Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть вторая

Бонансинга Джей

Киркман Роберт

В

«Восхождении Губернатора»

мы узнали, как талантливый лидер и блестящий оратор Филипп Блейк превратился в самопровозглашенного правителя выживших маленького городка на юго-востоке США;

В

«Дороге на Вудбери»

– познакомились с отважной Лили Коул, сумевшей покинуть осажденную живыми мертвецами Атланту и добраться до владений Губернатора, превращенных в настоящую крепость, которую со всех сторон захлестывают кошмарные волны зомби-апокалипсиса;

В

«Падении Губернатора»

– стали свидетелями того, как с Блейка сорвали маску доброго самаритянина, обнажив кровожадный безумный оскал истинного чудовища.

И наконец, пришло время шокирующей, душераздирающей

развязки

. Все сюжетные линии сводятся воедино, а повествование несется со скоростью вагончика на «американских горках», где каждый новый поворот леденит кровь и заставляет сжиматься сердце. Кто из героев останется в живых? И не позавидуют ли он участи мертвых?..

 

Robert Kirkman, Jay Bonansinga

THE WALKING DEAD:

THE FALL OF THE GOVERNOR, PART TWO

Печатается с разрешения издательства St. Martin’s Press, LLC и литературного агентства NOWA Littera SIA

Перевод с английского Заура Мамедьярова

Copyright © 2013 by Robert Kirkman, LLC

 

Благодарности

Огромное, невероятное, особенное спасибо мистеру Роберту Киркману за то, что он взял меня с собой в это умопомрачительное путешествие;

отдельная благодарность Энди Коэну, Дэвиду Алперту, Брендану Денину, Николь Шоль, Кемперу Доновану, Шону Киркману, Стефани Хэргедон, Кортни Сэнкс, Кристине Макдональд, Морту Каслу, мастер-сержанту Алану Бейкеру и Брайану Кетту.

А напоследок, как всегда, самое главное – моя глубокая признательность и вечная любовь моей прекрасной спутнице и лучшей подруге Джилл М. Нортон.

 

Часть 1

Поле битвы

 

Глава первая

Пожар начался на первом этаже. Языки пламени поползли по обоям в цветочек и начали лизать гипсовый потолок. Коридоры и комнаты дома на Фаррел-стрит заволокло густым черным дымом, который ослепил его, заставил закашляться от недостатка воздуха. Он выбежал из столовой к черному ходу, с трудом нашел лестницу и быстро спустился по расшатанным деревянным ступенькам в затхлую темноту подвала.

– Филип?! ФИЛИП?! ФИЛИ-И-И-И-И-ИП!

Он шарил по грязному и влажному цементному полу, впопыхах ища в темноте своего брата. Сверху раздавался треск, пожар бушевал с невиданной силой, одну за другой поглощая захламленные комнаты скромного домишки, в подвале становилось все жарче. Он крутился на месте, осматривая темные углы задымленного подвала, разрывая паучьи сети и кашляя от едкого дыма и жуткой аммиачной вони от протухшей консервированной свеклы, крысиного дерьма и древнего стеклопластика. Над ним ломались и с жутким грохотом падали на пол деревянные балки, огонь сметал все на своем пути, хоть это и казалось совершенно нереальным – насколько он помнил, в их маленьком домике в Уэйнсборо, в штате Джорджия, никогда не было пожара. Но вот он стоял среди адского пекла и никак не мог найти своего чертового брата. Как он здесь оказался? И где, мать его, Филип? Ему нужен Филип. Черт возьми, уж Филип знал бы, что делать!

– ФИЛИ-И-И-И-И-И-И-И-И-ИП!

Неистовый вопль вырвался у него из горла, как неслышный вздох, как немой крик, как прерывистый радиосигнал. И вдруг он увидел проход в одной из стен подвала – странный вогнутый проем, похожий на люк субмарины, светящийся изнутри зеленоватым светом, – и понял, что раньше его здесь не было. В подвале их домика на Фаррел-стрит никогда не было такого прохода, и все же, как по волшебству, он теперь сиял перед ним. Он нетвердым шагом подошел к тусклому зеленому свечению, пробился сквозь него и оказался в душном гараже со стенами из шлакоблоков. В помещении пусто. На стенах видны следы пыток – подтеки темной свернувшейся крови и оборванные концы веревок, привязанных ко вбитым в блоки болтам, – и все словно пронизано злом. Чистым, неподдельным, исключительным злом. Ему захотелось выбраться из этой темницы. Ему не хватало воздуха. Все тело болело. Он не мог проронить ни звука, кроме слабого сдавленного стона, идущего из самой глубины легких. Раздался какой-то звук, и он обернулся – в стене появился еще один мертвенно-зеленый мерцающий портал. Он пошел к нему. Пройдя сквозь свечение, он оказался в сосновом лесу на окраине Вудбери. Он узнал просеку, узнал поваленные деревья, естественным образом образовавшие небольшой амфитеатр. Поросшая мхом и травой земля забросана перепревшими иголками. Его сердце забилось чаще. Здесь еще хуже – это место смерти. Из леса появился человек, который вышел на тускло освещенную просеку. Это его старый приятель Ник Парсонс, жутко нескладный и неуклюжий. В руках у него двенадцатизарядное помповое ружье, на лице застыла маска ужаса.

– Боже, – сдавленно пробормотал Ник, – избавь нас от всего этого беззакония.

Ник поднял ружье. Гигантское дуло – огромное, как планета, заслоняющая собой Солнце, – указало прямо на него.

– Я отрекаюсь от своих грехов, – мрачно произнес Ник. – Прости меня, Господь… Прости меня.

Ник спустил курок. Вспыхнула искра. Словно в замедленной съемке, выстрел взорвался сияющим золотым ореолом – лучами умирающего солнца, – и его сбило с ног, лишило массы, бросило в темноту… к великолепному белому свету. Вот оно. Это конец света – конец его света – конец всего. Он закричал. Из легких не вырвалось ни звука. Вот она, смерть – удушающая, ослепительно белая бездна небытия. И внезапно, словно кто-то повернул выключатель, Брайана Блейка не стало.

Резкая смена кадра – и вот он уже лежит на полу в своей квартире в Вудбери, недвижимый, окаменевший, распластанный на холодных деревянных досках в муках чудовищной боли. Его дыхание столь затруднено, что каждая клеточка его тела как будто задыхается. Перед ним расплываются разводы на потолочных плитках, но один глаз ничего не видит, а глазница так холодна, словно в ней гуляет ветер. На щеке – отклеившаяся полоска клейкой ленты. Окровавленными ноздрями он втягивает воздух и выпускает его, но его вдохи и выдохи почти не слышны. Пошевелиться невозможно – у него не получается даже повернуть голову. Еле живые слуховые нервы едва различают голоса.

– Что с девчонкой? – спросил кто-то.

– К черту ее, она уже за пределами безопасной зоны. У нее нет шансов.

– А с ним что? Он мертв?

Затем раздался другой звук – слабый стон, – который привлек его внимание. Сетчатка единственного уцелевшего глаза затуманилась, и он с трудом смог различить на пороге невысокий силуэт девочки, бледное лицо которой давно покрылось трупными пятнами, а глаза напоминали сваренные вкрутую яйца. Она бросилась вперед, но ее удержала звякнувшая цепь.

– А-а! – воскликнул один из мужчин, когда маленький монстр едва не укусил его.

Филип отчаянно пытался заговорить, но слова застряли у него в горле. Голова, казалось, весила целую тонну, и все же он снова попробовал произнести хоть что-нибудь растрескавшимися, окровавленными губами – тщетно, ничего не получалось. Рядом раздавался низкий голос Брюса Купера.

– Ладно, хрен с ним! – раздался характерный металлический лязг затвора самозарядной винтовки. – Сейчас я всажу этой девчонке пулю в…

– Н-н-нгх! – выдавил Филип, вложив в свою речь все силы. – Н-не… н-не н-надо!

Он с трудом вдохнул. Он должен был защитить свою дочь Пенни, пускай она уже и была мертва больше года. Кроме нее у него никого не было в этом мире. Она была для него всем.

– О-отвалите от нее… НЕ СМЕЙТЕ!

Оба мужчины обратили взгляды к распластанному на полу человеку, и на краткий миг перед Филипом мелькнули их лица. Брюс, более высокий из двух, был чернокожим здоровяком с бритой головой. От ужаса и отвращения у него на лбу пролегли глубокие морщины. Другой мужчина, Гейб, был белым и своим сложением напоминал мощный тягач. Его волосы были пострижены по-военному коротко, шею скрывал воротник черной водолазки. Судя по выражению их лиц, ни у одного из них не возникло сомнений в гибели Филипа Блейка.

Он лежал на окровавленной деревянной доске и понятия не имел, как выглядел со стороны – лицо, например, болело так, словно по нему прошлись ледорубом, – и удивленные взгляды этих грубых мужчин тотчас встревожили Филипа. Женщина, которая так обработала его – если память не изменяла ему, ее звали Мишонн, – неплохо справилась с задачей. В качестве расплаты за грехи Филипа она оставила его на пороге смерти. Еще немного – и он бы не выжил.

На Сицилии говорят, что месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным, но эта девчонка сдобрила его основательной порцией боли. Правая рука Филипа была ампутирована и прижжена выше локтя, но это было не главное. Его левый глаз болтался где-то возле щеки на тонкой полоске окровавленной ткани. Но хуже этого – гораздо хуже для Филипа Блейка – был мерзкий холодок, поднимавшийся по его внутренностям от того места, где когда-то находился его пенис, который женщина отсекла своим прекрасным мечом. Воспоминание об этом резком и точном ударе – об укусе металлической осы – отправило Филипа назад в сумерки забытья. Голоса потонули во мраке.

– ВОТ ДЕРЬМО! – Брюс пораженно взирал на усатого мужчину, который еще недавно был весьма подтянут. – Он жив!

Гейб тоже уставился на него.

– Черт, Брюс, доктор и Элис ведь слиняли! И что нам теперь делать?

В какой-то момент в квартире появился еще один человек. Тяжелое дыхание, лязг помпового ружья. Филип не видел, кто это, и плохо слышал голос вошедшего. Пока он барахтался в волнах забытья, пытаясь вернуться в сознание, мужчины продолжили свой напряженный разговор.

Голос Брюса:

– Ребят, заприте эту мелкую тварь в соседней комнате. Я спущусь и приведу Боба.

Затем голос Гейба:

– Боба?! Того алкаша, который вечно сидит у двери?

Голоса становились все тише, темнота сгущалась.

– …и как он здесь поможет?

– …вряд ли сильно…

– …так зачем?..

– …он хоть что-то умеет, в отличие от нас…

Вопреки общественному мнению и кинематографической мифологии средний санинструктор даже рядом не стоит с опытным и уважаемым хирургом-травматологом да и, раз уж на то пошло, даже с врачом общей практики. Большинство санинструкторов проходит краткий тренинг во время курса молодого бойца, но он не занимает и трех месяцев. Даже самые талантливые из них редко превосходят уровень фельдшера. Они умеют оказать простейшую первую помощь, могут сделать искусственное дыхание и немного знакомы с травматологией – вот и все. Их бросают на поле битвы вместе с боевыми подразделениями, чтобы они просто могли поддержать жизнь в раненых солдатах – или проследить за сохранностью кровеносной системы, – пока жертв не переместят в полевой госпиталь. Они вроде спасательных кругов – эти закаленные в боях, огрубевшие от постоянного страдания вокруг люди могут лишь накладывать повязки на кровоточащие раны войны.

Госпитальный санитар первого класса Боб Стуки был в Афганистане один раз тринадцать лет назад, когда его отправили в командировку в нежном возрасте тридцати шести лет, призвав вскоре после введения войск в эту страну. Он был одним из самых старших новобранцев – в армию он пошел во многом из-за печального развода – и стал своего рода наставником для молодежи. Он начал службу с должности водителя санитарного транспорта в Кемп-Дуайере и уже к следующей весне дослужился до полевого санитара. Он умел развеселить ребят отвязными шутками и вечно потягивал «Джим Бим» из фляжки, с которой не расставался ни на минуту. У него было доброе сердце – солдаты любили его за это, – и с каждым потерянным пехотинцем он тоже отчасти умирал. К тому моменту, когда он вернулся домой, встретив свой тридцать седьмой день рождения, он умер уже сто одиннадцать раз и залечивал свои раны, принимая по пол-литра виски в день.

Все эти бури и натиски прошлого давно поглотил страх и ужас новой чумы, а также страшная потеря – Меган Лафферти, в которую он был тайно влюблен. В последние дни его мучила такая нестерпимая боль, что теперь – сегодня, в эту секунду – он совершенно не понимал, что его вот-вот снова отправят на передовую.

– БОБ!

Боб вздрогнул, услышав громогласный клич Брюса Купера. Он сидел, прислонившись к кирпичной стене губернаторского дома, в заляпанной пеплом и высохшими подтеками слюны поношенной куртке оливкового цвета. Тьма постепенно рассеивалась, приближался рассвет, и Боб уже дрожал от холодного ветра и беспокойного сна.

– Вставай! – велел здоровяк, выйдя из подъезда и приблизившись к гнезду из влажных газет, драных одеял и пустых бутылок, образовавшемуся вокруг Боба. – Нам нужна твоя помощь. Наверх! СЕЙЧАС ЖЕ!

– Ч-что? – Боб потер заросшую щетиной щеку и отрыгнул. – Зачем?

– Там Губернатор, – Брюс наклонился и взял Боба за руку. – Ты ведь служил санитаром, да?

– Морская пехота… Госпитальные войска, – пробормотал Боб, чувствуя, как его рывком поставили на ноги. Голова закружилась. – Минут пятнадцать… Миллион лет назад. Я ни на что не годен.

Брюс держал Боба мертвой хваткой, не давая ему упасть.

– Значит, придется постараться, черт тебя дери! – он встряхнул Боба. – Губернатор всегда о тебе заботился – проверял, сыт ли ты, не упился ли до смерти… Теперь пора вернуть ему долг.

Справившись с тошнотой, Боб провел ладонью по лицу и неуверенно кивнул.

– Ладно, веди меня к нему.

Пока они шли по подъезду, по лестнице и по длинному коридору, Боб думал, что ничего страшного не произошло, что Губернатор просто подхватил грипп или порезал палец, а его охранники, как всегда, приняли все слишком близко к сердцу. Когда они дошли до последней двери слева и Брюс едва не вывихнул Бобу руку, дернув его за собой, тот на мгновение уловил доносившийся изнутри мускусный запах с металлическим привкусом, и этот запах заставил Боба Стуки встревожиться. Прежде чем Брюс втолкнул его в квартиру – в этот краткий миг, пока Боб еще не завернул за угол и не увидел, что ждало его внутри, – он вдруг вернулся на войну.

Внезапно перед его внутренним взором мелькнуло воспоминание, и Боб вздрогнул. Запах богатого протеином жаркого в наспех разбитом полевом госпитале в провинции Парван, груда размотанных бинтов, подготовленных к сожжению, уходящая в канализацию желчь, заляпанные высохшей под афганским солнцем кровью каталки – все это пронеслось у Боба в памяти, прежде чем он увидел распростертое на полу тело. Ему стало дурно от ударившей в ноздри вони, и он схватился за косяк, а затем Брюс провел его в коридор, и Боб наконец разглядел Губернатора – точнее, его останки – на залитом кровью полу.

– Я запер девчонку и отвязал ему руку, – сказал Гейб.

Боб едва расслышал его и даже не обратил внимания на то, что в комнате был еще один человек – парень по фамилии Джеймсон, который сидел в углу на корточках, не зная, куда деть руки, и в панике озирался по сторонам. Головокружение стало нестерпимым. Боб подавил приступ тошноты. Голос Гейба, казалось, раздавался из-под толщи воды:

– Он без сознания, но все еще дышит.

– Твою ж мать! – выдавил Боб.

Упав на колени, он все смотрел, и смотрел, и смотрел на изуродованное, обожженное, окровавленное, истерзанное тело человека, который еще недавно шагал по улицам маленького королевства Вудбери с гордостью, достойной рыцаря круглого стола. Теперь же обезображенный Филип Блейк в глазах Боба Стуки начал превращаться в бедного парнишку из Алабамы, разорванного на части при взрыве самодельного взрывного устройства возле Кандагара, – в мастер-сержанта Бобби Мак-Каллама, образ которого преследовал Боба во снах. Поверх лица Губернатора, как на кадре с двойной экспозицией, появилось лицо несчастного пехотинца, искаженное гримасой смерти, – выпученные глаза и окровавленный ремешок каски. И жуткий взгляд на Боба, на шофера санитарного транспорта. «Убей меня», – бормотал парень, хотя Боб мог лишь перетащить его в душный грузовой отсек, уже забитый мертвыми пехотинцами. «Убей меня», – бормотал парень, а Боб беспомощно замер, не в силах произнести ни слова, и молодой пехотинец умер, не отрывая взгляда от Боба. Теперь все это за мгновение промелькнуло в голове у Боба, и желчь пошла вверх по пищеводу, во рту стало горько от желудочного сока, горло обожгло, в ноздри словно ударило жидким огнем.

Едва Боб успел повернуться, как его вырвало прямо на грязный ковер.

Все содержимое желудка – суточная доза дешевого виски и несколько глотков «Стерно» – вышло наружу. Боб стоял на четвереньках, рвота никак не прекращалась, спина его выгибалась дугой, тело содрогалось. Прерывисто дыша, он с трудом выдавил из себя:

– Я… Я даже… даже взглянуть на него не могу, – он втянул воздух и подавил очередной приступ тошноты. – Я никак… н-никак не могу ему помочь!

Боб почувствовал, как ему на шею легла огромная и сильная рука, которая так сильно дернула его за воротник оливковой куртки, что он едва не выпрыгнул из ботинок.

– Доктор и Элис сбежали! – рявкнул Брюс, забрызгав Боба слюной, и схватил его за горло. – Если ты ему не поможешь, он УМРЕТ К ЧЕРТЯМ!!! – Брюс встряхнул Боба. – ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ОН УМЕР?!

– Я… я… я… не… нет… не хочу, – задыхаясь, простонал Боб.

– ТАК СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ, ТВОЮ МАТЬ!

Ошалело кивнув, Боб повернулся к распростертому на полу телу и почувствовал, как ослабела хватка Брюса. Наклонившись, он сосредоточился на Губернаторе.

В тусклом свете гостиной было видно, как по обнаженному торсу мужчины липкими ручейками текла кровь, которая уже начала засыхать и темнеть. Взглянув на обожженную культю на месте правой руки, Боб осмотрел залитую кровью глазницу и белое, студенистое, как яйцо всмятку, глазное яблоко, болтающееся на лоскуте отмирающей ткани где-то возле щеки. Он заметил лужу красной артериальной крови в районе половых органов. И наконец Боб расслышал неровное, затрудненное дыхание – грудь мужчины едва колыхалась.

Внутри Боба Стуки что-то щелкнуло, и он протрезвел так же быстро, как приходят в себя от нюхательной соли. Должно быть, к нему вернулась армейская выучка. Времени на сомнения на этом поле битвы не было, не было времени на отвращение, на страх и на паралич – нужно было действовать. Быстро. Не самым правильным образом. Просто действовать. Все по порядку. Сначала остановить кровь, очистить дыхательные пути, восстановить сердцебиение, а затем уже решить, как переместить жертву. Но в это мгновение Боба захлестнули эмоции.

У него никогда не было детей, но внезапно он почувствовал такую симпатию к этому человеку, что по его жилам пробежал тот же адреналин, который позволяет родителям поднять груду металла весом не в одну тонну, чтобы спасти ребенка, зажатого в автомобиле после аварии. Этот человек заботился о Бобе. Губернатор относился к нему с добротой – даже с нежностью, – всегда справлялся у него, как идут дела, и проверял, достаточно ли у него еды, воды и одеял и есть ли у него крыша над головой. Это осознание успокоило Боба, подтянуло его, обострило его зрение и помогло ему собраться с мыслями. Сердце забилось тише, и он наклонился, чтобы прощупать пульс на сонной артерии Губернатора – слабый, похожий на трепет крыльев умирающей бабочки.

– Мне нужны чистые бинты, пластырь и перекись водорода, – низким, уверенным, властным голосом сказал Боб.

Никто не заметил, как изменилось его лицо. Он убрал со лба сальные пряди волос, прищурил глаза, вокруг которых тут же расползлась целая сеть морщинок, и нахмурил лоб, как профессиональный игрок, готовый разыграть свою карту.

– Затем его нужно перенести в госпиталь, – он наконец-то посмотрел на остальных мужчин и добавил еще серьезнее: – Я сделаю все, что могу.

 

Глава вторая

В тот день слухи распространялись по городу, следуя столь же беспорядочной траектории, как шарик при игре в пинбол. Хотя Брюс и Гейб сохранили в тайне состояние Губернатора, отсутствие лидера Вудбери сразу бросалось в глаза, вызывая толки и пересуды. Сначала преобладала версия, что Губернатор, доктор Стивенс, Мартинес и Элис еще до рассвета отправились на экстренную вылазку, цель которой оставалась для всех загадкой. У каждого из стражников было свое предположение. Один парень готов был поклясться, что видел, как Мартинес с группой помощников взял грузовик и рано утром уехал, чтобы пополнить запасы. Но эта история потеряла убедительность уже через пару часов, когда все машины оказались сосчитаны. Другой стражник – молодой паренек Кертис, косящий под гангстера, которого Мартинес накануне ни с того ни с сего сменил на посту в конце восточного прохода, – утверждал, что Губернатор ушел один, причем пешком. Но и этому слуху подрезало крылья известие о том, что доктор и Элис тоже пропали вместе с самим Губернатором и раненым незнакомцем, который был в госпитале. Стоящий возле губернаторского дома караульный с автоматом в руках стоически молчал и не позволял никому войти в здание, а его товарищ на лестнице, ведущей в госпиталь, не пускал никого вниз – и все это только подливало масла в огонь, горящий на фабрике слухов.

Ближе к вечеру Остин смог по кусочкам собрать реальную картину событий. До него дошли слухи, что кто-то сбежал – скорее всего, те незнакомцы, которых он видел с Губернатором полторы недели назад, – а затем он встретил Марианну Долан, сын которой сутки напролет мучился от жара, и все стало проясняться. Женщина рассказала Остину о том, как на рассвете встретила Стивенса, который спешил куда-то, прихватив с собой сумку с лекарствами. Она не была уверена, присутствовал ли там еще кто-то. Она смутно припоминала, будто несколько человек ждали его под навесом в конце улицы (совсем рядом с тем углом, где она его остановила), но точно сказать она не могла. Она помнила, как спросила доктора, сможет ли он осмотреть ее сына, и как он кивнул – слишком поспешно, словно ужасно торопился. Подумав еще немного, Марианна вспомнила, что через несколько минут видела Мартинеса и Элис, которые быстро шли по улице вместе с доктором, а затем вспомнила, что не узнала остальных – с ними было трое незнакомцев: высокий мужчина, молодой парень и чернокожая женщина.

Поблагодарив ее, Остин тотчас отправился к Лилли и сообщил ей новости. Методом исключения они установили, что вся группа незаметно покинула город через восточный тупик – с этим выводом согласовалась и история гангстера, – и решили отправиться туда. Остин захватил с собой бинокль, а еще зачем-то взял пистолет. К этому времени напряжение в городке заметно усилилось. Когда они подошли к стене, там никого не было. Все стражники собрались на другом конце города возле главных баррикад и продолжили обмениваться сплетнями, куря и передавая по кругу фляжки с дешевой выпивкой.

– Не могу поверить, что они сбежали вместе с ними, – сказала Лилли Остину, плотнее запахнувшись в изъеденную молью шаль.

Они стояли на фуре, отделявшей тупик от остального мира. Вдоль кузова тянулась наспех возведенная стальная стена, по другую сторону которой лежала опасная зона темных переулков, шатких пожарных лестниц, мрачных вестибюлей и заброшенных зданий, отданных ходячим, а за ней лежали пустынные окраины Вудбери.

– Неужели они просто бросили нас, не сказав ни слова? – тихо спросила Лилли, покачав головой. Она смотрела на черные тени, лежащие на пустырях. Растущие в отдалении сосны слегка покачивались и зловеще скрипели на ветру. – Какой в этом смысл?

Одетый в джинсовую куртку Остин стоял рядом. Его длинные волосы были распущены. Уже надвигались сумерки, становилось холоднее, ветер гонял мусор по тротуару позади них, отчего город казался совсем унылым.

– Если подумать, все это не так уж безумно, – сказал Остин.

Поежившись, Лилли посмотрела на него.

– О чем ты?

– Ну, во-первых, Стивенс терпеть не может Губернатора, так ведь? Это очевидно.

Лилли отвернулась и посмотрела на царившее вокруг запустение.

– Доктор – хороший человек. Он просто не понимает, в какой ситуации мы оказались.

– Правда? – Остин шмыгнул носом. – Не знаю… – Он с минуту подумал. – Разве вы не пытались в прошлом году захватить власть? Устроить какой-то переворот?

Лилли взглянула на него.

– Это была ошибка, – она снова отвернулась. – Мы не понимали… в чем целесообразность его действий.

– Ты о Губернаторе? – Остин удивленно посмотрел на Лилли. Волосы упали ему на лицо. – Серьезно? Ты называешь все дерьмо, которое он делает, «целесообразным»?

Лилли смерила его взглядом.

– Теперь это наш дом, Остин. Здесь безопасно. Здесь мы сможем вырастить ребенка.

Остин ничего не ответил. Никто из них не заметил темный силуэт, который выступил из леса в ста пятидесяти ярдах от них.

– Люди не голодают, – продолжила Лилли. – Здесь есть запасы. В Вудбери у них есть будущее. И все это благодаря Губернатору.

Лилли поежилась от холода. Остин снял джинсовую куртку и накинул ее на плечи девушке. Лилли снова многозначительно посмотрела на него.

Сначала она хотела возразить и отказаться от куртки, но затем лишь улыбнулась. Ей нравилась его постоянная забота. Узнав, что она беременна его ребенком, Остин Баллард преобразился. Он перестал вечно болтать о травке, перестал вести себя, как оболтус, и главное – перестал волочиться за каждой юбкой, которая встречалась ему на пути. Он всем сердцем обожал Лилли Коул и искренне восхищался самой перспективой стать отцом и воспитывать новое поколение наперекор концу света. Он сразу же – по крайней мере, в глазах Лилли – повзрослел и возмужал.

Пока Лилли думала об этом, силуэт становился все ближе. Теперь он был в ста ярдах от них – взрослый мужчина в окровавленном белом халате. Его мертвенно-бледное лицо было обращено к небу. Он ковылял по гравийной дорожке, постепенно приближаясь к баррикаде и вихляя из стороны в сторону, и крутил головой, словно ориентируясь по запаху, который предательски витал над городом. Ни Лилли, ни Остин еще не заметили его, ведь их мысли были заняты неожиданным бегством друзей.

– Я еще могу понять Элис, – наконец сказал Остин. – Она бы пошла за доктором Стивенсом в самое пекло, если бы он только позвал ее. Но Мартинес… Он всегда казался таким… не знаю… надежным, что ли.

– Мартинес не так прост, как кажется, – пожала плечами Лилли. – Прошлой зимой он помогал нам. Но я всегда думала, что ему все равно, – она сделала паузу. – Вряд ли я ему полностью доверяла. Но теперь это, пожалуй, уже не имеет значения.

– Да, но… – Остин вдруг замолчал. – Погоди-ка, – он заметил приближавшегося к ним ходячего. – Погоди.

Он поднес к глазам болтавшийся на шее бинокль и навел его на мертвеца, который был уже ярдах в пятидесяти от стены.

– Что там? – Лилли увидела ходячего, но не поняла, в чем дело. Отдельные мертвецы то и дело выходили из окрестных лесов и никого не удивляла встреча с ними, тем более у Остина прихватил с собой пистолет – повода для опасений не было. – В чем дело?

– Это не… – Остин подкрутил фокус бинокля и присмотрелся лучше. – Не может быть. Глазам не верю.

– Что? – Лилли потянулась к биноклю. – Дай мне взглянуть.

Ничего не ответив, Остин передал ей бинокль, не отрывая взгляда от мертвеца.

Лилли поднесла бинокль к глазам, навела фокус и вдруг окаменела.

– О боже, – тихо выдохнула она.

Неуклюже ковыляя, недавно погибший мужчина шел к баррикаде, словно собака на инфразвуковой свисток. Лилли и Остин поспешно спустились на землю, обошли фуру и завернули в узкий проход между ее кузовом и соседним зданием, который перегораживала ржавая сетка-рабица, поверх которой была намотана колючая проволока. Лилли во все глаза смотрела на приближавшегося мертвеца.

Теперь он был всего футах в десяти от них, и Лилли не составляло труда разглядеть высокую и стройную фигуру, тонкий нос, редеющие песочные волосы. Очков не было, но грязно-белый медицинский халат невозможно было ни с чем спутать. Изорванный, пропитавшийся черной, как нефть, кровью, он висел клочьями.

– О боже, нет… нет, нет, нет, – в отчаянии бормотала Лилли.

Мертвец вдруг обратил свой немигающий взгляд на Лилли и Остина и направился прямо к ним, инстинктивно вытянув перед собой руки. Его пальцы скрючились, как когти, блестящие черные зубы обнажились в жутком оскале, из горла вырвалось зловещее тихое рычание.

Когда ходячий, в которого обратился доктор Стивенс, дошел до забора и ударился о сетку, Лилли, вздрогнув, отпрыгнула назад.

– Боже… Господи Иисусе, – прошептал Остин, вытаскивая глок.

Бывший врач размахивал руками и всем телом бился о сетку. Раздавался грохот и скрип. Его еще недавно умное лицо теперь превратилось в бледную мраморную маску, испещренную прожилками синюшных вен. Окровавленные шея и плечи были растерзаны, словно тело Стивенса пропустили через измельчитель отходов. Его глаза, в которых еще недавно мелькали искры иронии и сарказма, стали мутно-белыми и тускло светились в сумерках. Челюсти клацали. Он пытался укусить Лилли прямо сквозь решетку.

Боковым зрением Лилли заметила, как Остин поднял пистолет.

– Нет, подожди! – оттолкнув Остина, она внимательно посмотрела на ходячего. – Боже… нет. Просто подожди. Подожди. Мне нужно… нельзя же просто… Вот черт.

– Должно быть, они… – хрипло и холодно начал Остин, голос которого исказился от отвращения.

– Должно быть, он повернул назад, – перебила его Лилли. – Может, он передумал, решил вернуться.

– А может, они убили его, – предположил Остин. – Злобные твари.

Мертвец в белом халате не сводил с Лилли невидящих глаз, щелкал зубами и шевелил почерневшими губами, словно пытаясь укусить воздух или заговорить. На мгновение он наклонил голову, как будто узнав кого-то, как будто разглядев в своей добыче что-то знакомое – знакомое на уровне подсознательной памяти. Лилли встретилась с ним взглядом.

Эта странная сцена – ходячий и человек, стоящие на расстоянии вытянутой руки друг от друга и смотрящие друг другу в глаза, – длилась не больше секунды, но в эту жуткую секунду Лилли почувствовала, как на нее навалилась вся тяжесть этой чумы, весь ее ужас, вся чудовищная пустота конца света. Перед ней стоял человек, который еще недавно помогал больным, опекал всех оставшихся в живых, отпускал остроты и делал мудрые замечания, – честный, отважный, веселый, способный к сопереживанию человек. Перед ней был венец человечества – высокоорганизованный представитель человеческой расы – лишенный любых признаков человечности, превратившийся в необузданный сгусток нервов и низших инстинктов. По щекам Лилли потекли слезы, но она даже не заметила этого и поняла, что плачет, только тогда, когда посиневшее лицо мертвеца расплылось у нее перед глазами.

Наконец голос Остина вернул ее к реальности.

– Мы должны так поступить, – сказал он, прикручивая к стволу пистолета глушитель. – Мы в долгу у Стивенса, так ведь?

Лилли наклонила голову, не в силах больше смотреть на ходячего.

– Ты прав.

– Отойди, Лилли.

– Подожди.

– В чем дело? – спросил Остин, повернувшись к ней.

– Просто… дай мне секунду, ладно?

– Ладно.

Лилли опустила глаза, сжала кулаки и несколько раз глубоко вдохнула. Остин ждал. Мертвец по другую сторону решетки хрипел и пускал слюни. Вдруг Лилли повернулась к Остину и выхватила пистолет у него из рук.

Просунув глушитель сквозь сетку, она в упор выстрелила ходячему в голову. Раздался сухой щелчок выстрела. Пуля прошла сквозь череп доктора Стивенса и вышла на затылке.

Оживший труп осел на землю. Фонтаном хлынула кровь. Лилли опустила пистолет и посмотрела на останки доктора. Под телом растекалась черная лужа спинномозговой жидкости.

Несколько мгновений было тихо – Лилли слышала лишь глухие удары собственного сердца. Остин терпеливо стоял рядом.

Наконец девушка повернулась к нему и сказала:

– Как думаешь, сможешь достать лопату?

Они похоронили доктора Стивенса на пустыре возле ограды, втащив его труп внутрь безопасной зоны. Копать мерзлую землю было непросто, и могила была готова лишь с наступлением темноты, когда на небе появились яркие звезды и взошла полная луна. Стало холодно и влажно. Остин вспотел, и теперь ежился от ветра. Выбравшись из ямы, он помог Лилли опустить на дно останки доктора.

Затем Остин отошел в сторону и позволил Лилли попрощаться с другом, прежде чем он закопает яму.

– Доктор Стивенс, – тихо произнесла она, когда Остин слегка наклонил голову, чтобы расслышать ее слова, – вы были… настоящим человеком. В некотором смысле вы даже были голосом разума. Я не всегда соглашалась с вами, но всегда вас уважала. Этому городу будет отчаянно вас не хватать – и не только из-за ваших врачебных навыков, но и из-за того, что без вас здесь все уже не будет прежним.

Последовала пауза, и Остин взглянул на Лилли, проверяя, закончила ли она.

– Я бы хотела, чтобы вы приняли у меня роды, – дрогнувшим голосом продолжила Лилли и едва сдержала слезы. – Но теперь… у нас впереди серьезные испытания. Надеюсь, вы теперь в лучшем мире. Надеюсь, мы все однажды там будем. Надеюсь, этому безумию скоро придет конец. Мне жаль, что вам не довелось дожить до этого дня. Храни вас Бог, доктор Стивенс… и пусть земля вам будет пухом.

Сказав это, она уронила голову на грудь. Остин подождал, пока Лилли не перестала плакать, и лишь затем стал закапывать могилу.

На следующее утро Лилли проснулась очень рано. Мысли разбегались.

Небо едва начало светлеть. Она лежала в кровати, Остин спал рядом. Они спали вместе с того момента, как два дня назад Лилли сообщила Остину новость о том, что она беременна его ребенком. Это откровение сделало их неразлучными, а их отношения стали простыми и естественными. Пока они никому не рассказали о ребенке, но Лилли жутко хотелось поделиться радостью со всеми – может, со Штернами, может, с Бобом, может, даже с Губернатором. Она пребывала в эйфории и впервые со дня приезда в Вудбери чувствовала, что у нее появился шанс на счастье, шанс пережить это безумие. Остин играл в этом не последнюю роль, но и Губернатор тоже.

И здесь крылась проблема. Лилли уже двое суток не видела ни следа пропавшего лидера и не верила слухам о том, что Губернатор отправился в погоню за беглецами. Если Вудбери действительно угрожало нападение – а это казалось Лилли вполне реальным, – то Губернатору, с ее точки зрения, стоило бы находиться здесь, укреплять город и готовиться к обороне. Где его черти носят? Ходили и другие слухи, но Лилли не верила ни одному из них. Ей самой нужно было выяснить, в чем дело, нужно было увидеть Губернатора своими глазами.

Она осторожно вылезла из-под одеяла и встала с кровати, постаравшись не разбудить Остина. Последние несколько дней он относился к ней с невероятной нежностью, и звук его глубокого, размеренного дыхания успокаивал ее. Остину нужно было хорошо выспаться – особенно в свете последних событий. Но Лилли не могла найти себе места, как загнанный в клетку зверь, и должна была узнать, что случилось с Губернатором. Она сделала несколько шагов по комнате, чувствуя головокружение и тошноту.

Утренняя тошнота одолевала ее с самого начала, но накатывала не только по утрам. Неприятные ощущения в желудке распространялись волнами целый день – и каждый день. Иногда Лилли рвало, иногда до этого не доходило, но в животе всегда словно проворачивали кулак. Рвота не всегда приносила облегчение – она лишь слегка притупляла тошноту. Может, свой вклад вносило и волнение – Лилли боялась будущего, боялась за безопасность города после побегов, боялась увеличения количества ходячих в окрестностях, – но все же она убеждала себя, что отчасти ее состояние объяснялось нормальными перипетиями первого триместра. Как и многие беременные женщины, из-за гормональных сдвигов она была подвержена резким переменам настроения и в некотором роде даже радовалась тошноте, ведь она означала, что ее организм функционирует нормально.

Начав как можно тише одеваться, она глубоко задышала, следуя до поры до времени похороненному в глубинах ее памяти совету из какого-то глупого девичьего телешоу. Вдох через нос, выдох через рот, медленно, глубоко, ровно. Она натянула джинсы, надела ботинки, взяла полуавтоматический ругер с магазином на десять патронов и засунула его за ремень.

Пока она надевала свитер крупной вязки и смотрела в разбитое зеркало, установленное на стопке ящиков возле гипсовой стены, ей почему-то вспомнился отец. Узкое, веснушчатое лицо Лилли в отражении словно состояло из нескольких осколков. Если бы Эверетт Коул в прошлом году пережил первое нашествие мертвецов на Атланту, он бы сейчас лопался от счастья. Если бы его не разорвала на части толпа ходячих прямо перед дверью того жуткого автобуса, он бы сейчас всячески опекал Лилли, приговаривая: «Девочка моя, в твоем положении не стоит стрелять из пистолета». Эверетт Коул воспитал дочь один – ее мать умерла от рака груди, когда Лилли было всего семь лет. Он всей душой любил дочку и всегда гордился ею, но стоило Лилли только представить Эверетта Коула дедушкой – представить, как он балует ее ребенка, учит его ловить рыбу и варить мыло из говяжьего жира, – и она замерла перед разбитым зеркалом, не в силах сдвинуться с места.

Опустив голову, она тихо оплакивала потерю отца. Ее горло свело от чувств, она всхлипнула, а затем еще и еще. Слезы покатились на свитер. Лилли давно не плакала так горько – даже после гибели Джоша, – и теперь хватала ртом воздух, сжимая пальцами переносицу. Голова пульсировала. Может, во всем было виновато ее «положение», но печаль бушевала внутри нее, как штормовое море.

– Довольно этого дерьма, – едва слышно выругалась она и обуздала скорбь.

Она вытащила пистолет. Проверила затвор. Передернула его.

И вышла.

Яркое солнце поднималось над городом, рассветный воздух был прозрачен. Лилли шла по Мейн-стрит, засунув руки в карманы, и подмечала, как настроены те немногие жители Вудбери, которые встречались ей на пути. Державший в руках несколько канистр Гас неуклюже обходил лестницу у задней стены склада на Пекан-стрит. Сестры Сайзмор играли на тротуаре в крестики-нолики под присмотром их мамы Элизабет, сжимавшей в руках дробовик. На улицах Вудбери было удивительно спокойно и тихо – видимо, фабрика слухов на время приостановила работу, – хотя Лилли и чувствовала, что люди нервничают. Это было заметно по взглядам, которые они украдкой бросали друг на друга, по тому, как поспешно они переходили улицы с продуктами в руках и скрывались за дверями домов и в сумраке переулков. Все это напомнило Лилли старые вестерны, которые крутили по воскресеньям на канале «Фокс». Какой-нибудь старый небритый ковбой неизменно говорил с экрана: «Как тихо… Пожалуй, даже слишком тихо». Передернув плечами, Лилли отогнала от себя мрачные мысли и, дойдя до угла Мейн-стрит и Дюран-стрит, повернула на юг.

Она рассчитывала сначала проверить квартиру Губернатора, хотя накануне и не смогла ничего добиться от татуированного байкера Эрла, охранявшего вход, а затем, если там ничего не выяснится, отправиться в госпиталь. По городу бродили слухи, будто Губернатор пострадал, пытаясь предотвратить побег незнакомцев. Но Лилли уже не знала, чему и кому верить. Она знала лишь то, что чем дольше город живет без плана, без согласия, без информации, тем уязвимее его жители.

Заметив в отдалении дом Губернатора и стражника, шагавшего из стороны в сторону возле двери, она начала продумывать свою речь, но тут увидела идущего по улице мужчину. В руках у него были две огромных бутыли с фильтрованной водой. Он двигался с поспешностью человека, бегущего на пожар. Могучего телосложения, коренастый, широкоплечий, он был одет в видавшую виды водолазку и защитного цвета брюки, заправленные в шипованные ботинки. Под мышками у него расплывались темные пятна пота. Большая голова с армейской стрижкой была наклонена вперед, как нос боевого корабля. Мужчина тащил бутыли в центр города, к гоночному треку.

– ГЕЙБ!

Лилли постаралась, чтобы ее голос звучал ровно, постаралась не казаться слишком взвинченной, но в ее выкрике все равно слышались нотки истерики. Она не видела Гейба уже двое суток – с того самого момента, как незнакомцы таинственным образом сбежали, – и полагала, что у него точно есть ответы на все ее вопросы. Здоровяк все-таки был одним из ближайших поверенных Губернатора – бойцовым псом, который отказался от собственной личности ради служения человеку крепко держащему город в руках.

– А? – Гейб раздраженно поднял голову и осмотрелся. Он слышал шаги, но не видел, кто идет к нему. Не опуская бутылей на землю, он развернулся. – Ч-что?..

– Гейб, что происходит? – запыхавшись, спросила Лилли, подходя ближе. Она постаралась справиться с волнением, успокоиться и понизить голос. – Где черти носят Губернатора?

– Я не могу сейчас говорить, – ответил Гейб и попытался обойти ее, протиснувшись с бутылями дальше.

– Стой! Гейб! Погоди секунду, – Лилли схватила его за мускулистую руку. – Просто объясни, что происходит!

Гейб помедлил и огляделся, чтобы узнать, нет ли в зоне слышимости еще кого-нибудь. Улица была пустынна.

– Ничего не происходит, Лилли, – тихо ответил он. – Не лезь не в свое дело.

– Гейб, да ладно тебе! – она оглянулась через плечо, а затем снова посмотрела на Гейба. – Я только хочу спросить… он здесь? Он в Вудбери?

Гейб со вздохом поставил бутыли на тротуар и провел рукой по коротким светлым волосам. Голова была мокрой от пота. В этот момент Лилли заметила в лице здоровяка нечто странное, чего она никогда прежде не видела. Его руки дрожали. Он сплюнул на землю.

– Ладно… смотри. Скажи всем… скажи им… – он сделал паузу, тяжело сглотнул, опустил глаза и покачал головой. – Не знаю… скажи, что все в порядке, что с Губернатором все хорошо и волноваться не о чем.

– Гейб, если волноваться не о чем, что где он, черт возьми?

Гейб взглянул на нее.

– Он… здесь. Он просто… занят сейчас.

– Чем занят?

– Проклятье, я же сказал, не лезь не в свое дело! – сорвался Гейб, и его зычный голос эхом отразился от каменных стен и кирпичных фасадов. Глубоко вздохнув, он взял себя в руки. – Слушай, мне нужно идти. Губернатору нужна вода.

– Гейб, послушай, – Лилли подошла ближе к здоровяку и заглянула ему в лицо, – если ты знаешь, что происходит, скажи мне… Город трещит по швам, никто ничего не знает. Каждый творит что хочет. Ребята на стене уже не приходят на дежурство, – в этот момент Лилли как будто стала тверже. Весь страх, все сомнения ушли, уступив место холодному, расчетливому разуму. Она не отводила взгляда от серых глаз Гейба, которые бегали из стороны в сторону. – Посмотри на меня.

– А?

– Посмотри на меня, Гейб.

Он посмотрел на нее, прищурившись от гнева.

– Женщина, какого черта с тобой происходит? С чего это ты решила, что можешь со мной так разговаривать?

– Мне небезразлична судьба этого города, Гейб, – ответила Лилли, которой на миг показалось, что она оказалась нос к носу с разъяренным быком. – Послушай меня. Мне нужен этот город. Понимаешь? А теперь объясни, что происходит. Если все в порядке, тебе нечего скрывать.

– Да пошла ты, Лилли…

– Скажи мне, Гейб, – она пронизывала его взглядом. – Если есть проблема, я могу помочь. Спроси у Губернатора. Я на его стороне. Он нужен мне в этом городе, он необходим, чтобы остальные не расслаблялись.

Наконец здоровяк выдохнул и опустил глаза.

– Если я покажу тебе, что происходит… обещай не рассказывать об этом, – тихо и несколько грубо, как мальчишка, признающий свою вину, произнес Гейб.

Лилли ничего не ответила, гадая, насколько все плохо.

 

Глава третья

– Господи Иисусе.

Слова вырвались у нее неосознанно, самопроизвольно, стоило ей только оглядеть выложенную плиткой подземную камеру. Гейб стоял на пороге позади нее, все еще держа в руках бутыли с водой, и не шевелился, словно впав в состояние анабиоза.

На краткий миг мозг Лилли будто затопило ощущениями. Главным образом она заметила жгучую боль страдания, металлический запах крови, жуткую вонь желчи и гноя и резкий запах аммиака – все это перевесило остальные впечатления. Но затем она почувствовала другой аромат, полную противоположность первому букету запахов, – аромат пережаренного кофе, доносящийся из старого кофейника, наполненного горьким «Максвелл-Хаус». Этот неуместный аромат – который на самом деле был здесь вполне уместен – странным образом смешивался с другими запахами госпиталя. Лилли подошла к кушетке, стоящей в центре залитой ярким светом комнаты.

– Он что…

Она едва могла говорить и с ужасом смотрела на тело, распростертое на кушетке. Сейчас, подсвеченное резким светом, оно напоминало тела мировых лидеров, любимых диктаторов, не устоявших перед лицом смерти и выставленных в стеклянных саркофагах на обозрение бессчетного количества плакальщиков. Лилли не сразу поняла, что пациент еще дышит – пускай и слабо, пускай и неровно, – его грудь медленно поднималась и опускалась под простыней, закрывавшей обнаженный и обмазанный йодом торс. Голова безвольно лежала на пожелтевшей подушке, лицо почти полностью скрывали окровавленные бинты и повязки.

– Привет, Лилли, – раздался голос сзади и справа, и боковым зрением Лилли заметила какое-то движение. Это вывело ее из ступора. Повернувшись, она увидела рядом с собой Боба Стуки. Он положил руку ей на плечо. – Рад тебя видеть.

Теперь Лилли замерла уже по другой причине – она была не в силах постичь очередную странность, которая лишь усилила то сюрреалистическое впечатление, которое производили звуки и запахи в этой выложенной плиткой комнате. Боб полностью преобразился. На нем был заляпанный кровью белый халат, застегнутый на все пуговицы, как у старательного парикмахера, а на плече лежало полотенце. В руке у него был стаканчик с кофе, и рука эта совсем не дрожала. Грязные черные волосы были аккуратно зачесаны назад, взгляд прояснился, глаза блестели. Он был сама трезвость.

– Боб, чт… что случилось? Кто это сделал?

– Чертова баба с мечом, – раздался голос Брюса Купера. Чернокожий здоровяк поднялся со складного стула в дальнем углу комнаты, подошел к кушетке и многозначительно посмотрел на Гейба. – Какого черта, Гейб? По-моему, мы собирались не болтать об этом!

– Она никому не расскажет, – пробормотал Гейб, наконец поставив на пол бутыли с водой. – Правда, Лилли?

Не успела Лилли ответить, как Брюс швырнул в Гейба шариковую ручку, которая едва не попала тому прямо в глаз.

– ТЫ ЧЕРТОВ ИДИОТ! – заорал Брюс. – ТЕПЕРЬ ВЕСЬ ГОРОД УЗНАЕТ!!!

Гейб шагнул к Брюсу, но Лилли встала между ними.

– ТИХО! – она оттолкнула обоих мужчин от кушетки. – УСПОКОЙТЕСЬ ОБА!

– Ты это ему скажи! – Гейб стоял нос к носу с Брюсом, сжимая и разжимая кулаки. Боб наклонился к Губернатору, прощупывая его пульс. Когда раздались крики, голова пациента слегка дернулась, но поза его осталась неизменной. Гейб прерывисто дышал, смотря в упор на Брюса. – Это он тут делает из мухи слона!

– Молчать! – Лилли развела мужчин в стороны. – У нас нет времени на все это дерьмо. Нам сейчас нельзя терять голову.

– Именно об этом я и говорю, – проворчал Брюс, встретившись взглядом с Гейбом.

– Ладно, давайте успокоимся. Я никому не скажу. Довольны? Спокойнее.

Она по очереди посмотрела на каждого из мужчин, и Гейб молча опустил глаза. Брюс, тяжело дыша, провел ладонью по лицу, и осмотрелся по сторонам, словно решение их проблем было скрыто в этих стенах.

– Будем продвигаться небольшими шагами, – Лилли взглянула на Гейба. – Просто ответьте мне на вопрос. Слухи о Мартинесе… правда? – Гейб не отвечал. – Гейб? Мартинес сбежал вместе с теми козлами из другого лагеря? – она повернулась к Брюсу. – Да?

Брюс опустил голову, тяжело вздохнул и кивнул.

– Этот гад помог им сбежать.

– И откуда нам это известно?

Брюс посмотрел на нее.

– Есть свидетели. Они видели, как этот ублюдок помог им перелезть через стену в тупике на Дюран-стрит.

– Какие свидетели?

Брюс пожал плечами.

– Женщина с больным ребенком – как там ее? – и Кертис, он той ночью стоял на посту в тупике. Говорит, Мартинес отпустил его, но он не ушел и увидел, как они выбрались… А еще увидел, что черная баба откололась от группы. И через несколько минут напала на Губернатора.

– Где?

– В его квартире – прямо у него дома! Эта стерва подкараулила его.

– Так… Давайте придерживаться фактов, – Лилли принялась нервно ходить из стороны в сторону, то и дело бросая взгляд на Губернатора. Его лицо было в кровоподтеках, на месте левого глаза белела марля. – Откуда нам знать, что эти уроды не наставили на Мартинеса пистолет?

Брюс переглянулся с Гейбом, который скептически посмотрел на Лилли и сказал:

– Я бы так не думал, Лилли.

– Почему?

– Что ж… давай подумаем, – произнес он, не отводя глаз. – Как насчет того, что Мартинес – лживая скотина и понятия не имеет, что такое верность Губернатору?

– Почему ты так считаешь?

Гейб презрительно хмыкнул и чуть не рассмеялся.

– Дай-ка поразмыслить, – он показал на длинный синяк у себя на горле. – Начнем с того, что он выставил меня из камеры, где держали эту бабу, едва не размозжив мне голову, – Гейб посмотрел на Лилли. – Кроме того, разве он в прошлом году не входил в вашу подпольную группу и не пытался вместе с вами свергнуть Губернатора?

Лилли выдержала его взгляд, даже не дрогнув, и сказала:

– Все меняется. Мы совершили ошибку, – она посмотрела на Брюса, затем на Гейба. – За Мартинеса не скажу, но я теперь с Губернатором на все сто процентов – даже на тысячу процентов.

Никто из мужчин не ответил. Оба они опустили головы и уставились в пол, как наказанные мальчишки.

Лилли повернулась к раненому.

– Полагаю, не стоит удивляться, что Стивенс и Элис сбежали вместе с незнакомцами. Они всегда недолюбливали Губернатора.

– Это еще слабо сказано, – фыркнул Гейб.

– Пожалуй, это заботит меня больше всего, – задумчиво произнесла Лилли, шагая по комнате.

– Почему это? – спросил Брюс. – Потому что теперь у нас нет врача?

– Нет, – ответила Лилли, посмотрев на него. – Я не об этом, – она махнула рукой в сторону Боба. – Похоже, по этой части у нас нет проблем, – она снова повернулась к Брюсу. – Я переживаю, что теперь на стороне этих гадов есть люди из нашего города.

Брюс и Гейб снова многозначительно переглянулись.

– И что? – спросил Гейб.

– И что?

Лилли подошла к кушетке и посмотрела на Губернатора. Он цеплялся за жизнь – в просвет между бинтами виднелся единственный заплывший глаз, который слегка подергивался под веком. Может, он спал? А может, его мозг был поврежден? Сможет ли он когда-нибудь выкарабкаться из этого плачевного состояния? Лилли смотрела на то, как медленно поднимается и опускается грудь Губернатора, и думала.

– Мартинес, Элис и доктор Стивенс знают город лучше всех, – наконец пробормотала она, не отводя глаз от больного. – Они знают все слабые места, знают, в чем мы уязвимы.

После этих слов в провонявшей насквозь комнате воцарилось гробовое молчание. Все смотрели на Лилли, словно ожидая, что она даст ответ на все вопросы. Она еще несколько секунд изучала истерзанное тело Губернатора.

В итоге она повернулась к Бобу и сказала непривычно властным тоном:

– Боб, какой прогноз?

Первые сутки никто не мог ничего сказать наверняка. Когда израненного Губернатора принесли в госпиталь, главным было поддержать его сердцебиение и остановить потерю крови. Несмотря на то что идеально ровный – спасибо катане – срез отрубленной в районе плеча правой руки был наскоро прижжен огнем, что замедлило кровотечение, другие раны, особенно в паху, обильно кровоточили. Боб наскоро заштопал их, воспользовавшись нитями из запасов доктора Стивенса, аккуратно сложенных в шкафу, и дрожащими руками пришил на место отсеченный пенис. Когда хирургические нити закончились, он перешел на обычные нитки из магазина на Мейн-стрит.

Старые знания волнами возвращались к нему. Он вспомнил четыре стадии гиповолемического шока – полевые медики называли их «игрой в теннис», так как этапы потери крови совпадали с количеством очков, начисляемых по ходу гейма: потеря пятнадцати процентов считалась минимальной, потеря от пятнадцати до тридцати процентов – серьезной, приводящей к резкому понижению кровяного давления и тахикардии, потеря от тридцати до сорока процентов угрожала жизни и могла вызвать остановку сердца, а потеря сорока процентов и больше была смертельной.

Губернатор несколько часов пребывал между второй и третьей стадией, и Бобу пришлось дважды проводить сердечно-легочную реанимацию, чтобы сердце мужчины не остановилось. К счастью, на складе у Стивенса нашлось достаточно электролитов, чтобы поставить капельницу, к тому же Боб обнаружил полдюжины единиц цельной крови. Он не знал, как выяснить группу крови Губернатора, – этому его не обучили в армии, – но понимал, что нужно как можно скорее влить ему плазму. Организм Губернатора не отверг переливание, и через шесть часов его состояние более или менее стабилизировалось. Боб даже нашел наполовину полный кислородный баллон и понемногу давал Губернатору кислород, пока тот не начал дышать сам. Дыхание вскоре полностью восстановилось, синусовый ритм вернулся в нормальное состояние. Губернатор стоял на пороге комы.

Позднее Боб с дотошностью страхового следователя восстановил хронологию жуткого события и схематично зарисовал в блокноте орудия пыток, оставшиеся в гостиной Губернатора (а также вероятные точки входа). Глубокая рана, оставленная дрелью, была особенно сложной, хотя она, судя по всему, и не задела ни одну из главных артерий. Она прошла в двух сантиметрах от ответвления сонной артерии, и Бобу потребовался почти час на ее очистку. У него закончилась марля, закончился пластырь, закончилась перекись водорода, закончился «Бетадин» и закончилась глюкоза. Другой проблемой было внутреннее кровотечение, лечение которого было тоже не под силу Бобу, но на второй день Боб пришел к заключению, что воздействие на прямую кишку Губернатора и удары тупым предметом, следами которых было покрыто семьдесят пять процентов его тела, не привели ко внутренним кровоизлияниям.

Как только состояние Губернатора стабилизировалось, Боб занялся инфекцией. Он знал по собственному опыту, что инфекция – это безмолвный спутник большинства боевых ранений и главный инструмент старухи с косой, когда та хочет забрать жизнь солдата, на первый взгляд находящегося вне опасности. Помня все это, он принялся искать антибиотики, разоряя больничные шкафы. Боб опасался, что раны Губернатора – идеальная среда для развития сепсиса, учитывая, сколь ржавые, грязные и окислившиеся инструменты использовались при пытках, а потому вылил в капельницу весь моксифлоксацин до последнего кубика и ввел подкожно последние капли нетромицина, оставшиеся в Вудбери. К утру третьего дня раны начали затягиваться и заживать.

– Я бы не сказал, что он уже вне опасности, – сказал Боб, обобщая все это, подошел к мусорной корзине в другом конце комнаты и выбросил туда целую пригоршню использованных ватных тампонов. Ему понадобилось примерно десять минут, чтобы вспомнить все по порядку, и теперь он решил налить себе еще немного мутного кофе. – Он, так сказать, балансирует на грани, но держится молодцом. – Повернувшись к Лилли, он поднял чашку. – Хочешь чашечку?

– Давай… – пожала плечами Лилли. – Почему бы и нет? – Она посмотрела на Брюса и Гейба, которые стояли по обе стороны двери. – Я вам не указ, ребята… Но на вашем месте я бы проверила северную стену.

– А ты теперь что, царица Савская? – буркнул Брюс.

– Мартинес сбежал, Губернатора нет – охранники просто не выходят на смену. А сейчас нам никак нельзя вести себя столь беспечно.

Брюс и Гейб переглянулись, проверяя реакцию друг друга на приказ какой-то непонятной девчонки.

– Она дело говорит, – заметил Гейб.

– А, черт с вами… – тихо проворчал Брюс и вышел из комнаты.

Гейб последовал за ним.

Боб подошел к Лилли и протянул ей бумажный стаканчик с кофе. Лилли снова обратила внимание, что руки Боба больше не дрожали. Она сделала глоток.

– Боже, какая гадость, – сказала она, слегка поморщившись.

– Зато с кофеином, – ответил Боб, снова повернувшись к больному. Он вытащил из заднего кармана блокнот, подвинул стул к кушетке, сел и сделал несколько заметок. – Состояние критическое, – бормотал он, водя карандашом по бумаге. – Нужно вести учет «Викодина», который я ему даю. Может, в сочетании все лекарства и вызвали кому.

Лилли подвинула стул ближе к кушетке. Приторно пахло антисептиком и йодом. Из-под простыни выглядывали бледные и неподвижные, как мертвая рыба, босые ноги Губернатора с давно не стриженными ногтями.

На мгновение Лилли захватил странный ураган чувств – мысль о смерти на кресте и жертвенных агнцах пронзила ее, подобно молнии. Внутри у девушки похолодело, она вдруг отвернулась в сторону. Какой человек способен на такое? Кто эта женщина? Откуда она взялась? В голове у Лилли крутился и более страшный вопрос: раз эта женщина способна сотворить такое со столь опасным человеком, как Губернатор, что же ее группа может сотворить с Вудбери?

– Главное сейчас – не допустить распространения инфекции, – сказал Боб, осторожно прощупав кончиками пальцев пульс на шее Губернатора.

– Боб, скажи мне правду, – тихо попросила Лилли, взглянув медику в глаза. Боб недоуменно посмотрел на девушку и отложил блокнот. – Думаешь, он выкарабкается?

Боб задумчиво втянул ноздрями воздух, а затем со вздохом выпустил его.

– Он крепкий парень, – медик взглянул на забинтованное лицо Губернатора. – Если кто-то и может выкарабкаться после такого, так это он.

Левая рука Боба, вся в морщинах и мозолях, легла на плечо больного. Лилли удивилась такой внезапной нежности. Неужели Боб Стуки наконец-то обрел смысл существования – наконец-то нашел выход своей тоске и неразделенной любви? Неужели этот кризис дал Бобу шанс справиться с болью от потери Меган? Неужели в этом и нуждался Боб Стуки – неужели он всегда хотел обрести приемного сына, который нуждался в нем? Губернатор всегда был добр к Бобу – Лилли заметила это практически с первого же дня и теперь видела логическое продолжение этой доброты. Казалось, Боб еще никогда не был таким живым, таким спокойным, таким примирившимся с самим собой.

– Но когда? – наконец спросила Лилли. – Как думаешь, когда он поправится?

Боб покачал головой и вздохнул.

– Я не могу сказать когда. Будь я даже прославленным хирургом-травматологом, я бы не смог оценить это время.

– Мы в ужасном дерьме, Боб, – вздохнув, сказала Лилли. – Нам, черт возьми, нужен лидер. Как никогда. На нас могут напасть в любую минуту, – она с трудом сглотнула, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. «Проклятье, только не сейчас», – подумала она. – Губернатор не в состоянии действовать, поэтому мы в полной заднице. А нам пора готовиться к войне.

Боб пожал плечами.

– Я могу лишь дежурить возле его постели и надеяться на лучшее.

Лилли прикусила губу.

– Как думаешь, что между ними произошло?

– Между кем?

– Между Губернатором и той женщиной.

Боб снова пожал плечами.

– Я ничего об этом не знаю, – он сделал паузу, задумавшись. – Это не имеет значения. Кто бы это ни сделал, он чокнутый, настоящее животное, его нужно убить, как бешеного пса.

Лилли покачала головой.

– Я знаю, что он держал ее под замком, возможно, допрашивал. Брюс и Гейб ничего об этом не говорили?

– Я не спрашивал, да и знать не хочу, – Боб потер глаза. – Я хочу лишь вернуть его к жизни, снова поставить на ноги… сколько бы времени это ни заняло.

– Не знаю, что нам без него делать, Боб, – еще раз вздохнув, произнесла Лилли. – Нам нужен человек, который бы не дал всем спуску.

Боб немного подумал, а затем застенчиво улыбнулся ей.

– По-моему, ты уже нашла этого человека.

Лилли посмотрела на него.

И вдруг она поняла, что он имеет в виду, и это осознание легло ей на плечи тяжким грузом, едва не лишив ее воздуха. «Черта с два, ни при каком раскладе я на это не подпишусь».

Той ночью Лилли созвала экстренное совещание в муниципалитете. Все собрались в просторной комнате в задней части здания, плотно закрыв двери и не зажигая другого света, кроме пары чадящих керосиновых ламп, установленных на столе для переговоров. Лилли попросила каждого из приглашенных никому не рассказывать о совещании. Их было пятеро. Все пришли в муниципалитет после полуночи, когда город затих, и расселись за большим столом, во главе которого, рядом со сломанной металлической подставкой с истрепанным флагом Джорджии, заняла место Лилли.

