18
Берлин, 1927–1928
После того как моя фотография была напечатана в журнале «Моденшау», для меня все изменилось. Мне казалось, будто я сижу на карусели, которая вертится все быстрее и быстрее. Конечно, некоторое время я еще продолжала работать в балхаусе и жить там, однако приглашения на фотосессии от Хэннинга Вильниуса стали чаще. Дизайнеры мод буквально вырывали меня друг у друга. Они хотели, чтобы я фотографировалась в их платьях, чего я не могла понять, поскольку считала, что немецкие женщины со светлыми волосами и голубыми глазами выглядели гораздо красивее, чем я.
— Ах, что ты говоришь! — воскликнул Хэннинг, когда на очередных съемках я спросила его, почему эти люди хотят заполучить именно мои снимки. — Светлые волосы и голубые глаза здесь можно встретить повсюду, и можешь быть уверена, что законодатели мод больше не могут их видеть. А ты — девушка с экзотической внешностью, и это им нравится. И читателям тоже. Недаром они буквально вырывают «Моденшау» из рук продавцов. Клянусь тебе, недавно я видел пару молодых женщин, глаза которых были подведены на азиатский манер. Ты всем здесь вскружила головы. Ты сокровище, Ханна!
Мне казалось, что так оно и было на самом деле. Многие из гостей балхауса теперь узнавали меня, когда я стояла за стойкой гардероба, и, как и предсказывала Элла, мне пришлось отвечать на множество вопросов. Женщины удивлялись тому, что я все еще работаю в гардеробе. Я отвечала им, что эта работа доставляет мне удовольствие и я не могу жить только за счет фотосессий.
Однако денег, которые я получала за съемки, становилось все больше и больше, и я была уверена, что вскоре соберу достаточно средств, чтобы оплатить переезд в Индокитай.
Вот только хотела ли я этого?
Я стыдилась своих мыслей, очень стыдилась, но за это время я сблизилась с Лореном и боялась его потерять. Конечно, я хотела узнать, что случилось с Тхань. Я была перед ней в долгу. Но я спрашивала себя, обрадовалась бы она тому счастью, которое я здесь нашла, и позволила бы мне им наслаждаться или нет — пусть даже из-за этого пройдет еще некоторое время, прежде чем мы увидимся снова.
Конечно же, Тхань хотела бы, чтобы я была счастлива. Таким образом я успокаивала угрызения совести.
Фрау Кюнеманн, однако, была не очень рада тому, что я подрабатываю у модного фотографа. Как только съемки участились, она вызвала меня в свой кабинет.
— Мне, конечно, не нужно говорить вам о том, что это несерьезное занятие — позволять фотографировать себя для модных журналов, — начала она, усевшись за письменный стол.
Я была удивлена. Ведь именно фрау Кюнеманн будоражила город своим «Балом галстуков» и открывала двери балхауса для женщин любого возраста, в том числе и без сопровождения мужчин. Что же она видела несерьезного в том, что я фотографировалась для журнала мод, который рекомендовал женщинам новые фасоны платьев?
— Мне не нравится, когда мои сотрудницы подрабатывают на стороне. В большинстве случаев это их отвлекает, и однажды от этого начинает страдать их основная работа.
Она испытующе посмотрела на меня. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Неужели я стала хуже работать? Может, кто-нибудь пожаловался на меня? Я не думала, что Элла сказала хозяйке нечто подобное. Может быть, это сделал кто-то из гостей?
— Я обещаю вам, фрау Кюнеманн, что не стану хуже относиться к своей работе, — робко сказала я. — Это не было запланировано…
— Но журнал мод почуял добычу, — закончила Клер Кюнеманн мою фразу. Она снова встала и стала ходить по кабинету взад-вперед. — Эти газетчики устроены так, что будут требовать все больше. Берегите себя, девочка, чтобы они не раздавили вас своими требованиями. Ведь люди из «Моденшау» тоже являются частью журналистской братии.
Я задала себе вопрос: неужели у нее есть отрицательный опыт общения с газетчиками? Почему она так злилась на репортеров? Ответ не заставил себя долго ждать.
— Когда мой муж, царство ему небесное, умер, они набросились на меня. Молодая женщина, которая вышла за бизнесмена на тридцать лет старше ее… Они превзошли себя, распространяя сплетни, и в результате единогласно пришли к выводу, что я позарилась на деньги Августа Кюнеманна. Только при этом они не обратили внимания на то, что я любила Августа и что разница в возрасте для меня не имела никакого значения. Но попробуйте, скажите такое этим кровожадным собакам…
Фрау Кюнеманн какое-то время смотрела в окно, и я была уверена, что она думает о своем муже. Вместе с тем мне было немножко стыдно, что я узнала столь интимную подробность из ее жизни.
— Так что берегите себя и всегда помните о том, что мой балхаус — надежная гавань. Журналисты — люди настроения. Если сегодня они кого-то подняли высоко в небо, то завтра могут уронить на землю.
Она повернулась ко мне лицом и скрестила руки на груди:
— Ну ладно, до тех пор пока ваша работа не страдает от съемок, я буду это терпеть. Но я ожидаю, что вы не задерете нос и будете призывать посетителей к порядку, если они станут слишком восхищаться вами.
Я кивнула. К сожалению, лишь гораздо позже мне пришло на ум, что я могла бы сказать фрау Кюнеманн: моя известность будет привлекать в ее балхаус еще больше гостей. Позже, однако, я была рада тому, что промолчала, потому что хозяйка восприняла бы это как проявление высокомерия.
— Ну что, надрала она тебе уши? — с любопытством спросила Элла, которая, конечно, уже узнала, что меня вызывали на беседу.
— Она посоветовала мне сделать так, чтобы моя работа не страдала от фотосъемок, — честно ответила я, застегивая туфельки. — И мне не следует зазнаваться.
Элла фыркнула:
— Ей явно не нравится, что теперь у нее есть конкурентка.
— Конкурентка?
Как я могу составить конкуренцию фрау Кюнеманн?
— Разве ты не понимаешь, что весь Берлин всегда говорит лишь о ней — веселой вдове, которая устраивает скандальные балы. А теперь люди приходят в танцевальный зал, чтобы восхититься восходящей звездой на модном небосклоне.
Элла широко ухмыльнулась и показала мне ежедневную газету.
«Восходящая звезда на модном небосклоне», — было написано на титульной странице «Берлинер цайтунг ам миттаг».
Фотография под этим заголовком была сделана в фотоателье Хэннинга Вильниуса. Когда я прочитала имя репортера, мне все стало ясно. Речь шла об одном из друзей Хэннинга, который посетил нас во время фотосессии. Все это время он сидел и наблюдал за мной.
Я была настолько смущена, что Хэннинг даже накричал на меня, когда я не выполнила его указаний так, как он этого ожидал.
Наверное, друг и упросил его дать ему одну из фотографий. А поскольку этот репортер не мог упустить возможность написать в своем репортаже о том, где «восходящая звезда» работает, люди узнали, где могут меня найти. И они, без сомнения, могли узнать меня, пусть даже в гардеробе на мне не было повязки, украшенной перьями.
— Закрой лучше рот, иначе проглотишь жирную муху, — шутливо сказала Элла, кладя газету рядом со мной на столик, где лежала косметика.
— Я ничего не знала об этой статье, — растерянно проговорила я. — Фрау Кюнеманн не может воспринимать меня как конкурентку. Она должна радоваться, что в ее танцзал приходит так много людей.
— Да, но наверху, в танцевальном зале, все говорят только о тебе. Меня это тоже вывело бы из себя.
Элла подмигнула мне, поднялась и, когда я тоже встала, легонько шлепнула меня по ягодицам. Я пошла следом за ней немного озадаченная, но решила, что буду вести себя сдержанно, если люди начнут меня расспрашивать. Поскольку я не привыкла к тому, чтобы мне улыбалась удача, я боялась, что фортуна скоро снова отвернется от меня — а этого я не хотела, потому что мне по-прежнему нужны были деньги и я боялась потерять работу в танцевальном зале.
В тот вечер случилось то, что и должно было случиться. Гости с любопытством глазели на меня, и, к сожалению, среди них было слишком мало скромных людей, которые не решались меня расспрашивать. Посетители забрасывали нас не только пальто, но и вопросами: откуда я родом, как нашел меня Хэннинг Вильниус и так далее. Я старалась отвечать как можно сдержаннее, но люди хотели знать все больше и больше. Так как это были клиенты, которые хорошо платили, их не могла прогнать даже Элла. Лишь на вопросы молодых людей о том, не могла бы я сходить с ними в ресторан, моя подруга реагировала резко и отсылала их в Зеркальный зал, где они могли найти множество дам, которые только и ждут приглашения.
Вечером я ужасно устала, правда, больше от расспросов, чем от самой работы.
Не успела я лечь в кровать, как сразу же уснула.
Хотя я изо всех сил старалась не выделяться, посетители продолжали проявлять ко мне любопытство. Мои отношения с фрау Кюнеманн оставались напряженными. Зато мои отношения с Лореном стали более близкими. Поначалу я встречалась с ним тайком, чаще всего после того, как в балхаусе гасили свет. Мы забирались в сад, что немного напоминало мне о моем детстве, когда я и Тхань сидели в кустах. Но теперь все было совершенно иначе.
