Начальник штаба полка, высокий, поджарый, в плотно облегающей фигуру гимнастерке, поднялся из-за стола, принял строевую стойку. Выслушав доклад молодого командира взвода, улыбнулся, по-дружески протянул руку:

– Рад, Патрахальцев, за тебя. Садись, поговорим.

Комвзвода Николай Патрахальцев только вчера сдал экзамены в Одесском пехотном училище и, как положено, вернулся в свой 153-й стрелковый полк. Теперь он командир пулеметного взвода.

В этом же полку был курсантом, подготовился к экзаменам и… считай, теперь свободная птица. Здесь, в полку, осталось уладить некоторые формальности, получить документы, попрощаться с однополчанами. Куда дальше? Николай особенно не задумывался над этим. На гражданке дел по горло.

Можно вернуться в родную типографию, где проработал четыре года, стал классным печатником-литографом. Там все его знают. До сих пор помнят. Еще бы – комсомольский секретарь, кандидат в члены киевского горкома комсомола. В этой типографии трудится переплетчицей его мама и гравером отец.

А можно вернуться в «Союзпечать». После окончания одногодичного Коммунистического университета им. Артема там Николай руководил отделом.

Но, скорее всего, он пойдет сначала в горком комсомола, посоветуется и тогда примет решение.

Комвзвода Патрахальцев сидел напротив начштаба полка и ждал, когда тот пожмет ему руку на прощание и скажет обязательные в таких случаях слова: мол, будь здоров, не забывай, держи высоко армейскую честь… и тому подобное.

Он тоже в свою очередь приготовил маленькую благодарственную речь на прощание – спасибо за армейскую науку, не забуду, буду, буду…

Однако начштаба почему-то медлил.

– Вот что, товарищ Патрахальцев, – наконец произнес он, и Николай в его голосе почувствовал официальные нотки, – скажу откровенно: я давно присматриваюсь к вам. Из вас может получиться хороший командир. Не задумывались о военной стезе?..

– О чем? – растерянно спросил Николай, словно приходя в себя и не совсем понимая, чего от него хочет начштаба полка.

– О карьере военного…

– Ну что вы, – улыбнулся Патрахальцев, – какой из меня военный. Тут ведь совсем другие знания нужны. Таких в Коммунистическом университете не давали.

– Это верно, – согласился начштаба, – в армии нужны, в первую очередь, военные знания. Но не только. У вас за плечами рабочий стаж, университет. Избирались членом горкома комсомола. Вы кандидат в члены партии… А главное, человек молодой. Знания и опыт придут. Так что предлагаю вам остаться в кадрах Красной армии.

«Вот влип», – подумал про себя Патрахальцев. Ему совсем не хотелось в армию, за пулемет.

– Нет, товарищ начальник штаба, – сказал он твердо. Хотелось добавить еще что-то веское, значительное, чтобы убедить начштаба. Но ничего веского не нашлось. И Николай замолчал.

– Жаль, – вздохнул начштаба и поднялся из-за стола. Видимо, он не ждал такого ответа. – Идите пока в казарму, мы вас вызовем.

Патрахальцев вышел из штаба, на крыльцо, закурил. «Вот как бывает в жизни, чуть военным не стал». Он одернул шинель и направился в казарму.

Однако в конце дня ему пришлось проделать обратный путь из казармы – в штаб. Только теперь уже в штаб дивизии. Прибежал запыхавшийся посыльный: комвзвода Патрахальцева срочно к начальнику политотдела дивизии. Николаю стало не по себе. Одно дело – начштаба полка, другое дело – начальник политотдела. «Ну и персона ты стал, Патрахальцев, прямо нарасхват», – пытался он шутить про себя, пока поспешал в штаб.

Начпо в отличие от начальника штаба полка долгих разговоров не вел. Он молча вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул ручку.

– Садись, пиши…

Патрахальцев вопросительно посмотрел: что писать?

– Я продиктую, – успокоил начпо. – Пиши… В правом верхнем углу. Командиру 51-й стрелковой дивизии… Ниже – от комвзвода Патрахальцева Николая Кирилловича, 1908 года рождения, украинца, кандидата в члены ВКП(б). Все правильно?

– Так точно, – Патрахальцев привстал со стула.

– Вот и отлично. Понял, как я изучил твою биографию?

«Да уж, – подумал Николай, – и вправду знает. Только вот радоваться или печалиться по этому поводу?»

– Написал? – переспросил начпо. – А теперь главное, посередине листа выводи четко: прошу зачислить меня в кадры Красной армии… В кадры Красной армии… Есть? Далее подпись… Дата. 25 ноября 1932 года, если забыл.

Начпо взял протянутый Патрахальцевым рапорт, внимательно прочел его и взглянул на притихшего комвзвода:

– Да, Николай Кириллович, сегодня у тебя особый день… Исторический, я бы сказал. Запомни его. Вся твоя жизнь теперь пойдет по-другому.

Патрахальцев, как и утром, вышел на штабное крыльцо. За спиной медленно закрылась массивная дверь. Она словно отрезала путь в ту, другую, гражданскую, жизнь.

Короткий ноябрьский день угасал. Голые ветви деревьев зябли в пламенеющем закате. «Ну и зарево, видать, к морозу»… – подумал он и повел плечами. И только тут обнаружил, что выскочил из политотдела в одной гимнастерке.

Он вернулся в штаб, нашел на вешалке свою старую курсантскую шинель и натянул ее на озябшие плечи. Подошел к зеркалу. Оттуда из глубины зазеркалья глядел на него сероглазый бравый пулеметчик с симпатичной ямочкой на подбородке.

– Что, Патрахальцев? Как тебе исторический день?

Николай крякнул и развернулся на каблуках. Ну и денек… И верилось и не верилось во все, что происходило с ним. Будто и не с ним вовсе. Только потом, с годами, он осознает, насколько прав оказался его первый начальник политотдела. Действительно с этого дня вся его жизнь пойдет по-другому. Да, собственно, другой жизни он и знать-то не будет. И тихий литограф, скромный работник «Союзпечати» станет первым из первых среди диверсантов Советского Союза. Его не обойдет ни одна война. Он получит самые высокие награды Отечества, станет генералом. Генералом среди диверсантов.

Но ничего этого в ноябре 1932 года не знал двадцатичетырехлетний командир пулеметного взвода 153-го стрелкового полка 51-й стрелковой дивизии Николай Патрахальцев. Он получил приказ стать кадровым военным. И стал им. Да еще каким!

 

Под грифом «Секретно»

Ныне уже устоялось ошибочное мнение, что спецназ в его современном, классическом виде был рожден в 50-е годы прошлого столетия. Мол, задумал и организовал все это тогдашний военный министр маршал Георгий Жуков, за что и погорел.

А подписали директиву 24 октября 1950 года уже новый министр маршал Василевский и начальник Генштаба генерал Штеменко.

В соответствии с этой директивой в общевойсковых и механизированных армиях начали формироваться отдельные роты специального назначения. А дальше их развернули в батальоны, потом в бригады. Вот вам и легендарные бригады спецназа ГРУ, ныне известные во всем мире.

Что ж, все это и выглядело так, или примерно так, только, подчеркну еще раз, – в 50-е годы прошлого столетия.

Но дело в том, что отдельные подразделения специального назначения Разведуправления Красной армии разворачивались еще в 30-е годы, почти за 20 лет до известной директивы А. Василевского и С. Штеменко.

В основу действий подразделений была положена теория «малой войны» М. Фрунзе. «Если государство уделит этому достаточно серьезное внимание, – говорил он, – если подготовка этой “малой войны” будет производиться систематически и планомерно, то этим путем можно создать для армии противника такую обстановку, в которой при всех своих технических преимуществах, они окажутся бессильными перед сравнительно плохо вооруженным, но полным инициативы, смелым и решительным противником. Поэтому одной из задач нашего генерального штаба должна стать разработка идеи “малой войны”, ее применении в наших будущих войнах с противником, технически стоящим выше нас».

Надо сказать, что идеи М. Фрунзе получили в нашей стране хорошую теоретическую разработку. Их развивают и воплощают в жизнь ведущие военначальники того времени – М. Тухачевский, И. Уборевич, И. Якир.

С начала 30-х годов оперативные планы приграничных округов предусматривают с началом войны ввод в действие партизанских формирований.

Один из вариантов таков – при углублении на нашу территорию войск противника до 100 км они встречают сильное сопротивление укрепрайонов и ведут затяжные бои по их преодолению. Партизанские формирования с первых дней войны начинают наносить скоординированные удары по железным дорогам и другим жизненно важным коммуникациям врага.

Под ударами Красной армии с фронта и подразделений партизан в тылу, израсходовав запасы материальных средств, противник вынужденно отступает. Партизанские формирования также перемещаются по вражеским тылам, в том числе уходя и за пределы границ страны, продолжая диверсионную работу.

Для успешной деятельности диверсантов на случай войны в приграничных округах, в первую очередь вдоль западной границы, были оборудованы тайники с вооружением, боеприпасами, продовольствием. На территории Белоруссии было тайно заскладировано 50 тысяч винтовок, тонны взрывчатых веществ. В Украинском военном округе, в партизанских схронах, хранились также винтовки, пулеметы, мины, гранаты, и даже 10 тысяч японских карабинов.

«В 1932 году, – писал в своих воспоминаниях Илья Старинов, – наша оборона на западных границах зиждилась на использовании формирований партизан.

Это было очень хорошо продуманная система не только на случай оккупации части нашей территории. Базы закладывались и вне СССР. Очень важно было то, что готовились маневренные партизанские формирования, способные действовать как на своей, так и на чужой территории.

О размахе подготовки можно судить по следующему факту – работали три партизанские школы. Две – в ГРУ и одна в ОГПУ».

Однако Генеральный штаб еще больше расширял подготовку диверсантов, и 1935 году в приграничных округах разворачиваются диверсионные подразделения, залегендированные под саперно-маскировочные взводы.

Об этих подразделениях и до нынешнего дня почти ничего не известно. Не известно не только широкому кругу общественности, но даже специалистам. И не только специалистам, но непосредственно в Главном разведуправлении. Это утверждение может показаться абсурдным: мол, в ГРУ разворачивали подразделения спецназа и здесь же о них ничего не знали. Не верится? И тем не менее документы подтверждают это.

После Великой Отечественной войны Николаю Патрахальцеву пришлось доказывать, что он формировал и был первым командиром диверсионного подразделения. И доказывал он это своему же руководству.

В спецархиве военной разведки сохранился любопытный документ. Подписан он уже полковником Патрахальцевым. Привожу его дословно, сохраняя авторский стиль и пунктуацию.

«Генерал-майору т. Сафонову

В моем личном деле указано, что в 1935 и 1936 годах, я был по приказу НКО командиром взвода и командиром роты отдельного саперного батальона 51 стрелковой дивизии.

В действительности я не был на этих должностях, а командовал, так называемым, саперно-маскировочным взводом, созданным 4-го управлением РКК (разведуправление). Мое назначение командир взвода, роты, и само название “сапмасквзвод”, являлось прикрытием для выполнения спецзадач 4-го управления РКК и 4-го отдела штаба Киевского особого военного округа.

В 1937 году, в мае месяце я был вызван в ГРУ и направлен в командировку в Испанию. Таким образом, получилось, что моя служба в системе разведуправления засчитали не с 1935 года, а с мая 1937 года.

В подтверждение изложенного можно проверить в архиве 2-го Главного управления.

