя, хотя он был женат. И говорят, он по-прежнему вас привлекает.

— Анна, ради Бога, о чем ты говоришь! — воскликнул расстроенный Карл.

— Я только передаю королеве, что говорят при дворе, чтобы она получше проследила за своим языком и… глазами тоже.

Анна-Мария поклонилась.

— Благодарю вас, мадам, за ваш совет. Свои оправдания я сохраню для ушей моего супруга. Он прекрасно знает, как я ему предана.

— Да, — вновь воспрянул Карл, — она не дала мне ни малейшего повода для сомнений.

— И никогда не даст, пока ты будешь держать Людовика на достаточном расстоянии. Он должен забрать Жанну в Блуа. Чем дольше он отказывается от нее, тем тверже его позиции. Скажи, что, если он не повинуется, ему угрожает новый арест.

Анна-Мария взглянула на Карла.

— Скажи, а ты хотел бы, чтобы Жанна была твоей женой?

— Конечно, нет.

— Так почему же ты осуждаешь его? Мудрейший король оставил ее жить в Линьере. Там есть то, что ей нужно — тихая спокойная жизнь. А Людовик ее там иногда навещает.

Анна саркастически рассмеялась:

— Навещает. Он ни на минуту не перестает думать о разводе. И всюду говорит, что у него нет жены. Подумай, он выставляет нас на посмешище. Дочь короля обвенчана с ним, с благословения Папы, и что же. Что еще можно назвать браком, если не это?

Она произнесла эти слова, глядя прямо в глаза королеве. А королева вспомнила иную свадьбу, без звона колоколов, чтения молитв, свечей — на маленьком постоялом дворе, на пуховой перине.

Карл продолжал бормотать:

— Он действительно не должен ходить и повсюду объявлять, что у него нет жены. Это для моей сестры… мм… для моей сестры… А что для моей сестры?

— Да если бы она была нормальной женщиной, это бы вообще ничего не значило, — сказала королева.

Анна-Мария долгое время боялась встречаться с Жанной, но, познакомившись однажды, они сразу же стали друзьями. Их подружили сходные качества, честность и прямота.

Карл вздохнул.

— Закончим мы когда-нибудь этот бесконечный разговор о Людовике или нет?

Анна торопливо произнесла:

— Отправь его обратно в Бурже, вот и будет конец.

— О, Господи, — капризно воскликнул Карл, — лучше бы мне вообще не родиться. Делай что хочешь, Анна. Во всяком случае, прежде ты всегда все делала правильно.

— Карл, — королева уже потеряла терпение, — когда ты наконец будешь сам решать свои дела!

Он раздраженно встал.

— Все. Я не хочу больше об этом говорить. Мне надоела эта комната. Я ее ненавижу.

И он вышел, хлопнув дверью.

Анна поднялась и направилась к столу. Королева молча наблюдала, как она открыла ящик, вынула какие-то бумаги и приготовилась их подписать. В комнате стало очень тихо.

И тут прозвучал голос Анны-Марии:

— Если это приказ об аресте Людовика, то ты зря теряешь время, подписывая его.

Анна через комнату устремила на нее свой злобный взор.

— Почему?

Королева подошла ближе. Они теперь стояли почти вплотную друг к другу, как в тот памятный вечер в Шатобриане.

— Потому что у меня приказ об его освобождении. Он у меня, понимаешь? Тот, что ты дала мне. Ты же помнишь нашу сделку. Отличная сделка, не правда ли? Я — замуж, а Людовик — на свободу.

Первой, теребя в руках перо, отвернула глаза Анна. Впервые она оказалась в таком тупике. У нее в руках яд, у королевы — противоядие.

На следующий день королева обнаружила, что в ее комнатах велись поиски. Она сразу бросилась к заветной бумаге и обнаружила, что та на месте. Анна-Мария спрятала ее очень хитро, между мраморной плитой камина и кирпичной стеной, в самом верху. Она встала на стол и, приподнявшись на цыпочки, достала ее и спрятала на груди. Больше в комнатах ее оставлять нельзя, потому что искать будут снова, и на сей раз основательно, пока она будет отсутствовать днем и вечером на турнире. Празднества по случаю крещения дофина продолжались.

Анну-Марию беспокоило, как поступить с этой бумагой. Куда ее пристроить. Носить все время с собой она не могла, в комнатах оставлять боялась. Рано или поздно шпионы Анны все равно ее найдут. Ей было хорошо известно, что вся ее переписка вскрывается и прочитывается Анной. Анна также имеет подробный отчет обо всех контактах и действиях королевы в течение дня.

После полудня Анна-Мария буквально на минуту осталась наедине с Дюнуа. Она немедленно сообщила ему об этой бумаге и о том, что Анна ее ищет. Он сразу предложил, чтобы она передала эту бумагу ему на хранение. Но Анна-Мария колебалась. И не потому, что не доверяла Дюнуа, просто не хотела подвергать его опасности. Они не смогли тогда долго говорить, так как знали, что где-то поблизости бродят шпионы Анны.