Ей казалось, что комната полна призраков ее прошлого, которые просачивались сквозь гипсокартонные стены и забросанный мусором пол, сидели на перевернутых складных стульях, выглядывали из оставленных пулями дыр и высоких заколоченных окон с растрескавшимися стеклами. В простенке между окнами висел портрет давно забытого восемьдесят второго губернатора Джорджии Натана Дила, и отсветы керосиновых ламп плясали на разбитом стекле, забрызганном каплями крови, как живое свидетельство апокалипсиса.

На Лилли нахлынули воспоминания. Она вспомнила, как больше полутора лет назад впервые встретилась в этой же комнате с Филипом Блейком, когда только приехала в Вудбери вместе с Джошем, Меган, Бобом и укурком Скоттом, и как Губернатор на первый взгляд показался ей заносчивым психопатом. Тогда она еще и не догадывалась, что он однажды станет ее спасательным кругом, единственным ее якорем в этом море хаоса.

– Ну дела! – воскликнула Барбара Штерн, выслушав всю историю о тщательно продуманном побеге и состоянии Губернатора. Она сидела рядом с мужем, сцепляя и расцепляя худые руки. Тусклый свет падал ей на исчерченное глубокими морщинами лицо и седые локоны. – Как будто в этом богом забытом мире на нашу долю выпало недостаточно испытаний! Неужели теперь нам придется разбираться и с этим?

– Думаю, первым делом нам нужно придумать легенду, – сказала Лилли.

Ее волосы были собраны в хвост и пропущены над пластиковой застежкой бейсболки с эмблемой «Атланта Брэйвз». Она была сама серьезность. Из-за кризиса она и думать забыла о тошноте.

– Что-что? – переспросил Брюс, сидевший на противоположном конце стола. Он скептически скрестил на груди мощные, жилистые руки и откинулся на спинку, хмуро смотря на Лилли.

Она повернулась к нему.

– Легенду. Какую-нибудь правдоподобную чушь, которая все объяснит и слегка потреплет нервы горожанам, – Лилли по очереди посмотрела на каждого из сидевших за столом. – Ничего слишком сложного, наши истории не должны противоречить друг другу.

– Лилли… Хм… – начал Остин, сидевший слева от Лилли. Его руки были сложены в молитвенном жесте, на лице застыло печальное выражение. – Ты ведь понимаешь, что рано или поздно все узнают? Видишь ли… город у нас очень маленький.

Лилли нервно вздохнула.

– Ладно… Хорошо… Если они узнают, нужно удостовериться, что это останется на уровне слухов. Люди чего только не болтают.

– Милая, – вступил в разговор Дэвид Штерн, – просто из любопытства – почему ты боишься сказать людям правду?

Лилли вздохнула, поднялась на ноги и принялась шагать из стороны в сторону.

– Смотрите. Нам нужно держать этот город в полной боевой готовности. Сейчас нельзя допустить паники. Мы понятия не имеем, кто эти незнакомцы и что у них на уме, – она сжала кулаки. – Если хотите узнать, на что они способны, идите в госпиталь и взгляните на Губернатора. У них явно не все дома, и при этом они невероятно опасны. Нам нужно занять оборону. Если мы и ошибемся, пускай нашей ошибкой будет излишняя осторожность.

– Тогда предлагаю выследить их, – сказал Гейб. Привалившись к заколоченному окну и держа руки в карманах, он исподлобья смотрел на Лилли. – Лучшая защита – нападение.

– Точняк, – кивнул Брюс, качнувшись на стуле назад, к сломанному торговому автомату.

– Нет! – Лилли как вкопанная остановилась возле флага, яростно сверкая карими глазами. Ее аккуратный подбородок решительно выдвинулся вперед. – Не стоит предпринимать активных действий, пока Губернатор не придет в себя, – она переводила взгляд с одного лица на другое, голос ее звучал все более уверенно. – Будем поддерживать легенду, пока он снова не встанет на ноги. Боб считает, что это может произойти со дня на день, – она посмотрела на Гейба. – Понимаешь меня? А пока мы бросим все силы на укрепление города.

Гейб раздраженно вздохнул.

– Ладно, дамочка… пусть будет по-твоему.

Лилли повернулась к Брюсу.

– А ты согласен с этим?

Тот покачал головой и закатил глаза.

– Как скажешь, подруга. Ты у руля. Ты на коне.

– Прекрасно, – Лилли снова взглянула на Гейба. – Почему бы не велеть нескольким парням Мартинеса затеряться на пару дней и не сказать всем, что Губернатор отправился вместе с ними на вылазку? Справишься?

– Наверное… – пожал плечами Гейб. – Справлюсь.

– А возле госпиталя пусть всегда стоит охранник, – Лилли обвела всех взглядом. – Это и будет наша легенда. Каждый из присутствующих должен участвовать. Брюс, на тебе стена. Следи за тем, чтобы часовые сменяли друг друга, и удостоверься, что у нас достаточно пулеметных патронов. Если нужно, организуй еще одну вылазку на базу Национальной гвардии, – она повернулась к Штернам. – Дэвид и Барбара, вы отвечаете за слухи. Распространяйте нужную информацию и следите за тем, что говорят вокруг. Сойдитесь поближе с той группой, которая каждое утро встречается за кофе на площади. Прислушивайтесь к их разговорам. Остин… мы с тобой будем регулярно прогуливаться вдоль баррикады и проверять, все ли в порядке. Это крайне важно. Без Губернатора мы уязвимы. Не стоит забывать…

Из-за заколоченных окон донесся шум, оборвавший ее на полуслове. Все головы повернулись на крики, звон стекла и треск ломаемого дерева.

– Вот черт, – буркнула Лилли и замерла посреди комнаты, сжав кулаки.

Барбара Штерн вскочила на ноги. Ее глаза округлились от ужаса.

– Может, просто драка? Кто-нибудь напился и повздорил?

– Не думаю, – пробормотал Дэвид Штерн, вставая и вытаскивая пистолет из-за ремня.

Остин подбежал к Лилли, резко отодвинув стул.

– Пускай Гейб и Брюс проверят, что там, – сказал он.

Брюс уже вышел из-за стола, вытащил из кобуры пистолет сорок пятого калибра, передернул затвор, загнал патрон в ствол и взглянул на Гейба.

– Бери автомат.

Гейб уже направился в дальний угол комнаты, где к стене было прислонены два автомата. Он взял один себе, а второй бросил Брюсу, воскликнув:

– Давай! Пошли! Пока никто не наломал дров!

Поймав автомат, Брюс перехватил его и последовал за Гейбом в коридор, а затем к выходу из здания.

Оставшиеся в комнате люди переглядывались, не в силах сдвинуться с места, и прислушивались к жутким звукам, доносившимся с улицы.

 

Глава четвертая

По темной улице в половине квартала от здания муниципалитета катилась пустая бутылка из-под виски. Гейб пнул ее в сторону, стремительно приближаясь к юго-восточной оконечности города. Брюс не отставал от него ни на шаг. Дул холодный ветер. Темноту то и дело разрезали вспышки выстрелов, яркие, как вылетающие из сварочного аппарата искры. До уха Гейба долетали пронзительные крики. Стреляли за деревьями, которые росли по периметру главной площади города. Один из караульных уже упал на землю у обочины дороги, его собутыльники бросились врассыпную. Их силуэты растворялись вдали. Трое ходячих склонились над упавшим часовым и принялись разрывать его на части, во все стороны брызнула кровь. Мертвецы пожирали свежую плоть, разгрызая жилы и хрящи. Вокруг бродили тени. Приостановившись ярдах в двадцати от жуткой трапезы, Гейб снял автомат с предохранителя, прицелился и нажал на спусковой крючок.

Раздалась пальба, черепа кусачих раскололись, пули пробили в них дыры, из которых полилась черная кровь. Ходячие рухнули на землю. Брюс тоже поднял автомат и пробежал мимо Гейба с громким криком:

– СЕЙЧАС ЖЕ ПОСТАВЬТЕ ЧЕРТОВУ СТЕНУ НА МЕСТО!!!

Оглянувшись, Гейб понял, что Брюс имеет в виду: в двадцати пяти ярдах от них в баррикаде зияла дыра. Слабо закрепленный кусок стены – беспорядочное нагромождение листов фанеры, металлических пластин и кровельных гвоздей – упал под напором еще дюжины ходячих, наступавших из соседних лесов. Должно быть, часовые наплевали на свои обязанности и пили на посту, не смотря по сторонам и не обращая ни на что внимания. Теперь один из молодых стражников на орудийной башне спешно разворачивал прожектор к месту происшествия. Серебристый свет залил туманную улицу и выхватил из темноты силуэты более двадцати кусачих, которые пытались перелезть через упавший забор.

Брюс нажал на курок и выпустил длинную очередь.

Он уложил почти всех. Гильзы взлетали в воздух одна за одной. Целая вереница оживших трупов дергалась в брызгах крови, разлагающиеся тела падали в синхронном танце смерти. Но Брюс не заметил, как Гейб рванул вправо, чтобы остановить отколовшегося от основной группы кусачего, ковылявшего к ближайшей улице. Если мертвецы просочатся в темные закоулки города, прежде чем их удастся остановить, живым мало не покажется. Во всей этой суматохе – часовые возвращались на стену с тяжелой артиллерией, раздавались крики, лучи серебристого света скользили по земле, двое пулеметчиков открыли огонь со своих позиций – Гейб отделился от остальных.

Он пошел вслед за кусачим по темному переулку и тотчас потерял мертвеца из вида.

– ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!!! – громко шипел Гейб, внимательно глядя по сторонам.

Вокруг было темно, по стенам бродили тени. Гейб держал автомат наготове, но едва ли мог разглядеть перед собой свою же вытянутую руку. На ремне у него было две запасных обоймы, у левого бедра висел глок, а в правый ботинок был засунут боевой нож «Рэндалл». Он был вооружен до зубов, но не видел ничего дальше собственного носа. В темноте он чувствовал лишь запах – мерзкий смрад тухлого мяса в сочетании с вонью грязных носков. Услышав хруст, он повернул автомат на звук.

Ничего.

Он сделал еще несколько шагов по переулку. Шум и гам уличной битвы отступили на второй план. В ушах звенело. Сердце гулко стучало в груди. Во рту пересохло. Гейб повернул ствол направо, сморгнул пот, застилавший глаза, а затем повернулся налево. Куда, черт возьми, подевался этот засранец? Гейб пошел дальше. Тьма сгустилась.

Вдруг справа от него раздался какой-то шум – жестянка со стуком покатилась по тротуару. Гейб замер на месте и спустил курок. Полдюжины патронов сорокового калибра прорезали темноту, подобно римским свечам. Кирпичная стена взорвалась фонтанчиками пыли.

Гейб прислушался. Выстрелы эхом отдавались у него в ушах. Но больше ни звука. Может, это не тот переулок? Он готов был поклясться, что мертвец пошел именно сюда, но темнота играла против Гейба – лишала его уверенности, заставляла нервно вздрагивать.

Какого хрена?

Он дошел до конца переулка, до тупика, заставленного мусорными баками и забросанного мусором. Достав свободной рукой зажигалку «Зиппо», другой рукой он прислонил приклад автомата к бедру. Недалеко – может, за стеной – тихо рокотал генератор. Откинув крышку зажигалки, Гейб чиркнул колесиком и зажег крошечный огонек.

Дрожащее пламя осветило стоящую в трех футах от Гейба огромную фигуру с молочно-белыми глазами.

Вскрикнув, Гейб уронил зажигалку, отпрыгнул и положил палец на спусковой крючок. Кусачий пошел на него, клацая зубами. Не удержавшись на ногах, Гейб тяжело упал на задницу и ахнул, ударившись о тротуар. Кусачий, казалось, был особенно голоден и неловко ковылял в сторону Гейба. Возможности прицелиться не было, и Гейб неуклюже ударил мертвеца по голове коротким стволом автомата.

Раздался выстрел, вспышка выхватила лицо монстра, который позеленевшими, замшелыми зубами тянулся к шее Гейба. Здоровяк сумел выбить острые зубы, но в процессе выпустил автомат из рук, и тот со стуком упал на тротуар. Извиваясь и корчась, Гейб сдавленно закричал от ярости и наконец-то нащупал рукоятку ножа, засунутого в ботинок.

Одним резким движением он выхватил нож и вонзил его в голову кусачему.

Сначала лезвие лишь пронзило челюсть мертвеца, оторвав кусок мертвой плоти. К этому моменту глаза Гейба уже достаточно привыкли к темноте, чтобы он мог различать темные силуэты – нечеткие, размазанные. Он исступленно колотил ходячего по голове, пока нож наконец не вошел в череп монстра через левую ноздрю. Движимый неистовой, подпитанной адреналином силой, клинок Гейба рассек носовую полость мертвеца и расколол надвое прогнившие кости.

Черная кровь хлынула на Гейба.

Он быстро откатился в сторону. Ходячий осел на землю и погрузился в лужу собственной крови, растекающейся подобно маслянистой нефти. Гейб потянулся к автомату, но еще не успел схватить его – сердце колотилось как сумасшедшее, перед глазами сверкали искры, – как вдруг почувствовал позади какое-то движение. Боковым зрением он видел, как шевелились черные тени, а в ушах у него постепенно нарастало нечеловеческое хрипение – хор скрипучих, гортанных звуков мало-помалу становился все ближе. Гейб почувствовал знакомую вонь протухшего белка и черной плесени. Он с трудом поднялся на ноги и медленно повернулся. Голова кружилась. Его зрачки вдруг расширились, по спине пробежал холодок – он пришел в ужас от увиденного.

К нему ковыляло по крайней мере десять кусачих – а может, и больше. Все они смотрели на него невидящими белыми глазами. Ненасытные монстры двигались как один и смыкали кольцо, лишая Гейба всякой надежды на спасение. Тусклый свет в конце переулка очерчивал их жуткие силуэты, придавая им сходство с чудовищными марионетками. Гейб снова сдавленно вскрикнул и потянулся к автомату.

Было слишком поздно. Не успел он поднять оружие, как ближайший к нему ходячий потянулся к его мускулистому плечу. Гейб ударил ему ногой в живот и попытался достать глок, но тут с другой стороны подошел другой мертвец, который собирался укусить его в шею. Гейб наклонил голову, вытащил пистолет и попробовал протиснуться сквозь группу, стреляя куда попало. Вспышки следовали одна за другой, как огни стробоскопа, создавая ощущение ирреальности происходящего.

Их было слишком много. Мертвые руки схватили Гейба, прежде чем он смог вырваться из окружения. Согнутые в крючки холодные пальцы крепко вцепились в него и потянули его вниз, на землю. Он упал на каменный тротуар и сильно ударился спиной. Весь воздух вышел из легких. Магазин был пуст. Гейб попытался откатиться в сторону, но мертвецы обрушились на него, как стая волков, стремящихся перегрызть ему горло, и он оказался на спине, прижатым к стене, загнанным в ловушку. Он смотрел в непостижимое звездное небо, которое безразлично взирало на него. Он не мог вдохнуть. Не мог пошевелиться. Шок сковал его мощные мускулы, и он вдруг с горечью понял, что час пробил. Что игра окончена. Вот дерьмо. Монстры сгрудились вокруг него. Они наклонились совсем низко. С прогнивших зубов капала слюна, глаза сияли, как начищенные пятаки. Мертвецы жаждали крови. Время словно пошло медленнее, как будто бы Гейб спал. Ходячие готовы были приступить к трапезе. Это конец… конец…

Ему всегда было интересно, похожа ли смерть на то, как показывают ее в фильмах: проносится ли перед глазами вся жизнь? Оправдываются ли всякие суеверные бредни? Нет, на самом деле все иначе. В то жуткое мгновение перед тем, как первые прогнившие зубы впились в его плоть, Гэбриэл Харрис узнал, что смерть не набрасывает на тебя полупрозрачное покрывало и ангелы не являются тебе в последние секунды жизни. Смерть наступает с громким хлопком вроде того, с каким лопается воздушный шарик, и за миг до кончины тебе кажется, что все желания сбылись. Он увидел, как ближайший к нему ходячий вдруг дрогнул и его расколотая голова взорвалась фонтаном ткани и брызг. Кровь полилась на Гейба словно в замедленной съемке, окропив его, как при крещении. Не в силах пошевелиться, он услышал больше хлопков – сухих, приглушенных, напоминающих слабые взрывы подмоченных хлопушек, – и больше мертвых голов обзавелось дырами в черепах.

Ходячие падали один за другим, как на чудовищной бойне.

Чувства вернулись к Гейбу как раз в тот момент, когда он уголком глаза заметил своего спасителя. Посреди переулка – футах в тридцати от него – стояла девушка, державшая в обеих руках по ругеру двадцать второго калибра. К стволам были прикручены глушители. Последний ходячий повалился на землю, и хлопки прекратились так же внезапно, как и начались. Девушка с пистолетами сняла пальцы со спусковых крючков. Без всяких церемоний и эмоций она нажала на рычажки, и пустые магазины со стуком упали на тротуар. Она опустила пистолеты, держа их по обе стороны от себя, и внимательно осмотрелась по сторонам со спокойной уверенностью землемера, производящего замер строительной площадки.

Гейб попытался сесть, но спина не слушалась. Нервы защемило, крестец болел.

– Твою ж мать! – буркнул он, пнув полусгнивший труп, упавший ему на ноги, и все же сел, поморщившись от боли.

Лилли подошла к нему.

– Ты в порядке? Тебя не укусили? Не прорвали кожу?

Гейб несколько раз глубоко вздохнул и оглядел переулок. На земле огромной кучей лежало около дюжины ходячих. В их головах зияли пробитые пулями дыры, сквозь которые виднелся красноватый студень мозгового вещества, по тротуару растекались темно-красные реки крови.

– Нет… Я… Нет, – пробормотал Гейб, пытаясь восстановить дыхание. – Я в порядке.

По переулку скользнул серебристый луч света, разрезавший непроглядную тьму. Лилли опустилась на колени возле Гейба и засунула пистолеты за ремень. Вокруг ее головы на свету словно распространялось сияние, пряди каштановых волос светились серебром.

– Давай руку, – сказала она и помогла Гейбу подняться.

Гейб тихо застонал, когда она потянула его за руку и поставила на ноги.

– Где мой автомат?

– Найдем, – ответила Лилли.

Гейб размял затекшую шею.

– Я был на волоске.

– Это уж точно, – Лилли оглянулась. Голоса и стрельба начали затихать. Девушка вздохнула. – Этому нет оправдания. Теперь пора свистать всех наверх.

– Понял, – кивнул Гейб.

– Пойдем, проверим тебя и расчистим эту свалку.

Лилли пошла к выходу из переулка, как вдруг Гейб осторожно взял ее за руку и остановил на полпути.

– Лилли, подожди, – произнес он и облизнул губы. Слова давались ему не слишком хорошо, но нужно было что-то сказать этой девушке. Он заглянул ей в глаза. – Спасибо за… ну, ты понимаешь… Я просто хочу сказать… Спасибо.

Лилли пожала плечами и подмигнула ему.

– Ты нужен мне живым.

Гейб хотел было ответить ей, но тут Лилли вдруг поморщилась от боли и слегка наклонилась вперед, прижав руку к животу.

– Ты в порядке?

– Да… Просто спазм, – дыша через рот, она на минуту замерла. – Женские проблемы. Не переживай, – боль отступила. – Пойдем… Пора надрать всем задницы.

Развернувшись, она пошла прочь, ступая прямо по трупам.

Той ночью все помощники Лилли долго не ложились спать и, не привлекая к себе излишнего внимания, работали над укреплением обороны города. Брюс мобилизовал всех до последнего парней Мартинеса на охрану баррикад. Северную стену починили и укрепили дополнительными листами металла и деревянными балками, а к самым слабым местам подкатили фуры. Часовые не спускали глаз с окрестных полей.

Шум и суета неожиданной атаки ходячих привлекли мертвецов из соседних лесов. Гейб следил за сменой пулеметчиков, сидящих на оборудованных орудиями пятидесятого калибра башнях в каждом углу баррикады. До самого рассвета пулеметы то и дело оживали и стреляли через равные промежутки времени, сбивая с ног отдельных кусачих, которые группами по две-три особи выходили из-за деревьев. Иногда появлялись группы побольше – по девять, а то и десять трупов. И все же никто не замечал изменения в поведении мертвецов и роста их числа. Никто не замечал, что их перемещения стали напоминать движения косяка рыбы в огромном аквариуме. Никто не обращал внимания на растущую угрозу формирующихся стад. Все думали лишь о надвигающейся атаке живых.

Попытки предугадать намерения жестоких незнакомцев для Лилли и ее компаньонов той ночью превратились едва ли не в навязчивую идею. О них чуть слышно разговаривали во время работ по укреплению стены, их обсуждали в темных чуланах, о них молча думали, занимаясь каждый своим делом – составляя опись арсенала огнестрельного оружия и боеприпасов, составляя планы очередной вылазки на базу Национальной гвардии, вырабатывая ответные меры на случай налета, устраивая ловушки, сооружая пути отхода и в целом готовясь к худшему. Лилли полагала, что на них могут напасть в любой момент. Как только она забеременела, приступы изматывающей усталости стали чередоваться у нее с невероятными приливами энергии, но теперь у нее не оставалось времени на еду, на отдых и даже на передышку, несмотря на все уговоры Остина поберечь себя ради ребенка. Может, во всем был виноват гормональный скачок первого триместра. На этом этапе чувства обостряются, кровь циркулирует быстрее, мозговая активность повышается. Лилли превращала море энергии в ураган активности, и Остину приходилось глотать «Ред Булл» и жевать протеиновые батончики, чтобы поспевать за ней. Он всюду сопровождал ее, как беспокойный специальный атташе, и Лилли не давала ему расслабиться, неустанно следя за каждой мелочью.

Никто не произносил этого вслух, но Лилли незаметно вошла в роль исполняющего обязанности лидера. Остин боялся, что для женщины в ее положении такая ответственность слишком тяжела, но для Лилли все было иначе – она шла на такой риск потому, что была беременна, а не вопреки этому. Она боролась не только за собственную жизнь, не говоря уже о будущем города, но и за жизнь своего нерожденного ребенка. Она решила делать все необходимое, пока Губернатор не встанет на ноги. На каком-то глубинном уровне она начинала осознавать, как много Вудбери значит для нее. Ей казалось, что теперь она даже лучше понимала Губернатора. Она готова была убить за этот город.

На рассвете следующего дня Остин наконец-то уговорил ее поесть и приготовил быстрорастворимую лапшу, достав жестянку со «Стерно», а затем убедил ее хотя бы несколько часов отдохнуть. Гейб вызвался на это время взять управление в свои руки, и город погрузился в заботы очередного дня, который ему предстояло пережить.

Благодаря Барбаре и Дэвиду Штернам, заверившим горожан, что Губернатор в порядке и регулярно выходит на связь, будучи на вылазке, фабрика слухов хотя бы на время сбавила обороты. Нет, он еще не нашел беглецов. Нет, непосредственной опасности нет. Да, всем нужно просто сохранять спокойствие, общаться с близкими, не переживать и радоваться тому, что город защищен, и находится в хороших руках, и все такое прочее.

Само собой, в этот странный переходный период, продолжавшийся несколько дней, никто не мог и предположить, какая судьба уготована Вудбери. И хуже всего ее представляла Лилли. Несмотря на отчаянное желание укрепить оборону и разработать план для любого вероятного варианта развития событий, она и в самых страшных кошмарах не видела того, что маячило на горизонте.

– Давай-ка посмотрим твое горло, – подмигнув, сказал Боб Стуки маленькому мальчику, сидевшему на ящике из-под персиков в захламленной квартире-студии. Ребенок – симпатичный мальчишка восьми лет с веснушками на щеках, в выцветшей футболке с Губкой Бобом, с хохолком черных волос – сказал «А-а», и Боб аккуратно вложил лопатку ему в рот.

Пахло лечебной мазью, по том и кофейной гущей. Окна были завешены одеялами, на потрепанном диване в углу лежали пожелтевшие простыни. Хозяйка дома – полная матрона с оливковой кожей, которая остановила доктора Стивенса при побеге, – склонилась над Бобом и ребенком и нервно ломала руки.

– Видишь, Боб, оно совсем красное!

– Что, побаливает, дружок? – спросил Боб у мальчишки, вытащив лопатку у него изо рта.

Тот робко кивнул.

Боб открыл сумку с лекарствами и покопался в содержимом.

– Мы тебя быстро поставим на ноги, малыш, – он вытащил из сумки небольшой пузырек. – И будешь снова кричать на сестру.

Мать скептически посмотрела на лекарство.

– Что это? – спросила она.

Боб протянул ей пузырек.

– Антибиотик мягкого действия. Думаю, это обычная простуда, волноваться не о чем. Пусть принимает таблетки три раза в день вместе с едой – и скоро будет как новенький.

– Э-э… – женщина закусила губу.

– В чем проблема? – удивленно посмотрел на нее Боб.

Она пожала плечами.

– Боб, у меня нет ничего ценного. Я могу заплатить едой или еще чем-нибудь.

– Об этом не может быть и речи, Марианна, – улыбнулся Боб, защелкнув застежку сумки.

– О… – она посмотрела на Боба. – Ты уверен?

– Это Вудбери. – Боб подмигнул. – Мы здесь все одна семья.

Когда-то утонченная красота Марианны Долан – оливковая кожа, точеная фигура в форме песочных часов и огромные сине-зеленые глаза – сражала мужчин наповал. Полтора десятилетия тяжелой работы по хозяйству, воспитание детей в одиночку и чумные времена углубили морщины вокруг ее рта и глаз, и все же теперь простодушная и теплая улыбка вернула сияние ее некогда прекрасному лицу.

– Я очень, очень ценю это, Боб, ты…

Вдруг в дверь громко постучали. Марианна вздрогнула, а Боб выглянул в коридор.

Повернувшись, Марианна крикнула:

– Кто там?

Из-за двери донесся чистый и ясный женский голос:

– Это Лилли Коул, Марианна. Прошу прощения за беспокойство.

Марианна Долан подошла к двери.

– Лилли? – сказала она, открыв ее и увидел Лилли на пороге. – Чем я могу помочь?

– Я так понимаю, Боб здесь? – спросила Лилли.

На ней были фирменные драные джинсы и мешковатый свитер крупной вязки, волосы спутались, на поясе висел полупустой патронташ. Что-то в ее осанке, в манере держать себя изменилось – теперь в них чувствовалась напористость, выносливость, сила, которых прежде Марианна никогда не видела в этой девушке. Патронташ был не просто модной деталью ее образа.

– Так и есть, – улыбнувшись, ответила Марианна. – Он помогает Тимми. Входи.

Боб поднялся на ноги, когда женщины подошли к нему.

– Так-так-так… Похоже, здесь у нас кавалерия. Как поживаешь, малышка Лилли?

Казалось, Лилли была поражена.

– Ты только посмотри на себя, Боб! Уже ходишь на вызовы.

– Да ничего особенного… – ухмыльнулся Боб. – Просто пытаюсь помочь.

Выражение обветренного лица Боба говорило само за себя. Мешки под глазами остались, но сами глаза были ясны и внимательны и светились гордостью. Темные волосы были аккуратно зачесаны назад. Он казался совершенно другим человеком, и это не могло не радовать Лилли.

Она повернулась к Марианне.

– Ничего, если я на минутку украду доброго доктора? Остин сегодня неважно себя чувствует.

– Ради бога, – сказала Марианна и добавила, глядя на Боба: – Боб, я безмерно тебе благодарна, —она посмотрела на сына. – Тимми, что нужно сказать?

– Спасибо? – неуверенно пробормотал мальчишка, переводя взгляд с матери на других взрослых.

Боб потрепал его по голове.

– Не за что, дружок. Не болей.

Лилли провела Боба по коридору и вывела его на улицу.

– Что не так с красавчиком? – поинтересовался Боб, когда они оказались на кирпичной дорожке, ведущей к дому Доланов.

Яркое солнце стояло высоко в безоблачном небе, припекало. Лето в Джорджии было не за горами – асфальт уже начинал нагреваться, днем бывало весьма жарко.

– С Остином все в порядке, – ответила Лилли, заводя Боба в небольшую рощицу тополей, чтобы скрыться от посторонних взглядов. – Мне просто не хотелось спрашивать о Губернаторе в присутствии Марианны.

Боб кивнул и посмотрел на витрины разоренных магазинов, на фоне которых ребятня играла в кикбол.

– Насколько я могу судить, он стабилен. Все еще в коме, но дыхание нормальное. Кожа естественного цвета, пульс сильный. Думаю, он очнется, Лилли.

Кивнув, Лилли вздохнула и задумчиво посмотрела вдаль.

– Я сделала все, что только смогла придумать, чтобы мы продержались до его выздоровления.

– Ты молодец, Лилли. С нами все будет в порядке, потому что ты взяла все на себя.

– Я просто надеюсь, что он очнется, – произнесла она и еще немного подумала. – Я не хочу, чтобы люди переживали или впадали в панику. Они и так не понимают, почему он так долго не возвращается с вылазки.

– Не переживай, он выкарабкается. Он силен как бык.

Интересно, правда ли Боб верил в это? Серьезность и продолжительность искусственной комы – Боб полагал, что ее вызвало сочетание гиповолемического шока, болеутоляющих и анестетиков, введенных больному в сложный период сразу после нападения, – невозможно было предсказать. Насколько понимала Лилли, Губернатор мог как очнуться со дня на день, так и остаться в вегетативном состоянии до конца жизни. Ни у кого из них не было опыта в подобных вещах. И эта неопределенность сводила Лилли с ума.

Она хотела было сказать что-то еще, но тут заметила в отдалении звук тяжелых шагов – кто-то быстро приближался к ним по ближайшему переулку, – и этот звук прервал ее мысли. Обернувшись, она увидела Гаса, который спешил к ним. Невысокий, крепкий, он был так озабочен, словно только что получил повестку в суд.

– Лилли, – выдохнул он прямо на ходу, – я тебя везде ищу.

– Не торопись, Гас, в чем дело?

Тот остановился и отдышался, уперев руки в колени.

– Они хотят использовать остатки бензина, который мы сохранили на складе.

– Кто – они?

– Кертис, Руди и остальные часовые, – Гас посмотрел на Лилли. – Говорят, он нужен им на стене. Что думаешь? Это последнее топливо, больше у нас не осталось.

Лилли вздохнула. В отсутствие Губернатора горожане все чаще обращались к ней за советом – за решениями, за помощью, – хоть она и не была уверена, хочет ли этого. Но если не она, то кто? Наконец она сказала:

– Все в порядке, Гас… Пусть берут. Завтра организуем новую вылазку.

Гас кивнул.

Боб взглянул на Лилли, и на его лице промелькнуло странное выражение – смесь восхищения, тревоги и чего-то еще, словно он знал об этой девушке больше, чем все остальные. Бензин стал кровью Вудбери – не только источником энергии, но и мерой их шансов на выживание. С расходованием топлива шутки были плохи.

Лилли посмотрела на Боба.

– Все будет хорошо. Завтра мы найдем еще бензина.

Боб равнодушно кивнул, как будто понимая, что она не верит ни единому своему слову.

За следующие три дня они действительно нашли бензин. Лилли отправила небольшую группу стражников – Гаса, Кертиса, Руди, Мэттью и Рэя Хиллиарда – на вылазку в одном из военных грузовиков. Их задачей было обчистить автозаправки возле разграбленного «Уолмарта» и две забегаловки «Пиггли-Уиггли», расположенные в этом округе. Они надеялись обнаружить несколько галлонов топлива в одном из подземных резервуаров. План Б заключался в том, чтобы слить как можно больше бензина из брошенных машин, которые за два года не разобрали по косточкам мародеры или беспощадная погода Джорджии.

Мужчины вернулись в среду вечером, измотанные, но довольные результатом: в сорока милях к востоку от города, возле Форсайта, они обнаружили заброшенный кемпинг. Позади клуба стоял гараж, запертый на замок с самого момента Обращения, а в нем оказалось несколько проржавевших гольф-картов и огромная бочка, наполовину заполненная неэтилированным нектаром богов. Там было почти полторы сотни галлонов бензина, и Лилли обрадовалась неожиданной удаче. Если расходовать его экономно и распределять разумно, на этом топливе Вудбери мог протянуть еще месяц или около того.

Остаток недели Лилли старалась как можно пристальнее следить за ситуацией, не замечая при этом, что события уже готовы выйти из-под контроля.

 

Глава пятая

В пятницу вечером – в тот вечер, который Лилли и ее приближенные впоследствии посчитают поворотным моментом, – с юга пришел теплый атмосферный фронт, из-за которого в городе стало душно, как в теплице. К полуночи город успокоился и затих, большинство его обитателей заснуло на пропитанных по том простынях, но на стене осталось множество часовых, молча несущих вахту. Даже Боб Стуки сделал перерыв в круглосуточном дежурстве у постели Губернатора и теперь спал на койке в одном из соседних гаражей под гоночным треком. Только в госпитале, залитом ярким светом галогенных ламп, раздавались приглушенные сердитые голоса.

– Я сыт всем этим по горло, – жаловался Брюс Купер, шагая из стороны в сторону перед сломанными мониторами и каталками, выстроившимися у дальней стены лазарета. – И кто только сделал эту стерву королевой? Она командует всеми, прямо как чертова Клеопатра.

– Успокойся, Брюси, – пробормотал Гейб, сидевший на стуле у постели Губернатора.

Больной лежал неподвижно и был бледен, словно манекен. Прошла неделя с момента столкновения Губернатора с той дамочкой с дредами, и все эти семь дней Филип Блейк почти не приходил в сознание. Никому не нравилось называть его состояние комой, хотя Боб и определил его именно так, но что бы ни терзало Губернатора, этот недуг, похоже, не хотел его отпускать. Филип пошевелился лишь дважды, да и то слегка – его голова несколько раз дернулась, с губ слетели несколько неразборчивых слов, – но в обоих случаях он так же резко провалился обратно в сумрачный мир, как и вышел из него. И все же Боб считал, что это хороший знак. С каждым днем цвет лица Губернатора становился все более здоровым, дыхание нормализовалось и усиливалось. Боб увеличил дозу глюкозы и электролитов, поступавших через капельницу, и стал внимательнее следить за колебаниями температуры больного. Уже два дня термометр показывал тридцать семь градусов.

– Что тебе не нравится? – спросил Гейб. – Она тебе ничего не сделала. Чем она тебя не устраивает?

Брюс остановился, сунул руки в карманы камуфляжных штанов и рассерженно вздохнул.

– Я просто говорю, что никто не объявлял ее главной.

– А кому какое дело? – покачал головой Гейб. – Она хочет побыть боссом, так пусть будет им.

– Какая-то тупая девка из замкнутого сообщества?! – воскликнул Брюс. – Да она ничтожество!

Гейб поднялся на ноги. Спина до сих пор немного болела после стычки в переулке, произошедшей несколько дней назад. Сжав кулаки, он обошел кушетку Губернатора и встал нос к носу с Брюсом.

– Так, давай-ка проясним кое-что. Ничтожная стерва, о которой ты говоришь, на днях спасла мою задницу. У этой ничтожной стервы яйца покрепче, чем у большинства мужиков в этом городе.

– И что? И что, черт тебя дери?! – глаза Брюса сверкали, он чуть не наскакивал на Гейба. – Она умеет давить на курок. Большое, мать твою, дело.

– Что с тобой, дружище? – спросил Гейб, снова покачав головой. – Встал не с той ноги сегодня?

– Я пошел!

Брюс быстрыми шагами пошел к двери, сердито бормоча себе под нос изощренные ругательства. Он вылетел в коридор и хлопнул железной дверью с такой силой, что грохот еще долго отдавался эхом от плиточных стен.

Гейб несколько секунд стоял, ошеломленно глядя на дверь, как вдруг с другого конца комнаты до него донесся звук, от которого мурашки побежали по коже.

Лежащий на кушетке человек, похоже, заговорил.

Сначала Гейб решил, что ему почудилось. Впоследствии вспоминая этот момент, он пришел к выводу, что на самом деле услышал голос Губернатора в следующее мгновение после оглушительного хлопка дверью, но речь была необычно четкой и ясной, и он в первую секунду предположил, что ему лишь показалось, как раздался вопрос:

– Давно?

Гейб повернулся к кушетке. Больной не шевелился, забинтованная щека все так же касалась подушки, изголовье кушетки было приподнято на сорок пять градусов. Гейб медленно подошел ближе.

– Губернатор?

Движения не было, но вдруг, словно в ответ на вопрос Гейба, единственный оставшийся на лице глаз, выглядывавший из-за толстой марлевой повязки, задергался.

Сначала веко подрагивало лишь слегка, но постепенно движения становились все сильнее, и наконец единственный глаз полностью открылся и уставился в потолок. Еще несколько раз моргнув, он начал фокусироваться на окружающей его обстановке. Зрачок немного расширился при приближении Гейба.

Придвинув к кушетке складной стул, Гейб сел, положил ладонь на холодное и бледное предплечье Губернатора и заглянул в его единственный бегающий глаз. Сердце колотилось как сумасшедшее. Гейб смотрел в этот глаз так пристально, что практически видел собственное отражение в блестящей поверхности глазного яблока.

– Губернатор? Вы меня слышите?

Больной сумел слегка повернуть голову в сторону Гейба и посмотрел своим единственным глазом на крепко сбитого мужчину с армейской стрижкой, склонившегося над кушеткой. Сухими, растрескавшимися губами он снова пробормотал:

– Давно?..

Гейб был так поражен, что не мог даже сформулировать ответ. Жуткая секунда тянулась бесконечно, и он просто смотрел в изможденное, забинтованное лицо Губернатора. Затем он отогнал наваждение и очень тихо произнес:

– …вы без сознания?

Очень слабый, очень медленный кивок.

Гейб облизал губы, даже не понимая, что улыбается от радости.

– Почти неделю.

Он с трудом сдержался, чтобы не закричать от счастья и не обнять больного. Может, позвать Боба? Хотя Губернатор и был на несколько лет младше самого Гейба, именно он был его шефом, его наставником, его компасом, его непререкаемым авторитетом.

– Вы время от времени приходили в себя, – сказал Гейб как можно спокойнее, – но, наверное, ничего не помните.

Губернатор медленно повернул голову из стороны в сторону, словно проверяя свое состояние. Наконец он хрипло произнес еще одну фразу:

– Вы нашли доктора Стивенса? – он втянул в себя воздух, словно на этот вопрос ушли все его силы. – Вы заставили его подлатать меня?

Гейб тяжело вздохнул.

– Нет, – он нервно облизал губы. – Доктор мертв. Его нашли по другую сторону стены. Он сбежал вместе с этой стервой и ее друзьями… но долго не протянул.

Губернатор ответил не сразу. Он с трудом сглотнул и неровно задышал через нос. Несколько раз моргнув, он уставился в потолок, словно ожидая, когда сгинут остатки кошмарного сна и холодный свет реальности прогонит прочь все тени. Через некоторое время он снова заговорил:

– Этот засранец получил по заслугам, – его глаз сверкал гневом, и этот гнев постепенно возвращал его к жизни, позволяя ему собраться с мыслями и осознать происходящее. Губернатор посмотрел на Гейба. – Но, если доктор погиб, какого черта я еще жив?

Гейб встретился с ним взглядом.

– Боб.

Зрачок единственного глаза Губернатора расширился от изумления.

– Боб?! – тяжелый вздох. – Это… просто смешно… Старый пьяница? Да он и прямую линию не сможет провести, не то что залатать меня, – он сглотнул. Голос прерывался, как мелодия с поцарапанной пластинки. – От отказался быть ассистентом Стивенса, пришлось учить эту вздорную девчонку.

Гейб пожал плечами.

– Видимо, у него было не так уж много работы – и слава Богу! Он сказал, что вашу руку хорошо прижгли и что огонь дезинфицировал рану, но он хорошенько обработал все остальные повреждения, дежурил у вашей постели, давал вам антибиотики и еще что-то. Я точно не знаю. Насколько я понял… когда она отрезала вам… хм… когда она полоснула вам мечом между ног, она не повредила крупную артерию, поэтому кровотечение было не таким сильным, каким могло бы быть, – Гейб прикусил губу. Ему не хотелось вываливать на Губернатора всю информацию прямо сейчас – он все еще был слишком слаб. – Но, если бы она задела ее, вы бы точно не выжили, – он сделал паузу. – Глаз едва не загноился, но все обошлось, – еще одна пауза. – Боб сказал, она действовала очень аккуратно. Он полагает, что она хотела оставить вас в живых, как будто у нее есть на вас планы.

Правый глаз Губернатора вспыхнул чистой, неподдельной ненавистью.

– Планы на меня?! – он кашлянул. – Нужно только дождаться вестей от Мартинеса, и я напишу целую книгу планов на нее!

Желудок Гейба скрутило. Он усомнился, стоит ли сообщать обо всем Губернатору, но все же сказал:

– Э-э… шеф… Мартинес ушел вместе с ними.

Губернатор вдруг скривился – то ли от боли, то ли от небывалой ярости, вспыхнувшей внутри него, то ли и от того, и от другого одновременно.

– Да я, мать твою, в курсе, что он ушел вместе с ними! – судорожно вдохнув, он продолжил: – Я понятия не имел, что доктор и его шлюха тоже решат сбежать, но у меня был план, – он снова вдохнул и заполнил воздухом налитые свинцом легкие. – Мартинес помогает им с побегом, а потом возвращается и рассказывает, где находится их хренова тюрьма, – пауза. – Если я неделю был в отключке… он должен вернуться со дня на день.

Гейб кивнул. Губернатор протяжно выдохнул и посмотрел на замотанный бинтами обрубок на месте своей правой руки. В его глазу промелькнул ужас от осознания жуткой действительности. Отсутствующая рука посылала фантомные сигналы в плечо, а затем – в мозг. Губернатор поежился. Он сжал пересохшие губы в тонкую линию, и Гейб заметил, как в темном зрачке глубоко посаженного глаза Губернатора промелькнуло что-то очень знакомое. Гейб не мог ошибиться. Губернатор вернулся. Будь это безумие, или сила, или инстинкт выживания, или просто подлость – промелькнувшая в единственном глазу искра рассказала об этом человеке все на свете.

Наконец, Губернатор повернулся к Гейбу и добавил хриплым от боли и гнева голосом:

– И когда это случится… этой сучке от меня не уйти.

Остаток недели на лугах и долинах центральной Джорджии царила характерная для поздней весны жара. Было очень влажно, а беспощадное солнце днем превращало улицы в паровые бани. Так как кондиционеры требовали слишком много энергии, большинство обитателей Вудбери потело в тени дубов, обмахиваясь всем, что попадалось под руку, и уклоняясь от выполнения обычных обязанностей. Штерны придумали способ наморозить на складе льда, используя старый холодильник и при этом не расходуя электроэнергию понапрасну. Остин нашел витамины для беременных в одной из разграбленных аптек и теперь всячески опекал Лилли, следя за ее питанием и настаивая, чтобы она не перегревалась. Люди все так же перешептывались о побеге, об отсутствии Губернатора и о будущем города.

Тем временем Гейб, Брюс и Боб никому не рассказывали о состоянии Губернатора. Никто не хотел, чтобы горожане увидели, как в процессе выздоровления он передвигается на костылях, подобно жертве удара. По ночам они приводили его в квартиру, где он общался с Пенни и отдыхал. Гейб помогал ему навести порядок – убрать как можно больше свидетельств о нападении, стереть самые жуткие следы и кровавые пятна, – и в какой-то момент упомянул, что после побега управление городом взяла на себя Лилли. Губернатора впечатлил его рассказ, и к концу недели он решил встретиться с ней.

– Об этом, конечно, не стоит и говорить, – сказал ей тем вечером Гейб, который после наступления темноты привел Лилли в дом Губернатора, – но никто не должен узнать ни о чем из того, что ты увидишь и услышишь. Ты поняла? Даже Остин не должен ничего знать.

– Поняла, – неуверенно ответила Лилли, вслед за Гейбом обходя стопку влажного картона, сложенного в коридоре. На лестнице воняло плесенью и мышиным пометом. Лилли ступала по хлипким, покрытым ковром ступенькам, и каждая из них громко скрипела у нее под ногами. – Но к чему такая секретность? Остин все равно уже знает о нападении. И Штерны тоже. За две недели никто ни о чем не разболтал.

– Он хочет тебе что-то сказать, – объяснил Гейб, проводя ее по грязному коридору второго этажа. – И не хочет, чтобы об этом узнал еще кто-нибудь.

Они остановились перед дверью, и Лилли пожала плечами.

– Как скажешь, Гейб.

Они постучали, и голос Губернатора – как всегда, громкий и решительный – пригласил их внутрь.

Оказавшись в комнате, Лилли постаралась не бросать вокруг любопытные взгляды. Губернатор лежал на потрепанном диване. Костыли стояли у спинки.

– А вот и она, – ухмыльнувшись, сказал он, махнув рукой в сторону Лилли.

У него на глазу красовалась черная повязка – позже Лилли узнала, что Боб вырезал ее из ремней мотоциклетного кофра, – правой руки не было, забинтованный обрубок едва выглядывал из проймы охотничьего жилета. Некогда подтянутая фигура теперь терялась в складках камуфляжных штанов, грубые ботинки выглядели не по размеру большими, мускулы ссохлись. Кожа была бледна, как алебастр, и на ее фоне темный глаз и волосы казались почти черными, придавая Губернатору сходство с вороном. И все же, несмотря на истощение, он выглядел, как всегда, сильным и суровым.

– Прошу прощения за то, что не встаю, – с улыбкой сказал он. – Я еще нетвердо стою на ногах.

– Вы хорошо выглядите, – солгала Лилли, сев в кресло напротив него.

Гейб так и стоял на пороге.

– Одной безумной стервы недостаточно, чтобы подкосить такого человека, – произнес он. – Так ведь, Губернатор?

– Ладно, хватит этой чепухи, – отмахнулся Филип. – Не нужно подхалимства. Ладно? Все так, как есть. Я поправлюсь.

– Отрадно слышать, – ответила Лилли – на этот раз искренне.

Губернатор выразительно посмотрел на нее.

– Слышал о тебе много хорошего. Говорят, ты целую неделю меня прикрывала.

– Каждый внес свою лепту, – пожала плечами Лилли. – Друг без друга мы бы не справились.

Вдруг из соседней комнаты до Лилли донесся странный приглушенный звук – шуршание, шипение воздуха, бряцанье цепочки. Она не поняла, что это, но тут же решила выбросить все из головы.

– Да ты сама скромность, – улыбнулся Губернатор. – Видишь, Гейб? Об этом я и говорю. Здесь, черт возьми, нужно говорить мягко, но держать в руках большую дубинку. Мне бы еще дюжину таких, как ты, Лилли.

Лилли опустила взгляд на руки.

– Должна признать, этот город многое для меня значит, – она посмотрела на Губернатора. – Я хочу, чтобы он выстоял, чтобы у нас все получилось.

– И я тоже, Лилли.

Губернатор с трудом поднялся с дивана. Гейб дернулся, чтобы помочь ему, но Филип лишь махнул рукой. Шумно дыша, он медленно подошел к заколоченному окну – без костылей – и выглянул наружу через узкие щели между досками.

– И я тоже, – снова пробормотал он, задумчиво смотря в темноту.

Лилли наблюдала за ним. Выражение его лица слегка изменилось в серебристом свете далекого прожектора, луч которого скользнул в комнату. Единственный уцелевший глаз Губернатора сверкнул, брови сурово опустились, взгляд вспыхнул яростью.

– У нас проблемы, – негромко произнес он. – Если мы хотим сохранить этот город, нам нужен… Как это называется? Упреждающий удар.

– Упреждающий удар? – переспросила Лилли, изучая Губернатора. Он напоминал запертого в клетку израненного питбуля: обрубок руки безвольно торчал в сторону, но все тело было напряжено, как растянутая пружина. Лилли хотела отвести глаза, но пропитанные «Бетадином» повязки и жуткие шрамы словно взывали к ней. Губернатор был живым подтверждением грозившей им опасности. Сам собой напрашивался вопрос – кто может так истерзать столь несокрушимого человека? Протяжно вздохнув, Лилли сказала:

– Что бы вы ни задумали, я с вами. Никто здесь не хочет жить в страхе. Что бы вам ни понадобилось… Я готова на все.

Губернатор повернулся и посмотрел на нее из-под крепления глазной повязки. У него на лице промелькнула симпатия.

– Ты должна кое-что знать, – он взглянул на Гейба, а затем снова на Лилли. – Я позволил этим гадам сбежать.

Сердце Лилли забилось немного чаще.

– То есть?

– Я отправил с ними Мартинеса. Он должен был стать шпионом, разузнать все об их позиции – найти эту чертову тюрьму, в которой они прячутся, – и доложить мне.

Лилли кивнула, обдумывая информацию. В голове тотчас замелькали тревожные мысли.

– Я понимаю, – наконец ответила она.

Губернатор посмотрел на нее.

– Он уже должен был вернуться, – произнес он.

– Да… Разумный план.

– А ты прирожденный лидер, подруга. Выйди на разведку – команду себе выбери сама – и выясни, какого дьявола там произошло. Посмотри, что можно сделать. Справишься?

Лилли кивнула, но про себя тихонько подумала, стоит ли женщине в ее положении вступать в такие… схватки с судьбой. «Схватки» – ключевое слово. Готова ли она пойти на все жертвы, которых требует от нее статус будущей матери? Готова ли она бродить по этому чумному миру с круглым, как барабан, животом? В данный момент она была на раннем переходном этапе – внешних признаков еще не было, физических ограничений она почти не чувствовала, а будущие сложности представляла себе слабо, – но что будет, когда она начнет двигаться медленнее? Она знала, что на ранних стадиях беременности физическая активность и регулярные упражнения совершенно безопасны – и даже рекомендованы, – но как насчет опасной миссии на пересеченной местности в этом жутком мире? Обдумав все это за краткую секунду, она наконец посмотрела на Губернатора и сказала:

– Я справлюсь. Выдвинемся на рассвете.

– Хорошо.

– Но у меня есть один вопрос.

Губернатор пронзил ее взглядом.

– Что на этот раз?

Лилли прикусила губу, подбирая слова. Нельзя просто так зайти в клетку к раненому зверю и не опасаться последствий, но выбора у нее не было.

– Люди уже на стенку лезут, не зная, где вы и как себя чувствуете. – Она посмотрела на Губернатора. – Покажите им, что вы в порядке.

Он тяжело вздохнул.

– Скоро я так и сделаю, подруга. Не переживай насчет этого, – на мгновение в комнате воцарилась тишина. – Что-нибудь еще?

Лилли пожала плечами. Больше сказать было нечего.

Вместе с Гейбом она вышла из квартиры, оставив Губернатора наедине с нескончаемыми приглушенными звуками из соседней комнаты.

Остаток ночи Лилли собирала команду и готовилась к разведывательной миссии. Остин отчаянно протестовал и пытался запретить ей самой отправляться на вылазку, но она была непреклонна. Работа заряжала ее энергией: нужно было обезопасить город, обрубить на корню любую угрозу. Теперь она сражалась за двоих – и даже за троих, если считать и Остина. Но главное – она не хотела, чтобы кто-то догадался о ее положении. Она не хотела давать ни малейшего повода считать, что она работает не в полную силу. Это был ее маленький секрет. Ее тело. Ее жизнь. Жизнь ее будущего ребенка.

Поэтому она готовилась к миссии, не оставляя без внимания ни одну деталь. Она подумала взять с собой Боба, но отбросила эту мысль, ведь его навыки нужны были в городе гораздо сильнее, чем на этой вылазке, к тому же он мог стать обузой для группы. Кроме того, она решила оставить Брюса в городе в распоряжении Губернатора. С собой она взяла Гейба, Гаса и Остина – не только из-за их физической силы, но и из-за того, что каждый из мужчин был знаком с методами Мартинеса и его манерой поведения. Ушибы Гейба, полученные в стычке с Мартинесом под гоночным треком, еще болели, но Гейб был прагматиком: теперь он знал, что все это входило в план и что Мартинес нужен им как никогда. Они должны были найти этих людей и вмешаться, пока не случилось что-нибудь ужасное. К тому же Гейб был обязан Лилли Коул жизнью.

Последним завербованным Лилли человеком стал Дэвид Штерн – его она выбрала за цепкий ум и хладнокровие, чтобы он помог ей со стратегией. Лилли была в этом не слишком хороша. Выслеживание беглецов на сотнях квадратных миль кишащих ходячими земель не входило в сферу ее компетенции, хотя она и горела желанием сделать все необходимое. Впрочем, кроме Лилли, только Гейб и Остин знали об истинной сути миссии Мартинеса. Гас и Дэвид все еще считали Мартинеса предателем и полагали, что вылазка организована исключительно с целью поимки беглецов.

– В последнее время было довольно влажно, – на рассвете сказал Дэвид Штерн Лилли, загружая ящик в кузов армейского грузовика, припаркованного возле северных ворот города. Грузовик слегка тарахтел – двигатель с турбонаддувом уже завели, и он работал на холостом ходу, заглушая их голоса. – Думаю, их следы еще хорошо видно.

– Да, но как мы отличим их следы от кучи других следов ходячих, которые явно перепутались с ними за последнюю неделю? – спросила Лилли и с трудом закинула в кузов упаковку бутилированной воды.

Они запаслись всем необходимым, чтобы продержаться целые сутки и даже больше – едой, одеялами, рациями, аптечкой, биноклями, очками ночного видения, запасными батарейками, дополнительными боеприпасами и целым арсеналом оружия с базы Национальной гвардии, – и все же Лилли хотела провернуть миссию как можно скорее. В последние дни по лесам бродило особенно много ходячих, поэтому лучше было побыстрее найти ответы на все вопросы.

– По-моему, нам придется искать иголку в стоге сена, – добавила она, продвигая упаковку дальше.

– Начнем оттуда, где их видели в последний раз, – сказал Дэвид, забираясь в грузовик. – Скоро встанет солнце. Предположим, что они пошли на восток – по крайней мере, вначале.

Они закончили погрузку, и все расселись по местам.

Гас сел за руль, вооруженный до зубов Гейб занял пассажирское сиденье, прихватив с собой рацию. Лилли разместилась в кузове среди вещей, держа в руках второю рацию, а Дэвид и Остин встали на заднюю подножку, чтобы без проблем спрыгивать с грузовика при необходимости. Солнце едва выглянуло из-за горизонта, когда часовые открыли проезд – двигатель взревел, из вертикальных выхлопных труб вылетели клубы дыма, и фура отъехала в сторону, – обнажив первобытную темноту соседних лесов, лежащих в предрассветном тумане.

Грузовик, дернувшись, выехал за баррикаду, и желудок Лилли сжался.

Глядя назад, где хлопал на ветру брезентовый кожух, Лилли видела, как мимо проплывает восточная стена Вудбери, вдоль которой ехал Гас. Город напоминал Бейрут – за обнесенными колючей проволокой баррикадами все было забросано мусором, зияли чернотой канализационные люки, валялись истерзанные тела ходячих, убитых на подступах к укреплениям. У некоторых отсутствовала голова, другие были обожжены до костей, третьи лежали в лужах почерневшей воды… С первыми лучами солнца стал виден тупик в конце Дюран-стрит – та самая стена, через которую Мартинес помог перебраться беглецам почти две недели назад.

Гас ударил по тормозам, и грузовик резко остановился на гравийной дороге в тридцати футах от баррикады. Дэвид и Остин спрыгнули с подножки и тотчас осветили фонариками землю. В грязи показались следы, заполненные дождевой водой, и эти следы рассказали историю нападения на доктора Стивенса и последующего отступления беглецов к шоссе 85. Об этом кратко доложили по хрипящей рации оставшимся в грузовике людям, и Лилли велела мужчинам возвращаться.

Они поехали по извилистой дороге по направлению к шоссе и заметили следы на противоположной стороне асфальтовой дороги. Дэвид Штерн напомнил, что не стоит обращать внимания на следы, позади которых виднелись длинные полосы – верный признак шаркающей походки ходячих, – нужно искать четкие отпечатки. Как только все научились выделять их из общей массы, преследовать беглецов стало проще. Даже спустя две недели их следы – как пунктирные линии, обозначающие маршрут побега, – прекрасно сохранились в грязи и стали маленькими лужицами в форме ботинок.

Через несколько часов примерно в миле к западу от Гринвилля следы исчезли, и Гас остановил грузовик. До этого момента беглецы явно шли на север через северо-запад, отдаляясь от Вудбери, но теперь можно было только гадать, где они свернули с пути и свернули ли вообще. К счастью, ходячих этим утром было не так много. Под жаркими лучами солнца кузов грузовика превратился в настоящую парилку, и все собравшиеся там за минуту пропотели до костей, обсуждая, что делать дальше. Гас предложил пойти дальше пешком, но Лилли не хотелось разделяться и оставлять грузовик без присмотра.

Затем она вспомнила, как несколько недель назад на вылазке им пришлось отклониться с пути после падения вертолета, и поняла, что они стоят всего в полумиле к югу от места аварии. Она велела Гасу еще немного проехать на север, и через несколько минут они уже стояли возле того же заболоченного луга, по которому пробирались тремя с половиной неделями ранее.

Гас остановил грузовик, съехав на обочину. Все посмотрели на Лилли и неожиданно поняли: избежать этого не удастся.

Дальше нужно было идти пешком… по лесам, кишевшим ходячими.

 

Глава шестая

– Так, Дэвид, проверь-ка это.

Лилли провела его по грязной обочине и остановилась у края насыпи, показав на скопление следов, глубоко отпечатавшихся в глине. К ней подлетело целое облако мошкары, которое она тут же попыталась отогнать, ожидая приближения напарников. На болотистой почве виднелись сотни следов – всех форм и размеров и всех степеней свежести, – многие из которых принадлежали самой Лилли и членам ее группы и были оставлены несколько недель назад. Но некоторые казались более свежими.

– Что это нам даст? – спросила Лилли, указывая на диагональную цепочку следов, ведущую от дороги к лесу – как будто несколько человек довольно быстро углублялись в чащу.

Дэвид посмотрел на отпечатки.

– Похоже, эти люди знали дорогу.

– К месту крушения? – предположил Гас.

– Похоже на то, – ответил Дэвид. – Может, Мартинес решил, что там можно чем-нибудь поживиться. В прошлый раз у нас не было возможности обыскать вертолет. Кто знает, что мы упустили?

Лилли посмотрела на стоящие в отдалении деревья. Густая листва дрожала на ветру, как грязно-зеленые занавески.

Примерно в пятистах ярдах отсюда, в заросшем овраге они когда-то обнаружили искореженный вертолет – пилот погиб, а единственная пассажирка отчаянно цеплялась за жизнь. Дым от пожара давно рассеялся, но остов вертолета, скорее всего, по-прежнему лежал на боку возле русла пересохшего ручья, куда он и упал несколько недель назад. Лилли без раздумий приняла решение.

– Так… Все знают свои задачи. Гас остается возле грузовика. Возьмите с собой дополнительные патроны и воду. Будем переговариваться по рации. Вперед.

Собрав рюкзаки, они пошли вперед по заболоченному лугу.

К полудню они добрались до места крушения. Вертолет лежал на том же месте, напоминая каменеющего динозавра, упавшего замертво на глинистый берег ручья. Винты были оторваны, фюзеляж помят, стекла разбиты – покореженный остов уже начал окисляться под беспощадным солнцем. Возле этой груды металла в грязи виднелись тысячи следов – гораздо больше, чем оставили они сами, – и Дэвид Штерн принялся изучать их. Он не слышал ни хруста веток в отдалении, ни шаркающих шагов мертвых ног, со всех сторон приближавшихся к ним по подлеску. Он весь ушел в изучение маршрута Мартинеса.

На основании отпечатков и расположения некоторых обломков вертолета Дэвид пришел к выводу, что группа Мартинеса не только проходила мимо этого места, но и провела здесь ночь. Дверца кабины лежала в траве слева от носа, рядом с ней валялось мокрое одеяло. В самой кабине обнаружились признаки привала: пустые бутылки, скомканные обертки и пустая коробка из-под патронов. Дэвид как раз освещал фонариком дальние уголки кабины, когда его окликнули.

– Дэвид, посмотри-ка… Вот здесь…

Повернувшись, Дэвид увидел Лилли, которая стояла на коленях на другой стороне пересохшего ручья и изучала покрытую листьями землю.

Дэвид подошел к ней и заметил в грязи четкие отпечатки ботинок.

– Кажутся свежими, да?

– Да, – Лилли показала на более глубокие следы, которые уходили в сторону от основной вереницы следов вокруг вертолета. – Похоже, они провели здесь некоторое время, может, даже встретились с кем-то, а затем ушли вон в том направлении, – она махнула рукой на запад, где тени сгущались среди деревьев. – Пожалуй, надо идти туда.

К этому моменту Гейб и Остин тоже подошли к ним, держа оружие наготове. Со стороны высоких деревьев чуть выше по течению ручья Гейб слышал звуки, которые ему вовсе не нравились, и нервничал из-за этого. Лилли проверила пистолеты и возглавила группу. Она пошла по оврагу, ориентируясь по следам и не спуская глаз с деревьев, которые высились по обе стороны от нее. Остальные не отставали от нее ни на шаг. Все разговоры прекратились.

Повисла тишина. Тишина была густой, тяжелой, напряженной, пронизанной неумолимыми звуками природы – жужжали насекомые, где-то вдалеке струилась вода, – и каждый шаг казался оглушительным взрывом. Гейбу было не по себе. Его терзало какое-то предчувствие. Сердце Лилли билось быстрее обычного. Через некоторое время она вытащила из-за пояса пистолеты и пошла дальше, держа их перед собой.

Они прошли еще около четверти мили – русло ручья петляло среди бесконечных берез и сосен – и начали подозревать, что следы ведут их в ловушку. Тревожные звуки вернулись. Лилли слышала, как недалеко от них хрустят ветки и ритмично шуршит листва, но понять, откуда доносится шум, было невозможно. В воздухе чувствовался смрад мертвецов.

Все подняли оружие, положили пальцы на спусковые крючки, передернули затворы, расстегнули ножны. Глаза стали рыскать по сторонам, сердца громко застучали, мускулы напряглись, уши навострились, по спине побежали мурашки. Лес ожил множеством звуков, и движущимися тенями, и вонью – и это сводило всех с ума. Но откуда наступали мертвецы? Лилли замедлила шаг, вгляделась в листву и внезапно подняла руку.

– Стоп! – громким шепотом скомандовала она, и все замерли на месте. – Все на землю. ВНИЗ! Сейчас же!

