«Вы слышали о лунах?» – шепотом спрашивали все друг у друга. Из провинции и из Европы весной и летом 2001 года доходили слухи о страннейшем зрелище, которое приветствовало зрителей под конец самых больших концертов Muse. Кроме уже знакомых белых конусов, стоявших на заднем плане, во время исполнения Bliss на бис с боков сцены, с балкона или из любого другого места, где можно было их спрятать, вылетали десятки огромных надувных белых лун и скакали среди зрителей или по сцене, а когда они лопались, зрителей накрывало серпантином. Говорили, что техники иногда перевоплощались в ведущих цирковых представлений, а декорации на концертах Muse росли быстрее, чем залы, в которых они играли. Они собирали аншлаги в Манчестерской академии, «Корн-Эксчейндж» в Кембридже, «Ла-Сигаль» в Париже, «Парадизо» в Амстердаме – в общем, в европейских залах средней руки, – но вот в своих сердцах (и кошельках) они уже считали их аренами.

Вы слышали о странных инструментах? Говорят, что Дом на пару песен уходил из-за своей установки и играл на инструменте, больше всего напоминающем огромный африканский ксилофон, сделанный из костей животных. Он попытался отбелить кости, которые использовались на записи, чтобы они оставались достаточно свежими на гастролях, но они все равно начали гнить, так что пришлось оставить их дома.

А о вечеринках вы слышали? Говорят, для некоторых удачливых фанатов шоу не заканчивалось воздушными шарами. За кулисами устраивали дикие балы-маскарады с галлюциногенными грибочками и текилой, или огромные коктейльные вечеринки на берегу озера, или лихорадочное ночное веселье на борту гастрольного автобуса. Вскоре после записи Origin Of Symmetry Мэтт расстался с девушкой, с которой прожил шесть лет – она либо устала от его постоянных разъездов, либо, послушав альбом, поняла, что он с болезненным пессимизмом относится к любовным отношениям (однажды он сказал под запись, что поддерживать постоянные отношения, когда столько гастролируешь, просто невозможно). Оказавшись впервые с шестнадцати лет холостяком, Мэтт решил последовать примеру Дома и на всю катушку воспользоваться сексом и общением, из-за которых раньше ему было неловко. И вдруг гастроли превратились из утомительной работы в настоящую свободу; он никогда по-настоящему не жил вне Девона, и это новое чувство нестабильности и приключений ему нравилось. Тем не менее у его эксцессов была и темная сторона: когда распались его отношения, он словно потерял ощущение себя и считал, что должен разбить себя на как можно большее количество кусочков, а потом распространить себя. Он чувствовал себя отрезанным от старых друзей в Девоне, потому что единственным, о чем он сейчас мог с ними говорить, была группа, так что поездки стали для Мэтта единственным шансом установить связь со своей фанатской базой, с людьми, с которыми у него в самом деле было что-то общее благодаря музыке. И он соединялся с ними в самом буквальном смысле слова.

Ему все еще было некомфортно с фанатками – он считал все это явление пустым и глупым, – но он придумывал разные способы преодолеть отвращение. Группа начала устраивать послеконцертные балы-маскарады, которые (вкупе с легкой доступностью грибов) помогали гостям меньше сдерживать себя. Мэтт надевал белую маску манекена, большой золотой галстук-бабочку и кудрявый синий клоунский парик, Дом притворялся трансформером в красном шлеме, а Крис пил какое-то странное желтое японское зелье. Через несколько лет Мэтт описал хороший проверенный способ начать оргию: сначала надеваешь на всех гостей вечеринки маски, потом начинаешь типа «бороться» с друзьями, потом вместе начинаете щекотать девочек, ну а потом природа берет свое. Крис, которого дома ждали маленький сын и беременная подруга, никогда ни в чем подобном не участвовал, предпочитая, когда вечеринки становились слишком игривыми, тусоваться с техниками. Гастроли 2001 года стали самым долгим периодом расставания Криса с семьей, и, хотя он безумно по ним скучал, он не мог себе позволить погрязнуть в тоске по дому, так что брал на себя роль бармена (вино для группы и техников, пиво для Дома).

Слухи об этих вечеринках расползались в течение всего 2001 года, и некоторые фанаты начали ездить вслед за группой по гастролям чисто для того, чтобы попасть на них. На вечеринках временами случались пугающие Мэтта моменты: один фанат попытался отдать ему свою девушку, потому что «она меня уже задолбала», а другие дарили ему лекарства для набора веса, озабоченные его худобой. Он начал носить украшения, подаренные фанатами, а еще ему пришлось сменить адрес электронной почты, когда его узнали слишком много поклонников и стали закидывать его длинными письмами о том, как его музыка не дала им покончить с собой. Приняв порцию грибов, он чувствовал себя за кулисами затравленным, и ему хотелось куда-нибудь сбежать, так что он установил себе расплывчатое правило: если возможно, общаться после концертов с менее одержимыми фанатами – из соображений как безопасности, так и здравого смысла. Но прежде всего он вынес из этого периода крайней невоздержанности более конкретные познания о своей «другой», более гедонистической стороне, и более близкие отношения с товарищами по группе.

Музыка, возможно, была высшего класса; поведение, однако, что в целом характерно для большинства новоиспеченных рок-звезд, оказалось куда более неотесанным.

* * *

Мировое турне Muse в поддержку Origin Of Symmetry началось 4 апреля с секретного концерта в эксетерском «Лемон-Гроуве» для примерно 300 фанатов, членов фан-клуба и одержимых, которых свезли со всех концов света. Затем они дали пять концертов в Великобритании и 12 апреля уехали на континент, где сыграли акустический сейшн на радио 3FM для шоу «Денк ан Хенк». Они исполнили упрощенные версии Space Dementia и Megalomania, а потом поехали в «Парадизо» на концерт. В отличие от предыдущих гастролей, в этот раз они были под постоянным наблюдением камеры Тома Кирка, старого школьного приятеля, который зашел навестить их в «Парадизо» и у него с собой обнаружилась камера. Он только что окончил колледж в Брайтоне, и, в своей обычной манере набирать гастрольную команду и сопровождающих из небольшого «пула» тинмутских друзей, группа предложила ему стать их мультимедийным консультантом и снимать их при любой возможности. Через три дня, когда он не вернулся домой с гастролей, его уволили с работы на родине, и он посвятил все свое время съемкам Muse для проекта, который позже превратился в дополнительные материалы на DVD Hullabaloo. В метафорическом смысле можно сказать, что домой Том больше никогда не вернулся.

На разогреве у них играли восходящие инди-звезды The Cooper Temple Clause и JJ72; Muse объездили с сет-листом примерно из 16 песен Великобританию и Европу (Францию, Германию, Швейцарию, Голландию, Швецию, Данию, Испанию, Италию, Норвегию, Люксембург и Бельгию), исполняя песни с обоих альбомов с новой мощью и утонченностью. На этот раз сет-лист планировался более тщательно, и в нем практически не было случайных перестановок, как на предыдущих гастролях; концерты обычно открывались тройкой из Micro Cuts, New Born и Uno (их порядок мог меняться), потом шли Showbiz, Screenager, Feeling Good, Sunburn, Hyper Music и Unintended (чаще всего – именно в такой последовательности), а заканчивался основной сет набором из Cave, Fillip, Citizen Erased и Hate This And I’ll Love You в разных сочетаниях. Plug In Baby практически всегда шла перед выходом на бис: Muscle Museum, Bliss и иногда Agitated. Более структурированные сет-листы свидетельствовали о том, что они становятся зрелой концертной группой, заранее планируя энергетические пики и падения и вводя в действие первые элементы стадионного спектакля – скачущие воздушные шары на Bliss. Еще этим они показывали нос «антишоу» Radiohead, с которыми их до сих пор (ошибочно) сравнивали. Его группа уже звучала совершенно уникально, так что Мэтт списывал продолжающееся присутствие «слова на букву R» в рецензиях только на то, что обе группы британские и у них общий продюсер, но пришел к выводу, что нет ни одной британской группы, такой же хорошей, как Muse. Колин Гринвуд из Radiohead, встретившись с Muse на этих гастролях, со смехом сказал, что им надо «расслабиться».

Впрочем, новая зрелость Muse не распространялась на их сценическое поведение. Они наняли более профессиональную команду, так что технических проблем, приводивших Мэтта в бешенство, в этот раз было меньше, а шоу с воздушными шарами добавляло каждому концерту «вау-эффекта», так что он больше не считал, что должен в одиночку обеспечивать стадионное шоу. С помощью своего нового гитарного техника (который раньше работал с Rage Against The Machine) он изучил гитарное оборудование своего героя Тома Морелло и обнаружил, что чем меньше педалей эффектов используешь, тем больше времени у тебя остается на собственно игру на инструменте, так что еще усерднее стал работать над технической стороной игры. Но его новообретенная свобода от отношений помогла ему расслабиться и наслаждаться жизнью, так что под конец шоу он все равно впадал в состояние викинга-разрушителя, и товарищи по группе с удовольствием присоединялись. Мэтт говорил, что едва не сходил с ума на сцене, чувствовал себя потерянным и не понимал, что происходит вокруг; по его словам, он словно был куклой чревовещателя или Джоном Малковичем в фильме «Быть Джоном Малковичем», когда актер залезает в собственный мозг и видит, что у всех вокруг его собственное лицо. Впрочем, неважно, в чем была причина – в безумии или жизнерадостности: каждый вечер после последнего аккорда гитара летела в усилитель, барабанную установку, воздушный шар, висячие конические конструкции, декорации, а иногда – в лицо Дома; однажды Мэтт даже попытался разбить гитарой фортепиано. Барабанную установку разбивали на куски практически на каждом концерте, и музыканты уносили друг друга за кулисы на спинах или вверх ногами, а зрители начинали смертельную битву за стойки от тарелок, барабанные палочки и обломки разбитой гитары (а иногда – даже за совершенно целую). То были лучшие времена, то были дикие времена, но самые дичайшие моменты на тех гастролях Muse все-таки случались вне сцены.

Ходили слухи о сексе втроем под текилу в гастрольном автобусе и диких разгромах гримерок, когда они разливали шампанское по всей комнате или спускали его в ведрах со льдом ждущим внизу фанатам. Музыканты временами теряли сознание прямо в фойе после пьяных заплывов в гостиничных джакузи. На выступлении для мадридского Radio 3, которое снималось для телевидения, Мэтт, якобы уже совершенно пьяный в четыре часа дня, заменил третий куплет в одной из песен словами «fucking fucking fucking fucking little fucking fucking little fucking fucking little fucker, yeah!» и каким-то бессвязным бормотанием, после чего на этой радиостанции запретили ставить их песни. Перед телевизионным выступлением в Париже, после того как Showbiz разошелся во Франции тиражом 150 000 экземпляров, полиции пришлось вести их сквозь орущую толпу в две тысячи человек, запрудивших всю улицу перед студией. В Копенгагене, после концерта в независимом анархистском анклаве Христиания – на островке в центре города, по сути, в большом самозахваченном квартале, где датские борцы с истеблишментом живут по собственным правилам, состоящим в основном в декриминализации и разрешении на открытую продажу легких наркотиков, – журналист из Kerrang! якобы видел сцены разврата в гастрольном автобусе с горами грибов, рекой текилы и музыкантами, техниками и примерно десятью скандинавскими девушками разной степени раздетости.

