Ярость, ужас, отвращение — все эти чувства бурлили в душе Луки, словно стремительный горный поток. Как случилось, что он чуть не надругался над этой девушкой?

Он всегда ненавидел насилие в отличие от своего брата. Лука подметил эту сторону характера брата, когда они были еще мальчишками. Маттео издевался над слугами и мучал сверстников. Лука всякий раз старался утихомирить брата, и не только потому, что любил его, но и потому, что чувствовал и в себе склонность к насилию. Но Лука умел себя контролировать, а Маттео — нет.

Во всяком случае, до сих пор Лука думал, что умел. Но сегодня понял, что потребовался лишь подходящий момент и подходящая женщина, чтобы зло вырвалось на свободу, словно дикий зверь из клетки.

Неужели при взгляде на цыганку им овладело то же безумие, которое заставило Маттео изнасиловать и убить Антонию? Неужели он оказался всего в шаге от того же, что совершил Маттео? О Боже, подумал Лука, неужели он такой же, как его брат-близнец?

Лука вспомнил, как застал Маттео над истерзанным бездыханным телом Антонии. Именно тогда он поклялся, что никогда не даст воли дремлющим в нем демонам. Даже для того, чтобы отомстить за девушку, которую нежно любил. А сегодня зло взяло над ним верх, и Луке стало стыдно.

Ведь он так сжал руки цыганки, что она вскрикнула от боли. Лука был на волосок от того, чтобы грубо овладеть ею прямо на месте. Надо ее отпустить, решил он. Нельзя принуждать женщину к близости только потому, что тобою овладело желание.

Что это с ним? Безумие, вызванное всплеском ярости, которое пройдет, или проклятие ведьмы, которое останется с ним навсегда?

И хотя Лука стал понемногу успокаиваться, он все еще ощущал, как что-то дурное расползается в его душе, будто ядовитая плесень. Он понял, что не в состоянии побороть в себе злобу, прислушаться к голосу совести и отпустить Кьяру.

Девушка наблюдала за ним. Он отпустил ее руку и, казалось, забыл о ее существовании. Может быть, подумала Кьяра, он потерял к ней интерес? Может, уже жалеет, что вообще с ней связался?

Она украдкой глянула на дверь. Ключа в замке не было, и засов был отодвинут. Попробовать быстро выскочить? Или подождать, пока они окажутся в темном проулке?

Кьяра сделала осторожный шажок. Он по-прежнему смотрел на пламя свечи в золоченом канделябре на противоположной стороне и, по-видимому, не заметил ее движения. Она стала медленно, не сводя взгляда с его хмурого лица, двигаться по направлению к двери.

Ее остановил звук шагов. Дворецкий! Глазами она определила расстояние: три или четыре шага. Сделав глубокий вдох, цыганка приготовилась бежать.

Внимание Луки привлек уже ее первый шаг. Он ее отпустит. Возможно, после этого он сможет снова себя уважать. Если она сейчас останется, загадал мужчина, значит, он будет считать это ее свободным выбором. А если побежит, он не станет ее удерживать.

Когда она метнулась к двери, он обернулся и загородил ей дорогу, нарушив данное самому себе обещание.

— Куда это ты собралась?

Почти со стоном она остановилась. Теперь он ни за что ее не отпустит, подумала она.

— Я собирался позволить тебе убежать, но понял, что не могу.

— Не хочешь.

— Не могу, — пожал он плечами. — И не хочу.

— Ваш плащ, дон Лука.

Не отрывая взгляда от Кьяры, Лука позволил дворецкому накинуть ему на плечи длинный черный плащ, потом надел черную треуголку. Взяв в одну руку белую маску, Лука другой взял Кьяру за локоть и вышел с нею на улицу.

Даже в столь поздний час площадь Сан-Марко была полна народу. Трактиры и некоторые лавки были ярко освещены. Отовсюду неслась музыка, влюбленные парочки кружились в танце, не замечая никого вокруг. Люди, группами стоявшие на площади, были преимущественно в экзотических маскарадных костюмах — мавры, арлекины, китайцы. Многие просто закутались в длинные черные плащи и закрыли лица масками.

Погода была довольно ветреной, и Кьяра дрожала в легкой, к тому же разорванной одежде. Беззаботный смех доносился со всех сторон, и девушка остро почувствовала, как она одинока.

Они прошли мимо собора, византийский фасад которого мерцал даже ночью, мимо Дворца дожей к набережной, где на темных, посеребренных луной волнах канала покачивались гондолы.

— Привет, Томмазо, — окликнул Лука одного из гондольеров, скучившихся у основания египетской колонны.

— Вы что-то сегодня рано, синьор, — приветствовал гондольер Луку. — Хотите, чтобы я отвез вас… — Томмазо мельком глянул на стоявшую рядом с Лукой девушку.

— Домой, Томмазо.

Гондольер удивленно поднял брови, но кивнул. Он провел их вокруг колонн, потому что проходить между ними считалось плохой приметой, так как там иногда устанавливали виселицы и эшафоты.