Все как один переместились и притаились за поросшими мхом валунами, погруженными в глину. Подняв оружие, все повернулись к Лилли и посмотрели на нее тревожными глазами, а сама Лилли выглянула из укрытия.

Ярдах в пятидесяти от них она заметила просвет среди деревьев, за которым виднелась поляна – просторный, заросший травой луг, – забитая темными фигурами. Сердце Лилли забилось чаще. Справа от нее извивалась узкая тропинка, которая вела от ручья к поляне. Посмотрев на остальных, она молча махнула рукой в сторону тропинки, а затем указала на несколько поваленных деревьев, лежащих в некотором отдалении от них.

Все затаили дыхание и пошли за ней, стараясь не вставать в полный рост и двигаться как можно тише. Лилли вывела их из оврага, и они укрылись за массивными стволами. С этой позиции каждый из них видел поляну сквозь листву деревьев.

– Боже… Да у них тут конференция, – прошептала Лилли, осознавая весь ужас кошмарного пастбища.

Огромная, длиной в пять футбольных полей, влажная от дождя поляна, поросшая дикими травами и раскрашенная множеством цветов – от желтых одуванчиков до красного водосбора, – была заполнена ходячими всех сортов. Часть из них сгрудилась возле обглоданного скелета оленя, над которым роились мухи, а остальные бесцельно бродили по кругу, как пьяные часовые. Кое-кто с трудом двигался из-за отсутствия конечностей или серьезных повреждений корпуса, в то время как другие выглядели так, словно их потрепанную одежду специально изорвали и забрызгали желчью. Лучи солнца освещали это жуткое пастбище, в дальних углах в воздухе, как призрачный снег, летал тополиный пух. Раздавалось слабое хрипение как минимум пятидесяти ходячих.

– Лилли, милая, – наконец тихо начал Дэвид Штерн, – не передашь мне бинокль?

Лилли скинула со спины рюкзак, раскрыла его, вытащила небольшой бинокль и протянула его Дэвиду. Тот приставил его к глазам и изучил лежащую прямо перед ними поляну. Остальные недоуменно смотрели на нее. Остин сидел рядом с Лилли и тяжело дышал. Его волнение, казалось, было осязаемо. Гейб держал палец на спусковой скобе автомата. Ему явно не терпелось уложить все стадо несколькими точными очередями.

Начав шептать что-то, Лилли услышала, как Дэвид Штерн бормочет себе под нос:

– Нет… нет… О боже, нет… нет, – подкрутив фокус, он плотнее прижал бинокль к глазам. – Господи Иисусе… Только не говорите…

– Что?! – не выдержала Лилли, вне себя от страха. – Дэвид, что там?

– Слева, возле оленя, – ответил он. – Тот, что ходит в углу сам по себе.

Лилли посмотрела в бинокль, обнаружила одинокого ходячего в юго-восточном углу поляны, и все ее тело содрогнулось от отчаяния, как только она узнала жалкого мертвеца, бродящего по траве. На мгновение ее желудок скрутило от характерного для первого триместра недомогания, глаза обожгло огнем. В дрожащем и чуть туманном секторе обзора бинокля Лилли разглядела знакомую бандану, повязанную на голову высокого мужчины, и темные баки по обе стороны некогда красивого лица, которое теперь представляло собой кошмарную бледную маску с кадмиевыми глазами и жутким безгубым ртом.

– Черт, – едва слышно выругалась Лилли.

Гейбу и Остину тоже не терпелось заполучить бинокль, и Лилли передала его им.

По очереди каждый из них посмотрел сквозь линзы на залитую солнцем поляну и каждый без слов дал понять, что узнал одинокого ходячего – Остин всплеснул руками, а Гейб с шипением выдохнул сквозь стиснутые зубы.

– Как думаешь, что случилось? – спросил Остин, смотря на Лилли.

Лилли снова посмотрела в бинокль и пробормотала, оглядывая поляну:

– Наверняка не скажу, но похоже… Не знаю… Видишь ту глубокую колею, которая подходит к поляне с восточной стороны?

– Ага, вижу.

– Я тоже заметил ее, – вступил Дэвид, – похожа на следы большого автомобиля – грузовика, фургона, автодома, чего-нибудь такого.

Лилли изучила полукруглый след, оставленный грузовиком или фургоном в том месте, где они либо вышли из-под контроля, либо резко остановились. Почему-то ей казалось, что эта колея каким-то образом связана с гибелью Мартинеса.

Она снова направила бинокль на одинокого ходячего в углу поляны. Мертвец, который некогда был Цезарем Рамоном Мартинесом – бывшим учителем физкультуры из Огасты, штат Джорджия, истинным одиночкой с ярко выраженными лидерскими качествами, – неуклюже шагал туда-сюда в облаках тополиного пуха и лучах солнца, не имея никакой иной цели, кроме добычи еды. Его руки и торс – это было видно даже издалека, даже через линзы бинокля, – были, похоже, сильно обглоданы и разодраны множеством прогнивших зубов. Из вспоротого живота торчали окровавленные внутренности, в дыру в заляпанных грязью штанах выглядывал фрагмент белой кости, из-за чего при ходьбе он не только шаркал ногами, но и сильно хромал.

Вид этого человека, превратившегося в такую жуткую оболочку, поразил Лилли, и внутри нее разлилась невероятная тоска. Она не слишком хорошо знала Мартинеса – хорошо его, пожалуй, не знал никто, ведь он не отличался общительностью, – но в минуты затишья, которые время от времени возникали у них в течение этого года, он рассказывал о своей жизни до эпидемии. Он жил очень скромно. Никогда не был женат, не имел детей, почти не общался с родителями, но любил преподавание, любил тренировать футбольные и баскетбольные команды в средней школе имени папы Иоанна. Когда началась эпидемия, многие собрались в здании школы, надеясь защитить детей и отбиться от первых волн мертвецов. Сам Мартинес пытался спасти целый класс, закрыв его в спортивном зале, но все это было тщетно. До конца жизни его преследовали кошмары о том дне – крики учеников, зовущих маму, звон разбивающихся стекол, хрипы ходячих, чудовищной армией атакующих спортзал… Но хуже всего было чувство вины. Мартинесу с трудом удалось спастись, он пробился к выходу на парковку, но так и не смог забыть жуткие вопли детей у себя за спиной и страшные звуки безумной трапезы ходячих, пожирающих целый класс.

– Судя по этим следам, – наконец прошептала Лилли, – мне кажется, что они выследили его на обратном пути и убили – возможно, переехали машиной, – она опустила глаза. – Его не назвать безупречным, но он был одним из нас. Он был неплохим человеком и не заслужил такого.

Остин слегка приобнял ее.

– Лилли, ты ничего не могла изменить. Он знал, на что идет.

– Наверное, так и есть, – неуверенно пробормотала Лилли.

Остин устало вздохнул.

– Может, нам пора возвращаться? Мы ведь выполнили свою задачу, да?

– Что значит – мы выполнили свою задачу? – сердито буркнул Гейб. – Ничего мы не выполнили, да еще и Мартинес пошел в расход.

– Но мы ведь нашли его? – возразил Остин, посмотрев на Гейба. – Мы выяснили, почему он не вернулся. Больше мы ничего не можем сделать. Дело закрыто.

– Должен сказать, – вступил Дэвид, – я согласен с красавчиком. Вполне вероятно, что все беглецы погибли. Да и до заката остается совсем немного.

Лилли обернулась и осмотрела тропинку, ведущую назад. Кусачих не было.

– Ладно, решено, – сказала она. – Пригнитесь и не шумите… Не хватало еще, чтобы эти ходячие увязались за нами.

Они начали спускаться обратно к руслу ручья, как вдруг Гейб вскочил на ноги и обошел Лилли, встав у нее на пути. Его глаза сверкали.

– Стой! – он слегка толкнул Лилли назад. – Никуда мы не пойдем!

Остин сделал шаг вперед, желая защитить Лилли, но она лишь махнула рукой, велев всем снова пригнуться.

– Не высовывайтесь, мать вашу! – она повернулась к Гейбу. – Какого черта ты здесь устраиваешь?

Гейб едва не прожег ее взглядом.

– Нужно принести доказательство.

– Что-что?

– Губернатор захочет получить доказательство того, что произошло.

– Доказательство?! – изумленно переспросила Лилли. – У нас четыре свидетеля. Что ты хочешь, Гейб, – локон его волос? Неужели ты готов рисковать из-за этого жизнью?

Потянувшись к бедру, Гейб вытащил из ножен нож «Рэндалл», и клинок сверкнул на солнце.

– Делай как знаешь, Лилли… – сказал он. – Но я без доказательства обратно не вернусь.

Не в силах пошевелиться, Лилли смотрела, как Гейб пошел к поляне. Наконец она повернулась к остальным.

– Твою ж мать… Пойдемте, нужно его прикрыть.

Когда они достигли самой нижней точки поросшей деревьями тропинки, все уже держали перед собой оружие, готовые в любой момент открыть огонь. Гейб приближался к поляне, прячась за узловатыми стволами вековых дубов. Лилли шла в двадцати футах позади него, не высовываясь и внимательно смотря по сторонам. Оба полуавтоматических ругера были зажаты в ее влажных от волнения руках. Остин шагал следом, держа наготове глок, а Дэвид замыкал процессию, следя, чтобы кусачие не отрезали им путь к отступлению.

Молчание было мучительным – казалось, на них обрушилась вся тяжесть мира. Каждый слышал только собственное дыхание и гулкое биение своего сердца. На глазах у Лилли Гейб наклонился и поднял с земли камень. Она навела ругеры на толпу ходячих, бродящих по поляне. Пока ни один из мертвецов не заметил их.

Тот монстр, который еще недавно входил в число их близких знакомых, который менее года назад встречал Новый год в компании доктора Стивенса, Элис и Лилли и пил с ними бренди, теперь бесцельно шагал по высокой траве менее чем в двадцати пяти футах от Гейба. Молочно-белые глаза мертвеца скользили по лесу, почерневшие челюсти невольно двигались.

Гейб швырнул камень в сторону Мартинеса.

Напряжение нарастало. Все четверо живых наблюдали за тем, как одинокий ходячий замер и наклонил голову, услышав прямо перед собой глухой удар. Медленно повернувшись на звук, монстр заковылял к центру поляны.

Гейб вскочил на ноги.

Дальше события стали разворачиваться с ужасающей скоростью. Гейб ринулся вперед и налетел на мертвеца, который еще недавно был главой охраны Вудбери, и без промедления, не дав кусачему ни единого шанса среагировать на происходящее, вонзил одиннадцатидюймовое лезвие ему в шею. Нож прошел сквозь эпидермис, хрящи, артерии, мышцы и шейные позвонки с силой лезвия гильотины.

С позиции Лилли казалось, что Гейб сорвал гидрант, из которого фонтаном хлынула кровь. Голова ходячего упала с плеч, тело несколько раз содрогнулось и осело на землю. Подняв голову, Гейб повернулся и бросился обратно к тропинке. К несчастью, ничтожного шума нападения – тихих шагов, хрипов мертвеца и хруста веток – оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание остальных кусачих. Лилли поняла это за краткий миг до начала стрельбы.

Оглянувшись, она увидела, что Остин и Дэвид подняли оружие. Из стволов вылетали ослепительные искры – и каждый выстрел сопровождался негромким хлопком. Пули летели сквозь листву и одного за другим валили ходячих в юго-восточном углу поляны.

Гейб уже стоял рядом с ней, держа в одной руке отрезанную голову, а другой доставая автомат.

Одним непрерывным движением он нащупал свободной рукой спусковую скобу, поднял оружие и выпустил длинную очередь. Из короткого ствола вырвалось пламя, пули полетели в приближающихся ходячих и размозжили целую дюжину черепов. В воздух полетели фрагменты ткани и кости, брызги крови алой росой опали на зеленую листву, ожившие мертвецы всех размеров и возрастов задергались и стали беспомощно падать в высокую траву. Раздался щелчок – у Гейба закончились патроны.

На звук стрельбы и запах живой ткани со всех сторон потянулись остальные мертвецы. Вся поляна пришла в движение. Подобно косяку рыб, меняющему направление, как единый организм, толпа бесцельно бродивших из стороны в сторону ходячих повернулась в пьяном танце и устремилась к людям. Лилли поднялась на ноги и попятилась, бормоча:

– Их слишком много, Гейб… слишком много… Мать твою, Гейб, их слишком много!

Стоявший рядом с ней Гейб что-то сердито буркнул в ответ и быстро нажал на рычажок, вынув пустую обойму. Скинув с плеча сумку, он запихал в нее жуткую отрезанную голову, а затем вынул запасную обойму и вставил ее в автомат. Развернувшись, он заметил очередную группу ходячих, приближавшихся к ним справа. Мертвецы клацали почерневшими челюстями, как пираньи. Гейб выпустил еще одну очередь.

Лилли пригнулась к земле. Пули свистели сквозь листву.

Ветки расступились, и еще полдюжины ходячих упало в брызгах крови и частиц мозгового вещества. Тем временем Остин и Дэвид сделали еще полдюжины выстрелов в другой угол поляны и сразили троих ходячих наповал. Лилли пятилась, не видя других вариантов: не было смысла вступать в битву, ведь такое стадо было не остановить. Вся толпа мертвецов, собравшихся на поляне, теперь двигалась в их сторону, все ожившие трупы тянули к ним руки.

Снова раздались щелчки, снова закончились патроны, и в этот страшный миг все трое мужчин повернулись к Лилли, которая не могла пошевелиться. Из-за неистовой стрельбы поляна погрузилась в клубы порохового дыма и поднявшейся в воздух пыли – Лилли едва видела своих компаньонов и приближающееся стадо. Из этой ситуации был лишь один выход – и план действий читался у Лилли на лице. У них оставался лишь один шанс.

Ей даже не пришлось отдавать приказ.

Они побежали.

Продираясь сквозь густой подлесок, Лилли возглавляла группу, перепрыгивая через упавшие деревья и узловатые корни. Она активно работала локтями и прерывисто дышала. Когда-то она была настоящей звездой трека в старшей школе Мариетты и опережала всех на пятикилометровой дистанции, которую могла пробежать всего за девятнадцать минут, и теперь она вошла в свой естественный темп – это был не спринт, не безумная гонка, а размеренный бег, с которым легче всего справлялось ее тело. От страха все мысли о беременности вылетели у нее из головы, все мышцы живота сковало – если боль и была, сейчас было не до нее. Лилли неслась по руслу ручья, и по обе стороны от нее мелькали стволы могучих дубов. Несмотря на свое деликатное положение, она бежала по извилистой тропе, не выпуская пистолетов из похолодевших рук.

Гейб не отставал от нее, переступая мощными ногами, как полузащитник НФЛ, спешащий вернуться в центр поля. Остин бежал следом, тяжело дыша. Дэвид – заядлый курильщик – двигался медленнее всех и с трудом поспевал за остальными. В какой-то момент он оглянулся – ходячие продирались сквозь деревья прямо позади него, – и это неловкое движение едва не привело к потере равновесия, но он устоял и побежал дальше.

Не прошло и трех минут, как они преодолели четверть мили по пересеченной местности.

Наконец, Лилли замедлила темп и засопела, пытаясь восстановить дыхание. Ее поразило, как легко здоровый человек может оторваться от целого стада мертвецов. Раззадоренный ходячий мог быстро напрыгнуть на свою добычу, но на длинных дистанциях у этих тварей не оставалось шансов, а длинные дистанции как раз и были коньком Лилли.

Оглянувшись, она заметила, что мертвецы уже скрылись из виду и не представляли непосредственной угрозы. Лилли отдышалась и подошла к упавшему вертолету.

Вся группа молча обогнула место аварии. Что здесь было сказать? Мартинес погиб, его миссия провалена, а его отрезанная голова болтается в сумке на плече у Гейба. По пути назад к шоссе через заболоченные земли они почти не говорили. Когда они добрались до грузовика, Гас стоял возле него и держал в руке бинокль.

– Какой итог? – спросил он у Лилли, пока она закидывала рюкзак в кузов. – Нашли его?

– Нашли, – ответил вместо нее Гейб и забрался в кабину. – Поехали отсюда.

– А что с Мартинесом? – поинтересовался Гас, садясь за руль. Кузов заскрипел – все остальные забрались на борт, все еще тяжело дыша после бега. Гас повернулся к Гейбу. – Что случилось? Что с вами такое?

Гейб поставил грязную сумку на пол, разместив ее между ногами.

– Просто отвези нас подальше от этого чертова места, Гас, ладно?

Гас завел грузовик и вырулил на шоссе.

По дороге в Вудбери Лилли сидела одна и задумчиво смотрела на проплывающий мимо пейзаж сквозь просвет в хлопающем заднике. Остин несколько раз пытался разговорить ее, но она лишь качала головой, не в силах скрыть отвращение, и продолжала смотреть на освещенные лучами садящегося солнца деревья, стоящие по обе стороны от дороги.

Ее ужасала перспектива возвращения в город с жутким содержимым сумки Гейба. Она полагала, что Гейб более разумен… И все же она не могла ему запретить. Ради Вудбери ей нужно было забыть о своих чувствах. В конце концов, если бы Мартинес погиб в пределах города, кому-нибудь – может, даже самой Лилли – пришлось бы разрубить его на части и пустить на корм кусачим на арене. Так к чему эти метания?

Когнитивный диссонанс.

Лилли вспомнила, как мозгоправ из Мариетты однажды рассказал ей об этом туманном психотерапевтическом понятии – дешевой фразе для описания игр человеческого разума при столкновении с двумя или более противоречащими друг другу идеями. В те далекие времена в Лилли никак не могли ужиться полярные чувства гордости и презрения к себе, но тогда она еще могла позволить себе роскошь заниматься самокопанием и жаловаться психоаналитику на сложности своей простой и приятной жизни. Теперь же нелегко было вставать на защиту морали и этики, определять, что хорошо, а что плохо. В новом обществе все свелось к необходимости пережить еще один день. И точка. Поэтому Лилли было нечего добавить, поэтому она просто глазела на заходящее солнце и каждые несколько секунд чувствовала спазм у себя в животе.

В последнее время живот стал болеть чаще. Лилли не знала причин этого – если причины вообще были, – но стресс явно мог вызвать боль. Она постоянно переживала из-за питания, из-за сна, из-за здоровья. Но как, черт возьми, не сбиться с пути в этом безумном мире? Остин начал планировать небольшие вылазки за здоровой едой. Быстрорастворимая лапша и газировка теперь не годились. Лилли нужно было настоящее питание, причем на регулярной основе.

Когда они вернулись в город и все разошлись по своим делам, Лилли осталась одна. Тем вечером она едва перекинулась с Остином парой слов, хотя Остин, как всегда, переживал за нее. По городу ходили слухи, что Губернатор появится на вечернем представлении на гоночном треке. Остин умолял Лилли пойти с ним. Он чувствовал, что им обоим нужно присутствовать там – как и каждому из жителей города, – ведь Губернатор мог сказать что-нибудь важное.

Остин полагал, что их сообщество достигло поворотного момента в своем развитии, достигло такой вехи, с которой не сталкивался ранее практически ни один из них, – и с минуты на минуту их жизнь должна была измениться. Но ни Остин, ни Лилли, а если уж на то пошло, и вообще ни один житель Вудбери не представляли себе, насколько важным окажется этот момент.

 

Глава седьмая

Ровно в 21:09 по стандартному восточному времени тем вечером – вечером одиннадцатого мая – на второй год того, что некоторые религиозные жители Вудбери называли Веком великих мытарств, вспыхнул прожектор, возвышающийся у южной оконечности гоночного трека, осветив пыльную арену – а также стареющий, подверженный всем ветрам овал трассы – ярчайшим серебристым светом, из-за которого все вокруг стало казаться нереальным. Гул голосов, доносившихся с первых рядов центрального сектора трибун, тотчас стих и сменился приглушенными шепотками и тревожным бормотанием паствы, готовой начать молитву и внимать суровому клирику. Ни выкриков, ни визга, ни свиста – никаких привычных бесчинств, без которых не обходился ни один бой на арене Вудбери, – лишь низкое гудение тихих голосов зрителей.

Из-за проблем с генератором или из-за несовершенства ксеноновых ламп яркий луч света, освещавший арену, начал моргать. Вспыхнули другие прожекторы – но и они светили неровно. В результате создавался эффект странного, тревожного киносеанса. Прожекторы моргали, и ветер, словно в замедленной съемке, гонял по заброшенной арене и пустым позициям ходячих, небольшие пыльные вихри и мусор.

Вот-вот должно было произойти событие эпохального масштаба, и каждый из пятидесяти зрителей, составлявших около восьмидесяти процентов населения города – в Вудбери уже собралось почти шестьдесят душ, – нетерпеливо ерзал на сиденье в ожидании зрелища. Ходили слухи, что этим вечером в ходе представления давно не появлявшийся на публике Губернатор обратится к горожанам с важной речью, и никто не хотел пропустить ее. Кое-кто пришел на арену, надеясь получить пресловутую поддержку, порцию ободрения от человека, который не бросает слов на ветер, следит, чтобы все работало как часы, и прикрывает им спины. Но время шло, назначенный час приближался, и настроение омрачалось. Как будто всеобщий страх перед живыми во время Века великих мытарств стал болезнью, заразной, как туберкулез, передающейся воздушно-капельным путем – посредством робких взглядов запуганных людей.

Еще через несколько минут – на часах было уже 21:05 – громкоговорители с оглушительным треском ожили.

– ДОБРЫЕ ЛЮДИ ВУДБЕРИ, – эхом разнесся над амфитеатром пропитый голос Руди Уорбертона, славного малого из Саванны, который применил свои навыки каменщика на строительстве баррикад. В словах чувствовалась высокопарность заранее продуманной речи, которую кто-то – может, даже сам Губернатор – явно подготовил и вручил ему пару минут назад. – ДАВАЙТЕ ТЕПЛО ВСТРЕТИМ НАШЕГО ЛИДЕРА, НАШУ ПУТЕВОДНУЮ ЗВЕЗДУ… ГУБЕРНАТОРА!

Раздались прохладные аплодисменты, послышалось несколько нестройных выкриков, но в первое мгновение на арене ничего не изменилось.

Лилли Коул сидела сбоку на первом ряду, прямо за сетчатым ограждением, рядом с Остином и грызла ногти от волнения. Поверх джинсовой куртки она набросила на плечи одеяло и не сводила глаз с дальних ворот, из которых Губернатор предпочитал выходить на арену.

Повисла неловкая пауза, и зрители снова начали перешептываться. Лилли остервенело обгрызала кожу вокруг ногтей. Несколько недель назад ей удалось избавиться от этой вредной привычки – как ни странно, примерно тогда же девушка узнала, что беременна, – но теперь эта напасть вернулась с новой силой. Пальцы девушки выглядели ужасно – неаккуратные, покрытые заусенцами. Она сунула руки под попу и глубоко вдохнула, силясь справиться с очередным приступом тошноты. Прядь каштановых волос упала ей на глаза.

Остин повернулся к ней и откинул локон у нее со лба.

– Все хорошо? – спросил он.

– Просто прекрасно, – ответила она, невесело улыбнувшись.

Они много раз обсуждали утреннюю тошноту, невзгоды первого триместра, спазмы и болезненные ощущения, но теперь все их разговоры сводились к невысказанным страхам. Нормальны ли эти симптомы? Не грозит ли ей потеря ребенка? Как обеспечить ей необходимое питание и дородовой уход? Сможет ли Боб о ней позаботиться? И главное опасение – сможет ли старый санитар принять роды, когда наступит время?

– Я просто хочу, чтобы он уже вышел, – пробормотала Лилли, слегка кивнув в сторону темной арки в северной части арены. – Неизвестность всех убивает.

Как будто по команде, словно ее слова достигли Губернатора, толпа стихла – воцарилась тишина, столь же пугающая, как горящий бикфордов шнур. В воротах появилась высокая тень.

Все головы повернулись на север, все глаза обратились к человеку, который медленно приближался к центру поля. На нем был привычный охотничий жилет, камуфляжные штаны и сапоги, но двигался он осторожно, ступал неуверенно, шаг за шагом, как будто недавно перенес инсульт. Рядом с Губернатором шел Руди, объявивший выход. В руках у него была небольшая картонная коробка, заляпанная грязью, и беспроводной микрофон. Зрителей поразила не черная кожаная повязка на глазу Губернатора и не множество шрамов и затянувшихся ран на его теле, прекрасно различимых даже издалека. Всех поразило отсутствие руки.

Филип Блейк остановился перед трибунами, взял у Руди микрофон, включил его и обвел взглядом толпу. В неровном серебристом свете прожекторов его лицо казалось совсем бледным, словно фарфоровым, а мерцание придавало ему сходство со злодеем из ночных кошмаров – с героем забытого немого фильма, движения которого были неестественно резки.

Руди удалился с поля, и голос Губернатора зазвучал из всех динамиков:

– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ, ЧТО В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ МЕНЯ НЕ БЫЛО С ВАМИ, – он сделал паузу и оглядел лица присутствующих. – ЗНАЮ, ВОЗНИК РЯД ОБЩЕСТВЕННЫХ НУЖД, С КОТОРЫМИ Я НЕ СМОГ ВАМ ПОМОЧЬ… ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ И ЗА ЭТО.

Зрители никак не отреагировали на его заявление, лишь несколько человек прочистили горло. Сидя на первом ряду в северном углу трибун, Лилли чувствовала, как людей вокруг нее обуревает тревога. В этом жутком мигающем свете состояние Губернатора почему-то казалось более серьезным.

– СКОРО МЫ ВОЗОБНОВИМ НАШИ ИГРЫ, – продолжил он, нисколько не смутившись гробовой тишиной и напряжением, которое, казалось, спустилось на стадион, подобно туману. – КАК ВЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, ЗАМЕТИЛИ, В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ У МЕНЯ БЫЛИ ДЕЛА ПОВАЖНЕЕ.

Еще одна пауза – Губернатор снова обвел взглядом унылые лица горожан.

Лилли поежилась, хотя и было довольно тепло – влажный ночной воздух пах паленой резиной. Ее захлестнуло волной необъяснимого ужаса. «Надеюсь, он справится, ведь он нужен нам, нам нужен лидер, нам нужно, чтобы он снова был Губернатором», – думала она. Лилли подняла воротник. Внутри нее бушевали противоречивые чувства. Она сопереживала Губернатору, презирала и ненавидела чертовых ублюдков, которые сотворили с ним такое, но в глубине души непрерывно, неустанно сомневалась.

– КАК ВЫ ЗНАЕТЕ, В ГОРОД ДАВНО НЕ ПРИХОДИЛИ НОВЫЕ ЛЮДИ, – Губернатор глубоко вдохнул и сделал паузу, словно справляясь с приступом боли. – ПОЭТОМУ НЕДАВНО, КОГДА У ВОРОТ ОКАЗАЛАСЬ НЕБОЛЬШАЯ ГРУППА ВЫЖИВШИХ, Я ПРИШЕЛ В ТРЕПЕТ. Я РЕШИЛ, ЧТО ОНИ ТАКИЕ ЖЕ, КАК МЫ… ЧТО ОНИ БЛАГОДАРНЫ СУДЬБЕ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ… ЧТО ОНИ РАДЫ ВСТРЕТИТЬ ДРУГИХ ВЫЖИВШИХ… НО ВСЕ БЫЛО ИНАЧЕ, – он немного помолчал, ожидая, пока затихнет эхо его слов. – МИР ПОЛОН ЗЛА… И ЭТО НЕ ТОЛЬКО ЖУТКИЕ МЕРТВЕЦЫ, ОСАЖДАЮЩИЕ ВСЕ ПОДСТУПЫ К ГОРОДУ.

Он бросил краткий взгляд на картонную коробку, стоящую у его ног. Лилли не могла понять, что внутри – может, какая-нибудь иллюстрация его слов? – и от этого ей было не по себе. Интересно, еще кого-то на трибунах пугала эта влажная, заплесневевшая, заляпанная кровью коробка? Еще хоть кто-нибудь понимал, что ее содержимое могло навсегда изменить жизнь горожан?

– СНАЧАЛА Я НЕ ПОНЯЛ, НА ЧТО ОНИ СПОСОБНЫ, – продолжил Филип Блейк, смотря на верхние ряды. – Я ПОВЕРИЛ ИМ – И ЭТО СТАЛО УЖАСНОЙ ОШИБКОЙ. ИМ НУЖНЫ БЫЛИ ПРОДУКТЫ, В КОТОРЫХ У НАС НЕТ НЕДОСТАТКА. ОНИ ЖИВУТ В ТЮРЬМЕ ПО СОСЕДСТВУ. ОНИ УВЕЛИ С СОБОЙ ГЛАВУ НАШЕЙ ОХРАНЫ – МАРТИНЕСА. ПОЛАГАЮ, ОНИ ХОТЕЛИ ОБЪЕДИНИТЬ ОБА ЛАГЕРЯ И ВЫБРАТЬ БОЛЕЕ БЕЗОПАСНОЕ ДЛЯ ЖИЗНИ МЕСТО ИЗ ДВУХ.

Он опустился на колени возле коробки, в голосе послышались нотки презрения. Микрофон улавливал каждый нюанс его речи, каждое причмокивание, каждый хрип, исходящий из его горла.

– НЕКОТОРЫЕ ОСТАЛИСЬ ЗДЕСЬ – И ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ, КОГДА Я ОТПУСТИЛ ОХРАНУ, ОНИ НАПАЛИ НА МЕНЯ. ОНИ ПЫТАЛИ МЕНЯ, ТЕРЗАЛИ МЕНЯ И В КОНЦЕ КОНЦОВ ОСТАВИЛИ МЕНЯ УМИРАТЬ.

Лилли внимательно слушала Губернатора. В этот момент внутри нее все похолодело – факты явно были приукрашены. «Они» напали на него? «Они» пытали его? Разве это была не женщина с катаной? К чему он клонил? В голове у Лилли начали зарождаться подозрения, а Губернатор продолжил свою жуткую пантомиму в лучах ослепительного света. Его голос с каждой секундой становился все ниже и тверже.

– ОНИ СБЕЖАЛИ, – продолжил он, стоя на коленях возле загадочной коробки, словно из нее вот-вот должен был выпрыгнуть бумажный клоун. – НО ВЫ ДОЛЖНЫ ЭТО ЗНАТЬ, – он осмотрел толпу, как будто оценивая каждого. – ПО ДОРОГЕ ОНИ УБИЛИ ДОКТОРА СТИВЕНСА. ЭТИ ЛЮДИ – ЖЕСТОКИЕ И БЕСЧЕЛОВЕЧНЫЕ ДИКАРИ.

Он снова сделал паузу, словно утомившись от этого всплеска ярости.

Лилли смотрела на то, как Губернатор стоял на коленях в море мерцающего серебристого света. Что-то было не так. Откуда он знал, что они убили доктора Стивенса? Он в тот момент лежал в коме, свидетелей не было. Откуда он знал, что Стивенс просто не наткнулся на группу кусачих? Лилли сжала кулаки.

– Я БОЯЛСЯ ЗА ЖИЗНЬ МАРТИНЕСА, – сказал Губернатор. – Я НЕ ЗНАЛ, ВЗЯЛИ ЛИ ОНИ ЕГО В ЗАЛОЖНИКИ ИЛИ СОТВОРИЛИ КОЕ-ЧТО ПОХУЖЕ. ПРЕЖДЕ ЧЕМ МЫ УСПЕЛИ СНАРЯДИТЬ ОТРЯД НА ИХ ПОИСКИ, ОНИ ПОДБРОСИЛИ КОЕ-ЧТО К ВОРОТАМ ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ.

Он раскрыл коробку и вытащил оттуда темный, поблескивающий на свету предмет размером со сдутый баскетбольный мяч.

– ОНИ ПОДБРОСИЛИ ВОТ ЭТО!

Поднявшись на ноги, он выставил предмет на обозрение публики.

Зрители ахнули, трибуны пришли в движение. Послышались удивленные шепотки, некоторые присутствующие переглянулись между собой. Вид поднятой за волосы в воздух и слегка покачивающейся отрезанной головы запустил в людях естественную реакцию, обусловленную не только естественным отвращением, но и сотнями тысяч лет генетического программирования.

Сидя с краю, Лилли просто сложила руки на коленях, опустила глаза и покачала головой. Она ожидала чего-то подобного. И все же зрелище застало ее врасплох и вид обескровленной головы Цезаря Мартинеса вызвал большее отвращение, чем она рассчитывала. Она пару раз взглянула на нее в лесу во время поспешного отступления с поляны, но сейчас, в мерцающем свете прожекторов, в руке у Губернатора эта жуткая голова выглядела совершенно иначе. Человеческая голова, лишенная тела, сначала показалась ей ненастоящей, а затем до смешного зловещей – бледное лицо некогда красивого латиноса теперь было симулякром лица, правдоподобной хеллоуинской маской, в чертах которой застыл неутолимый голод.

В следующее мгновение на смену этим ощущениям пришло осознание истинного ужаса происходящего.

Некоторое время Губернатор молча держал голову на весу, чтобы каждый мог разглядеть ее. Она слегка покачивалась на волосах. Это движение казалось Лилли очень вялым, как будто призрачным. Из шеи, словно корни, торчали обрывки сосудов и жил. Из раскрытого рта сочилась черная жидкость. Пропитавшаяся кровью изорванная бандана сползла на самый затылок. Если бы не молочно-белая пленка, затянувшая глаза, невозможно было бы понять, успел ли Мартинес обратиться, до того как ему отрубили голову.

Сидевшие на задних рядах зрители, которые взирали на мерзкую картину с расстояния более чем в двадцать пять ярдов, не видели, что бледное лицо до сих пор подергивалось в беспорядочных судорогах, характерных для оживших мертвецов. Желваки то и дело напрягались, мелкие мышцы часто сокращались – конец этому можно было положить лишь путем сожжения головы или полного уничтожения мозга. Лилли прекрасно видела это со своего места. Она узнавала жуткие признаки вечных мук.

– Господи Иисусе, – прошептала она, не обращаясь ни к кому конкретному и едва чувствуя присутствие Остина и ободряющее прикосновение его руки.

Стоявший на залитой ярким светом арене Губернатор сказал:

– Я ЗНАЮ, НИКТО ИЗ ВАС НЕ ХОЧЕТ ЭТОГО ВИДЕТЬ. ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ ЗА ЭТОТ УЖАС. Я ПРОСТО ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ПОНИМАЛИ: ЛЮДИ, С КОТОРЫМИ МЫ ИМЕЕМ ДЕЛО… – еще одна театральная пауза. – …НАСТОЯЩИЕ МОНСТРЫ!

Лилли было противно слышать это. Оглянувшись, она заметила, как толпа зашевелилась. Некоторые мужчины сжали кулаки, удивление на их лицах сменилось гневом, глаза сузились от ярости. Некоторые женщины крепче прижали к себе детей, заставив их отвернуться и не позволяя им смотреть на арену. Остальные сжали зубы в приливе ненависти и жажды крови. Лилли ужаснулась этому преображению – у нее на глазах проявлялось стадное чувство.

В динамиках снова раздался голос:

– ЭТИ ДИКАРИ ЗНАЮТ, ГДЕ МЫ ЖИВЕМ! ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО У НАС ЕСТЬ! ОНИ ЗНАЮТ НАШИ СИЛЬНЫЕ И СЛАБЫЕ СТОРОНЫ! – Губернатор оглядел встревоженные лица. – НУЖНО УДАРИТЬ ПО НИМ, ПОКА ОНИ НЕ УСПЕЛИ НАПАСТЬ НА НАС!

Лилли вздрогнула – трибуны позади нее вдруг взорвались свистом и выкриками. Кричали не только мужчины. В единый хор слились голоса зрителей всех возрастов, полов и темпераментов – и в озаренное мерцающим серебристым светом небо взлетела мрачная аллилуйя воплей. Некоторые зрители вскинули в воздух кулаки. Другие закричали от ярости, и их крики были мало похожи на человеческие. Губернатор наслаждался этим. Все еще держа в руке голову, как безумный шекспировский герой на сцене театра, он медленно поворачивался в сюрреалистическом мерцании ламп. Наконец он снова заговорил:

– Я НЕ СОБИРАЮСЬ СИДЕТЬ СЛОЖА РУКИ, ПОЗВОЛЯЯ ИМ РУШИТЬ ЭТОТ ГОРОД. МЫ СЛИШКОМ МНОГОЕ ПОТЕРЯЛИ! МЫ СЛИШКОМ МНОГОЕ ПРИНЕСЛИ В ЖЕРТВУ!

Часть зрителей начала выкрикивать слова одобрения, словно в религиозном экстазе, и от этого Лилли снова поежилась. Остин держал ее за руку и шептал:

– Все хорошо… Все будет хорошо… Лилли, все хорошо…

Позади них какой-то мужчина воскликнул:

– ДА, МАТЬ ВАШУ!

Другой поддержал его:

– ДЕЛО ГОВОРИШЬ!

Голосов становилось все больше, но все они стихли, когда Губернатор снова проревел в микрофон:

– МЫ РАБОТАЛИ ИЗО ВСЕХ СИЛ, ЧТОБЫ ПОСТРОИТЬ ЭТО ОБЩЕСТВО! ДА БУДЬ Я ПРОКЛЯТ, ЕСЛИ ПОЗВОЛЮ КОМУ-НИБУДЬ ЗАБРАТЬ ВСЕ ЭТО У НАС!

Зрители возликовали. Лилли было достаточно. Она встала на ноги и многозначительно посмотрела на Остина. Кивнув, тот тоже поднялся и пошел за ней к выходу.

– Я РАД, ЧТО ВЫ СОЛИДАРНЫ СО МНОЙ, – говорил Губернатор. Его тон становился все спокойнее, в голосе появлялись почти гипнотические интонации. – СНАЧАЛА НАМ НУЖНО ВЫСЛЕДИТЬ ИХ. Я ЗНАЮ, БОЛЬШИНСТВО ЖИТЕЛЕЙ ЭТОЙ МЕСТНОСТИ УЕХАЛО В АТЛАНТУ, КОГДА ПРАВИТЕЛЬСТВО ВЕЛЕЛО ВСЕМ СОБРАТЬСЯ В ГОРОДАХ… НО СРЕДИ НАС ДОЛЖЕН НАЙТИСЬ ХОТЬ ОДИН ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕМНОГО ЗНАЕТ ОКРЕСТНОСТИ. ЕСЛИ ВАМ ЗНАКОМЫ ЭТИ МЕСТА, ДАЙТЕ МНЕ ЗНАТЬ.

Шагая в непроглядной темноте по забросанному мусором тоннелю прочь с арены, Лилли слышала многократно усиленный динамиками голос Губернатора, который призрачным эхом отражался от стен.

– ТЮРЬМА, В КОТОРОЙ ОНИ ЖИВУТ, МОЖЕТ НАХОДИТЬСЯ КАК В ПЯТИ МИЛЯХ ОТ НАС, ТАК И В ПЯТНАДЦАТИ… МЫ ДАЖЕ НЕ ЗНАЕМ, В КАКОЙ ОНА СТОРОНЕ. НАЙТИ ИХ БУДЕТ НЕПРОСТО.

Лилли и Остин вышли из тоннеля и покинули гоночный трек. Голос Губернатора постепенно угасал.

– НО МЫ СДЕЛАЕМ ЭТО. ОНИ БУДУТ НАКАЗАНЫ. НЕ СОМНЕВАЙТЕСЬ.

Той ночью Лилли почти не сомкнула глаз. Она ворочалась на кровати рядом с Остином, чувствуя тяжесть, сонливость и тошноту. Уже целую неделю она пила витамины для беременных и старалась пить как можно больше воды, мочевой пузырь едва справлялся с такой нагрузкой. Она вставала не меньше шести раз за ночь, чтобы сходить с туалет, и, сидя на унитазе, слышала жуткие, тревожные, далекие голоса мертвецов, доносящиеся с заросших полей, раскинувшихся к западу от города. Губернатор справедливо заметил, что в новом мире настоящую угрозу представляли не кусачие. С этим невозможно было поспорить, но Лилли раздирали противоречивые чувства и мучили сомнения. Ей хотелось верить в Губернатора – у нее не было иного выбора, – но она не могла не обращать внимания на нараставший внутри нее страх. По коже бегали мурашки. Лилли бродила по квартире, то ложась в постель, то снова вставая, и старалась не разбудить Остина.

Когда на горизонте забрезжили первые лучи солнца, прогнавшие мрак, она уже разработала план действий. Нужно было поговорить с Губернатором и воззвать к его разуму. Он мог прислушаться к ее словам, если подать мысль правильно. В конце концов, они хотели одного и того же – обезопасить Вудбери. Но так открыто пропагандировать войну и разжигать рознь было безумием. Лилли должна была образумить Губернатора. Он мог прислушаться к ней. Надо было попытаться.

Дождавшись утра и с трудом высидев напряженный завтрак с Остином, она отправилась на поиски Губернатора. Остин предложил пойти с ней, но по какой-то причине Лилли хотела сделать это в одиночку.

Сначала она постучалась в квартиру Губернатора, но не застала никого дома. Затем она заглянула в госпиталь и спросила Боба, не видел ли он Филипа, но тот не имел ни малейшего представления о его местонахождении. Некоторое время Лилли бродила по улицам, пока не услышала выстрелы, доносящиеся из-за гоночного трека. Она пошла на звук.

День был уже в разгаре. Влажный воздух прогрелся. Стоявшее высоко в небе солнце плавило асфальт на парковках. Пахло дегтем и навозом. Надетые на Лилли джинсовые шорты и безрукавка с логотипом Технологического института Джорджии уже пропитались потом. Аппетита не было, и девушка не могла сказать, что этому виной – беременность или страх.

У южной оконечности арены Лилли обнаружила Гейба и Брюса, которые курили возле ворот. Автоматы висели у них на плечах, как у членов военизированного формирования. Время от времени у них из-за спины, откуда-то из-за высокого сетчатого ограждения, отделяющего город от населенных ходячими окрестностей, доносились пистолетные выстрелы.

– Филип здесь? – спросила Лилли у Гейба, подойдя к телохранителям.

– А тебе зачем? – ответил Брюс вопросом на вопрос, не дав Гейбу шанс произнести ни слова. – Он сейчас занят.

– Эй, полегче, – сказал Гейб чернокожему здоровяку в пропитанной потом камуфляжной форме. – Она на нашей стороне, – Гейб повернулся к Лилли. – Он за стеной, стреляет по мишеням. Что тебе нужно, Лилли?

– Я просто хотела перекинуться с ним парой слов, – объяснила девушка. – Как продвигаются поиски тюрьмы?

Гейб пожал плечами.

– Ребята ищут повсюду, но пока никаких результатов. Я могу тебе чем-то помочь?

Лилли вздохнула.

– Да нет, мне просто хотелось кое-что обсудить с Губернатором… Мне в голову пришли кое-какие идеи.

Гейб и Брюс переглянулись.

– Не знаю. Он сказал, что не хочет, чтобы…

В этот момент из-за угла раздался громкий голос:

– Все в порядке, дайте ей пройти!

Телохранители пропустили Лилли, и она прошла за ворота и оказалась на узкой дорожке, ведущей мимо пустых парковочных мест для инвалидов. Сделав по ней несколько шагов, она увидела в отдалении, около проволочного заграждения однорукого Губернатора, одетого в оливковую армейскую куртку, которая была ему немного велика.

– Удивительная штука – человеческий мозг, – произнес он, не глядя на Лилли.

Он стоял рядом с тележкой, груженной огнестрельным оружием всех размеров и калибров. Лилли быстро заметила, что он стрелял в ходячих, сгрудившихся по другую сторону забора, словно забавляясь в чудовищном тире. На земле лежало уже около дюжины полуразложившихся тел, воздух посинел от порохового дыма.

– Он, как компьютер, способен к перезагрузке, – бормотал Филип, поднимая левой рукой небольшой девятимиллиметровый пистолет, взводя курок и прицеливаясь. – И все же он так чертовски хрупок… Может отказать в любую секунду.

Он выстрелил в скопление ходячих.

– ЧЕРТ!

Пуля лишь коснулась головы мертвой женщины в изорванном и залитом кровью сарафане. Женщина покачнулась, но не упала и продолжила биться о сетку. Губернатор сердито сплюнул.

– Дерьмово живется с одной левой рукой! – он выстрелил еще раз, и еще, пока четвертая пуля не расколола череп ходячей и та не залилась черной кровью, оседая на землю. – Приходится учиться всему заново. А это тяжело! – Филип взглянул на Лилли. – Пришла меня отшлепать?

Лилли удивленно посмотрела на него.

– Не поняла?

– Я заметил, что мое представление пришлось тебе не по нраву.

– Я не говорила…

– Да это у тебя на лице написано. Все эти жесты… Тебя не слишком впечатляют мои ораторские навыки.

Слово «ораторские» он произнес особенно выразительно, сделав характерный для Джорджии акцент на букве «р» – «ор-р-р-раторские», – и Лилли передернуло. Он что, играл с ней? Испытывал ее? Она облизала губы, подбирая слова.

– Ладно, смотрите… Не сомневаюсь, вы знаете, что делаете. Я не пытаюсь сказать вам, как управлять этим городом. Просто… На трибунах были дети.

– И ты полагаешь, что я перешел черту, показав им бренные останки Мартинеса.

Лилли глубоко вздохнула.

– Вообще-то да… Если уж честно. Думаю, это было чересчур.

Губернатор положил пистолет обратно на тележку и взял с нее серебристый револьвер триста пятьдесят седьмого калибра. Прокрутив цилиндр, он снова выстрелил.

– Лилли, надвигается война, – тихо сказал он, прицеливаясь в очередного ходячего, стоящего в тени древнего узловатого дуба. – И я могу с уверенностью сказать… – его левая рука была неподвижна, как стальная балка. – Если эти люди не готовы любой ценой защищать этот город, мы потеряем… все, – он положил указательный палец на спусковой крючок. – Все, что ты любишь… Все, что тебе дорого, Лилли. Ты – я гарантирую – потеряешь все.

Прицелившись, он выстрелил.

Лилли не вздрогнула от резкого хлопка – и даже не моргнула, несмотря на то что выстрел был оглушительным, – она просто стояла и смотрела на Губернатора, размышляя и чувствуя, как холодный страх перерастал внутри нее в уверенность. Филип был прав.

По другую сторону ограды крупный ходячий обрушился на землю, забрызгав все вокруг себя кровью и частицами мозгового вещества. Лилли прикусила губу. Она чувствовала, как разгорается внутри нее крошечная искра жизни, как маленький росток стремится к свету.

Наконец она очень тихо произнесла:

– Вы правы. Я с вами – как и все мы, – что бы ни произошло. Мы готовы. Как бы ни было сложно.

В тот день спазмы усилились, и в какой-то момент Лилли стало трудно стоять на ногах. Она свернулась в позу эмбриона на диване в спальне и завесила окна одеялами, чтобы закрыться от яркого света весеннего солнца. Температура немного поднялась – к обеду было уже тридцать восемь и три, – и перед глазами то и дело возникали яркие вспышки, сиявшие сильнее при каждом приступе режущей боли в животе и тупой пульсации в районе переносицы.

К шести часам ее начало знобить, и Лилли задрожала под старым термоодеялом, которое Остин притащил из своей квартиры. Ее тошнило, но рвота не приходила. Лилли чувствовала себя ужасно.

В конце концов она смогла вылезти из кровати и пойти в туалет. Спина болела. Лилли босиком прошла по деревянному полу, зашла в туалет и заперлась в вонючей комнате с растрескавшейся плиткой на стенах и старым линолеумом на полу. С трудом опустившись на унитаз, она попыталась пописать, но не смогла.

Остин заставлял ее пить, стараясь не допустить обезвоживания, но организм Лилли функционировал так плохо, что у нее не получалось выпить больше нескольких глотков воды зараз. Теперь она сидела в темноте туалета и пыталась дышать как можно ровнее, несмотря на спазмы, из-за которых вся нижняя часть живота словно была охвачена огнем. Лилли чувствовала слабость. Она была выжатой, как лимон. Все тело болело. Словно на него только что упал рояль. Неужели все это из-за стресса? Лилли опустила глаза и удивленно моргнула.

На болтавшихся возле лодыжек трусиках виднелась кровь, ярко-красная, как клубничное варенье. Лилли похолодела. Она регулярно проверяла, нет ли на трусиках следов выделений, и до этого момента все было чисто. Стараясь сохранять спокойствие, она глубоко задышала и попыталась осознать происходящее.

Громкий стук вывел ее из ступора.

– Лилли? – раздался из-за двери тревожный голос Остина. – Все в порядке?

Лилли подалась вперед и дотянулась до ручки, едва не упав с фарфорового сиденья. Открыв дверь, она взглянула в стеклянные, испуганные глаза Остина.

– Наверное, нам нужно обратиться к Бобу, – тихо произнесла она дрожащим от ужаса голосом.

 

Глава восьмая

Той ночью Филип Блейк наводил порядок – в прямом и в переносном смысле. Он чувствовал себя истинным предводителем революции, воином накануне битвы. Ему хотелось, чтобы все вокруг соответствовало ясной, строгой, стерильной организации его мозга. Хватит бестелесных голосов, хватит неопределенности, вносимой его симбиотической второй личностью. В автоклаве его разума – очистившегося после тяжелых испытаний – сгорели все следы Брайана Блейка, извлеченные из темных глубин сознания. Теперь он превратился в заводной механизм, нацеленный на одно-единственное действие – месть.

Он начал с собственной квартиры, с места преступления. Повсюду еще виднелись слабые намеки на произошедшее, и Филип намеревался окончательно устранить их.

Брюс принес ему со склада все необходимое для уборки, и он уже несколько часов искоренял все оставшиеся свидетельства его мучений в лапах сумасшедшей стервы с мечом. Неловко орудуя левой рукой, он с порошком прочистил все стены гостиной и осторожно прошелся питающимся от батареек пылесосом по старому ковру, который был заляпан пятнами его крови. На более сложные загрязнения он вылил моющий растворитель и с остервенением тер ковер щеткой, пока он не начал расползаться на части. Он прибрался в комнатах, застелил постель, упаковал грязное белье, вымыл деревянные полы масляным мылом Мерфи и стер пыль со стеклянных стенок мозаики из аквариумов, не обращая внимания на дергающиеся внутри отрезанные головы.

Пока он работал, Пенни была прикована к стене в коридоре и каждые несколько минут напоминала о себе: она негромко хрипела, гремела цепями в попытке освободиться и клацала острыми, как у пираньи, зубами, исступленно кусая воздух. Пока Филип убирался рядом с ней, в нем нарастало раздражение из-за этих приглушенных звуков.

Он работал без устали несколько часов, и лишь затем результаты удовлетворили его. Из-за отсутствия руки кое с чем справиться было не так уж просто: он с трудом смог раскрыть мусорный пакет и вымести сор из углов. Хуже того, он находил все новые и новые места, еще несущие на себе напоминание о пытках – липкие сгустки запекшейся крови, брошенный моток клейкой ленты, закатившееся под кресло сверло, на котором до сих пор виднелись частицы его тканей, ноготь среди ворсинок ковра. Он прибирался до глубокой ночи, пока не уничтожил все до единого намеки на постигшие его муки. Он даже переставил мебель, чтобы скрыть те следы, которые невозможно было отмыть: подпалины от ацетиленовой горелки, дырки от гвоздей в тех местах, где к полу был прибит фанерный щит.

Наконец он избавился от всех видимых свидетельств о пытках.

Довольный собой, он опустился в свое любимое кресло, стоящее в маленькой комнате. Тихое бульканье воды в аквариумах успокаивало его. Безмолвные крики запертых за стеклянными стенками оживших голов мертвецов приносили ему умиротворение. Он смотрел на распухшие, пропитавшиеся влагой лица, подергивавшиеся под толщей воды и представлял себе тот чудесный момент, когда он разорвет эту лохматую стерву на кусочки… И в конце концов задремал.

Ему снилось прошлое. Он был в своем доме в Уэйнсборо вместе с женой и дочкой – его разум принял этот миф и высек каждое его слово на нерушимых каменных скрижалях – и чувствовал себя счастливым, по-настоящему счастливым. Пожалуй, он никогда больше не был так счастлив. Пенни сидела у него на коленях на примыкавшей к кухне веранде обшитого досками дома на Пилсон-стрит, а Сара Блейк свернулась на диване рядом с ними, положив голову на плечо Филипу, который читал Пенни книгу Доктора Сьюза.

Но что-то мешало – странный треск, глухое металлическое бряцанье. Во сне Филип посмотрел на потолок и увидел, как по нему пошли трещины, и с каждым звуком штукатурка раскалывалась заново и на пол летела белая пыль, кружащаяся в лучах солнца. Треск становился все громче и чаще, трещин было все больше – и в конце концов потолок начал проваливаться. Филип закричал, и обломки погребли под собой комнату.

Эта катастрофа разбудила его.

Он вздрогнул. Все раны – ушибы, порезы и ссадины, стянутые швами и скрытые под одеждой, – пронзило резкой болью. Все тело покрылось холодным потом, фантомная рука заныла. Филип сглотнул горькую желчь и огляделся. Неяркое свечение аквариумов и бульканье воды вернули его к реальности – и в этот момент он понял, что до сих пор слышит жуткий треск.

С этим звуком Пенни клацала зубами в соседней комнате.

Он должен был разобраться с этим.

Это был последний этап его уборки.

– Не бойся, малышка Лилли, мне уже доводилось принимать ребятишек, – сказал Боб Стуки, без зазрения совести обманывая своих пациентов в залитом ярким серебристым светом подземном госпитале.

Стояла глубокая ночь, и в комнате было тихо, как в морге. Боб подвез монитор к кушетке, на которой под простыней лежала Лилли. Остин беспокойно ерзал на стуле рядом с кроватью, кусая ногти и то и дело переводя взгляд с бледного лица Лилли на улыбающегося Боба.

– Я, конечно, не акушер, – добавил Боб, – но в армии я видел достаточно беременных дамочек. У вас с малышом все будет хорошо… все будет тип-топ… все будет по высшему разряду.

На самом деле за весь период службы в Афганистане Боб видел лишь одну беременную женщину – местную переводчицу, которой было всего семнадцать, когда она залетела от какого-то парня из военно-торговой службы. Боб хранил ее тайну, пока у нее не случился выкидыш. Именно Боб сообщил ей об этом – хотя тогда он не сомневался, что она уже все знала. Он не сомневался в этом и сейчас. Женщина знает. Вот и все… Женщина всегда знает.

– Откуда кровь? – спросила Лилли.

Она лежала на той же кушетке, которую еще недавно занимал Губернатор, жизнь которого целую неделю висела на волоске. Боб ввел ей в руку – чуть выше запястья – иглу капельницы и повесил на стойку последнюю дозу глюкозы из своих запасов, чтобы справиться с обезвоживанием и стабилизировать состояние девушки.

Склонившись над ней, Боб старался говорить как можно более обнадеживающе.

– Такое случается в первом триместре, – заверил ее он, точно не зная, о чем говорит, и повернулся к раковине, чтобы вымыть руки. В тишине госпиталя струя воды с оглушительным шумом ударилась о цинковое дно. Напряжение в комнате зашкаливало. Стоя спиной к пациентке, Боб добавил: – Уверен, все в полном порядке.

– Боб, если тебе что-то нужно, просто дай знать, – сказал Остин.

В толстовке с капюшоном, со стянутыми в хвост волосами, он был похож на потерявшегося ребенка, который в любую секунду мог разразиться слезами. Его ладонь лежала на обнаженном плече Лилли.

Боб вытер руки полотенцем.

– Лилли Коул будет мамой… Никак не могу поверить, – развернувшись, он подошел к кушетке и улыбнулся Лилли, натягивая перчатки. – Именно это нам здесь и нужно, – с ложным воодушевлением в голосе произнес он. – Хорошие новости, – он приподнял простыню и осторожно прощупал Лилли живот, пытаясь припомнить, как распознать выкидыш. – Ты станешь прекрасной матерью, – повернувшись к подносу с инструментами, он взял плоскую лопатку из нержавеющей стали. – Есть люди, которые просто созданы для этого. Понимаешь? Я вот для этого не создан, видит Бог.

Лилли отвернулась от него и закрыла глаза. Боб понял, что она пытается не заплакать.

– Я плохо себя чувствую, – пробормотала она. – Что-то не так, Боб. Я знаю. Я чувствую.

Боб взглянул на Остина.

– Сынок, мне нужно провести гинекологическое обследование.

В остекленевших глазах Остина стояли слезы.

– Делай все необходимое, Боб.

– Милая, мне нужно все там осмотреть, – сказал медик. – Будет немного неприятно. Ты почувствуешь холод.

Не открывая глаз, Лилли едва слышно прошептала:

– Хорошо.

– Тогда начнем.

– Черт, да не дергайся ты!

В сумраке прихожей Филип Блейк орудовал плоскогубцами, надев на левую руку перчатку и обмотав ее толстым слоем клейкой ленты.

– Знаю, тебе это не по душе, но надеюсь, ты понимаешь, как сильно это нам поможет.

Засунув плоскогубцы в черную бездну рта своей мертвой дочери, он пытался ухватить ее верхние резцы. Пенни отчаянно кусалась, но Филип крепко держал ее, поставив сапог ей на живот. Вонь сводила его с ума, хоть он и старался не обращать на нее внимания.

– Это пойдет на благо нашим взаимоотношениям, – сказал он, наконец-то ухватив один из верхних зубов плоскогубцами. – Вот так!

Он вырвал зуб – раздался легкий хлопок, словно из бутылки вынули застрявшую пробку, – и отбросил его в сторону. Полилась кровь, изо рта девочки вылетели частицы мягких тканей. Пенни дернула головой, ее жуткие черты исказились, взгляд огромных, молочно-белых глаз устремился в безграничную пустоту за пределами этого мира.

– И еще один, – тихо пробормотал Филип, словно говоря с животным. – Он уже шатается, – он крякнул и вырвал второй зуб. – Вот. Видишь? Вовсе не страшно, правда? – он бросил зуб в стоявшую рядом мусорную корзину и снова повернулся к дочери. – Уже не больно, да?

Рот Пенни был полон черной, маслянистой жидкости. Филип вырывал один зуб за другим. Его лицо не выражало ничего и было столь же безжизненным, как обратная сторона Луны.

– Осталось всего ничего, – с ложной радостью в голосе произнес он, вытаскивая изо рта девочки нижние зубы. – Вот так, уже лучше.

Он вырвал последние зубы, почти не прилагая усилий. Разложение зашло уже очень далеко – мертвые корни не держались в деснах. На грязном сарафане девочки появились новые кровавые пятна.

– Вот и все, – успокаивающе сказал Филип. – Вот мы и закончили.

Пока Боб стоял в тишине госпиталя возле кушетки Лилли, перед его мысленным взором промелькнуло воспоминание об Афганистане. Однажды он ассистировал военно-полевому хирургу при проведении выскабливания – удаления всех тканей плода и плаценты после выкидыша или прерывания беременности – и теперь копался в памяти, надеясь обнаружить знания, полученные в тот день. Не смотря на Лилли, он осторожно приподнял простыню, прикрывавшую таз и ноги девушки.

Лилли отвернулась.

Боб начал обследование. Он помнил, какой на первых неделях нормально протекающей беременности должна быть на ощупь здоровая матка – по словам военно-полевого хирурга – и чем отличается матка после выкидыша. Уже через несколько секунд Боб нашел шейку матки. Лилли тревожно застонала. Сердце Боба обливалось кровью. Он прощупал матку: она была полностью раскрыта и полна кровью и отторгающимися тканями. Этого ему было достаточно. Он отстранился и отнял руки.

– Лилли, не забывай, пожалуйста, одну вещь, – сказал он, снимая перчатки. – Нет причин…

– О нет, – она уже плакала. Голова Лилли лежала на подушке, и слезы пропитывали наволочку. – Я знала… Я знала…

– О боже… – Остин прислонился лбом к поручню кушетки. – О Господи…

– И о чем я только думала?.. – Лилли тихо плакала, зарывшись лицом в подушку. – Какого черта я только думала?..

Боб совсем пал духом.

– Милая, не нужно корить себя. Ты ведь можешь попробовать снова… Ты молода, здорова, у тебя есть все шансы.

Слезы высохли на щеках у Лилли.

– Прекрати, Боб.

– Прости, милая, – ответил он, опустив взгляд.

Остин поднял голову, протер глаза, уставился в стену и протяжно вздохнул.

– Черт, – бросил он.

– Боб, дай мне полотенце.

Лилли села на кушетке. Выражение ее лица невозможно было разгадать, но одного взгляда на него было достаточно, чтобы Боб замолчал и выполнил просьбу девушки. Он взял полотенце и протянул его ей.

– Сними меня с чертовой иглы, – безразлично сказала она, вытираясь. – Я пойду.

Боб вынул капельницу, протер запястье Лилли и наложил пластырь на ранку.

Лилли слезла с кушетки. На мгновение показалось, что она не удержится на ногах, и Остин подхватил ее под руки. Она оттолкнула его и сняла со спинки стула свои джинсы.

– Все в порядке, – она оделась. – Все в полном порядке.

– Милая… Не торопись, – Боб подошел к Лилли, словно намереваясь закрыть ей путь к двери. – Лучше тебе немного полежать.

– Уйди с дороги, Боб, – отрезала Лилли, сжав кулаки и решительно выдвинув вперед подбородок.

– Лилли, почему бы нам не… – Остин оборвал свою речь на полуслове, стоило Лилли только взглянуть в его сторону. Выражение ее лица – плотно сжатые зубы, пылающие искры ярости в глазах – испугало юношу.

Боб хотел было возразить, но решил, что лучше просто позволить Лилли уйти. Он отошел в сторону и сделал Остину знак отступить. Лилли была уже на полпути к выходу.

Хлопнула дверь, и в комнате повисла оглушительная тишина.

Секунды, казалось, тянулись целую вечность. Филип Блейк склонился над своей восставшей из мертвых дочерью в сумраке прихожей. Небрежная стоматологическая операция словно застала Пенни врасплох. Она пошатывалась на тонких ногах и шевелила губами, обнажая окровавленные десны. Ее пустой взгляд был обращен на стоявшего перед ней человека.

Филип придвинулся к мертвой девочке. В памяти замелькали ложные воспоминания о том, как он укладывал дочку в постель, как читал ей сказки, как расчесывал ей золотистые локоны и целовал ее в фарфоровый лобик.

– Все к лучшему, – пробормотал он прикованному к стене монстру. – Иди ко мне.

Он заключил девочку в объятия. Она казалась лишь хрупкой оболочкой, крошечным чучелом. Филип провел ладонью по ее холодной, полуразложившейся щеке.

– Поцелуй папочку.

