ПРОФЕССОР БОМ: В течение всей истории существорала последовательность мировоззрений; то есть, общих представлений о космическом порядке и о природе реальности как целого. Каждое из этих воззрений выражало сущность духа своего времени, и каждое, в свою очередь, глубоко воздействовало на личность и на общество в целом — не только физически, но и психологически и этически. Эти воздействия были по природе своей многообразны, но среди них всех одним из самых значимых являлось представление об универсальном порядке.
Начну с того, что дам вам два пpимеpа мировоззрений, которые для нашей дискуссиии имеют ключевое значение. Первое из них — это представление древних греков о земле как о центре вселенной и о семи концентрических сферах в небесах, располагающихся в порядке возрастающего совершенства их природы. Вместе с землей они составляли некую общность, рассматривавшуюся как неделимый организм, осуществляющий некую деятельность, которая рассматривалась как значимая.
Как предполагалось — в особенности, Аристотелем, — в этом организме каждая часть имела должное место, и ее деятельность виделась как попытка продвижения к этому должному месту и выполнения подобающей функции. Считалось, что человек обладает во всей этой cистеме центральной значимостью, и это подразумевало, что его подобающее поведение должно рассматриваться как соответственно необходимое для всеобъемлющей гармонии вселенной.
Напротив, в современных взглядах земля — лишь пылинка в громадной вселенной материальных тел: звезд, галактик к тому подобного, — а они, в свою очередь, тоже состоят из атомов, молекул и выстроенных из них структур, как если бы были частями вселенской машины. Машина эта, очевидно, не составляет единого целого со значением — по крайней мере, насколько пока в этом можно убедиться. Ее основной порядок — это порядок независимо существующих частей, слепо взаимодействующих посредством сил, прилагаемых ими друг к другу.
Крайним выводом такого воззрения на универсальный порядок будет, разумеется, то, что человек в основе своей незначим. То, что он делает, имеет значение лишь постольку, поскольку он сам может придать этому значение в собственных глазах, в то время, как вселенная в целом, в сущности, безразлична к его стремлениям, целям, нравственным и эстетическим ценностям, и, наконец, к самой его судьбе. Ясно, что два этих взгляда на мир, в конечном итоге, приводят к совершенно разным выводам для нашего общего отношения к жизни — выводы эти могут оказаться весьма глубокими и далеко идущими. Например, человек склонен чувствовать себя более уютно с органической точкой зрения — то есть, органистической.
Ближе к концу настоящей беседы мы поговорим об этих выводах более подробно. Сейчас же я просто хочу обратить ваше внимание на тот факт, что механистическое понятие порядка уже пропитало большую часть современной науки и технологии и по этой причине начало воздействовать и на жизнь в целом.
К настоящему времени механистическое мировоззрение достигло самого завершенного развития именно в физике — особенно в течение XIX столетия, когда его триум казался почти полным. Из физики механицизм — то есть, механистическое отношение — распространился и на другие науки и почти на все сферы человеческой деятельности. Поэтому необходимо некоторое исслелование той формы, которую механицизм принял в физике, — если мы хотим понять то, что к настоящему времени стало более или менее доминирующим мировоззрением, глубоко влияющим на всех нас. В этом исследовании следует оценить и подвергнуть критике правильность и необходимость механицизма — в особенности касательно того, действительно ли современное состояние знания в физике продолжает поддерживать эту точку зрения или нет, и действительно ли возможны какие-то иные точки зрения.
Начну с перечисления главных характеристик механицизма для того, чтобы прояснить немного эту идею и противопоставить его основные черты чертам органистического типа. Ну, во-первых, мир как можно больше сводится к набору основных элементов. Обычно за них берут частицы — такие как атомы, электроны, протоны, кварки и так далее. К ним вы можете прибавить также различные виды полей, непрерывно простирающихся в пространстве, — таких, как электромагнитное и гравитационное. Во-вторых, эти элементы в основе своей внешни по отношению друг к другу — не только в том, что они разделены в пространстве, но, что важнее, в том смысле, что фундаментальная природа каждого независима от фундаментальной природы соседа. Следовательно, элементы не растут органически как части целого, а скорее, как я предположил ранее, могут быть сравнимы с частями машины. Формы определяются внешне по отношению к структуре машины, в которой они работают. И, наконец, как я тоже уже отмечал, элементы взаимодействуют механически и, следовательно, связаны друг с другом только посредством внешнего влияния — например, силами взаимодействия, которые глубоко не затрагивают их внутренней природы.
Напротив, в организме изменения в деятельности одних его частей могут глубоко влиять на саму природу других частей — как может влиять и общее состояние целого, поэтому все части в основе своей внутренне связаны как друг с другом, так и с целым. Конечно, механистическое воззрение допускает существование организма, поскольку оно очевидно. Но допускается — так, как я только что описал, — что в конечном итоге все это можно свести к молекулам, таким как ДНК, белки и тому подобное. Поэтому, в конце концов, организм — лишь удобный способ говорить о большом числе молекул. Могут даже сказать, что возникают какие-то новые свойства и качества, но они всегда подразумеваются в молекулах. Кроме того, допускается, что цели этого всеобщего механистического описания еще только предстоит достигнуть в полной мере, поскольку остается еще много непознанного. Поэтому для механистически-редукционистской программы крайне важно допускать, что не существует ничего, что не может рассматриваться таким образом.
Конечно, это допущение никак нельзя доказать. Предполагать, что это допущение всеобъемлюше верно — в основе своей акт веры, которая пропитывает собой всю мотивацию большей части современной науки и сообщает энергию научному поиску. Это современный аналог предшествовавшей веры — религиозных убеждений, основанных на более органистических типах воззрений, что в свое время также сообщало энергию обширным социальным поискам. То есть, мы не утратили век веры; на самом деле, мы одну веру сменили на другую. А вера, согласно Тейяру де Шардену, лишь удерживает разум в определенном мировоззрении; таково его определение веры.
Насколько же эта современная вера в механицизм может быть оправдана? Разумеется, нет сомнения, что она работает в очень важной области. Онa вызвала революцию в нашем образе жизни. В самом деле, в течение XIX века, как я уже сказал, казалось, было мало причин сомневаться в этой вере — из-за нескольких столетий явно успешного ее применения, выводящего на необозримые просторы будущего. Следовательно, едва ли удивительно, что физики того времени в массе своей обладали непоколебимой уверенностью в правильности всего этого. И я могу проиллюстрировать это, сославшись на Лорда Кельвина, одного из ведущих физиков-теоретиков того времени, который выражал мнение, что физика в своем развитии уже более-менее завершена. Поэтому он советовал молодым людям не уходить в эту область, поскольку вся дальнейшая работа там будет сводиться лишь к уточнениям следуюших порядков десятичных дробей.
Он, однако, упомянул все же о двух облачках на горизонте. То были отрицательные результаты эксперимента Майкельсона-Морли и сложности в понимании излучения черного тела. Теперь нам приходится признать, что Лорд Кельвин, по крайней мере, смог верно определить свои облачка, поскольку именно они были точками отхода, обозначившими радикальную революцию в физике, вызванную теорией относительности и квантовой механикой и опрокинувшую всю эту концептуальную структуру. Как раз это ясно показывает опасность самодовольства по поводу наших взглядов на мир и очевидность того, насколько необходимо постоянно поддерживать временное, любопытствующее отношение к ним. То есть, в некотором смысле нам нужно иметь достаточно веры в собственное мировоззрение, чтобы работать, опираясь на него, но не настолько много, чтобы считать его окончательным ответом, правильно?
Я не могу сейчас вдаваться в подробные объяснения, каким образом все это имело место — эта смена воззрений, — но дам сейчас вам краткий, не-технический набросок, начиная с теории относительности.
Могу начать с того, что относительность ввела целый ряд фундаментально новых концепций, касающихся пространства, времени и материи, которые в достаточной степени тонки. Для нас сейчас основное значение имеет то, что от понятия об отдельных и независимых частицах как главных составляющих вселенной пришлось отказаться. Вместо этого основным понятием стала идея поля, которое непрерывно простирается в пространстве. Я мог бы проиллюстрировать эти идеи в терминах потока жидкости — взять, к примеру, водоворот. Внутри этой вот жидкости существует постоянно возобновляюшийся шаблон. Вы можете абстрагировать его у себя в уме и выделить водоворот, хотя никакого водоворота на самом деле не существует. Есть не что иное как шаблон текущей воды. Но водоворот — удобное слово для описания этого шаблона.
