Сайгон, 1925

Годы уплывали один за другим, а в городе не происходило ничего, достойного упоминания. Французы держали население в ежовых рукавицах. Время от времени ходили разговоры о бунтах, но эти восстания подавляли еще до того, как раздавались первые выстрелы. Зато на окраине города французы начали строить аэропорт, что восхитило моего отчима.

— У них манеры, как у быков, зато в технике они кое-что соображают, — обычно говорил он.

Отчим не слишком любил французов, в отличие от моего родного отца, но он был достаточно честным, чтобы признать заслуги другого человека, за что я его очень уважала.

В то время как я выполняла швейные работы для своей бабушки и немного позже даже начала кое-что продавать на улице, Тхань, как и раньше, работала у крестьянина, возделывая рис в северной части города. Теперь ей не нужно было преодолевать дорогу пешком: наш отчим собрал для нее велосипед из старых запчастей, и из-за этого я немножко завидовала своей подруге. Но, конечно, велосипед был ей нужнее, чем мне.

Мы делали все, что могли, чтобы вести нормальную жизнь, которая удовлетворяла бы нас. Значит, судьба распорядилась так, чтобы мы нашли свое место.

Однажды утром, когда я зашла в швейную мастерскую, чтобы снова взяться за работу, я удивилась царившей там тишине.

Обычно, даже если не было слышно голоса моей бабушки, все равно чувствовалось ее присутствие.

Я обнаружила ее в постели. Ее глаза были открыты, а дыхание стало каким-то странным, свистящим.

— Bà, что с тобой? — спросила я, увидев, что она не спит.

Когда она услышала меня, ее лицо исказилось и стало похоже на гримасу. Я не поняла, что она хочет — засмеяться или заплакать. Из-за того, что половина лица у нее полностью онемела, бабушка не могла контролировать и другую половину. Я сразу поняла, что тут что-то не так, и вызвала доктора Нгока, который за год до этого переехал сюда из Ханоя и открыл частную практику недалеко от нашего дома.

— Апоплексический удар, — определил врач после того, как обследовал бабушку. — Ее нужно срочно поместить в больницу.

Наверное, она стала бы возражать, если б могла. Пребывание в больнице стоило очень дорого. Однако доктора Нгока не беспокоило то, что на лечение будут израсходованы все накопленные бабушкой деньги. Он распорядился, чтобы ее на повозке отвезли в больницу, которая находилась в той части города, где мы жили раньше.

Известие о том, что ее мать получила апоплексический удар и теперь лежит в больнице, не вызвало у maman никакого волнения. Она лишь кивнула и стала энергичнее месить тесто для лепешек. Хоть я и не видела на ее лице улыбки, но могла бы поклясться, что мать обрадовалась болезни бабушки. Наверное, в этот момент она надеялась, что бабушка умрет. Это была мысль, которой не должно было быть у дочери, но в данном случае мне это не казалось удивительным.

Когда стало понятно, что бабушка никогда больше не выздоровеет и уже не сможет ходить, мать все же предприняла то, что, наверное, очень удивило бы bà — если бы она смогла это понять. Она забрала ее в дом кузнеца.

Возможно, мой отчим повлиял на нее. А может быть, maman увидела в этом возможность отомстить матери за все, что та с ней сделала.

Bà перевезли к нам и уложили в постель. Я испугалась, увидев ее в таком состоянии. Казалось, от нее почти ничего не осталось. Ее тело превратилось в ссохшуюся слабую оболочку, изо рта доносились странные звуки, которые нельзя было назвать речью, а глаза смотрели в одну точку. Мысль о том, что прежняя bà пребывает в заточении в этом разрушенном теле, внушала мне страх.

Тхань же очень сочувствовала ей. Страдания bà лишь укрепили ее желание стать врачом, пусть даже на протяжении нескольких лет нам не преподавали никаких уроков и у нас больше не было доступа к книгам.

— Когда я соберу достаточно денег, — сказала Тхань, когда мы вместе с ней шли по городу, — я куплю себе учебники и все наверстаю. А затем я запишусь в университет.

У меня не хватило мужества, чтобы возразить своей «чи», как официально звучало обращение к старшей сестре. Я подозревала, что наш отчим не отпустит ее учиться, тем более что мы обе были уже в том возрасте, когда нас можно было выдать замуж.

Мысль о том, что нас выдадут замуж точно так же, как и maman, висела над нами, словно дамоклов меч. Не было сомнения в том, что наш отчим найдет мужа и для Тхань, ведь он, как бы там ни было, признал ее своей дочерью.

Однажды, вскоре после того как закончился сезон дождей, я пришла домой с очень нехорошим предчувствием. Я даже не могла сказать почему — ведь в тот день я продала очень много сшитых мною вещей, даже заезжим французам, которые пришли в восторг оттого, что я так свободно владею их языком. На эти деньги я сразу же купила кое-какие продукты, которые нужны были матери для приготовления пищи и на отсутствие которых она жаловалась мне утром.

Хотя до веранды оставалось всего несколько шагов, я остановилась, словно не знала, стоит ли туда входить. В доме царило странное настроение. Было такое ощущение, будто надвигается тайфун. Невидимое облако приглушало свет и делало краски темнее, чем обычно.