Он сам поцеловал ее в прогнившие губы. Он искал тепла и любви, но почувствовал лишь горечь протухшего мяса и засиженных мухами отбросов. Сам того не желая, он отшатнулся от дочери, не в силах вынести вида скользкой ткани, прилипшей к ее губам. Он глубоко задышал и стал остервенело стирать с губ черную слизь. Желудок скрутило.

Пенни бросилась к нему, сузив глаза, и попыталась укусить его кровоточащими деснами.

Филип сложился пополам, оттолкнув ее. Его тошнило. По пищеводу поднималась горячая желчь. Его вырвало прямо, и по деревянному полу расплескалась густая желтая масса желудочных соков. Спазмы одолевали Филипа, пока все содержимое желудка не вышло из него.

Он упал на колени, вытер рот и тяжело задышал.

– О милая… Прости меня, – с трудом сглотнув, он попытался собраться с силами и закрыть глаза на стыд и отвращение. – Не бери в голову, – дыхание восстановилось, и он еще раз сглотнул. – Не сомневаюсь… со временем… я… я… – он вытер лицо. – Пожалуйста, не дай этому…

Вдруг кто-то громко постучал в дверь. Губернатор тотчас забыл о собственных чувствах и раздраженно моргнул.

– Черт! – он поднялся на ноги. – ВОТ ЧЕРТ!

За следующие тридцать секунд – столько Филипу Блейку понадобилось, чтобы взять себя в руки, пересечь прихожую, снять цепочку и открыть дверь – он превратился из жалкого, слабого, не находящего взаимности отца в блистательного вождя народов.

– Разве я не велел не беспокоить меня? – рявкнул он, увидев призрачный силуэт во тьме коридора.

Гейб невольно прочистил горло и попытался подобрать верные слова. Он был одет в мешковатую армейскую куртку, подпоясанную портупеей и патронташем.

– Прошу прощения, шеф, у нас там неразбериха.

– Какая еще неразбериха?

Гейб глубоко вздохнул.

– Видите ли, был взрыв – наверное, на базе Национальной гвардии. В воздух поднимается огромный столб дыма. Брюс взял несколько ребят и пошел на разведку. Только они вышли, как мы услышали неподалеку стрельбу.

– Неподалеку?!

– Да, в той же стороне.

Губернатор посмотрел Гейбу в глаза.

– Так почему бы вам просто не взять машину и не… ПРОКЛЯТЬЕ! – он повернулся к гостю спиной. – Неважно! Забудь! За мной!

Они взяли один из бронированных грузовиков. Губернатор разместился на пассажирском сиденье и положил себе на колени автоматическую винтовку AR-15, а Гейб сел за руль. За всю поездку – по Флэт-Шолс-роуд, вдоль населенного ходячими леса, по шоссе 85 и по длинной проселочной дороге по направлению к огромному облаку черного дыма, заметному даже на фоне ночного неба, – Гейб не проронил больше ни звука. Губернатор тоже молчал. На подножках по обе стороны от кабины стояли вооруженные автоматами ребята Гейба – Руди и Гас.

Пока они мчались на восток сквозь тьму, Губернатор чувствовал, как на каждом ухабе, на каждой кочке фантомную руку пронзали тысячи игл – и это странное ощущение заставляло его то и дело напрягать зрение в попытках разглядеть в зеленоватом свете кабины, не продолжается ли из обрубок призрачной рукой. Из-за этого с каждой минутой Губернатор раздражался все сильнее. Он молча размышлял о войне и представлял, как отрубит голову той стерве, которая напала на него.

Великие полководцы былых веков, о которых Филип читал в исторических книгах – все от Макартура до Роберта Э. Ли, – не совались на передовую и сидели в палатках вместе со своими генералами, составляя планы, продумывая стратегию действий, изучая карты. Но у Филипа Блейка был свой путь. Он представлял себя Аттилой Завоевателем, может, даже Александром Македонским, врывающимся в Египет с жаждой мщения и сеющим смерть окровавленным мечом. В жилах пылал адреналин, кожа под повязкой на глазу чесалась. Надетая на левую руку кожаная перчатка для вождения скрипнула, когда он сжал кулак.

Они доехали до знакомого ответвления от главной дороги. Одну из букв на высоком указателе сдуло ветром, и теперь на знаке было написано:

Уол арт*

Цены ниже. Жизнь лучше.

В некотором отдалении Губернатор видел огромную парковку «Уолмарта». Бетон пошел трещинами и в лунном свете серебристо светился, как водная гладь. У западного края парковки возле знакомого грузовика – в котором Губернатор узнал одну из машин автопарка Вудбери – лежало несколько темных предметов неопределенной формы.

– Черт! – Губернатор махнул рукой. – Вон туда, Гейб, к с мусорным бакам!

Гейб повернул, и их грузовик загромыхал по парковке, поднимая в ночное небо клубы серой пыли. Как только они достигли поля битвы, Гейб ударил по тормозам и резко остановил машину в тридцати футах от него.

– ЧЕРТ! – Губернатор рывком распахнул дверцу и встал на подножку, всмотревшись в раскиданные по парковке неподвижные тела. – ЧЕРТ!

Спрыгнув на землю, он подвел остальных к распростертым на земле несчастным. Сначала никто ничего не сказал. Губернатор осмотрелся по сторонам, стараясь не упустить ни одной детали. Грузовик все еще тарахтел, в воздухе висело голубоватое облако угарного газа и порохового дыма.

– Господи, – пробормотал Гейб, обведя взглядом четыре тела, лежавшие в лужах крови, растекшихся по бетону.

У одного из мужчин была отрублена голова, валявшаяся футах в пятнадцати в стороне в луже черной слизи. Рук тоже не было. Другой – пацан по имени Кертис – лежал ничком, раскинув руки. Его остекленевшие глаза были открыты и смотрели в небо. Третий валялся в огромной луже крови, вытекшей из громадной раны на животе, откуда вываливались кишки. Не нужно было звать Шерлока Холмса, чтобы понять, что так лихо отсекать конечности и оставлять такие длинные, аккуратные разрезы могла только японская катана.

Гейб подошел к самому крупному из тел – к чернокожему мужчине, еще цеплявшемуся за жизнь. Он истекал кровью, которая обильно лилась из нескольких ран у него на шее. Его лицо было алым от крови, глаза почти закатились, и все же Брюс Купер из последних сил пытался что-то сказать.

Никто не мог понять его слов.

Губернатор подошел к умирающему и взглянул на него, не выказав никаких чувств, кроме жгучей ярости.

– Его голова не пострадала, – сказал Филип Гейбу. – Наверное, он скоро обратится.

Гейб хотел ответить, но в этот момент раздался тихий, едва слышный баритон Брюса Купера, который задыхался в агонии. Губернатор опустился на колени и прислушался.

– В-видел лысого гада и п-пацана, – выдавил Брюс, захлебываясь кровью. – Они… в-вернулись… они…

– Брюс! – Губернатор наклонился ниже. В его сердитом голосе не было ни капли сострадания. – БРЮС!

Поверженный здоровяк уже не мог говорить. Его большая бритая голова – вся в черной, как деготь, крови – в последний раз повернулась. Веки дрогнули – и замерли навсегда. Глаза остекленели. Губернатор несколько секунд молча смотрел на Брюса.

Затем он отвел взгляд и закрыл Брюсу глаза.

Он не видел, как остальные склонили головы, выражая скупое уважение мощному телохранителю, который без страха и упрека служил Губернатору, не заботясь о личной выгоде. Филип Блейк боролся с болью, которая проникала в мысли подобно летучему химическому соединению и лишала его способности принимать решения. Брюс Купер был всего лишь человеком – всего лишь винтиком в огромной машине Вудбери, – но для Филипа он значил невероятно много. Кроме Гейба, в этом странном мире лишь Брюса можно было считать его другом. Филип доверял Брюсу, он показал ему аквариумы, показал Пенни. Заслужив уважение – если не любовь – Филипа Блейка, Брюс выбивался из общей массы. Вообще-то, насколько помнил сам Филип, именно Брюс спас ему жизнь, заставив Боба взять себя в руки и обработать раны.

Губернатор поднял глаза. Гейб стоял вполоборота, опустив голову, словно выражая почтение своему шефу и не беспокоя его в этот ужасный момент. Девятимиллиметровый глок был закреплен у него на бедре. Осталось только одно неоконченное дело.

Губернатор вырвал пистолет Гейба из кобуры, и здоровяк вздрогнул от неожиданности.

Прицелившись в голову Брюса, Губернатор сделал всего один точный выстрел, и в черепе покойника образовалась внушительных размеров дыра. Из-за оглушительного хлопка все подпрыгнули на месте – все, кроме Губернатора.

Он повернулся к Гейбу.

– Они только что были здесь, – произнес Губернатор густым, пропитанным жаждой мести и разрушения голосом. – Ищите их следы. Ищите тюрьму, – он устремил яростный взгляд единственного уцелевшего глаза на Гейба и вдруг проорал: – ИЩИТЕ СЕЙЧАС ЖЕ!

Не сказав больше ни слова, он направился обратно к бронированному грузовику.

Гэбриэл Харрис долго стоял среди мертвых тел, валявшихся на пустынной, залитой лунным светом парковке подобно сломанным манекенам, и не мог решить, что делать. У него на глазах Губернатор развернулся, сел за руль бронированного грузовика и уехал в ночь. Гейб недоуменно смотрел ему вслед, не в силах произнести ни слова. И как, черт возьми, ему найти эту проклятую тюрьму, передвигаясь пешком, не имея с собой ничего необходимого и располагая ограниченным количеством патронов и всего двумя напарниками? Если уж на то пошло, как, черт возьми, им вообще вернуться домой? Что, автостопом? Но стоило Гейбу взглянуть на останки своего друга, своего товарища по оружию Брюса Купера, как полное смятение в мгновение ока сменилось чистой решимостью.

Вид лежащего в лунном свете здоровяка – истерзанного и залитого кровью, как только что разделанная туша, – потряс Гейба до глубины души. Его захлестнуло волной противоречивых чувств – печали, ярости и страха. Он отогнал эти чувства и велел товарищам следовать за ним.

Они решили проверить, что осталось в заброшенном, провонявшем гнилью «Уолмарте». В темных закоулках магазина, под поваленными полками и на полу за прилавками они обнаружили несколько сносных рюкзаков, фонарик, бинокль, коробку крекеров, банку арахисового масла, блокнот, ручки, батарейки и две упаковки патронов сорок пятого калибра.

Запихав все это в рюкзаки, они выдвинулись в восточном направлении, заметив петляющие по пыльной подъездной дорожке следы шин, которые вскоре резко повернули на юг. Они всю ночь шли по следам, оставленным на проселочных дорогах, пока отпечатки не затерялись на асфальтовом покрытии шоссе.

Гейб не хотел сдаваться. Он решил, что нужно разделиться, и послал Гаса на восток, а Руди на запад, договорившись с ними встретиться снова на пересечении восьмидесятого и двести шестьдесят седьмого шоссе.

Мужчины разошлись в разные стороны. Тусклый свет фонариков рассеивался в предрассветном тумане. Гейб орудовал одиннадцатидюймовым складным ножом, чтобы продираться сквозь густую листву, двигаясь прямо на юг. Небо начинало светлеть. Приближался восход.

Через час он наткнулся на нескольких заблудших ходячих, которые брели среди деревьев на его запах, и уложил большую их часть. В один момент невысокий мертвец – то ли ребенок, то ли карлик, истлевшее лицо которого почернело до неузнаваемости, – выпрыгнул на него из кустов. Гейб убил его единственным ударом ножа в череп и быстрее пошел по заросшим сорняками полям. На толстой шее здоровяка выступил пот, капли поползли вниз по спине.

К полудню Гейб добрался до перекрестка двух растрескавшихся асфальтовых дорог. Ярдах в двадцати пяти севернее, как совы на жердочке, на тянувшейся вдоль кромки поля изгороди сидели Руди и Гас, уже ожидавшие его. Судя по угрюмому выражению их простоватых лиц, они тоже вернулись ни с чем.

– Давайте угадаю, – сказал Гейб, подходя к ним с юга. – Вы ни черта не нашли.

Гас пожал плечами.

– У меня по пути было несколько крошечных деревень, все заброшенные… И никакой тюрьмы.

– И у меня тоже, – буркнул Руди. – Одни искореженные тачки да пустые дома. Встретил пару ходячих, смог уложить их без лишнего шума.

Гейб вздохнул, вытащил носовой платок и вытер пот с шеи.

– Проклятье, придется продолжать.

– Почему бы нам не пойти по… – начал Руди.

Вдруг с западной стороны послышался выстрел, и Руди осекся. Похоже, стреляли из мелкокалиберного пистолета. Эхо пару раз повторило резкий хлопок, и Гейб резко повернулся на звук, донесшийся откуда-то из леса.

Его товарищи тоже подняли головы, а затем посмотрели на Гейба, который вглядывался в раскинувшееся за изгородью холмистое поле. Несколько мгновений все молчали.

Затем Гейб снова повернулся к напарникам и сказал:

– Так, идите за мной… Пригнитесь. По-моему, мы только что напали на золотую жилу.

 

Глава девятая

Лилли почти весь день провела в квартире, глотая аспирин и бродя по комнатам. Одетая в спортивные штаны и майку футбольной команды Технологического института Джорджии, она проводила учет на собственном складе огнестрельного оружия и боеприпасов. Яркие лучи солнца проникали в комнату даже сквозь жалюзи. Голова раскалывалась, но Лилли не обращала внимания на боль и работала на адреналиновых потоках чистой ярости, которые курсировали по ее телу, как электрический ток.

После бессонной ночи и нескольких резких фраз, брошенных Остину, она чувствовала себя очень возбужденной и горела желанием отомстить чертовым негодяям, которые проникли в Вудбери и из-за которых она потеряла ребенка. Почти два года прожив среди этой чумы, Лилли вывела единую теорию разумного поведения выживших. Либо помогайте друг другу – если есть возможность, – либо оставьте друг друга в покое. Но эти захватчики наплевали на все приличные способы взаимодействия и все испортили, поэтому в душе Лилли бушевал гнев. К счастью, живот стал чуть менее чувствительным – а все мечты рассеялись, как дым, – и теперь внутри шагавшей из угла в угол девушки все бурлило от жаркой ненависти к этим людям.

Все ящики, и коробки, и старая мебель были отодвинуты в сторону и выстроены вдоль стен, чтобы освободить место для целого арсенала стрелкового оружия, ножей и запасных патронов, разложенных на полу. Лилли даже не представляла, сколько всего набрала за прошедшие месяцы – может, из-за паранойи, а может, из-за мрачных предчувствий, – но теперь все это было разложено перед ней ровными рядами. Два пистолета «Ругер MK II» двадцать второго калибра лежали поверх остального оружия, скрещенные, как на гербе. Рядом с ними были дополнительные магазины на десять патронов и несколько патронташей, в каждом из которых было по пятьдесят патронов с высокой начальной скоростью и выемкой в головной части. Под ними виднелись упаковки с патронами для винчестера на сорок гран, мачете, несколько разномастных глушителей, глок Остина, помповая винтовка «Ремингтон», винтовка М1 «Гаранд» с телескопическим прицелом, три длинных ножа разной степени остроты, кирка с длинной рукоятью и целый ассортимент кобур, ножен и футляров, аккуратно выложенных в ряд.

Из кухни донесся голос Остина:

– Суп готов!

Он объявил это, вложив в голос все воодушевление, на которое был способен, и все же ему не удалось скрыть печаль, которая тяжким весом лежала у него на плечах.

– Может, пообедаем вместе в задней комнате?

– Нет аппетита, – ответила Лилли.

– Лилли, да ладно тебе… Не поступай так со мной, – сказал Остин, входя в комнату с полотенцем в руках. На нем была потрепанная футболка с изображением группы REM, распущенные длинные кудри падали на спину. Он был встревожен. – Тебе нужно поесть.

– Зачем?

– Лилли, ради бога.

– Слушай… Я ценю твою заботу, – она даже не взглянула на Остина, продолжая изучать свой арсенал. – Ты поешь, а я пока не буду.

Остин задумчиво облизал губы и попытался подобрать слова.

– Ты ведь понимаешь, что мы, может быть, никогда больше не увидим этих людей?

– О, мы их увидим… Обещаю… Мы их увидим.

– Что это значит?

Лилли смотрела на оружие.

– Это значит, что мы не остановимся, пока не найдем их.

– Но зачем нам это? Что это изменит?

Лилли удивленно взглянула на него.

– Что, уровень IQ неожиданно упал до комнатной температуры?

– Лилли…

– Ты что, по сторонам не смотрел?

– В том-то и проблема! – Остин швырнул полотенце на пол. – Я не отходил от тебя ни на шаг, я не упускал ни одной чертовой детали! – он с трудом сглотнул, шумно втянул в себя воздух и попытался успокоиться, тщательно выбирая слова. – Я знаю, что тебе больно, Лилли, но и мне тоже больно.

Лилли снова посмотрела на груду оружия и очень тихо произнесла:

– Я знаю.

Остин подошел к ней и дотронулся до ее плеча.

– Это безумие, – сказал он.

– Чему быть, того не миновать, – ответила она, не поднимая глаз.

– И чему же не миновать?

Лилли повернулась к Остину.

– Проклятой войне.

– Войне? Правда? Ты говоришь, как Губернатор.

– Здесь мы или они, Остин.

Юноша тяжело вздохнул.

– Я не боюсь их, Лилли… Я боюсь за нас.

Лилли окинула его взглядом.

– Прекрати зарывать голову в песок и начни бояться их, иначе нас вообще не будет… Не будет ни Вудбери, ничего, черт тебя дери!

Остин опустил глаза и ничего не сказал.

Лилли хотела было продолжить, но вдруг передумала. Выражение лица Остина неуловимо изменилось, глаза увлажнились, по щеке покатилась одинокая слеза. На мгновение она задержалась на подбородке, а затем упала на пол. Гнев Лилли тотчас рассеялся, ее окатило волной неизбывной печали. Она подошла к Остину и обняла его. Он обнял ее в ответ и горьким шепотом сказал ей на ухо:

– Я чувствую себя беспомощным. Сначала мы потеряли ребенка… а теперь… ты отдаляешься от меня. Я не могу тебя потерять… не могу… просто не могу.

Лилли обнимала его, гладила по голове и тихо шептала ему на ухо:

– Ты меня не потеряешь. Ты мой. Понимаешь? Мы вместе – и точка. Ты понимаешь?

– Да… – едва слышно ответил он. – Я понимаю… спасибо… спасибо.

Они долго молча стояли посреди гостиной и обнимали друг друга так крепко, словно от этого зависела их жизнь. Лилли слышала тяжелое дыхание Остина и чувствовала, как бьется его сердце.

– Я знаю, каково это – чувствовать себя беспомощным, – наконец сказала она, взглянув в глаза Остину. Их лица почти касались друг друга, дыхание сливалось воедино. – Еще недавно я была настоящим образцом беспомощности. Ходячей катастрофой. Но мне помогли. В меня вселили уверенность. Меня научили выживанию.

Остин крепче прижал ее к себе и прошептал:

– Именно это ты, Лилли, сделала для меня.

Лилли нежно поцеловала его в лоб и прижалась к нему всем телом. Боже, как она любила его. Она готова была бороться за него, бороться за их будущее, бороться до последней капли крови. Она перебирала пальцами его длинные локоны и обнимала его, но в голове вертелась лишь одна мысль – мысль о том, как стереть в порошок каждого из чертовых монстров, которые угрожали им.

Губернатор встретил закат, сидя в одиночестве на безлюдных трибунах гоночного трека. Ветер гонял мусор по пустынной арене. Солнце погрузилось в облака, и в сером от клубящейся в воздухе пыли небе замелькали золотые и малиновые сполохи. По треку заскользили крошечные смерчи. День близился к концу, и все это как нельзя лучше соответствовало задумчивому настроению Филипа Блейка.

Великий полководец однажды назвал такое время «затишьем перед бурей». Филипу казалось, что эти слова прекрасно описывали ситуацию. Сгущались сумерки, и он набирался сил, представляя себе славную битву и собственное торжество в тот момент, когда напавшая на него стерва будет разорвана на кусочки, как наполненная кровью пиньята. Разум Филипа вырабатывал темную энергию войны, как ускоритель атомных частиц, гудя от ярости, превращая чудесный свет в элемент дьявольского ритуала, в элемент священного колдовства.

Затем, словно призванный силой его мысли, ему явился гонец – крепкий малый в камуфляжных штанах и великоватой ему армейской куртке, – который вышел из темного коридора в дальнем конце трека.

Филип посмотрел на него.

Гейб шел по арене, задыхаясь от долгого бега. Выражение его квадратного лица говорило о том, что дело не терпело отлагательств. Глаза сверкали от возбуждения. Он дошел до трибун, поднялся по железным ступенькам и остановился возле Губернатора.

– Мне сказали, что вы здесь, – задыхаясь, произнес он, после чего наклонился и уперся ладонями в колени.

– Не спеши, приятель, – сказал Губернатор. – Надеюсь, ты принес мне хорошие новости.

Гейб посмотрел ему в глаза и кивнул.

– Мы нашли ее.

На несколько минут слова повисли в воздухе. Лицо Губернатора было непроницаемо. Он неотрывно смотрел на Гейба.

– Рассказывай.

По словам Гейба, услышав стрельбу, они пошли на звук по примыкающему к шоссе густому лесу, пока не наткнулись на двух девчонок и старика, стреляющих по мишеням на поляне. Гейб с напарниками не стали обнаруживать себя и наблюдали за происходящим из-за деревьев: троица убила нескольких ходячих, а затем потащила одно из тел к видневшейся в отдалении высокой ограде.

Сначала Гейб ничего не понял, но вместе с товарищами пошел за девчонками и стариком и через некоторое время оказался на холме, с которого открывался отличный вид на то, что лежало за оградой: там был огромный жилой квартал, как будто свалившийся с неба на лоскутное одеяло окрестных полей. Все кусочки мозаики встали на свои места.

Территория тюрьмы, некогда известной под названием Исправительное учреждение округа Мериуэдер, простиралась во все стороны, насколько хватало глаз, вдоль восточной границы округа. За тремя заборами виднелся целый комплекс послевоенных зданий из серого кирпича. Гейб тотчас понял, почему никто в Вудбери не подумал об этом месте: после кризиса тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года штат Джорджия перестал финансировать эту тюрьму и она на долгие годы исчезла с радаров, затерявшись среди полей, как корабль-призрак. Гейб сам понял, что это за место, исключительно потому, что в конце девяностых здесь отбывал свой срок его кузен Эдди – наркоторговец из Джексонвиля. Штат использовал эту тюрьму как роскошный пересыльный пункт – а строго говоря, как тюрьму для уголовных преступников, – и личный состав здесь был сильно сокращен, но со снабжением перебоев не было: тюрьма была обеспечена оружием и готова к бою.

В целом, тюрьма показалась Гейбу достаточно защищенной, но никоим образом не неуязвимой. За колючей проволокой и смотровыми вышками виднелись пустые спортивные и баскетбольные площадки, давно расчищенные от кусачих. Хотя возле внешней ограды и кое-где и толпились ходячие – они стекались на запах жителей тюрьмы, как пчелы летят на мед, – здания казались относительно крепкими, с основательным фундаментом. Из труб летели выхлопные газы. Должно быть, генераторы и аварийные источники питания были в хорошем состоянии. Внешний вид тюрьмы предполагал возможность обнаружения там холодильников, душей, кондиционеров, забитых припасами кафетериев и всяческих удобств вроде спортивных и тренажерных залов и внутренних дворов. Все это просто умоляло о захвате.

– У них высокие заборы, – сказал Гейб, стоя возле металлической скамейки, на которой сидел внимательно слушавший его Губернатор. – Похоже, они позволяют кусачим подходить к этим заборам. Может, это просто случайность, а может, они умнее, чем нам казалось.

Гейб сделал паузу, чтобы Губернатор обдумал его слова.

– Продолжай, – велел тот, не отводя глаз от пустынного гоночного трека и размышляя. Темнота окутывала арену. – Я слушаю.

– Дело в том, – начал Гейб, от волнения понизив голос, – что их не так уж много. Вряд ли у них достаточно оружия.

Губернатор ничего не ответил, все так же смотря на призрачные тени, сгущавшиеся по краям арены. Его единственный глаз прищурился.

– Мы несколько часов наблюдали за ними, – продолжил Гейб. – Нападем на них прямо завтра, и они попадают, как пешки. Говорю вам… они не выдержат боя…

– Нет.

Слово прозвучало гулко, как разорвавшаяся хлопушка. Гейбу как будто плеснули в лицо холодной водой. Он удивленно посмотрел на Губернатора и оцепенел от внезапного испуга.

Губернатор еще с секунду вглядывался в темноту, а затем повернулся к Гейбу.

– Мы выждем время.

Здоровяка захлестнуло волной гнева и отчаяния.

– Мать вашу, Губернатор! И это после того, что они сделали с Брюсом?! Нужно сейчас же покончить с ними!

– Прошу прощения? – Губернатор пронзил Гейба взглядом единственного глаза. В самом центре зрачка, как подожженный фитиль, маячила крошечная искра лунного света. – После побега они пару недель держались тише воды, ниже травы. Мы не могли их найти, – он сделал паузу, театральность которой была достойна профессора, читающего лекцию. – Когда Мартинес предал их – и они расправились с ним, – они снова навострили уши. И мы опять не нанесли удар.

В этот момент Гейб начал постепенно понимать, к чему он клонит.

– Теперь они сделали вылазку на нашу территорию, убили несколько наших людей, – продолжил Губернатор, не сводя с Гейба взгляда своего темного, блестящего глаза. – Должно быть, они ждут, что мы пойдем за ними. Но мы выждем время. Мы подождем, пока они снова расслабятся. Тогда наш удар станет для них неожиданностью. Они убедят себя, что они в безопасности, что мы опустили руки или просто не смогли их найти.

Гейб кивнул.

– Тогда мы и нападем на них, – сказал Губернатор. – И, если ты хочешь принять в этом участие и не пойти на корм ходячим, заткни пасть и вали отсюда к чертям.

Гейб пару секунд неподвижно стоял, пытаясь справиться с унижением и обидой.

– СЕЙЧАС ЖЕ!

Громогласный вопль Губернатора эхом разнесся над пустынным гоночным треком.

На следующий день в Вудбери что-то изменилось. Это почувствовал каждый: и мужчины, и женщины, и дети, – но лишь немногие смогли осознать то напряжение, которое, подобно акуле в толще воды, скользило обычной жизни. Детей в основном не выпускали на улицу и занимали спокойными настольными играми или раскрасками, а разговоры взрослых стали напряженными, приглушенными, опасливыми. Все намеки на мрачный юмор, без которого еще недавно не обходилась ни одна встреча кумушек за кофе в забегаловке на Мейн-стрит, растворились в воздухе. На смену им пришла мрачная необходимость, стоящая за каждым разговором, каждым делом, каждой тревожной встречей.

В течение недели Гейб и Лилли встречались с жителями города и объясняли им, что происходит. Беседуя с горожанами с глазу на глаз, они готовили глав семейств и крепких молодых людей – тех, кто должен был выступить в первых рядах войска, – к надвигающемуся штурму тюрьмы. Они справедливо распределили обязанности по переводу города на военное положение, и вскоре естественным образом сложилась определенная иерархия: если Губернатор был главнокомандующим, то Лилли с Гейбом стали его генералами, которые отдавали приказы рядовым и постепенно превращали разношерстный батальон жителей города в мощную армию вторжения. Переплавив свой страх в праведный гнев, Лилли сама взяла на себя функции предводителя движения и убеждала всех, что эта миссия необходима как воздух, что это единственный способ защитить граждан Вудбери.

Гоночный трек превратился в официальный штаб. В подземных гаражах и под дождевыми тентами на арене был устроен склад вооружения и боеприпасов. Командный центр Губернатора расположился в одной из пресс-лож, на стенах которой были развешаны крупные карты округа Мериуэзер, а на столах лежали карты поменьше. Под покровом ночи в желтом свете ламп виднелся силуэт однорукого воина, который в одиночестве шагал по ложе и скрупулезно изучал каждый ярд двадцати трех миль, отделявших тюрьму от Вудбери. Он планировал наступление с проницательностью Эйзенхауэра, готовящего наступление союзников на Анцио.

К концу недели Лилли составила исчерпывающую опись боеприпасов, которыми располагал Вудбери. У них было семь ящиков патронов калибра 7,62 и достаточное количество патронташей, чтобы снарядить ими половину мужского населения города. У них было три пулемета пятидесятого калибра и множество винтовок, как автоматических, так и снайперских. У них было достаточно топлива, чтобы заправить как минимум дюжину автомобилей – большая часть которых была позаимствована на базе Национальной гвардии – и пригнать их на передовую, преодолев двадцать три мили проселочных дорог. У них было шесть бронированных грузовиков с противоминной защитой, несколько обычных грузовиков, транспорт для перевозки личного состава, два армейских вездехода и пара крупных четырехдверных седанов марки «Бьюик» на крайний случай.

Большую часть второй недели Гейб посвятил ремонту единственного танка М1 «Абрамс», обнаруженного в ангарах базы Национальной гвардии. Бронированный танк был оснащен дистанционно управляемой орудийной башенкой пятидесятого калибра и стопятимиллиметровой пушкой, к которой прилагалось сорок два снаряда. Так как турбинные двигатели танка работали на дизеле, Гейбу пришлось отправить две команды на расположенные поблизости стоянки дальнобойщиков, чтобы найти последние капли дизельного топлива, оставшиеся в округе.

К концу второй недели ожидания и подготовки Лилли полностью справилась со страхами и впервые с начала эпидемии стала нормально высыпаться. Сновидений не было, и каждое утро она вставала отдохнувшей, чувствуя зуд в предвкушении битвы. Даже Остин заразился ее энтузиазмом. Он регулярно стрелял по мишеням и прекрасно освоился со снайперской винтовкой «Гаранд». Лилли казалось, что их с Остином связь стала прочнее – не только из-за общего горя после потери ребенка, но и из-за общей подготовки к серьезной миссии, из-за общего стремления к лучшему будущему. Они убедили себя, что другого пути не было, и единая цель сплотила их.

Вечером следующего вторника, когда город окутали сумерки, а с момента обнаружения Гейбом тюрьмы прошло почти три недели, Лилли закончила заряжать последний из высокоемких магазинов, разложенных на длинных столах в коридорах под гоночным треком, и решила пойти домой. Стоило ей миновать западные ворота и выйти на темную парковку стадиона, как позади нее раздалось шарканье. Лилли насторожилась, вытащила ругер и развернулась, поднимая пистолет на звук.

Из темноты раздался голос:

– Не стоит юной леди одной гулять по ночам в таких опасных районах, – во тьме был виден лишь силуэт высокого мужчины и оранжевый огонек на конце сигареты, которую он курил. – Иначе может случиться беда.

– Кто здесь? – Лилли навела пистолет на силуэт. Хриплый голос казался ей знакомым, но она не знала этого наверняка. – Назовитесь, пожалуйста…

Губернатор выступил из тени в круг желтого света.

– Рад видеть, что твои рефлексы на высоте, – произнес он, отбросив окурок.

– Боже, вы меня до смерти напугали, – Лилли опустила пистолет и почувствовала, как расслабились мускулы на шее. – Лучше не подкрадывайтесь так к людям, могут ведь и голову прострелить.

– Учту на будущее.

Он улыбнулся, задумчиво поглаживая усы пальцами уцелевшей руки. Новая модная деталь – самодельная повязка на глаз – дополняла его привычный костюм из камуфляжных штанов и охотничьего жилета. Обрубок правой руки был замотан пожелтевшим бинтом. Тусклый свет фонаря отражался в темном глазу мужчины.

– Я слежу за тобой, Лилли.

– То есть?

– Ты привела наших людей в форму, я это ценю.

– Нам нужно быть готовыми в любой момент.

– Ты правильно поняла, – он устремил на Лилли взгляд единственного блестящего глаза. – Ведь мы выступаем на рассвете.

Лилли удивленно посмотрела на него.

– Завтра?

– Да, мэм, – кивнул он, пронизывая ее взглядом. – Ты узнала первой… Мне не хотелось, чтобы все начали настраиваться раньше времени. Я намереваюсь прийти к ним с востока вместе с первыми лучами солнца – из-за деревьев, пешком. Чертовы грузовики слишком тарахтят, а я не хочу лишнего шума. Передашь остальным, а?

– Конечно, – с готовностью ответила Лилли. Внутри все похолодело, голова закружилась в предвкушении боя. – Мы готовы, Губернатор. Мы с вами на все сто десять процентов.

– Да? Хорошо, – он почесал подбородок. – А как там твоя любовь всей жизни? Уже стал снайпером?

– Остин? Да, с ним все в порядке. Он готов. Мы все готовы. Хотите, я поведу головную машину?

– Ты поедешь в транспорте. Гейб поведет бронированный танк, который возглавит колонну. Не будем спешить и привлекать к себе излишнее внимание.

– Верно.

– Танк едет быстро, пятьдесят с лишним миль в час для него не проблема, но мы торопиться не будем.

– Поняла, – Лилли посмотрела на Губернатора. – А где поедете вы?

– По дороге? Я буду в транспорте вместе с ребятами.

– Хорошо.

– Всю дорогу я буду на радиосвязи с тобой, Гейбом, Гасом и Руди. Но на подступах к тюрьме я велю всем выстроиться передо мной, скажу несколько слов и настрою ребят на правильный лад.

– Разумно.

– Когда мы подготовимся к наступлению, я предпочту пересесть в танк.

– Ясно, – Лилли облизала губы. – У меня есть только один вопрос.

– Какой?

– Что насчет людей в тюрьме?

Губернатор удивленно взглянул на нее.

– А что с ними?

Лилли пожала плечами.

– Что, если они… вдруг… сдадутся? Поднимут белый флаг и все такое?

Губернатор вгляделся в темноту, вытащил из кармана новую сигарету и поджег ее зажигалкой «Зиппо». В воздух взлетело облачко дыма.

– Мы будем решать проблемы по мере возникновения, – хрипло пробормотал он низким голосом и снова посмотрел на Лилли. – Ты уверена, что готова?

– Да… О чем вы? Да, конечно. Да.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да. Я не меньше вашего хочу расправиться с этими гадами. Почему вы спрашиваете?

Он глубоко вздохнул.

– Я знаю, что случилось.

– Что именно?

– Я имею в виду ребенка.

– Что? – руки и ноги Лилли покрылись мурашками, желудок свело. – И как вы…

– Боб сказал мне, – Губернатор опустил глаза. – Мне жаль, что тебе пришлось через все это пройти. Женщинам нелегко перенести такое. Вот и все.

Лилли немного помедлила, а затем произнесла:

– Я готова, Губернатор. Я сказала, что готова, и это на самом деле так.

Казалось, он изучал каждую черточку на лице Лилли, смотря на нее с некоторой жалостью, и от его взгляда девушке было не по себе, она чувствовала себя пристыженной, несчастной. В этот момент ей больше всего на свете хотелось сражаться плечо к плечу с этим человеком – с этим несовершенным, порочным, грубым, резким, нетерпимым человеком.

Он еще раз затянулся.

– Ты нужна мне, подруга.

– Я с вами, – ответила она.

– Грубой силы у меня достаточно, – сказал он, сверкая единственным глазом. – Но ты умеешь мыслить, ты прирожденный лидер. К тому же ты чертовски хорошо стреляешь. Лилли, ты нужна мне на передовой.

– Я понимаю, – кивнула она.

Губернатор сделал еще одну затяжку.

– Случившееся с тобой… лишний раз доказывает, сколько опасностей таит в себе этот мир, пока в нем есть такие негодяи. Нужно расправиться с ними, пока не случилось что-нибудь похуже. Мы положим конец их бесчинствам. Любой ценой. Понимаешь?

Лилли ответила не сразу, задержав взгляд у него на лице.

– Увидимся утром, – наконец сказала она холодным бесцветным голосом.

Затем она развернулась и пошла прочь, сжав кулаки.

Губернатор еще некоторое время стоял в темноте у ворот гоночного трека и смотрел вслед Лилли Коул. Сама ее походка говорила о том, что она была готова. Она была готова убивать.

Она завернула за угол на Мейн-стит, и ночной ветер метнул ей вслед валявшийся на тротуаре мусор.

Филип глубоко вздохнул, выбросил окурок и затушил его подошвой сапога. У него оставалось лишь одно дело, которое нужно было окончить до рассвета, – лишь одного члена племени нужно было склонить на свою сторону, прежде чем прольется кровь.

Он пошел по улице, посвистывая и чувствуя себя как никогда живым. Сомнений больше не было.

Война началась.

 

Часть 2

Часы судного дня

 

Глава десятая

Боб Стуки неловко потирал руки, стоя в душной, провонявшей гнилью прихожей квартиры Губернатора. Его вытащили из постели в три часа ночи, и голова медика слегка кружилась, но все же он старался держать себя в руках и не пялиться на мертвую девочку, прикованную к стене в десяти футах от него. На ней было голубое платьице в цветочек, ткань которого так истрепалась и пропиталась грязью, что казалось, будто кто-то пропустил ее через мясорубку. Волосы на жуткой голове все еще были заплетены в косички. Ее глаза были широко распахнуты – она напоминала рыбу, насаженную на крючок, – а черные беззубые челюсти бесшумно хватали воздух, когда она тянулась к ближайшему к ней человеку.

– Я скоро вернусь, милая, не волнуйся, – сказал Губернатор, опустившись перед ней на колени.

Он улыбался девочке, но на его лице было какое-то странное выражение. Если бы Боба попросили описать его, он бы сказал, что оно напоминает маску смерти, клоунский грим, нанесенный на лицо мертвеца.

– Ты даже не успеешь соскучиться. Веди себя хорошо, ладно? Слушайся дядю Боба, – мертвая Пенни застонала и снова ухватила ртом воздух. Губернатор обнял ее. – Знаю, знаю… Я тоже тебя люблю.

Боб отвернулся, охваченный волной противоречивых чувств – отвращения, печали, страха, сожаления, – которые сильно ударили по нему. Кроме него, о существовании Пенни знали только двое, и в эту минуту Боб сомневался, хочется ли ему такого доверия Губернатора. Он опустил глаза и сдержал рвотные позывы.

– Боб?

Должно быть, Губернатор заметил кислое лицо Боба и обратился к нему довольно резко, словно к провинившемуся ребенку.

– Ты уверен, что справишься? Я не шучу – она многое для меня значит.

Боб прислонился спиной к стене и глубоко вздохнул.

– Я присмотрю за ней, Губернатор. Я трезв как стеклышко. Я с нее глаз не спущу. Не волнуйтесь об этом.

Губернатор тоже вздохнул и снова повернулся к жуткой девочке.

– Можешь спустить ее с цепи, если хочешь. Впрочем, я не буду возражать, если ты оставишь ее на привязи. – Губернатор смотрел на беспрестанно движущиеся черные губы дочери. – Она больше не может укусить, но ей все равно палец в рот не клади. Сейчас ее нечем покормить, поэтому она немного капризна.

Боб кивнул, не сдвинувшись с места. У него на лбу выступили капельки пота, глаза горели огнем. Он неожиданно понял, что ему вовсе не хочется подходить ни на шаг ближе к маленькому монстру.

Губернатор посмотрел на Боба.

– Но если кто-то умрет – кто угодно, Боб, – покорми ее. Понимаешь меня?

– Да, – Боб старался не смотреть на девочку. – Все понял.

Губернатор еще раз обнял мертвую дочь. Когда он наконец отстранился, у него на плече блеснула ее слюна.

Немногим меньше часа спустя – в 5:14 утра – Губернатор уже стоял рядом с Гейбом в северном конце городской площади Вудбери. Их освещал единственный фонарь, уцелевший на телефонном столбе, и в луче света роилась целая туча мотыльков. Мужчины облачились в тяжелую кевларовую амуницию, добытую на базе Национальной гвардии, и в доспехах напоминали истинных воинов, не знающих пощады. Было прохладно. Пока они проводили смотр выстроившихся перед ними разношерстных войск, состоящих из двадцати трех бойцов, с их губ то и дело слетали облачка пара.

Вдоль бордюра стояло почти две дюжины мужчин и женщин, снабженных патронташами и портупеями, тяжелыми от оружия и запасных патронов. Все смотрели на главнокомандующего в ожидании последних приказаний. Позади них на полквартала растянулась цепочка автомобилей, уже заправленных и тарахтящих на холостом ходу. Их фары освещали ворота города.

Бойцы намеревались оставить двадцать пять своих товарищей без единого пистолета или патрона – весь их арсенал сейчас был погружен в грузовики и фургоны и сложен в кузовах огромных фур. Губернатор попросил Штернов остаться и присмотреть за городом, а когда Барбара посмела возразить ему – в конце концов, они с Дэвидом входили в число лучших стрелков Вудбери, – он заявил ей, что это не просьба, а чертов приказ.

– Они у нас на мушке, друзья! – воскликнул теперь Филип Блейк, обращаясь к своей армии, и его громкий голос эхом разнесся над темной площадью.

Каждый из собравшихся ощущал серьезность момента. Их глаза под козырьками бейсболок светились мрачной решимостью и глубоко запрятанным страхом. Пальцы нервно постукивали по спусковым скобам и прикладам автоматов. Этих людей никак нельзя было назвать профессиональными военными, но Филип видел, как проснувшийся в них инстинкт выживания заряжал их энергией, подготавливая к битве.

Он еще сильнее воодушевлял их своим громоподобным голосом.

– Эти ублюдки убили доктора Стивенса! Они убили Брюса Купера!

Губернатор обвел взглядом угрюмые лица и наконец заметил Лилли, которая стояла в конце цепочки. Рядом с ней был Остин, державший на плече винтовку «Гаранд». Он наклонил голову, всем своим видом выражая готовность к действию. Волосы Лилли были стянуты в тугой конский хвост. Она держала ладони на рукоятях своих ругеров, закрепленных у нее на бедрах. За спиной у нее виднелся силуэт снайперской винтовки «Ремингтон MSR». На мгновение что-то во взгляде Лилли озадачило Филипа. Может, ему все это только показалось, но создавалось ощущение, что она глубоко погрузилась в мысли и сосредоточенно обдумывала что-то, вместо того чтобы гудеть от ярости, подобно камертону. Не сводя с нее взгляда, Филип провозгласил:

– Они искалечили меня. Настал час расплаты!

Лилли на долгое мгновение встретилась с ним глазами.

Затем она кивнула.

Губернатор воскликнул:

– ПО МАШИНАМ! ВПЕРЕД!

Ровно в 5:30 утра тяжеловооруженная колонна сдвинулась с места под тарахтение двигателей, скрип ходовых частей и беспорядочные возгласы.

Лилли ехала в середине процессии и старалась не отставать от красных габаритных огней, сиявших впереди, вцепившись обеими руками в огромное рулевое колесо ревущего армейского грузовика M35 весом две с половиной тонны. Ни черта не было видно. Из-за стоявшей долгое время засухи дороги вокруг Вудбери стали пыльными, словно покрытыми песком, и в этот предрассветный час колонна, выдвинувшаяся из южных ворот, поднимала вокруг себя целые столбы пыли. Сквозь окно в задней стенке кабины Лилли едва могла различить пятнадцатифутовый кузов грузовика, вдоль поднятых бортов которого сидели люди.

Она чувствовала себя карликом в гигантском автомобиле: ноги с трудом доставали до педали акселератора на полу. В кабине воняло потом не одного поколения нервных гвардейцев. Остин сидел рядом с ней на пассажирском сиденье и держал на коленях рацию. Каждые несколько минут из динамика раздавался голос Губернатора, приказывавшего Гейбу ехать со скоростью не более сорока миль в час, чтобы танк не отрывался от них, повернуть на восемьдесят пятое шоссе в южном направлении – А НЕ В СЕВЕРНОМ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ! – и выключить чертовы фары, пока он не разбудил весь округ!

Несколько лет назад Лилли часами сидела в психиатрической клинике Мариетты, пытаясь справиться с паническими атаками. Ее психиатром была добрая женщина в годах, доктор Кара Леоне, которая предпочитала терапевтические беседы лекарствам и много времени посвящала попыткам отыскать причины тревожности Лилли. Панические атаки были вызваны отчасти гормонами, отчасти болями роста, отчасти нейрохимическими реакциями и отчасти тоской из-за проигранной ее матерью битвы с раком груди. Они всегда настигали Лилли в общественных местах, в толпе и сопровождались свистопляской мыслей, рождающихся в голове. Уродка, неудачница, толстуха, все смотрят, а она вот-вот упадет в обморок, сложно дышать, голова кружится, у нее опухоль мозга, она умрет прямо здесь, в продуктовом магазине. К счастью, она то ли переросла эти приступы, то ли научилась справляться с ними… Но теперь все вернулось.

Следуя за армейским грузовиком, красные габаритные огни которого светились в облаке пыли и выхлопных газов, виляя из стороны в сторону, она чувствовала первые признаки приближения панической атаки. Такого не случалось с ней уже лет десять, но ошибки быть не могло: мысли разлетались, голова начинала кружиться от страха, по шее бежали мурашки. Она не отрывала взгляда от красных огней и смотрела, смотрела на них, пока они не превратились в две карликовых красных планеты, зависшие в пространстве… И тут она вспомнила, чему ее учили. Она вспомнила, как Боб давал ей уроки, которые сам получил на курсе молодого бойца, – дзен снайпера.

Пуля летит по дуге. Снайпер должен учитывать это и на больших расстояниях целиться выше. Если дистанция до цели неизвестна, стрелок может рассчитать угол стрельбы, используя какой-либо ориентир, расположенный рядом с целью, например телеграфный столб или опору забора, и перенося поправку на цель. Лилли думала об этом, управляя грузовиком, и отгоняла страх предельной концентрацией. Лучше всего стрелять в голову. Ширина средней головы составляет шесть дюймов, ширина плеч среднего человека – двадцать дюймов, а среднее расстояние от копчика до макушки равняется сорока дюймам. Едущий перед ней грузовик под прямым углом повернул на Миллард-драйв, и Лилли последовала за ним, крутанув руль и осторожно направив M35 по узкой дороге.

Стало легче. Она почувствовала, как скачущие мысли улеглись и в голове воцарилось спокойствие истинного снайпера, о котором Боб однажды так распалялся по пьяни. Тип пули определяет ее траекторию. Ремингтон стреляет патронами триста восьмого калибра на 175 гран. Так, чтобы поразить голову на расстоянии шестисот ярдов, нужно сделать поправку на семидесятиградусную дугу. Лилли почувствовала, что колонна впереди нее растянулась, и сильнее надавила на газ. Стрелка спидометра пересекла отметку в сорок миль в час. Остин что-то сказал.

– А? – переспросила Лилли, бросив на него короткий взгляд и чувствуя, будто она только что очнулась от глубокого сна. – Ты что-то сказал?

Остин посмотрел на нее. Напряжение сковало его мальчишеское лицо.

– Все в порядке?

– Все отлично.

– Хорошо.

Кивнув, Остин повернулся к боковому окну, вглядевшись вдаль. Лилли заметила, что небо за деревьями уже светлело: темные краски сменились грязно-серыми. Восход был не за горами. Она крепче вцепилась в руль и свернула вслед за колонной на проселочную дорогу. Столб пыли поднялся еще выше. Каждые несколько секунд она смотрела в боковое зеркало и видела Губернатора, который стоял в кузове среди мужчин и женщин, с трудом втиснувшихся в грузовик.

«Черт, у него такой вид, словно он как минимум форсирует Делавэр», – подумала она, и ее окатило волной противоречивых эмоций. Ей было немного неловко видеть, как он стоит в сверкающих доспехах – с самодельной повязкой на глазу, с демонстративно поднятой головой, держась единственной уцелевшей рукой за угловую стойку, чтобы не упасть, – напоминая израненного спартанского полководца, жаждущего мести. Все это, впрочем, было так. Но, с другой стороны, Лилли упивалась тем, как Губернатор представлял себя Каменной Стеной – настоящим генералом Джексоном. Филип был истинным сорвиголовой, и Лилли ощущала уверенность – с таким предводителем они просто не могли проиграть битву. Кто еще мог расправиться с этой раковой опухолью?

Через пятнадцать минут сквозь деревья уже пробивались первые оранжевые лучи утреннего солнца, а дорога начала сильно петлять.

Лес по обе стороны от дороги стал более густым, запахло хвоей, прошлогодней листвой и испражнениями ходячих. Лилли снова взглянула в боковое зеркало и увидела, как Губернатор смотрит вдаль, неуклюже держа одной рукой карту, которая трепыхалась на ветру. Он снял с ремня рацию. Остальные пассажиры, сидевшие в кузове вокруг него, подняли винтовки и проверили обоймы, решительно сжав зубы.

Губернатор нажал на кнопку передачи. В кабине раздался его голос:

– Мы приближаемся к холму, откуда открывается вид на тюрьму… Верно, Гейб?

Сквозь треск Гейб ответил:

– Так точно, шеф. Тюрьма ярдах в пятистах от нас, на равнине, у самой границы округа.

– Отлично, – отозвался Губернатор. – План таков: нужно найти открытую площадку, где можно остановиться. Лучше всего с видом на тюрьму.

– Вас понял!

Утреннее солнце осветило деревья, тонкими лучиками пробившись сквозь ветки. В воздухе летали призрачные комки тополиного пуха, из-за которых лес казался едва ли не первобытным. Было ровно 6:15 утра. Гейб нашел среди деревьев узкую просеку и остановился на ней, остальная часть колонны последовала его примеру. Двигаясь медленно, стараясь производить как можно меньше шума, грузовики один за другим подтянулись к нему.

Лилли остановила М35 позади армейской фуры и дернула за рычаг переключения передач, поставив его на нейтраль.

Несколько долгих секунд никто не двигался и не говорил ни слова. В ушах у Лилли оглушительно пульсировала кровь. Затем дверцы начали одна за другой открываться с тихим треском. Пути назад не было. Лилли и Остин выпрыгнули из кабины на землю. Суставы заныли от напряжения, внутри все похолодело. Лилли услышала, как в голубоватой тени деревьев тихо защелкали затворы винтовок. Патроны вошли в патронники. Ремни патронташей подтянули. Кевларовые жилеты поправили, глаза скрыли за стеклами солнечных очков. Все выстроились вдоль капотов тихо тарахтящих автомобилей.

– Вот мы и на месте, – объявил Губернатор, стоя в кузове грузовика Лилли. При звуке его голоса все замерли. Он повел рукой в сторону просвета в деревьях в восточной стороне просеки. Вниз, в долину, с холма вела узкая тропинка. Ярдах в четырехстах от них в дрожащем от жары воздухе виднелась огромная тюрьма. – Мы так близко, что чувствуем запах их злобы.

Все головы повернулись к стоящим в отдалении каменным зданиям. Весь комплекс напоминал какой-то странный бедуинский город, затерянный среди полей. Низкие жилые блоки окружало несколько рядов сетчатых заборов и колючей проволоки. Сторожевые башни казались пустынными и заброшенными. Место взывало к Лилли – оно напоминало жуткий дом, наполненный призраками. Когда-то здесь было полно отбросов общества, но теперь тюрьма как будто спала: ее территорию окружала сеть пыльных дорог, однако нигде не было заметно никакого движения, за исключением шевеления толпы ходячих, которые бродили вдоль ограды, напоминая пассажиров метро в час пик. Издалека они казались крошечными и черными, как букашки.

– Старайтесь не отставать от танка на подходе к тюрьме, – велел Губернатор с платформы. Он говорил не слишком громко, чтобы бойцы услышали его, но больше никто не узнал об их присутствии – по крайней мере, пока. – Я хочу, чтобы мы стали приближающейся к берегу волной, от которой невозможно спрятаться. Мы хотим испугать их, застать их врасплох!

Лилли подняла винтовку и проверила обойму – все было в порядке. По спине бежали мурашки.

– Когда все начнется, когда вы впервые увидите их смерть, – продолжил Губернатор, единственным глазом изучая каждого из своих воинов, – не судите об этих людях по одежке. Вы увидите женщин – даже детей, – но уверяю вас, все они настоящие монстры. Они ничем не отличаются от кусачих, которых мы убиваем без всякой задней мысли!

Лилли многозначительно переглянулась с Остином, который стоял рядом с ней, сжав кулаки. Он кивнул. Выражение его мальчишеского лица разбивало Лилли сердце – он словно постарел на много лет в резком свете утреннего солнца.

– Жизнь изменила этих людей, – сказал Губернатор. – Она превратила их в слепые орудия смерти. Они убивают без пощады, без сострадания, без оглядки на ценность человеческой жизни. Они не заслуживают пощады.

Губернатор спустился с кузова. Лилли не сводила с него глаз. Ее сердце билось все чаще. Она прекрасно понимала, куда он направился. Он пошел к голове колонны. Песок хрустел у него под сапогами, кожаная перчатка скрипнула, когда он сжал кулак.

Сидевший за рулем головного грузовика Гейб удивленно выглянул из окна.

– Шеф, все в порядке?

Губернатор взглянул на него.

– Следуй в колонне. Я хочу, чтобы машины растянулись на всю ширину долины. И пошли человека к задней части тюрьмы, чтобы никто их этих крыс не смог сбежать.

Кивнув, Гейб спросил:

– Вы не едете?

Губернатор взглянул на тюрьму.

– Я бы ни за что не пропустил такое, – он снова повернулся к Гейбу. – Я поведу танк.

Они подошли с востока. Солнце светило им в спины, в его лучах кружилась пыль.

Пока они спускались с холма и перестраивались в долине, Губернатор стоял на носу танка, положив руку на орудийную башню, словно всадник на норовистом коне. Огромные гусеницы танка и гигантские колеса армейских грузовиков оставляли глубокие следы на пропитанной влагой земле, двигатели ревели – армия валькирий летела, чтобы забрать души обреченных, в густом облаке пыли, которое практически скрывало машины из виду.

Когда они добрались до подъездной дорожки и до ограды осталось около пятидесяти ярдов, кое-что изменилось. Все ходячие, находившиеся в непосредственной близости к ним, повернулись на шум и сгрудились у восточной стороны забора. Мертвецов было не меньше сотни, и они представляли собой дополнительную линию обороны, то ли появившуюся случайно, то ли специально организованную обитателями тюрьмы. В то же время из-за ограды начали доноситься тревожные голоса – люди заметили переполох и разбегались по укрытиям.

Громадное облако пыли, горячее, как суховей, полностью поглотило колонну, и от этого суматоха стала еще сильнее. Ослепленная, Лилли ударила по тормозам, и люди в кузове налетели на заднее окно кабины. Остина резко бросило на приборную панель, и он сильно ударился лбом о ветровое стекло. Восстановив дыхание, Лилли повернулась к нему.

– Ты в порядке?

– Да, – буркнул он, пытаясь нащупать пистолет.

Пылевое облако начало рассеиваться. Яркие лучи утреннего солнца пробивались сквозь него, как языки пламени сквозь дым. Все вокруг сияло, будто во сне. Лилли уронила голову на грудь. Ее сердце замерло от волнения. Сквозь грязное лобовое стекло она видела внешнюю ограду тюрьмы, увитую поверху сотнями метров колючей проволоки. Вокруг кишели ходячие.

Они хрипели и напирали на заграждение, как осы, стремящиеся залететь в улей. Их было несколько сотен – всех наружностей, полов и возрастов, они пускали слюни и двигались как единый организм, сходя с ума от дьявольского голода, от шума колонны, от беспорядочных возгласов во дворе тюрьмы и запаха человеческой плоти.

Краем глаза Лилли заметила движение: Губернатор забрался на бампер танка и теперь напоминал детально проработанную фигуру на носу корабля. Он чуть не лопался от гордости. Подняв руку, он указал на толпу ходячих и громогласно проревел:

– УНИЧТОЖЬТЕ ВСЕХ! СЕЙЧАС ЖЕ!

Началась стрельба. Пули горизонтальным торнадо полетели в стоящую сплошной стеной на подступах к ограде мертвую плоть. Лилли смотрела на эту расправу и не могла пошевелиться. Ходячие начали падать. Полилась кровь. Во все стороны полетели частицы прогнивших тканей. Головы взрывались одна за другой, как в слаженном танце, при попадании пуль пятидесятого калибра черепа раскалывались на кусочки, словно лампочки, и осколки летели на забор. Истерзанные тела дергались и падали на землю. Из пулеметов вырывались целые фонтаны гильз. Ограда дрожала и скрипела под весом мертвецов, не устоявших в бойне. У Лилли не было даже возможности высунуться из окна и выстрелить хотя бы один раз. Жуткая бойня продолжалась всего несколько минут – да и то больше для видимости, – но за это время атакующие прошлись по ходячим с напором цунами, как чудовищная алая волна смерти, которая вспарывала плоть, вырывала руки и ноги из суставов, пробивала черепа и превращала уродливые лица в красное месиво. Шум был невероятным. У Лилли зазвенело в ушах, и она закрыла их ладонями, морщась каждый раз, когда содрогался воздух вокруг нее. Восточную часть тюрьмы затянуло пороховым дымом, который не рассеивался, пока большая часть ходячих не оказалась на земле.

Как только упали последние несколько трупов, огонь стал реже. Через некоторое время сквозь звон в ушах Лилли с трудом различила суматошные крики людей, доносившиеся из-за тюремных заборов: «ЛОЖИСЬ!» – «СТОЙТЕ!» – «ЛОРИ!» – «ЧЕРТ, ВСЕ НА ЗЕМЛЮ!» – «АНДРЕА, СТОЙ!» – но из-за порохового дыма и пыли, поднявшейся в ходе наглядной демонстрации огневой мощи, ничего не было видно.

Наконец в утренней дымке раздались последние пулеметные выстрелы, и среди хлопков патронов калибра 7,62 Лилли услышала голос Губернатора – теперь усиленный рупором:

– …ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ!

Последний из стрелков опустил оружие, и внезапно воцарилась гробовая тишина. Лилли смотрела сквозь пыльное лобовое стекло на искалеченные, истерзанные, дымящиеся тела, лежащие у ограды. Их вид вдруг напомнил девушке увиденные однажды ужасные фотографии, на которых были запечатлены зверства Второй мировой войны – тела узников концлагерей, сваленные бульдозерами в занесенные снегом ямы братских могил, – и от этого Лилли часто заморгала, покачала головой и потерла глаза, словно пытаясь избавиться от наваждения.

Низкий, усиленный рупором голос вывел ее из ступора.

– Я ОБРАЩАЮСЬ КО ВСЕМ, КТО УЦЕЛЕЛ. ЭТО ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА ЖИВЫМИ.

Губернатор стоял на танке и направлял рупор в сторону пустынных площадок за забором. Его голос эхом отражался от стен тюремных блоков и административных построек.

– ДРУГОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ НЕ БУДЕТ.

Лилли молча вышла из кабины. Остин последовал ее примеру.

Они укрылись за распахнутыми дверцами, держа оружие наготове, и вгляделись в очертания тюрьмы в отдалении, в заброшенные баскетбольные и спортивные площадки и парковки. За забором не было видно никакого движения, только тени то и дело мелькали в просветах между постройками.

– ВЫ УБИВАЛИ И КАЛЕЧИЛИ НАС – А ТЕПЕРЬ ПРЯЧЕТЕСЬ ЗА ЗАБОРАМИ. НО ВАШЕ ВРЕМЯ ВЫШЛО! – последние слова он произнес с такой яростью, что они, подобно инфекции, проникли на территорию тюрьмы и в мгновение ока распространились по ней, многократно повторенные эхом. – МЫ ПОЩАДИМ ВАС… НО ТОЛЬКО ПРИ ОДНОМ УСЛОВИИ.

Обернувшись, Лилли посмотрела на Губернатора, который стоял на танке с рупором в руке. Даже издалека – она была от него футах в двадцати пяти, а может, в тридцати – она видела, как сиял его единственный глаз. В громоподобном голосе слышался звон металла.

– ОТКРОЙТЕ ВНУТРЕННИЕ ВОРОТА… СОБЕРИТЕ ВСЕ ОРУЖИЕ, ВСЕ ПИСТОЛЕТЫ, ВСЕ ВИНТОВКИ, ВСЕ ПАТРОНЫ, ВСЕ НОЖИ – ВСЕ, ЧТО У ВАС ЕСТЬ, – И СЛОЖИТЕ ЕГО ПЕРЕД ВНУТРЕННИМИ ВОРОТАМИ. А ЗАТЕМ ЗАКРОЙТЕ ВОРОТА, ЗАПРИТЕ ИХ И ОЖИДАЙТЕ, ПОКА МЫ РАСЧИСТИМ ТЕРРИТОРИЮ ОТ ХОДЯЧИХ.

Губернатор сделал паузу и прислушался. Ответом ему была тишина, нарушаемая лишь тихим эхом его собственного голоса и тарахтением заведенных двигателей машин, выстроенных позади него.

– НЕТ НУЖДЫ УБИВАТЬ ДРУГ ДРУГА… МЫ ВСЕ ЕЩЕ МОЖЕМ ДОГОВОРИТЬСЯ.

И снова тишина.

Стоя за дверцей грузовика, Лилли видела новых мертвецов, которые ковыляли вдоль ограды к своим павшим собратьям. Она изучала взглядом просторную спортивную площадку на территории тюрьмы. Прогретый солнцем бетон давно растрескался, и каждая трещина заросла травой, которая теперь слегка покачивалась на ветру. Лилли прищурилась. Тут и там лежали какие-то темные предметы. На первый взгляд они казались кучами мусора или тряпья, но чем дольше Лилли смотрела на них, тем больше убеждалась, что это люди, припавшие к земле для защиты от пуль.

– ВЫПОЛНИТЕ МОЮ ПРОСЬБУ И ОТКРОЙТЕ ВОРОТА.

Лилли казалось, что Губернатора говорит вполне разумно – даже рационально, – как учитель, который с огромным сожалением зачитывает ученикам протокол наказания.

– ЭТО ВАШ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, – сказал он.

Затем Губернатор опустил рупор и стал ждать ответа.

Лилли тихо стояла за дверцей грузовика, обеими руками сжимая винтовку «Ремингтон» и держа влажный от пота палец на спусковом крючке. Последовавшая пауза – которая продолжалась не более нескольких минут – показалась ей бесконечной. Солнце жгло ей шею. Капли пота катились по спине. Желудок выписывал невероятные сальто. Ее тошнило от вони ходячих. Она слышала сопение Остина, притаившегося за другой дверцей, и видела его тень. Он смотрел на тюрьму, держа в руках винтовку «Гаранд».

Неожиданно живот Лилли пронзило серией спазмов. Острая боль заставила ее схватиться за дверцу грузовика, чтобы не упасть. Казалось, будто ее разрезают надвое циркулярной пилой. Лилли согнулась пополам. Она хватала ртом воздух и чувствовала, как гигиеническая прокладка у нее между ног становится все более тяжелой. Лилли буквально истекала кровью.