Итальянский этап апрельско-майского тура выдался еще более сумасшедшим. На концерте в Милане, оказавшись на сцене размером больше среднего, Мэтт попытался обежать кругом барабанный пьедестал и не успел вернуться к микрофону к началу следующего куплета. В Риме, где группа отыграла аншлаговое шоу в «Палладиуме», Доминик, Крис и Мэтт провели день в Колизее, принимая воинственные позы, показывая большие пальцы вниз, словно римские императоры, и цитируя фильм «Гладиатор»; там их узнали туристы из Тинмута. Позже Мэтт пробил шумовую границу зала огненными риффами и устроил премьеру новой инструментальной композиции с рабочим названием Butterflies And Hurricanes, над которой работал; позже эта вещь стала на тот момент идеальным соединением классического, хард-рокового и мелодического стилей Muse.

На следующий день, 28 апреля, вечеринка после концерта в Римини сыграла важнейшую роль в жизни Мэтта Беллами. Римини – живописный приморский город, лежащий к северу от адриатического побережья Италии и окруженный потрясающими зелеными холмами, которые доходят до самого моря, и Muse там выступали в клубе «Вельвет», больше похожем на загон для коров. Мэтт был в игривом настроении – днем он гулял с бананом на голове, а на саундчеке, словно дразнясь, сыграл несколько арпеджированных гармоний из Please Please Please Let Me Get What You Want, позже сказав, что именно такой текст в стиле Моррисси стремится сочинить, но пока еще не может.

Концерт был безупречным: гитара Мэтта звучала великолепно, Дом стоял на своей барабанной установке и разговаривал со зрителями, а после выступления Крис бегал за кулисами и обливал всех, кого удавалось достать, шампанским (из пяти бутылок, которые Muse требовали в своем стандартном райдере; кроме того, они требовали пару свежих носков, потому что у Мэтта в гримерках сильно воняли ноги), празднуя выход любимой команды «Ротерхэм Юнайтед» в Первый дивизион. Muse, пребывавшие в замечательном настроении, пригласили многих фанатов на импровизированную «афтерпати» рядом с утиными озерами неподалеку; обычно туда пускали только местных рыбаков, но в ту ночь Muse катались там на педальных лодках. Считается, что той ночью он познакомился со своей будущей девушкой – с ней у него установится особенная связь, к ней он позже переедет в Италию. Через несколько месяцев он сказал в интервью, что она с пониманием относится к гастрольному веселью и ситуациям, в которые он мог попасть, и с точки зрения отношений он наконец-то получил все, что ему хотелось. Той ночью Мэтта определенно что-то тронуло; на следующий день, когда гастрольный автобус доехал до Вены на хедлайнерский концерт в «Либро-Мюзик-Холле», где всего каких-то пятнадцать месяцев назад я смотрел их выступление на разогреве у Bush, он сходил на могилу Бетховена и долго стоял там, размышляя.

* * *

Связь между фанатами и группой становилась все сильнее: Мэтт регулярно писал на фанатских сайтах вроде microcuts.net, а нескольких избранных поклонников даже пригласили статистами на съемки следующего клипа, на второй сингл с Origins, New Born, предложив отправить информацию о себе на электронный адрес Test Media; те, кто успешно прошел отбор, изображали толпу отрывающихся зрителей на складе в Западном Лондоне, а собственно выступление Muse записали в Праге, в один из редких выходных европейского тура. Место съемок было выбрано, чтобы вписаться в ограниченный бюджет: в Праге, как и в Канаде, снимать можно очень дешево; декорации, однако, были совсем не дешевыми. Их построили повернутыми набок, чтобы в клипе группа выглядела так, словно играет на стене здания, а фанаты изумленно на нее смотрят. На самом деле такого эффекта добиться не удалось – все смотрелось так, словно режиссер просто повернул камеру набок, но, несмотря на все возможные технические накладки, необходимость совместить кадры с двух съемок и такие жесткие сроки сдачи, что у продюсера, похоже, до сих пор возникают кошмарные воспоминания всякий раз, как он слышит песню, Muse считали, что это их самое успешное видео. Их покрасили желтой краской, чтобы кожа на экране казалась золотистой; позже режиссер Дэвид Слейд еще не раз применял такой трюк.

Тем временем гастроли шли своим чередом – Германия и Скандинавия, Бельгия, Люксембург и Испания; Muse иногда играли дневные концерты для телевидения или радио, например, мадридского RTVE или британского Radio One, и только потом ехали на аншлаговые вечерние концерты с тысячами восторженных зрителей. Турне закончилось триумфальным возвращением в британские большие залы и двумя аншлагами в Брикстонской академии – самом большом театральном зале Лондона (вмещает пять тысяч человек); это очень важный концерт для любой британской группы, поднимающейся в рок-иерархии, своеобразный пропуск на большие арены. Для Muse все выглядело прекрасно. Фанатское безумство 2000 года превращалось в долгосрочное восхищение; Muse становилась группой, которая в самом деле значила что-то для людей.

Более того, они еще и стали завсегдатаями верхнего эшелона британского хит-парада синглов. План был такой: если Plug In Baby зайдет хорошо, то следующий сингл должен быть непредсказуемым. Так и получилось – 5 июня вышел шестиминутный боевик New Born, да еще и в целых шести форматах: на первом и втором диске вышли клип и концертное исполнение Plug In Baby в амстердамском «Парадизо» в начале европейского тура, а также три новые песни. Muse выпустили записанную с Лекки, но не вошедшую ни в один релиз песню Shrinking Universe, которую позже использовали в трейлере фильма «28 недель спустя», и фолковый веселый номер Map Of Your Head, который, хотя и вряд ли бы вписался на Origin Of Symmetry, все же оказался не песней-однодневкой». Еще эту песню считают признанием Мэтта в том, что у него фетиш на белые носки; фразу «wearing just socks and a phone» фанаты посчитали отсылкой на его посты на muse-official.com, в которых он утверждал, что больше всего его заводят девушки, одетые только в футболку и носки. Наконец, третьей новой песней стала фортепианная импровизация под скромным и уместным названием Piano Thing – виртуозное бренчание, которое Мэтт выдавал между интервью для прессы, если в комнате было пианино.

Вам мало? Тогда попробуйте Hyper Music Box, в котором найдете все новые песни, концертные версии Plug In Baby и New Born, а также оба клипа на новые синглы. Хотите макси-сингл? Пожалуйста! Вот вам два диска в одном! Макси-сингл на диске для некоторых территорий, говорите? Да пожалуйста, они совместили первый и второй диск с первоначального релиза. Вам все еще мало? Вот вам 12-дюймовая пластинка с ремиксами от Тимо Мааса и Пола Окенфолда, выйдет всего через две недели. Muse обнаружили, что их фанаты стремятся коллекционировать любые релизы, и, скажем так, решили эксплуатировать это стремление на полную катушку, и тактика принесла свои плоды. New Born вышел на двенадцатое место хит-парада, а затем его задвинули еще глубже в общественное сознание – Muse целую неделю устраивала хаотичные выступления по телевидению, вернувшись в свою старую, разрушительную форму. Они разгромили украшенные розами декорации на CD: UK в отместку за то, что их представил публике Ричи из 5ive (ведущая Кэт Дили в шутку пригрозила, что пришлет им счет за нанесенный ущерб), поехали в Лидс, где дали концерт в местном университете, устроили вечеринку на всю ночь, а потом торопливо вернулись в Лондон, чтобы сыграть New Born на T4, страдая от чудовищного похмелья (впрочем, песню обрезали на половине финальными титрами), после чего отправились в Бристоль на еще один концерт. К тому времени, как они добрались до Pepsi Chart Show перед выходом New Born, группа относилась к попсовому телевидению уже с таким пренебрежением, что на «выступлении» (естественно, под фонограмму) Крис играл на барабанах, Дом – на басу, а Мэтт под конец песни даже не играл на гитаре, а повис на шторе над своими усилителями. Похожие сцены были и на Live & Kicking, когда друзья Muse прямо на съемках устроили танец роботов, а закончилась песня свалкой на сцене, которая, к счастью, не переросла в оргию.

И на серьезных зарубежных гастролях, и на откровенно смешных выступлениях для детского телевидения Muse были на коне. Но они еще не знали, что вскоре все станет чуть-чуть хуже, а потом намного, намного лучше.

* * *

Когда Мэтт получил сообщение, он, должно быть, подумал, что это новая шутка Криса Мартина.

Фронтмены двух групп, страдавших от нелестных эпитетов прессы, которая записала их в категорию «пост-Radiohead», Беллами и Мартин сдружились: Мартин приходил на лондонскую квартиру, где тогда жили Мэтт, Дом и Том Кирк (у них уже набралось достаточно приятелей в Лондоне, чтобы не ездить на вечеринки в Девон), и ставил им демо-версии песен со второго альбома Coldplay, A Rush Of Blood To The Head, ожидая критики. Мэтт всегда считал, что просто не сможет так сделать, потому что если бы кто-нибудь раскритиковал его демки, он бы тут же их уничтожил и даже думать о них забыл, но он немало узнал от Криса о том, как быть очаровательным, и, иронически обыгрывая доброту друг друга, они все лето обменивались шуточными колкостями. Мэтт писал Крису, называя Coldplay «той группой с песней Yellow»; Крис отвечал, обращаясь к «мистеру Помп-Роковой Маленькой Жопе». Подобные «оскорбления» продолжались и продолжались; они были Дереком и Клайвом от эпического рока.

В общем, тем летним днем в Гайд-Парке, когда одно из интервью Muse в поддержку альбома было прервано звонком от менеджера, в котором сообщили, что одна из конкурирующих гитарных групп назвала Muse «трибьют-группой Radiohead», Мэтт, несомненно, сначала посмеялся. А потом убежал в кусты, чтобы узнать все подробнее. Однажды летом Мэтт выбросил свой мобильный телефон, рингтоном на котором стояла Revolver, песня Rage Against The Machine, в реку. Может быть, это случилось как раз во время этого интервью, когда ему сообщили новость.

Это оказалась не очередная шуточная подколка от Криса Мартина. Цитата принадлежала Келли Джонсу, вокалисту Stereophonics, неизмеримо популярной, тяжелой, «пост-оазисной» традиционной рок-группы, нацеленной на рынок «стула и тапочек», рока для папаш. Они выступали вместе на американских концертах и фестивалях, но Stereophonics были как раз той породой групп, которые оказались под угрозой вымирания из-за «рока будущего», который играли Muse. На пресс-конференции, посвященной запуску A Day At The Races – фестиваля с несколькими группами, хедлайнером которого должен был выступить коллектив Джонса и который должен был первоначально состояться в Донингтоне, но из-за эпидемии ящура организаторам пришлось перенести концерты на стадион «Миллениум» в Кардиффе, – Джонс объявил, что Muse было предложено выступить, но их агент потребовал гонорар 25 000 фунтов. «Трибьют-группу Radiohead можно нанять и за меньшие деньги», – насмешливо сказал Джонс, и начался классический бокс по переписке через прессу.