Теперь если вы сблизите вместе два водоворота, они начнут модифицировать друг друга, производя иной шаблон, и рано или поздно, если вы сведете их вместе, сольются в один водоворот. Поэтому видите — существует внутренне присущее этим шаблонам взаимодействие, но основной реальностью является ненарушенная целостность текущего движения. Отдельные сущности — как, например, водовороты — это относительно постоянные и независимо ведущие себя формы, абстрагированные разумом из целого в восприятии и мысли.
Это, конечно же, было хорошо известно физикам ХIХ века, но общепринятой точкой зрения было то, что реальные жидкости, такие как вода, состоят из мириадов элементарных частиц, которые текут лишь приблизительно непрерывно, как песчинки в песочных часах. Реальность, лежащая в основе рассматриваемой под микроскопом жидкости, считалась структурой, состоящей из дискретных, механических элементов в форме частиц. Но на основании теории относительности Эйнштейн представил аргументы, показывающие, что такие элементарные частицы не будут соответствовать тем законам физики, которые развиты в его теории. Поэтому вместо них он предложил набор непрерывных полей, пронизывающих все пространство, в которых частицы рассматриваются как относительно постоянные и независимые структуры в тех ограниченных областях, где поле сильно. Следовательно, каждая частица объясняется как абстракция относительно независимой и стабильной формы, как и в случае с водоворотом, распространённой по всему пространству без всяких пробелов. Вселенная видится как ненарушенная целостность в текущем движении.
Этот подход важным образом противоречил допущению отдельных, элементарных частиц как составляющих вселенной, которое характеризовало механистическое мировоззрение. Однако эта теория все же сохранила некоторые существенные черты механицизма, поскольку поля в разных точках рассматривались как раздельно существующие, а не как внутренне связанные по своей основной природе, и не связанные с целым. Это по-прежнему ничем не напоминало органистический взгляд. Допускалось лишь, что эти поля соединены только локально — и лишь в бесконечно малой степени. Всеобщее поле рассматривалось как тип механической системы, более тонкой, нежели набор частиц, но полевой подход все же был важным шагом от механистического мировоззрения, хотя и оставался внутри его общей схемы.
Квантовая теория, однако, действительно перевернула механицизм более тщательно, нежели теория относительности. Я приведу здесь три ее основные черты. Во-первых, все действие в ней происходит в форме того, что называется «дискретными квантами». Например, было обнаружено, что орбиты электронов вокруг ядра необходимо окажутся дискретными, а между ними нет никаких разрешенных участков, и все же электрон каким-то образом перепрыгивал с одной на другую, минуя этот промежуточный участок, в соответствии с этими взглядами. Свет, падающий на эти вещи, также падает в форме квантов; фактически, любая передача энергии происходит в форме квантов. Следовательно, об этом можно думать как о взаимосвязанной сети квантов, сплетающей всю вселенную в одно, поскольку эти кванты неделимы. Таким образом, это вело к некоей неделимости вселенной — хоть этого и не видно в больших масштабах, поскольку кванты очень малы, и, опять-таки, все это выглядит непрерывным, как песчинки в часах.
Во-вторых, было обнаружено, что вся материя и энергия обладают, как представляется, двойственной природой — в том смысле, что они могут себя вести либо как частица, либо как поле — или волна, — в соответствии с тем, как с ними обходятся в эксперименте. Тот факт, что все может проявлять либо волнообразный, либо частицеобразный характер соответственно среде, которая в данном случае есть наблюдательный аппарат, понятным образом несовместим с механицизмом, поскольку в механицизме природа каждой вещи должна быть довольно независимой от ее контекста. А это довольно похоже на организм, поскольку организмы весьма зависимы от их контекста.
Третьим пунктом является то, что обнаруживается новое свойство, которое я называю «нелокальностью связи». Другими словами, в некоторых случаях может существовать связь между частицами, находящимися на значительном расстоянии. Это нарушает классическое требование локальности: что лишь вещи, близко расположенные друг к другу, могут воздействовать друг на друга.
В связи с этим мы можем остановиться еще на одной вещи: состояние целого может, на самом деле, организовать части — не просто посредством сильной связи очень удаленных элементов, но и поскольку само состояние целого таково, что организует части. Оно обладает определенной реальностью, которая безразлична к тому, где именно располагаются части. Вот некоторые новые черты. Все это проявляется, например, в понимании химии. Поэтому когда химики используют свои законы, то, что лежит в основе их, и есть эта своеобразная черточка квантовой механики.
Теперь я хочу показать, как это противоречит основному механистическому допущению. Во-первых, действие осуществляется через неделимые кванты — так, что все, как я уже сказал, сплетается вместе неделимыми звеньями. Вселенная поэтому — одно целое, в некотором смысле — ненарушенное. Конечно, это выявляется только при очень точных и тонких наблюдениях. Вторым пунктом у нас была частице-волновая природа, а третьим — нелокальность. Поэтому вы видите, что все эти вещи отрицают механицизм.
Люди, основавшие квантовую механику, — такие, как Шрёдингер, Дирак, Паули и другие, — все понимали это; но с того времени такое понимание поблекло, поскольку люди более и более сосредотачивались на использовании квантовой механики как системы вычисления экспериментальных результатов, и каждый раз, когда пишется новый учебник, часть философского значения этого теряется. Поэтому нынче мы имеем ситуацию, когда, я думаю, большинство физиков не представляет, насколько радикален смысл квантовой механики. Кроме этого, квантовая механика утверждает, что у нас нет полного детерминизма. То есть, законы определены только статистически. Вы не можете точно сказать, что будет происходить на основании этих законов. Это тоже важно, но, вероятно, менее радикально, чем кое-что другое, поскольку даже с классической точки зрения вы можете представить себе законы, которые тоже не вполне детерминированы, как, например, то, что называют «броуновским движением». Поэтому отсутствие полного детерминизма — менее радикальное изменение, чем другие изменения, о которых я упоминал.
Как же квантовая механика и теория относительности связаны друг с другом? Во-первых, основные физические концепции довольно противоречивы. Относительность требует строгой непрерывности, строгого детерминизма и строгой локальности. В квантовой механике надо утверждать прямо противоположное: прерывистость, недетерминизм и нелокальность. Физические концепции двух этих теорий не были сведены воедино, хотя люди и разрабатывают уравнения и методы того, как это сделать математически. Но физическое значение этого так никогда и не выяснили.
Если вы хотите взглянуть на относительность и квантовую теорию в четкой взаимосвязи, то мы можем задать иного рода вопрос. Вместо того, чтобы сосредоточиться на том, как теории различаются, давайте спросим, что они имеют общего. Общая в них обеих — ненарушаемая целостность вселенной. Каждая из них обладает этой целостностью по-своему, однако, если целостность — общий для них фактор, то, видимо, с этого лучше всего и начинать.
Мы видели, что каждое мировоззрение содержит в себе собственные основные представления о порядке. Поэтому перед нами возникает естественный вопрос: Возможно ли развить новый порядок, удобный для того, чтобы размышлять об основной природе вселенной ненарушенной целостности? Он, возможно, будет так же отличаться от порядка механицизма, как этот последний — от древнегреческого порядка всевозрастающего совершенства. Сейчас вовсе не обязательно, чтобы мы возвращались к древнегреческим или opгaнистическим теориям — но нужно прийти к чему-то новому, возможно, отличному как от одного, так и от другого.
Однако, это подводит нас к следующему вопросу: Что есть порядок? Сейчас мы предполагаем, что существует что-то вроде порядка — поэтому обобщенное и внятное определение порядка, на самом деле, невозможно. Видите ли, для начала вы уже должны что-то понимать по поводу порядка, поскольку хотя бы для того, чтобы говорить о нем, следует иметь какое-то представление о том, что такое порядок и что такое значение. Вот вам несколько примеров для иллюстрации: порядок чисел — 1, 2, 3, 4; порядок точек в линии; порядок функционирования в машине; тонкий порядок функционирования организма; множество порядков тонов в музыке; порядок времени; порядок языка; порядок мышления и так далее. Видите, существуют всевозможные порядки, все более и более тонкие. Понятие порядка охватывает собой огромный и неопределенный спектр. Поэтому я приму как данность, что подразумевается, что мы уже знаем кое-что о понятии порядка. И потом: вся наша цель — выяснить это.
