На пороге Первой мировой
Однако для того, чтобы осуществить такие масштабные послевоенные преобразования, восстановить армию и флот, нужен был мир. Премьер-министр С. Витте считал, что для этого России понадобится покой как минимум на 20–25 лет. Увы, граф замахнулся на слишком большой срок. История отвела нам только девять лет.
Что же было сделано за эти годы? Начать, пожалуй, надо с создания Совета государственной обороны, который как раз и отвечал за военную политику государства.
9 июня 1905 года председателем совета назначается великий князь Николай Николаевич, а также утверждается положение о Совете государственной обороны. В дальнейшем совету пришлось рассмотреть несколько важных документов: «Проект организации русской армии», составленный генералом Газенкампфом и его коллегами по специально созданной комиссии (октябрь 1907 года), «Программу развития реформ сухопутных вооруженных сил России», предложенную Главным управлением Генерального штаба во главе с генералом Ф. Палицыным (декабрь 1907 года), доклад Главного штаба «О преобразовании нашей армии» (февраль 1908 года) и, наконец, доклад начальника Генштаба и генерал-квартирмейстера ГУГШ «О мероприятиях по обороне государства, подлежащих осуществлению в ближайшее десятилетие» (август 1908 года).
Однако мне хотелось бы подробнее остановиться на двух более ранних документах, представленных государю еще осенью 1904 года, и прежде всего потому, что один из них подготовил талантливый российский разведчик, который несколько лет был военным агентом в Германии. Речь идет о полковнике Павле Енгалычеве. Когда Павел Николаевич писал докладную записку царю, он уже командовал лейб-гвардии гусарским полком. До этого руководил эскадроном, служил в штабе пехотной дивизии, а потом, будучи в Берлине, хорошо изучил германскую и другие армии европейских государств. Так что Енгалычев знал, о чем писал.
Вторая записка принадлежала перу генерал-лейтенанта Федора Палицына, начальника Генерального штаба. Так вот Федор Федорович предлагал органы управления вооруженными силами построить по германскому принципу, где начальник Генштаба не подчинялся военному министру, а замыкался напрямую на кайзера. У нас, стало быть, на царя.
Полковник Енгалычев предлагал выделить Генштаб в отдельный орган, но в составе Военного министерства. Павел Павлович считал, что в армии должно быть единое командование.
К сожалению, победил проект Палицына, и в июне 1905 года в России появилась должность начальника Генштаба, который не подчинялся военному министру. Единственным руководителем для него был государь.
Прошло три года, прежде чем стало ясно: проект генерала Федора Палицына нежизнеспособен. В сущности, в армии установилось двоевластие. В ноябре 1906 года Главное управление Генштаба вернули в состав военного ведомства, а начальник Генерального штаба вошел в подчинение к министру.
Однако не бывает худа без добра, новый штат Главного управления Генштаба, утвержденный по проекту Палицына, отныне закрепил два подразделения разведки — добывающее и анализирующее. Пройдут годы, прежде чем они станут единым организмом, но направление движения уже тогда, в 1906 году, было сделано верное.
Основной добывающей силой в период с 1905 года и до начала Первой мировой войны по-прежнему останутся военные агенты Российской империи за рубежом. Как и всегда, штат их будет невелик: всего полтора десятка агентов в ведущих странах мира — в Великобритании, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Греции, Болгарии, Черногории, Серии, один в Дании, Норвегии и Швеции, а также в Румынии, Швейцарии, Италии, Японии, Китае и США.
Отбор кандидатов на должности военных агентов в эти годы проходил следующим образом. В Главном управлении Генштаба был список офицеров, которые в большей степени подходили на замещение должностей. Формировался список кандидатами из военных округов. Однако пополнялся он, как правило, фамилиями офицеров из войск гвардии Петербургского военного округа. Почему?
На этот вопрос хорошо ответил историк спецслужб Михаил Алексеев в своей книге «Военная разведка России от Рюрика до Николая II».
«Кандидаты должны были быть, — пишет М. Алексеев, — не старше двух лет в чине подполковника и не моложе трех лет в чине капитана».
В подробной аттестации на кандидата «особенное внимание должно быть обращено на свойства характера, степень знания иностранных языков, любовь к делу и знание иностранных армий, степень житейской воспитанности и такта, семейное и материальное положение, также на внешнюю представительность».
Невзирая на достаточное количество офицеров Генерального штаба, имеющих требуемую выслугу в чине, кандидатов на занятие вышеперечисленных должностей было не много. Так, в ноябре 1910 года начальник штаба Иркутского военного округа докладывал в Главное управление Генштаба, что среди офицеров Генштаба, состоящих в округе, «не имеется таковых, которые отвечали бы в полной мере всем условиям… что главным образом относится к соответствующему знанию языков и особенно неимению собственных средств, расход которых был неизбежен при занятии должности военного агента. Отсутствие кандидатов констатировалось и по Казанскому, Одесскому, Кавказскому, Приамурскому и другим округам».
Отсюда и кандидаты в основном из столичного округа. В гвардии служили представители богатейших слоев общества, аристократии. Они как раз и имели те самые материальные средства и знали иностранные языки.
После отбора кандидата Генштаб обязательно запрашивал его согласие на назначение и предупреждал офицера, что служба военного агента требует немалых личных финансовых расходов. И если офицер давал добро на назначение, представление уходило в Министерство иностранных дел. Разумеется, кандидатуру будущего военного агента рассматривали послы в соответствующих странах. Однако послы не всегда соглашались с мнением военных. Так, после смерти военного агента в Италии полковника Фаддея Булгарина на его должность была предложена кандидатура полковника Дмитрия Ромейко-Гурко, который в это время проходил службу в Швейцарии.
Посол России в Риме доложил в МИД России, что хотя правительство Италии не отказывается его принять, но относится к кандидатуре Ромейко-Гурко с недоверием. Ведь полковник оказался замешанным в скандале с тайным агентом, который был раскрыт и выслан из Швейцарии. Дмитрий Ромейко-Гурко в Рим не поехал, вместо него назначили другого офицера.
В том же случае, если посол, МИД не возражали, как в приведенном выше случае, военный агент получал назначение.
Кто же в столь сложный для нашего Отечества период представлял Россию за рубежом?
Это были весьма интересные личности.
Опытные, боевые офицеры, фронтовики, участники Русско-японской войны. Но какими они были разведчиками? Этот вопрос крайне важен для нашего исследования.
После Русско-японской войны государь, правительство, руководство вооруженных сил рассматривали нашими вероятными противниками Германию, Австро-Венгрию и, конечно же, Японию. Естественно, в эти страны старались в качестве военных агентов направлять наиболее способных, знающих разведчиков.
Такими с полным основанием можно считать всех троих офицеров — полковников Вадима Шебеко, Александра Михельсона и Павла Базарова, работавших в Германии в период с 1905 по 1914 год.
