Как только Лука появился в своих покоях, его слуга принял плащ и маску.

— Можешь идти спать, Рико, — сказал Лука, развязывая ленту, стягивавшую на затылке его волосы. Он тряхнул головой, и волосы рассыпались по плечам. — Уже поздно.

— Разве не надо помочь вам раздеться? Или принести что-нибудь перекусить?

— Мне ничего не надо, и раздеться я вполне сумею сам. — Луку неприятно резанул собственный грубый тон, и он произнес более мягко: — Все хорошо, Рико. Иди спать.

Старый слуга заметил, что Лука бросил взгляд на дверь, ведущую в комнату Кьяры.

— Девушка у себя, — сказал Рико, — я слышал, как она час тому назад разговаривала с Дзанеттой. — (Лука посмотрел на Рико с удивлением.) — Я думал… я думал, что надо последить за тем, что делает эта молодая цыганка.

— Ты истинный дипломат, Рико. Она может уходить и приходить, когда захочет. Я ведь тебе уже говорил об этом.

— Да, дон Лука. Но вы взглянули на дверь, и я подумал…

— Что меня надо успокоить? — Рико кивнул. Лука рассмеялся и отослал слугу спать.

Лука налил в бокал вина и встал у окна. Темный канал, освещенный полной луной, распростерся внизу, словно спящая женщина в ожидании своего возлюбленного.

Не думай о ней, приказал он себе. Не думай о той, которая спит в соседней комнате.

Лучше подумай о ее предупреждении. Уже несколько часов оно не выходило у него из головы.

Он предполагал, что заговор может оказаться ловушкой. Он думал об этом с первой минуты, той самой, когда к нему на площади Сан-Марко обратился человек в маске. Кругом бурлило веселье, и никто не мог их услышать. Но почему этот человек избрал такой изощренный способ, чтобы прикончить его? Для этого в Венеции было достаточно темных закоулков и дешевых наемных убийц.

К тому же ему необходимо во что-то верить. Он столько лет с болью в сердце наблюдал, как венецианский флот, а с ним и величие Венеции рассыпаются, как древний свиток пергамента. А сейчас появилась надежда. Последняя и, возможно, единственная.

Именно поэтому, пренебрегая предупреждением Кьяры, он, не колеблясь, принял предложение прийти еще на одну встречу.

Всякий раз, как они собирались, человек в маске сообщал им что-то новое. То надо было спрятать еще одну партию оружия, то подготовить еще одно место, где могли бы укрыться люди, ожидая назначенного часа.

Луке не очень нравилось, что все нити заговора тянутся из одних рук — рук человека в маске. Люди, которых он завербовал, явно были всего лишь у него на посылках, что не требовало ни ума, ни смелости. А ему и вовсе не было поручено ни одного задания.

— Зачем мы вообще вам нужны? — спросил сегодня Лука, когда другие заговорщики ушли, растворившись в темноте. — Вы все планируете, устанавливаете связи с нужными людьми. Проще было бы набрать шайку наемных убийц.

— Бандиты мне не нужны. Мне нужны люди, которые верят в наше дело. — Он рассмеялся. — Или вы больше в него не верите?

— Я стараюсь, но это не так-то просто. — У Луки чесались руки от желания сорвать маску, чтобы наконец увидеть его лицо. — Ждать и бездействовать очень нелегко.

— Ваш день еще настанет. — Он похлопал Луку по плечу. — А я тем временем все подготовлю. Я — аноним, человек без лица. Потому и выполняю тайную миссию. А когда настанет день, придет ваша очередь.

— Значит, мне надо просто ждать.

— Вы уязвлены тем, что эта идея принадлежит не вам, Лука Дзани? Что не вы отдаете приказы?

Издевка, прозвучавшая в словах человека в маске, больно задела гордость Луки.

— Я погрешу против истины, если скажу, что не сожалею об этом, однако… я привык подчиняться приказам, а умным приказам — с радостью. Но вы пока ни одного такого не отдали.

— Это не моя задача. Я расчищу путь, другие выполнят роль трутней. А когда придет час, возглавите все именно вы. Глаза всех будут устремлены на вас, а я растворюсь в тени, где я так долго жил.

Какое-то далекое воспоминание шевельнулось в душе Луки от этого полувкрадчивого-полунасмешливого голоса. Маттео. Именно так говорил его покойный брат.

Лука и любил, и ненавидел Маттео. Он был его зеркальным отражением, но с одним отличием — у Маттео руки были по локоть в крови.

В конечном счете, но это ему, Луке, пришлось передать брата в руки правосудия. Он видел, как полицейские уводили его в цепях. Но он рыдал, узнав, что его брата убили где-то в горах за несколько монет, что были у него в кармане.

— Не будьте так нетерпеливы, мой друг, — сказал ему человек в маске. — Когда начнется восстание, у вас уже не будет времени на удовольствия. Так что наслаждайтесь сейчас. Радуйтесь хорошенькому личику девушки, которая живет у вас.