Большая часть этого подразумеваемого понятия порядка основана на перцептивном опыте, как вы видите из примеров. Могут задать вопрос, а не существует ли в нашем опыте аналогии, которая будет применима к порядку ненарушенной целостности. Здесь я мог бы отметить, что ключевую роль в прояснении некоторых понятий порядка часто играет работа научных инструментов. Например, линза — прибор для получения изображения.
Точка Р отображается линзой в точку Q, грубо говоря — изображение не точно. Теперь таким же образом вы можете рассмотреть вместе все точки изображения Q, и у вас получится фотография предмета. Это составляет некое знание о предмете, в котором мы подчеркиваем поточечное соответствие между изображением и предметом. Следовательно, вы выделяете концепцию точек. С помощью телескопов, микроскопов, очень быстрых или очень медленных камер и так далее этот вид знания посредством соответствия точек может быть распространен на вещи слишком далекие, слишком маленькие, слишком быстрые, слишком медленные и так далее для того, чтобы видеть их невооруженных глазом. Рано или поздно вы придете к выводу, что все, в конечном итоге, может быть познано в форме отдельных элементов. Это показывает, что инструменты, основанные на линзе, дали гигантский толчок механистическому способу мышления — не только в науке, но и во всех фазах жизни.
Я мог бы спросить: Не разработаны ли какие-либо инструменты, которые бы сходным образом очевидно указывали на способ мышления, совместимый с ненарушенной целостностью? Оказывается, таких инструментов несколько. Начну с описания голографии, изобретенной Деннисом Габором. Название это основано на двух греческих словах: holo означает «целое», graph — «писать». Голография пишет целое. С этой точки зрения линзу следовало бы назвать «мерографией», которая пишет части, а телеграф, я полагаю, пишет далеко. Этот инструмент зависит еще от одного прибора, который называется лазером: он производит луч света, в котором световые волны высокоупоряпочены и регулярны, в отличие от обычного света, где они довольно хаотичны. Свет от лазера падает на полупосеребренное зеркало. Часть волн отражается, а часть проходит насквозь и падает на предмет. Волны, попадающие на предмет, рассеиваются им и рано или поздно достигают первоначального луча, который отразился в зеркале, и начинается интерференция, производящая узор из двух наложенных друг на друга волн. Это очень сложный узор, и его можно сфотографировать, фотография эта пока совершенна не похожа на предмет. Она может быть вообще невидима, она может выглядеть как смутный непонятный орнамент. Но если сквозь нее послать сходный лазерный луч, она начнет производить волны, сходные с теми, которые отражались от объекта, и если вы поместите свой глаз в нужное место, то получите изображение предмета, которое очевидно будет располагаться за голограммой и казаться трехмерным. Можно будет сдвигаться и рассматривать его с разных углов как сквозь окно размерами с луч.
Дело в том, что каждая часть голограммы — изображение всего предмета. Это тот род знания, который является не поточечным соответствием, но соответствием иного вида. Кстати, если вы будете использовать только часть голограммы, у вас все равно получится изображение целого предмета, но оно будет менее подробным, и вы сможете рассматривать его с ограниченного количества углов. Чем больше голограммы вы используете, тем больше предмета можно видеть и тем более точно его можно видеть. Следовательно, каждая часть содержит информацию о целом предмете. В этой новой форме знания информация о целом свернута в каждой части изображения. Я могу предварительно показать вам идею свернутости таким образом: представьте себе лист бумаги, сложите его в несколько раз и, скажем, понавтыкайте в него булавок, порежьте его, а потом разверните — и у вас получится узор в целом. В некотором смысле голография делает то же самое.
Конечно, в данном примере фотография — лишь статическая запись света, который является движением волн. Действительность, которая непосредственно записывается, — это само движение, в котором информация о целом предмете динамически свернута в каждой части пространства, а потом развернута в изображении. Сходный принцип свернутости и развернутости можно наблюдать в широком спектре опыта. Например, свет из всех частей комнаты содержит информацию обо всей комнате и, в некотором роде, свертывает ее в этом крохотном участке, который проходит через зрачок вашего глаза, развертывается линзой, и нервная система — мозг — и каким-то образом сознание производят ощущение целой комнаты, развернутой так, как мы на самом деле не понимаем. Но вся комната развернута в каждой своей части. Это крайне важно, поскольку иначе мы не смогли бы понять, что есть комната; факт тот, что существует целая комната, и мы видим целую комнату по каждой ее части. Свет, проникающий в телескоп, сходным образом свертывает информацию обе всей вселенной пространства и времени. И, говоря более общо, движения всевозможных волн свертывают целое в каждой части вселенной.
Этот принцип свертывания и развертывания можно наблюдать и в более знакомом контексте. Например, информация, из которой формируется телевизионное изображение, свернута в радиоволне, которая переносит ее как сигнал. Функция телевизионного приемника — лишь развернуть эту информацию и продемонстрировать ее на экране. «Демонстрировать» — тоже означает «развертывать», но — с целью показа чего-либо, а не ради самого действия. Это особенно ясно в более старых телевизорах, в которых присутствовала регулировка синхронизации, поэтому когда настройка сбивалась, можно было видеть, как изображение свертывается, а при подстройке оно развертывалссь снова.
В механистическом мировоззрении все эти примеры хорошо известны, но объясняются лишь тем, что первоначальная реальность — в конечном итоге, основной набор независимо существующих элементов — частиц и полей, — а свертывание и развертывание — лишь вторичный аспект. Говорят, что это не очень важно. Вот что я здесь предлагаю: движение свертывания и развертывания — в крайней степени первоначальная реальность, а объекты, сущности, формы и так далее, появляющиеся в этом движении, — вторичны.
Как такое возможно? Как я уже отметил, квантовая теория показывает, что так называемые частицы, составляющие материю, также являются волнами, сходными со световыми. В принципе, можно изготовлять голограммы, используя лучи электронов, протонов и так далее, как и звуковые волны, — такое делалось. Ключевой пункт здесь виден в том, что математические законы квантовой теории, которые могут применяться к этим волнам и, следовательно, ко всей материи, могут описывать как раз такое движение, в котором существует непрерывное свертывание целого в каждый участок вместе с развертыванием каждого участка снова в целое. Хотя это может принимать множество частных форм — некоторые из них известны, а некоторые — еще нет, — это движение, насколько мы знаем, универсально. Я назову это универсальное движение свертывания и развертывания «голодвижением».
Предложение заключается в том, что голодвижение — это основная peaльность, по меньшой мере, насколько мы это можем постичь, и что все сущности, объекты, формы как они обычно видны — это относительно стабильные независимые и автономные черты голодвижения, точно в такой же степени, как водоворот — такая черта текущего движения жидкости. Основной порядок этого движения, следовательно, — свертывание и развертывание. Поэтому мы смотрим на вселенную в терминах нового порядка, который я назову «свернутым порядком» или «скрытым порядком» (implicate order).
Слово implicate и означает «свертывать» — по-латыни, «свертывать внутрь». В скрытом порядке все свернуто во все. Но важно отметить здесь, что вселенная целиком, в принципе, свернута в каждую свою часть посредством активного голодвижения — как и все ее части. Это означает, что динамическая деятельность — внутренняя и внешняя, — которая фундаментальна для того, чем является каждая часть, основана на своем свертывании всего остального, включая вселенную целиком. Но, конечно же, каждая часть может развертывать остальные в различных степенях и различными способами. То есть, все они не свернуты в каждой части в равной степени. Но основной принцип свертывания в целом этим не отрицается.