Я подолгу разговаривала с Лореном и узнала, что его родители живут недалеко от Парижа. Я не решилась довериться ему и рассказать о торговцах людьми и о «Красном доме», зато рассказала о своем отце, Сайгоне и своей семье. О Тхань я не упомянула ни слова.
Лорен отнесся ко мне с пониманием и, к счастью, не стал расспрашивать дальше.
— Рассказывай мне только то, что хочешь рассказать, — гладя меня по волосам и нежно трогая мои щеки, сказал он и в этот вечер, через два дня после того, как в газете «Берлинер цайтунг» появилась статья обо мне.
В это мгновение мне захотелось поцеловать его. До сих пор наши отношения оставались платоническими. Пусть даже мы были рядом, Лорен никогда не пытался перейти границу.
Часто он смотрел на меня с ожиданием, но никогда не проявлял разочарования, даже если я не давала ему того, на что он надеялся. Но в этот вечер, когда на небе висела золотая луна и ее края были розовыми от вечерней зари, все было иначе.
— Ты видел статью? — взволнованно спросила я, потому что действительно не знала, о чем еще мы могли говорить.
Мне очень его не хватало, и в это мгновение я больше всего хотела молчать и вместе с ним смотреть на звезды.
— Конечно, видел. Что-то не так?
У Лорена был такой же смущенный и взволнованный вид, как и у меня.
— Нет, все в порядке, но… фрау Кюнеманн побеседовала со мной по этому поводу.
Лорен рассмеялся:
— Ах, ей не нравится, что она не единственная сенсация в балхаусе?
— Нет, не совсем… — возразила я и удивилась, что он сказал то же самое, что и Элла. — Мне кажется, она беспокоится из-за меня.
— Да, она не хочет потерять хорошую гардеробщицу. Фрау Кюнеманн берет на работу только симпатичных девочек, а затем удивляется тому, что посетителям они нравятся. Хорошо еще, что милашка Элла хранит ей верность.
— Я не понимаю, почему она не может найти себе мужа, — задумчиво ответила я.
— Может быть, у нее слишком высокие запросы. Или же она отпугивает мужчин своей самоуверенностью. Если бы она была мужчиной, то могла бы нагнать страху на любого опытного дельца.
— Но мне никогда не казалось, что Элла ведет себя слишком грубо. Она вежливо обслуживает гостей и со мной всегда очень дружелюбна.
— Ну, я бы посоветовал ей всегда себя так вести! — с шутливой угрозой произнес Лорен. — Дело не в том, что она говорит, а как она это делает и как себя ведет. Элла произносит слова громко и безапелляционно. И есть еще кое-что в ее характере, что отпугивает мужчин. Возможно, это позволяет ей добиваться своего, но тогда мужчина должен признать, что она сильнее его. А многим нелегко это сделать.
Да, Элла была очень сильной. И, наверное, Лорен был прав в своих рассуждениях.
— Может быть, Хэннинг мог бы ее сфотографировать? Тогда ей быстрее удалось бы найти себе мужа.
— Это исключено! — рассмеялся Лорен. — Они обязательно и неотвратимо поссорятся. Хэннинг — мой друг, и Эллу я знаю уже довольно давно. Поверь мне, если их оставить вдвоем в одной комнате, это спровоцирует настоящий взрыв.
Он посмотрел мне прямо в глаза и спросил:
— А ты хочешь продолжать фотографироваться? Мне кажется, что ты просто создана для этого. Ты тоже сильная, но мягче. Такую красавицу, как ты, встретишь не каждый день.
— Я бы с удовольствием, — ответила я и прислонилась к нему. — Однако я спрашиваю себя о том, к чему это приведет. Мне кажется, что моя жизнь опять полностью перевернулась с ног на голову.
— Так это же хорошо. Или нет? — спросил Лорен, улыбаясь. — Некоторые люди живут на этой земле семьдесят и больше лет, ничего коренным образом не меняя в своей жизни. А ты в столь юные годы пережила больше, чем многие. Уверен, однажды ты станешь великой, Ханна.
Он убрал прядь волос с моего лба и погладил меня по щеке.
Мы посмотрели друг на друга. У меня было такое чувство, будто я утопаю в его глазах, и мне было бы все равно, если бы именно в этот момент мир остановился.
— А ты знаешь, какой вопрос я задаю себе последнее время? — нежно спросил Лорен и обнял меня.
Я не сопротивлялась. Мое тело не испытывало отвращения к нему. Напротив, я чувствовала нечто такое, чего еще никогда не испытывала.
— Какой? — поинтересовалась я, потому что не имела ни малейшего понятия, о чем пойдет речь.
— Я спрашиваю себя, когда мне наконец будет разрешено тебя поцеловать?
Его лицо приблизилось ко мне настолько, что я смогла уловить аромат его кожи и туалетной воды, которой он пользовался после бритья. Может быть, это была лишь игра моего воображения, но в тот миг мне показалось, что я чувствую запах жасмина. А затем это случилось, и мне не пришлось ему отвечать: мои губы коснулись его губ. Наши уста слились в теплом чувственном поцелуе. Его язык погладил мою верхнюю губу, нежно открыл мой рот и требовательно проник в него. Поначалу я просто позволяла Лорену делать это, а затем решилась и поцеловала его в ответ с такой жадностью, словно только он мог сохранить мне жизнь.
Через несколько минут мы неохотно оторвались друг от друга. Лорен с удивлением посмотрел на меня.
— Я не ожидал, что ты умеешь так целоваться, — прошептал он.
— Ты имеешь в виду, что никогда не встречал женщину, которая умела бы так целоваться?
— У меня возникает вопрос: целовали ли вообще меня те женщины, которых я встречал?
Лорен нагнулся ко мне, и мы снова поцеловались. Мы стали гладить друг друга, изучая тело под одеждой. Я ощупывала его мышцы, лопатки, затылок и вдруг почувствовала: мое тело требовало его, Лорена. Теперь я сама хотела этого. Я хотела во что бы то ни стало быть с ним.
Но одновременно я чувствовала, что Лорен не сделает этого. Во всяком случае, не сегодня.
Он обнял меня. Мы сидели молча, глядя на луну и звезды. Наши души слились. Мне казалось, что своей спиной я чувствую биение его сердца, и надеялась, что он слышит биение моего сердца. Руки Лорена лежали у меня на животе, однако он ничего не предпринимал.
Я не знала, как долго мы так сидели, прислонившись к стволу дерева, но наконец Лорен сказал:
— Мне пора уходить. А ты завтра утром снова должна быть бодрой и свежей.
Я посмотрела на его часы. Было уже без четверти три. Мне больше всего хотелось, чтобы он не уходил, но у меня не было выбора. Мне некуда было его пригласить. А Элла, конечно, испугается, если увидит утром, что меня нет в моей постели.
Мы с Лореном снова поцеловались и попрощались. Я была уверена, что этой ночью его страсть пылала точно так же, как и моя.
Тайные встречи с Лореном постепенно сменились дневными свиданиями. Чаще всего это происходило, когда я была свободна. Поначалу мне было очень трудно улизнуть от Эллы, потому что она привыкла, что свободное время мы проводим вместе. Мне приходилось придумывать отговорки, что со временем становилось все труднее.
— Ты можешь не скрывать от меня, если у тебя свидание с каким-то парнем, — однажды сказала мне Элла в гардеробе, когда посетители ушли наверх и мы смогли немного передохнуть.
Я покраснела до корней волос.
— С чего ты взяла? — испуганно спросила я, словно меня поймали на месте преступления.
— Мне кажется, что тут замешан мужчина. У тебя больше нет времени для меня, — ответила она, задумчиво поглядывая на лестницу балхауса. — Но ничего, я не в обиде, честное слово! Я рада за тебя.
Судя по ее голосу, Элла сгорала от любопытства — ей не терпелось узнать, кто же мой избранник, но я продолжала хранить свою тайну. У меня в ушах до сих пор звучал голос фрау Кюнеманн, предупреждавшей меня о коварстве Лорена де Вальера, и я не знала, как она отреагирует, если узнает, что я с ним встречаюсь. Не выдаст ли меня Элла?
Несколько дней я боролась с собой, не зная, рассказать ли ей об этом. Наконец, когда однажды ночью мы уже собирались спать, я спросила:
— Элла, ты умеешь хранить тайны?
Моя подруга с удивлением посмотрела на меня:
— Ты случаем не…
Я не знала, как выгляжу в ее глазах, но научилась говорить «нет», когда она так начинала фразу.
— Нет, это не то, что ты думаешь. Итак, ты умеешь молчать?
— Могила!
Элла подняла руку, выставив два пальца.
— Мужчину, с которым я встречаюсь, зовут… Лорен де Вальер.
В следующий миг я едва не пожалела о своей откровенности. Элла словно под наркозом опустилась на край кровати. Как всегда, кровать заскрипела, на этот раз сильнее, чем обычно.
— Лорен? — спросила она, и я увидела, как из ее глаз исчезает надежда.
— Да, Лорен. Ты ведь сама, конечно, заметила, что он в последнее время лишь изредка появляется здесь, а если и появляется, то без сопровождения.
Элла кивнула:
— Да, но я думала, что он ходит куда-то еще.
— Нет, он никуда не ходит, — ответила я, с одной стороны, очень гордая, с другой — ужасно испуганная, потому что боялась ее реакции. — Лорен встречается со мной. То, что было у него с другими женщинами, закончилось.
