Бой первый

Зазвонил телефон. Заместитель начальника отделения группы «А» капитан Виктор Карпухин поднял трубку.

– Дежурный слушает…

– Это генерал Бесчастнов, – услышал капитан на том конце провода голос начальника управления. – Группе объявляется срочный сбор.

Командир подразделения подполковник Зайцев находился в госпитале, его обязанности исполнял заместитель Роберт Ивон. Карпухин доложил о вводной генерала Бесчастнова и занялся вызовом сотрудников.

Через полтора часа и сам генерал пожаловал в расположение подразделения. У машины его встречали заместители командира группы «А» Романов и Ивон.

– Значит так, Романов, тебе поручается сформировать группу сотрудников. Дело предстоит тяжелое и опасное. Едут добровольцы, малосемейные, лучше неженатые.

Генерал как-то грустно, и по-отцовски посмотрел на майора.

– В общем, лучшие из лучших. Но учти: там не только вы, но и в вас стрелять будут.

Бесчастнов умолк, а Романов уже ждал приказа. Ну, все как положено: экипировка, оружие, боеприпасы, время убытия. Но вместо этого начальник управления сказал совсем другое:

– Часика через два-три отпусти ребят домой, к семьям. Легенда такая – едем на учения в Ярославль, возможно, и Новый год прихватим.

Романов кого смог – отпустил. А вот дежурному подразделению не повезло – дел невпроворот. Каждому нашлось занятие. Карпухина, как бывшего «погранца», отправили в пограничное училище, получать полевую форму. Когда выдали какие-то тропические куртки и штаны песчаного цвета, Виктор даже переспросил: не перепутали?

Прапорщик на складе только рукой махнул:

– Получай, капитан, не боись. Все точно. Какую форму приказали, такую выдаем. Видать, в горах или в пустыне потеть придется.

Карпухин промолчал, но подумал про себя, что прапор недалек от истины, уж не на Северный полюс в такой «песчанке» высадят. Это факт.

По боевому расчету к вылету готовились 22 человека. В ночь перед отправкой проверяли оружие, подгоняли форму, снаряжение. Геннадий Зудин, как главный оружейник группы, готовил списки, ведомости на получение боеприпасов.

Утром 22 декабря группа сотрудников уже была на аэродроме «Чкаловский». Теперь их подразделение получило временное наименование «Гром». На взлетной полосе, готовый к полету, стоял личный самолет председателя КГБ Юрия Андропова, снаряженный для переброски «альфовцев» в Афганистан.

Карпухин слышал краем уха, что несколько человек из их подразделения уже находились в Афганистане. Однако об этом знали немногие, да и те не ведали о цели командировки их товарищей.

Виктор служил в группе «А» всего три месяца, но потихоньку привыкал к здешним порядкам. А закон тут был один – что необходимо знать, скажут командиры, что не скажут, того и знать не надо. Это старый чекистский принцип, проверенный временем.

Вылет задерживался. Дул сильный боковой ветер. Прошел час, другой томительного ожидания. Но вот поступила команда на посадку, и сотрудники стали подниматься по трапу. Снизу кто-то из свих крикнул:

– Эй, ребята, замрите, – и щелкнул затвором фотоаппарата.

Виктор оказался в середине трапа, слева от него Глеб Толстиков, справа – Володя Филимонов. Все ребята молодые, здоровые, веселые. Еще жив Дима Волков, еще не потерял в бою руку Валерий Емышев. Еще никто в мире не знает, не ведает, какой бой им предстоит. Первый бой долгой, кровавой афганской войны. Для многих он станет переломным в судьбе. В том числе и для Виктора Карпухина.

А фотопленку с этим кадром, где они стоят на трапе андроповского самолета, несмотря на горячее желание «особиста» уничтожить ее, все-таки уберегли, сохранили. По прилету из командировки сделали фотографии и раздали своим. Так они и хранились, эти секретные фото, в семейных альбомах двадцать с лишним лет до нашей с Карпухиным встречи. А встреча эта состоялась после отставки Виктора Федоровича в 1991 году.

Считаю, что тогда мне улыбнулась судьба. В середине 80‑х я работал в военном журнале и занялся темой терроризма. Тема, откровенно говоря, в те годы была «бросовой» и крайне неперспективной. Никаких специалистов, экспертов по терроризму у нас в стране не существовало. Во всяком случае, в прессе они не выступали. Надо признать, что теракты в тот период, к счастью, случались нечасто, и широкой общественности о них не сообщали. В газетах появлялись крохотные заметки, в которых было больше политики, чем рассказа о самом террористическом акте.

Вот как писали «Известия» в марте 1979 года о террористе Власенко. Автор Н. Волгин вопрошал:

«Кто же этот человек, поначалу столь любезно принятый в американском посольстве? Это некий Власенко Ю. М., не имеющий уже в течение длительного времени никаких определенных занятий.

Вот с такими людьми якшаются представители американского посольства, неразборчивые и, прямо скажем, безответственные в своих связях».

И, разумеется, ни слова о тех, кто обезвредил «некоего Власенко».

Нечто подобное было и в других публикациях. Порою после захвата самолета террористами «неизвестные Волгины», хоть и коротко, порой строчкой-другой, но говорили о мужестве пилотов, стюардесс, пассажиров, которые противостояли бандитам. Но о тех, кто реально освобождал лайнер, уничтожил или арестовал террористов, – ни слова.

Откровенно говоря, такая позиция мне была совсем не по душе. Будучи военным журналистом, начальником отдела центрального журнала Министерства обороны «Советский воин», я понимал: борется с террористами какое-то подразделение. Но какое? В системе Минобороны такого подразделения не существовало, в МВД – тоже, значит, оно в КГБ. И мы «бомбардировали» Комитет государственной безопасности письмами от имени журнала: дайте возможность рассказать об этих людях. КГБ молчал.

Я не сдавался. Вновь писал письма, звонил в Комитет по всем известным мне телефонам, уговаривал, доказывал. Считал, что сотрудники спецподразделения, которые в мирное время идут под пули террористов, достойны, чтобы о них рассказали в журнале. И, видимо, порядком надоел офицерам КГБ на том конце провода, а может, хочется верить, кого-то убедил в своей правоте. Мне дали телефон, не объяснив, кому он принадлежит. Только сказали:

– Звоните.

И вновь звонки, горячие доказательства и холодное, но терпеливое молчание в трубке. Меня выслушивали, обещали подумать и… раздумья затягивались на неделю, две, месяц.

Теперь я точно знаю, что этот телефон принадлежал группе «А» и своими настойчивыми уговорами я ставил в тупик штабных офицеров «Альфы». Прежде, разумеется, со мной никто и разговаривать бы не стал. Но теперь многое изменилось. «Умер» ГКЧП, «Альфа» не пошла на штурм Парламента, Комитетом Госбезопасности руководил «демократ» Бакатин. В самой группе «А» произошли большие изменения. Ушел в отставку командир подразделения Герой Советского Союза генерал-майор Виктор Карпухин.

Надо сказать, что и пресса в ту пору играла более весомую роль.

Скорее всего, эти обстоятельства слились воедино, и однажды голос на том конце провода мне ответил:

– Телефон кого-либо из действующих сотрудников я вам дать не могу. А вот номер генерала Карпухина запишите. Он теперь в отставке.

Голос в трубке вздохнул, видимо, сочувствуя мне.

– Попытайтесь уговорить его. Только это вряд ли…

Моим собеседником, как оказалось позже, был сотрудник группы «А» Михаил Мерзликин, и я очень благодарен ему. Не прояви он тогда понимание, а главное – смелость (да-да, смелость), возможно, не появились бы мои книги о легендарной «Альфе». Правда, от этого пострадал бы не только я. Ведь легенды не рождаются в неизвестности.

Но тогда ни о чем подобном я не думал, да и думать не мог. Как и миллионы моих соотечественников, я ровным счетом ничего не знал об «Альфе».

Вечером, собравшись с духом, позвонил Карпухину. Представился. Разумеется, не забыв сказать, что я подполковник, военный журналист.

Поначалу в трубке была гробовая тишина. Представляю, как шокировал Виктора Федоровича. Он генерал КГБ, командир сверхсекретного антитеррористического подразделения, Герой Советского Союза, – и вдруг к нему домой звонит журналист. Пусть и военный, но журналист.

– Откуда у вас мой телефон? – ледяным голосом спросил Карпухин. В тот момент почудилось, что трубка в моей руке превратилась в ледышку.

И вот тут я понял: если чего-нибудь стою в журналистике, я не должен упустить Карпухина.

Мы говорили с ним полтора часа: о жизни, о службе, о недавних августовских событиях, а когда завершали беседу, он сказал:

– Приезжай завтра утром ко мне домой.

И я приехал. И тогда впервые услышал о штурме дворца Амина в декабре 1979‑го и увидел «сов. секретную» фотографию – бойцы «Альфы» на трапе андроповского самолета.

Удалось выпросить ее у Виктора Федоровича и опубликовать в первой книге «Альфа – сверхсекретный отряд КГБ». Теперь без этой фотографии, ставшей поистине исторической, не обходится ни одно издание, публикация, документальный фильм.

Ну а генерал Карпухин стал первым «альфовцем», с кем я познакомился «вживую». Потом были другие ветераны и действующие сотрудники. Многие из них стали моими добрыми знакомыми, друзьями, а тема антитеррора – ведущей в моем творчестве.

Однако вернемся в декабрь 1979 года, в аэропорт «Чкаловский», к капитану Виктору Карпухину, который улетал со своими товарищами по подразделению для выполнения ответственного задания в Афганистан.

Позже о полете он будет вспоминать так:

«Летели с двумя посадками – в Актюбинске и в Ташкенте, где нас догрузили одеялами и матрацами. Тут мы вспомнили, что у одного из нас день рождения. Выпили по чуть-чуть, закусили… В это время явился представитель КГБ Узбекистана, который сообщил:

– Вы летите в Афганистан, где вам предстоит выполнить серьезное боевое задание.

Какое именно, он не сказал. Границу пересекли поздно ночью: кто-то уже подремывал, кто-то дожевывал сухой паек. Неожиданно в салоне погас свет, отключились все бортовые огни. Какое-то время летели в темноте на максимальной высоте. Наш командир тихо сказал:

– Давайте, ребята, приготовьте оружие…

Никто не знал, что ждет нас при посадке, как встретят. Во всяком случае, догадывались – не хлебом-солью».

Самолет с сотрудниками группы «А» заходил на полосу баграмского аэропорта в полной темноте. Позже выяснилось, что начальник аэропорта дал команду выключить опознавательные огни и освещение полосы. Садились, по сути, вслепую. Спас только большой опыт и мастерство пилотов.

По прилету разместились в капонирах и палатках прямо здесь, на аэродроме. Приютили своих товарищей «альфовцы» из группы Шергина, которые улетели раньше и теперь охраняли Бабрака Кармаля и его соратников, будущих руководителей Афганистана.