Вадим Николаевич Шебеко окончил самые привилегированные учебные заведения России — Пажеский Его Императорского Величества корпус и Николаевскую академию Генерального штаба. Служил в кавалерии. С 1896 года состоял в распоряжении военного агента в Константинополе. Накопив опыт разведывательной работы, Шебеко занял пост военного агента в Вашингтоне. Но лучший и самый продуктивный период его деятельности как военного разведчика пришелся на 1901–1905 годы, когда он служил военным агентом в Берлине, а потом состоял при особе его императорского величества Вильгельма II.
Кстати говоря, по возвращении из Берлина Вадим Шебеко сделал блестящую карьеру, правда уже на сугубо штатском поприще: был вице-губернатором Саратова, губернатором Гродно, а в 1916–1917 годах — московским градоначальником.
Судя по его донесениям, переписке с руководством Военно-статистического отделения Главного штаба, подполковник, а потом и полковник Шебеко был одним из реально мыслящих аналитиков-дипломатов в стране пребывания. Еще в 1902 году в донесении к генералу Целебровскому, соглашаясь с общим мнением, что «в желании (Германии. — Авт.) сохранить дружественные с Россией отношения сомнений нет», подчеркивает: «Но сердечных отношений в Берлине искать не следует: весьма мало вероятно, чтобы когда-либо в этой дружбе был принесен в жертву хоть один коммерческий или политический вопрос…»
Напомним, эти строки Шебеко писал в 1902 году.
Весной 1903 года у Вадима Николаевича состоялась беседа с Вильгельмом II, о чем он тут же сообщает руководству в Петербург. Интересно, что военный агент не только приводит слова кайзера Германии, но и описывает жесты, выражение лица, глаз Вильгельма II: «Подвижное лицо императора приняло суровое до жестокости выражение, глаза блестели недобрым огнем, и была очевидна решимость эти чувства привести в действительное исполнение».
Думаю, не стоит никого убеждать, что важность в подобной информации в те годы для нашего руководства была крайне велика. «Польский вопрос» для Российской империи оставался весьма болезненным, и отношение кайзера Германии к полякам служило своего рода барометром политического климата в Европе.
Полковник Шебеко внимательно следил за состоянием этого климата. И чем больше Германия старалась убедить Россию в своей лояльности и поддержке политики Николая II, тем меньше верил словам немцев военный агент. Эту свою озабоченность ухудшением отношений между государствами он старался донести до руководства.
После принятия германским парламентом нового военного закона на 1905–1910 годы Шебеко доносил в Главный штаб, что рейхстаг решил отложить на год увеличение численности армии. На первый взгляд факт для России отрадный. Однако только на первый взгляд. Депутаты рейхстага проголосовали за подобное решение именно потому, что могущество России после проигранной Русско-польской войны значительно ослабло. Правда, Союзный совет империи не согласился с этим тезисом и ввел закон в действие. Вот так темпы наращивания вооруженных сил Германии накрепко увязывались с экономическим и военным положением России. Отчего бы это, если Германия наш друг?
Ухудшение российско-германских отношений отметил и заменивший Вадима Шебеко на посту военного агента полковник Александр Михельсон. Прибыл он в Берлин зимой 1906 года, а уже весной сообщал в Петербург министру Палицыну, что главную причину таких перемен он видит в позиции, занятой Россией по марокканскому вопросу.
Вообще Александр Александрович Михельсон — фигура весьма примечательная. Один из самых результативных наших военных агентов той поры. Генерал граф Алексей Игнатьев, знавший толк в разведработе, назвал Михельсона «выдающимся русским военным агентом». И он таковым был в действительности.
До того как прийти младшим делопроизводителем в канцелярию Военно-ученого комитета Главного штаба, Александр Михельсон долго служил в войсках — командовал ротой, потом батальоном, был старшим адъютантом штаба дивизии. Получив повышение, проходил службу в штабе корпуса, потом штаб-офицером для особых поручений при командующем войсками Варшавского военного округа.
В 37 лет он стал младшим делопроизводителем. Однако уже через два года выдвинулся в столоначальники, а вскоре был назначен помощником начальника отделения Главного управления Генерального штаба.
С таким солидным жизненным и профессиональным багажом он и прибыл в Берлин.
Михельсон не только активно занимался сбором так называемой политической, экономической, военной информации путем добывания документальных материалов, грамотно и глубоко их анализировал, но и умело разворачивал агентурную работу, налаживал сеть тайных агентов. Тот же граф Алексей Игнатьев в своем труде «Обзор работы русского военного агента в Скандинавии и Франции» рассказывает об интересной агентурной операции, которую разработал и провел Александр Михельсон.
В предвидении войны полковник понимал, что Россия и Франция встанут по одну сторону фронта, Германия и ее союзники — по другую. Значит, германские вооруженные силы будут вынуждены действовать на двух фронтах, образно выражаясь, на французском и русском. Стало быть, крайне важно установить, сколько сил бросят немцы против обоих противников и как эти силы распределятся. Однако легко сказать, да трудно сделать. Михельсон тем не менее придумал, как сделать. Ход был поистине простой и гениальный. Подробно и скрупулезно изучив германские железные дороги, Александр Александрович остановил свое внимание на нескольких железнодорожных местах через главные водные магистрали Германии — Вислу и Эльбу.
За скромную плату он завербовал сторожей, охраняющих эти мосты. Те сообщали о количестве поездов, которые проходили за сутки на Запад и на Восток. Дабы не было подозрений, Михельсон объяснил, что строительная кампания, которая проводит испытания мостов на прочность, желает получить эти вполне обычные статистические данные.
«Михельсон натренировал их (сторожей. — Авт.) в работе, — пишет граф Игнатьев, — с тем чтобы предмобилизационный период не нарушал заведенного автоматизма…»
В начале 1909 года военный агент Александр Михельсон пишет докладную записку российскому послу в Берлине. Вывод этого документа однозначен: Германия готова к войне, и война эта возможна уже нынешней весной.
Если же этого не случится, то Россия со временем окрепнет, наберет мощь, и дальше Михельсон делает заключение: «Такой перспективы немцам ждать сложа руки невыгодно. Немцы хорошо понимают, что на континенте время против них, время — союзник России и славянства.»
Как видно из документов, полковник Михельсон преуспел как в аналитической работе, так и в оперативной деятельности. Это не могло ускользнуть от внимания немецкой контрразведки. Такого опытного, профессионального разведчика в стране, которая, по сути, готовилась к войне с Россией, держать было не с руки. И потому делается все возможное, чтобы выследить и арестовать одного из агентов Михельсона. В свою очередь, военному агенту предложено покинуть Германию.
Михельсон возвращается в Россию. Его назначают командиром бригады, потом Александр Александрович возглавляет лейб-гвардии Московский полк. Во время Первой мировой войны он — генерал для поручений при начальнике Генерального штаба.