Так в архивном деле № 2648 “Общие директивы и переписка с Генштабом” листы 38–48, 73 и 81, подробно говориться о создании в 4-ом управлении РККА разведподразделений с целью прикрытия названных “сапмасквзвод”, в которых готовились люди для выполнения особых диверсионных задач.

В архивном деле № 5956 дело № 2 Киевского особого военного округа стр. 105 и 109 имеется приказ о моей работе в “сапмасквзводе”.

Мою работу с мая 1935 года в разведке может подтвердить ныне заместитель начальника академии им. Сталина генерал-лейтенант Туманян Г. Л., который в то время работал в ГРУ и, руководил мною, как в СССР, так и в командировке в Испании.

Мою работу в разведке может подтвердить бывший работник ГРУ, ныне комдив генерал-майор Мамсуров Х-У. Д.

Его адрес: г. Стрый, Дрогобычская обл., в/ч 37795

Начальник отдела

полковник Патрахальцев».

Вот такая служебная записка нашего героя. К тому времени действительно не было в разведке ни Гая Туманяна, ни Хаджи-Умара Мамсурова, которые стояли у истоков создания этой службы. Так и пришлось Патрахальцеву отстаивать истину перед новым начальством. Чему же тут удивляться, что нынешние исследователи военной разведки и не подозревают об этих самых «саперно-маскировочных взводах». К счастью, в архиве ГРУ сохранился этот документ, проливающий свет на историю создания диверсионной службы.

Что это были за взводы? О них известно не многое. Во всяком случае, доподлинно выяснено, что первым командиром такого «сапмасквзвода» в 1935 году в Киевском особом военном округе, а конкретно в Одессе, стал Николай Патрахальцев.

За два года службы в пехотном полку он показал себя с самой лучшей стороны. Он прекрасно владел оружием. И не только пулеметом (поскольку был командиром пулеметного взвода), но и винтовкой, наганом.

Занимался спортом. Физически крепкий, сильный от природы Николай в армии время не терял, увлекался гимнастикой, гиревыми упражнениями, любил рукопашный бой.

Его интересовало подрывное дело. Он с интересом изучал мины, способы их закладки, применения, разминирования.

Интересы пулеметного комвзвода Патрахальцева выходили далеко за пределы его служебных обязанностей. Никто специально не готовил из него диверсанта. Да и задачи такой не ставилось. Но когда возникла потребность возглавить подобное подразделение, из всех молодых взводных и ротных командиров дивизии выбрали именно его, Николая Патрахальцева. Оказалось, он больше других подходил для этой роли. Хотя роль эту, откровенно говоря, представлял себе весьма смутно.

Самое грустное, что помощь ему во всем родном соединении мало кто мог оказать. Разве что дивизионный инженер – спец по подрывному делу, да прибывший то ли из штаба округа, то ли из самой Москвы майор Досик.

Имя этого офицера случайно сохранил в своих коротких записках Николай Кириллович Патрахальцев. Он передал их мне незадолго до своей кончины. Там было всего несколько страничек, написанных неразборчивым почерком больного, старого человека.

«В 1935 году, – писал Патрахальцев, – меня пригласил к себе начальник штаба дивизии и приказал срочно передать взвод другому командиру. Мне была поставлена задача из лучших старослужащих солдат дивизии сформировать команду в составе 44 человек.

Начштаб объяснил, что я выхожу из подчинения не только полкового, но и дивизионного командования и буду действовать по распоряжениям из Москвы. Мне предстоит готовить свою команду самостоятельно, по специальной программе, присланной из ГРУ.

Через несколько дней в Одессу, в наш полк приехал офицер по фамилии Досик и объявил мне, что моя команда будет легендироваться под названием “саперно-маскировочного взвода”. На самом же деле я обязан готовить разведывательно-диверсионное подразделение для действий в тылу противника».

Вскоре из Москвы на мое имя пришла программа подготовки подразделения. На ней стоял гриф «Секретно».

Так летом 1935 года родилось одно из первых разведывательно-диверсионных подразделений ГРУ во главе с Николаем Патрахальцевым.

 

«Убыл в Испанию…»

Помните известное стихотворение Михаила Светлова «Гренада», ставшее гимном нескольких поколений советских людей?

Не знаю, были ли знакомы поэт Светлов и разведчик-диверсант Патрахальцев? Скорее всего, нет. Но судьба «мечтателя-хохла», описанная в стихотворении, настолько схожа с реальной жизнью Николая Патрахальцева, что невольно спрашиваешь себя: а может, с него писал образ любимый поэт? Там ведь все на удивление совпадает – Украина, «испанская грусть» хлопца…

Патрахальцев хоть и родился в Киеве, но учился в коммуниверситете в Харькове. А как он желал в Испанию, как мечтал о своей Гренаде! И когда в апреле 1937 года его пригласил к себе комиссар полка и под большим секретом лишь намекнул о возможности поехать «туда», он с радостью согласился. Николай к тому времени многое знал и умел. К тридцать седьмому году он не тот зеленый взводный двухлетней давности, а разведчик-диверсант, командир диверсионного отряда.

Правда, у него не было еще практического боевого опыта, но потому он и рвался в Испанию – «постичь поскорей грамматику боя – язык батарей».

Да, он мечтал попасть в Испанию. А в следующем месяце того же 1937 года жена должна была родить ребенка. Он любил жену, думал о сыне (верил, что их первенцем будет именно мальчик), но прежде всего он любил Родину.

Право же, это удивительное поколение 30—40-х. Лейтенант Патрахальцев даже не мог себе представить, что он откажется от поездки за тридевять земель, в далекую Испанию, где, кстати говоря, мог запросто повторить судьбу светловского «мечтателя-хохла» и сложить голову за землю в Гренаде, оставив сиротой сына и вдовой жену.

К счастью, этого не случилось. Он вернулся живым. Но сколько натерпелась его семья… Ведь официально он уехал в Москву на курсы командиров саперно-маскировочных рот. Уехал и пропал, как часто бывало в том проклятом 1937 году, когда вдруг неожиданно «исчезали» командиры. Словом, исчез и он. И кое-кто уже поторопился зачислить семью Патрахальцева в число «врагов народа». Жене предложили побыстрее убраться из военного городка. Об этом она и написала в Москву мужу, на курсы ротных командиров. Пожаловалась, что скоро они окажутся на улице.

Знала бы она, на каких курсах сейчас ее муж… Разумеется, письмо Николай не получил, но неожиданно из Москвы пришел строгий приказ – семью Патрахальцева оставить в покое и даже выделить отдельную квартиру. Что и было сделано незамедлительно в течение суток.

Однако возвратимся в апрель 1937-го. После вызова к комиссару полка и согласия ехать в Испанию дело закрутилось, его стали готовить к отъезду.

Испания стала первой войной Николая Кирилловича. Первой, но далеко не последней. Позже будет Халхин-Гол, оперативная группа Северо-Западного фронта, а иначе говоря, война с Финляндией, Великая Отечественная.

Каждая по-своему памятная, оставившая глубокие зарубки в душе, но об Испании – разговор особый.

В личном деле генерала Николая Патрахальцева есть две даты. Они находятся в его личном деле. Их не сразу найдешь, сопоставишь, задумаешься. А задуматься есть о чем.

Вот одна из них.

«Убыл в Испанию 13 мая 1937 года».

А вот другая.

«Сын – Патрахальцев Николай Николаевич, родился 13 мая 1937 года».

Что это? Возможно, это ответ на вопрос, как жило поколение Патрахальцевых, почему они победили того, кого не в силах был победить никто в мире. А они нашли в себе силы. Где теперь эта сила? Когда и как сыновья и внуки растеряли ее – исполинскую, великую силу отцов?

…Итак, 13 мая 1937 года. Исполняя свой офицерский долг, лейтенант Патрахальцев отвез жену в роддом, а сам убыл в командировку в Испанию.

В этот день родился сын-первенец, и жена назвала его Николаем в честь отца.

А отец, прибыв в Москву, явился в разведуправление, доложил. Здесь и была сформирована небольшая группа из трех человек. Потом – короткий, но жесткий инструктаж. Ни в коем случае не попадать в плен. А если это случится, даже под пытками не признаваться, что вы – советские военнослужащие. Мол, прибыли в Испанию добровольно.

Задача – обучать испанских бойцов, а также интербригадовцев, прибывших из других стран. Самим в тыл противника не ходить.

Группу Патрахальцева вскоре отправили в Севастополь. Там в порту под погрузкой стояло испанское судно. На нем и предстояло разведчикам-диверсантам добраться до пункта назначения. Однако, едва успев приехать в Севастополь, они были отозваны обратно в Москву. Причин возвращения никто не объяснял.

В разведуправлении разработали новую легенду для их отправки в Испанию. Теперь они – молодые инженеры, едут во Францию на международную промышленную выставку.

Из Франции в Испанию их переправляют французские антифашисты по своим каналам.

В Москве Патрахальцеву и его товарищам вручают советские загранпаспорта с германскими визами… И прощай, Советский Союз.

В Берлине поезд Москва – Париж стоял два часа. Выходить из вагонов немцы не разрешали, да, думаю, и в родном разведуправлении прогулки по столице Германии не одобрили бы. Но на то они и разведчики-диверсанты. Не могли они сидеть в вагоне. Они ехали воевать с фашизмом в Испанию. И поэтому должны были увидеть лица фашизма. И они его увидели. Словом, группа покинула поезд, схватили такси и покатались по улицам Берлина.

Берлин произвел на них гнетущее впечатление. Угрюмый, темный город. Улицы освещены плохо. Видимо, Гитлер, готовясь к войне, экономил на электричестве, – решили они.

Эту догадку подтвердил и ужин в вагоне после возвращения с прогулки – им подали по чашечке суррогатного кофе и тоненький, словно бумажный лист, кусочек хлеба.

На вокзале, в городе было много людей в униформе, военных. Даже зная любовь немцев к форменному обмундированию, чувствовалось засилье военных. Тогда же, впервые в жизни, Николай Патрахальцев увидел людей с нарукавными повязками со свастикой.

Вернувшись в вагон на свои места, они долго молчали. Говорить не хотелось. Николай запомнил то первое чувство встречи со столицей фашизма. От этого коричневого города веяло опасностью. Страшной опасностью.

До начала Великой Отечественной было еще четыре года. Тогда, в Берлине в 37-м, он не мог предвидеть будущего, но тревога долго не оставляла его.

…Бельгийскую и французскую границы они пересекли без приключений и вскоре прибыли в Париж. Там их встретили работники советского консульства. Во всяком случае, так они представились. Всю группу поселили в недорогую гостиницу, на следующий день отвели на промышленную ярмарку: легенда, разработанная в разведуправлении, должна быть подтверждена делами.

Еще через два дня всем троим вручили железнодорожные билеты на поезд Париж – Тулуза. Назвали номер дома на одной из улиц Тулузы. У этого дома они должны были расплатиться с таксистом, и когда тот уедет, пройти полквартала вперед, увидев маленькое кафе с приоткрытой на окне шторой, дождаться, пока их встретят и проводят.

Однако все получилось иначе. Таксист, прочитав на бумажке адрес, кивнул, не говоря ни слова, и пригласил в машину. Попетляв немного по городу, он остановился не у дома, указанного в записке, а прямо у кафе с приоткрытой шторой. Выйдя из машины, он сам постучал в окно кафе, а пассажирам указал пальцем: мол, сюда, ребята. Видимо, он не впервой привозил сюда подобных «гостей».

Из кафе вышел француз, пригласил пройти внутрь. Патрахальцев посмотрел на часы – было три часа утра.

Француз знал всего несколько слов по-русски. На столе уже дымились чашечки с кофе и лежал приготовленный заранее большой пакет с бутербродами.