Вскоре группа во главе с майором Романовым выехала в советское посольство в Кабуле. Здесь его пригласил к себе резидент КГБ генерал Борис Иванов.

Он говорил какими-то загадками, недомолвками: мол, приехали вы сюда не ради того, чтобы подышать прекрасным горным воздухом. Романов согласился. И дальше ждал постановки четкой задачи, ведь он командир подразделения, ему вести людей в бой. Но вместо этого майор услышал странные фразы: «Догадываетесь, какую операцию предстоит провести?» – «Догадываюсь». – «Но твои ребята не циркачи». Что ответить на такой вопрос? Только одно: «Сделаем из них циркачей».

Майор Романов вышел из кабинета резидента. Голова шла кругом. Пока ясно было одно – группе предстояло переехать в расположение так называемого «мусульманского» батальона.

Здесь впервые с бойцами группы «А» – теперь она носила кодовое название «Гром» – ехали сотрудники подразделения «Зенит».

Прибыли. Отвели им казарму, которую в нашем понимании казармой даже и назвать нельзя. Здание без окон и дверей. Прошли – пыль поднялась, будто после стада овец.

В казарме как раз командир роты «мусульманского батальона» развод заканчивал. Дав все наставления караулу, советский офицер напутствовал подчиненных: «Аллах с нами!».

Караул вышел, а сотрудники группы удивленно переглядывались. Н-да, верно говорил Федор Сухов: «Восток – дело тонкое».

Спать почти на улице, на декабрьском холоде, большого желания не было. Потому, как могли, благоустроили казарму, завесили плащ-палатками окно, проемы, собрали все, что могло согреть: матрацы, одеяла, куртки.

Однако холод оказался не самым страшным ночным бедствием для группы. Донимали храпуны – Баев и Зудин.

Кувылин вспоминает, что в последнюю ночь он так и не сомкнул глаз. Попал как раз между двух храпунов, такое чувство, будто с самого вечера на танке ездил.

Утром на завтрак накормили верблюжатиной. Вкусно, хотя и недоварено; да что поделаешь, высокогорье, мясо долго упревает.

Выдали афганскую форму: мягкие куртки и брюки из шинельного сукна, такие же мягкие кепочки с козырьками. Долго подбирали куртку на Алексея Баева. Шутили: мол, на таких мощных мужиков афганцы не рассчитывали. Пришлось разрезать форму на спине, иначе Баев не влезал.

Сразу же стали «обживать» форму: укрепляли карманы для гранат, автоматных магазинов, ушивали, подгоняли. Взяли у десантников удобные ранцы, определились, где будут лежать боеприпасы, а где перевязочные средства. Не глядя запустил в ранец руку, достал бинт – мелочь, но в горячке боя это очень важно.

После полной комплектации учли все: от автоматов до бронежилетов – прикинули по весу. Оказалось 46 килограммов! В таких доспехах и стоять-то тяжело, не то что бегать, прыгать, вести огонь, метать гранаты. Да еще в горах, не на учебном центре в Балашихе.

Именно потому, что не учебный центр и от каждого «пустяка» могла зависеть собственная жизнь и жизнь товарищей, навьючились до упора.

К тому времени была доведена боевая задача – штурмовать дворец Амина.

Штурмовать так штурмовать. Стали приучать афганцев к своему присутствию. По ночам гоняли вхолостую двигатели БМП и БТРов, стреляли из автоматов, пускали сигнальные ракеты. Охрана дворца Амина смекала – «шурави» проводят учения, не теряют форму, если что, придут нам на помощь.

Накануне штурма в расположение «мусбата» тайно доставили будущих министров афганского правительства – Гулябзоя и Сарвари. Сопровождали их несколько бойцов группы «А», в том числе и Виктор Карпухин. Находились в постоянном напряжении, поскольку машину тормозили на каждом из афганских постов. В случае опасности была команда открывать огонь и прорываться, ведь Гулябзой и Сарвари находились на территории Афганистана нелегально.

План предстоящей операции был таков: следовало захватить важнейшие объекты Кабула – дворец Амина, Генеральный штаб и Министерство обороны, штабы ВВС, ПВО, Центрального армейского корпуса, военной контрразведки, МИД, Царандой, здание ЦК НДПА, Центральный телеграф, тюрьму Пухи-Чархи, радио и телецентр.

А также надо было провести блокирование воинских частей, дислоцированных в столице.

Однако главным, ключевым пунктом операции становится штурм дворца Амина.

Советские подразделения, которым предстояло совершить переворот в афганской столице, были немногочисленны – это «мусульманский» батальон, 9‑я рота 345‑го парашютно-десантного полка под командованием старшего лейтенанта Валерия Востротина и две спецгруппы КГБ – «Зенит» и «Гром».

Днем всех, кто был определен на штурм дворца, собрали, распределили по экипажам. Пять экипажей на БМП – старшие Балашов, Голов, Емышев, Карпухин. Общее руководство осуществлял Романов. С ним в БМП находились Репин, Мазаев и представитель Первого Главного управления Козлов.

Колонна БМП с бойцами «Грома» должна была выходить к дворцу по круговому серпантину, а «зенитовцы» на БТРах подъезжают к пешеходной лестнице и, спешившись, бегут наверх. У фасада здания соединяются.

Но, как говорят, гладко было на бумаге. А на войне как на войне.

Сигналом к штурму послужил взрыв «колодца» связи. После 19 часов, когда наступил комендантский час и центральная площадь опустела, группа спецназовцев выехала в город.

Две машины «УАЗ» остановились у ресторана, а еще один автомобиль подъехал вплотную к люку, который вел в «колодец» связи.

Прозвучал условный сигнал – хлопнула закрываемая дверь автомобиля. Сотрудник группы Хаятов, владеющий языком, ушел, чтобы отвлечь постовых Царандоя.

Три человека заслонили главного исполнителя взрыва, «зенитовца» Бориса Плешкунова. Специальными щипцами, которые изготовили сами, подняли люк, и Борис Андреевич опустил в колодец вещмешок с зарядами. Взрыватель был установлен на 15‑минутный режим.

Быстро сели в машину, подали сигнал Хаятову, и вскоре «УАЗы» уже мчались на виллу.

Ровно в 19:15, как и планировали, прозвучал мощный взрыв. Столица Афганистана была отключена от внешнего мира.

Группы спецназовцев, офицеры и солдаты «мусульманского» батальона, десантники пошли на штурм.

«Наша колонна – четыре БТР, – вспоминает Яков Семенов, командир группы „Зенит“. – Когда заговорила „Шилка“, ее поддержали пулеметы, стало ясно: игры кончились, началась война.

Я шел на первой машине. Мы успели проскочить. Второй бронетранспортер подожгли, остальные уцелели. Десантировались. А тут ад кромешный! Наша „Шилка“ бьет по дворцу, снаряды скачут от стен, как резиновые. Из окон поливают… В общем, прижали нас, пришлось залечь. И поднялись, лишь когда „Шилка“ подавила пулемет в одном из окон дворца».

Самому Виктору Карпухину начало боя запомнилось таким:

«Как только наша БМП оказалась в поле зрения охраны дворца, они стали поливать нас из всех видов оружия. Пули молотили по броне, что казалось, пошел град.

Так началось кровавое столкновение профессионалов.

Признаюсь, у нас не было должной психологической устойчивости. Да и откуда она? Наверное, воевать можно научиться только на войне, как бы это жестоко ни звучало. А мы привыкли видеть войну в кино, „по-киношному“ она и воспринималась.

Но все пришлось разглядеть наяву. Вот падает твой товарищ, взрывом ему отрывает руку, ногу, вот ранен сам, а надо действовать, расслабиться нельзя ни на секунду. Убьют.

В первые минуты боевого соприкосновения было очень тяжело. Охрана резиденции – сильная, высокообученная, отлично вооруженная. И главное, почти в четыре раза превышающая нас в живой силе. По всем воинским наукам, силы обороняющихся во столько раз могут быть меньше, но никак не наступающих. Иначе атака обречена. Выходит, опрокинули мы теорию. Помогли нам мощный напор и, как ни странно, безысходность. Нас выручить уже никто не мог, тыла никакого.

Ранены были практически все. Гвардейцы отчаянно защищали дворец, мы отчаянно рвались вперед».

Однако надо уточнить: благодаря умелому командованию в группе Карпухина ранило только двоих, и то легко. Остальные же подгруппы пострадали значительно больше.

«Наблюдал я момент, – скажет потом Сергей Коломеец, – когда наш механик-водитель дрогнул. Тогда Карпухин дал ему команду: „Вперед, или застрелю!“. Героя Виктору Федоровичу дали достойно».

Да, действительно механик-водитель БМП, молодой солдат, попав в такое пекло боя, растерялся, запаниковал. Машина затормозила. Еще мгновение-другое – и она бы вспыхнула свечой, как подбитый уже бронетранспортер. Но командир не растерялся. Окрик отрезвил механика-водителя, и БМП рванулась вперед.

«Знаете, почему механик-водитель не хотел ехать ближе к дворцу? – спросил меня как-то „альфовец“ Анатолий Савельев. – Да потому, что у него приказ: доехать и здесь остановиться. Как у нас по плану расписывают заранее. Поедешь по этой дороге, затормозишь тут. Ведь рассчитывают как: БМП встала и будет вести огонь. А какой толк вести огонь, если палят изо всех окон.

Так что очень важное дело – решение командира. Те, кто останавливался, где им было сказано, попадали под град пуль и оказывались ранеными. А Виктор поступил по-своему, грамотно».

Капитан Карпухин приказал как можно ближе подъехать к дворцу. «Под таким плотным огнем, – признается он, – не то что десантироваться, а даже высунуться – и то было просто верхом безрассудства».

Механик-водитель подогнал боевую машину почти вплотную к главному входу, и только теперь Карпухин подал команду: «К машине!». И сам выскочил первым. Рядом с ним оказался Александр Плюснин. В два ствола открыли прицельный огонь по гвардейцам, которые стреляли из окон дворца.

Под прикрытием огня Карпухина и Плюснина из БМП благополучно десантировались Берлев, Коломеец, Гришин.

Всей группой проскочили под стены и ворвались во дворец.

Каково было состояние нападавших и их впечатления, повествует Виктор Карпухин:

«Пытаемся зачистить первый этаж. Гранаты сыплются, как огурцы. Кругом пальба. Ничего не видно и не слышно. Черное небо все исчеркано трассирующими пулями, непонятно откуда и куда летящими.

Наши „Шилки“ знай себе палят по дворцу, по своим. Сигнал „отбой“ до них не дошел.

Буквально каждый метр мы брали приступом».

Бой был тяжелый, ожесточенный: Емышеву оторвало руку, у Баева простреляна шея, Кузнецов получил серьезное ранение в ногу, Швачко осколок попал в зрачок глаза. У Сергея Голова девять осколочных ранений.