На смену Михельсону в начале 1911 года в Берлин приезжает полковник Павел Базаров. Ему уже 40 лет. Почти всю службу провел в разведке. После окончания Михайловского артиллерийского училища командовал ротой, служил помощником старшего адъютанта штаба Виленского военного округа. Потом судьба распорядилась так, что Павел Александрович оказался в разведке: сначала — младшим делопроизводителем Военно-ученого комитета, далее — помощником столоначальника Главного штаба.
Следующий этап в служебной карьере — Русско-японская война. Базаров — в Маньчжурской армии, в управлении генерал-квартирмейстера, занимается тем делом, которое он знает и любит, — разведкой. Работает умело и вполне успешно и потому получает повышение по службе. Павел Александрович — штаб-офицер управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем на Дальнем Востоке, а после окончания войны — в Главном управлении Генштаба.
Германия для него страна уже знакомая. За эти годы он успел побывать в командировке в германском городке Касселе, якобы для совершенствования знаний по немецкому языку. И вот теперь он военный агент Российской империи в Берлине.
Откровенно говоря, зря надеялась немецкая контрразведка вместо неуемного Михельсона получить тихого паркетного дипломата. Базаров был разведчиком до мозга костей.
В начале 1912 года он докладывает в Главное управление Генерального штаба: «Создавшаяся в Европе политическая группировка держав, желание закончить организацию своих сухопутных вооруженных сил и достичь наиболее выгодного соотношения морских сил заставили Германию пойти почти до предела возможных уступок. Между тем политическая обстановка… пока мало изменилась.
…Что касается вопроса о выгодности для Германии начать войну до зимы или во время военной и приграничных областях России (тревоги), то она заслуживает несомненный интерес. Ввиду большей привычки немцев к холоду по сравнению с французами и, наоборот, большей выносливости французов по отношению к жаре немцам выгоднее начать кампанию в зимнее время года.
В общем совокупность имеющихся в настоящее время признаков приводит к заключению, что Германия усиленно готовится к войне в ближайшем будущем.
Более чем вероятно, что начало военных действий последует именно со стороны Германии».
В конце того же 1912 года полковник Павел Базаров даже называет сроки будущей войны. «Весьма возможно, что к концу будущего 1913 года или к началу 1914 года, — пишет он в Петербург, в Главное управление Генерального штаба, — когда лихорадочная деятельность по военной и морской подготовке Германии будет в главных чертах закончена… настанет критический момент, когда и общественное мнение, и армия, и стоящие во главе государства лица придут к сознанию, что в данное время Германия находится в наиболее выгодных условиях для начала победоносной войны».
Что ж, тут, как говорится, ни убавить ни прибавить, полковник Базаров не ошибся, он попал в точку.
Однако и его дни пребывания в Германии были сочтены. Обстановка характеризовалась резким нарастанием военной угрозы. Военные агенты подвергались самому жесткому давлению со стороны спецслужб Германии.
Чертежник из главного инженерного управления, который продал Базарову план крепостей Пихлау и Летцен, был провален. После ареста он сознался, что работал на российского военного агента.
Полковник Павел Базаров немедленно убыл в отпуск, после которого получил новое назначение — штаб-офицером для поручений управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем.
Свою лепту в дело разведки вероятного противника вносили и морские агенты Российской империи в Германии — капитан 2 ранга князь Александр Долгоруков, лейтенант Борис Бок, капитан 2 ранга Евгений Беренс. Летом 1914 года морской агент в Нидерландах капитан 1 ранга Михаил Римский-Корсаков был одновременно назначен на ту же должность и в Германии. Но увы, началась Первая мировая война, и вступить в свои обязанности он не успел.
Морские агенты имели соответствующее образование: Долгоруков окончил морское училище, Римский-Корсаков — морское училище, артиллерийский офицерский класс, а также гидрографический отдел Николаевской морской академии, Бок — морской кадетский корпус, Беренс — также морской кадетский корпус и штурманский офицерский класс.
Все служили во флоте: Долгоруков — на фрегате «Дмитрий Донской», на крейсере «Память Азова», Римский-Корсаков — на канонерской лодке «Бобр», на эскадренном броненосце «Пересвет», командовал учебным судном «Верный» и эсминцем «Лейтенант Зацаренный», Бок был участником известного заграничного похода на крейсере «Паллада».
Главная их задача — сбор сведений военно-морского характера, в частности наблюдение за составом боевого и строящегося флота противника, а также военно-морских баз и верфей.
В июле 1913 года поверенный в делах в Берлине Броневский сообщит в письме министру иностранных дел России Сазонову: «Недели две тому назад морской агент при императорском посольстве предпринял небольшое путешествие по германским островам Северного моря. Так как там теперь купальный сезон в полном разгаре… то путешествие имело целью, не возбудив ничьих подозрений, дать возможность беспрепятственно собрать ряд интересных сведений относительно обороны этой части германского побережья».
Совершил это весьма полезное «купальное путешествие» военный агент Евгений Беренс.
Однако, как писал в журнале «Русский инвалид» в 1908 году известный военный теоретик офицер Главного управления Генерального штаба Александр Свечин, «в процессе изучения мирной и вооруженной борьбы с соседом тайная разведка составляет только небольшую часть работы. Агентурные данные об армии, технике и крепостях соседа недостаточны для уверенной работы в мирное и военное время. Нужно прислушиваться к биению государственной и общественной жизни…».
И морские агенты прислушивались. Надо отдать должное, делали это весьма профессионально. Вот пример. В январе 1912 года морской агент капитан 2 ранга Евгений Беренс отправил начальнику Морского Генерального штаба князю Ливену интересное донесение. Написать его мог только хороший аналитик, глубоко изучивший политику европейских стран, в частности Британии и Германии, и учитывающий все самые сложные нюансы этой политики.
О чем, собственно, шла речь в донесении? Да о том, что правительство Великобритании стремится поддерживать свое превосходство над Германией по боевым кораблям в пропорции 2:1. Казалось бы, какие далекоидущие выводы из этого можно сделать? Британия всегда заботилась о превосходстве своего флота над другими, неспроста она получила звание «владычицы морей».
Однако морской агент за этими цифрами увидел нечто большее, чем простое желание превосходства. «…Англия надеется, — сообщал он, — что вызываемые этим путем расходы на вооружение окончательно возмутят и без того обременят налогами население Германии». Далее он говорит о «здешних социалистах, настроенных пока националистически». Но они переменят окраску и при поддержке недовольных групп населения откажутся от дальнейшего соревнования с Англией. «Ввиду этого англичанам важно, — считает Беренс, — чтобы их усиление было лишь ответом на германское, ибо тогда у германского правительства отпадет самый важный аргумент оправданий расходов. Такая перспектива дает Англии надежду, что при дальнейших попытках Германии тягаться с ней она непременно потерпит фиаско, не выдержав одновременно усиления армии и флота, и это, по расчету Англии, должно случиться не позже конца 1913 года, к какому времени и следует ожидать падение адмирала Тирпица и возможности так или иначе сговориться с Германией, не теряя вместе с тем ни своего мирового положения и не рискуя безопасностью…» В конце агент добавляет очень важное «если»: «Если только, конечно, не случится крах, если Германия предпочтет насильственным путем разрешить вопрос».
