Ярким майским утром хозяйка косметического салона в Бронксе, что на севере Нью-Йорка, Глен Морреро Подцески, как обычно, вышла из своей квартиры. Она направлялась в супермаркет, чтобы сделать закупки. На одном из перекрестков затормозила на светофоре, и привычно бросила взгляд на неприметный придорожный столбик. От увиденного ее бросило в жар. В условленном месте был начерчен крестик, но нанесли его не мелом, а белой краской.

Для Глен Морреро Подцески, жительницы США, он не означал ровным счетом ничего. А вот для Марии Добровой, аген-та-нелегала советской военной разведки, которая скрывалась под этим именем, было от чего занервничать. Крестик означал крайнюю степень тревоги. Центр приказывал ей срочно уходить. Но что могло случиться? Она всегда была осторожна и осмотрительна. Да и обстановка, как казалось ей, оставалась, как прежде, спокойной.

Мария не знала, что заместитель руководителя нью-йоркской резидентуры, работавший под официальным прикрытием представителя Вооруженных сил СССР в Военно-штабном комитете ООН, полковник Дмитрий Поляков, оказался предателем и уже сдал ее своим американским хозяевам.

«Поляков, — писал генерал-лейтенант ГРУ Леонид Гуль-ев, — выдал американским спецслужбам около 20 разведчи-ков-нелегалов, более 100 агентов из числа иностранных граждан, часть из которых американцы, — до сих пор отбывают пожизненный срок в тюрьме. Противник получил от Полякова списки более тысячи офицеров-разведчиков, государство лишилось высокопрофессиональных работников.

Более двадцати лет Поляков работал на американскую разведку. Его «заслуги» высоко ценились и высоко оплачивались. Не случайно бывший шеф ЦРУ Джеймс Вулен заявил: «Из всех завербованных в годы «холодной войны» секретных агентов он был драгоценным камнем в короне».

Среди тех, кого выдал Бурбон (такой оперативный псевдоним дали Полякову американцы), оказалась Мария Доброва.

Дело в том, что в мае 1962 года в связи с угрожающей обстановкой Центр решил агентов-нелегалов, имеющих прямой выход на Москву, перевести на связь с нью-йоркской резиден-турой. Так данные на Глен Морреро Подцески, то есть на Доброву, попали в руки Полякова. Он завершал командировку и его на этой должности должен был сменить первый секретарь посольства СССР Е. Маслов.

Предатель действовал осторожно. Он не передавал американцам данные на наших нелегалов, а указывал место встречи, описывал тайники, сигналы. Остальное, как говорят, было делом техники. Тот, кто выходил на место встречи, выставлял сигнал, делал закладку в тайник, оказывался в лапах контрразведки. Так они вышли на Маслова и на Доброву. Правда, брать их не спешили. «Драгоценный камень в короне» американских спецслужб поставил условие: аресты производить только после его отъезда из США.

В июне 1962 года Дмитрий Поляков с семьей покинул Америку. Руки у контрразведчиков были развязаны.

Наступило сложное время Карибского кризиса. Связка Маслов— Доброва продолжала работать, но «под колпаком» у спецслужб США. Их обоих уже засняли на фотопленку у тайника.

Первый удар пришелся по Маслову. Его заманили на квартиру к знакомому, где его уже ждали «контрики». Здесь они показали заместителю резидента снимки, на которых Мария выставляла сигнал, потом он его стирал. Предложили Маслову сотрудничество, пригрозив, мол, он провалил женщину-неле-гала и в Москве его ждут репрессии.

Советскому офицеру удалось уйти из квартиры, срочное сообщение пошло в Центр, и вот теперь по дороге в супермаркет Мария увидела этот знак тревоги.

Следовало быстро покидать Нью-Йорк и двигаться по отработанному заранее запасному маршруту в Канаду. Она знала — там свои, там помогут.

10 мая Мария якобы вышла в магазин за хлебом и молоком. В руках у нее была авоська и маленькая сумочка. Она быстро спустилась в метро, потом пересела на автобус и отправилась в Чикаго. Казалось, Канада уже близко.

Действительно, по ту сторону границы ее ждали. В консульский отдел пришла шифрограмма: если к ним обратится женщина и предъявит паспорт на имя Глен Морреро Подцески, либо просто назовется Марией Добровой, оказать ей всяческую помощь, выдать деньги, отправить самолетом в Амстердам.

В Чикаго Мария нашла себе гостиницу на тихой улице, разместилась в номере. Все эти дни Доброва не переставала анализировать случившееся. Кто сдал ее или она сама совершила непоправимую ошибку? Искала ответ и не находила.

Утром она спустилась к завтраку и тут увидела двух мужчин, которые, лениво развалившись, сидели в креслах в вестибюле. Она поняла, нет, скорее почувствовала: это по ее душу.