«Хотелось бы мне быть таким же клевым, как он, – ответил Беллами, – и писать такие же стихи». «Да он просто хрен моржовый, ему бы трахаться побольше», – испепеляюще парировал Джонс. «Неплохо так для группы, которая якобы потребовала 1,7 миллиона фунтов, чтобы выступить на The Carling Weekend», – сказал Мэтт и добавил: – Что они сыграли бы со Stereophonics и бесплатно, потому что неплохо сдружились на американских концертах, но теперь за выступление у них на разогреве он потребует два миллиона фунтов и личный передвижной туалет. «Мэтт – чопорный ублюдок», – остроумно ответил Джонс.

Это продолжалось несколько недель, пока не всплыла правда: между агентами двух групп возникло недопонимание, никаких денег никто не предлагал, а Muse все равно бы не смогли выступить, потому что подписали эксклюзивные договоры с T In The Park и V2001, по которым им запрещалось выступать на любых других крупных британских мероприятиях этим летом. Тем не менее первый опыт открытой враждебности в прессе неприятно удивил и задел Мэтта. Он, конечно, был привычен к тому, что его выкидывали за шиворот из ночных клубов и обзывали; через несколько месяцев после этих событий, когда он шел в «Асторию» на чей-то концерт, какой-то случайный прохожий назвал его придурком, явно ища драки с самой субтильной рок-звездой, которую удалось найти. С агрессивным поведением на дороге он тоже был знаком: он регулярно брал машину у мамы, и ему угрожали разгневанные водители. Однажды он припарковался на тротуаре, и другая машина специально поцарапала его, чтобы указать на ошибку; когда Мэтт начал материться, из машины вылез какой-то мужик средних лет и разбил монтировкой его фары. Мэтт, которого ситуация скорее позабавила, сел на водительское место и снял нападение на видео.

В общем, над повседневными угрозами и насилием Мэтт мог посмеяться – он был к ним привычен. Насмешки прессы он тоже сносил спокойно – например, на той же самой неделе, когда группу обвинили в том, что она «продалась», потому что Sunburn использовали в телевизионной рекламе новых компьютеров Apple iMac, заплатив, как говорят, группе пятизначную сумму. Но вот откровенной ненависти со стороны коллеги-музыканта он понять не мог. Впрочем, это было еще и своеобразным профессиональным комплиментом: выпады Джонса были показателем того, насколько важной группой стала Muse и в какую угрозу она превратилась для его уютной музыкальной гегемонии, насколько Джонс боялся, что Muse лопнут его доходный мыльный пузырь «рока для взрослых».

Барабанщик Stereophonics Стюарт Кейбл через несколько недель подошел к Крису в немецкой гостинице и извинился от имени Келли, сказав, что певец переживал большой стресс из-за необходимости рекламировать новый альбом, но к тому времени у Muse были куда более серьезные проблемы. Группа вот-вот окажется под обстрелом уже своих критиков.

* * *

Мэтту Беллами, что вполне приличествует человеку с необычными мыслительными процессами, очень трудно было слушать музыку. Ему не нравилось слышать чужую непрошеную музыку по радио или на вечеринках, он предпочитал надевать наушники и «исчезать». Похожее отвращение он испытывал и к прослушиванию собственной музыки на публике; к лету 2001 он на самом деле прослушал Origin Of Symmetry от силы пару раз, и то только потому, что кто-то другой ставил альбом в его присутствии, отчего ему становилось очень неловко.

И он был не одинок в своем мнении. Хотя Plug In Baby стала хитом в Великобритании, американскому радио песня не понравилась, и недовольное бормотание, доносившееся из лагеря Maverick, мягко говоря, беспокоило. Они считали, что сингл вышел слишком театральным, там слишком много фальцета, а на самом альбоме слишком мало «нормальных» песен для синглов, и он слишком недружественный для радио. Дошло даже до того, что лейбл потребовал от группы перезаписать песню без фальцета, на что Muse ответили весьма коротко: «Засунь это себе в жопу, жирный урод». Дальнейшее давление лейбла на группу в попытках заставить ее пересвести или даже перезаписать весь альбом вызвало еще бóльшие трения; не помогло и то, что Мэтт сказал прессе, что за восемнадцать месяцев на лейбле так и не встретился с Мадонной, но если он продаст десять миллионов альбомов и накачает себе такое же тело, как у Рики Мартина, она, скорее всего, ему отсосет. Лейбл не отступался, а группа считала себя откровенно оскорбленной требованиями «испортить» свою музыку ради эфиров на радио, так что Maverick в конце концов прекратил дискуссии и отказался издавать Origin Of Symmetry в Соединенных Штатах; вскоре, после небольших контрактных препирательств, Muse покинула лейбл. Серж Танкян из System Of A Down попытался получить лицензию на альбом для собственного лейбла Serjical Strike, но не смог; Origin был нормально издан в США лишь четыре года спустя, а брат Мэтта так и не получил автографа Мадонны.

Ну и дураки эти Maverick, могли бы сказать вы, потому что Origin Of Symmetry вышел в Великобритании 17 июля и получил на удивление хвалебные отзывы со всех сторон. NME, похвалив амбициозность, изобретательность и откровенную неоклассическую рокерскую мощь альбома, поставила Origin редкие 9 из 10, а другие рецензенты наконец-то ушли от сравнения с Radiohead, поняв, что у группы больше общего с Джеффом Бакли, Жаком Брелом и темой из «Доктора Кто», чем с коллективом Тома Йорка. Были, конечно, некоторые выпады со стороны интернет-критиков (возможно, они считали себя бастионом всего футуристического), но мейнстримовая пресса пошла вопреки своим обычным привычкам: с энтузиазмом расхваливать дебютный альбом группы, а потом с прохладцей принимать второй. Они попытались сразу сбить группу с ног, но потом увидели, что та упрямо лезет вверх. И Мэтт, должно быть, с большим удовольствием прочитал в рецензии от Kerrang!, что на Hyper Music прозвучало соло, «достойное самого Тома Морелло».

Origin показался рецензентам более единым альбомом, чем Showbiz, и это было подкреплено и оформлением. В попытке имитировать универсальную симметрию, которая вдохновила и название, и связь между самими песнями, Muse попросили двенадцать разных художников нарисовать обложку, зная только название; идея состояла в том, что все рисунки будут совершенно разными, но связанными своеобразным одиннадцатимерным теоретическим мышлением: случайными работами, имеющими одно и то же происхождение.

На передней обложке разместили работу Уильяма Игера, изображение пустынного белого ландшафта – мало отличающегося от пейзажей из галлюцинаций Мэтта, – усеянного огромными металлическими инопланетными антеннами в форме регбийных ворот. Среди других работ – рисунок Даррена Гиббса, на котором очередь из одинаковых людей (или работников-андроидов?) ждет перед входом в простой белый куб (место работы?); негативное изображение восточной богини, окруженное рисунками современных ужасов: танков, крушений самолетов, террористов с оружием и перевернутых полицейских машин – автор, Остин, словно обвинял древнюю религию в сегодняшних ужасах. Лео Маркантонио изобразил красные, белые и черные блоки, по иронии судьбы, напоминавшие более позднюю обложку альбома Coldplay X&Y; Тони Оладипо нарисовал рок-группу из роботов, которая играет для толпы дерущихся людей; Бутч Гордон – вторжение улыбающихся оранжевых инопланетян в Токио семидесятых; Тим Берри создал диптих: полуразвалившаяся дискотечная вывеска и индустриализированное, испорченное технологией барбекю в пригороде. Саймон Эрит обработал фотографию самолета-истребителя так, словно его на самом деле видно в зеркале заднего вида другого самолета, в том числе добавив подпись «ПРЕДМЕТЫ В ЗЕРКАЛЕ БЛИЖЕ, ЧЕМ ВАМ КАЖЕТСЯ»; Мэрилин Патридин и Дэвид Фолдвари попытались изобразить что-то сюрреалистическое, а Адам Крукшенк нарисовал агитационный плакат для космических кадетов в советском стиле (он попал на обложку сингла New Born). Все эти произведения были по-своему уникальны, но вместе создавали впечатление мира, который стал хуже из-за достижений технологий и погрузился в тяжелый труд и страх. Название из трех слов, похоже, вызвало у художников те же самые идеи, что и у группы.

Когда до Muse дошла новость, что второй альбом не просто попал в топ‐40 (что Showbiz сделать так и не удалось), но и через неделю после релиза вышел на третье место в британских чартах (и разошелся тем же тиражом, что и Showbiz, всего за четыре месяца), у них как раз был разгар летних фестивальных разъездов. В этом году, впрочем, все было куда легче, чем в прошлом: в 2000 году Muse сыграли в общей сложности на 57 фестивалях, потому что просто не могли сказать «нет», когда им предлагали концерт, а вот в июне – сентябре 2001 года отыграли 19 шоу. Фестивальная страда началась через два дня после выступления в Брикстонской академии с двух концертов в Ирландии в рамках Heineken Green Energy Show, затем они поехали в Швейцарию на Sound Arena Rock, а 24 июня во второй раз выступили на One Big Sunday, проводимый BBC Radio One. Прошлогоднее выступление с обрезанным сет-листом вышло катастрофическим, но на этот раз в манчестерском Хитон-парке (вместе с такими исполнителями, как Вайклеф Жан и Ашер) две песни, к счастью, были исполнены вживую, и зрители остались в восторге от Plug In Baby, а воздушные шары на New Born были просто идеальны для летней фестивальной аудитории. Закончив в четыре часа, группа стремглав понеслась в Лондон, чтобы исполнить Bliss на студии «Эбби-Роуд» для радио BBC Choice.

А потом фестивальные гастроли начались по-настоящему. Сет немного поменяли: начинались концерты с Citizen Erased, а заканчивались воздушными шарами на Bliss. Группа объехала Францию – Les Folies De Maubuege (Лилль), Festival Les Insolents (Кемпер), Le Rock Dans Tous Ses Etats (Эврё), Mimes’ Antic Aren (Ним) и La Route De Rock (Сен-Мало); беспорядки, устроенные на последнем фестивале, стали практически легендарными: Мэтт швырнул свою красную гитару Iceman в фан-зону, а Крис по-регбийному напрыгнул на Дома, стоявшего на разломанной барабанной установке. По пути они также заглянули на фестивали Rock Werchter и Pukkelpop (Бельгия), Haldern (Германия), Lowlands (Голландия), Independent Days (Болонья) и T In The Park (Шотландия), где возникла довольно неловкая ситуация – пришлось играть на одной сцене со Stereophonics. Они даже сумели впихнуть в график еще неделю в своей любимой Японии, сыграв два концерта в Осаке и Токио и посетив синтоистские храмы, где Мэтт, мастер богохульства и хулиганства, веселился, брызгая святой водой в лицо Доминику.