Вскоре им нужно было отправляться на турнир, и Дюнуа, уходя, бросил:

— Передайте мне это как-нибудь. Я сохраню, можете не сомневаться.

Все последующее время она непрерывно думала, как сделать так, чтобы никто не заметил. И самое главное, чтобы Анна не заподозрила. Ведь если она будет знать, что бумага у него, он тогда станет для нее опасен. А от Анны можно ожидать всего, самого ужасного. Но как это сделать, как? Так ничего и не придумав, она отправилась на турнир.

Сегодняшнее празднество в честь дофина обещало быть весьма необычным. Вокруг большой площадки, разровненной и присыпанной мягкой землей, были поставлены ряды кресел, покрытых серебряными тканями. Развевались яркие знамена. Трубачи перекликались друг с другом по разным концам поля, извлекая из своих инструментов пронзительные звуки. Под восторженные возгласы дам на поле начали выезжать всадники в сияющих доспехах. Их кони тоже были в латах. Дамы сидели в своих креслах, ярко наряженные и протестующие против приказа короля, предписывающего им снимать свои высокие головные уборы с тем, чтобы сидящие сзади могли видеть происходящее.

Королева находилась в своей ложе. Она принимала почести от участников турнира и выискивала глазами Людовика. С тех пор как он прибыл сюда, они не перекинулись и словом. Вот она увидела его. Он был на коне и о чем-то разговаривал с Дюнуа. Анна-Мария тихо вздохнула.

Они оба глядели в ее сторону. Затем Дюнуа пересек поле по направлению к ложе королевы. Он весь сиял на солнце в своих серебряных доспехах, на своем любимом коне, огромном черном жеребце. У самого павильона Дюнуа поднял его на дыбы, и тот показал свои золотые подковы.

Улыбаясь, Дюнуа сдержал его и заставил поклониться Анне-Марии. Затем он подъехал ближе.

— У меня привет от вашего друга.

Анна-Мария инстинктивно оглянулась. Анна со своими друзьями находилась в ложе рядом. Она все видела и, конечно, слышала.

Дюнуа, не обращая на Анну никакого внимания, спокойно продолжал:

— Вы что, совсем не помните мсье Ролана?

Королева кивнула.

— Отчего же, я помню мсье Ролана и даже очень хорошо.

— Он просил передать, что часто вспоминает вас. Вы знаете, что он потерял жену?

— Знаю.

— Но он надеется, что найдет ее когда-нибудь, обязательно найдет.

Анна-Мария, глядя себе под ноги, покачала головой.

— Но ведь мадам Ролан умерла.

— Нет, нет, она только потерялась.

Трубачи огласили следующий поединок турнира. Дюнуа должен был сразиться с Лежандром. Задача состояла в том, чтобы выбить противника из седла одним ударом копья. Дюнуа знал, что испытание будет не из легких, потому что Лежандр был любимцем Анны. Прежде чем отъехать, он наклонился к королеве.

— Не могли бы вы что-нибудь подарить мне на память, как это раньше делали прекрасные дамы в золотой век рыцарства?

Королева улыбнулась и посмотрела вниз на свой изысканный костюм, что бы такое подарить, чтобы не испортить ансамбль. Ее обнаженные плечи покрывал богато расшитый бретонский платок, скрепленный спереди бриллиантовой брошью. Она быстро расстегнула брошь и почувствовала шелест бумаги там, под платьем. Мгновенно мелькнула мысль, что это шанс передать Дюнуа на глазах у всего двора то, что так тщательно от них скрывалось. Она посмотрела на ложу Анны. Та пристально глядела на нее, и казалось, что читает каждую ее мысль. Потом Анна наклонилась и что-то сказала Лежандру, который салютовал ей в это время.

Анна-Мария поспешно убрала бумагу подальше, туда, где она лежала, и спокойно передала Дюнуа развевающийся платок. Тот поклонился, поблагодарил ее и засунул платок в свою кольчужную рукавицу. Затем пришпорил коня и отъехал на свою половину поля.

Турнир продолжался. Дюнуа и Лежандр должны были, пригнув копья, помчаться навстречу друг к другу из дальних противоположных концов поля. Встретившись в центре, они должны были на полном скаку салютовать и затем двигаться дальше в конец поля. Там им предстояло развернуться и начать атаку, пытаясь выбить друг друга из седла. Трубачи подали сигнал к началу поединка, и соперники с бешеной скоростью понеслись друг на друга. Огромные кони несли свои тяжелые ноши, как пушинки. Звенящая тишина воцарилась вокруг. Единственными звуками были тяжелый топот копыт и лязг металлических доспехов и оружия. Приближаясь, соперники нагнули копья, изготовившись к салюту. И вот, когда между ними осталось всего несколько ярдов, в этот момент конь Лежандра вдруг то ли споткнулся, то ли еще по какой причине, но изменил направление движения, а копье Лежандра внезапно покачнулось. Все произошло настолько быстро, что никто ничего не смог понять. Раздался раздирающий сердце треск и дикое ржание коня Дюнуа. Сам Дюнуа тяжело упал на землю и, дважды перевернувшись, застыл на спине. Из его груди торчал кусок сломанного копья, прорвавшего кольчугу.

