Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока

Бомон Марк

Глава восьмая

 

 

Сделав себе имя альбомом, который размышлял о высоком, о низком и о земной суете посередине, Muse в этом году носились между раем и адом, причем иногда буквально ежечасно. Начался он, впрочем, чем-то весьма напоминающим рай.

Фестиваль Big Day Out – гастролирующий коллектив групп в стиле американской Lollapalooza, который каждый январь ездит по крупным аренам и стадионам Австралии. Собственно, это даже скорее не фестиваль, а гастролирующий пляжный отпуск, потому что практически каждый день Muse – присоединившиеся к часто меняющемуся составу турне в 2004 году вместе с Metallica, The Mars Volta, Dandy Warhols, The Strokes и Hoodo Gurus – обнаруживали, что до пляжа ехать совсем недалеко, да еще и пиво дают бесплатно. И они воспользовались всем этим сполна. Днем они занимались серфингом и пили в дороге вдоль австралийского берега; вечером, отыграв свой сокращенный до одиннадцати песен фестивальный сет (каждый день они чуть варьировали свой репертуар со стадионных гастролей), они открывали пиво и тусовались с The Strokes. Мэтту понравилось, как The Strokes обращаются с простыми цепляющими песнями, и задумался о том, как бы и самому написать такого «зверя», в котором нет ничего лишнего, песню, которую однажды слышишь, и кажется, словно знал ее всю жизнь. Еще они подружились с Ларсом Ульрихом из Metallica, который восхищался дикими, шумными выступлениями Muse. Он даже подсадил на их музыку всю остальную группу, и на полпути к окончанию тура Big Day Out Muse, сходя со сцены, увидели в специально оборудованной репетиционной области возле сцены, как Metallica разминается, играя New Born.

Собственно, единственная группа, с которой Muse познакомились на этих гастролях, но так и не подружились, оказались их товарищи по лейблу EastWest, The Darkness. Ныне, к счастью, распавшаяся, эта стареющая кучка рок-ловкачей, которые впаривали зрителям избитый полушутливый «волосатый» рок и бесстыдно подражали Фредди Меркьюри, выходя на сцену в трико, очень быстро стала популярной среди ностальгирующей по року публики; их дебютный альбом Permission To Land, вышедший в июле 2003 года, разошелся к тому времени тиражом в 1,2 миллиона копий, и они с тревожной скоростью поднимались все выше и выше в списках групп на фестивалях. А еще – что, возможно, неудивительно, – казалось, что вероятность того, что именно они станут той новой британской группой, которую ждет прорыв в Соединенных Штатах (вместе с валлийцами Lostprophets, чьи альбомы хорошо продавались в Америке), очень высока, потому что смехотворный «волосатый» рок на самом деле так и не вышел из моды в безмозглой Центральной Америке, а в Лос-Анджелесе к нему относились с определенным ощущением китча. Мэтт опасался, что они могут стать группой, которая отберет у Muse помп-роковую корону, и в интервью испанскому региональному радио сказал, что считает их комедийной группой. Вокалист Джастин Хокинс, относившийся к себе куда серьезнее, чем к нему относились все остальные, подошел к Мэтту на одном из концертов Big Day Out и (после приятной беседы) спросил его насчет той реплики. Мэтт только и смог удивленно ответить: «А вы что, не комедийная группа?»

Турне Big Day Out, в которое успели вписать еще и два полноценных концерта Muse в «Метро-Театре» (Сидней) и «Хай-Фай Баре» (Мельбурн) – билеты на них разошлись очень быстро, – началось в новозеландском Окленде (там Мэтт впервые надел на сцену белый лабораторный халат), затем прошло через квинслендский Парклендс и на два дня задержалось в Сиднее – на концерты на «Шоуграунд» и в Олимпийском парке собиралось по сорок тысяч человек. После этого Muse проехали Мельбурн, Аделаиду и Перт и выступили на шоу What U Want Пятого канала, исполнив три сингла с Absolution. В какую бы сторону ни закручивался водоворот в ванной комнате, Muse оставались одинаково великолепны и еще до конца года вернулись в Австралию с собственным аншлаговым турне. Южное полушарие обожало Muse точно так же, как и северное.

Задержавшись по пути домой в Японии, чтобы сыграть семь больших концертов – по два в Токио и Осаке и по одному в Нагое, Хиросиме и Фукуоке, – Muse вернулись в Англию и стали репетировать выступление на Brit Awards, которые должны были пройти 17 февраля. Они впервые получили номинацию на премию «Лучшая рок-группа»; на шоу, знаменитом своими пышными декорациями (в том году Бейонсе Ноулз выступила в бриллиантах на 250 тысяч фунтов, а ведущая Кэт Дили выехала на сцену верхом на гигантской бутылке шампанского), они исполнили Hysteria на пустой сцене, одетые в черное, потому что лейбл решил потратить все деньги на пафосное футуристическое сценическое шоу The Darkness, которое соответствовало бы их серебристым брюкам в цехинах. Muse не завоевали ни одной награды, The Darkness получили три; но, несмотря на весь блеск и дороговизну выступления Хокинса, именно спартанское великолепие Muse стало лучшим моментом шоу.

Впрочем, Muse это нисколько не огорчило; слегка изменив сет – в него вернулись Dead Star и Fury, а Apocalypse Please теперь исполнялась первой на бис, – группа объехала с гастролями Ирландию, Францию, Испанию и Италию, выступая в среднем примерно перед восемью тысячами зрителей за вечер в таких залах, как «Зениты» в Орлеане, Тулузе и Руане; в мадридском «Паласио-де-Висталегре» через восемь дней после теракта в пригородных электропоездах собрались 14 000 человек (в журнале Q отчет о концерте озаглавили «Как Muse спасла Мадрид»). Эти концерты стали разминкой для давно уже ожидаемого проекта Muse: вторжения в Америку.

Работа в Америке была отложена в долгий ящик из-за трудностей, а затем и расставания с Maverick, но теперь Taste Media обговорили для них контракт с новым американским лейблом, Warner Bros, который был готов выпустить Absolution в США в феврале. А это означало, что нужно было наконец отправляться в многомесячное турне по огромной территории, необходимое, чтобы завоевать Штаты (ну, конечно, если вы не The Darkness). Работа предстояла гигантская: группа и Taste Media отлично знали, что, несмотря на то что Showbiz разошелся в США полумиллионным тиражом и группу будут там принимать всерьез, в Америке они все же далеко не так популярны, как в Европе, а поскольку Origin Of Symmetry там не вышел вообще, им придется начать с нуля, играя по маленьким клубам в стране, чтобы нарастить фан-базу. Так что группа отнеслась к США совершенно иначе, чем ко всем другим территориям мира, и устраивала там гастроли по-другому; Америка была любовницей, которую обхаживали спорадически, но в течение длительных периодов, почти весь 2004 год.

И то было ухаживание, которое, как и в любом уважающем себя рыцарском романе, не обошлось без ран.

* * *

Мэтт Беллами на самом деле даже не представлял, чтó же его ударило. Больше того, он мало представлял, где находится. Сценическая дезориентация началась после нескольких месяцев в турне – головокружение, которое охватывало его, когда свет в баре был тусклым, а музыка громкой, ощущение, что он не знает, как его зовут и его окружают незнакомцы. А еще ему приходилось играть в маленьких барах на триста человек, но стадионное самомнение и чувство сцены никуда не делись, так что его выходки оказались слишком масштабными для этих залов: он катался на коленях, врезаясь в усилители, или бросал гитары в низкие потолки и стоявшие слишком близко барабанные установки; он был словно взрослый тигр, которого посадил в клетку для детеныша.