Я заставила себя идти вперед. Не имело смысла оставаться здесь, на улице, ведь то, что решила сделать с нами судьба, она все равно с нами сделает. На первый взгляд все казалось таким же, как всегда. Рядом с лестницей, ведущей на веранду, дремал облезлый желтый пес, который, собственно, принадлежал не нам, но который был постоянным гостем в кузнице моего отчима и время от времени даже ловил крыс и мышей, словно считал себя кошкой.

Мою бабушку усадили в кресло-качалку рядом с дверью, наверное, для того, чтобы на нее упали солнечные лучи. Она пустым взглядом смотрела на улицу.

— Я вернулась, bà, — сказала я, хотя и знала, что она меня не понимает.

И, возможно, никогда больше не сможет понимать. Даже китайский целитель, который хвастался тем, что у него есть целебные травы от любой болезни, не смог нас обнадежить.

Когда я отодвинула в сторону занавеску из жемчужин, закрывавшую дверь в кухню, я услышала мужской голос, показавшийся мне знакомым, но услышать его здесь я не ожидала.

— Для нас было бы большой честью, если бы ваша дочь и наш сын стали парой.

Я окаменела. Это был не кто иной, как владелец маленькой лавки, торговавший тканью в конце улицы! У него было три сына, которые были немного старше, чем Тхань и я.

— Это очень большая честь, — ответил мой отчим.

Но что он здесь делал? Он ведь закрывал кузницу только поздно вечером!

— Большая честь для нашей семьи. А также для Хоа Нхай. Она очень обрадуется.

Я испуганно затаила дыхание, а затем осторожно прикрыла занавеску и прижалась к стене. Мое сердце билось так, что я с трудом разбирала, о чем говорят в соседней комнате.

Собака на веранде посмотрела на меня, однако не издала ни звука и, фыркнув, положила голову на лапы.

Меня хотят выдать замуж!

Конечно, в моем возрасте это было самое естественное событие на свете. В семнадцать лет некоторые девочки, жившие по соседству, уже стали матерями.

Я говорила с Тхань на эту тему, и мы обе решили сочетаться браком только с тем, кого полюбим.

Это было очень рискованное желание, учитывая то, что тогда было принято, чтобы родители сами выбирали супругов для своих дочерей.

Мне стало понятно, что мне не дадут сказать ни слова. Maman сама когда-то воспротивилась желанию матери выдать ее замуж и вышла за моего отца, однако годы, проведенные в семье кузнеца, изменили ее. Она больше не была той умной женщиной, которая встречалась в своем салоне с француженками. Теперь она была женой кузнеца и снова стала простолюдинкой.

И вдруг я почувствовала невероятный гнев. Как же она может так со мной поступать?

Как maman может ожидать, что ее дочь будет счастлива с мужчиной, которого не любит?

Я поняла, что не вынесу этого. Я сердито огляделась. Очевидно, еще никто не заметил, что я уже вернулась. Вероятно, они ожидали меня, чтобы поставить перед свершившимся фактом.

Но им придется подождать!

Я украдкой выбралась из дома мимо bà, которая пребывала в своем мире и меня, конечно, выдать не могла.

Когда дом остался позади, я бросилась бежать, даже не зная толком куда. Больше всего мне хотелось покинуть город навсегда. У меня в груди горело и кололо, а по щекам бежали слезы.

Краем глаза я замечала удивленные взгляды прохожих. Некоторые из них перешептывались. Наверное, завтра они спросят у maman, куда я так спешила. Но мне было все равно. С этого момента моя спокойная жизнь закончилась, потому что с сегодняшнего дня меня будут готовить к тому, как стать хорошей супругой. Для меня больше не будет существовать ничего, кроме семьи, нелюбимого мужа и детей, которых я не хочу, но вынуждена буду рожать, потому что это будет моей обязанностью.

И лишь после того, как я целый час бесцельно бродила по городу, до меня дошло, что я стою на дороге, ведущей к рисовым полям. Вдалеке я уже видела площадки насыщенного зеленого цвета, заполненные водой.

Здесь, на улице, я могла спокойно подумать и найти способ убедить своих родителей, что для свадьбы слишком рано и что муж, которого они нашли для меня, не тот, кто мне нужен.

Я замедлила шаг и посмотрела на землю. Каждый вдох вызывал покалывание под ребрами. Мое сердце все еще колотилось, как сумасшедшее.

Перед моим мысленным взором стояли сыновья торговцев тканью: Минь, Банг и Хао. Все они унаследовали лошадиное лицо и длинный нос своего отца, у всех были хитрые глаза, и все были довольно заносчивыми. Пусть даже ткани, которые продавал их отец, были красивыми, но его сыновей нельзя было назвать красавцами. Кому же я предназначалась? Первенцу Миню? Он был на два года старше меня и, собственно, уже давно должен был жениться. Очевидно, ни одна из семей не была готова к тому, чтобы выдать за него свою дочь. В отличие от моего отчима, голос которого звучал очень восторженно…

Пройдя некоторое время по дороге с опущенной головой, я оторвала взгляд от земли. Никто не окликал меня, но мне все же показалось, что кто-то на меня смотрит. И затем я увидела ее — худощавую фигурку в синем аозай. Широкополая шляпа из рисовой соломки скрывала ее лицо, но то, как она двигалась, позволило мне ее узнать. Наконец-то!

Я тут же остановилась и стала ждать, пока Тхань подъедет поближе. Когда я убедилась, что она меня заметила, я подняла руку и помахала ей. Через несколько минут она подъехала ко мне на своем велосипеде.