Все оцепенели в ужасе. Затем послышался женский визг, и на поле побежали мужчины. Людовик был первым, кто достиг Дюнуа, а потом вокруг сомкнулась большая толпа. Подъехал Лежандр и, спешившись, начал что-то бормотать о несчастье, о том, что его конь споткнулся на неровном месте.

Людовику было не до него. Снимая с головы Дюнуа смятый, сломанный шлем, он все время молился. Но вот шлем был снят, и стало ясно, что Дюнуа мертв.

Людовик не мог в это поверить, глядя на его голову и держа шлем в руках. Дюнуа лежал с широко раскрытыми глазами, в которых застыло удивление. Это было просто невероятно. Всего несколько минут назад Дюнуа был полон сил и здоров, как никогда. Каждая вена, каждая артерия его была наполнена жизнью. И вот он лежит безнадежно притихший. Успокоенный навсегда.

— Дюнуа! — позвал Людовик, и в его голосе была такая скорбь, что все вокруг на мгновение затихли.

Оцепенело смотрел Людовик вниз. Это просто невозможно, чтобы Дюнуа был мертв. Никак невозможно. В ушах Людовика раздавался его низкий бас. Ну конечно, он сейчас полежит немного и встанет. «Будь я проклят!» — проворчит он, открыв глаза. Вон он какой крепкий и сильный. Его коричневое от загара лицо все еще хранило печать восторга от предстоящего состязания, оно не было серым и изможденным, как тогда в Италии, когда Людовик боялся, что он умрет с минуты на минуту. Он не умер тогда. Он умер так, как всегда хотел умереть — во Франции, на быстром коне и с копьем в руках.

Кто-то поднял Людовика на ноги, он даже не видел кто. Ошеломленный, он смотрел, как Дюнуа подняли и понесли с поля. Увели и его коня, подобрали копье, перчатки, но… платка королевы не было. Платок Анны-Марии исчез.

Анна-Мария вскочила на ноги, чуть не опрокинув стенку павильона, и медленно повернула голову в сторону Анны. Та на нее сейчас не смотрела. Она возбужденно говорила с друзьями, выражая сожаление по поводу случившегося и обсуждая, следует ли продолжить турнир.

Была ли это случайность? Анну-Марию охватил ужас. И совпадение ли то, что платок, в который она намеревалась завернуть освобождение Людовика, исчез? И, не важно — совпадение это или нет. Важно то, что, если бы она передала эту бумагу Дюнуа вместе с платком, эта бумага была бы сейчас в руках у Анны. В этом сомнений нет. Королева отвернулась и покинула ложу.

Турнир через некоторое время возобновился, но ни Людовик, ни королева об этом не знали.

Людовик пошел прочь с поля, его всего шатало и трясло. Добравшись до какого-то поваленного дерева, он сел и обхватил голову руками. Боль, нестерпимая боль терзала его. Он снова увидел лицо Дюнуа, такое полное жизни и все-таки мертвое, и застонал сквозь стиснутые зубы. Это было выше всяких сил.

Почувствовав легкое прикосновение, он удивленно поднял голову. Анна-Мария стояла рядом, с лицом, залитым слезами.

— О, Людовик, я тоже его любила…

Она зарыдала, и он, обняв ее за талию и прижав к себе, опустил голову ей на грудь. Так и стояли они, долго стояли, безразличные к тому, видит их кто или нет.

— Я тоже его любила, — не переставала повторять она сквозь рыдания.

Вернувшись к себе, она отпустила служанок и, достав заветную бумагу, грустно посмотрела на нее. Это стоило жизни Дюнуа, хотя у него этой бумаги не было. Ее ужалила мысль, что она тоже частично повинна в его смерти. Боже, какой ужас!

Ее комнату снова обыскивали и очень внимательно. Все ниточки, которые она специально разложила, были не на месте. Здесь будут искать снова и снова, она это знала. И все же решила, что лучше прежнего места не найти. Она снова сунула туда бумагу. Если шпионы Анны уже искали и не нашли, значит, и не найдут.

Погребальную мессу проводил Жорж. И, когда они потом возвращались с Людовиком, между ними шагал Дюнуа. Они слышали его грубый смешок и соленые шуточки. Никогда он не покинет их, так и будет вышагивать рядом.