После выкидыша она стала пользоваться тампонами и прокладками, и время от времени у нее были кое-какие выделения, но сейчас кровотечение стало особенно сильным – то ли от стресса, то ли из-за обследования, то ли по обеим причинам, – и это сводило ее с ума. Она пыталась не обращать внимания на спазмы и внимательно следить за тюрьмой, но все ее усилия были тщетны. Боль пульсировала внутри нее, и Лилли начала винить живущих в тюрьме негодяев в своих физических муках. Она понимала, что преувеличивает, но не могла отогнать от себя эту мысль. «Черт возьми, это их вина. Вся эта боль, все муки, все страдания – все это из-за них». В этот момент Лилли услышала низкий голос Губернатора, и по ее спине побежали мурашки.

Все еще стоя на танке, он пробормотал:

– Вот сволочи… Нет бы решить все без лишних усилий.

К этому моменту в сторону колонны брела как минимум дюжина ходячих, которые огибали ограду с юга и с запада. Губернатор раздраженно вздохнул и снова поднял рупор.

– ВОЗОБНОВИТЬ ОГОНЬ!

Стволы взметнулись в воздух, защелкали затворы, но никто еще не успел выстрелить, когда спокойное голубое небо над одной из сторожевых башен вдруг взорвалось единственным выстрелом из винтовки под усиленный патрон.

Пуля попала в правое плечо Губернатору, прямо над грудной мышцей.

 

Глава одиннадцатая

Пуля, выпущенная из снайперской винтовки военного образца, вылетает из ствола со скоростью триста пятьдесят футов в секунду. Большинство пуль, достигающих такой скорости, – а в этом случае речь шла о патроне «Винчестер» триста восьмого калибра из тюремного арсенала – с легкостью пробивают кевларовые доспехи и могут нанести жертве смертельное ранение. Но расстояние между сторожевой башней (в юго-восточном углу тюрьмы) и танком (стоящим примерно в ста ярдах к востоку от внешней ограды) способствовало возникновению достаточного трения, чтобы существенно замедлить скорость пули.

Когда она попала в доспехи на плече Губернатора, ее скорость составляла всего чуть больше двухсот футов в секунду, поэтому пуля смогла лишь оставить в кевларе глубокую вмятину. Губернатору показалось, что его наотмашь ударил Майк Тайсон. Шок от удара не позволил ему удержаться на ногах, и он свалился с танка.

Он тяжело упал на траву. Весь воздух вышибло у него из груди.

Бойцы вдруг ощетинились, каждый стрелок попытался разглядеть, что произошло. Но замешательство длилось всего секунду – даже Лилли не могла пошевелиться и стояла за дверцей грузовика, глядя на поверженного Губернатора, пока он не вздохнул и не перевернулся на спину, часто моргая, удивленный неожиданным отпором. Он шумно втягивал воздух, пытаясь прийти в себя. Наконец поднявшись на ноги, он скрылся за бронированным крылом танка.

– Черт! – прошипел он сквозь сжатые зубы, смотря по сторонам и пытаясь определить, откуда прилетела пуля.

Лилли посмотрела в юго-восточный угол тюремного двора, где возвышалась сторожевая башня, освещенная яркими лучами поднимающегося солнца. Деревянная постройка, сужавшаяся кверху, была увенчана небольшим навесом, окруженным мостками. С такого расстояния практически невозможно было сказать наверняка, есть ли кто-то на башне, но Лилли была вполне уверена, что видит темную фигуру, лежащую на животе на мостках.

Не успела Лилли сказать об этом, как на углу башни снова что-то вспыхнуло – как будто солнечный зайчик попал на зеркальце, – а спустя долю секунды раздался громкий выстрел.

Один из стрелков Вудбери, стоявший в тридцати футах слева от Лилли, – молодой парень с жиденькой бородкой и непослушными светлыми волосами, которого прозвали Арло, – вдруг упал, истекая кровью. Пуля триста восьмого калибра прошла ему сквозь шею, из выходного отверстия вылетели частицы ткани. Арло, пошатнувшись, повалился на спину.

Дуло его автомата Калашникова взметнулось в воздух, когда он наткнулся на стоящего позади него парня, прежде чем упасть. Второй стрелок вскрикнул, кровь брызнула ему на лицо, и он тотчас осел на землю. Ошеломленный, испуганный, он пополз на животе под грузовик Лилли.

Губернатор увидел то, что чуть раньше заметила Лилли.

– БАШНЯ! – он махнул рукой в сторону юго-восточного угла тюрьмы. – ОНИ В ЧЕРТОВОЙ БАШНЕ!

Показалась еще одна серебристая вспышка, раздался еще один выстрел. Еще один житель Вудбери – на этот раз стоявший в двадцати футах справа от Губернатора – резко дернулся, когда пуля попала ему в голову. Кровь хлынула фонтаном, осколок черепа отлетел в сторону, и парень повалился в высокую траву.

К этому моменту вся армия вторжения уже впопыхах искала укрытие, раздавались тревожные неразборчивые возгласы, многие бойцы заняли позиции за пулеметами либо скрылись за задними крыльями грузовиков и открытыми дверцами кабин.

– ВОН ТАМ! – Губернатор показал на башню. – СЛЕВА!

Лилли положила ствол винтовки на раму дверцы и навела прицел на залитую солнцем башню. Она увидела человека, лежащего на мостках, и длинное дуло оружия, нацеленного вниз. У Лилли перехватило дыхание. Это была женщина. Лилли видела это по хвостику, развевавшемуся на ветру, и по хрупкому телосложению. Почему-то это открытие наполнило Лилли такой яростью, какой она никогда не чувствовала прежде. Но она не успела нажать на курок – по обе стороны от грузовика загрохотали выстрелы.

Сверкали вспышки. Вся огневая мощь группы теперь была направлена на башню. Громкие хлопки винтовок перемежались оглушительным треском пулеметов и автоматов. Лилли поморщилась от шума и жара. В ушах стоял невыносимый звон. Она пыталась произвести хотя бы несколько удачных выстрелов. Из-за очередной серии спазмов дыхание перехватило, прицел сбился. Чудовищные муки трансформировались в жгучую ненависть. Не дыша, она постаралась не обращать внимания на боль, сделала поправку на расстояние, навела винтовку на несколько дюймов выше сторожевой башни и выстрелила. Раздался грохот, приклад ударил ей по плечу, пороховой дым обжег щеку.

Мостки на вершине сторожевой башне взрывались серией крошечных взрывов, в воздух один за другим устремлялись фонтанчики пыли, деревянные балки дрожали, металлические перила гудели, во все стороны летели искры, вокруг темной фигуры появлялись новые и новые дымящиеся пулевые отверстия.

Сложно было оценить физический ущерб, причиняемый снайперу, но один взгляд на разлетающиеся щепки и осколки стекла вызывал сомнения в том, можно ли выжить под столь яростным огнем, продолжавшимся как минимум полторы минуты, в течение которых Лилли успела выстрелить не меньше полудюжины раз, делая паузу только для перезарядки. Наконец, она разглядела брызги крови на стене башни.

Стрельба на мгновение прекратилась. Воцарилась тишина. На башне не было никакого движения. Видимо, кто-то попал этой злобной стерве прямо в голову, нанес ей смертельную рану, но в суматохе невозможно было понять, кто именно сделал это. Лилли опустила винтовку и заметила слева от себя двух парней, один из которых дал пять другому, не покидая укрытия за бортом грузовика.

Раздался голос Губернатора:

– Это еще что такое?! Вам медаль выдать?

Обернувшись, Лилли увидела, как Филип подошел к парням.

– Хватит валять дурака! Погрузите покойников в мешки, – он указал на первых жертв, павших от пуль женщины-снайпера. Их тела до сих пор лежали в высокой траве, а головы тонули в лужах крови. – И убейте остальных кусачих, – добавил он, махнув рукой в сторону нескольких мертвецов, которые в облаке голубоватого порохового дыма ковыляли вдоль тюремной ограды, – пока они не добрались до нас и не покусали к чертям собачьим!

Лилли решила, что с оставшимися ходячими бойцы смогут разобраться и без нее, и не стала покидать своей позиции за дверцей грузовика. Опустив винтовку, она ждала нового залпа. Солнце жарило. Вдруг Лилли подумала о молодых парнях, которых только что убил снайпер со сторожевой башни: с первым из них, которого все называли Арло, она была немного знакома, но второго не знала даже по имени. Ее терзали противоречивые чувства: скорбь по убитым товарищам, жгучая ненависть к живущим в тюрьме негодяям. Ей хотелось сжечь весь этот лагерь дотла, уничтожить его, сравнять с землей, но какое-то ядро сомнения, подобно раковой опухоли, уже пустило корни внутри нее. Нет ли способа лучше? Нет ли иного пути? Она видела, как стоявший за пассажирской дверцей Остин стрелял каждые несколько секунд, как на стрельбище. Казалось, он был спокоен и сосредоточен, но от Лилли не могло укрыться безумие, исказившее черты его лица. Неужели и сама Лилли сейчас выглядела столь же безумной? Заметив краем глаза какое-то движение, она повернулась и увидела Гейба, который бежал вдоль грузовиков.

Потный здоровяк был не на шутку встревожен. Он подбежал к танку, за которым стоял Филип. Губернатор, казалось, терял терпение. Его единственная рука была сжата в тугой кулак. Мужчины вступили в перебранку. Слова тонули в грохоте выстрелов, поэтому до Лилли долетали лишь обрывки их фраз: «…мы тратим слишком много патронов…» – «…ребята стреляют просто ужасно…» – «…почему бы нам просто не проехать сквозь забор?..».

В конце концов Губернатор повернулся к первой линии воинов-дилетантов и прокричал что есть мочи:

– Стоп! СТОП! ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ!

Чудовищный грохот мгновенно стих. На долину опустилась тишина. В ушах у Лилли звенело, эхо пулеметных выстрелов смешивалось с белым шумом ее мыслей. Выглянув из-за дверцы, она увидела, что множество ходячих – не меньше дюжины – так и стояло у забора. Их тела были испещрены пулевыми ранениями, но головы оставались невредимыми, и мертвецы все так же ковыляли по траве, как неуязвимые тараканы.

Лилли услышала слева от себя голос Губернатора:

– Джаред! Заводи танк!

Справившись с волнением, Лилли сумела подняться на ноги. Подхватив винтовку, она обошла грузовик и встала рядом с Остином, который аккуратно перезаряжал свою винтовку «Гаранд», дрожащими, липкими от пота пальцами загоняя патроны в патронник. Несколько прядей выбилось у него из хвоста и упало на влажный от пота лоб.

– Ты в порядке? – спросила Лилли, положив руку ему на плечо.

Остин вздрогнул от неожиданности.

– Да… Да, я в порядке. Все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

– Просто хотела убедиться.

– А ты как?

– Лучше и быть не может. Готова горы свернуть, – Лилли посмотрела на облако выхлопных газов, вырвавшееся из танка, когда взревел его турбинный двигатель. – Какого черта они творят?

На глазах у Остина танк поехал к забору, и юноша замер, удивленно смотря, как огромные гусеницы надвигаются на копошащихся мертвецов.

Через несколько секунд танк настиг ходячих. Железные гусеницы погребли под собой не меньше дюжины живых трупов, перемалывая их кости и ткани с жутким хрустом, напоминающим звук работы гигантского мусорного пресса. Лилли отвернулась. Ее едва не стошнило. Танк резко развернулся на девяносто градусов в скользком болоте человеческих останков и поехал вдоль ограды, давя ходячих одного за другим с угрюмой эффективностью комбайна, пожинающего колосья пшеницы. Черепа раскалывались, внутренние органы лопались, как воздушные шарики, реки крови, вытекающие из сотен истерзанных тел, источали невыносимую вонь разложения, гниения, грязи.

К этому моменту войска Губернатора – большая часть которых сейчас пребывала в укрытии за машинами, держа оружие наготове, – заметили движение по другую сторону ограды: в тени переходов, в просветах между тюремными блоками, в темных нишах по углам открытых площадок. Теперь, когда стадо ходячих удалось истребить, территория тюрьмы стала лучше просматриваться с позиции захватчиков. Тут и там мелькали люди, они перебегали с одного места в другое в поисках укрытия или ползли на животах в сторону ближайшей постройки, которая казалась им безопасной. Лилли увидела старика в панаме, который отчаянно метался по спортивной площадке, не зная, где спрятаться. Но только когда танк доехал до конца восточной стены и с шумом остановился, Лилли поняла, что еще несколько десятков ходячих – штук тридцать, а то и больше – ковыляли на шум, ступая прямо по окровавленным останкам своих собратьев.

Танк некоторое время не двигался, негромко тарахтя. Губернатор вышел из своего укрытия, обошел грузовик Лилли, остановился и осмотрел ограду, забросанную гниющими останками. Гейб подошел к нему, и Лилли прислушалась к их разговору.

– Есть идея, – сказал Гейб. – Танк, конечно, не может стрелять сквозь заборы, но что, если выстрелить из чертовой пушки над ними? Может, так мы причиним им хоть какой-то ущерб?

Губернатор даже не взглянул на него и продолжил изучать заборы, задумчиво поглаживая усы. Танк покатился назад к главным воротам, чтобы занять изначальную позицию. Губернатор скептически наблюдал за маневром.

– Черт возьми, Джаред пять месяцев убил на то, чтобы научиться управлять этим зверем, но он так и не научился заряжать пушку и стрелять из нее. На самом деле танк – всего лишь показуха.

Губернатор наконец повернулся к Гейбу, и в единственном глазу Филипа проскочила тревожная искра – но Гейб пока не понял ее природы.

– Честно говоря, мы пригнали его, только чтобы сократить стадо до размеров, подвластных крысолову.

– Кому-кому? – недоуменно переспросил Гейб.

Сначала позади грузовиков взревел мотор, а в следующую секунду одна из небольших машин – серый, тронутый ржавчиной «Шевроле S-10» – задом подъехала к ограде. Лилли и Остин наблюдали за происходящим из-за дверец грузовика. Ход битвы неожиданно изменился. В кузове пикапа сидело двое мужчин из Вудбери, одетых в доспехи, которые начали махать руками и кричать, привлекая внимание оживших трупов, все еще шатающихся вдоль забора. Почти все – а может, и все – монстры повернулись на звук.

Пикап медленно поехал прочь, и ходячие инстинктивно последовали за ним.

Не дожидаясь окончания операции, Губернатор решил, что местность уже достаточно чиста и пора положить этому конец, и отдал приказ стрелять. Убивать всех к чертям. Сейчас же. СЕЙЧАС ЖЕ!

СТРЕЛЯТЬ НА ПОРАЖЕНИЕ!

За оградами обитатели тюрьмы снова нырнули в укрытия, услышав выстрелы. Самые слабые прикрыли головы и остались на земле, другие поползли еще быстрее, старшие попытались помочь молодым. С востока силами стрелков, растянувшихся вдоль ограды, на тюрьму обрушивался настоящий шквал огня. Пули поднимали фонтанчики пыли, ударяясь о растрескавшийся бетон, свистели над площадками, высекали искры из мусорных баков, баскетбольных щитов, водосточных труб, канализационных решеток, огромных вентиляторов и кондиционеров. Лилли, не дыша, наводила винтовку и стреляла по движущимся целям. До нее долетали жуткие голоса. «ЛОЖИСЬ!» – крикнул какой-то человек, роняя женщину на землю. «ВСЕМ ЛЕЖАТЬ!» – проорал другой, с трудом повалив еще одну женщину, пытавшуюся укрыться от пуль. В тюрьме царила суматоха. Вооружены были немногие – если вообще хоть кто-то был вооружен. Это встревожило Лилли, и она приостановила огонь, отодвинув прицел от глаза. Пару секунд она просто смотрела, как старик – грузный, без рубашки, с бородой и длинными спутанными волосами – очертя голову бежал к двери. Вдруг пули прошли сквозь его плечо, исчертили кровавыми полосами волосатые руки и живот. Брызнула кровь, старик упал, и Лилли напряженно вздохнула.

Заметив другого мужчину, она вдруг узнала его.

Лилли взглянула в прицел – это точно был Рик Граймс, тот сукин сын, который организовал побег из Вудбери, который был главным у этих тварей, который вступил в перебранку с Губернатором, возможно, убил Мартинеса и сотворил бог знает что еще. Теперь он схватил какую-то женщину и орал ей прямо в лицо:

– НАДО ЗАЙТИ ВНУТРЬ! ЗДЕСЬ НЕГДЕ СПРЯТАТЬСЯ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?!

Он потащил женщину к ближайшему зданию – до него было ярдов двадцать, а Лилли стояла от него ярдах в ста пятидесяти.

Она начала повторять про себя сухие уроки снайперской подготовки, преподнесенные Бобом, и это перечисление успокоило ее – совмести мушку с прицелом, вдохни, рассчитай угол падения, наложи на цель перекрестье прицела. Мужчина по имени Рик был у нее на мушке. Лилли задержала дыхание. Она начала давить на спусковой крючок… но в последний момент остановилась. Стоп. Что-то ярко блеснуло в глубинах ее сознания – что-то едва знакомое, почти рудиментарное, как ложный импульс синапса, – и перед мысленным взором замелькали образы, которые сменяли друг друга так быстро, что она не успевала их даже осмыслить.

Из-за танка, стоявшего в двадцати футах от нее, раздался голос Губернатора, и Лилли вздрогнула.

– Они у нас под колпаком! Еще немного, и они…

Губернатор резко замолчал, услышав металлический лязг пули, рикошетом ударившей по орудийной башне танка, пригнулся и посмотрел на северо-восточную сторожевую башню в противоположном углу тюрьмы. Остальные повернулись вслед за ним и вдруг увидели, как блеснул под солнцем ствол еще одного орудия – на башне сидел второй снайпер. Губернатор укрылся за танком. Сорвав с ремня рацию, он нажал на кнопку передачи и отдал раздраженный приказ:

– Снимите этого козла!

Два пулемета пятидесятого калибра, установленных на грузовиках, повернулись к северу, и Лилли сжала зубы, когда на башню обрушился оглушительный залп, сметающий все на своем пути. Высокие окна нестройно задребезжали, в бледно-голубое небо сияющими струями полетели мельчайшие осколки.

Не высовываясь из укрытия, Лилли боковым зрением заметила на территории тюрьмы новое движение. Многие из тех, кто лежал на земле, решили воспользоваться замешательством и со всех ног побежали к дверям в тюремные блоки. Губернатор тоже увидел это. Повернувшись, он крикнул стрелкам:

– ЭЙ! – он махнул рукой в сторону тюремного двора. – Они разбегаются! Скрываются в чертовых зданиях! – он показал на башню. – Чтобы убить этого урода, достаточно и нескольких человек! Думайте головой, черт вас дери!

Некоторые бойцы повернулись и стали, не целясь, стрелять по тюремному двору. Те, кто пытался добежать до укрытия, снова упали на землю, спасаясь от свистящих пуль. Лилли посмотрела в прицел. Обитатели тюрьмы старались добраться до оружия. Девочка-подросток с короткими черными волосами ползла к винтовке, крупный темнокожий мужчина копался в сумке, а женщина с дредами – Мишонн – вытаскивала небольшой, наверное девятимиллиметровый, пистолет из кобуры, пристегнутой к ремню мужчины. Затем с женщина с дредами развернулась на месте и начала стрелять. Мужчина последовал ее примеру и тоже сделал выстрел, а за ним еще один и еще.

– В УКРЫТИЕ! – прокричал Губернатор. – ВСЕ В УКРЫТИЕ!

Через несколько мгновений несколько бойцов армии Вудбери упало на землю.

Джонни Олдридж был настоящим перекати-полем, который в итоге осел в команде Мартинеса. Добрая душа, в свои сорок он знал по именам всех членов любой хеви-метал группы, которая хоть раз гастролировала по южным штатам в девяностых. Теперь он лежал в высокой траве совсем рядом с Лилли, которая даже чувствовала пропитавший его запах курева. Остекленевшие глаза мужчины были широко раскрыты в смерти, а кадык ритмично подергивался, пока из раны на шее толчками выливалась красная артериальная кровь. Лилли отвела взгляд и закрыла ему глаза. Ее сковал неописуемый ужас.

Она повернулась к Остину, который лежал рядом с ней на животе. Он с трудом сглотнул и не произнес ни слова, но все было и так написано у него на лице. В глазах юноши мелькнул страх. Лилли хотела было что-то сказать, но в этот момент огонь со стороны тюрьмы стих, в небе растворились последние отголоски выстрелов. Неужели они перезаряжали оружие? Неужели смогли добраться до зданий? Затем Лилли снова услышала голос Губернатора, в котором сквозили безумие и ярость:

– ОТСТУПАЕМ! ОТСТУПАЕМ, ЧЕРТ ВАС ДЕРИ!

Вокруг Лилли резко взревели моторы, послышался скрип передач, из выхлопных труб повалил дым. Голос Губернатора тонул в тарахтении машин.

– Черт, нужно перегруппироваться! Нужно взять себя в руки!

Лилли выбралась из укрытия, не поднимая головы, с опаской залезла в кабину грузовика, и распахнула пассажирскую дверцу для Остина. Тоже стараясь не высовываться и тяжело дыша, он занял свое место и поморщился, услышав новый залп со стороны тюремных оград. Краем глаза Лилли заметила Гейба, который как раз пробегал мимо танка.

Здоровяк остановился рядом с Губернатором, пытаясь отдышаться.

– Что думаете?

– Это не работает, – сказал Губернатор, обращаясь больше к самому себе, чем к Гейбу. Он сжал единственную руку в такой плотный кулак, что кожа перчатки хрустнула, и истерически прошипел: – ЭТО, МАТЬ ВАШУ, НЕ РАБОТАЕТ!

Гейб уже хотел ему ответить, когда Губернатор вдруг подскочил к нему и ударил Гейба в челюсть – так сильно, что голова здоровяка запрокинулась, а рот непроизвольно раскрылся. С губ сорвались капли кровавой слюны, Гейб налетел на броню танка и удивленно заморгал, прижимая руку к разбитой губе. Спустя секунду он уже гневно смотрел на Губернатора.

– КАКОГО ЧЕРТА?..

Глаза Губернатора метали молнии.

– Лезь в чертов грузовик.

Сидевшую в кабине М35 Лилли отделяло от них не меньше двадцати пяти футов, и она слышала лишь восемьдесят процентов их разговора, но этого было достаточно. В животе похолодело, горло обожгло желудочным соком. Она взглянула на Остина, но тот ничего не сказал. Лилли завела мотор и включила заднюю передачу, но прежде чем начать движение, она на мгновение взглянула на тюремный двор.

Сквозь три ряда проржавевшей сетки-рабицы она увидела одинокую фигуру, лежащую у кромки спортивной площадки в разливающейся вокруг луже крови. Мужчина, возраст около сорока, тюремный комбинезон, песочные волосы, щетина, потрепанный вид, обрубок на месте правой руки… Он пытался ползти в сторону зданий, но был смертельно ранен – ему прострелили живот, – поэтому двигался медленно, дюйм за дюймом, оставляя за собой скользкий кровавый след. Даже наблюдая за ним издалека, Лилли понимала, что шансы Рика на выживание практически равнялись нулю.

Она отвернулась. Колонна машин начала движение. Грузовики один за другим разворачивались и устремлялись на восток. Лилли поехала за танком, погрузившись в облако пыли, которую поднимали огромные колеса и железные гусеницы. Мужчина по имени Рик не вызывал в ней никаких чувств… ни сострадания, ни удовлетворения… только пустоту.

 

Глава двенадцатая

– По-моему, нужно что-то сказать, – примерно через час предложил Остин, стоя на берегу пересохшего ручья в трех милях к востоку от тюрьмы.

Его голос стал хриплым от изнеможения. Юноша дрожал, глядя на братскую могилу. Тела лежали друг на друге в большой яме. Руки и ноги торчали во все стороны, свернувшаяся кровь в тусклом свете дня казалась черной. Было душно. В плотном воздухе роилась мошкара. Частички пыли плавали в лучах солнечного света, пробивавшихся сквозь сосны.

– Не знаю… Наверное, надо бы, – ответила Лилли, стоявшая рядом с ним.

Она грызла ногти. Пряди каштановых волос, выбившиеся из хвоста, упали ей на лицо. Пистолеты были пристегнуты у нее на бедрах, побаливал пороховой ожог на руке. Поясница ныла, суставы ломило от усталости, живот то и дело словно пронзало кинжалом – ее одолевала очередная волна спазмов. Стараясь не обращать внимания на мучительную боль, она смотрела на жертв.

Лилли знала – если не по имени, то в лицо – всех мужчин, которых теперь свалили, как дрова, в глубокую яму, чтобы не пополнять численность ходячих и не позволить мертвецам съесть убитых на обед. Эти мужчины время от времени встречали Лилли на улицах Вудбери, здоровались с ней, приветственно приподнимали свои бейсболки, порой даже подмигивали ей – их никак нельзя было назвать идеальными, но они были простыми, приличными людьми. Некоторые из них – Арло и Джонни, к примеру – были настоящими милягами, которые не раз делились с Лилли едой. Глядя на них, Лилли ощущала пустоту. Чернота застилала ей душу и душила ее, пока она пыталась произнести надгробную речь.

– Джонни, Арло… Ронни, Алекс и Джейк… Эван и… э-э… – не в силах припомнить имя последнего парня, она беспомощно посмотрела на Остина.

В его глазах блестели слезы горя.

– Энди.

– Энди… Точно, – кивнула Лилли.

Опустив голову, она старалась не смотреть на окровавленные тела, бесформенной кучей сваленные в яму. Как сказала бы ее бабушка Перл: «Это просто ракушки на песке… Души уже покинули их, милая». Лилли вдруг поняла, что хотела бы верить в Бога. Но как же верить в милосердное божество в такие времена? И все же она бы не отказалась. Лилли попыталась отогнать от себя горечь утраты и тихо произнесла:

– Каждый из вас отдал свою жизнь во имя великой цели… во имя защиты вашего сообщества… вы отдали все до последней капли крови, – ее голос стал еще тише, она неожиданно почувствовала себя совсем изможденной. – Надеюсь, вы теперь в лучшем мире. Пусть земля будет вам пухом.

Последовало долгое молчание, нарушаемое только одиноким криком цапли вдалеке. Лилли почувствовала присутствие других наблюдателей, стоявших в стороне от нее, и посмотрела на юг.

Ярдах в пятидесяти она увидела темную фигуру, стоявшую у самой кромки деревьев, – повязка на глазу, одна рука, угольно-черные доспехи. На лице Губернатора застыла гримаса. Взгляд был устремлен вдаль. Рядом с ним стоял Гейб, который молча прикручивал глушитель к короткому стволу стального револьвера триста пятьдесят седьмого калибра. В почтительном отдалении от них виднелось еще двое мужчин, державших в руках лопаты. Остальные шестнадцать выживших бойцов импровизированной армии – дюжина мужчин и четыре женщины – помогали раненым и суетились у грузовиков, припаркованных на пыльной просеке. Пулеметчики несли вахту. Казалось, в эту минуту никого не волновали погребальные церемонии.

Гейб передал револьвер Губернатору, и тот сдержанно кивнул. Затем Филип Блейк повернулся и пошел по берегу ручья в сторону Лилли.

– Ты закончила? – угрюмо спросил он.

– Да… – кивнула Лилли. – Можете приступать.

Губернатор встал перед ней, сверху вниз смотря на братскую могилу.

– Мой дядюшка Бад воевал на Тихоокеанском фронте во время Второй мировой, – произнес он, не поднимая головы, а затем взвел курок револьвера и без промедления выстрелил в окровавленную голову Арло Симмонса.

Лилли едва расслышала сухой щелчок глушителя – чувства притупились. Губернатор прицелился в голову следующей жертве и снова выстрелил в открытую могилу. На этот раз Лилли слегка поморщилась от хлопка.

Губернатор оглянулся и посмотрел на всех, кто стоял в отдалении.

– Я хочу, чтобы все это слышали! Подойдите сюда!

Медленно, неохотно все отложили фляжки, обоймы и аптечки, растоптали окурки и подошли к опушке леса. Солнце уже клонилось к западу, тени удлинялись, напряжение нарастало.

– Мой дядюшка Бад погиб на буксире «Сонома» в октябре тысяча девятьсот сорок четвертого года, – холодно произнес Филип, прицеливаясь в очередную голову и загоняя пулю в мертвую ткань. Лилли вздрогнула. Губернатор продолжил уже громче, чтобы все слышали его слова: – Корабль подбили японские камикадзе… и он затонул… Его уничтожили дикари, не имевшие никакого уважения к Женевской конвенции и к жизни в целом, – он выстрелил еще раз, а затем и еще, пробивая один мертвый череп за другим. Затем он сделал паузу и повернулся к своим слушателям, бледные лица которых проглядывали сквозь густую листву. – Мы столкнулись с такой же ситуацией. Никогда не забывайте об этом.

Он помедлил, ожидая, пока его слова улягутся в головах, после чего повернулся и кивнул мужчинам с лопатами.

– Давайте, ребята, закапывайте их, – он посмотрел на остальных. – Они погибли не напрасно.

Двое с лопатами подошли к груде тел и начали засыпать ее влажной глиной с берегов ручья. Губернатор наблюдал за ними. Он глубоко дышал, а на лице его одно выражение сменялось другим. Лилли краем глаза видела это, но не решалась открыто посмотреть на него.

– Люди, с которыми мы боремся, – продолжил Губернатор, – хуже чертовых кусачих… Они настоящие злодеи… монстры, которым наплевать на собственных детей, на стариков – на кого угодно. Вы видели их в бою. Вы видели, что они могут не моргнув глазом прострелить затылок любому из вас. Они заберут у вас все и станцуют на ваших проклятых костях.

Выражение лица Филипа Блейка неуловимо изменилось. Пылающая ярость уступила место чему-то более странному, более призрачному, более безумному. Губернатор тщеславно вскинул голову, его единственный глаз сверкал искрами праведного гнева – и все это тревожило Лилли. Филип осматривал свой разношерстный батальон.

– Но у меня есть новости для этих дикарей, – сказал он, когда мужчины у него за спиной закончили закапывать могилу и отступили от нее на пару шагов, не поднимая головы.

Тон Филипа изменился, голос стал глубже и мягче – как будто проповедник перешел от описания геенны огненной к чтению псалмов.

– Они могут нападать на нас… измываться надо мной… плевать на наши могилы… но мы не дадим им спуску, ведь наше дело правое… Мы должны не только защитить город от этих монстров… но и избавить мир от этого зла, – он переводил взгляд с одного лица на другое, внимательно изучая каждого бойца его личной армии. – Мы удвоим усилия. Мы ответим огнем на огонь. Будет нелегко. Нам придется пожертвовать всем, что у нас есть.

Он посмотрел на мужчину в бейсболке и джинсовой рубашке, который стоял рядом с ним, держа руки на рукоятках двух кольтов сорок пятого калибра.

– Рэймонд, возьми пару ребят и вечером осмотри весь периметр. Ищите слабые места их лагеря, любое подозрительное движение – я хочу знать, чем они занимаются в своей убогой крысиной норе, – он взглянул на другого мужчину – бородатого байкера в кожаной куртке, вооруженного помповым дробовиком. – Эрл, возьми еще троих и установи наблюдение со всех сторон. Мы тем временем перегруппируемся. Увидишь хоть что-то странное – стреляй. Ясно?

Бородатый великан кивнул и тотчас принялся набирать команду.

Губернатор повернулся к Лилли и понизил голос.

– Вы с Красавчиком Джорджем поможете мне провести инвентаризацию и понять, что у нас с боеприпасами. Я хочу нанести сокрушительный удар, поэтому нужно удостовериться, что у нас есть все необходимое.

– Ясно, – кивнула Лилли. – Будет сделано.

Губернатор огляделся, затем посмотрел в небо.

– Скоро стемнеет.

Лилли внимательно посмотрела на него.

– Что вы задумали?

Он взглянул на братскую могилу.

– Я дам тебе знать.

С этими словами он повернулся и ушел прочь.

Ни один боец беспокойной армии Вудбери не заметил две тени, которые выскользнули в трех милях к востоку от них из неприметной задней двери тюремного блока Г, пересекли задний двор и улизнули с охраняемой территории через дополнительные ворота в северо-западной части ограды.

Ни один разведчик из группы Губернатора не увидел темных силуэтов мужчины и женщины, которые друг за другом пробежали по высокой траве и скрылись в роще деревьев на западном горизонте. Сумерки еще не сгустились, золотистые лучи заходящего солнца мягко освещали ложбину призрачным светом. Тени дубов и тюремных труб становились длиннее, падая на землю невероятным узором, и двое беглецов – их оружие было надежно закреплено у них на спинах – незамеченными добрались до кромки деревьев и пересекли ее ровно в 18:17 по стандартному восточному времени.

В этот момент разведгруппа Рэймонда Хильярда еще не выдвинулась из лагеря: они до сих пор обсуждали, какое оружие взять с собой и сколько прихватить патронов, и решали, что им может понадобиться на задании. В то же время пулеметчики, занявшие позиции на стальных крышах кабин грузовиков и следившие за тем, что происходило в непосредственной близости от лагеря Губернатора, сидели слишком низко, чтобы разглядеть хоть что-нибудь за окружавшими просеку соснами. Сиди они выше деревьев, у них появился бы шанс разглядеть легкое волнение дрожащей листвы и заметить почти неуловимое движение сучьев и веток на пути двух бесшумных противников, которые петляли среди деревьев, продвигаясь к временному лагерю бойцов.

Тем временем на краю просеки трое мужчин и женщина сидели в сгущающихся тенях у берега ручья за пределами круга из припаркованных грузовиков, проверяя оружие и оценивая количество боеприпасов.

– Не тащи с собой эту фигню, – приказал Рэймонд Хильярд самому старшему из разведчиков.

– Эту? – переспросил мускулистый, лысеющий Джеймс Ли Стигел, всю жизнь проработавший на ферме под Валдостой, и слегка приподнял небольшую стальную фляжку, из которой он только что глотнул дешевого виски.

– Нет, идиот, чертов рюкзак, – ответил Рэймонд, указав на тяжелый рюкзак на спине разведчика.

В прошлой жизни Рэймонд Хильярд был футбольным тренером и возглавлял студенческую команду класса C с севера Атланты. Высокий, подтянутый, седеющий, он был славным малым и вечно носил бейсболку с логотипом «Атланта Фолконс», надвинутую прямо на темные, лукавые глаза. В руках он держал винтовку AR-15 с высокоемким магазином.

– Идем налегке, берем только необходимое для защиты, – сказал он.

– Рэй, как думаешь, я обойдусь одним TEC-9? – вступила в разговор женщина.

Глория Пайн – миниатюрная, изящная, румяная, со множеством глубоких морщинок вокруг глаз, которые выдавали ее возраст, и гривой густых рыжих волос, стянутых козырьком с надписью: «Я с этим тупицей».

– Да, прихвати только запасной магазин, а лучше два.

Рэймонд повернулся парням, стоявшим позади Глории. Оба они были совсем юны и одеты в потрепанные наряды в стиле хип-хоп, типичные для городской молодежи: широкие шорты, высокие кроссовки «Джорданс», сетчатые майки. Их кожа была покрыта татуировками. Оба казались сбитыми с толку и немного испуганными, хотя в руках у каждого и было по АК-47 с высокоемким магазином.

– Вы двое замыкаете колонну. Поглядывайте назад.

Один из парней посмотрел на другого, затем нервно прочистил горло и тихо пробормотал:

– Не буду я пялиться ни на чей зад, тем более на зад Глории…

– Заткнись! – рявкнул кто-то из-за машин.

К ним приближалась тень грузного мужчины. В следующее мгновение все увидели Гейба, который вышел из-за ближайшего грузовика, держа на плече автомат. Лицо его было угрюмо, глаза сверкали от напряжения. На шее блестели капельки пота, черная водолазка была покрыта влажными пятнами. Он подскочил к молодым парням и прошипел сквозь сжатые зубы:

– Хватит валять дурака, пора выдвигаться!

Рэймонд снял свой автомат с предохранителя и кивнул спутникам.

– Выступаем.

Они отошли от просеки всего ярдов на пятьсот – Рэймонд шагал впереди, петляя между деревьями, за ним шел наблюдающий за ходом операции Гейб, а дальше след в след ступали остальные, – когда Джим Стигел вдруг понял, что хочет отлить.

Простата Джима барахлила уже несколько лет. Он забыл облегчиться перед выходом из лагеря, и теперь из-за слабого мочевого пузыря в сочетании со множеством глотков виски, сделанных за вечер, прогулка по тихому, тенистому лесу становилась все более неприятной. Но Джим держался. Он шел сразу за Гейбом, вздрагивая от каждого шороха и треска сверчков, который заполнял темный лес тягучей симфонией ночных звуков. Сгустилась темнота. В воздухе то и дело вспыхивали светлячки и пролетали ночные бабочки. Чувствовалась вонь ходячих, но не слишком сильная – повода для беспокойства не было. Все кусачие, похоже, стянулись на переполох в тюрьме, и окрестные леса очистились от мертвецов, что было разведчикам только на руку. Когда они начали спускаться по извилистой тропинке в ложбину, Джим сжал зубы – мочевой пузырь наполнился до отказа.

Они вышли на открытое место – в поросшую мхом лощину размером с теннисный корт. Луна сияла ярко, как лампа. Рэймонд вдруг замер.

– ТС-С-С! – он повернулся к остальным и жестами велел всем пригнуться, а затем едва слышно прошептал: – Погодите-ка секундочку. Не двигайтесь.

Его слова чуть не потонули в стрекоте сверчков.

Гейб подошел к нему, и они затаились у кромки деревьев.

– Что случилось?

– Я кое-что слышал.

– Что?

Рэймонд скользнул взглядом к противоположному концу лощины.

– Не знаю, может, просто показалось, – он посмотрел на Гейба. – Мы ведь совсем рядом с тюрьмой, да?

– Да, и что?

– Может, найти какой-нибудь холм и проверить, что там делается?

– Ладно… – кивнул Гейб. – Давай вернемся и пойдем по другой тропинке на гребень холма.

– Я за тобой.

Мужчины поднялись на ноги и собрались развернуться, когда к ним подошел Джим Стигел.

– Ребята, вы идите, я догоню, – сказал он.

Гейб и Рэймонд переглянулись.

– Твою ж мать, что еще?

– Природа зовет, ребят, нужно отлить.

Гейб раздраженно вздохнул.

– Давай быстро, одна нога здесь, другая там.

Кивнув, Джим пересек лощину и скрылся за деревьями.

Гейб и Рэймонд вывели остальных обратно на тропу и подождали, пока Джим закончит свои дела. Тот зашел в кусты, повесил винтовку на плечо и расстегнул ширинку. Струя мочи с громким журчанием полилась на твердую землю.

Джим облегченно выдохнул, опустошая мочевой пузырь. Затем он услышал слева от себя какой-то шорох – может, сломалась ветка, а может, ему все это лишь показалось. Лес дышал и потрескивал. Лужа мочи растекалась по растрескавшейся земле.

Продолжая писать, Джим краем глаза заметил какое-то движение. Он посмотрел налево. Из леса вдруг выскользнула какая-то тень, раздался треск нательной брони, и в следующее мгновение Джим невольно пробормотал:

– К-К-КТО…

К нему подошла женщина с блестящей катаной. На ней были кевларовые доспехи, из-под шлема, частично скрывавшего изящное, точеное темное личико, выглядывали кончики дредов.

Все случилось так быстро, что струя мочи даже не дрогнула. Женщина умело нанесла удар. Последним, что Джим Стигел увидел в своей жизни, стал блеск клинка, который рассек ему череп.

Катана прошла между мочкой уха и углом челюсти. Раздался хруст, как будто пополам переломили черенок сельдерея.

Верхняя часть черепа отделилась и упала на землю. Фонтаном полилась кровь. Глаза Джима еще несколько мгновений продолжали видеть. За тот миг, пока отрубленная голова вертелась в воздухе, зрительные нервы зафиксировали пошатнувшееся тело, которое продолжало писать в кустах. Невольный поток мочи широкой дугой лился под корни деревьев. Затем останки Джима Стигела бесформенной грудой осели на землю в лужу крови и мочи – и покойник уже не увидел и не услышал, что происходило в лощине дальше.

– Тайриз, быстрее! – женщина с дредами повернулась к упавшему противнику. – Помоги мне с телом!

В этот момент среди кустов на вершине холма появилось лицо Рэймонда Хильярда, глаза которого округлились, как только он взглянул на лощину сквозь густую листву.

– ВОТ ЧЕРТ!

События начали развиваться с невероятной скоростью – их было даже сложно зафиксировать невооруженным глазом. Рэймонд стал быстрыми шагами спускаться обратно в лощину, держа наготове AR-15. Вдруг из ниоткуда появился еще один человек в кевларовой броне, который устремился к приближающемуся стрелку. Огромный темнокожий мужчина, плечи которого казались столь же монолитными, как опоры моста, с разбега повалил Рэймонда Хильярда на землю.

Автомат Рэймонда от удара выстрелил, ночную тишину прорезало с полдюжины оглушительных выстрелов, но все пули улетели к верхушкам деревьев, разрывая листву и пугая летучих мышей, которые тотчас сорвались с насиженных мест. Рэймонд растянулся на траве, чернокожий гигант упал сверху. Ударившись головой о камень, Рэймонд мгновенно потерял сознание.

Практически в ту же секунду женщина по имени Мишонн, стоявшая в двадцати футах от них на противоположном конце лощины, заметила остальных членов разведгруппы, которые бежали на выручку Рэймонду, держа перед собой оружие и уже делая первые выстрелы, яркими вспышками прорезавшие непроглядную темноту.

– Вот дерьмо, – прошептала она и присела, слушая, как пули свистят у нее над головой.

Спускаясь в лощину, Гейб заметил Рэймонда, который без сознания лежал на спине в пятнадцати футах от тропинки, и еще одного мужчину – настоящего темнокожего гиганта, – который как раз поднимался на ноги. Ростом он был не меньше шести футов и четырех дюймов, а весом фунтов в двести семьдесят пять – и жира на нем практически не было. Гейба поразило, насколько быстро и плавно двигался этот парень, удивительно для таких габаритов.

Гигант вернулся в лощину, схватил женщину за руку и попытался увести ее прочь.

– БЕЖИМ! – крикнул он. – ДАВАЙ ЖЕ!

– НЕТ!

Она вырвала руку. Гейб заметил взметнувшиеся кончики дредов и целый сноп искр – пуля отскочила от брони у нее на плече, взорвавшись, как фейерверк, и женщина спряталась за деревом. Гигант припал к земле. В темноте раздался голос женщины, прерываемый грохотом выстрелов:

– Сейчас, Тайриз! Или вообще никогда!

К этому моменту Гейб вместе с остальными членами разведгруппы уже укрылся за поваленными деревьями у края лощины и выстрелил еще несколько раз. Напарники последовали его примеру… пока в итоге все не начали палить без разбору.

Неровная стрельба пронзала тьму ослепительными вспышками и разрывала листву. Гейб стрелял из револьвера «Магнум» триста пятьдесят седьмого калибра с лазерным прицелом, и яркая красная линия плясала среди деревьев, пока он пытался прицелиться в движущиеся тени. Три первых выстрела попали в землю всего в нескольких дюймах от того места, где лежал на животе чернокожий гигант, а следующий выбил несколько щепок из ствола дерева, стоявшего прямо за ним.

– ЧЕРТ! – буркнул сквозь сжатые зубы мужчина по имени Тайриз, прикрывая голову.

– Эй! – донесшийся откуда-то из тени голос Мишонн привлек внимание гиганта. – Сюда! Тайриз! Сюда!

Она схватила его за край кевларовой брони на лопатке и резко дернула на себя.

Тайриз перекатился на бок и сполз на заднице в небольшое углубление, сформировавшееся вокруг норы или логова, которую вырыли среди толстых поваленных деревьев опоссумы, еноты или бог знает кто еще. Не веря своим глазам, Гейб опустил револьвер, увидев, как гигант вслед за женщиной провалился в черную пустоту.

Как по мановению волшебной палочки.

Они оба… просто растворились во тьме.

– КАКОГО ХРЕНА?!

Через несколько секунд Гейб уже стоял у края лощины рядом с Глорией Пайн и двумя парнями в широких шортах и блестящих куртках, каждый из которых сжимал в руках дымящийся ствол. Их настороженные взгляды изучали пустынные окрестности. Тишина ночи давила на них, стрекот сверчков казался им ревом реактивного двигателя, напряженные лица разведчиков освещала луна.

– Черт возьми, как они… – Глория не успела закончить свой очевидный вопрос – ее оборвал вопль Гейба.

– НАЙТИ ИХ!

На висках Гэбриэла Харриса пульсировали вены, толстая шея и могучие плечи стали твердыми, как корабельные балки. Откинув барабан магнума, он выбросил гильзы на землю и вставил новые патроны. Но не успели остальные даже повернуться и приступить к поискам, как шум с другой стороны лощины заставил их похолодеть. Все замерли, навострив уши. Двое парней – Эрик и Дэниэл – переглянулись. Это могло быть что угодно – ветер, животные… Напавшие на них негодяи уже могли быть за целую милю отсюда.

И снова шум на западном конце лощины – какой-то треск в темноте, похожий на щелчок выключателя или хруст ломаемой палки. Все повернулись, стволы взлетели вверх, защелкали затворы, патроны вошли в патронники, пальцы легли на спусковые крючки. Гейб поежился, огромными, мускулистыми руками держа прямо перед собой свой магнум и целясь в густую, первозданную темноту за кромкой деревьев. Очень долго все молчали и сосредоточенно ждали нового движения за черным занавесом листвы, но ничего не происходило. Они ждали нового треска, но в лощине стояла тишина. Гейб слышал даже стук собственного сердца.

Прошло еще несколько бесконечных секунд, после чего Гейб молча сделал знак младшему из парней, Эрику, велев ему пойти чуть левее, а другого, Дэниэла, отправил направо. Кратко кивнув, ребята медленно пошли по лощине, мягко ступая по сухой земле и стараясь двигаться как можно тише. Глории Гейб знаком велел молчать и следовать за ним. Не опуская револьвера, он начал красться к высокой стене, образованной дубами и кустарниками, черной, как висящий прямо перед глазами бархатный занавес. Глория шагала прямо за ним, держа обеими руками TEC-9. Оба напряженно хмурились, сузив глаза. Когда Гейб достиг подлеска, вокруг было все так же тихо. Он опасался, что шуметь могли ходячие, которые прятались за одним из деревьев, готовые наброситься на добычу. А может…

Вдруг у них из-за спины раздался оглушительный женский вопль:

– ДАВАЙ!

И Гейб едва успел развернуться, когда с противоположных концов лощины выскочили две тени. В жуткое мгновение перед единственным выстрелом мысли в голове Гейба понеслись с сумасшедшей скоростью – даже когда он поднял револьвер и надавил на спусковой крючок, его разум вспыхнул неожиданным осознанием: «Они кидали камешки через всю лощину! Что может быть проще? Известный трюк, а мы на него попались». И вот что-то блеснуло в темноте перед лицом у Гейба, и он выстрелил.

Зажатая в руках темнокожей женщины катана просвистела совсем рядом с головой Гейба, пройдя в полутора сантиметрах от его шеи. Только то, что Гейб невольно отпрыгнул и случайно выстрелил из магнума в воздух, позволило ему сохранить голову на плечах. Он неосознанно вскрикнул, и в этот момент лощина озарилась пламенем.

На мгновение последовавшая сумятица – стробоскопические вспышки выстрелов, грохот стрельбы, крики, блеск стали, свист пуль, двое затянутых в кевларовые доспехи нападающих, бросившихся в разные стороны, – все это превратило узкую лощину в настоящий бедлам.

 

Глава тринадцатая

Неразбериха продолжалась всего несколько секунд, но когда пыль улеглась, а эхо последних выстрелов стихло над лесом, один из молодых разведчиков – Эрик – уже был мертв и валялся на земле с рассеченным катаной горлом. Один из двух нападавших тоже лежал лицом вниз, раненый. Другой пропал. Катана поблескивала в траве.

Часто дыша, Гейб скользил глазами по кромке леса вокруг лощины.

– ЧЕРТ, КУДА ОНА ПОБЕЖАЛА?!

Он услышал шорох и понял, что женщина воспользовалась переполохом и улизнула у них из-под носа – пересекла лощину и убежала в чащу леса. Гейб ринулся вперед и разглядел в темноте на востоке юркую тень, которая пробиралась сквозь густой подлесок, перешагивая упавшие деревья. Он даже слышал ее тяжелое дыхание.

– ЖДИТЕ ЗДЕСЬ! – крикнул Гейб остальным и показал на распростертого на земле чернокожего гиганта. – НЕ ДАЙТЕ ЕМУ УМЕРЕТЬ!

Мужчина по имени Тайриз невольно застонал. Одна из пуль Гейба пробила кевларовую броню на его правом бедре и прошла сквозь мягкие ткани, тем самым обездвижив гиганта. Теперь Дэниэл и Рэймонд не давали ему подняться, приставив стволы автоматов к его затылку и надавив коленями ему на поясницу.

Гейб снова зарядил револьвер и пошел к краю лощины.

Темнота и ночная прохлада обволакивали Гейба, пока он петлял между деревьями, обеими руками держа перед собой револьвер. Красная точка лазерного прицела скользила по листьям и веткам. У женщины было преимущество, но лес на востоке был особенно густым, и Гейб быстро догонял ее, как бульдозер, продираясь сквозь листву. Теперь до нее оставалось всего ярдов пятьдесят, она как раз добежала до очередной поляны. Выскочив из леса, она стрелой понеслась по открытому участку. Ее руки и ноги работали так быстро, что от их мелькания пестрило в глазах, она бежала вперед, как газель, но, достигнув опушки, снова сбилась с темпа и скрылась среди деревьев.

Оказавшись на поляне, Гейб понял, что ему никогда не догнать ее – тягаться с ней в беге по открытой, пусть и пересеченной, местности ему было не силам, – поэтому он прекратил преследование и упал на одно колено на мягкую землю. Он навел лазерный прицел на убегающую стерву, которая теперь казалась лишь черной тенью далеко впереди.

Тонкий красный луч прорезал темноту и достиг ее.

Гейб выстрелил шесть раз подряд, и каждый выстрел повторился оглушительным эхом. Из-за отдачи руки задрожали. В прицел Гейб видел, что все пули ударили рядом – одна чуть выше, пара других чуть ниже, а остальные чуть правее или левее, – но ни одна не поразила цель. Женщина не остановилась и вскоре скрылась из виду.

– ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ-ЧЕРТ-ЧЕРТ!!!

Сердито сплюнув в траву, Гейб взревел от ярости. Женщине удалось улизнуть, и теперь легкий ночной ветерок шелестел ей вслед листьями деревьев.

Слева от Гейба раздался какой-то шум. Повернувшись, он увидел еще одну тень, вышедшую из леса.

В лунном свете к нему ковылял одинокий ходячий, которого привлекла пальба, – мужчина в потрепанном комбинезоне, с длинным, исчерченным морщинами лицом землистого цвета. Мертвые руки тянулись к Гейбу, прогнившие челюсти щелкали, как кастаньеты. Гейб спокойно вытащил из ботинка одиннадцатидюймовый нож «Рэндалл».

– Укуси-ка вот это, мерзавец!

Гейб вогнал нож в челюсть ходячего. Мертвец тотчас обмяк, молочно-белое свечение его глаз потухло, как лампочка. Гейб выпустил рукоятку, и кусачий бесформенной кучей осел на землю. Нож так и остался торчать среди складок у него на подбородке.

С секунду Гейб просто смотрел на гнилые останки, лежащие в высокой траве у его ног, а затем у него в голове родилась интересная идея. Он снова посмотрел вдаль, туда, где в темноте растворилась сбежавшая от него женщина, и на него снизошло озарение.

– Хрен с ней, – буркнул он себе под нос и вытащил нож из головы ходячего.

У него был ее меч. Он знал, что делать. Развернувшись, он пошел к остальным, на ходу придумывая свою историю.

Губернатор стоял в центре образованного припаркованными грузовиками круга. Единственным источником света на пыльной поляне, раскинувшейся на вершине холма, была установленная на пеньке походная лампа, в желтоватом сиянии которой остальные бойцы разношерстной армии залечивали раны и проводили учет боеприпасов. Вдруг мысли Филипа прервал шорох шагов.

– Какого черта? – пробормотал он и обернулся.

Из леса прямо к нему направлялась основательно потрепанная в бою группа разведчиков. Многие на поляне повернули головы на звук – нервы были на пределе из-за повышения активности ходячих в окрестных лесах, – и многие облегченно вздохнули, увидев перед собой людей.

Бригаду возглавлял крупный мужчина могучего телосложения. За Гейбом шли двое разведчиков – Рэймонд и Дэниэл, – которые вели под руки четвертого, одетого в черную броню и явно раненого. С опухшего лица пленного – женщина называла его Тайризом – капала кровь, он едва переставлял ноги, опираясь огромными руками на плечи мужчин. Глория Пайн замыкала цепочку, таща с собой множество винтовок и пистолетов.

– Вот, нашли его в лесу, – сообщил Гейб, поравнявшись с Губернатором. – Он был с женщиной. Они напали на нас. Убили Эрика и Джима.

В тусклом свете фонаря выражение лица Губернатора посуровело.

– С женщиной? Ты говоришь о той чертовой стерве, которая пытала меня?

– Ага, – кивнул Гейб, – именно о ней. Мы преследовали их. Они вступили в бой, но долго сдерживать нас не смогли.

Разведчики подвели темнокожего гиганта к пеньку и слегка приподняли его, чтобы Губернатор мог взглянуть на пленника. Забрало шлема отлетело, лицо опухло от ударов, Тайриз едва не терял сознание и тщетно пытался поднять голову. В конце концов он сжал зубы и глубоко вздохнул.

– Я подумал, может, он вам пригодится? – предположил Гейб, большим пальцем указав на Тайриза. – Может, поболтаете с ним?

Губернатор внимательно смотрел на раненого гиганта.

– Девчонка, Гейб. Что случилось с девчонкой?

– Она улизнула от нас – убежала в самую чащу. И я оказал вам услугу.

Губернатор наклонил голову.

– Услугу? О чем это ты?

Гейб многозначительно взглянул на Филипа, не то улыбаясь, не то скалясь – выражение его лица было сложно прочесть, – и наконец сказал:

– Я догнал ее и вышиб ее долбаные мозги.

Последовала краткая пауза, во время которой Филип Блейк успел справиться с неожиданной волной противоречивых чувств, обрушившихся на него: он чувствовал облегчение, злобу, болезненное любопытство, разочарование, но главное – подозрение.

– Ты выстрелил ей в голову? – в конце концов спросил он. – Убил ее?

– Да, – Гейб взглянул в единственный глаз Губернатора, как блудный сын, вернувшийся с эликсиром жизни, и немного помедлил. – Она мертва, шеф.

Губернатор еще немного подумал об этом.

– Ты видел, как она умерла? – ему хотелось знать каждую деталь, ему хотелось представлять, каким было выражение ее лица перед смертью, хотелось убедиться, что она умирала в муках. Но вместо того чтобы спросить обо всем этом, он просто произнес: – Ты видел своими глазами?

Гейб повернулся и глянул через плечо.

– Глория! – женщина в козырьке с надписью «Я с этим тупицей» сделала шаг вперед, не выпуская оружия из рук. Гейб объяснил: – Эта стерва ускользнула и убежала довольно далеко. Я увидел ее. Пристрелил ее. Увидел, как она упала. Я видел, как она перестала двигаться, – Гейб облизал губы, аккуратно подбирая слова. – Конечно, она умирала не так медленно и не так мучительно, как хотелось бы вам, но теперь она мертва, шеф, – Глория протянула ему какой-то предмет, завернутый в замшу. – Но прежде чем она убежала…

Гейб взял предмет, осторожно развернул его и показал Губернатору.

– …мы забрали у нее вот это, – Гейб поднял катану, сверкнувшую в желтом свете фонаря. – Я решил, вам захочется иметь трофей.

Гейб угрожающе махнул мечом, держа его над головой параллельно земле. В глазах Губернатора его демонстрация смотрелась крайне глупо. Филип все глядел на катану, пытаясь переварить полученную информацию. Наконец он глубоко вздохнул и внезапно выхватил меч из рук Гейба. Разведчики отпрыгнули. Сам Гейб словно окаменел, не сводя глаз с Губернатора.

Филип расправил плечи и поднял над головой сверкающий клинок. В его единственном глазу промелькнула искра гнева. По спине у Гейба пробежали мурашки. Затем, крепко держа катану, Филип обрушил ее на пенек. Раздался громкий удар.

Последовала еще одна жуткая пауза. Меч торчал из гнилого ствола, как установленный на вершине горы флаг.

– Ведите его в мой кабинет, – в итоге велел Губернатор, махнув рукой в сторону раненого пленника в кевларовой броне. – Мы с ним немного поболтаем.

– Мы с тобой стоим по одну сторону баррикад, – сказал Губернатор чернокожему гиганту, сидящему на скамье в кузове армейского грузовика. Было душно. Воняло потом и кровью. Под потолком висела единственная засиженная мухами лампа. Губернатор шагал по гофрированному металлическому полу, громко стуча сапогами. – Ты ведь это понимаешь, да?

Чернокожий гигант в видавшей виды кевларовой броне прислонился к стенке кузова. Его окровавленная голова была опущена и слегка покачивалась из стороны в сторону. Он сплюнул на пол кровавую слюну и поднял глаза. Темное лицо исказилось от боли и гнева.

– Правда? И что же это за сторона?

– Сторона выживания, братан! – бросил Губернатор, пытаясь спровоцировать гиганта, подтолкнуть его к конфликту. – Мы все в одной лодке, мы все пытаемся выжить. Разве не так, брат?

Гигант с трудом сглотнул, посмотрел в единственный глаз Губернатора и очень низким, напряженным, как будто едва не срывающимся на крик голосом ответил:

– Меня зовут Тайриз.

– Тайриз! Тай-ри-и-из… Мне нравится, – Губернатор сделал еще несколько шагов. – Что ж, Тайриз, позволь мне задать тебе вопрос. И отвечай честно.

Гигант снова сплюнул.

– Валяйте… Мне скрывать нечего.

– Мы можем пытать тебя, можем превратить последние минуты твоей жизни в настоящий ад и все такое, но зачем? Неужели нам и правда необходимо проходить все это снова? Я изобью тебя, доведу почти до потери сознания, но не позволю его потерять, а когда ты откажешься говорить, я сломаю тебя, сдеру с тебя кожу или сделаю еще что-нибудь… И так далее, и тому подобное… Но разве нам и правда снова нужно лезть в это дерьмо?

Тайриз поднял глаза, посмотрел на Губернатора и произнес:

– Приступайте.

Губернатор резко ударил его тыльной стороной затянутой в кожаную перчатку левой ладони. Силы удара хватило, чтобы Тайриз стукнулся затылком о стенку кузова, заморгал от неожиданности и с шумом втянул в себя воздух, как после вдыхания нюхательной соли.

– Очнись, друг! – с ликованием в голосе произнес Губернатор. – Ты, похоже, не понимаешь ситуацию!

Тайриз несколько раз вдохнул, попытавшись обуздать ярость и не обращать внимания на боль. Его огромные плечи задрожали под кевларовой броней.

– Иди на хрен.

– Тайриз, да ладно тебе, – теперь в голосе Губернатора слышалось разочарование, даже уныние. – Не заставляй меня избивать тебя сильнее, чем тебя когда-либо избивали в жизни. У меня всего пара вопросов.

Тайриз поморщился от боли.

– Что вы хотите знать?

– Например, где в тюрьме слабые места.

Услышав это, Тайриз устало усмехнулся и не прекращал смеяться несколько секунд. Затем он поднял глаза.

– Нет там слабых мест, умник, это чертова тюрьма!

– Может, тогда скажешь, сколько у вас людей? Какое у вас оружие, сколько боеприпасов, есть ли продукты? Откуда вы берете энергию?

Чернокожий гигант внимательно посмотрел на Губернатора.

– А может, ты просто выкусишь и сдохнешь?

Губернатор с секунду помедлил, а затем замахнулся, чтобы еще раз ударить его – на этот раз стальным кулаком, – но в последний момент его прервал неожиданный стук. Кто-то барабанил по раме возле брезентового задника, которым был прикрыт кузов.

– Губернатор?

Голос принадлежал Лилли, и один его звук встревожил Губернатора, словно окатив его ледяной водой. Он чуть-чуть помедлил, прикусив губу, и только потом решил ответить. Может, это и к лучшему, может, ей стоит увидеть это, может, ей полезно будет взглянуть в жестокие темные глаза гиганта, чтобы понять, с кем они сражаются.

– Входи, Лилли, – наконец сказал Филип. – Будешь свидетелем.

Брезентовый задник приподнялся, и в кузов залезла Лилли Коул. На ней была потрепанная джинсовая куртка, волосы были убраны с загорелого лица, которое блестело от пота и светилось от волнения. Лилли не стала подходить слишком близко и остановилась в задней части кузова.

Сидевший на скамье чернокожий гигант взглянул на нее, тяжело дыша и пытаясь справиться с чувствами. Казалось, он вот-вот взорвется.

Губернатор заметил, что пленник готов с минуты на минуту выйти из себя, наклонился к нему и заглянул ему в глаза. Тайриз выдержал его взгляд. Улыбнувшись, Губернатор заговорил очень мягко, словно с ребенком:

– Лилли, познакомься с Тайризом. Довольно милый парень, явно с головой на плечах. Я как раз пытался воззвать к голосу его разума и выяснить, может ли он поговорить с этим Риком, заставить его образумиться и сдаться, чтобы избежать кровопролития и…

Гигант вдруг дернулся – все его огромное тело разом пришло в движение – и нанес лбом удар в лицо Губернатору. Этот удар, внезапный и жестокий, застал Губернатора врасплох. Раздался жуткий хруст, Филип мгновенно лишился чувств и отлетел к противоположной стенке кузова. Врезавшись в нее, он медленно сполз по ней на пол.

Лилли выхватила ругер и навела его на гиганта.

– НАЗАД! – она взвела курок. – НАЗАД, МАТЬ ТВОЮ! СЕЙЧАС ЖЕ! СЯДЬ!

Тайриз снова сел на скамью. Его запястья были связаны, лицо подергивалось от злости. Он сердито пыхтел. Пулевая рана на бедре кровоточила, но он, похоже, этого даже не замечал. Бывший полузащитник НФЛ и вышибала самых злачных баров Атланты, он, должно быть, мог с легкостью переломить Лилли пополам. Он сплюнул кровь, сочившуюся из разбитой губы, и покачал головой, смотря в пол. Его заросшее щетиной лицо было сурово. В конце концов он что-то буркнул себе под нос.

