Шаг. Шаг. Шаг. Шаг. Все началось с тяжелых шагов армейских сапог по гравию и песку. Сверху послышался зловещий шум артиллерии, и повсюду начались взрывы, похожие на кластерные фортепианные аккорды. Они убивали детей, калечили мирных жителей и толкали мир еще глубже во тьму.

Еще до того, как инспекторы ООН по оружию закончили свои расследования, против желания крупных членов НАТО (Франции, Германии, Канады), России и миллионов протестующих по всему миру и незаконно с точки зрения Хартии ООН коалиционные силы США, Великобритании, Испании и Австралии вошли в Ирак 20 марта 2003 года под флагом операции «Иракская свобода». В следующие пять лет погибли, в зависимости от того, чьим оценкам вы больше доверяете, от 150 тысяч до миллиона человек.

Мэтт Беллами каждый день смотрел по студийному телевизору новости о разворачивающейся войне со все растущим чувством ужаса, паники и бессилия. Джордж Буш, без каких-либо доказательств и прямо противореча информации, полученной от инспекторов по оружию и ЦРУ, возможно, и сумел убедить немалую долю населения Америки, что Ирак владеет оружием массового поражения и возможностью применить его, так что представляет непосредственную угрозу для США – собственно, многие американцы настолько слепо верили словам президента, что многие были совершенно уверены, что Саддам Хусейн непосредственно виновен в атаках 11 сентября. Но Мэтт видел сквозь дымовые завесы; многие протестующие убедительно заявляли, что войну объявили исключительно для того, чтобы лишить Ирак нефти, а Мэтт видел, что Соединенные Штаты находятся в руках милитариста, который хочет построить империю, а книги, которые он недавно прочитал, помогли ему снять со всего этого еще один слой. Он видел в Буше не просто великого заговорщика, который специально игнорировал предупреждения об атаках 11 сентября и цинично манипулировал слухами и ложной информацией, чтобы получить повод для войны, а марионетку, безвольного исполнителя некой высшей, зловещей воли.

Мэтт читал о Трехсторонней комиссии, таинственной организации, основанной в 1973 году самыми влиятельными людьми Европы, Америки и Восточной Азии: банкирами, политиками, учеными, лидерами профсоюзов, политтехнологами, директорами нефтяных, энергетических, фармацевтических и медийных компаний. Если кто-то из членов организации занимал в своей стране государственную должность, его исключали из комиссии, но Мэтт считал, что они все равно дергают за ниточки и принимают самые важные глобальные решения. Именно эти люди со своими масонскими рукопожатиями и секретными сделками на самом деле правят миром – вплоть до того, что решают, каких именно политиков, участвующих в выборах, больше всего продвигать в прессе. Он, конечно, чувствовал себя преданным Тони Блэром, считая, что после вторжения в Ирак у Великобритании больше нет лидера, которому можно доверять, но при этом верил, что Великобритания находится не под таким жестким контролем, потому что премьер-министру все же пришлось ответить на жесткие вопросы в рамках программы «Вопросы премьер-министру», но вот все пресс-конференции Буша обговорены заранее, и любого, кто задаст незапланированный вопрос, больше никогда на них не пригласят. Собственно, когда началась война, Muse как раз записывали песню, в клипе на которую использовали сюжет о Трехсторонней комиссии, – она называлась Time Is Running Out, а в видео показали тускло освещенную комнату в стиле фильма «Доктор Стрейнджлав», в которой люди, одетые в военную форму, перекладывают бумаги, отвечают на звонки и в унисон щелкают ручками, управляя миром за закрытыми дверями. Правя, если вам так больше нравится, тайно.

Видя каждый день в новостях все новые сообщения о погибших, чувствуя, как по планете распространяется атмосфера ужаса, и твердо уверенный (на основе прочитанных научных книг), что нам остается всего 400 лет до следующего ледникового периода, Мэтт понял, что воодушевляющий альбом о домашних радостях придется изменить. Общемировые настроения нужно осмыслить и задокументировать, раскрыть состояние человечества. А кто это может сделать, как не группа, на чью музыку просто не могут не влиять события мира, чей новый альбом уже начинается словами «Declare this an emergency/Come on and spread a sense of urgency», а заканчивается та же песня строчкой «This is the end of the world»?

В конце концов, если его голос не значит ничего, протестующих игнорируют, а колеса военной машины крутятся против воли практически всех, что еще остается делать?

После событий в мире, начавшихся тем мрачным мартовским утром, третьему альбому Muse буквально пришлось надеть куда более темные одежды.

* * *

К началу войны группа уже закончила примерно половину нового альбома (под рабочим названием The Smallprint), в основном записанного на студии «Грауз-Лодж» с Ричем Кости, который, как и просил, стал в результате продюсером почти всего альбома, даже перезаписав некоторый оркестровый материал в более сдержанной манере. «Грауз-Лодж» был старым переоборудованным фермерским домом, там и сям до сих пор валялось сельскохозяйственное оборудование, и Muse, как обычно, использовали «окружающую среду» в своей записи. Во втором куплете Time Is Running Out, например, звучит тележное колесо, которое Мэтт и Дом нашли на прогулке; в него бьют одновременно с малым барабаном, щелканьем пальцами и хлопками по коленям. Еще они записали звук приспособления для вкручивания пробок, которое при повороте издавало металлический звук, а барабаны для Apocalypse Please Доминик записал в плавательном бассейне, лежа на надувных матрасах и одетый в одно полотенце. Еще Muse попытались записать звук тарелок Дома под водой, чтобы создать эффект гонга, но через несколько часов пришлось признать свое поражение – нормального звука извлечь так и не удалось. Акустика комнаты с бассейном придала песне дополнительной реверберации и масштабности, и группа дописывала все новые наложения ударных инструментов в огромных амбарах фермы, чтобы придать песне ощущение «перепродюсированности» и агрессивности, начиная со зловещих марширующих звуков в начале – группа записала их, шагая по гравийным дорожкам фермы. Apocalypse Please наконец достигла своего могучего потенциала.

Кости – дружелюбный, в очках, объявленный группой гением еще до окончания записи, – как и его предшественник Лекки, оказался продюсером с собственными мощными «заскоками». У него был сложный, минималистический, почти перфекционистский подход, и он шел на самые разнообразные технологические меры, чтобы добиться нужного результата. Он тщательнейшим, точнейшим образом расставлял вокруг кабинетов до 20 микрофонов, измеряя расстояния и направления с помощью рулетки и плотничьего уровня, чтобы добиться идеальной «фазы». А еще он откопал где-то компьютерную программу для звукового морфинга, которая смешивает два звука вместе и получает третий, представляющий собой нечто среднее между ними: загрузите туда, скажем, звук автомобильного двигателя и гитары, и программа воссоздаст их с помощью двух своих внутренних синтезаторов и выдаст вам точное «среднее арифметическое». Muse ввели в эту программу гитару и синтезатор, сыгранный через педаль-«квакушку», чтобы создать «синт-гитару» для странно звучащего риффа Stockholm Syndrome.

Внимание Кости к деталям передалось и Мэтту – раньше он на записи делал много гитарных наложений, чтобы звук получался «мяснее», но, играя на концертах, он упрощал гитарные партии Citizen Erazed и Micro Cuts и обнаружил, что при этом песни звучат четче и эффектнее. Так что на этот раз, чтобы в песнях четко выделялась одна гитарная партия, он упростил свой бэклайн – к этому моменту его «аппарат» превратился в тяжелого, неповоротливого монстра из трех усилителей, который было все труднее возить на гастроли, – и стал прорабатывать гитарные партии, прежде чем их записывать. Играя в основном на «Черном Мэнсоне» (потому что он лучше всего звучал в студии), а также на полуакустике, одолженной у Кости, и редком Aloha Stratocaster, купленном за пару сотен фунтов у друга – гитарного техника, у которого весь подвал был завален «странными» гитарами (на самом деле он стоил в десять раз больше), Мэтт стал настолько же придирчивым к своим риффам, насколько продюсер – к микрофонам. Для Time Is Running Out, например, он разделил аккорды на отдельные ноты и записал их по очереди, а потом из шести разных треков снова составил аккорды. А еще Мэтт во время записи Absolution снова вспомнил о существовании на гитаре рычага, которым до этого не пользовался много лет, – он задействовал его на соло к The Small Print и Thoughts Of A Dying Atheist.

Кости тоже с подозрением относился к обоснованиям вторжения в Ирак и ежедневно развлекал группу своими пессимистичными мнениями об Америке и мировой политике. Так что, когда новый альбом посреди работы вдруг сменил настроение – ему внезапно стало просто необходимо быть более важным, значить больше в нынешнем политическом климате, – сменился и тон сеансов записи. Понимая, что теперь должен создать произведение большой культурной важности, важнейший альбом в жизни, Мэтт изменил настроение текстов, чтобы отразить в них недоверие к правительству, протесты, по-прежнему продолжавшиеся в Лондоне, беспомощность простых людей в такое время, страх перед концом света. Раньше он был слишком робким, чтобы говорить на такие откровенно мрачные темы – что мы все стареем и умрем, – но после того, как события мира связались с более личными темами, в частности, окончанием предыдущих отношений и собственной смертностью (о чем можно подумать, лежа на смертном одре и оглядываясь назад: будете ли вы счастливы, или же вас это жутко разозлит?), альбом оказался посвящен тематике окончания (отношений, доверия, жизни, концу света) и позитивной энергии, которую нужно найти, чтобы пережить такие травматические события. То был альбом о темных временах, которые, как верил Мэтт, мы увидим еще при жизни, и о том, как пережить их, сохраняя в сердце хоть немного радости, не поддаваясь унынию.