И на втором концерте американского турне, в клубе «Коттон» в Атланте 9 апреля, случилось неизбежное.

Примерно на половине Citizen Erased, пятой песни сет-листа, перевозбужденный Мэтт споткнулся и упал на тесной сцене. От падения он никакой боли не почувствовал, но когда поднялся и попытался петь в микрофон, обнаружил, что его рот полон какой-то жидкости; выплюнув ее, он увидел, как микрофон обагрился кровью. Во время падения он ударил себя головкой грифа в челюсть, буквально проткнув себя. Он оперся о техника, стоявшего рядом, и показал на свое лицо; в клубном освещении, вспоминал потом тот, казалось, словно у Мэтта изо рта льется вода. Мэтт торопливо ушел со сцены, и за кулисами его стошнило, а потом его увезли в госпиталь накладывать швы (там он провел пять часов); Доминик вспоминал, что сцена была похожа на «кровавое месиво».

Концерт на следующий день в клубе «Кибер» в Филадельфии пришлось отменить, но благодаря мощным рецептурным обезболивающим и краткому отдыху Мэтт почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы продолжить гастроли четыре дня спустя, в 550-местном «Боуэри-Болрум» в Манхэттене. На следующей неделе, пока 18 апреля в Монреале швы не сняли, при пении он чувствовал, как они врезаются ему в кожу; в конце концов они начали врастать прямо в губу.

В буквальном смысле бросая свои жизни на алтарь рока, Muse той весной устроили в Америке настоящий фурор, раскрутившись быстрее, чем любая другая группа, кроме разве что Coldplay. Поскольку они были футуристической группой и уделяли много внимания технологической стороне работы, американское онлайн-сообщество хорошо их знало, несмотря на отсутствие их дисков в музыкальных магазинах, а Origin Of Symmetry был, можно сказать, интернет-фаворитом – вплоть до того, что американские зрители наизусть знали песни, еще не вышедшие в США. Когда они добрались до клуба «Кабаре» в Монреале, вмещавшего тысячу человек, на них съехались люди из самых разных штатов, среди зрителей стали все чаще появляться британские флаги, и Muse вновь буквально на каждом шагу сталкивались с одержимыми фанатами. Похоже, не было в мире ни одной территории, обладавшей иммунитетом к их мрачной притягательности, особенно для изгоев; кроме того, возможно, их отношение к иракской войне, которое так явно было высказано на альбоме Absolution и в сопроводительных интервью, придало группе популярности среди более интеллектуального антивоенного меньшинства в США. Их музыка была достаточно значительной, чтобы задеть душу даже самых мрачных слушателей, но при этом сложной и «не от мира сего», чтобы стать и источником эскапистских острых ощущений.

Мэтт уж точно не пытался как-то опровергнуть это впечатление в своих интервью, которые давал на гастролях. Он говорил о своей потребности подавлять экстремальные чувства, например, желание достать большую пушку и перестрелять всех, кто действует ему на нервы. Рассказывал о страхе смерти, который охватывал его всякий раз, когда взлетал его самолет. А еще он расширил свою теорию о том, что человечество – это клоны, которых создали специально, чтобы добывать ресурсы Земли для инопланетной расы Ситчина: он заявил, что минотавры существуют и тоже входили в ту же программу клонирования, и именно поэтому в легендах их часто находят в запутанных подземных шахтах.

В американском турне Muse пришлось играть куда более импровизированные и спонтанные сеты, чем на аренах, а еще они попали в сеть новой, опасной вредной привычки: азартных игр. Во время лондонского отпуска, продлившегося несколько недель, Мэтт стал посещать полулегальный покерный клуб на Клеркенвелл-роуд и играть там для веселья на небольшие ставки, и вскоре он стал одержим этой игрой. Он вставал с утра и ложился ночью, тасуя карты – даже довел до совершенства технику тасования под ногой. Покер превратился в регулярное послеконцертное времяпрепровождение; в Монреале группа после выступления резалась в карты до шести утра, а когда посередине гастролей обнаружилось несколько выходных, они отправились в Лас-Вегас, чтобы предаться своей новой привычке. А эта поездка привела к появлению еще одного нового интереса: как-то утром группа, выйдя из казино, отправилась на вертолете к Гранд-Каньону; то был первый их полет на вертолете. Увидев, что товарищи по группе страдают от сильнейшего похмелья, Доминик попросил пилота как можно чаще резко опускаться и взлетать, как на американских горках, и в конце концов Мэтт заблевал всю кабину. Дом и Мэтт были в восторге; выйдя из вертолета нетвердыми шагами, они твердо решили научиться летать сами. Собственно, едва вернувшись домой, они заказали совместные уроки, но, как Мэтт понял на примере своего парамотора, времени, чтобы реально чему-нибудь научиться, у них просто не нашлось.

Обрадованные позитивным опытом в Америке, который включал в себя в том числе выступление на популярнейшем тогда фестивале Coachella в Калифорнии и концерте в клубе «Брик-бай-Брик» в Сан-Диего, который закончился тем, что Мэтт выбросил своего «Черного Мэнсона» в мусорный бак (гитару быстро стащил какой-то удачливый фанат), Muse вернулись в Великобританию 11 мая, чтобы подготовиться к самому большому и приятному «челленджу». Когда-то им приходилось играть бесконечные дневные фестивальные сеты по всей Европе, и конца краю им было не видно, а вот летом 2004 года их пригласили на двадцать шесть фестивалей, причем на нескольких из них они должны были впервые выступить хедлайнерами.

И один из них в намного большей степени, чем все остальные, стал одновременно самым великолепным и самым трагичным в карьере Muse.

* * *

27 июня 2004 года Muse получили тот апокалипсис, которого так ждали.

В дождливые годы фестиваль «Гластонбери» нередко превращается в самое большое болото графства Сомерсет; в 2004 году он вообще больше напоминал озеро. После того как в палящий четверг отдыхающие собрались в Авалонской долине, прошли слухи о грозе, которая начнется вечером. Те из нас, кто не спал всю ночь – еще одна традиция «Гластонбери», – с облегчением услышали далекий гром примерно на восходе, который быстро стих вдали. Мы вздохнули с облегчением: плохая погода все-таки обошла нас стороной.

А потом, в восемь часов утра в пятницу, 25 июня, разверзлись хляби небесные. Всего за несколько часов на «Уорти-Фарм» обрушился такой ливень, которого еще не бывало в истории, и началось Великое гластонберийское наводнение. Целые участки лагеря полностью погрузились под воду, последние пары резиновых сапог продавались по таким ценам, словно они были как минимум из золота, а посетители перемещались по территории буквально на лодках. Условия, возможно, были худшими из всех, что когда-либо были на фестивале; многие зрители, которые не смогли справиться с грязью, переполненными туалетами и невозможностью хоть где-нибудь присесть в течение трех дней, просто сдались и разъехались по домам, а те, кого все-таки не отпугнула суровая погода, посмотрели хедлайнерские выступления Oasis, которые вполне квалифицированно отыграли в пятницу, и Пола Маккартни, который потряс самую большую аудиторию уик-энда огненным исполнением вечной классики The Beatles и Wings вечером в субботу.