А вот капитану Виктору Карпухину повезло. Находясь в самом пекле боя, он не получил и царапины.

Хотя был в сантиметре от смерти в буквальном смысле этого слова. Дело в том, что вражеская пуля застряла в триплексе его спецназовской каски.

Он после боя покажет эту каску руководителям операции генерал-майору Юрию Дроздову и полковнику Василию Колеснику. Те только разведут руками: действительно повезло.

Правда, мог погибнуть уже и после боя.

«Нам с Карпухиным, – рассказывает Николай Берлев, – пришлось еще разыскивать во дворце начальника гвардии, майора Джандата, того самого, который предал Тараки. Именно Джандат отдал приказ об уничтожении руководителя страны, что и исполнили офицеры гвардии.

Помнится, заглядываем в одну комнату, в другую. Показалось: шевельнулась штора. Отодвинул ее стволом автомата и вижу перед собой начальника гвардии.

– Витя! – кричу Карпухину. – Джандат!

– Я врач, врач! – испуганно орет человек, похожий на Джандата.

Вправду оказался врачом, потом внизу помогал раненым.

Я, когда улетал из Москвы, бросил в рюкзак две бутылки водки. Закончился бой, говорю Карпухину: „Виктор, пойдем, выпьем“ Он даже не поверил: „Да ты что?“. Хвать рюкзачок, а водку-то сперли. Я понял, кто. Прижали одного, другого сержанта из „мусульманского батальона“ – те вернули. Выпили за окончание боя, афганцам налили, врачу, которого приняли за Джандата.

Ну, посидели, поговорили, вдруг слышим: „Щелк!“. А в тишине после боя хорошо слышно. Такое впечатление, будто кто-то холостой спуск сделал. Пошли, открыли лифт, а там раненый афганец, защитник дворца. Взяли его автомат – действительно, ни одного патрона. Вот почему мы с Виктором в живых остались – будь у него патроны, срезал бы одной очередью. Улыбнулась, стало быть, судьба».

Выходит, что так, улыбнулась. Только вот улыбка это была или гримаса? Виктор под пулями в далеком Афганистане выжил, а его старший брат именно в этот день, в мирной, спокойной Москве, умер. Попал в больницу с обычным аппендицитом, но операция прошла неудачно, и 27 декабря он угас.

Как призналась мне жена Карпухина, Валентина Владимировна, о Викторе в декабре 1979‑го особо и не думали, не беспокоились. Ну, уехал на учения и уехал. А вот его старший брат находился между жизнью и смертью, и потому родители, родственники беспокоились в первую очередь о нем.

И только потом, позже, после возвращения из Афганистана, когда он рассказал, в каком пекле побывал, отец и мать поняли – они могли в один день потерять двух сыновей.

Таким был первый бой Виктора Карпухина.

28 апреля 1980 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешное выполнение специального задания Советского правительства и проявленные при этом мужество и героизм звание Героя Советского Союза было присвоено Бояринову Григорию Ивановичу (посмертно), ему – Карпухину Виктору Федоровичу – и Козлову Эвальду Григорьевичу.

Вместе с Козловым они получат свои звезды в Кремле 21 мая 1980 года из рук первого заместителя председателя Президиума Верховного Совета СССР Кузнецова.

С ними ордена Ленина будут вручены Романову, Голову и Полякову.

Вручение наград в Кремле – дело хлопотное. В первую очередь для тех, кому вручают. Как шутили в «Альфе», ребята волновались не меньше, чем при штурме дворца. А уж инструктировали их до посинения: руку не жать, вопросов не задавать, не обнимать, не целовать. Спасибо, что дышать разрешили. Отчего же такие страсти?

Оказывается, награды вручать собирался сам генсек Брежнев.

Дату награждения несколько раз переносили и наконец сообщили: Брежнева не будет. Его заменит Кузнецов. Опять новый инструктаж, ведь Василий Васильевич древнее своего шефа. Главная задача – не переборщить с рукопожатием, чтоб не рассыпалась древность.

Наступило 21 мая. Великолепная пятерка собралась в Кремле. В гардеробе сдали плащи. В холле женщина средних лет приветливо, по-хозяйски улыбнулась.

Огляделись. Тихо. Торжественно. На столах фруктовая вода, сигареты. Заглянули в зал – там ни души.

Томились недолго. Ровно в назначенный час их пригласили в зал, который по-прежнему выглядел пустым: прибавилось несколько стульев да массивный стол с золочеными резными ножками. Рядом со столом микрофон. Кузнецов поздравил с наградой, вручил ордена, Золотые Звезды. Награжденные, как принято, благодарили партию и правительство. Виктор Федорович Карпухин о волнения забыл сказать заготовленные заранее слова, ему разрешили еще раз подойти к микрофону. Пока он шел, кто-то пошутил, мол, воевать хорошо умеет, а говорить не очень.

И это была истинная правда.

Бой второй

Когда командир группы «А» полковник Виктор Карпухин получил сообщение, что в Сухуми взбунтовавшиеся преступники захватили следственный изолятор, он только выругался в сердцах. Что происходит?

В прошлом году в Саратове подследственные изолятора № 1 во время прогулки напали на двух сотрудниц и взяли их в качестве заложниц. Потом потребовали оружие, деньги, транспорт. Выехали в город. Саратовские милиционеры потеряли их и обнаружили, когда банда подследственных захватила в заложники семью Просвирных – хозяина квартиры с женой, их дочь и его брата.

Ближе к полуночи переговоры с террористами, которые вели начальник ГАИ Саратовского облисполкома и заместитель прокурора области, зашли в тупик.

Преступники на предложения властей не соглашались, вели себя агрессивно, постоянно угрожали расправой над заложниками.

А вскоре вообще перешли от слов к делу – стали истязать женщину-заложницу. Захваченного ребенка выдавать отказывались, требовали наркотики, спиртное, оружие.

Словом, действия террористов становились крайне опасными для жизни заложников. «Альфа» в это время была уже в Саратове, у захваченного дома. И он принял решение – штурмовать квартиру.

В 3:25 бойцы пошли на штурм. С помощью спецназовского снаряжения сотрудники группы «А» спустились с крыши и влетели в окна квартиры, забросав террористов светошумовыми гранатами.

Одновременно вторая группа спецназовцев выбила дверь квартиры.

Все это оказалось неожиданным для захватчиков, хотя один из них успел-таки дважды выстрелить по штурмующим. Пули попали в бронещит.

Всего несколько секунд потребовалось «альфовцам», чтобы обезвредить преступников.

Заложники были спасены.

И вот опять захвачен следственный изолятор. Что-то неладно в наших исполнительных учреждениях. Однако сокрушаться бесполезно. Ясно было как божий день, что расхлебывать эту кашу придется его подразделению.

Потому он, как командир, первым делом должен был оценить обстановку. Что известно на этот час? Откровенно говоря, не так много, как хотелось бы… И тем не менее…

11 августа 1990 года в городе Сухуми семь арестованных преступников, находившихся в изоляторе временного содержания (ИВС) МВД Абхазской АССР, захватили в качестве заложников трех работников охраны. Овладев ключами, они выпустили из камер 68 подследственных и осужденных. Среди 75 содержавшихся в изоляторе 73 совершили уголовные преступления, 15 из них арестованы за убийство, 8 – за разбой, 1 – за угон самолета.

Зачинщик этой акции – трижды судимый матерый преступник П. Прунчак, взятый под стражу за убийство трех человек, двое из которых – сотрудники милиции.

Как это случилось? Да очень просто. Утром постовой в нарушение инструкции сам пошел открывать дверь седьмой камеры. А должен был это делать дежурный офицер в его присутствии. Но постовой поступал так уже не впервые. Открывал камеру, протягивал ведро и веник. Уборка помещения по утрам – дело обычное. Он делал это сотни раз. И все было хорошо. До поры до времени, разумеется.

Теперь он получил удар по голове и оказался на каменном полу.

Дежурный офицер не заметил, когда постовой забрал ключи. Опомнился, увидев на пульте охранной сигнализации тревожное мигание желтого глазка: в седьмой камере открыта дверь.

Лейтенант помчался в камерный блок. А в дверь уже протискиваются заключенные Дзидзария и Бигвава. Офицер пытается затолкнуть их обратно в камеру. К нему на помощь прибежал постовой Нижерадзе со второго этажа. Но уже поздно – семеро преступников вырвались из камеры, набросились на охранников, отобрали ключи, поспешно открыли другие камеры.

Четвертый охранник смены, постовой сержант Векуа, видя, что ничем не может помочь товарищам, захлопнул на перегородке, преграждающей выход из камерного блока, дужку замка. Затем выбежал во двор, запер дверь изолятора и кинулся в дежурную часть МВД рассказать о нападении. Бежал и клял все на свете: из-за блокады железной дороги ломался график спецэтапов, вагоны с заключенными простаивали на путях вместе с десятками замерших поездов. Недели три не было поступлений, потом сразу привалило – сорок два заключенных. Требовалась усиленная охрана, да где ее взять. Ее и по обычному штатному расписанию не хватало: постовых в изоляторе восемнадцать человек, а должно быть двадцать четыре.

По камерам распихивали кого куда – судимых с несудимыми, совершеннолетних с несовершеннолетними.

Да и следователи, прокуроры, судьи – разве они считались с бедами изолятора? Из дальних уголков республики, из других изоляторов везли в Сухуми на допросы задержанных. А потом здесь же и оставляли, и не на десять дней, как положено, а на недели, месяцы. Так, убийца, рецидивист Павел Прунчак сидел в изоляторе уже месяц. А суда все не было.

Когда Векуа докладывал о нападении, заключенные успели повалить стальную перегородку и открывали камеры второго этажа.

Казалось бы, все главные события произошли. В руках преступников изолятор, заложники… Но это, оказывается, была лишь прелюдия.

Через несколько часов после захвата изолятора, когда прокурор республики и руководство МВД Абхазии совещались, ломали голову, что предпринять в такой ситуации, подследственные преподнесли им еще один подарок. Из окна второго этажа, из-за решетки, на землю посыпались патроны, потом вылетел. наган (?!).

Генералы потеряли дар речи.

– Откуда у них оружие? – растерянно произнес первый замминистра МВД Абхазии.

Оказалось, что в изоляторе в одной из подсобок хранилось более трех тысяч стволов нарезного и гладкоствольного оружия: винтовок, пистолетов, охотничьих ружей – и тысячи боеприпасов, изъятых у населения, а также у преступников.

Верно сказал на следствии один из зачинщиков бунта, осужденный за убийство Петухов: «Какой же дурак держит в переполненной тюрьме боеприпасы и оружие? Для нас это был приятный сюрприз».

Теперь представим себе преступников, которым уже нечего терять, и в их распоряжении вот такой арсенал. Представим, что они вырываются на улицы города. Думаю, Абхазия в августе 1990 года стояла на пороге страшной трагедии.