— Хоа Нхай? Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?

Тхань спрыгнула с седла. Я не смогла ответить ей сразу же, потому что меня душили слезы.

— Что с тобой? — спросила Тхань и сняла сумку с плеча. — Bà стало хуже?

— Нет, с ней все в порядке, — всхлипывая, ответила я. — Вот только…

— Давай присядем.

Тхань потащила меня за руку к широкому камню, лежавшему на краю дороги.

Она положила велосипед на землю, сняла шляпу и обняла меня.

— Они…

Больше я не смогла ничего из себя выжать и только всхлипывала.

Тхань крепко прижала меня к себе:

— Сначала успокойся. У нас есть время.

И это время было необходимо мне, потому что я все плакала и плакала. Главным образом от злости на свою мать и на отчима, но также от разочарования и страха.

О торговце тканью люди говорили, что он плохо обращается со своей женой. А если это передалось его сыновьям?

И вообще, я пока что не хотела иметь детей! То, что рассказала мне Тхань — что роды связаны с кровью, криками и сильной болью, — вызывало у меня страх.

Через некоторое время мои слезы иссякли, но я продолжала всхлипывать.

— Я как раз пришла с рынка, немного позже, чем обычно, и услышала, что у нас гость, — начала рассказывать я.

Тхань наморщила лоб:

— Гость? Но мать с отчимом предупредили бы нас об этом.

Я покачала головой:

— Они этого не сделали. Они даже не сказали нам, что хотят выдать меня замуж.

— Замуж? За кого?

— За сына торговца тканью. Он сегодня был у нас дома, и они все с ним обсудили! — Слезы снова хлынули из моих глаз. — Они считают, что для меня это большая честь.

Тхань, казалось, была потрясена.

— Но у сыновей торговца тканью головы, как у лошадей. И, кроме того, у них какие-то делишки с tây. Может быть, во французском квартале к этому относятся хорошо, но здешние люди их не любят.

— Наверное, отец изменил свое мнение по поводу французов, — ответила я с горечью. — Он утверждал, что я буду очень рада.

Тхань погладила меня по голове. Очевидно, она тоже не знала, что делать, но хотела утешить меня.

Мы довольно долго молча сидели на обочине. Мимо нас медленно проезжала повозка, запряженная волом. На ней спал возница, натянув шляпу из рисовой соломки себе на лицо. Вол, казалось, точно знал, куда нужно двигаться. И вдруг я тоже поняла это.

— Мы могли бы уехать отсюда, — услышала я свой голос, когда повозка проехала мимо нас.

Тхань ослабила объятия и посмотрела на меня:

— Уехать? Но куда?

— Куда-нибудь, где нас не смогут выдать замуж против нашей воли. Может быть, в Ханой. Или в Китай.

Тхань покачала головой:

— Мы не можем просто так взять и уйти из дому! У нас ведь есть долг перед нашей семьей. Мы ее часть. Ты же видела, что вышло, когда твоя мать бросила свою семью.

Я снова рассердилась, на этот раз уже на Тхань.

— Ты ведь хочешь стать врачом, не так ли? — бросила я ей и вскочила на ноги.

В следующий момент тон моего голоса стал неприятен мне самой. Но Тхань, похоже, почувствовала то же, что и я.

— Неужели ты веришь, что пойдешь учиться? Они выдадут тебя замуж точно так же, как и меня. Может быть, еще за одного сына продавца тканью.

Тхань покачала головой:

— Этого они не сделают. Я не их дочь и вскоре стану самостоятельным человеком. — Но, пока она говорила эти слова, в ее глазах появилось сомнение.

— Они приняли тебя в семью как дочь! — возразила я. — Поскольку ты должна быть благодарна им, и в особенности нашему отчиму, тебя они уж точно выдадут замуж. — Я схватила подругу за руку. — Если мы останемся здесь, то никогда не сможем заниматься тем, чем хотим. Может быть, я сама еще не знаю, чего хочу от жизни, но выходить замуж я уж точно не собираюсь. Если и связать с кем-то свою жизнь, то с мужчиной, которого я сама себе выберу и полюблю. А ты — ты ведь хочешь учиться. Но здесь тебе этого не позволят все равно, сколько бы денег ты ни собрала…

Тхань несколько минут молча смотрела на свою обувь, к которой прилипла грязь с рисового поля.

— Но их все равно не хватит, если мы уедем в Ханой. Там у меня так же мало шансов поступить в университет, как и здесь, я уже узнавала. — В ее голосе прозвучала горечь, и мне стало жаль, что я разрушила ее иллюзии. — Но, может быть…

Тхань подняла глаза. В них появился лихорадочный блеск.

— Может быть, мы смогли бы уехать в Европу или Америку. Я недавно слышала, как один француз рассказывал о том, что женщины там могут учиться в высших учебных заведениях. — Она схватила меня за руки. — Мы вдвоем сможем это сделать!

Казалось, она моментально забыла о привязанности к своей семье. Или же она всего лишь хотела меня успокоить? В тот момент мне было все равно. Тхань послала луч солнца сквозь тучи, сгустившиеся надо мной.

— Но для поездки нам нужны деньги. Больше, чем я сумела сэкономить. — Энтузиазм Тхань исчез так же неожиданно, как и загорелся. — Нет, мы не сможем этого сделать. Нам нужно поговорить с матерью. Может быть, нам удастся заставить ее убедить отца хотя бы не выдавать тебя именно за этого парня.