Лилли подошла к Губернатору, опустилась на колени и помогла ему сесть.

– Вы в порядке?

Губернатор часто моргал, пытаясь прийти в себя и восстановить дыхание. Из ссадины на лбу сочилась кровь, он снова и снова кашлял, но боль при этом помогала ему собраться с силами и заряжала его энергией.

– Видишь? Видишь, о чем я говорю? – с трудом выдавил он. – До этих людей не достучаться… С ними… не договориться… Они, черт возьми, настоящие звери!

Чернокожий пленник опять пробормотал что-то с другого конца кузова, не поднимая головы.

Лилли и Губернатор повернулись к нему. Тайриз говорил едва слышно, словно обращаясь к самому себе:

– «И рассвирепели язычники…».

– Что ты там бормочешь, придурок? – бросил Губернатор. – Не хочешь рассказать всему классу?

Тайриз поднял голову. Его темное лицо застилала мрачная ненависть.

– «И рассвирепели язычники; и пришел гнев Твой и время судить мертвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени Твоего, малым и великим, и погубить губивших землю… и произошла на небе война…» – он сделал паузу и посмотрел на Губернатора и Лилли. – Это из Откровения… Хотя вы, наверное, ни черта не знаете о Библии. Но все это уже происходит. Пути назад нет, ведь дверь уже открыта. Прощайтесь с жизнью. Вы сдохнете от собственного меча и даже не…

– ЗАТКНИСЬ! – Лилли одним прыжком подскочила к Тайризу и приставила дуло ругера ему ко лбу. – ЗАТКНИСЬ, МАТЬ ТВОЮ!

Губернатор поднялся на ноги и встал между Лилли и Тайризом.

– Тише, тише, давайте-ка успокоимся. Отойди, Лилли. Я разберусь, – он оттеснил Лилли от пленника и заставил ее отойти в заднюю часть кузова. – Все в порядке. Все под контролем. Я разберусь.

Тяжело дыша, Лилли медленно спустила курок и сунула пистолет обратно в кобуру, пристегнутую к бедру.

– Прошу прощения.

– Не переживай, – ответил Губернатор, потрепав ее по плечу, и стер кровь со лба. – Я справлюсь. Иди, попытайся поспать.

Лилли с сомнением взглянула на него.

– Вы уверены, что все в порядке?

– Да, все хорошо. Все под контролем. Не переживай.

Последовала долгая пауза. Затем Лилли еще раз взглянула на пленника, который теперь смотрел в пол, устало вздохнула и вылезла из кузова.

Губернатор повернулся к Тайризу и очень тихо пробормотал:

– Я разберусь.

Филип Блейк подошел к скамье напротив той, на которой сидел чернокожий гигант. Под ней, среди паутины и мусора, Филип нашарил бейсбольную биту, которая лежала рядом с грудой холщовых мешков.

– Я разберусь, – почти шепотом произнес он, взял биту, подошел к задней части кузова и опустил металлическую дверцу.

Дверца лязгнула, отделив темный кузов от остального мира. Губернатор повернулся к пленнику и улыбнулся ему.

– Я разберусь.

Мало кому из выживших бойцов армии Вудбери удалось поспать этой ночью, а Гейб и вовсе не сомкнул глаз. Ворочаясь и ерзая на твердом топчане в кузове армейского грузовика, с трудом впихивая свой круглый, как бочка, живот в пространство между стенкой и стопкой ящиков с провизией, он пытался выбросить все мысли из головы, но в мозгу снова и снова прокручивалась каждая деталь его обмана. Сколько раз он врал с момента начала эпидемии? Он давно сбился со счета. Но эта последняя ложь явно могла аукнуться ему, ведь черная стерва с дредами до сих пор была на свободе. Как поступит Губернатор, когда узнает обо всем? Может, вообще не стоило ввязываться в потасовку с обитателями тюрьмы? Он ворочался без остановки. Стрекот сверчков, кваканье лягушек и крики гагар в темноте становились все громче, пока их шум не стал казаться Гейбу оглушительным, чудовищным, громоподобным. Он закрыл ладонями уши и постарался отвлечься. От волнения его мучила изжога, желудок сводило от несварения. Из-за дерьмового питания и постоянного стресса он уже несколько месяцев страдал от проблем с желудком, и теперь ему казалось, что кишки колет иголками и выворачивает наизнанку. Он пытался дышать глубоко и ровно, и в конце концов это дыхательное упражнение погрузило его в вялую полудрему. Перед глазами мелькали образы ночных кошмаров: черная женщина с дредами напрыгивала на него и вспарывала ему живот своей катаной, прямо над пупком, а затем поворачивала меч, будто желая открыть окно в его кишечник, и он силился закричать, но во сне изо рта выходили лишь беззвучные вопли. Прямо перед рассветом он, вздрогнув, проснулся.

Кто-то стучал в заднюю дверцу кузова. Сквозь просвет в заднике внутрь проникал бледный свет. Гейб сощурился и услышал низкий, прокуренный баритон:

– Эй! Гейб! Поднимай свою толстую задницу, ты нужен мне прямо сейчас!

Гейб с трудом сел на топчане, нашарил рядом старую водолазку и начал одеваться. В просвете показалось лицо Губернатора.

– Я готов, шеф. Что вы хотите?

– Скажу по дороге. Бери AR-15 и помоги мне с тем здоровым парнем.

Гейб вслед за Губернатором пересек поляну и подошел к транспортеру. В пассажирском отсеке на полу в позе эмбриона лежал чуть живой мужчина по имени Тайриз. Кевларовая броня исчезла, запястья были связаны веревкой и проволокой, все тело было покрыто синяками и ссадинами – Губернатор целую ночь методично избивал пленника бейсбольной битой. Чернокожий гигант едва дышал, оба его глаза заплыли синяками, губы растрескались и кровоточили, но по-прежнему шевелились, безмолвно произнося молитвы, литании и апокалиптические цитаты из Библии, которые никто не слышал.

Губернатор и Гейб приподняли его, посадили на скамейку – хоть ворочать эту груду почти мертвого груза и было весьма нелегко – и привязали ему руки к стенке кузова. Прикрыв гиганта брезентом, Губернатор пробормотал:

– Раскроем подарок, когда доберемся.

Гейб недоуменно взглянул на него.

– Куда доберемся?

Филип вздохнул.

– Какой же ты тупой, Гейб.

Они спрыгнули на землю и подошли к кабине транспортера. Гейб сел за руль, а Филип занял пассажирское сиденье и приказал Гейбу двигаться медленно и тихо, не включая огней. Никто, кроме Лилли, не заметил, как они выехали с поляны.

Она выскочила на дорогу прямо перед транспортером, словно призрак, и жестами попросила их остановиться.

Гейб доехал до нее и опустил стекло.

– Чего тебе, Лилли?

– Что ты делаешь? Какого черта ты творишь? – она заглянула в кабину и заметила Губернатора. – Можно мне поехать с вами? Я только захвачу винтовку и сразу вернусь!

– Нет! – Губернатор перегнулся через Гейба и встретился с ней взглядом. – Останься здесь и проследи, чтобы все было в порядке. Мы попытаемся договориться с ними, используем этого здоровяка.

Лилли медленно, неохотно кивнула.

– Ладно, но будьте осторожны. Вы в меньшинстве.

– Об этом не беспокойся, – подмигнул ей Губернатор. – Остаешься за старшего.

Они поехали дальше, поднимая за собой облако пыли, и Лилли некоторое время смотрела им вслед.

И только в этот момент она поняла – и почему-то от этого осознания ее сковал ужас, – что за ремень Губернатора был засунут меч Мишонн.

Если верить часам на приборной панели транспортера, они достигли тюрьмы в 6:53 утра, пробившись сквозь группу ходячих, которые бродили по высокой траве к востоку от забора. Ожившие трупы с глухим стуком ударились о бампер и упали под огромные колеса, раздался хруст прогнивших костей. По приказу Филипа Гейб один раз нажал на клаксон и разбудил всех, кто еще спал в серых каменных тюремных блоках по другую сторону колючей проволоки. Подъехав прямо к восточной ограде, Гейб развернул транспортер. Затем он опустил стекло, взял из бардачка короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра и выстрелил в нескольких отбившихся от стада кусачих, высунувшись из окна. Головы одна за другой дернулись в кровавом тумане, и еще как минимум шестеро мертвецов попадали на землю, как кегли.

– Теперь сдай задом к ограде, – велел Губернатор, смотря в боковое зеркало.

Гейб ударил по тормозам, включил заднюю передачу и нажал на газ. Мотор взревел, и транспортер подъехал задом к сетчатому забору, как фургон доставщика пиццы. Подводя машину все ближе, Гейб краем глаза заметил в зеркале какое-то движение – обитатели тюрьмы перебегали от одного здания к другому, будили друг друга и разбирали оружие. Сквозь рев дизельного двигателя доносились слабые звуки тревоги.

Транспортер, дернувшись, остановился менее чем в десяти футах от внешней ограды.

– Поехали, – пробормотал Губернатор, рывком распахнул дверцу и вышел из кабины.

Спокойно спустившись с подножек, оба мужчины подошли к кузову. У бедра Губернатора висела засунутая в ножны катана. Он схватился за край брезентового задника и откинул его. Гейб чувствовал на затылке взгляды людей и ходячих. Прежде чем залезть в кузов, Губернатор едва слышно произнес:

– Не подпускай к нам чертовых кусачих, пока я не закончу, ладно?

– Будет сделано, – ответил Гейб и вставил магазин в свою AR-15.

Как только он поднял винтовку, Губернатор забрался в кузов транспортера.

Он сорвал брезент с избитого чернокожего гиганта так же резко, как срывают пластырь с раны. Тайриз прерывисто дышал, его опухшие глаза были узкими, как щелки. Он пытался разглядеть, что перед ним, и даже попробовал двинуться, но боль сковала его. Губернатор рывком поднял его на ноги, и Тайриз тихонько крякнул.

– Шоу начинается, брат, – прошептал Филип с той же нежностью, с которой ветеринар разговаривает с больным животным.

 

Глава четырнадцатая

Множество силуэтов за высокой сетчатой оградой, увенчанной короной из колючей проволоки, пораженно замерли на месте, множество глаз устремилось на товарища, который сидел в кузове транспортера, выставленный на обозрение всем обитателям тюрьмы. Губернатор подтолкнул избитого гиганта к самой кромке кузова, и тот упал на колени лицом к своему лагерю, уронив голову на грудь. Странное зрелище напоминало какой-то загадочный азиатский ритуал жертвоприношения. Кузов грузовика словно превратился в театральную сцену. Запястья гиганта все еще были связаны, голова безвольно висела, словно весила целую тонну. На территории тюрьмы воцарилась гробовая тишина. Чувствуя, как ветер треплет его волосы, то и дело бросая их на глазную повязку, Губернатор картинно вытащил из ножен сияющий клинок.

– ПОКА ВЫ НЕ НАЧАЛИ ПАЛИТЬ БЕЗ РАЗБОРУ, – воззвал он к обитателям тюрьмы, занося меч над сгорбившимся Тайризом, – Я СПЕШУ СООБЩИТЬ, ЧТО ЖЕНЩИНА ТОЖЕ У МЕНЯ! – он прислушался к тишине. – ЕСЛИ МЫ С МОИМ ТОЛСТЫМ ДРУГОМ НЕ ВЕРНЕМСЯ В ЛАГЕРЬ ЖИВЫМИ И НЕВРЕДИМЫМИ, ОНА УМРЕТ!

Он сделал паузу, чтобы его вступительная речь улеглась в головах у людей.

– ТАК ЧТО НИКАКИХ РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ. ДОГОВОРИЛИСЬ?

И снова пауза. Его голос эхом разнесся над переходами и тюремными блоками. Решив, что звенящая тишина – это знак согласия, он кивнул.

– ПОЛАГАЮ, ВЫ ПОНИМАЕТЕ, К ЧЕМУ Я КЛОНЮ. ОТКРОЙТЕ ВОРОТА. СЯДЬТЕ В ЭТОТ ТРАНСПОРТЕР И ВЕРНИТЕСЬ В ЛАГЕРЬ ВМЕСТЕ С НАМИ. ИНАЧЕ ВАШЕМУ ДРУГУ НЕ ПОЗДОРОВИТСЯ.

Губернатор позволил противникам обдумать это предложение, а затем продолжил было свою речь, но в этот момент пленник резко дернулся, и все взгляды обратились на него. Тайриз с трудом поднял голову и опухшими глазами посмотрел на территорию тюрьмы.

– Н-не пускайте их! – его голос был искажен от боли, в горле булькала кровь. – Не…

Филип ударил тупым концом меча по затылку гиганта. Раздался треск, пленник упал на металлический пол кузова. С его губ сорвалось нечто среднее между стоном и ревом.

– Заткнись! – Филип взглянул на него сверху вниз с таким презрением, словно смотрел на кучу мусора. – Заткни свою пасть! – затем он снова повернулся к пустой тюремной площадке, над которой висела тишина. – ТАК КАКОВ ВАШ ОТВЕТ?

Он с секунду помедлил, но не услышал ничего, кроме прерывистого дыхания Тайриза.

– У ВАС ОДНА МИНУТА НА РЕШЕНИЕ!

Минута тянулась бесконечно долго. За это время Губернатор успел понять, что за ним наблюдают из каждого закоулка тюрьмы: небольшая группа людей пряталась за одной из сторожевых башен, другая затаилась в темной нише главного тюремного блока, еще несколько силуэтов маячило в дальнем конце спортивной площадки – и все не сводили с него глаз. Одни держали в руках оружие, а другие яростным шепотом спорили друг с другом. Но очень скоро Филип понял, каков вердикт. Он знал, что делать дальше.

– ЗНАЧИТ, РЕШЕНО?

Поясницу покалывало, в голове звенел знакомый звонок, единственный глаз застилало кровавой тенью. Затем по коже пробежали мурашки, и разум успокоился – он стал спокоен, как кобра перед прыжком.

Первый удар был решительным, но немного неловким из-за проблем с координацией левой руки Филипа – ему пришлось неуклюже развернуться, чтобы встать под нужным углом к жертве. Клинок всего на полтора дюйма вошел в шею гиганта. Тайриз сдавленно зашипел. Все его тело вдруг задергалось, словно по нему пропустили электрический ток.

– Черт! – тихо бросил Губернатор, когда кровь хлынула по лезвию катаны, зажатому среди хрящей и жил могучей шеи пленника. С территории тюрьмы послышались тихие вздохи и стоны, но Филип не обратил на них внимания. Он уперся ногой в плечо Тайриза и с чавкающим звуком освободил клинок.

Силы мгновенно покинули гиганта, словно кто-то щелкнул выключателем, шок сковал его, не давая подняться с пола кузова транспортера. Его голова подрагивала. Главные артерии были перерезаны.

Тайриз осел еще ниже, но каким-то образом – нервная система постепенно отключалась, невольно напрягая все мышцы, – остался стоять на коленях и локтях. Его руки и ноги дрожали в предсмертных муках, лицо было прижато к железному полу кузова, в легких скапливалось все больше крови, он просто тонул в кровавой луже, растекавшейся под ним.

Губернатор занес меч для второго удара и на этот раз вложил в него больше силы. Лезвие застряло в самой середине толстой шеи гиганта. Кровь хлестала, как гейзер, и брызгала во все стороны, пока не залила весь кузов транспортера. На этот раз Губернатор услышал ошеломленные крики обитателей тюрьмы. Он высвободил клинок.

Тайриз распластался на полу. Изувеченная шея изогнулась под странным углом к телу, лицо лежало в луже алой крови, из жуткой раны торчали обрывки жил и кровеносных сосудов, которые до сих пор пульсировали. Мускулы убитого пленника слегка подрагивали, но он не двигался, мертвый, бездыханный.

Губернатор торжественно нанес последний удар чудовищной силы, который окончательно перерубил шею гиганта. Хлынул новый поток крови, Губернатор отшатнулся, голова пленника отделилась от тела. Выражение мертвого лица было почти спокойным, почти безмятежным. В остекленевших глазах читалось странное облегчение. Голова откатилась на несколько сантиметров от тела, которое извергало потоки крови, водопадом струящейся на землю из кузова.

Запыхавшись в процессе казни, Губернатор глубоко дышал и отфыркивался. Он на шаг отступил от ужасного зрелища, все еще сжимая в левой руке окровавленный меч. Даже издалека он слышал испуганный шепот, доносившийся из тюрьмы. Сливаясь с ветром, этот шум казался ропотом недовольства и отчаяния и подпитывал ярость Филипа.

Губернатор пинком сбросил отрубленную голову на землю. Она покатилась по высокой траве и остановилась только ярдах в двадцати от транспортера лицом вниз. Филип выкинул из кузова и окровавленное тело Тайриза, которое с глухим ударом огромной бесформенной грудой осело на землю.

К этому моменту Гейб уже подошел к кабине, не сводя внимательных глаз с нескольких дюжин ходячих, которые приближались к ним с севера и с запада, возбужденные переполохом. Он раскрыл водительскую дверцу, а Филип тем временем выпрыгнул из залитого кровью кузова и обошел транспортер.

– Его тело оставим кусачим, – пробормотал Филип, неспешно подходя к кабине. Он не торопился и не показывал никаких намеков на страх. Поравнявшись с Гейбом, он сказал: – Поехали, пока кусачие не добрались до нас и пока ни один из этих контуженных идиотов не решил…

Его слова прервал сухой щелчок выстрела из мощной винтовки. Губернатор инстинктивно пригнулся, и пуля отскочила от переднего крыла транспортера, оставив на стали вмятину. В воздух взметнулся целый сноп искр.

– ЧЕРТ! ЧЕРТ!

Губернатор припал к земле. Раздалось еще три выстрела. Еще три пули отскочили от металлического крыла и подняли фонтанчики пыли всего в нескольких сантиметрах от головы Филипа. Он подполз ближе к кабине, а Гейб тем временем захлопнул дверцу и завел двигатель.

– ВПЕРЕД, МАТЬ ТВОЮ! ВПЕРЕД! – проорал Губернатор, заняв пассажирское сиденье.

Мотор взревел, Гейб вдавил в пол педаль газа и напрямик поехал к дороге в четверти мили от них. Из-под колес поднялись клубы пыли. Уже через несколько секунд они повернули на дорогу, ведущую в южном направлении…

…и исчезли в лучах утреннего солнца столь же быстро, как и появились возле тюрьмы.

Когда Гейб выехал на петляющую дорогу, ведущую ко временному лагерю, вдалеке показались силуэты двух часовых. Рэймонд Хильярд и Лилли Коул подбоченясь стояли по обе стороны от дороги. За ними на солнце поблескивали припаркованные на поляне армейские автомобили. На лицах часовых читалась тревога.

Гейб проехал мимо них, пересек поляну, припарковал транспортер рядом с танком и с облегчением заглушил мотор.

Губернатор уже спустился на землю и заметил приближающихся к нему часовых.

– Ну? – первым спросил Рэймонд Хильярд, снимая бейсболку и вытирая пот с лысины. – Э-э… Как прошло?

– Как прошло?! – бросил Губернатор, даже не взглянув на Рэймонда, и сердито прошел мимо. У его бедра покачивались ножны катаны. – Плохо прошло, вот как! НИЧЕГО НЕ СРАБОТАЛО!

На глазах у Рэймонда Губернатор пошел ко временной палатке, разбитой у края поляны для хранения припасов. Лилли поспешила за ним.

– Что случилось? – спросила она, поравнявшись с Филипом и осторожно дотронувшись до его руки.

Он остановился и едва не прожег ее взглядом. Гейб стоял позади него и казался смущенным и виноватым.

– Мы пытались заставить их открыть ворота – пытались обменять пленника на доступ внутрь. Мы даже угрожали его жизни, – Губернатор смотрел прямо на Лилли, и его единственный темный глаз так и искрился безумием. – И эти ненормальные сукины дети подстрелили своего! – стоя за Филипом, Гейб опустил голову и неловко уставился себе под ноги. – Только у нас появилось преимущество, как они застрелили своего парня! Выстрелили ему прямо в голову!

– Но какого хрена… – пробормотала Лилли, пораженно смотря на Губернатора.

– Они убили его, чтобы мы не могли использовать его против них! – воскликнул Филип. – Ты вообще понимаешь, о чем я? Видишь, с кем мы имеем дело?

Остальные уже столпились за спиной у Лилли и слушали новости – одиннадцать добровольцев недоуменно раскрыли рты, на их лицах было написано изумление. Они на такое не подписывались. Такого никто из них и предположить не мог. Глория Пайн опустила глаза и переминалась с ноги на ногу, пытаясь осмыслить происходящее. Рэймонд Хильярд протиснулся между Гасом и Гейбом и спросил у Губернатора:

– И что мы теперь будем делать?

Губернатор медленно повернулся, навел фокус своего единственного глаза на лицо мужчины и очень тихо, очень холодно произнес:

– Что мы будем делать?

Рэймонд Хильярд кратко и испуганно кивнул, как потерявшийся ребенок.

– Мы убьем их всех к чертовой матери – ВОТ ЧТО МЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, БУДЕМ ДЕЛАТЬ! – проревел Губернатор.

Лилли сжала кулаки, услышав этот неожиданный взрыв, и невольно посмотрела на Филипа Блейка. Он отступил от нее, повернулся к остальной группе, с удивлением взглянул на катану, до сих пор зажатую в руке, как будто забыв о ее существовании, и наконец сухо произнес, изучая изящный клинок:

– Медлить больше нельзя. Пора положить этому конец.

Он вдруг фыркнул и часто заморгал, словно его дернуло током. Из-за его спины донесся шорох, Гейб что-то тихо пробормотал, но Губернатор не обратил на это внимания.

– ВЫДВИГАЕМСЯ СЕЙЧАС ЖЕ!

Несколько секунд никто не шевелился. Бойцы стояли как истуканы. Лучи утреннего солнца скользили по земле вокруг них, заливая ее желтым светом. Все смотрели на Губернатора, раскрыв рты. Кое-кто выдвинул вперед подбородок, другие потянулись к оружию. Губернатор взмахнул мечом.

– СЕЙЧАС ЖЕ! – он недоуменно взглянул на бойцов. – По машинам! Заряжайте оружие, мы выдвигаемся! Мы расправимся с этими монстрами, мы избавим мир от их зла – прямо здесь и ПРЯМО СЕЙЧАС! – обращенные к нему лица были бледны как мел. – Да что с вами такое, мать вашу?! Вы меня слышали – собирайте манатки и вперед!

Никто не сдвинулся с места. Губернатор услышал из-за спины тихий вздох Гейба, развернулся и посмотрел на него.

– Какого черта ты стоишь?

– Я… Ох!.. – Гейб не мог произнести ни слова и вглядывался в тени, сгустившиеся за кузовом ближайшего к ним армейского грузовика, в те самые тени, куда только что нырнул темный силуэт, заставший всех врасплох.

Губернатор проследил за взглядом Гейба, но не успел сделать ни шагу, почувствовав на затылке, как раз над верхним позвонком, ни с чем не сравнимый поцелуй холодной, голубоватой стали.

Филип не шевелился. Ствол автомата был вплотную приставлен к его шее. Вздохнув, он тихо произнес:

– Черт.

Гейб стоял ближе всего к нападавшему. Прежде чем заговорить, он облизнул губы. Часы уже отсчитывали время до следующего хода в смертельной шахматной партии. Рука Гейба лежала на прикладе винтовки, висевшей у него на плече.

– Ума тебе не занимать, – очень тихо обратился он к противнику, стоявшему позади Филипа. – Ты ведь понимаешь, что если убьешь его, то погибнешь следующей.

– Да… Я это понимаю, – прозвучал совсем рядом с ухом Филипа знакомый голос.

Голос принадлежал женщине и был спокойным и сдержанным, как голос телефонного оператора. От одного его звука внутри у Губернатора все похолодело. Очень медленно, очень осторожно стоящие вокруг наблюдатели начали вынимать пистолеты и снимать с предохранителей винтовки и автоматы.

– Тогда прикинь сама, – воззвал Гейб к голосу разума темнокожей женщины. – Ты видишь, как нас много. Ты в окружении, так что… понимаешь… все ясно как дважды два.

– А ты думаешь, мне не все равно? – ответила она. Ее худое тело было затянуто в кевларовую броню, дреды стягивала тугая повязка в самурайском стиле. Она угрожала Губернатору АК-47 – автоматом, способным производить до ста двадцати выстрелов в минуту патронами калибра 7,62. – Думаешь, у меня нет плана? – она удивленно хмыкнула. С момента начала разговора Филип не сдвинулся ни на миллиметр. – Ты глупец.

– Правда? – улыбнулся Гейб, быстрым движением выхватив пистолет. – Ты уверена?

– Гейб, не надо. – Губернатор заметил, как ствол пистолета поднялся в воздух. В единственном глазу Филипа полыхало пламя страха. – Гейб!

– Как насчет последнего желания, дамочка? – цель была совсем рядом с головой Губернатора. – Что ж… Я его исполню!

– ГЕЙБ!!!

Оглушительный выстрел раздался в тот же самый момент, когда Мишонн спустила курок и из-за отдачи слегка дернулась – за наносекунду до того, как пуля Гейба в цельнометаллической оболочке чиркнула по доспехам у нее на плече, вырвала кусочек кевлара и высекла несколько искр. Губернатор нагнулся вперед, и ему оцарапало челюсть прямо под изувеченным ухом.

Все вокруг либо припали к земле, либо нырнули в укрытие. Напряженная сцена рассыпалась на множество быстрых, как молния, движений – действий и противодействий, накладывавшихся друг на друга. Звуки борьбы отдавались глухим эхо и растворялись в небе. Губернатор тотчас рухнул на траву. Дыхание перехватило, изо рта брызнула кровавая слюна, меч вылетел у него из руки. Двигаясь с дикой грацией пантеры, Мишонн нырнула за катаной, пока остальные участники событий пытались прийти в себя. Лилли скрылась за передним крылом грузовика, сжимая в руках свой ругер – казалось, позиция Уивера, которую показал ей Боб, коронная тактика израильских десантников, уже была у нее в крови. Она пыталась поймать на мушку темнокожую женщину. Гейб припал к земле и остервенело стрелял по движущейся цели, одновременно ползком продвигаясь к поверженному Губернатору. Он опустошил весь магазин, но сумел лишь чиркнуть пулей по каблукам высоких ботинок Мишонн. К этому моменту она уже успела схватить обеими руками изящную рукоятку катаны и бросилась к Рэймонду Хильярду, который пятился назад. Дуло его винтовки AR-15 ходило из стороны в сторону, он никак не мог прицелиться. Одним ловким движением Мишонн развернулась, нанесла удар и вспорола Рэймонду живот.

Кровь хлынула Рэймонду на колени, он закричал, уронил винтовку и повалился на землю, после чего события стали разворачиваться с чудовищной, нереальной скоростью ночного кошмара, так не соответствовавшего яркому солнцу, пробивающемуся сквозь деревья.

Остальные бойцы ополчения нырнули в укрытие, встревоженные приближением сияющего меча смерти, а Гейб накрыл своим телом упавшего Губернатора, чтобы служить для него живым щитом. Мишонн тем временем скользнула за ствол древнего дуба, подняла автомат и открыла огонь.

Держа автомат одной рукой, она стреляла очередями. Пули взрывали растрескавшуюся землю, гнули бронированные бока грузовиков, высекали искры, отскакивали от решеток радиаторов, откалывали щепки от толстых стволов деревьев и превращали всю поляну в настоящий вихрь пламени и порохового дыма. Лежа на земле под тучным Гейбом, Губернатор зажмурил единственный глаз, чтобы туда не попали пыль и искры.

А затем – будто кто-то щелкнул выключателем – женщина исчезла.

Тишина, внезапно сменившая собой шквальный огонь, поразила всех и каждого. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, и Губернатор еще несколько секунд неподвижно лежал, припав лицом к земле, чувствуя, как боль из раны на челюсти расползается по всему телу.

– Слезай на хрен с меня, – наконец прошипел он, извиваясь под тяжелым телохранителем. – Девчонка, мать твою, ДЕВЧОНКА!

Гейб откатился в сторону, поднялся на ноги и принялся осматривать окрестности, одновременно вынимая из пистолета использованный магазин, вставляя новый и передергивая затвор. В конце концов он опустил оружие.

– Черт, – женщины нигде не было видно. – Черт, черт, черт!

Губернатор с трудом встал, прижимая ладонь к глубокому порезу на челюсти. Кровь сочилась сквозь пальцы. Он огляделся. В голубоватой пороховой дымке он увидел, что Рэймонд лежит в разливающейся луже крови, а остальные осторожно выглядывают из своих укрытий, ошеломленные, разгневанные и напуганные. Лилли вышла из-за грузовика и посмотрела на Губернатора.

Даже не взглянув на ругер и не сводя глаз с Филипа, она выбросила на землю пустой магазин. Лилли хмурилась и тяжело дышала, ее губы дрожали от ярости, глаза горели злобой. Казалось, теперь она готова была идти за Филипом хоть в самое пекло.

Филип повернулся к Гейбу, который все еще смотрел по сторонам, словно Мишонн могла в любой момент появиться прямо из воздуха. Заметив, что Губернатор прожигает его взглядом, Гейб с трудом сглотнул.

– Шеф, я…

– И что это было? – все еще прижимая руку к кровоточащей ране на челюсти, прервал его Филип густым, низким и хриплым голосом, в котором сквозило презрение. – Помнится, в прошлый раз ты «вышиб ее долбаные мозги» – разве нет?

– Шеф… – начал было Гейб, но тут же осекся, увидев, что Губернатор поднял окровавленную руку.

– И слышать не хочу, – он махнул рукой в сторону остальных. – Собирай всех, мы выступаем. Покончим с этим прямо сейчас – ПРЯМО, МАТЬ ТВОЮ, СЕЙЧАС!!!

Вместе с Остином Лилли проследила, чтобы все ящики с боеприпасами открыли, все оружие зарядили, все баки наполнили топливом, все патронташи укомплектовали патронами, а все имеющиеся у них в распоряжении доспехи надели на себя. При помощи Гаса она обработала рану Губернатора и наспех стянула ее парой швов, используя растворяющуюся нить из аптечки. Она проверила все рации, все машины, все колеса, все двигатели, все аккумуляторы, все жидкости, все оружейные башенки, прицелы, бинокли, шлемы, забрала и прочие предметы первой необходимости. Стоило ей услышать, что сборы приближаются к концу, как ее пульс участился, а напряжение дало о себе знать. На этот раз все было иначе.

Ненависть – это микроб, который передается от одного носителя другому, и он в полной мере передался от Губернатора Лилли. Теперь она ненавидела этих людей как никогда раньше – и ее ненависти было достаточно, чтобы начать резню, чтобы стереть их всех с лица земли. Она ненавидела их за то, что они сделали с ее городом, с ее будущим, с ее надеждой на лучшее. Она ненавидела их за жестокость. Она ненавидела их за все то, чего они ее лишили. В масштабах Вселенной жизнь Лилли теперь не имела никакого значения. Теперь ничего не имело значения, кроме ее ненависти. Лилли была сосредоточена и полна решимости, она была готова убивать… готова испепелить этих мерзавцев силой своего взгляда.

В какой-то момент Остин заметил произошедшие с Лилли изменения. Она как раз размещала дополнительные магазины в кабине грузовика, чтобы в случае необходимости быстро достать их. За водительским креслом уже лежали две снайперские винтовки.

– Эй, ты в порядке? – спросил Остин, слегка коснувшись ее плеча. – Что напеваешь?

Лилли недоуменно посмотрела на него.

– Напеваю?

– Ты напевала что-то себе под нос. Песню я не узнал, но мне показалось, что это немного странно.

Лилли протерла лицо. Со всех сторон заводились двигатели, из выхлопных труб вылетали клубы газов. Хлопали дверцы грузовиков, стрелки занимали позиции у пулеметов, а Губернатор стоял на своем любимом танке, наблюдая за последними приготовлениями. Он был бледен и казался лишенным любых признаков человечности, как голем, поднимающийся из грязи. При виде него у Лилли перехватило дыхание. Ей хотелось увидеть, как он разрывает этих людей на части, как он зубами вгрызается в их шеи, как сжигает тюрьму дотла, а затем развеивает пепел и посыпает эту проклятую землю солью.

– Залезай, красавчик, – наконец сказала Лилли, усаживаясь за руль. – У нас, черт возьми, есть работа.

Они выехали из лагеря около полудня. Бледное солнце стояло высоко в небе.

Остин молчал почти всю дорогу, сидя на пассажирском сиденье, держа на коленях винтовку и то и дело бросая взгляд в боковое зеркало, чтобы проверить, все ли в порядке с четырьмя солдатами, которые стояли на подножке. Лилли тоже молчала и ощущала удивительное спокойствие. Человек, который готов потерять все, всегда в выигрыше – а ненависть стала единственным смыслом жизни Лилли, – и это осознание заряжало ее энергией, пока колонна виляла по узкой дороге, приближаясь к восточной оконечности тюрьмы. Лилли включила пониженную передачу и напевала себе под нос, хотя и не слишком мелодично. Когда она взглянула на Остина, в животе вдруг кольнуло, в голове промелькнула беспокойная мысль, уверенность слегка пошатнулась.

Голова юноши была опущена, волосы спадали на лицо. Остин Баллард никогда еще не казался Лилли таким молодым и таким уязвимым, как сейчас, и это словно пробудило ее ото сна, вернуло к реальности, окатило ее волной неожиданного ужаса. Его жизнь тоже стояла на карте, и Лилли внезапно поняла: он не готов к этому, он не приспособлен – а вслед за этим осознанием в голове у Лилли взорвалась еще одна бомба. Сначала она увидела что-то уголком глаза – и вряд ли еще хоть кто-то из армии Губернатора тоже обратил на это внимание.

Как только колонна оказалась на гребне холма к востоку от тюрьмы и сквозь деревья стала видна широкая долина, поросшая высокой травой, по которой в отдалении бродило несколько дюжин ходячих, Лилли заметила по обе стороны от дороги, далеко в тенистой чаще леса, среди темных стволов сосен, слабое движение, настойчивое и неумолимое, как возня муравьев на муравьиной ферме.

Десятки, может, сотни ходячих со всех сторон стекались к тюрьме, привлеченные шумом и гамом последних тридцати шести часов. Их число увеличивалось, как число амеб, растущих в гигантской чашке Петри, которую представлял собой весь лес. Лилли понимала, что это означает. Она уже имела дело со стадами мертвецов. Прошлой осенью во время безумной попытки государственного переворота в Вудбери стадо окружило в лесу группу заговорщиков во главе с Лилли, хлынув на них гигантской волной и едва не перевернув их фургон и не уничтожив все в радиусе нескольких миль. Лилли не понаслышке знала, насколько непредсказуемыми и опасными могут быть стада ходячих, особенно если они медленно двигаются в едином ритме. Легион неподатливых, неуклюжих, едва ковыляющих тел мог повалить любую, даже самую прочную, баррикаду, не оставить камня на камне от любого лагеря и прорваться сквозь ограду в любую тюрьму.

В то ужасное мгновение, когда колонна перевалила через холм и начала спускаться по склону, разум Лилли осознал жуткую правду. Она поняла, чем это наступление отличалось от предыдущего.

Теперь ни у одной из сторон не было шансов.

 

Глава пятнадцатая

На этот раз обитатели тюрьмы подготовились к нападению. Колонна едва успела преодолеть половину пути до ограды, когда по ней открыли шквальный огонь, который застал атакующих врасплох. Зашипели тормоза. Одно за другим разбились лобовые стекла. Пули рикошетили от железа и стали. Грузовики остановились как вкопанные. Водители и пассажиры пригнулись, некоторые спрыгнули на землю и на животе поползли под машины. Лилли ударила по тормозам, остановила транспортер и велела Остину выйти, на случай если в суматохе пуля пробьет бензобак. Она рывком раскрыла дверцу и выпрыгнула из кабины. Вокруг плясали пули. Ничего не было видно. Остин скрылся с другой стороны грузовика. Сквозь гул стрельбы Лилли едва слышала приказы Губернатора, который стоял где-то в облаке пыли и порохового дыма, но не могла определить его местоположение. Она попыталась поднять винтовку и открыть ответный огонь – часть бойцов без особого успеха отвечала на залп, – но руки Лилли не подчинялись сигналам, которые посылал ее мозг. Обитатели тюрьмы заняли позиции за припаркованными автомобилями и лежали на животе, стреляя из-под машин и вызывая тем самым всеобщий хаос. Все больше и больше несчастных воинов Вудбери падало под их пулями. Лилли слышала тревожный баритон Гейба. Здоровяк перекрикивал шум и спорил с Губернатором, желая узнать, как столь безрассудная тактика должна сработать на этот раз. Лилли закрыла голову руками. Земля вокруг нее то и дело вздымалась под градом пуль. Девушка старалась дышать как можно глубже и думать только о своем оружии, о своей ярости и о своей скудной военной подготовке, но что-то вклинивалось в ее мысли. Краем глаза она увидела, как на поле битвы выходят неуклюжие фигуры в изодранной одежде, и похолодела от неожиданного осознания: их было не перечесть, и они стекались в долину со всех сторон, как летучая чума.

Лилли сумела заползти под грузовик. Заметив, что Остин пытается подняться на ноги и открыть ответный огонь, она что есть мочи закричала, приказывая ему лечь к чертям на землю и заползти к чертовой матери под чертов грузовик.

Ходячие окружили их. Большая их часть успешно избегала пуль и брела прочь от тюремных оград прямо к захватчикам. Лилли стала стрелять кусачим по ногам, валить их на землю, а затем систематически пробивать прогнившие черепа. Они взрывались, как воздушные шарики, забрызгивая кровью траву, а также руки и ноги Лилли, но она продолжала стрелять. Ходячие ковыляли к захватчикам, и Лилли все палила и палила в них, пока магазин не опустел, а грузовик не заволокло голубоватым дымом. Сердце колотилось как сумасшедшее. Вдруг Лилли почувствовала, как кто-то схватил ее за лодыжку. Вскрикнув от неожиданности, она посмотрела вниз.

Под машину залез крупный ходячий в погребальном костюме, который схватил ее за ногу почерневшими, полуразложившимися руками и открыл свой жуткий рот – гнилые зубы щелкали совсем рядом с открытым кусочком ее икры между ботинком и закатанными джинсами, – и при взгляде на это Лилли на секунду замерла. Затем она приставила ствол ругера к голове мертвеца и спустила курок, забыв, что патроны уже кончились, и услышала лишь глухой щелчок осечки.

Лилли закричала, принялась пинаться и попыталась дотянуться до нового магазина, пристегнутого к ремню, и в этот момент под машину скользнула третья тень – сначала Лилли увидела лишь темную форму, но в следующее мгновение у нее перед глазами сверкнула голубая сталь глока Остина.

Сноп искр, выстрел в упор – и ходячий обмяк. Из пробитого черепа фонтаном хлынула маслянистая кровь, которая залила примятую траву под грузовиком. Нестерпимо завоняло мертвечиной. Лилли потрясенно вздохнула от облегчения. Остин подполз к ней ближе.

– Ты в порядке? Он тебя не задел? Не поранил? Все хорошо?! – забормотал он, обнимая Лилли и нежно убирая у нее со лба выбившиеся из хвоста влажные пряди.

Лилли с трудом кивнула, не обращая внимания на металлический привкус адреналина во рту. Раздался новый залп, и все звуки потонули в грохоте выстрелов. Лилли развернулась, наполовину высунулась из-под машины и попыталась достать винтовку из кабины.

Пороховой дым от перекрестного огня стал таким густым, что казалось, будто уже наступила ночь. От него Лилли закашлялась, ее чувства притупились, а глаза начали слезиться. Сидя прямо под кабиной и стараясь взять себя в руки, она вставила новый магазин в свой ругер, сунула пистолет обратно за ремень, а затем легла с винтовкой на землю, заняв удобную для стрельбы позицию. Остин лежал прямо за ней и целился в полыхающие по другую сторону тюремной ограды всполохи выстрелов.

Лилли уже хотела посмотреть в прицел, как вдруг заметила крошечный предмет, который летел в небе над венчающей забор колючей проволокой. Всё вдруг замедлилось.

В перестрелке наметилось затишье, стремительная схватка как будто на секунду замерла. Лилли показалось, что снаряд крайне медленно пролетел по дуге над головами бойцов и ударился о землю перед большим «Бьюиком», затем один раз подпрыгнул и закатился под проржавевший капот машины.

Последовал взрыв, от которого земля содрогнулась, а давление вдруг понизилось, и поляна на мгновение превратилась в пылающую поверхность солнца.

От взрыва гранаты машина весом в тонну взлетела в воздух, во все стороны полетели куски искореженного железа, все люди в радиусе пятидесяти ярдов упали на землю. Взрыв оглушил всех и каждого. Деревья затрепетали. Гейб и Губернатор полетели в разные стороны и покатились по траве.

Губернатор врезался в гусеницу танка, и у него перехватило дыхание. Единственным глазом он заметил, как осколки – острые как бритва детали двигателя «Бьюика» – фонтаном взлетели в воздух и насквозь прошили ближайших к центру взрыва бойцов. Зазубренные частицы металла впились в грузное тело старого Чарли Бейнса и вырвали основательный кусок плоти у него из груди, а взрывная волна подняла его на метр над землей и швырнула спиной вперед в высокую траву, по которой он покатился, размахивая руками и оставляя за собой широкий алый след. Не успел он остановиться, как его сердце уже замерло и жизнь покинула его.

В тот же самый момент с другой стороны от «Бьюика» осколки, как крошечные снаряды, прошили грудь Руди Уорбертона, который тотчас задергался в жуткой пляске смерти. Его винтовка полетела на землю, а низкий, пропитый голос – тот самый голос, который торжественно объявлял о выходе Губернатора на арену, – зашелся в предсмертном крике, который заставил Губернатора содрогнуться.

– Ч-ЧЕРТ! – Губернатор вылез из-под танка, прерывисто дыша. В единственном глазу двоилось. Он попытался поймать фокус, смотря на землю. Глазная повязка съехала набок. В волосах запуталась трава. Воняло горящим бензином. Все тело ныло от боли. Забинтованное лицо горело и казалось влажным, фантомная рука подергивалась и как будто хватала воздух. – Ч-Ч-Ч-Ч-ЧЕРТ! Ч-Ч-Ч-Ч-ЧЕРТ!!!

Он встал на четвереньки. В ушах звенело. Голова чуть не лопалась от ярости. Он едва слышал ответный огонь со своих позиций. Почти все выжившие бойцы нырнули в укрытие и начали остервенело стрелять по сторожевым башням и тюремным закоулкам. В воздух летели искры. Пули рикошетом отскакивали от металла. Вокруг черной воронки, оставленной взрывом гранаты, бесформенными грудами лежали тела шести человек.

Чарли погиб. Руди, Тедди Грейнджер, Барт, Дэниэл и даже профессиональный рестлер верзила Дон Хоган – все погибли, все пали жертвами огня и чудовищного взрыва.

Футах в тридцати позади себя Губернатор увидел Гейба, который лежал без сознания возле одного из грузовиков. Филипа окатило обжигающей волной ярости, и он поднялся на ноги. Над головой застрекотали пулеметы. Один из стрелков – Бен Бухгольц – занял позицию на крыше кабины ближайшей машины и неистово орошал тюрьму градом пуль без какой-либо стратегии или цели. Взглянув на юго-восточную сторожевую башню, Губернатор заметил белые вспышки – одинокий снайпер стрелял по колонне, и пули отскакивали от капотов, разбивали лобовые стекла и ложились в опасной близости от немногих выживших бойцов.

– ГЕЙБ!

Губернатор едва расслышал собственный голос сквозь гул и звон в ушах. Он проскользнул от танка к соседнему грузовику. Гейб к этому моменту уже поднялся на ноги и пытался справиться с шоком и болью. Дотянувшись до здоровяка, Губернатор схватил его за шиворот, как кота за шкирку.

– УБИРАЙСЯ К ЧЕРТЯМ ОТСЮДА!

Филип потащил Гейба к задней части танка.

– СЮДА!

Губернатор толкнул грузного Гэбриэла Харриса прямо на танк. У здоровяка перехватило дыхание. От брони отскочило еще несколько пуль, каждая из которых высекла сноп искр, полетевших на землю.

– К-какого хре… – Гейб морщился от боли и вздрагивал при каждом выстреле пулемета, установленного в двадцати ярдах от него. Пули свистели вокруг и отвлекали мужчин, не давая им подняться и не позволяя оглядеться по сторонам.

Ни один из них не заметил огромный, помятый и потрепанный дом на колесах марки «Виннебаго», который несся среди деревьев прямо на запад, застилая поле битвы облаком пыли. Сначала вообще никто из нападающих не заметил этого изменения в расстановке сил.

– Нужно переосмыслить все это дерьмо, – хриплым, сдавленным голосом заявил Гейб несколько секунд спустя, стоя вместе с Губернатором за бронированным танком, пока пули, как осы, жужжали над головой. Устремив горячий взгляд в единственный глаз Губернатора и перекрикивая непрестанный огонь, Гейб говорил таким тоном, которым никогда раньше не разговаривал с Губернатором, – и в этом тоне слышался нескрываемый упрек и жгучая злоба. – Наши люди до смерти перепуганы! Их тут, мать вашу, расстреливают! Как косой косят! Пора вам, шеф, сделать что-то, пора взять все под контроль!

Губернатор взмахнул рукой и схватил Гейба за горло, ударив здоровяка о клепаный корпус танка.

– Заткни пасть, Гейб! На этот раз мы не свалим отсюда, пока не возьмем эту тюрьму! Сейчас или никогда!!!

Последовала краткая напряженная пауза, и на какую-то миллисекунду в глазах у Гейба, который все смотрел на своего шефа – своего наставника, своего непогрешимого руководителя, – промелькнула искра стыда. Ни один из них до сих пор не знал, что вдоль западной кромки поля битвы быстро ехал огромный фургон, который был еще достаточно далеко, чтобы никто из бойцов по обе стороны от тюремной ограды не заметил его. Фургон остановился в облаке пыли, и на крыше появилась призрачная фигура – одинокая женщина со снайперской винтовкой в руках.

– Ладно, ладно, п-прошу прощения, – забормотал Гейб, обеими руками сжимая запястье Губернатора и пытаясь ослабить его хватку. Филип отпустил его. Гейб глубоко задышал и продолжил, перекрикивая шум битвы: – Я просто говорю, что мы несем потери и нам нужен план! Нельзя же просто выкурить этих мерзавцев, не имея ни…

– ЗАТКНИСЬ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!

Прожигая Гейба взглядом, Филип Блейк слышал в голове голоса, доносящиеся из темных катакомб его разума: «Филип мертв, он погиб, Филип давно похоронен, он уже обратился прахом». Вдруг в голове раздался нечеловеческий визг: «Заткнись! Заткнись!» – и Филип вздрогнул. Ревели пулеметы, треск выстрелов оглушал его и не позволял ему заметить одинокого снайпера на крыше проржавевшего фургона, стоявшего в нескольких сотнях ярдов к западу и расплывавшегося, как мираж, в жарких лучах полуденного солнца.

– Слушай сюда, ты, трусливый жирдяй! Мы не отступим еще раз! – проревел Филип, снова толкая Гейба на грязный железный танк. – Ты понимаешь?! Сечешь?! Мы покончим с этим ПРЯМО СЕЙЧАС! ПРЯМО СЕЙЧАС!!!

Гейб попятился, потирая шею и сдерживая слезы страха. Внезапно он стал похож на мальчишку, который готов был сказать или сделать что угодно, чтобы только успокоить жестокого отца, на мальчишку, который готов был лгать, воровать, убивать, насиловать и грабить – делать что угодно, чтобы только порадовать злобного родителя и дать отпор одноклассникам, однажды назвавшим его громадным куском жира.

С западной стороны раздался единственный выстрел, и крупная пуля, выпущенная точно в цель с крыши фургона, припаркованного в трехстах пятидесяти ярдах от них, пробила череп Гэбриэла Харриса.

Губернатор отпрыгнул. Голова Гейба взорвалась. На танк брызнули желеобразные розоватые сгустки мозгового вещества, полилась кровь. У Губернатора перехватило дыхание. Гейб пошатнулся на нетвердых ногах. Его остекленевшие глаза были устремлены на Филипа и напоминали экран зависшего компьютера – они смотрели на Губернатора в бесконечных поисках родительского одобрения, увидеть которое им было уже не суждено. А затем здоровяк упал на землю, словно лишившись чувств.

Раздался глухой удар, который тотчас вывел Филипа из ступора.

– ТВОЮ МАТЬ!

Филип Блейк нырнул за танк и осторожно выглянул, чтобы узнать, откуда прилетела пуля.

– ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!

Он быстро разглядел вдали огромный фургон и заметил женщину, которая стояла на крыше, подобно какому-то мифическому существу, подобно валькирии, спустившейся с небес, чтобы помочь обитателям тюрьмы. Затем он увидел припаркованный в пятидесяти футах слева от него пикап, за кузовом которого прятался Гас, без разбору паля из винтовки AR-15 и ругаясь на чем свет стоит, паля и ругаясь, паля и ругаясь.

– ГАС! – крикнул Филип. – САДИСЬ ЗА РУЛЬ И ПОЕЗЖАЙ К ТОЙ ЖЕНЩИНЕ! СЕЙЧАС ЖЕ!!!

Гас сразу понял, о чем говорит Губернатор. Кратко кивнув, он, не поднимая головы, гусиным шагом подошел к кабине пикапа и сел за руль. Лобовое стекло в суматохе битвы разлетелось на миллион сияющих осколков.

Из выхлопной трубы вырвалось облачко дыма. Гас надавил на газ и устремился к фургону.

Губернатор подошел к телу Гейба и снял у него с плеча автомат. Когда Филип снова выпрямился и осмотрел поле битвы, ситуация ухудшилась.

Стоя за кузовом грузовика, Лилли наблюдала за развитием событий, которые цеплялись друг за друга, как этапы химической реакции. Было трудно дышать, сердце колотилось так, словно готово было в любую секунду выскочить у нее из груди. Сжимая потными руками винтовку «Ремингтон», она вздрогнула, услышав грохот столкновения, донесшийся с запада. Лилли выглянула из-за грузовика и увидела, как Гас на пикапе протаранил огромный фургон, едва не разорвав его надвое.

Во все стороны полетели осколки стекла и куски металла, а женщина-снайпер – светловолосая, с хвостиком, одетая в тюремный комбинезон, – не удержалась на крыше и упала на землю у опушки леса. Издалека было непонятно, но Гас, похоже, сильно пострадал: водительская дверца распахнулась при столкновении, тело коренастого шофера наполовину выпало из кабины, над местом аварии поднимался черный дым.

Услышав сдавленный, маниакальный хохот, Лилли обернулась и слева от себя увидела Губернатора, который сидел за танком и наблюдал, как пикап Гаса и покореженный фургон охватывают языки пламени.

– ВЫКУСИ, СТЕРВА! НЕ БУДЕШЬ ЛЕЗТЬ, КУДА НЕ НАДО! ТАК ЕЕ!

Лилли показалось, что он окончательно съехал с катушек.

– Боже… Боже… Это безумие!

Лилли нырнула под грузовик и вздрогнула от оглушительного выстрела, от которого едва не лопнули ее барабанные перепонки. Стреляли совсем рядом. Перекатившись на другой бок, она увидела Остина, который стрелял из винтовки по сторожевой башне. Гильзы вылетали из ствола и со звоном отскакивали от днища кузова. Остин что-то кричал. Лилли попыталась привлечь его внимание.

– Остин! ОСТИН!

– …гады снимают нас, как мишени в тире! – он выстрелил еще несколько раз, посмотрел на Лилли, снова выстрелил и вдруг пронзил ее взглядом. – Давай же! Лилли, что с тобой? Что ты делаешь?

– Побереги патроны, красавчик!

– О чем ты?!

– Ты сейчас…

Лилли начала объяснять, что у них кончаются патроны, и что нужно занять позицию получше, и что эти мерзавцы в любой момент могут метнуть в них еще одну гранату, как вдруг раздался громоподобный голос Губернатора. Лилли повернулась и увидела, как он шел по полю битвы с искаженным в безумном ликовании лицом.

– Теперь это просто вопрос времени! – он подошел к двум стрелкам, которые лежали за грудой сваленных друг на друга ящиков и вслепую стреляли по башням. – Они у нас в ловушке! Этим мерзавцам не жить!

Один из стрелков – немолодой мужчина с редеющими волосами, в желтых очках-авиаторах – на мгновение оторвался от прицела, и пуля попала ему прямо в левый глаз.

Пробив линзу очков, она вошла ему в череп. Он дернулся, винтовка вылетела у него из рук, мозговое вещество брызнуло на землю, и он упал менее чем в десяти футах от Губернатора.

– Все идет по плану! – Филип шагал позади припаркованных автомобилей и стрелков, как одетый во все черное генерал Макартур. – Не давайте им перевести дух! Усильте давление!

– Эй! Губернатор! – крикнула Лилли из-за грузовика. – ЭЙ!

С башни снова посыпался град пуль, которые ударились в землю у него под ногами, но Губернатор даже не поморщился. Вдруг еще один боец упал в кровавых брызгах, из раны у него на голове хлынула алая кровь, бейсболка отлетела в сторону.

– ГУБЕРНАТОР!!! – воскликнула Лилли. – ОНИ НАС УБИВАЮТ! У НАС НИЧЕГО НЕ ВЫХОДИТ!

Бойцы стремительно отступали с линии огня и пытались укрыться, бросаясь врассыпную и ныряя под припаркованные грузовики.

– Какого хрена вы делаете?! – орал Губернатор отступающим. – МЫ НЕ МОЖЕМ СДАТЬСЯ! НЕЛЬЗЯ ДАТЬ ИМ ПОБЕДИТЬ!!!

Очередной залп снайперского огня заставил Лилли припасть к земле. Остин лежал совсем рядом. Каждая пуля взрывала землю, в лицо летели кусочки торфа. Голова Лилли кружилась, глаза застилало пеленой, в ушах нестерпимо звенело, грохот выстрелов как будто долетал до нее сквозь водную толщу: ПЛИНГ-ПЛИНГ! ПЛИМП-ПЛИМП-ПЛИМП! Она слышала вопли Губернатора и пыталась разглядеть его сквозь густое облако пыли и порохового дыма, застилавшее долину.

– ХРЕН С НИМ! – Губернатор направился к танку, держась прямо, как оловянный солдатик. Его единственная рука была сжата в тугой кулак. – ХРЕН С НИМ! ХРЕН С НИМ! ХРЕН С НИМ! ПОРА ПОКОНЧИТЬ С ЭТИМ!!!

Он подошел к танку и поднялся по железной лесенке.

У Лилли перед глазами все расплывалось, как расплываются подмоченные водой чернила, и она едва видела Губернатора, который взобрался на танк, словно намереваясь доставить посылку экипажу и крикнул Джареду, чтобы тот впустил его внутрь. Люк вдруг скрипнул, и крышка взлетела вверх, как чертик из табакерки. Губернатор спустился в темную кабину и закрыл за собой люк. Лилли успела услышать только одно слово, которое эхом отдалось у нее в голове:

– ВПЕРЕД!

Из танка вдруг вырвался густой дым, гусеницы дернулись. Двигатель взвыл, и чудище пришло в движение.

Лилли замерла, наблюдая за тем, как жуткий бронированный монолит покатился к ограде. Ее зрачки невольно расширились, дыхание перехватило. В битве неожиданно наметился перелом.

Танк подъехал вплотную к ограде, повалив несколько последних ходячих, которые еще стояли у него на пути. Гигантские гусеницы размололи прогнившие кости и разодрали на куски полуразложившуюся плоть. Затем передний бампер врезался в забор, сетка-рабица и колючая проволока натянулись, вся ограда задрожала.

Сталь с жутким скрежетом лопнула, и внешняя ограда рухнула.

Танк преодолел первый барьер с легкостью громадного уплотнителя отходов. Из выхлопной трубы валил дым, гусеницы раскатывали сетку на спагетти. Сотни ярдов ограды содрогнулись, когда танк пересек промежуток между заборами и второй барьер упал столь же быстро, как и первый.

За это время стрельба на территории тюрьмы стихла, и теперь тишину – помимо ужасного скрежета, треска и хруста ломаемых оград – нарушал лишь топот шагов. Люди разбегались кто куда, надеясь найти укрытие.

Раздалось несколько выстрелов из снайперской винтовки. Пули отлетели от железной брони «Абрамса», высекая искры. В густом облаке дыма и пыли танк обрушил последний барьер – внутреннюю ограду тюрьмы. Большая часть находившихся в непосредственной близости ходячих пали жертвами перекрестного огня или погибли под гусеницами танка.

Эхо выстрелов несколько раз пролетело по тюремным закоулкам.

Вскоре затих даже огонь со сторожевых башен. Клепаный монолит остановился, заехав на двадцать футов за ворота. Повалив все заборы, он тащил за собой длинные куски толстой проволоки, которые застряли в гусеницах, как волокна пищи застревают между зубов. Двигатель взвыл, словно играя увертюру следующей части этой ужасной симфонии. Из выхлопной трубы вырвался черный дым. Последовала пауза, которая продолжалась всего несколько секунд, но Лилли показалось, что прошел не один час.

– Лилли?! Ты в порядке?! Ответь!

Голос Остина с трудом пробился сквозь белый шум скачущих мыслей Лилли. Повернувшись, она увидела, что юноша лежит рядом с ней под кузовом грузовика и сжимает в руках винтовку М1 «Гаранд». Костяшки его пальцев побелели.

– Что думаешь? – спросил он, сверкая глазами от страха. – Что теперь?

Лилли хотела было ответить, но тут в ее мысли вклинился другой голос.

– Вперед! Задавим их! – раздалось сзади.

Изогнувшись под грузовиком, Лилли увидела оставшихся бойцов, которые один за другим выходили из-за машин, держа оружие наготове. Здоровенный механик из Мейкона Том Бленчфорд стоял спиной к грузовику.

– Вперед! Давайте положим конец мучениям этих злобных мерзавцев! ВПЕРЕД!

Стараясь двигаться как можно быстрее и не вставать в полный рост, оставшиеся солдаты армии Вудбери обогнули припаркованные машины и побежали по полю битвы к дыре в заборе, через которую и ворвались в тюрьму.

– Давай сделаем это, – сказал Остин и поднялся на ноги, а затем протянул руку Лилли.

Она на мгновение замерла и посмотрела на руку Остина. Она чувствовала, как адреналин струится по ее жилам, как он пульсирует в руках и ногах, и ощущала во рту его металлический привкус.

Затем хриплым, едва слышным шепотом она произнесла:

– Да, давай покончим с этим.

Схватившись за руку Остина, она вскочила на ноги, перехватила винтовку, кратко кивнула и устремилась в самую гущу битвы.

 

Глава шестнадцатая

В пыльном тумане на тюремном дворе люк танка открылся и из него, как акула из океанской глубины, вдруг выплыло темное, жуткое, залитое кровью лицо.

– ОТКРЫТЬ ОГОНЬ! УБЕЙТЕ ВСЕХ! ОНИ У НАС В ЛОВУШКЕ!!!

По обе стороны от танка оставшиеся семь бойцов армии Вудбери ринулись в разные стороны. Большинство солдат держало наперевес автоматы и без разбору стреляло во все, что движется. На мгновение на спортивной площадке воцарился хаос. Обитатели тюрьмы нырнули в укрытия и скрылись в коридорах зданий – как тараканы, разбежавшиеся по своим щелям.

Автоматы стрекотали без остановки. Каждый выстрел отдавался эхом. Все расплывалось перед глазами. Высунувшись из люка, Губернатор выкрикивал приказы, которые тонули в оглушительном шуме схватки. Стрелки прижались к углам тюремных блоков или скользнули под тенистые навесы, пытаясь найти удобную позицию, скрытую от посторонних глаз. Один из парней Губернатора решительно полез на юго-восточную сторожевую башню, зажав в зубах складной нож и повесив винтовку на плечо.

Ход битвы переломился, обитатели тюрьмы теперь искали защиты и пытались вычислить самые удобные пути отхода.

Лилли и Остин вслед за последней группой бойцов перемахнули через упавший забор и ворвались на тюремный двор. Искореженная сетка звенела и скрежетала под их тяжелыми ботинками. Они бежали быстро, держа оружие наперевес и следуя прямо за двумя другими бойцами. Солнце било в глаза. Лилли сжимала по пистолету в каждой руке, а винтовка болталась у нее на плече. Остин часто и прерывисто дышал – сказывались страх, усталость и жгучая ярость.

Ход времени как будто замедлился, и теперь оно текло медленно, как сладкий сироп. Лилли и Остин добежали до ближайшего здания, которое оказалось в тридцати футах от танка Губернатора, и прижались спиной к каменной стене. Сердце Лилли колотилось как сумасшедшее. Даже после безумного штурма тюремного комплекса внутри огромной тюрьмы она ощутила странный приступ клаустрофобии. Со всех сторон над ними нависали трехэтажные тюремные блоки, которые отбрасывали на землю длинные тени. Ужасно воняло выхлопными газами и паленой резиной. За стенами раздавались приглушенные голоса и торопливые шаги.

В следующую секунду Лилли заметила какое-то движение между двумя зданиями, вскинула ругер и сделала единственный выстрел, но попала лишь в стену. В двадцати ярдах от нее растрескалась штукатурка. Она взглянула на танк. Губернатор выбирался из железного монстра, держа в руке пистолет TEC-9. Затем позади Губернатора Лилли увидела кое-что еще. По спине пробежали мурашки. В горле пересохло.

Далеко, за прилегающим к тюрьме лугом, который теперь был изрыт колесами машин, обожжен и вспахан взрывом гранаты и забросан трупами ходячих, Лилли видела кромку леса. На гребне холма, за колоннадой могучих дубов и густыми занавесями листвы, в тени кишело бесчисленное множество – сотни и сотни – неуклюжих фигур, которые на нетвердых ногах продирались сквозь подлесок и выходили на открытую поляну. Их было уже так много, что издалека они напоминали черный прибой – смердящую темную волну шириной с футбольное поле, которая медленно накатывала на холм и спускалась с него, идя на шум, доносившийся с территории тюрьмы. В этот ужасный миг, который понадобился единственному электрическому импульсу, чтобы вспыхнуть в мозгу у Лилли, она быстро произвела расчет. Через несколько минут – десять, максимум пятнадцать – тюрьма падет.