Мария вышла на улицу. Недалеко от входа в гостиницу была припаркована машина контрразведки. Она знала эти автомобили еще по Нью-Йорку.

Доброва взяла такси и поехала в центр города, якобы побродить по магазинам. Пока ходила по бутикам, отметила, что ее плотно ведут. На обратной дороге зашла в аптеку, купила лекарство. Ланч и ужин распорядилась подать в номер. Горничную попросила ее не беспокоить.

Закрывшись в номере, судорожно соображала, что делать, как известить Центр? Они должны помочь. Решила написать письмо на парижский адрес, который использовался для связи с Москвой.

В гостинице, как обычно, была почтовая шахта. Письмо, опущенное в нее, попадало в закрытый почтовый ящик. Его дважды в день забирали почтальоны.

«12 мая 1962 года, воскресенье, — писала Мария. — Дорогая подруга! Пишу тебе из Чикаго, путешествую, если это можно так назвать». Далее письмо изобиловало фразами: «в последнее время мне в Нью-Йорке стало тяжело», «решила поменять обстановку, развеяться на севере», «красивы Великие Озера, совсем близко Канада», «головные боли продолжают преследовать меня».

В Москве по получении письма сразу станет ясно: Мария после получения сигнала покинула Нью-Йорк и перебралась на север, в Чикаго, поближе к Канаде. Контрразведка продолжает ее преследовать.

Опустив письмо, Доброва изрезала запасной паспорт и смыла его в унитаз.

А вечером 14-го в ее дверь постучали.

— Я сотрудник службы федеральной безопасности, — сказал мужчина, появившийся на пороге номера, — ФБР располагает сведениями о вашей незаконной деятельности в США.

И он вынул из бокового кармана пиджака фотографии. На них Мария узнала себя. Вот она выставляет сигнал, а вот Маслов стирает его.

— Кроме того, мы знаем, кто на самом деле была Глен Морреро. Это дает достаточно оснований для возбуждения уголовного дела. Не надейтесь, вам никто не поможет.

А дальше, как обычно, ей предложили взаимовыгодное сотрудничество, освобождение от уголовной ответственности и возвращение домой. Дальше — жизнь двойного агента.

Однако они плохо знали Марию Доброву. Она даже на мгновение не могла представить себя в подобной роли.

Собравшись с силами, сказала:

— Мне надо подумать над вашим предложением.

— Подумайте, — согласился контрразведчик. — Но не долго.

Дверь номера закрылась, и Мария осталась одна. Она понимала: это полный провал. Но как, почему? Ответа на вопросы не было.

Доброва открыла двери на балкон, перебралась через ограждение и шагнула в пустоту.

 

УСТАНОВИТЬ ПРИЧИНУ ПРОВАЛА — НЕВОЗМОЖНО

…Ее разыскивали еще четыре года. В 1967-м военная разведка пришла к заключению: установить причину провала капитана Добровой в настоящее время не представляется возможным. Предположительно, она находится в руках американских спецслужб или погибла.

Все прояснится, когда генерал Дмитрий Поляков будет разоблачен как американский шпион. Но случится это почти через четверть века, в 1987 году. На допросе Бурбон признается, что американская контрразведка действительно попыталась перевербовать Доброву, но та отказалась от предательства и выбросилась с балкона.

Кто же она такая, эта мужественная женщина, капитан ГРУ Мария Доброва, она же Глен Морреро Подцески?

Сразу на подобный вопрос и не ответишь. Дело в том, что Мария Дмитриевна пришла в разведку в весьма зрелом возрасте. Ей уже исполнилось 44 года. То есть за спиной целая жизнь. Более того, к лету 1951 года, когда ей предложили поступить на службу в ГРУ, Доброва была вполне состоявшимся человеком — кандидатом филологических наук, старшим преподавателем испанского языка в институте Академии наук, с весьма солидной зарплатой и уважением в коллективе. Работай себе и живи в свое удовольствие. Но, судя по всему, Мария иначе представляла свою благополучную жизнь.

Так уж вышло в ее судьбе, что ко времени прихода в разведку она сменила несколько профессий, потеряла мужа и сына, повоевала в Испании, поработала в зарубежной командировке в Колумбии.

Впрочем, все по порядку. Родилась Маша в Минске, в 1907 году. Отец ее, Дмитрий Федорович, прошел солдатом Первую мировую, примкнул к революционерам, вступил в партию большевиков. В годы советской власти работал в налоговом управлении.

В 1920 году его перевели на работу в Петроград. А через четыре года Дмитрий Федорович умер. Остались Мария и ее старшая сестра Ольга на руках у матери.