Origin Of Symmetry готовился к выходу и покорению чартов, так что в поездке царило отличное, праздничное настроение; вишенкой на торте стали первые выступления Muse в качестве хедлайнеров на открытом воздухе – на фестивале V2001 в Стаффорде и Челмсфорде, где они были хедлайнерами второй сцены, и на Винтертурском фестивале в Швейцарии, где выступали последними. Решив, что наконец-то сумели пробиться в высшую лигу, Muse вышли на пик своих веселых и разрушительных проделок: на V2001 Дом весь день развлекался, угоняя закулисные багги, на которых группы возили от передвижных гримерок к сцене и обратно, и разъезжая на них по закулисью (сбивая в процессе уставленные напитками столы). На одном фестивале группа стояла возле сцены, когда на нее готовились выйти Slipknot (в первых рядах на концертах Muse музыканты видели немало футболок Slipknot – хороший признак того, что «отрешенным» подросткам-металлистам группа нравилась не меньше, чем фанатам инди), и вокалист Кори Тейлор, остановившись перед Домиником, издал первобытный предконцертный вопль; Дому это показалось настолько потрясающе смешным, что после концерта он украл знаменитую маску Тейлора и носил ее всю дорогу на следующий фестиваль, периодически издавая похожие вопли. Эта маска (если, конечно, Дом ее оставил у себя), скорее всего, была не очень-то популярна на балах-маскарадах.

Когда фестивальный сезон завершился, Taste Media и Mushroom подкрепили летние успехи Muse в хит-парадах, выпустив 20 августа Bliss – самый очевидный (после Plug In Baby) выбор для сингла с Origin и любимый концертный номер зрителей, восторгавшихся воздушными шариками. Ставшая уже к тому времени фактическим стандартом группы упаковка из двух дисков содержала в себе клип и видео со съемок – еще одну работу Дэвида Слейда, в которой красноволосый Мэтт проваливается через центр футуристической механической планеты, появляется с другой стороны и падает дальше, вплоть до самого края Вселенной, где растворяется струйками газа. Кроме того, на дисках были выпущены концертные версии Screenager и New Born (соответственно из «Парадизо» и студии «Майда-Вейл») и две новые песни – синтезаторно-терменвоксовый инструментал The Gallery (возможно – подколка в адрес слащавой синтезаторной музыки, которая играет в детской программе об искусстве Take Hart в разделе «Галерея») и акустическая версия Hyper Music, которую назвали Hyper Chondriac Music. Bliss поднялась до девятнадцатого места в британских чартах – что очень неплохо для третьего сингла с альбома, – и вскоре после этого Muse вернулись в Лондон, чтобы получить свою вторую награду – «Лучшей британской группе» по версии журнала Kerrang! Журнал, учитывая театральные и оперные элементы нового материала, решил подшутить и договорился, что награду им будет вручать Брайан Мэй, а когда они вышли на сцену, чтобы получить свой гонг, заиграла We Will Rock You. Группа, впрочем, не посчитала сравнение с Queen оскорблением; Мэтт предпочитал подражать на выступлениях «сверхреалистичному» образу Фредди Меркьюри, а не унылым гитарным группам «из народа», которые угрюмо плелись рядом с ним в «высшей лиге» инди.

И пресса, со всей проницательностью, стала проявлять куда больший интерес к этим нормальным парням-изгоям из Девона, превратившимся в научно-фантастических безумцев со странными прическами. Благодаря взлету в первую десятку хит-парадов и настойчивым слухам о гедонистических гастрольных вечеринках интерес прессы к Muse к сентябрю вырос вдесятеро, и мы узнали много новых разрозненных фактов о группе. Они говорили, что перестали себя искусственно сдерживать на Origin Of Symmetry , потому что услышали множество самой разной музыки: после записи Джон Лекки часто ставил им классические альбомы, например, Капитана Бифхарта. Дом пошутил, что пинает Мэтта по яйцам, чтобы тот достал самые верхние ноты, а Мэтт считал, что все дело в том, что у него маленькие легкие и голосовые связки. Мэтта ошеломляло то, как радуются люди, просто пожав ему руку на автограф-сессии. Крис неразговорчивый, но иногда его застают за разыгрыванием для себя маленьких сценок. Мэтт очень хотел бы сходить на концерт классической музыки, но не может достать билеты, потому что читатели Guardian раскупили их на десять лет вперед, да и вообще, у него нет подходящей одежды (он носил шелковые рубашки, специально пошитые в Японии). Худшие привычки Мэтта – он очень любит расхаживать туда-сюда, и у него синдром Туретта в мягкой форме; Криса – он много пьет, но при этом с утра почему-то всегда как огурчик. Мэтт ненавидит «нормальность», делать всё, как все остальные, и очень рад, что оказался от нее оторван. Если говорить о музыке, то Крису нравится металл и The Beach Boys, Дом предпочитает Бадди Майлза и Aphex Twin, а Мэтт слушает новый альбом Weezer. Они все обожают dEus, потому что им удается впихнуть в один трек буквально все, от блюза до диско. Мэтт сочиняет музыку для того, чтобы после его смерти что-нибудь осталось. Почти все песни на Origin Of Symmetry – о переменах или переходных состояниях: Мэтт специально избавился от всех своих друзей и девушки, потому что ему необходима была очистка, чтобы двигаться вперед. Зрители часто бросаются в Криса обувью. Если бы они хотели миллионных тиражей, то сделали бы Origin акустическим альбомом. В противоположность популярному мнению, Мэтт не чувствует себя «измученным»; напротив, музыка помогает ему достичь наивысшего удовольствия. Крис ни за что не последует примеру товарищей по группе и не переедет в Лондон, потому что хочет «видеть, как растет сын». Мэтт всерьез размышляет о том, как бы основать культ, а потом заставить всех последователей покончить с собой (шутка).

В том сентябре появились и новые причудливые теории Мэтта. Он сравнил человечество, если говорить об измерениях, с червем, ползущим по листку бумаги (это образ из «Элегантной Вселенной», иллюстрирующий существ, которые воспринимают лишь два измерения). Говорил, что может общаться со своими прошлыми жизнями во время медитации. Снова повторил свою теорию, что мозг может впитывать личности других людей и что вы загружаете часть своей души или энергетической силы в каждого встреченного человека. А еще он рассказывал о таинственных катакомбах в Ираке, где, как он считал, можно найти таблички, созданные еще до появления человеческих языков; они состоят из древнего компьютерного языка и звездных карт, и тот, кто владеет ими, знает истины человеческого существования. Их положили туда инопланетяне с двенадцатой планеты Нибиру, огромного геотермального метеорита, на котором есть сверхразумная внеземная жизнь; эта планета делает один оборот вокруг Солнца за 3200 лет по эллиптической орбите. Когда она приближается достаточно близко к нашей планете – периоды близости длятся около двухсот лет, и следующий начнется уже очень скоро, – эти инопланетяне прилетают к нам. На самом деле само человечество было создано этими инопланетянами, которые клонировали себя в обезьян или неандертальцев, передав им примерно пятую часть своего интеллекта, триста тысяч лет назад, чтобы создать расу подчиненных им существ, которые будут вместо них добывать ресурсы планеты – в конце концов, мы действительно используем лишь пятую часть нашего мозга, и этим вполне объясняется человеческий конфликт между высшим интеллектом и животными инстинктами. Этих идей он набрался, прочитав книгу Зехарии Ситчина «Двенадцатая планета»; автор двадцать лет служил главным советником Колина Пауэлла. Мэтт признался, что книга была довольно скучная и он прочитал всего две или три главы, а остальное уже додумал сам.

Научно-фантастические фантазии, случайная болтовня и тривиальные факты; то было время неважных вещей. Невинное время, когда такие эфемерные штуки кому-то были интересны, до того, как земной шар охватили более грандиозные концепции. Ибо всего через неделю после этих интервью предсказание Мэтта, что страхи мира вскоре вырвутся на свободу и всем будет плохо, трагическим образом сбылись.

* * *

Есть, конечно, какие-нибудь далекие уголки западного общества и культуры, которые оказались почти не задеты событиями 11 сентября 2001 года, но Muse тогда были очень близко к эпицентру.

10 сентября Muse были в Манхэттене, выступив в «Меркьюри-Лаундж» в рамках краткого американского турне, устроенного Maverick (тогда они еще спорили по поводу издания Origin Of Symmetry в США и были готовы исполнить обязанности перед страной, которая подписала с ними контракт первой). Сразу после концерта группа собрала вещи и улетела в Бостон. Если бы рейс у них был следующим утром, то они бы остались в Нижнем Ист-Сайде, всего в нескольких милях от Всемирного торгового центра, когда в него врезались самолеты.

В США на три дня запретили все полеты гражданской авиации, так что Muse после своего концерта застряли в Бостоне, наблюдая панический страх, паранойю и разговоры о «войне с террором», которые с бешеной скоростью в то время и никуда не делись до сих пор. Мэтт решил, что его предвидение сбылось, что страх, накопившийся в подсознании общества, нашел свой трагический выход, и весь мир теперь дрожит в тени страшной угрозы, которая в одинаковой степени исходит из пещер «Аль-Каиды» и здания Сената США. Дотошность и недоверие мейнстримовой прессе в следующие месяцы и годы заставили его прочесывать Интернет в поисках скрытых подробностей, и он погрузился в теории заговора, связанные с терактами. То, что сохранился один из паспортов угонщиков самолета (при том, что расплавился даже «черный ящик»), казалось ему просто смехотворным; слухи, что шестеро якобы угонщиков все еще живы, интриговали его; отсутствие независимого расследования весьма тревожило; а сама идея, что такую сложную операцию провела настолько мелкая организация, как «Аль-Каида» – а не, например, эффективно организованные большие группы людей, которые заработали огромные деньги на последовавших за этим войнах, – казалась Мэтту невероятной. Кто на самом деле за этим стоит? Сколько американцам было известно заранее? Как все произошло на самом деле и почему? То было событие, скрытое за завесой тайны, политического пиара, скрытых планов, несоответствий и полуправд, что лишь усилило его подозрительное отношение к прессе, промывающей мозги, и недоверие к тому, что говорят в новостях. Оно заставило его вместо галактик заинтересоваться политикой, и этот интерес оказал глубочайшее влияние на новый материал Muse.

Впрочем, в первые дни после трагедии группа была в таком же смятении, как и все остальные, но, поскольку они никуда не могли уехать из Бостона, чтобы продолжить американское турне, они решили не терять времени, арендовали в городе студию и записали там демо-версии двух новых песен, мгновенной реакции на огромный сдвиг в чувствах мира. Короткая, энергичная, попсовая In Your World звучит сочувственно, согласуясь со скорбными настроениями той недели: «In your world/Nobody’s dying alone», – пел Беллами, вставляя отсылку к 11 сентября в песню, которая вполне могла сойти за его типичную историю о травме в отношениях (она уж точно была более радостной, чем большинство песен, связанных с этим событием). Но вот Dead Star, хардкорное подражание RATM, звучала намного более обвиняюще – она была посвящена истерии, охватившей Америку в ту неделю, и лицемерию американцев, которые обвиняли другие страны, хотя и сами несли немалую часть вины: «Shame on you for thinking you’re an exception/We’re all to blame/Crashing down to Earth/Wasting and burning out/Fading like a dead star/Harm is coming your way». Песня казалась практически приговором Америке. Мэтт насмехался над страной, которая не замечала потенциальных последствий своего поведения на международной арене, очень похожего на вопиющий идиотизм и быковатость, которые он своими глазами видел на «Вудстоке». Заявление, конечно, было весьма смелым (и им тогда было, собственно, наплевать на то, что подумает Америка, потому что отношения с Maverick разваливались на глазах), но группа все-таки оказалась достаточно благоразумной, чтобы выпустить эту песню только через девять месяцев.