Переменилась и атмосфера в студии: у Мэтта начались сильнейшие перепады настроения: он то страдал от огромных сомнений, то был совершенно уверен, что сможет выполнить поставленную перед собой задачу – создать нечто очень важное. Были времена, когда музыканты и Кости переглядывались и спрашивали себя, чем они вообще, блин, занимаются; моменты пустоты и сомнений, за которыми обычно почти сразу следовали приступы позитива и уверенности. У Мэтта даже начались периодические кошмары о том, что его повесили вниз головой и бьют палками по пяткам.

Пика лихорадочности работа достигла, когда на «Грауз-Лодже» уже записали большинство материала и группа вернулась в Хакни, на свою «репетиционную квартиру», чтобы решить, какая песня станет первым синглом. Поначалу они остановились на The Small Print, классическом «мьюзовском» поп-сингле, но когда зашли разговоры о том, чтобы сделать релиз чисто в Интернете, они решили, что можно рискнуть и попробовать взять один из более тяжелых, прямолинейных треков, так что выбрали мрачную, металлическую Stockholm Syndrome, потому что шестиминутная песня явно не годилась для «нормального» сингла. Название песня получила из фразы, придуманной криминалистом Нильсом Бейерутом в 1973 году по результатам изучения дела об ограблении банка на площади Нормальмсторг в Стокгольме, когда грабители пять дней держали банковских сотрудников в заложниках, после чего заложники эмоционально привязались к грабителям, сопротивлялись попыткам спасти себя и даже защищали их после освобождения, собрав им деньги на адвоката. Одна из жертв даже обручилась с одним грабителем, пока тот сидел в тюрьме; другой бывший заложник сменил свое имя на имя грабителя и пропал без вести. Бейерут предположил, что этот психологический феномен развивается, когда один и тот же человек проявляет к кому-то доброту и угрожает жизни. Для Muse это было отличной метафорой для напряженного удовольствия, которое испытывает слабейшая сторона в односторонних отношениях, или пленника-мазохиста в мире, который выходит из-под контроля.

Группа сняла клип самостоятельно, режиссером выступил Том Кирк, вдохновившись фильмом «Хищник», они взяли напрокат несколько термографических камер, каждая из которых стоила 30 000 фунтов, и сняли на них себя во время разных проделок, связанных с теплом. Дом пукал над бильярдным столом и поджигал кишечные газы, а Мэтт обливал себя холодной водой, чтобы его тело начало словно бы медленно растворяться, а на груди у себя кубиками льда написал «FUCK»; на термокамере все выглядело так, словно он выцарапывает слово у себя на голой груди (этот кадр так и не удалили из телевизионной версии клипа) или прорывает им грудную клетку.

Кошмарные образы, да, но если Muse действительно хотели подытожить времена, то нужно было нырнуть прямо в чрево чудовища. Когда Кости предложил группе записать последние бэк-вокалы и свести альбом за тем же пультом, за которым The Beach Boys когда-то делали Pet Sounds, они ухватились за шанс завершить альбом в Америке – в ядовитом сердце подступавшей тьмы.

* * *

«Стандард-отель» на Сансет-стрип в Лос-Анджелесе – памятник поблекшей славе. Фойе, когда-то ультрамодернистское воспоминание о шестидесятых – глубокие ковры, сферические кресла, свисающие на цепях с потолка, и потолочные лампы, достойные логова злодея из «Джеймса Бонда», сейчас немного поизносилось и пообтрепалось с краев – как и бывшие модели, которые часто приходят туда, к бару возле бассейна, где растет синяя трава, хирургически улучшенные факсимиле себя прежних. Из колонок возле стола консьержа доносятся унылые мелодии в жанре электролаунж, а главная «фишка» гостиницы – плексигласовая коробка позади ресепшена, в которой в провокационных позах сидят девушки в бикини – превратилась в избитое клише; куда чаще там сейчас сидят голодающие студенты, торопливо работая над диссертациями или проверяя страницу в Facebook. Из всех модных тусовочных гостиниц на Сансет-стрип – «Небесный бар» в «Мондриане», «Виски» в «Сансет-Марки», бар «Шато-Мармон», – «Стандард-отель» быстрее всего вышел в тираж, превратившись в место сбора модников, куда приходят слегка некрасивые люди в попытках казаться клевыми.

Неудивительно, что Мэтт, окинув однажды взглядом это место и решив, что в «модную сцену» точно вписываться не собирается, решил как можно скорее стать неклевым. Он упал животом вниз на плотный серый ковер и начал на нем «плавать».

Семь недель, которые Muse провели на Сансет-стрип – сначала жили в квартире за городом, потом, через несколько недель, перебрались в «Стандард-отель», чтобы быть поближе к студии, – вовсе не были омрачены военной депрессией. Нет, напротив – они были спокойны, никуда не спешили и замечательно проводили время: играли в настольный теннис около гостиничного бассейна, брали напрокат спортивные машины и выжимали газ до предела, словно стритрейсеры, на прибрежной дороге между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, и тусовались с Сержем Танкяном на концертах The Mars Volta, Cave In и The Coral или в заведениях на Сансет-стрип с самыми живописными видами: On The Rox, The Cat & Fiddle, The Rainbow. В США их практически не знали, потому что там даже не вышел Origin Of Symmetry, так что их не беспокоили ни охотники за автографами, ни навязчивые фанаты; единственное, что за все время дало им понять, что в Америке их хоть теоретически кто-то может знать, – плохой ремикс Muscle Museum, который они услышали в баре «Стандард-отеля».

Запись проходила на студии «Селло», в одноэтажном здании на Сансет-стрип в миле от гостиницы. В этой очень уважаемой студии, открывшейся в 1961 году, записывались сливки артистического общества пятидесятых и шестидесятых годов: Фрэнк Синатра, Нэт Кинг Коул, Дин Мартин, Рэй Чарльз, Элтон Джон, The Rolling Stones, Эрик Клэптон, The Beach Boys. У Red Hot Chili Peppers на студии была своя отдельная комната, а одновременно с Muse в соседнем помещении записывался Том Петти. Во время поездки они особенно ни с кем не общались – а Мэтт вообще остался смотреть фильм Ларри Кларка «Детки» в ночь, когда товарищи по группе устроили грандиозную попойку в Лос-Анджелесе, – но с духовной точки зрения Muse пребывали среди легенд.

Больше всего, пожалуй, Мэтта пугало безразличие американцев к иракской войне. В Великобритании он видел демонстрации и марши, война была у всех на устах; в Америке же население, которое едва могло найти на карте «заморские» страны, продолжало жевать бургеры и ездить на джипах, слишком боясь возразить. В такой среде многие песни с нового альбома – Apocalypse Please, Time Is Running Out, Ruled By Secrecy, – приобрели новое значение, и альбом получил название Absolution; слушателя словно избавляли от многочисленных грехов мира с помощью музыки. Мэтт считал, что музыка заменяет людям религиозную веру, и только слушая музыку, он мог убедить себя, что человечество способно творить добро. Более того, целью Absolution теперь стало не только «просто» сообщить о печальном состоянии мира, но и открыть Америке глаза на то, какой бардак она устроила.

Для этих целей он стал беседовать с навещавшими его журналистами о работе Джорджа Буша-младшего на посту губернатора Техаса, заявив, в частности, что этот якобы «христианин» ни за что не попадет в рай, потому что лично одобрил смертную казнь 152 человек – больше, чем любой техасский губернатор до него. Кроме того, в своей неподражаемой манере безумного ученого он предложил очень «белламиевский» метод отрешения от общества. Он собирался купить остров, кислородную машину и жить под водой, нося на ногах – вы не поверите – коробки с влажными салфетками. А еще он говорил, что нам нужно израсходовать все природные ресурсы этой планеты, чтобы успеть сбежать с нее до того, как она врежется в Солнце и превратится в сверхновую. В общем, решения мировых проблем, которые предлагал Мэтт, были едва ли не такими же экстремальными, как сами эти проблемы.

