Глава седьмая

По другую сторону баррикады Вудбери, за заброшенной почтой, разграбленной аптекой и ровными рядами обитых алюминием зданий, стоящих вдоль Джонс-Милл-роуд, простирались густые пекановые рощи и исчерченные тропинками леса. В этот ночной час, когда небо было совершенно чистым, а луна невероятно яркой, ландшафт казался первобытным, таинственным, окутанным туманом. То и дело вспыхивали огоньки светлячков, верхушки деревьев покачивались на ветру и уходили за горизонт, силуэтами выделяясь на фоне множества созвездий, усыпающих небо.

Мередит с трудом тащила огромную брезентовую сумку, шагая по темной земле.

Долгое время казалось, что стадо ходячих обошло эту часть города стороной. Выстрелы, крики и хриплые стоны едва фиксировались в сознании Мередит, пока она продвигалась на север. Мередит помнила, как они приехали в Вудбери с этой стороны, помнила, как они миновали озеро, помнила светлячков – они были похожи на волшебную пыль, которую Бог развеял над землей, на испанский мох, с которого то и дело падали искрящиеся капли. Она чувствовала запах стада – запах беды, греха и слабости – и слышала шаркающие шаги у себя за спиной.

Несколько мертвецов заметили ее и пошли на запах, как охотничьи собаки. Кролика уже выманили из норы, и началась погоня: ходячие приближались к ней, от стада откололась немаленькая группа, которая выбрала ее своей жертвой. Она запела и прибавила шаг.

– Тише, малыш мой, засыпай, папа принесет тебе каравай…

Звук ее голоса, который ей самой на фоне выстрелов и взрывов казался совершенно чужим, привлекал все больше и больше мертвецов, которые уходили прочь от города.

Краем глаза Мередит видела их призрачные силуэты, выделявшиеся на фоне яркого света натриевых прожекторов, – почерневшие, пустые оболочки людей, которые медленно поворачивались на ее пение, неуклюже меняли направление и один за другим устремлялись к ней.

Шагая по густой траве пустыря, перешагивая упавшие деревья и крупные камни, Мередит пела все громче:

– Если каравай не захочешь ты, папа принесет яркие цветы!

Ходячие уже двигались единым фронтом, за Мередит ковылял не один десяток мертвецов, но в ночи на их обугленных лицах были видны лишь блестящие глаза. Все шло по плану. Мередит чувствовала, как толпа приближается к ней, и волосы шевелились у нее на затылке. Она повернула на восток и пошла по узкой тропке. Озера за деревьями еще не было видно, но она знала, что оно близко, она чувствовала болотные газы и запахи влаги и плесени, которые перемешивались с жуткой вонью стада, шаркавшего за ней. Мередит слышала их стоны и хрипы, и нестройный хор их голосов подгонял ее. Вглядевшись в густой подлесок, она увидела первые отблески лунного света на спокойной поверхности воды. Она практически выкрикивала слова песни:

– А ЕСЛИ ЦВЕТЫ БУДУТ УВЯДАТЬ, ПАПА ПОЙДЕТ СВЕЧКУ ТЕБЕ ИСКАТЬ!

Она дошла до опушки и спустилась к кромке небольшого полукруглого озера.

Озером его можно было назвать лишь с натяжкой – скорее это был крупный пруд, если уж честно, – но при взгляде на него Мередит вспомнила уединенные водоемы, на которых рыбачил в лесах Восточного Кентукки ее брат Рори. Она посмотрела на север и на юг и увидела кипарисы, склонившиеся к грязной воде, маленькие, поблескивавшие в темноте бухты и старые причалы с брошенными лодками, похожими на потерявшихся домашних питомцев и все еще привязанными к деревянным столбикам в ожидании спортсменов и дружных семейств, которые уже никогда не придут.

Ходячие подходили все ближе, ломая ветки, сотрясая верхушки деревьев и заставляя землю вибрировать, как при тектонических сдвигах. Мередит поняла, что времени осталось очень мало. Она подошла к воде, открыла сумку, запела тише, скорее уже для себя, чем для кусачих, и шагнула в илистую топь.

– А если свеча догорит дотла, папа тогда купит тебе осла…

Главное выбрать момент.

Первая шеренга ходячих вышла из-за деревьев – казалось, у Мередит на глазах рождаются уродливые младенцы. Их обугленные губы шевелились, челюсти клацали в предвкушении скорой трапезы. Некоторые мертвецы уже протягивали обгоревшие, скрюченные руки к стоявшей в воде женщине.

Стоя по колено в грязи, среди темноты и нестерпимой вони, Мередит быстро открыла сумку, в которую были свалены двадцатипятифунтовые снаряды, украденные из арсенала Мэттью – динамитные шашки, обернутые запалами, напоминавшие крупные куски мыла брикеты белого фосфора, приклеенные к зажигательным устройствам, – и стала вытаскивать их. Над прудом висело такое густое облако тумана, что его запах практически заглушал смрад мертвецов, которых становилось все больше. Выходя из леса, они неуклюже спускались по глинистому берегу.

Шаря по дну сумки в поисках зажигалки «Бик», Мередит вспомнила, как давным-давно брат рассказывал ей о том, что метан легко воспламеняется. «Знаешь, некоторые пруды на Зеленой реке можно поджечь, как спиртовку, – объяснял Рори. – Тогда эти болота будут гореть хоть до морковкиного заговенья». Сердце Мередит вдруг забилось чаще. Зажигалки нигде не было.

Первый ходячий с плеском вошел в воду и черной тенью побрел к Мередит. Вонь стала невыносимой, она жгла носовые пазухи, глаза слезились. Мередит лихорадочно искала зажигалку и в конце концов нащупала маленький пластиковый цилиндр. Вытащив его, она тотчас высекла искру.

– Если ослик не будет тебя катать, – тихо бормотала она, толкая сумку на середину пруда, – папа сможет кошку тебе достать.

Первый мертвец догнал Мередит. Она увидела прогнившую обожженную плоть и острые зубы и оступилась, грязные клыки вошли ей в шею. Мередит не оборвала песни. Она продолжила едва слышно шептать слова себе под нос, успокаивая себя, как мать успокаивает ребенка, поправляя холодный компресс у него на лбу.

– А если вдруг кошка убежит, папа купит пчелку, что всегда жужжит…

Подошли другие кусачие, и трапеза началась. Мередит погружалась все глубже в ил. Оглушительный звук – хрипы и стоны, сравнимые по мощи с шумом огромной турбины, – заполнял собой все пространство, пока в ее плоть вонзались почерневшие острые зубы. Мередит чувствовала запах собственной крови, ее металлический привкус, она чувствовала, как жизнь уходит из нее и растворяется в темной, мутной воде. Прогнившие клыки хватали ее за бедра, за плечи, за шею, даже за щеки, они раздирали ее левое глазное яблоко, лишая ее зрения, и картинка дергалась перед глазами. Все тело Мередит пронзало болью, но она не боролась за жизнь.

Взрывчатка отплыла от нее на двадцать футов, брезентовая сумка, внутри которой занималось пламя, начала тонуть и теперь светила мягким светом из-под толщи воды, похожая на китайский фонарик, и лучи разливались по поверхности пруда жидким золотом.

Мередит тихо пела себе под нос, пока ходячие не разодрали ей шею и не вырвали голосовые связки.

– А если та пчелка улетит на луг, папа принесет новенький сюртук.

В последние мгновения жизни – тело Мередит было уже истерзано и погружалось в воду, все чувства исчезли, невыносимая боль сменилась холодной чернотой – она подумала о детях. Она подумала обо всем хорошем, что было в ее жизни, о тихих часах в кругу семьи, об огромной любви, и в этот миг обгорелые трупы окружили ее. Их было не меньше пятидесяти, и они поглощали ее плоть, пуская слюни, разгрызая кости, хрипя и чавкая. К озеру спускались все новые и новые мертвецы. Сотни. Может, целая тысяча, если учитывать те группы, которые еще шли по лесу в сторону водоема.

Мередит пропела последнюю строчку, уже не зная, срываются ли слова с ее губ или она слышит их лишь у себя в голове.

– Но даже если свой сюртук вдруг спалишь, все равно ты будешь лучше всех, малыш.

Яркая вспышка взрыва оборвала последнюю мысль Мередит.

Стало светло как днем, когда три последовательных взрыва сотрясли леса к северо-западу от Вудбери. Последний – самый сильный из всех – выбросил в небо грибовидное облако ослепительно-белого фосфора, которое рассеялось каплями очистительного огня. Во все стороны полетели яркие искры. Мощная взрывная волна выбила стекла, включила сигнализацию автомобилей, сотрясла ограждение шоссе в миле к востоку от города, повалила деревья на десяти квадратных акрах вокруг пруда и уничтожила по крайней мере три сотни оживших мертвецов.

Взрыв был таким внезапным и таким сильным, что его отголоски послышались даже на Девятнадцатом шоссе на востоке, возле Лагранжа на западе, около Пичтри-Сити на севере и в некоторых пригородах Атланты. Однако больше всего он поразил невольного свидетеля, который скрывался среди сосен и могучих дубов, растущих к югу от Вудбери.

Через пару мгновений после того, как в небо взлетел первый огненный шар, раздался грохот, от которого сидевший в чаще леса человек вздрогнул. Это был молодой парень лет двадцати пяти, одетый в высокие ботинки и выцветшую, заплатанную хлопковую рубашку. Со своим диким взглядом, грязным лицом и спутанными волосами он выглядел так, будто остался единственным выжившим.

Он поморщился от шума и света и инстинктивно притаился за поваленными деревьями, возле которых еще теплился его маленький костер. Он бродил по лесам уже около трех недель, искал помощь, не терял надежды и не забывал о том, что вело его. Теперь, впервые за это время, он подумал, что есть и другие, что они смогут помочь ему – и его семье, – и от этой мысли его сердце забилось чаще. Взрывы такой силы редко происходят сами по себе. Тот, кто устроил его, мог стать спасителем, в котором он так отчаянно нуждался. С другой стороны, этот свет среди ночного неба мог обернуться и проклятием.

Стоявшие за этим взрывом люди могли быть посланцами дьявола, которые только и ждали, пока кто-нибудь вроде него не попадется в их сети жестокости и греха.

Он поежился, накинул на истощенное тело потрепанное одеяло, посмотрел на оранжевый огненный столб к северу от себя и задумался, пойти ему на свет…

…или бежать от него, как от чумы.

– НЕТ! БОЖЕ, НЕТ!

Келвин Дюпре лежал на животе недалеко от места взрыва, на краю пустыря, который тянулся вдоль Дроумдери-стрит, и кричал в землю. В затухающем свете взрыва виднелась поднимаемая его дыханием пыль.

Всего несколько минут назад, когда он с ужасом понял, что происходит – когда связал воедино исчезновение взрывчатки, дезертирство жены, неожиданное изменение направления движения стада и призрачное эхо колыбельной Мередит, которое раздавалось над лесом, – он бросился прочь из города, добежал до окраины и почти успел добраться до кромки деревьев. Лилли догнала его и в последнее мгновение перед взрывом успела в один прыжок повалить его на землю. Келвин отчаянно пытался вырваться из ее захвата, но в эту секунду земля содрогнулась и на них посыпались осколки.

Теперь Лилли с трудом села рядом с ним. В ушах так звенело, что она едва слышала его причитания.

– БОЖЕ, БОЖЕ! – кричал он в землю. – МЕРЕДИТ, ГОСПОДИ! НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ!

Свет взрыва уже померк и обратился тусклым оранжевым свечением за деревьями. Пахло порохом, горелой проводкой и серой. Несколько уцелевших ходячих, которые ковыляли по пустырю к опушке леса, едва устояли на ногах под действием ударной волны и теперь шатались из стороны в сторону, как закоренелые пьяницы. Келвин поднялся на ноги и бросился туда, где в лесу полыхал огонь.

– Нет, Келвин, стой! СТОЙ! – Лилли вскочила и схватила его за руку. – Ты ничего не изменишь! Там тебя убьют!

Отбившийся от стада ходячий с почерневшей плотью и клацающими челюстями – взрослый, обожженный до неузнаваемости мужчина – простер к Келвину свои скрюченные руки. Келвин покачнулся, попытавшись обойти живой труп, упал на землю, всхлипывая от тоски и страха, и запричитал, что жизнь больше не имеет смысла, а Лилли тем временем вытащила «ругер» из кобуры, вскинула его и дважды быстро выстрелила в голову проклятому мертвецу.

Тот отшатнулся и содрогнулся от выстрелов, верхняя часть его головы отлетела в сторону, а за ней метнулся хвост из мозгового вещества.

Мертвец повалился на землю в пяти футах от Келвина, который скорчился в рыданиях и все бормотал, что Мередит была больна, что этого не должно было произойти, ведь зачем, Боже, зачем? Ходячие наступали со всех сторон. Лилли опустилась на колени рядом с Келвином и хотела дотронуться до его плеча, но в следующую секунду случилось то, что выбило ее из колеи – даже среди жуткой бойни, среди всего этого ужаса, – и Лилли застыла.

Келвин обнял ее и крепко прижал к себе. Он всхлипывал, дрожал и тихо причитал. Сквозь звон в ушах Лилли различала лишь отдельные слова:

– Это было неизбежно, я должен был предвидеть, я должен был догадаться, я мог бы… я мог бы… о Боже, я мог бы все остановить!

– Т-с-с-с-с-с-с-с-с-с, – тихо произнесла Лилли ему на ухо.

Ей было неловко в объятиях Келвина, и она лишь похлопывала его по спине. Краем глаза она видела ходячих, которые появлялись на опушке, выделяясь на фоне затухающего пламени. Нужно было убираться отсюда, иначе они рисковали попасть в ловушку. Но тут ее внимание притупилось, в голову хлынули воспоминания. Она подумала о Джоше, подумала об Остине, и одна мысль о них – о ее прежних любовниках, спасителях, верных товарищах, потерянных навек, – пробудила внутри Лилли сочувствие, даже сострадание. Ее глаза наполнились слезами, и она провела рукой по дрожащей спине несчастного человека, который только что лишился жены.

– Ты не виноват, – прошептала она, – не забывай об этом.

– Только посмотри, что она сделала… Она спасла нас, – выдавил он сквозь всхлипы. Его дыхание обжигало Лилли ухо. – Посмотри, как она… как она ушла.

– Я знаю, – Лилли взяла Келвина за плечи. – Келвин, посмотри на меня. Ты можешь на меня посмотреть?

– Лилли, она не заслуживала такого конца, – простонал он, как будто изнывая от физической боли. – Она никогда никому не желала…

– Эй! – Лилли встряхнула его. – Келвин, посмотри на меня. Посмотри на меня.

– Что? – он взглянул на нее блестящими от слез глазами. – Чего ты от меня хочешь?

– Послушай меня. Нам нужно возвращаться. Их слишком много.

Келвин кивнул.

– Я понимаю, – он вытер глаза и рот и кивнул еще раз. – Я готов, – он поднялся на ноги и потянулся к пистолету. – Пистолет… куда он делся?

Лилли взглянула на группу дымящихся, обугленных трупов, которая подступала все ближе, схватила Келвина за рукав и мягко потянула его за собой.

– Забудь, Келвин, – сказала она. – Забудь… пойдем… скорее.

Третьего приглашения ему не понадобилось.

Остаток ночи и большую часть утра Лилли и остальные жители Вудбери ликвидировали последствия сражения. К счастью, случившиеся в лесу взрывы расправились с большей частью стада и оставили возле баррикады всего около пятидесяти оглушенных ходячих, справиться с которыми не представляло труда. Их можно было по одному расстрелять из снайперских винтовок, но этот процесс затянулся из-за того, что большинству стрелков попросту не хватало тренировки, а у Дэвида Штерна явно был сбит прицел.

К полудню следующего дня они уничтожили практически всех оставшихся кусачих в непосредственной близости от города – Спид прозвал обгорелых мертвецов ходячими головешками к явному неудовольствию Лилли, которая пыталась сохранять спокойствие и проявлять уважение к трагическим событиям ночи, – и в конце концов у стены осталось лишь несколько не пострадавших от огня живых трупов. Лилли отправила целую команду на расчистку местности: используя прямую лопату, прикрепленную к пикапу, нужно было разгрести тела и передвинуть их подальше от города. После обеда они вырыли большую канаву за железнодорожными путями и подготовились к массовому погребению.

В процессе всего этого им удалось сохранить детали предыдущей ночи в тайне от детей Дюпре – по крайней мере, до поры до времени, – им сказали, что мама на задании вместе с другими жителями Вудбери. Келвин попросил Лилли дать ему время, чтобы подумать, как сообщить детям страшную новость.

Ближе к вечеру Келвин, Лилли и Боб устроили короткую и немноголюдную поминальную службу по несчастной женщине, которая совершила такой героический поступок. Они подошли к кромке леса, и Боб внимательно смотрел по сторонам, чтобы ненароком не подпустить слишком близко отбившегося от стада ходячего, пока Келвин говорил о щедрости жены, о ее любви к детям и о ее глубокой, непоколебимой вере.

Стоя в тени огромного дуба, опустив голову и слыша, как зудят вокруг комары, Лилли слушала слова Келвина и поражалась его знанию Священного Писания – он зачитал всю молитву за упокой душ усопших и не выпустил ни слова. Хотя Лилли никогда не питала особенной любви к верующим, теперь она пришла к иному выводу. Возможно, из-за вызывающей мысли о конце света жестокости окружающего ее мира, а может, вопреки ей, она почувствовала глубокое, неугасимое и несколько неожиданное уважение к этому человеку. Он был кроток, добр и тверд – а эти качества в последнее время встречались в людях все реже.

Закончив надгробное слово, Келвин подошел к кромке воронки, образовавшейся при взрыве. Земля была разворочена, повсюду валялись вырванные с корнем деревья и фрагменты человеческих тел, которые все еще дымились на ветру. Келвин склонил голову и несколько минут тихо плакал. Лилли и Боб не мешали ему и почтительно стояли в отдалении на опушке леса.

Наконец Келвин сунул руку в карман и вытащил небольшое украшение.

Стоя в пятидесяти ярдах от него, Лилли разглядела золотое кольцо, возможно обручальное – издалека судить было сложно, – которое Келвин торжественно бросил в центр воронки. Когда он повернулся к воронке спиной и медленно пошел обратно к Бобу и Лилли, на его сухом лице появилось такое выражение, как будто он думал о законченном деле, словно только что перевернул страницу. А еще Лилли разглядела в его чертах облегчение. Быть может, Мередит Дюпре с течением времени стала тяжкой ношей для своего мужа, которая с каждым днем все сильнее тянула его вниз. Быть может, ее душевная болезнь сыграла в этом свою роль, и, каким бы печальным ни оказался ее уход из этого мира, в конце концов, вероятно, все было лишь к лучшему.

– Как ты? – Лилли внимательно взглянула на Келвина, когда он поравнялся с ней.

Он кивнул и вытер глаза.

– Я справлюсь, – ответил он.

– Она была настоящим героем.

И снова кивок и напряженный взгляд.

– Лилли, мне кажется, я готов.

– Готов к чему?

Он посмотрел на нее.

– Готов сказать детям правду.

В тот вечер солнце опускалось все ниже по безоблачному небу, пока не оставило после себя лишь полоску алого сияния на горизонте. После этого его мягкий золотистый свет залил болота и леса Центральной Джорджии, опустившись на них легким пуховым одеялом и будто покрыв все вокруг призрачным янтарем. Повисла такая тишина, что звуки стали распространяться дальше, чем обычно, эхом проносясь над лощинами, долинами и озерами. В этот час жуткие стоны мертвецов доносились с огромного расстояния.

В густой траве под высокими соснами примерно в одиннадцати милях к юго-востоку от Вудбери одинокий человек пытался отогнать хрипы ходячих, закрыв руками уши. Он поморщился. Его мальчишеское лицо было так перепачкано в грязи, что он напоминал трубочиста из какого-нибудь романа Диккенса. Легко возбудимый парень с невероятным количеством нервных тиков и навязчивых привычек, Риз Ли Хоуторн разложил свои скромные припасы на замшелом камне, чтобы в очередной раз провести их учет: швейцарский перочинный нож, половина шоколадки, заранее разделенной на кусочки, револьвер тридцать восьмого калибра с шестью оставшимися в барабане патронами, подписанная Роем Роджерсом фляжка и маленькая Библия Гедеона. Для выживания этого явно было недостаточно. Если ему не удастся в ближайшее время поймать кролика или рыбу, придется еще одну ночь провести на жалком кусочке «Милки Уэя» и нескольких глотках прохладной колодезной воды.

Кого он обманывал? Ему явно было далеко до бойцов из «Дельты» – он был просто необразованным лодырем из окрестностей Джексонвилла. С чего он вдруг решил, что сможет в одиночку спасти свою семью? И почему они послали его – Риза, самого младшего из мужчин, – искать помощь, искать кого-нибудь, кто согласится и сумеет спасти целую группу? О чем они думали? О чем он думал?

Он вздрогнул, когда ветер донес до него новые жуткие стоны – может, это был хор того стада, которое окружило его семью? Хрип мертвецов – особенно десятков мертвецов – заполнял собой все просторы Джорджии, зловещий, нестройный, глухой, как звон бесчисленного множества разбитых церковных колоколов, собирающих людей на адскую черную мессу.

Риз плотнее прижал руки к ушам в попытке отгородиться от этого звука. Нужно было идти дальше. Ему казалось, что он застрял в этих зарослях хвоща и можжевельника. Если бы только он мог понять, как дойти туда, где прошлой ночью мелькнула вспышка!

Взрыв был устроен специально, а значит, где-то там были люди, а значит, они могли помочь, могли даже спасти его семью. Если бы только он сумел сориентироваться на местности! Он посмотрел на небо. В сияющей синеве уже виднелся бледный силуэт луны. Вот-вот должны были появиться звезды.

Риз моргнул – на него вдруг снизошло озарение, которое пронизало все его существо. Ну конечно же… звезды. Он вспомнил, что прошлой ночью было ясно, и заметил, что и сейчас на небе ни облачка, а потом взглянул на обертку шоколадки. Он смотрел на нее и смотрел, пока понимание разливалось по его жилам, подобно потоку крови: «Милки Уэй». «Млечный Путь».

Полярная звезда входила в созвездие Большой Медведицы в галактике Млечный Путь – уж это-то он помнил со школьной скамьи, – а это означало, что ему просто нужно было идти под девяносто градусов к ее направлению, туда, где был запад… или как-то так.

Он принялся складывать свои скромные пожитки, даже не догадываясь, что по лесу менее чем в сотне ярдов от него теперь двигалось семь темных фигур.

– Ребята, у меня для вас печальные новости, – сказал Келвин детям, закрыв дверь в один из кабинетов ратуши Вудбери.

Трое детей сидели на потертом диване, придвинутом к заколоченным окнам. На полках небольшого книжного шкафа, который стоял рядом, лежали детские книги и настольные игры, у противоположной стены разместилось кресло-качалка. Мебель принесли, чтобы комната стала более уютной – Лилли временно выделила второй этаж ратуши в распоряжение Дюпре, – и Мередит попыталась сделать комнаты более удобными для жизни. Теперь отец семейства шагал из стороны в сторону перед своими детьми, засунув руки в карманы грязных брюк.

– Мягко сообщить об этом не получится, поэтому я просто скажу… Ваша мама… что ж, она теперь на небесах вместе с Господом.

– Что?! – воскликнул Томми Дюпре и поморщился, как будто почувствовав неприятный запах. – О чем ты?

Келвин болезненно вздохнул и медленно кивнул сыну.

– Ночью ваша мама столкнулась с ходячими и погибла, – он посмотрел на младших. – Ваша мама вчера пожертвовала собой, и теперь она на небе.

Ненадолго повисла тягостная тишина, в которой дети осознавали слова Келвина. Все надежды младших тотчас рухнули: девятилетняя Беттани смотрела на отца так, словно мир рушился у нее перед глазами. Ее милое личико исказилось от боли, слезы сами потекли по щекам. Пятилетний Лукас сделал отважную попытку быть сильным рядом со старшим братом, но его нижняя губа все равно отчаянно задрожала, а огромные блестящие глаза наполнились слезами. Один Томми отреагировал сложной комбинацией жестов и выражений. Келвин точно не знал, что было известно сыну о состоянии матери, но теперь мальчишка отошел в дальний угол комнаты, сжал руки в кулаки и уставился в стену. Его губы были так плотно сжаты, что казались одной тонкой линией, проведенной карандашом. Вдруг, моргнув, он обвел глазами комнату, как будто надеясь, что кто-нибудь вдруг выпрыгнет из-за шкафа и воскликнет: «С первым апреля!». Наконец он взглянул на отца, угрюмо нахмурив брови. На его лице был написан упрек.

– Пап, что случилось? – с трудом спросил он.

Келвин опустил глаза. Плач младших нарастал, сначала постепенно – всхлипы, прерывистые вздохи, – а затем Беттани зарыдала. Келвин не мог оторвать глаз от своих высоких ботинок, от тех самых забрызганных краской «Тимберлендов» со стальным носком, которые служили ему целых пятнадцать лет, пока он работал подрядчиком в Фейетвилле, в штате Алабама. Теперь на ботинках среди капель серой краски виднелись и бордовые брызги крови.

– Она помогала со взрывчаткой, которую мы использовали, чтобы отогнать стадо, и подошла слишком близко к… у нее случилось… у нее случилось столкновение с… она… она не смогла… а, к черту!

Келвин посмотрел на младших детей, а затем повернулся к старшему сыну. Сжав кулаки, выставив вперед подбородок и скрипя зубами, Томми прожигал Келвина глазами, как это делают только подростки, в крови которых бурлят гормоны. Что было делать Келвину? Солгать сыну? О таком важном? Попытавшись отбросить боль и утерев глаза, Келвин подошел к креслу-качалке. Он со вздохом опустился в него, чувствуя, как весь вес мира лег ему на плечи.

– Ладно… Я скажу правду, – произнес он и посмотрел на каждого из детей по очереди. Он смотрел на них с отцовской любовью и понимал при этом, что хорошие отцы не бросают детей в беде. – Правда в том, что ваша мама была героем.

– Ее укусили? – сквозь всхлипы спросила Беттани, сжимая руками подол юбки. – Эти ходячие съели ее?

– Нет, нет, нет… милая, все было не так, – Келвин подался вперед, осторожно снял детей с дивана, подвел их к креслу-качалке и усадил к себе на колени. – Все было совсем наоборот. Вашу маму не кусали, – он ласково обнял детей за плечи. – Ваша мама задала жару этим монстрам. Она спасла этот город. Она спасла жизнь каждому мужчине, каждой женщине и каждому ребенку в этом городе.

Дети кивали, глотая слезы и внимательно слушая правдивый рассказ Келвина.

– Она сделала невероятное. Она взяла динамит и отвела ходячих в сторону от города, а когда все они оказались в одном месте на безопасном расстоянии от баррикады, она взорвала этих мерзавцев, – голос Келвина сорвался, его вдруг обуяла скорбь. Он заплакал. – Она… она взорвала их… и… и спасла нас всех. Вот так. Она спасла этот город. Ваша мама. Она герой и всегда будет героем. Может, однажды ей даже поставят памятник, – его всхлипы уступили место истерическому смеху. – Что скажете? Памятник вашей маме рядом с памятником генералу Роберту Ли!

Опустив глаза, дети шмыгали носом и пытались осознать услышанное. Келвин снова взял себя в руки и погладил сына и дочку по голове. Его голос стал мягче.

– Она вывела чудовищ из города, как Гамельнский крысолов, чтобы они никому не причинили вреда.

Келвин посмотрел на старшего сына, на своего трудного ребенка, на белую ворону этой семьи.

Томми глядел в пол, его губы были сжаты. Он сдерживал слезы и водил носком высокого кеда «Конверс» по пыльной шахматной плитке. В конце концов он почувствовал тоску, звучавшую в отцовских словах, и они – отец и сын – встретились глазами.

– Ваша мама была хладнокровным, отчаянным героем, – сказал Келвин, смотря на младших.

Но было ясно, что он обращался к Томми.

Медленно кивнув и отвернувшись к стене, Томми закрыл глаза и наконец позволил себе беззвучно заплакать.

 

Глава восьмая

Вопреки расхожему мнению, время лечит не любые раны. Бывают раны, которые не затягиваются, сколько бы времени ни прошло, сколько бы человек ни пил и сколько бы психиатров ни посещал. Ледники могут расколоть континенты на части, но боль все равно будет жить в потаенных уголках сердца. У счастливцев раны затягиваются рубцовой тканью и со временем эта ткань делается все толще, пока боль не станет неотъемлемой частью человеческой личности, не проникнет под кожу, не превратится в очередную морщину. Лилли знала это по собственному опыту и понимала, через что придется пройти Келвину и его детям в грядущие недели, месяцы и годы.

Рубцовая ткань семьи Дюпре начала формироваться уже на следующий день.

Лилли привлекла всех – включая детей Дюпре – к расчистке города, руководствуясь как практическими, так и психологическими соображениями. Она решила, что лучше всего дать людям занятие, заставить их разум и тело работать, не оставить им времени на размышления, ведь под лежачий камень вода не течет, глаза боятся, а руки делают, терпение и труд все перетрут – все эти избитые клише мелькали в голове у Лилли, пока она руководила работами.

Нужно было окончательно восстановить стену и убрать последние обугленные останки ходячих. К тому же нужно было перейти на следующую стадию давнего плана засадить арену гоночного трека злаками – собрать семена для посадки.

Боб предложил Лилли организовать еще одну вылазку в заброшенную аптеку за баррикадой. Ему не давал покоя тот загадочный тоннель в подвале, и он сказал Лилли, что там может найтись золотая жила – хотя бы в переносном смысле, – которая приведет их к скрытым тайникам с ценными припасами. В Вудбери оставалось пугающе мало топлива, питьевой воды, батареек, мыла, лампочек, пропана, патронов, свечей, спичек и какой-либо белковой пищи, отличной от сухой фасоли. Уже несколько недель никто не убивал ни оленя, ни птицу, ни кролика на худой конец. Боб, конечно, не ожидал раздобыть под аптекой крупную дичь, но кто его знает, что можно найти в таком месте? Он вспомнил, что читал о находящихся в этих краях угольных и солевых шахтах, которые выкупали крупные компании, затем превращавшие их в огромные подземные склады. Лилли согласилась, что нужно обследовать тоннель, и посоветовала Бобу взять с собой Мэттью и Спида. Боб решил выдвинуться на рассвете.

У него было предчувствие насчет этого места. Боба редко посещали такие предчувствия, и он к ним прислушивался. Само собой, из этого могло ничего не выйти.

Впрочем… как знать?

– Йоу, Боб! Посмотри-ка на это!

Голос эхом пронесся по зловонной, промозглой темноте тоннеля, вырвавшись из бездны в пятидесяти футах от того места, где Боб сидел в пыли и смотрел на растрескавшийся земляной пол, который освещался его шахтерским фонарем. Пахло влажной почвой, древними корнями и бесконечными миллиардами лет. Последние пятнадцать минут Боб бродил по коридору шириной в четыре фута и зарисовывал странные окаменелости, которые встречались на стенах и на полу, на тонкой кальке, обнаруженной за прилавком аптеки. Эти зарисовки служили своего рода заметками в отсутствие цифрового фотоаппарата. Все камеры Вудбери пришли в негодность из-за севших аккумуляторов или были давно украдены – или же превратились в непозволительную роскошь, на которую было жаль тратить драгоценную энергию хоть переменного, хоть постоянного тока. Боб изрисовал уже страниц двадцать, аккуратно сложил их и сунул во внутренний карман куртки. В основном там были карандашные наброски следов людей и вагонеток и удивительные цепочки форм, словно вмурованных в пол и в стены.

– Ты не поверишь!

– Попридержи коней, я иду!

Боб поднялся на ноги и осторожно пошел по главному коридору. Земляные стены были укреплены гипсом, деревянными досками и толстыми балками. Тусклый желтый луч шахтерского фонаря освещал ему дорогу. Впереди он видел Мэттью, который светил фонариком на пол тоннеля, где мелькало серебристое световое пятно размером со среднюю тарелку. За спиной у Мэттью тоннель, казалось, уходил в бесконечную черноту. Шуршащие шаги Боба зловещим эхом отдавались в темноте.

После часового обследования тоннеля Боб и его товарищи пришли к некоторым выводам. Во-первых, тоннелей оказалось гораздо больше, чем они думали, – на самом деле это был целый лабиринт с обширной сетью ответвлений, которые отходили от основного коридора, при этом большая часть ответвлений была столь узкой, что взрослый человек едва мог проползти по ним на четвереньках. Во-вторых, основной коридор, похоже, протянулся под землей на многие мили, и Спид Уилкинс как раз исследовал его, примотав мощный фонарик к дулу винтовки «AR-15». А в-третьих, Боб находил все новые и новые свидетельства того, что много лет назад в этом подземелье побывали люди.

– Взгляни-ка, – хрипло сказал Мэттью, когда Боб подошел ближе и наклонился, чтобы разглядеть, что заинтересовало его товарища. У Мэттью на плече висел карабин «бушмастер», а из кармана его джинсов торчало несколько новеньких, еще не распакованных зубных щеток. Зубные щетки из разграбленной аптеки предложил взять Боб; вместе с ними прихватили также стоматологические зеркала, кальку, зубную нить, увеличительное стекло, ватные шарики, салфетки и протирочный спирт. Эта миссия для Боба была сравнима с археологическими раскопками – она казалась ему очень важным экспериментом, который с большой вероятностью мог оказать существенное влияние на жизнь каждого обитателя Вудбери.

– Мать твою за ногу, – пробормотал Боб, смотря на световое пятно. – Черт возьми, и как я это пропустил?

Из земли выглядывал человеческий череп, от старости пожелтевший, как слоновая кость. Зубы были похожи на кукурузу. Еще виднелась проржавевшая железная полоса, окислившаяся настолько, что напоминала поросший ракушками обломок затонувшего корабля, которая была надета на шею несчастного, где друг на друге, подобно крупным желтоватым жемчужинам, стояли шейные позвонки.

– Он был полностью в земле, – с волнением в голосе ответил Мэттью, не отводя глаз от черепа. – Я наступил на что-то и услышал хруст. – Он посветил фонариком чуть дальше. – Посмотри-ка на это.

Волосы на голове у Боба зашевелились. Он увидел светлый позвоночник, бедренные кости, сломанную лодыжку, погруженную в землю ступню. Но особенно его поразили кандалы – из того же древнего железа, что и ошейник, покрытые такой же патиной, напоминающие старый, изрытый кариесом зуб. Они были прекрасно видны на щиколотке бедняги, который погиб здесь бог знает сколько лет тому назад.

– Господи Иисусе, – прошептал Боб, заметив длинные цепи, извивающиеся по земле.

– Что думаешь, папаня? – Мэттью посветил фонариком в лицо Бобу.

Боб закрылся рукой.

– Не свети мне в глаза, сынок, – луч скользнул в сторону. – И не называй меня папаней.

– Ой, прошу прощения, – Мэттью улыбнулся, подыграв ворчливости Боба. Они по-доброму поддразнивали друг друга уже несколько недель – с того самого момента, когда Мэттью спросил у Боба, сколько ему лет, и тот буркнул «достаточно» и посоветовал ему не совать нос не в свое дело. – Но все же что ты об этом думаешь?

– Хрен его знает, – ответил Боб, после чего услышал какой-то шум и повернулся к дальней части тоннеля. Среди тьмы он увидел мерцающий свет, похожий на дрожащее пламя свечи, и различил едва слышные шаги и тяжелое дыхание. – Надеюсь, вон тот умник прояснит ситуацию.