– Быстро, быстро, – сказал француз, – чай, кофе, бери пакет кушать, и айда самолет Испания…

Едва успев пожевать бутерброды, разведчики увидели, как у кафе, на противоположной стороне улицы, затормозил старый автомобиль. Сидевший за рулем человек вышел из машины, пересек улицу и оказался на пороге кафе. Он без всяких слов сунул каждому из троих в карманы плащей паспорта, и опять разведчики услышали единственное русское слово: «Быстро, быстро…»

Слегка подталкивая их вперед, он посадил группу Патрахальцева в машину, и двинулись в путь. Через полчаса автомобиль выехал за город и помчал к аэродрому. Это был небольшой полевой аэродром, приспособленный для приема легких самолетов. Там стояли всего два маленьких самолета.

В один из них усадили разведчиков, и самолет, пробежав по взлетной полосе, оторвался от земли.

«Ну и денек», – подумал Патрахальцев, вспоминая, словно в калейдоскопе, лица, имена, города, улицы. Хотелось верить, что этот самолет доставит их в пункт назначения, в Валенсию. Во всяком случае, так им обещали советские консульские работники в Париже.

Минут через сорок снова посадка, снова какой-то аэродром. На стене пассажирского зала красуется надпись: «AIRFRАNСE». Разведчики переглянулись. Неужто они по-прежнему во Франции? Оказалось, нет, уже в Испании.

Правда, как выяснилось позже, не в Валенсии, а в Барселоне.

Французский летчик передал их из рук в руки какому-то испанцу. Тот лишь спросил: «Советика?» Разведчики кивнули: «Да».

И вновь автомобиль, городские кварталы, и на этот раз – железнодорожный вокзал. Вот тут и стало ясно, что они в Барселоне и им еще следует добраться до Валенсии.

Испанец с трудом втиснул их в битком набитый людьми вагон, крикнув на прощание: «Валенсия…»

Паровоз медленно тащил за собой маленький состав – всего четыре пассажирских вагона. Он то и дело останавливался, замирал, и тогда слышалось, как где-то впереди франкистские самолеты заходили на бомбежку. Судя по всему, франкисты бомбили железную дорогу, и разведчикам оставалось только гадать – доедут ли они до Валенсии или нет.

Положение их было незавидно: без знания языка, страны, с непонятно какими паспортами они ехали непонятно куда. А если поезд застрянет в дороге, не доедет, попадет под бомбежку? Что делать дальше? Кто они вообще и что делают в этой далекой чужой стране? Да, из Одессы, из Москвы интернациональная помощь виделась совсем по-другому.

Николай Патрахальцев вспомнил жену, сына, которого так и не успел увидеть, и вдруг понял – мысли о семье, унылый паровозик, переполненный вагон, вой вражеских самолетов – это и есть его первая встреча с войной. А чего, собственно, он ждал в истекающей кровью стране – рукоплещущих делегаций на перронах, цветов, хлеб-соль? Сколько людей занималось только ими тремя – в Москве, во Франции, в Испании. А таких, как они – тысячи. Всех надо переправить, пусть и под дружеское «быстро, быстро», но с кофе, бутербродами, организовать машины, самолеты, поезда. Если эти люди, передававшие их по цепочке, даже в условиях другой страны, в военной обстановке, так заботились о них – значит, они нужны сражающейся Испании.

На исходе вторых суток паровоз доставил вагоны до Валенсии. На вокзале их встретил чернобровый красавец с завораживающей улыбкой. Поначалу разведчики не поняли, кто он, испанец, русский? «Ксанти», – представился он на чистейшем русском языке. Это был Хаджи-Умар Мамсуров, офицер военной разведки. «Ксанти» – его испанский псевдоним.

Пожимая руку «Ксанти», Николай Патрахальцев еще не знал, что вся последующая жизнь в разведке пройдет бок о бок с этим человеком. Хаджи будет его начальником, учителем, другом, спасителем.

Мамсуров отвезет их в гостиницу «Метрополь», и здесь состоится первая откровенная беседа.

– Ты зачем сюда приехал? – спросит «Ксанти» Патрахальцева.

Николай смутится, но ответит прямо и четко, как, собственно, инструктировали его в Москве, в разведуправлении.

– Приехал учить испанских товарищей тактике действий в тылу врага…

– Учить? – удивился Мамсуров. – А ты воевал?

– Нет, не приходилось…

– Так как же ты будешь учить испанцев, которые уже год воюют в тылу врага? У них хороший опыт. А у тебя?

Патрахальцев не нашелся что ответить.

– Тогда слушайте внимательно: всех троих я назначаю в отряды, которые действуют в тылу врага. Свои теоретические знания вы будете передавать испанцам в ходе совместных действий. Подчеркиваю – совместных действий в тылу врага. Конечно, и сами практики поднаберетесь.

Разведчики переглянулись. Это не ускользнуло от внимания Мамсурова.

– Есть какие-то проблемы?

Что поделаешь, надо говорить. За всех ответил Патрахальцев.

– Товарищ «Ксанти», но в Москве нас предупредили – в тыл врага ни в коем случае не ходить…

– Знаю, – сказал Мамсуров, – но здесь я начальник. Вы будете посылать других в бой, а сами отсиживаться?

Желваки заходили на его скулах.

– Мы должны быть примером для испанцев. Показать, что значит советский командир – смелый, грамотный в военном деле, бесстрашный в боевой обстановке. Кто со мной не согласен, возвращайтесь домой.

Разведчики молчали. Они были согласны с «Ксанти». Тот в свою очередь, не теряя времени, показал каждому на карте позиции размещения отрядов, назначил переводчиков, водителей автомашин, коротко охарактеризовал боевую обстановку.

Уже на следующее утро все выехали в свои подразделения. Николай Патрахальцев попал в недавно сформированный отряд, который располагался в деревне на берегу реки Тахо.

Командиром отряда был крестьянин по имени Мохин. Он плохо представлял свои обязанности, не знал, с чего начинать и как руководить людьми, и несказанно обрадовался «советико» Николаю.

Как складывались события дальше, вспоминает сам Николай Патрахальцев: «Первейшей задачей Франко было взятие Мадрида, у стен которого он сосредоточил большие силы.

Фашисты предприняли четыре попытки захватить столицу Испании. Три раза город штурмовали самые отборные войска франкистов – бойцы Иностранного легиона и марокканские наемники. В четвертый раз, в битве под Гвадалахарой Франко вновь терпит поражение.

Для республиканцев сражение за Мадрид имело огромное значение. В сущности, это было сражение за сохранение республики. Все понимали, что падение столицы подорвет веру в возможность победы над фашистами и их пособниками. К Мадриду с надеждой обращал свои взоры весь испанский народ.

В декабре 1937 года республиканские войска провели крупную военную операцию за г. Теруэль, грозившую расчленить мятежные силы.

Франко был вынужден перебросить дополнительные войска под Теруэль. Он снял их из-под Мадрида. В боях за Теруэль и мне пришлось выполнить важное боевое задание, за что я был награжден орденом Боевого Красного Знамени».

Остается только добавить, что в личном деле Николая Кирилловича Патрахальцева за этот период сделана запись: «1937–1938 г.г. Испания. Советник 14 корпуса. Подготовка диверсионных актов».

Что это был за 14-й корпус? Вот как о нем рассказывал в одном интервью известный диверсант Илья Старинов: «В Испании было множество партизанских отрядов. Руководили ими два ведомства – ОГПУ и ГРУ. И каждый руководил, как мог. И, наконец, нашему отряду, которым командовал Доминго Унгрия, у которого я был советником и инструктором, удалось под Кордовой пустить под откос поезд со штабом итальянской авиационной дивизии и уничтожить и командира и штаб.

Это вызвало фурор, известие дошло до республиканского Генерального штаба. И Генеральный штаб впервые утвердил батальон специального назначения. Причем в этом батальоне был установлен полуторный оклад, летный паек. Без лимита отпускался бензин.

Батальону была поставлена задача вместе с другими подразделениями перерезать пути сообщения между южной армией противника и мадридской группировкой, вывести из строя железнодорожные и шоссейные пути вдоль реки Тахо.

Нам удалось это сделать при помощи массовых установок мин замедленного действия, а также подрыва моста через реку Аликанте».

Позже батальон «вырос» в корпус, в котором насчитывалось около 3000 человек. Он получил наименование 14-го корпуса. Диверсанты совершили сотни диверсионных актов и засад.

После поражения республиканцев бойцы корпуса захватили корабль и переправились в Алжир, а оттуда в Советский Союз. Другая часть перешла испано-французскую границу и была интернирована. А когда французское правительство решило передать их фалангистам, бойцы бежали из лагеря и укрылись в горах. Они стали основой будущих партизанских бригад. Именно диверсанты 14-го испанского корпуса повесили дуче. Освобождали от фашистов Марсель и Париж. Позже четверо бойцов корпуса вместе с Фиделем Кастро высадились на Плайя Хирон.

Большинство из них были учениками Ильи Старинова, Хаджи Мамсурова, Николая Патрахальцева.

 

Энергичный смелый командир

Из зарубежной командировки Патрахальцев возвратился с отменной характеристикой. «Показал хорошие качества разведчика – смелость, инициативность, умение ориентироваться в сложных условиях. Преданный офицер, прекрасно знающий свое дело.

Лично участвовал во многих операциях и боях, хороший организатор».

С орденом Боевого Красного Знамени, с такой характеристикой, боевым опытом, Николай, разумеется, не мог возвратиться в свой «сапмасквзвод» в Одессу. Он нужен был Москве, в Разведуправлении, которое к лету 1938 года сильно поредело после сталинских чисток.

Илья Григорьевич Старинов, вернувшийся из Испании на год раньше Патрахальцева, рассказывал мне, что на родине почувствовал себя, как в пустыне. Взяли одного друга, другого, у третьего не выдержало сердце… Звонил на квартиры знакомых, сослуживцев – всюду отвечали чужие голоса.

Патрахальцев помоложе Старинова, до Испании в столице, в Разведуправлении не служил, многого не знал. Но и он, придя летом 1938 года в центральный аппарат, увидел, что нет уже командарма 2-го ранга Берзина, героя Испании, арестован его последователь на посту начальника военной разведки комкор Урицкий. Следом за ним в подвалах Лубянки оказался врио начальника Разведупра комдив Никонов, потом старший майор госбезопасности Гендин. Комбрига Орлова арестовали уже при нем.

Так это только самые старшие начальники. А сколько арестовано тех, что рангом пониже, но настоящих мэтров разведки. Кое-кого он знал, о ком-то просто слышал. Комдив Стигга руководил агентурной разведкой в Европе, полковник Константин Звонарев был начальником восьмого отдела. Он читал его книгу «Агентурная разведка России». Полковые комиссары Эдуард Озолин, начальник отделения, нелегалы Вольдемар Груздуп, Ян Тылтынь, полковник Рудольф Кирхенштейн, комбриг Владимир Горев-Высокогорец, военный советник в Испании.

Никого из них уже нет в Разведуправлении. Заместитель у комдива Ивана Проскурова – майор. А уж что говорить о начальниках отделов и их заместителях – сплошные майоры, а то и капитаны.

Приказом НКО Патрахальцев сразу был назначен заместителем начальника отдела «А». Иными словами – подразделения, которое занималось разведывательно-диверсионными делами.

Долго засиживаться в Москве не пришлось. Уже на следующий год разгорелись бои у реки Халхин-Гол. В августе 1939 года он выезжает туда, возвращается в октябре, а в ноябре – вновь на фронт. Теперь уже на советско-финский. Работает в оперативной группе Северо-Западного фронта.