Еще он расшифровал мысли, лежащие в Apocalypse Please, чтобы открыть людям глаза на возможности, лежащие за пределами газетных заголовков. После 11 сентября, после того как из-за иракской войны повысился риск террористических актов во всех странах, участвовавших во вторжении, религиозный фундаментализм стал самым большим страхом, нависшим над западным миром и подталкивающим нас на край гибели. Но Apocalypse Please смотрела на все это по-другому: с точки зрения религиозного фантазера, призывающего своего Бога спуститься с небес и разрешить проблемы мира («It’s time we saw a miracle/Come on it’s time for something Biblical/To pull us through»), утверждается, что вера в традиционные религиозные идеи вроде апокалипсиса неизбежно приводит верующих к желанию обосновать свою веру и претворить эти идеи в жизнь. Кроме того, там исследуется идея, что неточности в переводе и толковании древних пророчеств или религиозных текстов ведут к ошибочным попыткам их воплощения, то есть и Америка, и исламисты принимают решения и предпринимают действия, которые приводят к гибели тысяч людей, основываясь на историях, которые, по сути, выдумывались рассказчиками-импровизаторами прямо по ходу несколько тысяч лет назад. Один из примеров, по утверждению Мэтта, состоял в том, что Иисус не был евреем – якобы испанская инквизиция пыталась скрыть эту информацию в течение столетий, но недавно все наконец-то вышло на свет божий, – и не умирал на кресте, его сняли и реанимировали, а это слово на иврите происходит от того же корня, что и «воскресили». Еще он заявлял, что раз иудаизм говорит, что Мессия сойдет с небес, чтобы решить все проблемы мира, то Иисус просто не мог быть Мессией, потому что никаких проблем он не решил. Более того, Мэтта очень занимала идея, что самая важная религия западного мира могла подвергнуться большому влиянию восточной философии, и он, сопоставив три разрозненных с виду религиозных теории: а) буддисты отправили троих «мудрецов» на поиски избранного; б) три «мудреца» якобы присутствовали при рождении Иисуса и в) Иисус на несколько лет исчез, после чего вернулся и вдруг стал проповедовать весьма буддийскую по духу философию, – пришел к самому логичному (для себя) выводу. Иисус, совершенно очевидно, был буддистом.

Apocalypse Please сыграла важнейшую роль на альбоме. Открывающий трек задавал грандиозное, мрачное настроение для остального альбома, и все последующие песни тем или иным образом с ним связаны. Absolution стал альбомом об отношениях: между вами и вашим Богом, вашей подругой, тем, кто захватил вас в заложники, музыкой. Как и оформление Origin Of Symmetry, эти песни тесно связаны друг с другом в современный, прогрессивный концептуальный альбом, и Apocalypse Please играет на нем роль музыкального флагмана.

В разгар лета, когда погибших стало еще больше, Muse завершили запись в Лос-Анджелесе и в июле вернулись в Великобританию, чтобы добавить последние штрихи к Absolution, дождаться рождения третьего ребенка Криса (он шутил, что будет выпускать по «релизу» к каждому новому альбому), купить свои первые строгие костюмы на свадьбу, запланированную на декабрь, потратиться на быстрые машины (Дом купил Audi TT, Крис Jaguar XJS, а Мэтт, у которого уже был Lexus, вместо этого приобрел PalmPilot со сканером отпечатка пальца) и готовиться к рекламной кампании. В отличие от нервозности, которую они чувствовали, выпуская Origin для прессы и публики и не зная, как его примут, на этот раз они были совершенно уверены, что создали шедевр, так что вернулись по домам и стали готовиться к суперзвездности.

* * *

7 июля в свет вышла первая песня с альбома «Absolution» – Stockholm Syndrome. Ход был революционным и беспрецедентным для знаменитой рок-группы – и, возможно, предвосхитил спад продаж компакт-дисков и гибель традиционного релизного плана фирм звукозаписи: песню можно было только скачать с официального сайта Muse за один фунт. Группа вообще хотела отдать песню бесплатно – такой тактикой, и не без успеха, через несколько лет воспользовались такие артисты, как, скажем, Принс, – но Taste Media и Mushroom им не разрешили. Mushroom, по совпадению, тогда был в процессе продажи Warner Brothers за 15 миллионов фунтов, а глава лейбла Корда Маршалл переходил на сублейбл Warner под названием EastWest в качестве управляющего директора; туда же перешли и Muse вместе со своим контрактом с Taste Media. Ирония на этом не закончилась: Muse перешла на дочерний лейбл Warner в тот же год, когда Warner Brothers выкупили Maverick, и получилось, что группа и альбом в Америке оказались в «собственности» одной компании, благодаря чему удалось наконец выступить Origin Of Symmetry в США, а первой группой, которую Маршалл подписал для EastWest, стала The Darkness, намного более комичное переосмысление Queen, чем то, что он подписал несколькими годами ранее.

Хотя в июле 2003 года чарта скачиваний еще не существовало, продажи Stockholm Syndrome через Интернет оказались бы достаточными (если перенести их в официальный чарт), чтобы песня вышла на третье место. Для такого яростного, пугающего, визжащего трека с гитарным синтезатором, напоминающим бензопилу, и долбящим, психопатическим басом Stockholm Syndrome стала, пожалуй, самым «тихим» хит-синглом года. В конце концов песня стала самым продаваемым интернет-синглом в истории на тот момент.

8 сентября вышел первый «настоящий» сингл с Absolution: куда более подходящая для радио (и, как говорят, вдохновленная Майклом Джексоном) Time Is Running Out. В клипе мы видели уже упомянутые синхронные танцы военной и деловой элиты в бункере а-ля «Доктор Стрейнджлав», а вот сама песня была на куда более личную тему: о том, как тебя душит или подчиняет себе партнер, религия или само общество. После успеха Stockholm Syndrome дополнительного чартового напора с двумя дисками не требовалось, так что Time Is Running Out вышла на одном диске (хотя для поклонников многоформатности вышел еще и DVD, на котором была песня, клип и видео со съемок клипа) вместе с клипом и новой политической песней под названием The Groove.

Если Stockholm Syndrome можно сравнить с жестоким выбиванием «ворот возвращения» гитарами, сделанными из пневматических дрелей, и криками через пробитые отверстия – это великолепная, мелодичная вариация на тему безбашенного риффового металла Rage Against The Machine или Metallica, – то Time Is Running Out, которая вышла на восьмое место в Великобритании, стала поп-хитом, который помог им завоевать сердца и юных любителей поп-музыки, и поклонников тяжелого рока. Выпустив, пожалуй, самую убедительную «разношерстную» пару синглов за последние несколько лет, Muse очень эффектно вернулись на большую сцену.

А потом все пошло еще лучше.

Absolution впервые показали прессе не в хитрой пластиковой коробке (копии Origin Of Symmetry разослали прессе в таких же прозрачных плексигласовых упаковках, как и Showbiz, но на этот раз скрепленных двумя винтами, которые нужно было откручивать пластиковой отверткой), а на полноценной презентации в Лондонском планетарии за месяц до релиза. Несколько сотен журналистов, пиарщиков, друзей группы и заинтересованных лиц накормили, напоили, а потом привели в зал Планетария, где поставили диск через мощную аудиосистему в сопровождении звездного шоу на потолке. Возможно, эта презентация была вдохновлена Pink Floyd, которые в 1973 году устроили в Планетарии премьеру Dark Side Of The Moon, отправив вместо себя картонные копии, но, пожалуй, не было лучшего способа впервые услышать такие песни, как Sing For Absolution, Blackout или Butterflies And Hurricanes, чем несясь по галактике, разглядывая крупным планом звезды и планеты. И, что еще замечательнее, после того как длина альбома превысила длину звездного шоу, оператору проектора пришлось поставить вторую (и последнюю) программу Планетария, с привидениями, мертвяками и кладбищами; зритель падал через бездонную могилу в огненный нижний мир именно в тот момент, когда голос Беллами демонически завывал «And be my slave to the grave» или «It scares the hell out of me/The end is all I can see». После прослушивания альбома и банкета с группой в музее мадам Тюссо, расположенного по соседству, гостей по окончании вечеринки заставили покинуть заведение через едва освещенный «Зал ужасов» в подвале; еще более страшным путешествие стало, потому что Muse наняли актеров, одетых зомби, и они, прикованные к стенам, выскакивали на вас каждый раз, когда вы заворачивали за угол.

Absolution, узнали мы в тот день, стал потрясающим достижением. Он начался с громкого марша армейских сапог по гравию, взрывными фортепианными аккордами и барабанами, грохотавшими, как немецкие танки; крики проповедника, грозившего огнем и серой, на Apocalypse Please задали мрачное, мощное настроение, в котором объединялись пафос книги Откровения и оперная хвастливость, для всего альбома, оказавшегося намного более жестким, чем планировали Muse. За первой песней шла ее поп-фанковая противоположность – Time Is Running Out стала доказательством, что Muse все-таки не ушли в какое-то дикое музыкальное измерение «Кольца нибелунга» с горящими Брунгильдами, а до сих пор прочно держатся за свои мелодические роковые корни.

Далее последовала ритмичная, словно из музыкальной шкатулки, фортепианная баллада Sing For Absolution; по словам Доминика, то была определяющая для названия альбома песня в том плане, что она – о сочинении и исполнении музыки и о том, что оно дает избавление от грехов человечества. Текст, впрочем, читается как любовное стихотворение для умершей возлюбленной: «Lips are turning blue/ A kiss that can’t renew/I only dream of you/My beautiful». Мэтт называл звучание этой песни давящим и готическим, но, дойдя до летящего крещендо, она оказалась одной из самых искренних и эмоциональных на тот момент песен Muse. А еще она стала идеальным способом обмануть слушателя, дав ему ложное чувство спокойствия, а потом со всей силы дав под дых отчаянной звуковой атакой Stockholm Syndrome.