Они оба посмотрели на Спида, крупный силуэт которого приближался к ним из темных глубин тоннеля; Спид прижимал винтовку к груди, из-за чего фонарик дергался при каждом его шаге. Он запыхался, как будто только что пробежал немалое расстояние.

– Джентльмены, – произнес он, подходя ближе.

– Что-нибудь нашел? – спросил Боб.

– Только новые тоннели, – Спид остановился рядом с товарищами и повесил винтовку на плечо.

– Далеко ты прошел?

Он пожал плечами и стер пыль с лица.

– Блин, понятия не имею. Милю? Три?

Мэттью недоверчиво взглянул на него.

– Да ты гонишь! Неужто этот проклятый тоннель и правда такой длинный?

– Ему конца-края не видно, – пожал плечами Спид. – Я отчаялся искать его конец.

Боб спросил, не заметил ли Спид чего странного, не было ли чего на земле, но Спид лишь покачал головой.

– Наткнулся на ходячего с полчаса назад. Стрелять не стал, не хотелось привлекать их внимание.

– И что ты сделал?

– Пробил ему голову прикладом – делов-то.

Боб вздохнул.

– Я надеялся отыскать что-нибудь нужное, – он осмотрелся по сторонам. – Но пока у нас лишь непонятные останки.

Он махнул рукой в сторону скелета и рассказал Спиду о кандалах.

Спида, похоже, эта история не слишком заинтересовала.

– Понятно, друг. Но там, дальше, только чертова куча тоннелей. Не знаю, откуда там появился ходячий… ну да фиг с ним, – он облизал губы, взглянул на Боба. – Что теперь, папаня?

Боб раздраженно вздохнул, повернулся и пошел к выходу из тоннеля, отчаянно желая, чтобы они прекратили его так называть.

– Лилли!

Лилли услышала оклик, когда завернула за угол на Дроумдери-стрит и направилась к своему дому. Она остановилась в лучах вечернего солнца и стерла пот со лба. Целый день она руководила работой всех команд, которые засыпали плодородной почвой арену гоночного трека и расширяли баррикаду, и теперь жутко устала: все тело ломило, голова слегка кружилась. Обернувшись, она увидела Келвина, который забежал за угол и приветливо помахал ей рукой. У Лилли вовсе не было настроения разговаривать хоть с кем-то, но все же она улыбнулась, махнула ему в ответ и сказала:

– Привет, Келвин.

– Хорошо, что я тебя поймал, – произнес он, отдуваясь после бега.

– Чем я могу помочь?

Он тяжело вздохнул и попытался восстановить дыхание.

– Лилли, мы, пожалуй, останемся.

Лилли с секунду молча смотрела на него, осознавая его слова.

– О… прекрасно.

Келвин кивнул и грустно улыбнулся. Вокруг его глаз собрались морщинки.

– Жаль, конечно, что все сложилось именно так, но… итог один.

– Мне кажется, и тебе, и детям здесь будет хорошо.

– Наверное, так и есть, – он взглянул за стену. – Таких мест немного, да и найти их нелегко.

Кивнув, Лилли внимательно посмотрела на него.

– Я очень сочувствую твоей потере.

Келвин встретился с ней глазами.

– Спасибо, Лилли. Я ценю твою заботу.

– Как дети?

– Вполне неплохо. Томми, как всегда, угрюм. Беттани стала лучше спать, а малыш Люк считает, что все это было предсказано.

Лилли наклонила голову.

– Предсказано?

– Долго объяснять.

– Ты имеешь в виду все это? – Лилли обвела рукой весь город. – Вудбери… Все, что случилось?

Келвин вздохнул.

– У мелкого бывают видения. По крайней мере, он так говорит. Сны, видения… Не знаю точно, что там происходит в этой маленькой голове.

– Ого! – присвистнула Лилли. – Правда?

– Пути Господни неисповедимы, – пожав плечами, ответил Келвин.

– Это я уже слышала.

Келвин еще немного подумал.

– Кто я, чтобы отрицать слова ребенка? Пожалуй, нет ничего невозможного… верно?

Лилли снова вежливо улыбнулась.

– Да, это точно.

– Вот и славно, – Келвин взглянул на нее. – Я хочу поблагодарить тебя за терпение и за доброту. Ты приняла нас как равных.

Лилли опустила глаза, почувствовав странный трепет. Может, всему виной волнение, но наверняка сказать она не могла. Почему-то в присутствии Келвина ей всегда становилось немного неловко.

– Это ведь по-христиански? – она посмотрела на Келвина и улыбнулась. – Ну… я так слышала.

Келвин усмехнулся – тепло, по-доброму, – едва ли не в первый раз с момента своего появления в этом городе.

– Неплохо, Лилли… Весьма неплохо для безбожника.

– То есть я все равно отправлюсь в ад?

Улыбка Келвина стала шире.

– Это не мне решать. Но, по-моему, тебе не о чем волноваться.

– Отрадно слышать.

Лицо Келвина снова стало серьезным – он взглянул на темные макушки деревьев, качавшиеся за стеной. Двумя днями ранее группа под руководством Лилли убрала последние валявшиеся за стеной обугленные останки ходячих и захоронила их в братской могиле за железной дорогой, теперь вони мертвецов почти не чувствовалось. Ветерок разносил запах лета – запах зеленой травы, клевера и богатой, плодородной почвы, – а с ним и тихий тревожный звук, который время от времени пролетал по небу, царапая облака. Далекая симфония хриплых стонов была похожа на пение диковинной птицы из другого мира – на призрачное, первобытное предупреждение ее жертвам о неминуемом приближении опасности. От этой симфонии у любого жителя Вудбери волосы вставали дыбом, а у менее закаленных людей по спине и вовсе бежали мурашки. Келвин, похоже, почувствовал все это, после чего повернулся к Лилли и тихо сказал:

– А может, это и есть ад… может, нас всех обрекли на его муки, а мы этого и не заметили… может, нас обрекли прятаться за этими стенами или вечно бродить по аду на земле.

Лилли ответила не сразу. Она попыталась отогнать от себя неожиданно обрушившееся на нее чувство обреченности, а потом многозначительно посмотрела на Келвина.

– Без обид, Келвин, но ты мне время от времени напоминай, чтобы я не приглашала тебя на вечеринки.

Келвин снова тихо усмехнулся.

– Прости, – он вытащил из заднего кармана бандану и промокнул влажную шею. – Меня порой заносит.

Он тепло улыбнулся Лилли, и на мгновение Лилли увидела перед собой того славного мастерового, которым Келвин был до наступления эпидемии. Ей не составило труда представить, как он проводит мелом линию и с сигаретой в зубах аккуратно прибивает планку за планкой своими мозолистыми руками.

– Приглядывай за мной, – наконец сказал он, – а то я могу удариться в проповедники.

Лилли рассмеялась.

– Ничего, с этим я справлюсь, – она вдруг протянула Келвину руку – сама удивилась этому – и добавила: – Что ж, пожалуй, пора это сказать… Добро пожаловать в Вудбери.

Келвин крепко пожал ее руку.

– Благодарю.

– Мы рады тебе, Келвин.

– Спасибо.

Они расцепили руки, и Лилли продолжила:

– Я хочу предложить тебе стать постоянным членом комитета. Что скажешь?

– Что за комитет?

– Группа людей, которая проводит регулярные встречи – ты уже посетил одну на прошлой неделе, когда мы обсуждали, что делать со стадом. Цель одна – принимать решения. Нам нужны здравомыслящие люди.

Келвин прикусил губу и обдумал это предложение.

– Пожалуй, я не против.

– Отлично. В таком случае – решено.

– Но у меня вопрос.

– Какой?

– Ты рассказывала о человеке, который раньше управлял этим городом, он еще называл себя Губернатором…

– Верно, – кивнула Лилли. – И что с ним не так?

Келвин посмотрел ей в глаза.

– Я просто хочу уточнить. Знаю, тот парень был не из лучших и теперь у вас здесь больше демократии, но я просто хочу уточнить кое-что, чтобы я понимал.

– Что именно?

Казалось, Келвин тщательно подбирает слова.

– Ты разве не… хм… не новый Губернатор?

Лилли протяжно вздохнула.

– Вовсе нет, Келвин. Вовсе нет.

Было поздно. Луна сияла высоко в небесах. В лесу к востоку от Вудбери было тихо, как в церкви. Сверчки стрекотали в бархатной тени сосен, растущих вдоль речки Элкинс. Ветер приносил отдельные звуки: журчание воды, жалобные стоны, треск веток и сбивчивое дыхание изнуренного человека в изодранной одежде, который пробирался по берегу, озираясь по сторонам.

Риз Ли Хоуторн весь вечер петлял между деревьями, шагая вдоль реки на юг в поисках моста или упавшего дерева, по которому можно было перебраться через широкий поток мутной воды. Нужно было идти строго на запад, но дорогу пересекала река, которая оказалась довольно широкой и глубокой, к тому же с сильным течением и холодной водой. От голода у Риза начались галлюцинации. Он видел крошечные светящиеся глаза, которые наблюдали за ним из-за деревьев. Он видел звездную пыль, которая плавала в темноте. Ноги почти не слушались. Он чувствовал вонь ходячих и слышал позади шорох неуклюжих, шаркающих шагов. А может, все это ему лишь чудилось. Он понимал, что не стоит идти ночью, это было слишком опасно, но только ночью у него появлялся ориентир, а с ним и надежда не сбиться с пути.

Он остановился, чтобы перевести дух, прислонился к стволу огромного дуба и безмолвно помолился Богу, прося указать ему путь и дать ему сил, и в этот момент футах в тридцати пяти от него что-то мелькнуло. Он моргнул и отвел взгляд, решив, что это, наверное, очередная галлюцинация. А потом снова посмотрел в ту же точку.

Но нет, в некотором отдалении, футах в десяти над рекой, действительно возвышался деревянный коттедж. Казалось, он парит в воздухе, как сказочный, волшебный дом какого-то лепрекона или водяного. Риз отбросил страх и помотал головой, не веря своим глазам, но коттедж никуда не делся.

Ночная темнота и мерцание лунного света, который отражался от крыши дома, делали его практически нереальным. Риз с опаской подошел ближе. Если это и была всего лишь галлюцинация, вызванная голодом, стрессом, отсутствием сна или низким уровнем сахара в крови, она явно была самой детальной галлюцинацией в истории человечества. Риз прекрасно видел изъеденную червями обшивку, на которой еще остались следы облупившейся и выцветшей под ярким солнцем Джорджии кирпично-красной краски.

Риз подошел еще ближе и увидел тень, которую дом в свете луны отбрасывал на воду. По спине у него пробежали мурашки. Объяснения этому не было: коттедж как по волшебству парил над речкой Элкинс. Риз резко остановился. Застыв на месте, он посмотрел на старый дом. Погодите-ка. Он заметил огромный проем в торце здания – через этот проем могла вполне проехать запряженная лошадьми повозка или небольшой пикап. Внутрь строения уходила дорога, сложенная из грубо отесанных досок.

– Тупица… чертов идиот, – едва слышно выругался он, поняв, что перед ним крытый мост.

Крытые мосты часто встречались в этой части Джорджии, причем некоторые были построены еще до Гражданской войны. В основном они были очень простыми и напоминали длинные сараи, но бывали среди них и затейливо украшенные пряничные домики Викторианской эпохи, которые были так щедро украшены резьбой, словно их строили эльфы. Этот домик был построен из обычных досок и покрыт дранкой, под крышей с каждой стороны было по декоративному окну. По внешней стене ползли побеги кудзу, с одного из углов в речку капала грязная вода.

Риз глубоко вдохнул, подошел к восточному входу на мост и ступил на его доски.

Внутри было темно и пахло какой-то кислятиной, как в винном погребе, где разбились все бутылки и вино превратилось в уксус. Воздух был таким спертым и таким тяжелым, что казалось, будто он давит на плечи. Риз подумал, не перебежать ли на другую сторону – мост был не больше тридцати футов в длину, – но почему-то пошел медленно. Его шаги по деревянному тротуару гулко отдавались у него в ушах; он чувствовал, как пульсирует венка у него на шее.

Парень не отрывал глаз от кучи тряпья у противоположного выхода.

На первый взгляд в темноте она показалась ему грудой земли, но Риз подходил все ближе и с каждым шагом все отчетливее различал старые одеяла и изодранную одежду, покрытую мхом и грязью, – все это как будто приросло к деревянному полу моста. Риз отвел глаза и устремился к выходу.

На полпути из кучи, как на пружине, выскочила почерневшая рука. Риз вскрикнул, покачнулся и упал на землю, пальцы ходячего сомкнулись у него на щиколотке. Он принялся извиваться, пытаясь достать револьвер. На такой экстренный случай у него всегда был припасен патрон в стволе, но мертвая хватка и жуткое состояние атакующего парализовали его.

Ходячего, прятавшегося в куче тряпья, с трудом получалось разглядеть в призрачном свете луны – пол его определить и вовсе было невозможно. Время не пощадило его и превратило в жалкий тощий труп, волосы которого прилипли к голове, как влажные водоросли. Открыв огромный рот, мертвец остервенело вгрызся в кожаный задник ботинка Риза. Толчок и звук от этого движения на мгновение вклинились в скачущие мысли Риза, пока острые, как бензопила, зубы пытались перекусить особенно твердый сучок, попавшийся им на пути.

Риз сумел выхватить револьвер из-за ремня и кое-как прицелиться, положив большой палец на курок, а указательный – на спусковой крючок, не дав прогнившим зубам ходячего перекусить грубую кожу ботинка, которая отделяла Риза от ухода в небытие. Он трижды выстрелил в череп мертвеца – и три вспышки озарили темноту, отражаясь в мутных глазах живого трупа.

Пули снесли ему половину лица, кусок черепа и огромную часть плеча – рана оказалась столь серьезной, что голова отделилась от тела и повисла на прогнивших жилах, как на мокрых виноградных лозах, – затем тело мертвеца обмякло.

Сам того не понимая, Риз закричал, и этот крик эхом отразился от стен моста, а затем увидел, что голова ходячего не перестала жевать его ботинок. Мозг твари не пострадал, и зубы все еще пытались добраться до плоти Риза в исступленном рвении богомола. Челюсти работали с особой жестокостью. Риз пнул голову, а затем еще раз и еще, пока наконец, за секунду до того как лопнула кожа ботинка, череп мертвеца не откатился в сторону.

Вскочив в темноте на ноги, опьяненный страхом Риз Ли Хоуторн не помня себя бросился за этой головой.

Та все быстрее катилась под горку по направлению к сточной канаве. Риз бежал за ней – фыркая, отдуваясь, выкрикивая что-то нечленораздельное, – пока в конце концов не поравнялся с черепом и не наступил на него, словно гася ботинком костер. Череп проломился, челюсти замерли. Риз еще долго топтал его. Череп расплющивался, расплескивая вокруг себя влажные ткани, напоминающие водянистую мякоть огромной дыни.

Риз даже не понял, что плачет, пока мышцы ноги не свело от резких движений, и эта боль не сковала ему бедро.

Он упал на колени, а затем повалился на спину и долго всхлипывал, лежа на утрамбованной дороге и смотря в ночные небеса. Он плакал безо всякого стыда и смущения и громко причитал – этот плач нарастал внутри его уже несколько дней безуспешных поисков, – пока у него не сбилось дыхание. Он был слаб от истощения и едва мог пошевелиться. Он просто лежал на спине и смотрел в усыпанное звездами небо. Каждый неглубокий вдох отдавался болью в его легких.

Так прошло несколько минут. Риз думал о Боге-Отце на мерцающих небесах. В детстве Риза часто водили в церковь пятидесятников, и там он узнал, что Бог – это гневный, суровый надзиратель, категоричный и злопамятный. Но, может, Бог Риза смилостивится над ним? Может, этот Бог – то же божество, которое однажды посетило этот ад на земле, – подождет со своей местью и даст Ризу Ли Хоуторну передышку? «Прошу тебя, Боже, – думал Риз, – прошу тебя, помоги мне найти людей, которые устроили эти взрывы».

Но никакого ответа… лишь безучастное молчание черного неба.

 

Глава девятая

Лилли не могла уснуть. Вместо того чтобы лежать в кровати и смотреть на исчерченный трещинами потолок своей квартиры на Мейн-стрит, раздумывая о том, что нужно сделать, она решила встать, приготовить себе чашку быстрорастворимого кофе и составить несколько списков. Ее отец, Эверетт, всегда говорил: «Когда жизнь поглощает тебя, милая, всегда составляй список. Для начала это всегда неплохо. Даже если тебе еще нечего из него вычеркнуть, с ним становится спокойнее».

Именно поэтому уже почти два часа Лилли сидела возле эркерного окна – заколоченного снаружи и заставленного хилыми комнатными цветами, которые Лилли пыталась вернуть к жизни, изнутри – и простым карандашом, который она то и дело подтачивала перочинным ножом, набрасывала списки дел на листах из большого блокнота. Многое она записывала и тут же поспешно стирала, понимая, что поблизости нет магазина инструментов, где можно купить необходимые гвозди и шурупы, или что задача невыполнима при текущих запасах топлива. Проработав почти час, Лилли составила вполне приличный план:

СПИСОК ДЕЛ

1. Собрать группу для поисков топлива.

2. Найти топливо.

3. Собрать группу для поисков семян.

4. Найти семена для садов на арене.

5. Заполнить арену землей.

6. Посадить сады.

7. Собрать несколько групп для строительства баррикады, организовать работу по сменам.

8. Расширить баррикаду на Дроумдери-стрит.

9. Сказать Бобу, чтобы провел профосмотр.

10. Составить повестку дня для руководящего комитета:

наставник для детей;

медицинский центр;

пищевой кооператив;

солнечные нагреватели;

компост;

биотопливо;

экологические технологии.

11. Встретиться с руководящим комитетом.

12. Не унывать.

13. Найти кого-нибудь другого на пост лидера Вудбери.

Перечитав последний пункт, она не смогла сдержать ухмылку.

Лилли понимала, что нет ни одного идиота, который захочет стать капитаном этого маленького корабля дураков, но все равно мечтала об этом. Она никак не могла выкинуть эту мысль из головы. Что, если бы она была простой жительницей Вудбери, обычной обитательницей обычного города? О чем еще можно мечтать? Она отодвинула стул и поднялась на ноги, потирая затекшую шею. Она сидела перед окном почти два часа и уже не раз заточила карандаш, в основном вычеркивая пункты своих списков. Теперь, пожалуй, настала пора поспать.

По пути обратно в спальню она задержалась перед зеркалом, прислоненным к стене возле двери. Лилли взглянула на собственное отражение. Девушку в зеркале трудно было узнать.

В растянутых штанах и толстовке с эмблемой Технологического института Джорджии, Лилли была похожа на мальчишку. Ее тусклые, выгоревшие на солнце рыжевато-каштановые волосы были стянуты в хвост и перевязаны резинкой, из-за чего тонкие черты ее лица еще сильнее обострились. Она уже два года не красилась. Но во взгляде ее карих глаз появилось кое-что такое, чего Лилли не замечала никогда прежде. В обычных обстоятельствах она списала бы это на возраст – единственная керосиновая лампа, горевшая у нее в спальне, беспощадно освещала ее лицо, отчего морщинки в уголках глаз были заметнее, чем обычно, – но ситуация, сама среда была такова, что изменения были гораздо глубже простого старения. От мягкости черт Лилли не осталось и следа, ведь ее унесла с собой жестокость чумного времени, и Лилли не знала, что и думать об этом.

Она приподняла истрепанную толстовку и посмотрела на свой впалый живот. Лилли всегда была стройной, но за последние несколько месяцев превратилась из худенькой в иссохшую – ребра выпирали из-под кожи, как зачатки конечностей. Она защипнула тонкую полоску кожи на животе и подумала, как бы он выглядел, если бы месяцем ранее у нее не случился выкидыш. Она смотрела на себя и представляла, как растет ее живот, как наливаются весом груди, как темнеют соски, как округляются и розовеют щеки. Вдруг эти чувства пронзили ее, словно кинжалом, и она отвернулась от зеркала, пытаясь подавить тоску. Отбросив печальные мысли, она вошла в спальню.

В изнеможении она упала на кровать, не снимая одежды, и, сама того не заметив, провалилась в сон – ей показалось, что стук раздался всего через секунду. Она вздрогнула и села на кровати, думая, что все это ей приснилось, но стук раздался снова, торопливый и настойчивый. Кто-то нетерпеливо барабанил ей в дверь.

– Боже, что на этот раз? – буркнула она и вылезла из кровати. Она подумала, не взять ли пистолет, но решила, что в этом нет необходимости, и тихо вышла босиком в гостиную, зевая и почесывая ноющий живот.

– Малышка Лилли, прости, что я так рано, – сказал Боб Стуки, когда Лилли наконец-то открыла дверь. Боб был одет в майку-алкоголичку и забрызганные краской штаны. Он запыхался, его исчерченное морщинами лицо сияло от возбуждения. – Но ты поймешь, когда сама все увидишь.

Лилли снова зевнула.

– Может, хоть намекнешь?

– Ладно, вот подсказка… Жизнь Вудбери скоро изменится.

– И все? – Лилли недоверчиво посмотрела на Боба.

– Так, не беги вперед паровоза. Натягивай ботинки и хватай фонарик.

Они пересекли пустынную городскую площадь. Темнота перед рассветом была непроглядной, луна исчезла, воздух казался спертым, как в гробнице. Только их шаги гулко отдавались в ночной тишине.

– В последнее время сюда редко заглядывали, – сказал Боб, поднимаясь по каменным ступеням небольшого двухэтажного кирпичного здания. – Пожалуй, сейчас людям больше хочется выжить, чем обогатиться, – они остановились у двери, и Боб показал на разбитое стекло. – Не так давно кто-то взломал замок и похозяйничал внутри, но не нашел применения старым энциклопедиям и сломанным ротаторам.

Дверь, скрипнув, открылась, и Лилли обволок знакомый запах, сильный, как аромат благовоний: жар, книжный клей, влажные страницы и старая мастика для натирки полов. Вслед за Бобом, который фонариком освещал им дорогу, она пошла по забросанному мусором фойе, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на силуэты книжных шкафов, картотек, библиотечных конторок и пустых напольных вешалок, куда школьники когда-то вешали свои дождевики, разыскивая в книгах информацию о цветах национального флага Никарагуа.

– Осторожнее, малышка Лилли, – сказал Боб, скользя лучом фонарика по груде перевернутых стульев и раскрытых книг, которые валялись на полу, бездыханные, как мертвые птицы. – Нам нужен вон тот проход.

Им пришлось петлять из стороны в сторону среди поваленных шкафов, разбросанных книг и осколков стекла, но в конце концов Лилли увидела, как Боб подошел к столу, на котором были разложены какие-то документы, освещенные керосиновой лампой.

– Это еще что за фигня? – спросила Лилли, заглянув Бобу через плечо, когда он остановился возле стола и открыл какой-то журнал в кожаном переплете. По размеру книга была сравнима с автомобильной дверцей.

– Карты-планы недвижимости округа Мэриуэдер, старые реестры, схемы участков и все такое, – ответил Боб, переворачивая огромные страницы в поисках заранее отмеченного места. В свете керосиновой лампы кружилась пыль. – Итак, начнем. Помнишь ту маленькую аптеку на Фолк-авеню? Где ты еще нашла тест на беременность? Знаешь, что раньше было на ее месте?

– Боб, уже очень поздно, я вся продрогла… Просто расскажи все сразу, не надо ходить вокруг да около.

– Тебе о чем-нибудь говорят слова «Подземная железная дорога»? – он указал на разложенные на столе обрезки кальки с зарисовками из тоннеля. Лилли заметила цепи, кости, человеческие черепа и даже бедро в широком кольце. Боб кивнул на рисунки. – Я все это зарисовал в тоннеле. Бьюсь об заклад, это окаменевшие останки сбежавших рабов. Вот, посмотри-ка на это.

Он повернул книгу и провел пальцем по списку исторических мест. Его грязный ноготь остановился возле последнего пункта:

1412 Фолк-авеню, Вудбери, Джорджия, 30293

Бывший железнодорожный музей

Тайная станция подземной железной дороги

Лилли изучила запись.

– Да, любопытный факт, но как это, черт возьми, связано с…

– Попридержи коней, – Боб закрыл книгу, взял в руки сложенный план местности и принялся осторожно раскладывать его, пока тонкая бумага не заняла практически всю поверхность стола. – Дай-ка я еще кое-что тебе покажу, – он провел пальцем по нескольким линиям – одни были жирными, другие пунктирными, – которые определяли границы участков до самой Алабамы. – Видишь вон те изогнутые линии?

Раздраженно закатив глаза, Лилли ответила:

– Да, Боб, я вижу изогнутые линии.

– А знаешь, что означают пунктирные?

Лилли снова хотела огрызнуться, но прикусила язык. По шее пробежали мурашки: она поняла, что оказалось у нее перед глазами.

– Мать твою, – пробормотала она, смотря на карту, – это ж тоннели.

– Бинго, – кивнул Боб. – В старину кое-какие тропы проходили по земле, но многие были подземными.

– Не зря дорогу назвали подземной, – прошептала она, смотря на пунктирные линии, которые извивались по всему штату, как волосы-змеи горгоны Медузы. Она взглянула на одну из самых длинных линий. – Похоже, некоторые растянулись на целые мили.

– Ага.

Лилли повернулась к Бобу.

– Я узнаю этот взгляд, – сказала она, улыбнувшись ему.

– Какой взгляд?

– Словно ты только что сорвал куш.

Боб улыбнулся и отодвинул массивную книгу. В воздух поднялось облако пыли.

– Ладно, посмотри-ка сюда, – пожав плечами, сказал он и повернул тонкую карту таким образом, что на ней стал виден крошечный крестик, обведенный в кружок. – Видишь? Подозреваю, это выход.

– Через него можно было сбежать?

– Именно. – Боб внимательно посмотрел на карту. – Понимаю, открывать шампанское еще рановато, но, боже, мы, кажется, сможем заставить эти тоннели поработать на нас.

– Как?

– Просто подумай, – в его усталых, похожих на собачьи глазах вспыхнули угольки возбуждения. В тусклом свете его лицо казалось призрачным, глубокие морщины лишь подчеркивали его энтузиазм. Лилли никогда прежде не видела его таким. Даже при жизни Меган Лафферти, когда Боб лелеял в сердце свою мальчишескую любовь и бродил по городу, как надеющийся на взаимность подросток, он не был таким. Открывшиеся перед ними возможности разом сделали его на несколько лет моложе. – Мы сможем перемещаться по ним, уходить на целые мили от города, не рискуя оказаться на открытой местности, даже не выходя на поверхность, пока не доберемся до нужной точки.

– Ты ведь говорил, что там бродят ходячие. Один даже укусил Хэпа.

– Да, есть, но их там немного. Черт, да мы сможем перебить их, укрепить стены тоннеля и все такое. Как по мне, попытаться стоит.

Лилли с минуту обдумывала его слова, покусывая ноготь.

– Что тебе понадобится? Инструменты? Люди?

Боб поджал губы.

– Пожалуй, два-три человека не помешают. А если мы сможем найти способ спустить туда электричество, не прокладывая удлинитель длиной три мили и не задыхаясь от угарного газа генераторов… будет куда проще.

Лилли вздохнула.

– У нас есть и удлинители, и генераторы, только вот топлива не хватает.

Боб провел рукой по грязным темным волосам.

– На заправке возле «Уолмарта» ни капли не осталось… да и развалины на Восемьдесят пятой и Восемнадцатой разграблены подчистую.

– А что насчет погрузочной станции возле «Инглес Маркет»?

– Давным-давно пуста.

– А сельскохозяйственная техника в Дефоресте? Может, там что осталось в баках?

– Точно не знаю, стоит проверить еще раз. Вдруг мы слили еще не все?

– Неужели мы проверили все источники?

Боб скользил глазами по запутанной сети тоннелей, нанесенных на карту, разложенную на столе.

– Нужно отъехать подальше.

Лилли всмотрелась в темноту, которая сгустилась меж поваленных шкафов.

– На складе есть еще несколько ящиков с кулинарным жиром.

– Ага, отлично… Пригодится, если решишь приготовить гору оладий и жареную рыбу.

– А биодизель?

– Что с ним?

– Разве эту дрянь получают не из кулинарных жиров?

Боб печально вздохнул.

– Да, но ведь нужен рецепт, умение…

Лилли обвела глазами библиотеку.

– Что-то подсказывает мне, что мы можем поискать его прямо здесь.

– А мысль не так уж плоха, Лилли, – улыбнулся Боб. – Ты, похоже, вживаешься в роль лидера.

– Вот уж не знаю, – буркнула она.

Боб снова взглянул на карту.

– Чую, ответ на многие наши вопросы лежит у нас прямо под носом, – он посмотрел на Лилли. – Чем быстрее я вернусь в тот тоннель, тем скорее мы выясним, куда он может нас привести.

После долгой паузы Лилли произнесла:

– Только не забывай о ходячих, когда снова полезешь в эту пещеру.

Боб ничего ей не ответил и лишь снова украдкой взглянул на карту.

На рассвете небо было затянуто облаками. Весенняя погода постепенно уступала место тягостной летней жаре, типичной для Джорджии. К семи утра термометр показывал уже семьдесят пять градусов, во всех лесах и лощинах к востоку от города жужжала мошкара. Вскоре застрекотали сверчки, заквакали лягушки, зачирикали воробьи и пересмешники – и все звуки слились в единый низкий гул.

Этот звук был таким всеобъемлющим, что одинокому страннику, ковылявшему по чаще вдоль Риджинс-Ферри-роуд, казалось, будто это лишь игра его воображения.

Он то и дело натыкался на деревья, его чувство равновесия отказывало из-за истощения, усталости и ужаса. Он шагал по лужам и спотыкался о кочки, а в какой-то момент даже упал на колени и едва не повалился лицом в темную жижу, но все же встал. Пошел дальше – ему во что бы то ни стало нужно было идти дальше. Обгоревший на солнце, обезвоженный, в полубессознательном состоянии, Риз Ли Хоуторн слышал голоса среди гула лесных шумов, он слышал проповедников, обещающих всем адские муки, и тихую дрожь разверзающейся под ногами земли.

Когда он вышел на опушку возле Риджинс-Ферри-роуд и увидел стоящие на узкой, растрескавшейся асфальтовой дороге брошенные машины, очередь из которых тянулась в обе стороны до горизонта, как застывшая навеки автомобильная пробка, он чуть не потерял сознание, но каким-то образом, ведомый одним адреналином, все равно пошел вперед.

В отдалении он видел город. Перед глазами все плыло, поэтому здания и улицы возникали перед ним, как картины из сна, открывая вид на окрестности некогда процветавшего городка: петляющие среди холмов шоссе и заросшие травой бульвары, которые теперь были забросаны мусором и бесформенными человеческими останками, колючую проволоку, натянутую меж столбов с дорожными указателями, – ландшафт был типичен для мира, охваченного новой чумой. На окраинах города, как всеми забытые бездомные, бродили несчастные мертвецы – и это тоже было типично для поселений выживших. Как мотыльки, летящие на свет, ходячие всегда устремлялись на искры жизни и пытались пробиться к людям.

Риз увидел стену, а за ней – центр города, до которого оставалось метров триста. Видавшая виды баррикада простиралась примерно на квартал в каждом направлении. У юго-восточного угла был просвет, закрытый грязной фурой. Часть досок была покрыта сажей, как будто не так давно здесь полыхал пожар. Выглядывавшие из-за стены крыши тоже пострадали в огне. Горели, похоже, даже поросшие травой дороги и пустыри.

Вдруг справа раздалось хрипение ходячего.

Риз потянулся за револьвером – в барабане остался всего один патрон, – но не удержал равновесие и упал на землю. Он тяжело рухнул на левое плечо, боль пронзила его руку и грудную клетку, у него перехватило дыхание. Риз перекатился на спину и обеими руками взял револьвер. Кусачая подходила все ближе – это была крупная женщина с растрепанной прической и в изодранном сарафане, тучная и очень видная при жизни, – ее рот казался черной бездной посреди ее головы. Риз подождал, пока она не окажется в зоне досягаемости, выстрелил ей в голову и пробил ей в черепе дыру размером с небольшое блюдце.

Из этой дыры фонтаном брызнуло мозговое вещество и черная кровь, толстуха повалилась в траву.

Риз с трудом поднялся на ноги – он израсходовал последний патрон, голова кружилась от боли и страха – и сделал отчаянную попытку спастись от других ходячих, которых привлек выстрел. Он перемахнул через железнодорожное полотно, миновал депо и побежал по пустырю к главной магистрали Вудбери. Оказавшись возле стены, он увидел человека – мужчину среднего возраста, – в руках у которого была какая-то армейская винтовка.

– ЭЙ, ПРИЯТЕЛЬ! – крикнул мужчина Ризу, и его голос эхом пронесся над пустырем. – ОНИ ДАЛЕКО!

Риз упал на колени на обочине Фолк-авеню, в ста ярдах восточнее разграбленной аптеки, где месяцем ранее Лилли нашла тест на беременность и где Боб с товарищами как раз в этот момент осматривал подземные тоннели в темноте.

– П-прошу… – Риз хватал ртом воздух, стоя на четвереньках в грязи. – П-прошу, в-впустите меня, мне н-нужна…

– ТЫ ОДИН?

В лучах утреннего солнца Риз смог различить лицо Дэвида Штерна, который стоял на верхней ступеньке лестницы, прислоненной к стене. Морщины глубокими линиями разрезали его щеки. Но даже несмотря на напряжение, повисшее между мужчинами, в Дэвиде чувствовалась какая-то мягкость, издалека заметная в его добрых глазах и проскальзывающая в густом баритоне. Риз Ли Хоуторн пытался перевести дух и чувствовал, что мертвецы подходят все ближе. У него оставалась всего минута, от силы две, чтобы убедить человека с винтовкой, что он пришел с миром.

– Да, сэр! – крикнул Риз. – Я совсем один и мне н-нужна помощь… и не только мне, но и моей семье!

На мгновение повисла тишина, а затем Дэвид опустил винтовку.

В нескольких тысячах футов от главного коридора, по крайней мере в полутора милях от входа в тоннель, четверо мужчин наткнулись на первый завал. Застоявшийся воздух с каждым шагом становился все холоднее, было очень влажно, ужасно воняло.

– Вот черт, вы только посмотрите, – сказал Боб товарищам, банданой утирая пот со лба. Луч его фонарика выхватил из темноты земляную стену, которая загораживала проход.

Все сгрудились в центре тоннеля. Свет фонариков скользил по каменистым стенам, запах гнилья был так силен, словно они оказались внутри огромного грязного носка. Бен сдвинул бейсболку на макушку, приоткрыв лысеющую, блестящую от пота голову, и прищурился, смотря на преграду.

– Похоже, здесь потолок обрушился.

– Блин… Я думал, тут все нормально, – упавшим голосом пробормотал Спид.

Первая миля их разведывательной миссии прошла без сучка, без задоринки: ни одного ходячего, чистый и сухой тоннель, лишь несколько остатков костров и стоянок, которыми пользовались полтора века назад. У каждого из разведчиков с собой был брезентовый мешок с инструментами – лопатами, кирками, ломами, молотками, болторезами, гвоздями, запасными брусьями, батарейками, кистями и белой краской, чтобы оставлять маркеры и заметки.

– Шахтеры называют это завалом, – отстраненно заметил Мэттью, глядя на шагомер. Он нашел его в аптеке и решил прицепить на ремень, чтобы понимать не только расстояние, на которое они продвинулись, но и их позицию на поверхности – для этого он сверялся еще и с компасом. – Бывает, для такого достаточно и небольшого толчка, который незаметен на поверхности.