— Откуда вы узнали об этой женщине? — потребовал Лука, неприятно пораженный его словами. Подумать только, за ним шпионили в собственном доме! — Как вы смеете вторгаться в мою личную жизнь!

— Я должен знать все и обо всех. Я владею всеми тайнами и секретами, мне подвластно все. А теперь спокойной ночи, друг мой.

С тихим смешком он прыгнул в гондолу и удалился, оставив Луку одного на освещенной луной площади.

Лука стоял у окна и большими глотками пил вино, но горький осадок от встречи с человеком в маске оставался.

Может, он просто завидует ему, потому что не сам готовит восстание? Почему у него такое чувство, будто его просто используют? Холодок недоброго предчувствия пробежал у него по спине при мысли о восстании. Неужели он стал таким же робким, как те, кто правит Венецией?

Кьяра заронила в его душу семена сомнения. Она заставила его задуматься об опасности, которой, он уверен, не существует. Это она сделала его таким подозрительным; и сама мысль о том, что кто-то другой может к ней прикоснуться, даже просто заговорить с ней, была невыносима.

Он решил налить себе еще вина, но тут услышал вопль Кьяры, и бокал выпал у него из рук.

* * *

Кьяру душили кошмары.

Смутные образы все приближались, становясь четкими. Две темные фигуры в масках. Она хотела бежать, но ноги ее не слушались. Она упала на колени и смотрела на них широко открытыми, полными ужаса глазами, а они подходили все ближе и ближе.

Встав на четвереньки, она стала медленно уползать.

Человек в черно-золотой маске был так близко, что, протяни он руку, мог бы до нее дотронуться. Рядом стоял другой — в мертвенно-белой маске с клювом. Лука. Она видела, что его фигура окружена светом, а фигура другого — тьмой.

Потом зловоние ада разлилось кругом. Она закрыла лицо руками, но запах, словно густой, удушливый черный дым, забивался ей в ноздри и в рот.

Обе фигуры стояли перед ней, плечом к плечу, и их плащи — светлый и темный — слились, словно две реки, и она уже не могла различить, где какая.

Потом оба они подняли руки и разом сняли маски. Кьяра переводила взгляд с одного лица на другое и с ужасом увидела, что оба они принадлежат Луке.

Она уже не могла сказать, кто из них злодей. Она призвала на помощь свой дар ясновидения, но ужас был настолько велик, что она видела только приближавшиеся к ней фигуры, обе с прекрасным лицом Луки.

Они оба одновременно протянули к ней руки. Из последних сил она отпрянула от обоих.

Больно стукнувшись головой о деревянное изголовье кровати, она вскрикнула и… проснулась.

— Кьяра! Что с тобой? — Лука бросился к ней.

Кьяра скрестила на груди руки и застонала, как раненое животное. Ночной кошмар все еще терзал ее душу, и она не понимала, спит она или уже проснулась.

— Тебе что-то приснилось? — спросил Лука, присаживаясь на край кровати.

Кьяра опустила руки и зажмурилась. Она наконец поняла, что это был сон. Страшный сон.

Кошмарный сон все не отпускал ее и лишал способности поверить в то, в чем всего несколько недель назад она была почти убеждена.

Лука встал, и Кьяра вздохнула с облегчением. Но матрас снова прогнулся, и она невольно открыла глаза.

— На, выпей. — Лука протягивал ей бокал с вином.

Кьяра взяла бокал, стараясь не дотронуться до его руки, и сделала несколько глотков.

— Хочешь рассказать мне о своем сне? — Лука понимал, что ей приснился кошмар, но его все же задевало, что она смотрит на него так, словно он чудовище.

Кьяра покачала головой.

— Можно тебя обнять?

— Нет! — Она так отчаянно замотала головой, что расплескала вино. — Нет.

— Кьяра, я знаю, что обошелся с тобой грубо. Но разве я уже не доказал, что это не повторится? Почему ты не позволяешь мне обнять тебя, успокоить…

Но Кьяра еще крепче прижалась к резной спинке изголовья.

— Не прикасайся ко мне!

Лука вздрогнул так, будто она его ударила. Острая боль пронзила его сердце. На смену ей пришел гнев, и он был этому рад, потому что знал, гнев лечит даже самую глубокую рану.

— Я никогда не отличался терпеливостью, Кьяра. Ты была тому свидетельницей в первый же вечер нашего знакомства. Но, видит Бог, я старался быть с тобой терпеливым. — Его тон был вкрадчивым, и те, кто его знал, поняли бы, что это не к добру. — Я старался быть нежным, — продолжал Лука, вставая, — а ты смотришь на меня так, будто я исчадие ада. Я вряд ли стану терпеть это и дальше. Возможно, будет разумнее, если ты покинешь этот дом, прежде чем я окажусь виновным в том, в чем ты меня уже обвиняешь.

Комнату освещала одна-единственная свеча возле кровати, но даже при ее тусклом свете Кьяра видела, что боль исказила его черты.

Он направился к двери, а Кьяра поспешно заглянула в себя, чтобы увидеть… Свет или тьма? Но ее дар изменил ей…

Однако вопреки разуму что-то шевельнулось в ее душе.