Следуя схеме «громко/тихо», столь характерной для многих замечательных альтернативных гитарных песен, Falling Away With You с ее сладкозвучными переборами выползла из-под бронированной «юбки» Stockholm Syndrome, идеально расположенная баллада о разваливающихся отношениях, которая, конечно же, взорвалась припевом стереофонических электрических шумов, звучавших подобно сборищу демонов, оставшихся от каких-то прошлых отношений Мэтта, в форме синтезаторов а-ля Genesis. После нее следовала мрачная 37-секундная рокочущая киношная музыка под названием Interlude, которая разделяла два «акта» альбома и повторяла аккордовую структуру «Адажио для струнных» Сэмюэла Барбера, а потом Hysteria с адским грохотом забросила нас обратно в шипящий мир метатронной космической музыки. Это песня о том, как постоянно тянешься за чем-то, что остается мучительно недосягаемым, – и, возможно, именно поэтому она в том же году стала вступительной музыкой для команды НХЛ «Вашингтон Кэпиталс», которой вечно совсем немного не хватало для победы.

Шедевр современной классической музыки для хора, оркестра и мандолины, Blackout претендовала на звание прекраснейшей песни Muse и стала первой песней с Absolution, в которой герой предается воспоминаниям на смертном одре в ожидании того, как его глаза закроются навсегда. Подобные идеи появились потому, что Мэтт верил, что в западном мире умирать очень плохо; он боялся, что его поместят в дом престарелых и забудут о нем и он будет постепенно разваливаться, становиться старее и медленнее, но при этом сохранит острый ум. Пессимизму и апатичности Blackout тоже требовался контрапункт, и им стала потрясающая Butterflies And Hurricanes, еще один оркестровый монстр альбома – послание веры, надежды, смелости и веры в себя пред лицом глобальной и личной опасности. Возможно, лучшая на тот момент песня Muse, она заняла центральное место на Absolution, словно тщательно выточенный музыкальный эквивалент Колосса Родосского, провозглашая о гениальности альбома исключительно посредством своего великолепия. Дом хотел издать ее следующим синглом, несмотря на длину и помпезность: просто вручить ее лейблу и сказать «Делайте что хотите, но она должна выйти».

О том, насколько сильными вышли песни и насколько изобиловал потенциальными синглами альбом Absolution, говорит хотя бы то, что The Small Print, песня, которую группа изначально планировала в хиты, вообще не вышла на сингле и оказалась ближе к концу альбома; еще один сенсационный поп-хардкорный момент среди изобилия острых ощущений. Песня была в равной степени обязана Гёте, Rage Against The Machine и Audioslave, ее грохочущий бас и стратосферная мелодия очень типичны для Muse, а смысл текста вызвал немалые споры среди интернет-фанатов. В ней было и обновление мифа о Роберте Джонсоне, о котором мы уже говорили, и цинизм музыкальной индустрии или государств, которые скрывают от широких масс, чтó на самом деле прячется за «мелким шрифтом»: «It’ll make you insane/And I’m bending the truth». Еще одним свидетельством безупречного композиторского мастерства на альбоме стало то, что очаровательная дискотечно-электронная песня о любви Endlessly звучит в этой компании абсолютно проходной вещью.

Вызвав определенное смятение среди одержимых фанатов, поскольку это название поначалу использовалось в качестве рабочего для Megalomania с Origin Of Symmetry, Thoughts Of A Dying Atheist изначально планировалась второй песней на альбоме; она о жизни, которая проносится перед глазами в момент смерти. Песня вышла весьма ироничной и энергичной (учитывая тематику) и одной из самых прямолинейно-цепляющих на Absolution, а также вызвала немалые споры о религиозной принадлежности Мэтта. Он (как и его родители) не был крещен и часто высказывал свое подозрительное отношение к религии, близкое к атеизму, однако еще он в то время заявил, что хотел бы быть религиозным, но из-за всей информации, доступной о мировых религиях, просто невозможно посвятить себя одной-единственной вере, потому что тогда придется отречься от всех остальных.

Сам Мэтт говорил, что в тексте Thoughts Of A Dying Atheist рассказывается история типичного «офисного планктона», который сошел с ума, разорвал коллег на куски голыми руками, а потом вернулся домой к жене, чтобы окончательно сойти с ума, но это объяснение куда лучше подходит для последней песни альбома, Ruled By Secrecy, в которой главный персонаж, возможно, сошел с ума, потому что не знал, кто же на самом деле контролирует его жизнь («Repress and restrain/Steal the pressure and the pain/Wash the blood off your hands/This time she won’t understand»). Название было позаимствовано из книги конспиролога Джима Маррса Rule By Secrecy («Править втайне»), в которой описывается формирование и влияние Трехсторонней комиссии и прослеживается история тайных обществ на протяжении всей истории, от иллюминатов и тамплиеров до древних пирамид и иракских табличек, оставленных инопланетянами (эта книга, несомненно, оказала огромное влияние на некоторые теории, которыми Мэтт тогда увлекся), а сама песня оказалась классической для Muse альбомной кодой в духе Megalomania. Зловещая, мрачная и тлеющая, она, конечно же, переходит в вампирские мелодраматические фортепианные проходы, ведущие к кульминационному крику «no one knows who’s in control», потерянной, отчаянной концовке альбома, который ставит много вопросов, но в качестве ответа предлагает лишь верить в себя.

Тем не менее собравшиеся журналисты поспешили обратно в редакции, чтобы рассказать о классике современного рока, маячащей на горизонте. Absolution стал не просто лучшим альбомом Muse, но и поворотной точкой – те, кто отмахивался от них как от подражателей Radiohead, не нашли никакого музыкального плагиата, над которым можно было бы посмеяться, и даже самые большие пессимисты вынуждены были признать, что песни такие же сильные, как на любом другом альбоме, который они помнят. Нестабильные рок-позеры создали альбом, который, в отличие от расползающегося по швам Origin Of Symmetry, безупречно соединил их классические претензии с хард-роковой мощью и футуристическим электронным саундом. Muse реализовали весь потенциал, который когда-либо показывали; многогранная бабочка «рока будущего» наконец-то выбралась из прог-металлического кокона.

В 2003 году альтернативная музыка переживала период lo-fi. The Strokes и The White Stripes возродили высокое искусство жестких поп-песен и вдохновили целое поколение дребезжащей, экономичной мелодичности; в Великобритании эстафету подхватили The Libertines. Амбиции их последователей простирались в основном в курении крэка с Питом Доэрти в Уайтчепеле, записи альбомов на антикварных пленочных машинах шестидесятых на студии «Тоу-Рэг» в Хакни и подражании шероховатому блюзу Джека Уайта. На хардкорной сцене группы вроде Tool, System Of A Down, The Mars Volta и Cave In делали такую же необузданную музыку, как и Muse, но она была куда более бесцельной, прогрессивной и приджазованной и в ней не было «мьюзовской» мелодичности, а вот в инди-роке все было напряженным, зубастым, голодным, панковским и редко превышало по длине две с половиной минуты. Absolution стал полной противоположностью подобному подходу, долгожданным взрывом театральной помпезности на музыкальном ландшафте, заполненном потными гаражными группами в женских брюках. Публика хорошо приняла его, и альбом стал по-настоящему важным, превратился в определяющую силу во времена неуверенности.

Muse знали, что записали свою лучшую пластинку – самую честную и связную, – а они сами были единственными «судьями», чье мнение было для них важно. Они с самого начала были аутсайдерами, не вписываясь ни в какую сцену, и если бы пресса разнесла альбом как «страшно далекий от народа» или смехотворный, они бы с удовольствием вернулись выступать в «Барфлай». Возможно, именно поэтому Мэтт не мог поверить, насколько же хороши оказались рецензии. Absolution стал сенсацией среди критиков, получив восторженные отзывы буквально везде, от NME и The Fly до ежедневных газет, которые обычно обращают внимание на группу только после того, как она пройдет все ступени успеха в музыкальной прессе и будет готова к огромному успеху среди самых разных категорий населения. От них больше не отмахивались как от группы для готов-тинейджеров или космических гиков; теперь Muse была группой, привлекательной для поклонников металла, инди, поп-музыки, классической музыки и даже в небольшой степени «взрослого» фанка.

Оформление Absolution, как всегда, было весьма уместным, таинственным, заставляющим задуматься и полным намеков на смысл альбома. На обложке изображен человек на сером каменном полу, смотрящий наверх и окруженный тенями безволосых, андрогинных гуманоидных фигур, летящих плотным строем в небе над ним. Что означают эти фигуры – праведников, возносящихся в рай во время апокалипсиса, как предсказывает книга Откровения, инопланетян, летящих над Землей, ангелов, демонов или какую-нибудь совершенно новую форму жизни, – можно только гадать, но это поразительное изображение появилось благодаря тому, что Muse впервые обратились к Сторму Торгерсону – дизайнеру, знаменитому своим легендарным оформлением почти всех альбомов Pink Floyd, а также обложками для The Mars Volta, Peter Gabriel и Led Zeppelin; он работал либо со своим коллективом Hipgnosis, либо в одиночку – после того, как дизайнерская студия в 1983 году закрылась. Его работы известны своей грандиозностью и детализацией и почти всегда сюрреалистичны – для обложки альбома Pink Floyd A Momentary Lapse Of Reason он выставил ряд из больничных коек, накрытых одеялами разного цвета, который тянулся извилистой линией на полмили вдоль пляжа, и съемки для Absolution тоже прошли в таком духе. Концепция появилась, когда Muse нашли изображение на сайте Сторма и спросили, может ли он сделать такой снимок на самом деле. Фотографию сделал Роберт Трумэн в гравийной яме в Эссексе; роль человека, стоящего на земле, играли различные модели и дети, а тени были на самом деле настоящими – Торгерсон так и не рассказал, как ему удалось добиться этого эффекта, сказав лишь, что это было очень сложно, потому что солнце светило слабо, а для того, чтобы изображение по-настоящему сработало, необходим мощный полуденный солнечный свет. Законченный продукт, по словам Торгерсона, показался ему волшебным, напомнив своими сказочными коннотациями детские иллюстрации Мориса Сендака.