Солнечный луч исчез, а серая мгла, окружавшая меня, казалось, стала еще плотнее и темнее. Я удрученно покачала головой:

— Она не сможет отговорить его. Он глава семьи. Даже бабушка не смогла бы его убедить, если бы была здорова. У нас остается единственный выход — бегство.

Тхань схватила меня за руку. Ее ладонь была такой же холодной, как и моя.

— Давай сначала посмотрим, что нам скажут дома. Утро вечера мудренее.

Она была права: убегать сломя голову было бы глупо. Для такого плана нужна подготовка. До обручения должно пройти некоторое время. И к тому же пройдет еще какое-то время, прежде чем я выйду замуж. Может быть, они еще не договорились насчет приданого.

Я тяжело опустилась на камень рядом с Тхань. Я чувствовала себя совершенно обессиленной. Даже не знаю, через какое время Тхань подняла меня на ноги.

Между тем стало смеркаться. Когда мы пришли домой, гость уже ушел. Maman и отчим снова занесли bà в дом.

Тхань и я молча выгрузили мои покупки и помыли грязную посуду в старом эмалированном тазу.

— Хоа Нхай, — раздался через некоторое время голос матери над нашими головами. — Мы хотим поговорить с тобой.

Тхань сжала губы, а затем ободряюще кивнула мне. Мне было бы лучше, если бы мать сразу же отчитала меня за поздний приход, но для этого ей не надо было бы вести меня к кузнецу.

Я быстро вытерла руки и последовала за maman в комнату, в которой они разговаривали с торговцем тканью. В воздухе висел неприятный запах сигарет. Мой отчим не курил, но, очевидно, гость предпочитал табачные изделия французов.

Отчим сидел на циновке из рисовой соломки и пил чай, глядя в окно на улицу, жизнь на которой все больше и больше сковывала темнота. Лишь когда я опустилась перед ним на корточки, он перевел взгляд на меня.

Кузнец был порядочным, честным человеком, он никогда не относился плохо к моей матери или к нам с Тхань. Я пыталась убедить себя в этом, чтобы внушить себе надежду на то, что я, быть может, сумею его отговорить. Ведь в Сайгоне так много молодых мужчин. Почему же я должна выйти замуж именно за одного из сыновей торговца тканью?

Мое тело непроизвольно напряглось. Чтобы отчим не догадался по моему лицу, что со мной происходит, я смотрела на свои руки, лежащие на коленях.

Maman села рядом с мужем.

— Тебе уже семнадцать лет, — сказал отчим почти торжественно. — Пришла пора искать тебе мужа.

«Да вы уже нашли его», — чуть не вырвалось у меня, однако мне удалось взять себя в руки. Я продолжала сидеть с опущенной головой, рассматривая циновку из рисовой соломки. Маленький жучок с трудом карабкался по тесно переплетенным соломинкам. Его тонкие ножки снова и снова застревали в промежутках между стеблями, которые, наверное, казались ему глубокими канавами и рвами. Вот так же будет и со мной, если я выйду замуж за сына торговца тканью. Как бы я ни старалась, я не смогу избежать брака, если он однажды будет заключен.

Погрузившись в мысли о жуке, я едва не пропустила мимо ушей то, что говорил отчим. И лишь имя торговца тканью вернуло меня к действительности.

— Его сын Минь был бы подходящим женихом для тебя. Мы приняли решение позволить ему просить твоей руки.

Значит, Минь. Мое предположение оказалось верным. Меня снова охватил гнев.

— А если я не хочу выходить за него? — вырвалось у меня, и в следующее мгновение я сама испугалась этого, потому что детям нельзя было перечить отцу и матери.

— Дочери не подобает подвергать сомнению решение своих родителей, — строго сказала мать.

Ее голос звучал так, как тогда, когда я вернулась с прогулки в город. Но в тот день мне удалось убедить ее принять к нам Тхань. Сейчас же у меня было такое чувство, будто я сижу перед статуей. Никто бы не смог смягчить ее сердце.

— Ты познакомишься с Минем на следующих выходных и будешь вести себя как подобает, — добавила она. — Мы будем принимать здесь всю их семью, потому что они хотят узнать как можно больше о своей невестке.

«А что, если они от меня откажутся? Что, если я им не понравлюсь?» Я не решилась задать эти вопросы, но в этом и не было необходимости, потому что я уже знала ответ матери: «Тогда ты сама во всем будешь виновата».

— А… а Минь согласен?

Я при всем желании не могла поверить, будто нравлюсь ему. Наверное, он вообще меня толком не рассмотрел!

— Речь идет о союзе двух семей и о благосостоянии их детей, — снова заговорил кузнец. — Нам этот союз необходим. У господина Хана есть связи среди французов. Он повысит наш авторитет, и это будет честью для нас.

«И еще он приведет к нам хорошую клиентуру», — с горечью подумала я. Французы, покупающие шелковую ткань, в конце концов придут и в кузницу. И, может быть, будут делать заказы для нового аэропорта. Лишь теперь я поняла, почему мой отчим так мечтательно об этом говорил. Просто я не ожидала от него такого.