Следовательно, свертывание не просто поверхностно или пассивно, но — я снова подчеркиваю, что каждая часть в фундаментальном смысле внутренне связана в своей основной деятельности с целым и всеми остальными частями. Механистическая идея внешней связи как связи фундаментальной, cледовательно, отвергается. Конечно, такие отношения все-таки рассматриваются как реальные, но им отводится второстепенное значение. То есть, из этого мы можем вывести приближения механистического поведения. Иными словами, порядок мира как структуры вещей, которые в основе своей внешни по отношению друг к другу, получается вторичным и возникает из более глубокого скрытого порядка. Порядок элементов, внешних по отношению друг к другу, будет тогда называться «развернутым порядком» или «явным порядком».
Обычный взгляд на вещи, следовательно, переворачивается, и именно так мы приходим к понятию скрытого порядка. Голография — это, конечно, всего лишь частный пример скрытого порядка. Ценность его в настоящем контексте — в том, что он обеспечивает хорошую аналогию того, как именно скрытый порядок значим для квантового поведения материи. Аналогия эта в особенности хороша, поскольку, как я уже сказал, законы распространения тех волн, которые ассоциируются с основными квантовыми законами, также способны совмещаться с теорией относительностп, а, следовательно, мы видим, что скрытый порядок способен иметь значительное отношение к обеим из двух самых фундаментальных теорий современной физики.
Но разумеется, аналогии, по необходимости, ограничены, поскольку по самой своей природе они лишь некоторым образом сходны с тем, что представляют, а с другой стороны — отличны от него. Одно из принципиальных ограничений голографической аналогии, по крайней мере, так, как она обычно анализируется, заключается в том, что она неадекватно принимает во внимание все квантовые свойства рассматриваемых волн. В частности, ей не удается рассмотреть то, что энергия этих волн существует в виде дискретных единиц или квантов, называемых фотонами. Обычно их так много, что это не имеет значения. Но если бы мы хотели быть очень точными, то это было бы важно. Голографическая аналогия по-прежнему пропускает некоторые сушностные черты квантовой механики. Чтобы создать точную аналогию, пришлось бы также использовать современную, релятивистскую квантовую теорию, а это привело бы к вопросам, слишком абстрактным и сложным, чтобы их здесь рассматривать. Но смысл аналогий — в том, что они всегда ограничены, а если бы они не были таковыми, то не отличались бы от самой вещи. Поэтому мы можем продолжать пользоваться аналогиями, почти подобными метафорам, чтобы с их помощью достичь того, что имеется в виду.
Вот еще одна аналогия: думаю, вы все видели компьютерные игры. У вас есть телевизионный экран, который можно назвать скрытым порядком, поскольку, как я только что объяснил, из него могут быть развернуты всевозможные формы в соответствии с тем, что в него поступило. Но если этот экран соединен с компьютером, то развертывать формы будет компьютер — например, космические корабли и тому подобное, в соответствии со своей программой, и вы уже можете видеть, что компьютер развертывает информацию, необходимую для определения космического корабля. Поэтому здесь имеются два скрытых порядка: во-первых, скрытый порядок экрана, и во-вторых — то, как информация свертываются в компьютере. В-третьих, существуют кнопки, на которые нажимает игрок, а затем у нас есть лицо, которое играет — и это третий скрытый порядок. Он свертывается далее, поскольку, конечно, на него влияет то, что происходит на экране, и так далее, по кругу. Поэтому все три вместе образуют нечто вроде блока. Это так захватывает, что в некоторых случаях они на самом деле представляют собою блок. Это — хорошая аналогия того, как работает квантово-механическая теория поля, поскольку первый скрытый порядок подобен полю, и существует еще сверхскрытый порядок, организующий поле в дискретные блоки, подобные частицам. Тем не менее, без этого сверхскрытого порядка поле просто распространится, не проявляя никаких свойств частицы.
Возможно привести неопределенное количество исполнительных аналогий, но вместо этого мне хочется поговорить о более общей важности скрытого порядка за пределами физики. Вот что я хочу сказать: если вы посмотрите за пределы физики, то обнаружите, что порядки, сходные вот с этим скрытым порядком, довольно обыденны в опыте. Фактически, эта идея свертывания — древняя идея. Она была известна на Востоке издревле.
Возьмите, к примеру, живое существо, такое, как растение, выросшее из семени: семя дает очень небольшой вклад в субстанцию полностью выросшего растения и в энергию, необходимую ему для роста. Те возникают из воздуха, воды, почвы и солнечного света. В соответствии с современными идеями генетики, семя обладает информацией, если угодно, в форме ДНК, передаваемой той материи, из которой, в конце концов, формируется растение. Мы теперь уже подведены к тому, чтобы применить понятие скрытого порядка к материи в общем. Мы видим, как она постоянно вновь свертывается в фон. Вы можете представить себе, что электрон развертывается из этого фона в какой-то частной позиции, затем свертывается в него снова, а поблизости развертывается другой и снова свертывается, и еще один, и еще — и постепенно это начинает походить на след одного электрона. Вы можете видеть здесь прерывистость, поскольку места развертывания не обязательно должны быть непрерывными. А вы можете понять, почему из развертывания могут исходить прерывистость и непрерывность — волнообразные качества. Итак, мы видим, что неодушевленная материя постоянно воссоздает себя через свертывание и рарвертывание — повторяет себя, если хотите — в форме неодушевленной материи. Вот в чем заключается предположение. А теперь, с дальнейшей информацией от семени, она развертывается, чтобы создать вместо этого растение, которое затем сможет произвести семена для новых растений. Можете взглянуть на это как на продолжительный процесс развертывания, который может модифицироваться новыми приказами, поступающими от генетической структуры с тем, чтобы он развертывался в значительно более отличное существо.
Давайте теперь перейдем к обсуждению сознания и примем, что в него мы включаем мысль, чувство, желание, волю, побуждение к действию и неопределенный набор дальнейших черт, таких как осознание; некоторые из них мы обсудим дальше. Вопрос таков: Находим ли мы скрытый порядок в сознании? Чтобы ответить на него, мне сначала придется рассмотреть процесс мышления. При описании этого процесса мы можем ссылаться на мысли, являющиеся подразумеваемыми. Слово «подразумеваемый» (implicit) имеет одинаковый корень со словом «скрытый» (implicate), а это предполагает, что данная мысль может каким-то образом содержать другие мысли, помимо тех, что выражает; то есть, она свертывает. Это подразумеваемое может в некоторых случаях быть эквивалентом ограничения или интерференции, если оно подчиняется правилам логики. Но это лишь особый случай подразумеваемого, когда его дорожка регулярна. Подразумеваемые могут производить весьма регулярные дорожки или, наоборот, очень нерегулярные — так, что могут получаться скачки мысли и так далее. Поэтому подразумеваемое обладает более широким спектром значений — от простой ассоциации до ощущения, что одно с другим связано, и до молчаливого, невысказанного убеждения, поддерживающего мысль, которая подразумевается. Все это может расцениваться как свернутое в рассматриваемой мысли и способное возникнуть из нее посредством развертывания.
Здесь я мог бы добавить, что язык, сущностно необходимый для передачи мысли и ее точного определения, тоже может рассматриваться как скрытый порядок. В конце концов, слово — лишь знак или символ, очень мало что значащий сам по себе. Более важно его значение. Говоря в общем, оно определяется только гораздо более крупным, всеобъемлющим контекстом. Например, на значение данного слова могут влиять другие наборы слов, расположенных не только близко от него, но и довольно далеко, а это предполагает, что значение каждого слова и, на самом деле, каждой комбинации слов, как, например, предложения или абзаца, в конечном итоге развертывается в целое содержание, которое и передается. Такое понятие еще сильнее предполагается тем фактом, что часто можно почувствовать, как целая последовательность слов, кажется, вытекает из одиночного мгновенного намерения без необходимости сознательного выбора их порядка — в сущности, как будто их развернули из чего-то, что уже было заложено в этом намерении.
Вот еще один интересный пример. Дело в том, что мы можем, совершенно не копаясь в памяти, почувствовать, общеупотребительно слово в языке или нет. Так, отглагольные cущecтвитeльныe, например, alternation (чередование), обычно имеют общеупотребительные глаголы, соотносящиеся с ними, вроде to alternate. Но мы немедленно ошущаем, что в определенных случаях этого не происходит. Например, alteration (переделка) не имеет такой соотнесенной формы — to alterate. Не нужно рыться в памяти, чтобы это установить. Значит, это предполагает, что некоторые черты этого языка так и свернуты в целом, хотя это не обязательно объясняет их все.