Для Muse фестиваль был огромным событием и большой честью. То было их первое хедлайнерское выступление на главной сцене в Великобритании, и многие сомневались в решении организаторов поставить их хедлайнерами последнего дня фестиваля, заявляя, что Майкл и Эмили Ивисы пошли на большой риск, пригласив группу, которая еще не имела опыта концертов на таких престижных местах. Те из нас, кто видели, как они в предыдущие десять месяцев сносили крыши с арен, были уверены, что Muse станут лучшей группой уик-энда, но многие посетители «Гластонбери» были с нами не согласны и считали, что Muse просто не готовы к такой важной миссии и, несомненно, будут воскресным вечером выглядеть как дурачки.

Muse приехали на «Гластонбери» после серии фестивальных выступлений в Европе, на которых выступали либо хедлайнерами, либо достаточно близко к закрытию. Они играли третьими с конца на Rock Am Ring в Нюрбурге и Rock Im Park в Нюрнберге и последними – на Flippaut в Болонье и Pinkpop в Голландии. Мало того, они сумели завоевать даже хард-роковую аудиторию из фанатов Korn и Linkin Park на метал-фестивале Superbock Superrock в португальском Лиссабоне; 9 июня, в день рождения Мэтта, они сыграли для зрителей-металлистов подряд пять риффовых «песен». За две недели до Гластонбери они неудачно попытались посетить Колизей (очередь оказалась слишком длинной) и Ватикан (Доминика не впустили, потому что он был одет в беговые шорты а-ля восьмидесятые) перед концертом на римском Центральном теннисном стадионе, классическом монументе времен Муссолини на берегах Тибра, построенном самим диктатором; на обелиске у входа на стадион выгравировано его имя. На ужин Мэтт в тот день заказал тарелку пасты с помидорами, и блюдо оказалось настолько вкусным и простым, что он даже прослезился.

Всему этому предшествовал очередной успех в чарте – 17 мая на сингле вышла Sing For Absolution в сопровождении всего одного дополнительного трека, любимой зрителями концертной вещи, не попавшей на Absolution, – Fury, и попала на шестнадцатое место хит-парада. Главным дополнительным фактором продаж сингла стал потрясающий клип, который вышел на DVD-сингле. Клип Sing For Absolution стал самым сложным и, несомненно, дорогим из всех снятых группой на тот момент: то была научно-фантастическая история, основанная на идее Мэтта об эвакуации планеты, на которой начинается ледниковый период, чтобы найти новую и освоить уже ее ресурсы (или, может быть, нашим визитом в космический симулятор в Музее науки в прошлом августе).

В клипе, полном компьютерной графики, Мэтт, Дом и Крис играют роль космонавтов, которых отправили на просторы галактики с футуристической планеты, которая пытается взорвать надвигающиеся ледники, чтобы доставить людей, погруженных в криогенный сон, на новую планету. Прорвавшись через червоточину, они оказываются в астероидной буре, сталкиваются с большим метеоритом и падают на мертвую красную планету. У зрителя возникает впечатление, что они улетели с будущей Земли и попали на Марс, но последний кадр, сделанный как дань уважения концовке «Планеты обезьян», показывает, как группа стоит возле древних развалин английского Парламента. Как они говорили тогда, несмотря на то, сколько раз они отказывались от телешоу и интервью для подростковых журналов, когда им предложили шанс влезть в скафандры и полетать на космических кораблях, они согласились тут же.

В общем, Muse добрались до «Гластонбери» на высокой ноте – фестиваль проходил недалеко от их родного Девона, так что на него собрались многие родные и друзья, и они с нетерпением ждали шоу несколько месяцев, надеясь под конец дня застать Моррисси и огорчившись, что пришлось пропустить последний в истории концерт Orbital, который проходил на второй сцене одновременно с их собственным. На предварительных интервью группа была в торжествующем настроении и весело рассказывала разные «фестивальные факты» о себе: худшим, что когда-либо ел Дом на фестивале, был грязный шницель в Германии; у Мэтта однажды был очень болезненный сеанс массажа шиацу; если пойдет дождь, то они прилетят на вертолете за полчаса до своего сета, но зрителям они предложили хорошенько повеселиться – раздеться догола, надеть дурацкие шляпы, поплавать в грязи и покатать друзей в передвижных туалетах с горки, а потом обняться с ними. Что они обязательно берут на фестивали? Мэтт – черные мусорные пакеты, которыми пользуется вместо обуви или в качестве «туалета», когда приспичит; Дом – барабанную установку.

Тем не менее, несмотря на все возбуждение и игривость, они знали, что впереди их ждут серьезные дела. Билеты на «Гластонбери» в тот год распродали еще до объявления выступающих групп, так что им предстояло играть не перед толпой фанатов Muse; больше того, в такую погоду они ожидали, что на их выступление останутся максимум тысячи четыре поклонников Muse в резиновых сапогах, а остальные разъедутся по домам. И они даже не особо ошиблись – народу, конечно, осталось немало, но все-таки заметно меньше, чем в предыдущие вечера, и на них нужно было произвести огромное впечатление, чтобы и они по ходу концерта не разбежались по машинам, спеша в сухую постель. Muse должны были выйти на сцену, посрамить скептиков и выбить грязь из ушей усталых зрителей. И они добились однозначного успеха по обоим пунктам.

Проще говоря, Muse дали лучший концерт в своей жизни. В белом лабораторном халате с Big Day Out, похожий на спейс-рокового колдуна, Мэтт крутился, вертелся и водружал гитару Silver Manson себе на голову, как кружащийся в танце дервиш. Крис выдавал из своего баса самый «мясной» звук из всех, что когда-либо ему удавались, а Дом молотил по барабанам, заглушая даже пятничный гром. Монументальное исполнение Apocalypse Please сочли настолько мощным, что концертную версию из «Гластонбери» выпустили через месяц интернет-синглом, передав доходы в фонд Oxfam, и этот сингл вышел на десятое место в первом в истории чарте скачиваний. Организатор Эмили Ивис назвала их выступление лучшим за весь уик-энд, и Muse, приехавшие на концерт аутсайдерами, превратились в героев-завоевателей «Гластонбери».

С первой же ноты Hysteria они поняли, что концерт станет сенсацией, а когда под конец Blackout под сценой весело запрыгали шары, а на второй выход на бис, Stockholm Syndrome, зарядили пушки с конфетти, Мэтт, что было для него редкостью, произнес со сцены речь длиннее пяти-шести слов: «Спасибо вам большое за то, что остались, несмотря на грязь и все остальное, – сказал он зрителям, – это был лучший концерт в нашей жизни».

Но через час после того, как группа сошла со сцены, этот день стал самым трагическим за всю их карьеру.

На семейном празднестве, устроенном в передвижной гримерке Muse за кулисами, Билл, 62-летний отец Доминика, упал из-за сердечного приступа, его поспешно доставили в медицинский центр фестиваля, где он скончался. То было ужасное, трагическое окончание самого потрясающего вечера, а Дому было вдвойне тяжело, потому что из-за гастрольного графика он уже давно не встречался с семьей. Позже он признавался, что этот день был одновременно лучшим и худшим в его жизни.

Следующий концерт Muse, на фестивале Lazzaretto в Бергамо, был отменен, и группа выпустила публичное заявление, в котором попросила прессу уважать их личную жизнь. Почти на неделю они заперлись в Девоне, Доминик – чтобы оплакать отца, а Мэтт и Крис – чтобы поддержать друга и его родных. То была неделя глубокого взаимопонимания и размышления для троих друзей; они обсуждали, не стоит ли вообще перестать гастролировать, а Дом раздумывал, не стоит ли уйти из группы, чтобы побыть с семьей. Но близкие друзья сумели убедить его играть дальше – найти положительную сторону трагедии, занимаясь тем, что ему больше всего нравится. В конце концов, именно этого хотел бы его отец. Через неделю Дом решил, что все-таки вернется на гастроли, и группа выступила еще на трех фестивалях – сначала хедлайнерами в швейцарском Санкт-Галлене, потом в бельгийском Верхтере и датском Роскильде, – после чего Дому дали еще неделю отдыха, чтобы собраться с мыслями и по-настоящему оплакать отца.