Через две недели, когда Muse наконец удалось выбраться из Америки, я снова присоединился к ним в когда-то главной теологической противоположности США – Москве, – и обнаружил, что глобальная скорбь вовсе не легла на них тяжким грузом: они были в весьма веселом настроении. Мэтт весь полет из Лондона рекомендовал группе готовиться к худшему: продажи альбомов Muse в России были практически нулевыми, и Мэтт был совершенно уверен, что их ждет безразличный, а то и откровенно враждебный прием, а на концерт соберется от силы человек двести. Но российский музыкальный рынок очень обманчив – основную его часть составляет черный рынок, и даже при минимальных «официальных» продажах у группы может быть огромное количество поклонников: если вы, допустим, продали там 100 тыс. альбомов, это означает, что еще в три-четыре раза больше народу купили ваши пиратские диски. Кроме того, из-за того, что многие группы отменили зарубежные гастроли после 11 сентября, прибытия Muse ждали с лихорадочным нетерпением. Muse ожидали, что страна увидит их и пожмет своими широкими медвежьими плечами, но их ждала настоящая свистопляска.

Первые симптомы проявились уже днем, во время фотосессии на Красной площади. Никто не знал, что Мэтт, Дом и Крис собирались туда, но буквально через десять минут после первой фотовспышки все присутствующие на площади, кому было меньше двадцати пяти лет, узнали их и бросились в погоню; группе пришлось спешно ретироваться на автобусе. Ну а окончательно все стало ясно на концерте. Его устроили не в клубе на 100 человек, а во дворце спорта «Лужники», ветхом здании в стороне от центра Москвы, в котором прятался огромный спорткомплекс на 10 тыс. зрителей. Получив легендарную дозу «мьюзомании», зрители ответили ревом и расколбасом, несмотря на многочисленных вооруженных охранников и очень странные правила поведения (например, вооруженные милиционеры запрещали фанатам выходить из зала еще минут пятнадцать после того, как группа ушла со сцены). Ну а после концерта началось настоящее безумие: группе пришлось пробиваться сквозь огромную толпу к бронированным автобусам, которые увезли их в VIP-зал ночного клуба в центре, которым владела мафия (на входе даже стояли металлоискатели), и это, пожалуй, было больше всего похоже на «битломанию» из всего, что автор этих строк видел своими глазами. А вечеринка в комнате Дома той ночью больше напоминала попытку установить мировой рекорд в номинации «Наибольшее количество напившихся водки девушек в одном гостиничном номере». В комнате на самом деле было настолько тесно, что Мэтту пришлось разряжать обстановку, парами развозя девушек по коридорам гостиницы, с какой целью – нам остается лишь предполагать.

Россия оказалась «новой Японией», и, даже особенно не пытаясь, Muse стали одной из первых новых групп десятилетия, которым удалось завоевать сердца россиян.

* * *

Вернувшись той осенью в Европу, Muse достигли зенита, причем сразу на нескольких фронтах.

Зенит продаж: через четыре месяца после релиза Origin Of Symmetry уже разошелся тиражом 200 тыс. копий, уже обойдя 180-тысячный тираж Showbiz (хотя некоторые источники утверждали, что мировой тираж Showbiz составил несколько миллионов), и вскоре его уже вполне могли объявить платиновым в Великобритании (300 тыс. проданных копий).

Зенит настроения: самый праздничный год Muse постепенно подходил к концу, и они устроили турне с концертами в Великобритании, Бельгии, Голландии, Франции, Испании, Италии, Австрии и Германии; градус вечеринок и не думал спадать. В «Плимут-Павильоне» они впервые сыграли In Your World и Dead Star; зрители отреагировали с восторгом, и песни прочно вошли в концертный репертуар до конца года. Dead Star обычно предшествовало вступление – пугающая, скорее прочитанная, чем спетая песня Тома Уэйтса What’s He Building, рассказ о зловещем проекте, которым занимается сосед, о ядах, бензопилах, тихих стонах и формальдегиде. На нескольких концертах Мэтт бросал в зал лепестки роз с рукавов своих японских шелковых рубашек. А в шеститысячном зале «Палавобис» в Милане группа с большим удовольствием полила зрителей шампанским после концерта, а потом отправилась на афтерпати, где играли роль странных «живых инсталляций»: они сидели полуголыми, завернутые в синие неоновые гирлянды с прикрепленными к ним цепочками, и гостям предлагали за них дернуть. То была идея с масками, доведенная до самой смешной и нелепой крайности группой, которая знала, что ее вот-вот признают великой. Собственно, сами маски к тому времени уже пропали, сменившись модными шляпами: Доминик, покрасивший волосы в синий, прятал их под ковбойской шляпой, Крис носил сомбреро, а Мэтт откуда-то достал шлем французского полицейского спецназа с закрывающимся забралом.

Ну и, наконец, французский зенит: концерты в Лилле и Монпелье на пути к двум выступлениям в парижском семитысячном зале «Зенит».

Концерты в парижском «Зените» стали вехой в карьере Muse. Хотя залы, в которых они играли, постепенно увеличивались в размерах, а иногда они выступали хедлайнерами на огромных концертах в весьма неожиданных местах (например в Москве) и на фестивалях, концерты 28 и 29 октября (на которые в общей сложности за два дня пришло четырнадцать тысяч человек) и анонсированное на ноябрь шоу в лондонской «Доклендс-Арене» стали их первыми осторожными шагами на арены и в спорткомплексы, пробой больших по размеру залов. Всем сторонним наблюдателям давно было ясно, что Muse должны быть стадионной группой, но сами участники группы до конца не верили в свой успех, однако, увидев, что все билеты на парижские концерты быстро разошлись, они решили это задокументировать. Были организованы съемки одного из первых шоу Muse на большой арене; группа решила, что «Доклендс-Арена» для этого недостаточно пафосна и лучше будет отдать дань уважения Франции как стране, где они достигли первого большого успеха (и которая быстрее всего расхватала билеты на их концерты), так что оба концерта в «Зените» были отсняты на видео для выпуска первого DVD.

Впрочем, это был далеко не обычный DVD: Muse считали, что их концертная работа не менее важна, чем записи, так что не хотели, чтобы все вышло абы как. Съемка велась на 28 камер, чтобы продюсерская компания Mission TV могла сделать революцию в искусстве монтажа. Да и шоу тоже было далеко от ординарного: для первых «настоящих» выступлений на арене Muse впервые решили установить на сцене большие экраны для визуального сопровождения песен (хотя, конечно, по сравнению с поздними шоу образы были очень простыми: крутящиеся звезды и фигуры, которые чередовались с изображением группы на камерах) и для того, чтобы даже фанаты в задних рядах увидели лица музыкантов. За кулисами перед концертом, обсуждая идеи с освещением (в частности, предлагали сделать огромные тени на заднике, когда Muse выйдет на сцену), Мэтт предложил выскочить на сцену, прорвав большие экраны, но ему сказали, что это ужасная идея, потому что экранная ткань очень дорогая. Его хулиганская натура, конечно же, почуяла вызов, и, когда на втором концерте группа, как обычно, начала крушить сцену, Мэтт пробил ткань ближайшего экрана грифом гитары, разорвал его, просунул голову в дырку и надел его на шею, словно огромный воротник.

Концерты в «Зените» стали потрясающим доказательством того, что Muse превратилась в одну из самых перспективных британских рок-групп; они поистине вышли на уровень арен так, словно уже там играли лет пятнадцать. Под пугающий шепот Тома Уэйтса на заднике в двадцати футах от пола появились мерцающие силуэты Мэтта, Дома и Криса, а потом зазвучал убийственный рифф Dead Star, так напоминавший Rage Against The Machine, сцену залило светом прожекторов, и все увидели Мэтта с остроконечной прической, как у марсианского панка, и камерой, закрепленной на деке гитары, чтобы заснять его виртуозную игру. На концертах Muse проявили себя непревзойденными рок-шоуменами: Мэтт вертелся, крутился и скакал туда-сюда, как заяц-энерджайзер, вставал в пафосные позы а-ля «Призрак оперы» под органные звуки Megalomania, швырял гитары в усилители (или куда придется) во время Uno и Agitated, бросался серпантином из рукавов во время мегафонной секции Feeling Good и отыграл все соло на In Your World тэппингом, не тронув ни одной струны медиатором. Доминик был настоящим торнадо с палочками и вытащил костяной ксилофон на Screenager, а когда Крис не был занят мощными басовыми партиями, он играл гитарные арпеджио на Unintended и одновременно управлял синтезаторными партиями с помощью ножных педалей.

Кроме того, именно на концертах в «Зените» впервые был снят профессиональными камерами новый член Muse – гитара Мэтта цвета потускневшего серебра. Будучи регулярным клиентом Manson Guitars в Эксетере, Мэтт уговорил владельца компании, Хью Мэнсона, сделать для него особую гитару. Так что в 2001 году, наконец-то заработав достаточно денег, Мэтт позвонил Мэнсону и попросил изготовить гитару особой конструкции по спецификации, которую они вдвоем нарисовали карандашом, чтобы она была в точности нужного размера; через несколько недель Мэнсон позвал Мэтта в мастерскую и показал ему наполовину законченный инструмент, на котором можно было легко заменить гриф в случае поломки (Мэтт ломал на ней гриф дважды), с алюминиевым покрытием, которое Мэнсон собирался еще две недели шлифовать, чтобы убрать грубые отметины от напильника. Мэтт посмотрел на гитару, сказал: «Какое замечательное покрытие! Прямо индастриал!» и в тот же день забрал ее домой. Инструмент, получивший прозвище «Делореан» в честь путешествовавшего во времени автомобиля из фильма «Назад в будущее», стал первой из многих моделей (каждая – все более технически продвинутая, чем предыдущая), которые они разработали вместе.

В «Зените», когда группа закончила Bliss массовым лопаньем воздушных шариков с помощью гитар, прыжком Мэтта через барабанную установку, достойным олимпийского прыгуна в высоту, очередным душем из шампанского и свалкой, которую устроили музыканты посреди сцены, их статус новых молодых претендентов сменилсяна роль королей «масштабного рока», но вот какую форму они примут в будущем, было еще неясно. Сет состоял из двух частей – в первые 45 минут они играли длинный, богатый рифами прог-металл (в основном с Origin Of Symmetry), демонстрируя тяжесть и нонконформизм, которых они стремились достичь своим вторым альбомом; там было достаточно монолитного баса и громоподобных ритмов, чтобы в будущем превратиться в Tool или RATM. А вот вторая половина шоу – это хищные поп-мелодии, замаскированные под вулканический хардкор, более точное предсказание их нового направления движения. Но на тот момент Muse стояла, покачиваясь, на вершине успеха, еще не зная, куда упасть – на сторону металлического бесчинства или великолепного мелодизма.

После семи концертов в Великобритании (на которые собирались в среднем по пять тысяч человек), двух выступлений по телевидению (Spin Rockstars на немецком MTV и престижная передача BBC Later… With Jools Holland) и первого посещения MTV Europe Awards (во Франкфурте, где ничего не выиграли) Muse прибыли в «Доклендс-Арену» – на свой самый большой на тот момент хедлайнерский концерт – в самых пафосных обстоятельствах. Аншлага собрать не удалось, и спекулянтам пришлось продавать билеты задешево, но Мэтт уже к тому времени скопил достаточно денег, чтобы порадовать себя еще одной мальчишеской игрушкой. Неподалеку находился автосалон Lotus, и на саундчек он проехал прямо в зал через огромные погрузочные двери в новеньком блестящем Lotus Elise.