Окончив школу, Маша поступила в музыкальный техникум по классу вокала и фортепьяно. В 1927 году получила диплом с отличием.

Вскоре она познакомилась с молодым командиром Петергофской пограничной школы. Маша в составе концертной бригады выступала на эстраде, и всякий раз в зале появлялся этот красавец-пограничник. Весной 1930 года они поженились.

Молодая жена переехала к мужу в военный городок. В одной из петергофских школ стала преподавать пение, а в клубе части руководила хором и танцевальным кружком.

Маша было энергичным и увлеченным человеком. Ей оказалось мало школьной нагрузки и вечернего хорового руководства, она решила заняться изучением английского языка. Преподаватель, уже достаточно немолодая женщина, как тогда говорили, из бывших, посоветовала Добровой:

— У тебя, Машенька, от природы прекрасные способности к языкам. Тебе следует серьезно заняться этим.

И посоветовала поступить на высшие курсы иностранных языков при Академии наук. Так Мария и сделала. Путь был не ближний. Три раза в неделю она ездила на электричке по два часа в одну сторону. Но, как говорят, охота пуще неволи. Тем более муж всячески поддерживал устремления жены. Она по-настоящему увлеклась языком — полюбила английскую прозу, поэзию. А вскоре стала изучать второй язык — французский.

В мае 1934 года командир-пограничник Борис Добров получил назначение на Дальний Восток в состав Особой Дальневосточной армии. Провожая мужа на вокзале, она еще не знала, что видит его в последний раз.

А через несколько месяцев, осенью у нее родится сын Дима. Сестра Ольга переехала в Казахстан, а Маша вместе с мамой растили сына и внука.

В 1936 году она возобновила учебу на курсах, успешно сдала экзамены и получила диплом преподавателя английского языка. Ей предложили остаться на кафедре. Маша согласилась.

С мужем Борисом стали происходить непонятные события: всегда пунктуальный и заботливый, он почему-то не прислал поздравление жене и сыну к Новому, 1937 году. Потом письма вообще перестали приходить на их ленинградский адрес. Обращение в военкомат ничего не дало. Словно канул человек бесследно.

А тут новое горе — умер от дифтерии сын Дима. Маша едва выкарабкалась из этой полосы несчастий. Больше в Ленинграде находиться она не могла: пошла в военкомат, попросилась добровольцем в Испанию. Что ж, там нужны были люди со знанием языков. Ее вскоре отправили в действующую армию. Больше года проработала Мария на фронте.

В архивах сохранилась характеристика на Доброву: «Совместно с советником участвовала в Теруэльской и Белогер-ской операциях, а также в боевых действиях на Восточном фронте.

Участвовала в высвобождении танков с территории, захваченной фашистами. В боях показала себя стойкой и смелой. Пользовалась большим авторитетом среди друзей и соотечественников. За храбрость в боях представляется к награде — ордену Красного Знамени».

Правда, здесь, в Москве, награду снизили на ступень, и Добровой был вручен орден Красной Звезды.

А она после Испании снова села на студенческую скамью. Поступила в Ленинградский университет. За два года окончила французское отделение филологического факультета и экстерном завершила обучение. Да еще как завершила! С отличием!

Все эти годы искала мужа, встречалась с командирами, которые знали Бориса. Но никто ничего определенного сказать не мог: одни говорили, что погиб в боях на реке Халхин-Гол, другие, якобы, был репрессирован.

После окончания университета Добровой предложили остаться на кафедре иностранных языков. Теперь она преподавала английский и французский языки.

С началом Великой Отечественной войны она ушла работать в госпиталь обычной няней-санитаркой в отделение головной и лицевой хирургии. Можно было эвакуироваться, но она осталась. Освоила обязанности медсестры и всю блокаду в 900 дней провела в госпитале.

Летом 1944 года вернулась в университет. А вскоре пришла заявка из Министерства иностранных дел: нужны специалисты со знанием языка для работы за границей. Ей предложили должность старшего референта посольства СССР в Колумбии. Что ж, очередной поворот в ее судьбе. И она согласилась. Упорно занялась подготовкой, не один день провела в университетской библиотеке, изучая, что же это за страна такая, Колумбия.

Через месяц ее вызвали на собеседование в Москву, в МИД. Оказалось, что на эту должность претендовало шесть кандидатов. Но победила в конкурсе она, Мария Доброва. Конечно, сыграли свою роль отличное знание языков, участие в испанских событиях и боевой орден.

После стажировки в консульском управлении она получила визу и вылетела в Иран. Оттуда пароходом добиралась до места назначения.

Мария проработала в Колумбии четыре года, объездила все крупные города страны, познакомилась и установила добрые отношения с многими колумбийцами — представителями общественных и деловых кругов.