Донесение капитана 2 ранга Евгения Беренса было замечено и оценено по достоинству. В ту пору морское и военное ведомство нечасто обменивалось развединформацией, но тут Морской штаб откомандировал фельдъегерей, и вскоре документ лежал на столе у начальника Главного управления Генерального штаба.
Так работали в Германии военные и морские агенты. Однако не одна Германия смотрела в сторону России через смотровую щель боевого прицела. Австро-Венгрия и ее роль в военно-стратегическом положении Российской империи, осознание русским Генштабом действий Вены в случае войны по другую сторону баррикад обязывали разведку уделять этому участку работы особое внимание.
Верно подмечают в своей книге: «Не подлежит оглашению» Евгений Сергеев и Артем Улунян: «Что касается деятельности русских военных агентов в Австро-Венгрии, то их значение для разведывательной и аналитической деятельности Главного управления Генерального штаба трудно переоценить. Работа двух из них — полковника М. К. Марченко и сменившего его на этом посту полковника М. И. Занкевича была настолько активна, что местные контрразведывательные органы пытались вынудить их покинуть страну, используя дипломатические каналы. В конечном счете оба военных агента были выдворены из империи. Однако им удалось создать широкую сеть нелегальных агентов, включая высокопоставленных австро-венгерских военных и гражданских чиновников…»
Итак, кто же они, эти полковники Марченко и Занкевич, и за что их так ненавидела австро-венгерская контрразведка?
Митрофан Марченко окончил Императорское училище правоведения, 2-е военное Константиновское училище и Николаевскую академию Генерального штаба.
Командовал эскадроном, служил в штабе гвардейского казачьего корпуса, руководил передвижением войск по железным дорогам и водным путям в Петербургско-Московском районе. В 1905 году был командирован в Австро-Венгрию. Пять лет под пристальным вниманием контрразведки отработал в Вене.
По возвращении командовал Архенгелогородским драгунским полком, был начальником Николаевского кавалерийского училища.
Сменщиком Марченко на посту военного агента в Вене стал полковник Михаил Занкевич. Он получил образование в кадетском корпусе, в 1-м военном Павловском училище и в Николаевской академии Генерального штаба. Тоже служил в войсках — командиром роты, батальона, в штабе пехотной дивизии и армейского корпуса.
В 1900 году Михаилу Ипполитовичу предложили скромную должность в разведке — младшего делопроизводителя канцелярии Военно-ученого комитета. Он согласился, и с тех пор его жизнь была связана с военной разведкой.
В 1903 году Занкевич едет в зарубежную командировку — помощником военного агента в Вену. Через два года становится военным агентом в Румынии, а в 1910-м — в Австро-Венгрии.
По приезду из Вены Михаил Занкевич назначен командиром Царицынского пехотного полка, а в 1915 году — командиром лейб-гвардии Павловского полка.
Высшей точкой его служебной карьеры можно считать должность генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба.
Таковы, если коротко, автобиографические данные военных агентов. Что же касается непосредственно разведработы, проводимой, к примеру, полковником Митрофаном Марченко, то хочется обратиться к его переписке с Главным управлением Генерального штаба.
Если говорить о работе военного агента по сбору военно-политической информации об Австро-Венгрии, то дел у Марченко было невпроворот. Достаточно привести слова 2-го обер-квартирмейстера генерала Борисова в письме к полковнику Марченко в ноябре 1908 года, чтобы понять всю степень тревоги Генерального штаба. «Мы здесь деятельно готовимся к войне с Австрией», — сообщил Борисов. И обер-квартирмейстера можно было понять. Князь Фердинанд и правящие круги Болгарии активно отходили от России. Сам же Марченко сообщил в Петербург о секретных переговорах министра иностранных дел Австро-Венгрии по заключению конвенции между Веной и Турцией, Болгарией, Грецией и Румынией.
Генштаб России, естественно, хотел предугадать следующие шаги Австро-Венгрии, просчитать, сможет ли она вести широкомасштабную войну.
Через несколько дней после получения письма генерала Борисова полковник Марченко пытался успокоить руководство разведки. Он считал, что австро-венгерская армия ныне находится в невысокой степени боевой готовности, да и политическая атмосфера складывается не лучшим образом.
Все годы своего пребывания в Вене Митрофан Марченко, используя возможные методы, зорко следил за изменениями военно-стратегической обстановки в Австро-Венгрии. Неоднократно его донесения представлялись военным министром Владимиром Сухомлиновым его императорскому величеству. Так было в июне 1909 года, когда Марченко сообщил о переговорах болгарского царя Фердинанда и министра иностранных дел Австро-Венгрии Эренталя, и в июле того же года после его донесения о возможности политического кризиса в Турции.
Но полковник Марченко занимался не только добыванием информации военно-политического характера и ее обработкой, он поставлял в Главное управление Генерального штаба совершенно секретные материалы, касающиеся, например, австро-венгерской артиллерии.
В ноябре 1906-го полковник Марченко докладывал, что за год работы переправил в Петербург «в подлинных копиях 20 тетрадей с соответствующими чертежами всех тех секретных данных, которыми исчерпывается перевооружение австро-венгерской полевой артиллерии». Представьте себе: русский Генштаб усилиями военного агента обладал всеми артиллерийскими секретами Австро-Венгрии. Думаю, эти три строчки из донесения Марченко дорогого стоят и говорят о его высоком профессионализме.
Разумеется, столь «продуктивный» Митрофан Марченко стал головной болью для имперской контрразведки. Были предприняты все меры, чтобы убрать русского военного агента из Вены. Спецслужбы вышли на тайного агента Марченко — служащего артиллерийского депо Кречмара. Его арестовали, а Марченко предложили уехать в отпуск без возвращения в Вену.
«Взамен Марченко, — писал в своей книге «Разведка и контрразведка» Макс Ронге, — мы получили столь же опасного руководителя русской агентуры в лице полковника Занкевича».
Ко времени прибытия Михаила Ипполитовича в Вену в октябре 1910 года обстановка в Австро-Венгрии представлялась российскому Генштабу как лихорадочная подготовка к войне. Во всяком случае, так охарактеризовал ее предшественник Занкевича полковник Марченко за три месяца до своего отъезда.
Возможно, в этой оценке и было некоторое преувеличение, но оно объяснялось тем, что в предвоенные 1911–1914 годы основное внимание уделялось Германии, Балканским странам и в первую очередь Австро-Венгрии.