Мэттью родился в городке Блю-Ридж в штате Кентукки – в самом сердце угольной страны, – и его отец был шахтером, как и отец его отца. Поэтому, наверное, он и стремился всеми правдами и неправдами выбраться из Блю-Риджа и окончил ремесленное училище. Он устроился на работу в сомнительное агентство недвижимости из Лексингтона и получал приличные деньги, трудясь на стройке, пока компания не разорилась.

– Вполне возможно, дальше не пройти, – пробормотал он, не отрывая глаз от экрана шагомера, – особенно если тоннель за завалом обрушен.

Боб посмотрел на завал.

– Мэтт, скажи-ка мне, сколько футов мы прошли?

Он подошел к земляной стене, по обе стороны от которой свисали известняковые сталактиты и корни деревьев, и опустился на колени возле препятствия.

Мэттью встал рядом с ним и пригляделся к экрану шагомера.

– Похоже… ровно восемь тысяч двести одиннадцать футов.

Боб посмотрел на извивающиеся под потолком корни, а затем снова изучил завал. Он дотронулся рукой до земляного препятствия – почва была сухой, сыпучей и рыхлой, когда Боб отнял руку, несколько комьев земли скатились на пол.

– Я не эксперт, конечно, в отличие от мистера Хеннесси, – сказал Боб, – но мне кажется, что тоннель завалило недавно, – он вытащил из кармана сложенную карту, и все четверо разведчиков посмотрели на нее. Боб снова взглянул на потолок. – Восемь тысяч двести одиннадцать футов – это у нас сколько? – он разложил карту на утрамбованном земляном полу. – Кажется, больше полутора миль?

– Около одной и трех четвертых мили к востоку от города, – подсказал Бен.

– Бен, посвети-ка сюда. – Боб пальцем провел вдоль начерченной на карте линии. – По прямой… похоже, мы где-то под речкой Элкинс, может, даже возле Дриппин-Рок-роуд.

– И куда ведет этот тоннель? – спросил Спид.

Боб скептически ухмыльнулся.

– Ну уж точно не до канадской границы.

– Неудивительно, что они шли на восток, – заметил Мэттью. – Я о рабах.

– На восток, в пограничные штаты – в Мэриленд, в округ Колумбия, – Боб изучал карту. – Подозреваю, этот тоннель сливается с другим…

Его прервал шум. Стена тоннеля слегка содрогнулась, с нее посыпались комья земли. Все выхватили оружие, стволы взлетели вверх и обратились к стене. Боб неосознанно вытащил из кобуры револьвер «магнум» калибра 357 мм с четырехдюймовым стволом.

– Боб, отойди от стены, – вдруг сказал Бен и попятился, сжимая в руках карабин «бушмастер», который готов был разразиться огнем.

Не выпуская револьвер из руки, другой рукой Боб сложил карту, но слишком поздно заметил, что земляная стена крошится у самой его ноги.

Раздался тихий шорох, из земли появился какой-то предмет. Боб почувствовал, как что-то схватило его за ногу, опустил глаза и увидел почерневшую руку, которая вылезла из-под земли и вцепилась ему в штанину.

– ЧЕРТ! – Боб дернулся и попытался высвободить ногу.

Ходячий полностью вылез из-за стены. Это был крупный мужчина с грязными волосами, падающими на его отекшее, покрытое землей лицо. На его истерзанном теле все еще висели обрывки оранжевого жилета, какие обычно носят строители. Мертвец открыл рот, обнажил серые зубы и, как кобра, бросился на ногу Боба.

– Боб, пригнись! ЖИВО!

Услышав команду Бена, Боб тотчас присел и припал к земле как раз в тот миг, когда прогремели первые выстрелы и тоннель осветился яркими вспышками. Четыре пули вошли в голову мертвеца.

Бывший строитель тут же повалился на землю, его череп взорвался фонтаном черной крови, которая полилась на ноги Боба. Казалось, его штаны пропитываются горькой слизью.

– Проклятье, – буркнул Боб, отползая задом все дальше от ходячего и пытаясь дотянуться до револьвера. – Чертов кусок вонючего дерьма!

– Он не один! – Спид показал на верхнюю часть земляной стены. – Смотрите!

Из земли, подобно побегам растений в убыстренной съемке, вылезали все новые и новые руки. Одни были длинными и тонкими, другие – скрюченными и иссохшими от времени. Все они раскапывали рыхлую землю и хватали воздух. Почерневшие пальцы сгибались и разгибались с таким исступленным остервенением, что напоминали Бобу ловушки венериной мухоловки. Разведчики подняли оружие, взвели курки, осветили фонариками наступавших. Боб прицелился из положения сидя.

Мэттью вскричал:

– ВАЛИТЕ ЭТИХ УРОДОВ!

На несколько секунд тоннель озарился ярким светом, бесчисленное количество пуль с жутким грохотом вылетело в сторону земляной стены. Пули рикошетом отскакивали от камней, сбивали сталактиты и крошили известковые отложения, вокруг клубился пороховой дым, в ушах звенело от шума, который эхом разлетался по длинному коридору. Вскоре Боб уже ни черта не слышал и едва мог хоть что-то различить в тумане. Громоподобный грохот никак не стихал, разведчики обстреливали земляную стену, пока стрельба не вызвала небольшую лавину и в стене не образовалась огромная дыра, сквозь которую показались шесть мертвецов, один за другим лопнувших, как наполненные кровью шары. Их головы взорвались от пуль, тела задергались, в воздух полетели кровавые брызги. Еще одно тяжелое мгновение – и все шестеро ходячих повалились на землю. Тоннель позади них был чист, по нему бродило эхо мощных выстрелов. За кучей трупов, которые поблескивали в темноте, залитые кровью, и слегка дымились от пуль, тоннель уходил далеко в темноту и в конце концов заворачивал вправо.

– ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ! – крикнул Боб.

В ушах стоял такой звон, что он едва слышал собственный голос. Недалеко раздался какой-то треск, последние пули вылетели из «АК-47» Мэттью и рикошетом отскочили от стены тоннеля по другую сторону от образовавшегося в земляном завале проема.

– МАТЬ ВАШУ, ДА ПРЕКРАТИТЕ ВЫ СТРЕЛЯТЬ!

Боб с трудом поднялся на ноги и услышал тихий голос, который звучал из динамика рации. Сорвав трубку с ремня, он подкрутил регулятор громкости и услышал Глорию Пайн:

– Боб… ты на связи, Боб? Ты меня слышишь? Эй, Боб!

Боб нажал на кнопку передачи:

– Глория? Это Боб, прием!

– Боб, у нас тут проблема, вам лучше вернуться.

Боб повернулся к остальным. Мэттью вытащил пустой магазин и бросил его на пол. Бен и Спид выжидающе смотрели на Боба.

– Не понял тебя, Глория… Повтори.

Сквозь треск донеслось:

– Я говорю, у нас тут кое-какая проблема. Лилли хочет, чтобы вы, ребята, вернулись в город.

Боб моргнул и снова нажал на кнопку:

– Глория, что случилось?

Из динамика:

– Приходите – и сами все увидите.

Боб вздохнул.

– А одна Лилли не справится? Мы тут немного заняты.

– Не знаю, Боб. Я просто выполняю ее поручение.

– Можешь позвать Лилли?

– Боб, хватит уже! Она велела мне вернуть тебя, так что тащи сюда свою жирную волосатую задницу!

Передача прервалась, раздался сухой щелчок. Трое разведчиков внимательно посмотрели на Боба.

 

Глава десятая

В импровизированном госпитале под гоночным треком на краю кушетки, обхватив себя тонкими руками, сидел молодой парень. Рубашки на нем не было, грудь его была обернута бинтами – упав, он сломал два ребра. Его кожа была исчерчена ссадинами и покрыта солнечными ожогами. Не поднимая головы, он тихо говорил:

– Я никогда не видел такого стада, никогда не видел столько этих тварей в одном месте. В ту ночь мы потеряли пятерых. Нам пришлось тяжело… очень тяжело. Нас зажали в городке Карлинвил милях в десяти-пятнадцати отсюда.

Лампы мерцали и гудели. Лилли стояла в другом конце комнаты и внимательно слушала рассказ, чувствуя, как кофе остывает в бумажном стаканчике у нее в руке. Пахло химикатами, кровью и аммиаком. В голове у Лилли постепенно складывалась полная картина событий, и волосы у нее на затылке вставали дыбом.

– И когда это было? Риз, ты помнишь, сколько дней назад это произошло?

Парень тяжело сглотнул и несколько раз моргнул, словно пытаясь вычислить время.

– Пожалуй… хм… Неделю назад? – он посмотрел на Лилли. Его глаза покраснели, губы дрожали. – Честно говоря, я потерял счет времени. Никак не могу сориентироваться.

– Ничего… Ты не виноват.

Лилли посмотрела на остальных собравшихся в комнате. Все слушали историю молодого парня. Боб стоял возле стальной раковины, скрестив на груди руки. У него на шее висел стетоскоп. Барбара и Дэвид Штерн бок о бок сидели на краешке стола. Мэттью, Бен, Глория и Келвин стояли возле кладовки у противоположной стены, молча внимая каждому слову.

Когда несколько часов назад этот парень появился в Вудбери, он был так обезвожен и изможден, что едва мог двигаться и говорить. Пока Боб бродил по тоннелям, Глория и Барбара оказали Ризу посильную первую помощь – они ввели ему электролиты, поставили капельницу с глюкозой, обработали его раны и маленькими порциями давали ему воду и быстрорастворимый суп. В конце концов силы вернулись к парню и он смог поведать свою историю. Услышав, что его группа оказалась в ловушке в Карлинвиле, окруженная загадочным стадом, и что он рисковал своей жизнью, практически без припасов в одиночку бродя по лесам и не умея ориентироваться на местности, Лилли решила собрать комитет.

Теперь она посмотрела на Боба и сказала:

– Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что речь идет о части нашего суперстада.

– Того самого, которое собралось у тюрьмы, – кивнул Боб.

Парень на кушетке резко поднял голову, словно очнувшись ото сна.

– Суперстада? – переспросил он.

Лилли взглянула на Риза.

– К нам, похоже, пришла часть того же стада. Мы видели, как оно сформировалось неподалеку отсюда с неделю назад.

– Чертовы стада, они прямо как амебы! Растут, делятся, разбиваются на более мелкие группы, – воскликнул Бен. – И никакого спасения. С каждым днем все хуже.

– Я ничего об этом не знаю, – пробормотал Риз, смотря на Лилли стеклянными, полными ужаса глазами. – Но то стадо, которое зажало нас в угол, никуда не делось, уж поверьте. Они окружили Карлинвил и просто остались там… как… как… как… как пчелы возле улья.

– Но откуда ты знаешь, что стадо не рассосалось? – спросила Глория, которая стояла в другом конце комнаты. Госпиталь освещали галогенные лампы, которые каждые несколько секунд мигали, из-за чего всем было немного не по себе. – Ты связывался со своей группой, пока был в лесу? По рации или еще как-нибудь?

Риз покачал головой:

– Нет… Я просто… – он поднял глаза. – Я связывался с Богом.

Услышав это, почти все присутствующие одновременно опустили глаза. Новичок то и дело выдавал подобные фразы, и от них всем становилось неловко. Ни у кого из собравшихся не было проблем с Богом – отсылки к Библии и цитирование Священного Писания давно вошли в быт переживших эпидемию людей, – но сейчас Лилли нужно было сконцентрироваться на практических вопросах, придерживаться фактов, не отклоняться от сути. Особенно учитывая просьбу этого парня. Она тщательно подбирала слова.

– Риз, та группа, о которой ты говоришь, – сказала она, – это церковная группа?

Риз Ли Хоуторн глубоко вздохнул.

– Да, мэм… Но у нас нет настоящей церкви с приходом. Наша церковь – это мы сами, преподобный Иеремия и бесконечная дорога, – он посмотрел в пол и снова сглотнул. – До Обращения у нас был большой автобус с тентом наверху… Брат Иеремия проводил религиозные бдения по всему восточному побережью… Совершал обряды крещения и все такое, – лицо Риза исказилось от тоски, уголки рта задергались при ужасных воспоминаниях. Глаза наполнились слезами. – Но теперь все это в прошлом… все пропало, – он взглянул на Лилли и утер глаза. – Дьявольская армия ходячих забрала у нас все.

В комнате на мгновение повисла тишина. Лилли посмотрела на парня.

– Сколько вас?

– В Карлинвиле? Сейчас? Считая меня – четырнадцать.

Лилли облизнула губы, обдумывая следующий вопрос.

– А преподобный Иеремия? Он тоже… в окружении в Карлинвиле?

– Да, мэм, – кивнул Риз. Его черты снова исказились, в голове у него снова промелькнуло жуткое воспоминание. – Той ночью он спас нам жизнь, когда река стала красной.

Лилли повернулась к Бобу, и тот многозначительно посмотрел на нее. Остальные тоже тревожно переглянулись. Лилли снова повернулась к Ризу.

– Риз, тебе не обязательно рассказывать нам, что произошло, если это слишком тяжело для тебя.

Взгляд парня вдруг стал мечтательным, отстраненным; у него на лице появилось отрешенное выражение, как будто он только что подвергся гипнозу.

– Иеремия говорит, чтобы справиться с этой чумой, просто не нужно сдаваться… нужно молиться и спасать души… Только так можно побороть дьявола, – Риз не шевелился и смотрел в дальний угол комнаты, как будто там, в тени, маячил какой-то ужас. – Я помню, той ночью было жарко… жарко и влажно, не продохнуть. Вода в Чаттахучи едва не вскипала. Мы припарковали автобус неподалеку от Винингса… и поставили палатку примерно в четверти мили к северу от него по течению реки, – он сделал паузу и болезненно сглотнул. В горле у него стоял ком. – Мы начали с местных. Брат Иеремия завел их в воду, река была фута в четыре, может в пять, глубиной… для крещения глубоковато, но преподобному так больше по душе… как при Иоанне Крестителе… полное погружение, – и снова пауза. – Он не видел этих тварей, которые двигались под водой… видимо, они были выше по течению, где река была глубже, – он снова опустил голову, как будто она вдруг стала невероятно тяжелой. Его голос опустился до шепота. – Он не заметил этих тварей, пока не стало слишком поздно.

Лилли почтительно помолчала, а затем облизнула губы и произнесла:

– Ничего, Риз, тебе не обязательно…

– Затем он завел в реку группу женщин… пять или шесть… разного возраста – пара девчонок-подростков, одна старушка, несколько матерей, – молчание. – Он крестил их по очереди, и они пели «Старый крест»… и молились, и пели, и чувствовали, как укрепляется их дух, – молчание. – «Отче наш, из любви Твоей Ты призвал нас… узнать Тебя… довериться Тебе… связать нашу жизнь с Тобою», – молчание. – Иеремия брал каждую женщину на руки, словно танцуя с ней… и погружал ее спиной в теплые воды… и плескались эти воды, – молчание. – И говорил он: «Сестра Джонс… да благословит Господь твою жизнь сегодня… и да снизойдет на тебя Его благодать», – молчание. – Затем он снова погружал ее… и плескались воды… и… и… – молчание. – Затем он брал следующую женщину и делал то же самое… и плескались воды, – молчание. – А потом, когда он взял третью или четвертую из них… – молчание. – Кажется, четвертую, – молчание. – И вдруг… неожиданно… преподобный погрузил ее в воду… и… и…

– Так, Риз. Этого хватит. – Лилли подошла к парню и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул. – Ничего, мы все понимаем.

Риз поднял глаза и так посмотрел на Лилли, что этот взгляд, пожалуй, до конца жизни будет являться ей в кошмарах.

– У нее не было головы, – его черты исказились, по щекам потекли слезы. – Кровь… кровь была… повсюду… Эти твари были на глубине и плавали там, как акулы… и они выплыли на поверхность… и все закричали… и брат Иеремия бросил тело женщины и попытался отбиться своим серебряным крестом… но вода бушевала от этих тварей, река обращалась алым… и… и… я пытался нырнуть и помочь… а потом под воду затянули и других женщин… и волны потемнели от крови.

Молчание.

Никто из присутствующих не пошевелился, не заговорил и не встретился глазами с Ризом.

Он опустил голову. По щекам у него катились слезы, голос дрожал.

– Преподобный Иеремия… убил почти всех тварей огромным серебряным крестом… он спас многих из нас и вывел нас из воды… Я так скажу, он спас мою задницу… Но воды реки обратились алым… Волны… я никогда не видел такого… такие красные… такие темные… как в библейском Апокалипсисе.

Молчание.

Лилли смотрела в пол, решив, что лучше дать парню выговориться.

– Бедные женщины, которых съели той ночью… молились перед смертью… я слышал их молитвы… и эти твари разрывали их на части… и вода становилась красной… Я слышал их голоса среди криков… «Господь пастырь мой… Он покоит меня на злачных пажитях… и водит меня к водам тихим… подкрепляет душу мою», – молчание. Всхлипы. Тихие слезы. – «Если я пойду и долиною смертной тени… не убоюсь… не убоюсь зла», – молчание. Плечи Риза дрожали, голова наклонилась вперед. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. – А потом… потом… – молчание. Сдавленные всхлипы. – Мы у-увидели, как они встают из воды… как сотники… истерзанные, опухшие… с лицами цвета чешуи… с акульими глазами… они пошли на нас… мы попятились к автобусу… Дьявол послал их за нами… и мы… мы… сбежали… Мы бросили сестер наших и сбежали… и… и… о… о-о-о-о-о-о-о-о!

Риз наконец-то позволил тоске и страху поглотить себя и уже не смог говорить. Он сполз с кушетки. Лилли бросилась к нему, и он упал в ее объятия и разрыдался. Он все рыдал и рыдал, уткнувшись лицом ей в грудь, а она неловко обнимала его. Так прошло несколько жутких мгновений.

Повернувшись, Лилли хотела сказать что-то Бобу, но он уже вытащил стерильную иглу и небольшой флакон успокоительного. Все остальные пораженно наблюдали, как он готовит инъекцию. Лилли кивнула ему, после чего Боб подошел и вколол лекарство.

Молодой парень по имени Риз Ли Хоуторн в последний раз взглянул на Лилли, обмяк в ее объятиях и без сознания повалился на пол.

Боб крикнул через плечо:

– Бен! Мэттью! Помогите мне!

Они подхватили парня, подняли его и перенесли на застеленную кушетку, придвинутую к стене в противоположном конце комнаты. Осторожно положив его на нее, они закрыли его простыней. Его веки несколько раз дернулись… и закрылись. С секунду все молчали, собравшись вокруг кушетки и наблюдая, как грудь парня медленно поднимается и опускается под простыней.

Наконец Лилли повернулась и встретилась глазами с Барбарой Штерн.

– Барбара, останься с ним, наблюдай за динамикой, – она посмотрела на остальных. – Давайте поговорим в коридоре.

Лилли никогда не верила в призраков. В детстве ей нравились «страшные истории», которые отец рассказывал, сидя на крыльце их дома в Мариетте – обычно осенними вечерами, когда в воздухе пахло дымом и горящими листьями. Эверетт Коул рассказывал об исчезающих попутчиках, пропадающих шкафах и загадочных кораблях, обреченных вечно бороздить просторы океана, и Лилли внимательно ловила каждое слово. Еще ей нравились мурашки, которые бежали у нее по коже, когда она читала закрученные концовки романов Ширли Джексон, смотрела заключительные серии «Секретных материалов» и проглатывала найденные в школьной библиотеке книги вроде «Странные, но правдивые истории о сверхъестественном». Однако в привидений она не верила – до этого момента.

Губернатор был мертв уже несколько недель и превратился в очередное воспоминание, но в коридорах под гоночным треком до сих пор ощущалось его присутствие – казалось, подземный лабиринт кишел призраками, как продуваемые всеми ветрами викторианские особняки. Его жестокие допросы в выложенных шлакоблоками гаражных отсеках до сих пор эхом отдавались в голове Лилли, а запах – резкий, прелый запах колесной мази и старой резины – до сих пор вызывал у нее воспоминания о темных свершениях этого безумца. Из тех камер, где держали голодных ходячих, подготовленных для гладиаторских боев, все еще доносилась легкая вонь мертвецов, напоминавшая смрад перегнившего мусора. Все это бурлило в душе у Лилли, пока она пыталась сконцентрироваться на насущных проблемах, чувствуя, что тревожные глаза всех собравшихся обращены на нее… в ожидании.

– Так, этот парень явно не в себе после долгих скитаний по лесам, – Лилли протерла глаза и прислонилась спиной к стене. – Пожалуй, стоит подождать, пока он не поправится, прежде чем предпринимать какие-либо действия.

Сверкнув блестящими от напряжения усталыми глазами, Бен Бухгольц спросил:

– То есть мы не исключаем возможности прийти им на помощь?

– Что это значит, Бен? – удивился Дэвид Штерн. – Ты не желаешь помогать этим людям? Ты хочешь, чтобы они погибли?

– Я этого не говорил, – Бен обжег Дэвида взглядом. – Но нам придется рисковать собой, чтобы найти их.

– Я склонна согласиться с Беном, – сказала Глория Пайн, взглянув на Лилли. – Мы понятия не имеем, насколько велико оставшееся стадо – может, оно растет и пополняется новыми мертвецами? – да и людей у нас не хватит.

– Вся наша жизнь теперь – один сплошной риск, – возразила Лилли. – Там четырнадцать человек. Мы должны хотя бы попытаться. Верно? Если я не ошибаюсь, они бы, скорее всего, сделали для нас то же самое.

– Прости, Лилли, – смущенно произнес Мэттью Хеннесси. – Я согласен с Беном и Гло. Откуда ты знаешь, что они сделали бы для нас то же самое? Просто подумай… Я, конечно, верю в лучшее в людях, но все же… Судя по тому, что нам известно, это те еще сволочи.

– Спасибо, – Бен благодарно кивнул Мэттью. – Как раз об этом я и думал. – Он посмотрел на Дэвида. – Чертовы проповедники! Да ведь у них там девять из десяти – хреновы педофилы.

– Ты серьезно? – Дэвид смерил Бена взглядом, воздух в коридоре как будто затрещал от их гнева. – Поэтому ты не хочешь им помогать? Таковы твои моральные устои?

Бен пожал плечами.

– Понимай как знаешь.

– Ты уверен, что дело не в тебе? Что это не инстинкт самосохранения?

– Может, просто скажешь сразу? – Бен вызывающе вышел вперед. – Может, просто скажешь, что думаешь? Может, просто скажешь, что я долбаный трус?

– Полегче, ребята… – Лилли попыталась встать между ними, но Дэвид опередил ее и подступил вплотную к Бену.

– Я не говорил, что ты трус, Бен. Может, ты чрезмерно подозрителен. Может, слишком гневлив.

– Отвали от меня, – Бен оттолкнул Дэвида, – пока я не стер эту мерзкую ухмылку у тебя с лица.

– Эй! – Лилли повысила голос и отодвинула Дэвида в сторону. – А ну прекратите, оба!

Мужчины недобро посмотрели друг другу в глаза, а Лилли повернулась и обратилась ко всем стоящим в коридоре:

– Мы уже это проходили. Мы пререкались и спорили по поводу каждого решения. Я этого не потерплю! – она сделала паузу, чтобы подчеркнуть свои слова. – Вот вам новость: на кону наши жизни. Хотите, чтобы в этом городе царили нравы Дикого Запада? Продолжайте эту детсадовскую возню! О, кстати, поищите еще нового лидера, потому что я уже готова плюнуть на все это дерьмо с высокой колокольни! – и снова пауза. Лилли безраздельно завладела вниманием слушателей. Она посмотрела на каждого из них по очереди и немного смягчилась, ее голос стал чуть ниже. – Я просто прошу, чтобы вы глубоко вздохнули, успокоились и трезво оценили ситуацию. Тут есть риск, но есть и выгода. Да, нам придется пройти по опасной территории, подставить себя под удар ради этих людей, но подумайте, что это нам принесет. Нам нужны люди, чтобы выжить. Вряд ли мы сможем удержать этот город силами всего двадцати пяти или тридцати человек. У нас едва хватает людей, чтобы в три смены работать на строительстве баррикады. Нам нужны сильные руки и зоркие глаза, нам нужны люди, которые готовы влиться в наше сообщество. Я ничего не знаю о церковных группах – я агностик, – но я точно знаю, что эти люди не выживут, если мы им не поможем. Поэтому мне нужно, чтобы все вы действовали сообща.

Бен опустил глаза.

– Прекрасная речь, Лилли, – сказал он, – но я пас.

В груди у Лилли зародился гнев, она сжала кулаки.

– Бен, у тебя короткая память. Если не ошибаюсь, всего десять дней назад…

– Лилли, прости, – тихо перебила ее Глория, голос которой дрожал от стыда. Она посмотрела на Лилли полными слез глазами. – Я ценю все, что ты для нас сделала. Правда. Я ценю, что ты встала во главе этого города и все такое. Но я просто не хочу рисковать собственной задницей ради этих людей.

Лилли едва дышала, ярость ослепляла ее.

– Да? Правда? И так вы платите по счетам? Так вы чтите память людей вроде Остина Балларда? Остин рискнул своей задницей ради тебя, Глория. И ради тебя, Бен. И ради тебя, Мэттью! Он вообще-то погиб ради вас! – Лилли захлебывалась гневом, ее глаза застилала красная пелена, в горле пересохло. – Вперед! Сидите за стенами! Не высовывайтесь! Почаще повторяйте себе, что за стенами вас никто не тронет! Но это не так! Вы не в безопасности! Мы все сражаемся на одной войне! На войне с самими собой! Спрятавшись, вы погибнете! ВЫ ПОГИБНЕТЕ!

Дыхание у Лилли перехватило. Остальные стояли вокруг нее и смотрели в пол, как дети, которых в качестве наказания оставили без ужина. У нее за спиной раздался низкий, хриплый голос, но Лилли едва расслышала слова. Боб Стуки прислонился спиной к двери госпиталя. Он стоял там все это время, молча слушая ее крики, и теперь наконец-то сказал что-то, но Лилли не смогла его понять.

– Что, Боб?

Боб посмотрел на нее, затем на остальных.

– Я говорю, что, если я смогу существенно сократить наши риски?

Это странное предложение было встречено гробовой тишиной и на некоторое время просто повисло в воздухе.

Лилли взглянула на Боба.

– Ладно, я спрошу. О чем ты, черт возьми?

Глубоко посаженные глаза Боба, окруженные глубокими морщинами, загорелись. Он принялся объяснять свой план.

Остаток дня прошел без ссор и без перебранок. Дети играли в кикбол на площади, а большая часть взрослых помогала Лилли с обустройством арены. Лилли набросала планы посадки овощей и стойких зерновых культур вроде сои и кукурузы, которые можно было и употреблять в пищу, и использовать для получения энергии. У Лилли были большие планы на будущее Вудбери: она собиралась обратиться к возобновляемым источникам энергии и уже нашла в библиотеке схемы самодельных солнечных батарей и нагревателей.

В госпитале под гоночным треком Боб поставил молодого парня из церковной группы на ноги с помощью усиленной дозы регидрационных средств, инъекций витамина В12 и множества историй о службе на Ближнем Востоке. Новичок проникся к Бобу симпатией, что было довольно забавно, ведь Боб всегда недолюбливал людей со склонностью к религиозному фанатизму. Но Боб был прирожденным врачом – и славным солдатом, – и свято верил в то, что ко всем пациентам нужно относиться с должным вниманием.

Когда солнце закатилось за горизонт, эту странную парочку было уже не разлить водой. Боб показал Ризу город и даже спустился с ним в тоннели. Риз сильно хромал и еще чувствовал головокружение от усталости и истощения, но отчаянно хотел спасти своих братьев. Боб, однако, сказал парню, что тому нужно еще подлечиться, прежде чем отправиться на спасательную операцию в Карлинвил. Риз спросил, когда они смогут выдвинуться, и Боб ответил, что, скорее всего, это произойдет в конце недели, через три-четыре дня, а пока парню стоит отдохнуть, набраться сил и подготовиться к дальнему пути. Риз, похоже, остался доволен таким раскладом – по крайней мере, до поры до времени.

Тем вечером солнце скрылось за острыми верхушками древних дубов к западу от речки Элкинс и озарило все вокруг янтарным светом. Тени стали длиннее, в золотистых лучах появилась невесомая пыль.

Большинство работников уже разошлось с арены, и там осталось только два человека, которые, склонившись к земле в гаснущем свете дня, сажали первые семена кабачков. Задача была несложной, но был в ней определенный символизм. Лилли поняла это, когда опустилась на колени и небольшим совком провела бороздку в черной глинистой почве Джорджии.

Келвин стоял рядом с ней, держа целую пригоршню небольших серых семян.

Он одно за другим ронял их на грядку, формируя ровный рядок, и Лилли аккуратно присыпала их землей и слегка прихлопывала ее ладонью. У кабачков были длинные стержневые корни, которые позволяли им выживать в сухом климате. Цикл роста длился около месяца, так что они могли плодоносить все лето. Лилли провела вторую бороздку, и Келвин посадил новые семена. Они повторяли это снова и снова, пока Лилли не заметила, что Келвин что-то бормочет себе под нос, открывая каждую пачку и рассыпая семена по земле.

– Что ты сказал? – наконец спросила она, откинувшись, чтобы стереть пот со лба.

– Что? – Келвин посмотрел на нее с таким видом, словно она сошла с ума.

– Что ты бормочешь, прежде чем сажать семена?

Келвин усмехнулся.

– Ах, прости. Ты меня поймала. Это просто молитва за урожай. Я молился.

Лилли это понравилось. Она искоса взглянула на Келвина.

– Ничего, что мы беспокоим Всевышнего по такому… ничтожному поводу?

– Я научился у деда. Старик всю жизнь выращивал табак в округе Калхун в Техасе, а на заднем дворе у него росли арбузы размером с дом. Он всегда твердил, что у него свои секреты. Когда мне было двенадцать, он наконец-то взял меня с собой на поле, дал мне первый саженец табака и открыл свой секрет.

– Он молился, сажая его.

Келвин кивнул.

– Он читал «Аве Мария», начиная каждый новый рядок, хотя сам всю жизнь был баптистом. Бабуля Рози вечно давала ему за это нагоняй.

– «Аве Мария»… Да ладно?

– Дед знал одних итальянцев из Джаспера, у них там виноградник был. Так вот, они вечно побеждали на ежегодной ярмарке в Джорджии и обходили деда со своими призовыми помидорами. – Келвин пожал плечами. – Ну, он и стал бормотать: «Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами, и благословенны плоды фермы Твоей… арбузы».

Лилли рассмеялась – ей вдруг стало легко и свободно.

– Он всегда так говорил, – улыбнувшись, продолжил Келвин, – как будто это колдовское заклинание… арбузы… арбузы! Я считал его невероятно крутым. В детстве мне хотелось быть похожим на него. Он вечно жевал табак, и я, конечно, не мог его не попробовать.

– И он поделился с тобой?

– Ага.

– Понравилось?

– Куда там! Я заблевал всю кабину его трактора.

Лилли захохотала. Казалось, она уже целую вечность не смеялась вот так – пожалуй, она не смеялась с самого начала эпидемии. В большом масштабе – в масштабе истории человеческого юмора – историю Келвина нельзя было назвать особенно смешной, но Лилли просто необходимо было посмеяться.

Келвин посмотрел на часы.

– Мне пора обратно в ратушу. Ребята уже, наверное, грызут диванные подушки.

– Я тебя провожу.

Закончив рядок, они сложили инструменты в стоявшую неподалеку тачку.

Стало гораздо прохладнее, жаркое солнце закатилось за горизонт. Пахло сиренью, клевером и влажным сеном, которое прело на полях. По дороге в ратушу Лилли и Келвин обсуждали парня из церковной группы и замысел Боба использовать тоннели, чтобы попасть в Карлинвил. Никто точно не знал, какова длина главного коридора – городок был милях в десяти от них, – но Боб заверил всех, что можно без проблем расчистить подземную дорогу и спокойно добраться до нужного места под землей.

Лилли не верилось, что тоннель идет так далеко, и уж тем более не верилось, что можно пройти такое расстояние по грязным подземным коридорам, но Боб утверждал, что старые планы оказались верны по крайней мере на три мили в каждом направлении. Похоже, рабы в девятнадцатом веке сбегали гораздо чаще и успешнее, чем предполагали самые смелые историки. И Боб не сомневался, что с помощью новичка они смогут довести спасательную группу практически до того самого места, где держали оборону церковники. Планировалось, что там они прокопают почву, чтобы выйти на поверхность, спасут людей и по тоннелям вернутся в Вудбери.

– На бумаге все кажется вполне выполнимым, – сказала Лилли, когда они пересекли пустынную городскую площадь и подошли к ратуше, – и все же… не знаю… как будто мы переоцениваем свои силы. Я доверяю Бобу, но ведь черт его знает, что там внизу… может, и вовсе тупик?

Они остановились на каменных ступенях, ведущих к двери ратуши. Келвин повернулся и дотронулся до плеча Лилли. Мозоли его натруженной руки царапнули Лилли кожу, но прикосновение было ласковым.

– Все в руках Бога, Лилли. Ты была права. Мы должны попытаться. Так будет правильно.

Лилли взглянула ему в глаза.

– Может, мне стоит прочесть «Аве Мария»?

– Это не помешает, – не отнимая руки, улыбнулся Келвин. – Всевышний не покинет нас.

Лилли коснулась его щеки.

– Спасибо.

Ее сердце дрогнуло, по спине, как электрический разряд, пробежали мурашки. Не подошел ли он ближе? Лилли чувствовала его запах – «Олд Спайс», жвачка – и отчаянно хотела прижаться к нему и уткнуться лицом ему в шею. Его глаза были невероятно ясными, в них читались печаль, и смирение, и глубокая, глубокая вера.

– Честно говоря, – прошептала Лилли, – мне бы твою веру.

Келвин наклонился к ней и скользнул рукой по ее щеке.

– Ты хороший человек, Лилли, – он вытащил из-под рубашки небольшой крестик, аккуратно расстегнул цепочку и снова застегнул ее на шее у Лилли. – Вот, держи. Он никогда меня не подводил.

Лилли с трудом справлялась с чувствами.

– О боже, я не могу его принять, – сказала она, внимательно рассмотрев золотой крестик.

– Можешь. Я ведь тебе уже его дал, – улыбнулся он. – Носи на здоровье.

– Спасибо тебе… спасибо.

Он провел рукой по ее волосам.

– Не за что.

Неужели он подошел еще ближе? Лилли не знала точно. Ее сердце колотилось как сумасшедшее. Понимая, что это неправильно, понимая, что прошло слишком мало времени, понимая, что город не одобрит этого, она подалась вперед и закрыла глаза.

Их губы сблизились, между ними оставалось не больше сантиметра, как вдруг из окна второго этажа донесся детский крик.

Они застыли, как дикие животные в свете прожекторов приближающегося поезда.

 

Глава одиннадцатая

Келвин и Лилли взбежали по лестнице на второй этаж ратуши и ворвались в канцелярию. Они быстро осмотрелись по сторонам, ожидая увидеть признаки борьбы – отбившихся от стада ходячих или другую опасность, – но перед ними была лишь маленькая девочка, которая стояла посреди комнаты в окружении сдвинутых к стенам столов и изъеденных молью штор, скрывающих заколоченное окно.

– Это Люк, – сказала Беттани, когда Келвин подбежал к ней, упал на колени и подхватил дочку на руки.

– С тобой все в порядке?

– Со мной все хорошо, папочка, – ответила она. На ней была пижама, в руке она держала книгу сказок Мориса Сендака. Зевнув, она объяснила: – Томми читал Люку, Люк заснул, и ему приснился кошмар.