Чем занимается Николай Патрахальцев на финской войне? Об этом можно судить из документов той поры. В спецархиве сохранился весьма интересный приказ заместителя наркома обороны СССР, начальника военной разведки комдива Проскурова, отданный лично капитану Патрахальцеву в декабре 1939 года.

Этот приказ раскрывает не только суть работы Патрахальцева, но и подчеркивает важность его деятельности, коли утверждает его сам заместитель наркома.

В нем Патрахальцеву предписывается «выехать в Ленинград для оказания помощи разведотделу Ленинградского военного округа».

А далее задача конкретизируется. «Подготовить роту авиадисантной бригады в тактическом и техническом отношении для диверсионной работы, сформировать из состава роты самостоятельно действующие группы. Помочь разведотделу ЛенВО в правильном использовании групп и постановки им боевых задач, а также в материальном обеспечении групп для выполнении спецзадач».

Однако капитану Патрахальцеву пришлось заниматься не только подготовкой диверсантов, но и «проводить вербовку финнов на территории, занятой нашими частями, с целью заброски их в тыл врага, как в одиночку, так и в большом количестве с разовыми спецзаданиями».

Особо, на чем настаивал начальник военной разведки: «Завербовать 4–5 финнов, наиболее подготовленных, подходящих для нас, обеспечить их переброску обратно на сторону белофиннов с задачей обосноваться, обеспечить себя документами, и в последующем перейти в Швецию или Данию под видом беженцев.

В Стокгольме и Копенгагене дать им постоянные явки».

В конце комдив Проскуров приказывал «своевременно доносить о ходе дел».

А дела на Северо-Западном фронте обстояли далеко не лучшим образом. Уже через несколько дней после отъезда в Ленинград капитан Патрахальцев сообщал: «Согласно приказанию прибыл в разведотдел ЛенВО, познакомился с состоянием спецработы (имеется в виду разведывательно-диверсионная работа. – Авт.), которая находится в следующем состоянии:

а) вместе с комбригом, комиссаром и командиром роты проверил готовность роты к выполнению задач. Выяснилось: рота к задачам такого рода не готова.

Знания подрывного дела совершенно недостаточны. Методы и способы действий, которые хотели использовать при выполнении боевых задач, – не годны и неизбежно приведут к провалу.

Снабжение разведывательно-диверсионных групп оружием, компасами, часами, другими необходимыми материалами, без которых невозможна работа в тылу врага, совершенно недостаточно. Так, например, компасы имеются только у старших групп, а не у всего личного состава, часов нет совсем, электробатарейки отсутствуют.

б) мною проведены занятия, в ходе которых были отработаны способы действий разведдиверсионных групп.

в) скомплектованы 6 групп по 8 человек в каждой.

г) перед начальником разведотдела поставлен вопрос о снабжении роты необходимым вооружением и обмундированием.

д) после материального обеспечения диверсионная рота сможет выполнять задания по подрыву железных дорог и автомашин.

Зам. начальника спецотдела

капитан Патрахальцев».

В это же время в личном письме начальнику спецотдела разведуправления полковнику Мамсурову Патрахальцев с горечью напишет: «Здесь не разведотдел, а пустое место… Даже сам начальник и его помощник не могут достать военное обмундирование финской армии. Хотя у нас достаточно пленных».

А командующий 7-й армии командарм 2-го ранга Мерецков торопил. Он ставил весьма серьезные задачи. Разведчикам-диверсантам, которых таковыми можно было назвать с большой натяжкой, по плану активной разведки предписывалось: «Прервать движение путем устройства крушений на железнодорожных участках: Симола – Коувола; Хийтола – Елисенваара; Елисенваара – Имола – Ярви; на участках шоссейных дорог: Вийпури – Хамика». Ставились также сугубо разведывательные задачи на мурманском, кандалакшском, ухтинском и петрозаводском направлениях. Так, к примеру, на Карельском перешейке разведке надо было установить глубину и все (!) огневые средства и заграждения первой линии оборонительной полосы противника, нумерацию частей перед фронтом армии и на стыке дивизий.

Результаты финской войны известны. Потом, когда будут подводить итоги, разведку попытаются сделать крайней, виноватой во всех просчетах наших политиков и военачальников.

Однако, как показывает внимательное изучение боевых действий на советско-финском фронте, как раз разведывательно-диверсионные подразделения и показали себя лучшим образом.

Полковник Хаджи Мамсуров, начальник спецотдела разведуправления, сам возглавил особый лыжный отряд, укомплектованный в основном студентами-спортсменами Ленинградского института физкультуры им. Лесгафта. Он же разработал предложения по эффективному использованию отряда.

С его предложениями согласился начальник военной разведки, зам. наркома обороны комдив Проскуров.

В совершенно секретном, особой важности документе на имя начальника оперативной группы полковника Васильева он писал: «По вопросу использования отряда принимаю предложения полковника Мамсурова. Ему убыть вместе с отрядом и организовать использование мелких групп, а где надо, и всего отряда в целом».

Особый диверсионный отряд Мамсурова, действующий на Северо-Западном фронте, без преувеличения был на вес золота. Тот же Иван Проскуров подчеркивал: «Предлагаю основную массу отряда забрать тов. Мамсурову, а Щелокову (тоже сотрудник спецотдела разведуправления) выделить 30–50 человек для использования по указанию Штерна». Напомню, что Г. Штерн – командарм 2-го ранга, руководил 8-й армией.

«Для дальнейшей подготовки и руководства разведывательно-диверсионными подразделениями из бригады Безгулого оставить тов. Патрахальцева. Их использовать в направлении перешейка только по указаниям Тимошенко». Командарм 1-го ранга С. Тимошенко, будущий нарком обороны, руководил с конца декабря 1939 года Северо-Западным фронтом.

Так что уровень понятен и, думаю, обоснован. И Г. Штерн, и С. Тимошенко прекрасно понимали, что разведывательно-диверсионные подразделения и есть самые подготовленные, самые профессиональные из всех, которые имеются у них в резерве.

Как же показали себя диверсанты на финской войне? Как я уже говорил, лучше других. Пример тому – действия лыжников-спортсменов отряда Мамсурова.

Вот как описывается подвиг Владимира Мягкова – командира взвода особого лыжного отряда – в наградном листе по присвоению ему звания Героя Советского Союза. «Тов. Мягков был отобран комиссией из числа ленинградских добровольцев, как один из лучших. В особым лыжном отряде 9-й армии проявил себя образцовым воином Красной армии.

Вследствие особых личных качеств: смелости, храбрости тов. Мягков был продвинут в короткое время от бойца и командира отделения до командира особого взвода отряда.

Действуя в глубоком тылу противника, свершая большие сложные переходы с боями, в очень тяжелых условиях, тов. Мягков проявил себя, как энергичнейший, преданный своей Родине боец и командир.

В самом тяжелом положении, благодаря тов. Мягкову, руководимые им группы выходили с честью из боя.

11.02.40 г. тов. Мягков стремительно ворвался в расположение зенитной батареи противника и, уничтожив белофинского офицера и выяснив наличие противника в районе западнее Кухмониеми, с боем нанося большие потери противнику, отошел с группой, вывел ее из окружения.

Ночью, в эти же сутки, попав вновь в окружение численно превосходящего противника, умело организовал оборону группы, сам уничтожил 10 белофиннов и, показывая пример бойцам, заставил противника отойти.

Затем, лично прикрывая отход группы, совершил в течение 23 часов 90-километровый переход, ускользая от преследования противника».

Что ж, это и есть действия настоящих спецназовцев, которые могут в лютый мороз совершать многокилометровые переходы на лыжах, при этом вступая в бой, нанося урон врагу и ускользая от него.

Были и другие примеры мужества, героизма и несомненно успешных действий диверсантов. Однако надо признать, что провалы разведки оказались весьма существенными. Многие из засланных разведывательно-диверсионных групп, отдельные агенты часто попадали в плен, гибли, а то и просто замерзали в снегах.

Об этом беспристрастно повествуют документы. 4.02.1940 года капитан Патрахальцев сообщал в Центр: «В ночь с 4 на 5 января капитаном Зверевым был сброшен человек с диверсионными задачами.

14.01.1940 года была перехвачена и расшифрована радиограмма финских органов о том, что русскими сброшен с парашютом агент со специальным подрывным аппаратом.

До сего времени наш человек не возвратился».

«По приказу Тимошенко в ночь с 28 на 29 января были сброшены на парашютах две группы из состава отряда Сорокина по 7 человек. Десантированы в 30 км южнее и в 35 км восточнее Выборга. 31.01.40 года был финский радиоперехват, из которого стало известно, что задержано 3 человека – один средний и два младших офицера, спустившихся на парашютах южнее Выборга.

Эти две группы пока не вернулись».

Неудачную заброску разведчиков диверсантов подтверждает и зарубежная пресса.

«Париж. 4 февраля (ТАСС). Агентство ГАВАС передало 3 февраля по радио следующее сообщение корресподента шведской газеты “Стокгольмс тиднинген”: “…Отмечено также другое нововведение советских войск: применение парашютистов, которые должны уничтожать промышленные предприятия и дорожные сооружения. Парашютисты действуют маленькими отрядами – 7–8 человек, вооружены ручными пулеметами, снабжены радиопередатчиками, и естественно, одеты в форму финских солдат.

Все эти парашютисты были или уничтожены или взяты в плен”.

“Стокгольм. 6 февраля. Вчера утром группа вооруженных диверсантов появилась в 15 км севернее города Кеми. Они были замечены финскими зенитчиками, которые немедленно высадили патрули на лыжах для встречи и атаки парашютистов.

Ожесточенный бой произошел после того, как русские пытались продвинуться к железнодорожному узлу и мосту через реку, чтобы взорвать его. Русская группа была окружена финами и после ожесточенного получасового боя одна часть уничтожена, другая – захвачена в плен.

Эти русские войска были снаряжены мешками с динамитом, большим количеством автоматических винтовок и легкими пулеметами”».

Понимает ли Николай Патрахальцев и его сослуживцы из разведывательно-диверсионного отдела весь трагизм ситуации? Понимает и даже по-своему пытается противостоять этому.

Так, на совещании начальствующего состава армии по итогам финской войны, которое проводилось в ЦК ВКП(б) 14–17 апреля 1940 года, начальник ГРУ Иван Проскуров говорил: «Разведотдел допустил большую ошибку. Рассчитывали, что движение войск будет похоже на то, какое было во время западной кампании, и посылали туда агентов, давали явку не на нашу территорию, а на пункты, находящиеся на территории противника. Через 10 дней, мол, придем в такой-то пункт, и доложишь материал. А выхода наших частей в эти пункты не состоялось».

Сталин на это заявление отреагировал репликой: «Глупо».

«Конечно, глупо, – согласился Проскуров, – надо сказать, что наши разведчики были заражены тем же, чем многие большие командиры. Считали, что там будут с букетами цветов встречать, а вышло не то».

Однако начальник военной разведки не совсем прав. Далеко не все разведчики думали, что на финской территории их будут встречать цветами.

27 декабря 1939 года капитан Патрахальцев отправил из Ленинграда письмо на имя своего начальника полковника Мамсурова, который еще находился в Москве.

Вот что он сообщал: «…Сижу и жду у моря погоды, но это меня не очень волнует. Я считаю, будет правильно, если мы своих людей забросим в тот момент, когда наши части начнут артподготовку. Это будет означать их скорое продвижение к тому району, где будут находиться наши группы.

