Через четверть часа неподалеку от дома двенадцать по Кирочной улице остановилась белая «восьмерка» с помятым передним крылом. Из автомобиля выбрался ветеринарный доктор Вениамин с саквояжем. Сидевший за рулем Герман нажал на кнопку, запирающую правую дверь, вышел из машины, запер ее и подошел к Адашеву-Гурскому.

— Где это? — спросил Герман.

— Вон, — кивнул Александр на парадную, — справа от подворотни.

— Пошли? — Герман поправил что-то под курткой.

— А как войдем?

— Да уж войдем как-нибудь. Один он там, говоришь?

— Да это не я, менты говорят.

— Тем более.

— Ну пошли…

— Элис, — Герман протянул девушке ключи от машины, — посиди-ка.

— Я пойду.

— Куда?

— С вамы тоже.

— Не валяй дурака.

— Я пойду, — повторила Элис и пошла к парадной.

— По-моему, бороться с этим бессмысленно, — повернулся к Герману Адашев-Гурский.

— Элис! — окликнул девушку Герман. — Ну и куда ты пошла?

Элис остановилась и обернулась, взглянув исподлобья:

— Я пойду вместе, — непреклонно сказала она.

— Хорошо. Только не суйся ни во что. Вчетвером они вошли в парадную, поглядывая на номера квартир, поднялись на третий этаж и остановились у квартиры номер шесть. Глазка на двери не было.

— Ну. А дальше? — ни к кому не обращаясь, тихонько произнес себе под нос доктор Вениамин.

Гурский предостерегающе прижал палец к губам и решительно утопил кнопку звонка. Герман взялся левой рукой за дверную ручку.

За дверью послышались шаги, они приблизились, и мужской голос спросил:

— Кто?

— Откройте, — жестко сказал Гурский, — милиция.

— Так были ведь уже, сколько можно… — донеслось из-за двери.

— Сколько нужно, столько и можно. Открывайте!

— Сейчас… — Раздались звуки отпираемого замка, затем дверь приоткрылась наружу, и в проеме возник невысокий мужчина, которому на вид было где-то под тридцатник.

— Вы кто? — он растерянно взглянул на незнакомцев и попытался было захлопнуть дверь.

Герман дернул дверь на себя и, одновременно толкнув хозяина широко раскрытой ладонью в лицо, зашвырнул его вовнутрь прихожей. Тот мячиком отлетел к противоположной стене, сильно ударился о нее спиной и ошарашено выпучил глаза.

— Вы кто?! — еще раз с трудом выдохнул он и застыл, широко раскрыв рот.

— Жак Ив Кусто… — Герман вынул из-под куртки обрез охотничьего ружья и засунул стволы ему в рот. — Бибикнешь, мозги вышибу. Понял, шоферик? Кивни…

— Тот послушно кивнул.

— Вот и хорошо.

— Давай его в комнату. — Гурский запер за собой входную дверь и прошел в квартиру.

Он заглянул в туалет, ванную, на кухню, затем вошел в большую комнату со скудной обстановкой. Взял стул, поставил его на середину, вынул из брюк узкий кожаный ремень и, обернулся к Герману, держащему за шкирку хозяина дома, не вынимая у того стволов обреза изо рта:

— Сюда, — кивнул Адашев на стул. Герман подтолкнул мужика, и тот плюхнулся на указанное ему место. Гурский завел его руки за спинку стула и крепко связал их ремнем.

Вениамин подошел к стене и внимательно разглядывал висящую на ней картину, которая являла собой покрытый мебельным лаком большой прямоугольный кусок тонкой древесно-стружечной плиты. Посредством разноцветных металлических опилок и проволочек на ней был. изображен пруд с лебедями.

— Гротеск? — Вениамин обернулся к мужику и кивнул на картину. Понимаю… Элис прошла в соседнюю комнату.

— Ну? — спросил ее вошедший следом Александр. — Думаешь, она обронила что-нибудь?

Элис пожала плечами и оглядывала комнату.

— Надо вот здесь смотреть, — Гурский подошел к окну и присел на корточки возле батареи отопления. — Есть такая традиция… вот, видишь? — Он указал пальцем на трубу, подходящую к радиатору. — Тут краска содрана. Может, и наручниками… А может, и нет.

Он поднялся и вернулся в большую комнату.

Хозяин дома, со связанными за спиной руками, сидел на стуле и испуганными глазами смотрел на Германа.

— Где девка? — вкрадчиво спросил Герман. — Не знаешь, конечно?

— Да… какая девка? — сглотнул мужик.

— Ага… в молчанку играть будем, да? В отказку идти?

— Да вы кто? На самом-то деле…

— Понятно. Ну что? — Герман взглянул на ветеринара. — Давай, что ли…

Тот вышел на кухню, вернулся с двумя табуретами, подошел к стулу, на котором сидел связанный хозяин, и поставил их рядом, плотно сдвинув один с другим. Затем он, щелкнув замками, раскрыл саквояж, вынул из него и поставил на пол наполовину пустую литровую бутылку водки. Вслед за ней вынул из саквояжа кусок светло-коричневой прорезиненной клеенки и такой же фартук. Клеенкой накрыл табуретки, фартук надел на себя. Убрал бутылку обратно в саквояж и вынул из него большую блестящую металлическую коробку. Поставил ее на один из табуретов, снял крышку, положил, перевернув так, что получилась кювета, рядом и стал, вынимая из коробки, выкладывать на нее хирургические инструменты.

— Надо бы подстелить под него что-нибудь, — не поворачивая головы и холодно звякая инструментами, сказал он Герману. — Обоссытся.

— Да и наорать, — пожал плечами Герман. — А ты не забрызгаешься?

— Так у меня же фартук…

— Ну смотри.

— Штаны надо снять. А рубашку не обязательно, ее просто расстегнуть можно.

— Подержи-ка его, — кивнул Герман Гурскому.

Тот подошел и, тяжело опустив мужику руки на плечи, крепко прижал его к спинке стула. Герман положил обрез на пол, наклонился и стал расстегивать на сидящем брючный ремень.

— Да вы!.. — судорожно дернулся хозяин дома. — Да вы это…

— Что? — вскинул на него глаза Герман. — Может, так скажешь? Пока не калека…

— Да что говорить-то?!

— Повторяю свой вопрос: «Где девка?»

— Да не знаю я никакой девки! Что вы все, на самом-то деле… Те вломились с автоматами, теперь вы… Какая девка?!

— Та самая.

— Да не знаю я ничего!

Неожиданно, дважды тренькнув, раздался звонок в дверь.

Хозяин дома с отчаянной надеждой бросил взгляд в сторону прихожей. Гурский предупреждающе вскинул руку. Вениамин, в одну секунду отхватив скальпелем кусок пластыря, залепил мужику рот.

Звонок повторился.

Гурский поднес палец к губам. Герман, осторожно наклонившись, поднял с пола обрез и уткнул стволы сидящему на стуле в пах.

Все замерли.