– Он здесь, пап.

Услышав голос старшего сына, Келвин посмотрел в сторону задней комнаты, в которой теперь спали дети. Усталый и сонный Томми Дюпре стоял в дверях, босой, в футболке с эмблемой «Фэлконс» и джинсах. У него в руках тоже была книга сказок.

– Он заснул и начал кричать.

Келвин вскочил на ноги и поспешил в заднюю комнату. Лилли устремилась следом за ним.

Вдруг ей показалось, что она без спросу вторгается в беспорядочный мирок детей Дюпре: на полу были разбросаны потрепанные книжки с картинками, в углу была сложена одежда, повсюду валялись фантики от конфет, пахло жвачкой, лечебной мазью и детской присыпкой. Пару дней назад Боб принес Томми Дюпре целую коробку комиксов, найденных в разграбленной аптеке, и теперь взгляд Лилли упал на удивительно аккуратную стопку комиксов на дальнем подоконнике. Рядом с ней стояла жестянка из-под кофе, полная кисточек, лежал альбом для рисования и чистая стирательная резинка, а чуть поодаль – безупречный ряд из кошелька, перочинного ножа и ключей.

Маленький угол Томми, обставленный с нервозной педантичностью – эта педантичность явно была защитным механизмом впечатлительного мальчишки, живущего в жуткие времена, – ужаснул Лилли.

– Малыш… Малыш! – Келвин опустился на колени возле постели младшего сына – он спал на расшатанном белом диване, который Лилли нашла на городском складе. Он подхватил мальчишку своими жилистыми руками и погладил его мозолистой ладонью по голове. – Все хорошо… Папочка рядом.

– Я видел маму!

Голос маленького Лукаса Дюпре сорвался на писк – на жалобный стон побитого котенка, – и малыш крепко прижался к отцу. Казалось, он был глубоко поражен своим сном. Его лицо блестело от пота, пижама с Паровозиком Томасом насквозь промокла.

– Папочка, я снова видел маму!

Келвин посмотрел на Лилли, которая стояла в отдалении рядом с Томми. Старший мальчик не поднимал головы и задумчиво покусывал губу. Келвин нервно прочистил горло, и Лилли вдруг поняла, что это случилось не в первый раз после гибели Мередит Дюпре, что семье не хочется делиться этим с чужими людьми и что ей, Лилли, возможно, лучше будет уйти под благовидным предлогом.

– Келвин, я, пожалуй, оставлю вас и вернусь…

– Нет. – Келвин встретился с ней взглядом. – Прошу тебя. Все в порядке. Останься. Ты нравишься Люку. – Он повернулся к сынишке. – Так ведь, Люк?

Мальчик застенчиво кивнул.

Келвин ласково убрал прядь рыжих волос, упавшую Люку на глаза.

– Расскажи нам свой сон, Люк. Не бойся, мы рядом.

Люк прислонился спиной к подлокотнику дивана, посмотрел себе на колени и что-то пробормотал. Лилли с трудом расслышала его.

– Он похож на тот, другой? – спросил Келвин.

– Да, папочка, – кивнул Люк.

– Она была на заднем дворе?

– Да, – снова кивнул малыш. – Но теперь у бабушки и дедушки.

Келвин погладил сынишку по голове.

– Помнишь, что я говорил тебе о кошмарах и видениях?

Люк еще раз медленно кивнул, смотря на руки у себя на коленях.

– Нужно рассказывать о них, потому что тогда мне не так страшно.

– Верно.

– Мама была у тех розовых кустов… только мертвая… но все равно она там была. Она не была ходячей, ничего такого. Просто бледная и мертвая. И мне стало грустно.

Мальчишка кашлянул, и кашель сорвался на стон – на мгновение Лилли показалось, что он вот-вот снова разразится слезами. Но вместо этого он посмотрел в глаза отцу острым и ясным, как свет дуговой лампы, взглядом.

– Помнишь, мама всегда говорила, что близится конец света?

– Да, малыш, я помню. – Келвин неловко переглянулся с Лилли, а затем опять повернулся к сыну. – Она сказала то же самое и во сне?

Люк кивнул.

– Она плакала. Но я пока не увидел Анти-Христа. Он был за кустами, но я его пока не увидел. Мама качалась на качелях, плакала и пела.

– Что она пела, Люк? Ты помнишь?

Мальчик поджал губы и задумался, после чего фальшиво запел:

– «Тихо, малыш мой, засыпай… Папа принесет тебе каравай».

Келвин грустно кивнул.

– Она ведь всегда пела эту песню, когда укладывала тебя спать? И красиво пела.

– Но во сне, папочка, все было по-другому. Она не укладывала меня спать.

– Понятно, – сказал Келвин, наклонив голову. Похоже, ему не слишком хотелось продолжать этот разговор. Напряжение в комнате возросло. – Расскажешь, что там было, дружок?

Люк упрямо поджал губы и не ответил.

– Ничего, Люк. Нам не обязательно об этом разговаривать.

Мальчишка опустил глаза, по щеке у него скатилась одинокая слеза. Его губы двигались, но слов не было слышно. Он был похож на механическую куклу, у которой кончился завод.

– Люк?

На мгновение повисла тишина – и этого мгновения мальчишке хватило, чтобы перейти невидимый Рубикон. Люк посмотрел на отца блестящими от слез глазами и произнес:

– Она сказала, что мне никогда больше нельзя засыпать… что никому из нас нельзя засыпать, чтобы не повторить ее судьбу.

В последующие дни, когда Лилли уже забыла подробности того вечера с детьми Дюпре, на задворках ее сознания все время маячило призрачное, едва заметное, зарождающееся чувство страха, подобное акуле, которая плавала в темных водах ее мыслей и не поднималась на поверхность. Прячась в темных закоулках ее души, это неизбывное чувство обреченности пронизывало каждое мгновение, каждую задачу, каждую встречу, беседу и стычку. Оно не покидало ее, пока она помогала Бобу и Дэвиду собирать карты, планы местности, инструменты, припасы и оружие для подземного путешествия. Оно эхом отдавалось в ее неясных, обрывочных снах, пока она в тревожной полудреме ворочалась на кровати в пустой и душной квартире в самом конце Мейн-стрит. Оно струилось по ее венам, пока она считала часы до выступления.

К пятнице Риз полностью поправился, а все приготовления к предстоящему путешествию по тоннелям были закончены. Лилли изо всех сил пыталась не обращать внимания на беспокойство. Она решила оставить город в умелых руках Барбары Штерн, Глории Пайн и Келвина Дюпре. Эти трое, казалось, могли справиться с любой непредвиденной ситуацией, к тому же – что важнее – детям Келвина было бы лучше понимать, что отец рядом, а не отправился на какую-то опасную, непрактичную, донкихотскую миссию. Ресурсы Вудбери истощились – все горожане и все участники спасательной операции чувствовали, что город достиг критической точки. Сражение со стадом съело большую часть их боеприпасов – в тоннели брали в основном пистолеты с магазинами на восемь или десять патронов, – а из еды с собой подготовили консервы с большим сроком годности. Ранним утром пятницы, за несколько минут до рассвета, вся команда собралась на городской площади, экипированная рюкзаками, которые, казалось, весили не меньше тонны.

– Черт, чего ты туда напихал, кирпичей, что ли? – проворчал Спид, пока Боб помогал ему надеть на спину гигантский рюкзак. На площади было полутемно, воздух трещал от напряжения и предрассветного холода. Горизонт только начинал розоветь первым светом дня.

– Хватит ныть, – одернул его Боб и закинул собственный рюкзак себе на плечи. – Ты же крутой футболист, чего ты жалуешься?

– Встретимся миль через восемь-десять, папаня, посмотрим, в каком ты будешь состоянии, – фыркнул Спид.

Его коротко постриженные светлые волосы были скрыты под банданой, футболка с логотипом U2 уже пропиталась потом. Крякнув, он поправил лямки на широких плечах и переглянулся с Мэттью Хеннесси, который сидел неподалеку на скамейке и заряжал магазин новыми патронами.

Мэттью, усмехнувшись, посмотрел на Спида.

– Не будь девчонкой, Спид, – бросил он.

Лилли наблюдала за этой перепалкой с другого конца площади, поудобнее устраивая свой рюкзак на спине и пытаясь не обращать внимания на пустое, тревожное чувство, которое всю неделю пронизывало ее до костей. Она взяла с собой оба «ругера» двадцать второго калибра и закрепила их на бедрах, по-ковбойски. На голове у нее была шахтерская каска, надетая поверх собранных в конский хвост волос и закрепленная самодельным ремешком под подбородком. Лилли чувствовала себя десантником, которого вот-вот отправят в бесконечное свободное падение. Этим утром она проснулась у себя в квартире, когда на нее вдруг снизошло озарение, внезапное, как взрыв хлопушки: она поняла, почему ей казалось, что она идет на погибель.

Теперь это понимание давило на нее сильнее, чем лямки переполненного рюкзака, которые впились ей в плечи. Помимо банок с консервами, они упаковали все до единой батарейки, оставшиеся в городе, кое-какие медикаменты, шахтерские инструменты, дополнительные фонарики, сигнальные огни, мотки веревки, скотч, рации и всяческие устройства, которые могли пригодиться им в неизведанных подземных пространствах.

– Готовы? – в некотором роде риторически спросил Дэвид, который стоял за скамейкой Мэттью. Натриевый свет единственного освещавшего площадь фонаря превращал его седую гриву в серебристый ореол. В дополнение к тяжелому рюкзаку, автоматической винтовке и патронташу на Дэвиде был мотоциклетный шлем, снабженный галогеновым фонариком. Он напоминал немолодого спелеолога, готового погрузиться в бездны ада. – Боб, все четко?

– Четче не бывает, – ответил Боб, затягивая ремень. – Вперед.

Вслед за Бобом они пересекли площадь, прошли по Джонс-Милл-роуд и вышли из города сквозь прореху в юго-западном углу баррикады. Как только они ступили на пустыри, Лилли почувствовала, как у нее по коже побежали мурашки. Предрассветная тишина нарушалась лишь шуршанием их шагов, позвякиванием банок у них в рюкзаках и стуком сердца Лилли, который казался ей таким громким, что она опасалась, не слышат ли его и остальные. Она не знала точно, сколько сможет хранить свой секрет. Он давил на нее, пока они шагали по замусоренным улицам и гуськом шли вдоль заколоченных витрин, свернув на Фолк-авеню.

Лилли узнала о своем недуге – о причине жуткого страха, который прожигал ее изнутри, пока они приближались к аптеке, – когда была совсем маленькой. Ей было лет восемь или девять, она тогда играла в прятки со своими двоюродными братьями Дереком и Диком Дринкуотерами.

Дринкуотеры были богачами из Мейкона. Их отец, сводный брат Эверетта Том, был связан с международной торговлей нефтью и делал неплохие деньги. Гигантский особняк Дринкуотеров, построенный в городе Уорнер-Робинс еще до Гражданской войны, был настоящим архитектурным монстром с кучей закоулков и бесчисленных смежных комнат, кухонных лифтов, кладовок и туалетов, где недовольный ребенок мог прятаться целыми днями, прихватив с собой немного еды и парочку настольных игр.

Одним воскресным днем, когда Эверетт приехал в гости к Тому и своей золовке Дженис, дети принялись играть в прятки. Взрослые сидели в уголке для завтрака и пили один коктейль за другим, поэтому дом был в полном распоряжении Лилли и близнецов. Лилли играла очень хорошо, обычно ее находили нескоро после считалки.

В тот день она обнаружила старую кладовую под ведущей на третий этаж лестницей, притаилась там и закрыла за собой хлипкую дверь. Замок щелкнул, и от этого щелчка у нее по коже побежали мурашки. Она прижала колени к груди, забилась в угол, за обсыпанные нафталином шубы и пыльные коробки с подписями «Шляпы и шарфы Дженис» или «Детские вещи близнецов», и вдруг вспотела. Это был первый симптом ее болезни, до той поры не диагностированной и не замеченной: все ее тело вдруг окатило горячей волной, которая пылала, как лесной пожар. Через несколько секунд она промокла насквозь. Лилли толкнула дверь – она не поддавалась. Может, замок заклинило или он автоматически закрывался снаружи – неизвестно. Лилли понимала лишь, что ей во что бы то ни стало нужно выбраться.

Это чувство, как подтвердят практически все страдающие от той же болезни, было сродни удушью. Сидя на полу в углу маленькой кладовки, Лилли не могла дышать. Голова болела, кожу покалывало, шубы висели так близко к ее лицу, словно хотели лишить ее последнего кислорода. Ее сердце колотилось как сумасшедшее. Стены как будто сдвигались, темнота поглощала ее.

Через несколько минут она начала кричать. Лилли визжала, голосила и всхлипывала в темноте этой крошечной темницы, пока один из близнецов не нашел ее, не открыл дверь и не дал ей вырваться в светлый и свободный коридор.

Вскоре все забыли о произошедшем у Дринкуотеров инциденте – все, кроме Лилли, которая то ли через собственный травматический опыт, то ли благодаря интуиции поняла, что у нее появилась болезнь и что болезнь эта будет преследовать ее до конца ее жизни. Конечно, это был не паралич, не рак и не другое смертельное заболевание, но болезнь жила внутри ее и была ничуть не менее заметной, чем дальтонизм или плоскостопие. И поднимала свою жуткую голову в самые неподходящие моменты.

Она чувствовала ее и сейчас, на подходе к аптеке. Ее сердце выпрыгивало из груди. Они остановились на пороге, после чего Боб подошел к разбитой стеклянной двери и заглянул внутрь, чтобы проверить, не проникли ли в аптеку ходячие. Среди замусоренных проходов, поваленных витрин и перевернутых полок царила абсолютная тишина. Расцветающий за спинами отряда алый рассвет еще не коснулся сумрачной аптеки своими лучами.

– Включайте фонарики, – скомандовал Боб, после чего сам щелкнул выключателем своего шахтерского фонаря и толкнул дверь стволом дробовика, заряженного патронами на 12 гран, который он всегда брал с собой, когда ожидал близких столкновений с неопределенным количеством мертвецов.

Лилли почувствовала, как грудь сдавило от страха. Она за Бобом зашла в аптеку, за ней сквозь разбитую дверь последовали остальные. Аптека, казалось, ожила, стоило ей войти внутрь – пусть Лилли и понимала, что все это происходит лишь у нее в голове, – стены начали медленно, но верно сходиться с неотвратимостью ползущих ледников. Во рту у Лилли пересохло. Они пересекли пустой торговый зал и один за другим спустились по запасной лестнице в шахту лифта. Когда Лилли встала на последнюю ступеньку, ее суставы словно окаменели, а по спине у нее пробежал холодок.

Подвал был больше, чем она ожидала. Повсюду бродили тени, которые рождались в тонких лучах скользящих по стенам фонариков. Боб указал на зияющий в стене проем – огромный, как люк подводной лодки, и дышащий холодным, спертым воздухом подземелья – и подозвал всех ближе.

– Сюда, ребята, – сказал он, освещая путь налобным фонарем, – выдвигаемся в темноту.

Лилли вслед за Дэвидом шагнула в тоннель, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкий дверной проем, и в горле у нее встал ком.

На мгновение она замерла на пороге, не в силах пошевелиться от ужаса. Остальные один за другим прошли мимо.

Страх сковал ее члены, кровь в жилах застыла, горло перехватило – Лилли едва могла вздохнуть, пока пятеро бойцов огибали ее и уходили дальше по тоннелю, их силуэты растворялись в темноте, а узкие полоски света от их фонариков танцевали на земляных стенах и толстых опорных балках, расставленных по всему коридору с одинаковыми интервалами.

Лилли не могла пошевелиться, не могла вздохнуть. Тоннель превратился в ее глазах в кладовку под лестницей, сталактиты и известковые отложения стали шубами и закрытыми пластиком дождевиками, которые душили ее в детстве. Стены тоннеля начали сжиматься. Лилли пошатнулась, от головокружения она едва стояла на ногах. Один из силуэтов перед ней остановился, повернулся и тревожно взглянул на нее.

Исчерченное глубокими морщинами лицо Боба терялось в тусклом свете его шахтерского фонаря, но беспокойство было не скрыть. Он пошел обратно к Лилли, в рюкзаке у него зазвенели банки.

Лилли посмотрела на него.

– Прости, Боб, я… – хрипло начала она, отчаянно хватая ртом воздух, как будто у нее случился приступ астмы. – Я не… – Слова никак не приходили.

– Что случилось, малышка Лилли? – Боб положил руку ей на плечо и слегка сжал его. – Что такое?

Лилли вдыхала и выдыхала, вдыхала и выдыхала, пока не успокоилась достаточно, чтобы говорить.

– Боб, у меня плохие новости.

– Милая, скажи мне, что не так?

Лилли взглянула ему в глаза, облизнула губы, болезненно вздохнула и в конце концов нашла в себе силы объяснить причину своего поведения.

– У меня ужасная клаустрофобия.

С секунду Боб просто смотрел на нее, а затем ни с того ни с сего рассмеялся, и его смех эхом пронесся по бесконечному коридору – от этого жутковатого звука все резко остановились, повернулись и всмотрелись в темноту.

Боб смеялся не больше минуты, после чего вытащил из переносной аптечки пару таблеток «Ксанакса». Он протянул их Лилли, извинился за свою реакцию и заверил ее, что вовсе не хотел тем самым приуменьшить серьезность ее болезни и что он прекрасно понимает, как неприятна клаустрофобия. В Кувейте он был знаком с солдатом, который предпочел отправиться на передовую, вместо того чтобы спокойно служить в тылу, лишь бы только не сидеть целый день в крошечном кабинете армейского барака. Боб объяснил, что в этом забытом богом мире порой ему становится так хреново, что его спасает лишь смех. К тому же клаустрофобия явно была меньшей из всех проблем, которые сейчас стояли перед ними. Если их не настигнут ходячие, вероятность погибнуть от отравления метаном, застрять в завале или отравиться химическими отходами была гораздо выше вероятности гибели от какой-то панической атаки.

«Ксанакс» подействовал минут через пятнадцать, после чего Лилли почувствовала, что может идти во главе группы (и извинилась перед всеми за свой срыв). Ей было стыдно за свой паралич, но он в каком-то смысле оказал на нее отрезвляющее воздействие. Он помог ей собраться с силами для предстоящего путешествия.

В тот день они продвигались быстро и фиксировали свое местоположение с помощью шагомера Мэттью. За первый час они прошли около двух миль, не встретились ни с одним ходячим и не наткнулись ни на один завал.

Начало тоннеля казалось весьма основательным. Через каждые сто футов потолок подпирали установленные крест-накрест балки, а твердые земляные стены поддерживались старой проволочной сеткой. Пахло влажностью и плодородной почвой, периодически к этим запахам примешивалась и вонь черной плесени. Каждые несколько шагов шахтерский фонарь Лилли высвечивал из темноты белые человеческие останки, наполовину погребенные в полу. От этого ей становилось не по себе, но в то же время она чувствовала благородство собственной миссии. А может, в этой эйфории было виновато лишь принятое лекарство. Как знать?

Боб следил за их перемещениями по карте, то и дело определяя их позицию относительно поверхности.

К концу второго часа их темп несколько снизился из-за сужения тоннеля в районе пятой мили. Они шли мимо свисающих с потолка причудливых известковых наростов, которые напоминали громадные резные люстры или скользкие переливающиеся сосульки. Стены на этом участке поросли мхом, воздух был особенно вязким и зловонным, как будто они пробирались по джунглям.

Потом тоннель слегка изогнулся вправо – Боб сказал, что он пошел на юг, – и на пути у группы возникло несколько частичных завалов. Лилли заметила, что тоннель стал немного другим – углы стали острее, поддерживающие балки встречались все чаще, а в стенах зияли проемы, похожие на ответвления в более узкие боковые тоннели, которые теперь были заколочены досками и дышали спертым, застоявшимся воздухом.

Когда Лилли указала Бобу на один из таких проемов, тот не остановился и лишь пробормотал:

– Цинковые шахты… в основном цинковые. Может, в некоторых добывали свинец и уголь. – Он махнул рукой в сторону поддерживающей балки и добавил: – Подозреваю, подземная железная дорога связывала множество заброшенных шахт и переходила от одной к другой до самой линии Мэйсона – Диксона.

Лилли только задумчиво покачала головой и крепче сжала рукоятку «ругера». Они прошли еще две-три сотни футов, огибая огромные кучи земли, обвалившейся за долгие десятилетия, и остатки костров, а затем увидели вдали серьезное препятствие.

Сперва им показалось, что они дошли до конца тоннеля – впереди как будто стояла старая кирпичная стена, перекрывавшая дорогу, – но чем ближе они подходили к преграде, тем четче она вырисовывалась в свете их фонарей.

– Это еще что за черт? – пробормотал Бен, когда вся группа выстроилась перед препятствием.

Казалось, посреди тоннеля в землю когда-то вкопали гигантский цементный цилиндр, поверхность которого от старости покрылась крошечными серыми наростами. Он был пять-шесть футов диаметром и практически полностью блокировал проход – по обе стороны от него оставались только узкие щели, – но непонятно было, предусматривал ли его проект тоннеля или же он появился здесь случайно.

Лилли просунула руку в одну из боковых щелей.

– По-моему, мы сможем протиснуться сбоку, – сказала она и сняла рюкзак. – Но придется немного разгрузиться.

– Только этого, блин, не хватало, – проворчал Мэттью. – Снова придется все перекладывать.

Риз Ли Хоуторн кусал ногти, стоя в тени за Спидом.

– Не хочется вас расстраивать, но сдается мне, до Карлинвила еще пилить и пилить.

– Погодите-ка секунду. – Боб присел на корточки возле гигантского цилиндра и вытащил топографическую карту. Осветив ее ручкой-фонариком, он пробормотал: – Кажется, я знаю, что это такое. – Он посмотрел на Дэвида, который, нахмурившись, заглядывал ему через плечо. – Дэвид, посвети-ка сюда.

Лилли подошла ближе к Бобу.

– Ты что, и правда знаешь, что это за хрень?

– Ага. И могу заявить об этом со всей уверенностью. – Он снова посмотрел на карту и провел пальцем вдоль пунктирной линии тоннеля, а затем поднял глаза. – Это несущая свая – довольна большая, такие забивают в землю при строительстве небоскребов.

Все на секунду замолчали, обдумывая услышанное, все глаза и уши обратились к Бобу…

…и потому никто не заметил тихий шорох шаркающих шагов, который доносился из темноты у них за спиной.

 

Глава двенадцатая

Во влажной, густой темноте подземелья звуки – особенно такие тихие и мимолетные – были обманчивы, но в этот момент, если бы участники спасательной операции действительно прислушались к тишине, они бы различили шуршание шагов, доносившееся из коридора, который остался у них за спиной. Казалось, их догонял неуклюжий, отставший от группы товарищ, шагавший на нетвердых спьяну ногах. Но шорох шагов тонул в звуке резкого голоса Дэвида, в котором слышалось недоверие:

– Боб, я не картограф, конечно, но что-то мне подсказывает, что над нами не Атланта. Или мы свернули не туда? Объясни по-человечески.

– Я и не говорил, что мы в Атланте… И не говорил, что это часть здания. – Боб тяжело поднялся на ноги. Его суставы хрустнули, он болезненно поморщился и указал на ту часть тоннеля, из которой они только что вышли. – Помните, в миле отсюда с потолка свисали сталактиты и мох?

Все закивали, а Дэвид сказал:

– Это как-то связано?

Боб свернул карту и сунул ее обратно в карман рубашки.

– Все эти известковые отложения и мох на стенах появились из-за подтекающей воды. Мы были под речкой Элкинс.

Лилли прикинула расстояние, вспомнила ландшафт к востоку от Вудбери и поняла, к чему клонит Боб.

– Это часть эстакады, – выдохнула она, снова повернувшись к массивной свае, которая, казалось, светилась в темноте, загадочная и манящая к себе, как обломки «Титаника». – Мы стоим под шоссе.

– По моим расчетам, мы в районе одиннадцатой мили – или около того, – Боб похлопал по нагрудному карману. – А это означает, что мы теперь точно знаем свое положение.

– Это семьдесят четвертое шоссе? – спросил Риз. – Вы о нем говорите?

– Оно самое, – кивнул Боб. – Подозреваю, мы некоторое время назад повернули на юг, пожалуй, сразу после речки Элкинс, и теперь идем вдоль шоссе.

– Мы ближе, чем я думал, – заметил Риз, запустив пальцы в волосы. – Хорошо. Просто отлично! Карлинвил совсем рядом с шоссе. Мы почти пришли! Боже, спасибо!

У него из-за спины раздался другой голос:

– Да, это все хорошо… Но надеюсь, Бог теперь поможет нам и еще кое с чем.

– А? – Риз повернулся, услышав хриплый говор Бена Бухгольца. – Что?

– Тише, – с ужасом произнес Бен. – Кто-нибудь еще это слышит?

Сердце Лилли пропустило несколько ударов. Менее чем в сотне ярдов от них виднелся изгиб тоннеля, в низко лежащем, призрачном тумане – скорее всего, образовавшемся здесь из-за метана, – который тускло светился пурпурным светом. Шорох неуклюжих, шаркающих шагов становился все громче, и в конце концов у дальней стены показалась нечеткая тень. Вокруг Лилли тотчас защелкали затворы автоматических винтовок и курки пистолетов, а сама она навела «ругер» на размытую тень, которая все приближалась, приближалась, приближалась, пока Лилли вдруг не прошипела громким шепотом:

– Стоять! Всем стоять! Не стрелять!

– Хрена с два, – огрызнулся Бен и поднес прицел «AR-15» к глазу. Одинокий мертвец медленно выходил из тени. – Не хватало еще, чтобы меня завалили эти долбаные кусачие.

– Он один! Бен, он всего один! – голос Лилли звенел от волнения, но в нем было достаточно властности, чтобы Бен убрал палец со спускового крючка. – Давай посмотрим, не идут ли за ним другие!

Ей даже не нужно было объяснять, как глупо было открывать бесконтрольную стрельбу среди узких подземных коридоров. Они бы не только привлекли к себе всех ходячих в зоне слышимости, но и, вполне вероятно, подорвали бы этот жутковатый пурпурный туман. Отдельных мертвецов лучше было убирать по-тихому.

Услышав их голоса и почуяв их запах, ходячий, сильно хромая, пошел прямо к ним и вытянул перед собой негнущиеся руки, словно желая, чтобы его обняли. Лилли и остальные просто смотрели на него, ожидая, пока он подойдет ближе к ним – никаких эмоций, никакого страха, практически никакой реакции на мертвеца, все замерли, как рыбаки, готовые в любую секунду проткнуть острогой проплывающую мимо рыбу, – и чем ближе он подходил, тем острее Лилли чувствовала странное любопытство.

Похоже, это был мужчина среднего возраста и неопределенной расы. Его одежда превратилась в драные лохмотья. Мертвец был таким грязным, что напоминал какое-то болотное пугало, мумию фараона, которую окунули в древнюю слизь. Но вниманием Лилли полностью завладела его нога.

– Боб, взгляни-ка на его ногу.

– Перелом не из приятных, – Боб изучал мертвеца через прицел своего серебристого револьвера «магнум» калибра 357 мм с дотошностью ювелира, рассматривающего драгоценный камень. Ходячий был уже на расстоянии пятидесяти ярдов, и теперь ужасный перелом было прекрасно видно – отполированная головка кости торчала из прогнившей ткани его бедра. Из-за этого жуткого увечья мертвец шел, сильно припадая на одну ногу, как машина без колеса. – И это любопытно.

– Весьма, – кивнула Лилли, не отрывая глаз от изуродованного ходячего, который уже сократил дистанцию между ними до двадцати пяти ярдов. С такого близкого расстояния стали видны почерневшие зубы, маячившие в черной пропасти рта, из которого вырывалось хриплое рычание, похожее на тарахтение автомобильного двигателя. Лилли повернулась к Спиду. – Окажешь нам честь?

– С удовольствием, – с холодной решимостью в голосе ответил бывший герой футбольных полей, потянувшись к рюкзаку за ломиком. Остальные молча наблюдали, как Спид подходит к мертвецу. – Классный прикид, – сказал он, поравнявшись с ходячим и вонзив острый конец ломика ему сквозь небо в лобную долю.

Ломик вышел у мертвеца из черепа.

На мгновение ходячий лишь замер, даже не пошатнувшись. Он пустыми глазами смотрел на противника, пока потоки черной крови заливали ему лоб и лицо. Спид рывком высвободил ломик, и мертвец наконец упал на пол бесформенной грудой влажных тканей.

Все подошли к нему и взглянули на труп с интересом патологоанатомов.

– Мне кажется или он из горевшего стада? – спросила Лилли, рассматривая ходячего и шевеля его почерневшую одежду носком ботинка. Истлевшая ткань тихонько шуршала.

– Похоже на то, – задумчиво пробормотал Боб, не поднимая глаз.

– Так, значит… что? – Дэвид изучал взглядом мерзкую кучу останков, лежащую на полу, и прижимал к носу платок, чтобы перебить отвратительную вонь, из-за чего его голос был немного приглушен. – Он проник сюда совсем недавно?

– Ага. – Лилли опустилась на колени и внимательнее рассмотрела жуткий перелом, из-за которого левая нога мертвеца была практически разворочена, а из бедра торчал желтовато-белый, как бивень слона, кусок кости. – Подозреваю, эта тварь сюда упала, – Лилли посмотрела на потолок, на переплетающиеся корни и свисающие известняковые сосульки. – И от этого мне как-то не по себе.

Боб уже осматривал сталактиты возле гигантской сваи.

Мэттью и Бен наблюдали за ним. Наконец, Бен спросил, что именно тот ищет.

– Точно не знаю, – пробормотал Боб, изучая узор потолка.

Он светил фонариком на изгибы и переплетения корней, на окаменелые опорные балки, на известковые отложения, которые блестели, как кошачье золото. Лилли подошла к нему, и они переглянулись. Она поняла, о чем Боб думал.

– Может, и нет худа без добра, – произнес Боб, рассматривая хитросплетения корней.

Бен недоуменно посмотрел на него.

– С чего это?

– Эта тварь могла провалиться сюда миллионом способов – через дренажные колодцы, канализационные трубы, слабые места виадуков.

– И что?

Боб посмотрел на Бена.

– Я думал, что нам придется прокопать выход наружу, когда мы будем на месте, но раз есть способ провалиться сюда… есть и способ выбраться на поверхность.

Они прошли еще три с половиной мили, прежде чем Риз начал замечать признаки того, что они приближаются к Карлинвилу. Первый намек появился призраком в лучах их фонарей – в серебристом свете возникла тонкая пылевая завеса, и Лилли прошла сквозь нее, прикрыв лицо рукой. Действие «Ксанакса» уже закончилось, и она снова почувствовала беспокойство, подняв голову и посмотрев на потолок. Корни вибрировали под весом многих, многих, многих шаркающих ног.

– Вот дерьмо, – буркнула она и ощутила, как все внутри ее сжалось.

Остальные собрались вокруг нее. Шахтерский фонарь Боба осветил маленькие пылевые вихри.

– Такое впечатление, что над нами марширует целая армия, – он прерывисто вздохнул и вытащил из кармана план местности. – Судя по карте, мы в самом центре чертова города, – он взглянул на Лилли. – Должен признать, я надеялся, что к этому времени проклятые твари уже разбредутся кто куда.

Лилли вытащила один из «ругеров», проверила магазин и вставила его на место.

– С этим ничего не поделаешь, – она проверила второй пистолет и сунула его обратно в кобуру. – Когда выйдем, не забудьте снять оружие с предохранителей и смотрите в оба.

– Мы можем подойти еще ближе! – голос Риза долетел из тени чуть дальше по ходу тоннеля, где собиралась вода. – Я нашел еще один ориентир!

Все остальные пошли к нему, проверяя оружие и шлепая по щиколотку в грязной воде. В неровном свете фонарей все увидели, что Риз Ли Хоуторн остановился возле древней железной лестницы, вмурованной в земляную стену.

– Что это? – спросила Лилли, поравнявшись с ним, и вытащила пистолет. Держа фонарик возле ствола, она навела его на круглый железный объект, который виднелся в потолке там, где оканчивались ступени.

– Как я понимаю, это канализационный люк на углу Мэпл-стрит и Восемнадцатой улицы, – объяснил Риз.

Лилли внимательно посмотрела на юношу. Остальные между тем подходили ближе, вставляя магазины в пистолеты и передергивая затворы автоматических винтовок.

– И далеко мы от центра?

– Отсюда не больше квартала, – Риз глубоко вздохнул. В тусклом свете его лицо с острыми чертами блестело от пота.

– А где часовня, в которой они застряли? Это ведь часовня?

– Да, мэм… – кивнул Риз. – Она на другой стороне улицы.

– Далеко?

Риз прикусил губу и оценил расстояние. Вдруг с потолка снова посыпалась пыль, земля задрожала. Риз тяжело сглотнул.

– От крышки люка? Точно не знаю. По-моему, это прямо на другой стороне улицы, маленькая деревянная постройка за белым забором.

– Так, послушайте меня, – Лилли повернулась к остальным: все подались вперед, их лица загорелись от адреналина. – У кого «AR-15»? У Бена? Отлично, мы с тобой идем первыми, один за другим. За нами – Риз. Он покажет часовню.

– Хорошо, понял, понял, – нервно пробормотал Бен Бухгольц, изо всех сил сжимая в руках винтовку. Вся его бравада, вся спесь ушла. Исчезла без следа. Он был похож на мальчишку, оставленного на попечение горластого мужлана. – Готов выступать по твоей команде.

– Старайтесь беречь патроны, – велела Лилли остальным. – По возможности используйте холодное оружие. Это относится ко всем.

Все закивали, затянули пояса, поправили лямки рюкзаков, проверили рукоятки ножей, мачете и кирок. Напряженные лица обратились к Лилли.

Та повернулась к Ризу.

– Там тринадцать человек, верно?

Риз кивнул.

Лилли немного помолчала.

– Ты сказал, шесть мужчин и семь женщин?

– Наоборот.

– Так, ребята, нельзя терять ни секунды, – она подошла к подножию лестницы. Часть фонарей уже выключили, в тоннеле стало темнее. Сняв шахтерскую каску, Лилли бросила ее на землю. – Действуем быстро, без заминок, так нас не смогут окружить. Находим часовню, выводим их, возвращаемся сюда. Вот и все, – она посмотрела на Спида. – Сможешь открыть люк?

– Без проблем, Лилли.

Спид подошел к лестнице, поднялся наверх, расчистил люк от корней и веток, случайно вдохнул пыль, закашлялся, вытащил из рюкзака ломик и принялся ковырять им окисленные края железной крышки.

– Не зевайте там, внизу, – сказал он.

– Не дай крышке упасть, – крикнула Лилли. – Когда почувствуешь, что крышка поддалась, придержи ее, чтобы мы с Беном успели подняться.

– Понял.

Еще с минуту Спид пыхтел и отдувался – Лилли же казалось, что он копается уже миллион лет, – после чего крышка люка заскрежетала. Спид поддержал ее руками.

– Так, Лилли, готово, – он посмотрел вниз. – Поднимайтесь.

Лилли забралась по лестнице и встала на ступеньку ниже Спида, а Бен остановился на середине пути. Остальные сгрудились внизу, готовые ринуться в бой.

Лилли взглянула на них.

– По моему сигналу, ребята. Готовы?

Все кивнули. Глаза бойцов загорелись, дыхание участилось.

Лилли втянула в себя побольше воздуха и повернулась к люку.