Однако случилось так, что победу на президентских выборах 1948 года одержал кандидат от консервативной партии Оспина Перес. Он был настроен проамерикански. И вскоре, после очередной провокации, Колумбия разорвала дипотно-шения с СССР, и советское посольство покинуло Боготу, выехав на родину.

Возвратившись, Доброва устроилась в институт Академии наук. Окончила аспирантуру, защитила диссертацию. И тут судьба преподнесла ей новый сюрприз.

 

СУДЬБА ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА

В июле 1951 года ее пригласили в разведотдел Ленинградского военного округа и предложили работу за границей. Потом— командировка в Москву и беседы в Главном развед-управлении. Казалось, в прошлой ее жизни все было устроено благополучно, зачем ей буйные ветры разведки? Но вот такой женщиной, неугомонной, ищущей, напористой, оказалась Мария Дмитриевна Доброва.

Ей готовили непростую роль, пожалуй, самую сложную в разведке: она должна была сыграть не должность, не профессию дипломата, торгпредовца, журналиста, как это обычно бывает. Добровой предстояло вжиться в роль, в судьбу другого человека, женщины-американки, некой Глен Морреро Подцес-ки. И сделать это так, чтобы никто не усомнился, что она и есть американка Глен.

Началась подготовка. С ней работали опытные разведчики, инженеры, психологи и, конечно же, специалисты по языку. Следовало отлично изучить страны, где по биографии бывала Глен, — прежде всего европейские и, разумеется, США. Доброва, естественно, не знала разведдела, и ее учили специальным дисциплинам, технике.

Через два месяца — первый экзамен. Язык идет лучше, техника — хуже.

Следующий этап— вживание в биографию. Глен появилась на свет в американском городке Ки-Вест, в штате Флорида. Ее отец был кубинцем, работал парикмахером, потом занялся коммерцией. Мать занималась домашним хозяйством.

В 1919 году семья выехала в Колумбию и осела в столице страны — Боготе.

Через шесть лет они вернулись в США, в Филадельфию. Глен пошла учиться в частную школу. Однако родителям не сиделось на одном месте. Не прошло и двух лет, как они вновь собрались в дорогу. На этот раз в Европу, во Францию. Жили в Сен-Жерменском предместье.

В 1932-м в один год ушли из жизни сначала отец, потом мать, и Глен решила уехать из Парижа. Взяв билет на пароход, она отправилась из Саутгемптона, что в Англии, на американский континент, в США.

Остановилась в Нью-Йорке, стала давать частные уроки французского. А вскоре к ней пришла любовь, и она вышла замуж за американского коммерсанта Лео Подцески.

В 1942 году они выехали в Колумбию. Лео не хотелось попадать в армию, ведь уже шла война с Японией. Там они открыли фирму, которая специализировалась на скупке и продаже драгоценных камней.

После окончания Второй мировой войны Подцески вновь вернулись во Францию. Лео был полон амбициозных планов, он много работал, выставлял образцы ювелирных изделий в разных городах Франции. Дела шли вполне успешно. Но в.1948 году муж Глен умер от сердечного приступа. Она похоронила Лео на том же кладбище, где покоились ее родители.

Все дела по фирме пришлось улаживать ей. После этого она уехала в Нью-Йорк, поселилась в Бруклине и вернулась к прежнему своему занятию: частному преподаванию уроков французского языка. Однако уроки не приносили прежнего удовлетворения, и она увлеклась косметологией, решила поехать на обучение во Францию и в Австрию. Решила стать дипломированным специалистом-косметологом и, возвратившись в США, открыть свой салон.

Теперь эту легенду примеряла на себя Мария Доброва. Ох, как это непросто русской женщине стать американкой. Но, как говорят, глаза боятся, а руки делают.

Для начала Добровой предстояло побывать в Европе. Ее снарядили в поездку. Надо было предусмотреть многое, ведь теперь она была американкой Подцески, путешествующей по Европе.

Первое задание— из Москвы выехать в Вену, перейти на нелегальное положение. По приезде в Австрию Доброву встретил сотрудник венской резидентуры, разместил на квартире. Теперь она бродила по магазинам, делала покупки, сидела в кафе и внимательно наблюдала за жителями столицы: как они одеты, какие разговоры ведут, словом, изучала нравы и быт местного населения.

Жила теперь уже Глен Морреро Подцески в гостинице «Вест-Энд». Старалась почаще бывать среди туристов-аме-риканцев. Присоединилась к группе из США и ездила с ними на экскурсии по городу. Приглядывалась к одежде, завидовала умению американцев вести себя раскованно, весело. Она даже купила себе такое же пальто, как на приглянувшейся ей американке, и сумку через плечо носила теперь на штатовский манер.