— Ты очень хорошо говоришь по-французски, ты умная и хорошо справляешься с работой по дому, — стал перечислять мои достоинства отчим, а maman в это время одобрительно кивала головой. — Кроме того, ты прекрасно шьешь. У тебя есть все, что господин Хан ожидает от невестки. Как ты знаешь, Минь — старший сын, и когда-нибудь он унаследует лавку.

Кузнец на какое-то время замолчал, затем глубоко вздохнул и сказал последнее слово:

— Ты будешь хорошо обеспечена. В наше время это может предложить своим дочерям не каждая семья. Радуйся нашему выбору.

Еще несколько мгновений я сидела, уставившись на циновку из рисовой соломки. Жук тем временем уже куда-то исчез, выбравшись через дырку. Неужели такая же дырка существует и для меня? Или же мне придется вечно мучиться, ведя такую жизнь, которой я для себя не хотела?

В этот момент я пожелала себе набраться мужества, но мне это не удалось. Если бы я сейчас запротестовала и стала спорить с родителями, если бы я стала возражать, это привело бы лишь к тому, что меня бы наказали. И мне все равно пришлось бы выйти замуж за Миня.

Когда я вышла из комнаты, жемчужный занавес тихонько задребезжал. Сразу же после того, как я вошла в кухню, там появилась Тхань. Она несла в руке пустую чайную чашку. Наверное, она как раз давала bà попить и воспользовалась возможностью подслушать наш разговор.

— Минь… — тихо сказала я и подошла к очагу, чтобы выгрести золу. — Они хотят выдать меня замуж за Миня.

— За лошадиную голову? — Тхань тряхнула волосами, словно лошадь гривой, и широко ухмыльнулась. — У тебя будет куча мелких блох.

Собственно говоря, мне было не до смеха, однако подруге удалось меня рассмешить.

Тхань погладила меня по спине.

— Все будет хорошо. Пусть пройдет эта ночь, а утром мы будем умнее.

Прошло несколько бессонных ночей. Мысль о побеге из дому внушала мне страх. Но вместе с тем это была единственная возможность избежать нежеланного замужества.

Мои мысли все время вращались по кругу. Мне казалось, что я стою на распутье. Одна дорога ведет в лавку, где продаются ткани, к Миню, а другая — в джунгли неизвестности. Тхань сказала: «Европа». Там женщинам разрешено учиться в университетах. Получать высшее образование. Я не знала, хочу ли этого, но, конечно, там даже швея зарабатывает намного больше. Да и, кроме того, Тхань утверждала, что в Европе женщина сама может выбирать себе мужа.

Неделя подошла к концу, и в наш дом пришел господин Хан с сыном и женой. Я не старалась быть особенно интересной или умной собеседницей, но, казалось, именно это им и понравилось. Моя мать после этого визита имела очень довольный вид и похвалила меня за хорошее поведение.

Ночью я тихо плакала. Следующее утро нарисовало синие тени у меня под глазами, и я чувствовала себя слишком слабой, чтобы встать с постели. С тех пор как угроза замужества стала витать над моей головой, словно грозовая туча, мне не удавалось шить так много, как раньше. Я была рассеянной, постоянно ранила иголкой пальцы, пачкала ткань кровью, после чего мне приходилось ее отстирывать. По вечерам я молча съедала свою порцию и так же молча выполняла свою работу.

Тхань тоже, казалось, лишилась дара речи. Когда мы вдвоем находились в своей комнатушке, то просто сидели рядом, ничего не говоря. И все же мне казалось, что она умеет читать мои мысли точно так же, как я ее.

Однажды ночью мы даже заснули сидя, прислонившись друг к другу, а утром проснулись в таком же положении. У нас болели кости, но мы были счастливы. Это счастье, казалось, было очень хрупким, потому что если мы так ничего и не придумаем, если не решимся сделать шаг прочь из нашего дома, то, вероятно, из-за моего замужества будем разлучены навсегда.

— Я сегодня схожу в порт, — однажды утром заявила Тхань.

Она заколола волосы наверх, чтобы спрятать их под шляпой из рисовой соломки. Решительность в ее голосе заставила меня мгновенно проснуться.

— А что тебе нужно в порту? — спросила я, хотя уже подозревала, о чем идет речь.

— Я узнаю, не собирается ли в ближайшее время отплывать какой-нибудь корабль, который возьмет нас с собой, — ответила Тхань так тихо, что, кроме меня, этого никто не мог услышать.

— Но тебе ведь нужно идти к крестьянину на рисовое поле, — возразила я, но Тхань отмахнулась.

— Я его не подведу. Приду к нему чуть позже и скажу, что поработаю немного дольше.

Меня словно ударило током. Тхань хочет убежать вместе со мной! Наверное, в одиночку я на это не решилась бы, но теперь, когда она собиралась пойти в порт, мне показалось, что с моих плеч свалилась огромная тяжесть. Я не стану невесткой Хана и увижу целый мир.

— Лучше делай вид, будто все идет, как обычно, — посоветовала мне Тхань, увидев восторг в моих глазах. — Сегодня вечером я сообщу тебе о том, что узнала.

С этими словами она повернулась и направилась в кухню.

Время до вечера тянулось медленно, но тем не менее на душе у меня было легко. Я не знала, найдет ли Тхань корабль, однако она с детства знала многих рыбаков. И они, конечно, будут готовы нам помочь.