Губернатор по железной лесенке спустился с танка и занял наблюдательную позицию у заднего крыла. Большинство выживших обитателей тюрьмы скрылось в жилых блоках и административных постройках, но самые стойкие остались на улице и оказывали вялое сопротивление. Морщась от непрерывного треска подавляющего огня и испуганных криков, Филип Блейк махнул рукой в сторону одного из своих солдат.

– ЭЙ! ТЫ! – крикнул Губернатор высокому мускулистому мужчине с бритой головой, который без остановки стрелял из автомата по заколоченным окнам ближайшего здания, мужчине, которого Филип не раз замечал в команде Мартинеса, мужчине, имени которого Филип даже не попытался узнать. – Иди сюда!

Тот прекратил огонь и подбежал к Губернатору.

– Да, сэр?

Губернатор говорил сквозь стиснутые зубы. Раны покалывало, голоса в голове одолевали его, как постоянный треск старого радиоприемника, как сигналы призрачного вещания, вклинивающегося в его мысли.

– Их осталось немного! – прокричал он бритоголовому. – Собери команду… Мать твою, да ты вообще меня слушаешь?

Бритоголовый порывисто кивнул.

– Д-да, сэр. Да.

– Всей командой войдите внутрь. Ясно? Ищите всех, кто прячется внутри, кто скрывается по углам. Тебе ясно?

– Да, сэр… И что нам делать… потом?

– Сказку им расскажите, черт вас дери!.. – огрызнулся Губернатор. – ТЫ ХРЕНОВ ИДИОТ! УНИЧТОЖЬТЕ ИХ!

Кивнув, бритоголовый развернулся на каблуках и побежал к другому стрелку. Губернатор секунду наблюдал за ним, все так же морщась. Его залитое кровью лицо пылало, рана на челюсти пульсировала и горела огнем. Не обращая внимание на голос, вклинивающийся в его мысли, он пробормотал:

– Теперь это вопрос времени… так что заткнись… оставь меня в покое.

Прямо по курсу в пятидесяти ярдах от него от одного здания к другому скользнула чья-то тень. Небольшая группа выживших спряталась там в нише. Двое мужчин и женщина спорили между собой. Губернатор присел за танком, поднял TEC-9 Джареда и прицелился. Поймав женщину на мушку, он трижды выстрелил – отдача едва не выбила руку из плеча, – и один вид облака кровавых брызг, взметнувшегося из ниши, придал ему сил, вид женщины, упавшей на землю, мгновенно зарядил его энергией, как укол героина.

Губернатор удовлетворенно кивнул, но не успел даже перевести дух, как увидел еще двух человек – постарше и помоложе, оба в броне, может, отец с сыном, – которые вдруг выскочили из укрытия и со всех ног побежали прочь. Они быстро покинули зону досягаемости и бросились к припаркованным в западной части тюремного двора помятым автомобилям. Заметив слева от себя троих своих солдат, осаждающих сторожевую башню, Губернатор крикнул им:

– СЕЙЧАС ЖЕ ВАЛИТЕ ЭТИХ МЕРЗАВЦЕВ!

Секунда – и бойцы открыли огонь по двум беглецам. Треск автоматов напоминал барабанную дробь, из стволов то и дело вырывались серебристые искры, шум стоял невероятный.

Губернатор увидел, как пули настигли беглецов и прямое попадание в голову сбило с ног того, что помоложе. Парень в броне рухнул на бетон, и вокруг разлилась лужа темной, как нефть, крови. Тот, что постарше, резко остановился и подбежал к упавшему.

Стрелки прекратили огонь. Старший пытался поднять младшего – в облаке пыли и голубоватого дыма сложно было точно разглядеть, что происходит, но Губернатору казалось, что старший плачет, что отец обнимает умирающего сына, что, положив его пробитую голову себе на колени, он дал волю слезам.

Старик все всхлипывал, сидя на земле и обнимая парнишку. Он не обращал внимания на опасность и, похоже, уже не заботился о собственной жизни. Губернатора едва не стошнило от этого зрелища.

Филип подошел к бойцам, в замешательстве стоящим у башни и опустившим оружие. Все они пораженно смотрели на убитого паренька.

– Какого черта с тобой происходит? – спросил Губернатор, приблизившись к первому из стрелков.

– О боже… Я… О боже…

Мужчина в бейсболке с логотипом фирмы «Мэсси Фергюсон» и с длинными баками – все называли его Смитти – однажды болтал с Губернатором, сидя в таверне на Мейн-стрит в Вудбери, и рассказывал ему о том, как отстреливают индеек ко Дню благодарения. Теперь его обветренное, заросшее густой щетиной лицо было бледно как мел, а покрасневшие глаза наполнились слезами.

– Я только что… Я убил мальчишку, – он страдальчески посмотрел на Губернатора. – Я только что убил сына этого человека, как бешеного пса.

Губернатор повернулся и посмотрел на старика – борода, седые виски, в районе шестидесяти, – который стоял на коленях, склонившись над телом сына. По щекам старика текли слезы. Волевой подбородок, напомаженные седые волосы, глубокие морщины вокруг глаз – старик был похож на фермера или сельского работника, но в нем чувствовалась какая-то степенность, и от этого на его слезы невозможно было смотреть. Впрочем, на Губернатора они не произвели никакого впечатления – он лишь разозлился, что никто не убивает этого старого козла. Снова повернувшись к Смитти, Губернатор сказал:

– Слушай меня, слушай, это важно. Ты слушаешь?

Смитти провел тыльной стороной ладони по лицу.

– Д-да, сэр.

– Сколько наших людей этот так называемый «мальчишка» убил из своей чертовой винтовки? А? СКОЛЬКО?

Смитти опустил глаза.

– Ладно… Я понял.

Губернатор положил руку на плечо мужчины и сжал его.

– Гордись, что убил его! – легкий толчок. – Вперед! Не расслабляйся! Это еще не конец!

– Ладно, – кратко кивнул Смитти. – Ладно. – Он посмотрел на винтовку, резко загнал в патронник очередной патрон и добавил хриплым шепотом: – Была не была.

Губернатор вспомнил еще о чем-то и хотел было озвучить свою мысль, когда краем глаза заметил слева от себя какое-то движение. Повернувшись к ближайшему зданию, он увидел четыре силуэта, выскользнувшие из бокового выхода. Сначала Губернатор просто махнул в их сторону рукой и воскликнул:

– Вон! ВОН! ИДУТ…

Но слова застряли у него в горле, когда он вдруг узнал двоих из этой группы.

Высокий, красивый мужчина по имени Рик – самопровозглашенный лидер этой общины, – хромая, торопливо шагал по двору. Его грязный тюремный комбинезон топорщился на животе из-за плотной повязки, наложенной на рану. По бокам от него были женщина и мальчишка лет девяти. Рик помог женщине перешагнуть через гору обломков, словно она была больна. Они лихорадочно метались в дыму, испуганные и оглушенные, как будто стремясь пробиться к дальним воротам в северо-западном углу двора. Следом за ними бежала девушка в потрепанном белом халате, которая держала наготове помповый винчестер.

Узнав Элис, Губернатор вдруг крикнул своим бойцам:

– УБЕЙТЕ ЭТУ ЧЕРТОВУ ПРЕДАТЕЛЬНИЦУ!

В тридцати ярдах к востоку в тени тюремного блока Г пряталась Лилли Коул, которая издалека наблюдала за ходом событий. Первый выстрел автомата прервал временное затишье в битве и заставил ее поежиться. Она подняла пистолет, на мгновение забыв о приближающемся стаде ходячих.

К этому моменту целый батальон живых трупов спустился с холма и единой толпой гниющих паралитиков, неуклюже толкающихся, как скот в загоне, начал ковылять по высокой траве прилегающего к тюрьме луга. Издалека ходячие казались настоящей армией вторжения, войском мертвых центурионов, вышедшим из какого-то дьявольского некрополя. Они тянули вперед руки, натыкались друг на друга, трясли головами, блестели глазами, отражавшими ярко-желтый солнечный свет, – и подходили все ближе к тюремной ограде. С позиции Лилли множество лиц, возрастов, размеров, форм, полов и степеней разложения все еще сливалось в единую массу, но приближение мертвецов уже можно было услышать и почувствовать по запаху. Легкий ветерок доносил до Лилли едкую вонь разлагающейся плоти и непрестанный гул монотонных голосов.

Появление Рика Граймса с семьей и Элис отвлекло Лилли, которую захлестнула волна адреналина, подпитанного гневом и паникой. Она перестала следить за жутким наступлением мертвецов и схватила Остина за руку.

– Смотри! – она дернула его к себе, чтобы он увидел перестрелку. – Смотри, кто там! Боже, Остин, ДАВАЙ ЖЕ!

Они побежали по растрескавшемуся цементу баскетбольной площадки с оружием наперевес. Прямо перед ними, ярдах в двадцати впереди, полдюжины бойцов обстреливало убегающую семью.

– Вперед! Не останавливайтесь! БЕГИТЕ! – крикнула Элис, обращаясь к Рику, и несколько раз выстрелила.

Скрипя зубами от напряжения, Лилли бросилась в самую гущу битвы. У нее на глазах Элис отчаянно пыталась прикрыть отступление семьи Граймсов, но вскоре упала. Одна пуля прошила ей голень, а другая ударила ей в плечо. Земля ушла из-под ног, и Элис упала.

Лилли увидела, как Губернатор подошел к медсестре.

Окровавленная Элис взглянула на него, заметила трех бойцов, которые уже бежали к ней, держа ее на мушке, и яростно выплюнула:

– ДА БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!

Она выстрелила еще раз и попала в живот одному из людей Губернатора.

– ДОЛБАНАЯ СТЕРВА!

Губернатор подскочил к ней и пинком выбил винтовку у нее из рук.

Лилли подбежала с другой стороны, держа «Ремингтон» наготове, и прицелилась в лежащую на земле медсестру. Она встретилась глазами с Элис, и та выдержала ее взгляд. С секунду девушки молча смотрели друг на друга. Лилли с трудом узнавала в поверженной медсестре бывшую подругу. В конце концов Элис плюнула в Лилли кровавой слюной, и Лилли почувствовала, как внутри нее, словно спичка, вспыхнула ярость.

Краем глаза она видела, как семья Граймсов убегает к воротам. Раздался выстрел – и пуля ударилась в землю прямо рядом с ботинком Рика.

Однорукий Губернатор повернулся к медсестре и взвел курок пистолета TEC-9, зацепив его за ремень. Раздался щелчок. Губернатор оскалился и шумно вдохнул. Отвернувшись, Элис закрыла глаза. Она подготовилась к смерти. Губернатор прицелился ей в голову и тихо прохрипел:

– …предательница…

Раздался единственный выстрел TEC-9. Лилли вздрогнула. Голова Элис взорвалась мириадами влажных розоватых частиц, как осколочная граната.

– Сними их, – спокойно произнес Губернатор, обращаясь к Лилли, но она его не расслышала.

– Что? – она отвела глаза от тела медсестры. – Что вы сказали?

– Я сказал, сними к чертям этих мерзавцев! – проревел Губернатор и махнул пистолетом в сторону убегающей семьи. – СЕЙЧАС ЖЕ!

Лилли опустилась на колени, заняв удобную для стрельбы позицию, напрягла плечи, глубоко вдохнула и навела ствол винтовки на три фигуры в отдалении. От свободы их отделяло двадцать пять ярдов.

За следующие полторы секунды, прежде чем Лилли посмотрела в прицел, краем глаза она заметила сразу несколько вещей, из-за которых ее мозг тут же забил тревогу. Другие солдаты армии Губернатора повернулись к ограде. Некоторые испуганно попятились. По другую сторону поваленных заборов к тюрьме приближалось цунами ходячих мертвецов.

До первой линии стада оставалось ярдов пятьдесят. Ходячие напоминали чудовищный хор дерганых монстров в изодранной одежде – истлевших костюмах, грязных, заляпанных желчью платьях и висящих клочьями джинсовых комбинезонах. Все они не сводили желтовато-белых глаз со свежего мяса, которое бегало по территории тюрьмы. В облаке пыли и порохового дыма распространялась жуткая вонь, которая туманом ложилась на окрестные земли. Нестройная симфония мертвых голосов превратилась в безумный и неровный марш, и мертвецы теперь шагали под страшные звуки своих неумолимых стонов.

Лилли решила покончить с данным ей заданием.

За краткий миг она прикинула расстояние, рассчитала угол падения и заметила, что женщина теперь бежала на шаг позади Рика Граймса, прижимая что-то к груди.

Сквозь линзу прицела ее груз казался похож на какой-то снаряд – бомбу, связку гранат или короткоствольный автомат, обернутый тряпкой, – и Лилли решила убить ее первой.

Она задержала дыхание, взяла женщину на мушку и быстро, решительно спустила курок.

Отдача ударила Лилли в плечо, и спустя какую-то наносекунду, не отрываясь от телескопического прицела, девушка увидела, как женщина вздрогнула.

В узком поле обзора все слилось в безмолвный танец смерти: из спины женщины брызнула алая кровь, тело дернулось вперед, пуля калибра 7.62 миллиметра прошила ее живот и прошла сквозь загадочный сверток – и в воздух полетели частицы кости, плоти и ткани. Все заволокло кровавым туманом.

Женщина повалилась на землю, накрыв собой сверток, из которого выпал какой-то крошечный предмет, прекрасно различимый сквозь линзу прицела. Лилли похолодела. Глазницу обожгло, словно прицел погрузили в жидкий азот. Лилли не могла оторвать взгляда от розового, гладкого предмета, который было видно в правом верхнем квадранте прицела, и чувствовала, как тело ледяными иглами пронзает жуткий страх.

Издалека до Лилли донесся мучительный вопль Рика. Мужчина резко остановился и с ужасом взглянул на упавшую жену. С секунду он не мог пошевелиться и смотрел на смертельно раненую женщину и зажатый у нее под грудью сверток. Мальчишка добежал до ограды и повернулся, чтобы узнать, что произошло, но Рик махнул ему рукой.

– Не оборачивайся, Карл! ПРОСТО БЕГИ!!!

Мальчишка бросился к грузовику, припаркованному у северо-западных ворот. Раздались новые выстрелы. Рик подскочил к сыну и схватил его за руку.

– НЕТ, КАРЛ! ДО ГРУЗОВИКА НЕ ДОБЕЖАТЬ! – он дернул мальчишку в другую сторону. – ПОЙДЕМ ЗДЕСЬ! ПРИГНИ ГОЛОВУ И НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!

Лилли едва заметила, как отец и сын свернули с пути и побежали вдоль забора к другим воротам, которые осаждала первая волна ходячих мертвецов. Авангард стада ковылял по поваленному забору и постепенно проникал на территорию тюрьмы. Челюсти клацали. Мертвые руки тянулись вперед. Ходячие по одному проходили сквозь огромную дыру в заборе и рассеивались по тюремному двору, неуклюже шаркая ногами. Голодные желтоватые глаза искали добычу. Но Лилли не было до этого дела.

Она не могла оторвать глаз от прицела и перестать смотреть на крошечный мягкий предмет, выпавший из свертка, на котором лежала мертвая женщина. Это была рука.

Рука младенца.

Сначала Губернатор не заметил, что Лилли впала в кататонический ступор. Все его мысли занимала новая опасность – до первой волны живых трупов оставалось менее пятидесяти ярдов, и мертвецы неуклюже ковыляли по растрескавшемуся цементу в сторону выживших бойцов армии Вудбери, распространяя вокруг себя жуткий смрад. Над опустевшей тюрьмой раздавался заупокойный хор их хрипов.

Губернатор увидел, как Рик Граймс вместе с сыном добежал до дыры в упавшем заборе и бросился в наступающее стадо, стреляя в головы ближайших к нему ходячих и открывая тем самым путь к спасению, хотя и дорогой ценой.

– Чертовы психи, – бросил Губернатор и повернулся к своим солдатам. – Не тратьте патроны – кусачие все сделают за нас.

Само собой, безумная битва Рика и сына с ходячими привлекла внимание мертвецов, которые шли в авангарде стада, и это дало Губернатору время прийти в себя и осмотреться.

– Какого хрена? – Губернатор заметил в двадцати пяти ярдах от себя старика в кевларовой броне, который все так же стоял на коленях над телом сына. – Какого хрена этот старый хрыч еще дышит?

Стоящий рядом с Филипом долговязый мужчина по прозвищу Ред, который в прошлой жизни был учителем математики, нервно пожал плечами. Теребя спусковой крючок AR-15, он взглянул через плечо на приближающееся к ним стадо ходячих, а затем снова посмотрел на старика в броне.

– Он не двигался. Бросил винтовку, как будто сдался.

Губернатор подошел к старику. Ходячие монотонно хрипели. Филипу казалось, будто у него по коже ползают муравьи. Уголком единственного глаза он видел наступающее стадо. Фантомную руку покалывало. Филип обратил свой взгляд на плачущего мужчину с зачесанными назад седыми волосами.

Старик медленно поднял глаза, словно надеясь наконец очнуться от кошмарного сна, и посмотрел прямо на Губернатора.

– Боже милостивый, – тихо пробормотал он, точно проговаривая слова молитвы. – Пожалуйста… просто убей меня.

Губернатор приставил ствол TEC-9 к нахмуренному лбу старика, но сразу не спустил курок – одну бесконечную секунду он просто прижимал его и смотрел на свою жертву, слыша в голове бесконечные радиопомехи: «…прах к праху, он мертв, он погиб, Филипа Блейка больше нет».

Выстрел TEC-9 оборвал этот внутренний голос и отправил старика в небытие.

Пару мгновений Губернатор смотрел на старика, который теперь лежал в луже свежей темно-малиновой крови рядом со своим сыном. Лужа становилась все больше и растекалась по цементу, подобно крыльям, подобно пятну из теста Роршаха, и два ангела лежали на земле бок о бок – два мученика, два жертвенных агнца. Не успел Филип отвести взгляд, как услышал где-то рядом другой голос, тревожный и полный страдания.

Обернувшись, он увидел Лилли Коул, которая подошла к жене Граймса, тело которой неподвижно лежало поверх останков ее ребенка. Остин Баллард стоял в двадцати футах в стороне и смотрел на наступающих кусачих. Казалось, он оцепенел от ужаса и не знал, что делать. Стадо подошло еще ближе и теперь было ярдах в тридцати от них. Вонь и шум стали нестерпимы. Солдаты Губернатора начали стрелять по авангарду мертвецов. Ходячие из первой линии один за другим стали падать на землю. Полилась красная кровь и черная желчь.

– А с ней какого хрена происходит? – ни к кому не обращаясь, пробурчал Губернатор и направился к Лилли.

Она медленно качала головой, держа одной рукой винтовку. Пряди блестящих от влаги каштановых волос выбились из хвостика и упали ей на лицо.

– Какого черта ты делаешь? – заорал Губернатор. – Надо прятаться! ДА ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, С ТОБОЙ ТАКОЕ?! ОТВЕЧАЙ!!!

Лилли очень медленно повернулась и прожгла его таким презрительным взглядом, что у Губернатора едва не перехватило дыхание. Она что-то пробормотала, но Филип не расслышал ее слов. Ее глаза метали молнии.

– Что? – переспросил Губернатор, сжав руку в кулак.

– Ты монстр, – повторила она сквозь стиснутые зубы – на этот раз уже громче.

Губернатор вдруг стал очень спокоен, спокоен, как змея, как удав, который свертывается кольцом при виде опасности, – и это в непосредственной близости от целого стада мертвецов, распространяющих вокруг себя ужасную вонь протухшего мяса и скрипучий, хриплый рев нестройного хора. Очень осторожно, тщательно проговаривая каждое слово, Губернатор произнес:

– Какого. Хрена. Ты. Только что. Мне сказала?

Остин развернулся на каблуках и вскинул винтовку, словно пытаясь определить, в кого стрелять.

– Я сказала, – бросила Лилли, и каждое ее слово, как стрела, впилось в лицо Губернатору, движимое жгучими слезами, которые катились у нее по щекам, – что ты чертов монстр! ПОСМОТРИ, НА ЧТО ТЫ МЕНЯ ТОЛКНУЛ! – не отводя глаз от Губернатора, она махнула рукой в сторону убитой женщины с ребенком – в сторону страшного свидетельства вечной связи матери и ребенка. – ПОСМОТРИ, МАТЬ ТВОЮ!!!

И он посмотрел, и увидел, и, может быть, впервые с того момента, как он взял контроль над городком Вудбери, что в штате Джорджия, – с того момента, как он стал Губернатором, – человек, называющий себя Филипом Блейком, действительно разглядел последствия своих действий.

– Ч-черт, – буркнул он себе под нос, и его голос потонул в шуме стрельбы, открытой по безжалостным, полуразложившимся, отвратительным мертвецам, наступавшим на них.

– Это младенец! – проревела Лилли. – МЛАДЕНЕЦ!

Она повернула винтовку и прикладом ударила Губернатора в лицо. Боль пронзила переносицу, глухой удар ослепил его и повалил на землю.

– ТЫ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ УБИТЬ МЛАДЕНЦА!

Губернатор шлепнулся на спину и тут же попытался сесть, но в голове звенело, мир вокруг кружился, вдохнуть никак не получалось.

– Ч-что ты…

Лилли Коул снова повернула винтовку – теперь уже стволом к Губернатору. Она сунула стальной ствол ему в рот, сломав Филипу два передних зуба, и протолкнула его так глубоко, что мужчину чуть не стошнило.

Пальцем Лилли усилила нажатие на спусковой крючок. Взгляд единственного глаза Филипа Блейка устремился в глаза девушки.

Казалось, весь мир замер – время остановилось, – словно ад наконец-то сковало толщей льда.

 

Часть 3

Падение

 

Глава семнадцатая

– ЛИЛЛИ, НЕТ! – воскликнул ближайший к Лилли боец армии Вудбери – Хэп Абернати, водитель автобуса на пенсии, в грязной бейсболке «Атланта Брэйвз» и с серыми глазами, огромными, как серебряные доллары.

Остальные подбежали ближе к месту действия. Некоторые невольно подняли руки. Другие прицелились в голову Лилли. Не сводя глаз с поверженного Губернатора, она едва заметила своих боевых товарищей. Ствол ее винтовки все еще был засунут Филипу в рот.

Почему она не стреляла? В ее голове тикали часы… Бесстрастно, холодно, жестоко, неумолимо… Они отсчитывали секунды до того мгновения, когда она наконец решит спустить курок и положить конец этой ужасной эре. Но она не нажимала на спусковой крючок. Она просто смотрела… в лицо мужчины, который воплощал в себе все низменные, дикие, жестокие инстинкты всего рода человеческого.

Но Лилли еще не поняла, что бойцы уже не следили за приближающимся стадом. Первые ходячие, которые на несколько шагов опережали основную массу мертвецов, ковыляли по растрескавшемуся бетону в двадцати пяти ярдах от них. Не сводя остекленевших глаз с жалкой кучки людей, они неуклюже брели на сладостный запах живого мяса, протягивая вперед мертвые руки, скрючивая пальцы и клацая челюстями. Они горели желанием разорвать на части каждого из солдат.

– Лилли, послушай, – тихо, но твердо сказал Остин Баллард, протиснувшись между остальными стрелками и встав рядом с Лилли. – Тебе не обязательно делать это… послушай… можно разобраться другим способом… не нужно этого делать.

Из глаза Лилли выкатилась одинокая слеза, которая скатилась по щеке и повисла на подбородке.

– Младенец, Остин… Это был младенец.

Остин пытался побороть собственные страхи.

– Я знаю, милая, но послушай, послушай меня, это не выход…

Закончить мысль не получилось – длинная тень вдруг заслонила солнце. Сжимая глок в правой руке, Остин дернулся как раз в ту секунду, когда первые истлевшие, похожие на когти пальцы скользнули по его коже. Мертвецы жаждали крови.

Лилли обернулась и закричала. Остин отпрыгнул, взвел курок и быстро выстрелил четыре раза подряд – первая пуля улетела слишком высоко, вторая и третья вошли в голову ближайшего ходячего, а четвертая попала в шею следующему. Первый кусачий затрясся в конвульсиях, из его головы фонтаном хлынула кровь и мозговая жидкость, после чего он повалился на бетон. Второй дернулся назад, у него на шее расползлась огромная рана, но он не упал, лишь неуклюже толкнул двух невысоких мертвецов рядом.

Остальные бойцы тем временем побежали, яростно отстреливаясь от армии живых трупов, которая быстро завоевывала позиции. В пыли то и дело мелькали вспышки выстрелов, пули рикошетом отлетали от стен, автоматы стреляли непрерывными очередями. Часть солдат попыталась метнуться к ближайшему зданию – в тени соседней ниши виднелась полуоткрытая дверь, – а остальные остервенело палили прямо в центр наступающего стада. Частицы гнилой плоти разлетались во все стороны.

Лилли снова повернулась к Губернатору, и в этот момент он решился на отчаянный шаг.

Схватив винтовку за ствол, Филип изо всех сил ударил прикладом в лицо Лилли и попал ей в подбородок. Кожа на губе лопнула, зуб треснул, из глаз посыпались искры. Лилли на миг потеряла сознание, но не успела упасть. Винтовка вылетела у нее из рук и стукнулась о землю. Губернатор вскочил на ноги.

Кусачий атаковал Лилли, и она в последний момент успела ударить его ногой в живот. Мертвый подросток, затянутый в грубую черную кожу, согнулся пополам и качнулся назад, но устоял на ногах. Лилли побежала и на бегу вытащила из-за ремня свой ругер, не обращая внимание на то, что в глазах двоилось, а из опухшей губы сочилась кровь.

– ЛИЛЛИ, СЮДА!

Остин стоял в двадцати футах к северу от нее и стрелял по очередной волне ходячих, наступавших с противоположной стороны. Он показал на нишу, до которой оставалось футов тридцать пять.

Лилли медлила. Она оглянулась и увидела Губернатора, который крутился на месте сжимая в руке винтовку «Ремингтон». Прямым попаданием он уложил женщину-ходячую. Ее серая голова практически разлетелась на части в урагане частиц прогнившего мозгового вещества и осколков кости. Кровь брызнула на лицо Губернатору. Он поморщился и попятился назад, кашляя и отплевываясь.

С другой стороны раздался крик. Обернувшись, Лилли заметила, как огромный ходячий черными зубами впился в плоть одного из солдат Вудбери – коренастого, полноватого слесаря из Огасты по имени Клинт Манселл. Мертвец вцепился в шею мужчины, прокусив слой жира и разорвав пучок нервов, а другой ходячий атаковал его со спины. Услышав слабый предсмертный крик Клинта Манселла, который он издал перед тем как упасть, все остальные бросились врассыпную.

– ИХ СЛИШКОМ МНОГО! – воскликнул пожилой мужчина, пятясь к нише в стене и стреляя из автомата Калашникова по приближающемуся стаду.

Лилли несколько раз выстрелила по группе ходячих, которая окружила ее. Пули прошли сквозь гнилые черепа, из пробитых затылков вырвались черные брызги. Вдруг сзади раздалось психопатическое бормотание Губернатора:

– ОТСТАВИТЬ ПАНИКУ! ОНИ НЕ МОГУТ… ОНИ НЕ МОГУТ ПОБЕДИТЬ… ЧЕРТ, ГДЕ ЖЕ… ЗАТКНИСЬ! СЛУШАЙ, МЫ МОЖЕМ… МЫ МОЖЕМ… ЗАТКНИСЬ НА ХРЕН! МЫ МОЖЕМ… ЗАБРАТЬСЯ ВНУТРЬ… РАСЧИСТИТЬ… МЫ СМОЖЕМ ЗАНОВО ОТСТРОИТЬ… НУЖНО ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! МЫ МОЖЕМ ПОБЕДИТЬ!..

По коже Лилли пробежали мурашки. На нее внезапно обрушилось удивительное спокойствие, шум и суета отошли на второй план и теперь казались ей низким фоновым гулом. Она вынула из ругера пустой магазин, вытащила новый из-за ремня, вставила его на место и передернула затвор. Затем она повернулась к Губернатору, который разговаривал с голосами в своей голове, стоя спиной к девушке.

У нее оставалось примерно шестьдесят секунд до приближения следующей группы ходячих.

Она не обращала внимания ни на что – ни на боль, ни на крики Остина, ни на страх, ни на суматоху битвы.

Тридцать секунд – и Губернатор повернется и увидит ее.

Она навела ствол ругера ему на затылок и затаила дыхание.

Пятнадцать секунд.

Она прицелилась.

Десять секунд.

Она выстрелила.

Удлиненная пуля двадцать калибра массой 40 гран вошла в затылок Губернатора, прорезала его мозг и вышла через глазницу, однако он, как ни странно, почти не почувствовал боли. Его единственный глаз вылетел из глазницы вместе с фонтаном кровавых брызг. Холодный ветер ворвался в пробитый сквозь голову тоннель.

В течение одного ужасного мгновения, как пациент на операционном столе нейрохирурга, который все понимает, пребывая в полубессознательном состоянии, он еще стоял на подгибающихся коленях спиной к своему убийце, не вполне осознавая, что смерть настигала его с неотвратимостью сияющего всеми огнями грузового поезда.

Прошла лишь доля секунды, и лобная доля, а за ней и весь мозг отключились и перестали посылать невольные сигналы центральной нервной системе, но этого времени оказалось достаточно, чтобы сведения о ранении зафиксировались в его голове, чтобы плохие новости распространились по всем мозговым долям, полушариям, центрам памяти и загадочным виткам и извилинам секретных уголков его больног разума. Голос зазвучал в голове с новой силой, и его новости были еще хуже тех, которые отправили его в небытие: Филип Блейк погиб еще год назад. Филип Блейк давно обратился прахом. Давно умер. Вся эра Губернатора была просто фикцией… просто обманом.

– Н-Н-Н-Н-НЕ-Е-Е-Е!!! – жутко заорал Губернатор, уже ничего не видя, но пытаясь в последний раз поспорить с голосом в своей голове и чувствуя, что тело его стало тяжелым, как туша слона, как туша умирающего слона, огромный вес которого вдруг обратился мертвым грузом.

Кусачие подминали его под себя, их скрюченные, как когти, пальцы тянулись к теплой, питательной плоти Губернатора. Низкий, как гудение реактивного двигателя, гул слабых стонов и отвратительных хрипов последним достиг слуховых нервов Губернатора. Шум стада ходячих окутал его и поглотил в себе внутренний голос, который все твердил страшную правду: «Он мертв… он давным-давно мертв… он уже в могиле… он погиб… умер… его больше нет!».

Губернатор едва почувствовал, как Лилли пнула его под копчик.

После этого удара Губернатор повалился на землю, единственная рука неловко, почти комично дернулась, как плавник выброшенной на берег рыбы, и он погрузился в прогнившую, иссохшую массу живых мертвецов. Кусачие тотчас схватили его негнущимися руками и впились зубами ему в кожу, и он провалился в небытие, улетев в ужасную темноту и успев лишь выкрикнуть в последний раз:

– ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ!

Его предсмертный вопль, пусть хриплый, пусть вялый, пусть слабый, услышал каждый в радиусе сотни футов.

– ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ! – взвизгнул он, и черные грязные зубы защелкали совсем рядом, прижав его к земле, и клыки разодрали его одежду и вонзились в слабые места кевларовой брони, пройдя сквозь швы. Кусачие потянулись к его обнаженной шее. Они потянулись к его руке и ногам. Они потянулись к его кровоточащим ранам, разгрызли глазную повязку, вкусили свежего мяса из пробитой глазницы. Они разодрали его нос и высосали всю ткань из носоглотки с напором свиней, которые взрывают землю в поисках трюфелей. Последняя искра жизни покинула Губернатора, когда кровь оросила атакующих крестильной водой и началась безумная трапеза, когда плоть отделили от кости, а тело разорвали на множество более мелких кусков… и последние призрачные проблески мозговой активности снова и снова повторяли одну и ту же фразу, как испорченная пластинка… «ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ ФИЛИП БЛЕЙК ЖИВ…».

Через несколько секунд от него остались только бесформенные куски мяса и кровь…

…и бесконечный белый шум разума Брайана Блейка по завершении вещания.

Пока Лилли, содрогаясь от ужаса, пятилась от этого жуткого зрелища, опустив оба ругера, она поняла, что непредвиденные последствия пожирания Губернатора теми же самыми монстрами, которых он некогда использовал для развлечения горожан, дали выжившим крошечный шанс на спасение, ведь сотни ходячих отвернулись от них и устремились к теплой куче свежего мяса. Наступление захлебнулось. Мертвецы поспешили принять участие в безумной трапезе и урвать себе кусочек еще не успевших остыть человеческих останков.

Неожиданное затишье поразило оставшихся солдат армии Вудбери. Они замерли между стадом и ближайшим зданием, не в силах пошевелиться, наблюдая за тем, как их лидера у них на глазах раздирают на блестящие, влажные кусочки плоти вперемежку с клочьями ткани. Движимая чистым адреналином, Лилли быстро оценила ситуацию. В суматохе боя она потеряла Остина из виду. Но не успела она выяснить, что с ним случилось, как вдруг заметила свободный от ходячих путь к ближайшему входу в тюремный блок.

– ЭЙ! – крикнула она, пытаясь привлечь внимание остальных бойцов, которые испуганным батальоном из четырех мужчин и одной женщины – Мэттью, Хэпа, Бена, Спида и Глории Пайн – пятились к постройке. – ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ! ВСЕ ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ!

За мгновение среди пропитанных адреналином ужасов кишащего мертвецами, затянутого дымом тюремного двора произошла едва заметная, но резкая смена власти. Лилли обрела голос, о существовании которого и не догадывалась, странный, низкий голос, шедший у нее из груди, – голос отца, твердый, но учтивый, уверенный, но скромный, достаточно громкий, чтобы согнать енота с крыльца, – и этим голосом она обратилась к маленькой группе выживших.

– ЭТО ОТВЛЕЧЕТ ЧАСТЬ ИЗ НИХ, НО НЕНАДОЛГО! – она махнула рукой в сторону жуткой трапезы, а затем показала большим пальцем на ближайшую к ним нишу, скрытую в тени. – ВПЕРЕД! ВСЕ ЗА МНОЙ!

Лилли побежала к зданию, и остальные бросились следом, на бегу спотыкаясь и стреляя в ходячих. Часть стада отделилась от основной массы, занятой трапезой, и уже ковыляла к людям. Серия быстрых выстрелов пробила им головы, и мертвецы повалились на землю в кровавом тумане.

– НЕ ОСТАНАВЛИВАЙТЕСЬ! СТРЕЛЯЙТЕ! – кричала Лилли. – У МЕНЯ КОНЧАЮТСЯ ПАТРОНЫ! НУЖНО ДОБРАТЬСЯ ДО…

Сзади раздался громкий выстрел, который оборвал ее на полуслове. Лилли развернулась и увидела Остина – он заваливался назад под напором двух ходячих, которые уже хватали его за ноги. Из глока вылетели два последних патрона последнего магазина. К сожалению, только одна из пуль поразила мертвеца, а вторая лишь оцарапала голову женщине-кусачей. Остин громко выругался и попытался отпихнуть ее пинком. Толстая домохозяйка, все еще в грязном махровом халате, с бигуди в засаленных волосах, клацала зубами, пытаясь поймать Остина за руку или за ногу.

– ОСТИН!!!

Лилли бросилась к нему и преодолела разделявшее их расстояние – футов тридцать или около того – за считаные секунды. На бегу она подняла оба ругера и несколько раз с хирургической точностью выстрелила в домохозяйку. Пули одна за другой попали в голову ходячей, и та отшатнулась от Остина. Последовало несколько всплесков крови и серого мозгового вещества, а затем череп домохозяйки раскололся и разлетелся на кусочки. Она упала на землю рядом с Остином. На плечах у нее осталась только половина головы. Точное, как в учебнике биологии, поперечное сечение ее черепа демонстрировало зараженный инфекцией мозг. Из глубин ее прогнившего тела выходил зловонный газ. Закашлявшись, Остин быстро откатился в сторону.

Лилли подбежала к нему, сунула пистолеты за ремень, как в тисках, сжала руку юноши и дернула его наверх.

– Давай, красавчик… Отступаем.

– Согласен, – сдавленно пробормотал он, поднимаясь на ноги.

Они устремились к нише, уводя за собой остальных от греха подальше, проскользнули в металлическую дверь и оказались в незнакомых помещениях тюремного блока Г.

Движимое нестерпимым голодом, подгоняемое все возрастающим количеством мертвецов, пролезающих через дыры в заборе, стадо быстро заполонило территорию тюрьмы. Множество истерзанных, полуразложившихся трупов столпилось в каждом углу, на каждом квадратном футе каждого двора, каждой спортивной площадки и каждого перехода. Часть ходячих проникла в здания через распахнутые настежь двери, которые не закрыли за собой при бегстве прежние обитатели тюрьмы. Повсюду завоняло мертвечиной. Беспрестанный гул эхом вознесся в серые небеса.

Последний беглец остановился на гребне одного из окрестных холмов и оглянулся на свой временный приют, который наводняли ходячие мертвецы.

Если и можно нагляднее изобразить конец света, не было ни единого человека, который смотрел бы в тот день на покинутую тюрьму и представлял его как-то иначе. Огромный комплекс, растянувшийся на несколько сотен акров пахотной земли, буквально кишел ожившими трупами. Издалека они напоминали множество точек на дьявольском рисунке пуантилиста. Неуклюжее стадо заполняло все закоулки, по тюрьме бродили тысячи мертвецов. Многие обращали мертвые лица к безразличным небесам и издавали жуткие крики и стоны, как будто их пожирал изнутри всепоглощающий, неизбывный, неутолимый голод. От этого зрелища на глаза тех, кто много месяцев жил в этой тюрьме в относительной безопасности, навернулись слезы. Этот образ до конца жизни будет преследовать их. Падение тюрьмы стало воплощением рокового конца.

Последние несколько человек, убегавших в тот день в соседние леса, кинули лишь краткий взгляд на стадо мертвецов, не в силах смотреть на него дольше, а затем повернулись к тюрьме спиной и вступили в новую фазу тяжелого поиска убежища.

От сильного удара стены приемной содрогнулись. Все подпрыгнули. Тюрьма не выдерживала напора ходячих. Со всех сторон непрерывно доносился тревожный гул тысяч мертвых голосов и шарканье тысяч ног. Шум был невероятным. Несколько выживших солдат армии Вудбери сгрудились в центре пустого, засиженного мухами и забросанного мусором фойе, пытаясь перевести дух и решить, что делать дальше.

– Остин! – Лилли махнула рукой в сторону дальней стены, у которой были свалены флагштоки, дорожные указатели и сельскохозяйственные инструменты. – Будь добр, возьми одну из палок и перекрой боковую дверь!

Хромая, Остин подошел к груде инвентаря и взял оттуда прочный железный прут. Он повернулся к боковому выходу, расположенному под старой вывеской «Коридор Г-1», и вогнал прут между сломанной пластиной засова и полуоторванной петлей. В следующую секунду с другой стороны на дверь обрушился еще один глухой удар.

Остин вздрогнул. С потолка посыпалась штукатурка. Металл заскрипел. Толпа ходячих пыталась прорваться внутрь, пыталась добраться до источника сладостного запаха человеческого мяса, который дразнил их, пробиваясь через щели.

– Черт, да они выломают дверь! – воскликнул Мэттью Хеннесси, стоявший в противоположном конце комнаты. – Этих гадов слишком много!

– А вот и нет! – Лилли подбежала к заколоченному досками главному входу и начала баррикадировать дверь металлическими шкафами, заполненными тяжелыми ящиками с личными делами. – Давайте, помогите мне! Мэттью, Бен, тащите сюда свои задницы!

Они вместе придвинули к двери огромный стеллаж.

Комната была просторной, с выщербленной плиткой на полу и крашеными шлакоблочными стенами. Повсюду виднелись нечитаемые надписи и рисунки многих поколений осужденных, прибывавших в эту тюрьму. Пахло известью и какой-то кислятиной, как из старого холодильника. В одной из стен на уровне плеча было прорезано окно, за которым находилась проходная, где вновь прибывшие получали официальный статус заключенного штата Джорджия. На другой стене, изрешеченной пулями, косо висели портреты бывших начальников тюрьмы и первых лиц штата. Электричества не было, и комната лежала в прохладной темноте, но с улицы сквозь высокие заколоченные окна проникал скудный свет, в котором Лилли вполне могла различить испуганные, озабоченные лица своих бойцов.

Кроме Лилли и Остина, в разношерстную группу выживших солдат армии Вудбери вошли четыре мужчины и одна женщина, сейчас жмущиеся друг к другу в самом центре приемной: Мэттью Хеннесси, молодой каменщик из Валдосты, одетый в пропитанный потом камуфляжный жилет и обвязанный полупустыми патронташами; Хэп Абернати, седовласый, худощавый водитель школьного автобуса из Атланты, на груди которого была тугая повязка и который так сильно хромал, что в эту минуту казался идеальным кандидатом на протезирование тазобедренного сустава; Бен Бухгольц, лупоглазый мужчина из Пайн-Маунтин, в прошлом году потерявший всю семью в битве у природного парка имени Ф. Д. Рузвельта и теперь, похоже, вспомнивший об этой травме; Спид Уилкинс, задиристый девятнадцатилетний футболист из города Атенс, который как будто с трудом стоял на ногах, одурев от сражения и давно сбросив с себя всю школьную спесь; и Глория Пайн с перебинтованной наспех ногой, усталые, глубоко посаженные глаза которой поблескивали от страха под козырьком с надписью «Я с этим тупицей», забрызганным кровью и желчью.

Снова раздался удар, и снова все вздрогнули.

– Без паники, ребята.

Лилли встала перед ними спиной к главному входу. Пистолеты были засунуты у нее за ремень, и она в любую минуту готова была выхватить их, но была одна проблема: в одном из магазинов осталось шесть патронов, а в другом – и вовсе один, и еще по одному уже было загнано в патронник. Мертвецы скреблись в двери, и от этого по спине у Лилли бежали мурашки. Стадо рвалось внутрь. Баррикада из ящиков и стеллажей скрипела и скрежетала.

– Очень важно сейчас сохранять спокойствие и не сходить с ума.

– Издеваешься?! – Хэп Абернати пронзил Лилли взглядом холодных серых глаз. – Сохранять спокойствие? Ты что, не заметила, сколько там этих тварей? Теперь это просто вопрос времени, они все равно…

– ЗАТКНИСЬ! – проревел Остин, сверкая глазами, и этот взрыв был столь неожиданным, что даже Лилли удивленно вскинула брови. – Заткнись и дай ей сказать. Или, может, ты сам хочешь?..

– Остин! – Лилли легко коснулась его плеча затянутой в перчатку рукой. На ней все еще были те перчатки без пальцев, которые Остин дал ей накануне. – Все в порядке. Он просто озвучивает то, что у всех на уме, – Лилли обвела всех взглядом, и к ней снова вернулся отцовский голос. – Я прошу вас, доверьтесь мне, и я выведу вас отсюда.

Она подождала, пока все успокоятся и переведут дух. Хэп Абернати смотрел в пол, сжимая в руках винтовку AR-15, словно лишь она могла дать ему относительную гарантию безопасности. Все вздрогнули от очередного удара. Из глубин тюрьмы послышался треск, что-то упало и разбилось прямо над ними.

Ходячие прорвались внутрь тюремного блока Г – одна из задних дверей осталась открытой, – но никто не мог сказать, сколько мертвецов в этом здании и какие отсеки тюрьмы еще безопасны.

– Хэп? – мягко позвала его Лилли. – С тобой все хорошо? Ты со мной?

Он медленно кивнул, не поднимая глаз.

– Так точно… Я с тобой.

Последовала пауза. Треск, хруст и низкий, вездесущий гул ходячих мертвецов делали напряжение невыносимым. В этот момент никто не стал упоминать – все отчаянно старались не замечать перед собой этого слона, – что Лилли только что у всех на глазах убила Губернатора. В глубине души все они ожидали, что рано или поздно это каким-то образом случится. Все они были детьми жестокого отца, которые теперь пытались принять неизбежный, пусть и логичный, исход этой ситуации – и, как и все привыкшие к жестокому обращению дети, уже начали подавлять в себе не находящие выхода чувства. Теперь они смотрели на Лилли другими глазами. Они ждали ее команды.

– В этой комнате мы в безопасности, – наконец сказала она. – По крайней мере, пока. Будем следить за окнами. Укрепим двери. Сколько у нас патронов?

Им понадобилось некоторое время, чтобы выяснить это. В суматохе они потеряли счет боеприпасам. У Мэттью оказался самый большой запас – пара дюжин патронов калибра 5.45 миллиметров в патронташах и еще семь в магазине автомата, – но остальные почти исчерпали свои резервы. У Бена было одиннадцать крупных девятимиллиметровых патронов на 115 гран для «Глока-19». У Глории – полный магазин патронов калибра 7.62 миллиметра для AR-15, а у Хэпа – всего шесть. Спид держал в руках винтовку «Бушмастер» с пятью патронами. У Остина остался единственный патрон в его винтовке М1 «Гаранд», и Глория отдала ему запасной «Глок-17». Лилли задумалась, сколько патронов на самом деле осталось в магазинах двух ее пистолетов, и выяснила, что их всего четыре.

– Так, до зубов мы явно не вооружены, но здесь мы в безопасности, – произнесла Глория, снимая козырек и проводя рукой по крашеным рыжим волосам. – А что потом? Какой у нас план? Нельзя же навсегда остаться в этой чертовой дыре.

Лилли кивнула.

– Думаю, мы переждем эту волну, дадим мертвецам немного рассосаться, – сказала она и многозначительно посмотрела на каждого из бойцов, словно предлагая им выход, которого на самом деле не было. – Переночуем здесь, а утром оценим обстановку.

Последовало долгое молчание, но никто не стал спорить.

Поздно ночью, когда каждый из шестерых выживших устроил себе уголок в просторной приемной комнате (главным образом с целью создать хотя бы видимость отдыха), Лилли и Остин оказались в темном отсеке за застекленной проходной. Они постелили на пол кусок брезента, обнаруженный в шкафу, чтобы им было хоть немного удобнее, и сели бок о бок, прислонившись спиной к высоким картотекам, стоящим у дальней стены. Пистолеты лежали в стороне. По другую сторону забаррикадированных дверей и окон без остановки хрипели ходячие.

Очень долго Лилли и Остин молчали. Они просто обнимались и гладили друг друга по спине и по голове. Да и что можно было сказать? Мир вышел из-под контроля, и они просто пытались держаться. Но Лилли не могла избавиться от навязчивых мыслей. Она то и дело промокала бумажной салфеткой сочившуюся из разбитой губы кровь и постепенно замечала вокруг множество деталей, которые не вписывались в обстановку: освежитель воздуха в виде елочки, висящий на настольной лампе, необъяснимое кровавое пятно на потолке и шишка на руке Остина.

– Погоди-ка, – в какой-то момент сказала Лилли, чувствуя, как желудок сводит от волнения и от голода – она уже сутки ничего не ела. Взглянув на рукав кожаной куртки Остина, она заметила две маленьких дырочки прямо над шишкой. – А это что такое?

– Ты только не сердись на меня, – ответил Остин, когда Лилли потянулась и закатала ему рукав. Запястье юноши было замотано синей банданой, насквозь пропитавшейся кровью.

Лилли аккуратно сняла ее и увидела несколько характерных проколов.

– О нет, – едва слышно прошептала она. – Боже, скажи мне, что ты порезался, перелезая через забор.

По выражению узкого лица Остина, обрамленного локонами кудрявых волос, – по странному сочетанию печали, готовности, страдания и спокойствия – Лилли поняла, что колючая проволока была здесь ни при чем.

 

Глава восемнадцатая

След от укуса уже потемнел. Кожа вокруг него стала синевато-серой от инфекции. Зубы вошли глубоко – может, даже задели артерию, – и было чудом, что Остин не истек кровью. Лилли вскочила на ноги. Мысли путались, сердце колотилось как сумасшедшее. Пару мгновений она просто бормотала:

– Боже… Остин, нужно… Господи Иисусе… Все аптечки остались в… черт… ЧЕРТ!

Остин поднялся и снова замотал рану банданой. Он хотел было что-то сказать, но Лилли суетливо вертелась вокруг, обшаривая полки и ящики приемной в поисках чего-нибудь – чего угодно, – что могло бы остановить инфекцию.

– Нужно немедленно обработать рану, пока… ЧЕРТ!

Она открывала один ящик за другим и копалась в старых документах, пыльных формулярах, канцелярских принадлежностях, конфетных обертках и пустых бутылках из-под выпивки. Вдруг она снова повернулась к Остину и воскликнула:

– Жгут!

– Лилли…

Дрожащими руками она попыталась оторвать полоску ткани от полы своей джинсовой рубашки.

– Нужно наложить жгут, пока…

– Какого черта здесь происходит?!

Голос раздался из противоположного угла приемной. Глория Пайн стояла по другую сторону стеклянной перегородки, завернувшись в одеяло, и говорила сквозь прорезь в стекле. Ее глаза опухли и покраснели – видимо, шум разбудил ее. Она постучала по стеклу.

Лилли глубоко вздохнула и ответила как можно спокойнее:

– Ничего, Глория, просто…

– Что с Остином? – она заметила окровавленную бандану. К ней подошли еще двое – Хэп и Бен – и тоже посмотрели за стекло. – Это укус? – Глория не отводила глаз от повязки на запястье юноши. – Его укусили?

– Да нет, конечно, он просто…

– Лилли, подойди на секунду, – тихо сказал Остин. Он положил здоровую руку ей на плечо, слегка сжал его, заглянул ей в глаза и грустно улыбнулся. – Уже слишком поздно.

– Что?! НЕТ! Какого черта ты так говоришь?

– Уже слишком поздно, малышка.

– Нет! Нет! Черта с два! Не говори так!

Лилли повернулась и увидела, что теперь у стекла собралась вся группа. Пробивавшиеся сквозь щели в заколоченных окнах лучи лунного света высвечивали силуэты бойцов, напряженно вглядывавшихся во тьму. Все смотрели на Остина.

– Лилли… – начал Остин, но она оборвала его, резко подняв руку, и обернулась к остальным.

– Мать вашу, идите спать – все вы… – сказала она. – ДАВАЙТЕ! МАРШ СПАТЬ! ЧЕРТ, ДА ОСТАВЬТЕ ВЫ НАС НАЕДИНЕ!!!

Медленно, один за другим они отвернулись от стеклянной перегородки и скрылись в темноте. Воцарилась тишина. Снова повернувшись к Остину, Лилли подбирала верные слова. Она не могла позволить ему сдаться.

Остин прикоснулся к ее щеке.

– Рано или поздно это должно было произойти.

– Что за чушь?! – воскликнула Лилли и сморгнула слезы. Сейчас не время было плакать. Может, однажды она заплачет снова. Но не сейчас. Сейчас нужно было что-нибудь придумать. Как можно быстрее. – Так… смотри… Нам нужны радикальные меры.

Он спокойно покачал головой.

– Я знаю, о чем ты думаешь. К сожалению, Лилли, ампутация уже не поможет. У меня жар. Инфекция уже распространилась. Ты ничего не можешь сделать. Уже слишком поздно.

– Черт, прекрати повторять это! – Лилли отстранилась от Остина. – Я тебя не потеряю!

– Лилли…

– Нет, нет… Это недопустимо!

Она облизала губы и огляделась, лихорадочно размышляя, надеясь найти ответ на все вопросы. Затем она снова посмотрела на Остина, увидела выражение его лица – и вдруг силы покинули ее: она поняла, что действительно ничем не может ему помочь. Она поникла, как сдувшийся воздушный шарик, и горестно вздохнула.

– Когда это случилось? Когда на тебя напрыгнула та здоровая тетка, перед тем как мы забежали внутрь?

Остин кивнул. Его лицо было спокойным, почти блаженным, как лицо человека, которому явилось божественное откровение. Он погладил Лилли по плечу.

– Ты все это переживешь. Я знаю. Если кто-то и может выжить в этом мире, то это ты.

– Остин…

– У меня осталось мало времени… И, знаешь, я не хочу потратить его попусту. Понимаешь, о чем я?

Лилли смахнула слезы.

– Мы так многого не знаем… Я слышала об одном человеке, которого укусили под Мейконом, но он так и не обратился. Черт, да ему целый палец откусили, а он не обратился.

Остин вздохнул и застенчиво улыбнулся.

– Единороги тоже существуют, – сказал он.

Лилли взяла его за плечи и взглянула ему прямо в глаза.

– Ты не умрешь.

Он пожал плечами.

– Нет. Умру. Мы все умрем. Рано или поздно. Но у тебя есть все шансы подольше задержаться в этом мире. Ты выберешься из этого дерьма.

Лилли протерла лицо. Внутри нее бушевали страдание и ужас, которые грозили в любую секунду разорвать ее на миллион кусочков. Но она подавляла их, отбрасывала, не обращала на них внимания.

– Мы выберемся вместе, красавчик.

Остин снова устало кивнул и сел на брезент, прислонившись спиной к стене.

– Если я не ошибаюсь, в одном из ящиков, которые ты только что перевернула вверх дном, была фляжка, – он улыбнулся Лилли фирменной улыбкой рок-звезды и откинул кудрявые пряди с бледного лица. – Если есть на свете Бог, в этой фляжке должна быть какая-то выпивка.

Весь остаток ночи они не сомкнули глаз, передавая друг другу фляжку с почти выдохшимся пойлом из запасов какого-то утомленного работой тюремного надзирателя. В темноте они тихо беседовали, стараясь, чтобы их не услышали остальные бойцы, разместившиеся в фойе, и говорили обо всем на свете, кроме раны Остина. Они строили планы, как выбраться из этого здания и как избежать столкновения с ходячими, которые уже бродили по коридорам, и рассуждали, есть ли вероятность обнаружить какие-нибудь припасы в других отсеках тюрьмы.

Лилли выбросила состояние Остина из головы. Перед ней стояла важная задача – вывести отсюда всех оставшихся в живых людей, – и она вошла в роль лидера с той же готовностью, с какой меняют гардероб, с той же легкостью, с какой спускают курок, с той же быстротой, с какой пуля пробивает очередную голову. Они говорили о том, как люди в Вудбери отнесутся к гибели Губернатора. Лилли даже немного помечтала о новом Вудбери, о месте, где люди смогут дышать, и мирно жить, и заботиться друг о друге. Ей отчаянно хотелось этого, но ни она сама, ни Остин не могли признать, насколько неправдоподобно это звучало, насколько ничтожны были их шансы даже выбраться невредимыми из этой забытой богом тюрьмы.

Ближе к рассвету, когда высокие окна засветились серебром и приемную залил бледно-серый свет, Лилли очнулась от грез. Она посмотрела на Остина. Жар усилился, и юношу знобило. Его темные глаза, в которых раньше всегда плясали озорные искры, теперь казались глазами восьмидесятилетнего старика. Под ними залегли глубокие тени, белки болезненно порозовели из-за лопнувших капилляров. Остину было трудно дышать, в легких скопилась жидкость, но он все равно улыбнулся Лилли.

– Что такое? О чем ты думаешь?

– Прислушайся, – прошептала она. – Ты слышишь?

– Что? Я ничего не слышу.

Она качнула головой в сторону боковой двери, ведущей в коридоры тюремного блока.

– Вот именно! – Лилли встала на ноги, оправилась и проверила пистолеты. – Похоже, ходячим надоели пустые комнаты, и они ушли. – Она передернула затвор одного из ругеров. – Я проверю тюремный блок, может, там есть что-то полезное.

Остин резко поднялся на ноги и чуть не упал от головокружения. Он подавил подкатывающую к горлу тошноту.

– Я пойду с тобой.

– Ни в коем случае, – она засунула пистолет за ремень, проверила второй и тоже засунула его обратно. – Ты не в форме. Я возьму остальных. Оставайся здесь и держи оборону.

Остин многозначительно посмотрел на нее.

– Я пойду с тобой, подруга.

– Ладно… – вздохнула Лилли. – Как хочешь. У меня нет сил спорить. – Она подошла к стеклянной двери, открыла ее и выглянула в сумрачное фойе. – Бен? Мэттью?

Все бойцы сидели на расстеленном на полу одеяле, сбившись в кучу. Ночь прошла без сна, и их глаза покраснели от усталости. На первый взгляд могло показаться, что они играют в какую-то игру: содержимое их карманов одной кучей лежало на одеяле, как будто они только сделали ставки. Но Лилли быстро поняла, что они делили свои скромные запасы – в карманах нашлось несколько шоколадных батончиков, ключи, сигареты, один фонарик, жвачка, пара охотничьих ножей, один телескопический прицел, одна рация, носовые платки, одна фляжка и моток изоленты.

– Что происходит? – Мэттью вскочил на ноги, потянувшись к оружию. – Что с юнцом?

– Я цел и невредим, – сурово ответил Остин, стоя за спиной у Лилли, но голос его намекал, что он столь же невредим, как побитый пес. – Спасибо, что спросил.

– Помогите мне быстро обыскать коридор, – сказала Лилли. – Мэттью, прихвати с собой свой АК… на всякий случай… И ты, Бен… Возьми с собой ножи, – она посмотрела на Глорию. – Остальные пусть держат оборону. Если что-то пойдет не так, сделайте один предупредительный выстрел. Ясно?

Все кивнули.

– Вперед, – сказала она своей группе, – не будем терять времени зря.

Трое мужчин вслед за Лилли подошли к боковой двери. Лилли достала пистолет, глубоко вдохнула и вытащила железный прут, который временно удерживал дверь. Затем она осторожно повернула ручку. Дверь тихо скрипнула и приоткрылась. Лилли выглянула в образовавшуюся щель и попыталась разглядеть весь длинный коридор.

Было темно и тихо. Двери нескольких камер были распахнуты настежь.

В дальнем конце коридора – так далеко, что они казались лишь грудой тряпья, – лежали останки трех солдат, которых Губернатор накануне отправил внутрь. Распростертые на выложенном кафельной плиткой полу, они были обезображены до неузнаваемости. Пол и стены были забрызганы их подсохшей кровью.

К счастью, насколько Лилли могла судить, ходячие уже ушли, хотя их гнилостная вонь до сих пор витала в воздухе.

Лилли кивнула остальным, и все один за другим шагнули в коридор.

Они дошли до середины коридора и не нашли ничего, кроме пустых камер, мусора и разбросанной одежды – люди явно собирались впопыхах, – как вдруг Остин услышал позади себя какой-то шорох. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с огромным ходячим, который вышел из темной камеры без окон.

Остин отпрыгнул и инстинктивно поднял глок как раз в тот момент, когда здоровенный мертвец со спутанной, длинной, как у Распутина, седой бородой раскрыл жуткие челюсти и набросился на него. Его щеки были разодраны в клочья недавним огнестрельным ранением, молочно-белые глаза кровожадно сверкали. Старик пытался укусить Остина в лицо, но в этот момент ствол глока практически случайно оказался в горле у мертвеца. Остин начал давить на спусковой крючок.

– Остин, не стреляй! – прошипел Бен Бухгольц, шедший справа от юноши. – Шум! Остин, не надо!

Часто моргая от испуга, то и дело щурясь от ярких болезненных вспышек, вызванных жаром, Остин ударил монстра головой о ближайшую стену. От удара череп ходячего раскололся, но мертвец продолжил остервенело кусать ствол пистолета, засунутый ему в глотку, словно надеясь разжевать его.

Остин взревел и снова ударил мертвеца о стену, а затем еще раз и еще, и в этот момент он краем глаза заметил, как блеснула сталь, и лезвие ножа с чавкающим звуком вошло ходячему прямо в лоб.

По рукоятке полилась вонючая кровь и черная желчь. Бен Бухгольц высвободил нож, пронзил мертвеца во второй раз и в третий, пока бородатый ходячий не повалился на пол, истекая кровью.

Воцарилась напряженная тишина. С секунду все приходили в себя.

Затем они двинулись дальше. Остин шел последним, очень медленно. Желудок сводило от тошноты, по спине бежали мурашки, юношу знобило. Они направлялись к концу коридора. Во главе колонны шли Бен и Мэттью, каждый из которых держал в руках по ножу. Остин увидел, как Лилли остановилась возле открытой камеры в двадцати пяти футах впереди и внимательно посмотрела внутрь. Мужчины приостановились и оглянулись.

Что-то было не так. Остин понял это по поведению Лилли. Она опустилась на одно колено и подняла что-то с пола. Двое бойцов нетерпеливо переминались с ноги на ногу, но ничего не говорили. Остин подошел к Лилли и заглянул ей через плечо.

Увидев, что привлекло внимание девушки, он повернулся к остальным.

– Ребят, погодите секунду, – сказал он. – Проверьте, можно ли забаррикадировать дверь в конце коридора.

Мужчины пошли дальше, осматриваясь по сторонам и держа ножи наготове. По закоулкам тюрьмы гуляло тревожное эхо. Издалека доносился вездесущий гомон толпы мертвецов. Ходячие заполонили все тюремные площадки и окружили жилые блоки. Но в этот момент в коридоре стояла абсолютная тишина. Остин присел рядом с Лилли и положил руку ей на плечо.

У нее с подбородка сорвалась одинокая слеза. Девушка задрожала. Перед ней была спальня ребенка, которую явно покинули в спешке. На шлакоблочной стене над койкой кто-то подвесил несколько букв, сложенных в имя С-О-Ф-И-Я. Лилли держала в руках плюшевого медвежонка, словно это была раненая птица. У игрушки не было одного глаза, а мех истерся от частых ласк. На сделанном из деревянных ящиков туалетном столике в углу стояла старинная музыкальная шкатулка.

– Лилли?..

Остину стало страшно, когда Лилли отстранилась от него и подошла к туалетному столику. Она подняла крышку музыкальной шкатулки, и зазвучала дребезжащая мелодия. «Тише, малышка, баю-бай… У мамы на ручках засыпай». Лилли осела на пол прямо перед шкатулкой. Ее лицо исказилось от тоски. Она заплакала. Тихо. Безутешно. Опустив голову, она вздрагивала всем телом. Слезы струились у нее по щекам и падали на грязную напольную плитку. Остин подошел к ней, встал рядом на колени и попытался подыскать слова. Но слова не приходили.

Он отвернулся – отчасти из уважения к ее горю, а отчасти из-за того, что он не мог вынести вида ее слез. Он смотрел по сторонам, терпеливо ожидая, пока гнетущая Лилли тоска выйдет наружу. На полу, на кровати и на жалкой полочке, прибитой к растрескавшейся шлакоблочной стене, валялись детские вещи – куклы-голыши, наконечники стрел, наклеенные на картон сухие листья и книги, десятки книг, расставленных на полке и засунутых под кровать. Остин прочитал названия: «Волшебник страны Оз», «Чарли и шоколадная фабрика», «Элоиза», «Мило и волшебная будка» и «Матильда».