Возможно, кто-либо возразит: мол, они же не вырвались. Да, и только по двум причинам. В первое утро – случайно. К ним в руки не попал сержант Федор Векуа, и он успел захлопнуть щеколду на дверях. А на четвертые сутки, когда по их требованию был подан микроавтобус, на их пути уже стояла «Альфа».

14 августа с одного из московских аэродромов стартовал самолет, следующий в Сухуми. На его борту было 22 сотрудника группы «А» и 31 боец учебного батальона специально назначения – в будущем «Витязя». Альфовцы знали: идут на трудное дело, тут тебе не террорист с ружьем или самодельным взрывным устройством, а десятки преступников, вооруженных до зубов. Что ж, работа есть работа. Из трех отделений группы отобрали лучших, отменных снайперов, мастеров рукопашного боя, опытных командиров. Руководил операцией начальник группы «А» полковник Герой Советского Союза Виктор Карпухин.

Экипировка по максимуму – тяжелые бронежилеты, электрошоковые дубинки, щиты, спецгранаты, приборы ночного видения.

В полете прокурор Абхазии ввел группу в обстановку. Три дня в руках вооруженных преступников томились заложники. Требования бандитов постоянно менялись. Они хотели, чтобы перед ними для безопасности выстроили жителей – женщин и детей, потом требовали бронетранспортер, чтобы уехать из города, ставили и такое условие: посадить невдалеке от изолятора вертолет.

Карпухин слушал прокурора и прикидывал план действий. Пожалуй, такой сложной, тяжелой операции, которая предстояла группе, еще не было. Конечно, всякая спецоперация тяжела и опасна, но тут все против них.

Бандитов много, они опытны, некоторые имеют по нескольку отсидок. Есть среди них и убийцы, рецидивисты. К тому же все вооружены. И оружия хватит на маленькую войну – боевые пистолеты Макарова, ТТ, Марголина, винтовки, ружья, патроны. Это значит, что в городе их брать нельзя, могут пострадать ни в чем не повинные люди.

Бандиты требовали БТР, чтобы уйти в горы. Значит, не исключено, придется в горной местности атаковать бронетранспортер. Но ведь до гор надо дойти. А пойдут они по улицам Сухуми. Стало быть, в город их выпускать нельзя. Тогда где брать, в изоляторе? Однако это уже не изолятор, а вооруженная крепость. Они там, укрывшись за стенами, полк положат и заложников перебьют.

Карпухин вновь и вновь просчитывал действия бандитов, чтобы выстроить свою тактику. Но как их просчитать? Вот прокурор говорит, что требования террористов все время меняются. То они едут, то не едут. Называют разное количество людей. Сначала требовали автобус, потом бронетранспортер, дальше – больше: вертолет. Что они потребуют в следующий раз – космический корабль? И тебе, Карпухин, придется искать этот корабль, если не найдешь свой ход действий, свой алгоритм борьбы. И никакой опыт не поможет.

Думай, командир, думай.

После посадки в аэропорту Сухуми бойцы подразделений спецназа прибыли в город.

А город напоминал растревоженный улей – у изолятора собралась большая толпа жителей, родные и близкие преступников, просто любопытные. Квартал был оцеплен бронетранспортерами и войсками, низко кружил вертолет.

Все эти дни и ночи с преступниками вели переговоры руководители МВД Абхазии и Грузии, родственники, лидеры различных движений, просто друзья.

Зачинщик бунта, убийца Прунчак, выкрикивал свое требования из-за спин других. Его, совершившего немало преступлений, выследили в пещерах глухого Очамчирского района два милиционера. Прунчак застрелил их из охотничьего ружья. Но вскоре был сам ранен. Он бы, конечно, погиб, но министр внутренних дел Абхазии Ломинадзе отдал распоряжение, и Прунчаку сделали переливание крови, спасли жизнь. Кровь дал один из милиционеров.

Теперь Ломинадзе, стоя у решетки под винтовочными стволами, говорил: «Прунчак, если бы мы хотели тебя убрать, задержали бы переливание крови. И все. Обещаю, если вы сложите оружие и разойдетесь по камерам, за этот случай вас не привлекут к ответственности».

В ответ крик, мат. И новые требования.

Сразу после прилета в Сухуми и проведенной рекогносцировки «Альфа» стала прорабатывать варианты штурма изолятора и освобождения заложников.

Думали, ломали головы, чертили схемы. Когда нашли интересные варианты, предложили план операции на утверждение руководству.

Но прокурора нигде не удавалось найти. Как сквозь землю провалился. А милицейский генерал Стариков план попросту «зарубил».

– Нет, вы что? У нас народу в двух группах полсотни человек. Там тюрьма, камера. Это ж явно жертвы будут. А как поведет себя улица, толпа?

В бесплодных переговорах прошло еще две суток. Бандиты бесчинствовали, стреляли из окон изолятора, выбрасывали на улицу оружие. Круглые сутки у ворот изолятора стояла огромная толпа людей.

Больше тянуть было нельзя, оглядываясь на трусливых прокуроров и милицейских генералов.

У него в жизни уже были горькие примеры деятельности подобных генералов. Правда, теперь они бездействуют, ожидая непонятно чего, а тогда в Ленинграде, наоборот, развили ненужную активность.

Был 1988 год, 8 марта – международный женский день. Виктор Федорович знал: его с нетерпением ждут дома – жена, дочери. И он надеялся, что вскоре окажется за праздничным столом. Но жизнь распорядилась иначе.

Самолет «Ту‑154», следовавший из Иркутска, был захвачен террористами. Террористы оказались непростые – многодетная семья Овечкиных. Ее в Иркутске хорошо знали: газеты, радио, телевидение не раз рассказывали о талантливых детях-музыкантах, создавших семейный диксиленд «Семь Симеонов».

Областные руководители гордились ими: как же, не в прославленных консерваториях, а в рабочей глубинке растут настоящие таланты. Их всячески поддерживали. «Симеоны» побывали на гастролях в Москве, в Кузбассе, потом за рубежом – в Японии. Старшие братья во главе с матерью быстро поняли, что свалившаяся на них нежданно-негаданно популярность может дать богатые дивиденды. И, разумеется, их талант могут оценить только за рубежом. Тогда и возникло желание махнуть в какую-нибудь капстрану. Они запаслись обрезами ружей, ножами и захватили самолет.

Итог этой страшной трагедии таков – сгорел самолет, погибло, включая террористов, 9 человек, 19 – ранено.

Врачи госпиталя, куда доставили пострадавших, сделали 32 операции. На пяти столах одновременно оперировали военные хирурги. Однако не все среди убитых и раненых оказались жертвами террористов. Многие пострадали от пуль штурмующих милиционеров.

Вот как о тех событиях вспоминала одна из участниц этого побоища.

«Они (милиционеры. – Авт.) приоткрывали дверь и вели беспорядочную стрельбу по салону, не видя и не думая, что кроме преступников здесь находятся бортпроводницы, пассажиры. Пули летели не в преступников, а в мою сторону».

Прикрывшись щитами, милиционеры вслепую стреляли в конец салона, где находились Овечкины. Так был ранен пассажир Я. Таюрский. Рядом с ним пострадали еще три человека.

А «Альфа» тем временем оказалась только на подлете. Захваченный самолет взорвался, когда вертолет с бойцами группы антитеррора заходил на посадку на аэродроме «Вещево».

Они были единственными людьми в нашей стране, кто мог помочь заложникам. Однако нашлись чиновники, которые, приняв сообщение о захвате самолета, быстро и профессионально разобрались в обстановке. Они решили справиться своими силами. Что там особенного, некая мамаша с малолетними детишками, вооруженными обрезом. Припугнуть их, и все тут.

Припугнули. Первое, что увидели террористы в иллюминаторы совершившего посадку самолета, это советские солдаты, бегущие к лайнеру со всех сторон. И тут же гремят первые выстрелы, пока только в салонную перегородку.

Но вскоре Дмитрий Овечкин убивает бортпроводницу Тамару Жаркую. А потом милицейская группа захвата влезает в кабину, и… начинается стрельба с обеих сторон.

Карпухин уже ничего не мог поделать. Решение за него принимали другие. Погибли люди. Штурм самолета кончился полным провалом.

Теперь он не собирался отступать.

Виктор Федорович берет всю ответственность на себя. Из кабинета руководителя абхазского Комитета госбезопасности он выходит на председателя КГБ СССР Владимира Крючкова и докладывает, что обстановка накалена, в любой момент может выйти из-под контроля.

В заключение разговора добавляет: «Считаю штурм единственным выходом из сложившейся ситуации.

Как стало известно позже, Крючков созвонился с Горбачевым. Тот ответил: «На ваше усмотрение». Такое сообщение из Москвы вскоре получил и Карпухин. А большего и требовалось.

Однако генерал Стариков опять взбунтовался. Он запретил учебному батальону спецназа Внутренних войск МВД, участвовать, по его выражению, «в этой авантюре». Комбат Лысюк ответил «есть!», но действовал по-своему – вместе с бойцами «Альфы».

А план был таков.

В центре Сухуми, на площади Ленина приземляется вертолет. Таково требование террористов. Правда, поначалу они хотели, чтобы борт сел прямо на крышу следственного изолятора. Однако их удалось отговорить: мол, крыша не выдержит такого веса.

Взрывотехники, в свою очередь, готовят два «рафика», которые при движении «взрываются». Разумеется, взрыв будет таков, что не нанесет ущерба здоровью сидящих внутри. Ведь можно было со стопроцентной уверенностью предположить – преступники «прикроются» заложниками.

После подрыва «рафика» бойцы одной из штурмовых групп должны были обезоружить террористов. Это следовало сделать сотрудникам во главе с Михаилом Картофельниковым.

Второй группе под командованием Михаила Максимова, взорвав люк на четвертом этаже изолятора, предстояло ворваться в здание и блокировать нижние этажи.

Третья группа находилась рядом со стальной дверью изолятора, откуда заключенных выводили на прогулку.

До начала штурма решили провести акцию – уничтожить главарей бандитов снайперским огнем. Для этого Прунчака вызвали на переговоры. Однако рецидивист оказался хитер. Он выдвинул к окну «шестерок», и те «ретранслировали» его ответы.

Снайперы оказались бессильны.

«Считаю, что самое удачное изобретение „Альфа“ сделала в Сухуми, – говорит Михаил Максимов, сотрудник группы „А“. – Буквально за один день наши ребята разработали новый тактический прием. На одном из этапов переговоров бандиты отказались от БТРа. Значит, передвигаться они будут в автобусе или „рафике“.

На этот случай есть хорошо отработанный прием, во всем мире его называют „прием лопатки“ Разбиваются окна автобуса, ставится трап и по нему бойцы спецподразделения врываются в салон. Но тут была иная обстановка: пока мы схватим террористов, они убьют заложников. Значит, надежный, проверенный вариант не годится.