Концертный зал больше напоминал огромный металлургический цех и казался полупустым (на танцполе было очень мало народу из-за драконовских пожарных ограничений, а вовсе не из-за плохих продаж), но выступление вышло практически таким же потрясающим, как в «Зените»; феерией, на которой пафос и блеск чуть не затмили собой разбивание аппаратуры и надувные луны, которые сбросили в зал задних рядов. То был верный признак того, насколько выросли Muse, каких огромных масштабов они вполне заслуженно достигли.

Словно самый манерный красавчик, наконец вышедший «из шкафа», Muse показали себя великолепной стадионной группой. И, добравшись до этого уровня быстрее Coldplay и любых других ровесников – собственно, быстрее и с большей потенциальной скоростью, чем любая группа со времен Oasis, – они явно готовы были к чему-то еще более великолепному.

* * *

Самый успешный на тот момент год Muse закончился сразу несколькими высотами. 19 ноября, через неделю после концерта в «Доклендс», они выпустили сингл с двумя сторонами «A», Hyper Music/Feeling Good. Группа хотела подвести «светлый» и «темный» итоги своего альбома: одна из песен была самой позитивной, другая – самой злобной из всех, что они выпустили, о желании полностью уничтожить возлюбленного. Обе песни удостоились одинакового внимания – и финансового, и рекламного. Было снято два клипа (правда, на бюджет одного): Hyper Music сопровождалась беспощадным, жестоким живым выступлением (Крис великолепно выглядел в купленной в России толстовке с надписью «СССР») в пустой черно-красной комнате, которая постепенно заполняется скачущими фанатами (их собрали, дав объявления на сайтах); Feeling Good сняли в той же самой обстановке, в то же самое время, но эту песню группа исполняла под градом розовых лепестков для аудитории из уродливых, лезущих на стены мутантов – видеоряд, если честно, немного противоречил положительному настрою песни. И тот и другой клип показали на Later… With Jools Holland, обе песни с одинаковой настойчивостью продвигали на радио, но (по иронии судьбы?) больше внимания привлекла именно «позитивная» песня. Feeling Good получила отличную ротацию и вытащила оравшую и сопротивлявшуюся Hyper Music на одиннадцатое место в чартах, сравнявшись с лучшим результатом Plug In Baby.

Feeling Good вдруг стала такой же «своей» песней для Muse, как I Am The Walrus для Oasis или Words для Boyzone. Песня в их исполнении стала настолько популярной, что Nescafé использовала ее для своего нового рекламного ролика без разрешения группы, и юристы Muse отреагировали очень быстро, обвинив компанию в нарушении авторских прав и заставив снять рекламу с эфира. Хитрецы из Nescafé, впрочем, просто наняли сессионных музыкантов, чтобы те перезаписали песню – естественно, не в оригинальной манере Нины Симон, а откровенно подражая версии Muse. Отличить подделку от оригинала, конечно, было довольно легко, если вам медведь на ухо не наступил, но ход все равно был некрасивый.

Впрочем, Muse это все не особо беспокоило; они завершили свой веселый гастрольный 2001 год в Японии, устраивая вечеринки в саунах с фанатами и обкатывая совершенно новый формат для концертных шоу. Понимая, что они смогут удивить только тех зрителей, которые их еще никогда не видели, Muse сыграли в «Зеппе» (Токио), «Боттом-Лайне» (Нагоя) и «Империал-Холле» (Осака) концерты из двух частей: первую половину играли в акустике, а вторую – полноценно, в электричестве. Идея состояла в том, что в первом отделении аппаратура будет спрятана, так что зрители подумают, что они всегда только так и играют вживую, а потом их ждет убойный сюрприз: во втором отделении группа уберет все чехлы и ширмы, врубит ослепительный свет, выпустит воздушные шарики и разнесет всю сцену. Традиционно сдержанные японские зрители были поражены; эти концерты вошли в число самых диких шоу Muse. Последний концерт в году завершился Bliss, растянутой минут на десять бешеных перегруженных импровизаций, разбитой барабанной установкой, толпой зрителей на сцене, техниками, видеооператорами и группой, вповалку лежавшими на барабанном пьедестале; Крис, как всегда, поливал всех шампанским, Мэтт пытался повиснуть на большом воздушном шарике, но тот лопнул у него в руках, а Дом прыгнул в толпу, и с него едва не сорвали рубашку. Все-таки сумев выбраться обратно на сцену, он повернулся, учтиво по-японски поклонился и покинул сцену под оглушительные крики.

Muse могли превзойти это лишь одним способом. В самые последние моменты 2001 года, ближе к полуночи 31 декабря, Крис снова стал отцом – у него родилась дочь Ава. Казалось, что празднества Muse никогда не закончатся.

Тем не менее примерно через год все стало почти апокалиптическим.

 

Глен Роу

Как появилось сценическое шоу для гастролей Origin Of Symmetry?

Они считали продакшн очень важной вещью, на этом этапе им уже не хотелось просто приходить и играть концерт. Им нужен был продакшн, и осветитель, Олли Меткалф, был просто гребаным гением – даже тогда, когда был совсем еще мальчишкой. Они всегда думали, что бы такое клевое сделать, если у тебя нет денег, отсюда и воздушные шарики. Я поговорил с Олли, и мы решили, что нам нужны какие-нибудь странные формы на сцене. У нас были большие ведьминские шляпы, под которые мы ставили лампочки. Поскольку в группе всего три человека, на сцене всегда много пространства, а Мэтт хотел заполнить это пространство. Помню, как я впервые увидел шары. Мы устроили прогон всего шоу в эксетерском «Грейт-Холле», вот там все и было. Мы всем вот этим занялись потому, что хотели, чтобы проекторы светили на что-нибудь сферическое, так что мы сделали очень простые гобо [световые шаблоны] под воздушными шарами, чтобы все выглядело трехмерным. Смотрелось все здорово. На прогонах мы развешивали декорации, и все выглядело комично – один из шаров, висевший слева, просто лопнул. Мы подумали: «Если такое случится во время концерта, мы будем выглядеть как идиоты». А потом Мэтт предложил заполнить шары бумагой или чем-нибудь таким, так что если они случайно лопнут, это хотя бы будет выглядеть так, что мы это задумали специально. А потом мы повезли их в турне, и получилось все очень скучно, потому что ни один шар не лопнул! На сцене не лопнул ни один шар. Просто висели гигантские воздушные шары и проецировали эти гобо, и узоры покачивались туда-сюда.

Когда вы начали это делать?

В конце тура Showbiz мы стали ставить ведьминские шляпы, а вот на Origin уже появились воздушные шары. Мы хотели купить где-нибудь метеозонды, но это было просто невозможно. Сначала мы просто брали гигантские воздушные шары, а потом все-таки нашли одно место, где делали метеозонды. А потом в одном турне у нас все пошло наперекосяк, и мы довольно долго не могли купить новые. Вот такая вот хрупкая у нас окружающая среда: из-за дефицита деревьев, из которых они делали резину, новых метеозондов никто не делал, так что мы ездили по всему миру и повсюду скупали гигантские воздушные шары. Помню, я звонил в какие-то вообще невообразимые страны и пытался объяснить, что нам нужно, и меня понимали далеко не всегда. Какое-нибудь несчастное каучуковое дерево в Таиланде наверняка до сих пор так и не оправилось. Мы покупали целую кучу воздушных шариков. А потом появилась идея – ее придумал то ли я, то ли Том Кирк. Том – без сомнения, четвертый член группы, и к нему нельзя относиться несерьезно, он играет в коллективе огромную роль. В общем, то ли я, то ли он сказал: а давайте кинем их зрителям, чтобы они с ума сходили. А потом все стало вообще весело: воздушные шары не лопались, так что к концу гастролей мы закупили длинные бамбуковые палки, заострили их, как копья аборигенов, и, прячась за гитарными усилителями, прокалывали шары, чтобы конфетти сыпались на барабаны. Мы пытались устроить крутой продакшн, не имея бюджета. Группа всегда хотела вкладывать деньги в гастроли и концертное шоу. Это все, что их интересовало; даже в маленьких клубах, где им не разрешали бросаться шариками, они все равно что-нибудь придумывали, чтобы шоу выглядело круче. Как раз тогда Мэтт сказал: «Дай мне немного конфетти», и на Feeling Good он клал их в карман, а потом разбрасывал. Это выглядело так эпично: он просто сидит за пианино и бросает единственную горстку конфетти, и они очень медленно осыпаются вокруг него. Они были настоящими провидцами. Даже на самом раннем этапе они пытались сделать все как можно круче.

Вы возили с собой огромную коробку воздушных шаров или пытались их купить на месте?

Мы старались закупать их оптом, а потом решали, сколько нам их понадобится на один концерт. А потом все дошло до смешного: мы их заказывали партиями по восемьсот штук. «Что, вам нужно восемьсот двухметровых воздушных шаров?» – «Да». – «Что вы собираетесь делать с восемьюстами двухметровыми воздушными шарами?» – «Ну, это долгая история, но, понимаете, в Таиланде живет одно дерево, и оно сейчас немножко приболело…» У нас целый авиационный кейс был заполнен одними воздушными шариками. Одной из задач Тома было складывать конфетти в долбаные воздушные шарики, а потом их надувать. Мы вытаскивали всю аппаратуру из 15-метрового фургона, а потом полностью заполняли его воздушными шариками, потому что на их надувание тратится несколько часов. У меня столько забавных воспоминаний о том, как я хожу с группой по фестивалям и вижу Тома, раздетого по пояс, который уговаривает нескольких местных ему помочь. Это выглядело так мило: он напоминал человека с воздушными шариками на вечеринке, и воздушные шары всем нравились. Помню, я объяснял охранникам по всему миру: «Вот что мы делаем. По сигналу мы все встаем в ряд, я иду первым, вывожу вас к середине сцены, и только после этого мы бросаем воздушные шарики, сбоку сцены их бросать не надо», и они все так радовались. К тому времени, как они выходили к зрителям, они начинали [имитирует разбрасывание воздушных шариков в разных направлениях]. Мне приходилось даже бороться с охранниками! Вся идея была вот в чем: ты в зале, ты видишь группу, и вдруг откуда-то вылетают воздушные шарики, и кажется, словно ими стреляют из какой-то пушки, хотя на самом деле нет – это были просто здоровенные жирные техники и усердные охранники, которые радовались, как дети, потому что им дали поиграть с воздушными шариками!

А легендарные вечеринки?