Эти три фестиваля вскоре после смерти Билла Ховарда вышли для группы странными и трудными. Трагедия сплотила их как друзей, помогла им лучше понять и ценить друг друга. Они поняли, что штампованная фраза действительно правдива: ты в самом деле не понимаешь, что у тебя есть, пока этого не потеряешь, будь то родители, друзья или коллеги. Они были очень близки к тому, чтобы потерять Дома как товарища по группе, а может быть, даже к полному распаду группы, и это напомнило им о простом удовольствии от исполнения музыки и о том, как они ценят возможность играть на сцене для такого количества людей. Ужасно печальное событие помогло Muse найти внутренние силы, создать новые связи, научиться открытости и позитивному отношению друг к другу и стать еще более сплоченной командой.

К тому времени как они снова собрались и излили душу на хедлайнерском выступлении на T In The Park в Баладо-парке (Кинросс), Muse стали неуязвимыми.

Впрочем, гастрольные мучения еще не закончились.

* * *

Крис Уолстенхолм на самом деле даже не представлял, чтó же его ударило. Поднявшись с земли и дохромав на свою позицию, он понял, что в него врезался в подкате музыкант из The Cooper Temple Clause, которых Muse вызвала на футбольный поединок пять на пять между саундчеками. Две группы гастролировали по Америке в рамках фестиваля Curiosa, проходившего в июле и августе в тринадцати городах центральной части страны; на фестивале было две сцены, состав был отобран лично The Cure из групп, которые коллективу либо нравились, либо с ним дружили.

Добравшись до турне через восемь европейских фестивалей в июле – в том числе ирландский Oxegen, где из сета пришлось выбрасывать Apocalypse Please, потому что местные герои Ash сыграли больше отведенного им времени, и концерт в Сантьяго-де-Компостеле, где Дом поприветствовал зрителей бессмертной в своей нелепости оговоркой а-ля Spinal Tap «Привет, Сан-Диего!», – Muse выступали на второй сцене вместе с The Coopers, бывшей басисткой Hole и Smashing Pumpkins Мелиссой Ауф дер Маур и гранж-рокерами Thursday, а главная сцена пульсировала под пост-роковые причитания Interpol и Mogway и бессвязные танцы с ковбеллом от The Rapture. Muse подружились с самими The Cure на почве любви к техасскому холдем-покеру – Мэтт однажды выиграл 400 долларов у их вокалиста Роберта Смита, в основном потому, что Смит так напился, что очень плохо блефовал и не понял, что у Мэтта в руке четыре туза, – и с The Cooper Temple Clause, которые тоже любили футбол.

В общем, когда Крис поднялся с земли на пустыре рядом с залом в Детройте, десятом городе, куда добрался фестиваль Curiosa, и отряхнулся, он не придал особого значения боли в запястье. Так, обычная для Muse дорожная травма – вроде ушибов, которые Дом получил прошлым вечером в Торонто, когда Мэтт бросил в него гитару. Он весело отыграл концерт – получасовой сет из шести солидных рок-хитов, – всю ночь пил на послеконцертной вечеринке (специально для гастролей Curiosa группа решила их возродить) и ушел спать, особенно не задумываясь о руке.

Лишь после того как Мэтта посреди ночи разбудил голый Крис, расхаживавший туда-сюда по коридору гастрольного автобуса, ругаясь про себя и прижимая к груди распухшее запястье, которое вдвое увеличилось в размерах, Muse заглянули в расписание гастролей, согласно которому в Англии им предстояло играть хедлайнерами на фестивале V, и подумали: «Господи Иисусе, нам конец».

Пришлось прибегать к решительным мерам. Крису наложили гипс, так что группа отменила выступления на трех последних концертах тура Curiosa и торопливо отправилась домой. Они связались с приятелем по имени Морган Николлс, который играл в The Senseless Things, когда Muse еще были подростками-фанатами фрэггла, а потом стал басистом The Streets; у них было десять дней, чтобы научить его всему хедлайнерскому сету на бас-гитаре.

В общем, V2004 стал для Криса странным опытом смирения. Он все равно был на сцене и временами играл клавишные партии перед 50 тысячами орущих фанатов Muse в оба дня фестиваля (первый день состоялся в Челмсфорде 21 августа), но по-настоящему наслаждаться концертом не мог, потому что с раздражением слушал, как Николлс играет его басовые партии, и вздрагивал каждый раз, когда тот хоть чуть-чуть ошибался. Несмотря на то что на этом и следующих фестивалях в августе Muse выступали вчетвером, музыканты говорили, что им чего-то не хватало. На двух этих фестивалях, австрийском Two Days A Week и французском Rock en Seine, Крис играл на басу, сколько мог, а потом его подменял Николлс.

Крис снова сумел отыграть полный сет на бас-гитаре через несколько дней, на первом концерте первого аншлагового тура по Австралии. Выступление прошло в пертском клубе «Метрополис»; этот зал был больше, чем планировался изначально, потому что в тот клуб билеты разлетелись в первый же день. Когда они впервые приехали в «Метрополис», гордо названный «клубом» зал для общественных собраний, в 2000 году, на них пришло десять человек; на этот раз очередь начала собираться еще в 8:30 утра и протянулась через весь квартал, несмотря на дождь. Концерт прошел великолепно, и, поскольку потом им предстояло целых три выходных в Перте, Muse устроили такие зажигательные вечеринки, что из-за резкой смены часовых поясов и ночных попоек за эти семьдесят два часа они почти не спали. Во время одного особенно тяжелого приступа бессонницы, как вспоминал Крис, он в пять утра смотрел фильм «Старски и Хатч» в своем гостиничном номере.

Что объяснимо, после того как они добрались до Аделаиды – пятого по размеру города Австралии, известного как «Город церквей», потому что там ну очень много церквей, – для второго концерта, Muse решили повернуться в сторону здорового образа жизни. Тони, охранник, которого нанял им Энтони Эддис, потому что они превратились в стадионную группу и, соответственно, стали «настоящими» поп-звездами, одновременно был и их личным тренером. Впрочем, когда он впервые отвел их в спортзал, нагрузки оказались для страдающих от джетлага молодых душ чрезмерными – их тур-менеджера вырвало через двадцать минут занятий на велотренажере, да и Крис едва не последовал его примеру.

Впрочем, больше всего из-за проблем с пищеварительной системой пострадал Мэтт. В последний вечер в Перте он съел в аргентинском ресторане почти целую козлиную ногу, и сет в аделаидском «Бартон-Театре», где собралось двести фанатов, пришлось прервать посередине; Мэтт убежал за кулисы в отчаянных поисках уборной, а товарищам по группе пришлось довольно долго джемовать, пока он не вернулся, облегчив кишечник. Дом позже шутил, что подобное поведение допустимо на маленьких клубных концертах, но вот на стадионном шоу ему бы пришлось делать свои дела прямо на сцене в подгузник.