Мне хотелось танцевать от радости, но в тот день я вела себя как обычно и старалась быть как можно более незаметной. Единственное, что могло бы меня выдать, — то, что работа у меня спорилась. Я не знала, когда мы совершим побег, но мне нужно было закончить платья для женщин, которые ценили мою работу, и потому мне не хотелось их подводить.

Когда Тхань вечером вернулась домой, у нее был очень серьезный вид. Я боялась, что она не нашла корабля, однако, как ни мучила меня неизвестность, пока что у меня не было возможности ее расспросить, не подвергая себя опасности. Мне нужно было набраться терпения до тех пор, пока maman и мой отчим не лягут спать.

Тхань молчала, пока в доме не стихли все звуки и лишь шум ночного ветра слышался за окном. Наконец она сказала:

— Я встретилась с человеком по имени Хуанг. Он готов отвезти нас в Китай. А там мы, конечно, найдем фрахтовый корабль, который плывет в Англию… или в Америку.

В тот момент мне подходила любая страна, лишь бы она была подальше от Индокитая. Мне хотелось ликовать, но это было невозможно, поэтому я лишь обняла Тхань и крепко прижала ее к себе.

— Спасибо!

Тхань покачала головой, словно не хотела, чтобы я ее благодарила.

— Мы будем там работать, ходить в настоящую школу, а затем станем учиться в университете. Мы создадим свои семьи, выбрав мужей, которых полюбим. Как тебе это нравится?

Мне показалось, что в ее голосе вдруг появилось сомнение, и я быстро ответила:

— Это звучит прекрасно. И тогда ты наконец сможешь стать врачом, как тебе и хотелось.

— Я сделаю для этого все, — ответила Тхань, и я была уверена, что в тот момент она думала о своей матери.

Ночь нашего побега выдалась ясной и свежей. Меконг вышел из берегов, давая нам возможность уплыть на маленькой джонке Хуанга.

Мы сложили в сумки лишь самое необходимое: одежду, немного провианта и деньги, которые мы сэкономили и спрятали у себя под матрасами.

С часто бьющимися сердцами мы вдвоем вслушивались в темноту. Maman и кузнец давно уже ушли к себе, однако мы хотели подождать, чтобы убедиться в том, что они уснули.

А затем наш час пробил. Тхань встала, словно внутри у нее был заводной механизм, как у часов, молча достала сумки из тайника и взяла с моей постели одеяло. Мы вместе прокрались к дверям и прислушались. Было тихо, даже бабушка не стонала во сне. Это был подходящий момент. Мы с Тхань взглянули друг на друга. Мне очень хотелось спросить у нее, правильно ли мы поступаем. Но я понимала, что другой возможности у нас не будет. Пусть даже нам было страшно, пусть даже мы не знали, что нас ожидает — нам все равно следовало воспользоваться этим шансом.

Свое самое дорогое сокровище — фотографию, на которой были изображены мы с Тхань, — я оставила на покрывале. Пусть у моей матери останется хоть какое-то воспоминание о нас.

Затем мы выскользнули наружу, как тогда, когда ходили в храм. Но сейчас здесь не было ни забора, ни бдительных слуг, которые могли бы меня удержать. Я взяла с собой самое необходимое — аозай и еще одно платье, кое-какое нижнее белье и мыло.

Сначала я хотела захватить с собой цветки жасмина, однако затем передумала и оставила их под половицей. Будет лучше, если они будут спать там. Я не знала, приносят ли они счастье и удачу, однако в Европе они нам не понадобятся. Я была уверена, что проклятия нашей страны не дотянутся туда, где, по слухам, каждый мог делать то, что хочет. А счастье мы найдем и так.

Под покровом темноты — луна спряталась за тучей — мы с Тхань быстро шли по улицам Сайгона. Теперь нам не нужно было бояться продавщицы девственниц, мы уже вышли из детского возраста. Семнадцатилетняя и девятнадцатилетняя девушки были для этих женщин не интересны.

Однако мы постарались обойти Телон, потому что не хотели наткнуться на пьяных французов.

Еще до того, как мы увидели порт, мы почувствовали его запах. Когда мне стало ясно, что я, скорее всего, никогда больше не увижу эту реку, я остановилась, закрыла глаза и глубоко вдохнула. Аромат морских водорослей и ила, соли и земли, которая придавала реке коричневый цвет, должны были навеки запечатлеться в моей памяти. От многочисленных рыбацких лодок шел запах рыбы, который впитался в дерево так, что оно пахло даже тогда, когда улов был давно выгружен из лодок.

Луна наконец-то выбралась из-за тучи и осветила высокие крыши складов, которые построили французы, и огромные пароходы, гудки которых были слышны далеко в городе. Путешествие на одном из таких кораблей, конечно, было бы более приятным, но столько денег у нас не было. А то, что у нас было, нам понадобится для того, чтобы в новой стране, куда доставит нас корабль, начать новую жизнь.

Наш корабль будет отплывать из другой части порта, где были пришвартованы не только рыбацкие лодки, но и корабли контрабандистов.

— Хуанг — контрабандист, правда? — спросила я Тхань, потому что она ни словом не обмолвилась о том, что этот человек — рыбак.

Если у него была маленькая джонка, то он, наверное, был контрабандистом. Для плаваний ему нужен был маневренный кораблик, который мог бы проплывать мимо французов, не выдавая себя шумом двигателя или паром.

— Надеюсь, он ждет нас, — прошептала Тхань, осматривая причал.