Две недели в Вене пролетели быстро, но они оказались весьма полезными. Далее ее путь лежал в Италию. По плану подготовки она должна была остановиться в Венеции.

Пересечение границы. Обычно люди волнуются, проезжая ее: все-таки пограничники, проверка документов. Но Глен, сев в поезд, задремала и проснулась, только увидев перед собой пограничника. Он поставил штамп в паспорт, не спросив ни слова.

Следом за ним появился итальянский таможенник. Поинтересовался: «Что в чемоданах?» «Личные вещи», — ответила Глен. Чиновник удивился, что она, американка, так хорошо говорит по-французски. Но глянув в паспорт, улыбнулся: «Ах, вы учительница. Все понятно». И это было только начало. В вагоне-ресторане она попала за один столик с американцем, мексиканкой и французом. С каждым из них Глен говорила на их родном языке. Это почему-то раздражало американца:

— Так какой же язык для вас родной? — спросил он.

Глен улыбнулась:

— Английский, французский и испанский.

После ресторана она сидела в купе, в поезде было душно, и дверь в коридор открыта. Проходя мимо, к ней заглянул мужчина, и, извинившись, сказал, что слышал ее диалог с американцем в ресторане. Не удержавшись, спросил:

— А все-таки какой вы национальности?

Глен предложила ему угадать.

— Аргентинка! — сказал француз.

Пришлось признаться: отец был американцем, мать француженкой. Долгое время они жили в Колумбии.

Что ж, даже поездка в поезде показала, сколь непросто выдавать себя за другого человека, не вызывая подозрений.

В Венеции на вокзале носильщик порекомендовал ей отель «Вена». Да, действительно, гостиница была хорошая, но только не для людей ее профессии. Портье здесь были излишне навязчивы и любопытны. Кроме того, все они говорили на нескольких языках.

Пришлось переехать в другой отель. Он был значительно тише, да и обслуга говорила только на английском.

Прожив несколько дней в Венеции, Глен отправилась во Флоренцию, оттуда — в Рим. В этих двух городах она почувствовала себя настоящей туристкой: с утра уходила в город, осматривала музеи, ездила на экскурсии. В одной из контор обменяла доллары на лиры и отметила, что во время подготовки к поездке в Москве ей говорили, якобы, эта процедура достаточно проста. Оказалось, совсем иначе. Надо было заполнить достаточно подробную анкету, где, кроме фамилии, имени, домашних адресов в Италии и в США, следовало указать еще и номер паспорта. Так что, несмотря на всю тщательную подготовку, жизнь иногда подбрасывала сюрпризы.

Из Рима Глен возвратилась в Париж и поселилась в отеле «Марсо», что на улице Жюль Сезор. Обслуживающий персонал здесь говорил только на французском.

Туристический этап подготовки закончился. Надо было приниматься за работу. Ведь Глен Морреро Подцески приехала в Париж с определенной целью — освоить секреты косметологии. Так она, собственно, и сделала — поступила в институт косметики Пьерро. Оплатила курс обучения по классу массажа лица.

Училась усердно. Преподаватели относились к ней тепло, почти по-дружески. Им импонировало то, что американка приехала из-за океана и выбрала именно их институт.

Сложно было с деньгами. Порой приходилось сидеть на молоке и хлебе. Однако курс обучения Глен успешно закончила, и ей выдали диплом.

Она продала кое-какие свои вещи, набрала денег на билет и вылетела в Вену. Здесь ей предстояло отчитаться о своей поездке по странам Европы. После тщательного анализа ее путешествия было принято решение: Глен возвращается в Париж и приступает к завершающему этапу подготовки.

Летом 1953 года поездом из Вены, через Швейцарию, она выехала во Францию. Вновь остановилась в Париже, поступила в косметическую школу Фернандо Обри. Важно, что здесь было мало теории и много практики.

В ноябре Глен совершила поездку из Парижа в Вену. На границе пришлось поволноваться. Таможенник долго и придирчиво рассматривал ее паспорт, щупал бумагу, приглядывался к визам и штампам. Но в конце концов спросил, не хочет ли она заявить о чем-либо. Глен ничего заявить не желала.

В Вене она остановилась в небольшой гостинице. Ей предстояло подвести итоги своей командировки. Как же она оценивала результаты своей работы?

Кроме обретения необходимых знаний по косметологии, во Франции она брала частные уроки у педагога из фонетического института, в частности по специфике американского произношения во французском языке.

Она не без основания считала, что этот вопрос при подготовке в Москве был недостаточно проработан.

Нужно было также снять русский акцент, и заменить его на американский. Глен считала, что ей это удалось, так как теперь ее принимали за американку или англичанку. В эти месяцы она много читала, бывала в кино и в театрах.