– Будем надеяться, их уже не так много, – едва слышно пробормотала она, обращаясь к самой себе. – Так, выступаем, – она сглотнула. – Всем внимание, – глубокий вдох. – ВПЕРЕД!

Она толкнула крышку люка, и в тоннель ворвался дневной свет.

Лилли вылезла на поверхность и тотчас невольно ахнула.

Время остановилось. Лилли оказалась посреди такой огромной и плотной толпы ходячих, что от одной их вони у нее перехватило дыхание – мертвецы стояли очень близко друг к другу, и их фигуры слились в единую серую массу, в туманность почерневших лиц, желтых зубов и тускло светящихся глаз, а голоса превратились в дьявольский хор жутких хрипов и стонов, вибрирующих в воздухе. Лилли понадобилась всего какая-то доля секунды, чтобы вскинуть «ругер» и открыть стрельбу, но за этот краткий миг, пока в ее мозгу успел вспыхнуть единственный синапс, она сделала несколько наблюдений.

Сквозь неспокойную толпу мертвецов она разглядела на другой стороне улицы маленькую деревянную часовню с заколоченными окнами и забаррикадированной дверью – до нее было футов сто, вряд ли больше, но сказать наверняка, стоя среди ходячих, не получалось. Здание было небольшим, выстроенным в стиле кейп-код, оно стояло между заброшенной парикмахерской и разломанной детской площадкой, выбеленный известью крест выделялся на фоне ярко-голубого неба. Но у Лилли не было времени подумать о том, чтобы прервать операцию или хотя бы перевести дух, ведь пальцы мертвецов уже вцепились ей в рукав, в левую штанину ее джинсов и в полу ее джинсовой рубашки. В этот момент она выхватила второй «ругер» двадцать второго калибра и начала стрелять.

Первые шесть выстрелов, по три из каждого пистолета, раздались друг за другом, такие громкие, что левая барабанная перепонка Лилли едва не лопнула. Пули попали в прогнившие головы ближайших мертвецов, которые упали на землю в водопаде черного мозгового вещества.

– НЕ ВЫХОДИТЕ ИЗ ТОННЕЛЯ! – прокричала Лилли Бену и остальным. – ИХ СЛИШКОМ МНОГО! ОСТАВАЙТЕСЬ ВНИЗУ!

Она сделала еще несколько выстрелов по следующей волне мертвецов – к ней приближались трое крупных мужчин в изодранных камуфляжных штанах и одна нескладная женщина в грязном больничном халате, – и три пули снесли макушки трех черепов, подняв над стадом кровавый туман, а четвертая вошла ходячему прямо промеж глаз, и череп раскололся надвое от трупных газов, которые давили изнутри.

В тот же момент Лилли сумела ботинком подтолкнуть крышку люка, и железный диск с глухим металлическим лязгом встал на место. Прежде чем проем закрылся, Лилли успела увидеть исказившееся от страха лицо Бена, который полными ужаса глазами смотрел на нее из темноты, бледный как полотно, и беззвучно шевелил губами.

Затем Лилли бросилась вперед, на другую сторону улицы, опустив плечо и расталкивая встречавшихся ей на пути мертвецов, которые падали на землю, как кегли. Невыносимая вонь, смрад человеческой желчи и дерьма, не давала Лилли дышать. Ходячих было так много, что они роняли один другого, как костяшки домино, пока Лилли пробивалась к церкви и стреляла на ходу. В ушах у нее звенело, на глаза наворачивались слезы паники.

Выстрелы были уже не такими точными – часть пуль уходила высоко в небо, а часть дырявила плечи и шеи мертвецов, оставляя их головы невредимыми. В каждом пистолете было по девять патронов – восемь в магазине и один в стволе, – и они закончились очень быстро. Но к тому времени, когда пистолеты стали вместо выстрелов издавать лишь сухие щелчки, Лилли поняла, что полпути уже пройдено.

Сквозь строй оживших мертвецов она увидела часовню, которая была всего в сорока-пятидесяти футах впереди, и заметила, что забаррикадированная дверь приоткрылась и в проеме показалось бледное лицо – мужчина среднего возраста, светлокожий, со светлыми волосами, одетый в грязный пиджак и брюки, махал ей рукой. Он что-то кричал, но Лилли не могла разобрать слов.

Ходячие наступали, и у Лилли не было времени на перезарядку пистолетов, поэтому она сунула их обратно за ремень и потянулась к складной лопате, которая была засунута в карман ее рюкзака. Высвободив ее, она взмахнула инструментом как раз в тот момент, когда на нее набросился очередной мертвец, прогнившая плоть которого обнажила белые кости. Острый край лопаты вошел в висок ходячего, мозговое вещество брызнуло на Лилли, после чего нападавший упал. Наступала новая волна мертвецов, но Лилли не медлила ни секунды и махала лопатой, пробиваясь к белому деревянному зданию, которое стало ее единственной целью.

Она повалила еще полдюжины кусачих и оказалась в тридцати футах от часовни, когда светловолосый мужчина в грязном сером костюме вышел наружу, держа в руках огромный серебряный крест размером со средний топор. Крест сверкнул в лучах солнца, когда мужчина бросился на осаждающих церковь мертвецов.

– СЮДА, СЕСТРА! – крикнул он Лилли. – ОСТАЛОСЬ ЧУТЬ-ЧУТЬ!

Он пробил череп старухе-ходячей, и Лилли предприняла последнюю героическую попытку добраться до часовни невредимой.

– ДАВАЙ, СЕСТРА! ЕЩЕ НЕМНОГО!

За несколько минут до этого в тоннеле, когда крышка люка с громким хлопком легла на место и эхо прокатилось по коридору, Боб вдруг пошел вразнос.

– Черт! Черт! НЕТ! НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ! – он подбежал к подножию лестницы, дрожащий луч его шахтерского фонаря осветил лица всей команды. – КАКОГО ХРЕНА ТЫ ДЕЛАЕШЬ?

Бен спрыгнул с нижней ступеньки на пол и сконфуженно посмотрел на него, переводя дыхание.

– Она… она сказала… я просто… она сказала спускаться обратно.

– Какой идиот закрыл крышку?

– Она, Боб! Она велела спускаться! – Бен вытер рот тыльной стороной ладони. Глаза его сверкали от ужаса. – Все случилось очень быстро!

– ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! – Боб выхватил револьвер из кобуры и пошел к лестнице. Держать оружие было непривычно – это была более новая модель, которая пришла на смену старой, потерянной Келвином в поле. – Проклятье, я пошел за ней! Нельзя ее там оставить!

На полпути Спид схватил Боба за ногу и потянул его вниз.

– Папаня, погоди! – хватка Спида была железной. – Пойдем вместе! – Он осторожно спустил Боба на землю. – Она молодчина, здорово орудует своими «ругерами», нам нужно просто…

Его прервал шорох осыпающейся пыли – наверху неуклюже маршировали мертвецы.

Боб развернулся и увидел крошечные частицы известняка, которые клубились в свете его фонаря. Потолок дрожал под весом множества шаркающих ног, под весом всех ходячих, которые бродили по улицам этой проклятой деревни, и у Боба появилась мысль. Заметив, как сначала справа, а затем и слева от него упало еще несколько комьев земли, он сказал:

– Погодите-ка минутку. Погодите.

– Что? – Спид посмотрел на него, остальные подошли ближе.

– У меня есть идея получше. – Боб щелкнул пальцами и принялся искать что-то на полу. – Найдите какую-нибудь штуку, которой можно пробить дыру в потолке.

В последнее мгновение Лилли все же успела добраться до церковного крыльца. Голодные мертвецы шли за ней по пятам, и она протянула руку. Мужчина подошел ближе и протянул руку ей.

Их руки сцепились, и мужчина осторожно, но быстро потянул Лилли на себя.

Лилли перемахнула через порог и оказалась в грязном вестибюле, освещенном моргающими керосиновыми лампами. Внутри было душно, воняло потом и гнилью. Мужчина в сером костюме быстро закрыл за ней двойные двери, хлопнув ими прямо перед носом у надвигающейся толпы мертвецов.

– Ты в порядке, девочка? – мужчина повернулся к Лилли, которая пыталась перевести дух, согнувшись и уперев руки в колени.

– Ее укусили?

Голос донесся с другого конца фойе и принадлежал крепко сбитой женщине в заляпанной футболке с логотипом «Атланта Брэйвз», брюках-капри и высоких кедах, которая выглядывала из двери в главный зал. За ней были и другие люди – сгрудившись, они смотрели на Лилли, и их угрюмые лица маячили в тусклом свете разрушенного святилища.

– Полегче, сестра Роуз, – сказал мужчина в костюме. Он сунул громадный крест в закрепленные на ремне ножны, словно это была сабля или средневековая булава. – Принесите нашей подруге воды.

– Не нужно, спасибо, – Лилли наконец вдохнула и осмотрелась по сторонам. В левом ухе стоял невыносимый звон. Пол фойе был забросан сборниками церковных гимнов и мусором, тут и там виднелись кровавые разводы. Стены – на которых когда-то висели информационные доски с датами местных ярмарок – теперь были покрыты дырками от пуль и причудливыми пятнами засохшей крови, черной, как оникс. – По-моему, укусов нет, – Лилли взглянула на мужчину. – Спасибо за помощь.

Мужчина вежливо поклонился и улыбнулся ей.

– Не за что.

В свете ламп Лилли лучше рассмотрела его и увидела, что ему немного за сорок, может даже меньше. На его моложавом лице были заметны только первые признаки старения. Волевой подбородок, светлые голубые глаза и копна густых волос в стиле Кеннеди, в которых только начинала пробиваться седина, – он был похож на актера, подававшего большие надежды в детстве, но столкнувшегося с трудностями при взрослении. Его костюм был сильно поношен и блестел на ягодицах и на плечах, но осанка мужчины и аккуратный галстук, все еще пристегнутый к воротнику, несмотря на запятнавшие его брызги крови, выдавали в нем настоящего лидера, с которым стоило считаться любому.

Лилли протянула ему руку.

– Я Лилли Коул, – улыбнулась она. – А вы, полагаю, преподобный Иеремия?

Улыбка мужчины чуть померкла, его глаза сузились, а большая голова склонилась набок – откуда эта девушка могла узнать его имя?

 

Глава тринадцатая

Бобу и остальным понадобилось несколько драгоценных секунд, чтобы найти в потолке тоннеля такое место, которое подошло бы для пробивания дыры. Они были бы рады не терять эти секунды – они понятия не имели, как Лилли справляется с толпой ходячих и сумела ли она добежать до часовни, – но решения нужно было принимать быстро, а ничего лучше никто не придумал. Поспешно обследовав местность, перебросившись парой слов с Ризом и сверившись с картой, Боб выбрал место футах в четырехстах назад по тоннелю, недалеко от поворота, под несколькими сталактитами. Оттуда до центра стада было ярдов сто, и это было оптимальное расстояние, чтобы без особого риска привлечь внимание ходячих.

Они воспользовались квадратной лопатой, которую принес с собой Мэттью, и Спид – вероятно, самый крепкий из них – погрузился в работу. Бывший футбольный защитник весил сто девяносто пять фунтов и стоял на спинах Мэттью и Бена, которые бок о бок опустились на четвереньки прямо под местом подкопа, чтобы дать ему опору. Они работали быстро, почти не разговаривая – в основном был слышен голос Боба. Едва встав на спины товарищей, Спид тотчас принялся пробивать потолок лопатой. Винтовка болталась у него на плече.

– Откуда мы знаем, что над нами не тротуар? – с трудом вымолвил Бен, стараясь не прогибаться под весом здоровенного ботинка Спида, который давил ему промеж лопаток. – Откуда ты знаешь, что земля поддастся?

– Я этого не знаю, – буркнул Боб и повернулся к Дэвиду. – Загляни в наружный карман моего рюкзака, там должно быть стоматологическое зеркало, которое мы нашли в аптеке.

Тем временем Спид снова и снова ударял лопатой по переплетенным под потолком корням, и с каждым ударом на пол сыпались новые и новые комья земли. Твердая глина Джорджии никак не поддавалась, но Спид старался изо всех сил.

В нескольких футах в стороне от них в темноте стоял Риз, который нервно кусал ногти.

Боб наблюдал за Спидом, и в голове у него тикала стрелка невидимого секундомера. Прошло несколько минут с того момента, как Лилли оказалась в центре стада, одна, без прикрытия, с единственной надеждой пробить себе путь сквозь строй мертвецов. Выстрелов уже не было слышно. Из этого можно было сделать два вывода: хороший, что она успела добежать до часовни, и очень, очень плохой – что у нее кончились патроны и ходячие поглотили ее. Сердце Боба колотилось все чаще.

– Ха! – Спид дернулся, на спины Мэттью и Бена посыпалась земля. В тоннель ворвался свет – ярчайшее желтое сияние, в котором клубилась пыль. Тотчас завоняло мертвецами, как будто кто-то открыл крышку мусорного бака. – Пробились! Пробились!

Боб подошел ближе.

– Так, теперь сделай несколько выстрелов сквозь эту дыру. Слишком много не нужно, не стоит переводить патроны, нам надо лишь привлечь их внимание.

– Будет сделано, – Спид отбросил лопату и поднял винтовку и просунул ее ствол в пробитую в потолке дыру. – Поехали!

Грохот автоматной очереди пронзил темноту тоннеля.

Риз и Дэвид заткнули уши, Боб переступил с ноги на ногу. Стоящие на четвереньках мужчины прокричали что-то друг другу, но больше никто не смог разобрать их слов. Наконец, после третьей очереди, Спид вынул металлический магазин, и он полетел прямо на спину Бену.

– Ай! Я же здесь, черт тебя дери!

– Простите, простите… Я спускаюсь.

Спид неуклюже спрыгнул с дрожащих спин товарищей и вставил новый магазин.

– Блин, может, мы встанем уже? – Бен терял терпение, в его голосе сквозила ярость.

– Нет, еще секунду, – ответил Боб и посмотрел на остальных. – Теперь все вместе, давайте зададим жару!

Боб принялся орать, вопить и визжать прямо под дырой в потолке, и его компаньоны вскоре присоединились к нему. Тоннель ожил от их истошных криков, которые эхом отражались от окаменелых стен, как будто в этом унылом, похожем на гробницу месте вдруг не на шутку разошлась лихая вечеринка. Наконец Боб поднял руку и велел всем замолчать.

– Так, дайте-ка я взгляну.

Он залез на спины Мэттью и Бена и обнаружил, что дыра в потолке больше, чем он предполагал, – размером примерно с автомобильный колпак. Аккуратно просунув в нее стоматологическое зеркало, он нагнул его таким образом, чтобы увидеть, что происходит на улице.

Отражение в крохотном, размером с почтовую марку зеркальце было ужасно.

Это было миниатюрное изображение ада на земле.

– Брат Иеремия, смотрите! Смотрите, что творится на улице!

Полная женщина в брюках-капри выглядывала наружу сквозь узкую полоску между досками на заколоченном окне.

Остальные присутствующие, которые всего несколько секунд назад замерли при звуке автоматных очередей, который донесся до часовни, молча наблюдали за тем, как проповедник подскочил к окну.

Выглянув на улицу, он понял, о чем говорила женщина, недоуменно попятился, повернулся и посмотрел в глаза Лилли. Затем он сделал кое-что такое, что не только поразило Лилли, но навсегда поселилось у нее в памяти: он поправил галстук. Движение было естественным и очень привычным – казалось, проповедник собирался подняться на кафедру и начать службу, – и заняло всего мгновение. Моргни Лилли в этот момент – и она бы его не заметила, но оно было таким странным, таким неуместным, таким анахроничным, что до конца ее дней запечатлелось у нее в голове.

– У нас мало времени, – сказал Иеремия. – Твои друзья отгоняют стадо от часовни.

Лилли взглянула на него.

– Нам нужно как можно быстрее добраться до канализационного люка на другой стороне улицы.

– Я понял тебя, – он повернулся к остальным. – Соберите рюкзаки. Всемилостивый Бог даровал нам второй шанс и прислал этих добрых людей – так поспешите, берите только самое необходимое.

Все зашевелились, схватили рюкзаки и принялись выкидывать на пол ненужные вещи. Косметические зеркальца, запасные ботинки, книги в мягких обложках, ключи и кофейные чашки полетели на старый паркет. Лилли некоторое время наблюдала за этим, очарованная слаженностью действий проповедника и его паствы. Семеро мужчин и шесть женщин – разного возраста и комплекции – следовали указаниям своего лидера с послушанием детсадовцев, несмотря на то что сами представляли собой разношерстную компанию бывших домохозяек, чернорабочих, матерей и старых ворчунов, собравшуюся с самых отдаленных уголков Старого Юга.

Вслед за полной женщиной в брюках-капри, которую звали Роуз, все наспех представились Лилли, и теперь ее голова распухла от имен, родных городов и коротких историй о том, что каждый из находящихся здесь давным-давно бы сгинул, если бы не преподобный Иеремия. Как ни странно, у проповедника было больше вопросов к Лилли, чем у самой Лилли к нему. Ему хотелось знать, какое общество она строит в Вудбери, какими они располагают ресурсами и – самое важное – почему она прошла весь этот путь, чтобы спасти их. В эти тяжелые времена люди опасались слепо доверять первому встречному. Лилли не была исключением. С момента своего появления в часовне она бегло изучала проповедника и его группу, стараясь по глазам понять, что за людей столкнула с ней судьба.

В основном они казались нормальными, хоть и истерзанными множеством потерь.

В какой-то момент Лилли заметила движение и услышала звук, который доносился из отдельной комнаты, и спросила Иеремию, что там. Все присутствующие опустили головы, после чего Иеремия печально утер глаза и тихо сказал:

– Там те, кому повезло меньше, чем нам… Те, кто не устоял перед чудовищами.

Заглянув внутрь, Лилли увидела двух мужчин и одну женщину, прикованных к стене цепями и кабелями, обмотанными вокруг шеи. Их молочно-белые глаза смотрели в пустоту, почерневшие челюсти медленно двигались.

Теперь Лилли постаралась выбросить все это из головы, подбежала к окну, выглянула наружу и увидела, как перекресток узких улиц медленно расчищался от мертвецов, как будто волшебный беззвучный свисток манил стадо прочь от часовни. Через несколько секунд путь должен был стать полностью свободным. Лилли вытащила один пистолет, затем другой и проверила пустые магазины, как будто они могли волшебным образом снова наполниться патронами. Убедившись, что они все так же пусты, Лилли поставила их на место и сунула пистолеты обратно в кобуру.

Иеремия подошел к ней.

– Увы, сестра Лилли, у нас почти нет оружия, – он жестом подозвал к себе двоих мужчин. – Это брат Стивен.

Он показал на долговязого парня лет двадцати пяти, который был одет в грязную рубашку с коротким рукавом, черные брюки и галстук-бабочку. Парень напоминал усталого мормонского миссионера, тщетно обивавшего пороги слишком многих домов. Держа в руках одноствольное помповое ружье, он кивнул Лилли.

– Это «моссберг», мэм, в нем патроны на оленя, – сказал он, как будто это все объясняло. – Стреляет не так точно, как винтовка, но с небольшого расстояния может наделать дел.

Лилли нервно кивнула.

– Хорошо, пойдете в первых рядах.

– У нас есть еще револьвер, – сказал проповедник и повернулся к другому мужчине, постарше, с исчерченным морщинами лицом, в бейсболке «Катерпиллар» и с табаком за щекой, который уже представился Лилли странствующим продавцом Библий. – С Энтони ты уже знакома.

Мужчина держал в руке древний револьвер, голубоватая сталь которого посерела от старости.

– Ничего особенного, но он славно послужил моему папаше в Корее и сорок семь лет лежал у него под прилавком в магазине инструментов.

– Так, хорошо, прекрасно… Будем надеяться, что стрелять нам не придется, – Лилли посмотрела на каждого из мужчин. – Вы меня понимаете? Крайне важно, чтобы вы не стреляли без крайней нужды.

Мужчины кивнули, и преподобный Иеремия строго взглянул на них.

– Ребята, слушайте эту даму и выполняйте все ее приказы. Поняли? – он повернулся к остальной части группы. – Это касается всех. С Божьей помощью эта женщина спасет наши шкуры.

К этому моменту все необходимое уже было распределено по рюкзакам и люди собрались возле двери. Лилли чувствовала запах застарелого пота, который источала их кожа, прикрытая грязной одеждой. Голод и постоянный страх наложили отпечаток на их лица. Преподобный Иеремия снова нервно поправил галстук, повернулся к Лилли и взглянул ей в глаза.

– Куда мне встать, дорогая?

– Сможете замкнуть цепочку?

– Без сомнения.

Он положил руку на громадный, размером с бейсбольную биту, стальной крест, пристегнутый к его бедру. При ближайшем рассмотрении Лилли заметила, что один его конец – тот, где находились ноги Христа, – был заточен, возможно на точильном камне.

– Если мы наткнемся на ходячего, – глухо, без удовольствия сказал Иеремия, – я проткну его этим старым крестом без лишнего шума.

– Верная мысль.

Лилли в последний раз выглянула на улицу сквозь щель между досками на заколоченном окне. Перекресток полностью расчистился. На тротуаре валялся только мусор. В сотне футов от них виднелась крышка канализационного люка.

– Так, ребята, по моему сигналу выходим и быстро идем – не бежим, а спокойно и тихо идем – на другую сторону улицы к колодцу, – она через плечо посмотрела на встревоженные, бледные, испуганные лица. – Вы все справитесь. Я в этом не сомневаюсь.

– Слушайте даму, – кивнул Иеремия. – Бог с нами, братья и сестры, если пойдем мы долиною… Господь наш и Спаситель пойдет рядом с нами.

Раздалось негромкое «аминь».

Лилли нервно схватилась за рукоятки пустых «ругеров» и посмотрела на брата Стивена, который сжимал дробовик с такой силой, словно это был вытяжной трос парашюта.

– Стивен… на счет три ты должен очень тихо открыть дверь. Понял?

Он порывисто кивнул.

– Раз, два… три!

Стук их шагов – стук пятнадцати пар ног, идущих по растрескавшемуся цементу, – и пыхтение людей, сгибающихся по весом тяжеленных рюкзаков, в обычных обстоятельствах привлек бы внимание любого человека и ходячего в радиусе полумили. Но в этот момент шум неожиданного исхода из часовни потонул в волне хрипов и стонов стада, которое отошло в сторону примерно на квартал, привлеченное громкими выстрелами из-под земли. Лилли бежала впереди церковной группы, не сводя глаз с крышки люка. Чем ближе к ней она подходила, тем больше убеждалась, что крышка двигается. Казалось, перед ней сама собой открывается огромная бутылка: крышка приподнялась с одного бока, образовалась узкая щель, из тени выглянуло бледное лицо.

– Берегись! – из люка показался Боб, угловатая голова которого силуэтом маячила на фоне света фонаря. – Ходячий! Прямо за тобой!

Достигнув колодца, Лилли обернулась и увидела в конце цепочки преподобного Иеремию, который обрушил свое священное орудие на темную фигуру, идущую прямо на него. Крупная женщина в грязном комбинезоне бросилась на него как раз в ту секунду, когда острый конец распятия вошел ей в висок и пробил череп, из-за чего в воздух полетели частицы кровавой ткани и прогнившего мозгового вещества.

– ИДИТЕ, БРАТЬЯ И СЕСТРЫ! – воскликнул проповедник и устремился вслед за группой.

Боб тем временем отодвинул крышку люка и принялся спускать людей – сначала женщин постарше, потом девушек, затем мужчин – в темноту, в черный оплот безопасности. Лилли спрыгнула вниз предпоследней, а за ней по лестнице спустился элегантно одетый проповедник. Как только Иеремия скрылся под землей, Боб подтащил крышку люка обратно и закрыл отверстие. Глухой металлический лязг эхом отозвался в тоннеле, но Лилли не услышала его из-за громкого звона в левом ухе. Она упала на пол, у нее из глаз посыпались искры.

Внезапное отсутствие света и нехватка кислорода оглушили ее – Лилли как будто вдруг оказалась под водой. Воздух был таким влажным, таким спертым, таким зловонным, что окутал ее словно туманом. Стряхнув наваждение, Лилли поднялась на ноги.

– Брат Иеремия! – В нескольких футах от нее стоял Риз Ли Хоуторн, который, заломив руки, смотрел на своего наставника, на своего второго отца, и пытался справиться с чувствами, сдержать слезы и предстать перед всеми стойким христианским солдатом. Он сглотнул комок, вставший у него в горле. – Слава Господу нашему, что с вами все в порядке!

Иеремия хотел было ответить, но в этот момент парень все-таки потерял самообладание, бросился к нему и практически упал в его объятия в порыве обожания.

– Слава Богу, слава Богу, слава Богу… с вами все в порядке, – бормотал Риз, уткнувшись лицом в пиджак проповедника. – Я все молился и молился, чтобы вы смогли выбраться.

– Ты очень смел, мальчик мой, – произнес Иеремия, удивившись неожиданному проявлению чувств со стороны Риза. Сунув огромный крест обратно за ремень, он обнял юношу и похлопал его по спине с нежностью отца, который после долгой разлуки вновь обрел своего сына. – Ты молодчина, Риз.

– Я думал, мы вас всех потеряли, – тихо сказал Риз в потрепанную ткань пиджака Иеремии.

– Но я жив, сынок. Мы все живы милостью Божьей и этих добрых людей. Наше время еще не пришло.

Проповедник кивнул Лилли и всем остальным, и церковная группа собралась возле Лилли, отряхиваясь и проверяя рюкзаки. Люди еще не успели отдышаться после пробежки через улицу, некоторые осматривали узкий тоннель, как будто задержав дыхание и пытаясь привыкнуть к атмосфере подземелья, которая разительно отличалась от той, что была наверху. Они сумели прихватить с собой немаленькое количество груза, рассованного по переполненным рюкзакам, и теперь они выстроились в две шеренги – тоннель был слишком узок, чтобы они сбились в одну кучку. Среди них было полдюжины женщин в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет, один чернокожий мужчина и несколько белых мужчин разного уровня физического развития – и все они встревоженно смотрели на Иеремию и Лилли. Лидеры, как истинные предводители кланов, приступили к знакомству. Лилли первым делом махнула в сторону Боба Стуки и объяснила, что он мозг всей операции с тоннелем.

– Приятно познакомиться, преподобный, – сказал Боб.

– Называйте меня Иеремией, – ответил проповедник, пожав Бобу руку и сверкнув глазами. – Или братом Иеремией. Или просто братом, как добрые самаритяне в былые времена.

– Хорошо, – Боб взглянул на проповедника, и даже в тусклом свете тоннеля Лилли заметила еле уловимую деталь – на нее никто больше не обратил внимания, но Лилли явно не ошиблась – Бобу тот пришелся не по душе. И все же Боб натянул улыбку на свое морщинистое лицо. – Меня можете называть как угодно, только не папаней, – он с укором посмотрел на Мэттью, но тот лишь усмехнулся.

Иеремия тоже улыбнулся легкой улыбкой и взглянул на Боба. В его глазах что-то промелькнуло. Лилли показалось, что она стала невольной свидетельницей сложной химической реакции, в которую вступили два этих старых льва.

В процессе этого – большинство членов церковной группы все еще отдувалось, проверяло рюкзаки и осматривалось в темных закоулках – из тени в пятистах футах от них донесся тихий шум, который остался незамеченным.

Сперва он был так тих, что его практически не было слышно, но, если бы кто-то навострил уши, он смог бы различить слабый треск. Поначалу приглушенный, нечеткий и невнятный – как хруст зеленой ветки, – он распространялся по темному тоннелю, неслышимый, нежданный, нежеланный… пока не достиг ушей Спида.

Спид стоял футах в пятидесяти от Лилли в той части тоннеля, которая была практически полностью погружена во тьму, и был ближе всех к источнику шума, который постепенно нарастал, как будто кто-то изо всех сил давил на упрямый корень. Последние несколько минут Спид проверял свои запасы патронов и считал, сколько у него осталось, но теперь замер и прислушался.

– Эй, – шепнул он Мэттью, который стоял рядом с ним на коленях и искал что-то в рюкзаке. Спид старался сохранять спокойствие. – Ты слышишь?

– Что именно?

– Тс-с-с… Прислушайся.

– Я ничего не слышу.

– Слушай внимательнее.

Звук стал громче, и еще несколько человек – Дэвид, Бен, полная дама в брюках-капри – повернулись на него и наклонили головы, пытаясь определить его источник. Теперь он напоминал скрип корабля во время шторма или треск громадного дерева на ветру – и от этого глубокого, сухого треска по коже у людей бежали мурашки. Он нарастал и нарастал, пока не смолкли все разговоры.

Когда Спид наконец понял, что это за звук, было уже слишком поздно.

Все происходило как будто в замедленной съемке, хотя Лилли и не могла понять, действительно ли события развиваются так заторможенно или во всем виноват ее шок: в сотне футов от них, вне зоны видимости, за поворотом тоннеля, где в потолке лопатой была пробита дыра, ослабившая целостность лабиринта, его свод начал обрушаться под весом собравшегося сверху стада.

Когда в тоннеле раздался жуткий грохот – гниющие тела провалились под землю в водопаде земли со звуком таким чужеродным, что он напомнил всем присутствующим раскат подземного грома, – Лилли инстинктивно попятилась. Она сжала зубы и потянулась за пистолетами, хотя в глубине души прекрасно понимала – как и остальные отступавшие люди, – что им некуда бежать и негде спрятаться. Одна из церковников – полная дама по имени Роуз, которая тоже пятилась назад, – запричитала:

– Нет нет нет нет нет нет нет-нетнетнетнетнетнет…

Сначала они увидели грибовидное облако пыли, вырвавшееся из-за изгиба тоннеля, которое сотрясло спертый воздух, как таран, и налетело на них, подобно громадной волне. Несколько человек направили на него лучи своих фонариков, и происходящее показалось всем настолько нереальным, что у многих закружилась голова.

В этот момент еще никто не повернулся и не побежал прочь – все замерли от ужаса, прокручивая в мыслях жуткие последствия темного тумана, который окутывал их своей пеленой. За пылевым облаком все так же грохотало – в тоннель проваливались все новые и новые мертвецы. Лилли не могла отвести взгляд от пылевой волны, которая накрыла их всей своей массой.

Голос Боба вывел ее из ступора:

– Так, все с оружием – вперед!

– Боб, мы не справимся со всеми! – Лилли автоматически сжала рукоятки «ругеров». – Их слишком…

– Выбора нет!

– Их слишком много!

– Откуда ты знаешь, сколько их? Мы даже не знаем, насколько велико…

Боб резко замолчал. Все остальные замерли на месте. Лилли с ужасом вгляделась в темноту.

За крошечную долю секунды ее глаза зафиксировали, что перед ней, а еще за одну наносекунду эта информация передалась ей в мозг, облетела всю кору и распространилась по телу, после чего ее сердце забилось быстрее, во рту пересохло, а вены опалило огнем предстоящей битвы.

Преподобный Иеремия протиснулся между Спидом и Мэттью и медленно прошел к авангарду группы. Он встал рядом с Лилли, но та не сразу услышала его приглушенное бормотание:

– И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона…

В сотне футов от них пылевое облако вдруг рассеялось и из него, как призраки из эфира, появились первые ходячие, которые шагали практически плечом к плечу и время от времени неуклюже натыкались на земляные стены тоннеля. В дрожащем свете фонариков их становилось все больше и больше, как будто из чудовищной табакерки выпрыгивали все новые и новые черти. Цепочка ходячих трупов уходила так далеко в темноту, что их было не перечесть.

Они наступали и наступали… пока простой приказ Лилли рывком не вернул к реальности всех живых людей, присутствовавших в тоннеле.

– ХРЕН С НИМ! – ее голос стал высоким и тонким, это был голос старой Лилли – малолетней, отмороженной, ненормальной Лилли Коул. – БЕЖИ-И-И-И-И-И-ИМ!

И вдруг все побежали – группами и поодиночке – все двадцать человек. Одни спотыкались, но могли устоять на ногах, другие натыкались на неровные стены узкого тоннеля, вскрикивали от боли, оступались и падали, но быстро поднимались вновь (или позволяли кому-нибудь из сильных ребят вроде Спида, Мэттью и Бена поднять себя) и устремлялись дальше в темноту. Несколько человек откололись от группы и попытались забраться по лестнице и вылезти через люк на угол Восемнадцатой улицы и Мэпл-стрит, но Лилли быстро помешала им, сдернула их со ступеней и подтолкнула к южному ответвлению тоннеля, на бегу объясняя, что всем не успеть вылезти через люк, что город захвачен ходячими, что там негде спрятаться и что в итоге они лишь снова окажутся в западне. Никто не знал, какова длина южного коридора. Несколько миль? Пара сотен футов? Если уж на то пошло, никто не знал даже, куда этот коридор их ведет, но все это отходило на второй план в сравнении с простой задачей спастись от жуткой волны, которая надвигалась на них. Стадо двигалось медленно, но неумолимо, мертвецы ковыляли по тоннелю на запах людей, и гнилостная вонь и пыль, которую поднимали шаркающие ноги, наводняли воздух. Вскоре все беглецы до единого закашлялись прямо на бегу и перешли с хорошего спринта на медленную, убогую трусцу. Пыхтя и сопя в душной темноте, они повернули за очередной угол – лишь немногие освещали фонариками их путь, – и вдруг двое лидеров забега остановились как вкопанные. Их преследователи натолкнулись друг на друга, сработал эффект домино, одни упали на пол, а другие навалились на стены – и вскоре вся группа из двадцати человек замерла в тени, смотря туда же, куда смотрели и первые беглецы.

– Вот дерьмо, – буркнула Лилли, сама не слыша собственный голос, когда луч одного из фонариков медленно заскользил по кирпичной стене, возвышавшейся футах в двадцати пяти от них.

Они зашли в тупик.

 

Глава четырнадцатая

Однажды на курсе психологии в Технологическом институте Джорджии Лилли задали написать исследовательскую работу, и она подготовила доклад под названием «Голь на выдумки хитра», в котором показывала, как необходимость действовать быстро в экстремальных ситуациях – в работе полицейских, солдат, фельдшеров – часто подталкивала их к великолепным открытиям, которые затем нередко входили в практику современных операционных и передовых. «Сложно не согласиться с тем удивительным фактом, – писала юная Лилли Коул типичным возвышенным стилем девятнадцатилетнего романтика, – что все великие изобретения людского воображения рождались в ситуациях, когда стоял вопрос о жизни и смерти». К несчастью, за последние два года Лилли поняла, что эта концепция не выдерживает проверку адским котлом эпидемии. У нее на глазах люди снова и снова попадали в ловушки, теряли все остатки здравого смысла, оказавшись в толпе ходячих, совершали смертельные ошибки и вообще становились либо чересчур кроткими, либо чересчур жестокими в единственной надежде выжить. Но еще Лилли заметила, что у нее, похоже, была уникальная способность находить выход из самых катастрофических ситуаций, которая успокаивала ее в минуты опасности. И в этот момент она ощутила это странное, безымянное чувство, пока каждый из ее группы осознавал, что впереди тупик, вздыхал и ахал.

– Проклятье, а ведь все так хорошо начиналось, – пробормотал стоявший рядом Мэттью.

Боб отвернулся от кирпичной стены и взвел курок своего «магнума». В темноте его глаза сверкали от напряжения.

– У меня два магазина, – он взглянул на Бена. – Сколько у тебя?

– Два, по десять патронов в каждом, – с кончика носа Бена сорвалась капля пота. – Сущая фигня в такой ситуации.

– Погодите-ка, – сказала Лилли, но ее никто не услышал.