Интересно проследить деятельность военных агентов в Болгарии, Черногории, Сербии, Турции и, разумеется, в Австро-Венгрии в короткий, но напряженный отрезок времени — две последние недели сентября 1912 года. Эти недели обусловлены для России, как определяют некоторые историки, «синдромом скорой войны».
Но что, собственно, произошло в эти, казалось бы, ничем не примечательные недели? Только то, что у военной разведки России была достоверная информация о неизбежном военном конфликте на Балканах, когда малые страны региона готовы были выступать против турок.
Возникает, естественно, главный вопрос — когда начнется война и кто ударит первым.
Первым на него ответил военный агент в Черногории генерал-майор Николай Потапов. Он считал, что боевые действия начнутся 1 октября 1912 года, и раскрыл предполагаемый план действий антитурецкой коалиции. Письмо его было направлено в отдел генерал-квартирмейстера 15 сентября.
На следующий день, 16-го, туда же поступает донесение военного агента в Турции генерал-майора Ивана Хольмсена. У Ивана Алексеевича совершенно противоположное мнение. Он считает, что сосредоточение и наращивание воинских частей на некоторых участках турецко-болгарской границы оказывают «успокаивающее влияние на умы болгарского королевства».
17 сентября генерал-майор Николай Потапов сообщает в Петербург: в течение недели ожидается общая мобилизация четырех балканских государств.
19 сентября военный агент в Болгарии полковник Георгий Романовский доносит в Генштаб: «Болгария ни при каких условиях не остановится, для нее теперь отступления нет…»
В тот же день из Австро-Венгрии от военного агента полковника Михаила Занкевича приходит сообщение, в котором он утверждает о возможности принятия Веной решения занять Санджак в случае вступления в него сербов.
20 сентября военный агент в Сербии полковник Виктор Артамонов подтверждает информацию Занкевича о том, что возможность столкновения сербов и австрийцев в Санджаке не исключается.
Практически каждый день получая такие сообщения, офицеры генерал-квартирмейстерства в Петербурге в растерянности: военные агенты в Черногории, Болгарии, Румынии, Сербии высказывают одну точку зрения, агент в Османской империи — другую. В штаб-квартире военной разведки нарастает напряжение — руководству империи необходимо изложить целостную картину развития событий на Балканах. Но как ее изложить при таком разнообразии мнений?
Следует признать, что зарубежные силы военной разведки — военные агенты — не смогли до конца «вскрыть» намерения противоборствующих сторон. Первой в войну вступила Черногория 9 октября 1912 года, следом за ней — Болгария, Греция, Сербия. Однако в то же время надо признать, что стратегическая информация, предоставляемая в отдел генерал-квартирмейстера, была верной — предупреждения о скором начале войны соответствовали действительности, как, впрочем, и состав противоборствующих сил.
На мой взгляд, добывающие службы (военные агенты) в данной ситуации сработали достаточно продуктивно. Но обрабатывающие органы генерал-квартирмейстера еще не были столь профессиональны, чтобы на основании разнообразной, а порой и весьма противоречивой информации выработать точный, безошибочный прогноз. За них это пытались сделать сами военные агенты, но, увы, они могли опираться только на данные своей агентуры в конкретной стране. Общую картину из мозаики агентских разведсведений под силу было сложить только офицерам-аналитикам отдела генерал-квартирмейстера. Но они ее не сложили. Почему? Это тема большого отдельного разговора.
А мы вернемся к фигуре военного агента в Австро— Венгрии Михаила Занкевича. Как понятно из приведенных ранее фактов и документов, Михаил Ипполитович активно участвовал в сборе разведсведений военно-стратегического характера. Однако он так же умело добывал информацию непосредственно по вооруженным силам страны пребывания.
Из его материалов, донесений, справок делопроизводители отдела генерал-квартирмейстера составили сборник «Вооруженные силы Австро-Венгрии».
Тот же Макс Ронге в уже названной работе «Разведка и контрразведка» раскрывает секрет провала агентов Занкевича — братьев Чедомила и Александра Яндричи. В эту агентурную группу входили также Артур Итцикуш, Юлиус Петрич, Флориан Линднер. Их выследили контрразведчики и венское полицейское управление.
Ронге признает, что «Занкевич… в качестве трофеев увез с собой в Россию агентурные донесения обоих Яндричей и прочих упоминаемых лиц, а также многое другое».
Право же, Макс Ронге знал, что говорил: в ту пору он был одним из руководителей контрразведки.
А завершить рассказ о Михаиле Ипполитовиче хотелось бы словами российского посла в Вене Николая Гирса: «О заслугах полковника Михаила Занкевича как военного я, конечно, судить не берусь: они могут быть справедливо оценены лишь его военным начальством. Я бы не исполнил долга совести, если бы не просил вашего высокопревосходительства при случае засвидетельствовать последнему о высоком мнении, которое я имею и продолжаю иметь о редких умственных и душевных качествах полковника Занкевича и об искреннем моем сожалении по поводу его ухода».
Разумеется, говоря о военной разведке России в годы, предшествующие Первой мировой войне, нельзя не вспомнить, пожалуй, о самой большой удаче — вербовке Альфреда Редля, одного из руководителей австро-венгерской разведки.
О «самом важном шпионе» той поры написано много. Однако его деятельность, провал и самоубийство до сих пор вызывают массу вопросов.
Не знаю, да и вряд ли кто сегодня может сказать, был ли это Редль или «негласный агент № 25», который передавал данные уже после смерти австро-венгерского полковника, но важно другое — такой ценный источник у русской разведки был. Служил он в Генеральном штабе вооруженных сил империи и снабжал нашу разведку секретной документацией государственной важности.
Доныне идут споры, кто же завербовал этого агента, так и оставшегося неизвестным. Некоторые историки называют полковника Николая Батюшина — старшего адъютанта штаба Варшавского военного округа, а в войну начальника разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта.
Однако это не так. Вербовку провел не кто иной, как военный агент в Вене полковник Владимир Рооп. Позже он передал ценного агента капитану Александру Самойло, который служил помощником старшего адъютанта штаба Киевского военного округа и занимался вопросами разведки австро-венгерской армии. Владимир Христофорович встретил Самойло в Киеве, когда временно приехал из Вены, чтобы пройти так называемое цензовое командование полком.
С тех пор Александр Самойло курировал агента № 25. Когда же полковник Редль покончил жизнь самоубийством, он высказал мнение, что этим агентом и был Редль. Но с ним не согласился генерал Рооп, единственный из русских военных разведчиков лично знакомый с агентом.
Отсюда не исключается, что «самый важный шпион» Редль, работающий на Россию, есть не что иное, как самая большая мистификация австро-венгерской разведки, а все последующие книги, статьи, фильмы — история заблуждений.