Тем более, что наши люди по местным условиям не смогут долго пробыть на той стороне».

Верно рассуждает капитан Патрахальцев, и предложение у него по использованию разведывательно-диверсионных групп не «глупое», как сказал Сталин, а весьма дельное. Не желал он посылать своих людей на верную погибель.

Только, судя по всему, в верхах думали иначе, и мнение капитана не приняли во внимание. Что из этого вышло? Начальник ГРУ Проскуров сам ответил на этот вопрос на том известном совещании в Москве в апреле 1940 года.

«У нас были замечательные агенты… Люди, которые прыгали с парашютом, ходили по тылам и сообщали сведения через радиосредства. Правда, больше половины таких людей погибли, к сожалению».

В конце февраля Николай Патрахальцев написал в Москву, в разведуправление одному из сослуживцев письмо. Фамилии на нем нет, только имя. Скорее всего, оно предназначалось товарищу по спецотделу капитану Василию Трояну. Но сегодня доподлинно вряд ли удастся установить адресата. Да дело и не в этом, а в сути письма. Патрахальцев уже три месяца на войне. Чувствуется по всему, вдоволь нахлебался фронтовой действительности: провалов, крови, смертей. Он так и пишет: «Я измотался, здорово похудел, болею…» Но главная боль – другая. «О делах могу сказать, что занимаюсь не своим делом, а общевойсковой разведкой. Обстановка такая, что мне приходится делать то, что говорят начальники на участке.

Было у меня хорошее дело, но и то головотяпы сорвали. Эта операция могла сберечь много времени и жизней».

Вот такое горькое признание.

…13 марта 1940 года Советско-финская война закончилась. Через неделю директивой зам. наркома обороны Союза ССР оперативная разведгруппа была расформирована. Капитан Николай Патрахальцев возвратился в Москву.

Через месяц в аттестации на него начальник спецотдела 5-го управления ГРУ полковник Х. Мамсуров напишет:

«Занимаемой должности соответствует, достоин присвоения воинского звания “майор” во внеочередном порядке. В военное время может быть начальником разведки корпуса.

Энергичный, решительный, требовательный, инициативный командир. Свое решение может организационно обеспечить и настойчиво проводить в жизнь.

Получил большой боевой опыт. В боевой обстановке показал себя смелым и храбрым командиром.

Быстро ориентируется в незнакомой обстановке. Награжден орденом Красного Знамени в 1937 г. За боевые заслуги на фронте борьбы против финской белогвардейщины представлен к ордену Красного Знамени в 1940 г.».

В том же 1940 году Патрахальцев получит свой второй боевой орден и звание майора.

 

«Моя фактическая специальность – разведчик»

В декабре 1940 года приказом народного комиссара обороны майор Патрахальцев был назначен секретарем военного атташе в Румынии. В Бухарест ему предписывалось убыть после соответствующей подготовки 1 мая 1941 года.

К тому времени Николаю Кирилловичу исполнилось 32 года. Он был уже майором, заместителем начальника отдела, прошел две войны, да еще боевые действия на Халхин-Голе. Словом, опытный фронтовик, разведчик, подготовивший не одну сотню диверсантов. И тем не менее Патрахальцев хотел… учиться. За спиной у него была школа да одногодичный коммунистический университет. А он мечтал о серьезном военном образовании.

В феврале 1941 на стол начальника разведуправления Генерального штаба Красной армии генерал-лейтенанта Голикова лег рапорт.

«За период в Красной армии я всегда хотел получить военное образование, и потому несколько раз пытался поступить в академию. Мне никогда не отказывали, но поступление откладывали, говоря: “Поработайте еще год-два и тогда пойдете на учебу”.

Так было в 1938 году, когда я прибыл из командировки (Испания) и имел возможность быть зачисленным слушателем академии имени М. Фрунзе на льготных условиях, но был оставлен на работе в разведуправлении. Тогда же мне было обещано, что через два года я смогу пойти на учебу.

Работая в разведке фактически с 1933 года (включая командировку в Испанию), моя фактическая специальность, приобретенная опытом, – “разведчик”. Однако недостаточная теоретическая подготовка не дает мне возможности быть полноценным разведчиком, каковым я желаю стать.

По сему прошу Вас рассмотреть мой рапорт и, если вы найдете возможным, зачислить меня слушателем Высшей специальной школы (В.С.Ш.). При этом прошу учесть, что находясь часто в командировках (с 1937 г. Испания, Халхин-Гол, война с белофиннами и ряд других), я не имел возможности подготовиться к сдаче испытаний в высшее учебное заведение. Но заверяю Вас, что, упорно работая над собой, я буду в первых рядах слушателей.

Майор Патрахальцев».

На рапорте есть резолюция одного из руководителей военной разведки: «После командировки не возражаю». И дата 21 февраля 1941 года.

А через четыре месяца наступило 22 июня. И командировку Николаю Патрахальцеву выписала война на все четыре года, считай, до самой победы.

Так он и не осуществил свою давнюю мечту, не поступил в военную академию. После войны успел поучиться на высших академических курсах, да и то всего лишь восемь месяцев. И, судя по всему, остался недоволен, поскольку курсы эти мало что дали ему.

В рапорте на имя начальника управления ГРУ, где он просил перед очередной командировкой короткосрочный отпуск 10 суток, чтобы навестить родных, которых не видел три года, Патрахальцев сетовал: «На ВАКе в настоящее время я никакой подготовки не получаю, т. к. по моей стране преподавателей по языку, страноведению и вооруженным силам нет».

Но все это будет потом, после долгой, тяжелой, страшной войны.

А на третий день после ее начала руководитель военной разведки генерал Голиков своим приказом создаст оперативную группу, которую возглавит полковник Хаджи-Умар Мамсуров. Заместителем у него станет майор Николай Патрахальцев.

В нее войдут уже знакомые нам по Испании, финской войне майоры Николай Щелоков, Алексей Мельников, Александр Трусов, капитан Василий Троян.

Как воздух нужны были разведчики-диверсанты. Следовало срочно развертывать партизанское движение.

Откровенно говоря, развертывать его следовало значительно раньше. Так оно, в сущности, и было до 1937 года, когда Народный комиссариат внутренних дел раскрыл «предательскую, контрреволюционную военную организацию РКК».

Высшие военначальники были обвинены в том, что пытались подорвать мощь Красной армии и подготовить ее поражение в случае войны.

Следом за М. Тухачевским, И. Уборевичем, И. Якиром, В. Примаковым и другими были репрессированы тысячи командиров. Попали в эту мясорубку и кадровые разведчики-диверсанты. А поскольку мы теперь собирались воевать только на чужой территории и официальная система взглядов на ведение войны больше не допускала мысли о возможности прорыва противника на нашу территорию, то и партизанские действия не рассматривались как боевая задача Вооруженных сил.

Все партизанские отряды были расформированы, тайники с оружием, боеприпасами, продовольствием – ликвидированы. Слово «диверсант» стало чуть ли не ругательным и весьма опасным. Так теперь характеризовали только врагов.

Ничему не научил нас опыт финской войны.

А вот Великая Отечественная война с первых же часов показала, что военно-теоретические взгляды руководства СССР на роль и место вооруженной борьбы в тылу у врага не выдержали проверки практикой. Наши противники – немецко-фашистская армия – начали свои действия с нанесения диверсионных ударов.

В ночь с 21 на 22 июня 1941 года, тайно перейдя государственную границу Советского Союза, диверсионная группа полка «Бранденбург» во главе с лейтенантом Каттовицем вторглась на 20 километров в глубину нашей территории с задачей овладеть стратегическим мостом в селе Бобры и удержать его до подхода передовых танковых частей.

Диверсанты были одеты в форму солдат и офицеров Красной армии. Они уничтожили несколько советских пограничников и открыли путь другим группам «Бранденбурга».

Вскоре немецкие диверсанты напали на красноармейцев в районах Гродно, Голынок, Сувалок, Августово.

28 июня диверсанты-бранденбуржцы, опять же переодетые в советское военное обмундирование, захватили мост через Западную Двину в районе Даугавпилса. Они не дали нашим саперам взорвать мост и удерживали его до подхода своих войск.

В Главное разведывательное управление постоянно приходят сведения о дерзких действиях групп немецких диверсантов в тылу советских войск.

…Колонну отходящих войск догоняет мотоциклист-красноармеец. Естественно, он черен от дорожной пыли, в коляске у него раненый офицер. Они только что вырвались из лап фашистов. Офицер, превозмогая боль, рассказывает командиру, что оборона прорвана и что с минуты на минуту здесь будут немецкие танки.

Единственный шанс спастись – изменить маршрут движения и спешить в другом направлении. Маршрут меняется, и через некоторое время колонна попадает в хорошо подготовленную засаду.

На другом участке фронта – почти та же картина. Мотоциклисты догоняют колонну, выясняют маршрут движения, запас горючего в баках танков и автомашин, а остальное – дело техники. Рассчитан пункт привала, и туда наводятся фашистские самолеты.

Таких примеров множество – взорванные столбы телефонной связи, переведенные железнодорожные стрелки, сломанные семафоры, переставленные дорожные указатели.

В ГРУ хорошо понимали, кто за этим стоит. За этими «беспорядками» в тылу советских войск стояли немецкие диверсионные подразделения.

А нам предстояло, по сути, все начинать сначала.

Исполняющий должность начальника ГРУ генерал-майор танковых войск Панфилов в июле 1941 года напишет в приказе по военной разведке:

«На спецгруппу возлагаю:

– подготовку по подрывному, зажигательному, парашютному и стрелковому делу;

– комплектование, вооружение и снаряжение мелких диверсионо-партизанских групп, отрядов для разведывательных отделов штабов фронтов и оперативных отделов разведуправлений, снабжение их оружием и боеприпасами;

– вести насаждение организаторов-руководителей диверсионно-партизанских отрядов на территории, временно занятой противником, руководимых непосредственно разведуправлением Генштабом Красной армии».

В январе 1942 года полковник Хаджи-Умар Мамсуров был назначен командиром 114-й кавалерийской дивизии и убыл в распоряжение Военного совета Северо-Кавказского военного округа. Дела у него принял майор Николай Патрахальцев. В феврале того же года, накануне Дня Красной армии, он стал подполковником.

В характеристике, написанной Мамсуровым, есть такие слова: «Тов. Патрахальцев смелый и боевой товарищ. За время Отечественной войны с немецко-фашистскими мерзавцами он много сделал для развития и усиления движений народных мстителей-партизан в тылу у врага».

Примечательно, что в предвоенные и военные годы Николай Кириллович готовил также разведчиков-нелегалов, отправлял их на работу в Италию, Югославию и в дальнейшем руководил их деятельностью.

Многих Патрахальцев знал еще по Испании. Так, вместе с агентом-нелегалом «Пепе» он воевал в Испании. «Пепе» был радистом на линии «Барселона – Валенсия».

«Пепе» и «Эрна» переправлены в Италию, «Дана», «Роман», «Стефан» – в Югославию. Кроме них также подготовленны и боролись с врагом агенты «Мрамор», «Карло», «Док», «Гудзон», «Кун», «Декке», «Чок».

В начале 1944 года – Николай Патрахальцев в Югославии. Что он знал о Югославии? Какова была политическая и разведывательная обстановка в этой стране?

В феврале 1941 года премьер-министра Цветковича и министра иностранных дел Марковича пригласил к себе Гитлер.