— Ты в этом уверена? — Во взгляде Эллы появилось беспокойство. — Лорен де Вальер не та пчела, которая летает только к одному цветку.
— Пчела? — удивилась я.
Это сравнение действительно не подходило худощавому и высокому мужчине.
— Ты же знаешь, что я имею в виду. — Элла взяла меня за руку. — Обещай мне, что будешь осторожной. Не дай этому парню себя обмануть, ты меня понимаешь? Ну, разве что он перенесет тебя как невесту через порог своего дома.
— Обещаю, — ответила я. — Ты на меня не сердишься?
— Нет, а с чего бы? Ты наконец-то нашла своего суженого!
— А что будет с тобой?
Элла отпустила меня и отмахнулась:
— За меня не беспокойся. Уж я найду себе кого-нибудь. Признаю́, я тоже положила глаз на Лорена, но мы с ним знаем друг друга довольно давно. До сих пор между нами ничего не произошло, и уже, скорее всего, ничего не произойдет. Я с этим смирилась.
Следующие несколько недель у меня почти не было времени, чтобы передохнуть. Проведя фотосессию, я мчалась в танцевальный зал и работала до самой ночи, чтобы утром встать и снова идти на вторую работу. У меня почти не оставалось времени для общения с Эллой. Даже после окончания рабочего дня, потому что едва мы успевали добраться до постели, как я тут же засыпала.
Каким бы чудесным ни было это время, оно забирало все мои силы. Это заметил даже Лорен, с которым я встречалась время от времени, прежде чем пойти к Хэннингу.
— Как ты относишься к тому, чтобы уволиться из танцевального зала и работать только фотомоделью? — спросил меня Лорен, когда мы с ним отправились на прогулку.
Было воскресенье, и я к этому дню сшила себе платье. Поскольку Элла немного завидовала мне, я пообещала ей, что сошью платье и ей. Она не отвергла моего предложения, потому что за это время затеяла интрижку с одним из жиголо. Не с Тимом, который действовал ей на нервы, а с Антонио, итальянцем, который был принят на работу лично фрау Кюнеманн всего неделю назад.
Я невольно вспоминала слова Лорена об Элле и надеялась, что этот Антонио достаточно сильный человек и его не отпугнет самоуверенность моей подруги.
— Я должна отказаться от работы в балхаусе? — удивилась я.
— Я недавно говорил с Хэннингом. Он может получить для тебя множество заказов. Он считает, что ты будешь зарабатывать достаточно, чтобы оставить работу в танцевальном зале.
Я снова вспомнила слова Эллы, сказанные в тот день, когда я начала работать у фрау Кюнеманн. О том, что моя предшественница бросила работу из-за мужчины.
— Ханна, — сказал Лорен и взял меня за руку, когда не услышал от меня ответа. — Подумай сама! Сейчас ты бегаешь с одного места на другое, и когда по утрам появляешься у Хэннинга, вид у тебя иногда довольно усталый. Нельзя сказать, что от этого страдает твоя красота, но я не хочу, чтобы ты выбивалась из сил. Фрау Кюнеманн найдет себе другую гардеробщицу — в Берлине полным-полно молодых женщин, которые очень хотят устроиться на работу. Тебе это уже не нужно. Отныне ты будешь заходить в танцевальный зал вместе со мной, одетая в прекрасное платье. Ты должна танцевать. Это ты можешь себе позволить, поверь мне.
В этом я не сомневалась.
— А где же я буду жить? — спросила я, хотя, собственно говоря, это не было проблемой: за это время я накопила достаточно денег, чтобы снимать отдельную квартиру.
Лорен взял меня за руку:
— Идем со мной, я тебе покажу.
Мы сели в такси, и нас отвезли к прекрасному дому с белым оштукатуренным фасадом. В его окнах отражалось небо, а перед зданием росли огромные деревья, которые собирались сбросить листву.
— Что ты на это скажешь? — спросил меня Лорен, когда мы стояли у ворот.
— Ты считаешь, что я должна здесь жить?
Дом показался мне огромным — он был еще больше, чем тот, в котором я жила, когда была ребенком. Тут можно было разместить целую семью, включая дедушек, бабушек, тетей, дядей и двоюродных братьев и сестер.
— Здесь мы будем жить вдвоем с тобой! — ответил Лорен.
Я удивленно посмотрела на него:
— Мы?
— Да, ты и я. Мне пора отказаться от холостяцкой квартиры на Торштрассе. Правда, Хэннинг — хороший хозяин, но он заходит в мою комнату, когда хочет, и даже тогда, когда ты находишься у меня. Я бы не хотел, чтобы он нам мешал. И кроме того…
Лорен посмотрел на меня.
— Ты можешь представить, как мы с тобой будем жить в одном доме? Мы могли бы видеть друг друга каждый день. Я мог бы отвозить тебя на фотосессии и заботиться о тебе.
Его вопрос озадачил меня. Мне очень хотелось ответить «да», но тысяча маленьких голосов пыталась убедить меня в том, что это не очень хорошая идея.
— Разве это прилично, если мы будем жить вдвоем? — спросила я. — Все же мы не женаты. А люди…
Лорен закрыл мне рот поцелуем.
— То, что говорят люди, меня не волнует. Я хочу видеть тебя каждый день, Ханна. Я хочу всегда быть с тобой.
С этими словами он вынул из кармана маленькую коробочку, открыл ее и опустился передо мной на колено. Блеск маленького бриллианта ослепил меня.
— Ты хочешь стать моей женой?
Я испуганно воззрилась на него. У нас с Лореном были прекрасные отношения, и я не могла представить себе другого мужчину, с которым согласилась бы соединить свою судьбу. Но тем не менее это предложение было неожиданным.
— Да! — вырвалось у меня. Мое сердце забилось от радости часто-часто. — Да, конечно, хочу!
Маленькая девочка, которая боялась выходить замуж, исчезла. В это мгновение я чувствовала себя невероятно счастливой.
— Но ты же знаешь, что мы, как женатые люди, должны будем жить в одной квартире? — спросил он, после того как надел кольцо мне на палец.
— Да, знаю, — ответила я и поцеловала его.
Итак, наступил день, когда я должна была уволиться из танцевального зала и рассказать Элле о том, что выхожу замуж.
— Я так и знала, что однажды ты смоешься отсюда, — печально сказала она, но потом обняла меня. Несколько слезинок упали на мое плечо. — Но все же я очень рада за тебя. Ты даже представить себе не можешь, Ханна, какого дикого льва ты укротила! — Она посмотрела на меня блестящими от слез глазами. — Очень многие женщины в Берлине будут тебя ненавидеть, поверь мне.
— Но ты — нет, — произнесла я. — Правда?
— Нет, я не буду. — Элла задрала подбородок. — Но пообещай мне кое-что, ладно?
— Конечно! — ответила я, радуясь, что она не сердится на меня. — А что ты хочешь?
— Пожалуйста, пусть я буду твоей подружкой на свадьбе! Мы ведь так долго живем вместе, и мы же подруги, верно?
— Конечно, мы подруги! И я буду очень рада, если ты будешь моей подружкой. У меня ведь здесь нет никого, кроме тебя и Лорена.
Я обняла ее и тоже пролила несколько слезинок. Я все еще не могла поверить, что мне так повезло, что я так счастлива! И это после всего, что со мной произошло! Если бы только Тхань могла разделить эту радость вместе со мной!
Клер Кюнеманн совсем не обрадовалась, когда я появилась в ее кабинете и сообщила о том, что скоро уволюсь из танцевального зала.
У меня возникло искушение рассказать ей о своей помолвке, однако я не стала этого делать, помня ее слова. Вместо этого я объяснила свое решение тем, что у меня есть заказы от различных домов мод, в том числе и от Шанель, которая недавно даже открыла бутик в Лондоне.
— Я сказала бы неправду, если бы стала утверждать, будто не догадывалась, что это произойдет, — ответила фрау Кюнеманн ледяным тоном. — Даже самые робкие молодые женщины когда-нибудь теряют головы — от мужчины или от фотографа, который обещает им целый мир.
Ее взгляд упал на мою руку. Я ничего не сказала ей о своей помолвке, но мое кольцо сделало это за меня.
— Очевидно, мне следует вас поздравить, — сухо сказала она. — Кто же этот счастливец?
Я смущенно взглянула на свою руку.
— Лорен де Вальер.
Фрау Кюнеманн насмешливо фыркнула:
— Вы в этом уверены? Никто в Берлине не верит, что он когда-нибудь пойдет под венец. Он при свидетелях пообещал жениться на вас?
Нет, такого не было, но я была уверена, что это ничего не меняет: обещание было дано. В этот момент я даже немножко разозлилась на фрау Кюнеманн. Конечно, она сердилась из-за того, что я ухожу, но неужели ей обязательно нужно было облить грязью отношения между мной и Лореном? Что он сделал ей такого, за что она его невзлюбила?
— Мы с ним поженимся. — Я старалась сохранять самообладание. Больше всего мне хотелось крикнуть ей прямо в лицо, что это не ее дело — оценивать мои отношения с Лореном, но я не хотела позорить свою мать, ведя себя недостойно. — А когда наступит время, я буду рада пригласить вас на свадьбу, фрау Кюнеманн.
Она никак не отреагировала на мои слова. Ее сердитый взгляд по-прежнему был устремлен на меня.