Обложка, от которой невозможно отвести глаз, и душераздирающая музыка отправили Absolution на первое место британских чартов сразу же, в день выхода, 22 сентября (издателями выступили Taste Media/EastWest Records). В следующие недели он вышел на первое место во Франции и Исландии, на второе – в Голландии и Бельгии, на третье – в Швейцарии, на четвертое – в Италии и Норвегии и попал в топ‐20 в Испании, Дании, Германии, Австралии и Финляндии. В первую неделю после релиза в Великобритании продажи составили 71 000 копий – альбом стал самым быстрораспродающимся релизом Muse на тот момент. Впрочем, группа все равно осталась не полностью довольна. Может быть, они и распродали за неделю 71 000 экземпляров, но вот альбом Дайдо разошелся таким же тиражом за один день.

Впрочем, если им хотелось больших цифр, достаточно было посмотреть на продажи билетов. Цифры грядущего турне Absolution были потрясающими: на концерты Muse на 20-тысячных аренах Европы были распроданы все билеты.

Дорога, пусть и намного более широкая, чем когда-либо ранее, звала… Может быть, все из-за нервов. Может быть – из-за приема. Может быть – из-за того, что в такой тесноте собралось столько лиц. А может быть, он просто забыл, как быть поп-звездой, после того, как много месяцев просидел в студии или перед телевизором на съемных квартирах, смотря BBC News 24. Но под конец Hysteria в амстердамском клубе «Мелквег», где собралось 800 членов фан-клуба, истерика началась у самого Мэтта. Он согнулся пополам от хохота, отчасти – из-за того, что зрители знали наизусть все слова песни, которая еще даже не вышла, как и всех остальных пяти из семи новых песен, еще не выходивших на синглах, отчасти – потому, что не мог понять, почему вдруг все уставились на него.

* * *

То было первое выступление небольшого турне из пяти концертов по ключевым для Muse «фанатским» городам Европы – Амстердаму, Брюсселю, Кёльну, Парижу и Милану, – и, хотя на всех концертах присутствовали только по 500–800 ярых фанатов, получивших билеты на сайте группы, Muse все равно нервничали, боясь, что не смогут нормально сыграть новые песни – особенно учитывая, что гастроли начинались всего за несколько недель до выхода Absolution, и они очень хотели впечатлить фанатов. Некоторые песни (Thoughts Of A Dying Atheist, Sing For Absolution, Time Is Running Out) ранее вообще никогда не исполнялись вживую, так что напряжение пришлось снимать насилием в адрес гитар. Перед концертом 3 сентября Мэтт ушиб ребра, и, ударив по ним гитарой под конец немного неуверенного, но энергичного сета из 11 песен, повредил грудную клетку – не лучший ход для самого начала турне Absolution, которое продлится полтора года и охватит буквально весь мир.

На этот раз, впрочем, Muse выбрали для себя другой гастрольный modus operandi. Им немного надоели турне в духе «Дня сурка» – каждый день приезжать в новый город, вообще там не выходить из-за кулис и ничего не видеть. Они хотели воспоминаний, состоящих не только из живых выступлений и интервью в гримерках, так что придумали новый план. Они договорились с лейблом, что сначала устроят рекламное турне, чтобы дать все полагающиеся европейские интервью заранее, прежде чем гастроли начнутся по-настоящему, так что дни перед концертами будут свободными, и они смогут спокойно посмотреть достопримечательности городов, в которых уже побывали по четыре-пять раз, но так по-настоящему и не видели, или побыть с любимыми. Взамен на это лейбл согласился устроить пять бесплатных шоу для фан-клуба (Примечание. Фанаты могли получить бесплатные билеты на сайте Muse, ответив на следующие вопросы: а) Какой фильм Стэнли Кубрика стал вдохновлением для декораций к новому клипу Muse, Time Is Running Out? б) Когда выходит новый альбом Muse Absolution?), чтобы рекламное турне вышло достаточно легким, а группа получила возможность обкатать вживую новый материал.

Мэтту особенно нравилось это новое, более спокойное расписание гастролей. Он считал, что стал немного более зрелым и спокойным. Ему больше не хотелось устраивать гедонистические балы-маскарады и дикие гастроли, потому что, по его словам, такое происходит, только когда ты разом теряешь всех своих друзей – и план дальнейшей жизни – и начинаешь слишком много общаться с незнакомцами. На этот раз, по их словам, на гастролях будет намного больше гольфа, музеев и подруг. Так что, пока Дом встречался с девушкой из Нью-Йорка, а Крис довел до совершенства свой график регулярных визитов в Тинмут к семье, Мэтт – которому было очень хорошо в долгосрочных отношениях, потому что одинокая жизнь ему не подходила; ему нужен был кто-то, кто проводил бы с ним все время, чтобы оставаться собой, – хотел видеться со своей итальянской подругой, с которой уже встречался полтора года, как можно чаще, вплоть до того, что после концертов уезжал на машине через пол-Европы, чтобы добраться к ней. На вопросы о возможной женитьбе он отвечал уклончиво, но ему больше всего на свете нравилось выбираться из Англии, посещать Италию, есть много пасты и заниматься дайвингом с Гайей; это хобби едва не стоило ему жизни в одной поездке, когда инструктору понравилась его девушка. Мэтт плыл в шести метрах под водой, и у него вдруг закончился воздух, он словно дышал через маленькую соломинку. В панике он схватился за другого инструктора, оказавшегося поблизости, тот поделился с ним воздухом и помог подняться на поверхность, и там оказалось, что инструктор-ловелас заполнил кислородный баллон Мэтта всего наполовину.

На следующий день после концерта в амстердамском «Мелквеге» Muse встали в десять утра, и их ждал самый напряженный в жизни день интервью. С десяти утра до шести вечера они давали интервью в церкви XII века, расположенной в самом центре квартала красных фонарей и окруженной могилами, что показалось им весьма мрачным; в какой-то момент Мэтт сел за один из самых больших церковных органов Европы, чтобы сыграть на нем для камер MTV. На следующий день, в футуристическом блестящем дворце «Ансьен Бельжик» в Брюсселе, их вызвали обратно на сцену после сета из тех же самых одиннадцати песен, и они исполнили на бис Muscle Museum, Micro Cuts и The Small Print; то же самое повторилось и в Кёльне.

Впрочем, самым запоминающимся (пусть и не по слишком хорошей причине) стал концерт для 700 фанатов в зале «Трабендо» в пригороде Парижа. Осветительная установка Muse оказалась слишком большой для этого здания, и вскоре после начала концерта выбило предохранитель и зал погрузился во тьму. Через пару минут удалось все починить, но потом пробки снова выбило, и на этот раз ждать в темноте пришлось целых двадцать минут. Повсюду сновали техники, а Muse – Мэтт был одет в настолько длинные брюки, что их пришлось подвернуть сантиметров на пятнадцать, – вынесли рюмки и бутылки вина и более крепких напитков для зрителей, извинившись, что даже акустический сет не смогут сыграть, потому что микрофоны тоже отключились. К тому времени как электричество все-таки удалось восстановить, нервы у Мэтта были настолько растрепаны и он уже столько выпил, что в конце сета он разломал барабанную установку и швырнул гитару прямо в лицо Доминику. Дом помнит, как свалился со своего стула, наполовину ослепленный, а открыв глаза, увидел, что пьедестал залит кровью; на веке была большая рваная рана. Группа отвезла его в больницу, где ему сделали противостолбнячную прививку в ягодицу под дружный хохот друзей.

Последний концерт для европейских фан-клубов, 15 сентября в Милане, снял канал MTV в качестве кульминации первого «Дня Muse» – 24-часового марафона, полностью посвященного группе и включавшего в себя в том числе дополнительные материалы с DVD Hullabaloo, документальный фильм о записи Absolution и концертный сет из Университета Лидса; верный знак того, каких важности и статуса им удалось добиться в рок-сообществе. На следующий день они вернулись в Лондон, чтобы отыграть на двух радиопередачах (шоу на Radio One для программы Зейна Лоу на студии «Майда Вейл», где впервые была исполнена вживую The Groove, и сет в Айлингтонской академии для XFM) и побывать на своих первых Q Awards, где получили вновь учрежденную премию «За инновации в музыке» и, как всегда, устроили переполох. На афтерпати Дом умудрился пролить свое вино на Dexys Midnight Runners, а Мэтт уговорил Лемми из Motörhead пригласить его на концерт в «Хаммерсмит-Аполло». Да, воистину, они общались с гигантами (и проливали на них бухло).

В рекламных интервью для газет и журналов Muse предстали куда более спокойными и самоуверенными. Мэтт много говорил о «двенадцатой планете» Ситчина, приближающейся к Земле, и о грядущем ледниковом периоде, а еще – о том, что мы слишком быстро потребляем ресурсы Земли и эволюция не успевает за изменениями, через которые нам придется пройти, чтобы выжить, когда ресурсы закончатся; соответственно, он надеялся, что мы найдем поблизости еще одну обитаемую планету с бесконечными ресурсами. Но, не считая идей галактического масштаба, интервью были вполне осмысленными и ясными.