Фюрер знал, что имеет дело с верными холопами, и особо не утруждал себя «переговорами» с руководителями Югославии. Он заставил их с дороги выслушать полуторачасовую речь о непобедимости рейха, потом, угостив чаем, распрощался с ними, не дав вымолвить ни слова. После столь теплого приема Гитлером югославов судьба страны была решена.

25 марта в Вене подписан пакт о присоединении Югославии к странам оси. Казалось, закончился третий и последний «дипломатический удар» по Балканам. Германия еще раз продемонстировала свою силу.

Но Гитлер просчитался. Через два дня после заключения пакта, в ночь на 27 марта, югославские военные совершили государственный переворот.

Павел был устранен от регентства и арестован. К власти пришел молодой король – Петр.

30—31 марта Югославию покидают все германские подданные, большая часть официальных лиц.

Таким образом, угроза военного нападения на Югославию стала очевидным фактом уже в марте 1941 года.

Наша военная разведка до 1940 года практически не имела источников на территории Югославии. Некоторые отрывочные данные об этой стране поступали через резидентуры в Болгарии, но они были редкими и большой ценности не представляли.

Только в 1940 году в связи с восстановлением дипломатических отношений между СССР и Югославией предоставилась возможность засылки разведчиков.

Почти вся вторая половина 1940 года была занята изучением страны, местных условий, агентурной обстановки. Конкретная разведработа началась, по существу, с 1941 года.

Времени до немецкого вторжения оставалось очень мало. И тем не менее за столь короткий срок нашими агентурными работниками была создана сеть источников в главных центрах страны.

В Центр пошла ценная военно-политическая информация и, что особенно важно, – документация: разведсводки югославского Генштаба, карты дислокации соединений и частей германской, итальянской, румынской, венгерской, болгарской армий.

В марте 1941-го в Москву была передана фотокопия оперативного плана югославской армии.

Надо отдать должное нашей военной разведке, сумевшей за несколько месяцев завербовать ценнейших агентов в Генеральном штабе, в министерствах иностранных дел, почт и телеграфа.

К началу немецкого вторжения в стране действовало несколько нелегальных резидентур, таких как «Антон», «Джина», «Роман».

Кстати, резидент «Роман», он же Роман Занючковкий, воевал вместе с Патрахальцевым в Испании, в интербригаде. В 1939-м он был подготовлен их отделом и заброшен на нелегальную работу в Югославию.

В июле 1941 года от другого агента – «Вальтера» – пришло сообщение, что при совершении диверсионного акта «Поман» был тяжело ранен и схвачен гестапо. Из последующих донесений «Вальтера» стало ясно, что Роману вырваться из рук гестапо не удалось и он, вероятно, повешен.

Трагическая судьба постигла многих агентов. Созданная нашими разведчиками еще очень молодая, не окрепшая организация, не подготовленная к работе в военное время, оставшаяся практически без руководства, была быстро раскрыта и разгромлена опытнейшими немецко-фашистскими спецслужбами.

Некоторые агенты были уличены в шпионаже и арестованы, другие пропали без вести, некоторые эмигрировали или взяты в плен в ходе боевых действий на фронте.

Таким образом, после вторжения Германии уже в мае 1941 года наша агентурная сеть, по существу, прекратила свое существование.

Надо все было начинать сначала. Николай Патрахальцев выехал в Югославию, чтобы начать, вернее продолжить, свою борьбу с фашистами.

Он возглавил резидентуру «Патрас». Резидентура располагается в Словении, сначала в районе Дрвара, позже – в Черномеле. Официально он является помощником начальника Военной миссии СССР в Югославии.

«Совершенно секретно»

Из оперативной переписки

Сообщение «Патраса» от 20.03.1944 г.

«“Патрас” сообщает, что 17.03.1944 г. прибыл на место. Принят хорошо, все ждут немедленной помощи вооружением. Места для приема готовы.

Электричества для радио нет, необходим движок и бензин. Из-за этого подготовка радистов невозможна».

Еще через два дня Патрахальцев вновь напоминает о себе. Он не может сидеть сложа руки, рвется в бой. Очень показательна его телеграмма в Центр.

Сообщение «Патраса» от 22.03.1944 г.

«Находится в Словении, в районе Черномеля, людей для заброски в Германию нет. Нужен движок.

В Клагенфурт хотел послать “Бура”, лучше пойду сам».

Из Центра следует срочный ответ: «Категорически запрещаю “Патрасу” ходить за границу Словении и отрываться от штаба».

Через неделю еще одна телеграмма.

Сообщение «Патраса» от 30.03.1944 г.

«“Патрас” сообщает данные на радиста, которого впредь будем называть “Гудзон”. 1920 г.р., словенец».

Вот итог недельной работы – завербован радист. Далее в сообщении еще интересней. «Немцы с танками нас гоняют. Убедительно прошу выслать 10 противотанковых ружей (ПТР) с патронами и автоматами. Не откажите в просьбе».

Центр одергивает Николая Кирилловича. Он теперь резидент: за границу не ходить, от штаба не отрываться. А он просит 10 ПТР. Все-таки в нем неистребим дух диверсанта.

Уже 03.04. он вновь настаивает: «Первым самолетом прошу движок, бензин, противотанковые ружья».

Однако это только кажется, что, получив ПТР, резидент Патрахальцев собирается гоняться за немецкими танками. Хотя, видимо, случись такое, он бы не упустил возможности поквитаться с фашистами

У него сейчас более важные, но менее громкие дела. И дела эти сугубо агентурного свойства – вербовка, подготовка и засылка агентуры в Германию.

Центром они сформулированы так: «Используя имеющиеся разведданные Верховного штаба, военнопленных и немецкое население в северной Словении, а также югославов, имеющих связи с Германией и Австрией, проводить вербовку, подготовку и заброску агентуры:

– на территорию Германии в районы: Мюнхен – Аусберг – Нюрнберг; Лейпциг – Дрезден – Берлин; Бреслау – Познань – Грюнберг, с целью к концу 1944 года обеспечить три радиофицированные точки (резидент, радист);

– на территорию Австрии в районы Вены, Граца, Линца – Зальцбурга, с тем, чтобы к августу 1944 года в этих районах иметь три радиофицированные точки;

– до июля 1944 года подобрать и подготовить двух курьеров и трех проводников на Германию и Австрию;

– разработать вариант засылки человека Центра из Югославии в Швейцарию;

– систематически подбирать документы об агентурной обстановке о Германии и Австрии».

Таковы были задачи. Как они выполнялись?

Говорят, что дипломатия – искусство возможного. Это определение, на мой взгляд, можно отнести к разведке. Вот выписка из доклада об итогах работы военной разведки по Югославии за 1944 год.

«В течение 1944 года основная часть работы по укреплению и расширению агентурной сети была проведена через опергруппы наших работников, находящихся в составе Военной миссии СССР в Югославии, и в первую очередь “Патрасом” и “Гераклом”».

Что же конкретно сделано Патрахальцевым-«Патрасом»? Ну, например, как отмечено в докладе о состоянии агентурной сети в Югославии: «Сплитская резидентура (резидент “Судак”) – работает слабо, информацию дает малоценную. Обладает ограниченными возможностями. Информация выше роты не идет. Загребская резидентура – в организационном плане дело плохо, люди знают друг друга. Нужна реорганизация».

А вот резидентура 4-й зоны: «“Гудзон” готовился “Патрасом”. Держит связь “Бура” с “Патрасом”, занимается обучением агентов радиоделу.

Резидент для работы в Австрии (“Каро”) – завербован “Патрасом”, направлен к месту работы. Для германской резидентуры агент “Эрно” – подобран “Патрасом” для использования в Германии, задерживается за отсутсвием документов. Резидент “Герберт” для работы в Германии – находится на подготовке у “Патраса”».

Нельзя сказать, что у «Патраса» все шло гладко. Подготовленный им резидет «Декке» для австрийской резидентуры при добывании документов был захвачен немцами.

В Центре по поводу этого провала было сделано следующее заключение: «В течение 1944 года имел место провал австрийской резидентуры “Декке”.

Резидент “Декке” и радистка “Гитана” были завербованы “Патрасом” и готовились для работы в Австрии. Для полной легализации недоставало некоторых документов. С целью приобретения он отправился в партизанский отряд к австрийской границе, где в августе 1944 года ему была назначена встреча с его радисткой “Гитаной”.

При попытке достать документы “Декке” был арестован немцами, и судьба его неизвестна. Он разыскивается.

Причиной провала “Декке” явилось недостаточное изучение обстановки и условий легализации. Не только на месте, но и в Центре при известном стремлении и желании надежные документы для “Декке” можно было изготовить и переслать резиденту».

И тем не менее из двух десятков резидентов, радистов, отдельных источников восемь агентов подготовил именно Николай Патрахальцев. Кроме того, агентура Центра, забрасываемая через Югославию в Германию, Австрию, Италию, Францию, Грецию, Албанию, шла в основном через Патрахальцева-«Патраса» или помощника резидента майора Коваленко («Ковчег»).

Были, разумеется, вводные и такого свойства:

Сообщение Центра «Патрасу» от 27.11.1944 г.

«По имеющимся у нас данным немецкое командование сосредотачивает в г. Удин подвижной состав и паровозы для переброски войск.

Срочно установите количество перебрасываемых дивизий и направлений перевозок».

Или наоборот:

Сообщение «Патраса» от 17.08.1944 г.

«Сюда прибывают на днях для формирования итальянские бригады. После формирования идут в Италию. Можем ли мы прислать в эти бригады в качестве командиров, комиссаров, врачей итальянцев, которые были у нас на фронте и соответствовали этим должностям.

Интересует ли вас этот канал?»

Оказывается, интересует. И вот уже Москва телеграфирует:

Сообщение Центра «Патрасу» от 23.08.1944 г.

«Сообщите, когда будут формироваться итальянские бригады, из какого состава. Неофициально выясните, могут ли быть приняты в бригаду находящиеся у нас офицеры-военнопленные, проявившие себя в лагерях как активные антифашисты. Большинство из которых закончили специальные школы антифашистов при лагерях».

Оказывается, не все так просто. Личный состав бригад в основном формируется из рабочих (города Триест, Трзык), а также из крестьян-фурландцев. Но прежних, старых офицеров сюда не возьмут, – отвечает Патрахальцев. И тут же предлагает свое решение проблемы засылки агентов разведки в итальянскую армию.

Сообщеине «Патраса» от 25.08.1944 г.

«Я могу подработать другой вариант засылки предлагаемых вами офицеров в итальянские партизаны. Оттуда они переходят в итальянские бригады».

Вот так работал резидент полковник Патрахальцев. Однако он не один решал все эти сложные разведывательные задачи.

Вместе с Патрахальцевым в Словении, в резидентуре «Патрас», работали помощник резидента Борис Богомолов («Бур»), радист Георгий Лихо («Лам»), шифровальщик Павел Корнеенков («Петя»).

О Борисе Богомолове мало что известно, а вот о Петре Корнеенкове хотелось бы сказать несколько слов.

Перед войной он закончил два курса исторического факультета Московского историко-филосовского института, известного истфила. В 1939 году был призван в армию, служил в батальоне связи в Краснодаре. Потом его направили на курсы военных переводчиков.

В 1941-м он в разведотделе штаба Закавказского военного округа, в Тбилиси. На следующий год его переводят в штаб 45-й армии в Ереван, начальником спецрадиосвязи.

Петр Корнеенков хорошо образован, владеет иностранными языками, знает специальную агентурную радиосвязь, шифровальное дело.

В 1943 году его, как опытного специалиста, забирают в Москву в центральный аппарат ГРУ. Здесь он оканчивает Высшие академические курсы, а там и командировка в Югославию.