Непосрепственная доступность этого знания, следовательно, предполагает, что вы можете мыслить о всеобщности данного языка как неделимого целого, из которого развертываются все различные слова и их потенциальные значения. Следовательно, можно с уверенностью предполагать, что мысль и язык образуют скрытый порядок. Но они, к тому же свертывают в себе чувства, и, наоборот, чувства свертывают мысль. Язык, как видите, скрыт в чувствах, мыслях и словах. Мысль об опасности развертывается в чувство страха, которое развертывается в слова, передающие это чувство, ведущие к дальнейшим мыслям, и вы можете видеть все это взаимное свертывание.
Мысли и чувства также свертывают в себя намерения. Те оттачиваются до определенното желания и намерения сделать что-то. Намерение, желание и стремление развертываются в большее количество действия, которое, при необходимости, будет включать себя больше мысли. Поэтому все аспекты разума являют себя как свертывающие друг друга и трансформирующиеся друг в друга посредством свертырания и развертывания. Следовательно, у нас получается взгляд, при котором разум не расценивается как дуалистически или множестренно разломленный на независимо существующие функции или элементы, такие как мысль и чувство, поскольку в свертывании каждый аспект связан с другими внутренне, а не внешне.
Если вы внимательны, то заметите довольно много других вещей, указывающих на это свертывание. Мне бы хотелось предложить вам обратиться к слушанию музыки. Ваше внимание показывает, что пока играется любая данная нота, несколько предыдущих нот все еще присутствуют в вашем осознании как нечто вроде немедленного отзвука эха или реверберации. Это следует отличать от памяти, которая припоминает или восстанавливает что-то из более постоянного хранилища. Вспоминание нот через минуту времени не воспринимается как музыка, и большая часть музыки в таком случае теряется. Ноты каким-то образом должны быть представлены вместе. Можно ощущать, что каждая нота, когда она начинает гаснуть и превращаться в уменьшающуюся последовательность отзвуков эха, каким-то образом cвepтывaeтcя в различные аспекты сознания, включая эмоции, разного рода ассоциации, импульсы к движению и так далее. Я здесь предполагаю, что это может рассматриваться как некий скрытый порядок. Иными словами, можно ощущать со-присутствие отзвуков эха и иные производные нескольких нот в разных степенях свернутости. Это сходно со структурой свертывания в голографии многих волн в одну. Суть здесь в том, что одновременное со-присутствие нескольких нот и, возможно, в некотором смысле даже весьма отдаленных — ведет свое происхождение от ощущения текущего движения темы, которое вместе с сохранением ее сущностной идентичности объясняет, почему ноты, следующие друг за другом, только через длительные интервалы в общем и целом не передают ни ощущения текущего движения, ни сохраняют идентичность темы.
Вот еще один пример, приведенных Майклом Полани, — езда на велосипеде. Для того, чтобы устойчиво удерживать вертикальное положение, нужно сворачивать в ту сторону, куда падаете. Полани указал, что простой, расчет, основанный на законах физики, показывает, что если на велосипеде ехать правильно, его угол наклона и угол, на который поворачивается колесо, передаются определенной формулой. Но, конечно же, любые попытки следовать этой формуле помешают в действительности ездить на велосипеде. Ключевое значение имеет то, что получающееся общее движение, приблизительно воплощающее эту формулу, является результатом совершенно иного уровня деятельности, вовлекающей в себя мышцы, нервы и мозг. Она крайне сложна и тонка, и очевидно, что невозможно описать ее никаким явным способом. Полани назвал это «невысказанным знанием» — в отличие от знания явного. Мне бы хотелось предположить, что это может расцениваться как некий скрытый порядок, развертывающийся в явный порядок движения велосипеда, как оно описывается формулой. Закон явного порядка, следовательно, проявляется как абстракция того, что в действительности есть определенная черта более обширного скрытого порядка.
Очевидно, что этот вид невысказанного знания весьма важен в каждой фазе жизни. Фактически, без этого невысказанного знания обычное знание не имело бы значения. Фактически, когда мы говорим, большая часть значения скрыта или невысказана. Как и действие, вытекающее из этого, скрыто или невысказано. Фактически, даже для того, чтобы говорить или думать — хотя мышление может быть явным, поскольку формирует образы, — действительная деятельность мышления должна быть невысказанной. Вы не можете сказать, как вы это делаете. Если вы хотите пройтись по комнате, вы не можете сказать, как это получается, правильно? Оно развертывается невысказанно.
На основании всего этого я бы, следовательно, предложил для будущего обсуждения понятие о том, что и разум, и материя находятся, в конечном итоге, в скрытых порядках, и что во всех случаях явные порядки проявляются как относительно автономные, раздельные и независимые объекты, сущность и формы, развертывающиеся из скрытых порядков. Это означает, что открывается путь для мировоззрения, в котором разум и материя могут быть последовательно связаны друг с другом безо всякой редукционистской позиции.
Здесь мы скажем, что как разум, так и материя обладают реальностью, или, возможно, что они оба возникают из некой более великой общей почвы или же, возможно, что они, на самом деле, не сильно друг от друга отличаются. Возможно, они сплетаются воедино. Основная мысль, однако, вот в чем: поскольку между собой они имеют общий скрытый порядок, то между ними можно установить рационально постижимые отношения. Таким образом, мы можем оставить открытой возможность признания различий, которые могут быть найдены между ментальной и материальной сторонами, не впадая в дуализм.
Этот вопрос — о соотношении разума и материи — долго озадачивал тех, кто серьезно погружался в него. Декарт дал особенно ясную и четкую формулировку трудностей. Он считал материю протяженной субстанцией — то есть, существующей распределенной в пространстве в форме отдельных объектов. О разуме он говорил в терминах мыслящей субстанции, которая не отдельна и не протяженна, — то есть, мысли о четких объектах сами по себе не распределены. Видите, мы можем производить ясные и четкие мысли, но они все же не существуют как отдельные и протяженные элементы ни в каком виде пространства.
Декарт чувствовал, что две субстанции настолько различны, что сформулировать их отношения ясно никак не возможно. Проблему того, как они взаимосвязаны, следовало решать введением Бога, создавшего их обе, который таким образом является почвой для их связи: то есть, Бог вкладывает ясные и отчетливые мысли в наши разумы, которые могут правильно соотноситься с отдельными объектами пространства. Также он думал, что, возможно, разум и материю соединяет шишковидная железа, но это было не очень последовательно, поскольку он лишь переложил проблему на шишковидную железу и не сказал, как она может это сделать — соединить две разные вещи.
Со времени Декарта идея, что проблемы такого рода могут быть решены воззванием к действиям Бога, была отброшена. Но, в общем и целом, те, кто придерживается картезианской дуалъности разума-материи, не заметили, что проблема того, как они связаны, все-таки осталась нерешенной. Или же, возможно, заметили это, но в большей или меньшей степени проблему отложили в сторону.
Скрытый порядок предлагает возможное решение этого картезианского дуализма, который за все эти века проник в большую часть человеческого мышления. Вместо того, чтобы говорить, что существует два порядка — явный порядок протяженной структуры и нечто вроде скрытого порядка мышления, — мы предполагаем, в значительной мере основываясь на понимании новейших разработок в физике, что материя тоже такова. И если бы мы pасширили это и сказали, что таковы мозговая материя и нервная материя, то, возможо, в некотором смысле разум и материя переплетаются. И, возможно, нечто аналогичное разуму может существовать и в неодушевленной материи, по крайней мере, скрыто — точно так же, как жизнь скрыто подразумевается в неживой материи. Когда ей дают семя, она вместо этого формирует живую материю.
И разум каким-то образом скрыт в неодушевленной материи. При должных условиях он развертывается и формирует живые существа, которые даже могут обладать сознанием. А это может навести нас на мысль — и мы в это углубимся, — что ментальная и материальная — это две стороны одной реальности.