— Ну, это ваше дело, — в конце концов сказала она и встала. — Я была бы последним человеком, который не пожелал бы вам счастья. Но я все же разочарована, потому что надеялась, что вы еще немного поработаете у меня. Я сразу же выплачу вам жалованье за последние дни, а затем вы можете собирать свои вещи.
С этими словами она подошла к картине, на которой была изображена девушка с корзиной яблок. Фрау Кюнеманн сняла картину, и показалась дверца сейфа. Оттуда моя хозяйка взяла несколько купюр, затем вернула все на место и вытащила конверт из ящика письменного стола.
— Вот, возьмите, — сказала фрау Кюнеманн. — Я надеюсь, что месье де Вальер сдержит свое обещание. Если он этого не сделает, вы можете снова постучать в мою дверь.
— Это очень любезно с вашей стороны, — ответила я, сдерживая гнев. — Мое приглашение на свадьбу остается в силе. Принять или не принять его — ваше право, но я буду очень рада видеть вас. Благодарю за все, что вы для меня сделали.
На миг мне показалось, что выражение ее лица смягчилось, но тут я ошиблась.
— Всего хорошего, фрейлейн Нхай, — сказала фрау Кюнеманн, а затем снова села за письменный стол.
Тихо ступая, я покинула ее кабинет и в последний раз поднялась наверх к Элле, чтобы собрать свои вещи.
Поскольку наш дом еще не был меблирован, этой ночью я осталась внизу, у Лорена. Он очень обрадовался, что я так быстро оставила танцевальный зал, и, чтобы отпраздновать это событие, вечером повел меня в прекрасный ресторан. На мне было подаренное им платье, в котором я танцевала с ним в саду.
Этой ночью мы любили друг друга в первый раз.
Хэннинга не было, он повел одну из своих фотомоделей в танцевальный зал. Так что мы могли не бояться, что он нам помешает.
Весь вечер я чувствовала напряжение, охватившее Лорена, да и я сама хотела, чтобы все наконец произошло.
Войдя в его комнату, мы начали целоваться и медленно снимать с себя одежду. Я очень хотела прикоснуться к его коже, почувствовать тяжесть его тела. Я хотела наказать Клер Кюнеманн за ее ложь и доказать, что Лорен принадлежит мне, и только мне.
Но в то же время меня одолели сомнения. Лорен, наверное, думал, что я еще девственница. Что он скажет, узнав, что это не так? Призовет меня к ответу? Или для него это не важно?
Когда я почувствовала его губы на своей шее и груди, мне вдруг стало все равно. Я хотела лишь обнимать его, хотела испытать наслаждение, которое мужчина и женщина дарят друг другу, и понять, чем это отличается от того, что я пережила в «Красном доме».
Я притворилась немного неуклюжей, ведь Лорен не должен был заметить мою опытность. Когда он наконец лег на меня, у меня закружилась голова. То, что в борделе было моей обязанностью, здесь стало невероятным наслаждением. Лорена я приняла легко и просто, словно это было самым естественным делом на свете.
Конечно же, он заметил, что я уже не девственница, но в этот момент я видела в его глазах только желание, а не удивление, разочарование или злость.
В борделе я всегда старалась держать свою душу подальше от тела, и там мне хотелось, чтобы все закончилось как можно быстрее. Мужчины получали удовольствие, не обращая на меня внимания. Лорен был другим. Он продлевал игру, останавливался и ласкал меня, прежде чем продолжить. У меня кружилась голова, и я полностью отдалась своим ощущениям. Я только теперь поняла, почему люди хотят получать это удовольствие как можно чаще. Это было абсолютно не похоже на то, что я пережила в «Красном доме».
В конце концов мы, усталые, лежали друг возле друга. Я положила голову на грудь Лорена, а он гладил меня по спине.
Я чувствовала себя отяжелевшей и вместе с тем легкой, как перышко. Я была счастлива, но одновременно боялась, что это счастье может длиться недолго. В одном я была убеждена: теперь Лорен был моим, по-настоящему моим, не только из-за кольца, но и благодаря тому, что между нами только что произошло.
И тем не менее пока Лорен тихо похрапывал рядом со мной, я еще долго не могла уснуть и рассматривала кольцо на своем пальце, блестевшее в лунном свете. Я была очень счастлива, но чем дольше смотрела на кольцо, тем больше понимала, что оно вызывает у меня какие-то тревожные ощущения, которые не может скрасить даже счастье.
Если бы все сложилось по-другому, если бы пираты не разлучили меня и Тхань, то, наверное, не Элла была бы моей подружкой на свадьбе. И кто знает, может быть, мы вместе с Тхань прошли бы тот путь, по которому я шла одна. Мы могли бы получить то, что хотели, если бы не встретили торговцев людьми и пиратов. Я так надеялась, что Тхань нашла возможность освободиться из плена и пошла своей дорогой. И я мысленно пообещала ей, что, несмотря ни на что, буду искать ее, как только моя жизнь наладится. Когда я наконец найду в себе силы рассказать Лорену темную часть своей истории.
Мы стали частыми гостями в многочисленных ресторанах и танцевальных залах города. Зимой здесь устраивали невероятные балы под сказочными названиями. Лорен подарил мне белую шубу и клятвенно заверил в том, что в ней я выгляжу как принцесса. Кроме того, он заказал мне новые бальные платья, и шкафы моего нового гардероба были забиты до отказа.
Мы поселились в прекрасном белом доме с оштукатуренным фасадом и просторными комнатами, и, хотя я протестовала против этого, к нам трижды в неделю приходила служанка, которая наводила порядок и стирала белье.
На балах Лорен не упускал возможности представить меня как свою невесту, чем я весьма гордилась. Он доказал, что сомнения Клер Кюнеманн были напрасными.
В конце концов мы решили сообщить о нашей помолвке всему городу и одновременно объявить о свадьбе, которая должна была состояться летом.
— Мои родители ждут, что мы приедем к ним в гости, — сказал Лорен, но при этом скорчил такую гримасу, словно это было самой трудной задачей, которая когда-либо перед ним стояла.
— Я с удовольствием познакомлюсь с ними, — ответила я, не обратив внимания на сомнение в его глазах.
Я действительно хотела познакомиться с людьми, которые воспитали такого прекрасного мужчину.
Зима 1927–1928 годов засыпала снегом крышу, и в ателье Хэннинга было холодно, несмотря на то что он топил печи коксом. Я замерзала в своем тонком платье, хотя фотограф считал, что это один из самых прекрасных туалетов, которые он заполучил в последнее время для фотосессий, а Лорен в своем костюме казался мне таким элегантным, что мне не верилось, что я выйду за него замуж всего через пару месяцев.
Мы терпеливо выслушали пожелания Хэннинга и послушно, не шевелясь, стояли перед ним, пока он наконец остался доволен результатом.
— Я отдам одну из этих фотографий Паулю, и он сможет сообщить эту приятную новость в «Берлинер цайтунг», — сказал Хэннинг.
Пауль был репортером, который когда-то написал обо мне статью.
Несколько дней спустя объявление о нашей с Лореном помолвке появилось в газете «Берлинер цайтунг ам миттаг» вместе со статьей Пауля. Я и Лорен посылали сияющие улыбки читателям, как будто нам принадлежал целый мир. Я была уверена, что Клер Кюнеманн тоже прочитает эту статью. Может быть, тогда она все-таки признает, что Лорен был честным человеком и что она ошибалась.
В любом случае Элла радовалась за меня. После того как я покинула балхаус, она несколько раз приходила ко мне в гости и очень восхищалась тем, как я теперь живу.
— На твоем месте я бы тоже ушла из танцевального зала, — заявила моя подруга, оглядываясь с удивленным видом.
— А фрау Кюнеманн уже нашла кого-нибудь на мое место?
— Нет. Последняя претендентка, которая приходила к нам, выдержала всего один вечер. Хозяйка все время за ней наблюдала: она явно хотела убедиться в том, что малышка не будет строить глазки мужчинам. Та и в самом деле ничего такого не делала, но, чувствуя пристальный взгляд фрау Кюнеманн, превратилась в комок нервов. Наверное, эта девушка рассказала другим о том, что происходит в нашем танцевальном зале. Во всяком случае, с тех пор к нам больше никто не приходил.
— Значит, теперь тебе приходится работать в гардеробе одной?
Я снова испытала угрызения совести.
Элла пожала плечами:
— Мне приходилось делать это и раньше.
И вот через несколько дней после того, как было опубликовано объявление в газете, я встретилась с ней на Курфюрстердамм, чтобы подарить платье.
— Ты подружка на моей свадьбе, — отклонила я ее протест, когда Элла заявила, что платье слишком дорогое. — И, кроме того, тебе, конечно, нужен такой наряд, чтобы ты произвела впечатление на Антонио. Вы ведь по-прежнему вместе, не так ли?
— Да, это так, — вздохнула Элла. При этом у нее был довольно подавленный вид. — Просто все, что касается верности, он воспринимает не слишком серьезно. Если какая-нибудь женщина в танцевальном зале начинает строить ему глазки, он тут же принимается с ней флиртовать.
— Но ведь это же его профессия! — воскликнула я.
— Его работа — танцевать, и ничего больше. Я даже один раз видела, как он целовал одну из этих баб. Антонио сказал мне, что она дала ему за это чаевые, но я ему ответила, что он ведь не проститутка, которая за деньги готова сделать все.