Вот как описывает прибытие к ним в Словению шифровальщика Петра Корнеенкова уже работавший там радист Георгий Лихо.

«Площадка для сброса груза использовалась и для десантирования людей. Прыгали по 3–5 человек, а однажды – 20. В этой группе была девушка-радистка. Ее парашют накрыл дерево, и она зависла в полуметре от земли. Увидев, что земля близко, она торопливо отстегнула привязные ремни парашюта, юркнула вниз, нога скользнула по пеньку, который она не заметила, подвернулась и треснула. Перелом ноги у девушки-радистки задержал всю группу разведчиков до прибытия другого радиста.

После этого случая, встречая парашютистов, всегда кричал: “Если кто повис на дереве, не отстегивайся! Опасно! Жди помощи”.

Вскоре такую помощь мне пришлось оказывать прыгнувшему к нам с парашютом шифровальщику Петру Корнеенкову. Рост у него был 195 см, вес за 100 кг, да и снаряжение с оружием. В общем, не менее 140 кг. Он выпрыгнул из самолета третьим (ночь была лунной, и это хорошо было видно) и так энергично пошел вниз, что со свистом обошел первых двух парашютистов, вес которых вряд ли составлял вес Петра.

С тревогой наблюдал я стремительное приближение парашютиста к земле. Его парашют накрыл крону большого дуба, и Петр, скользнув между ветвей, завис у самой земли. Это избавило его от жесткого удара.

Когда он благополучно встал на ноги, я посоветовал ему бить земные поклоны каждому встречному дубу за спасение».

Так шифровальщик Петр Корнеенков оказался в Югославии под командой Николая Патрахальцева.

Как он работал? Об этом говорят документы, до сих пор хранящиеся в спецархиве ГРУ. «Петр Корнеенков все время обеспечивал бесперебойную шифропереписку с Центром. Во время выполнения оперативного задания участвовал в бою на реке Сава, показал себя храбро».

Хочу пояснить, что участие в бою шифровальщика – это большая редкость. Его берегут пуще глаза, ведь он важнейший секретоноситель. За рубежом, даже в мирное время, шифровальщик за пределы резидентуры один практически не выходит. Его всегда кто-то сопровождает, страхует.

Однако война диктует свои законы. И Петру Корнеенкову пришлось участвовать в боевых действиях.

За время пребывания в Югославии он «подготовил несколько агентов, которые показали хорошее качество в отработке документов».

Петр Корнеенков удостоился высокой награды Родины – ордена Отечественной войны 1-й степени.

Радист резидентуры «Патрас» Георгий Лихо, воспоминания которого мы уже приводили, был родом из Ташкента. Он закончил 7 классов школы, поступил на рабфак при Средне-Азиатском железнодорожном институте, а потом на 1-й курс этого же вуза. Однако вскоре из института ушел, уехал в Ленинград и стал курсантом военного училища связи.

В январе 1939 года окончил училище по первому разряду, получил звание лейтенанта и назначение командиром роты центрального радиоузла разведуправления. Потом стал дежурным техником на передающем центре.

В 1940-м прошел курсы усовершенствования командного состава разведуправления, где получил подготовку радиста-оператора в военной разведке, изучил агентурную радиоаппаратуру и был направлен в Китай начальником радиоузла в Ланчжоу, что в провинции Ганьсу.

Радиоузел работал круглые сутки, обслуживая связью 15 корреспондентов, причем с некоторыми из них осуществлял по три-четыре сеанса ежедневно.

Там Герогий Лихо встретил начало войны. Рвался на фронт, но получил приказ быть на своем месте.

Только летом 1943 года он возвратился из Китая, а вскоре – новая командировка.

Вот как о том времени вспоминал Георгий Леонидович Лихо: «После тяжелого ночного дежурства я с трудом был разбужен посыльным из штаба. Посыльный – сержант, рослая, белобрысая девица, с необъятным бюстом и икрами, распиравшими до блеска начищенные широченные голенища коротких кирзовых сапог, переминалась рядом и укоризненно выговаривала: “Ну и спите вы! Как каменный. Собирайтесь. Срочно вызывают в штаб”.

Кляня от всего сердца неурочный вызов, шагал из городка.

Начальник службы радиосвязи ГРУ В. Рябов, извинившись за прерванный отдых, сразу перешел к делу. Предложил выехать в ответственную командировку.

Я, всего пять месяцев назад вернувшийся из Китая, испугался. Не пришлось бы уехать в те же районы.

Спросил у Рябова: “В какую страну предстоит командировка? Если на Восток и спрашиваете мое согласие, то его нет”. Рябов с трудом подавил улыбку и ответил: “На Запад. Но почему не хотите узнать, с кем поедете?” С кем – было для меня совсем неважно, и я тут же согласился. Рябов далее пояснил, что меня вместе с Л. Долговым и А. Карагашиным включили в состав Советской военной миссии, направляемой к партизанам Югославии».

Потом у радиста Георгия Лихо были беседы в Центральном комитете партии, полет до Астрахани, оттуда в Баку и Тегеран. Далее путь лежал на английскую военную базу Хаббания, что располагалась в 90 км от Багдада, в Каир, в Тунис и, наконец, в город Бари. Там началась подготовка к броску через Адриатику в Югославию.

22 февраля 1944 года группа разведчиков, в которую входил и Лихо, приземлилась на планерах в районе Босанского Петроваца. Утром разведчики отправились в город Дрвар, где располагался Верховный штаб Народно-освободитльной армии Югославии.

Дальнейшая служба Георгия Лихо уже проходила под руководством Николая Патрахальцева, и поэтому его воспоминания о резиденте «Патрасе» для нас особенно ценны.

«Работы у меня было много, – с раннего утра до глубокой ночи шел радиообмен, при этом ⅘ радиограмм предназначались на передачу. Связь держалась очень устойчивая, с отменной слышимостью. Так прошла неделя.

Как-то заходит ко мне в радиорубку-сарай Николай Кириллович Патрахальцев. Понаблюдав за работой минут тридцать, он спросил, скоро ли будет перевыв? Отвечаю: вот передам последнюю радиограмму, и пока не принесут очередную порцию, будет перерыв.

Патрахальцев предложил мне пойти с его группой на север Югославии в Словению. Моя задача обеспечить группу радиосвязью с Москвой и главной миссией при штабе Тито, готовить разведчиков-радистов и, разумеется, поддерживать связь, когда они уйдут на задание в тыл противника.

Я согласился, заметив только, что я единственный радист у Леонида Долгова, и он вряд ли согласится меня отпустить. На это Николай Кириллович ответил, что он все устроит. И действительно устроил», – вспоминал Георгий Лихо.

В первых числах марта группа разведчиков – Патрахальцев, Богомолов, Лихо и переводчик Кульков – двинулась из Дрвара на север, в Словению.

В ту зиму в Динарских Альпах выпал большой снег. Приходилось идти где по колено, а где пробираться и по пояс в снегу.

По пути в Словению группа разведчиков побывала в Главном штабе в Хорватии и потом, через железную и шоссейную дороги Загреб – Карловец, вышла к реке Куна. Закончился полуторасуточный переход, и разведчики были у цели – в Словении, в городке Метлика.

Резидентура расположилась в Черномеле. Георгий Лихо установил связь с Москвой и Верховным югославским штабом.

«Дней через десять, – вспоминал Георгий Леонидович, – я приступил к подготовке первых двух разведчиков-радистов. Опыта в их обучении у меня не было, поэтому все приходилось делать на ходу.

Готовность разведчика-радиста к самостоятельной работе полковник Патрахальцев определял просто: когда я докладывал о завершении подготовки, он давал радиограмму в Центр. В ней говорилось, что в обусловленный сеанс на радиосвязь выйдет ученик, которого надо проверить и дать заключение о его готовности.

Моя обязанность заключалась в выдаче радиостанции и необходимых радиоданных. Обучаемый самостоятельно разворачивал радиостанцию, вступал в связь, вел радиообмен, переговоры. Из 14 подготовленных мною разведчиков-радистов все были проверены подобным образом, и ни один из них не получил отрицательную характеристику».

Через некоторое время в резидентуре осталось всего два человека – сам Патрахальцев и радист Лихо.

Богомолов ушел на север к австрийской границе, переводчик Кульков возвратился в главную миссию.

Теперь всю работу приходилось делать вдвоем: принимать самолеты с грузом для словенских партизан, подбирать площадки для десантирования, готовить посадочные полосы для самолетов.

Случалось всякое. Как-то на площадке для сброса грузов услышали звук приближающегося самолета, зажгли костры и получили две бомбы. Немцы неоднократно пытались бомбить площадку, но вражеские самолеты удавалось отгонять огнем зенитных установок.

В ноябрские праздники 1944 года радиостанция резидентуры «Патрас» замолчала на три дня. Стало известно, что фашисты спланировали карательную операцию на территории Словении.

И действительно, 7 ноября они начали наступление на освобожденную словенскую территорию, бросив против партизан пехотную дивизию. Фашисты быстро продвигались к Черномелю, и партизаны были вынуждены уйти в горы. Вместе с ними ушли и наши разведчики.

Двое суток немецкие каратели упорно преследовали партизанские подразделения. И только умелые действия батальона, состоящего из бывших советских военнопленных, которые устроили фашистам засаду и уничтожили 250 человек, заставили немцев остановиться и отступить.

Партизаны, а вместе с ними и резидентура «Патрас» возвратилась в Черномель, радиосвязь была восстановлена, работа продолжена.

Война есть война, и задачи у резидентуры «Патрас» были самые разные. Вот как об одной из них вспоминал сам Николай Патрахальцев: «Начальник 2-го управления ГРУ “потерял” танковую армию. Немецкая танковая армия не иголка в стогу сена, но, тем не менее, это случилось.

Мне была поставлена задача найти эту армию. Видимо, руководство предполагало, что ее могли передислоцировать на мое направление – в Италию, например, или в Австрию.

Таков приказ. Надо выполнять. Осторожно провентилировали вопрос через американцев. Те ничего не знают.

Начал раскручивать своих информаторов среди югославов. Один партизан доложил, что видел, как 26 немецких грузовиков проехали в направлении Австрии. Это уже кое-что. Доложил в Центр. Но сам понимаю, а вдруг это какие-то другие грузовики.

Послал своего человека в Австрию, посмотри, мол, как дела в Вене, приглядись к немецким солдатам. По форме видно, с фронта они или тыловики, новенькие, чистенькие.

Вернулся мой человек. Да, действительно, говорят, что танковая часть прибыла с фронта. Солдаты и офицеры бродят по бардакам. По обмундированию видно – фронтовики. Потертые, поношенные…

Так-то оно так, а как проверить, правду ли докладывает информатор? Может, он и вовсе не был в Австрии? Ну, что ж, говорю, хорошо, ты принеси мне трамвайный или автобусный билет, австрийский.

Билет он не принес, а вот газету австрийскую мне подарил. Интересная газета оказалась. Я ее внимательно, до мелкой заметки изучил. А в газете той было написано, что в ближайшее время в городском парке играет военный аркестр.

Запросил Центр: хочу създить на праздник в Вену, послушать военный оркестр. Центр выезд запретил и попросил сообщить фамилию дирижера оркестра.

Проверили по картотеке информационного управления ГРУ, и оказалось… маэстро был дирижером одной из дивизий той самой пропавшей армии.

Вот такое не совсем обычное задание пришлось выполнять моей резидентуре».