Получив по пути платиновый диск за австралийские продажи Absolution и меняя залы в соответствии со спросом – в Брисбене пришлось добавить второй концерт после того, как все билеты на «Брисбен-Арену» в центре города разошлись буквально за час, да еще и перенести оба концерта в пятитысячный «Ривер-Стейдж», – группа завершила триумфальное турне в оклендском «Сент-Джеймс-Театре» 14 сентября, на несколько дней улетела домой отдыхать, а потом отправилась в третье в году путешествие в США. Огромный третий этап вторжения в Америку длился три месяца и состоял из 38 концертов в почти таком же количестве городов в самых разных уголках США и Канады – от Нэшвилла до Милуоки, от Портленда до Альбукерке, от Палм-Бич до Тусона. Несмотря на огромный успех на всех остальных территориях, Muse настолько хотели завоевать вообще весь мир, что были готовы даже к выступлениям в американских курятниках (и долгим, тяжелым поездкам между ними; 15-часовая ночная поездка из Питтсбурга до Детройта не была чем-то из ряда вон выходящим), чтобы их музыку услышали.

Когда они к 18 сентября добрались до Калифорнии, чтобы отыграть пять песен для передачи радио KROQ Inland Invasion, на университетских радиостанциях США как раз начали крутить Butterflies And Hurricanes, причем песня получила намного более мощную ротацию, чем любая другая композиция Muse до нее. Сингл, вышедший в Великобритании 20 сентября, на родине стал гарантированным хитом благодаря использованию очередной новой технологии: на диске была установлена программа U-MYX, которая позволяла слушателям самостоятельно пересвести песню или отключить некоторые инструменты и играть под оставшееся сопровождение (за лучший фанатский ремикс даже был объявлен приз). Но и у Америки постепенно начали открываться глаза на их великолепие, и Muse наслаждались стоящей перед ними задачей: в Европе они чувствовали себя стариками, играющими в мегазалах, а вот выступления в клубах на двести человек в стране, где Absolution разошелся тиражом всего в 200 000 экземпляров (для такой огромной территории – просто капля в море; мировой тираж к тому времени составлял уже полтора миллиона), заставили их снова почувствовать себя молодыми и подающими надежды.

В Сан-Франциско через три дня Мэтт еще и снова превратился в трясущегося мальчика-фаната, увидев на улице героя детства. Он, конечно, уже стал другом-собутыльником Дейва Грола, но вот когда впервые увидел другого оставшегося в живых музыканта Nirvana, Криста Новоселича, который чистил ботинки на улице, он сумел лишь подойти к тому же чистильщику обуви и начистить до блеска свои туфли, так и не решившись сказать ни слова долговязому гранжевому басисту.

Турне оказалось еще одним беспорядочным взрывом большого самолюбия в маленьких помещениях. После разминки, включавшей в себя четыре дня распития мохито в эксклюзивном «Небесном баре» ультрамодной лос-анджелесской гостиницы «Мондриан» и два фестиваля вместе с Моррисси, The Yeah Yeah Yeahs и Franz Ferdinand, в Сан-Франциско Muse выступила в «Уорфилд-Театре» на 2200 мест – неплохо по сравнению с клубом на двести человек, в котором они выступали в том же городе в мае. После концерта они отправились на вечеринку в лофте, устроенную разогревающей группой; Дом всю ночь джемовал на бонгах, а Мэтта зажал в угол разбогатевший на доткомах миллионер из Скарборо. На следующий день, в «Фридом-Холле» Калифорнийского университета в Дэвисе близ Сакраменто, они выступили для двух тысяч студентов, и Мэтт катался по сцене на коленях в духе Марти Макфлая, пока не врезался лбом в гитару и покинул сцену с порезом в виде молнии. Еще один боевой шрам в Битве за Америку.

Гастроли прокатились по центру Америки, затем добрались до Канады, и постепенно стали собираться одержимые фанатские «племена». Сердцевину их составляли татуированные рокеры и черноволосые подростки с подведенными глазами, а также более «хардкорные» поклонники. Одна 20-летняя иракская девушка написала Мэтту письмо, в котором рассказала, как росла, видя повсюду пытки и аресты, и как его музыка помогла ей; он ответил, что ценит внимание, и вовсе не ожидал, что она придет на все канадские концерты группы.

К тому времени, как они 22 октября добрались до Солт-Лейк-Сити – прошел уже месяц гастролей, и через день Крис, по-прежнему игравший в гипсе, повредил палец во время первой песни в «Мак-Юэнс-Болл» в Калгари, и ему пришлось впервые лет за десять взяться за медиатор, – все эти часы, проведенные в тесных гастрольных автобусах, наконец-то начали окупаться. В сет-лист впервые попал совершенно новый материал, значившийся под шифровкой New One (DES). Эту песню, конечно, трудно было назвать потенциальным следующим синглом, но это неплохая рок-композиция, вполне соответствовавшая лирическим темам Muse, полная спутников и желания лететь сквозь Вселенную, а Мэтт в своем блоге на официальном фанатском форуме Muse назвал ее The Church Of the Sub-Genius, написав, что «33 случайных гитарных наложения на church of sub genius… имеют немалые шансы попасть» на четвертый альбом. Название («Церковь недомудреца») было позаимствовано Мэттом у «странного культа немощи», религиозной группы, основанной в Далласе в 1979 году и получившей немалую известность в Интернете девяностых своими юмористическими и сатирическими статьями. Впрочем, к тому времени, как песня добралась до диска, ее переименовали в Glorious.

31 октября они выступили в Лондоне, провинция Онтарио, в хэллоуиновских масках – Дом переоделся Гэндальфом. На первом из двух концертов в 2300-местном «Уилтерн-Театре» в Лос-Анджелесе они выпустили на сцену пару, объявившую о помолвке. Мэтт и Крис стали прикреплять иголки к головкам грифов своих гитар, чтобы прокалывать бесконечные потоки воздушных шариков, которые низвергались на сцену в конце выступлений в американских театрах. В какой-то момент им сообщили, что MTV Europe назвала их «Лучшей альтернативной группой». А после тридцати шести отыгранных в США концертов – аудитории росли от города к городу, – произошло нечто волшебное. Однажды утром Доминик проснулся в гастрольном автобусе и услышал, что Мэтт играет новый рифф. Такого риффа он от Мэтта еще не слышал – тяжелый, смелый, галопирующий; Дому показалось, что со струн гитары Мэтта срывается целый табун диких степных лошадей. Он сел в постели, поднял шторку на окне и увидел, что они едут посреди Аризоны, и их до самого горизонта окружают одни только кактусы, камни и песок. Рифф идеально подходил для такого окружения, словно в песню как-то умудрилась проскользнуть сама пустыня. Эта песня в конце концов получила название Knights Of Cydonia.

14 декабря, отыграв последний американский концерт в Тусоне, штат Аризона, Muse улетели обратно в Великобританию, забрав с собой в качестве воспоминаний о диких западных штатах США не только ковбойские шляпы и пончо. Они были в восторге от атмосферы страны, от стычек а-ля Морриконе и иствудовского прокуренного ворчания. Они с энтузиазмом рассказывали журналистам о новом материале, который звучит как The Strokes и Calexico, словно эпический кантри-вестерн, который напоминает им человека, который едет на лошади по Мексике и играет на трубе, а потом его убивают бандиты. По их словам, это было «немного фламенко, немного «Убить Билла», немного текс-мекс, немного Том Уэйтс». Они говорили, что одна новая песня настолько эпичная и «широкоэкранная», что даже не представляют, как будут ее записывать, но когда запишут, эта песня заставит всех подумать о рыцарях в сомбреро, которые скачут по пустыням далеких планет.