Меня привели в автобус, где мне было сказано следующее: «Наше концертное шоу офигенное. Твоя работа – сделать так, чтобы наши афтерпати запоминались не хуже, чем концерты». В общем, я брал в аренду маленькие бары, а Мэтт всегда вызывался работать барменом. Было весело. Я звонил в залы и говорил: «Нам нужна хорошая комната для афтерпати – не гримерка – с коктейльными шейкерами и бочонками пива». Жаль, что мы не начали устраивать огромные послеконцертные вечеринки годом раньше, потому что где-то шесть-восемь месяцев мы проводили потрясающие вечеринки, совершенно безумные и веселые. Скажу вам честно: иногда я делал специальные пропуска и афтерпати, раздавал их всем техникам и в верхнем правом углу писал их инициалы. Я давал каждому технику по десять пропусков и смотрел, кто из них приведет на вечеринку самую красивую девушку. Немного напоминало Aerosmith. Это был просто ржач. Люди, должно быть, считали меня сумасшедшим: они приходили на вечеринки, а я им говорю: «Добро пожаловать на вечеринку, веселитесь, но можно мне сначала посмотреть на ваш пропуск?» А потом, выбрав самую красивую девушку, мы говорили, что у техника, который выдал ей пропуск, день рождения, просили всех спеть Happy Birthday, а потом девушки его целовали. Мэтт всегда оккупировал бар, потому что он чувствовал, что дарит что-то другим. Он был очень хорош, в самом деле выглядел как человек, который может приготовить для тебя «что угодно!». Он был совершенно искренним, фотографировался, говорил с чьими-то братьями по телефону. Замечательное время: они были тогда еще не суперзвездами, а просто очень хорошей группой. Он наслаждался такими моментами. Он сидел, болтая по телефону с чьими-то братьями, и в то же время оценивающе оглядывал девушек. Ну а Крис, самый моногамный человек в мире, просто сидел и напивался с техниками.

Как вообще Крис с этим справлялся?

Мне часто было его жаль. Группа устраивала вечеринки в автобусах, туда-сюда бегали парни и девчонки и смеялись, а Крис такой: «Да блин, я просто хочу посмотреть какой-нибудь фильм на DVD и расслабиться». Тогда ему говорили: «Ну тогда иди в автобус к техникам». Иногда он чувствовал себя немного чужим на больших вечеринках, но Крис всегда был не прочь оторваться и выпить. Он кого угодно мог перепить, и до сих пор может.

Доминик с самого начала был в группе дамским угодником, верно?

Феноменальным дамским угодником. Он один из лучших моих друзей, я его очень люблю, но он такой соблазнитель. Женщины просто не могут не упасть к его ногам: он такой милый и безобидный. Дом отрывался, как мог, а Мэтт после одного из концертов окончательно расстался со своей девушкой. Он мимолетно увиделся с Гайей на концерте в Риме, но случилось все в Римини. Тогда был концерт в зале «Вельвет». Мэтт тогда был в странном настроении, а я увидел эту невероятно красивую девушку, которую пытались вывести охранники, выбежал и сказал: «Она с нами». У меня не было при себе лишнего пропуска, так что я поставил ей стульчик возле сцены и пошел искать. Позже я узнал, что той ночью Мэтт с ней познакомился и решил, что она потрясающая и очень красивая. После саундчека они ушли к озеру кататься на педальной лодочке, и, по-моему, тогда он в нее и влюбился. Концерт был потрясающий, одно из любимых воспоминаний в карьере. Вечеринка той ночью вышла сумасшедшая, девушки буквально лезли в трусы другим девушкам, так сексуально! Реальный безумный дебош. Ну, знаешь, когда ты маленький и слышишь о «лучшей летней вечеринке», приходишь к кому-нибудь домой на вечеринку, и там все очень круто? Вот той ночью в Римини как раз была такая вечеринка.

А что насчет масок?

Мы отправляли Тома по местным магазинам. У нас были вечеринки с тематическими масками. Все дошло до того, что мы придумали маскарад. Мэтту казалось, что обычные встречи с фанатами все равно слишком напоминают автограф-сессии, а если все будут в масках, то не будут знать, кто есть кто. К концу гастролей у нас был громадный авиационный кейс для басового кабинета, полностью забитый костюмами для афтерпати. В Японии мы купили костюмы супергероев и заставили здоровенных жирных техников облачиться в обтягивающую маленькую одежду. Одна женщина с лейбла была очень веселой; она прониклась духом вечеринок, покупала огромные костюмы, и мы гуляли по всяким странным местам в костюмах-липучках. Пять жирных техников, гулявших в костюмах-липучках. Дальше – больше. В одном немецком зале мы зашли в комнату, а там все так странно, только световые нити в полу. Мэтт зашел туда раньше всех и приклеил скотчем стул к стене. Стул свисал с потолка, держась на скотче. Все напоминало поездки с друзьями. Мы сдружились на гастролях. Это было единственное турне за двенадцать лет, после которого я грустил, что оно закончилось. Так не хотелось, чтобы все заканчивалось. А гастроли-то были, блин, длинные. Однажды я не возвращался домой три месяца. Группа хотела все ездить и ездить. Какое прекрасное время.

Вы были тем самым таинственным брейкдансером?

Помню, на одном телешоу группа играла Bliss, как раз был день рождения Мэтта. В качестве подарка – по-моему, на Top Of The Pops, – он взял меня на «слабо», сказал, чтобы я вышел посреди песни и станцевал брейк-данс, так что я вышел и сделал вертушку. Думаю, сейчас я уже так не смогу. Я сделал это один раз, а потом он попросил меня делать то же самое на каждом гребаном телешоу, и они с Крисом всегда на меня накидывались, так что на многих телешоу мы втроем дрались в эфире, а Дом сидел сзади и доигрывал песню. Профессионально, как обычно.

Какой максимальный материальный ущерб они наносили на сцене?

Они никогда не разносили вообще все, как Nirvana, но бывали к этому близки. По-моему, последний концерт в Японии, в последний день турне («Просихожение хаоса»)… мы для смеха назвали турне, но позже я понял, что ни в коем случае не стоит придумывать такие прозвища для гастролей, потому что, блин, не так пошло все, что могло пойти не так. В последний день японского турне – может быть, это был даже последний день гастролей в поддержку того альбома вообще, – они разгромили все на хрен, в труху. Потрясающе.

И во сколько это вам обходилось?

О, тысячи фунтов, блин. Они эти деньги могли потратить на новый аппарат. Мы каждый день покупали Мэтту новую гитару, потому что на турне Origin Of Symmetry мы закрепляли маленькую камеру [на гитаре Мэтта]; это напоминало съемку камерой наблюдения, мы делали крупные планы всех музыкантов, но он все равно каждый день разбивал гитары.

Вы разве не несли больших убытков?

Я – нет. Если они что-то разбивали, то оплачивали это из своего кармана. Если Дом ломал свою установку – платил он. Если Мэтт ломал установку Дома, начинались споры. Мэтт был тем еще гадом, он всегда первым пробивал дырку в бочке Доминика. Они играли себе, отлично проводили время, а потом Мэтт такой о-па [показывает, как Мэтт пихает гитару в большой барабан], и всегда потом такой: «Ну что, нравится?» Со временем они научились разбивать аппаратуру так, чтобы она потом все-таки подлежала восстановлению, потому что крушили все уже не потому, что у них что-то сломалось, а на радостях. У меня отличные воспоминания, как Мэтт на Pinkpop все разломал, а потом стоял и красовался посередине сцены. Они словно прошли важный поворот в жизни и стали выдавать бессмертные вещи.

Какие концерты были самыми сумасшедшими?

На гастролях в поддержку второго альбома пришлось нанимать охранника. Мы взяли Тони, бывшего десантника, потому что зрители вообще были безумными. Мы прилетели в Стамбул, ехали три часа в какую-то жопу мира, а там выяснилось, что сцену собрали из чего попало, никаких барьеров нет – только ворота, а потом вышли Museи начался какой-то ад. Я очень хорошо помню, как стоял возле фан-зоны на этом фестивале, проходившем хрен знает где, смотрел на Луну, и… я человек не религиозный, но помню, что думал: «Хоть бы здесь сегодня никто не погиб», и очень расчувствовался. Поскольку я очень хорошо знал песни, я командовал охраной, [говорил им] когда будет гитарный рифф и все полезут вперед. Бывало, когда на этот дурацкий барьер лезли сразу три тысячи человек, а около сорока охранников просто стояли все сорок пять минут. Собственно, это было, и до сих пор остается, одним из самых страшных моментов в моей жизни. Помню, смотрел на Мэтта, а он мне показывает: «Все нормально!» Мы пошли в ночной клуб мафии [в Москве], и водка там лилась не переставая… они водили нас туда две или три ночи, потому что больше не хотели никуда нас пускать. Очень странно. Мы не в ту ночь оттолкали все кровати в одну сторону и полностью разгромили комнату Доминика? И вроде еще с гардеробов прыгали? Они отрывались, как школьники. Бедняга Дом, я тогда ему очень сочувствовал, потому что, блин, громили всегда именно его комнату. Жить в гостинице два дня подряд было очень хреново, потому что если ты там только на одну ночь, можно просто взять и свалить. Помню, Лиза, наш агент, звонила мне и спрашивала: «Чем вы занимались прошлой ночью?» А я такой: «Чем?» Она всегда на меня очень злилась, потому что я всегда начинал заливать: «Да не было такого вообще». Мне приходилось ей врать, а она мне отвечала: «А мне говорят, что гостиницу на куски разнесли», а я такой: «Прости, Лиза, но это не мы», и тогда она звонила уже в гостиницу и устраивала скандал им. А потом где-нибудь через день я уже ей объяснял: «Ну да, мы в тот вечер устроили небольшую вечеринку…»

Одно из моих любимых воспоминаний о Брикстонской академии: я должен был везти группу на какое-то долбаное чарт-шоу или еще что-то такое с утра, и они очень злились, потому что, по сути, придется играть без саундчека, но решили: «Да ладно, черт с ним, мы были на гастролях, все нормально, прорвемся». Мэтт сказал, что ему нужен «один усилительный стек», а Пол Инглиш [звукорежиссер] решил, что Мэтту нужен большой ряд «Маршаллов», куча усилителей, в общем, первое, что увидел Мэтт в Брикстонской академии, когда вышел на сцену – целый ряд усилителей «Маршалл». Мы сделали кучу бутафорских усилителей, один из них реально работал, а все остальные были бутафорией, просто для того, чтобы все выглядело круто. Пол подумал, что Мэтт имеет в виду именно это, но Мэтту нужен был всего один усилитель, чтобы все выглядело предельно экономично, и ему это очень не понравилось. Тут я как раз прошел мимо них и подумал: «О, тут замечательный вид, я могу стоять за этой кучей усилителей, тут безопасно». И тут Мэтт подходит и пинком опрокидывает всю эту стену усилителей мне на голову. К счастью, на меня упал бутафорский усилитель, но, блин, все равно по башке досталось сильно. Вся конструкция упала, и тут Мэтт заметил меня под этими усилителиями и такой: «Е-мое», а потом: «Извини, дружище», отвернулся, как будто так и надо, и продолжил играть. Просто потрясающе, он даже не остановился, продолжил играть рифф.