На волнах качалось много парусников и лодок, однако человека, который должен был взять нас на борт, видно не было.

— Конечно, ждет, — успокоила я ее.

Мы медленно пошли дальше. В это время в порту околачивались не только моряки и контрабандисты. Иногда тут появлялись также девочки из Телона, которые надеялись найти себе клиента, ничего не заработав у себя в квартале.

Вдруг перед нами появились какие-то тени. Неужели это люди Хуанга? Скорее всего, это были они, потому что направлялись прямо к нам.

— Эй вы! — по-французски обратился к нам один из мужчин.

Это было неудивительно, поскольку контрабандисты работали и для французов, и с французами. Большей неожиданностью для меня было то, что человек, чье лицо я увидела первым, был европейцем.

— Так это вы те девочки, которые хотят уехать из Сайгона?

— А где Хуанг? — спросила я по-французски.

Мужчина почесал голову:

— Он ждет на корабле. Он послал нас сюда, чтобы забрать вас.

Я схватила Тхань за руку и притянула ее к себе:

— А это действительно люди Хуанга?

— Должно быть, это они, — ответила она.

— Но эти люди — tây! Неужели они будут работать на вьетнамца?

— У контрабандистов свои законы, — ответила Тхай. — Их команды состоят из разных людей, в том числе из tây.

— Ну, в чем дело? Вы хотите ехать или нет? — нетерпеливо спросил мужчина.

Двое его сопровождающих как-то странно уставились на нас.

Тхань, может быть, и была права, но вид этих людей не вызывал у меня доверия. Но если мы сейчас убежим от них, то, вероятно, упустим возможность уехать отсюда.

— Хорошо, мы идем с вами! — ответила я.

Окруженные мужчинами, мы быстро пошли вдоль берега, пока наконец не очутились перед какой-то шхуной. Это удивило меня, потому что, собственно, у Хуанга должна была быть джонка.

— А это действительно тот корабль? — спросила я.

— Нет, это…

Но прежде чем Тхань закончила фразу, мужчины грубо схватили нас и потащили к трапу.

— Мы не можем ждать всю ночь, — проворчал главный, а один из его спутников сказал что-то на языке, которого я не понимала.

Хотя мы ожесточенно сопротивлялись и кричали, призывая на помощь, не появился никто, кто мог бы остановить этих мужчин. Поскольку мы не могли им противостоять, они затащили нас на корабль, к люку, который был почти не виден на палубе.

— Давайте их сюда! — раздался чей-то грубый голос с резким акцентом, а затем нас толкнули вниз.

Мы чуть не упали, но нас подхватили какие-то люди, которые ждали в темноте, и затащили внутрь корабля.

Как мы ни кричали, как ни сопротивлялись — ничего не помогло. Люк над нами захлопнулся. Мы были в западне. Мужчины потащили нас дальше в маленький отсек, который был отделен от трюма крепкой решеткой.

— Отпустите! — снова закричала я. — Наши семьи будут нас искать! Они пошлют вдогонку за вами полицию!

Мужчины грубо расхохотались.

— А я думал, что вы очень хотите оказаться подальше от своих семей! — насмешливо сказал один из них. — Вот мы вас и увезем!

Я поняла, что Хуанг нас предал. Наверное, он получил за нас кучу денег.

— А куда? — испуганно спросила Тхань.

Ответа она не получила.

В следующее мгновение у нас не осталось даже вопросов. В отсеке мы были не одни. За решеткой на корточках сидело десять-пятнадцать девочек. У всех был испуганный вид. У нескольких девочек были кровавые царапины на лице и руках, у кое-кого были синяки, словно мужчины избили их, потому что они отказывались идти на корабль. Один из мужчин открыл дверь. Она тихо заскрипела, когда он потянул ее на себя.

— Марш туда, и ни звука! — гаркнул мужчина. — Если будете вести себя хорошо, вас не будут бить.

Другие девочки молча уставились на нас, но, поскольку они явно уже познакомились с кулаками этих негодяев, не произнесли ни слова. Решетка тяжело захлопнулась за нами. Один из мужчин сделал угрожающий жест, а затем наши тюремщики повернулись и ушли наверх.

Я с яростью ударила по решетке, но замок не раскрылся. Тхань смотрела на девочек. Она, казалось, была потрясена, потому что не двигалась с места. Я тоже повернулась и увидела, что другие вопросительно смотрят на нас.

— Теперь, наверное, уже достаточно, — прошептала одна из них.

— Кто вы такие? — спросила я. — Что это за люди?

— А вы как думаете? — Голос другой девочки был таким же хриплым, как и ее смех. — Все очень просто, это торговцы людьми. Они прочесывают побережье и ищут девочек, которые достаточно глупы, чтобы решиться подойти к ним поближе. Мы все были такими дурами.

Немного позже на шхуне запустили мотор. Когда корабль поплыл, Тхань залилась слезами. Я прижала ее к себе, пытаясь успокоить и утешить. Она не сопротивлялась, но в то мгновение мне хотелось, чтобы она оттолкнула меня, чтобы она меня ударила, потому что во всем была виновата я одна.

Тут не было никого, кто мог бы ответить на наши вопросы. Никого, кто хорошо относился бы к нам. Единственное, что мы слышали от этих мужчин, были угрозы. Остальные девочки говорили очень мало, они были парализованы страхом. И Тхань, и я чувствовали себя точно так же.