Разделение между разумом и материей или наблюдателем и наблюдаемым повлекло за собой очень серьезные последствия для попыток увидеть, что мир — это целое, поскольку даже если вы думаете о целостности, то вы думаете о наблюдателе, который смотрит на эту целостность, и вот само это уже создает разделение. Поэтому целое начинает разламываться, потому что вы идентифицируете себя с одной его частью, а там существует и другая часть, с которой вы не идентифицированы, — вот целое и расколото надвое. А затем оно раскалывается и далее, поскольку существует множество наблюдателей, и каждый наблюдатель — внешний объект по отношению ко всем остальным. Множество частей, полученных таким способом, взаимосвязано, и приходится еще больше раскалывать вещи для того, чтобы понять их связи. Поэтому скрытый порядок может быть важным как способ видения того, как можно справиться с данной конкретной проблемой.
Но позвольте мне подчеркнуть, что наличие подхода целостности не означает, что мы сможем захватить цельность существования в наши концепции и знание. Это скорее означает, что, во-первых, мы понимаем эту всеобщность как ненарушенное и единое целое, в котором возникают относительно автономные объекты и формы. А во-вторых, это означает, что поскольку целостность постигается с помощью скрытого порядка, отношения между различными частями или под-целыми, в конечном итоге, внутренни. К этой мысли нас приводит также органистическая точка зрения; но, как я сказал, никак нельзя исключить возможности того, что организмы обладают механистической базой в их предположительных составляющих частицах. Если же мы скажем, что сами частицы не имеют механистической основы, то почему она должна быть у организмов? Было бы странным говорить, что частицы физики механистичны, но как только они начинают создавать организмы, то становятся механистичными.
Здесь важно помнить, что целое и его части — соотносительные категории, что одно подразумевает дpyroе. Нечто может быть частью, только если существует целое, частью которого оно может быть. Чтобы понять это соотношение целого и частей, я хочу вернуться к понятию голодвижения. Внутри голодвижения, как я сказал, каждая часть возникает, будучи относительно независимым, автономным и стабильным под-целым, и получается так благодаря особому способу, которым она активно свертывает целое и, следовательно, все остальные части. Ее фундаментальные качества и деятельность, как внутренняя, так и внешняя, сущностно важны для того, чем она является, и таким образом понимаются как в основе своей определенные во внутреннем отношении, а не в изоляции и внешнем отношении.
Это внутреннее отношение наиболее непосредственно испытывается в сознании. Содержание сознания каждого человеческого существа — это, очевидно, свертывание всеобщности существования, физического и ментального, внутреннего и внешнего. Это свертывание активно в том смысле, что оно фундаментальным образом входит в ту деятельность, которая сущностно важна для того, чем является человек. В соответствии с содержанием своего сознания он действует, правильно ли это или неправильно. Каждое человеческое существо, следовательно, связано со всеобщностью, включая природу и все человечество. Oнo, следовательно, также внутренне связано с другими человеческими существами. Насколько тесна эта связь, еще предстоит исследовать. Далее я скажу, что квантовая теория подразумевает, что в конечном итоге отношение части и целого — материи вообще — понимается сходным образом.
И, вероятно, мне следует здесь добавить, что в каждом под-целом существует опрелеленное качество, которое не появляется из частей, но помогает организовать эти части. Поэтому скрытый порядок не отрицает значения частей или под-целых, но, скорее, относится к ним по-своему как к относительно стабильным, независимым и автономным. Целостность рассматривается как первоначальная, в то время как части — вторичны в смысле того, чем они являются, и то, что они делают, может быть понято только в свете целого.
Я мог бы подытожить это в таком принципе: Целостность целого и частей.
И в противоположном принципе: Частичность частей и целого.
Оба эти принципа имеют место. Но я сделаю допущение: Необходимость выделить целостность целого и частей.
Допушение это необходимо, поскольку нам следует быть осторожными и не допускать целостности слишком сильно, иначе мы просто создадим оппозицию чему-то, что совершенно действительно, а именно — механицизму в ограниченной области. Разница не в том, включены ли части, а в том, чему дается первоначальное ударение. Это скорее похоже на музыкальную композицию, где все значение целиком зависит от того, какая тема играет основную или преобладающую роль, а какая — подчиненную или второстепенную. Это основная черта связи на метафизическом уровне. До некоторой степени это форма искусстра. Вы не можете получить точной связи — она скрытая или невысказанная, в зависимости от того, что передается. И, следовательно, форма, в которой она осуществляется, имеет первостепенное значение. Форма должна соответствовать содержанию.
Существует опасность в том, чтобы видеть механицизм только разрушительным и говорить, что мы должны обсуждать только целое. Ибо это тоже частичный взгляд и, фактически, просто еше одна форма механицизма. Поэтому мы лишь спрашиваем: Что именно мы, в конце концов, подчеркиваем? Но, конечно, если вы не хотите заниматься метафизикой, которая является воззрением на природу реальности в целом, то вам не нужно подчеркивать ни один из принципов. Вы скажете, что собираетесь просто принять два эти принципа за практические и применять их, где бы вы ни считали это подходящим. Тогда они становятся максимами, могущими применяться тут или там. Вы выбираете свою максиму в соответствии с тем, где она срабатывает. Однако, по мере продвижения мы увидим, что такое отношение не может поддерживаться неопределенно долго, и что в конечном итоге нам придется столкнуться с одним из этих принципов как с основной темой, а со вторым — как с подчиненной.
Этот подход целостности мог бы помочь завершить далеко заводящую и всепроникающую фрагментацию, возникающую из механистического мировоззрения. Дальнейшее понимание природы такой фрагментации можно получить, спросив, какова разница в значении слов «часть» и «фрагмент». Часть, как я сказал, — механическая ли, органическая — внутренне связана с целым, для фрагмента же это не так. Как указывает латинский корень, и как видно из родственного английского слова fragile (хрупкий), «фрагментировать» — это ломать или разбивать. Ударить по часам молотком — значит, произвести не части, а фрагменты, разделенные так, что они перестают быть значимо связанными со структурой часов. Если вы разрежете тушу животного, как в мясной лавке, то получатся не части животного, а снова фрагменты. И вот что я пытаюсь сказать: мы обладаем способом мышления, который скорее производит незначимые поломки и фрагменты, а не видит должные части в их связи с целым.
Конечно, существуют области, где должно производить фрагменты. Если вы можете толочь камни, чтобы изготовить бетон, это нормально. Существуют вещи, которые должны быть разломаны на фрагменты. Но здесь мы в самом общем виде обсуждаем недолжный вид фрагментации, который возникает, когда мы расцениваем части, являющиеся в нашей мысли как первоначально и независимо существующие составляющие всей реальности, включая нас самих, — то есть, что нашим мыслям соответствует нечто в реальности. Тогда такое мировоззрение, как механицизм, в котором все существование рассматривается как созданное из таких вот элементарных частей, будет сильно поддерживать этот фрагментарный способ мышления. А это, в свою очередь, выражает себя в дальнейшем мышлении, которое поддерживает и развивает подобное мировоззрение. В результате этого общего подхода человек, в конечном итоге, прекращает придавать разделениям значение просто удобных способов мышления, указывающих на относительную независимость или автономию вещей, а вместо этого начинает видеть и ощущать самого себя составленным не из чего инoro, как отдельно и независимо существующих компонентов.
Ведомый таким воззрением, человек тогда действует так, чтобы попытаться разломать себя и весь мир, чтобы всё, кажется, соответствовало бы такому способу мышления. Поэтому он получает очевидные доказательства своему фрагментарному самомировоззрению, но не замечает, что это он caм, действуя согласно способу своего мышления, воссоздал ту фрагментацию, которая теперь, кажется, обладает автономным существованием, независимым от его воли и желания.
Фрагментация, следовательно — это отношение разума, обрекающее разум на то, чтобы расценивать разделение между вещами как абсолютное и окончательные, а не как способы мышления, обладающие относительным и ограниченным диапазоном полезности и действенности. Это приводит, следовательно, к общей тенденции разламывать вещи незначимым и недолжным образом в соответствии с тем, как мы думаем. Значит, это очевидно и внутренне деструктивно. Например, хотя все части человечества фундаментально взаимозависимы и взаимосвязаны, первоначальное и доминирующее значение, придаваемое различию между людьми, семьями, профессиями, нациями, расами, религиями, идеологиями и так далее, не позволяет человеческим существам работать вместе ради общего блага или, хотя бы, ради выживания.