Я попыталась скрыть, что это замечание больно задело меня.
— И что он сказал на это? — спросила я, напряженно всматриваясь в витрину дамского магазина напротив.
— Антонио рассмеялся и пообещал мне, что такого больше не повторится. Но я уверена, что он солгал. Если я еще раз поймаю его на этом, ему не поздоровится!
Элла направила взгляд на витрину, и ее лицо просветлело. Она указала на светло-голубое платье из крепдешина, с низкой талией.
— Так вот, если ты считаешь, что это платье подходит для подружки невесты, то я с удовольствием его возьму.
Я улыбнулась ей и положила руку на дверную ручку:
— Конечно, оно тебе подходит. Идем, заберем его.
Весной 1928 года пробил наш час. После того как Лорен некоторое время переписывался со своей матерью, его родители пригласили нас в свой замок.
— Собственно говоря, ты уже давно должен был представить им меня, — сказала я, когда он сообщил мне об их приглашении. — Твои родители наверняка рассердятся на нас, когда узнают, что мы уже давно обручены и свадьба состоится через три месяца.
— Мои родители сердятся по любому поводу, — легкомысленно ответил Лорен. — Я уехал из Парижа, потому что знал: я никогда не смогу соответствовать требованиям своего отца. Я должен был унаследовать его фирму, но мне хотелось посвятить себя искусству. Моя мать намеревалась женить меня на ком-нибудь из девушек, танцевавших на балах дебютанток, но ни одна из них мне не понравилась. И теперь я знаю почему.
Он обнял меня и крепко поцеловал в губы. Я сидела на диване и шила платье — несмотря на дорогие вечерние туалеты, я не могла упустить возможность шить самой, — а теперь вынуждена была отложить работу в сторону, чтобы не уколоться.
— Ты ведь написал ей, что хочешь на мне жениться?
— Естественно! И если отбросить упреки, которыми она меня осыпала, она все же очень рада будет познакомиться с тобой. Несмотря на то что ее сын допустил ошибку, не представив ей тебя раньше.
— А если я им не понравлюсь?
Лорен рассмеялся:
— Это было бы то же самое, как если бы кому-то пришлась не по вкусу сахарная вата. Или торт. Поверь мне, ты им понравишься. Они будут критиковать меня, и если все пройдет хорошо, изо всех сил постараются убедить тебя в том, что ты должна сделать из меня другого человека. Но больше ничего не будет, можешь мне поверить.
Я с удовольствием ему поверила.
Когда через две недели мы сидели в поезде, мое сердце все же билось так, словно готово было выскочить из груди. Что скажут родители Лорена? Они были настоящими tây, и даже если Лорен считал, что они очень милые люди, все же я не была уверена в том, что им понравится то, что их сын решил связать свою судьбу с девушкой из Индокитая. В Сайгоне такие связи невозможно было себе представить — по крайней мере в высших кругах общества, а Лорен как раз и происходил из таких кругов.
Заметив мое беспокойство, он взял меня за руку:
— Не бойся, они тебя не укусят. А я прослежу за тем, чтобы мои родители не задавали тебе неприятных вопросов.
Я хотела бы ему поверить, но мне было известно, какими бывают родители. Пусть даже здесь, в Европе, можно было выбирать себе пару, это не означало, что родители не будут пытаться пустить в ход свое влияние.
На половине пути, в Кельне, мы остановились в гостинице прямо на берегу Рейна. Я была в восторге от Кельнского собора и многочисленных, частью очень старых, зданий по соседству. Лорен рассказывал мне об архиепископах и о временах, когда Наполеон завоевал Германию и занял Кельн. Это немного отвлекло меня.
И тем не менее ночью я не могла уснуть. Убедившись, что Лорен спит глубоким и крепким сном, я встала с постели и подошла к окну гостиницы. Отсюда мне хорошо было видно реку, которая, освещенная луной, искала путь к морю.
У Рейна было мало общего с Меконгом. Мне показалось, что он зажат между домами. Рейн был не таким глубоким, как река моей родины. У него было не так много рукавов, и вода даже днем была грязно-серой.
Но даже Меконг не смог бы ответить мне на множество неудобных вопросов, которые теперь проносились у меня в голове. В конце концов я сказала себе, что лучше снова отправиться в постель. Я легла рядом с Лореном и прижалась к его широкой спине.
На следующее утро мы поехали дальше, в Париж. Лорен всю дорогу рассказывал мне о своем родном городе: об Эйфелевой башне, о Сене, замках и Версале — прекрасном дворце, возникшем благодаря королю, который сам себя называл «королем-солнцем».
В свою очередь я рассказывала Лорену о Сайгоне и, повествуя о Меконге, французском квартале и рисовых полях, чувствовала, как становлюсь немного уверенней в себе. У меня больше не было семьи, по крайней мере, здесь, и, может быть, из-за своего побега я потеряла ее навсегда. Однако у меня была родная страна, пусть даже удаленная на тысячи километров, и мысли о ней я все еще носила в своем сердце.
Поместье родителей Лорена находилось за пределами Парижа. Я была поражена, увидев его. Я знала пышные дома в Берлине — такие, как Шарлоттенбург, — но по сравнению с этим поместьем они казались бедными. И хотя Лорен рассказывал мне об их замке, я не ожидала, что он окажется таким прекрасным, с башнями, золотыми флюгерами и высокими окнами, в которых отражалось солнце.
— Он действительно прекрасен, — сказала я, когда машина остановилась возле ротонды перед лестницей, ведущей к входу в замок.
Шофер вышел из машины и открыл переднюю дверцу. Когда я выбралась следом за ним, белый крупный песок тихо заскрипел у меня под ногами. Я подняла взгляд на главную башню, которая вздымалась в небо, словно сторож, стерегущий замок.
— Ну, это как сказать, — ответил Лорен, выйдя из машины и взяв мою руку в свою. — Снаружи он, конечно, выглядит прекрасно, но это не то место, где я чувствую себя особенно хорошо.
— Но ведь это твой родительский дом!
— Это не значит, что мне здесь уютно. В замке есть множество холодных переходов и жуткий подвал. Зимой некоторые комнаты не отапливаются, и тогда тут холодно, как в леднике.
Он, наверное, прочел вопрос в моих глазах, потому что тут же добавил:
— Может быть, мои родители и богатые люди, но они не хотят тратить деньги на помещения, которыми не пользуются. Собственно говоря, этот замок слишком большой. Наверное, раньше он предназначался для того, чтобы принимать людей, которые убегали от войны. Однако на протяжении нескольких столетий он является нашим владением. Говорят даже, что один из моих предков успешно оборонялся здесь против революции.
Слышать такое мне было приятно. Значит, у родителей Лорена тоже имелся дух семьи. Может быть, французы и вьетнамцы не так уж и отличались друг от друга, как я думала.
— Позже я все тебе покажу, а сейчас давай не будем заставлять маму ждать.
И Лорен потащил меня за руку вверх по лестнице.
Холл замка был украшен роскошными картинами, на штукатурке был выбит орнамент из цветочных побегов. Паркет блестел так, что мы едва ли не отражались в нем. Я почувствовала, как здесь холодно. У меня на руках появилась гусиная кожа, и я пожалела, что не надела свой вязаный жакет. Наши шаги отдавались в помещении громким эхом, когда мы подходили к следующей лестнице, над которой висел потрет мужчины в длинном седом парике.
После того как я через некоторое время привыкла к штукатурке, картинам и дорогим коврам, ко мне снова вернулась нервозность. Подойдя к двери салона, я почувствовала желание развернуться и убежать — так неловко я себя чувствовала. Лорен взял меня за руку и повторил, что ничего страшного не будет. А затем мы вошли в салон.
Обстановка этого помещения выглядела очень старой, многочисленные предметы мебели были выполнены в стиле барокко. Однажды, когда мы с Лореном побывали в одном из берлинских музеев, он рассказал мне о европейских стилях, поэтому я с легкостью классифицировала предметы мебели и даже дома.
Мать Лорена оказалась худощавой женщиной с волосами цвета лесного ореха, уложенными красивыми локонами вокруг головы. Она была одета в серо-голубое вечернее платье, которое великолепно подчеркивало цвет ее глаз. Мать Лорена была на голову выше меня и даже для европейки была очень высокой. Она могла безо всякого труда смотреть своему сыну прямо в глаза, поскольку он был выше ее всего на несколько сантиметров.
— Bonjour, maman. У тебя цветущий вид!
Мадлен де Вальер с сердечной улыбкой заключила сына в объятия:
— Лорен, я уж думала, что больше никогда тебя не увижу! Ты хорошо выглядишь, мальчик мой!
— Да я и чувствую себя очень хорошо, — ответил Лорен, освобождаясь из ее объятий.
Взгляд Мадлен упал на меня. И несмотря на то что она продолжала улыбаться, выражение ее лица несколько изменилось. Улыбка уже не затрагивала ее глаз. Ее взгляд стал холодным, а черты лица казались высеченными из камня. Лорен, похоже, этого не заметил. Он подошел ко мне сзади и ласково положил руки мне на плечи.
— Это Ханна. Ханна Нхай. Ханна, это моя мать, Мадлен де Вальер.
— Я рада познакомиться с вами, — сказала она и протянула мне руку.
Выражение ее лица при этих словах не смягчилось. Мадлен явно ожидала увидеть нечто иное. Конечно, Лорен рассказывал ей обо мне, но, очевидно, как тогда у Хэннинга, упустил самое главное. А именно то, что я вьетнамка.