— Лука.

Он остановился, но не обернулся.

— Не уходи.

— Я не расположен к играм.

— Это не игра.

— Нет? — Лука повернулся, но не тронулся с места. — Если и не игра, моя дорогая, то весьма искусное притворство. — Лицо Луки было скрыто в темноте.

— Мне страшно. — Кьяра удивилась, с какой легкостью эти слова сорвались у нее с языка. Еще ни с кем она не была так откровенна.

— Ты боишься меня?

— Тебя. Себя. Путаницы в своей голове. — Кьяра закрыла лицо руками. — Раньше все было так ясно. Я знала, что должна делать. — Она судорожно всхлипнула. — А теперь все смешалось.

Не совсем так, подумала она. Между ними что-то происходит, что-то глубокое и настоящее. Но ей страшно даже думать об этом.

Лука посмотрел на Кьяру и почувствовал, как переполняется его сердце. Переполняется нежностью, не имеющей ничего общего со страстью, желанием обладать.

— Почему же ты попросила меня остаться, если боишься меня?

— Не знаю.

— Я тебе не верю, Кьяра. — Он присел на краешек кровати, не желая пугать ее своей физической близостью. Она не отвечала, и он наконец решился. — Говори же. Посмотри на меня и скажи, почему попросила меня не уходить.

Медленно подняв голову, Кьяра встретилась с ним взглядом.

— Что-то в твоем взгляде тронуло меня, — сказала она, а потом чуть слышно добавила: — И отозвалось в моей душе подобным чувством.

— Но ты смотрела на меня так, словно я был воплощением зла. Почему? — настаивал он.

Кошмар ночи вдруг побледнел, и ей стало легче. Но по мере того как страшный сон рассеивался, она стала вспоминать, что же случилось днем раньше: она обнаружила, что существуют два кольца!

— Так чего же ты хочешь, Кьяра? — настаивал Лука.

Она встретилась с ним взглядом и поняла, что его обуревает не только желание. Она ему нужна так же, как он нужен ей.

— Обними меня, — прошептала Кьяра, повинуясь новому восхитительному чувству.

— Ты все еще боишься?

— Да.

Луку тронуло ее признание и то, как твердо она встретила его взгляд.

— Не бойся, моя крошка, — нежно отозвался он, гладя ее по волосам.

Потом он прижал ее к себе и, опустив голову, собрался поцеловать, но почувствовал, как она дрожит.

Тогда он прижал ее лицо к груди и легкими, нежными движениями стал гладить ей спину. Постепенно Кьяра расслабилась и перестала дрожать.

— Тебе лучше? — пробормотал он.

— Да.

Ее дыхание прошло сквозь кружево рубашки и обожгло его кожу. Острое желание вспыхнуло так быстро, что он чуть не задохнулся. Неудовлетворенная страсть минувших недель неожиданно пронзила его и разлетелась, словно перетертый канат, который рвется, если его слишком сильно натянуть. Лука понял, что теряет над собой контроль.

Он осторожно опустил ее на подушки.

— Может, ты немного поспишь?

— Нет, — возразила она, приподнявшись на локте. — Я не хочу.

— Допей вино и поспи. — Он поднялся. — Тебе надо отдохнуть.

— Если я усну, мне снова приснится кошмар. Прошу тебя, не уходи.

— Я всего лишь мужчина, Кьяра. И держусь из последних сил. — Он сжал кулаки. — Если я останусь, мы предадимся любви.

Что-то шевельнулось в душе Кьяры. А что, если это заполнит ужасную пустоту внутри нее? Может, уйдет одиночество, которое всю жизнь было ее спутником?

Лука понял: если он сейчас захочет утолить любовную жажду, ему не понадобятся ни сила, ни обольщение. Но и безропотная покорность ему тоже не нужна. И он быстро, не оборачиваясь, направился к двери.

— Лука.

— Что на этот раз?

— Ты не ответил на мой вчерашний вопрос.

— Разве ты меня о чем-то спрашивала?

Она боялась услышать ответ, но все же решилась, хотя ее сердце учащенно забилось.

— Существует ли другой человек с таким же лицом, как у тебя?

— Что? — вырвалось у Луки.

Ее напугал дикий блеск в его глазах, но она продолжила:

— Я вижу человека с твоим лицом. Злого человека.

— В своих видениях?

— Да, в видениях. И наяву тоже…

Лука прервал ее нетерпеливым жестом.

— У меня был брат-близнец. Мы были настолько похожи, насколько это было возможно. Но он умер.

— Нет! — вскричала Кьяра, вспомнив человека, на руке которого было такое же кольцо, как то, что лежало у нее в кошельке. — Это невозможно!

— Мой брат умер, — с болью в голосе повторил Лука и с этими словами закрыл за собой дверь.

Кьяра еще долго лежала неподвижно, размышляя о том, где же правда.

«Правда в твоем сердце», — шепнул ей внутренний голос.

Да, придется ей это признать.

Но что потом?

Кьяра откинулась на подушки и дала волю слезам.