О бегстве нельзя было даже и думать. Даже если бы нам удалось выбраться из клетки, все равно были еще люк и море.

Я подумала о maman и спросила себя, что она будет делать, когда обнаружит, что наши постели пусты. Будет ли она нас проклинать? Или же она станет беспокоиться и искать нас? Будет ли кузнец обыскивать город и окрестности?

Это было вполне вероятно, потому что союз с сыном торговца тканью был очень важен для них, важен для кузницы. В эти мгновения, когда Тхань с ничего не выражающим взглядом сидела рядом со мной, не говоря ни слова, я хотела, чтобы наши родители нашли нас благодаря счастливой случайности. В тихой молитве я даже пообещала своим предкам, что тогда выйду замуж за Миня.

Но, конечно, никто не пришел к нам на помощь. Никто не остановил корабль, никто не победил торговцев людьми.

Вскоре нам показалось, что корабль везет нас прямо в ад, которым священники tây пугали неверующих. Здесь было жарко, как в печи, а воздух был таким густым, что его можно было резать ножом. Одежда липла к телу, и даже с волос капал пот. От пленниц ужасно пахло, и эта вонь отравляла и без того тяжелый воздух. Молодые женщины бо́льшую часть времени находились в полудреме. И это было самое разумное в данной ситуации.

Куда нас везли, нам не говорили. Торговцы людьми давали нам воду и хлеб, чтобы мы не умерли с голоду, но на большее мы не могли рассчитывать.

Через несколько дней прозвучал страшный грохот, разбудивший нас всех.

— Что случилось? — прошептала Тхань, которая, как и я, проснулась от испуга.

Машины, подгонявшие корабль, стали работать медленнее, пока не остановились совсем.

— Это пираты, — испуганно пробормотала одна из девочек. — Будет лучше, если мы прикинемся мертвыми.

— Зачем нам это делать? — спросила я. — Ведь тогда они точно выбросят нас за борт.

— Поверь мне, это лучше, чем то, что с нами сделают пираты.

О пиратах Тхань никогда не рассказывала. В ее историях встречались морские чудовища и духи, но не эти люди.

— Чаще всего это китайцы, — добавила другая девочка, в то время как мы прислушивались к торопливым шагам над нашими головами. — Если команда сопротивляется, пираты ее сразу же расстреливают. Иногда они забирают корабли, потому что их собственное судно недостаточно хорошо для них. Иногда они отпускают корабли, после того как те заплатят дань за разрешение двигаться дальше.

И снова нас охватил страх — еще более сильный, чем прежде. Как будет выглядеть оплата за проезд на этом корабле? Сто́ящих внимания товаров у торговцев людьми не было. Только мы…

Дверь внезапно распахнулась. Мужчины говорили по-французски.

— Сколько вы нам отдадите? — спросил один из них, тот, у которого был сильный китайский акцент.

— Двух, — сказал один из торговцев людьми.

— Трех, — потребовал пират.

— Но это же пятая часть нашего груза! У нас клиенты на другом конце света!

— Трех, — продолжал настаивать пират. — Иначе твои клиенты не получат ничего.

Торговец людьми заскрипел зубами. Затем кивнул:

— Ну ладно, трех. Выбирайте сами!

Девочки прижались к стене. Я потащила Тхань за собой, пытаясь спрятаться как можно дальше. То, чего пираты не увидят, они не смогут захотеть.

Немного погодя мужчины очутились возле решетки. Их предводителем был крепко сбитый человек с широким лицом, коротко остриженными волосами и бородой. Его одежда была темной, а поверх куртки на поясе висела кобура с револьвером. Возможно, у него с собой было и другое оружие. Двое из его помощников держали торговцев людьми под прицелом винтовок.

Взгляды мужчин скользили по нам, и мне казалось, что я ощущаю неприятное прикосновение.

Некоторые девочки закрыли глаза, словно пытаясь таким образом стать невидимыми. Другие опустили головы, чтобы не показывать своих лиц.

— Вот эта, эта и вон та! — сказал пират.

Я вздрогнула, надеясь, что он не показал пальцем на меня или Тхань.

Дверь распахнулась. Мои мышцы напряглись. У меня в ушах шумела кровь. «Пожалуйста, только не мы! — молилась я про себя. — Когда я снова буду на свободе, обещаю, что вернусь домой и выйду замуж за Миня».

Двух девочек выдернули из общей кучи. Они тут же начали кричать, да так сильно, что у меня завибрировали барабанные перепонки. Затем кто-то наклонился к нам.

Я была уверена, что они заберут меня, и, дрожа от страха, закрыла глаза. А затем ее оторвали от меня. Мужчины грубо потащили Тхань наверх. Она закричала, но была слишком слаба, чтобы защищаться. Я открыла глаза, и мои руки тут же вытянулись вперед, чтобы удержать ее.

— Нет! — услышала я свой крик, когда попыталась вцепиться в Тхань, и вдруг почувствовала сильный удар.

Мои руки сами собой разомкнулись, я покачнулась и больно ударилась о переборку. Несмотря на то что вокруг меня все вращалось, я попыталась снова подняться на ноги, однако мое тело уже не повиновалось мне. Я почувствовала привкус крови на губах, и у меня больше не было сил, чтобы хоть что-то сделать.

Я услышала, как Тхань кричит и зовет меня по имени. А затем люк захлопнулся и у меня перед глазами почернело.