Огромность всего американского явно подействовала на Muse. В интервью в том декабре Мэтт заявлял, что Muse станет стадионной группой, новыми Bon Jovi, с огромными видеоэкранами и декорациями, вздымающимися под самый потолок, и, может быть, даже отрастят длинные волосы и станут носить ковбойские шляпы. Он говорил, что собирается набрать целую труппу танцоров, полный оркестр и разнообразную бутафорию и устроить концерт в нескольких актах, как вест-эндский мюзикл. Он уже придумал сюжет «Мюзикла Muse»: он будет о футуристическом Одиноком рейнджере, который путешествует по Вселенной, чтобы предотвратить конец света.

Следующий шаг на пути к этой глобальной миссии был очень близок. 19 и 20 декабря Muse отыграли два астрономически огромных, по мнению многих, концерта: два вечера в Выставочном центре «Эрлс-Корт» в Лондоне, собрав в общей сложности 36 000 фанатов. Значительность этих концертов невозможно переоценить: в Великобритании это самое большое крытое помещение, и продать все билеты на два концерта подряд из-за «невероятного спроса» – это лучшее доказательство тому, что вы готовы ворваться на стадионы. На стадионах обычно играли сверхуспешные группы вроде Radiohead, Oasis и знаменитые группы шестидесятых и семидесятых, еще не завершившие карьеру, а не поп-металлические трио из Девона, выпустившие всего три альбома. Muse долго были лучшей альтернативной рок-группой Великобритании, но теперь можно было уже с уверенностью сказать, что они еще и самая большая и посещаемая группа.

Увидев на примере «Доклендс-Арены», насколько сильно большой металлический сарай может притупить воздействие шоу, Muse сделали все возможное, чтобы их концерт был таким же огромным, как и зал. Они решили использовать новейшую звуковую систему, которая еще на шаг впереди Surround Sound, и даже стали искать подходящий дизайн, но потом им сообщили, что такую систему на самом деле еще по-настоящему не изобрели. В конструкции были определенные недочеты, и компания, которая поначалу согласилась заняться звуковым обеспечением концерта, в конце концов отказалась, не желая рисковать провалом первого концерта «из будущего».

Так что Muse пришлось уповать на перформанс. Они арендовали пиротехнические установки, на которые в предыдущем турне не хватило денег, и во время Butterflies And Hurricanes перед сценой зажигался целый ряд углекислотных факелов, а также закупили еще более мощные пушки с конфетти, чтобы выстрелы гарантированно достали до каждого уголка зала. Одевшись в блестящий красный пиджак на первом концерте и в строгий черный – на втором, Мэтт открывал выступления, бегая за кулисами с телекамерой, подключенной к экранам на сцене; он заговаривал с охранниками, показывал в объектив «козу» и проходил вдоль первого ряда, снимая самых отчаянных фанатов, а Дом и Крис играли инструментальную композицию, называвшуюся Dracula Mountain. На втором концерте он повторил то же самое, надев куклу-перчатку с изображением обезьяны, и заставил ее «петь» на камеру, прежде чем выйти на сцену и начать Hysteria. На обоих концертах под конец The Small Print Мэтт жестоко колотил гитарой по сцене, пока от нее не оставалась лишь куча деревянных и металлических обломков, а потом бросал ее в толпу. На первом выступлении состоялась премьера новой песни Crying Shame, веселого поп-номера, который фанаты, конечно же, записали на бутлеги, предполагая, что это будет первый сингл для нового альбома. Однако на следующий день Мэтт сказал XFM, что песня «провалилась, как тонна кирпичей», и на втором концерте ее уже не играли, решив сначала довести до ума.

Тем не менее когда экраны семнадцати тысяч мобильных телефонов осветили воздушные шары, а конфетти из пушек засыпали зрителей словно снегопад, Muse завершили 2004 год на громкой позитивной ноте. За предыдущие четырнадцать месяцев они продали 900 000 дисков в одной только Великобритании и сыграли почти для полутора миллионов зрителей по всему миру. Они пережили трагедии и триумфы, еще больше сблизились и были как никогда уверены в себе.

Отрицать это было нельзя: Muse становились supermassive.

* * *

В первые три месяца 2005 года Muse гонялись за инопланетным Одиноким рейнджером, который пытался заарканить для них новые песни. Заперевшись в репетиционной студии в Лондоне, они работали над материалом в стиле «мариачи-метал»; Мэтт становился все более и более одержим серф-гитарными песенками в духе Дика Дейла и 2,5-минутными поп-композициями (еще примерно в то время он заявил, что весной хочет купить дом и отправиться в путешествие по пустынным ландшафтам, чтобы наблюдать за активностью китов). К началу апреля они написали пять или шесть новых песен; когда им предложили поехать на месячные гастроли по американскому Среднему Западу с поп-роковым коллективом Razorlight на разогреве, они с радостью согласились. Отличная возможность убить двух зайцев: продолжить закладывать фундамент в Америке, особенно в захолустных городишках, до которых многие гастролеры просто не доезжают, и попробовать несколько новых песен в стране, вдохновившей их на новую эпичную атмосферу.

Хотя концертный опыт Muse был лет на семь-восемь больше, чем у Razorlight, в Америке они считались группами примерно одного масштаба – Razorlight привлекли пристальное внимание фанатов благодаря своей простой и доступной гитарной поп-музыке в духе «новой волны» (вспомните хотя бы Television), а их вокалист Джонни Боррелл дерзко провозглашал себя в прессе гением. Буквально через два года Razorlight удивили США, выступив на влиятельном шоу Дэвида Леттермана с откровенно непатриотичной песней America, но на тот момент в глазах юных зрителей, раскупавших билеты на турне из 22 концертов по университетам и колледжам Среднего Запада, получившее название MTVU Campus Invasion, это были две чертовски хорошие перспективные группы на крутом совместном концерте, чувак.

Гастроли начались с выступления в «Аудиториум-Филд» в Бока-Ратоне, штат Флорида, и Muse на них представила две новые впечатляющие песни. Первая, после долгой переработки и нескольких месяцев под названием Demonocracy, получила название Assassin. Основанная на фундаменте из мексиканского фламенко-металла (и, возможно, вдохновленная армянскими гитарными мотивами Дарона Малакяна из System Of A Down), она стала самой язвительной и политической на тот момент песней Muse, явно призывая к насильственной революции в рычащем куплете, мелодичном припеве и отсылке к рахманиновской Прелюдии соль-минор. Под звуки дерзкого риффа слышно, как Крис бормочет «Aim, shoot, kill your leaders».

Вторая песня была в духе Suede, с изящными барабанами и соблазнительным вокалом; в конце концов она стала называться Exo-Politics, хотя в течение месячного турне сменила много причудливых названий. На первых нескольких концертах «Вторжения на кампусы» Assassin и Exo-Politics значились соответственно под названиями New D (Easy Tiger) и The Other New One. Впрочем, позже названия песен стали откровенно сумасшедшими. Assassin поочередно называлась Debase Mason’s Grog, Cold Aqua Tomato, Moniker Probes, Majestic Blue, Arty Seige, Starship Crowds и Evaluating Mortals. Exo-Politics, в свою очередь, именовалась Codebreak Shy Outsider, Timescale Keeper, Unpacked Residents, Auditory Masks, ABA, Preservable Heat, Harem Meeting и Obtain Drowsy Powders. Для коллекционера сет-листов все это казалось просто работой скучающих, игривых умов на гастролях, но вот более любопытные и просвещенные фанаты Muse – регулярно посещавшие фан-сайты, где приближенные группы регулярно рассказывали о тайных смыслах названий, – начали копать глубже.