Проблем с общением не было. Она знакомилась с людьми разных профессий, национальностей. Самым слабым местом в подготовке, считала Глен, оказалось знание США. А ведь она выдавала себя за американку.

В отчете Глен Морреро напишет: «Не имея знаний о нравах и обычаях американцев, я вынуждена была буквально фантазировать, отвечая на самые обыденные вопросы. Например, как хоронят в США покойников, во что их одевают, каковы обычаи на свадьбах; что в Америке едят, из чего приготавливают салаты и так далее. К сожалению, мало знаю об известных и популярных общественных, культурных и политических деятелях, о тонкостях семейной жизни артистов и разных американских знаменитостей. Оказалась неподготовленной и в биржевых вопросах, и в правилах национальных спортивных игр».

В середине ноября Доброва возвратилась в Москву. На аэродроме ее встречал руководитель подготовки. Марии дали десять дней на то, чтобы она смогла изложить свои впечатления о командировке, отметить недостатки и высказать предложения по собственной доподготовке.

Доброва вела в Европе краткий дневник, который теперь помог написать подробный отчет. Сдав отчет, она выехала в Ленинград, чтобы наконец после долгой разлуки обнять мать и сестру.

Новый, 1954 год Мария встретила в семейном кругу, а в январе уже была в Москве. Ей сообщили, что программа до-подготовки принята и специалисты считают, что для этого потребуется четыре месяца.

Руководитель подготовки не раз говорил Добровой: основная задача вовремя вскрывать агрессивные действия политического и военного руководства США и стран НАТО. На занятиях Марию учили определять признаки подготовки к нападению на Советский Союз, верно оценивать их и отрабатывать способы передачи информации.

Как будущий врач-косметолог она проходила стажировку в военном госпитале, в отделении лицевой хирургии. С ней работали опытные лингвисты. И, конечно же, большое внимание было уделено тем вопросам, в которых Доброва сама ощущала недостаток знаний. А это изучение Соединенных Штатов Америки, и в первую очередь Нью-Йорка, где ей предстояло жить и работать. Она подробно знакомилась с районами и улицами города, с метро, с местами работы и отдыха американцев.

Прошло время доподготовки. Специалисты вынесли единогласное решение: Мария Доброва готова к нелегальной работе в США.

 

КОСМЕТИЧЕСКИЙ САЛОН ДЛЯ НЕЛЕГАЛА

В мае 1954 года она вылетела в Вену и через несколько дней перешла на нелегальное положение. Офицеры венской резидентуры помогли ей приобрести авиабилет до Нью-Йорка, через Амстердам и Монреаль.

Первая остановка была в Амстердаме, а потом четырнадцатичасовой перелет до Нью-Йорка с небольшой остановкой в Монреале.

Она сняла номер в гостинице невдалеке от Таймс-сквер. Яркая реклама впечатляла. Город жил напряженной жизнью огромного мегаполиса.

А вскоре на венский адрес из Америки пришла открытка.

«Дорогая Хелен! — писала Глен Морреро Подцески. — Долетела я благополучно. Остановилась в отеле Вудсток на 44 улице, рядом с Бродвеем. Просматриваю газетные объявления, ищу скромную квартирку».

Это сообщение из Австрии вскоре поступило в Москву. Руководитель облегченно вздохнул. Теперь в дело предстояло вступить нелегальному резиденту ГРУ в Нью-Йорке Френсису. Он должен был принять Глен под свое крыло.

Она достаточно быстро подобрала себе квартиру на Вест Энд-авеню. А летом 1954 года впервые встретилась с резидентом Френсисом. Рассказала о себе, о подготовке, прилете в США. Френсис, в свою очередь, признался, что он адвокат, художник, работает в одном из рекламных агентств, неплохо зарабатывает.

Иногда они осторожно переходили на русский язык. Тогда же Глен узнала, что резидент не был на родине три года, что семейная жизнь его не сложилась, умерла жена. А новую семью он завести не смог.

Они посидели в ресторанчике «Лотос», прогулялись по Медисон-авеню. Резидент конкретизировал задание Центра. «Ближайшие три года, — сказал он, — ни о каких оперативных делах не может идти речи. Надо прочно легализоваться в Нью-Йорке, получить настоящий американский загранпаспорт, диплом об окончании местных косметических курсов, усвоить юридические, налоговые требования, для тех, кто открывает свой бизнес.

Разумеется, надо посещать салоны красоты, заводить полезные знакомства, особенно с женами чиновников. Они могут в будущем стать клиентами вашего салона».

Договорились об условиях связи: личные встречи раз в три месяца, экстренные — по сигналу Глен в условленном месте.

После этого Френсис передал ей деньги для обучения в Академии красоты. На том и расстались. Для Глен началось «врастание» в американскую среду.