Все спешно заряжали оружие. Некоторые тихо плакали и молились. Всеобщее внимание поглотил хриплый хор стада, которое все приближалось к ним: мертвецов еще не было видно, они огибали последний угол коридора футах в семидесяти пяти от беглецов, но ходячие громко шаркали ногами и стонали на ходу. До цели им оставалась минута, от силы две.

Краем глаза Лилли увидела, как преподобный Иеремия вытащил заточенный стальной крест и с тихой молитвой медленно пошел к повороту. Чего Лилли не видела, так это странного выражения лица проповедника.

– Что у нас еще из огнестрела? – спросил Боб у всей группы.

– Около дюжины патронов с крупной дробью, – ответил молодой парень с дробовиком.

– Нам не выстоять! – воскликнула девушка в клетчатом платье с передником. – Настал наш час! Но это несправедливо! Только не такая смерть!

– Заткнись, Мэри Джин! – Сестра Роуз в брюках-капри перешла от всхлипов к крикам. – ПРОСТО ПЕРЕСТАНЬ. ХВАТИТ!

Дэвид положил руку ей на плечо.

– Все хорошо, милая, мы что-нибудь придумаем.

Боб повернулся к Мэттью.

– Может, вы со Спидом встанете на пути у стада?

– У меня мало патронов, друг, – признался Мэттью. – Долго сдерживать их мы не сможем.

Боб кивнул.

– Придется пустить в ход ножи, мачете и топоры, которые мы принесли с собой.

– Погодите, погодите… Стойте.

В голову Лилли пришла мысль. Она неожиданно возникла у нее в мозгу, как огромный мыльный пузырь. Лилли подошла к передней части группы, проталкиваясь между молящимися и всхлипывающими церковниками, и посмотрела на корни и известковые сосульки, которые свисали с потолка в той стороне, откуда они только что прибежали.

Впереди нее преподобный Иеремия опустился на одно колено и склонил голову в тихой молитве. Волна живых мертвецов надвигалась на них, им оставалось не больше минуты. Лилли чуть не поперхнулась от вони, когда подошла к проповеднику. Она до сих пор не заметила странного и неуместного выражения его лица, но ей, впрочем, было не до этого – она была полностью сконцентрирована на текущей задаче, на процессе обращения катастрофы удачей.

Остановившись, она посмотрела на потолок. Перед ее мысленным взором возникли бесконечные коридоры – опорные балки, ответвления, слабые места, истлевшие доски, изъеденные жуками подпорки, – и все звуки вдруг стихли. Молитвы, хрипы приближающегося стада, команды Боба стрелкам, крики, визг, споры – все это растворилось в белом шуме вдохновения, который пробился сквозь звон у Лилли в ушах. Она наконец-то увидела проблеск надежды, который так отчаянно пыталась разглядеть.

– Боб! – она резко повернулась к остальным. – Смотри! – Лилли показала на участок потолка футах в тридцати от нее. – Видишь сломанную балку?

Боб поднял руку, чтобы все вокруг замолчали.

– ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ НА ХРЕН!

Лилли и Боб встретились глазами. Двое старых друзей – которые частенько заканчивали фразы друг за друга, читали мысли друг друга и пользовались всеми возможными невербальными способами общения – теперь встретились глазами. Лилли даже не пришлось ничего говорить. Боб все понял без слов. Он догадался, о чем она думает.

– Балка сломана, Боб, – сказала Лилли. – Видишь ее?

Боб медленно кивнул, а затем его глаза расширились и он повернулся к команде.

– Спид! Бен! Мэтт! Все, у кого еще остались патроны! ЗАБУДЬТЕ О ХОДЯЧИХ! СЛЫШИТЕ?

Мужчины с оружием тревожно переглянулись.

– ЭЙ!

Крик Лилли словно пробудил их. Она стояла в пятидесяти футах в стороне и сжимала в руках оба «ругера». Направив их в потолок, она наглядно показала, чего она хочет.

– ВСЕМ СТРЕЛЯТЬ В ЭТУ БАЛКУ! ПО МОЕМУ СИГНАЛУ! ВИДИТЕ?

Боб осветил фонариком прогнившую балку, обросшую корнями и известковыми отложениями. В темноте защелкали затворы. Лилли сунула пистолеты обратно за ремень и показала на балку. Она задержала дыхание. Она слышала приближающуюся к ним цунами ходячих и чувствовала невыносимый смрад гниющих белков.

– ОГОНЬ! – воскликнула она.

Тоннель осветился вспышками полудюжины стволов. Все звуки потонули в жутком грохоте.

Все стреляли с близкого расстояния, и пули впивались в гнилое дерево с силой бензопилы. Во все стороны летели комья земли и пыли, которые засыпали остальных членов группы, пока они не закашлялись, не попятились и не прикрыли рот рукой. В конце концов патроны закончились – а потолок начал проседать.

Из-за громкого хруста все вздрогнули. Стадо ходячих было уже совсем близко, фонарики выхватывали из темноты силуэты их тел. Их жуткая вонь заполнила весь тоннель, а хрипы превратились в нестройную симфонию стонов, эхом разносящихся по замкнутому пространству. Лилли попятилась к стене, смотря на это мрачное зрелище и то и дело поднимая глаза к потолку, который обваливался прямо на первые ряды ходячих мертвецов. Пять или шесть тварей тупо остановились и непонимающе посмотрели наверх. Земля сначала комьями посыпалась на них, а затем повалилась водопадом грязи, пыли и небесного света, брызгами пробивающегося сквозь темный туман.

Люди пригнулись. Лилли схватила проповедника за воротник и потащила его назад. Остальные скрылись за поворотом тоннеля: одни упали на пол, прикрыв руками голову, а другие быстро скользнули в дальние углы. Боб в последнюю секунду успел оттолкнуть Бена от провала, и потолок обрушился с жутким грохотом, сравнимым с треском трехсотфутового клипера, разваливающегося на части во время шторма. На мгновение Лилли закрыла глаза и уткнулась лицом в земляной пол. Тоннель превратился в сплошное пылевое облако.

Как ни странно, в краткий миг перед тем, как Лилли закрыла глаза и обрушился потолок, в ту единственную миллисекунду, она краем глаза успела заметить размытое, почти неразличимое лицо. Преподобный Иеремия пригнулся рядом с ней, всего в нескольких дюймах, и закрыл голову руками, прижавшись щекой к полу, но в ту толику времени, которое понадобилось Лилли, чтобы выражение его лица запечатлелось у нее в голове, она уловила кое-что очень необычное и неожиданное, кое-что такое, что на первый взгляд никак не вязалось с происходящим и не становилось понятнее на второй.

Мужчина блаженно улыбался.

Через несколько секунд пыль рассеялась, а еще через минуту Лилли поняла, что на нее светит солнце. Сверху доносилось щебетание птиц и стрекот сверчков – этот звук окутал Лилли, когда она села, прислонившись спиной к земляной стене, и заморгала от яркого света. Вдохнув чистый воздух, она почувствовала запах сосен – хвойного запаха не было, когда она выходила на поверхность ранее, – и заметила, как остальные поднимаются на ноги в пылевой дымке, которая еще висела в развороченном тоннеле. Лилли встала. Рядом с ней Иеремия отряхнул грязный пиджак и брюки, поправил галстук и печально взглянул на кучу земли перед ними.

– Несчастные создания, – пробормотал он себе под нос, обозревая завал и облако пыли. – Они точно не заслуживали такой бесславной гибели.

Когда пыль окончательно улеглась, Лилли увидела пятерых ходячих, застрявших в земле. Они были похожи на марионеток в руках у ненормального кукольника – их головы дергались, почерневшие челюсти клацали, светящиеся белые глаза слепо смотрели перед собой – и ужасно хрипели. Их зловещие стоны сменились хором отрывистых всхлипов, мяуканьем голодных котят, слабым, почти жалобным.

– Все твари Божьи заслуживают освобождения, – произнес проповедник и пошел к завалу, вытаскивая из-за ремня огромный крест. Он остановился возле груды земли. Ходячие беспомощно протянули к нему руки, кусая воздух. Иеремия оглянулся. – Роуз, Мэри Джин, Ноэль… Отвернитесь на секунду.

Лилли заметила, что остальные поднялись на ноги и собрались в лучах серого света, завороженно смотря на провал. Их влажные волосы слегка колыхались на ветру. Боб, Дэвид, Бен и Спид стояли прямо позади Лилли, и Боб что-то неразборчиво – но слегка скептически – бормотал себе под нос. Остальные из уважения отвернулись, когда проповедник кивнул и приступил к своей печальной миссии.

Он быстро расправился с ходячими. Каждый удар был решителен и тверд, острый конец распятия пробивал центр гниющих черепов, откуда вырывались трупные газы и зловонные черные жидкости. Головы мертвецов безвольно поникали одна за другой. Все это заняло не больше минуты, но эта минута стала для Лилли волнующей и тревожной.

Когда проповедник добил последнего мертвеца, все начали выбираться из тоннеля. Первым пошел Боб, который вскарабкался по куче рыхлой земли, держа наготове револьвер, за ним вышли Спид и Мэттью с винтовками наперевес. Когда все они оказались на вершине земляного холма и выглянули наружу сквозь провал в потолке, они увидели около дюжины ходячих, которые бесцельно бродили по пустынным улицам мимо заколоченных витрин Карлинвила.

У мужчин было достаточно патронов, чтобы уложить всех мертвецов по одному – кусачие падали на землю в облаках кровавого тумана, – и Боб даже сумел сохранить несколько патронов на долгую дорогу домой. Когда он счел, что окрестности достаточно свободны, чтобы вывести всех наружу, он принялся помогать людям подняться наверх.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем все престарелые члены церковной группы и все тяжеленные рюкзаки оказались на поверхности – среди лоскутного поля пустырей и узких подъездных дорог. Бобу, как бывалому пастуху, приходилось присматривать за всей группой.

Когда все скрылись среди деревьев примыкающего к городу леса, Боб выстроил всех гуськом и повел за собой. Лилли и Иеремия замкнули цепочку. Боб слышал, что они беседуют, – хоть и не мог разобрать слов – и это тревожило его. Этот проповедник чем-то пугал его. Попытавшись выбросить это из головы, Боб сконцентрировался на дороге. По бокам от него шагали крепкие ребята Мэттью и Спид, которые держали автоматические винтовки у груди.

Они напоминали Бобу бойцов отряда «Дельта», которые когда-то патрулировали улицы Кувейта. Эти мерзавцы-спецназовцы вечно шпыняли Боба и пользовались своим превосходством – а что уж говорить о том, как они обращались с местным персоналом! – но втайне Боб всегда радовался, что они рядом. Как и теперь. Толстошеий, накачанный стероидами Спид и мускулистый, крепко сбитый рабочий Мэттью могли быть настоящими занозами в заднице и как будто вечно ходили под чем-то – то ли под травой, то ли под таблетками, – но все же Боб был рад, что они на его стороне.

Боб чувствовал, что рано или поздно их помощь ему не помешает.

Они шли на север по поросшим деревьями холмам округа Апсон, шагая вдоль старой тропинки, которая петляла среди табачных ферм и заброшенных хлопковых полей. Было время, когда здесь яблоку было негде упасть – везде процветали плантации. Насколько мог судить Боб, эта тропинка, вполне вероятно, была продолжением подземной железной дороги и давно заросла густыми джунглями сумаха, кудзу и самшита, что было очень кстати, учитывая их миссию. Боб сверялся с картой и ориентирами на местности, чтобы не сбиваться с курса.

Время от времени тропинка поднималась на вершины холмов, и оттуда всем открывался вид на шоссе Креста с одной стороны и извилистое русло речки Элкинс – с другой. Сверху речка походила на блестящую ленту, которая струилась по заросшим хлопковым полям. Казалось, кривоватые силуэты ходячих были повсюду – с вершины холма они напоминали ползущих по своим делам тараканов – мертвецы бродили по руинам старых сараев, шагали по пустынным дорогам, пробирались по высокой траве и сидели тут и там, припав к земле возле пересохших ручьев и в долинах и пожирая останки какого-нибудь несчастного человека или зверя.

К счастью, на их тропинке ходячих пока не было.

Миль через пять Боб задумался. Краем глаза он видел проповедника и Лилли, которые шли последними, негромко разговаривали и время от времени смеялись над ироничными комментариями и старыми анекдотами. Боб заметил тяжелую брезентовую сумку, которую проповедник ни на секунду не оставлял без присмотра с того самого момента, как покинул часовню. Длиной четыре-пять футов, из прочного черного брезента, она как будто весила целую тонну. Похоже, внутри было что-то гораздо более важное, чем одежда и личные вещи настоятеля. Черт, что у него там? Пушки? Золотые слитки? Священный Грааль? Или он тащит с собой огромный запас святой воды и облаток?

И снова Боб постарался выкинуть это из головы и сконцентрироваться на дороге.

Он знал, что в какой-то момент им нужно повернуть на запад и найти мост через речку Элкинс, чтобы успеть добраться до Вудбери до наступления темноты. Старики уже выбились из сил, хотя Лилли и позволила всей группе трижды остановиться на привал. Воды оставалось мало, патронов для встречи с другим стадом у них не было. Боб волновался. Солнце клонилось к западу и уже опускалось за макушки деревьев, а Восемнадцатого шоссе до сих пор не было видно – вокруг лишь бесконечной, непрерывной цепью тянулись поля.

Прошел еще час, прежде чем Боб признал – перед всеми и перед самим собой, – что они безнадежно, неумолимо, угрожающе заблудились.

– Скажу так, мне бы не хотелось еще раз такое пережить, – тихо рассказывал Лилли преподобный Иеремия Гарлиц, пока они шагали по извилистой тропинке, а клонящееся к закату солнце грело им затылки. Они шли медленно, чтобы между ними и остальной частью группы всегда оставалось несколько шагов, которые давали им некоторое чувство уединения, хотя они и не обсуждали ничего непристойного и им нечего было скрывать. Они просто предпочитали действовать осмотрительно. – Я этого не предвидел, – бормотал Иеремия, качая большой красивой головой. На одном плече он нес тяжелую черную брезентовую сумку, лямка которой вдавилась в его пиджак. – Мы миллион раз проводили крещение в этой реке, мы привели к Богу бесчисленное количество наших братьев и сестер…

Он сделал паузу и посмотрел себе под ноги. Лилли увидела слезы у него на глазах.

Иеремия продолжил:

– Сначала я подумал, что это рыба, порой там встречаются сомы размером с добермана, но когда вода поднялась, а ту несчастную женщину из Гастингса увлекли на дно…

Он снова замолчал и поправил лямку сумки. По его щеке на волевой подбородок скатилась одинокая слеза. Лилли отвела взгляд и из уважения ничего не сказала.

– В общем, учитывая все это, мы сочтем за счастье поселиться где-нибудь, – он посмотрел на Лилли. – Где-нибудь в безопасном месте с хорошими людьми вроде вас, – он задумчиво посмотрел на спины своей паствы, на ссутуленные плечи и опаленные солнцем лысины немолодых мужчин, которые послушно шли по тропинке вслед за Бобом. – Эти несчастные люди прошли сквозь ад. Они видели такое, чего никому не пожелаешь, – на мгновение он устремил свой взгляд за горизонт, как будто пытаясь разыскать что-то скрытое в потаенном уголке своей памяти. – Эта чума всех нас – и верующих, и неверующих – научила одному: непреложная истина заключается в том, что с душой может случиться кое-что гораздо, гораздо хуже смерти, – он сделал паузу и посмотрел на Лилли. Его глаза прояснились. – Да что мне говорить? Вы, должно быть, видели такое, чего я не могу и вообразить.

Лилли на ходу пожала плечами.

– Пожалуй, в какой-то момент ты просто перестаешь реагировать. Не знаю, – она немного подумала. – Но я еще до этого не дошла, – она подумала еще. – Наверное, я должна быть за это благодарна.

Проповедник посмотрел на нее, не сбавляя шаг.

– Что вы имеете в виду?

Лилли снова пожала плечами.

– Я должна быть благодарна, что в душе я еще не умерла… Что меня еще можно шокировать.

– Это потому, что вы добрая душа – хороший от природы человек, – я ведь вижу. Я понимаю, мы только познакомились, но некоторых людей видно сразу.

Лилли улыбнулась.

– Узнаете меня получше – и измените мнение.

– Сомневаюсь, – усмехнулся проповедник. Ветер задрал полу его пиджака, и из-под нее выглянула верхняя часть стального креста, пристегнутого к ремню. Иеремия положил на него руку. – Но кое в чем вы правы. Кем бы ты ни был, ты теряешь частицу души всякий раз, когда приходится из милосердия убивать очередное несчастное существо.

Лилли не ответила. Они немного помолчали. Наконец Лилли взглянула на навершие креста, которое выставлялось из-под пиджака проповедника.

– Могу я задать вам вопрос?

– Валяйте.

– Что это за распятие?

– То есть?

Лилли улыбнулась.

– На обычный атрибут настоятеля не похоже.

Проповедник вздохнул.

– Правда… Но в этом мире вообще мало что осталось обычным.

– Так и есть. Но разве… не знаю… это не кощунство – пробивать крестом головы? Готова поспорить, у этого распятия интересная история.

Иеремия посмотрел на нее.

– У него есть история, это правда, но вот только она не слишком интересна.

– Это уж мне судить, – ухмыльнувшись, ответила Лилли, в очередной раз подумав, что ей, похоже, нравится этот парень. Боже, да она даже ему доверяет.

– Пару лет назад, – начал он, – как раз когда начался весь этот ужас, я был в Слайделе, в штате Луизиана, в гостях у друзей. Там была старая католическая церковь – еще времен Льюиса и Кларка. Ее настоятель был моим хорошим другом, и его сильно укусили. Я приехал, как только узнал, и нашел его в святилище, возле алтаря, на последнем издыхании. Он еще не обратился, но было ясно, что ему осталось недолго. Он взял меня за руку и попросил меня…

Проповедник вдруг замолчал, опустил глаза и облизнул губы. Лилли видела, что ему нелегко рассказывать об этом, но молча шагала рядом и терпеливо ждала, когда он закончит свою мысль.

– Он попросил меня прикончить его, – в конце концов тихо пробормотал Иеремия. – Я вытащил пистолет, но он меня остановил. А затем произошло нечто странное. Собрав последние силы… он показал на огромный старый крест над алтарем. Я сразу понял, что он имеет в виду. Не знаю как, но я это понял.

И снова пауза. Лилли с секунду подождала, а затем спросила его, что случилось дальше.

– Я как полагается отправил все последние обряды. Я нашел сосуд со святой водой и извинился за то, что не знаю латыни, но я помазал его миром и принял его исповедь. Он был рад, что в последние минуты рядом с ним оказался именно я. Я это видел. Лучше уж пусть тебя провожает в последний путь какой-то непонятный проповедник, который бродит от двери к двери, чем незнакомец в больнице или бездумный пономарь. В общем, после этого я сделал то, что делаешь автоматически, когда их глаза становятся похожими на рыбьи… когда обнажаются зубы… Я размозжил ему голову. И, наверное, не сдержал чувств. Похоже, я потерял сознание, а когда очнулся, в святилище было несколько этих тварей, которые шли прямо на меня. Я чуть с ума не сошел. Никак не мог найти пистолет. У меня был только этот старый крест. Орудуя им, я убил их всех, а потом заметил, что крест вдруг воссиял. Я решил, что это знак. Вот так он у меня и появился.

Лилли кивнула.

– Все логично.

– Я немного его изменил, – сказал проповедник. – Надеюсь, Господь не возражает, что в эти времена я осквернил изображение Его единственного Сына. Этот крест еще ни разу меня не подводил.

Лилли немного нервно усмехнулась.

– Должна признать, вы весьма неплохо обращаетесь с…

Она замолчала, увидев, что происходит впереди. Судя по всему, Боб, Спид и Мэттью остановились ярдах в пятидесяти впереди, а за ними остановились и все остальные, стоило им увидеть поднятую руку Боба.

Что-то было не так. Лилли видела это. Она это чувствовала. Стоя среди длинных вечерних теней в облаке зудящей мошкары, она наблюдала, как Боб показал сначала на север, затем на запад, после чего оба парня принялись спорить с ним, Дэвид подошел и вставил свои пару центов, а за ним подтянулся и Бен.

– Что теперь? – риторически спросила у проповедника Лилли.

 

Глава пятнадцатая

В полные лекарств и таблеток, продезинфицированные до безобразия и чересчур защищенные годы перед эпидемией ни один человек старше шести лет от роду никогда и нигде не терялся. Повсюду – в машинах, телефонах, даже на брелоках на связке ключей – были встроенные приемники GPS, а вокруг Земли летали спутники Большого Брата, поэтому практически ни одно путешествие не обходилось без цифрового вмешательства электронных устройств, которые всегда готовы были подсказать людям дорогу домой. Но затем мертвые восстали из могил и сети, вышки, передатчики, мобильные операторы, роутеры, камеры, дроны и жучки по всему миру навсегда отключились. Хуже того – окружающая среда постоянно менялась, как стареющее лицо, знакомый ландшафт постепенно становился серым, монотонным, однообразным. Старики весьма похожи на старух – и точно так же одно заросшее поле стало как две капли воды похоже на другое, находящееся на противоположном конце страны. Плодородные пашни заросли дикой травой, сорняками и вьюном. Капризы природы превратили все постройки в одинаковые полуразрушенные деревянные груды землисто-серого цвета. Все города стали один в один как Чернобыль, а заброшенные здания с заколоченными окнами потонули в зеленых зарослях кудзу и ползущего плюща. Все стало похожим друг на друга. Именно поэтому Боб теперь и стоял на высоком холме, всматриваясь в темнеющие тени Центральной Джорджии, нервно потирая подбородок и пытаясь понять, куда их черти занесли. Он посмотрел на карту, затем на горизонт. Воды извилистой речки Элкинс таинственно серебрились в умирающем свете дня.

– Ты с компасом сверялся? – спросил Бен, стоявший по другую сторону тропы возле своего тяжелого рюкзака, который он скинул на землю. В его голосе сквозил сарказм. – Это такая маленькая штуковина, которая помогает, когда ты заблудился.

– Помолчи, Бен, – тихо сказала Лилли, стараясь, чтобы их разговор не услышали остальные. Ее сердце выпрыгивало из груди. Им ни в коем случае нельзя было теряться среди полей – хотя в отдалении и виднелись лишь отдельные ходячие, которые ковыляли по высохшим руслам ручьев и вдоль заброшенных фасолевых полей, у них не было ресурсов, чтобы провести ночь под открытым небом. – Боб, мы не могли случайно пересечь Восемнадцатое шоссе?

– Не знаю, – со вздохом ответил Боб. – Судя по компасу, мы идем на северо-запад, но будь я проклят, если знаю, сколько мы уже протопали на север.

К этому моменту вокруг собрались все члены церковной группы. Иеремия встал рядом с Лилли, снял с плеча тяжелую сумку, осторожно поставил ее на землю и устало вздохнул. Лилли обратила внимание на приглушенное бряцанье, донесшееся из сумки. Что за хрень он там нес? Ящики с выпивкой? Священное вино? Она снова повернулась к Бобу и увидела, как он провел ладонью по черным волосам, прищурившись и глядя на садящееся солнце. Морщинки в углах его глаз стали глубже, и сами глаза как будто потерялись в них. Боб взглянул на Лилли.

– Наверняка могу сказать только одно: мы уже должны были добраться до Ривер-Коув.

– Мы зашли слишком далеко на север, – хрипло заметила Лилли.

– Спасибо, Шерлок, – сострил Бен.

Дэвид покачал головой.

– Бен, ты от природы такой кретин или специально работаешь над собственным имиджем? – спросил он.

Бен улыбнулся – возможно, в первый раз с момента выхода из Вудбери.

– Без сарказма нам не прожить.

– Так, помолчите-ка секунду и дайте мне подумать, – сказал Боб и развернул карту округа Мэриуэдер.

Лилли наблюдала за тем, как он неровным ногтем скользит по извилистой ленте речки Элкинс, как вдруг услышала голос Мэттью:

– Лилли?

Подняв глаза от карты, она увидела Мэттью и Спида, которые стояли у нее за спиной и казались слегка виноватыми, смущенными, даже встревоженными. На груди у каждого висело по винтовке.

– Могу я кое-что предложить? – сказал Мэттью.

– Валяй, Мэттью.

– Видишь ли, мы со Спидом за последние недели излазили всю округу. Может, мы быстро осмотримся по сторонам, пока остальные отдыхают? Может, найдем какой-нибудь ориентир?

Лилли обдумала его предложение.

– Ладно, только быстро. Не хочется оставаться в чистом поле в темноте. Я пойду с вами.

Мэттью и Спид переглянулись, и Мэттью неловко, нерешительно почесал подбородок.

– Э-э… мы и сами справимся, тебе не обязательно…

– Я иду – и точка. Вперед, солнце садится.

Мэттью тяжело вздохнул.

– Ладно, будь по-твоему.

Лилли взглянула на Боба.

– Если что-нибудь случится и мы не вернемся через полчаса, отведи людей в безопасное место – хотя бы куда-нибудь, где безопаснее, чем посреди этого чертова поля.

– Будет сделано, – кивнул Боб.

Лилли повернулась к остальным и заговорила громче, чтобы было слышно всем:

– Леди и джентльмены, мы отправляемся на разведку, чтобы обследовать местность, прежде чем идти дальше.

Полная женщина в брюках-капри сделала шаг вперед.

– Мы ведь заблудились, да?

Им понадобилось менее десяти минут, чтобы спуститься с поросшего деревьями холма и пойти на юг вдоль речки Элкинс. Мэттью шел первым, за ним следовала Лилли, а замыкал цепочку Спид, держа наготове винтовку, приклад которой он упер в плечо, как истинный вояка. Таким манером они миновали не меньше четверти мили, во все глаза оглядываясь по сторонам и ища ходячих. Их чувства обострились на свету и просторе фермерских земель. Спид никогда не проходил военную подготовку и даже не обучался основам стрельбы, все свои знания об оружии он почерпнул из видеоигр. Однако кое-что он знал наверняка – и это был неоспоримый, неопровержимый, несомненный факт – и теперь, когда они пересекли каменистое, растрескавшееся ответвление ручья и вступили в табачные джунгли заброшенного поля, он почувствовал знакомый запах.

– Мэтт! Чувствуешь запах? – Спид вдохнул тяжелый, травянистый аромат, который донес до него ветерок. – Поправь меня, если я неправ, но он становится все сильнее!

Футах в тридцати от него, шагая чуть быстрее Лилли, Мэттью пробирался сквозь табачные дебри, раздвигая листья своим могучим телом. Он держал наперевес «AR-15», сжимая винтовку жилистыми руками. Всем своим видом он напоминал Спиду огромного медведя гризли, который шел на запах косяка трески.

Запах был знаком Мэттью не хуже, чем Спиду, – это был характерный кисловатый аромат, который пропитывает занавески и коврики в машине и может даже пронизать пустой карман или пакет, с потрохами выдавая тебя копам. Для многих это был запах радости, сравнимый с запахом свежего печенья, чувственный, как океанский бриз, соблазнительный, как аромат дорогих духов, усиленный теплом тела прекрасной женщины. В этот момент, в общем-то, знакомый запах почувствовала даже Лилли.

– Это что?.. – Лилли на секунду остановилась и через плечо посмотрела на Спида, который петлял среди огромных листьев. – Этот запах, это ведь не…

– Да, Лилли, она самая, – с придыханием ответил Мэттью, словно говоря о том, что нашел самый большой трюфель в лесу, самый крупный золотой самородок в горной реке или священную чашу, которой пользовался сам Христос. Он опустил винтовку и остановился среди кустов табака. Море гигантских темно-зеленых листьев шелестело на ветру – их глухие хлопки друг о друга разносились во влажных, мглистых облаках.

– И вы, ребята, это от меня скрыли? – ухмыльнувшись, спросила она у Мэттью. Она бы в жизни не назвала себя знатной курильщицей травки, но вместе с Меган они частенько сворачивали косячок, и порой по утрам Лилли даже не могла сориентироваться, пока ей не удавалось затянуться и выпить чашку кофе. Когда началась эпидемия, желание покурить, чтобы расслабиться, начало возникать все чаще, но вот травка стала на вес золота.

– Мы собирались рассказать, – натянуто улыбнувшись, заверил Лилли Спид, который присоединился к ним с Мэттью на небольшой поляне, окруженной зеленой стеной футов шесть высотой. Запах марихуаны уже опьянял – смешиваясь с запахами чернозема и гнили, – и Лилли чувствовала, что начинает ловить кайф.

– Что касается направления, – произнес Мэттью, поднявшись на цыпочки и пытаясь разглядеть хоть что-то над верхушками табачных кустов, качавшихся на ветру, и его голос практически потонул в громком шуршании листьев, – по-моему, наш схрон вон там… Спид, что скажешь?

Спид всмотрелся в даль.

– Ага, точняк. Вижу деревья. Ты сам видишь?

– Угу, – Мэттью повернулся к Лилли. – Видишь тот островок дубов на западе? Вон, чуть левее? Там посреди табачного поля затерян небольшой участок, где кто-то – зуб даю! – выращивал лучшую дурь к востоку от округа Гумбольдт.

Лилли посмотрела на деревья.

– Прекрасно. Видимо, вы знаете, где мы?

Мэттью переглянулся со Спидом и хитро улыбнулся Лилли.

– Идите на запах, ребята, – объяснял Мэттью, пока они со Спидом вели группу по извилистой тропинке вдоль табачных полей.

Боб и Лилли замыкали цепочку людей, то и дело многозначительно переглядываясь.

Несколько минут назад Лилли позволила Мэттью и Спиду отклониться от маршрута и собрать несколько унций травки и теперь ей сложно было сдержать глупую улыбку. Она заметила, что парни успели урвать по паре затяжек, прежде чем подняться обратно на холм и возглавить процессию, – и теперь они радостно шли впереди разношерстной группы, будто обдолбанные Льюис и Кларк.

Женщина в брюках-капри принюхалась с любопытством охотничьего пса и нахмурилась.

– Это что, скунс?

– Скунс, да не тот, – едва слышно буркнул Боб.

Лилли подавила смешок.

– Скорее, семейство поссумов, – сказала она.

Боб кашлянул, чтобы скрыть усмешку.

– Тогда уж опоссумов, – поправил он Лилли.

Проповедник, похоже, обо всем догадался. Он улыбнулся, продолжая шагать в ногу со своей паствой, и Лилли задумалась, не баловался ли травкой и он.

– Все это – щедрые дары Господни, сестра Роуз, – сказал он, сверкнув глазами и подмигнув Лилли.

Они вернулись домой в сумерках, едва не валясь с ног от усталости после долгого путешествия. Они пришли с востока, который купался в голубоватом предзакатном свете, и увидели городские предместья еще задолго до того, как стражники на стене заметили их приближение.

К этому времени Лилли уже шла во главе колонны и ускорила шаг, заметив в отдалении руины железнодорожной станции и выгоревшие остовы автомобилей, окутанные вечерней дымкой. Она увидела разрушенную водонапорную башню, на боку которой красовались выцветшие на солнце буквы «ВУ БЕРИ», заколоченное депо с почерневшей от недавних пожаров крышей, а к северу от него – наспех сооруженную баррикаду с воротами, перекрытыми длинной фурой. Ее сердце забилось быстрее, она повернулась и махнула остальным.

В этот момент, пока группа пересекала пустыри и приближалась к восточным воротам, на Лилли снизошло несколько откровений. Главным среди них было осознание того, каким дорогим ее сердцу стал этот город. Несмотря на все ужасные воспоминания, на гибель друзей, на потерю многих товарищей и на чудовищную эру Губернатора, Лилли привыкла считать это место домом. Или оно просто поглотило ее? Кто бы мог подумать, что она – крутая, модная девчонка-хипстер из Атланты – полюбит такой крошечный, затерянный среди полей городишко? Но что важнее, спеша к стене и махая рукой седовласой Барбаре, которая стояла в отдалении на верхней ступеньке лестницы, Лилли с некоторой досадой поняла, что ее сердце колотится все быстрее по совершенно неожиданным причинам, с трудом справляясь с сильнейшей волной чувств, многие из которых противоречили друг другу и только начали всплывать на поверхность.

Практически все время спасательной операции – урывками, порой в самый неподходящий момент – она думала о Келвине Дюпре. Перед глазами у Лилли мелькали расплывчатые образы того вечера, когда она едва его не поцеловала. Почему-то она не могла выбросить из головы его запах – удивительное сочетание «Олд Спайса» и жевательной резинки – и ясный, глубокий, понимающий взгляд его глаз. Всю дорогу Лилли чувствовала у себя на шее тонкую цепочку крошечного крестика, который дал ей Келвин. Если бы они все же поцеловались тем вечером у ратуши, Лилли, может, и не вспоминала бы об этом с такой грустью, с таким беспокойством, с такой одержимостью, но теперь этот образ занял все ее мысли, и она чувствовала себя – подходя все ближе и ближе к стене, – как в детстве, когда в рождественское утро она сбегала по лестнице со второго этажа, чтобы узнать, что принес ей Санта.

– Смотрите, какие люди! – воскликнула Барбара, свысока смотря на усталых путников. – Что, Лилли, теперь ты у нас Моисей?

Шагая рядом с Лилли, Дэвид улыбнулся жене, с которой не расставался уже тридцать семь лет.

– Ну как всегда! Мы еще не успели войти, а она уже ворчит!

– Дэвид, ну и видок у тебя! – Барбара оглядела остальных. – И что, мне теперь на всех готовить?

– Я тоже тебя люблю, милая!

Вдруг Боб свистнул, и двигатель фуры взревел.

Лилли и все остальные столпились у ворот. Боб сунул в кобуру свой револьвер, рывком отбросил в сторону поставленную у входа распорку, а фура тем временем задрожала, выпустила черный дым и дала задний ход. Бен, Спид и Мэттью сняли перекрывающие въезд цепочки и жестом пригласили всю группу внутрь.

Преподобный Иеремия выглядел, как ребенок, который впервые увидел мегаполис: его глаза округлились от удивления, он с интересом осматривал полуразрушенный, потрепанный в битвах и почерневший от пожаров город, не снимая с плеча свою тяжелую брезентовую сумку. Без конца бормоча «Хвала Господу», он по одному подталкивал вперед членов своей группы.

К этой минуте слухи о том, что спасательная команда целой и невредимой вернулась в Вудбери, распространились по городу со скоростью лесного пожара. На улицах появлялись все новые и новые люди, на лицах которых читались удивление и радость. Из-за кузова фуры с винтовкой наперевес выбежала улыбавшаяся во весь рот Глория. Из садов на гоночном треке, все еще сжимая в руках лопату, прискакал Томми Дюпре, не скрывавший своего ликования. Остальные выходили из дверей стоящих вдоль улицы домов и огибали здание ратуши, их изможденные лица сияли от радости.

Последовали рукопожатия, объятия, знакомства – харизматичный до невозможности проповедник, казалось, попал в свою стихию, кланяясь, улыбаясь своей ослепительной улыбкой мощностью в миллион киловатт и благословляя каждого в радиусе пятидесяти ярдов, – и Лилли наблюдала за этим, чувствуя неловкое удовлетворение. А еще она смотрела по сторонам и искала глазами Келвина. Куда он подевался? Она спросила у Томми, после чего мальчишка свистнул и громко позвал отца. Сердце Лилли забилось чаще. Двери ратуши на другом конце площади отворились, и Келвин – в рабочих штанах, высоких ботинках и хлопковой рубашке – спустился с крыльца, утирая банданой пот с шеи. Он был похож на настоящего деревенского парня, этакого бригадира строителей или начинающего фермера, спешащего на работу. Стоило ему увидеть Лилли, как его лицо прояснилось.