Повторюсь, для нас, в сущности, не имеет значения, был ли это Редль или агент № 25. Важно, что он существовал, а через него и доступ к необходимым секретным материалам.
…Безусловно, определяя для себя в качестве главных, ведущих направлений германское и австро-венгерское направления, руководители военной разведки Российской империи прекрасно понимали, сколь важны для них, например, Скандинавия или Швейцария. С территории этих стран велась самая активная агентурная деятельность против наших вероятных противников.
О Балканских странах и говорить не приходилось. За ними нужен был глаз да глаз, да еще какой зоркий глаз. Это направление всегда беспокоило российский Генштаб.
И этому беспокойству было свое объяснение. Малые страны Балканского полуострова, сохранившие, с одной стороны, зависимость от больших держав, с другой — вечные противоречия между собой, могли в любой момент стать основой нестабильности в регионе. А ведь регион этот был очень близок к российским границам.
Что же касается Британской империи или Франции, то эти крупнейшие державы Европы без всяких оговорок требовали самого пристального к себе внимания.
Вот и получалось, что наряду с главными направлениями в деятельности генерал-квартирмейстерской службы Генштаба России второстепенных попросту не было.
Итак в Швейцарии военным агентом довольно продолжительное время служил полковник, потом генерал-майор Дмитрий Ромейко-Гурко, а в Скандинавских странах — Дании, Норвегии и Швеции — подполковник граф Алексей Игнатьев.
Дмитрий Иосифович Ромейко-Гурко был боевым офицером — командовал эскадроном, имел опыт штабной работы — состоял обер-офицером штаба армейского корпуса, Одесского военного округа, штаб-офицером для поручений при штабе Сибирского военного округа, потом при командующем 3-й Маньчжурской армией.
Перед поездкой за рубеж два года занимался проблемами разведки в Главном управлении Генерального штаба. С апреля 1908-го по август 1915-го — военный агент в Швейцарии.
По возвращении из командировки назначен начальником штаба армейского корпуса.
Граф Алексей Алексеевич Игнатьев, без сомнения, самый известный в нашей стране военный агент. Большую популярность приобрела его книга «Пятьдесят лет в строю», да и судьба этого человека поистине удивительна.
Получив прекрасное образование — окончив Владимирско-Киевский кадетский корпус, а также Пажеский Его Величества корпус, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду, Алексей Алексеевич попал в войска, командовал эскадроном. Был переведен в управление генерал-квартирмейстера Маньчжурской армии, потом в соответствующее управление главнокомандующего. После окончания Русско-японской войны служил в штабе 1-го гвардейского корпуса.
В 1906 году отправляется в краткосрочную командировку во Францию, где исполняет должность помощника военного агента. Уже в следующем году назначен военным агентом в Дании, Швеции и Норвегии. Там он находится до 1912 года.
Весной 1912-го граф Игнатьев в Париже, военный агент во Франции.
Таковы основные жизненные вехи наших агентов, а теперь обратимся к их делам.
Для Генерального штаба России весьма важным оставался вопрос: в случае войны Швейцария сохранит своей нейтралитет или примкнет к какому-либо из военных блоков? А если примкнет, то к какому?
В 1909–1910 годах полковник Дмитрий Ромейко-Гурко считал, что Швейцария при возникновении конфликта вряд ли окажется нейтральной. В качестве аргументов приводились те обстоятельства, что верхи страны тяготятся нейтральностью своей политики, да и швейцарская армия велика для подобной роли. А коли так, то, скорее всего, эта альпийская республика выступит на стороне противников России — Германии и Австро-Венгрии. Почему? Потому что большинство швейцарских офицеров обучались в немецких военных училищах, две трети населения говорит по-немецки, да и Берлин и Вена всегда были ближе и доброжелательнее к Берну, чем Рим и Париж.
Но по мере того, как мир неотступно катился к Первой мировой войне, мнение русского военного агента в Швейцарии менялось. В декабря 1913 года он уже сообщил в Петербург: «…Считаю, что в ближайшем будущем, один год или два, в случае войны Швейцария не присоединит своих сил к германским для активных действий, по крайней мере до решения участи войны не позволит Германии существенно нарушить нейтралитет своей территории».
Так, в сущности, оно и случилось. Швейцария осталась нейтральной, не примкнув ни к одному из военных союзов.
Разумеется, Ромейко-Гурко интересовали не только эта маленькая альпийская страна и ее политические пристрастия, но в большей мере могучий и агрессивный сосед — Германия.
И вот тут, надо отдать должное, Дмитрий Иосифович оказался провидцем. В апреле 1913-го, более чем за год до начала войны, он докладывал начальнику Генерального штаба: «…Я лично убежден в том, что Германия не допустит войны до начала 1914 года, настолько же я сомневаюсь в том, чтобы 1914 год прошел без войны.» Как говорится, не в бровь, а в глаз.
…В мае 1905 года произошел распад государственной унии между Швецией и Норвегией. Россия дальновидно поддержала создание независимого молодого норвежского государства.
В этот период в Скандинавии военным агентом Российской империи был полковник Александр Алексеев. Он сделал многое для того, чтобы донести до руководства в Петербурге истинное понимание развития событий в Скандинавских странах.
Алексеев был горячим сторонником сближения с Норвегией. В мае 1905-го, как раз в момент разрыва унии, полковник лично выехал в Швецию и Норвегию, чтобы собственными глазами увидеть происходящее и верно оценить обстановку. Уже 1 июня он направил депешу из Копенгагена в Петербург, в которой настоятельно советовал поспешить, дабы «расположить к себе новую монархию». Судя по всему, к мнению Александра Максимовича прислушались, и 16 октября 1905 года Россия первой из великих держав признала Норвегию.
Сменщиком на посту военного агента Алексеева в Скандинавских странах в 1907 году стал подполковник Алексей Игнатьев.
Несмотря на молодость, за спиной Игнатьева были Русско-японская война, опыт ведения разведки в условиях боевых действий. На север Европы он приехал из Франции, где исполнял обязанности помощника военного агента.
У Алексея Алексеевича к тому времени сложился свой взгляд на методы работы военного агента. Он считал и твердо отстаивал свое мнение, что негласную агентуру можно использовать только в отношении третьих государств, но не против страны пребывания. Игнатьев доказывал, что найдет возможности узнать об армиях Скандинавских стран все необходимое.
Свое слово военный агент сдержал. Главное управление Генерального штаба получило всю необходимую информацию.
Теперь обратим свои взоры к Балканам. Традиционно Россия отстаивала здесь свои интересы. Участие Российской империи в балканских проблемах имело давние исторические корни. И тем не менее у Петербурга в отношениях с каждой из этих стран имелись своя специфика, политические и стратегические особенности.