Когда человек думает о себе таким фрагментарным образом, он неизбежно будет склонен видеть в первую очередь себя — собственную персону, собственную группу; он не может всерьез думать о себе как о внутренне связанном с целым человечеством и, следовательно, — со всеми остальными людьми. Если даже он попытается поставить на первое место человечество, то, возможно, о природе он будет думать как о чем-то слишком ином, чтобы исследовать ее ради удовлетворения каких бы там ни было своих желаний в этот момент. Сходным же образом, он будет считать тело и разум независимыми актуальностями — как мысль и чувство, и так далее — и он начинает думать, чтобы разделить их, чтобы относиться к ним по отдельности. Физически это неблагоприятно для общего здоровья, что означает целостность, а ментально — для здравого ума, что означает то же самое. Это видно, я думаю, из постоянно растущей тенденции ломать психику в неврозах, психозах и так далее.
Итак, чтобы подвести этому итог, фрагментарное мышление способствует появлению реальности, которая постоянно разламывается на беспорядочную, дисгармоничную и деструктивную частичную деятельность. Следовательно, представляется разумным исследовать предположение, что способ мышления, который начинается из наиболее возможного всеобъемлюшего целого и спускается до частей как под-целых таким образом, как это свойственно действительной природе вещей, поможет воссоздать иную реальность — болee гармоничную, упорядоченную и творческую. И здесь, в этой беседе я попытался показать, что физика обеспечивает этому некоторое оправдание. А на самом деле это более оправдано, нежели механистический взгляд — если вы сильнее углубитесь в физику. Но, конечно, прежде, чем вещи нaчнут от этого на самом деле меняться — от того, что мы станем думать иначе, — эта мысль должна глубоко внедриться в наши намерения, действия и так далее, во все наше существо. То есть, нам на самом деле придется иметь в виду то, что мы говорим. Для этого потребуется действие, выходящее далеко за пределы того, что мы только что обсудили. Дело в том, что ваши мировоззрения — на самом же деле самомировоззрение, поскольку оно включает в себя и вас — невообразимо влияет на вас. Даже у людей, которые не считают, что у них есть самомировоззрение, оно наличествует невысказанно. И общее преобладание механицизма помогло установиться фрагментации. Однако, факт тот, что даже когда люди придерживались органистической точки зрения в Древней Греции, они тоже фрагментировали, поэтому там тоже не все так просто. Самомировоззрение должно быть осторожно прослежено до самого вопроса о разделении разума и материи целиком, чтобы выяснить, как появляется фрагментация. Такая фрагментация не происходит из одних лишь философских воззрений, но философские воззрения могут либо поддерживать, либо опровергать ее. Но, разумеется, для того, чтобы понять весь этот вопрос, потребуется гораздо больше.
?: Вы слышали о работе Мэри Дуглас, социоантрополога? Она много занималась исследованиями того, насколько трудно нам выбраться из плена собственных категорий. Она утверждает, что всякий раз, когда мы переступаем границы категорий, это высвобождает поллюцию. Звучит нечто вроде сигнала тревоги, как бывает, когда ломаете саму систему. Она утверждает, что всякий раз, когда мы производили те формы, которые составляют наши классификации, они быстры энергией, а когда мы пытаемся идти против них, за этим следует что-то ужасное.
БОМ: Да, так может быть. Видите ли, формы, имеющиеся в нашем мировоззрении, изменяются с громаднейшей энергией, и подразумевается, что когда это мировоззрение ставится под сомнение, скажем, научным мировоззрением или религиозным, может произойти грандиозный взрыв, и люди будут сражаться за него до смерти, правильно? Тем не менее, подвергать сомнению эти мировоззрения может быть необходимо, если они неверны. В этом есть риск, но, возможно, еще больший риск — в том, чтобы этого не делать, поскольку если мы будем продолжать жить с раз навсегда установленным, негибким миророззрением, то это подведет нас к самому краю бездны, правильно? Как мы приближается к нему ныне.
?: У меня такое впечатление, что то, о чем вы говорите, — это в значительной степени всепроникающее смятение: мы перемешиваем фрагменты и думаем, что они — целое, а затем и ведем себя так, будто они — целое.
БОМ: Да, и это — потому, что каждая часть в нашей мысли соответствует под-целому; но если брать глубже, поскольку мы принимаем эту мысль за точное представление реальности, то мы навязываем ее реальности, за которую она, в общем, держаться не будет. Поэтому пытаясь навязать эту мысль реальности жестко, мы начинаем пытаться реальность сломать.
Если бы я думал, что вот этот кусочек мела сделан из двух частей, и двигал бы им, то, конечно, обе части двигались бы вместе; но если бы я продолжал настаивать на том, что он сделан из двух частей, мне бы пришлось сломать его, чтобы он и стал двумя частями. Теперь вы видите: если мы говорим о том, что есть две нации, то здесь — та жe самая проблема. Видите, люди в двух нациях могут не очень сильно отличаться друг от друга, как во Франции и Германии, правильно? Тем не менее, они настаивают на том, что они абсолютно различны. Одни говорят: Deutschland uber Alles, другие — Vive la France, a затем они говорят: «Мы должны установить жесткие границы; мы должны поставить гигантские заборы вдоль этих границ; мы должны уничтожать всё, что угодно, только чтобы защитить их,» — вот у нас уже Первая Мировая война. Конечно, каждая часть имела свои торговые интересы и так далее, несмотря на тот факт, что они были взаимозависимы, и, возможно, они гораздо сильнее процветали бы, если бы позволили свободный товарообмен, как это, например, произошло со штатами в Соединенных Штатах, поэтому если вы думаете, что есть две части, то вы и станете навязывать их. Хотя если пересечь границу, никакого разделения не заметно; люди не очень сильно разнятся, и если бы по исторической случайности произошло так, что две были бы одним, то такой вещи не случилось бы.
?: Могло бы целое быть им без того, чтобы разламываться на части?
БОМ: Оно не разламывается. Видите ли, я пытаюсь сказать, что целое делится на части, и они естественны. Целое и части — соотносящиеся категории: части — это под-целые. Между разламыванием и естественным разделением существует разница. Клетки могут делиться естественно, но если их разбить, то это — совершенно другое. Попытка слишком жестко навязать линию мысли будет склонна привести к произвольному разделению. Даже части не отделены друг от друга абсолютно, поскольку можно видеть, как в глубине они происходят из общего целого — развертываясь, — но лишь относительно. Если вы думаете о столе, то он выглядит отделенным от людей. Он сделан из атомов; но на самом деле не существует того места, где стол заканчивается. Если вы попытаетесь размышлять о нем в абсолютном масштабе, то он будет выглядеть очень туманно — он будет сливаться с воздухом, входить в людей, и к тому же, если бы вам пришлось подумать о квантово-механической природе, все будет развертываться. Мы могли бы сказать, что это понятие о делении на части — абстракция, которую можно применять лишь до известного предела. Так, например, мы делим землю на поля для различных целей и называем их различными частями. Это удобно, полезно и до некоторой степени верно; но если мы воспримет это слишком всерьез, то это будет неверно, поскольку каждая часть зависит от любой другой части. Видите, свёрнутая связь целого, в конечном итоге, неизбежно возьмет верх.
То же самое верно применительно, скажем, к экологии. Вы делите мир на части, но обнаруживаете, что это деление несостоятельно — что поллюция происходит в одном месте и перекочевывает в другое, и проблемы, созданные в одном месте, распространяюся везде, и маленькие вещи, происходящие здесь и там, все складываются везде вместе. Следовательно, эта идея делить вещи на части имеет ограниченную ценность. Мы не отбрасываем ее, но говорим, что ее следует использовать разумно. Иначе вы начнете просто разбивать вещи — это будет фрагментация. Я хочу провести четкую границу между частью и фрагментом. Существуют вещи, которые следует разбивать, поэтому я не всецело против этого.
?: Я нахожу, что мой ум склонен разделять причину и следствие. Иногда это справедливо, но, вероятно, чаще существует тенденция хотеть обнаружить — увидеть следствие — как, например, увидеть, какое воздействие оказывает наше мировоззренне на мир.