Лука ступил в гондолу и подставил руки Кьяре.

— Давай я тебя перенесу.

Кьяра, все еще не терявшая надежды сбежать, отступила, но за спиной у нее стоял гондольер.

— Не пугайся, — шепнул ей тот. — Он очень щедрый и к тому же весьма искусный любовник. — И подтолкнул девушку.

Она споткнулась, но не упала, потому что сильные руки подхватили ее и поставили на дно гондолы.

— Боже, да у тебя руки ледяные!

Ему захотелось обнять ее и согреть. Повинуясь этому желанию, он прижал ее крепче, но, увидев испуг в глазах, оттолкнул с такой силой, что она упала на обитую подушками скамью.

Сняв с себя плащ, он бросил его Кьяре. Черт бы ее побрал! — подумал он. Когда она смотрит на него своими огромными глазами, полными презрения, он чувствует себя мерзким животным. Еще раз чертыхнувшись, он сел рядом с ней.

Она дрожала от холода, но не дотронулась до плаща. Лука поднял его и быстрым движением, так, чтобы не коснуться ее, накинул на плечи. А потом устроился поудобнее и закрыл глаза.

Вскоре Кьяра согрелась. Почему этот злой, жестокий человек иногда вдруг становится благородным, великодушным? — думала она. Эти проявления доброты приводили ее в замешательство. Да правда ли то, что видят ее глаза?

Собравшись с силами, она решила сделать еще одну попытку проникнуть в его внутренний мир с помощью своего дара. Напрасно. Будто опустился черный занавес и загородил ее видение. Наверное, она устала и душой и телом, исчерпала за сегодняшний вечер свои силы. Проницательность вернется после того, как она отдохнет.

Кьяра искоса взглянула на Луку. Ошибки быть не могло — тот же горделивый профиль. Волосы немного длиннее, и выражение глаз мягче, но лицо то же самое. Отвращение и ужас снова овладели Кьярой.

Почувствовав на себе ее взгляд, Лука открыл глаза и спросил:

— Ты смотришь на меня так, словно я дьявол. Почему? — Ему было непонятно, как ей удалось взять над ним такую власть — она то причиняла ему боль, то будила в нем дикого зверя. — Ах, да. Ты же считаешь, что я должен это знать, — грустно сказал он. — Может, со временем и узнаю.

Гондола мягко ударилась о деревянные ворота и остановилась.

— Вот мы и приехали.

Кьяра услышала скрежет поворачиваемого в замке ключа и скрип ржавых петель, и гондола вплыла в темный канал со сводчатой крышей наподобие крытой галереи. Пространство было освещено одним-единственным факелом. Запах горящей смолы смешивался с запахом сырости и гниения.

В мгновение ока Кьяра очутилась на скользких камнях. Слуга запер ворота, и лязг металла о металл прозвучал как окончательный приговор.

Сквозь чугунную решетку ворот Кьяра бросила последний взгляд на канал и подумала: все кончено.

Стараясь побороть отчаяние, она попыталась уверить себя, что это судьба и что не зря именно этот человек оказался на ее пути. Судьба давала ей шанс осуществить свою месть.

— Добро пожаловать в палаццо Дзани!

Насмешка в голосе Луки заставила Кьяру вздрогнуть. Но она промолчала и не проронила ни слова, пока он вел ее вверх по каменным ступеням лестницы.

— Дон Лука! — Старый слуга, прислуживавший Луке с детства и дремавший на стуле, вскочил и удивленно воскликнул: — Святая Мадонна! Что с вами случилось? На вас напали?

— Небольшая стычка. А теперь послушай.

Лука отдавал приказания старому слуге, дружески похлопывая его по плечу. Кьяра подумала, что Лука обращается со слугой с большим уважением, чем ее отец обращался с матерью.

— Синьор, разрешите промыть ваши раны.

— Это подождет, Рико. Делай, что я сказал.

Лука подошел к круглому столу, инкрустированному алебастром и серпентином, и налил в бокал вина.

— На, выпей, — сказал он и сунул бокал ей в руку.

Она машинально потянулась за бокалом, забыв, что секунду назад решила не поддаваться его доброте, но тут же отдернула руку и покачала головой.

— Как хочешь. — Не спуская с нее глаз, Лука залпом выпил вино. — Откуда ты родом?

— У цыган нет родины. Они живут везде… и нигде.

— Но ты ведь цыганка только наполовину.

— Я считаю себя чистокровной цыганкой.

Это была неправда. Она слишком хорошо помнила то короткое время, когда они кочевали с цыганским табором. Она была там чужой, так же, как люди со светлой кожей, приходившие в табор, чтобы им погадали.

— У тебя глаза не такие, как у цыганки. Они цвета морской воды, освещенной солнечным светом. — Он налил себе еще вина и сказал: — За твои глаза, Кьяра.

Неожиданная мягкость в его голосе тронула ее. Что-то шевельнулось у нее внутри, когда она смотрела, как он подносит к губам бокал, как пьет вино. Она никогда не испытывала подобного, но интуитивно чувствовала, что именно так происходит, когда женщину охватывает желание.