Сербия, одно из самых сильных в военном отношении государств на Балканах, была союзником России. Отсюда и задача военных агентов — отслеживать политическую и военную обстановку по отношению к Австро-Венгрии и Турции, знать состояние и боеготовность сербской армии, межгосударственные интересы руководства страны пребывания.
Военными агентами в Сербии в этот период работали полковники Владимир Агапеев и Виктор Артамонов. Первый служил в 1907–1909 годах, второй — в 1909–1916 годах.
Судьбы их весьма схожи. Оба окончили кадетские корпуса, военные училища и Николаевскую академию Генерального штаба. Учились отменно, поэтому окончили курс академии по первому разряду. Потом, как обычно, служба в войсках. Агапеев командовал эскадроном, занимал должность старшего адьютанта штаба кавалерийской дивизии, штаб-офицера для особых поручений при штабе корпуса. С этой должности его и командировали в Сербию.
Артамонов тянул лямку в пехоте и как наиболее перспективный офицер был рекомендован в разведку, в штаб Одесского военного округа.
В 1907 году назначен военным агентом в Турции, а в 1909-м — в Сербии. Виктор Алексеевич с войсками сербской армии отступал, уходил в Албанию, далее — на остров Корфу. В Белград возвратился только в 1918 году.
Тот предвоенный период, когда в Белграде служили Агапеев и Артамонов, характеризуется яркой и точной оценкой ситуации, данной их предшественниками.
«В Сербии… действует тайная рука Австрии, желающей разжечь пожар на Балканском полуострове», — писал военный агент в Сербии и Черногории подполковник Иван Сысоев.
Исходя из этой, безусловно, верной оценки и действовали российские военные разведчики. Они понимали, что преградой для распространения австрийского влияния является именно Сербия. Отсюда и использование территории Сербии как плацдарма для развертывания агентуры в Австро-Венгрии.
По данным историка разведки Михаила Алексеева, у военного агента полковника Артамонова была тесная связь с разведорганами Сербии. Вместе с начальником штаба сербской армии полковником Драгутином Дмитриевичем им удалось завербовать предпринимателя Раде Малобабича, который, в свою очередь, организовал агентскую сеть в Австро-Венгрии.
В Черногории роль русского военного агента подполковника, позднее полковника Николая Потапова тоже была весьма своеобразна. Он не только исполнял сугубо военно-дипломатические обязанности, но являлся, по сути, начальником управления боевой подготовки черногорской армии. Дело в том, что по договору между Россией и Черногорией военный агент в Цетинье осуществлял руководство боевой подготовкой.
Однако Николаю Потапову приходилось не только обучать черногорцев метко стрелять и тактически грамотно наступать, но и внимательно следить за устремлениями их господаря Николая I.
«…Королю Николаю самому хочется войны с Турцией, — писал в Петербург в июне 1911 года Потапов, — чтобы «спасти лицо» перед албанцами, которых недалекие советники господаря толкали в неравную борьбу с турками».
Полковник Потапов умело просчитал все достаточно опасные шаги черногорского правителя и настоятельно рекомендовал предпринять кардинальные меры для охлаждения «горячей головы» Николая. А именно — отказать королю в финансировании на содержание албанцев. Что и было сделано.
В предвоенные годы в России роль Болгарии рассматривалась во многом как центральная, основная в балканской региональной политике. В далеком прошлом остались славные времена Шипки и Плевена, и Болгария теперь была совсем иной. Правительство Радиславова, поддерживаемое царем Фердинандом, расценивалось как антирусское.
Военный агент полковник Георгий Романовский, прибывший в Софию в 1911 году, достаточно опытный разведчик, хорошо знающий регион, с тревогой сообщал, что нынешнее правительство в любую минуту может пуститься в авантюры и вызвать новые осложнения на Балканах.
Он предпринимает ряд мер, дабы в конечном итоге вывести Болгарию из турецко-австро-венгерского влияния. Предложения Георгия Дмитриевича можно проследить по переписке Главного управления Генерального штаба и военного агента в Софии.
В октябре 1913 года он предлагает провести финансово-экономическую операцию, чтобы устранить от власти политиков, настроенных антироссийски.
Что это за операция? Агент хочет не допустить котировки предстоящих болгарских займов на Парижской бирже.
В ноябре полковник Романовский сообщает в Петербург о желательности открытия в Болгарии органов печати, которые работали бы на авторитет России, разумеется, на деньги, предоставляемые нашим правительством. Он приводит в пример австрийцев, которые именно так и поступают, борясь с российским влиянием в Болгарии.
Наряду с конкретными шагами военный агент в Софии постоянно отслеживал геополитическую ситуацию в стране.
К примеру, в январе 1914 года после победы сторонников действующего правительства в Народном собрании Романовский сообщил об австро-болгарском союзе практически как о свершившемся факте. По существу же, несмотря на такие заявления, поведение Болгарии в будущей войне оставалось неясным.
Труднопредсказуемой в подобном конфликте была и позиция Румынии. Наиболее точно ее охарактеризовал знакомый уже нам полковник Михаил Зинкевич, проходивший службу в Бухаресте в качестве военного агента с 1905 по 1910 год. В июне 1907 года он докладывал в Главное управление Генерального штаба о военной политике румынского короля Карла, «не желающего связывать себя никакими обязательствами ни с Турцией, ни с Болгарией и стремящегося сохранить полную свободу действий с тем, чтобы в нужную минуту стать на ту или другую сторону в зависимости от обстановки и указаний свыше — от своих немецких союзников».
Однако для руководства Генштаба в конечном итоге требовалась конкретизация. Да, король Карл оставляет возможность маневра в ту или другую сторону, но в какую?
В декабре 1909 года в недрах Главного управления появляется записка о наиболее вероятных планах и действиях Румынии на случай войны с Россией. Что же предсказывают аналитики Генштаба, основываясь, разумеется, на материалах военных агентов? А предсказывают они, что Румыния в случае начала военных действий выступит на стороне Австро-Венгрии. Возможны, но маловероятны и самостоятельные действия против Бессарабии.
До событий 1909-го (выступление офицеров, объединенных в «Военную лигу») и 1910 годов (когда в русском Генштабе стала активно обсуждаться проблема греко-турецкой войны) Греция находилась как бы во втором эшелоне балканской политической жизни. Но теперь обстановка изменилась. Нестабильность в этом ключевом балканском государстве заставила русскую военную разведку обратить внимание на Грецию.
Военный агент полковник Павел Гудим-Левкович характеризовал обстановку внутри страны не иначе как анархию.
Что же касается вооруженных сил страны, то Павел Павлович в сентябре 1910 года доносил в Генштаб: «Расшатанная в корне дисциплина, отсутствие чувства долга, лень, нежелание работать… занятие политикой и борьба партий, извращенное понятие об индивидуальной свободе — все это вконец развратило армию.»