Для начала она познакомилась с соседями по дому. Поделилась, что она косметолог, долгие годы проживала в Латинской Америке, обучалась в Европе. Теперь обучается в престижной Академии красоты, планирует открыть свой косметический салон.

Она прошла курс обучения вождения в одной из автошкол, сдала экзамен, получила водительские права.

В Академии Глен выбрала для себя самый сложный курс, включающий изучение американских косметических средств. Одновременно, как советовал резидент, посещала салоны, знакомилась с их посетительницами.

В октябре состоялась очередная встреча с Френсисом. Он обрадовал сообщением, что мама и сестра здоровы, у них все хорошо. Глен рассказала об учебе, описала своих новых знакомых. Резидент поддержал ее в стремлении завести более широкий круг знакомых, но в то же время посоветовал делать это не спеша, осмотрительно.

Она продолжила учебу. Вскоре обратилась в паспортное бюро. Сказала, что хотела бы летом совершить турпоездку во Францию. Ей предложили заполнить подробную анкету, в которой следовало указать не только образование, профессию, но даже цвет глаз и волос.

В январе они вновь увиделись с резидентом. Глен с волнением говорила о том, как долго рассматривают ее документы. Френсис успокоил: это обычная процедура, на нее уходит пол-тора-два месяца.

На этой встрече Френсис по-настоящему порадовал Глен. Он протянул записку от мамы. «Дорогая доченька!» — замелькал знакомый почерк. Повлажнели глаза. Через сколько же границ надо рисковать, тащить эту записку, чтобы поддержать ее вдалеке. Она искренне была благодарна Френсису.

Вскоре Глен получила загранпаспорт, потом диплом об окончании Академии и лицензию на открытие своего бизнеса.

Теперь предстояло отыскать жилплощадь для размещения салона. Оказалось, это не так просто. Она объездила несколько районов города и, наконец, нашла квартиру с отдельным выходом. В ней можно было не только разместить салон, но и при необходимости кого-либо укрыть от любопытных глаз.

Стоимость квартиры оказалась сравнительно небольшая.

Следующий шаг— получение разрешения на открытие салона, уплата налогов. Френсис посоветовал эту работу отложить на более поздний срок, а летом съездить в Европу, оттуда — домой. Так и поступила. В июле 1957 года она уже прилетела в Москву. Как обычно после отчета, последовал тщательный анализ деятельности и новые планы. Потом она съездила к родным в Ленинград. После возвращения в Москву, заключительный инструктаж. Ей разрешили открыть салон, выделили деньги на покупку оборудования и автомашины. Предупредили: вскоре придется принять на связь ценного агента.

…Возвращение в США прошло успешно. Глен оборудовала модный косметический салон, прошла регистрацию, поместила объявление в газете. В телефонном справочнике появился адрес салона и номер телефона.

В Центре внимательно следили за публикациями в газете «Дейли». В трех номерах подряд было опубликовано объявление об открытии салона. Это сигнал, что у Глен все хорошо.

Поначалу бизнес шел не самым лучшим образом, но постепенно Глен стала завоевывать клиентов. Сказалось личное обаяние, высокий профессионализм, знание языков. Появились новые, доверительные связи. Чтобы расширить клиентскую базу, она вела прием не только в салоне, но и выезжала на дом.

Но пока у нее не было ни одного завербованного агента. Тем не менее, Глен могла выудить нужную информацию, ведь ее клиентами были жены политиков, военных, журналистов, бизнесменов. Не всегда эти данные были достоверны, порою на уровне слухов и сплетен, и все-таки из этой руды удавалось добыть настоящие золотники.

В свою очередь, резидент сообщал в Центр о том, что он доволен работой Глен, легализацию она прошла успешно, и причин для беспокойства нет. А также в связи со своим отъездом из США он предлагал ценного агента Диона передать на связь Глен.

Центр обсудил предложение Френсиса и согласился с ним. В Москве посчитали, что Подцески готова для такой ответственной роли, и приказали готовить ее встречу с Дионом. Место выбрали на севере штата, в районе Медвежьих гор, время — конец января, начало февраля. Агент увлекался горными лыжами, и его выезд был вполне отлегендирован.

А теперь, видимо, пришло время рассказать, кто же он такой — ценный агент Дион. По профессии — юрист, степень магистра получил в Колумбийском университете, доктора философии — в университете Дж. Вашингтона. Государственный служащий, работал в Госдепе, в отделе стран Латинской Америки. Работал за границей, в посольствах США в Аргентине, Бразилии, Колумбии.

В начале 50-х годов был назначен на пост заместителя директора одного из департаментов исполнительного управления президента США.