– Пап, смотри, кто вернулся!

Томми Дюпре гордо стоял возле Лилли, словно лично помог ей добраться до города невредимой. Лилли почувствовала, как мальчишка коснулся рукой ее пальцев, а затем совершенно естественно, как будто всю жизнь только это и делал, взял ее за руку.

Келвин подошел ближе и по-дружески обнял Лилли – в этом целомудренном объятии не было ничего необычного, так вполне могли поприветствовать друг друга коллеги на вечеринке.

– Боже, как я рад тебя видеть.

Лилли улыбнулась ему.

– А уж я-то как рада, Келвин. Ты и представить себе не можешь, как хорошо дома.

– Похоже, миссия выполнена, – Келвин махнул рукой в сторону церковников, которые знакомились с жителями Вудбери. – Впечатляет!

Лилли пожала плечами.

– Поверь мне, они бы сделали для нас то же самое.

– Барбара сказала, что не могла с вами связаться.

– Рации некоторое время не ловили, аккумуляторы разрядились.

Келвин кивнул.

– Без тебя здесь было непривычно, – он положил руку на плечо Томми. – Томми стал настоящим садовником.

Мальчишка сверкнул глазами.

– Я высадил все дыни! – воскликнул он.

– Молодец, Томми. Может, завтра приступим к помидорам.

Томми кивнул.

– А когда они вырастут, мы сделаем спагетти?

Несмотря на усталость, Лилли хрипло усмехнулась.

– О боже… Я бы все отдала за тарелку феттучини Альфредо.

Келвин взглянул на нее с легкой, непринужденной улыбкой, но в глубине его глаз промелькнула искра чего-то более темного, скорее похожего на страсть.

– А как насчет старых овсяных хлопьев и сухого молока?

Лилли посмотрела на него и увидела у него на лице проблеск желания. Дыхание у нее перехватило. Она улыбнулась Келвину.

– Ты угощаешь?

Тем вечером преподобный Иеремия нашел время, чтобы лично представиться каждому из двадцати двух жителей Вудбери, не участвовавших в спасательной операции. Расточая обаяние и демонстрируя такую жизнерадостность, какой обитатели города не видели уже давным-давно, он устроил на главной площади прием, который продолжался и после наступления темноты, когда возле дверей и в окнах загорелись свечи и керосиновые лампы. Он несколько часов провел в свете костра под изогнутыми ветвями древних дубов, с любовью представляя жителям Вудбери свою скромную паству и по-доброму подшучивая над особенностями характера каждого из людей его группы. Он весело заметил, что сестра Роуз в брюках-капри считалась главной модницей среди церковников, а самый старый прихожанин, брат Джо, был ближе всех к Богу… в буквальном смысле. Он поддразнил двух парней студенческого возраста, братьев Стивена и Марка, сказав, что они вылетели из воскресной школы, и назвал единственного чернокожего прихожанина, мужчину среднего возраста с тонкими усиками, которого звали Гарольд Стаубэк, Голосом Валдосты, бывшим диджеем и прославленным солистом хора баптистской церкви в Калгари. Но большую часть вечера, попивая бульон и чай из пакетика, брат Иеремия на все лады благодарил жителей Вудбери за спасение жизней его паствы и дарование им шанса на жизнь среди этой чумы. Он обещал работать засучив рукава во имя процветания Вудбери. Он уверял, что вольется в коллектив, что будет вносить свою лепту и что его люди, без сомнения, поступят точно так же.

Если бы с такой речью он баллотировался на выборах, победа была бы ему обеспечена.

– Я знаю, что это старое доброе клише, – сказал он глубоким вечером, покуривая сигару, откинувшись на спинку хлипкого деревянного садового стула, стоящего возле костра, пока дрожащие языки пламени освещали лица верующих, собравшихся вокруг него, – и все же пути Господни неисповедимы.

– Что вы имеете в виду? – спросил Бен Бухгольц, который сидел по другую сторону костра.

В неровном свете огня его исчерченное морщинами лицо казалось зловещим, даже несколько волчьим. Сидя на пеньке и куря сигареты «Кэмел» без фильтра, Бен весь вечер внимательно слушал проповедника, смеялся над его шутками и задумчиво кивал при каждой житейской мудрости, срывавшейся с губ Иеремии. Тех, кто не первый день знал Бена, это несказанно удивляло, как удивляла и легкость, с которой преподобный Иеремия смог завоевать сердце главного городского ворчуна. Теперь около дюжины самых стойких слушателей, оставшихся на площади, чтобы поточить лясы, молча ждали ответа проповедника.

Тот зевнул.

– Я имею в виду, что нам было предначертано прийти сюда и быть с вами, – он улыбнулся, и даже в темноте его белозубая улыбка ослепила всех и каждого. – Здесь наша судьба, Бен. Вы все Божьи люди. Я даже рискну сказать, что вы избраны Богом, а мы получили благословение, когда вы, рискуя своей жизнью, пришли к нам на помощь, – он сделал паузу и затянулся. – Мы потеряли несколько человек в Карлинвиле. Мы молимся, чтобы их души нашли дорогу домой и упокоились в любящих объятиях Бога, – он опустил глаза. Из уважения все молчали – даже Бен наклонил голову в знак почтения к проповеднику. Вскоре Иеремия снова обвел всех взглядом. – Я обещаю вам, мы не примем ваш преисполненный добра, любви и милосердия поступок за данность. Мы заслужим свое место здесь. Я засучу рукава и буду помогать всем тем, что в моих силах. Как и мои люди. Как я понимаю, главная здесь Лилли, так что она получит все, в чем нуждается. Мы обязаны вам жизнью.

Он бросил окурок сигары в тлеющие угли костра, как будто подчеркивая свои слова этим резким жестом.

Остальные молча слушали его. Рядом с Беном на садовых стульях, задумчиво кивая, сидели Дэвид и Барбара, на коленях у которых лежало одеяло. Спид и Мэттью полулежали на траве за спиной у Штернов, внимая каждому слову и передавая друг другу небольшую трубку, как будто никто не понимал, что они наслаждаются плодами своего секретного урожая. По другую сторону костра на шезлонге сонно развалилась Глория, которая держала в руке пластиковый стаканчик с дешевым вином и то и дело проваливалась в дрему. На земле вокруг проповедника сидело еще около полудюжины людей, ловивших каждую его мысль. Здесь были и стойкая сестра Роуз, и певец из хора Гарольд Стаубэк, который лежал на земле, подперев голову рукой. Все они безмолвно впитывали прочувствованный монолог проповедника и думали, как радостно им оттого, что два племени людей в такие времена слились в одно, чтобы работать рука об руку, помогать друг другу и любить ближних.

В общем-то, даже за границами небольшого круга, освещенного неровным светом костра, практически все в Вудбери в тот вечер разделяли это чувство: они верили, что темные дни позади, что будущее этого города еще никогда не казалось таким светлым, что наконец-то у них появилась надежда.

Единственного человека, который не поддался всеобщему ощущению блаженства, никто не видел уже несколько часов.

Вернувшись домой со спасательной операции, Боб Стуки сторонился людей. Он решил не высовываться – и не делиться ни с кем своими опасениями, – пока его подозрения не подтвердятся.

Но тогда уж он выведет на чистую воду этого никчемного жулика, который выдает себя за посланца Божьего.

 

Глава шестнадцатая

В предрассветные часы того утра на первом этаже ратуши, где находился скромный кафетерий, некогда обслуживавший секретарей и бюрократов средней руки, которые работали в правительстве округа Мэриуэдер, Лилли и Келвин наблюдали за тихо посапывавшим Томми. Он уронил голову на старый складной стол, и вокруг нее, подобно огромному нимбу, валялись пустые жестянки из-под «Ред Булла», пенополистироловые стаканчики, опустошенные коробки из-под хлопьев и мятые обертки от шоколадок. На стене за парнишкой висел старый знак, на котором дружелюбный медведь в шляпе лесника просил всех проезжающих через округ Мэриуэдер беречь местные леса от пожара. Последние полтора часа Томми отчаянно пытался не заснуть в компании отца и Лилли, которая рассказывала о ходе операции и о своих приключениях в подземных тоннелях, но в конце концов он все же стал клевать носом и несколько минут назад чуть не упал лицом в тарелку с кукурузными хлопьями. Келвин решил не мешать сыну и позволить ему подремать прямо здесь, пока они с Лилли обсуждают личные вопросы.

Теперь они подошли к длинному столу, и Лилли села на край, а Келвин принялся беспокойно ходить из стороны в сторону.

– Не буду врать, у меня были сомнения по поводу всей этой спасательной операции, – пробормотал он.

– О чем ты? – Лилли посмотрела на него. – Ты сомневался, стоит ли искать этих людей?

– Пожалуй, да… А еще я сомневался, сможете ли вы пересечь весь круг по этому тоннелю. И он тоже очень беспокоился, – Келвин показал на сопящего паренька. – Он все это время места себе не находил. Я пытался занять его в саду, но в последнее время на него столько всего свалилось – гибель матери и все остальное… – Келвин опустил глаза. – Лилли, он ведь души в тебе не чает, – Келвин снова взглянул на нее. – И остальные дети тоже.

Последовала краткая пауза, в которую Лилли ужасно захотелось спросить у Келвина, вдруг и он в ней души не чает, но она сумела сдержаться и просто ответила:

– Я их обожаю, – она облизала губы. – Ты ведь сам сказал, у нас не было выбора. Мы должны были так поступить. Только так и было правильно.

– Само собой. Вы спасли много людей. С ними Вудбери станет сильнее.

– Проповедник – тот еще кадр, правда?

Келвин усмехнулся.

– Вдохновения ему не занимать, это уж точно, – улыбка сошла с его губ. – Я встречал уйму таких людей в своей жизни, он из тех, кто способен продать мороженое эскимосам, – он немного подумал. – Обычно такие ребята оказывались авантюристами. Понимаешь? Но этот парень… Он как будто другой. Почему-то я ему верю. И не спрашивай почему. Он просто кажется мне приличным человеком, который нашел свое призвание, проповедуя слово Господне.

Лилли улыбнулась.

– Должна сказать, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Он кажется искренним… честным. Вроде бы. Но зуб дать не могу.

– Понимаю, – кивнул Келвин. – Лилли, я доверяю твоему чутью. Пока что оно тебя не подводило. Как и всех нас.

Лилли смущенно опустила глаза.

– Спасибо за такие слова, Келвин.

Келвин прикусил губу.

– И сколько еще раз мне сказать, чтобы ты назвала меня Келом?

– Прости… Кел.

Лилли посмотрела на него, мечтая прикоснуться к легкой тени щетины на его волевом подбородке. Вдруг он подошел и присел на краешек стола рядом с ней, и в животе у Лилли запорхали бабочки. Теперь она чувствовала его неповторимый запах мыла, «Джуси Фрута» и «Олд Спайса». И как только ему удавалось пахнуть так приятно в эти безумные времена? От большинства людей разило псиной и засохшей мочой, но этот парень пах так, словно вечно собирался на свидание.

– Скажу честно, – уже более мягко произнес он, – последние двадцать четыре часа я тоже не был спокоен как удав.

Лилли повернулась к нему.

– Ты тоже обо мне беспокоился?

Он пожал плечами и улыбнулся.

– Ты ведь меня знаешь. Я вечно жду неприятностей.

Вдруг с другого конца стола раздался звук, который привлек их внимание. Томми Дюпре пошевелился во сне и тихонько кашлянул. Келвин прикрыл ладонью рот и многозначительно взглянул на Лилли, всем своим видом говоря «Ой!». Лилли приложила палец к губам и попыталась подавить смешок. Они спрыгнули со стола и на цыпочках пошли к выходу, изображая двух бандитов, которые крадутся под покровом ночью по банку, стараясь не активировать сигнализацию и не попасться охранникам.

Они выскользнули за дверь и оказались в темном, заставленном мебелью коридоре. Единственная тусклая лампа горела в самом его конце, удлиняя тени и едва освещая пол, забросанный гильзами, мотками веревки и комьями засохшей грязи. Батареи были закрыты пластиковыми чехлами, а из проходящих под потолком труб до сих пор капала мутная вода, собравшаяся там много месяцев назад.

Келвин и Лилли встали возле стены, лицом друг к другу, глядя друг другу в глаза. Келвин легонько прикоснулся к подбородку Лилли, очарованный изящной формой ее лица.

– Я и правда беспокоился о тебе, – улыбнувшись, сказал он. – Признаюсь даже… я по тебе скучал.

Все вдруг изменилось так резко, словно кто-то нажал на кнопку. Келвин посмотрел на Лилли, и его улыбка померкла. Лилли ответила на его взгляд, и с ее губ тоже исчезла улыбка. Они смотрели друг на друга целую вечность, и мимо то и дело пролетали капли, которые со стуком падали на пол как раз между ними, но никто из них этого не замечал. Лилли чувствовала, как внутри ее волной нарастает тепло, как она выпрямляется, как по коже пробегают мурашки. Она едва расслышала голос Келвина, когда он сказал:

– Может, нам пойти куда-нибудь и…

Она подалась вперед и накрыла губами его губы, и он, похоже, нисколько не удивился этому и лишь прижал ее к себе и ответил на поцелуй.

Этот поцелуй продлился несколько секунд и состоял из нескольких этапов, которые сменяли друг друга: сначала Лилли раскрыла губы и страстно впилась языком в рот Келвина, а он немедленно ответил ей тем же, и их объятия стали крепче – вместо того чтобы отчаянно обвивать друг друга руками, они принялись ласкать друг друга, гладить, притягивать все ближе и ближе, безумно, неудержимо, как будто все преграды между ними вдруг пали. Внутри их словно завелся мощный двигатель. Келвин сжал груди Лилли, накрыл ладонями ее твердеющие соски, и она приглушенно застонала, прижавшись к его паху, который уже двинулся вперед, и они перешли на второй этап – она толкнула его к стене, он задвигал бедрами, не снимая одежды, и от этого им стало только жарче. Вода капала им на голову и на плечи, пока они извивались друг у друга в объятиях и их поцелуй превращался в неистовый борцовский захват. Этот поцелуй был так жесток и так безудержен, что на губах у обоих теплыми каплями выступила кровь, и Лилли чувствовала ее привкус – соленый, металлический, расходящийся по языку, – и он лишь сильнее распалял ее страсть. Оторвавшись от губ Келвина, Лилли укусила его в шею, ощутила вкус его плоти, и практически невольно, словно сорвавшись с обрыва, они перешли на третий этап. Он начался в тот момент, когда руки Келвина скользнули вниз, рванули ремень, быстро расстегнули ширинку, развели бедра Лилли, спустили с нее штаны, развернули ее спиной к стене – и он вошел в нее, толкаясь снова и снова, пока Лилли ритмично испускала тихие стоны и отдавалась во власть желания, которое одурманивало их. Они промокли до нитки, и на краткий, удивительный миг, пронизанный электрической энергией, Лилли полностью растворилась в наслаждении, забыв саму себя, забыв, где она и с кем. И не было больше ни эпидемии, ни смерти, ни страдания, ни пространства, ни времени, ни физических законов Вселенной, лишь наслаждение… благословенное, священное, очищающее наслаждение.

С первыми лучами солнца Лилли проснулась от холода на полу коридора. Келвин спал рядом, нахмурив лоб от кошмара; поверх них было небрежно наброшено тонкое одеяло. Сквозь заколоченное окно пробивалась узкая полоска света. Поясница Лилли прилипла к жесткому и влажному полу. На мгновение она почувствовала себя куском мусора – во многих и многих смыслах, – а затем с трудом поднялась и села, потирая глаза и разминая затекшую шею. Келвин пошевелился. Он моргнул и прочистил горло, медленно просыпаясь, но вдруг резко сел.

– О… Ого… – пробормотал он, наклоняя голову попеременно то в одну, то в другую сторону и смотря на свои брюки, которые так и остались спущенными до щиколоток. – О боже… Прошу прощения. Извини.

– Давай не будем придавать этому значения, – сказала Лилли, натягивая на себя одежду и пытаясь прогнать изо рта вкус свернувшейся крови и сна. – Это просто случилось. Вот и все. Ты все тот же прекрасный человек, каким ты был до прошлой ночи. Дело закрыто.

Келвин посмотрел на нее, еще несколько раз моргнул и попытался осознать ее слова.

– Дело закрыто? Это значит, что…

– Это ничего не значит… Не знаю, я не очень понимаю, что говорю, у меня мысли путаются, – она запустила пальцы в волосы и сглотнула горькую слюну. – Томми еще там?

Келвин поднялся на ноги, пересек коридор и заглянул в кафетерий через узкое окошко в двери.

– Спит как убитый. – Келвин повернулся к Лилли, нервно потирая руки. – Боже, надеюсь, он ничего не слышал накануне.

Лилли подошла к нему и положила руку ему на плечо.

– Слушай, я понимаю, ты через многое прошел…

Он отшатнулся.

– Я не должен был этого делать! Не понимаю, о чем я думал. Вот так, прямо посреди коридора… – он посмотрел Лилли в глаза – в его взгляде пылали сожаление, стыд, даже ужас. – У меня ведь семья, у меня жена, мы уже семнадцать лет вместе… То есть у меня была жена, – его глаза стали огромными, на них навернулись слезы. – Поверить не могу, что я натворил.

– Кел, послушай меня, – Лилли взяла его за плечи, надеясь тем самым успокоить его, и заговорила спокойно, глядя ему прямо в глаза. – Мы живем в мире, где все перевернулось с ног на голову. Ты не можешь казнить себя за такое, – он хотел было ответить, но Лилли еще сильнее сжала его плечи. – Я не влюбленная школьница. Я никому ни о чем не скажу, если ты этого не захочешь.

– Лилли, дело не в этом, – он отступил от нее, но взял ее за руку. Его голос стал тише. – Я вовсе не виню тебя за то, что случилось. Господь даровал нам свободу выбора. Я ведь давно заигрывал с тобой и не давал тебе проходу. Но я согрешил, согрешил перед Богом. И всего в двадцати футах от того места, где спал мой сын!

– Келвин, прошу тебя…

– Нет! – он обжег ее взглядом. – Дай мне закончить. Пожалуйста. Я хочу сказать, что в наши времена, во времена конца света, выбор человека, его поведение очень важны…

– Постой-ка… притормози… Что значит – во времена конца света?

Келвин посмотрел на нее так, словно она только что дала ему пощечину.

– Я понимаю, ты не веришь, но это не меняет того факта, что настал Армагеддон. Посмотри вокруг, раскрой глаза. Это и есть конец света, Лилли, и теперь поступки человека стали важны как никогда, ведь Бог наблюдает за нами. Ты понимаешь? Он наблюдает за нами еще внимательнее, чем раньше.

Лилли раздраженно, болезненно вздохнула.

– Я уважаю твою веру, Кел. Правда. Но вот тебе новость: я не безбожница. Я всегда верила в высшую силу – всегда, с самого детства. Я верю, что Бог существует. Но не тот Бог, который наказывает нас, ничего не прощает и обрекает нас на страдания за то, что мы не безупречны. Я верю в любящего Бога и верю, что этот любящий Бог не имеет никакого отношения ко всему этому.

Глаза Келвина полыхнули гневом.

– Лилли, мне не хочется разбивать твои розовые очки, но Господь имеет отношение ко всему, что происходит во Вселенной.

– Прекрасно. Мы можем сколько угодно вести философские споры, но нет…

– Лилли…

– Нет, Кел! Теперь моя очередь. Выслушай меня. Во-первых, мы понятия не имеем, как все это началось. Может, все это дерьмо случилось из-за токсичных отходов или вредных добавок, которые вечно суют во все продукты, но я гарантирую, это не божественное вмешательство. Его не предрекали в Библии и не пророчил чертов Нострадамус. Все это – дело рук человеческих, как и глобальное потепление, бесконечные войны и реалити-шоу по ящику. Какой бы ни была причина этой эпидемии, Кел, я обещаю: однажды настанет день, когда ее найдут – а нас к тому времени уже, наверное, давно не будет на этом свете, – и выяснится, что она кроется в обычной человеческой алчности. В сокращении расходов. В том, что какой-то придурок вечно пытался сэкономить, разрабатывая эксперименты за своим чертовым столом в проклятой лаборатории, – у нее перехватило дыхание.

Келвин опустил глаза и тихо пробормотал себе под нос, как будто цитируя кого-то:

– Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить нас, что его не существует.

– Ладно. Хорошо. Будь по-твоему, Келвин. Это наказание за грехи наши. Все это предначертано. Конец близок. Уточняйте сроки на местах. Но давай сойдемся в одном, – она шагнула ближе к Келвину и положила руку ему на плечо. Ее прикосновение было нежным, примирительным, но в голосе еще сквозили резкие нотки. – Нам нужно расслабляться. Что бы ни помогало людям проживать эти дни… если это никому не вредит и не ставит никого под угрозу… что угодно. Выпивка – пусть так. Плетение корзин, мастурбация, куча таблеток – все равно. Назови что угодно! Главное, что мы прикрываем друг друга. Ведь в этом и есть вся суть, Кел. Дело не в том, как все началось, и не в том, виноват ли Бог. Дело в выживании. В том, сможем мы сработаться, построить здоровое общество и остаться людьми, а не животными. Я уважаю твою веру, Кел. Я уважаю твою невероятную потерю. Но я прошу тебя, чтобы и ты уважал мою веру… в людей, – к этому моменту она безраздельно завладела его вниманием. Он стоял очень тихо и смотрел ей прямо в глаза. Лилли ответила на его взгляд и большим пальцем показала в тот конец коридора, где на полу, возле плинтуса, лежали ее вещи и ремень. – И в два этих «ругера» двадцать второго калибра.

Келвин через силу рассмеялся. Его плечи опустились, мускулы расслабились, как будто он вдруг решил сдаться. Он грустно улыбнулся.

– Прости меня, Лилли. Ты права. Мне очень жаль. Пожалуй, я просто не понимаю, как должен чувствовать себя теперь.

Лилли уже приготовилась ответить, но тут из-за спины у нее раздался высокий голос, от которого оба испугались, а Келвин и вовсе вздрогнул.

– Чувствовать?

Развернувшись, Лилли и Келвин увидели Томми Дюпре, который босиком стоял на пороге и протирал сонные глаза. Его футболка с Человеком-пауком пропиталась потом.

– О чем вы говорите?

– Ни о чем, приятель, – выпалил Келвин. – Просто о… пистолетах.

Лилли с Келвином переглянулись, и Лилли не смогла сдержать улыбки, столь заразительной, что вслед за ней улыбнулся и Келвин. Затем он вдруг усмехнулся – этот смешок сложно было отличить от кашля, но его, похоже, было не избежать, ведь Келвин не мог не выпустить напряжение, – и Лилли рассмеялась просто потому, что смеялся он. Парнишка подошел и встал рядом, недоуменно глядя на них. К этому моменту взрослые уже гоготали и фыркали, как будто забыв, что изначально показалось им смешным, и во весь голос хохоча над тем, что они еще могут смеяться.

Озадаченно нахмурив брови, Томми некоторое время наблюдал за ними, а потом захихикал и сам, и то, что Томми засмеялся над ними – что не имело никакого смысла, – только пуще прежнего развеселило взрослых. Теперь все трое зашлись в истерике на пустом месте – видимо, лишь из-за того, что смех вообще достиг такого размаха, – и им было так смешно оттого, что они фыркали от веселья в такие тяжелые времена, что они хрюкали и гикали еще громче. Слезы у них на щеках показались им совсем чуждыми – это были слезы облегчения, слезы радости, – и они поспешили утереть их, а в процессе этого хохот наконец стих.

Они успокоились, после чего и Келвин, и Томми повернулись к Лилли, словно ожидая, пока она скажет что-нибудь, чтобы рассеять чары.

– Ладно… – начала она, по-прежнему улыбаясь им.

Она никогда не замечала, насколько сын похож на отца – тот же волевой подбородок, те же песочные волосы, тот же вихор надо лбом, – и теперь ее окатило волной эмоций. Улыбка сошла с ее губ. Фантомная боль от выкидыша, который она пережила всего несколько недель назад, вернулась в живот, а мысли снова обратились к старым мечтам о доме, об уютном очаге и о настоящей семье. За краткий миг перед ее мысленным взором промелькнула другая, параллельная жизнь. Она представила, как становится приемной матерью детей Келвина, как переезжает к ним, как заплетает косички маленькой Беттани, рассказывает Люку сказки на ночь и рыбачит с Томми, как готовит для них, заботится о них и каждую ночь спит рядом с Келвином на огромной и мягкой кровати, пока на небе над ними мигают яркие звезды. Она представила, как живет нормальной жизнью.

– Давайте, ребята, – наконец сказала она. – Пойдем посмотрим, найдется ли на завтрак что-нибудь получше старых хлопьев и сухого молока.

Они собрали вещи, и Лилли провела Келвина и Томми по коридору и вышла вместе с ними на улицу, во влажный воздух типичного для Джорджии жаркого утра, чувствуя, как идея постепенно укореняется у нее в голове. Вскоре эта мысль станет неотступно преследовать ее вместе с уверенностью, что жизнь в Вудбери вот-вот изменится… понравится это жителям или нет.

Прежде чем Лилли смогла с глазу на глаз поговорить с Бобом, люди преподобного Иеремии не раз успели продемонстрировать свое желание влиться в новый коллектив.

Лилли очень переживала из-за истощающихся запасов топлива – в Вудбери остался последний баллон пропана, а в железнодорожном депо сохранилось всего несколько галлонов бензина, – поэтому созвала на главной площади экстренную встречу, чтобы привлечь к поискам все взрослое население. Проповедник пришел на эту встречу вместе со всеми своими прихожанами, готовыми заняться делом. Мужчины из церковной группы вызвались ходить на топливные вылазки вместе со Спидом и Мэттью, а несколько женщин предложили Глории помощь с поисками пропитания на окрестных полях. У некоторых женщин был опыт работы с детьми, и Барбара с радостью привлекла их к повседневным заботам. Прихожанин по имени Уэйд Пилчер, бывший полицейский, который проходил военную подготовку, выразил готовность присоединиться к ночным дежурствам на стене. Лилли обрадовалась такому желанию помочь, и результаты не заставили себя долго ждать. Пополнившись еще несколькими парами глаз и сильными руками, поисковая команда Спида и Мэттью обнаружила нетронутый резервуар с топливом под развалинами магазина мотоциклов возле Восемьдесят пятого шоссе милях в двадцати к югу от Вудбери. Тем временем несколько женщин, собиравших орехи и ягоды, нашли новое кукурузное поле, засаженное высоченными кустами, на которых были зрелые початки. Эта находка обещала обогатить рацион горожан питательной смесью углеводов.

Готовность преподобного Иеремии засучить рукава и помочь обитателям Вудбери не переставала удивлять Лилли. Проповедник принял участие в нескольких вылазках, при необходимости таскал на себе тяжелые грузы, покорно подчинялся приказам Мэттью и Бена и по пути развлекал всех остроумными комментариями и веселыми анекдотами. Позже, когда один ходячий пробился сквозь кордон у юго-западных ворот и едва не проскользнул в самое сердце города, проповедник первым оказался рядом, выбежал из своей временной резиденции и пробил мертвецу голову своим угрожающим распятием, предотвратив тем самым любые печальные последствия. В другой раз ребенок поранился, работая совком в саду на гоночном треке, и преподобный в одиночку отнес мальчишку в госпиталь, напевая при этом христианский гимн «Разорвется ли круг?».

Однажды вечером Иеремия встретился с Лилли в зале совещаний ратуши и передал ей список его группы с предложениями относительно того, как наиболее эффективно распределить силы церковников по существующим рабочим бригадам. Просматривая документ, Лилли в очередной раз поразилась предприимчивости проповедника.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ОБЯЗАННОСТЕЙ

ПЯТИДЕСЯТНИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ БОГА, ПРЕП. И. ГАРЛИЦ, ПАСТОР

– Снимаю шляпу, – сказала Лилли, изучив список. Он был написан на бумаге с вытисненным в верхней части маленьким золотистым крестом и буквами П. Ц. Б. под ним – видимо, это были первые буквы названия Пятидесятнической церкви Бога. Лилли не до конца понимала, было ли у этой церкви настоящее здание или же это был просто странствующий культ или секта.

– Мы просто хотим внести свою лепту, – заверил ее проповедник, сидевший по другую сторону стола. В крупных, ухоженных руках он держал одноразовый стаканчик с быстрорастворимым кофе. Взгляд его спокойных глаз был устремлен на Лилли. На проповеднике были уже привычная строгая рубашка и галстук, материя которых износилась, пропиталась кровью и перепачкалась от тягот жизни среди чумы.

– Все прекрасно продумано, – заметила Лилли.

– Лилли, вы нас вдохновляете. Ваш город удивителен, это настоящая декларация несокрушимой силы человеческого духа, и мы хотим быть его частью.

– Вы уже его часть. Как и все остальные его жители.

Проповедник опустил глаза и взглянул на свой стаканчик с кофе.

– Спасибо за эти слова, Лилли, но мы не можем принимать это как данность – не в наши времена.

– Наши люди полюбили ваших. Вот и все. Мы хотим, чтобы вы остались навсегда.

Иеремия улыбнулся. Лилли заметила золотую коронку на одном из его клыков.

– Это очень щедро с вашей стороны, – проповедник встретился с Лилли глазами. – Мы чувствуем, Бог не просто так отправил нас сюда доживать свои дни.

Лилли ответила улыбкой на улыбку.

– Будем надеяться, что дни ваши еще не сочтены.

Выражение лица проповедника вдруг изменилось, его живая улыбка сменилась непроницаемой маской.

– Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

– Пожалуй, сегодня эта фраза правдива как никогда, – Лилли взглянула на проповедника. – Все хорошо?

Иеремия снова улыбнулся.

– Просто отлично. Видимо, усталость дает о себе знать.

– Вы заслужили отдых, последнюю неделю вы спины не разгибали.

Он пожал плечами.

– Я работал наравне с остальными добрыми людьми этого города.

– Все вас любят. По-моему, вы завоевали сердца половины людей во вторую ночь, когда уложили пробившегося за стену ходячего.

– В этом нет ничего особенного, Лилли, вы и сами поступили бы точно так же.

– А сердца остальных вы завоевали вчера, когда раскололи на дрова тот упрямый пень возле почты.

– Это под силу половине мужчин в этом городе. Я просто делал свою работу – и только-то.

– Ваша скромность говорит о вас больше всех остальных поступков, – улыбнувшись, сказала Лилли. – Здесь любой готов броситься ради вас под пули, а в наше время это дорогого стоит.

– Как скажете, Лилли, – пожал плечами он и посмотрел на нее. – Вы уверены, что все придерживаются такого мнения?

– О чем вы? Конечно. Что, вам кто-то что-то сказал?

Проповедник задумчиво покрутил стаканчик между крупными, достойными пианиста ладонями.

– Лилли, тут к гадалке не ходи: тот джентльмен – мужчина в возрасте, кажется, его зовут Боб – явно мне не рад.

– С Бобом никаких проблем, он просто живет в собственном маленьком мире, – заверила проповедника Лилли.

На самом деле Боба уже несколько дней никто не видел. Он бродил по тоннелям, устраивал там вентиляционную систему и пытался спустить туда генераторы, утверждая, что делает все это на тот случай, если однажды им понадобится спуститься в подземелья на долгий срок. Но Лилли чувствовала, что Боб негодует из-за появления новичков и опасается их.

– О Бобе я позабочусь, – добавила она. – Вы просто продолжайте в том же духе. Ваша помощь неоценима – я как никто это понимаю.

– Ладно, Лилли, но у меня есть еще один вопрос, – он сделал паузу. – Может, все эти добрые слова я слышу не просто так? Может, вы на что-то намекаете?

Лилли посмотрела на него, чувствуя, как меняется выражение ее лица. Она сделала глубокий вдох и нервно кашлянула.

– Вы меня поймали. Да. Я хочу вас кое о чем попросить, – она осторожно подбирала слова. – Я в некотором роде унаследовала позицию местного лидера, – пауза. – Не буду вдаваться в детали.

– И вы прекрасно справляетесь – я ведь уже это говорил. Это каждому видно.

– Не знаю, не знаю, – сказала Лилли, отмахнувшись от комплимента, как от назойливой мухи. – Но точно знаю, что сама я этого не хотела. Я вроде как стала лидером по умолчанию, – пауза, подбор слов. – Между нами говоря, здесь ни у кого нет лидерских задатков – люди прекрасные, уж поверьте, но до лидеров им далеко. А я, честно говоря, предпочла бы жизнь попроще, – пауза. – Я понимаю, что возможность жить «нормальной» жизнью в наши времена даже не обсуждается, – еще одна пауза. – Но я могу представить себя в кругу семьи.

Голос проповедника смягчился, когда он произнес:

– Я заметил, что вы проводите много времени с Келвином и его ребятишками.

Лилли улыбнулась.

– Виновна по всем пунктам.

– Вы прекрасно ладите с этими детьми, я уж вижу. А этот парень – порядочный христианин.

– Спасибо.

– Итак… Чем я могу помочь?

Лилли снова улыбнулась и сделала глубокий вдох.

– Вы очень поможете мне, став лидером этого города.

 

Глава семнадцатая

Тем вечером после предложения Лилли разгорелась жаркая дискуссия, в ходе которой Лилли выяснила, что Иеремия не горит желанием брать на себя такую важную роль. Он полагал, что старожилы Вудбери не примут его – чужака, пришедшего в город всего неделю назад, – в качестве их официального лидера, и сомневался, как такой поворот воспримет его паства. Казалось, церковники не хотели его ни с кем делить. Однако Лилли стояла на своем и в конце концов уговорила проповедника на компромисс – совместное лидерство. Иеремия неохотно согласился, и они ударили по рукам.

Решение было крайне поспешным и еще не имело никакой официальной силы, но Лилли тотчас почувствовала, что у нее с плеч свалилась неподъемная ноша.

Следующие несколько дней она была на седьмом небе от счастья, руководя посадкой арбузов и канталуп в северной части арены, помогая отчищать оставшиеся кровавые разводы и убирать кандалы из гаражей под гоночным треком и перекапывая землю в восточной части арены для посадки цветов. Цветы были целиком и полностью идеей Лилли – и кое-кто в шутку советовал ей посадить лилии, в то время как городские скептики считали возню с ними бесполезной тратой времени. Зачем расходовать драгоценные минуты жизни на декоративные, ненужные, легкомысленные элементы вроде цветов? Перед каждым в этом городе стоял вопрос жизни и смерти. Людям следовало все свое время посвящать укреплению стен, поиску провизии, работе на благо строительства автономного общества и общему повышению их шансов на выживание. Само собой, с этим было сложно поспорить. Лилли это понимала. Иеремия тоже это понимал. Все это понимали. И все же Лилли очень хотелось посадить в Вудбери цветы.

Эта мысль не давала ей покоя. Воспоминание об отцовских розовых кустах преследовало ее во сне и наяву. Эверетт Коул с монашеским рвением ухаживал за своим образцовым цветочным садом, а его английские розы, которые росли вдоль невысокого заборчика, были гордостью всей Мариетты. А еще Лилли считала, что сможет в конце концов убедить жителей города, что в создании цветочной клумбы есть крупица смысла. Она снова и снова повторяла, что цветы будут привлекать пчел, которые, в свою очередь, станут опылять и другие растения.

Она рассказала об этом детям Дюпре, и те предложили ей высадить цветы тайно, под покровом ночи, когда все в городе заснут. Дети тотчас поддержали ее в «цветочном вопросе» (теперь этот камень преткновения называли именно так). Дети охотно воспринимали все то, чего взрослые, поглощенные быстрыми, неистовыми потоками жизни, были давно лишены. Но Лилли не хотела идти против течения, особенно в ходе столь деликатного процесса мирного изменения режима.