Ну а потом было Pepsi Chart Show. Группа ненавидела играть под фонограмму, так что я упрашивал телевизионные поп-шоу разрешить им играть вживую. Вот почему я стал танцевать брейк-данс; на самом деле я так много танцевал, что в каком-то журнале о нас даже написали: «Обязательно посмотрите Muse по телевидению, чтобы увидеть их таинственного брейкдансера». Дошло до того, что люди ждали от нас брейк-данса каждый раз, когда мы приходили играть на телешоу, но мы этого не делали, если не происходило чего-нибудь забавного. В общем, мы выступили на Pepsi Chart Show, это было ужасно, выглядело полнейшей дешевкой. В общем, я поговорил с лейблом и сказал, что мы согласимся, только если я смогу перед этим сводить ребят в Spearmint Rhino. В общем, мы договорились о VIP-программе, и вот мы, буквально за несколько минут до шоу, наслаждаемся женскими прелестями. Вообще супер. Туда можно даже, в общем-то, с женой сходить, потому что там прекрасные, прекрасные женщины, которые вытворяют потрясающие вещи на шестах, и это одно из безумных воспоминаний: ешь стейк, рыбу, хорошую еду, а не дешевку какую-то, а вокруг тебя ходят голые девушки и спрашивают: хочешь приватный танец? В общем, для нас с Мэттом одновременно устроили приватные танцы, мы поели, а потом пошли на Pepsi Chart Show, было просто супер. На самом деле после этого мы поняли, что просто обязаны побывать во всех лучших стрип-клубах мира. В Москве был клуб под названием Golden Girls, в котором и я, и Мэтт, и Дом подумали, что встретили своих будущих жен. Они были воплощением красоты. В общем, после этого мы стали ходить в стрип-клубы в каждом городе, куда приезжали на гастроли. Поход в стрип-клуб – это же не измена жене, правильно? Ты сидишь на попе ровно, максимум, что с тобой делают – трутся об тебя ногой, и на этом все. В общем, это было вполне замечательно и безопасно. Крис тоже ходил с нами; он, конечно, приватных танцев не заказывал, но говорил: «Знаете, что? Это нормально, я могу сходить и посмотреть на сиськи».

Каково было играть хедлайнерами на V2001?

Хедлайнерское выступление на V стало настоящим началом восхождения. Coldplay отыграли чуть раньше, они были в восторге от Muse, они говорили: «Muse лучшая группа в мире». Coldplay только что выдали всем своим техникам премию в двадцать штук. Просто заплатили им за то, что они отработали на V. Они такие: «Спасибо, что работаете с нами, вот вам двадцать тысяч фунтов». Вот зачем люди выступают на V – ради денег. В общем, Coldplay ушли со сцены, мы потусили, а Крис Мартин на тот момент уже был реальной поп-звездой – у него были большие хиты, Yellow и Trouble, – и он спросил, можно ли посмотреть наш сет, и я сказал: «Да, конечно, садись в машину». В общем, мы запрыгнули в машину, приехали за сцену, и все были, блин, просто в истерике, потому что Крис – очень веселый парень, группа просто ржала с него, и я сказал техникам, что Крис Мартин выйдет представлять группу. Крис выходит, и зрители просто с ума сошли, аж мурашки побежали. У него на голове капюшон, я помню его слова. Он сказал: «Привет, я Крис из группы Coldplay, это самая крутая концертная группа в мире, пожалуйста, поприветствуйте Muse». Ему, конечно, не устроили стоячей овации, потому что все и так стояли, но уровень был совсем другой. Просто потрясающе. Группа вышла на сцену, и все сразу стало ясно. Привет, стадионный рок, мы идем. Идеально. Безошибочно. Зрители с ума сходили, Мэтт был великолепен, они отыграли очень крутое шоу. Так весело – у нас, по-моему, это где-то на видео есть, – в общем, там была лодка, зрители передавали ее друг другу над головами, и в ней сидели люди. Смотришь на толпу и видишь эту долбаную лодку, в ней два парня, которые сидят там и держатся изо всех сил за уключины, а толпа таскает их туда-сюда. Потом я выпросил у промоутеров багги, приехал к группе, забрал у них из гримерок все бутылки, выставил их на столы, а потом мы с Мэттом сели в багги и раздавили эти хреновы столы. Полный разгром, нет, даже разгром разгрома. В какой-то момент Мэтт привязал меня к капоту багги, и мы въехали прямо в столы с бутылками шампанского, крича: «О нет!» Мы, блин, все разнесли. Там были маленькие пластиковые столы и стулья, мы накидали их кучей и переехали машиной. Помню, мне прилетели в голову бутылки с шампанским и пивом, и я такой: «Блин, у меня, по-моему, шишка на голове», но это только одна из наших безумных выходок. Мы выступали поздно, так что все остальные группы разъехались, все уже уехали. В конечном итоге мы въехали на этой гребаной багги в чью-то гримерку и снесли стены.

Какие были ощущения, когда вы сделали шаг вперед, к аренам?

Они были так возбуждены; отъездив турне с Chili Peppers и Foo Fighters, они только в таких залах и хотели выступать. Они хотели стать такими же крутыми, как Chili Peppers. Они хотели играть стадионный рок, но умный. Им не удалось собрать аншлаг на «Доклендс-Арене», хотя, с другой стороны, даже когда в «Доклендс-Арену» продавали все билеты, все равно не было впечатления, что там аншлаг. Джефф Милл договорился с ними, чтобы на полу вообще не было сидячих мест, он заставил их все убрать. По-моему, на «Доклендс-Арене» так сделали впервые. Но все равно все было очень волнующе, я очень гордился группой. Правда, это не было их первое хедлайнерское выступление в спорткомплексе. Первое было в Лилле, прямо перед «Доклендс». Промоутер нашел нам арену, которая очень просто трансформировалась. В некоторых залах, например на «Уэмбли-Арене», в одном конце стоит сцена, и там ничего нельзя сделать – только закрыть нераспроданные места. А вот там сцена двигалась, так что мы продавали и продавали билеты до самого дня концерта, а потом решали: «Все, восемь тысяч билетов, и хватит». Это на самом деле казалось началом стадионного рока. Помню, в тот день привезли новую барабанную установку Дома, синюю с блестками, и он так радовался. Они были очень милыми, всегда обожали свои инструменты. Доминик стал делать свои барабаны, он даже открыл собственную барабанную компанию. Мэтт делает гитару, которую сейчас скопировали миллион раз во всем мире. Крис играет на барабанах в местной группе, занимается этим для смеха. Они так обожают музыку, что постоянно в ней купаются.

 

Сафта Джеффери

Как развалилась сделка с Maverick?

После того как первый альбом Showbiz не получил большого успеха в США. Тогда Гай был настолько уверен, что Muscle Museum должны занять первое место в хит-параде «Современный рок», что его невозможно было переубедить. Помню, я ходил по зданию Maverick, когда они готовили к изданию альбом, и Гай сказал мне: «Если хоть кто-то в этом офисе скажет тебе, что Muscle Museum не станет хитом, скажи мне, и я его сразу же уволю». Я посмотрел на него и понял: он это серьезно. Проблема была в том, что Гая все боялись до усрачки. Так что когда я говорил с отделом радио или отделом прессы и спрашивал их мнения, они всегда отвечали: «Так, а Гай что думает?» Я говорю: «Не знаю, а вы-то сами что думаете?», а они опять: «Что Гай думает?» Они просто боялись сказать слово поперек Гаю Осири. А когда Muscle Museum раскрутить не удалось – даже после того, как Maverick удалось уговорить 55 радиостанций с современным роком, они так и не смогли добиться ничего от KROQ, самых влиятельных рок-радиостанций Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, несмотря на все гребаные деньги, а ведь он потратил больше миллиона долларов, пытаясь раскрутить эту песню. В общем, когда мы привезли ему Origin of Symmetry, он уже был не так влиятелен, как в прошлый раз, потому что первая пластинка Аланис отзвучала и ушла, а новая пластинка Аланис пошла не так и хорошо, так что у Maverick дела шли не очень хорошо, когда мы записали Origin. Гай был куда более скромным и осторожным. Я сказал ему: «Слушай, у меня хорошая новость. Вот, смотри, Plug In Baby наверняка станет убойным хитом в жанре современного рока». Он послушал ее и сказал: «Не уверен». Я спросил: «Ты что, прикалываешься надо мной?» Он сказал: «Я не уверен. Можно ее пересвести?» Я ответил: «Ладно, хорошо, пересводи». Он ее пересвел, и в новом миксе песню просто выпотрошили. Все гитары убрали, она звучала ужасно. Я сказал ему: «Гай, вот эту хрень мы выпускать не будем. Если ты это выпустишь, я буду искать любой способ разорвать контракт». Он был в отчаянии, реально не верил, что Plug In Baby будет звучать на радио. В общем, он сел на пластинку, как собака на сене. И во многих отношениях это нам помогло, потому что в то время у Muse дела пошли на лад в Британии и континентальной Европе, спрос на группу был огромным. В общем, благодаря тому, что Maverick сидели на жопе, мы смогли продвинуть группу на всех остальных рынках. Если бы Maverick поверили в альбом и начали его серьезно раскручивать, вот это был бы кошмар. Потому что Muse пришлось бы надолго уехать в Америку, а это значит, что группа не смогла бы выступить на всех тех европейских фестивалях и гастролях. Хотя, конечно, и группа, и Taste Media в долгу перед Гаем за то, что он стал первым руководителем лейбла, который разглядел в группе талант и вложил в них большие средства.

И как потом вы заключили новый американский договор?

Мы смогли уйти от Maverick, потому что я уговорил своего американского юриста воспользоваться пунктом, который мы включили в контракт. Там был прописан часовой механизм: если лейбл не выпускает наш альбом в течение определенного срока, то мы можем просто разорвать сделку. В общем, найдя этот пункт, мы просто молчали. Мой юрист сказал: «Ничего не говори, просто молчи». А Гай, конечно же, не юрист, так что ничего об этом не знал. В общем, когда мы сумели разорвать контракт и группа стала работать над Absolution, я решил, что не буду подписывать новый американский контракт, пока группа не запишет третий альбом, потому что хотел точно убедиться, что новому лейблу нравится новый альбом. Я не хотел снова наступать на те же грабли: мы подписываем договор в США до того, как группа записывает альбом, а потом нам говорят: «Нам кажется, что здесь нет хита для Америки». В общем, мы решили подождать, пока не запишем альбом.

Как изменилась группа после того, как Origin Of Symmetry стал успешным?

Очевидно, было очень приятно видеть, что все идет как надо после того, как мы вложили столько сил, так что это было замечательное чувство. Очень приятно знать, что ты был прав. Очень приятно понимать, что ты на самом деле работаешь с великолепной группой и люди это понимают. Но индустрия все равно далеко отставала от фанатов. Помню, я пришел на Brit Awards, когда группа в том году впервые там выступала, и все ко мне подходили и говорили: «Блин, они охренеть какие крутые!», а я отвечал: «Да, я знаю». И я не был высокомерен: я на самом деле это знал. И меня изумляло, что остальные этого, блин, не знают. Я просто широко улыбался и говорил: «Ага, я знаю, я знаю, что они крутые, ага, спасибо, ага».

Как вы справлялись со счетами за гастроли Origin Of Chaos?

Знаете, мы все это заранее закладывали в бюджеты тура. Они были молодыми, мы хотели, чтобы они повеселились. Мы не хотели, чтобы они начали думать, что это просто такая ежедневная работа, только с гитарами, мы знали, что гастроли будут очень важны. Так что мы с Деннисом специально держались в тени и предоставили их самим себе. Мы приглядывали за ними; я ежедневно общался с тур-менеджером. Я ходил на важные концерты, Деннис – на всякие другие.