Мэтт много слушал Берлиоза и Дебюсси и хотел выразить чувства, вызываемые ими, в рок-музыке, и, как ему кажется, ему удалось сделать это в Absolution. У группы есть специальные гастрольные личности, которые включаются, когда они переходят в «режим путешествий». Дом удивлялся, что Muse сумела продержаться еще год – он удивлялся этому каждый год. Группа держится вместе в первую очередь потому, что они все боятся необходимости искать «нормальную» работу. Мэтту понравилась идея купить небольшую ферму, выращивать там овощи и завести много детей, потому что он уже два года не принимал никаких наркотиков и был намного больше в гармонии с собой. Группа размышляла о том, чтобы взять в аренду супертанкер и обойти на нем все британские порты, играя концерты прямо на борту. Они отдали деньги, полученные от Nestlé за незаконное использование Feeling Good, в Oxfam и местные девонские благотворительные организации. Доминику нравилась Пинк, Мэтт предпочитал Нору Джонс. Они считали, что людей, которым не нравится группа, в первую очередь оскорбляет их бесстыдство. Дом назвал самым запоминающимся за год событием плавание с акулами на Багамах, а Мэтт – поездку по Биг-Суру во время визита в Лос-Анджелес; там он познакомился с парковым рейнджером, и тот пригласил его с подругой на пляж посмотреть на брачный сезон морских слонов; буквально тысячи животных дрались друг с другом за самок и занимались сексом. Мэтта не часто узнают на улицах, но он все равно считает свою жизнь очень нервной. Дом вспомнил, как лейбл в Португалии подарил ему бутылку портвейна, и он выпил ее всю, словно вино; потом его вырвало прямо на кровать, и рвота была черного цвета. Крис согласился с товарищами по группе, что религия и Библия ни для чего не нужны: Библия – это просто фантазия, а религию используют как в добрых, так и в злых целях. Они все были очень довольны, узнав, что Майкл Стайп назвал их будущим рока. Мэтт считал, что его тексты пережили эволюцию, потому что теперь он хотел поделиться своими эмоциями с аудиторией, чтобы не чувствовать себя одиноким. Последнее, что он прочитал, – книга об Аляске и ее истощающихся запасах нефти, которые Джордж Буш пытался забрать себе. Еще там говорилось, что нефти в мире осталось лет на пятьдесят, и Мэтт считал, что вскоре для нефтяных войн не придется даже искать оправдания: всех будет вести простой инстинкт выживания.

А еще в этой книге он познакомился с еще одной важной достопримечательностью Аляски: HAARP, таинственном, уставленном антеннами государственном комплексе, предназначение которого широко обсуждалось в конспирологических кругах. Попытка контролировать погоду? Секретная шпионская база? Передатчик для психотронных лучей? Для любопытного, ищущего разума Мэтта эта тема становилась все более и более интересной…

* * *

Трехмесячная европейская поездка Muse в конце 2003 года казалась Вечно Растущей Гастролью, словно залы увеличивались день ото дня. После микрогастролей для фан-клубов в маленьких клубах первая неделя концертов в Европе прошла в залах на 1000–2000 мест в Скандинавии и Германии; на этих шоу «среднего размера», начавшихся с 11 октября, группа получила возможность довести до ума новый сет-лист. В распоряжении Muse были целых 90 минут поразительной рок-музыки; песни вроде Bliss, Endlessly, The Small Print и Sing For Absolution на первых нескольких концертах плавали по сет-листу, пока не нашли в нем твердое место, но начинались выступления с военного марша Apocalypse Please, вслед за которыми шли Hysteria, New Born, Micro Cuts и Thoughts Of A Dying Atheist. В середине ставили Citizen Erased, Space Dementia, Feeling Good и Butterflies And Hurricanes, а перед выходом на бис – большие хиты: Sunburn, Muscle Museum, Time Is Running Out и Plug In Baby. Затем группа выходила на бис; во время элегической Blackout выпускали воздушные шарики, а на Stockholm Syndrome начинался традиционный разгром сцены. Кроме того, на этом этапе гастролей была премьера нового гот-металлического адского инструментала, получившего предварительное название Take A Bow.

Еще Muse отыграла два концерта в маленьком зале на улице Гроссе-Фрайхайт в Гамбурге – именно на этой улице, полной баров, клубов и заведений со стриптизом, The Beatles «оттачивали зубы», прежде чем стать знаменитыми. Оба выступления закончились свободным джемом и классическим уже уничтожением инструментов и истерическим катанием по сцене.

На каком-то этапе поездки из Гамбурга в Берлин для выступления в трехтысячном «Колумбияхалле» 21 октября Muse официально превратились в стадионную группу. Приехав, они остановились в дорогом «Адлон-отеле» (именно там Майкл Джексон когда-то высунулся из окна, держа в руках своего ребенка, а в то время там жили Борис Беккер и Рутгер Хауэр), а вокруг зала собрались огромные грузовики, гастрольные автобусы, съемочные группы и два тур-менеджера – всего Muse сопровождали двадцать восемь человек, не считая местных поставщиков еды, монтажников и техников. В палатках с атрибутикой продавались даже пляжные полотенца с логотипом Muse. Именно тогда состоялся полный дебют сценических декораций для турне Absolution, которые группа вместе с Томом Кирком разрабатывала целую неделю после концерта в «Доклендс-Арене», чтобы гарантировать, что каждый зритель на концерте не зря потратит деньги. На сцене стояли три огромных экрана, большой пьедестал для Криса, на котором он мог мрачно стоять, а когда потребуется – эффектно с него спрыгнуть, и подсвеченное серебристое фортепиано для Мэтта, получившее прозвище «Далек». Как говорят, когда Мэтт впервые объяснил, что ему нужно, хиппового вида компьютерный программист ушел и улегся на три часа заниматься йогой, а потом принес чертеж фортепиано со встроенным компьютером, который связывал каждую клавишу с лампочкой в передней части корпуса, как на космическом корабле в «Близких контактах третьей степени». Мэтт на гастролях временами играл пятинотный рефрен из фильма, чтобы посмотреть, поймет ли кто-нибудь эту шутку. Еще он задумывался, не выходить ли на сцену в вампирском плаще и с фальшивыми клыками в той части сета, которая особенно напоминала фильм «Дракула», но в последнюю минуту отказался от этой идеи.

На экранах во время концерта появлялись соответствующие музыке по грандиозности изображения: Млечный Путь, закаты, роботы, термографические изображения группы, горные кряжи, луна, проносящаяся мимо, быстролетящие облака, оркестр на Butterflies And Hurricanes, летящие души с обложки Absolution. На Time Is Running Out на зрителей сбрасывали маленькие черные воздушные шарики, а на Blackout – большие белые. На больших концертах по сторонам сцены ставили пушки, которые выпускали по публике залпы из конфетти в конце Stockholm Syndrome. Группа задумывалась о пиротехнике и бомбах с блестками, но они оказались слишком дорогие; они и так очень много потратили на декорации, чтобы оправдать свои выступления на куда более крупных площадках. Содержание сайта и обслуживание офиса в Лондоне тоже влетало им в довольно круглую копеечку, так что им удалось заработать на этих гастролях исключительно потому, что на концерты разошлось намного больше билетов, чем они (или кто-либо другой) думали. И все эти деньги отложили, чтобы потратить на будущие гастроли. В общем, вместо пиротехники они решили просто исполнять Take A Bow, которая и сама по себе звучала вполне пиротехнически.

Берлинский концерт, как позже говорил Мэтт, оказался беспорядочной комедией ошибок и технических проблем – концерт вышел настолько неудачным, что они даже не сыграли ничего на бис. Кроме того, Дом был немного ошеломлен; он оставил всю свою одежду в большом мусорном пакете в Гамбурге, и она исчезла – судя по всему, ее выбросили вместе с мусором, – так что ему предстояло откатать все гастроли, вообще не переодеваясь. К счастью, на афтерпати, которую проводили на балконе второго этажа «Колумбияхалле», пришел какой-то служащий гостиницы и принес целый и невредимый пакет с одеждой.

Европейский тур продолжался, Muse играли в среднем для восьми тысяч человек за вечер, и все шло по плану: днем группа смотрела достопримечательности, а вечером изумляла огромные аудитории. На выходных в Германии они побывали в Нюрнбергском военном музее и устроили соревнования по картингу (неподалеку нашлась пара хороших трасс); 28 октября перед великолепным концертом в флорентийском «Сасхолле» они побывали в резиденции мэра Флоренции (по настоянию его дочери), и им устроили полноценную экскурсию по подземным этажам дворца. В «Женева-Арене» десять тысяч швейцарских рокеров просто с ума сошли, когда Мэтт прокатился на коленях по конфетти из пушек (а один из фанатов подарил Мэтту еще один его портрет в натуральную величину), а в лионском «Алль-Тони-Гарнье» 10 ноября отыграли свой самый большой на тот момент концерт для семнадцати тысяч орущих фанатов; эта аудитория показалась им подавляющей и даже страшноватой, учитывая, что всего год назад они выступали в этом городе перед аудиторией в шесть тысяч человек. Они отпраздновали это, проведя выходной в Анже, где занялись изящным искусством дегустации вин. Группа перепробовала все тридцать шесть сортов, предложенных ей на сельской ярмарке (проглатывая, а не выплевывая), и выставила каждому оценку по десятибалльной шкале.