Несмотря на подобное состояние армии, через два года Греция подпишет с Болгарией союзнический договор. В свою очередь, Сербия оформит с той же Болгарией военную конвенцию. После этого всем станет ясно: антиосманская коалиция состоялась и война неминуема. И она, как известно, началась 1 октября 1912 года. Черногория, Болгария, Греция, Сербия — с одной стороны и Турция — с другой.
Бои шли до декабря. В апреле 1913 года было подписано перемирие, а в мае — Лондонский мирный договор. Греции по этому договору отошел остров Крит, она также получила вместе с Болгарией и Сербией некоторые части Македонии и Фракасе. Однако, несмотря на это, все остались недовольны — взаимные претензии балканских государств друг к другу усиливали военно-политическую конфронтацию.
16 июня болгарские войска вступили в бой против сербских и греческих частей. Началась вторая балканская война. Болгария эту войну проиграла.
Полковник Гудим-Левкович в июле 1913 года писал в Петербург: «Умаление Болгарии и возвеличивание Греции представляется мне крайне опасным для нас и славянства.
Греция может легко повернуть в сторону Тройственного союза».
Теперь пришла пора поговорить о Турции. Она уже неоднократно упоминалась нами в контексте отношений и противостояний с другими странами.
В Константинополе военным агентом Российской империи проходил службу полковник, а с 1910 года генерал— майор Иван Хольмсен. Он провел за границей 13 лет, сначала в качестве военного агента в Греции, потом в Турции. По возвращении на родину командовал бригадой, пехотной дивизией.
В 1913 году в Константинополе его сменил генерал— майор Максим Леонтьев. Турция была знакома Максиму Николаевичу: здесь он служил помощником военного агента еще в 1901 году. Потом занял пост агента в Румынии, позже — в Болгарии.
И Хальмсен, и Леонтьев в числе первых высказали предположения, которые позже назовут «государственническими», а их авторов — «государственниками». Их разовьет потом на страницах «Русского инвалида» известный военный теоретик, делопроизводитель Главного управления Генерального штаба Александр Свечин. В декабре 1913 года он выступит со статьей «О национальных идеях в военном искусстве». Кстати, статья Свечина даст начало горячему обсуждению этой непростой проблемы.
А суть проблемы состояла в следующем: если с общеславянской позиции выдавливание турок из Европы — благо, то для России — это серьезная проблема. Турция усилит свое влияние в направлении Кавказа.
Генерал Михаил Леонтьев как патриот своей страны был горячим сторонником обеспечения интересов России в Средиземноморье и в Кавказском регионе. Именно поэтому в июле 1913 года он сообщил в Генштаб о возможности оккупации Трапезунда русскими войсками. Леонтьев считал, что это можно сделать — османы не в состоянии вести войну, а Россия таким образом получит гарантию безопасности в Кавказском регионе.
Предвоенный период для России и Франции характеризовался стремлением к сближению. Это ощущалось во всех сферах общественно-политической жизни двух стран.
Не отставали от политиков, финансистов, промышленников и военные. Командировки офицеров русской армии во Францию и наоборот стали регулярными.
Поскольку Петербург и Париж позиционировали себя союзниками, у военных агентов не было надобности в развертывании агентурной сети в стране пребывания. Русская разведка предполагала использование Франции в качестве плацдарма для работы против Германии и Австро— Венгрии.
Русскими военными агентами в Париже в эти годы были полковник Владимир Лазарев, генерал-майор граф Григорий Ностиц и полковник граф Алексей Игнатьев.
Каждый из них вошел в историю российской военной дипломатии по-своему. Граф Ностиц, например, роскошными приемами, о которых говорил весь Париж. Григорий Иванович был очень богат, и потому его больше занимали светские рауты, чем разведработа. Справедливости ради надо сказать, что он отправил в Петербург немало корреспонденции, но, по свидетельству Алексея Игнатьева, это нередко бывала газетная вырезка или интересная статья, которую мог бы отправить в столицу любой штатный писарь.
Полковник Владимир Лазарев в отличие от Ностица показал себя блестящим аналитиком. В своих мемуарах тот же Игнатьев говорит о предвидении русского военного агента. Оказывается, он разработал план возможного наступления немецких войск. «Владимир Петрович, — пишет Игнатьев, — много потрудился над этим планом, но только история воздала должное его прозорливости: как в 1914, так и в 1940 году германская армия вторглась во Францию вдоль левого берега Мааса, через Бельгию».
К глубокому сожалению, командование французских вооруженных сил не оценило гениального предвидения русского военного агента, за что, собственно, жестоко поплатилось.
В 1912 году на должность военного агента в Париж был назначен полковник Алексей Игнатьев. Он сделал немало для укрепления союзнических связей между Россией и Францией. Ему ставят в заслугу (и по праву) умение убедить начальника разведки Генштаба французской армии в важности совместной работы обеих разведслужб. Казалось, после подписания соглашения Игнатьев мог быть спокоен — информация из Генштаба Франции поступала бы к нему беспрепятственно. Но Алексей Алексеевич к тому времени был уже опытным разведчиком и не собирался полагаться только на один канал информации. Он поддерживает обширные личные связи, которые помогают ему находиться в курсе событий.
…В 1907 году Россия и Великобритания заключили конвенцию «О разграничении сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете». С этих пор, по мнению аналитиков, началось пусть и неспешное, но сближение позиций двух стран.
В сентябре 1911 года военный агент в Британии генерал— лейтенант Николай Ермолов докладывает в Главное управление Генерального штаба: «В военных сферах Англии война Франции с Германией ожидается. Англия намерена поддержать Францию на море и суше».
Николай Сергеевич Ермолов был старейшим русским военным агентом. В общей сложности он четверть века провел в Лондоне. Второе его назначение в Великобританию состоялось в 1907 году, а покинул он берега туманного Альбиона в возрасте 63 лет в 1916 году.
Однако, несмотря на свой возраст, генерал Ермолов интересовался не только самой метрополией, но и выезжал, например, в Индию. Он основательно изучил англо-индийскую армию, обстановку на границах Индии с Афганистаном и Китаем.
Возвратившись в Лондон, Николай Сергеевич написал обстоятельный доклад на эту тему. В Главном управлении Генерального штаба он был оценен достаточно высоко.
Такова была работа военных агентов Российской империи в годы, предшествующие Первой мировой войне. Разумеется, разведдеятельностью занимались штабы военных округов — западных (Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского, Одесского), работающих по Ближнему и Среднему Востоку (Кавказского, Туркестанского), дальневосточных (Омского, Приамурского), офицеры, командирующиеся за границу с разведцелями, негласные агенты из числа российских подданных, находящиеся в других государствах, тайные агенты из числа иностранцев.
Все они были нужны России, поскольку страна наша стояла на пороге величайших испытаний, которые выпали на ее горькую долю и в Первую мировую войну, в революцию, и в Гражданскую.