Его взгляд задержался на одной из книг. Голова болела. Глаза увлажнились, желудок сжался от озноба. Он все смотрел и смотрел на название книги. И вдруг его осенило, пусть и совсем не к месту: судьба Остина была потрескавшимися золотистыми буквами начертана на корешке зачитанного тома «Золотой библиотеки для малышей». Все сошлось воедино, все слилось в высокую волну вдохновения.

Он посмотрел на Лилли.

– Обещаю, мы выберемся отсюда, – низким, уверенным голосом сказал он. – Ты проживешь долгую жизнь, родишь много детей, станешь прекрасной матерью и еще не раз пойдешь на вечеринку и будешь пить коктейли с маленькими зонтиками.

Лилли подняла голову и взглянула на него опухшими, мокрыми от слез глазами. Она с трудом могла говорить. Ее голос казался совсем безжизненным.

– О чем это ты?

– Есть идея.

– Остин…

– Я знаю, как выбраться. Давай же, зови ребят. Я все расскажу.

Он помог ей подняться.

Лилли посмотрела ему в глаза, и он ответил на ее взгляд, и впервые с начала войны они в полной мере почувствовали свою любовь друг к другу.

– Не спорь со мной, – сказал он, невесело улыбнувшись и подтолкнув Лилли к выходу.

Но прежде чем вернуться в приемную, Остин еще раз окинул взглядом это печальное пристанище ребенка…

…и еще раз посмотрел на потертый, изодранный, подмоченный корешок «Легенды о Гамельнском крысолове».

 

Глава девятнадцатая

Менее часа спустя, когда солнце еще не поднялось над верхушками высоких сосен на востоке, Лилли вместе со всеми остальными стояла в пыльной приемной и ждала сигнала Остина. Нельзя было показывать своих чувств. Нельзя было показывать страха, печали и мучительной боли из-за того, что она позволила Остину исполнить этот безумный план. Пять остальных выживших бойцов армии Вудбери, которые уже заняли свои позиции в разных углах комнаты, должны были верить, что это сработает. Они были готовы действовать в любой момент и прожигали Лилли глазами. Сейчас им как никогда нужен был лидер.

Мэттью и Спид – самые крепкие из всех – стояли возле огромной железной картотеки, блокирующей выход. Глория, Хэп и Бен, потными руками сжимавшие свое оружие, замерли в центре комнаты лицом к двери и ждали отмашки Лилли. Лилли держала в каждой руке по ругеру и стояла у другого конца картотеки, глубоко дыша, как бегун перед стартом, готовая рвануть с места в карьер в любой момент.

Никто не знал о жарком споре, который всего полчаса назад разгорелся между Остином и Лилли за растрескавшимся стеклом проходной. Никто не слышал, как Лилли умоляла Остина не делать этого. И никто не узнал, что случилось потом, когда Остин в конце концов сломался и, всхлипывая, признал сквозь слезы, что он должен сделать это, что у него нет другого выбора, потому что он всегда был трусом и лжецом, а после начала эпидемии стал еще хуже, и это его единственный шанс искупить свои грехи, сделать что-то хорошее, поступить по совести.

А затем он сказал Лилли истинную правду – и эта правда будет жить в ее сердце до самого конца ее жизни, – он сказал, что он никогда не любил никого, кроме нее, и что он будет любить ее вечно.

В дальнем углу тюремного двора раздался первый выстрел, эхо которого поглотили толстые кирпичные стены приемной.

Все в комнате навострили уши. По спинам пробежали мурашки. Лилли подняла один пистолет к потолку, привлекая внимание.

– Так, – сказала она. – Это первый сигнал. Ему нужно две минуты, а потом мы выступаем. Приготовьтесь.

Секундомера не было, поэтому Лилли начала про себя считать секунды, занимая этим свои мысли.

Один – Миссисипи… Два – Миссисипи… Три – Миссисипи…

Остин добрался до середины спортивной площадки в северном углу тюрьмы, каждые несколько секунд стреляя из автомата, чтобы увести стадо ходячих от жилого блока, когда мертвецов стало слишком много.

Яркое солнце ослепляло его, голова кружилась, все тело ломило от жара, и все же он смог пробиться сквозь толпу к тюремной ограде, но вскоре вокруг столпилось три сотни кусачих. Остин перелез через ржавую сетку, повалил нескольких мертвецов прицельными выстрелами в голову – Мэттью дал ему автомат Калашникова с полным магазином и охотничий нож, – но в следующую секунду наткнулся на целую стену ходячих, которые ковыляли по высокой траве.

Он развернулся и открыл огонь по группе оборванных монстров, настигавших его сзади. В воздух причудливым фонтаном полетели частицы прогнившей ткани и капли крови. Когда он снова повернулся вперед, один из крупных мертвецов бросился на него и прижал его к земле. Остин уронил автомат и попытался подняться, но ходячий схватил его за лодыжку и уже вонзил в нее прогнившие клыки, сжав их с силой саперного захвата. Остин закричал и несколько раз пнул атакующего. Все было тщетно.

Собрав всю волю в кулак, он все же поднялся на ноги. Жуткая боль пронзала каждую его жилку, каждый сосуд, каждый капилляр, но он шел из последних сил. Огромный ходячий не отпускал его. В глубине души Остин понимал, что его задача состояла не в том, чтобы убить всех тварей, а в том, чтобы увести их подальше от тюрьмы, поэтому он упорно тащил мертвеца за собой по кишащему живыми трупами лугу.

Сначала он двигался медленно, но ему удалось преодолеть таким образом почти двадцать пять ярдов. Он сжимал в руке охотничий нож и истекал кровью, боль пронзала его насквозь и поглощала его. Он махал руками и привлекал к себе со всех сторон все больше атакующих, истошно крича:

– ДАВАЙТЕ, ЛОВИТЕ МЕНЯ, ЧЕРТОВЫ ТВАРИ! КУЧКА ВОНЮЧИХ, ПРОГНИВШИХ УРОДОВ!!! ВОТ ОН Я!

Краем глаза он видел, как авангард стада двигается подобно темной волне, откатывающейся обратно в море, и многие мертвецы, бродящие вокруг зданий, неуклюже поворачиваются, натыкаются друг на друга и начинают ковылять в сторону луга, привлеченные суматохой вокруг свежего мяса, затесавшегося в их ряды.

План Остина работал – по крайней мере, пока. Нужно было увести мертвецов от машин. Тело Остина уже отказывало, огромный кусачий пытался добраться до его бедренной артерии и хватал его за ноги, сбивая с темпа. Остин понимал, что ему оставалось всего несколько минут, всего несколько футов, всего несколько сдавленных вдохов.

– НУ ЖЕ, БОЛВАНЫ, ПОЙМАЙТЕ МЕНЯ! КУШАТЬ ПОДАНО! ЧЕГО ВЫ ЖДЕТЕ?!

Он видел ближайшую машину – военный транспортер, двери которого были раскрыты настежь, а в кабине гулял ветер. Он смог повернуть мертвеца налево и пройти еще несколько ярдов, прежде чем боль, и острые зубы ходячего, и его скрюченные пальцы не повалили его на землю.

Он прополз еще несколько футов, и тут к нему пробились остальные мертвецы. Его окутало облаком мерзкой вони, в ушах зазвучал дьявольский хор хриплых голосов, гудящих, как огромный двигатель. От боли у него перехватило дыхание, глаза заволокло пеленой, а все возрастающее число гнилых зубов, впивающихся в его плоть, потеряло всякое значение. Он слышал в голове знакомый шепот, который отгонял страх, притуплял боль и превращал темные кляксы сотен безжизненных лиц, склонившихся над ним, в единое расплывчатое пятно. Этот шепот воззвал к нему и перенес его в прекрасные, ослепительно белые чертоги, когда мертвецы начали разрывать его на части: «Остин, я люблю тебя… И всегда, всегда, всегда, всегда буду любить тебя… Я никогда не перестану тебя любить». Это последнее, что сказала ему Лилли этим утром, и последнее, что он услышал, прежде чем его артерии разорвались, прежде чем жизненные силы покинули его, а кровь оросила землю…

Раздался скрип. Двое мужчин резко сдвинули с места огромный шкаф с картотекой. Лилли быстро кивнула Глории, Хэпу и Бену – они кивнули в ответ, – повернулась к выходу, нажала на ручку и распахнула дверь.

Яркое солнце ослепило ее, как только она вышла наружу.

Сделав несколько первых осторожных шагов по растрескавшемуся бетону спортивной площадки – остальные шли за ней по пятам, держа оружие наготове и озираясь по сторонам, – Лилли заметила сразу несколько вещей, но постаралась сконцентрироваться лишь на одной задаче, не давая хаотическому потоку информации затопить ее разум. Ей нужно было без происшествий довести группу до машины.

Первым делом она обратила внимание на отсутствие любых признаков Остина. Она осмотрелась, затем выглянула за забор, но увидела только ходячих. Куда он подевался? Добрался ли он до леса? Она повела группу к внешней ограде.

Вслед за этим Лилли поняла, что на территории тюрьмы почти не осталось мертвецов. По двору бродило всего несколько кусачих, которые практически не представляли опасности для плотной группы людей, бегущих по спортивной площадке.

Мэттью держал в руках самый большой нож и ни на шаг не отставал от Лилли, следя за отдельными оставшимися на тюремной территории ходячими, которые могли в любую секунду заметить их.

Менее чем за минуту они пересекли опустевший двор. Мэттью пронзил ножом несколько полусгнивших черепов, и наконец они вырвались за ограду.

И в этот момент Лилли осознала третье обстоятельство: стадо растянулось и теперь брело на север. Как муравьи, мертвецы кишели вокруг чего-то темного и блестящего, что лежало на земле в пятидесяти футах от крайнего автомобиля.

До нее долетели душераздирающие звуки жуткой трапезы, и Лилли повела группу к своему грузовику – крупному транспортеру, который до сих пор стоял с открытыми дверями, как и накануне, – и крикнула остальным, когда все повернулись к мрачному зрелищу в северной части луга:

– НЕ СМОТРИТЕ!

Самой Лилли показалось, что ее голос прозвучал совсем как голос робота, – все чувства притупились, смытые волной адреналина. Она подошла к водительской дверце и резко остановилась, увидев в кабине истерзанную женщину в грязном сарафане, которая застряла у руля, зацепившись подолом за рычаг переключения передач. Лилли быстро вскинула пистолет и положила конец страданиям ходячей. Частицы мозгового вещества забрызгали стекло пассажирской дверцы.

Темная кровь оросила лобовое стекло. Женщина повалилась на пол. Лилли пинком подтолкнула тело к дверце и разорвала запутавшийся сарафан. Глория Пайн подхватила тело с пассажирской стороны, вытащила его наружу и бросила на траву.

Остальные подбежали к кузову и стали забираться внутрь. Сначала Хэп Абернати… Затем Спид, Мэттью и в конце концов Бен. Лилли глянула в боковое стекло и в растрескавшемся боковом зеркале увидела, что Бен Бухгольц с трудом залез в кузов. Весь груз – ящики с провизией и боеприпасами – сдвинулся и рассыпался, и мужчинам пришлось сгрудиться у самого края, чтобы им хватило места.

Раздался глухой удар по задней стенке кабины – все были готовы.

Ключ все еще торчал в замке зажигания. Лилли повернула его и завела мотор. Глория села на пассажирское сиденье, как можно тише закрыла за собой дверь и выглянула в открытое окно. Несколько кусачих у края стада заметили их, медленно повернулись в их направлении и уже ковыляли к грузовику.

Глория выставила из окна ствол «Глока-19», собираясь сделать несколько прицельных выстрелов, а Лилли в этот момент включила заднюю передачу. Вдруг Глория поняла, что именно лежит на земле в самом центре толпы мертвецов, и похолодела.

Разодранные на множество кусков и изуродованные до неузнаваемости человеческие останки все же несли на себе несколько знакомых черт: длинные кудрявые волосы, клочки черной кожи, обрывки патронташа. Двое кусачих вступили в схватку за единственный мотоциклетный ботинок, из которого торчал белый осколок малоберцовой кости и окровавленный лоскут икроножной мышцы. У Глории перехватило дыхание.

– О Господи Иисусе… Что мы наделали?

– Не смотрите, – тихо произнесла Лилли и нажала на педаль акселератора.

Раздался скрип, грузовик дернулся назад. Сила притяжения бросила Лилли и Глорию вперед, едва не ударив их о приборную панель. Подвеска задрожала, грозя в любую секунду разлететься на части. Огромные колеса налетели на мертвые тела людей и ходячих, которые так и лежали на поле битвы. Лилли не убирала ногу с педали газа. Грузовик подмял под себя несколько кусачих. Раздались мерзкие чавкающие звуки.

– НЕ СМОТРИТЕ!

Крик оказался сдавленным, вымученным – Лилли обращалась скорее к самой себе, чем к Глории и ко всем остальным. Грузовик катился назад, сбивая ходячих одного за другим. Воняло мертвечиной, воздух был черным от дыма и выхлопных газов, которые влетали в открытые окна, а бесчисленное множество живых трупов, как воронье, слетелось к бренным человеческим останкам, лежащим в пятидесяти ярдах к северу и разбросанным на целом квадратном акре неровной, пропитанной жертвенной кровью земли.

«Не смотри», – сказала себе Лилли, ударив по тормозам в тридцати футах от кромки леса и впечатав Глорию в спинку пассажирского кресла. Лилли переключила передачу и снова надавила на газ.

Двигатель взревел, задние колеса вкопались во влажную почву и несколько раз провернулись, и в этот ужасный миг Лилли поняла, что у нее есть последний шанс взглянуть на безумную трапезу, которая спасла их жизни и разворачивалась как раз перед забрызганным кровью лобовым стеклом. «Не смотри, не смотри, не смотри», – все повторяла она про себя. Задние колеса наконец нашли опору, и грузовик сорвался с места, взметнув в воздух целое облако земли.

Лилли сумела не оглянуться за все то время, которое понадобилось им, чтобы развернуться, достичь узкой подъездной дороги, виляющей по склону холма, и начать подниматься по ней под ровный гул двигателя.

Но когда они достигли гребня холма, Лилли все же невольно посмотрела в исчерченное трещинами боковое зеркало.

Сначала она увидела в нем всю тюрьму – там не осталось ни малейших признаков жизни: территория была покинута, опустошена, забросана трупами; некоторые башни еще дымились после долгой ожесточенной перестрелки, – и за краткую микросекунду, которой хватило, чтобы в самой глубине ее исмученного мозга вспыхнул единственный синапс, Лилли поняла: «Это конец, и это начало».

А затем, за мгновение до поворота на дорогу, ведущую вдоль кромки леса, Лилли сделала то, чего обещала себе ни в коем случае не делать.

Ее взгляд невольно скользнул в угол зеркала, где все еще отражалась толпа ходячих, собравшихся в северной части луга и издалека напоминавших миллионы черных личинок, кишащих в огромной могиле, и Лилли сделала то, что навсегда оставило шрам у нее на душе.

Она посмотрела.

– Лилли? Милая? Все в порядке? Поговори со мной.

Грузовик проехал уже почти пять миль по извилистой асфальтовой дороге, когда Глория Пайн нарушила гнетущую тишину, повисшую в дребезжащей кабине.

Пустынная дорога шла через густой, темный, населенный кусачими первобытный лес, и по обе стороны от грузовика тянулись сплошные стены высоких сосен. Глории было не по себе. Лилли просто молча управляла автомобилем. Они приближались к Вудбери. Город был совсем рядом, в долине за поворотом. До него оставалось минут десять, а может, и того меньше.

– Лилли?

Никакого ответа.

Глория прикусила губу. Чувство облегчения, которое пришло к ней, когда все они невредимыми покинули тюрьму, быстро рассеялось. Теперь у нее в голове вертелась какая-то догадка – мама Глории обычно называла подобные вещи «женской интуицией», – связанная с упорным, жутким, ужасающим молчанием Лилли Коул. Со впалыми, блестящими от боли глазами, не отнимая рук от рулевого колеса, Лилли не произнесла ни слова с того самого момента, как они уехали из тюрьмы.

– Милая, поговори со мной, – сказала Глория. – Можешь орать… кричать… плакать… ругаться… но скажи хоть что-нибудь.

Лилли вдруг посмотрела на нее, и женщины на мгновение встретились глазами. Глория поразилась ясности взгляда Лилли.

– У нас должен был родиться ребенок, – наконец спокойным, чистым голосом произнесла Лилли.

Глория удивленно взглянула на нее.

– О боже… Милая, мне так жаль. А ты?..

– Он спас нам жизнь, – добавила Лилли, как будто поставив необходимый акцент.

– Правда, – кивнула Глория. Ее мысли разбегались. Она повернулась к Лилли. – Как и ты, милая. Ты спасла нас, когда…

– О нет, – взгляду Лилли открылась страшная картина за поворотом. – Боже, только не это.

Глория повернулась к лобовому стеклу и увидела то, что видела Лилли. В следующую секунду зашипели тормоза, и грузовик резко сбросил скорость.

Примерно в четверти мили впереди, над верхушками самых высоких сосен, обрамлявших восточные предместья города, в небо поднимался громадный столб черного дыма.

Вудбери был в огне.

 

Глава двадцатая

Грузовик грохотал по разбитой дороге по южным предместьям Вудбери. Дерево потрескивало в огне, едко пахло горелой плотью и гудроном. В паре сотен ярдов от баррикады Лилли ударила по тормозам.

В отдалении горела восточная стена. В небо вздымались клубы черного, ядовитого дыма. Лилли видела, что город держал оборону. Издалека казалось, что с юга, из леса, наступало небольшое стадо ходячих, а оставшиеся за стенами жители – человек двадцать, в основном дети и старики – пытались отбить атаку, используя факелы и холодное оружие.

Это зрелище на мгновение загипнотизировало Лилли: одежда нескольких ходячих вспыхнула, когда они приблизились к просветам в баррикаде, и теперь они бесцельно бродили вокруг, как фосфоресцирующий косяк рыб, объятые пламенем, сияя в лучах утреннего солнца. Искры срывались с них и оседали на стенах зданий, стоящих у внешнего края баррикады, что только усиливало хаос.

– Боже, нужно помочь им! – воскликнула Глория, распахивая дверцу.

– Стой! СТОЙ! – Лилли схватила ее и дернула назад. В боковое зеркало Лилли видела, как остальные перегнулись через борт кузова и расширившимися от ужаса глазами смотрят на происходящее. Кое-кто уже передернул затвор и собрался спрыгнуть на землю. – ВСЕМ СТОЯТЬ!

Лилли вышла из кабины. В каждом из ругеров оставалось всего по три патрона, но по меньшей мере две дюжины бронебойных патронов было в патронташе у Мэттью, а Глория держала в руке «Глок-19» с почти полным магазином. У остальных тоже оставалось по несколько пуль, но у южной стены города столпилось около пятидесяти ходячих – для вступления в схватку боеприпасов было недостаточно.

Мэттью подошел к кабине и снял автомат с предохранителя. Черты его юного лица исказились от паники, темные глаза сверкали от напряжения.

– Какой план?

На них налетел порыв ветра, который принес с собой целый сноп искр и запах мертвечины. Все присели, скрывшись за грузовиком, у всех участилось дыхание.

– Думаю, нужно прорываться. Разве у нас есть выбор? – спросил Бен Бухгольц, который подошел к кабине с другой стороны.

– Нет, мы… – начала было Лилли, но ее перебили.

– Что бы мы ни решили, – сказала Глория Пайн, которая стояла за пассажирской дверцей и во все глаза смотрела на пожар и на объятые пламенем фигуры, ковылявшие вдоль разрушающейся баррикады, – действовать нужно быстро. Без нормального оружия они долго не продержатся.

– Слушайте! Слушайте! – Лилли подняла руку и повернулась к Хэпу Абернати, который присел у капота. – Ты ведь водил автобусы, да?

Мужчина поспешно кивнул.

– Тридцать четыре года опыта и золотые часы от школьного округа Декатур! А что?

– Поведешь грузовик, – она посмотрела на остальных, встретившись с каждым глазами. – А вы, ребята, петь умеете?

Через несколько минут Барбара Штерн выскочила на угол Мейн-стрит и Милл-роуд, держа в руках химический огнетушитель, и вдруг услышала странный звук, заглушавший хор стонов оживших мертвецов.

Ее седые волосы были убраны с исчерченного морщинами лица, свободное платье и джинсовая куртка пропитались потом и химикатами. Она чувствовала себя ответственной за эту катастрофу. Как и Дэвид. Губернатор оказал им доверие, оставив их за главных в городе на время битвы, а тут такое!

Все это заставило Барбару Штерн поежиться, когда она услышала приближающиеся с юга человеческие голоса, которые слились в протяжном стоне кочевого племени, перекрывая треск горящего дерева и шипение объятой пламенем плоти. Барбара отогнала страх и слегка изменила свой курс, направившись к железнодорожному переезду в конце Милл-роуд – туда, где сгрудилось больше всего кусачих, которые пытались пролезть в город сквозь бреши в заборе.

Она увидела, как что-то движется сквозь пылающий ад, как что-то поднимает в небо громадное облако пыли, и чем ближе она подходила, тем отчетливее слышала тарахтение двигателя, громко работавшего на низких передачах. Грузовик! Сердце Барбары забилось чаще, когда она приблизилась к осаждаемой баррикаде. Ее щеки вспыхнули, когда она вышла на затянутый дымом угол Милл-роуд и Фолк-авеню.

Ее муж отдавал приказы, стоя возле заброшенного здания железнодорожной станции. Взрослые горожане были расставлены на ключевых позициях вдоль путей и неуклюже махали факелами, пытаясь отогнать толпу напирающих мертвецов и явно проигрывая эту битву. Крики людей тонули в общем шуме. Барбара подошла еще ближе, и ее глаза наполнились слезами.

Трое стариков поливали химической пеной горящий фасад здания, но запасы химиката стремительно истощались. Дэвид держал в дрожащих руках охотничий лук и как раз доставал новую стрелу. Лук нашелся на складе вместе с парой дюжиной стрел, засунутых в старый колчан, и теперь Дэвид готовился выпустить одну из последних стрел в голову приближающегося мертвеца.

Огромный, объятый пламенем ходячий в рабочем комбинезоне наступал на Дэвида. Его горящие челюсти все еще клацали, обожженные руки тянулись вперед. Стрела вошла ему в голову между глаз, и он отпрянул в облаке искр, последний раз раскрыв почерневший рот – из темного горла вырвался клуб черного дыма, – прежде чем повалиться на залитый кровью тротуар.

– ДЭВИД! СМОТРИ! – Барбара, добежав до мужа, уронила огнетушитель, и баллон покатился по брусчатке. – СМОТРИ! ТАМ, ЗА ПУТЯМИ! ДЭВИД, ЭТО ОНИ!

Дэвид увидел то, о чем она говорила, как раз в тот момент, когда упала одна из балок и здание железнодорожной конторы просело в фейерверке искр. Жар, шум и языки пламени, вырвавшиеся из рухнувшего строения, заставили всех выживших отпрыгнуть назад. Некоторые поспешили укрыться или припали к земле, не обращая внимание на старческую боль в суставах. Дэвид попятился и запутался в ногах. Лук и стрелы полетели на землю. Пламя лизнуло струйку разлившегося масла и перекинулось на другую сторону дороги. Раздались испуганные возгласы. Барбара подскочила к Дэвиду.

– Не мешкай, милый, – тихо пробормотала она, помогая ему подняться. – Смотри, Дэвид! Смотри! Они отступают! СМОТРИ!

Дэвид Штерн наконец-то смог собраться с силами и посмотреть туда, куда показывала его жена, и вдруг он понял, о чем она твердила. Стадо изменило курс: многие кусачие все еще горели и дымились, но при этом неуклюже поворачивались на шум двигателя и голоса, доносившиеся с пустыря по другую сторону железнодорожных путей. По пустырю медленно двигался огромный грузовик, который привлекал внимание мертвецов. Над стеной поднимались темные клубы выхлопных газов, раздавалось монотонное пение. Поднявшись на ноги, Барбара и Дэвид поспешили к перекрестку.

Заняв удобную позицию рядом со старой деревянной водонапорной башней, они посмотрели сквозь просвет в горящей баррикаде на армейский грузовик, который катился по утрамбованному гравию вдоль рельсов.

– О боже, – прошептала Барбара, приложив ладонь ко рту. – Это Лилли!

Дэвид во все глаза смотрел на странное зрелище, разворачивавшееся в заброшенном депо.

Грузовик грохотал по ржавым рельсам, а целое стадо ходячих, с которых все еще сыпались искры, брело на звук человеческих голосов, доносившихся из кузова. Трое мужчин сидело у борта, вопя, горланя, стеная без умолку и время от времени нестройно выкрикивая припевы старых добрых хитов южного рока – «Трава зелена, а прилив высок», «Волосатый парень из деревни», «Позорный столб», – и эти громкие песнопения кучки славных ребят были так неожиданны, что тотчас загипнотизировали всех мертвецов и живых, которые оказались в зоне слышимости. А затем началась стрельба.

Сверкали вспышки выстрелов, ходячие падали один за другим. Некоторые из монстров спотыкались и разворачивались в урагане искр и кровавых брызг, прежде чем упасть, другие оседали мгновенно, как мешки с камнями. Сидящие в кузове грузовика голосистые ребята методично расстреливали их, как мишени в тире.

Лилли стояла позади, держась за боковую стойку и наблюдая за операцией орлиным взором. Вдруг грузовик налетел на ухаб. Резкий удар выбросил за борт Спида Уилкинса – самого молодого из троих.

Стоя за горящей водонапорной башней, Барбара Штерн испуганно ахнула.

– О боже… Боже, боже… Проклятье!

Сидевший за рулем человек, который вел грузовик по пустырю, явно не заметил происшествия и не остановился. Упавший парень успел только встать на колени, и к нему тут же устремилась толпа ходячих. Спид торопливо шарил вокруг, пытаясь нащупать упавшую винтовку, но мертвецы приближались со всех сторон, и их было не меньше дюжины, причем их драная одежда до сих пор была в огне. Одна из кусачих – тощая женщина с обгоревшим лицом, мертвая плоть которой истончилась, как пергамент, – уже раскрыла рот, обнажив ровные ряды грязных, очень острых зубов.

Спид вскрикнул и попятился от нее, но наткнулся плечом на трех других ходячих.

Все это случилось за несколько секунд. Барбара и Дэвид Штерны беспомощно наблюдали за происходящим из-за башни. Дэвид нерешительно поднял лук, подумав, что сможет попасть в трех мертвецов, насевших на парня, но он был так далеко от цели, что эта затея никак не могла увенчаться успехом. Как только он натянул тетиву, одновременно произошло несколько вещей.

Барбара заметила, как что-то вылетело из кузова, прежде чем двое других мужчин даже успели прицелиться.

В следующее мгновение Лилли оказалась на земле в пятнадцати футах от Спида Уилкинса, над которым нависли три дымящихся трупа. Уилкинс попятился, как сумасшедший размахивая руками, и сумел пинком отпихнуть невысокого мертвеца. Лилли бросилась к Спиду, лишь на долю секунды остановившись, чтобы поднять его упавшую винтовку – в ней оставалось патрона два, не больше, но каждый был на вес золота, – и в то же время навела на ходячих зажатый в левой руке пистолет, правой кинув винтовку Спиду.

Гнилые челюсти ближайшего к парню мертвеца вот-вот должны были сомкнуться на руке у Спида, но в последнее мгновение Лилли успела сделать несколько быстрых выстрелов в головы нападающих и сразить двух монстров из трех прямым попаданием в лоб. Из ран хлынула черная кровь, дымящиеся тела повалились на землю.

Практически в ту же секунду Спид поймал винтовку, сунул ствол в рот третьего мертвеца и выпустил последний патрон из патронника. Череп третьего ходячего взорвался облаком красновато-черной спинномозговой жидкости. Наблюдатели, стоящие по другую сторону пустыря за водонапорной башней, затаили дыхание. Барбара зажала ладонью рот и округлила глаза, а Дэвид испуганно ахнул.

Команда грузовика приступила к действию – из окон кабины вылезли стальные стволы, мужчины в кузове поднялись на ноги, последние драгоценные пули полетели в толпу мертвецов, пронзили гниющую плоть и заставили неуклюжих ходячих исполнить жуткий балет смерти – плие рассеченной плоти, жете кровавых брызг, прекрасное па-де-де двух объятых пламенем фигур, столкнувшихся друг с другом и рухнувших на землю в водопаде крови, – и тут раздался характерный треск автомата.

– Боже милостивый, – едва слышно пробормотала охваченная благоговейным трепетом Барбара Штерн, наблюдая, как Лилли спокойно вернулась к грузовику, оторвала лоскут от подола рубашки, открутила крышку бензобака и засунула тряпку внутрь. На ногах осталось всего десять ходячих, которые ковыляли к машине. Лилли вытащила из кармана зажигалку, подожгла тряпку и подскочила к кабине, чтобы сказать что-то остальным.

Четверо мужчин и женщина спрыгнули на землю и побежали к баррикаде, а сама Лилли начала давить на клаксон, привлекая резким звуком всех до единого мертвецов в округе, а затем повернулась и бросилась прочь, когда пропитанная топливом тряпка вспыхнула и подожгла бензиновые пары, а затем и все содержимое бензобака.

Лилли нырнула в укрытие примерно в двадцати пяти ярдах от грузовика, почти достигнув горящей стены, и в этот момент бензобак взорвался. Сначала тихо полыхнула яркая, ослепительная вспышка, похожая на вспышку фотоаппарата, потом из грузовика донеслось шипение и потрескивание, а затем раздался грохот.

Оставшихся мертвецов расплющило взрывом, оглушительным, как удары молота Вулкана, и город содрогнулся. В радиусе трех кварталов в домах задребезжали стекла. Ударная волна накрыла Лилли и сбила ее с ног, толкнув в сторону просвета в горящей стене. Она упала на землю всего в нескольких футах от того места, где за водонапорной башней стояли наблюдавшие за этим зрелищем Штерны.

Черное грибовидное облако дыма, плотного, как угольная пыль, устремилось в небо над искореженным грузовиком, превратившимся в груду металлолома.

Последовавшая за этим тишина была такой же неожиданной, как и сам взрыв. Лилли перекатилась на спину и посмотрела в небо. Голова кружилась, в ушах звенело, во рту чувствовался металлический привкус крови, которая сочилась из разбитой губы, затылок болел от удара о землю. Остальные члены ее группы вышли из-за горящей баррикады и несколько мгновений молча смотрели на Лилли, словно финальный аккорд их контрнаступления лишил всех дара речи.

Никто долго не нарушал тишину. Вокруг потрескивало пламя. Солнце стояло высоко в небе, становилось жарко. Наконец Барбара Штерн вышла из-за водонапорной башни и спокойно подошла к распростертой на земле Лилли, которая пыталась восстановить дыхание.

Барбара посмотрела на нее, протяжно вздохнула, а затем устало улыбнулась. Лилли улыбнулась ей в ответ, обрадованная видом знакомого лица, и женщины невероятно много сказали друг другу, не произнеся ни слова. В конце концов Барбара Штерн глубоко вздохнула, прищурилась и бросила:

– Показушница.

Они не могли расслабиться даже на секунду, потому что город был уязвим. Они израсходовали почти все патроны, а стена продолжала гореть и выбрасывать искры, которые оседали на других строениях. К тому же вся эта свистопляска явно привлекла еще больше ходячих из соседних лесов.

Лилли взяла на себя руководство и начала разбираться с огнем. Она расставила самых крепких бойцов – Мэттью, Бена, Спида, Хэпа и Дэвида Штерна – вдоль пролома, чтобы в случае чего отбить атаку ходячих с помощью скромного количества патронов, оставшихся у них в запасе. Затем она привлекла самых здоровых стариков и детей и выстроила их в цепочку вдоль железнодорожных путей, чтобы передавать из рук в руки ведра с застоявшейся водой из колодца за зданием муниципалитета.

Учитывая слабый уровень физической подготовки и здоровья горожан, которые передавали друг другу ведра с вонючей водой и баллоны с углекислым газом вдоль южной границы города, они очень быстро сумели справиться с огнем. Никто не ставил авторитет Лилли под сомнение, и она спокойно, но твердо выкрикивала приказы, стоя на кузове фуры. Все были слишком испуганы и поражены случившимся, чтобы спорить с ней.

Кроме того, большинство выживших жителей Вудбери все еще ожидало возвращения Губернатора. Когда он появится, все будет в порядке. Может, сейчас повсюду и царил сплошной хаос, но с возвращением Филипа Блейка все наверняка поуляжется и вернется в нормальное русло.

Когда солнце начало клониться к горизонту, Лилли наконец-то смогла обезопасить город.

Все пожары были потушены, все тела убраны, все баррикады восстановлены, все раненые переведены в госпиталь, все переулки очищены от заплутавших мертвецов, а оставшаяся провизия и боеприпасы учтены. Уставшая, измотанная, изнуренная, Лилли обратилась к горожанам на площади. Она велела всем немного отдохнуть, позаботиться о раненых, перекусить и через час собраться в зале заседаний муниципалитета. Им нужно было поговорить.

Никто еще не знал, какую бомбу вот-вот готова была сбросить Лилли, и ей хотелось сделать это как можно аккуратнее.

 

Глава двадцать первая

Все население Вудбери – города, который еще недавно считался самым крупным железнодорожным узлом западной части центральной Джорджии и в рекламных проспектах назывался исключительно «жемчужиной штата», – теперь собралось во влажном, пропахшем плесенью и заставленном мебелью зале заседаний в задней части скромного здания муниципалитета.

Всего – не считая двух человек, которые патрулировали баррикады (Мэттью и Спида), и одного, который был занят загадочным делом в госпитале (Боба Стуки), – в деревне осталось двадцать пять жителей: шесть женщин, четырнадцать мужчин и пять детей в возрасте до двенадцати лет. Эти двадцать пять человек заняли места на складных стульях, стоящих на паркетном полу, и, как в театре, повернулись лицом к передней части комнаты, ожидая, когда начнется представление единственного артиста в вечерней программе.

Лилли шагала туда-сюда вдоль растрескавшейся, пробитой пулями стены, на которой на металлических штандартах клочьями висели драные флаги штата и государства – тотемы давно исчезнувшей цивилизации. С момента начала эпидемии почти два года назад люди жили и умирали в этой комнате. Здесь безмолвно звучали угрозы, заключались соглашения и самым зверским образом менялись режимы.

Прежде чем начать свою речь, Лилли долго подбирала слова. На лбу выступил пот. Она переоделась в чистую одежду и повязала на шею яркую лиловую бандану. Ее тяжелые ботинки громко стучали по плиточному полу. У нее на бедре теперь был только один «Ругер MK II». В мансардные окна с шуршанием ворвался ветер, и скрип металлических стульев прекратился, а тревожные шепотки стихли.

Все молча ждали, когда Лилли сообщит свои новости.

Она понимала, что нужно просто выйти и рассказать обо всем, поэтому она глубоко вздохнула, повернулась лицом к группе и сказала правду. Она рассказала все без утайки.

Боб Стуки брел по темному, пустынному тротуару, держа под мышкой липкий, заляпанный кровью контейнер для биологически опасных отходов. Дойдя до пересечения Мейн-стрит и Джонс-Милл-роуд и повернув за угол, он заметил, как тарахтят генераторы возле здания муниципалитета, стоящего в двадцати ярдах от него на другом конце площади. Небольшие двигатели мощностью пять лошадиных сил вибрировали и выпускали клубы выхлопных газов, и окна в одном из крыльев здания мягко светились теплым желтоватым светом.

Увидев за этими окнами все население города, Боб остановился и с минуту постоял на краю площади, ожидая реакции слушателей на новости Лилли. Боб знал, что произошло, знал об Остине и об остальных жертвах и знал, что девушка только что сообщила этим беднягам. Днем Боб успел недолго побеседовать с Лилли, разделить ее печаль и заверить ее, что он поддержит ее в любых начинаниях. Однако он не сказал ей о последней просьбе Губернатора и не показал единственного обитателя квартиры на втором этаже здания в самом конце Мейн-стрит.

Теперь Боб в одиночестве стоял на улице с контейнером, полным внутренностей, и смотрел сквозь окна на освещенный ярким светом зал заседаний.

Он видел, как Лилли кивала, как некоторые горожане поднимали руки и задавали сложные вопросы, как все хмурились от тревоги. Но Боб видел и кое-что еще, и это заставляло его самого в недоумении, может, даже в смятении, наморщить исчерченный морщинами лоб. Издалека, стоя за голым тополем и держа в руках мрачную ношу, распространяющую вокруг мерзкую вонь, Боб видел на некоторых лицах… что? Надежду? Человечность?

Мать Боба Делорес, которая служила медсестрой во время корейской войны, не задумываясь подобрала бы слово для того, что Боб сейчас видел сквозь грязные стекла на обветренных, изможденных лицах горожан, терпеливо слушавших рассуждения Лилли о будущем их разношерстного общества. И слово это – «благодать».

«Бобби, даже в самые плохие времена, – говорила ему Делорес Стуки, – среди смерти, страданий, даже зла… люди могут обрести благодать. Бог сделал нас такими, Бобби, понимаешь? Бог создал нас по образу и подобию своему. Никогда не забывай это, сынок. Люди могут обрести благодать даже среди невзгод, если только они захотят».

Боб Стуки смотрел на лица людей в зале заседаний. Большинство жадно внимало каждому слову Лилли Коул, которая строила планы на будущее. Судя по выражению ее лица – по самой ее осанке, по тому, как она почти незаметно напрягла плечи, обращаясь к слушателям, несмотря на то что ее тело и душа были изранены, несмотря на то что она едва стояла на ногах, несмотря на то что она ужасно тосковала, – она, похоже, решительно брала на себя новую роль.

Боб Стуки, конечно, не был квалифицированным акушером-гинекологом – хотя и ухаживал после выкидыша за той бедной женщиной в далекой стране, – но сейчас он не сомневался, что на его глазах происходило рождение новой души.

Души лидера.

Стоя в душной комнате, где скрестились взгляды двадцати пяти пар воспаленных глаз, блестящих на встревоженных, испуганных, горящих надеждой лицах, Лилли Коул ожидала, пока шепот снова стихнет, прежде чем выложить на стол все карты.

– Давайте я подведу итог всему сказанному, – наконец произнесла она. – Каким бы ни было ваше мнение о Филипе Блейке, он защищал нас и держал ходячих на расстоянии. Все просто. Но вы привыкли жить под властью диктатора. Все мы привыкли к этому.

Она сделала паузу, подбирая слова, и посмотрела на слушателей, которые не сводили с нее глаз. В зале стало так тихо, что Лилли слышала, как тарахтят генераторы и как свистит ветер в каркасе столетнего здания.

– Я не хочу быть диктатором, – сказала она. – Но я готова взять на себя ответственность за этот город. Здесь у нас есть шанс. Я не прошу власти. Я не прошу ничего. Я просто хочу сказать, что мы снова сможем сделать Вудбери хорошим местом для жизни. Славным, безопасным городом. И я готова… так сказать… встать у руля. Но я не сделаю этого, если вы не захотите. Настало время проголосовать. Больше никакой диктатуры. Теперь в Вудбери правит демократия. Давайте проголосуем. Кто за то, чтобы я на некоторое время встала во главу этого города, поднимите руки.

Половина рук сразу взлетела вверх. Барбара и Дэвид Штерны, которые сидели в первом ряду и выше всех подняли руки, улыбнулись, хотя их грустные глаза и намекали на будущие трудности.

Часть слушателей в задних рядах переглянулась, как будто ожидая сигнала.

Наконец поднялись и все остальные руки, и Лилли облегченно и устало вздохнула.

Лилли была совсем разбита, но сон той ночью никак не приходил. Казалось, она уже многие годы не спала в своей постели – или вообще многие годы не спала, – хотя прошло всего несколько дней. Она то проваливалась в дрему, то снова просыпалась и несколько раз вставала, чтобы сходить в туалет, находя в квартире все новые вещи Остина.

В конце концов с грустью и огромной нежностью она собрала все принадлежащие ему предметы – зажигалку, колоду карт, перочинный ножик, одежду, включая толстовку с капюшоном и шляпу, – и аккуратно сложила их в ящик. Она ни за что не хотела выбрасывать их. И все же ей нужно было начать все с чистого листа, ведь впереди ее ожидали серьезные испытания.

Затем она села и расплакалась.

Когда она вернулась в постель, ее осенило – кое-что нужно было сделать прямо утром, не медля ни секунды, прежде чем жители Вудбери примутся за миллион других задач, стоящих перед ними. Лилли несколько часов поспала, а когда проснулась в залитой ярким светом комнате среди пробивавшихся сквозь занавески солнечных лучей, почувствовала себя преобразившейся. Она оделась и вышла на площадь.

В закусочной напротив здания муниципалитета уже собралось несколько горожан со слабыми мочевыми пузырями и старчески немощными простатами – когда появилась Лилли, все они стояли возле древней кофеварки из нержавеющей стали. Они приветствовали ее с ликованием, достойным мировых лидеров. Лилли показалось, что втайне все обрадовались падению режима Губернатора и тому, что именно Лилли теперь заняла его место.

Она поделилась с собравшимися своей идеей, и все согласились с ней. Лилли послала самых крепких стариков рассказать об этом всему городу, и через час все жители Вудбери уже собрались на трибунах гоночного трека.

Лилли вышла на сцену – в самый центр пыльной арены, где еще недавно мужчины и женщины сходились в смертельной битве на потеху зрителей, – поблагодарила всех за готовность прийти, в нескольких словах обрисовала их планы на будущее и наконец попросила всех на минуту склонить головы, чтобы почтить память погибших.

Затем она просто перечислила имена всех и каждого, кто погиб за последние месяцы в бесконечной борьбе за выживание.

Почти пять минут имена эхом взлетали в ярко-голубые небеса.

– Скотт Мун… Меган Лафферти… Джош Ли Хэмилтон… Цезарь Мартинес… Доктор Стивенс… Элис Уоррен… Брюс Купер… Гас Странк… Джим Стигел… Рэймонд Хильярд… Гейб Харрис… Руди Уорбертон… Остин Баллард…

Одно за другим Лилли сильным, звучным, полным почтения голосом называла имена и делала паузу после каждого из них, слушая, как ветер подхватывает их и уносит к самым дальним скамьям. Она помнила почти все наизусть и лишь несколько раз заглянула в зажатую во влажной руке шпаргалку, нацарапанную на каталожной карточке, чтобы не забыть ни одно из тех имен, которые она ни разу не слышала прежде. Наконец она дошла до последнего имени в списке и немного помедлила, прежде чем произнести его, боясь выдать свои чувства.

– Филип Блейк.

Это имя отдалось особенным эхом – призрачным, грубым – и несколько раз дрогнуло на ветру. Лилли обвела взглядом сидящих на трибуне за сетчатым ограждением зрителей и увидела, что большая часть склоненных голов поднялась. Глаза обратились к ней. На гоночный трек опустилась тишина. Лилли протяжно вздохнула и кивнула.

– Да смилостивится Господь над их душами, – сказала она.

Трибуны шепотом откликнулись, заключив эту молитву.

Лилли пригласила всех на арену для участия в последней стадии ритуала. Медленно, один за другим дети, старики и выжившие бойцы разномастной армии прошли сквозь ворота и вышли в центр круга. Лилли руководила работами.

Они повалили столб у кромки ринга и отцепили кандалы, которыми приковывали ходячих во время битв. Они расчистили вестибюли и проходы, убрали все обрывки одежды, разбросанные гильзы, сломанные биты и искореженные ножи, которые валялись повсюду. Они вытерли все лужи свернувшейся крови. Они подмели все подъезды, помыли стены и выбросили все свидетельства о боях в огромные мусорные контейнеры. Несколько парней даже спустились в катакомбы под треком и уничтожили всех ходячих, которые до сих пор были заперты в жутком чистилище. Лилли вдруг ощутила, что эта чистка гораздо глубже, чем казалось на первый взгляд.

Римский цирк теперь был закрыт – больше никаких гладиаторов и никаких боев, кроме всеобщей битвы за выживание.

Пока все работали, Лилли заметила еще кое-что удивительное. Сначала очень медленно, но все быстрее по мере расчистки арены настроение горожан начало подниматься. Люди весело болтали, шутили, вспоминали о былом и строили планы на будущее. Барбара Штерн предложила разбить на арене несколько грядок с овощами, ведь в местном магазине все еще были запасы пригодных для посадки семян, и Лилли сочла эту идею чертовски хорошей.

И на краткий миг – каким бы скоротечным он ни был – под теплым солнцем весеннего утра Джорджии люди показались ей почти счастливыми.

Почти.

К вечеру этого дня жизнь в новом Вудбери потекла своим чередом.

Юго-восточный и северный угол баррикады дополнительно укрепили, установили новое расписание дежурств – окрестные леса были относительно спокойны, – пересчитали и поровну распределили между жителями оставшиеся запасы топлива, питьевой воды и сухих припасов. Больше никакой бартерной системы, никакой политики и никаких вопросов. Еды и источников энергии было достаточно на несколько месяцев, и Лилли организовала в здании муниципалитета зал собраний, где она намеревалась проводить встречи своеобразного руководящего комитета из стариков и глав семейств, который должен был голосованием принимать решения по важнейшим вопросам.

Когда сгустились сумерки и стало прохладно, Лилли наконец решила отправиться домой. Поясница болела, ее до сих пор время от времени мучили спазмы, но голова была ясной как никогда.

Измотанная, но удивительно спокойная, она шла по пустынному тротуару в сторону своего дома и думала об Остине, думала о Джоше, думала об отце, как вдруг заметила на противоположной стороне улицы знакомую фигуру, несущую в руках брезентовый мешок, из которого на каменные плиты падали темные капли.

– Боб? – Лилли перешла улицу и с опаской приблизилась к Бобу, смотря на пропитавшийся кровью мешок. – Что это такое? Что происходит?

Боб остановился. Далекий прожектор едва освещал его исчерченное глубокими морщинами лицо.

– Ничего такого… Э-э… Видишь ли, я немного занят.

Он казался подозрительно взволнованным и смущенным. Бросив пить, он стал лучше следить за собой, и теперь его темные волосы были аккуратно убраны с обветренного лба и зачесаны назад. Вокруг усталых глаз собрались морщинки.

– Боб, я не хочу совать нос не в свое дело, – Лилли кивнула на мешок, – но я уже второй раз вижу, как ты тащишь какую-то мерзость через весь город. Наверное, я не имею права спрашивать, но это случайно не…

– Это не человек, Лилли, – перебил ее Боб. – Это просто мясо. Несу его со станции.

– Мясо?

– Кусочки кролика, который угодил в одну из моих ловушек. Просто тушка.

Лилли посмотрела на него.

– Боб, я не…

– Лилли, я дал ему слово, – Боб больше не мог притворяться. Его плечи опустились от отчаяния, может, даже от стыда. – Там эта тварь… бедное, несчастное создание… она когда-то была его дочерью, и я дал ему слово. Я должен его сдержать.

– Боже, только не говори мне…

– В свое оправдание я могу лишь сказать, что он спас мне жизнь, – произнес Боб, опустив взгляд. Из мешка снова капнула кровь. Боб жалко шмыгнул носом.

Лилли с секунду обдумала это, а затем сказала очень мягко, но очень уверенно:

– Покажи мне.

 

Глава двадцать вторая

Боб повернул ключ и распахнул дверь, и Лилли вслед за ним вошла в квартиру, переступив порог святилища Губернатора.

Она остановилась в провонявшей гнилью прихожей. Все еще держа в руке мешок с мясом, Боб зашел за угол и скрылся в гостиной, но Лилли не сдвинулась с места, осматривая жалкие остатки свидетельств личной жизни Губернатора.

С момента своего приезда в Вудбери Лилли Коул всего несколько раз бывала в берлоге Губернатора, причем каждый из ее кратких визитов сопровождало ужасное беспокойство. Она помнила доносившиеся из других комнат характерные звуки – тяжелое дыхание, слабое бряцанье металла и странное бурление, намекавшее на существование домашней лаборатории на кухне, – но сейчас, стоя в коридоре со скрещенными на груди руками и слыша те же самые звуки, она практически не чувствовала ни отвращения, ни гадливости, которые одолевали ее раньше.

Все здесь было пронизано душераздирающей печалью, которая тяжким грузом легла на плечи Лилли. Исцарапанный деревянный пол, выцветшие обои, завешенные черной парусиной и старыми одеялами окна, единственная лампочка, свисающая с покрытого трещинами оштукатуренного потолка, густой запах плесени и чистящего средства, спертый воздух – все это невероятной тоской скрутило желудок Лилли. Она тяжело вздохнула и попыталась забыть о грусти. Боб позвал ее из гостиной:

– Лилли, проходи… Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Его голос слегка дрожал. Боб явно хотел смягчить обстановку. Лилли снова вздохнула, и у нее в голове промелькнула странная мысль: «Человек, который жил в этой квартире, все потерял, и это довело его до ручки, и он оказался здесь, в одиночестве, как изгой в темнице без окон, без удобств и без каких-либо признаков жизни».

Лилли вошла в гостиную и замерла при виде маленького существа, прикованного к противоположной стене. Один вид Пенни Блейк заставил Лилли практически невольно поежиться от ужаса. Холод пронизал ее до костей. По спине пробежали мурашки. Но вместе с этим на девушку нахлынули отчаяние, грусть, даже сострадание.

Непременные атрибуты детства, все еще присущие маленькому монстру, поразили Лилли: две тонкие косички с грязными бантиками обрамляли сморщенное, почерневшее лицо, аккуратное платье с передником было так сильно заляпано слюной, желчью и кровью, что из василькового стало землисто-серым. Боб опустился на колени рядом с девочкой, достаточно близко, чтобы погладить ее по плечу, но в то же время достаточно далеко, чтобы она не достала его своими клацающими прогнившими челюстями.

– Лилли, это Пенни, – произнес Боб с режущей ухо нежностью и вытащил из мешка кусок багряно-красной плоти.

Девочка дернулась и жутко застонала. Боб скормил ей первый кусочек. Молочно-белые глаза Пенни сверкали от возбуждения и едва ли не боли, пока она пожирала внутренности и кровь вытекала у нее из беззубого рта и струилась по подбородку.

Лилли подошла ближе, с трудом справляясь с печалью, и упала на колени в нескольких футах от ребенка.

– О боже… Боб… Господи Иисусе… Это что, она?.. Боже, боже…

Боб осторожно провел рукой по сальным волосам Пенни, которая не прекращала своей трапезы.

– Пенни, это Лилли, – очень тихо сказал он.

Лилли опустила голову и уставилась себе под ноги.

– Боб, это… Боже.

– Лилли, я дал ему слово.

– Боб… Боб.

Не поднимая глаз, Лилли качала головой, слыша громкое чавканье. Она не могла смотреть на маленького монстра. Краем глаза она видела оставленные гвоздями дырки в истертом ковре и кровавые контуры наспех прибитой к полу деревянной панели. Она видела следы особенно упрямых пятен, которые так и не поддались отчаянным попыткам свести их с помощью чистящего средства. Воняло гнилью и кровью.

Боб сказал что-то еще, но Лилли не расслышала его слов. Ее разум наводнила печаль, которая пропитывала всю эту квартиру, пронизанную отчаянием и безумием, втравившимся в каждую складку штор, в каждую трещину в деревянном полу, в каждый поросший черной плесенью шов между досками. У Лилли перехватило дыхание. Глаза горели. В следующую секунду на них навернулись слезы, и Лилли попыталась снова вдохнуть и сдержать рвущиеся наружу рыдания. Они застряли глубоко в горле. Сжав кулаки, Лилли снова взглянула на девочку.

Давным-давно Пенни Блейк сидела у отца на коленях, слушала сказки на ночь, сосала палец и утыкалась носом в теплое одеяло. Теперь она смотрела по сторонам глазами цвета рыбьего брюха, ничего не видя, как крот, вне себя от чудовищного голода, который уже никогда не исчезнет. Она была живым воплощением всех ужасов этой чумы.

Бесконечно долго Лилли стояла на коленях напротив девочки и качала головой, смотря в пол, пока Боб молча скармливал маленькому монстру остатки внутренностей и тихо посвистывал, словно он просто расчесывал волосы своей дочке.

Лилли пыталась найти верные слова. Она понимала, что нужно сделать.

Наконец, через несколько долгих минут, Лилли смогла взглянуть на Боба.

– Ты ведь знаешь, что мы должны сделать, да? – Боб печально взглянул на нее усталыми покрасневшими глазами. – Ты ведь знаешь, что у нас нет другого выхода?

Боб тяжело вздохнул, поднялся на ноги, подошел к дивану и упал на него, словно у него на плечах лежал Сизифов камень. Всхлипнув, он утер глаза и дрожащим голосом ответил:

– Знаю… Знаю, – он сквозь слезы посмотрел на Лилли. – Только вот придется все сделать тебе, малышка Лилли… У меня не хватит духу.

В кухонном ящике они нашли нож для колки льда, а на кровати – относительно чистую простыню, и Лилли велела Бобу подождать снаружи. Но Боб Стуки – человек, который ухаживал за умирающими солдатами и всю жизнь прикармливал бродячих собак, – отказался оскорбить память маленькой девочки и сказал Лилли, что поможет ей.

Они подошли к Пенни сзади, пока она ела, и Лилли набросила на нее простыню, закрыв ей лицо и голову и постаравшись лишний раз не мешать маленькому монстру. Девочка зашевелилась в тканом коконе, и Лилли осторожно повалила ее на пол. Прижав ее своим весом, Лилли правой рукой подняла нож.

Пенни вертела головой под простыней, и Лилли не сразу удалось прицелиться для точного и решительного удара. Боб склонился рядом с беспокойным свертком и тихо запел старый христианский гимн, и Лилли с секунду помедлила, прежде чем вонзить нож для колки льда в замершую при звуках голоса Боба голову.

– «На далеком холме возвышается крест», – тихо напевал Боб маленькому монстру, который когда-то был ребенком, и его низкий, хриплый голос вдруг преобразился и теперь был сладок, как мед. – «Это символ всех мук и невзгод. Я люблю этот крест, ведь на нем столько душ за греховный погибли народ».

Лилли замерла. Под влажной простыней происходило что-то невероятное. Возня и хрипы прекратились, девочка вдруг полностью успокоилась, словно прислушавшись к голосу Боба. Лилли смотрела на кокон. Это казалось невозможным, но маленький монстр не двигался.

Боб тихо пел:

– «И возьмет Он меня в тот далекий мой дом… Где я с Ним разделю благодать…».

Лилли вонзила нож глубоко в череп девочки.

И монстр по имени Пенни отправился в свой далекий дом.

Они решили похоронить ребенка по всем правилам. Эта идея пришла в голову Лилли, и Боб согласился с ней.

Лилли отправила Боба собрать остальных, найти тачку, брезент, подходящий ящик и подходящее для погребения место.

Когда Боб ушел, Лилли задержалась в квартире Губернатора. У нее оставалось еще одно неоконченное дело.

 

Глава двадцать третья

В шкафу в спальне Филипа Лилли нашла коробку патронов, которые подошли к дробовику, который был прислонен к стене возле высокой стопки ящиков из-под персиков. Зарядив его, она вошла в боковую комнату.

Одного краткого, брошенного сквозь приоткрытую дверь взгляда в эту темную комнату, где все еще булькали мерзкие аквариумы, выстроенные вдоль одной из стен, оказалось Лилли достаточно, чтобы тайна Филипа Блейка навсегда осталась у нее в памяти.

Теперь Лилли встала напротив аквариумов, передернула затвор, прицелилась и выстрелила. Грохот едва не оглушил ее, и первый аквариум рассыпался на миллионы осколков. На пол полилась грязная вода, а вслед за ней вывалилась и опухшая голова.

Лилли снова зарядила дробовик и снова выстрелила, а затем еще раз и еще. Аквариумы разбивались один за другим, волны вонючей воды водопадом лились к ногам девушки, а головы клацавшие зубами головы замирали навсегда. Двадцать пять выстрелов – и комната заполнилась водой, битым стеклом и останками трофеев Губернатора.

Лилли бросила дробовик на пол и вышла в коридор. В ушах у нее звенело. Последние следы безумия Филипа Блейка были изгнаны из этого мира.

Тем вечером, когда солнце уже опустилось за кроны высоких деревьев на западном горизонте, в воздухе почувствовалась прохлада, а тени удлинились, двадцать восемь выживших жителей Вудбери, что в штате Джорджия, полукругом выстроились возле свежей могилы, отдавая должное погибшему ребенку… и закрывая жестокую главу в новейшей истории города.

Боб решил похоронить Пенни за стеной в окружении высоких дубов и полевых цветов, в месте, где почти не было заметно следов недавних столкновений и атак.

Все стояли в тишине, склонив головы и шепча молитвы об упокоении души. Даже дети не шалили и молча смотрели вниз, молитвенно сложив руки. Лилли закрыла маленькую потрепанную Библию, которую по такому случаю одолжил ей Боб, и опустила голову, выжидая момент. Она только что закончила краткую надгробную речь о ребенке, которого никто не знал, о ребенке, который казался истинным символом многих других потерь и святости еще сохранившейся жизни. Теперь Лилли чувствовала, как уходит эпоха.

– Покойся с миром, малышка Пенни, – наконец сказала она, нарушив молчание, и завершила церемонию. – Спасибо всем. Пожалуй, нам пора возвращаться… пока не наступила темнота.

Боб стоял рядом с Лилли, держа в крупных руках измятый носовой платок, пропитанный его слезами. В его усталых, покрасневших глазах виднелась искра жизни, и Лилли понимала, что эта скромная церемония пошла ему на пользу. Она пошла на пользу всем и каждому.

Один за другим они отвернулись от могилы и пошли по пустырю к северо-восточному углу города. Лилли шагала первой. Боб не отставал, то и дело промокая платком глаза. За Бобом шли Мэттью и Спид, вооруженные винтовками на случай если им встретятся заблудшие ходячие.

Остальные шагали следом, тихо беседуя обо всем на свете, как вдруг всеобщее внимание привлекло слабое тарахтение двигателя. Почти все остановились и повернулись на звук, надеясь выяснить, кого к ним принесло в такое время.

– Не знай я, какие нынче времена, – сказал Боб Лилли, потянувшись к револьверу, засунутому за пояс, – я бы решил, что по сто девятому шоссе едет машина.

– Так, без паники, ребята, без паники, – велела Лилли, оглянувшись на колонну бредущих позади нее людей и заметив, что многие уже достали оружие, а дети прижались ко взрослым. – Давайте сначала выясним, что тут у нас. Не стоит понапрасну дергаться.

Пару секунд, кроме тарахтения барахлящего двигателя, ничего не было слышно. Вдалеке, за деревьями, в воздух поднималось облачко выхлопных газов, которое тут же рассеивалось на ветру. Лилли не сводила глаз с поворота дороги в нескольких сотнях ярдов от них – и вот вдали показался помятый автомобиль.

Лилли сразу поняла, что машина не представляет опасности. Это был старый, потрепанный, проржавевший «Форд Эл-Ти-Ди» конца девяностых годов. Масло горело, половина деревянных панелей была сбита, колеса ходили из стороны в сторону, грозя в любой момент оторваться.

– Опустите оружие, – сказала Лилли Мэттью и Спиду. – Ну же… Все в порядке.

Машина приближалась. Вскоре стали видны ее пассажиры: потрепанная жизнью пара на передних сиденьях, трое сорванцов на заднем – видимо, одна семья. Двигатель «форда» явно работал на честном слове. Они подъехали на безопасное расстояние и остановились ярдах в двадцати пяти от жителей Вудбери в облаке густого дыма.

Лилли подняла руки, чтобы показать людям в машине свои добрые намерения.

Водительская дверца скрипнула и открылась, отец вышел на улицу. Одетый в лохмотья «Армии спасения», истощенный, как военнопленный, он был сплошь кожа да кости. Казалось, он может в любой момент упасть. Он ответил на жест Лилли и поднял руки, показав, что тоже пришел с миром.

– Добрый вечер! – крикнула Лилли.

– Здравствуйте! – ответил мужчина глухим, как у ракового больного, голосом. – Позвольте спросить, нет ли у вас воды, которой вы могли бы поделиться?

Лилли узнала говор одного из южных городов – Бирмингема, Оксфорда, может, Джексонвиля, – и посмотрела на остальных.

– Подождите здесь, ребята, я сейчас вернусь, – она снова повернулась к незнакомцу. – Сэр, я подойду немного ближе, хорошо?

Мужчина тревожно переглянулся с испуганно сидящей в машине семьей и снова посмотрел на Лилли.

– Конечно… Само собой… Подходите.

Не опуская рук, Лилли спокойно пошла к автомобилю. С каждым следующим шагом она все отчетливее видела, какими изможденными были эти люди. Муж и жена как будто стояли одной ногой в могиле. Их узкие лица были так бледны, что напоминали лица мертвецов. Сидевшие на заднем сиденье чумазые дети были едва одеты. В машине валялись обертки, пустые пакеты и изъеденные молью одеяла. Эти люди чудом были до сих пор живы. Лилли остановилась в нескольких футах от отца.

– Меня зовут Лилли, а вас?

– Келвин… Это Мередит, – он показал на жену, а затем на детей. – А это Томми, Беттани и Лукас, – он посмотрел на Лилли. – Мэм, я буду бесконечно благодарен, если вы поделитесь с нами едой и, может, каким-нибудь оружием.

Лилли взглянула на него, а затем тепло, искренне улыбнулась.

– Келвин, у меня есть идея получше. Хотите, я покажу вам город?

Ссылки

[1] Жидкое топливо, изготовленное на основе денатурата.

[2] Активная игра, разновидность бейсбола.

[3] Дуглас Макартур (1880–1964) – американский военачальник, генерал армии, обладатель многих орденов и медалей. Принимал участие в Первой и Второй мировых войнах.

[4] Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – один из самых известных американских военачальников XIX века, генерал армии Конфедеративных штатов Америки во время Гражданской войны в США (1861–1865).

[5] Переправа Джорджа Вашингтона через реку Делавэр произошла в ночь с 25 на 26 декабря 1776 года в ходе Войны за независимость США и стала первым шагом для неожиданной атаки на силы Великобритании.

[6] Томас Джонатан Джексон (1824–1863), известный также под прозвищем Каменная Стена, или Стоунуолл, – генерал Конфедеративных штатов Америки в годы Гражданской войны в США (1861–1865), один из самых известных генералов США и самых талантливых генералов Юга.

[7] Около 193 см и 125 кг.

[8] Американский производитель сельскохозяйственной техники.

Содержание