Я ответила ей улыбкой на улыбку и немного неуверенно взяла ее руку:
— Я тоже рада познакомиться с вами. Ваш сын много рассказывал мне о вас, мадам.
Мадлен бросила на Лорена быстрый взгляд, в котором было мало восторга.
— Вы очень хорошо говорите по-французски. Вы родом из Индокитая, не так ли?
— Да, мадам, — ответила я. — Из Сайгона.
— Говорят, это очень красивый город. Экзотичный и… порочный.
Я окаменела. Неужели она думала, что ее сын подцепил себе девушку из Телона?
— Я не могу об этом судить, мадам. Уже почти два года я живу в Германии.
— Вы дочь дипломата?
Я помедлила. В общем-то, это действительно было так.
— Мой отец работал в администрации колонии и при королевском дворе, — ответила я в надежде, что этого будет достаточно.
Но я ошибалась.
— Работал? — продолжала допытываться Мадлен.
— Его застрелили во время восстания.
— Сожалею.
Наступила неприятная тишина.
— Maman, может быть, мы присядем? — в конце концов спросил Лорен. — Мы проделали длительное путешествие и умираем от жажды.
— Да, конечно, извини, — холодно ответила Мадлен. — Идите сюда. Я попросила Шарля приготовить нам свежий лимонад.
— Шарль — это наш повар, — прошептал мне на ухо Лорен, когда мы последовали за хозяйкой дома.
Я смущенно кивнула. Мое сердце неистово билось. Мне стало ясно, что у его матери есть определенные предрассудки. Я не была белой женщиной, и Лорен очень мало знал о моей семье. О своем погибшем отце и об отчиме я ему рассказывала, но мне показалось, что его мать не потерпит в качестве невестки приемную дочь кузнеца.
Мадлен провела нас в зимний сад, украшенный многочисленными экзотическими растениями. Я обнаружила там банановое дерево, пальмы и несколько орхидей, которые стояли в красивейших горшках. В вольере пели канарейки.
После того как хозяйка дома велела служанке принести нам лимонад, мы уселись на искусно сплетенные стулья.
— Мой муж приказал прислать их сюда из Таиланда, — пояснила Мадлен, когда я сделала вежливый комплимент по поводу мебели. — Перевозка обошлась дороже, чем сами стулья, но в некоторых вещах я вынуждена считаться с мнением мужа.
Это, очевидно, должно было означать, что она эту мебель ненавидит. Мне же, напротив, мебель понравилась, и я даже обрадовалась, что мы сейчас находимся в зимнем саду. Тут я чувствовала себя немного увереннее, и благодаря солнечному свету, попадавшему сюда, здесь было даже теплее.
— Ну, на чем мы остановились? — спросила Мадлен и сразу же сама ответила на свой вопрос. — Ах да! Что было дальше с вашей семьей, после того как вашего отца убили?
— Мы… мы переехали в другое место. Моя мать снова вышла замуж, а я в конце концов отправилась в Германию.
— Чтобы учиться? Вы с таким же успехом могли бы уехать во Францию.
— Мама, оставь эти вопросы, для этого еще будет время, не так ли?
Я щекой чувствовала извиняющийся взгляд Лорена.
— Я так не думаю. Ведь речь идет о женщине, с которой ты собираешься жить вместе, и, возможно, ты даже захочешь на ней жениться. В этом случае я, как мать, должна знать о ней хотя бы что-нибудь, поскольку ты сам большой мастер по опусканию деталей.
Наверное, Лорен действительно не написал ей о том, кто я такая. Мне казалось, что меня загнали в угол. Я не могла рассказать Мадлен все о своей семье, иначе она, вероятно, сочла бы, что я ей неровня.
— Ваша мать снова вышла замуж за чиновника? Поездка в Германию, должно быть, стоит ужасно дорого.
Я была рада, что она не допрашивала меня об учебе в университете. Но что я должна была ей ответить? Я решила сказать правду и уже мгновение спустя пожалела об этом.
— Значит за кузнеца? — Фальшивая улыбка Мадлен теперь полностью исчезла. — У вашей матери был капитал? Иначе она вряд ли смогла бы отправить вас в Германию, не так ли?
— Просто у меня появилась возможность это сделать, — смущенно ответила я и посмотрела на Лорена.
У него был немного растерянный вид. Он явно не ожидал, что его мать станет вдаваться в такие подробности.
Когда появилась служанка с лимонадом, это принесло мне небольшую передышку. В то время как холодный напиток стекал по моему пересохшему горлу, мне стало понятно, что это еще не все.
— Так вот, вы должны знать, что мой сын происходит из очень богатой и уважаемой семьи. Нам нужно блюсти нашу репутацию, и по этой причине было бы крайне прискорбно, если бы он женился на женщине, которую привлекает только богатство, но которая не умеет исполнять обязанности, им налагаемые.
При этих словах я чуть не поперхнулась. Мадлен действительно думала, будто я охочусь за деньгами Лорена! Или же это была ее манера оценивать невесту и ее наследство? Обида и страх вызвали боль у меня в желудке.
— Maman! — сердито воскликнул Лорен и хотел уже вскочить на ноги, но это была не его битва.
— Мадам, я уверяю вас, что капитал Лорена меня совершенно не интересует, — сказала я и положила ладонь на его руку. Его тело было похоже на часовую пружину, которую завели слишком сильно. — Я совсем недавно узнала, что вы живете в замке. Если бы это был простой дом или даже хижина, меня бы это не смутило. Я люблю вашего сына за его душевные качества, а не потому, что у него есть деньги. Дело в том, что, когда я с ним познакомилась, я понятия не имела о его богатстве.
Я сама удивилась тому, как отчетливо прозвучали эти слова из моих уст, хотя внутри у меня все дрожало. Конечно, не все, что я сказала, было правдой, потому что, естественно, по виду Лорена сразу можно было догадаться, что у него есть деньги. Но как по-другому я могла бы объяснить этой женщине, что мои мотивы бескорыстны?
Мадлен уставилась на меня, и я заставила себя выдержать ее взгляд.
Через некоторое время она наконец отвела глаза, взяла бокал с лимонадом и отпила глоток. На несколько минут воцарилась тишина. Я взглянула на Лорена, и мне очень захотелось спросить его, что же теперь будет. Затем Мадлен сказала:
— Вы, конечно, устали с дороги. Луиза уже приготовила ваши комнаты.
— Это очень мило, — ответил Лорен и осушил свой бокал с лимонадом.
— Ханна, может быть, вы хотите перед ужином пройтись немного по замку или по саду? Лорен с удовольствием покажет вам все.
— Конечно, maman, — ответил он, и, почувствовав, как расслабилось его тело, я поняла, что самое плохое уже позади.
Через несколько минут мы встали.
— Что ты хочешь посмотреть сначала — замок или сад? — спросил Лорен, когда мы поднимались по лестнице.
Наши комнаты находились на втором этаже, в южном крыле замка, как он мне объяснил.
— Сад, — ответила я, все еще пребывая в напряжении после состоявшегося разговора.
О чем еще будет расспрашивать меня его мать?
— Хорошо, сад. Тогда лучше всего надень вечернее платье. Моя мать уделяет очень большое внимание тому, чтобы одежда соответствовала времени суток.
Разумеется, Мадлен выделила нам по отдельной комнате — она явно опасалась, что мы займемся развратом. Разумеется, она полагала, что пара должна подождать до свадьбы.
Мой багаж уже стоял в комнате. Когда я открыла огромный, как шкаф, чемодан, в котором находился мой гардероб, то снова невольно вспомнила о том, что всего чуть больше года назад я не могла себе представить, что у меня будет платье на каждое время суток. А теперь у меня даже был выбор.
Одетая в нежное светло-голубое платье, талия которого сидела не особенно низко, и подходящие к нему туфли с перепонками, я постучалась в комнату Лорена, расположенную напротив.
— Боже мой, ты, наверное, единственная женщина, которая одевается быстрее, чем мужчина, — сказал он, впуская меня.
Он успел только поменять брюки. Его светлая спортивная рубашка лежала на кровати.
— Надеюсь, что ты меня за это простишь, — ответила я и поцеловала его. — Я хочу вести себя безукоризненно, чтобы твоя мать больше не нашла во мне никаких недостатков.
— Моя мать, конечно, их не найдет, — ответил Лорен, натягивая рубашку через голову.
Мне нравилось, когда после этого волосы у него на голове торчали в разные стороны.
— Я не понравилась твоей матери, — произнесла я, садясь на край кровати.
Вид из высоких окон был чудесным. Можно было разглядеть весь сад вплоть до примыкавшего к нему леса.
— Она думает, что я хочу добраться до твоих денег, и из-за этого испытывает отвращение ко мне.
— Нет, у нее нет к тебе отвращения. Но ты ведь знаешь, как это бывает у матерей. Они поверят, что их сыновья сделали правильный выбор, только если сами убедятся в достоинствах будущей невестки.
Я не была уверена в том, что Мадлен когда-либо сумеет оценить мои достоинства.
— Я из Индокитая. Там мы работаем на французов, но замуж за них не выходим.
— Мы находимся во Франции. И, собственно говоря, здесь вроде бы уже преодолели колониальную узколобость. Ты свободный человек, точно так же, как и твои земляки, и вы не хуже, чем мы. И я люблю тебя, пожалуйста, не забывай об этом!