У омсдоновцев есть прием, когда в машине прячут специальную взрывчатку и, к примеру, в момент остановки у нее направленным взрывом отрывает колеса. Для нас этот прием не подходил, но натолкнул на мысль: начинить пиротехникой „РАФ“, который будет предложен бандитам. Снаряжали его всю ночь.

Дополнительное отвлекающее взрывное устройство было заложено во дворе изолятора».

М. Картофельникову этот момент запомнился так:

«Подогнали„рафик“. Бандиты долго выясняли отношения, орали, ругались. Вспыхнула драка. Видимо, решали – кому ехать. Потом внутри помещения началась стрельба. Как выяснилось позже, они опробовали оружие, приводили его в боевое состояние.

Выпустили „шестерку“. Тот внимательно осмотрел „РАФ“ Не понравилось, что нет шторок. Ладно, повесили шторки.

И вот, наконец, десять отъявленных преступников, большинство убийцы, – Прунчак, Дзидзария, Петухов, Ахвледиани, Малов, Бигвава и другие, натянув на головы чулки с прорезями для глаз, прихватив с собой Козмаву и Нижерадзе (тоже в масках), с рюкзаками и с оружием вышли из дверей изолятора.

Снайперы оказались парализованными: в кого стрелять, где бандиты, а где заложники? Однако на них особенно и не рассчитывали – достаточно того, что они вели наблюдение за террористами и были готовы в любую минуту открыть огонь».

Тут произошла небольшая накладка. Взрыв в «РАФе» должен произойти, как только бандиты его заведут, но вот он катится уже метров десять на выезд из ворот, а взрыва нет.

Представляете состояние некоторых генералов, которые как раз и боялись этого. Еще десяток-другой метров – и преступники на свободе. Конечно, даже в том случае, если бы пиротехника не сработала, машина с бандитами на улицу не вырвалась бы – ворота перекрыл бронетранспортер.

«По расчету мы начинали одновременно, – вспоминает М. Максимов. – Нас было три группы – первая действовала на „рафике“, вторая проникала через люк с четвертого на третий этаж, еще одна – взрывала боковую дверь изолятора.

Для нашей группы сложность состояла в том, что люк, через который предстояло спуститься на „оккупированный, этаж, мы не видели. Он находился под паркетом. Определили примерное его месторасположение, но вскрывать паркет не могли: боялись выдать себя шумом.

Что касается двери, то там возникли свои проблемы. Рядом с дверью, метрах в двух-трех – цементный забор. Дверь взорвать не проблема, опасна ударная волна. Надо было так рассчитать силу взрыва, чтобы и дверь убрать с дороги, и самим остаться в живых. Не колотить же кувалдой, как это делала группа захвата в санкт-петербургских „Крестах“.

Хотя в „Крестах“ двери не чета советским, сухумским. Бандиты надавили плечами – вывалилась стальная перегородка, отделяющая камерный блок от остальных помещений. Боковые штыри перегородки не были даже закреплены в кирпичных гнездах. Окажись перегородка покрепче, так бы и остались преступники на первом этаже, не прорвались бы к оружию. Если бы да кабы…

В тот день, перед штурмом, мы пригласили к себе прораба, который строил изолятор. Он посмотрел на тротиловые шашки и откровенно предупредил: „Осторожно, ребята! Строили изолятор кое-как, материалы тащили, воровали. Балки перекрытия лежат на честном слове. Рванете – упадет наша тюрьма“ Ладно, хоть нашел мужество признаться.

После его слов подошел Карпухин, снял одну тротиловую шашку с центра люка».

«Рафик» подогнали почти вплотную к дверям. Бойцам, которые брали его, надо было бежать примерно одинаковое расстояние. Но он выкатился вперед. Стали стрелять по колесам. По салону вести огонь нельзя. Террористы сидели с заложниками вперемешку.

Подгруппа Картофельникова штурмовала машину сзади. Пока преодолевали расстояние из засады к «РАФу», бандиты успели выпустить в штурмующих 20 пуль.

Бойцы выбили заднее стекло. Рукояткой пистолета Картофельников «вырубил» ближнего бандита, второго схватил за шиворот и вытащил. А преступник оказался мощный, ростом под метр восемьдесят. Потом ребята удивлялись: как смог такого борова выволочь?

Где у него только не было оружия: за пазухой, в карманах, за поясом.

При штурме ранили бойца группы «А» Игоря Орехова. Когда он навалился на бандита, Прунчак, сидевший на переднем сиденье, выстрелил. Пуля попала в незащищенную часть шеи между каской и бронежилетом, пробила шею. Счастье, что террорист стрелял из малокалиберного пистолета Марголина, а не из Макарова или «ТТ».

Ну и, как всегда, рядом не оказалось врача. Как снять боль? Ребята из местного КГБ бутылку коньяку притащили. Принял Игорь, тут и «скорая» подоспела. Так Орехов отпраздновал свой день рождения.

Когда у ворот «взорвался» микроавтобус, группа Максимова тут же подорвала люк. Снизу он, оказывается, был еще закрыт на засов. Крыша люка вылетела, но засов остался, разделяя люк на две части.

Солдат батальона все рвался к люку. Максимов его удерживал, так как преступники снизу стреляли. Выстрелом он был легко ранен в ногу. Максимов отвел его в сторону, бросил в люк шумовую гранату и спустился вниз по канату. Оказался в комнате, где прежде хранилось оружие. Бандиты уже сбежали отсюда, дверь заперли. Пришлось взрывать дверь, чтобы двигаться дальше.

На пути ребят, которые штурмовали этаж через дверь, уголовники устроили баррикаду, открыли огонь.

Штурмующие на огонь не отвечали. Они применили так называемое «психологическое оружие». Достаточно было одно выстрела, чтобы бандиты сдались.

Так завершилась операция по взятию Сухумского изолятора. Она по праву считается классикой антитеррористической борьбы. Но такой она будет признана со временем. Поначалу за пределами нашей страны мало кто поверит в такое. Даже специалисты.

В подтверждение этого – история, случившаяся с непосредственным участником тех событий Михаилом Максимовым.

Через несколько месяцев после сухумских событий к нам в страну из США прилетел Ричард Никсон. В помощь личной охране Никсона выделили двух «альфовцев». Так вот, Максимов разговорился с одним из охранников. Тот, оказывается, немало был наслышан об «Альфе».

Максимов рассказал ему и о недавней операции в Сухуми. Выслушав Михаила, американец смущенно улыбнулся:

– Майкл! Это готовый сценарий для Голливуда. Но мы не в Голливуде. Сколько там, говоришь, – сотни стволов? Да вас бы перестреляли, как куропаток.

И американец рассмеялся:

– Приврал ты, Майкл!

Максимову оставалось только развести руками: не поверил.

Что ж, американца можно понять: действительно, все эти события выглядят фантастическими…

За умело проведенную спецоперацию, проявленное при этом мужество и героизм командиру группы «А» полковнику Виктору Карпухину было присвоено звание генерал-майора. Это на ступень выше занимаемой им должности.

И, думается, по праву.

Бой третий

Герой Советского Союза, командир группы «А» генерал-майор Виктор Карпухин ехал по Москве – от Парка культуры по Садовому кольцу гнал в центр, на Дзержинку, к зданию Комитета госбезопасности. Машин было немного: суббота, лето, время отпусков. Пытался угадать, зачем он понадобился начальнику управления. В группе все в порядке, если эти бесконечные командировки в «горячие точки» можно назвать порядком. Стоп! А вот и ответ на вызов генерал-лейтенанта Расщепова. Во вчерашней сводке – информация о захвате заложников в Закавказье. Значит, опять Закавказье. Он попытался вспомнить подробности захвата, но подробностей в сводке вроде бы не было. Так, просто одна строчка в оперативке.

«Боже мой, раньше сообщения о захвате заложников ставило на уши КГБ, МВД, а теперь всего лишь строка в сводке. Короткая строчечка в несколько слов». Он с горечью подумал, что так и не выбрал времени съездить к отцу. Батя жил на даче, звал к себе хоть на денек-другой. А сын… «Непутевый сын», – вздохнул про себя Виктор Федорович и решил: завтра, хоть камнепад с неба, он едет к старику.

Ведь ждет его отец! Будет слушать, склонив седую голову. Виктор Федорович недавно вернулся из Карабаха: что видел-перевидел, стоит ли травмировать отцовское сердце? Но ведь ничего не поделаешь – придется рассказывать, разволнуется батя. Да какое уж тут спокойствие, когда в мирное время гибнут люди, Виктор понимал, как горько будет слышать все это отцу. Так же горько рассказывать сыну.

«За что же мы воевали, за что? – в который раз будет спрашивать отец. – Чтоб все вот так пошло прахом?»

Тяжко ему, фронтовику, полковнику в отставке Федору Карпухину, который встретил войну в первый ее страшный день у города Старый на Львовщине, глядеть на то, что творится в стране. Отец никогда ни в чем не упрекал Виктора. Да и в чем упрекать: сын-то, отцовская гордость, – генерал, командует орлами, которые и в огонь, и в воду… И сам Виктор в огне бывал, под пулями, смерти в лицо заглядывал. И все же, все же, все же…

На них, сорокалетних, разве нет вины за то, что творится сегодня в стране? Думал над этим Карпухин-младший, думал…

Но в чем, собственно, его, Виктора Карпухина, генерала КГБ, начальника антитеррористического подразделения «Альфа», вина?

Вырос в гарнизонах – на чемоданах, на коробках, на скрипучей солдатской кровати с инвентарными хозномерами. Иного не знал, не ведал. Рано научился стрелять, водить мотоцикл. Хлебал щи да кашу из солдатского котелка.

Помнит: все в семье было подчинено интересам отцовской службы. И годы вынужденной безработицы для матери, и двенадцать школ, которые сменил он за десять лет учебы.

Перед ним никогда не стояло проблемы, «делать жизнь с кого».

Конечно, с отца. И Виктор окончил Ташкентское танковое училище с золотой медалью. Волей судьбы, единственный из выпуска, попал в КГБ. Приехал в Москву, получил распределение в пограничное училище. Служил командиром взвода, роты. Получил основательную практическую подготовку.

В те годы пограничные войска усиленно комплектовались техникой, боевыми машинами, приходилось мотаться по военным заводам, получать танки, бронетранспортеры, осваивать их, обучать курсантов.

Несмотря на занятость, Виктор Федорович закончил пединститут. Как иначе: подчиненных в роте 300 человек. Хочешь не хочешь, надо быть педагогом.

С группой «А», с первым командиром этой группы, Героем Советского Союза Виктором Бубениным их свела жизнь на танкодроме пограничного училища. «Альфовцы» учились водить боевую технику. Карпухин помогал им, консультировал, учил. И, признаться, не подозревал, что майор Бубенин давно приглядывается к нему.