Что это со мной? — в ужасе подумала Кьяра.

Лука увидел, как сверкнули ее глаза, и ему захотелось коснуться ее лица. Но тут дверь открылась, и в комнату вошла целая вереница слуг с ведрами воды и постельным бельем.

— Рико проводит тебя в твою комнату. Рико, это Кьяра. Она моя…

Кьяра гордо вздернула подбородок, ожидая услышать ненавистное слово.

— Моя гостья.

Глаза Кьяры округлились от изумления, но Лука уже отвернулся. Молча она последовала за Рико.

А Лука между тем, стоя перед зеркалом в резной золоченой раме, висевшим над камином, ждал, пока Кьяра покинет комнату. Боже, подумал он, разглядывая свое лицо, ну и разукрасила же она меня. Он потрогал царапины на щеке и пятна крови на разорванном кружеве рубашки. Лука рассмеялся. Не стоит чувствовать себя виноватым. Она достойный противник.

— Я оставил женщину одну, — объявил появившийся в дверях Рико. — Могу я теперь заняться вашими ранами, синьор?

Лука молча кивнул и начал раздеваться.

В камине бледно-желтого мрамора горел яркий огонь, но в комнате все еще было прохладно. Кьяра сняла с кровати синее шелковое покрывало и, завернувшись в него, подошла к окну.

Внизу темной лентой змеился канал. Лунный свет и отблеск факелов на стенах некоторых домов отражались в воде серебряными и золотыми бликами. Кьяра открыла окно, оказавшееся незапертым, и высунулась наружу.

Канал подходил к самой стене дома. От дома шел небольшой деревянный пирс, вдоль которого были вбиты полосатые столбы для швартовки. Одинокая гондола, покрытая парусиной, покачивалась на волнах.

— Здесь очень высоко. Не советую тебе прыгать.

От неожиданности Кьяра вздрогнула. Обернувшись, она увидела, как вместе с Лукой в комнату вошел слуга, поставивший на стол поднос с едой.

Когда слуга ушел, Лука, глядя в упор на Кьяру, повернул у себя за спиной в замке ключ и положил его в карман темно-синего шелкового халата.

Нетрудно было понять намерения Луки. Кьяра внутренне съежилась, но Лука оставался стоять у двери.

— Ну? — не выдержала она. — Теперь я достаточно чистая? — Не получив ответа, она добавила с нескрываемым вызовом: — Вот уж не думала, что для такого человека, как ты, это имеет значение.

Все еще не говоря ни слова, Лука подошел к Кьяре.

— И что же я за человек?

Внешне он был спокоен. Казалось, ему лишь интересно узнать, что она скажет, но Кьяра почувствовала, как им начинает овладевать гнев.

— Такой, каким я его видела сегодня вечером.

— Как ясновидящая?

Что, если он каким-то образом догадался, что ее внутреннее видение не совпадает с тем, что видят ее глаза?

— Нет. Мне нужны только глаза, чтобы понять, что это за мужчина, который вот так метит женщину. — Она закатала рукава ночной рубашки и протянула руки.

При виде синяков на ее запястьях Лука почувствовал отвращение к самому себе. Может, он и не убийца, как Маттео, но в его жилах течет та же дурная кровь.

— Прости меня, — сказал он и, подняв ее руку, прижался губами к багровым отметинам.

— Прекрати, — прошептала она, чувствуя, что получает удовольствие от его прикосновений, и ненавидя себя за это. — Что ты делаешь?

— Стараюсь унять боль. Пытаюсь извиниться. Желаю загладить вину. Приношу покаяние. Выбирай, что тебе больше нравится. — Он поднес к губам другую руку.

— Не трогай меня.

— Этого не было в моем перечне, — улыбнулся Лука. Глядя ей в глаза, он провел языком по синяку.

— Не надо.

— Не надо чего? Трогать тебя? Целовать?

Его дыхание словно ласкало ее кожу. Как ей могут нравиться поцелуи этого человека, если сам он вызывает у нее ужас и отвращение?

— Ничего не надо. Отпусти меня.

— Я тебя не держу, а всего лишь к тебе прикасаюсь. — Он прижался губами к тому месту на запястье, где бился пульс, и был вознагражден, почувствовав, как учащается его биение. — Ты можешь отойти в сторону, только и всего.

Значит, она не пленница. Но она пленена. Ее пленили его прикосновения, его теплый взгляд, обещающий все земные наслаждения.

Он, верно, продал душу дьяволу, подумала Кьяра, а взамен овладел наукой соблазнения. Ведь она знает, что он способен на самые что ни на есть гнусные поступки.

Лука наблюдал за тем, как изменилось выражение ее лица. И хотя острое желание пронзало его так же, как час назад пронзил ее кинжал, он отступил. Это будет нелегко, подумал он. Но она того стоит.

— Рико принес еды. Иди сюда. Ты, должно быть, проголодалась. Я так просто умираю от голода.