— Я это знаю. Я тоже люблю тебя. Однако твоя мать…
— Не беспокойся из-за нее. Я могу быть очень своенравным. Когда я сказал ей о том, что хочу стать пилотом, она устроила скандал, потому что боялась, что я разобьюсь. А сейчас она расстроилась, потому что я не привел к ней в дом блондинистую Марианну! Но я скажу тебе: до сих пор мне всегда удавалось добиваться своего. Ты увидишь, она тебя еще полюбит. Все-таки ты оказала ей достойное сопротивление и удержала меня от спора с ней.
— Я сделала лишь то, что посчитала правильным, — ответила я. — Может быть, моя семья не богата, но я получила хорошее воспитание. Твоя мать ошибается, если думает, будто я не знаю, что такое традиции и честь семьи. Об этом известно и в Индокитае!
Лорен подошел ко мне и обнял.
— Я это знаю. И я рад, что нашел в себе мужество сблизиться с тобой. Я чувствую, что ты слишком хороша для меня. Я счастлив с тобой. И можешь мне поверить: ни одна из моих знакомых не понравилась бы моей матери.
— Разве среди них не было ни одной Марианны? — спросила я и снова почувствовала странную магию его близости, которая ослабила настороженность, возникшую во мне.
— Одну из них, кажется, действительно звали именно так. Но у нее было мало сходства с нашим национальным символом. От нее моя мать на самом деле пришла бы в ужас. — Лорен рассмеялся и, страстно поцеловав меня, добавил: — Давай совершим маленькую прогулку по парку. Свежий воздух пойдет нам на пользу, и, даже если я не горю желанием в один прекрасный день унаследовать все это, меня ничто не удержит от того, чтобы продемонстрировать даме своего сердца земельные владения моей семьи.
Когда мы шли через парк мимо красивых цветочных клумб, которые, если смотреть на них с высоты, образовывали фантастические узоры, мое волнение слегка улеглось. Сладкий аромат цветов был похож на запах цветов моей родины, и я наслаждалась, вдыхая свежий воздух, не пропитанный дымом.
Вскоре я заметила, что части сада отличаются друг от друга.
— Мой отец не жалел ни денег, ни усилий, чтобы собрать в нашем саду растения со всего мира. Те из них, которые не растут на французской земле, он высадил в теплице — там, на той стороне. — Лорен указал на куполообразное здание рядом с замком, возвышавшееся за плотной живой изгородью. — У нас есть прекрасная коллекция орхидей. Они, конечно, растут и на твоей родине, не так ли?
Я кивнула.
— А еще у нас есть жасмин. Один мой друг считает, что жасмин растет также и в Индокитае.
— Это правда. В доме моего отца были кусты жасмина. В детстве Тхань и я сидели под ними и…
— Тхань? — переспросил Лорен, и я вспомнила, что до сих пор ничего не рассказывала ему о ней.
С Тхань было связано мое похищение и мои угрызения совести.
— Это моя сестра… — ответила я.
Меня бросало то в жар, то в холод. Сначала мне пришлось пересказывать историю своей семьи матери Лорена, а теперь…
— Она осталась в Сайгоне, — уклончиво пояснила я, испытывая стыд оттого, что побоялась рассказать Лорену всю правду о себе.
К счастью, в этот момент нам навстречу вышел молодой темноволосый мужчина. На нем были бриджи, а поверх рубашки была надета клетчатая жилетка. Хотя у него с собой не было клюшки для гольфа, вид у него был такой, как будто он возвращался домой после этой игры. Может быть, по ту сторону леса у семьи де Вальер было свое поле для гольфа?
— Эй, Лорен! — крикнул он, увидев нас.
— А, наконец-то хоть один разумный человек! — воскликнул Лорен, когда мужчина приблизился, и шагнул ему навстречу, распахнув объятия. — Дидье, дорогой брат! Дай-ка я тебя обниму!
Мужчины тепло приветствовали друг друга, похлопывая по спине, а затем повернулись ко мне.
— Ханна, разреши представить тебе моего младшего брата Дидье. Дидье, это Ханна, о которой я тебе писал.
Молодой человек на самом деле был очень похож на Лорена, но черты его лица были несколько мягче, и он больше походил на юношу, чем на взрослого мужчину.
— Ага, значит, это вы хотите укротить старого бабника? — сказал он и сердечно пожал мне руку. — Я очень рад, что наконец-то познакомился с вами!
В его глазах тоже была улыбка, значит, он говорил искренне.
— Однако брат не написал мне, что вы такая красавица! Неудивительно, что модные фотографы сходят от вас с ума.
Об этом Лорен явно ему сообщил.
— Я хотел сделать вам сюрприз, — ответил Лорен и похлопал брата по плечу. — Было бы неинтересно, если бы я сразу все о ней рассказал!
— Можно подумать, что ты сам не сплошная загадка! — ответил Дидье. — А вы уже говорили с maman?
— Да. — Лорен улыбнулся мне. — Ты ведь ее знаешь…
— Еще бы! — проговорил Дидье.
Между ним и его братом явно существовал какой-то тайный код, с помощью которого они могли сказать друг другу то, что нельзя было говорить вслух.
— Но вы не должны позволить запугать себя, Ханна. Мой брат все равно не будет часто здесь показываться. А maman уж как-нибудь к вам привыкнет. Но вы не должны подавать вида, что боитесь. Не сдавайтесь, иначе вы пропали.
— Я и не собираюсь сдаваться, пусть даже ваша мать способна внушить к себе огромное почтение.
— Это правда, maman такая. Но если познакомиться с ней поближе, становится ясно, что она настоящее сокровище! — Дидье снова повернулся к брату. — Мы ведь сегодня поужинаем вместе или ты собираешься умыкнуть этого ангела в Париж?
— Нет, сегодня мы полностью принадлежим семье. Надеюсь, папа тоже будет?
— Услышав, что ты снова появился из «страны бошей», он пообещал, что освободится ради этого от всех своих встреч и обязательств.
— Значит, мы можем ожидать, что сегодня вечером за столом он снова будет спрашивать меня, почему я понапрасну растрачиваю свою жизнь в Германии, вместо того чтобы заниматься делами его фирмы.
— И это тоже. А у меня, пользуясь возможностью, он опять будет интересоваться, когда же я наконец приведу в дом девушку. Если уж первенец не выполняет свой долг, то это должен сделать тот, кто родился вторым.
И снова братья обменялись многозначительными взглядами. Затем Дидье поклонился мне, взял меня за руку и поцеловал.
— Я очень надеюсь, что скоро вы будете принадлежать к узкому кругу семьи де Вальер, мадемуазель. Вы озарите чудесным светом наши запыленные залы. Au revoir!
— Страна бошей? — спросила я, когда Дидье уже не мог меня слышать.
Несмотря на то что я очень хорошо говорила по-французски, этого слова я прежде не слышала.
— Это милое маленькое ругательство, обозначающее немцев. Тебе повезло, что ты не немка. Тогда тебе не разрешили бы ступить даже на порог нашего замка.
— Это все из-за войны?
Лорен рассказывал мне кое-что о своей родине, в том числе и о том, что между Германией и Францией была война.
— Из-за последней войны и той, что была перед ней. Ты должна знать, что все де Вальеры — большие патриоты. За свою родину они готовы броситься в бой, и за это им, бывало, наголо остригали череп.
— Череп? — Мне явно нужно было еще многому научиться в том, что касалось речевых оборотов.
— С них снимали скальп, как сказали бы на Диком Западе. Выражаясь более изысканно, они погибали. Но я считаю, что они могли бы избежать этого, если бы остались у теплой печки.
— Но если бы над вашей страной нависла угроза, неужели ты не пошел бы воевать?
— Конечно, пошел бы! Но нельзя возлагать вину на весь народ, если дело доходит до войны. Скорее, в этом виновато правительство страны и тот стрелок, пуля которого попала в твоих родных. У меня никогда не было предубеждений по отношению к немцам. Напротив, я считаю их очень культурной нацией. Тем не менее до того, как политика испортит нам вечер, давай лучше посмотрим на жасмин и теплицу, как ты считаешь?
Пока мы шли дальше, я снова вспомнила о своем отце и повстанцах. Я не могла ненавидеть своих земляков, которые восставали против французов, я даже могла их понять. И я знала, что тоже стала бы защищать свою страну, если бы на нее напали. Пусть даже для меня оставалось загадкой, как я могу это делать, находясь на таком удалении от родины.
И действительно, отец Лорена появился вечером за столом. Уже с первого взгляда он напомнил мне тех tây, которые приходили на званые вечера моей матери. Он был высокого роста и худощавый, у него были густые, почти полностью седые волосы, а лицо имело решительное выражение.
Он тоже, казалось, не пришел от меня в восторг, но не стал допрашивать по поводу моих родителей. Без сомнения, жена уже доложила ему обо всем.
Я робко сидела за столом, испытывая огромный страх из-за того, что что-нибудь сделаю не так. Передо мной лежали различные ножи и вилки и стояли бокалы, которыми нужно было пользоваться в строгом порядке. Я немного помнила то, чему научила меня моя мать, однако мне казалось, что я выгляжу ужасно беспомощной.