Присутствие слова Codebreak («Взлом кода») стало основной подсказкой: это анаграммы, намеки и коды. Одни названия были намеками на интернет-слухи по поводу скрытых смыслов невинных сокращений, применяемых Muse в сет-листах: Codebreak Shy Outsider («Взломай код робкого незнакомца») – это анаграмма фразы Des is our keyboard tech («Дес – наш клавишный техник»). Но, зная, что фанаты активно ищут в любых обрывках информации о группе тайные знаки, Muse решили подарить им целое турне скрытых смыслов для развлечения.

Сложнейшая паутина намеков и шифров, сплетенная группой, была слишком навороченной, чтобы полностью ее расписывать здесь (заранее извиняюсь, если я неправильно описываю правильный криптографический путь, потому что тогда эти головоломки решал не сам), но главная линия решения шла как-то так: на сет-листе из филадельфийского «Лиакурас-Центра» Debase Mason’s Grog («Испорти грог Мейсона») расшифровывается как Messageboard Song («Форумная песня»), что является намеком, что они отправляют секретные послания своим фанатам с форума; первым таким посланием стало как раз название Codebreak Shy Outsider из того же самого сет-листа. Дальше, в Буффало, штат Нью-Йорк, Cold Aqua Tomato («Холодный водный томат») – анаграмма старого электронного адреса Мэтта, а название Timescale Keeper («Хранитель временной шкалы») говорило игрокам keep email secret («храните почту в секрете»). Кто-то явно этого не сделал, потому что на следующий день в Ист-Лэнсинге, штат Миссури, в сет-листе появилось разочарованное название Moniker Probes («Пробы прозвищ») – broken promises («нарушенные обещания») – и куда более фривольное Unpacked Residents («Распакованные жители») – send naked pictures («присылайте голые фотки»). А потом игра началась по-настоящему: Swiss Rhapsody («Швейцарская рапсодия»; этим названием заменили Crying Shame) переводилось как Password is shy («Пароль – shy»), а Majectic Blue («Величественный синий») – как email subject («тема письма»). Все, кто отправляли на указанный адрес письмо с темой «shy», получали совершенно нечитаемый ответ – если, конечно, при этом не догадывались, что название Preservable Heat («Консервируемая жара») является анаграммой от reverse alphabet («Обратный алфавит»): ответ был зашифрован именно этим кодом. В электронном письме описывалось расположение приза – велосипеда, с помощью которого группа поддерживала форму на гастролях; Мэтт оставил его висеть на заброшенном железнодорожном мосту, когда группа проезжала Амхерст, штат Миссури.

Всего они таким образом разыграли четыре велосипеда, оставив их в городах, через которые проходили гастроли, – зачастую недалеко от штаб-квартир различных тайных обществ вроде иллюминатов, – причем каждый следующий велосипед найти было все сложнее. Obtain Drowsy Powders («Найдите сонные порошки») и Starship Crowds («Толпы со звездолетов») расшифровывались как write password on body («пиши пароль на теле») и password Christ («пароль – Christ»); чтобы узнать, где спрятали второй велосипед, нужно было написать на себе «Christ» и отправить фотографию на почту, и в ответ приходила зашифрованная инструкция по поиску. Чтобы найти третий велосипед, игрок должен был соединить вместе Harem Meeting («Собрание гарема») и Evaluating Mortals («Оценка смертных») и каким-то образом получить фразу Get M-Three Naval Enigma Simulator; программу с этим названием нужно было скачать, ввести в нее пароль ABA, и она выдавала код расшифровки для следующего письма с указаниями. Уже от этого взорвались бы даже мозги главных героев «Кода да Винчи», но главный приз получил один особенно сообразительный фанат Muse, который разгадал практически невозможную анаграмму Auditory Masks («Слуховые маски»): RAK Studios May («Студия RAK, май»). Когда он пришел туда, ему вручили гитару, подписанную музыкантами Muse.

Это была очень изобретательная игра (в основном ей занимался Том Кирк), предназначенная не только для того, чтобы убивать время в долгих поездках по Америке, выдумывая сумасшедшие квесты, но и чтобы установить связь с самыми преданными фанатами, вознаградить их за невероятную внимательность и показать им, что всегда нужно смотреть за пределы того, что видно изначально. Собственно, многие фанаты чуть с ума не сошли, потому что не сумели разгадать анаграмму названия, которое завершало практически все сет-листы на гастролях: Dealer’s Choice. Все потому, что на самом деле это была не анаграмма: это покерный термин, означающий «сдающий выбирает, в какой вариант покера играть в этом розыгрыше»; в контексте турне это означало, что музыканты группы по очереди выбирали, какую песню исполнять на бис первой.

Гастроли прошли через Луисвилл, штат Кентукки, Коламбус, штат Огайо, Канзас-Сити и множество других городов из разряда «бог знает где» и закончились 7 мая в студенческом городе Остин, штат Техас, после чего Muse вернулись домой, чтобы продолжить репетиции и проложить курс для четвертого альбома. Они работали год и еще неделю, покинув репетиционные залы и студии лишь на один день, чтобы отыграть концерт. И тому была причина: 2 июля 2005 года сэр Боб Гелдоф организовал фестиваль Live 8, чтобы привлечь внимание к долгам стран третьего мира перед саммитом «Большой восьмерки» в шотландском Глениглсе, где лидеры восьми крупнейших экономик мира собрались, чтобы обсудить именно эту проблему.

Получив возможность заступиться за угнетенные массы перед зловещими группами не заслуживающих доверия политиков – что было Мэтту весьма по душе, он целый альбом об этом сочинил, – Muse, конечно же, не смогли отказаться. Но тогда им было вполне комфортно во внегастрольных «личинах», так что Muse решили избежать шумихи лондонского концерта, опорной точки всего мероприятия, и вместо Гайд-парка сыграли неделей раньше, в Версальском дворце в Париже (когда-то там жил Людовик XIV, «Король-солнце», так что место проведения для шоу под названием «Оставим нищету в истории» было выбрано довольно иронично) перед толпой из 150 тысяч зрителей. Им разрешили сыграть четыре песни, а не две-три, как коллегам по сцене вроде Placebo, Шакиры, Дайдо и Крейга Дэвида, так что они устроили яростный – пусть и несколько хаотичный – 17-минутный звуковой штурм, сыграв Hysteria, Bliss, Time Is Running Out и Plug In Baby. Мэтт надел рубашку со странным нагрудником, похожим на слюнявчик, а Дом продемонстрировал внезапную любовь к ярко-розовым брюкам. То был расслабленный день – практически никакой шумихи на телевидении и в прессе, политических активистов тоже было мало, – так что Muse воспользовались возможностью немного посмеяться под конец полутора лет почти постоянных гастролей.

А потом, наконец «официально» завершив турне Absolution, Muse занялись новыми откровениями.

 

Крис Уолстенхолм

Нам предложили выступить хедлайнерами в «Гластонбери», и мы для начала просто охренели, потому что были не уверены, что достаточно хороши для этого. День был, если честно, немного хреновый, грязный, промозглый, сразу было понятно, что это конец фестиваля, зрители уже немного устали. Мы увидели все это днем и подумали: «Будет, блин, трагедия», но на самом деле вышло все наоборот. Выступать там – большая честь, там столько исторических групп сыграло. Помню, как там повсюду размахивали флагами. Выступаешь там и думаешь: «Вот теперь карьера точно, блин, удалась». Но на каждый взлет приходится свое падение, хотя к этому привыкаешь.