«Альфе» нужны были люди, знающие технику. Так он стал бойцом группы антитеррора. Карпухину казалось, что после рутинной казарменной жизни – бесконечных подъемов и отбоев, учений, занятий, вождения – его ждет полная романтики жизнь. Но, увы, опять занятия, срочные вызовы, непрогнозируемые ситуации. И работа над собой – тяжелая, изнуряющая.

Крестил его огнем Афганистан. Как остался жив? Виктор сам потом не раз задумывался над этим. Все смешалось воедино: удача, военная смекалка, отменная подготовка и даже чудо, когда аминовский гвардеец располосовал бы ему грудь автоматной очередью, но кончились у него патроны. Война. Жестокая, страшная, бессмысленная…

Вернулся он с той войны Героем. Дослужился до больших чинов, стал начальником группы, обогнал отца, вышел в генералы. Хотя старик любит подтрунивать над ним: мол, что у тебя за огневая мощь – автоматы, пистолеты, имитационные гранаты, то ли дело мой артиллерийский полк!

Виктору оставалось только согласиться: полк, да еще артиллерийский, – и вправду сила.

…Он оставил машину в переулке и вошел в серое здание. Поднялся на нужный этаж, прошел мимо приемной председателя КГБ. Сюда в восьмидесятом году, после Афганистана, его, майора Карпухина, пригласил Андропов. Юрий Владимирович обладал удивительной способностью располагать к себе человека – не прошло и пяти минут, как Виктор Федорович напрочь забыл, что перед ним всемогущий министр госбезопасности, один из первых людей государства.

Андропов хотел знать истину. Генеральских докладов об Афганистане он наслушался вдоволь. Пригласил на беседу очевидца, который шел в числе первых в атаку.

Странно, но ему до сих пор кажется, что никто потом, кому бы он ни рассказывал об Афганистане, о штурме дворца Амина, не слушал его более заинтересованно и внимательно, чем Андропов.

Карпухин еще не знал, что спустя некоторое время он вновь окажется в приемной председателя Комитета. Только теперь его, боевого генерала, Героя Советского Союза, не только не соизволят выслушать, но даже, что называется, не пустят на порог.

Но пока он ничего этого не знал, он шел к своему начальнику, прикидывая, кому из бойцов группы предстоит командировка в Закавказье.

Однако Расщепов повел разговор совсем о другом. Он поинтересовался боеготовностью группы, количественным составом, нашел на карте Московской области аэродром «Чкаловский». Спросил, знает ли Карпухин расположение зданий и помещений аэродрома.

Признаться, Виктор Федорович таким вопросам не удивился. Президент России возвращался из поездки, и сотрудников группы вполне могли привлечь к охране Ельцина.

Расщепов подтвердил догадку: оказывается, намечалась встреча руководителей Союза с президентом России. Следовало усилить охрану.

Усилить так усилить. Карпухин по приказу начальника управления отправился в Министерство обороны, правда, предупредив Расщепова, что сегодня собирается за город. Расщепов не возражал, просил только постоянно быть на связи. Это еще раз утвердило Карпухина в мысли, что ничего серьезного не намечается. Иначе его никак не отпустили бы из Москвы.

В Министерстве обороны поставили задачу подготовить группу в тридцать человек «для охраны предстоящего мероприятия». Уточнили: адрес встречи может измениться, не исключается, что переговоры пройдут либо во Внуково, либо в Архангельском. Какая это будет встреча, кто участвует в ней, – имена, фамилии не назывались. Карпухин не спрашивал: за время работы в КГБ привык знать ровно столько, сколько положено.

Во второй половине дня он уехал за город, к отцу. Они встретились, поговорили. В воскресенье генерал возвратился, проверил готовность группы, выделенной для охраны. Встревожило то, что все руководство КГБ находилось на своих рабочих местах.

В 2 часа ночи Карпухина и начальника управления Расщепова вызвал к себе первый заместитель председателя Комитета Грушко. Вновь была подтверждена поставленная задача.

Возникает вполне логичный вопрос: какого черта двоих генералов КГБ – командира суперсекретного антитеррористического подразделения и начальника 7‑го управления – свои же руководители двое суток водили за нос? Но только ли их? Маршал Шапошников, которого вряд ли можно заподозрить в симпатиях к гэкачепистам, вот как рассказывает о роковом заседании коллегии Министерства обороны утром 19 августа, где и было принято решение о введении войск в Москву:

«Сидим и не понимаем: что делать, как быть? Да он (маршал Язов) и не дал, в общем, времени рассуждать. Язов говорил коротко, буквально 10–15 минут… Вышел, объявил, что Горбачев болен, завтра подписание Союзного договора, но в этой ситуации подписывать его нельзя. А чтобы успокоить людей, вводится чрезвычайное положение… Войска – в повышенную боевую готовность. Действуйте! Задавать вопросы он не позволил, да никто, в общем, и не стремился, будем говорить прямо…

Вышли к машинам и разъехались. Больше ни слова. Боимся друг друга, ну что тут делать…»

Вот так, а ведь на коллегию собрались самые высокопоставленные чиновники страны: заместители министра обороны, главнокомандующие всех видов Вооруженных Сил. А Язов и говорил-то с ними всего несколько минут. И – вопросов не задавать!

Примерно то же самое происходило и в высшем эшелоне КГБ. Напрасно кто-то думает, что с Карпухиным долго возились, уговаривали, агитировали. Приходилось встречаться с Виктором Федоровичем зимой 1991‑го, через несколько месяцев после путча. Он говорил примерно то же, что и Шапошников: «Сидим и не понимаем…»

Но ночью с 18‑го на 19 августа действовали по заранее намеченному плану, который, кстати, не вызывал ни у кого особых подозрений. В 4 часа утра от Крючкова поступила команда: выдвинуться в район дачного комплекса «Архангельское», при необходимости усилить посты охраны. Карпухин отобрал 60 человек и выехал в «Архангельское». Остановились километрах в трех от поселка, ждали указаний.

С этих пор начинаются легенды и выдумки о подразделении «А», которые сегодня можно собрать в удивительную в своем роде книгу под названием «Сплетни о группе „Альфа“».

Первая из этих сплетен была поистине сенсационной, она перетекала из газеты в газету, ее подтверждали весьма уважаемые люди, якобы сами бывшие очевидцами этого исторического события. Оказывается, спецназовцы опоздали арестовать Ельцина и его соратников на даче. Назывались даже драматические минуты, когда Борису Николаевичу удалось улизнуть из лап КГБ.

Вот свидетельство Анатолия Собчака: «Едем быстро, слава Богу, десантников уже нет. То ли поехали нас брать, то ли эта другая группа захвата опоздала на усовскую дачу (как потом узнали мы, на 10 минут)». Попытаемся выяснить истину. Сигнал «Сбор!» прозвучал на базе «Альфы» в 4 утра, Группа «А» – подразделение сверхмобильное, хорошо оснащенное, имеющее в своем составе высокопрофессиональных водителей. Они в городе, при загруженности дорог, способны передвигаться быстро и уверенно, а тут раннее утро, трассы практически пусты, до дачи Ельцина рукой подать – всего 30 километров. Еще не было и пяти часов, когда подразделение заняло свой пост.

Видели они, как съезжались на дачу Хасбулатов, Силаев, Руцкой, Полторанин, Собчак, Лужков и другие. Могли бы задержать по одному? Вне всякого сомнения. Не задержали.

«В половине десятого, – говорил в одном из последующих интервью генерал Карпухин, – я выпустил из поселка кавалькаду российских правительственных машин: два „ЗИЛа“ и две „Волги“ охраны».

Значит, у командира «Альфы» на выполнение задачи было как минимум 4–4,5 часа. И он все-таки умудрился опоздать на 10 минут? Сначала выпустил, а потом поехал арестовывать? Странно, не правда ли?

Интересна еще одна деталь. Уже упомянутый Анатолий Собчак говорит, что когда он в то утро вошел на дачу к Ельцину, то обмер: «В комнате все российское руководство. Хватит одного взвода спецназа на всю государственность».

Собчак понял, а профессионал Карпухин с шестью десятками своих ребят так и не догадался прихлопнуть «российскую государственность». Можно ли в это верить?

Словом, «Альфа» покинула «Архангельское» следом за двумя «ЗИЛами» и «Волгами», оставив в подкрепление ельцинской охране 15 человек.

Что было дальше? Даже если представить невероятное, будто, постояв у ворот дачи не один час, Карпухин прозевал выезд «российской государственности», то «Альфа» могла бы арестовать их, как говорил популярный киногерой, без шума и пыли, на дороге к шоссе, под мостом, где сделать это особенно удобно, да и прямо на автостраде к Москве…

Бойцы группы натренированы так, что никто ничего бы и не заметил, невольные свидетели просто подумали бы, что какая-то машина сломалась, а пассажиров пересадили в другую.

Но правда такова: правительственные «ЗИЛы» по дороге не ломались, и, как известно, президент благополучно добрался до Белого дома.

У Александра Коржакова, начальника Службы безопасности президента, своя версия на этот счет. В книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката», выпущенной после отставки автора, Коржаков так описывает утро 19 августа 1991 года.

«У меня же главная забота была одна – обеспечить безопасность президента России. Я понимал: только переступив порог толстых стен Белого дома, можно было обеспечить хоть какие-то меры предосторожности. А на даче в „Архангельском“ об обороне даже думать смешно.

…Я немного успокоился, когда в „Архангельское“ прибыла персональная„Чайка“ президента России. После короткого совещания решили ехать открыто – с российским флагом.

…Заранее договорились, что поедем на большой скорости. Самый опасный участок пути – от ворот „Архангельского“ до выезда на шоссе. Это километра три. Кругом густой, высокий лес. За деревьями, как потом выяснилось, прятались сотрудники „Альфы“. Они должны были выполнить приказ руководства ГКЧП – арестовать Ельцина. На случай сопротивления с нашей стороны президент просто бы погиб в перестрелке. Вроде бы случайно. Но „Альфа“ ничего не сделала – бойцы молча наблюдали за пронесшимся кортежем. „Альфисты“ потом рассказывали, что только Карпухин – начальник спецгруппы – по рации кричал, требовал остановить машины.

…19 августа „Альфа“ сама не подчинилась командиру. Он по рации кричал: „Почему не арестовали Ельцина?!“ – и слышал в ответ банальные отговорки.

После нашего отъезда, около одиннадцати часов, к воротам „Архангельского“ подъехал автобус, в котором сидели люди в камуфляжной форме. Мои ребята стали выяснять, кто такие. Старший представился подполковником ВДВ. Действительно, во время утреннего разговора с Грачевым Борис Николаевич попросил его прислать помощь, хотя бы для охраны дачного поселка. Павел Сергеевич пообещал направить роту из своего личного резерва. Поскольку разговор прослушивали, то под видом „охраны от Грачева“ подослали этот автобус. Мой сотрудник Саша Кулеш, дежуривший у ворот, узнал подполковника: тот иногда преподавал на курсах КГБ и служил в „Альфе“. А представился обычным десантником, показал новенькое удостоверение офицера, выписанное, наверное, всего лишь час назад.