Дни шли за днями без инцидентов и без атак ходячих. Миграционный путь суперстада отклонился от города, существенное количество мертвецов, бродивших по окрестностям, потекло на север, куда их, вероятно, привлекали свет, пожары и шум, все еще раздававшийся на задворках Атланты. А может, все это было совершенно случайно. Люди до сих пор не разгадали секреты движения ходячих и безумные паттерны их поведения; предсказать их следующий шаг было невозможно. В глубине души Лилли полагала, что они могли вернуться в любой момент, тысячекратно более сильной армией, разрушительной, как землетрясение или торнадо. И это был еще один повод жить. Дышать. Любить друг друга. Каждую минуту наслаждаться жизнью. И ради бога, ради всего святого – когда-нибудь, как-нибудь, Божьей милостью – чувствовать в воздухе живительный аромат цветов.

За следующую неделю Лилли еще сильнее сблизилась с Келвином и его детьми. Она читала сказки и рассказывала истории – иногда по памяти, иногда с опорой на потрепанные книги, которые Боб давным-давно притащил из библиотеки. Она научила Томми заряжать пистолет, стрелять из него и ухаживать за ним. Они практиковались в стрельбе во дворе депо – в том самом месте, где еще недавно Губернатор отчаянно учился стрелять, имея лишь один глаз, – и Томми по уши влюбился в Лилли, и это стало его первой подростковой влюбленностью. Келвину очень нравилась их дружба, и он понемногу начинал сожалеть о том, что наговорил Лилли наутро после случившегося на полу пустынного коридора ратуши. Вполне вероятно, Келвин Дюпре медленно, неотвратимо, неизбежно влюблялся в Лилли Коул.

Лилли не спешила запрыгивать к нему в постель. Она шла маленькими шажками, уважала его чувства, при детях вела себя с ним нейтрально и старалась не обращать внимания на тлеющее сексуальное напряжение, которое постепенно нарастало между ними с Келвином. Несколько раз они оставались ночью наедине на втором этаже ратуши, пока дети спали без задних ног за закрытыми дверями, а из заколоченных окон доносился громкий стрекот сверчков, и падали друг другу в объятия и целовались до умопомрачения, но Лилли не снимала одежды. Она еще не чувствовала себя готовой. До поры до времени она не хотела полностью отдаваться во власть Келвина, хотя и понимала, что вскоре это произойдет. Ей приходилось признать: она хотела стать матерью его детям.

К концу этой недели церковная группа провела в городе практически целый месяц, в ходе которого Боба видели всего несколько раз. Старый военный медик скрывался в тоннелях, в одиночестве, в монашеской изоляции, работая над вентиляционной системой и электричеством, составляя карту миллиона ответвлений, укрепляя подгнившие опорные балки и переживая из-за растущего влияния Иеремии. Лилли решила не трогать его. Она верила, что рано или поздно он смирится с положением вещей, а потому лучше оставить его в покое и подождать, пока он не смягчится сам. Однако вскоре Лилли выяснила, что Боб не просто ворчал – немалую долю своего времени он тратил на то, чтобы выведать, что проповедник прячет в громадных черных брезентовых сумках, которые лежали под кроватью в его квартире в самом конце Мейн-стрит.

По какой-то причине, которую затруднялся объяснить даже сам Боб, он был твердо уверен, что именно в этих брезентовых сумках скрывается ключ к истинному плану Иеремии.

В следующую субботу лето дошло до своего пика, с Залива, подобно захватнической армии, пришли нестерпимая жара и влажность. К полудню узкие дороги, ограничивавшие город, превратились в раскаленные сковороды, а пекановые рощи к югу от железной дороги прожарились на палящем солнце до такого состояния, что их коричный аромат пропитал густой воздух, как запах саше пропитывает шкаф.

Вудбери утопал в жаре, пока люди не начали выходить из душных квартир на улицу, чтобы глотнуть хоть немного свежего воздуха. Никто не мог позволить себе роскошь включить кондиционер – от генераторов работал только один, встроенный в оконную панель в задней части склада на Догвуд-лейн, где хранились все портящиеся продукты, – поэтому комфортнее всего в этот момент было на городской площади, в прекрасной тени двухсотлетних дубов, древние, скрюченные ветви которых простирались во все стороны над лужайкой, заросшей жухлой травой.

К ужину под этими дубами собралось практически все население Вудбери. Кое-кто разложил одеяла на земле. Три женщины из церковной группы – Колби, Роуз и Кейлин – забили пару кроликов и пришли на площадь с длинным противнем, на котором лежали кусочки хорошо прожаренного кроличьего мяса, приготовленного на костре в переработанном кукурузном масле. Две девушки – Мэри Джин и Ноэль – смешали очень крепкий пунш из сока от консервированных фруктов и жуткого домашнего самогона Бена. Спид и Мэттью за прошедшее время успели подружиться с молодыми парнями из церковной группы – Стивеном, Марком и Ризом, – и теперь все пятеро смолили травку на задворках ратуши.

Все чувствовали сладковатый запах марихуаны, который витал над площадью, но теперь этот запретный аромат не возмущал даже церковников. Уэйда Пилчера, бывшего офицера полиции из Джексонвилла, который сам провозгласил себя блюстителем порядка в церковной группе, это даже забавляло. В какой-то момент он обогнул здание ратуши, по старой памяти притворившись полицейским, чтобы попугать молодежь, и когда все парни принялись спешно прятать самодельные трубки из кукурузных початков, которые использовали, чтобы курить травку, он хохотнул, пожурил их за то, что они «не делятся со всеми», и попросил затянуться. В эту секунду веселье перешло на следующий уровень.

Около семи часов солнце начало клониться к горизонту, и мягкий закатный свет принес долгожданное облегчение после изматывающей жары. Импровизированная вечеринка уже была в разгаре. Население Вудбери, которое теперь насчитывало сорок три человека, словно решило выпустить пар и снять постоянное напряжение, мучившее всех и каждого во времена чумы, и устроить этот неожиданный праздник. Дети Дюпре вместе с полудюжиной других ребятишек Вудбери играли на улице в разрывные цепи, а Глория вытащила укулеле и принялась наигрывать народные мелодии. Вскоре к ней присоединился Дэвид с губной гармошкой, после чего рядом пристроился Риз с пластиковым ведром, по которому он стал негромко постукивать в такт музыке.

Все столпились вокруг них, когда в сиреневых сумерках раздались первые ноты гимна «О, благодать». Обладатель чистейшего голоса Гарольд Стаубэк вышел чуть вперед и запел. Ребятишки притихли, и мягкий вечерний свет вобрал в себя и подчеркнул красоту этого одинокого, печального голоса.

Когда Гарольд закончил песню, все зааплодировали, закричали и засвистели, а преподобный Иеремия Гарлиц поднялся со своего одеяла, подошел к воображаемой сцене и приобнял певца.

– Перед вами гордость Сводного баптистского хора Таллахасси, – провозгласил Иеремия, радостно обращаясь к зрителям. – Бывший голос радиостанции WHKX, великолепный Гарольд Стаубэк!

Толпа взорвалась ликованием, а Гарольд учтиво кивнул и помахал всем рукой.

– Спасибо, спасибо, – сказал он, когда овации стихли. Он протер носовым платком аккуратно постриженные усы и слегка поклонился Лилли, которая стояла возле соседнего дерева и чистила дикое яблоко перочинным ножом. Она во весь рот улыбнулась Гарольду. – А еще хочу сказать спасибо от всех нас – спасибо мисс Лилли Коул и добрым людям Вудбери, – его глаза наполнились слезами. – Мы знаем, что рано или поздно Господь приведет нас домой… но мы и мечтать не могли… что это место окажется столь прекрасным.

Лилли посмотрела на другую сторону площади – не совсем уловив слова Гарольда – и увидела вдалеке темный силуэт. На деревянной ограде возле пустыря сидел немолодой человек с блестящими, напомаженными волосами и проступающими на морщинистой шее крепкими жилами, одетый в серую от пыли майку-алкоголичку. Издалека сказать было сложно, но Лилли показалось, что он вздрогнул, услышав голос проповедника.

– Если вы позволите, – сказал Иеремия группе, похлопав Стаубэка по плечу, после чего тот сел на пенек рядом с остальными музыкантами, – я бы хотел сказать несколько слов, – он улыбнулся. – Мои люди вряд ли удивятся этому желанию, ведь они лучше остальных знают, что я могу разглагольствовать о чем угодно, от яркой радуги до Федеральной налоговой службы, – он сделал паузу, чтобы дать смеху улечься. Улыбка сошла с его губ. – Мне просто хочется сказать кое-что о цветах, – он посмотрел на Лилли и кивнул. – Может показаться, что в этом старом добром мире о цветах вспоминают лишь на первых свиданиях и в дни годовщин. Может, еще когда кому-нибудь приходится извиняться за свою глупость перед подругой. Или когда кто-нибудь решает украсить стол или всю комнату. Но практической ценности в них как будто бы нет… им не сравниться с едой, водой, крышей над головой, орудиями самообороны… ни с чем, что в последние пару лет стало связано с выживанием.

Он на некоторое время замолчал и обвел взглядом толпу, встречаясь глазами буквально с каждым из присутствующих, кроме Лилли, играя с тишиной на манер блестящего оратора, человека, рожденного для проповедей. Он улыбнулся спокойной, понимающей улыбкой.

– Но спросите меня – и я отвечу, что нам очень легко забыть о смысле даров Господних вроде музыки, братства, вкусной еды, добротной сигары или крепкого виски. И я говорю вам, что все это в некотором роде даже важнее, чем еда и вода, даже более необходимо нам, истинным детям Господним, чем кислород и солнечный свет… ведь в них и заключается секрет того, что значит быть живым.

На мгновение взглянув на одинокий силуэт, маячащий вдалеке, Лилли снова повернулась к Иеремии. Что-то в его словах, в его тоне трогало ее, привлекало ее внимание. Она видела слезы на глазах у проповедника.

– Мы здесь не для того, чтобы просто выживать, – сказал он, утирая глаза. – Иисус погиб за грехи наши не для того, чтобы мы просто существовали на свете. Истина в том, братья и сестры, что, если мы будем лишь выживать… мы заблудимся в этом мире. Если эти твари заставят нас забыть о простых дарах Господних – о смехе ребенка, об интересной книге, о вкусе пропитанного кленовым сиропом блинчика воскресным утром, – мы собьемся с пути и проиграем войну. Эти мертвецы уже порядком потрепали нас… потому что мы забыли о том, кто мы есть.

Он снова сделал паузу, вытащил из кармана носовой платок и протер лицо, которое блестело от пота и слез, струящихся по щекам.

Его голос слегка дрогнул, но он продолжил:

– Качели на берегу озера, потертый диван перед телевизором, прогулки за руку с любимыми… вы ведь все это помните. Мы все это помним, – он сделал паузу, и Лилли услышала, как многие сдерживают слезы – кто-то кашлянул, кто-то шмыгнул носом, – и ее глаза тоже обожгло. – Да, все это те цветы, которые хочет посадить Лилли Коул. Они никого не накормят, не залечат ран, не утолят жажды… но я уверяю вас, братья и сестры, эти цветы – как взлетная полоса, сияющая в ночи миллионом огней, – эти цветы станут нашим посланием Господу, которое он увидит с небес, – он помедлил, переводя дух и утирая слезы. Лилли не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть; от силы голоса проповедника у нее по коже бежали мурашки. – Эти цветы скажут Богу, и дьяволу, и всем остальным… что мы помним… мы до сих пор помним… и никогда не забудем… что значит быть человеком.

Пожилые мужчины и женщины не выстояли под натиском чувств, их плач раздался над площадью и взлетел в небеса, подхваченный теплым, пропитанным запахом хвои вечерним ветерком. Почти стемнело, пурпурный закат как будто подчеркнул слова проповедника. Тот опустил голову и тихо произнес:

– И еще кое-что, братья и сестры, – он сделал глубокий вдох. – Лилли великодушно попросила меня разделить с ней обязанности лидера Вудбери. – Пауза. Он поднял глаза. На лице у него блестели слезы. Его смирение было полным, безоговорочным, неприкрытым. – Если вы все дадите мне свое благословение… я сочту за честь встать у руля рядом вместе с этой доброй, милосердной и смелой женщиной, – он посмотрел на Лилли. – Спасибо, партнер.

По щеке у Лилли скатилась слеза, которую она тотчас смахнула, улыбнувшись.

Проповедник повернулся к импровизированной музыкальной группе.

– Вы знаете «Старый крест»?

Глория улыбнулась ему из-под своего фирменного козырька.

– Напойте пару тактов, и мы подхватим.

Высоким, чистым, на удивление нежным и прекрасным голосом Иеремия затянул ту самую песню, которую однажды тихо пел Боб Стуки над трупом маленькой девочки по имени Пенни. Те же слова теплой, приятной трелью срывались с губ красивого проповедника:

– «Старый крест обагрен, но не страшен мне он, в нем открылась нам Божья любовь: кровь Иисуса Христа пролилась со креста, чтоб меня искупить от грехов».

Вскоре многие из собравшихся на площади, в основном немолодые уже люди, стали подпевать. Все это очаровало Лилли, и она стояла в оцепенении, пока краем глаза не увидела, как силуэт вдали спустился с ограды, повернулся и, презрительно мотнув головой, пошел прочь, в непроглядную темноту.

– Стой! – Лилли поспешила следом за ним. – Боб, подожди!

За минуту она пересекла площадь, перебежала на другую сторону улицы и добралась до северо-восточного угла пустыря. Возле баррикады она наконец-то догнала Боба.

– Боб, постой! Послушай меня! – она схватила его за руку и заставила остановиться. – Что с тобой не так? В чем проблема?

Он повернулся к ней и нахмурился, свет далекого факела бликами лег на его морщинистое лицо.

– Партнеры? Ты что, совсем из ума выжила?

– Боб, да чем он тебе так не нравится? Он хороший человек, это всякому видно.

– Этот парень нас до добра не доведет, Лилли. А ты попалась ему на крючок, как глупая рыба!

Боб развернулся и поспешил отойти от нее, сжав кулаки.

– Боб, постой. Погоди! – Лилли пошла за ним, осторожно похлопала его по плечу. – Поговори со мной. Ну же! Ты сам на себя не похож – бродишь где-то в одиночестве и сходишь с ума. Ну же, Боб, это ведь я. В чем дело?

Старый медик несколько раз глубоко вдохнул, словно пытаясь успокоиться. В отдалении звучали голоса, старинный гимн летел над деревьями. Наконец Боб вздохнул и произнес:

– Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить наедине.

 

Глава восемнадцатая

В квартире Боба Стуки на Догвуд-лейн, среди ящиков из-под персиков, полных пустых бутылок, за небрежно занавешенными окнами, Боб с громким стуком водрузил на стол толстую стопку пожелтевших от времени документов, и Лилли вздрогнула.

– Помнишь, с месяц назад я показал тебе небольшую библиотеку на Пекан-стрит? – сказал Боб, смотря на кипу газетных вырезок, ксерокопий и потрепанных журналов. – Настоящий пережиток прошлого. Десятичная классификация Дьюи, картотеки, микрофильмы… Помнишь, что такое микрофильмы?

– Боб, к чему это все? – Лилли стояла у двери, скрестив на груди руки. Она видела, что на самом верху стопки лежал старый номер журнала «Таллахасси» – видимо, это был мерзкий, желтый, полный сплетен журнальчик, в котором некогда обсасывалась вся жизнь столицы Флориды.

– Конечно, это не самая крупная библиотека в мире, – продолжил Боб, все так же смотря на стопку бумаг с любовью гордого отца, взирающего на долгожданного сына, – и все же… Никакой интернет не нужен, чтобы разыскать нужные вещи, – он взглянул на Лилли. – Зуб даю, у них там собраны все ежедневные газеты еще со времен Эйзенхауэра.

– Ты скажешь мне, к чему ты клонишь, или мне придется догадаться самой?

Вздохнув, Боб обошел обеденный стол, на котором была разложена внушительная коллекция документов.

– Скажу так: твой парень в жизни даром времени не терял и заработал себе определенную репутацию во Флориде и ее окрестностях, – Боб встретился с Лилли взглядом. – Да-да… Я изучил всю подноготную твоего драгоценного преподобного Иеремии Гарлица.

Лилли раздраженно вздохнула.

– Боб, что бы там ни было… уверена, все это уже быльем поросло. Если ты не заметил, мы больше не копаемся в послужных списках.

Боб шагал из стороны в сторону, словно вовсе не слыша ее.

– Судя по всему, он родился в семье военного, единственный ребенок, в детстве мотался из школы в школу.

– Боб…

– Насколько я могу судить, его папаша был самодовольным засранцем – он служил капелланом в армии, – и никому спуску не давал. Поговаривали, он избивал новобранцев металлической бейсбольной битой, которую называл Вифлеемской Дубинкой, – Боб искоса посмотрел на Лилли. – Мило, да?

– Боб, я не понимаю, как все это…

– Полагаю, юному Иеремии никогда и нигде не находилось места, он вечно был изгоем, чужаком, белой вороной. Его частенько колотили на детской площадке, но из-за этого он стал сильным, изворотливым. Он занялся боксом, а затем ему явились видения о конце света, и в восемнадцать лет он присоединился к духовенству и стал самым молодым в истории баптистским священником, которому удалось создать мощную церковь в штате Флорида, – Боб сделал паузу, чтобы подчеркнуть свои слова. – А потом его след теряется… в его биографии появляется огромная дыра.

Лилли взглянула на старого медика.

– Ты закончил?

– Нет, не закончил. В общем-то, я только начинаю, – он показал на стопку бумаг. – Судя по сведениям из газет, священники Вселенской церкви пятидесятников, что в Джексонвилле, дали ему под зад коленкой, лишили его сана и выдворили из Флориды. А знаешь почему?

– Нет, Боб… – вздохнула Лилли. – Я понятия не имею, почему его изгнали из Флориды.

– Вот забавно, и я тоже! – усталые, красноватые глаза Боба горели нетерпением и паранойей старого пьяницы. – Все это подверглось цензуре юристов или церкви. Но я гарантирую, все это как-то связано с тем, что они называют концом света… Армагеддоном. Судным днем, Лилли. Чертовым апокалипсисом.

– Боб, признаюсь честно… В данный момент у меня просто нет на это сил.

– Разве ты не понимаешь? Поэтому он и бродил по южным землям, не имея права говорить за церковь, когда случилось Обращение! – Боб вытер рот. Казалось, ему жизненно необходимо выпить. – В публичном доступе этого нет, но похоже, у него нашли что-то… что-то среди его вещей, может, дневник, фотографии, что-то преступное, какой-то скелет в шкафу… в общем, что-то.

– Что именно ты имеешь в виду? Думаешь, он чертов развратник? Совратитель малолетних?

– Нет… Точнее, не знаю… Может, дело в другом, – Боб сделал еще несколько шагов по комнате. – Просто я бы не стал ему особенно доверять, – сделав паузу, Боб посмотрел на Лилли. – Помнишь те здоровые брезентовые сумки? Одну нес он сам, а другую – тот парень, Стив.

Лилли пожала плечами.

– Наверное… Да, я их помню. И что? У них были тяжелые брезентовые сумки.

– Ты хоть раз их видела, после того как мы вернулись в город?

Лилли снова пожала плечами, пытаясь это припомнить.

– Пожалуй, нет. И что?

– Что в них? – Боб пронзил ее взглядом. – Неужели тебе ни капельки не любопытно?

Лилли сжала зубы и с шумом выдохнула через нос. Она, как никто, знала этого ворчливого медика; возможно, она знала его даже лучше его самого. За последние два года Лилли со стариной Бобом Стуки стали не разлей вода, они делились самыми потаенными, самыми личными тайнами, вместе переживали трагедии, вместе мечтали и вместе боялись. А еще она знала, что Боб – как и проповедник – вырос в нищей семье и все детство терпел издевательства глубоко религиозных родителей. Став взрослым, Боб возненавидел всех проповедников, и эта ненависть пропитала все его мысли. Вспомнив об этом, Лилли наконец произнесла:

– Боб, зная о твоих проблемах с религией, я закрою глаза на твою паранойю… но мне кажется, что тебе стоит вздохнуть поглубже, отступить и спустить все на тормозах. Ты не обязан любить этого парня. Черт, да тебе даже не обязательно с ним разговаривать! Я с ним разберусь. Но умоляю тебя, брось ты эту чертову охоту на ведьм.

Боб с секунду смотрел на нее.

– И ты даже не хочешь узнать, что в этих проклятых сумках?

Лилли вздохнула, подошла к нему, протянула руку и нежно коснулась его щеки.

– Я пойду обратно на вечеринку, – она грустно улыбнулась. – Я очень устала… Мне нужно расслабиться и включить автопилот. Советую и тебе сделать то же самое. Просто забудь об этом. Сосредоточься на будущем, на тоннелях, на проблемах с топливом.

Она потрепала его по щеке, развернулась и пошла к двери. Боб смотрел ей вслед. Прежде чем выйти, она помедлила на пороге, оглянулась и посмотрела на Боба.

– Забудь, Боб. Обещаю тебе… от этого тебе станет только лучше.

Лилли вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. Глухой щелчок замка эхом отозвался в тишине.

В течение следующей недели сторонний наблюдатель, пожалуй, мог бы счесть, что город Вудбери в штате Джорджия – который когда-то называли «настоящим персиком в сердце штата», о чем писали на рекламных щитах и водонапорных башнях, – переживал крупнейшее возрождение со времени постройки отдельной ветки Норфолкской южной железной дороги, состоявшейся в 1896 году. Ходячие практически не беспокоили горожан и бродили далеко к западу от речки Элкинс, благодаря чему обитатели Вудбери смогли наконец продлить стену. Новые рабочие руки членов церковной группы позволили расширить границы баррикады на север по Каньон-роуд до самого Уайтхаус-Паркуэй, а затем и на восток, до Догвуд-лейн. В результате в безопасной зоне оказалась еще дюжина свободных домов и куча нетронутых магазинов. Прекрасной находкой стал небольшой магазин автозапчастей под вывеской «Машины и все такое» на Догвуд-лейн – люди Губернатора лишь бегло осмотрели его на предмет ценностей, но теперь он оказался золотой жилой удивительных сокровищ и полезных вещей.

Преподобный Иеремия Джеймс Гарлиц теперь сидел рядом с Лилли на всех встречах городского совета, благодаря чему эти встречи становились все более продуктивными. Совет разработал новые программы расширения фермерского хозяйства и стандартизации разведывательных вылазок, подготовил новый политический манифест города, составил список прав и обязанностей граждан, принял новые правила, установил комендантский час и рассмотрел все возможные технологии, которые могли способствовать переходу их общества на полное самообеспечение. Лилли с проповедником назначили ответственных за строительство коллектора для сбора дождевой воды, которую затем планировалось пускать на орошение земли и использовать в качестве питьевой, и за создание компостных ям для получения удобрений, а также велели горожанам приступить к поиску всей доступной им техники для использования альтернативных источников энергии на окрестных полях. К концу этой недели они нашли в соседнем округе еще не разграбленный сарай, полный новеньких солнечных батарей и небольших ветряных турбин.

Проповедник, похоже, с упоением взялся за новое дело. Он стал проводить регулярные межконфессиональные службы и осуществлять крещения. Старый баптист Келвин Дюпре никогда не проходил классический обряд омовения и спросил у проповедника, сможет ли он креститься первым из жителей Вудбери. Иеремия с радостью согласился окрестить его, и однажды вечером Лилли вместе с тремя детьми Дюпре с гордостью пришла посмотреть на это на берег речки Элкинс – туда же, где Мередит Дюпре так героически отдала свою жизнь. Они выбрали место под огромным древним пеканом. Гарольд Стаубэк запел христианский гимн, а преподобный Иеремия положил одну руку на спину Келвину и медленно, торжественно, спиной вперед опустил его в теплые, мутные воды. Смотря на это, Лилли с удивлением поняла, что у нее по щекам катятся слезы.

Никто не заметил легкого, но очень важного изменения в настроении всех людей из церковной группы. Неискушенному, непосвященному человеку могло показаться, что они просто принимали свой новый дом с огромной благодарностью и истинной радостью, но стоило присмотреться внимательнее – и их блаженные улыбки, их стеклянные, почти невидящие глаза начинали вызывать подозрение. В эти жестокие времена, когда смерть подстерегала любого за каждым углом, никто не был так счастлив без применения тяжелых лекарств. И все же члены Пятидесятнической церкви Бога – практически все до единого, – казалось, с каждым днем ликовали все сильнее. И ни один из их соседей – даже Боб Стуки – не подозревал, что приближается великое, эпохальное событие, способное перевернуть их жизни.

Большую часть этой недели Боб был слишком увлечен мыслью о гигантских брезентовых сумках – если, конечно, они вообще еще существовали на свете и не были выброшены в мусор или уничтожены подчистую, – чтобы заметить едва уловимые изменения в поведении церковников.

Практически каждую ночь Боб ждал, пока люди разойдутся по кроватям, а затем украдкой бродил по городу, заглядывая в окна, проверяя все навесы и запасные выходы и прочесывая кладовки под лестницами многоквартирных домов. Иеремия переезжал уже несколько раз: сначала ему выделили квартиру в бывшем доме Губернатора в конце Мейн-стрит, затем его перевели в один из домиков на Джонс-Милл-роуд и в конце концов – в кирпичное здание напротив дома Лилли. Вторая брезентовая сумка – которая предположительно находилась во владении прихожанина по имени Стивен – тоже исчезла. Боб однажды утром обыскал квартиру парня, пока тот трудился в рабочей бригаде, но остался ни с чем.

У Боба не было возможности проникнуть в покои проповедника – но он точно собирался сделать это, он обещал сам себе, что, когда наступит время, он проверит квартиру в доме напротив Лилли на любые признаки загадочных сумок.

А пока Боб вернулся в тоннель, где целыми днями укреплял стены и превращал мрачные проходы в места, пригодные для жизни. Он привлек к работе Дэвида и Барбару – единственных, кроме Лилли, жителей города, которым он безоговорочно доверял, – и начал экспериментировать с солнечными батареями и генераторами, чтобы получить электрическую энергию, а с ней и освещение и вентиляцию для тоннелей. Ему удалось осветить примерно четверть мили главного коридора: для этого он установил полдюжины солнечных батарей на деревьях вдоль него, использовал множество аккумуляторов и кабелей, вырванных из брошенных машин, и разместил на поверхности три огромных генератора, которые он защитил от дождя и приспособил для функционирования на биодизеле. Боб состряпал собственную, домашнюю версию топлива, смешав старый кулинарный жир, немного бензина, метанол из антифриза «Хит» (найденного в магазине автозапчастей) и несколько галлонов средства для очистки труб «Дрейно» (в состав которого входил гидроксид натрия). К концу недели около пятисот футов тоннеля превратились в чистое, хорошо освещенное и проветренное место, где можно было спрятаться от всего мира.

Поздним вечером в пятницу Боб один бродил по тоннелям, исследуя дальние горизонты основного коридора – и отмечая на карте те точки, где его пересекала городская канализация, – как вдруг он услышал шум. Приглушенные голоса тихим эхом отдавались в темноте и доносились откуда-то сверху; казалось, они звучали совсем рядом. Боб нашел ответвление от главного коридора и пошел на звук по параллельному тоннелю, который, по его расчетам, должен был проходить под лесом к востоку от города, прямо возле болотистой речки, где крестили Келвина Дюпре.

Он остановился в темноте. Голоса теперь были прекрасно слышны, они раздавались прямо над головой. Боб узнал бархатный баритон проповедника, и по его шее побежали мурашки.

– Я лишь говорю, что в урочный час здесь не должно остаться никого.

В гробовой тишине подземелья ясный голос Иеремии звучал так, словно проповедник говорил, стоя на дне колодца.

Второй голос – более молодой, более тонкий, более пронзительный – как будто принадлежал механической игрушке:

– Я просто хочу уточнить – вы действительно собираетесь забрать с нами всех этих неверующих?

Боб тотчас узнал и этот голос – он принадлежал молодому парню, который пешком пришел в Вудбери из окрестных лесов, парню по имени Риз. Бобу стало не по себе. Он похолодел. Голова у него закружилась, во рту пересохло, как в пепельнице, когда он услышал ответ проповедника.

– Мы обязаны этим людям, брат, мы обязаны забрать их домой вместе с нами. Они дети Господни, как и мы сами, и они не меньше нашего заслуживают возможность прикоснуться к подолу Его одеяния. Их души чисты.

По носу Боба скатилась одинокая капля пота.

Голос, который Боб счел принадлежащим Ризу, провозгласил:

– Хвала Господу и хвала вам, брат. Нет предела вашему великодушию.

Последовала пауза, и Бобу показалось, словно он падает, словно утрамбованный пол тоннеля уходит у него из-под ног и медик проваливается прямо к центру земли.

– Но что, если они воспротивятся?

– Да, некоторые возмутятся. В этом нет сомнения. Они не захотят уходить, они не увидят в этом триумфа, но мы справимся с этим. Мы все им объясним. А если мы сможем все им объяснить…

– То что? Что мы сделаем тогда? Как мы уведем всех их домой?

– Нам придется быть очень осторожными, брат Риз. И действовать быстро. Нужно вернуться домой, прежде чем кто-то собьется с пути, прежде чем кто-то попытается нам помешать.

– Как скажете, брат И.

– Это хорошие люди, Риз, приятные люди, Божьи люди. Я сделаю все возможное, чтобы убедить их, и Господь не позволит никому помешать нам отправиться домой. Если они попытаются нас остановить, мы просто обойдем их, перешагнем, оттолкнем в сторону. Или пройдем по их головам. Чего бы нам это ни стоило.

– Аминь.

– Аллилуйя. Мы идем домой, брат Риз. Наконец-то. Наконец-то. И теперь никто не встанет у нас на пути.

– Точно так. Аминь. Аминь.

– Что ж, решено. Мы уйдем завтра вечером. Взгляни на меня, Риз. Завтра вечером. Через двадцать четыре часа… мы приведем домой всех этих добрых людей.

– Аминь.

 

Глава девятнадцатая

Позже предрассветная темнота, как завеса, окутала город туманом прохладной тишины. По сумрачным улочкам шагала одинокая фигура, похожая на одинокую кровяную клетку, ищущую поврежденный орган.

Боб Стуки скользнул в проход между двумя зданиями на Пекан-стрит и пошел по нему, включив фонарик. Эту часть города он знал как свои пять пальцев. Бывало, он прятался здесь, прямо здесь, оставаясь наедине с бутылкой бурбона и дурными воспоминаниями и в конце концов падая прямо на бетонную мостовую под этим пожарным выходом. Теперь он быстро миновал это место.

Квартира преподобного находилась на первом этаже коричневого кирпичного здания в конце Мейн-стрит, прямо напротив дома Лилли. Боб подошел к нему из переулка, тихо пересек внутренний двор и остановился возле задней двери. Он знал, что проповедника нет дома, что он встречается со старейшинами в лесу, обсуждая планы и заручаясь поддержкой всех и каждого. Боб понимал, что времени у него мало – Иеремия мог вернуться с минуты на минуту, – поэтому он быстро вскрыл дверь слесарным молотком.

Войдя внутрь, он сразу приступил к делу. Луч фонарика скользил по темной, заставленной мебелью комнате. Сердце Боба громко билось в груди. Он осмотрел шкафы и полки, заглянул под диван и наконец нашел печально знаменитую брезентовую сумку под громадной металлической кроватью, установленной в спальне.

Задержав дыхание, он собрался с силами и вытащил тяжелую сумку.

На втором этаже ратуши, в маленькой, пропахшей детским потом комнате, где было темно, как в пещере, на скомканных влажных простынях во сне метался пятилетний мальчик по имени Лукас Дюпре. Его брат Томми крепко спал на раскладушке в другом конце комнаты, а сестра сопела на тахте в уголке. Лукасу снилось, что он прячется за бабушкиными розовыми кустами на заднем дворе ее дома в Бирмингеме, в штате Алабама. Все было как наяву. Он чувствовал кисловатый запах удобрений и собачьего дерьма и ощущал, как старые сосновые иголки кололи ему ладошки и колени, пока он полз на четвереньках в темноте и искал маму. Он знал, что они играли в прятки, хоть и не помнил, как началась эта игра.

Все сны похожи. Во снах ты просто что-то знаешь. Вот и Лукас знал, что его мама мертва, но все равно хочет играть, поэтому он полз к просвету в кустах и видел маму, которая сидела спиной к нему на траве возле бельевой веревки. Сухим, безжизненным голосом она сосчитала до десяти – «семь, восемь, девять, десять» – и повернулась.

Ее зубы были черными, глаза – красными, как коричные глаза пряничного человечка, кожа – грубой и серой, как старое тесто. Лукас закричал, но с его губ не сорвалось ни звука. Он застыл на месте, смотря, как к нему приближается восставшая из мертвых мама. Она опустилась на колени. Лукасу показалось, что она хочет его съесть.

Затем она наклонилась и зашептала что-то. Лукас услышал ее слова, которые журчали ручейком возле его уха, – и понял, что это очень важное сообщение.

Стоя на коленях возле старой металлической кровати в спальне проповедника, Боб расстегнул молнию на огромной брезентовой сумке и увидел множество бутылочек. Там было свалено не меньше дюжины лабораторных флаконов, запечатанных пластиковыми крышками и помеченных аптечными ярлыками.

Боб похлопал себя по карманам в поисках очков. Он нашел их в нагрудном кармане джинсовой рубашки и надел на нос. Наклонившись к сумке, он посветил фонариком на один из ярлыков. На нем значилось: «ХЛОРАЛГИДРАТ – 1000 МЛ – ОПАСНОЕ ВЕЩЕСТВО – БЕРЕЧЬ ОТ ДЕТЕЙ». Пульс Боба участился.

Емкость остальных флаконов составляла от пятидесяти до ста миллилитров. На их ярлыках было написано: «ЦИАНИСТЫЙ ВОДОРОД – ОПАСНОЕ ВЕЩЕСТВО – СИЛЬНОДЕЙСТВУЮЩИЙ ЯД».

Боб выпрямился, с его губ сорвался тихий вздох. Он едва обратил внимание на остальное содержимое сумки – завернутые в вощеную бумагу брикеты взрывчатки С-4, смотанный в маленькие катушки детонационный шнур, аккуратно, как столовое серебро в ящике, упакованные динамитные шашки.

Он не мог отвести взгляд от стеклянных флаконов с убийственно прозрачными жидкостями. Боб когда-то служил санитаром, он обладал приличными знаниями в базовой химии и фармакологии. Он знал, что хлоралгидрат относится к сильнейшим барбитуратам, и прекрасно понимал, какой ужасный эффект дает цианид.

Не в силах пошевелиться, Боб отчаянно пытался вдохнуть. Теперь он в точности понимал, куда именно завтра вечером заведет всех и каждого секта самоубийц под предводительством славного проповедника.

– Ты не должен спать, Люк, – тревожный шепот мертвой женщины щекотал ухо парнишки. – Иначе тебя постигнет моя участь.

Во сне Лукас ударил себя по лицу и изо всех сил попытался проснуться. Этот сон ему ни капельки не нравился. Ему ужасно хотелось проснуться. Сейчас же. Просыпайся, просыпайся, просыпайся, просыпайся… ПРОСЫПАЙСЯ!

Его мертвая мама только смеялась… смеялась и смеялась. У Люка перехватило дыхание.

Может, и он тоже мертв, как его мама? Может, они все уже мертвы… брат и сестра, отец, все-все… обречены на вечный сон.