— Скажите, дорогая, как ваша семья относится к колониальному правительству вашей родины? — внезапно обратился ко мне месье де Вальер. — Говорят, что среди вьетнамцев усиливается сопротивление. Здесь, в Париже, некоторые вьетнамцы поднимают голоса за независимость. Вы когда-нибудь слышали о парне по имени Нгуэн Ай Куок?
Он произнес вьетнамское имя совершенно неправильно, но в этот момент мне было все равно. Я догадалась, на что он намекает.
— Отец, разве это подходящая тема для разговора, когда юная дама в первый раз находится у нас в гостях? — пришел мне на помощь Дидье. — Ты бы лучше спросил ее о любимых цветах или о музыке, какие танцы ей нравятся и так далее.
Де Вальер бросил на сына мрачный взгляд. От своего вопроса он, разумеется, не отказался.
— Мой отец работал на колониальное правительство, — ответила я, изо всех сил стараясь оставаться спокойной. Мадлен явно рассказала мужу о нашем разговоре. — Во время беспорядков в Сайгоне его убила пуля, попавшая в него рикошетом. И нет, Нгуэна Ай Куока я не знаю.
Месье де Вальер пробормотал что-то неразборчиво, после чего спросил:
— Значит, вы не считаете, что Индокитай должен получить независимость от Франции?
Я снова вспомнила слова Лорена о патриотизме, и мне стало понятно, по какому тонкому льду я хожу.
— Честно говоря, я об этом никогда не задумывалась, — ответила я, потому что, собственно, была за то, чтобы tây больше не правили моей страной.
Все же я действительно никогда об этом не задумывалась. Мой отчим ругал французов, но восхищался их прогрессом и не принимал участия в восстаниях.
— Насколько я помню, моя семья всегда имела хорошие отношения с французами.
— Хочется на это надеяться! — ответил месье де Вальер. — Как-никак, вы вытягиваете ноги под столом у француза и наслаждаетесь его гостеприимством! А у моего сына связь с вами. И было бы действительно неприлично, если бы вы использовали эту связь для того, чтобы нанести моим землякам удар в спину.
Мне показалось, что я ослышалась. Очевидно, месье де Вальер был еще хуже, чем его жена. И мне, как никогда прежде, очень захотелось вернуться к Элле в гардеробную танцевального зала.
— Неприличным является твое замечание, папа, — недовольно проговорил Лорен и пристально посмотрел на отца. — Ханна уже некоторое время живет в Германии, и я уверяю тебя, что она не планирует изгнать твоих друзей из Сайгона. А также прибрать к рукам твои деньги, чтобы финансировать бунтовщиков. Так что давай перейдем к более приятным темам.
Мадлен де Вальер вдруг побледнела, а Дидье напряженно уставился в свою тарелку. Я не знала, что мне делать.
Я смотрела то на Лорена, то на его отца. Оба мрачно взирали друг на друга. Они казались мне оленями, которые сейчас с грохотом ударят рогами друг друга.
— Я… у меня сегодня была возможность посмотреть вашу оранжерею, — сказала я в надежде, что смогу предотвратить худшее. — У вас действительно прекрасная коллекция орхидей. И жасмин просто великолепен. Мне на секунду показалось, будто я очутилась в саду своих родителей.
В ответ на мои слова все промолчали, но потом я увидела, что Лорен и его отец немного расслабились.
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказала Мадлен, и ее щеки снова порозовели.
Тем не менее она все равно оставалась напряженной. И хмурое выражение лица месье де Вальера нисколько не изменилось. Он смотрел в свою тарелку, сердито жевал кусок мяса и через несколько минут, сделав большой глоток красного вина, встал из-за стола:
— Извините меня, мне еще нужно поработать.
Месье де Вальер положил свою салфетку рядом с тарелкой.
— Но, Поль, не подождет ли работа до завтра? — спросила Мадлен, которая, в отличие от хозяина дома, показалась мне довольно приветливой. — Ты только приехал и так давно не видел Лорена.
— Того, что я увидел, достаточно, чтобы составить впечатление. Если вам что-то понадобится, вы сможете найти меня в кабинете.
С этими словами он повернулся и покинул столовую.
После его ухода воцарилась неловкая тишина.
— Боже мой, папа всегда такой напряженный! — Замечание Дидье разогнало тишину, как дуновение свежего ветра. Он широко и сердечно улыбнулся мне: — Я очень сожалею, что вам приходится видеть его таким, Ханна. Собственно говоря, он очень приятный человек, не так ли, maman? Может быть, у него просто неприятности на работе.
Мадлен поморщилась, однако кивнула и продолжила есть.
Я посмотрела на Лорена. Его лицо все еще было багровым. Больше всего мне хотелось взять его за руку и вывести на улицу, но я помнила уроки своей матери. В чужом доме нельзя было позволять себе такое.
Остаток вечера мы провели за ничего не значащей болтовней. По лицу Мадлен де Вальер я видела, что ей тоже очень хотелось встать и уйти, но приличия запрещали ей сделать это. И лишь когда ужин закончился и Дидье предложил перейти в садовый павильон, она смогла покинуть нас. Отдав еще пару указаний служанке, она удалилась.
— Да, вы получили представление о наших семейных отношениях, — сказал Дидье, засовывая руки в карманы. — Могу только посоветовать вам не появляться здесь слишком часто, потому что речь у нас всегда будет идти о патриотизме.
— Отцу не надо было нападать на Ханну, — проворчал Лорен. — Неужели это так трудно — сделать пару комплиментов или спросить о чем-нибудь безобидном? — Он обнял меня, словно защищая.
— Ты же знаешь отца, для него не существует и никогда не существовало ничего незначительного. Может быть, у него в клубе один из его друзей-колонистов как раз пожаловался на местных вьетнамцев. Или же его что-то огорчило. Наш отец не может по-другому.
Дидье ободряюще улыбнулся мне:
— Когда вы проведете пару таких раундов, вы не будете принимать это близко к сердцу.
— Мне не нравится, что тут предполагают, будто я охочусь за деньгами вашей семьи, — ответила я и прижалась к Лорену. — Богатство не имеет для меня значения, мне нужен только Лорен.
Мы посмотрели друг на друга влюбленными глазами, и Дидье насмешливо присвистнул.
— Ну, мне кажется, лучше оставить вас одних, — сказал он. — Ханна, я полагаю, что мать поселила вас в отдельной комнате.
— Да, а откуда вы знаете?
— Она всегда так делает. Но спит она крепко, так что если вы захотите поразвлечься, вам никто не помешает. — Он нахально подмигнул мне, а затем покинул павильон.
Мы с Лореном еще некоторое время постояли там, глядя на звезды. Да, мне действительно очень хотелось насладиться близостью со своим женихом. Но на самом ли деле Мадлен спала так крепко?
Через некоторое время мы тоже зашли в дом, при этом не встретив ни одного человека. Так что Лорен сразу же потащил меня в свою спальню.
— Что за вечер, не правда ли? — сказал он, срывая с себя галстук и снимая пиджак. — Но я уверяю тебя, что ты сражалась храбро. И мне кажется, где-то глубоко в душе ты за свободу своих земляков. По твоим глазам я увидел, каким был бы твой искренний ответ.
Лорен широко улыбнулся и прижал меня к себе:
— А то, что и как мой отец говорил об этом революционере, вызвало у меня желание с ним познакомиться.
— Но это не понравилось бы твоему отцу.
— Ему многое во мне не нравится, поверь мне. Знакомство с повстанцем не может быть хуже, чем безразличие к его торговым делам.
— Ты все еще сердишься на него? Или на меня?
— На тебя? Никогда! — Лорен поцеловал меня. — А что касается моего отца… Тут совершенно другое. Но мы не должны сегодня об этом думать!
Его губы соскользнули с моей шеи на плечи. Я была согласна с Лореном, но тем не менее видела казавшуюся мне непреодолимой преграду в виде последующих дней. Если мне не повезет, то месье де Вальер не вернется в Париж и еще два вечера будет пытаться загнать меня в угол.
Но все эти мысли отошли на второй план, когда я услышала возбужденное дыхание Лорена и почувствовала, как его руки снимают с меня платье.
В день, когда мы собрались уезжать, мне стало намного легче. Заметив это, Лорен взял мою руку и поцеловал ее.
— Теперь мы нескоро тут появимся, — пообещал он, не обращая внимания на то, что шофер мог услышать его слова за гулом мотора.
Неужели это правда? Я не хотела думать об этом. Я хотела только одного — поскорее вернуться в Берлин, потому что там я чувствовала себя в безопасности. Мне хотелось вернуться к моим фотосессиям, ведь перед моим отъездом Хэннинг объявил мне, что получил заказ от одного новомодного журнала. Лорен мог бы заняться делами, которые казались ему важными. В последнее время он оказывал поддержку одному литературному кружку, благодаря чему мы часто наслаждались литературными чтениями.
Единственное, что периодически омрачало мое настроение, кроме размышлений о том, что же произошло с Тхань, был вопрос: не убила ли я тогда Хансена. Случались моменты, когда мне с большим трудом удавалось не думать о нем. К счастью, Лорен этого не замечал, а даже если и замечал, то притворялся, будто ничего не видит. Иногда я говорила себе, что боги не напрасно послали мне это счастье, ведь мне пришлось заплатить за него дорогой ценой. И если Хансен все же пострадал, это, по крайней мере, было справедливо.
Наконец-то спустя долгое время у меня будет своя, прекрасная жизнь…