Остановившись в Марселе, чтобы в последний раз исполнить Uno в зале «Доум», вмещавшем 8500 человек, они поехали в Барселону, где перед концертом в клубе «Раззматазз» побывали в Саграда-Фамилия, огромном незаконченном соборе, который построил великолепный архитектор-сюрреалист Антонио Гауди. Мэтта очень заинтересовал проект – его изобретательность и мультяшные украшательства, которые должны были увенчать 150-метровый центральный шпиль, еще до сих пор не построенный; а еще Мэтт почувствовал артистическую связь с грандиозностью и масштабностью собора, с тем, как Гауди удалось сохранить свою индивидуальность в таком масштабном проекте. Он купил книгу о соборе и весь день ее перечитывал; ему казалось, что именно так выглядел бы альбом Absolution, будь он церковью.

На следующий день они полетели в Мадрид, чтобы исполнить Time Is Running Out на попсовом телешоу, и лишь в последний момент поняли, что будут играть мрачную, далекую от «нормальной» рок-песню в студии, полной школьников. Чтобы сделать песню более удобоваримой для детской аудитории, Мэтт исполнил ее с самым счастливым и улыбчивым лицом, которое у него получилось, а закончил выступление, прокатившись на коленях прямо в толпу (и, к счастью, избежав ареста за то, что сбил с ног ребенка). На следующий день они взяли выходной и поехали в Фигерас, где побывали дома у Сальвадора Дали, который назвали «сюрреалистичным».

К тому времени как самое «отпускное» по духу европейское турне Muse, включавшее в себя Бельгию, Голландию, Германию, Францию, Италию, Швейцарию, Австрию и Испанию, добралось до самого большого концерта – в парижском «Пале-Омниспорт-де-Пари-Берси», хедлайнерского выступления в огромном зале на двадцать тысяч человек, где группа когда-то выступила на разогреве у Red Hot Chili Peppers, – продажи Absolution превысили миллион. Я писал отчет о концерте для NME, и после потрясающего концерта, утопавшего в конфетти и горящей рóковой ярости, я присоединился к группе за сценой и вместе с ней совершил второе свое «бегство к свободе» через тянущиеся руки возле служебного входа. К тому времени они уже довели до совершенства свою стратегию побега; истерия охватила фанатов и никуда уходить не собиралась.

А когда Muse вернулись в Великобританию, чтобы в свой выходной покататься по бездорожью на «Рейндж-Роверах» в Нортхолте на севере Лондона (самым безбашенным водителем себя проявил, судя по всему, Дом), готовясь к первым гастролям на аренах родной страны, Hysteria захватила и чарты. 1 декабря песня вышла на сингле в сопровождении своей концертной версии и изредка исполнявшейся вживую Eternally Missed; к основному диску прилагался DVD с различными версиями клипа, концертные кадры с MTV и видео со съемок клипа. Клип Hysteria стал первым для Muse, в котором не было самой группы, потому что Мэтт решил, что его актерского мастерства не хватит для главной роли; актер Джастин Теру сыграл человека, который проснулся в разгромленном гостиничном номере, вообще ничего не помня о произошедшем, потом нашел переносную камеру и на записи обнаружил, что снял проститутку и сам разгромил комнату после того, как набросился на нее. Режиссером выступил Мэтт Кирби, а видео получило простое название Rage («Ярость»). Обложка 7-дюймовой пластинки (с Eternally Missed на обратной стороне) была оформлена Адамом Фалкусом, который выиграл дизайнерский конкурс. По иронии судьбы, песня вышла в день, когда Muse дала концерт с самой жестокой зрительской реакцией со времен Вудстока, на «Интернешнл-Арене» в Кардиффе: перед сценой образовались огромные круги для слэма, и в некоторых из них начались настоящие драки; группа со сцены одновременно видела радость и мучения, то была самая безумная аудитория из всех, перед которой им доводилось играть. Возможно, в том числе благодаря противоречивому клипу, который обращался к похожим кровожадным чувствам, Hysteria вышла на семнадцатое место.

В рамках декабрьского турне Muse объехали все крупнейшие крытые площадки страны, выступая не только перед восхищенными молодыми фанатами рока и инди, но и перед массами слушателей Radio One, которые ходят хорошо если на один концерт в год, причем всей семьей. Цифры казались огромными: 10 000 в «Айс-Центр-Арене» (Ноттингем), 12 300 на «Уэмбли-Арене», столько же в бирмингемском «NEC», невероятные 19 000 на манчестерской «Ивнинг-Ньюз-Арене». И шоу оказались поистине триумфальными: группа вышла в «стадионную лигу» с уверенностью и щегольством.

Последний концерт Muse в 2003 году, не считая телеэфира для Live Lounge Джо Уайли в Лондоне за три дня до Рождества, состоялся в Исландии; первый визит в эту страну состоялся 10 декабря, и они выступили в шеститысячном зале «Лаугардальсхёлль» в Рейкьявике. Концерт, конечно, не самый большой, но, учитывая, что население всего города – 120 000 человек, все билеты расхватали буквально за час после выхода в продажу, причем фанаты стояли в очереди с ночи, выступление вышло особенным. На сет-листах было написано «конец гастролей… наконец-то», самый большой (судя по всему) гардероб в мире был до отказа набит шестью тысячами шуб и пальто, и Muse окатили каждого двадцать пятого жителя Рейкьявика 90-минутным потоком вулканического помп-рока; Мэтт выделывал тройные пируэты по сцене, одетый в пышные шаровары и тапочки-«аладдинки», устроив рождественскую пантомиму. На следующий день, свободные от концертных ангажементов на целый ближайший месяц, группа взяла напрокат снегоходы и отправилась носиться по ледникам, а потом поехала на дайвинг в Блауа-Лоунид. Ну а после этого они вернулись домой женить Криса.

И – эй, им нужно было выпустить пар. Потому что в 2004 году дорога была долгой, и на ней их ждало немало трагических, болезненных и жестоких поворотов.

 

Глен Роу

Каково было ваше участие в Absolution?

Помню, я ездил в «Грауз-Лодж». Мэтт тогда был реально одержим теориями конца света. «Грауз-Лодж» всего в часе езды от Дублина, но в Дублин они вообще не ездили. В студии есть бар, где можно самим наливать себе пинты, и они как раз развлекали себя подобными вещами. Для того чтобы сочинить все песни, мы арендовали апартаменты в Хакни. Кейт Лорен, девушка, которая раньше работала на группу, дала Мэтту напрокат белый мини-рояль, на котором он написал песню Milky Piano. Там стояло все их оборудование, еще они там обставили небольшое жилое помещение с бильярдным столом. Помню, я водил ребят в IKEA! У них реально была идея-фикс: найти место, где они смогут сочинять и записываться даже в четыре утра, если вдруг понадобится. Мэтт жил на севере Лондона, Дом – тоже, Крис жил прямо в этих апартаментах, еще туда приезжал Пол Рив. Настоящая, блин, мечта: безопасно и очень изысканно. Там была надувная спальня. Крис хотел какой-никакой приватности, и мы купили ему надувную комнату! Мы накачали ее воздухом, Крис поставил там кровать, чтобы при необходимости отгораживаться ото всех. Они реально растворились в этом месте.

Они очень много времени потратили, возбужденно обсуждая грувы. Помню, как буквально из ниоткуда появилась Time Is Running Out. Вещи вроде Stockholm Syndrome – я помню, как Мэтт сидел на барабанном пьедестале где-то в Испании и играл басовый рифф на гитаре. Можно было подумать, что Мэтт просто фигней страдает, но буквально за три минуты он придумал рифф, и из ничего получилась песня. Я никогда не видел, как начинается лесной пожар, но, полагаю, как раз примерно так. Безумие просто. У Дома и Криса какая-то сумасшедшая телепатическая связь. Time Is Running Out получилась за секунды. Я ни разу не слышал, чтобы Мэтт пел что-то для этого альбома, пока не услышал готовые песни. Мэтт ненавидел петь, он все продумывал в голове. На самом деле Дом и Крис на тот момент тоже ни разу не слышали, как он поет в студии. На записи голоса все уходили. Помню, на каком-то сейшне для Radio One они меня просто прогнали. Я очень на них разозлился, потому что устал после длинного рабочего дня, довез их до Radio One, расставил там все, а они такие: «Глен, можешь уйти, приятель?» – «Блин, я что, просто не могу тут посидеть часок? У меня сил нет!» На концертах все иначе, но вот когда он играет песни и ему приходится при этом еще и петь, ему это не нравится. Мы придумали замечательную идею – записывать песни в отдельных кабинках и подключать микшер, чтобы ребята могли пойти на любую радиостанцию и отдать им заранее записанную живую версию вместо того, чтобы исполнять акустические версии, они их просто ненавидели. А потом, буквально в тот день, когда я уже собирался потратить кучу денег на все это оборудование, Дом позвонил мне и сказал: «Глен, мы, конечно, не можем это сделать. Мэтт только что сказал, что если мы все будем записываться с ушными мониторами, то кто-то сможет услышать, как Мэтт поет один. Так нельзя».