 

Доминик Ховард

Очевидно, «Гластонбери» – очень важный концерт. Я тогда впервые подумал, что карьера удалась. Группа добралась до таких высот, на которые я и не рассчитывал. А учитывая, что мы все из Уэст-Кантри, для нас это очень много значило. Хедлайнерское выступление в «Гластонбери» было потрясающим, но в то же время трагическим. Я до сих пор вспоминаю этот концерт как настоящее достижение. Это одна из самых худших вещей, которые можно представить, но я все равно вспоминаю концерт как позитивный, и нужно уметь получать позитив даже из самых негативных ситуаций.

 

Мэтт Беллами

Это было в самом деле тяжело. Весь этот вечер оказался очень подавляющим. Очень трудно описать все эти взлеты и падения и то, насколько сюрреалистичными показались две эти крайности и как быстро все случилось. Конечно же, тяжелее всего пришлось Дому, но, если и было в этом что-то хорошее, так это то, что его отец увидел, пожалуй, самый лучший наш концерт. То был важный момент для нас, он спустил нас с небес на землю как группу, сблизил нас, изменил взгляды на будущее. Мы поняли, что не нужно гастролировать до самой смерти, что провели слишком много времени вдали от семьи и друзей – вместе только друг с другом, гастрольной командой и случайными знакомыми в поездках. Приходит время, когда ты либо вообще все это теряешь, либо возвращаешься домой и пытаешься стать таким, каким был раньше.

Я уверен, что мы проходим через некие циклы – сначала замечательно проводим время, потом, блин, нас все достает, и мы веселимся, но как-то мрачно, устраиваем вечеринки через силу, и это все как-то невесело. Этот цикл у нас постоянно. В общем, в апреле, во время турне [ Absolution ], стало как-то совсем мрачно. Ты бросаешься в разные ситуации, выпиваешь немного, не следишь за собой, смеешься над этим, тебе весело. Думаешь: «Мне хреново и мне по фигу, это довольно клево». Но как только мы выходим из этого цикла, сразу начинаем думать: «О Боже, мы опять катимся под откос, надо вернуться домой и еще долго не планировать гастролей». Это никак не связано ни с музыкой, ни с нами самими, дело просто в гастрольной жизни как таковой. Три альбома выпустили практически один за другим.

 

Глен Роу

Отец Дома, Билл, всегда смеялся. Я его помню таким, он всегда смеялся над веселыми ситуациями, в которые попадал народ, его всегда было легко рассмешить. С ним всегда было хорошо; он всегда смеялся над нашими шутками или над чем-то, что считал забавным.

Обсуждала ли тогда группа возможность прекращения работы?

[Дом] не стал брать большого отпуска, потому что считал, что с помощью группы сумеет спастись от горя. Но было время – очень, очень короткое время, – когда Дом не знал, хочет ли дальше этим заниматься. Он не знал, что будет дальше, а потом все перестали понимать, что дальше. Отец Криса умер, когда он был очень маленьким, так что Крис, можно сказать, рос, скучая по отцу. Родители Мэтта развелись, когда он был ребенком, но вот семья Дома была очень цельной, так что когда ее не стало, была, пожалуй, пара дней… не неуверенности насчет группы, а неуверенности по поводу того, кем они хотят быть и что делать.

Была ли реальная возможность, что они не продолжат карьеру?

Не думаю. По-моему, это было горе и тяжелый шок. Они были одержимы Редингом, потому что именно туда они впервые поехали вместе и хорошо повеселились, но «Гластонбери» – это их местный фестиваль, с которым они всегда были связаны. Они были так счастливы, уходя со сцены. Все техники говорили, что это ужасная трагедия, хотя на самом деле многие из них узнали обо всем только через пару дней. Смерть просто стерла из памяти само выступление. Тогдашняя девушка Дома была потрясающей; она приехала из Америки, чтобы посмотреть «Гластонбери». Но вот его сестра путешествовала по Австралии и должна была вернуться только через два дня после «Гластонбери», и, в общем, их отец умер, когда она уже была в самолете и летела в Англию, и связаться с ней было невозможно. Так что Дому пришлось ехать в Хитроу, встретить там сестру и сказать, что умер отец. Что может быть хуже, а? А на Рождество в том же году сестра Тома погибла в аварии, и группа была очень подавлена трагедией. Дом уговаривал меня поехать с ними кататься на сноуборде – они заказали билеты прямо на Новый год. Но я и так много времени проводил далеко от дома, так что решил не ехать. Помню, днем Том прислал мне SMS: «Попал в аварию, Хелен не выжила [didn’t make it]». Сначала я подумал, что Хелен просто не добралась [didn’t make it] до Франции, но потом понял: «О Господи, он не об этом, он, блин, разбился на машине, и его сестра умерла». Хелен была рядом чуть ли не с самого создания группы, ходила на все местные концерты, видела, как группа стала такой, какой есть. В память о ней основали Helen Foundation; через этот фонд они спонсируют детей и искусство.

 

Доминик Ховард

Чуть ли не самые маленькие концерты, которые мы дали [в 2004 году], были в Штатах. Из хедлайнеров «Гластонбери» мы превратились в группу, играющую в залах на четыреста человек, мы снова ощутили себя новичками. Хорошее ощущение, реально бодрит. В залах чувствовалась энергия. Для нас это было просто замечательно: мы ездили месяцев восемь или девять и вдруг ощутили себя совершенно новой группой. Мне кажется, мы можем адаптироваться к любой подобной ситуации. Мы не играли типичный стадионный сет-лист, в нем было намного больше рока, но это сработало. Думаю, когда слышишь песню, которая явно слишком масштабная для этого зала, это круто. Но сами концерты были отвратительными. Я посмотрел съемки с «Уэмбли-Арены» и подумал: «Во блин, мы крутые», а потом посмотрел более поздние видео, и по ним хорошо видно, как мы устали и задолбались.

 

Мэтт Беллами

Из огромных арен в Европе мы вернулись к выступлениям перед 200 слушателями в каких-то непонятных дырах. Поначалу это даже казалось клевым, но мы выбегали на клубные сцены, пытались делать наши обычные сценические движения, и все разваливалось. Я разбил лицо, мне пришлось накладывать швы на губу. Вот цена, которую приходится платить, когда слишком привыкаешь к большим сценам. Но было приятно, что к нам там относились как к новой группе, – это чувство, когда тебя снова открывают для себя. Мы снова дошли от выступления в маленьких клубах до залов на три тысячи человек. Немногие группы получают такие же ощущения дважды.

 

Крис Уолстенхолм

Худшим концертом для меня был фестиваль V, там было тяжко. Я просто не хотел там быть, и в какой-то степени меня там и не было. Я очень расстроился: думаешь, что можешь играть каждый вечер, принимаешь это как должное, а потом вдруг не можешь играть, и я был так жутко разочарован, даже не ожидал. Я типа играл на синтезаторе на двух этих концертах, и поначалу я думал, что все будет весело: «А, да все просто, буду торчать на сцене и тыкать в клавиши», но когда мы начали играть, я подумал: «Это вообще неправильно». У нас было буквально дня четыре на репетиции, а выступление на V просто так не отменишь – это такой большой концерт. Ужасно было. Буквально за день до шоу мы чуть не сказали, что не сможем выступить.