БОМ: Это очень тонкий вопрос. Нам надо поговорить о том, в каком смысле наше миророззрение — часть мира, и я думаю, что сегодня для этого поздновато. (Смех.) Грубо говоря, я бы сказал, что нам надо видеть свое мировоззрение актирной частью мира. Но каково реальное отношение частей и целого — или причины и следствия — есть ли там разделение?
?: А не будет ответ на этот вопрос включать в себя что-то из морфогенических идей Руперта Шелдрейка?
БОМ: Ну, это могло бы стать частью ответа; но я думаю, что это — более общий вопрос о природе нашей мысли, о природе того, как она участвует в реальности. Является ли она частью реальности? А также — о природе причины и следствия, есть ли там разделение?
?: Я не знаю, насколько долго вы хотите говорить, но меня засосало в первые же десять минут вашей беседы, а читая первую главу вашей книги («Целостность и скрытый порядок»), я вдруг обнаружил, что это вышe меня. Чего у меня на caмoм деле не получается — так это, кажется, ухватить, о чем мы, в действительности, говорим — про эту основную тему свертывания и развертывания. Можно я возьму два примера, которые вы привели? Один — голография. Так вот, насколько я знаю, а я, на самом деле, не знаю всех деталей, я полагаю, что если вы возьмете голограмму, которая на самом деле фотография, то возможно точно проанализировать, голограммой чего она является, и если сквозь нее пропустить лазерные лучи, тогда то, чем она является, появится на самом деле. Другими словами, вы знаете, что этому существует простое объяснение в механистических терминах. Поэтому вот первый вопрос: Чего, на самом деле, мы добиваемся, говоря, что, мол, вот вам пример развертывания? Можно теперь перейти к растениям? Потому что когда у вас растет растение, то, я думаю, вам приходится признать, что вы, на самом деле, не можете точно предсказать в механистических терминах, как именно это растение будет расти. К тому же, существуют некоторые произвольные факторы, которые очень трудно определить. Чего мы добиваемся, когда говорим: не объясняйте это вон в тех терминах, а рассматривайте это как развертывание того, что ранее было свернуто? Думаю, что на самом деле я имею в виду вот что: чтобы говорить что-либо о целостности, мне бы сначала хотелось почувствовать, что я в действительности могу ухватить в своем уме, что это за операция.
БОМ: Да. Что касается голографии: видите ли, вы действительно можете дать механистическое объяснение. Я использовал голографию просто как аналогию свертывания для получения картинки. Вы можете дать механистическое толкование, если не будете заходить слишком глубоко, но если взглянете на квантовую природу волн, которой пользуетесь, чтобы объяснить их, то обнаружите, что там не существует механистического объяснения. Если только вы относитесь к волнам как к классической волне, то у вас получается механистическое объяснение, а я просто использовал это как аналогию, чтобы разъяснить значение свертывания. А причина для этого свертывания такова, что законы квантовой механики, наконец, не имеют механистического объяснения. А поскольку предполагается, что все остальное основано на этом, это означает, что мы на самом деле не можем дать такого механистического объяснения, которое выдержит по всем пунктам. Существует лишь некое приближение. Если же мы пытаемся увидеть вещь глубже — природу того, что есть, — то нам следует смотреть иначе, и я предполагаю, что если вы начнете со свертывания, то получите ощущение того, что лежит в самой основе, и тогда вы сможете объяснить механицизм как приближение к развертыванию.
?: Может ли развертывание рассматриваться как предсказательное?
БОМ: Это вопрос не только предсказания, но и понимания. Это очень важная вещь. В ранней науке идея была понимать вселенную, а также — предсказывать ее. Если же вы будете делать ударение на предсказание, то мы снова окажемся на фрагментарной точке зрения. Вы утверждаете, что понимание не важно; важно предсказать. Это важно для технологии и для различных целей, но я пытаюсь сказать, что если мы примем это мировоззрение до конца, то мы тогда примем и механистическое отношение друг к другу и ко всему, и у нас возникнут кое-какие сложные последствия.
?: Я не совсем хочу предсказывать, но с другой стороны, если ваше предсказание выходит верным, то это несколько убеждает вас, что вы на правильном пути.
БОМ: Эта точка зрения голодвижения, в принципе, способна охватывать более широкий спектр проблем. В настояший момент это просто еще один способ смотреть на то, что охватывается квантовой механикой. Квантовая механика позволяет вам предсказывать некоторые веши — их вероятность, — но она не позволяет вам понимать, что это означает. То есть, это просто набор правил — как поваренная книга. Повернете ручку — получите ответ. Не существует подлинного способа интуитивно понимать, что лежит в ее основе. Поэтому я пытаюсь сказать, что если вы попробуете интуитивно понять, что лежит в основе квантовой механики, то стимул к этому даст вам образ голографии.
Думаю, по многим причинам это важно, что люди понимают научные идеи интуитивно. Одна из них заключается в том, что единственный способ передать их широкой публике интуитивен; иначе мы должны относиться к ученым как к сверхколдунам, вырабатывающим все эти формулы и получающим волшебные результаты, и вы должны в них верить. Думаю, важно, чтобы широкая публика все же кое-что понимала, а в прошлом она так и делала. Второй момент здесь: часть вашего мировоззрения заключается в том, что, применяя эту механистическую философию и говоря, что фундаментальные частицы — механистичны, когда на самом деле понятно, что они ими быть не могут, мы воздействуем на весь свой способ подхода к миру и к самим себе. А это глубоко влияет на то, как делается наука, как организовано общество, как связаны между собою люди. Следовательно, важно получить первоначальное представление — то представление, посредством которого вы сдвинетесь. Видите ли, тот факт, что вы можете предсказать определенные вещи, имеет очень маленькое… о, если не считать, скажем, что, может быть, мы можем что-то получить от предсказания — но интуитивное чувство, которое нынче передается наукой, заключается в том, что механицизм — это природа реальности. Поэтому и возникает представление, что наука, поддерживает мexaницизм. Но это, на самом деле, — просто философская идея, и наука целиком его вовсе не поддерживает, его не поддерживают наиболее фундаментальные черты науки.
?: Мне будет о чем получать на сон грядущий.
БОМ: Да. Еще только один вопрос, потому что уже очень поздно.
?: Когда мы говорили о причине и следствии, меня сильнее всего привлекла идея, на которую я наткнулся в одной книге; эта идея меня взволновала; она заключалась в том, что явные причина и следствие — явно и, кажется, механически связанные события — могут соотноситься со скрыто происходящим на более высоком уровне, с каким-то скрытым происшествием, скрытым присутствием.
БОМ: Да, но это потребует дальнейших разъяснений, продолжайте.
?: Эту идею и интуитивные ответвления этой идеи я нахожу очень интересными. И, чтобы немного это приоткрыть — может быть, она разовьется за то время, что мы проведем вместе — один аспект, на который мне бы хотелось обратить внимание, это возможность видеть все различные вещи, что люди делают, скажем, в трансформационном сознании, возможно, не как причинно связанные, а как соотносящиеся с чем-то, происходящим в большем масштабе, чего, быть может, мы не можем постичь, но что мы имеем как множество частей голограммы — беря вещь как целое, мы заглядываем в то, что происходит.
БОМ: Да. Если вы поднимете этот вопрос завтра… (Смех.)
ПИТЕР ГАРРЕТТ: Как Дэвид Бом здесь предлагал, может быть, вы возьмете по листку бумаги и запишете свой вопрос или вопросы, которыми мы могли бы завтра заняться. Еще одно дополнение: вы можете почувствовать, что ваш вопрос несколько необязателен для тех идей, которые сейчас обсуждаются. За обедом мы говорили о письме, которое два года где-то пролетало, и в котором, как оказалось, содержалась одна мысль, которая очень помогла развитию некоторых идей, над которыми вы (Дэвиду Бому) работали — у человека из Австралии было замечание, оказавшееся весьма полезным, — поэтому ваши идеи, могущие показаться немного неуместными, слишком простыми или какими-нибудь еще, могут стать крайне нужными. Поэтому почему бы вам все равно их не записать и не посмотреть, что из этого получится. Большое спасибо.