Много ли было апокалиптических разговоров?

Он рассказывал мне о том, как человечество разрушает природу, что туда, где река впадает в море, люди сбегаются словно муравьи, разрушают все вокруг, а потом отправляются в глубь континента, чтобы найти, что бы еще утащить. Однажды из-за него у меня начались кошмары, когда он рассказал мне о недугах человечества. Он стал первым, кто говорил со мной об Утопии: «Как бы ты отнесся к тому, чтобы создать собственную Утопию в другой стране, только мы на каком-нибудь гребаном острове, и мы будем сами ловить себе рыбу на ужин?» Его ум очень быстро обдумывал разложение современного человечества. Меня это немного пугало, потому что то, о чем он читал, было весьма правдиво, что человечество отбирает у планеты все, что она может дать, и вскоре мы просто объедим себя до того, что у нас больше не будет дома и крова. Он никогда не устраивал лекций – просто рассказывал об этом с совершенно равнодушным видом. Вот что меня больше всего пугало. Он очень, очень умный парень.

В турне в поддержку Absolution было намного более крутое сценическое шоу.

Там был «Далек», вот это пианино. А еще появились первые сценические подмостки, по которым Крис ходил над усилителями, барабанный пьедестал, двигающиеся плазменные экраны. Именно на этих гастролях все стало по-взрослому, и группа вела уже совершенно другую жизнь. Дошло до того печального момента, когда ничего уже не будет прежним. Группа вышла на свою траекторию, и остальным предстояло ее догонять. Другие гостиницы для технического состава в другой части города. Никаких больше послеконцертных вечеринок. Встречи с фанатами стали очень формальными и редкими. Шоу стало намного важнее, потому что к тому моменту фанаты стали по-настоящему истеричными, на каждом концерте, который они играли. Им даже делать особо ничего не надо было…

Помню, я выходил через служебный вход на паре концертов вместе с вами и группой, и приходилось буквально бежать мимо стены из тянущихся рук к машине. Такое часто бывало?

Ага, фанаты Muse собирались, и даже если им не удавалось попасть на собственно концерт, они просто тусовались, а потом мы начали их встречать, даже просто гуляя по городу. Как раз тогда вместо одного охранника мы стали нанимать двоих-троих. Потому что, как только они перешли к стадионному року, охрана им стала нужна обязательно. Да еще и аппараты из страны в страну стали возить столько… ну, понимаете, теперь надо было возить все и везде. Тонны и тонны аппаратуры. Примерно тогда начался какой-то застой.

Имеете в виду ощущения?

Ага, все стало одинаковым. В буквальном смысле – возвращаешься в гостиницу и отдыхаешь. У Дома была девушка, у всех было хорошо на личном фронте. У Криса между Origin Of Symmetry и  Absolution родился третий ребенок. Было много переездов; группе часто приходилось приезжать прямо в день концерта, даже не проводить саундчек и вместо этого сразу выступать. Все стало одинаковым. Я перестал на них работать, потому что знал, что если не перестану, то никуда уже не денусь от Muse до самой смерти. Помню, у меня была ужасная встреча с Мэттом и Домом, на которой я сказал: «Мне нужно время для работы» – я тогда открыл свою продюсерскую компанию. У меня появилась девушка, сейчас мы уже женаты и у нас растет ребенок, и я решил, что дальше мне надо идти своей дорогой, а они станут огромной, огромной группой. Эта вот ужасная мысль: «Хочу ли я заниматься этим всю оставшуюся жизнь? Нет». Я, конечно, не хочу сказать, что это не было весело, это всегда было весело, но я тогда почувствовал, что мое время на исходе, и после Muse я больше не был тур-менеджером ни у одной группы. Я больше не могу.

Они добили вас?

Они меня сломали! Мне казалось, что я никогда больше не верну себе этого времени обратно, и это было волшебно. После этого я работал с несколькими знаменитыми командами, с хорошими группами, но с моим временем в Muse не сравнится ничего. И по сей день группа иногда просит меня вернуться, и я так горд, что они стали теми, кем стали, потому что они стали теми, кем всегда должны были стать, и не сводили глаз с великой цели. Но если бы я не ушел тогда, то сегодня ехал бы куда-нибудь в Португалию, где завтра концерт! Я до сих пор часто вижусь с ребятами, мы хорошие друзья, но какое-то время было довольно неловко, потому что им казалось, что я их бросил. Но я не бросил их, я бросил все это дело целиком. Они вообще не собирались останавливаться! В начале я подписался на три недели гастролей. А потом через четыре года думаешь: «Господи Иисусе, что произошло?»

 

Сафта Джеффери

Когда Absolution был готов, я поехал обратно в Штаты и попытался его там продать, и конкуренция вновь свелась к Columbia и Warner Bros. Columbia настолько хотели подписать Muse, что отправили мне совершенно невероятный меморандум о сотрудничестве, они были готовы заплатить огромный аванс. Но к тому времени группа уже общалась и завязала отношения с Клиффом Бернштейном и Питером Менком в Q-Prime, и, пытаясь продать третий альбом, я заметил, что все американские лейблы хотят привести американского менеджера. А поскольку Q-Prime сотрудничали с Warner Bros, контракт достался им. Но сделка с Columbia была сравнительно лучше. Хотя я считаю, что в конце концов они нашли для себя правильный дом.

Как закончились ваши рабочие отношения с Muse?

После третьего альбома Mushroom продали компанию Warner Bros, и атмосфера стала очень странной, потому что Уорнеры очень завидовали тому, что всеми правами владеем мы. После продажи начались всякие разногласия, потому что они не привыкли к тому, что у их клиентов есть такая свобода, какая была у нас, когда мы работали с Mushroom. Корда полностью нам доверял и не лез в наши дела, пока работал в Mushroom, но вот перейдя к Уорнерам, он изменился и занял сторону лейбла. Taste Media принимала все творческие решения вместе с группой, мы работали над всем – записями, видео, оформлением. Уорнеры к такой работе не были привычны, у них были собственные департаменты, и они хотели, чтобы мы работали с ними, а мы этого не хотели, потому что у нас уже были независимые команды, работавшие очень хорошо. В общем, это было что-то вроде постепенной эволюции, потому что группа к тому времени уже записала платиновый альбом и вся подготовительная работа была проделана. Поскольку все договоры о лицензировании, которые я подписывал, были на три альбома, после выхода Absolution все эти договоры истекли. Ни у одного из лейблов не было опции на продление, так что мы спокойно могли подписывать контракты на следующий альбом (или альбомы) с кем угодно. Так что мы подписали их на Warner Bros по всему миру – этого хотела сама группа. Мы встретились с группой, и они считали, что переросли нас. Решили, что мы с Деннисом уже сделали свое дело, они стали очень успешной группой, Absolution вышел на первое место во всех регионах, альбом был замечательным, мы добились своей цели.

Были ли какие-нибудь не очень хорошие чувства?

Группа превратилась в рок-звезд мирового масштаба, и, когда все территориальные контракты на три альбома истекли, Taste Media не имели никаких больше контрактных обязательств ни перед одним лейблом, включая Warner Bros, но по договору с Muse имели права на еще три альбома группы. В общем, расставание группы с Taste стало желаемым результатом. Новый менеджмент почувствовал эту возможность и решил воплотить ее в жизнь: если убрать с дороги Taste, группа сможет заключить прямой договор на мировую дистрибуцию с Уорнерами. И, конечно, так они и сделали. Новый режим хотел принять дела у Taste, и после долгих совещаний именно это и произошло.

А что насчет группы? Вы утратили с ними контакт?

Да, похоже на то. Мне кажется, проблема здесь в том, что когда группа становится настолько масштабной, как Muse, к сожалению, появляется слишком много людей, которые считают, что все знают лучше, они привлекают кучу юристов, с нашим контрактом возникло определенное недопонимание, наши юристы давали плохие советы, но, как мне кажется, в конце концов результат был правильным. Я до сих пор общаюсь с Энтони, я остаюсь издателем, жизнь продолжается. Просто вот так бывает. Но, надеюсь, группа первой признает, что если бы не вера, поддержка и наставления от нас с Деннисом, они не смогли бы вырасти и достичь такого же успеха, причем таким же образом.

Как вы сейчас на все это смотрите?

Я считаю это огромным достижением. Я горжусь тем, что нам удалось сделать. Когда я заключал все эти территориальные договоры, мне говорили: «Ты совершаешь ошибку, это не сработает, все выйдет хреново». Мы были полнейшими аутсайдерами. В каком-то смысле это аутсайдерство даже нам помогло, потому что все ждали, что мы вот-вот споткнемся и упадем. На каждом этапе нас очень сильно недооценивали. Все просто думали: «Кто эти ребята, кто, блин, они такие? Что они до этого сделали? Ничего. Так с чего им давать славу?» Как я говорил в те времена, в нас постоянно метали дротики и копья. Уорнеры в конце концов решили, что им нужны права на группу. Обижаюсь ли я на это? Нет, потому что с парнем из Warner Bros, который в конце концов обговорил со мной контракт, я обедал буквально на прошлой неделе. Мы до сих пор хорошие друзья. Это просто бизнес, типичный музыкальный бизнес.