Командировка Николая Патрахальцева закончилась в апреле 1945 года. Закончилась неожиданно. Он был вызван в Москву для нового назначения – помощником главного резидента в Югославии. 12 апреля новое задание утвердил заместитель начальника 1-го управления ГРУ полковник Мильштейн, и Патрахальцев был готов возвратиться обратно.

Однако в это время произошел провал нашего оперативного работника «Сульта», и на задании Патрахальцева начальник 5-го отдела генерал-майор Мельников сделал надпись: «В связи с провалом “Сульта” поезка “Патраса” в Югославию решением начальника ГРУ отменена 25.04.1945 года».

В Югославию на имя резмидента ушла телеграмма:

Сообщение Центра Канту. 26.04. 1945 г.

«Провал, возможные последствия и перспективы работы вы оцениваете в основном правильно, хотя провал явился результатом недопустимого просчета.

“Патрас” к вам не приедет».

За успешное выполнение задание командования в Югославии полковник Патрахальцев Николай Кириллович будет награжден высшей наградой страны – орденом Ленина и югославским орденом «Партизанская звезда» 1-й степени.

 

Командировка в Аргентину

Весной 1946 года начальник ГРУ Ф. Кузнецов установленным порядком обратился со служебной запиской к секретарю ЦК ВКП(б) Г. Маленкову: «Главное разведывательное управление Генерального штаба Красной армии просит разрешить выезд в Аргентину полковнику Патрахальцеву Николаю Кирилловичу, командируемому по линии Министерства Внешней торговли на должность инспектора по транспорту Торгпредства СССР».

Секретарь ЦК дал добро. Так полковник Патрахальцев оказался в очередной своей командировке в Аргентине под «крышей» советского торгпредства.

Прошел год со времени окончания войны. Страна лежала в руинах. Теперь в цене были не солдаты, а строители. Красная армия стремительно сокращалась.

Во всех ведущих государствах мира части специального назначения попали в полосу кризиса. Советский Союз ничем не отличался от других стран. Боевые полки и батальоны, некогда гордость армии, расформировывались, сокращались.

Мир устал от войны. Мир наивно верил в светлое будущее без зловещих спецназовцев-диверсантов.

До 1950 года, когда в нашей армии появились роты специального назначения, было еще далеко, и, подчиняясь приказу, Николай Кириллович Патрахальцев убыл в Аргентину. Опыт оперативной работы к тому времени у него был достаточно богатый.

Вот как его характеризовали старшие начальники накануне командировки: «Тов. Патрахальцев имеет вполне достаточную образовательную и военную подготовку. Культурный, честный, волевой офицер.

Имеет специальную подготовку и практический опыт работы в этом направлении.

Хорошо владеет испанским языком».

И тем не менее, несмотря на опыт, работать в Аргентине было очень трудно. Обстановка в стране и, в первую очередь, в столице Буэнос-Айресе, в те годы складывалась крайне неблагоприятно для нашей агентурной деятельности.

Это определялось прежде всего политической конъюнктурой. Вот лишь один весьма показательный пример. Член кабинета министров, генерал в отставке Пистарини во время своего визита в США заявил: «Аргентина твердо стоит за США в ее “холодной войне” против России».

А вот что сообщает тогда же в Центр один из оперативных работников военной разведки: «На официальных выездах в другие города наблюдение ведется усиленное, открытое и довольно наглое, и наши представители ни на минуту не выпускаются из поля зрения».

Аргентинская военная контрразведка контролировала всю официальную деятельность советского атташата, торгпредства и стремилась никого не допускать в военную среду.

Так, на официальных приемах контрразведчики окружали советских представителей большим числом своих сотрудников, которые осуществляли слежку за каждым человеком. Кроме самих контрразведчиков на этих приемах присутствовали их осведомители. Так что если кому-то из наших оперативных работников и удавалось познакомиться с офицером или генералом, это не ускользало от пристального взгляда КРО.

Кроме того, аргентинское военное ведомство делало все возможное, чтобы избежать приглашения наших представителей в войсковые части и в военно-учебные заведения.

Однако и эти весьма жесткие меры показались аргентинским спецслужбам недостаточными. Они попытались установить свой контроль даже на мероприятиях, которые проводил советский военный атташе. Требовали, чтобы приглашения на подобные приемы рассылались, например, через отдел иностранных военных атташе, который, разумеется, контролировала контрразведка.

«Следует заметить, – радировал в Центр оперативный работник ГРУ “Хамис”, – ни на одном нашем большом приеме не присутствовали ни военный министр, ни министр морского флота и ВВС, ни их заместители, или другие крупные руководящие работники».

Практически во всех документах подчеркивается одна мысль – за спинами аргентинской КРО стоят американцы.

«Советским офицерам, – отмечается в оперативном письме в Москву, – приходится иметь дело не только с аргентинской КРО, но и с американской, которая за последнее время ведет свою деятельность против нас более активно, чем аргентинские контрразведчики.

Американцы предпринимают большие усилия заслать к нам агента. Предлагали продать секретное оружие США последних образцов, подсылали с письмом одну из преподавательниц с просьбой принять ее на работу».

В такой напряженной оперативной обстановке начинает свою деятельность Николай Патрахальцев. Его потенциал в резидентуре оценивается достаточно высоко. Если один из сотрудников, назовем его Яновым, как сказано в документе, «по складу своего характера самостоятельно вербовочные работы проводить не может», другой – Боков – «может проводить вербовку младших офицеров, мелких чиновников, обслуживающий персонал предприятий», то у Патрахальцева совсем иное амплуа. Он «способен самостоятельно вести вербовку среди старшего офицерского состава, чиновников правительственного аппарата, инженеров, врачей и некоторых лиц свободных профессий»

К сожалению, применить свои способности, опыт Николаю Кирилловичу не удалось. Через год он был возвращен в Москву и занялся своим делом – подготовкой разведчиков-диверсантов. Справедливости ради надо отметить, что работа в Аргентине была не самым лучшим периодом в его безусловно плодотворной, многолетней деятельности в разведке. Видимо, это поняли и в руководстве ГРУ и возвратили Патрахальцева к тому делу, в котором он был непревзойденным мастером.

Уже через полтора года, в 1949-м, заместитель начальника управления ГРУ капитан 1-го ранга Бекренев в аттестации на начальника отдела полковника Патрахальцева пишет: «Офицер большой воли и решительности. Решаемые отделом задачи в основной своей части хотя и являются недостаточно изведанными, однако выполняются вполне удовлетворительно.

Занимаемой должности соответствует. По опыту работы, а также по выслуге лет в воинском звании полковника (с 1943 г.) может быть представлен к званию генерал-майора».

Что ж, как известно, тех, кто слабо работает, к званию генерала (тем более в разведке) не представляют.

Правда, звание это полковник Николай Патрахальцев так и не получил до увольнения в запас в 1956 году. И только когда на должность первого заместителя начальника ГРУ пришел генерал Хаджи-Умар Мамсуров, он вспомнил о старом друге и соратнике и посчитал, что опыт Николая Кирилловича еще пригодится в разведке.

Патрахальцев был вызван из Киева, где он уже обосновался на пенсии и восстановлен в ГРУ. Еще тринадцать лет он честью и правдой будет служить военной разведке, возглавит агентурно-диверсионное направление, в последующем преобразованное в направление специальной разведки.

Вот как о том времени вспоминает генерал-майор в отставке Павел Агафонович Голицын: «Берлин в 1961–1962 годах был в центре всеобщего внимания. В силу складывающейся обстановки на острие событий оказалась разведка нашей 20 гвардейской армии. Мне, как начальнику разведки, успешно справившемуся с задачами, много было предложений по дальнейшему прохождению службы: в разведотдел штаба Сухопутных войск, на кафедру разведки в Академию имени М.В. Фрунзе, на должность заместителя начальника разведки приграничного округа.

Приехал в это время в Берлин начальник направления ГРУ ГШ, ведавшего частями спецназначения, полковник Патрахальцев Николай Кириллович, предложивший пойти к нему заместителем. Я дал согласие и был назначен на эту должность.

Части специального назначения реорганизовывались и приобретали новое качественное состояние, поэтому как специалиста с практическим опытом борьбы в тылу противника и опытом послевоенной службы меня и пригласил Патрахальцев.

Реорганизация наших частей спецназначения была ответом на создание мощных специальных войск в американской, английской, французской и других армиях блока НАТО. Мы в этом вопросе отставали от вероятного противника.

Началом создания диверсионно-разведывательных войск в армии США послужили 6 сформированных батальонов “Рейнджерс” для ведения диверсионно-разведывательных действий в тылу противника.

В 1950-е годы в штаты пехотных дивизий были включены диверсионно-разведывательные роты “Рейнджерс”. 6 таких рот использовались американцами во время войны в Корее.

В 1952 году на базе этих рот в американской армии начали создаваться войска специального назначения».

В ту пору тотального противостояния Советский Союз тоже не мог сидеть сложа руки. Ведь главными особенностями частей специального назначения США была их постоянная готовность к боевому применению уже в мирное время. Руководство США считало: когда обычные вооруженные силы применять практически нецелесообразно или преждевременно, следует использовать спецназ.

В ГРУ было известно, что американские подразделения спецназа сориентированы и ведут специальную подготовку к действиям на конкретных театрах военных действий, конкретных объектах.

Американцы очень внимательно отнеслись к опыту немецких, советских, английских разведывательно-диверсионных подразделений, особенно военного времени.

Нам предстояло догонять американцев. Направление, которым руководил полковник Николай Патрахальцев, объединило лучших специалистов того времени по диверсионной работе – Героя Советского Союза Ивана Банова, Григория Мыльникова, Федора Побожеева, Василия Покидько. Курировал эту работу опытнейший разведчик-диверсант Герой Советского Союза генерал-полковник Хаджи-Умар Мамсуров.

У офицеров направления было много забот. В первую очередь следовало разработать штаты наших частей спецназа для округов и армий. Структура частей должна соответствовать задачам, то есть быть гибкой, позволяющей применять их в различных операциях от небольшой разведгруппы в 3—10 человек до подразделений в 200–250 человек.

А какое вооружение более всего подходит спецназовцам? Тоже непростая проблема. Пришли к выводу, что это должны быть автоматы, пулеметы, гранатометы, минно-взрывные средства, агентурные КВ-радиостанции.

При глубоком анализе имеющегося в войсках вооружения стало ясно – в большинстве оно малопригодно для разведывательно-диверсионных групп, которым предстоит действовать в глубоком тылу противника.

Нужны были новая техника и вооружение. По инициативе коллектива направления специальной разведки началась разработка таких образцов – бесшумного стрелкового оружия, современных парашютов для большого радиуса действия, нового обмундирования, компактных средств связи.

Офицеры направления не засиживались в Москве. Они постоянно выезжали в округа, оказывали помощь в комплектовании частей специального назначения.

Однако пришло время проверить новые части спецназа в деле – на учениях. И такое учение было подготовлено офицерами направления во главе с Николаем Патрахальцевым. Оно было проведено на территории Ленинградского и Прибалтийского военных округов.

Часть специального назначения принимала участие во фронтовой наступательной операции. Руководил учениями заместитель начальника ГРУ генерал-полковник Х.-У. Мамсуров.

В ходе учения отрабатывались важнейшие вопросы, такие как подготовка разведывательно-диверсионных групп, их десантирование, работа в тылу противника.

Пять лет руководил направлением специальной разведки полковник, а потом генерал-майор Николай Патрахальцев. В 1962 году он возглавит отдельную часть и продолжит свою работу. Будет обучать и воспитывать разведчиков-диверсантов.

Генералу Николаю Кирилловичу Патрахальцеву будет 61 год, когда он уйдет в отставку.