Саша схитрил.

– Подождите, – говорит, – надо все выяснить.

И позвонил мне в Белый дом. А я с утра, как вызвал своих ребят на машинах, заказал на всякий случай в столовой „Архангельского“ обед человек на пятьдесят, Вспомнив об этом, предложил:

– Мы сегодня уже не вернемся, а обед заказан. Сделай так: отведи этих „десантников“ в столовую, накорми досыта, чтобы они съели по две-три порции. Мужики ведь здоровые. Сытый человек – добрый, он воевать не будет.

В столовой их действительно закормили. Ребята ели с аппетитом – оказывается, с ночи голодные. После обеда они просидели в автобусе несколько часов с печальными сонными физиономиями, а потом уехали. Мои же сделали вид, будто поверили в их легенду. Приходилось играть друг перед другом.

Пока „альфисты“ набивали желудки, мы думали: как эвакуировать семью президента?»

Оставлю этот отрывок из воспоминаний генерала Коржакова без собственных комментариев. Предоставлю слово непосредственному участнику тех событий, сотруднику группы «А», ныне полковнику запаса Сергею Гончарову.

В одном из своих интервью после выхода в свет книги Коржакова он скажет:

«18 августа наше подразделение выезжало на проведение операции по задержанию Бориса Николаевича Ельцина. Если верить Коржакову, то он, опасаясь штурма дачи, как всегда, всех „перехитрил“ – налил нам, бедным, щей, горячего супчика… и вывез президента в Москву. Ну что за ерунда! Мы продежурили вокруг „Архангельского“ всю ночь, все время переговаривались с охраной. Мы же все друг друга знали. Никакого штурма не потребовалось бы. И Карпухин не кричал: „Почему не арестовали Ельцина?“, так как не было приказа от ГКЧП. Просто никто не решился дать „добро“ на задержание Бориса Николаевича, вот и все дела… Потом по приказу вернулись на базу, где находились на боевом дежурстве почти пять суток. Поймите, мы – офицеры. Был бы приказ – арестовали бы и президента, но при этом с головы Ельцина волос бы не упал».

…А в Москву уже вошли танки. Город, по существу, находился на военном положении. На Краснопресненской набережной собирались люди, начинали строить баррикады. По радио и телевидению звучали заявления ГКЧП: «Горбачев болен, временно исполнение его обязанностей возложено на вице-президента Янаева».

Ельцин издал свои указы, обратился к гражданам России, назвал действия ГКЧП переворотом.

Что ж, для России заговоры и перевороты не внове. За тысячелетнюю историю их было достаточно.

Дождалось своего «заговора» и нынешнее поколение. Путч продлился три дня и открыл, как писали газеты, новую эпоху. Пожалуй, это действительно так – редкий заговор в истории Отечества имел столь громкие последствия. Рухнул Союз, запретили коммунистическую партию, сократили и реорганизовали армию и КГБ…

Именно армия и КГБ – главные действующие лица переворота. Его станут называть по-разному – и государственным, и кремлевским, и опереточным. И все-таки окончательно он утвердился как военный.

Отчего, например, не вице-президентский? Ведь во главе стоял законный вице-президент. Или не министерский? В ГКЧП входили сплошь министры, во главе со своим премьером.

Причин тут много. Все, кто оказался 19–21 августа в Москве, видели танки, боевые машины пехоты, солдат с автоматами на улицах столицы.

Три человека попали под гусеницы армейской боевой машины. По существу, то было единственное за три дня и три ночи столкновение армии и защитников Белого дома. Столкновение нелепое и оттого еще более трагическое. Но оно состоялось.

Однако армия армией, а была и другая сила, которой постоянно пугали защитников Белого дома, – спецподразделение «Альфа». Это имя за три дня произносили много раз – громко по радиотрансляционной сети и шепотом между собой, на баррикадах.

«Альфу» ждали. «Альфу» боялись. «Вымпел» тогда еще не знали. В этих чувствах напряженного ожидания и страха было все – слухи о крючковских «головорезах», неизвестность, досужие сплетни и вымыслы.

Но в «Альфе» понедельник 19 августа и последующая ночь прошли спокойно.

Утром следующего дня командира группы вызвал к себе Расщепов, и они вместе прибыли к зампреду КГБ генералу Агееву. На совещании присутствовали начальники всех управлений Комитета. Здесь впервые прозвучал приказ: вместе с частями Советской Армии и МВД осуществить штурм здания российского парламента, интернировать российское правительство, президента в специально оборудованные точки под Москвой.

Командиру «Альфы» дополнительно придавались другие спецподразделения КГБ и МВД, московский ОМОН, дивизия ОМСДОНа. Приказы, как и прежде, отдавались устно. Карпухину вспомнился Вильнюс. Тогда «Альфа» тоже оказалась крайней.

Генерал Агеев, закрывая совещание, предупредил: следующий сбор в 14 часов в Минобороны.

О том совещании в интервью «Известиям» командующий ВДВ, а потом министр обороны России генерал армии П. С. Грачев, вспоминает так:

«20 августа между четырнадцатью и пятнадцатью часами в кабинете заместителя МО СССР по экстремальным ситуациям генерала Ачалова состоялось совещание. Там были генералы Варенников, Калинин, Карпухин, много гражданских, которых я не знал. Обстановка была напряженной… Говорили: правительство России выступило против ГКЧП, переговоры с ними ни к чему не привели… Надо сделать так, чтобы признание состоялось. Была поставлена задача: оцепить здание парламента. Мне было сказано: десантников разместить в районе американского посольства, МВД размещалось на Кутузовском проспекте, а спецподразделение «Альфа» – на набережной. План был такой: МВД оттесняет людей от здания парламента, а в проход входит «Альфа» и штурмует здание».

Далее приводится весьма любопытный вопрос корреспондента: «Как вел себя во время совещания генерал Карпухин?»

«Активности с его стороны не было, – ответил Грачев. – На мой взгляд, он был даже пассивен и подавлен. Ночью перед штурмом парламента позвонил мне. До штурма оставалось два часа. И говорит: „Звоню своему начальству, но никто не отвечает“ „Где находишься?“ – спросил я его. „В двух километрах от здания парламента России. Оценил обстановку и принял решение… – Карпухин помолчал, я тоже его не торопил. Потом он сказал: – Участвовать в штурме не буду“ „Спасибо, – сказал я, – моих тоже нет уже на территории Москвы. И я больше шагу не сделаю…“»

Итак, за два часа до времени «Ч» 21 августа командир «Альфы» принял решение: в штурме не участвовать. Между совещанием у Ачалова и звонком Грачеву прошло почти двенадцать часов. Возможно, самых драматичных часов в жизни «Альфы».

Человеку, далекому от армии или спецслужб, трудно представить, что такое приказ. В ту пору в уставах не существовало понятия «преступный приказ», но существовали сами приказы. Отказ же от выполнения даже такого приказа – воинское преступление.

…Маршал Шапошников 20 августа, ближе к ночи, позвонил генерал-полковнику Грачеву:

– Ну, что думаешь делать?

– У меня, – отвечает Грачев, – такое впечатление, что они на мне решили отыграться. Хотят, сволочи, чтобы я давал команды.

– А ты что? – спрашивает Шапошников.

– А я их пошлю… Команду не дам.

Далее Евгений Иванович приводит такой диалог.

– Ну, хорошо, а сам что будешь делать?

– Подам в отставку.

– Не примут, в период ЧП это сложное дело.

– Ну, – говорит Грачев, – застрелюсь к чертовой матери.

С чего бы это генерал-полковнику, Герою Советского Союза в сорок три года пускать себе пулю в лоб? Павел Сергеевич Грачев не из робкого десятка: десантник, мастер спорта, совершил не одну сотню прыжков с парашютом, дважды был в Афганистане – командовал полком, потом дивизией, и вдруг в мирное время такое заявление.

В том-то и дело, что невыполнение приказа для военного человека – всегда очень тонкая грань между жизнью и смертью.

Да, защитники Белого дома, люди сугубо гражданские, собравшиеся отстоять любой ценой своего президента и правительство, проявили большое мужество. Но у каждого из них был выбор – остаться или уйти. У людей с погонами в августе 1991 года такого выбора не было. Выполни приказ, пойди на штурм – преступник, откажись выполнить – тоже преступник. Представим на минутку: гэкачеписты продержались не три дня, а три недели. Трудно сказать, в каком положении оказались бы Шапошников и Грачев, а также десятки других офицеров армии и КГБ, не поддержавших путч. Возможно, им остался бы единственный выбор: или погибнуть от руки палача, или застрелиться.

Говорю об этом не для того, чтобы просто возвратиться к страшным минутам тех дней, но дабы понял читатель состояние души командира «Альфы» генерала Карпухина.

Сразу после августовских событий много писали о том, что «головорезы Крючкова», без сомнения, готовы были пойти на штурм и потопить в крови зарождающуюся российскую демократию. И только непонятное чудо спасло Белый дом.

Теперь же стали появляться публикации противоположного толка: мол, «Альфа», когда ей был дан приказ о штурме, напрочь отказалась идти. Называются фамилии тех, кто поднял «бунт на корабле», приводятся слова, на едином выдохе произнесенные сотрудниками подразделения: «Мы туда не пойдем!» – и якобы ответ «бунтарей», офицеров Михаила Головатова и Сергея Гончарова: «А мы вас туда и не поведем!».

Совсем как в художественном фильме «Человек из команды „Альфа“», когда несколько десятков одетых в камуфляжку парней смеются над приказом, а потом «сплачиваются» вокруг авторитетного подполковника и дают отпор консерватору-генералу. Дивизия, окружившая их, берет под козырек, отдавая высокие почести героям.

Кабы так просто! Все было значительно сложнее и, я бы сказал, трагичнее.

Действительно, никогда прежде ни один из сотрудников спецподразделения не мог даже в кошмарном сне представить, будто он не выполнил приказ.

Появились такие люди не сразу, не ранним утром 19‑го, а потом, в те трагические часы с 15:00 20‑го примерно до часу ночи 21‑го.

Что же произошло за это время в подразделении?

Если бы кто-то следил за базой «Альфы» в тот период, он, конечно, ничего бы не заметил. Из ворот не выходила военная техника, никуда не спешили вооруженные, закованные в современные латы бронежилетов бойцы. Разве что радиоэлектронная аппаратура группы «пахала» с полной нагрузкой.

Шла напряженная работа – подразделение собирало подробную информацию обо всем, что творится в Москве, оценивало ситуацию.

Ситуация же была крайне запутанной.