Решение работать на советскую разведку принял самостоятельно. Имея высокое служебное положение, Дион имел возможность следить за подготовкой США к войне с Советским Союзом. Что, собственно, и делал. Несколько лет он был на связи с Френсисом. Теперь его предстояло передать под руководство Глен.

 

ДОКЛАДЫВАЮ ПОЛУЧЕННУЮ ИНФОРМАЦИЮ

Встреча состоялась в феврале 1961 года. Устроившись в гостинице, Глен на следующее утро покаталась на санях. Первым к ней подъехал Френсис. Они обнялись, как старые знакомые, встретившиеся случайно. Вскоре к ним подкатил мужчина, среднего роста, волосы темные с проседью. По всему было видно, что он любит горнолыжный спорт и умеет стоять на лыжах.

Они познакомились с Глен, потом втроем посидели в ресторане.

— «Дядюшке» не нравится поведение молодой «кузины», — сказал Дион.

Френсис и Глен все поняли — «дядюшка» — США, а молодая «кузина» — Куба.

— Он намерен сорвать любые попытки любовных отношений с кем бы то ни было из «чужой семьи». У него на этот счет свои планы. Дело за временем. События вокруг «кузины» могут развернуться быстрее, чем мы ожидаем.

В это время Дион незаметно передал записку. «Приеду в Нью-Йорк 20 марта. К этому времени буду знать что-то новое».

Возвратившись к себе в номер, Глен решила обдумать все, что произошло сегодня. Ведь до сих пор ей не приходилось выполнять активных агентурных задач. Она занималась собственной легализацией, открытием своего салона. Теперь наступил новый этап в ее жизни.

…16 марта Глен выехала за покупками. С Дионом они встретились в небольшом кафе. Его рассказ занял всего 15 минут, но важность информации трудно было переоценить. Резидент сообщил в Москву:

«Глен встретилась с Дионом. Докладываю полученную информацию.

Кеннеди утвердил план ЦРУ о внезапном военном вторжении на Кубу. Заключительная подготовка и общее руководство операцией возложено на Даллеса. Проведение операции намечается в два этапа».

Дальше указывалось время, место высадки контрас.

Кроме работы с Дионом, Глен и сама добывала информацию от своих клиенток. Вот лишь одна из ее шифрограмм:

«Знакомые Б., которые, по моей оценке, могут представлять интерес:

— контр-адмирал Джеймс Грегори Паттерсон, военный моряк, служит в штабе ВМФ в Норфолке, любовник Б.

— молодой бизнесмен, занимается рекламой и продажей продукции «Дженерал Электрик».

…19 апреля Глен из газет узнала о провале американской военной авантюры против Кубы. Что-то шевельнулось в душе. Возможно, в этом успехе есть и крупица ее труда.

Вскоре она получила шифрограмму. Наряду с другими задачами значилась следующая: «Важное значение имеют данные о направлениях и мероприятиях по укреплению ВС НАТО, на подрыв единства социалистических стран в Европе, на дистабилизацию положения в ГДР, особенно в Берлине».

Глен внимательно изучила указания Москвы. Очередная встреча с Дионом состоялась у входа в кинотеатр на Маркет-стрит в Квинзе. Ценный агент дал очередную информацию. Вскоре в Вене получили открытку, где было тайнописное донесение. В частности, Глен писала: «Информация, полученная от Д. Провал в апреле авантюры против Кубы, подход к планированию, подготовке и руководству операции вызвал бурную реакцию президента». И далее сообщалось о закрытом совещании в Белом доме, о том, что снятие Аллена Даллеса с поста директора ЦРУ дело решенное. Подчеркивалось, что Госдеп готовит рекомендации президенту к предстоящей встрече с Хрущевым в Вене.

Летом 1961 года Глен побывает на родине, а в августе возвратится в США. Состоялась еще одна встреча с Дионом. Оказалось, он освобожден от должности и направлен на высокий дипломатический пост в одну из стран Западной Африки. Что ж, жизнь не остановить. Впрочем, у Глен теперь были другие источники информации. Так за девять месяцев 1962 года она передала около десятка сообщений.

В конце сентября к ней в салон забежала старая подруга Марианна.

— Встречалась со своим адмиралом. Страшные вещи! Наши военные корабли приводят в боевую готовность. Возможна атомная война с Советами. Нью-Йорк будет стерт с лица земли. Он настаивал, чтобы я уехала из города.

Все, что удалось узнать у подруги адмирала, Глен зашифровала и срочно отправила в Вену.

Она активно работала и не подозревала, что уже находится в предательских руках Полякова.

…Майским утром 1963 года она неожиданно увидит крестик, начерченный краской. Потом будет Чикаго, шаг с балкона гостиницы, годы небытия. Теперь славное имя капитана Марии Добровой возвращается в нашу историю.