Сотрудники слушали заявления и документы ГКЧП и указы президента России, видели трясущиеся руки Янаева на пресс-конференции, видели и Ельцина, выступающего с танка. Оперативные работники, действовавшие в Белом доме, докладывали о скоплении людей у стен здания парламента России, строительстве баррикад, прибытии сюда грузовика с оружием.

Возникали вопросы, на которые не было ответов. Карпухин простоял со своими ребятами четыре часа у ворот ельцинской дачи, но приказ арестовать президента так и не поступил. Теперь же, когда Ельцин в парламенте и Белый дом стал символом демократии, их заставляют идти на штурм. Зачем? Позже напишут, что перед «Альфой» стояла главная проблема: как войти в Белый дом? Сложность как раз в другом: как выйти оттуда? Ведь за спиной остались бы десятки трупов.

Разные были мнения. Только никто не орал единой глоткой и с воодушевлением: «Мы туда не пойдем!». Как, впрочем, не орали и обратное. «Альфа» делала выбор между жизнью и смертью не только каждого из бойцов, но всего подразделения как такового.

Возьми они Белый дом – как бы назывался этот акт? Антитеррористический? Но в парламенте России находились не террористы – законно избранный президент, депутаты, Хотя и те, кто посылал их на кровавую бойню, – тоже законно назначенные министры. И председатель КГБ Крючков не был самозванцем, вполне законно сидел в своем кресле.

Кому в «Альфе» оказалось сложнее в те роковые двенадцать часов? Всем было нелегко. Но командиру особенно. Командир – всему голова. Кто знает, какие угрозы и проклятия сыпались на его голову?

Отдавал ли Карпухин приказ о штурме Белого дома? Как ни горько говорить об этом, но, увы, отдавал. Но Язов ведь тоже приказывал Грачеву. Мог ли он отстранить от командования ВДВ Грачева? Хватило бы у министра обороны сил и власти? Безусловно. Так и Карпухин. Задайся он целью арестовать за невыполнение приказа в период чрезвычайного положения Головатова и Гончарова – арестовал бы.

Долго еще можно искать правых и виноватых, рассуждать о нравственных позициях той или другой стороны, но факт остается фактом: «Альфа» на штурм не пошла. Не знаю, спасла ли она демократию или, как принято теперь считать, наоборот – партократию, нарядившуюся в новую, демократическую тогу? Не знаю. Важно иное. «Альфа» спасла просто людей, вне их званий и должностей. Ибо никто не вправе распоряжаться человеческими жизнями.

Уверен, произошло это не случайно, и в этом нет никакого чуда. Подразделение антитеррора всегда защищало людей. Защитило оно их и на сей раз. Не подняв против них оружие, несмотря ни на какие приказы. Это еще один веский аргумент в споре с теми, кто считает сотрудников группы «А» «головорезами» и «убийцами».

…После путча Карпухину позвонил начальник Первого главного управления генерал-лейтенант Шебаршин:

– Крепись, Виктор, ты снят с должности. Группой теперь командует Головатов.

Большего удара генерал Карпухин не ожидал. Двенадцать лет в группе, четыре года ее командиром. Специальные операции в Афганистане, освобождение захваченных самолетов, изолятора в Сухуми, «горячие точки» страны – все это он, Виктор Карпухин. Звание Героя Советского Союза и генеральские лампасы, и вдруг – снят с должности.

За годы пребывания в группе, а тем более командования ею, он пережил многое. В чем его только не обвиняли! Например, в том, что расстрелял своего сотрудника, бойца группы лейтенанта Виктора Шатских. Своими собственными глазами читал этот пасквиль. Некий подлец из Петербурга по имени Игорь Бунич в своем опусе под названием «Кейс президента» писал:

«…Шеф КГБ Крючков принимает решение послать в Вильнюс спецкоманду „Альфа“ – по сути, отряд профессиональных убийц».

Откровенно говоря, когда прочел в первый раз – не поверил. Это о нем и его ребятах сказано – профессиональные убийцы.

Но дальше – больше.

«11 января группа „Альфа“, переодетая в форму внутренних войск, прибыла на военный аэродром под Вильнюсом. Карпухин объявил задачу: необходимо захватить телецентр, а затем здание парламента.

Карпухин не видит на лицах вымуштрованных исполнителей особого восторга. Мало того, происходит неслыханное – лейтенант Шатских решительно отказывается принимать участие в акции, связанной с убийством людей. Такого еще не бывало за всю историю существования группы „Альфа“, хотя инструкции предусматривали эту возможность: единственным выходом из подобной ситуации был расстрел ослушника на месте.

Выполнив инструкцию, Карпухин в душе остался даже доволен – труп лейтенанта Шатских решено было подкинуть к зданию телецентра в качестве доказательства существования вооруженных боевиков».

Что тут скажешь? Клевета. Во-первых, в январе 1991 года он вообще не был в Вильнюсе, команду из 67 сотрудников возглавлял совсем другой офицер – Евгений Чудеснов.

Во-вторых, выходит, что он «расстрелял на месте» сына своего друга. Давнего друга, еще с лейтенантских времен, с тех лет, когда они вместе служили в пограничном училище, дружили семьями.

Маленький Витя Шатских, сидя на коленях у «дяди Вити», именно в его доме впервые услышал это загадочное слово «Альфа». А когда подрос, иной мечты у него не было, как попасть служить в группу. Признаться, он тогда помог сыну друга, после окончания погранучилища взял к себе в подразделение. Только ведь не пыль с пирогов взял сдувать, не на теплое устроил местечко, а в группу антитеррора.

На первых порах придерживал горячего парня, на операции не пускал, оставлял «на хозяйстве», пока Виктор сам не пришел к нему в кабинет. Он как сейчас помнит тот разговор, слова Шатских: «Виктор Федорович! Я пришел в группу работать. Если мои родители попросили меня беречь, то так не пойдет».

Пришлось уступить. Лейтенант был прав. И после всего, каково читать подобный бред, растиражированный в тысячах экземпляров. Но это еще полбеды, а вот то, что произошло теперь, не укладывалось в голове, не умещалось в сердце.

За что? За то, что он не арестовал Ельцина, за то, что не взял Белый дом? Нет, тут какая-то ошибка.

Карпухин поехал на Лубянку, теперь уже к новому, только что назначенному председателю КГБ Бакатину. Уж он-то поймет.

Надежды оказались напрасными. Прошел час, другой… Генерал ждал. Опять вспомнился Андропов. В первый раз Карпухин переступил порог этого кабинета не известным никому майором, рядовым бойцом группы «А». Неужто теперь боевому генералу, Герою не откроют дверь? Пусть не восстановят в должности, пусть уволят из Комитета, но хоть выслушают. Не выслушали.

Ветеран «Альфы» Сергей Гончаров рассказывает об этом так:

«Сразу после „кончины“ ГКЧП Виктора Федоровича вызвали в КГБ СССР, во главе которого уже стоял небезызвестный Бакатин. Не знаю, как его назвать… Бакатин поступил по-скотски, он даже не принял Карпухина. С офицером такого уровня никто никогда не позволял себе вести подобным образом, Карпухин – это вам не „паркетный“ генерал: Героя Советского Союза получил за штурм дворца Амина, освобождал заложников в Сухуми, провел массу боевых операций. В 42 стал полковником, командиром группы. А его сорок минут продержали в приемной. Потом вышел молоденький капитан, адъютант Бакатина, и начал отчитывать его, как нашкодившего пацана. Карпухин не выдержал: „Ты с кем разговариваешь? Малек, ты что, опух от сидения в высоких кабинетах?“. И ушел. Вернулся к себе и сразу написал рапорт об отставке».

Так закончился его третий бой. Карпухин ушел. Но «Альфа» осталась жить. Ее взял под свое крыло президент СССР Михаил Горбачев. Взял, чтобы тут же забыть. Не был определен правовой статус группы, неясно было, чем ей предстояло заниматься. Охранять президента? У него и своей охраны достаточно.

А пресса – левая и правая – нагнетала страсти. Газеты пестрели заголовками: «Почему Крючков, сказав „А“, не сказал „Б“?», «Кому светит „Альфа“?», «„Альфа“ как она есть», «„Альфа“ после путча»…

В тот период часто удавалось бывать в группе. Подразделение переживало критические дни. Уже второй месяц не платили зарплату. Но ведь у каждого сотрудника семья, дети.

21 декабря 1991 года газета «Правда» в отчете с прессконференции о создании единого Министерства безопасности и внутренних дел сообщила: «Группа „А“ как таковая прекратила свое существование».

Но это было не так. Командование группы, ветераны думали о том, как выжить, как сохранить уникальное подразделение. И пеклись не о себе.

4 июля к руководству группой вернулся ее бывший начальник – Герой Советского Союза генерал-майор Геннадий Зайцев. Он командовал подразделением с 1977 по 1988 год.

«Альфу» посетил президент России Ельцин.

А что же Карпухин? Виктор Федорович очень тяжело переживал свой уход. Нет, он не пал духом, не пропал. Вскоре его пригласил к себе советником по безопасности президент Казахстана Нурсултан Назарбаев.

После возвращения домой Карпухин возглавил крупное транспортное предприятие, занимался бизнесом. И достаточно успешно. Руководил структурой под названием «Росфонд».

Виктор Федорович вел активную жизнь. Казалось бы, все хорошо. Но однажды он мне с горечью сказал: «Есть работа, есть дело, но не мое это. Вот там, в „Альфе“, было мое».

…Ночью 24 марта 2003 года у пятого вагона скорого поезда Минск – Москва в городе Орша резко затормозила машина «скорой помощи». Но врачи уже были бессильны. Сердце пассажира остановилось. В своем заключении доктор написал: «Гражданин России, 55 лет, скончался предположительно от ишемической болезни сердца».

Это был Герой Советского Союза, командир легендарной «Альфы» генерал-майор Виктор Федорович Карпухин.

…В декабре 2004 года, за три месяца до второй годовщины смерти Виктора Федоровича я созвонился с Валентиной Владимировной – женой Карпухина. Приехал на квартиру.

Мы вспоминали, просматривали фотографии, и вдруг в соседней комнате заплакал ребенок. Валентина Владимировна извинилась, вышла и вернулась с маленьким человечком на руках.

– Сын младшей дочери, – сказала она.

– И сколько ему?

– Девятнадцать дней. Назвали в честь дедушки, Виктором.

Маленький Виктор, несмотря на свой весьма юный возраст, активно потягивал смеси из бутылочки. Бабушка улыбалась ему.

– Знаете, ведь у нас с Виктором две дочери. У старшей – тоже дочери. Вот Карпухин всегда смеялся: что же это такое, я – генерал, спецназовец, а в доме одни женщины. А младшая его все успокаивала: мол, не расстраивайся, папа, я тебе рожу внука. И родила. Жаль, дед не дождался.

А внук Виктор тем временем, плотно покушав, безмятежно уснул, согревшись в ласковых бабушкиных руках.